Моя Лилия

1.

Флоренция. Утро.

Сквозь узкое окно мастерской проникал первый свет, золотисто-бледный, такой, каким бывает рассвет в Тоскане — мягкий, но уже обещающий жаркий день. Доменико Конти сидел за длинным деревянным столом, заваленным чертежами, и задумчиво водил карандашом по листу. Перед ним лежали эскизы фасада старого палаццо, которое он мечтал восстановить. Бумага хрустела, пальцы были в графитовых пятнах, а в груди ощущался тот знакомый, щемящий комок: тревога за завтрашний день.

Высокий, почти два метра ростом, широкоплечий, с черными как смоль волосами и карими глазами, в которых всегда отражалась смесь страсти, упрямства и усталости. Его внешность могла бы открыть двери в мир модельных агентств или кинематографа, но Доменико с юности знал: его призвание — стены. Камни, арки, витражи, колонны. Он хотел быть не просто архитектором, а хранителем прошлого, спасителем забытых зданий, чтобы они не исчезли под натиском времени и равнодушия.

С шестнадцати лет он жил вдали от дома. Родной юг Италии остался позади вместе с шумными улицами, запахом моря и голосами родных, которые когда-то пытались отговорить его. Теперь ему было уже двадцать пять, у него была Флоренция: город, в котором каждое здание могло стать книгой, если уметь её читать.

Год назад, когда Доменико перебрался во Флоренцию он поселился в уютном доме на берегу набережной реки Арно, через какое-то время открыл небольшую фирму по реставрации. Мечта стала реальностью, но реальность оказалась суровой: клиентов было мало. Люди хотели дешевого ремонта, а не кропотливой реставрации. Меценаты всё реже вкладывались в культуру, чиновники были заняты своими играми. Он искал заказы, писал письма, ходил по офисам и музеям, но чаще возвращался домой с отказами.

Сегодняшнее утро ничем не отличалось от предыдущего. На столе остывал кофе, который он даже не заметил. Внутри него росло отчаяние, но рядом с ним, как верный спутник, шла и упрямая решимость. Он не сдастся. Он слишком много поставил на карту.

— Нужно только ещё одна встреча, ещё одна возможность, — прошептал он самому себе, проводя рукой по волосам.

За окном гудел город. Флоренция жила своим ритмом, шумела туристами, смеялась в уличных кафе. А он сидел в маленькой мастерской и мечтал о больших делах. Его обычный день начинался и заканчивался одинаково: работа, мысли о будущем, и вновь работа. Иногда вечерами он выходил к набережной Арно, чтобы вдохнуть свежий воздух и напомнить себе, ради чего он всё это затеял.

Верона. Вечер.

На другой стороне Италии, в городе, чья история была пропитана музыкой, танцами и трагедиями Шекспира, Франческа Роси заканчивала очередную репетицию. Её лёгкие ноги скользили по деревянному полу театрального зала, тело слушалось музыку так, будто она была её продолжением. Последний аккорд стих, и девушка замерла в финальной позе. Дыхание сбилось, щеки раскраснелись, но глаза сияли — в них горел огонь мечты.

Франческа хрупкая, воздушная, изящная, словно созданная для того, чтобы парить на сцене. В свои двадцать один она была юна и прекрасна. Её длинные черные волосы были собраны в строгий пучок, тонкие руки дрожали от усталости после многочасовой репетиции, но она всё равно улыбнулась своему отражению в зеркале.

Она жила с родителями, в небольшой квартире неподалёку от центра. Семья поддерживала её, хотя все родные понимали, что путь танцовщицы тернист и полон разочарований. Франческа мечтала об одном: выступить на легендарной Арене ди Верона, на сцене под открытым небом, где звучали самые великие голоса и танцевали лучшие артисты мира. Но пока это была только мечта. Её дни проходили в репетициях, в ожидании звонка, приглашения, случайного шанса. Сцена звала её, но двери оставались закрыты.

После занятий она возвращалась домой поздним вечером. По дороге Франческа любила останавливаться у площади, где собирались уличные музыканты. Она слушала их, закрывала глаза и представляла себя танцующей под живую музыку, свободной и беззаботной. Это были её маленькие мгновения счастья.

Но чаще Франческа чувствовала усталость. В груди таилась тоска — тихая, неразрушительная, но постоянная. Тоска по большому признанию, по моменту, когда её талант увидят и оценят. Она знала: пока ей нужно работать, трудиться больше, чем другие. И она трудилась.

Вечером, сидя в своей уютной комнате у окна, она пила чай с мёдом и делала растяжку, глядя на городские огни. Она любила Верону, но иногда ей казалось, что стены этого города слишком тесные для её мечты. Она верила: однажды они распахнутся, и её судьба изменится.

Они пока не знали друг друга. Их жизни шли параллельно, разделённые сотнями километров. Доменико боролся с реальностью во Флоренции, Франческа танцевала навстречу своей мечте в Вероне. Их дни были похожи на бесконечные круги рутины: он — в чертежах и сметах, она — в репетициях и ожиданиях. И в каждом из них жила одна и та же нота — тихая тоска по большему.

Но Италия умела соединять судьбы. И скоро эти два одиночества встретятся, чтобы превратиться в историю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2.

Верона встретила Доменико прохладным воздухом ранней весны и мягким сумраком улиц, вымощенных булыжником, по которому отстукивали каблуки прохожих. Днём он провёл несколько часов в узком кабинете муниципального архитектора, слушая бесконечные рассуждения о сметах и бюрократии, о том, как важно «сократить издержки» и «ускорить процесс». Для Доменико эти слова звучали как приговор: реставрация требовала времени и точности, уважения к камню и линии. Но чиновники хотели лишь дешёвого ремонта.

После встречи он вышел на улицу с тяжестью в груди. Небо окрасилось в оттенки розового и фиолетового, город жил своей вечерней жизнью: запах свежего хлеба из пекарен, смех туристов, звон бокалов на террасах кафе. Доменико шёл без цели, но чем дальше, тем отчётливее чувствовал: внутри него пустота, жажда чего-то большего, чем цифры и бумаги.

И вдруг он оказался перед Ареной ди Верона. Огромный амфитеатр из камня, построенный ещё римлянами, возвышался над площадью, словно хранитель веков. Перед его стенами толпились люди, в руках у многих были билеты. Доменико остановился. Ему стало любопытно, что же происходит этим вечером. Он всмотрелся в светящиеся афиши и почувствовал странное волнение, будто в воздухе таилась невидимая искра. Каменные стены арены глядели на него так, словно ждали. Он ещё не знал, зачем задержался у этих ступеней, но сердце билось чаще обычного. В нём жила тихая уверенность: этот вечер станет иной, особенный, и, быть может, именно отсюда начнётся его новая жизнь.

Он купил билет наугад, почти машинально, и вошёл внутрь.

Амфитеатр наполнялся мягким светом. Каменные ряды вбирали в себя гул толпы, оркестр настраивал инструменты. Доменико сел ближе к центру, и, пока ждал начала, чувствовал, как постепенно исчезает тревога. Казалось, он снова мальчишка, впервые попавший на праздник.

И вот музыка зазвучала. Зал погрузился во тьму, и на сцене вспыхнули огни. Первые танцовщики вышли, публика замерла. И среди них он увидел её.

Франческа.

Она возникла как будто из самой музыки — лёгкая, почти невесомая. Её движения были быстрыми и плавными, каждая линия рук и изгиб тела подчёркивали силу и изящество. Черные волосы, собранные в высокий пучок, тонкая шея, лицо, освещённое сценой, — всё в ней казалось созданным для этого мгновения.

Доменико забыл дышать. Его сердце билось так сильно, что он ощущал каждый удар. Мир исчез. Музыка заполняла пространство, но для него она лишь усиливала магию её танца.

Франческа в этот вечер впервые выступала на сцене Арены. Её мечта сбылась. Она чувствовала, как тысячи глаз смотрят на неё, но танцевала так, будто была одна. Каждый шаг отдавался радостью в груди, каждое па казалось молитвой. Она знала: сегодня её жизнь меняется.

Когда финальная нота прозвучала, зал взорвался аплодисментами. Люди вставали, хлопали, кричали «браво». Франческа, сияющая, кланялась, и слёзы счастья блестели на её ресницах.

Когда занавес опустился и зрители поднялись со своих мест, Доменико ещё какое-то время сидел неподвижно. Он чувствовал, как в груди разливается странное, почти щемящее тепло. В голове вспыхивал один образ — её лёгкие движения, прозрачные, словно сотканные из воздуха, и глаза, сиявшие из глубины сцены так, будто она обращалась не к залу, а лично к нему.

На площади перед театром он остановился у цветочной лавки. Перед глазами были десятки букетов: розы с их гордой пышностью, тюльпаны, полные весенней свежести, даже экзотические орхидеи. Но взгляд его сразу притянули белые лилии.

Он протянул руку, коснувшись лепестков. Они были чистые, как первый снег, и в то же время хрупкие, будто созданные для того, чтобы их берегли. В их изгибах было то же благородство и воздушная грация, что он только что видел на сцене. Лилия — это не кричащая красота, не страстный вызов, а тишина и величие, свет, который нельзя не заметить.

«Она — как эта лилия, — подумал он. — Изящная, но сильная. Кажется хрупкой, но в ней есть нечто вечное. Да, только эти цветы смогут сказать за меня то, чего я ещё не решаюсь произнести».

И он купил букет белых лилий, с ощущением, что впервые в жизни сделал правильный выбор не головой, а сердцем.

Вернувшись к служебному входу театра, он долго колебался. Сердце билось так, будто готово выпрыгнуть. Но всё же он решился: протянул букет администратору и попросил передать Франческе.

В гримёрке Франческа сняла сценический костюм, утирая пот со лба. Она устала, но счастье переполняло её. И вдруг взгляд её упал на вазу, в которой стоял свежий букет белых лилий.

Она замерла. Цветы сияли в мягком свете ламп, их аромат наполнял комнату. На лепестках блестели капли воды, словно утренняя роса. Франческа осторожно прикоснулась к ним пальцами и улыбнулась — растерянно, смущённо, но счастливо.

— От кого это? — спросила она у костюмерши.

— Не знаю, синьорина. Передал какой-то высокий молодой человек.

Франческа замолчала. В груди у неё защемило. Она не знала его имени, но сердце уже подсказало: этот подарок — не случайность.

Она закрыла глаза, вдохнула аромат лилий — и поняла, что этот вечер станет началом чего-то нового.

А где-то в тёмном переулке рядом с театром Доменико стоял под дождём и смотрел на её окно. Он не видел её, но чувствовал связь — тонкую, почти невидимую, но прочную, как сама судьба.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3.

Над Вероной поднималось утро, медленно расправляя крылья, словно художник наносил первые нежные мазки на полотно нового дня. Колокола соборов звенели в хрустальном воздухе, их перекличка перекатывалась по мостовым, пробуждая город от сладкой дремоты. Лучи солнца скользнули по черепичным крышам, заиграли на ставнях домов, коснулись балконов, увитых плющом, и наконец проникли в комнату, где у окна сидела Франческа.

Перед ней, в тонкой стеклянной вазе, стояли белые лилии. Их лепестки сияли так чисто, словно вбирали в себя сам свет утра. Аромат был едва уловимым — прохладный, нежный, с терпкой нотой тайны. Франческа провела кончиками пальцев по гладкой поверхности лепестка, и сердце её дрогнуло, будто цветок отозвался на её прикосновение.

Кто он, тот, кто подарил их? И почему именно эти цветы?

— думала она, и от этих мыслей щеки её порозовели, словно сама весна заглянула в её душу.

Доменико в ту ночь не сомкнул глаз. Его мысли крутились вокруг одного лица, одного танца. Он долго бродил по улицам Вероны, а потом вернулся в гостиницу и смотрел на потолок, думая, что впервые за долгое время почувствовал не тоску, а надежду. На рассвете он твёрдо решил: он должен увидеть её снова.

Через несколько дней работа снова привела его в театр. Его шаги отдавались эхом в пустом фойе, когда он подошёл к администратору и спросил:

— Франческа Роси сегодня выступает?

Ему кивнули.

Он дождался конца спектакля. На этот раз он почти не следил за сюжетом: его взгляд был прикован только к ней. Каждое её движение казалось посланием. И снова аплодисменты, снова овации. Но сегодня он не собирался уходить в темноту.

Франческа вышла из бокового входа в тонком плаще, волосы её были собраны, лицо усталое, но глаза сияли. И тогда он сделал шаг вперёд.

— Синьорина… — голос его был тихим, но твёрдым. — Позвольте представиться. Доменико Конти.

Она остановилась, сердце её забилось быстрее.

Доменико был мужчиной, которого невозможно было не заметить. Высокий, широкоплечий, с сильной осанкой, он будто нес в себе уверенность и внутреннюю энергию. Его густые тёмные волосы слегка вились, придавая облику живость и небрежную привлекательность. Карие глаза — тёплые, но пронзительные — смотрели так, будто могли заглянуть прямо в душу, и в этом взгляде чувствовались страсть и решимость.

Волевой подбородок подчёркивал силу характера: это был человек, который привык добиваться своего и не отступал от того, что считал важным. Мягкая улыбка на его мужественном лице смягчала этот образ, делая его не только сильным, но и способным на нежность. В его внешности читался весь он.

— Это вы… — её голос дрогнул. — Лилии?

Он улыбнулся, и в этой улыбке было больше признания, чем в сотне слов.

— Да. Для вас. Моя Лилия.

Франческа едва заметно вздрогнула. Слово будто упало прямо в сердце, оставив там след. Она опустила глаза, чтобы скрыть смущение.

— Почему вы так меня назвали? — прошептала она.

— Потому что это правда. Вы напомнили мне их чистоту. Сцена озаряла вас, но свет исходил не от прожекторов, а от вас самой.

Она не знала, что ответить. И в этот момент его пальцы случайно коснулись её руки. Едва-едва, но прикосновение было таким, что от него по коже пробежал ток. Франческа подняла взгляд. Их глаза встретились.

Мир вокруг исчез. Был только этот миг — её дыхание, его присутствие, аромат лилий, что словно возник снова между ними. Время исчезло. Остался только этот миг — её учащённое дыхание, его тяжёлый, жадный взгляд, аромат лилий, будто всплывший из памяти снова.

Она хотела сказать что-то, но слова застряли в горле. Он тоже молчал, боясь разрушить хрупкую магию.

Наконец он произнёс:

— Я буду в Вероне ещё неделю. Если вы позволите, я хотел бы пригласить вас на прогулку.

Франческа замерла. Внутри боролись страх и желание. Всё было слишком быстро, слишком внезапно. Но её сердце знало ответ раньше разума.

— Хорошо, — сказала она наконец. Её голос был едва слышен, но в нём звучала музыка.

Он улыбнулся.

— Тогда до завтра.

Они простились. Франческа долго шла домой под светом фонарей, чувствуя, как дрожат пальцы, будто в них до сих пор живёт тепло его руки. Она знала: её ждёт что-то новое, что-то опасное и прекрасное.

Доменико в ту ночь впервые за долгое время заснул спокойно. В его мыслях была только она. «Моя Лилия» — повторял он про себя, и каждое слово становилось обещанием.

А в комнате Франчески белые цветы всё так же источали свой нежный аромат, словно хранители её тайны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4.

Мягкий свет фонарей ложился на старые стены, отражался в мокрой брусчатке после дождя. В театре стихли последние звуки оркестра, и публика расходилась по улицам, обсуждая спектакль. Доменико остался в тени, у колонны. Он знал: вскоре ему придётся уехать, ждать дольше он не мог. Работы во Флоренции ожидали его, словно нетерпеливые кредиторы, требующие внимания. Но уходить просто так он не мог.

Доменико достал небольшой лист бумаги из кармана. Долго думал, прежде чем написать. Слова выходили сухими, строгими:

«Завтра вечером. Площадь Синьории. Буду ждать. — Д.»

Он перечитал строчку несколько раз, хотел добавить что-то нежное, признание или хотя бы намёк на чувства. Но рука не поднялась. Он боялся, что это спугнёт её, что его поспешность станет ошибкой. И он оставил записку такой, какой она была.

Записку передали Франческе вместе с костюмом после репетиции. Маленький сложенный листок упал ей на колени, как случайная птица, что принесла весть из иного мира. Она развернула его дрожащими пальцами — всего несколько слов:

«Завтра вечером. Площадь Синьории. Буду ждать - Д».

Франческа перечитала строчки снова и снова. Каждое слово будто врезалось в память, но, странным образом, не согревало — наоборот, оставляло ледяной след. Сухо. Лаконично. Почти как официальное письмо, написанное рукой человека, привыкшего к договорам и сметам, а не к признаниям.

Она сидела в гримёрке, глядя на своё отражение в зеркале. Свет ламп казался слишком ярким, высвечивая каждую её мысль.

Что если он не свободен?

— закралась пугающая догадка. —

Что если для него она — лишь мимолётная прихоть, красивая игрушка, на которую легко тратят время, пока сердце занято другим?

Сердце Франчески стучало неровно. Она боялась сделать шаг, который изменит её жизнь. Боялась поверить — и ошибиться. Боялась своей же собственной надежды.

И всё же, как ни пыталась, она не могла оторваться от этих строк. В них было что-то скрытое, невыраженное — будто между буквами притаилась страсть, которую он не решился показать.

Франческа прижала записку к груди, закрыла глаза и вдохнула глубоко, словно стараясь уловить в ней хоть тень его голоса. Страх и желание смешались, лишая её покоя.

Доменико же в этот вечер ходил по узким улочкам города, не находя себе места. Он хотел написать иначе. Хотел сказать: «Ты изменила мою жизнь. Я влюбился в тебя с первого взгляда». Но он знал: эти слова испугают. Он сам боялся их силы, лишь однажды в юности ему показалось, что он испытывал что-то подобное, но это было лишь обманом. Поэтому Доменико выбрал осторожность. И теперь мучился: а вдруг она подумает, что он равнодушен?

Ночь прошла в бессоннице у обоих. Франческа ворочалась в постели, прислушиваясь к биению сердца. Она представляла его лицо, высокий силуэт, глубокие глаза. В каждом воспоминании было тепло, но рядом с ним теперь жила тень сомнения.

Доменико сидел у окна гостиницы, глядя на пустынную улицу. В руках он держал карандаш и чертил на бумаге линии, которые сразу же стирал. Архитектор, привыкший к точным планам, впервые столкнулся с тем, что невозможно рассчитать. Сердце не знало логики.

Утром Франческа пришла в театр разбитая. Её движения на репетиции были неточными, руки дрожали. Педагог строго посмотрел на неё, но ничего не сказал. Она сама знала причину: её мысли были не о танце, а о записке.

К вечеру она снова взяла лист в руки. Маленький клочок бумаги весил как камень. «Площадь Синьории. Буду ждать - Д.», Простые слова, но за ними — пропасть. Она не знала, стоит ли её пересекать.

И всё же сердце било тревожный ритм, когда стрелки часов приближались к назначенному часу.

А в это время на площади уже стоял Доменико. Ветер трепал его темное пальто, у руках он держал сложенный зон, прохожие проходили мимо, но он не замечал их. Он ждал. Ждал её шага, её решения.

Когда он уже не надеялся на то, что она придет вдруг заметил вдали знакомы силует, спешащий навстречу. На ней было пальто небесно-голубого цвета, мягко подчеркивающее стройность её фигуры. Тёмные волосы, распущенные и блестящие, словно впитали в себя отблески уличных фонарей, спадали на плечи свободными волнами. На ногах изящные туфли казались продолжением её лёгкости — каждое движение было настолько гармоничным, что Доменико подумал: совершенство существует.

Он смотрел на неё, не в силах отвести глаз: от сияния её волос до самых кончиков туфель — всё в ней было прекрасно.

Когда Франческа приблизилась и подняла глаза их взгляды встретились. Сначала это был случайный жест, но в следующую секунду — словно невидимая нить протянулась между ними. Франческа на мгновение замерла, удивлённо и смущённо задержав его взгляд, а затем опустила ресницы, будто испугавшись слишком откровенного света в его глазах.

Два человека, связанные невидимой нитью, в ту ночь испытывали одну и ту же муку: страх сделать шаг навстречу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5.

Верона. Вечер.

Дождь начался внезапно — мелкий, тёплый, будто город решил смыть дневную пыль и зажечь фонари ещё ярче. Камни мостовой блестели мокрыми отражениями, в воздухе витал запах свежих листьев и кофе из ближайшего кафе.

— Вы пришли, — сказал он, стараясь говорить спокойно, хотя голос всё равно дрогнул.

— Пришла, — ответила Франческа, чуть смутившись, но в её глазах светилась радость.

Он раскрыл зонт и поднёс над её плечами.

— Пойдёмте, — мягко предложил он. — Здесь рядом тихие улицы, приятно прогуляться.

Они пошли рядом по блестящей мостовой. Доменико, держа зонт над ними, украдкой смотрел на её профиль: влажные ресницы, лёгкая улыбка, шаги, будто танец даже в обычной ходьбе.

— Вы давно танцуете? — спросил он после паузы.

Франческа задумалась и улыбнулась шире.

— С самого детства. Я тогда была маленькой девочкой, но балет завораживал меня. Я могла часами смотреть, как танцуют другие, и мечтала однажды выйти на сцену.

Он слушал её, забыв о дожде. Её голос, её живые глаза казались ему чем-то редким, настоящим. «Она вся — как сама музыка», — подумал Доменико.

И вдруг её рука легко коснулась его ладони, как случайность. Но она не отдёрнулась. Доменико осторожно переплёл их пальцы, и они пошли дальше, молча, в такт дождю, чувствуя, что этого прикосновения достаточно, чтобы понять друг друга без слов.

— С самого детства, — повторила Франческа, задумчиво глядя вперёд. — Я жила тогда в маленьком квартале у окраины. Вечерами мама водила меня в театр — не внутрь, билетов у нас не было, а просто постоять у дверей, когда они открывались, и можно было хоть немного увидеть зал, людей, услышать музыку.

Она улыбнулась своим воспоминаниям.

— Я смотрела на танцовщиц и думала, что они волшебницы. Они двигались так легко, словно их касалась сама музыка. Я пыталась повторять их движения дома перед зеркалом, и мама смеялась, что однажды я улечу с балкона, если не перестану крутиться.

Франческа слегка пожала плечами.

— Тогда я дала себе обещание: когда-нибудь я буду танцевать на большой сцене. Не для славы, не для аплодисментов… просто потому, что иначе я не смогу.

Доменико слушал, не перебивая. Её голос был чистым и искренним, в нём слышалось то самое — мечта, прожитая сердцем с детства.

Он посмотрел на неё долгим взглядом и тихо произнёс:

— И вы сделали это. Вы исполнили своё обещание маленькой девочке.

Франческа опустила глаза, но улыбка осталась на её губах.

— Иногда я думаю, что та девочка всё ещё танцует во мне. Она радуется каждому шагу. И немного боится потерять эту мечту.

Их пальцы всё ещё были переплетены. Доменико крепче сжал её ладонь, словно хотел сказать:

этой мечте не суждено исчезнуть

.

В парке, где деревья отбрасывали чёрные силуэты на жёлтый свет фонарей, они нашли свободную скамейку. Сели рядом. Впереди, под навесом, играли уличные музыканты. Скрипка и аккордеон сплетались в мелодию, лёгкую и печальную одновременно, словно сама Верона пела им о вечности.

Франческа закрыла глаза. Капли дождя падали на её ресницы, музыка лилась в её уши, и ей казалось, что всё вокруг растворяется — остаётся только этот момент. Она глубоко вдохнула, и в груди разлилось тепло.

— Я всегда мечтала танцевать здесь, — сказала она негромко, открывая глаза. — В Вероне. На Арене. С самого детства. Я представляла, как стою на сцене, а вокруг тысячи людей. И я не просто танцую — я будто говорю с каждым из них без слов.

Она улыбнулась и посмотрела на него. — А вы? О чём мечтаете?

Доменико долго молчал. Смотрел на мокрую землю, на их переплетённые руки. Потом ответил:

— Я мечтаю, чтобы дома не умирали. Чтобы стены, которые видели поколения, не рушились от равнодушия. Я хочу восстанавливать их. Возвращать им голос. Знаете… для меня здания как люди. У каждого — своя история. Нужно только уметь её услышать.

Франческа кивнула, вслушиваясь в его слова, и вдруг почувствовала, что их мечты не так уж далеки друг от друга. Она танцевала, чтобы оживить сцену, он строил, чтобы оживить стены. Оба стремились подарить прошлому дыхание.

Музыка сменилась — теперь аккордеон зазвучал веселее, скрипка подхватила быстрый мотив. Доменико поднялся, протянул ей руку. Она удивлённо взглянула на него.

— Потанцуем? — спросил он с лёгкой улыбкой.

Она рассмеялась — звонко, искренне. Но взяла его руку и поднялась. И под дождём, под музыку уличных музыкантов, они закружились среди пустынного парка. Она была лёгкой, он — сильным. Их шаги то сбивались, то снова находили ритм, но это не имело значения. Важно было лишь то, что они двигались вместе.

Когда музыка стихла, они сели обратно на скамейку, дыша тяжело и смеясь. Франческа провела рукой по мокрым волосам, а Доменико смотрел на неё так, будто впервые в жизни увидел настоящее чудо.

Их слова растворились в тишине, но тишина была не пустой — она была наполнена. Звуком капель по листве. Запахом дождя. Теплом их рук. Они не говорили о чувствах прямо — но всё уже было сказано. Франческа поймала себя на мысли, что ей совсем не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Она бы ещё долго сидела рядом с ним, слушала дождь, смотрела на мокрый блеск города и просто чувствовала его рядом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

6.

Дождь не прекращался, превращаясь в крупные капли, что падали с крыш.

— Ты говоришь так, будто хочешь спасти весь город, — тихо сказала Франческа, проводя рукой по волосам, которые слегка прилипли к вискам.

Доменико усмехнулся, но без бравады, скорее мягко:

— Может, и так. Иногда мне кажется, что если я смогу вернуть хотя бы один дом к жизни, одну арку, одну лестницу, то это уже что-то.

Он замолчал, словно выбирал слова. Франческа смотрела на него внимательно, и этот её взгляд будто разрешал ему говорить дальше.

— Я родом с юга, — сказал он после короткой паузы. — Маленький городок у моря. Там всегда пахнет солью и хлебом. С утра мужчины выходят в море, женщины сидят на пороге с вышивкой, дети бегают по улицам босиком. Всё очень простое, настоящее.

Франческа чуть улыбнулась:

— Звучит красиво.

— Красиво, — согласился он. — Но мне всегда было тесно. У нас дом на три поколения — дед, родители, мы, дети. За столом всегда шумно: тарелки звенят, мать спорит с отцом, братья смеются, сестра ворчит… Я помню запах базилика, что она рвала прямо с грядки. Помню, как отец чинил крышу, а я помогал, и мы спорили, куда класть новую черепицу.

Он говорил спокойно, но в голосе было тепло, и Франческа чувствовала: он действительно любит эти воспоминания.

— У тебя большая семья? — спросила она.

— Трое братьев и младшая сестра. Все уже при деле. А я вот сбежал в архитектуру, — он усмехнулся, и в глазах промелькнула лёгкая тень. — Я хотел большего. Хотел строить, а не чинить старую лодку.

Он посмотрел в сторону, будто видел перед собой улицы родного города.

— Но знаешь, со временем понимаешь: "большее" — это не значит «далёкое». Я всё больше думаю о том, что хочу того же, что и мой отец. Дом. Семья. Дети, которые будут носиться по лестнице, сбивая с ног. Жена, которая будет моим светом.

Он замолчал, будто испугался, что сказал слишком много.

Франческа слушала и не отводила глаз. Ей казалось, что его слова ложатся прямо в сердце, будто это тоже её мечта, только озвученная чужим голосом.

— Это звучит… очень по-настоящему, — сказала она, и в её голосе было чуть больше, чем просто ответ.

Доменико посмотрел на неё и вдруг улыбнулся иначе, чем раньше — мягче, тише, почти благодарно.

— Я не помню, когда в последний раз было так спокойно, как сегодня, — произнёс он. — Обычно вечера для меня — это усталость, отчёты, встречи… А сейчас я просто сижу рядом с тобой, слушаю дождь и думаю: вот оно, настоящее.

Франческа отвела взгляд, чтобы скрыть, как сильно её тронули эти слова. Но внутри у неё тоже всё было наполнено — спокойствием и в то же время странным, тревожным теплом.

Он продолжил, уже мягче:

— Архитектура для меня — это память. Я хочу реставрировать старые здания во Флоренции, возвращать им жизнь. А ещё — строить новые дома в маленьких городах, где молодые семьи смогут жить и чувствовать корни. Не безликие коробки, а дома с душой.

Франческа кивнула. Она видела, что он говорит не ради слов, а потому что так чувствует. Это было для неё новым — встретить мужчину, который не боится говорить о доме, семье, будущем, и в то же время смотрит на неё так, будто она уже часть этих мечтаний.

Тишина снова накрыла их, но не пустая — наполненная его голосом, её дыханием, запахом мокрого камня и свежести.

Они едва успели укрыться в подъезде старого дома, как дверь захлопнулась за их спинами. Внутри было полумрачно, пахло сыростью и камнем, но Франческа не успела ничего рассмотреть — Доменико прижал её к холодной стене и жадно поцеловал.

Его губы были горячими, настойчивыми, и она не успела даже вдохнуть. Он словно вырывал у неё дыхание, пьянел её вкусом. Его ладони обхватили её лицо, потом скользнули вниз, к шее, к талии, сильнее прижимая её к себе.

— Господи, Франческа… — выдохнул он, прерывая поцелуй лишь на секунду, и снова вернулся к её губам.

Она попыталась что-то сказать, но слова утонули в его поцелуях. Он целовал её так, будто хотел стереть границы между ними, будто боялся, что она исчезнет. Его рука проскользнула по её боку, задержалась на бедре.

Франческа зажмурилась, сердце бешено билось. Это было слишком быстро, слишком стремительно, но тело отзывалось на каждое его прикосновение.

— Ты даже не понимаешь, — его голос был хриплым, сорванным, — как сводишь меня с ума.

Он прижимался к ней всем телом, и она ощущала его силу, жар, нетерпение. Её пальцы сами собой вцепились в его плечи, удерживая его ближе. Его дыхание обжигало её кожу у виска, его губы скользнули по шее, оставляя горячие следы.

— Доменико… — прошептала она, но не смогла оттолкнуть.

Его ладонь скользнула по её спине, другая — к бедру. Он был слишком близко, слишком настойчив, и от этого у неё кружилась голова.

Он прижался к ней еще сильнее, так что она ощутила его желание — острое, безжалостное. В груди у неё всё сжалось от этого открытия.

— Скажи мне, чтобы я остановился, — пробормотал он, не отпуская её губ. — Иначе… я не смогу.

Франческа задыхалась. Ей казалось, что ещё миг — и она потеряет контроль. Она хотела и боялась одновременно.

Она резко вскинула ладонь, уперлась в его грудь, прервав поцелуй. Дыхание её было прерывистым.

— Стой, — выдохнула она. — Мы… не можем… здесь.

Несколько секунд он смотрел на неё, губы его всё ещё горели её вкусом. Он провёл пальцами по её щеке, по влажным волосам, тяжело дыша.

— Чёрт, — сказал он глухо. — Я не могу остановиться, когда ты рядом.

Она покачала головой, дрожа вся.

Я тоже, мысленно призналась себе Франческа, но… слишком скоро. Слишком… открыто.

Доменико прижался лбом к её лбу, всё ещё обнимая её так, будто боялся отпустить. Его тело требовало продолжения, но он сдержался, отступил всего на полшага.

— Ты сводишь меня с ума, Лилия… — его голос был хриплым. — Но я подожду.

Она подняла на него глаза — испуганные, взволнованные, но в них горел тот же огонь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В подъезде стояла тишина, только дождь за стенами грохотал сильнее, как будто отражая их сдержанную страсть.

Они ещё долго стояли так, не отпуская друг друга. Франческа слышала его сердце — сильное, сбивчивое, горячее, и этот ритм будто сливался с её собственным. Его ладони всё ещё удерживали её, хотя он уже сдерживал себя, не позволяя прикосновениям перейти ту грань, о которой они оба знали.

Но вместе с теплом в груди у неё медленно росло другое чувство — лёгкая тревога. Она боялась признаться себе, но знала: его страсть слишком велика, слишком стремительна. Она обжигала её, и от этого было и сладко, и страшно.

Доменико тоже чувствовал это. Он смотрел на неё так, будто хотел запомнить каждую черту, каждое дыхание, каждое движение ресниц. Его желание не угасало — оно просто пряталось, скрытое за сдержанной улыбкой и тихими словами.

— Ты даже не представляешь, что со мной делаешь, — сказал он хрипло, почти с упрёком. — Я не думал, что могу чувствовать так… снова.

Франческа опустила глаза. Эти слова согревали, но и пугали. Ей казалось, что она стала для него центром мира — слишком быстро, слишком внезапно. А ведь она не знала его толком. Всё, что связывало их, — несколько встреч, разговоры, взгляд, поцелуи. Но этого оказалось достаточно, чтобы стены её осторожно выстроенной жизни начали трещать.

Она тихо ответила:

— Ты пугаешь меня этим.

Он нахмурился, его взгляд стал серьёзным, почти жёстким.

— Почему?

— Потому что я не знаю, смогу ли оправдать… всё это, что ты чувствуешь. А ещё — потому что в твоих глазах я вижу слишком много… будто я уже твоя.

Доменико сжал её руку. Его лицо было напряжённым, в голосе зазвенела сталь.

— Ты и есть моя. С первого дня.

Сердце Франчески сжалось. В его словах была не просто страсть — была собственническая сила, которой она не знала, как противостоять. Она прижалась к стене, стараясь улыбнуться, сгладить неловкость.

— Доменико… мы знаем друг друга так мало. Всё слишком быстро.

Он шагнул ближе, и в его глазах мелькнуло то, что она ещё не умела распознавать — ревность, нетерпение, страх потерять.

— Когда мужчина знает, — сказал он тихо, — он знает сразу.

Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые, неизбежные. Франческа почувствовала, как внутри неё борются два чувства: желание раствориться в нём и паника от того, что это поглощение может стать полным.

Снаружи дождь не утихал. В подъезде было душно, пахло сыростью и их горячими телами. Она вдруг ясно поняла: если останется здесь ещё минуту, она уступит, и тогда уже не будет пути назад.

— Мне нужно идти, — выдохнула она, отстраняясь, хотя каждая клеточка тела сопротивлялась этому движению.

Доменико не удерживал, но его взгляд пронзал её насквозь. В нём было обещание и угроза одновременно: он не позволит ей уйти насовсем.

Франческа вышла под дождь. Холодные капли били по лицу, отрезвляя. Она шла быстрым шагом, сердце стучало в висках. На губах всё ещё жило его дыхание, а в груди горело знание: эта связь уже слишком сильна, чтобы остаться без последствий.

А он остался в темноте подъезда, тяжело дыша. Его руки дрожали. Он понимал — почти сорвался. И всё же был уверен: её страхи — лишь временные. Она привыкнет. Она поймёт. Она станет его.

Но вместе с этим уверенностью внутри него росла тень: если кто-то другой посмеет приблизиться к ней — он не сможет сдержаться.

Он шёл по улице, а дождь остывал его кожу, но внутри всё горело. Её поцелуй — такой нежный и одновременно такой властный над ним — не выходил из головы. Он чувствовал её запах, её тепло, её дрожь под его руками. И вместе с этим — странное, мучительное чувство вины.

«Я слишком спешу… слишком жадно тянусь к ней. Господи, я же едва удержался»

В груди тянуло и жгло. Он чувствовал себя мальчишкой, потерявшим голову. Это было новое — не просто страсть, а что-то куда глубже.

«Она смотрела на меня — доверчиво, растерянно… и я должен был быть сдержаннее. Я обязан был. А я… потерял контроль. Если я буду таким, она испугается. Она подумает, что я ищу только одного.»

Он сжал зубы, но в глазах зажглось нежное отчаяние.

«Я хочу её не только телом. Я хочу её смех, её голос, её жизнь рядом со своей. Я хочу каждое утро видеть её глаза. Но если я и дальше буду так напирать, я потеряю её, прежде чем успею объяснить, что она для меня значит.»

Он вздохнул и пошёл дальше, чувствуя, как тень стыда ложится на его плечи. Но внутри всё равно билось одно-единственное желание, которое невозможно было заглушить:

«Я хочу её. Всей. И если у меня хватит сил дождаться — я никогда больше не отпущу.»

7.

На другой вечер Доменико сидел в глубине тёмного зала, на краю партерного ряда, и чувствовал себя чужим среди публики. Люди вокруг были возбуждены, оживлённо переговаривались перед началом спектакля, а он словно каменный. В руках он сжимал билет так сильно, что бумага смялась, и только это помогало ему хоть как-то держать себя в руках.

Сегодня он не хотел идти в театр. После их свидания всё внутри было переполнено досадой, слишком хрупко и опасно. Он боялся, что снова увидит её — прекрасную, далёкую, сияющую на сцене, но не для него одного. И всё же пришёл. Какая-то сила тянула его именно сюда, к её свету, который теперь стал для него жизненно необходимым.

Занавес поднялся, и он увидел её.

Франческа выходила на сцену в лёгком костюме, словно сотканном из воздуха. Музыка зазвучала — и она ожила. Каждое её движение было точным и лёгким, будто она сама не подчинялась законам тела и гравитации. Она не танцевала — она летела.

Зал затаил дыхание. Люди вокруг него смотрели на неё заворожённо, кто-то даже наклонялся вперёд, чтобы не пропустить ни одного жеста, ни одного взмаха её тонких рук. Доменико почувствовал, как внутри поднимается что-то тяжёлое, жгучее. Ревность.

Он был не из тех, кто легко ревнует. В его жизни не так уж много было женщин, и отношения всегда оставались под его контролем. Он знал, чего хочет, и всегда получал это. Но с Франческой всё было иначе. Она словно вышибла почву из-под ног.

Он смотрел, как она улыбается в танце, как в её глазах загорается свет, и понимал: сейчас она принадлежит не ему. Она принадлежит залу. Каждому из этих сотен глаз, каждому мужчине, что жадно ловит её движения, каждой женщине, которая мечтает быть такой же лёгкой и свободной.

Когда музыка стихла и занавес закрылся, зал взорвался аплодисментами. Доменико тоже хлопал, но в ладонях не было радости — лишь боль.

Один за другим мужчины протягивали цветы в проходах. Работники театра принимали их и уносили за кулисы. Огромные букеты роз, редкие орхидеи, целые корзины цветов. Казалось, весь город решил признаться ей в любви этой ночью.

Доменико смотрел, как рядом с его креслом проносят охапку белых роз, и внутри у него будто что-то треснуло. Он вспомнил, как сам нес лилии — и как трепетала её рука, когда она коснулась лепестка. Но теперь его лилии тонули в море чужих подарков.

«Она улыбается им… — пронеслось в голове. — Всем им. Принимает цветы, кланяется, благодарит. А я сижу здесь, в темноте, и чувствую себя полным идиотом».

Он попытался взять себя в руки. «Это всего лишь благодарность. Это всего лишь театр. Так принято». Но сердце не слушалось. Каждый цветок казался ударом в грудь.

В какой-то момент он уловил, как Франческа принимает очередной букет и улыбается мужчине в первом ряду — так тепло, что у Доменико перехватило дыхание. В груди поднялась ярость.

Он понимал, что ведёт себя безрассудно. Что сцена — её жизнь, её мечта. Но логика бессильна против ревности. И чем больше он смотрел, тем сильнее в нём кипела буря.

Когда спектакль закончился, он уже не мог оставаться на месте. Толпа высыпала в фойе, люди оживлённо делились впечатлениями, а Доменико решительно двинулся к служебному входу.

Каждый шаг отдавался гулом в висках. Он шёл быстро, почти не замечая людей вокруг. Его дыхание сбивалось, руки дрожали. Он знал: сейчас он не сможет играть в спокойного джентльмена. Он ворвётся к ней и скажет всё, что накопилось.

Он чувствовал, как в груди перемешались любовь, боль и ярость.

Коридоры театра были наполнены суетой: рабочие сцены носили декорации, костюмеры спешили с охапками тканей, кто-то торопился с бумагами в руках. Доменико проходил сквозь этот хаос так, будто его вёл гнев. Его шаги были тяжёлыми, быстрыми. Никто не пытался остановить его — в его фигуре, в его взгляде было что-то настолько решительное и жёсткое, что люди просто отступали.

Он остановился у двери с табличкой «Francesca R.» и вдохнул глубоко, будто собирался броситься в бой. Дверь была приоткрыта, и он услышал её смех. Тихий, уставший, но искренний. Смех, который сейчас резал по его нервам.

Он толкнул дверь и вошёл.

Франческа стояла у зеркала, её волосы были распущены, тёмные пряди спадали на плечи. На столике перед ней лежали цветы — десятки букетов, разложенные вазы, открытки, ленточки. Вся комната была похожа на цветочный магазин.

Она обернулась, и в глазах её мелькнуло удивление.

— Доменико?.. — её голос был мягким, но настороженным. — Ты здесь?

Он закрыл за собой дверь и сделал шаг вперёд.

— Я здесь. — Голос его звучал низко, почти глухо. — Я видел, как они смотрят на тебя. Как несут тебе всё это.

Он махнул рукой в сторону цветов.

Франческа опустила взгляд и чуть улыбнулась.

— Это всего лишь благодарность. Ты же понимаешь…

— «Всего лишь»? — он перебил её, и в голосе сорвался металл. — Ты правда думаешь, что для них это просто благодарность? Ты видела их глаза? Они смотрят на тебя, как я… как мужчина смотрит на женщину.

Она сделала шаг к нему.

— Доменико, пожалуйста… — сказала тихо. — Это часть моей работы. Сцена, поклонники, цветы. Я не могу отказаться от этого.

Он приблизился ещё, почти вплотную. Его дыхание обжигало её щёку.

— А я не могу смотреть, как ты улыбаешься им. Как ты благодаришь каждого. Как будто каждый из них имеет право на частичку тебя.

Она подняла голову, встретилась с его взглядом. В её глазах не было страха — только усталость и горечь.

— Улыбка на сцене — это не моё сердце, — сказала она. — Моё сердце… оно не для публики.

Эти слова задели его так сильно, что он не выдержал. Он схватил её за руки и притянул к себе. Его губы нашли её губы — жадно, требовательно, почти отчаянно.

Франческа сначала замерла, но через мгновение ответила, потому что в этом поцелуе было не только желание, но и боль. Она чувствовала, как он сгорает изнутри, как ему трудно сдерживаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но поцелуй был слишком сильным. Слишком жгучим. Она оттолкнула его, тяжело дыша.

— Доменико, нет… — её голос дрогнул. — Ты не понимаешь…

— Я всё понимаю, — перебил он, и голос сорвался. — Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты была со мной. Чтобы эти цветы, эти люди… — он сжал кулаки, — чтобы всё это исчезло. Мне нужен только ты.

Её глаза наполнились слезами.

— Ты думаешь, всё так просто? Что я могу уйти со сцены, бросить то, ради чего жила все эти годы? Я не могу. Я не хочу.

Он сделал шаг назад, провёл рукой по лицу. Внутри него боролись два чувства: желание схватить её, унести, удержать — и страх потерять её навсегда.

Франческа подошла ближе и положила руку ему на грудь. Её пальцы дрожали.

— Ты не теряешь меня, — прошептала она. — Но если ты будешь бороться со мной… тогда потеряешь.

Он смотрел на неё, и в глазах его метался шторм. Желание, любовь, ревность, боль.

И именно в этот момент он понял — это перелом. От того, что он скажет или сделает дальше, зависит всё.

Франческа стояла совсем близко, её ладонь всё ещё лежала у него на груди. Этот жест был мягким, почти примиряющим, но для Доменико он ощущался как нож — потому что он чувствовал: она пытается удержать дистанцию, не пустить его дальше того рубежа, за которым начинается настоящее.

Он сжал её пальцы, прижал их сильнее к себе.

— Ты даже не представляешь, что творишь со мной, — сказал он, глядя прямо в её глаза.

Франческа отшатнулась, словно эти слова были слишком тяжёлыми.

— А я… — она замялась, опустила взгляд, потом снова подняла глаза. — Я тоже думаю о тебе. Но у меня есть сцена. Она часть меня, Доменико. Я не могу жить без танца.

Он засмеялся, но в этом смехе не было радости. Он был коротким, резким, как удар.

— А я должен жить без тебя? Сидеть и смотреть, как сотни мужчин бросают тебе к ногам цветы, а ты улыбаешься каждому?

— Это не то, что ты думаешь! — воскликнула она, и голос её дрогнул. — Эти цветы ничего не значат. Они для роли, для образа. Для танцовщицы, не для женщины.

— Для них нет разницы! — сорвался он. — Они хотят не образ. Они хотят тебя.

Её губы задрожали.

— Но я не хочу их. Разве этого мало?

На секунду между ними повисла тишина, густая и вязкая. Он смотрел на неё, и в его взгляде читалась борьба. Он хотел верить её словам. Но сердце, сожжённое ревностью, не позволяло.

— Мало, — выдохнул он наконец. — Потому что я хочу, чтобы ты принадлежала только мне.

Франческа резко отступила на шаг.

— Принадлежала? — повторила она. — Ты говоришь так, будто я вещь. Как будто я не человек, а чей-то трофей.

Его лицо исказилось.

— Нет. Ты — моё всё. Моя жизнь. Моя мечта. Но если ты отдаёшь улыбки им, если принимаешь все эти цветы, как мне верить, что во мне для тебя есть место?

Её дыхание стало прерывистым, на глазах выступили слёзы.

— Ты хочешь, чтобы я бросила сцену? — спросила она почти шёпотом.

Он замолчал на секунду, а потом твёрдо произнёс:

— Да.

Франческа качнула головой, словно от пощёчины.

— Ты не понимаешь… Танец — это не работа. Это моя душа. Если я откажусь от него, я перестану быть собой.

— Тогда будь другой, — резко сказал он. — Будь женщиной, моей женщиной. Я дам тебе всё: дом, семью, будущее. Но я не готов делить тебя с этим чёртовым светом софитов и толпой поклонников.

Она отвернулась, уткнулась руками в столик, усыпанный цветами. Несколько лепестков упали на пол, когда её плечи дрогнули.

— Ты ставишь меня перед выбором… — её голос был тихим, срывающимся. — Между тобой и сценой.

Он шагнул ближе.

— Да.

Она обернулась к нему. На щеках её блестели слёзы.

— А если я не смогу выбрать тебя?

Он застыл, словно в него ударила молния. В груди всё оборвалось.

— Тогда… — его голос охрип, он едва находил слова. — Тогда нас не будет.

— Ультиматум, — прошептала она. — Это любовь?

Он хотел ответить, но слова застряли в горле. Всё, что он смог — это схватить её лицо ладонями и снова поцеловать. Горько, отчаянно, почти грубо. Её губы дрожали под его губами, и в какой-то момент она ответила — но лишь на миг. Потом резко оттолкнула его.

— Не смей! — выкрикнула она. — Не смей пытаться заставить меня выбирать сердцем то, чего я не могу отдать!

Её крик эхом ударил по стенам маленькой гримёрки.

Он отступил назад. Его руки дрожали.

— Я не могу иначе… — выдохнул он. — Я не умею любить наполовину.

Франческа закрыла лицо руками. Слёзы текли по её щекам.

— А я не могу потерять себя ради любви, — прошептала она сквозь рыдания. — Я слишком долго шла к этой сцене.

Внутри него что-то оборвалось окончательно.

Он сделал шаг к двери, открыл её и, прежде чем уйти, бросил:

— Тогда прощай.

Дверь захлопнулась с грохотом.

Франческа осталась одна, среди цветов, и рыдала, прижимая руки к лицу. Белые лилии в углу источали свой чистый аромат — но теперь он казался ей приторным и горьким, как предательство.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ! ВИЗУАЛ: ФРАНЧЕСКА и ДОМЕНИКО в гримерке.

8.

Франческа. Верона.

Ночь выдалась тяжелой: Франческа то проваливалась в короткий, горячий сон, то вскакивала, хватая воздух — голос Доменико возвращал её обратно, будто тянул невидимой нитью: «Выбирай меня. Или сцену». Каждое слово звенело в голове, как ложка о пустую чашку. На тумбочке стояли белые лилии; от них тянуло прохладой и чем-то горьким, как от лекарств. Она перевернула вазу в ладонях, словно проверяя, выдержит ли стекло её дрожь, — и аккуратно поставила обратно, боясь вспугнуть тишину.

К рассвету она задремала, уткнувшись лбом в колени. Разбудил осторожный стук. Мама вошла, несла на подносе кофе и тёплый хлеб с мёдом, лакомство из детства. которое так любила Франческа. Садясь рядом, положила ладонь дочери на голову — та самая детская, тёплая ладонь, которая всегда знала, где болит.

— Figlia mia, — сказала негромко. — Что с тобой твориться? Ты всю ночь плакала.

Франческа не удержалась: уткнулась в материнское плечо и снова расплакалась — тихо, как плачут уставшие. Слёзы впитывались в ткань халата, Мать осторожно гладила ее по голове.

— Я не знаю, как быть, — сказала она, хрипя. — Я, кажется, люблю его, я запуталась. Но если выберу его, потеряю себя и все то, к чему так долго и упорно шла. Если выберу сцену — потеряю его.

Мать выждала, пока дыхание дочери выровняется.

— Любовь, которая требует от тебя предательства себя, — не любовь, — сказала она мягко. — Но и гордость, которая отталкивает любовь, — тоже не опора. И если ты правда любишь его...

Франческа закрыла глаза и снова увидела перед глазами образ Доменико.

— Да, мама. Это не мимолётное.

— Тогда разберись, — кивнула мать. — С ним и с собой. Не убегай. Ты сильная, дорогая. Ты всю жизнь шла к сцене — и дошла. Если твоё чувство настоящее, оно выдержит разговор. И если он любит — он выслушает.

Франческа умылась, переоделась в голубое пальто, собрала длинные волосы резинкой — и тут же распустила: захотелось ощущать их вес на плечах. В зеркале — припухшие от недосыпа глаза, но взгляд яснее, чем ночью.

Она вышла. Верона была влажная, с вымытыми дождём улицами; прилавки пекарен дымились, дворники тянули резиновые шланги, и вода, бегущая по брусчатке, шуршала, как шёлк. Идти до отеля Доменико было пятнадцать минут, но каждый перекрёсток тянулся, будто дорога сопротивлялась. Она повторяла про себя адрес, который Доменико называл в тот вечер.

Фойе встретило прохладой и запахом полированного дерева. Администраторша подняла глаза от книги записей, улыбнулась служебно-вежливо.

— Buongiorno. Я к синьору Конти. Доменико Конти. Номер на третьем этаже, кажется, — слова спотыкались, но она держалась.

Женщина мягко покачала головой.

— Синьор Конти выехал утром. Оставил ключ до семи. Сказал, что едет домой, во Флоренцию.

Внутри что-то глухо стукнуло — как будто в грудную клетку бросили камень. Мелькнула нелепая мысль: «Он мог оставить записку». Она спросила — почти без надежды:

— Может быть… он что-то передал?

— Mi dispiace, синьорина. — Ничего.

На улице снова накрапывал дождь. Франческа постояла под карнизом, прислонившись к тёплой от дневного света стене. Мир не рушился, люди спешили, коляска скрипнула по лужице; только её внутренний ритм сбился, и каждое движение казалось беззвучным, как в немом кино. Она пошла вдоль домов, не разбирая вывесок, пока сама собой не оказалась у Арены. Огромные арки, как ребра живого организма, держали небо. Она села на каменный бортик, обхватила колени и впервые позволила себе думать не о том, чего боялась, а о том, чего хотела.

Хотела — слышать его шаг в коридоре. Его голос на кухне утром. Хотела — чтобы её тело помнило его теплые объятия. Хотела — танцевать, и знать: в зале сидит тот, чьё молчание и восторженный взгляд — самое точное аплодисментам «браво».

Доменико.Флоренция.

В это время поезд шёл на юг, разрезая серо-оливковый пейзаж. Доменико сидел у окна, почти не мигая: отражение показывало упрямый подбородок и глаза, в которых застыл недосказанный вопрос. На столике дрожал бумажный стаканчик с кофе.

«Я перегнул, — признал он наконец; признание прозвучало не в голове, а где-то в груди, от чего стало чуть легче. — Я ее понимания, а получилось — требование. Я испугался не её поклонников, не цветов. Испугался, что меня можно заменить. Что мою любовь можно перехлопать овациями. И поставил её к стене, как глупый мальчишка».

В памяти вспыхнули эпизоды — прерывистые, как свет фонарей на мокрой дороге. Как она, промокшая, смеялась под дождём. Как рассказывала, что балет — это не шаги, а ее душа. Как слушала его, когда он говорил о камне и извести, о том, как пальцы ощущают шершавость старого кирпича; она тогда провела по его ладони кончиком ногтя, и это движение для него стало сильнее любых клятв. Он сжал виски ладонями. Хотелось позвонить. Написать. Сказать: «Я был неправ». Но гордость всё ещё сидела где-то у ребра, упрямым косточкой персика: «Ты не умолял никого. И не начинай». Он усмехнулся — горько. Ну да, не умолял. А теперь умеешь ли любить иначе, чем умолять? И вот уже, казалось бы, он был готов на сделку с самим собой. Поспешно достал телефон, открыл пустой диалог с Франческой. Написал: «Прости». Стер. Написал: «Не уезжай». Стер. Оставил одно слово — «Лилия» — и тоже стер. Поезд шёл еще быстрее, унося с собой надежду на примирение и драгоценное время.

Франческа. Верона.

Вечером Франческа пришла в театр раньше. Пустые коридоры казались шире обычного; на стенах темнели пятна влаги, лампы потрескивали. Она разогревала мышцы, вытягивалась у станка, слушала, как ткань колгот шуршит о колено. Послушное тело благодарно принимало работу. Сердце — нет. Внутри всё ещё стыло. Она поймала себя на том, что считает время — не до выхода, а «сколько бы заняла дорога до вокзала? А что если...сорваться, наплевать на гордость и...». Усмехнулась сама себе: поздно. Надо танцевать.

На паузе она достала из сумочки сложенный вчетверо листок и написала коротко — «Доменико, я пыталась тебя найти. Ты уехал. Но я всё ещё здесь. Если захочешь говорить — я готова. F.» Бумага показалась ей глупой и нелепой, ведь она не знала адреса. Письму было некуда ехать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дома мама встретила ее с готовностью продолжить утренний разговор.

— Я была в отеле, — сказала Франческа.

— И?

— Он уехал. — Пауза. — Но я не чувствую окончания. Как будто не закрыли книгу, а только перевернули страницу.

Мама кивнула.

— Ты любишь его. Это слышно даже в паузах между словами. Если судьба даст вам ещё одну встречу — не трать её на объяснение, кто прав. Скажи, что ты чувствуешь. И спроси, что он чувствует. Иногда это страшнее всего, но это единственное, что работает.

Доменико. Флоренция.

Во Флоренции Доменико вернулся в пустую квартиру, включил настольную лампу, раскрыл чертёж — проект реставрации фасада, над которым бился последние месяцы. Линейка легла в ладонь, карандаш скрипнул по кальке. Линии выходили точными, но без души. Он отложил карандаш, подошёл к окну. С соседней террасы кто-то смеялся; внизу хлопнула дверь, обронили слово «buonanotte». Он снял пиджак, остался в белой рубашке, закатал рукава — будто физический жест мог вернуть к простым решениям.

«Я не имел права требовать, — повторил он. — Я мог бы попросить. Мог бы сказать: «Дай мне место в твоём сердце». А я давил: «Подчинись мне». Он ударил кулаком по косяку — боль отозвалась честно, без подтекста. — Завтра позвоню Франческе». Мысль прозвучала твёрдо; впервые за весь день в нём появилось нечто похожее на спокойствие: не капитуляция, но и не атака. Жить с мыслью «завтра позвоню» было легче, чем с «я всё испортил». Он сел к столу и написал для самого себя — большие, неровные буквы на листе кальки: "Научиться слышать".

Доменико лег поздно, не раздеваясь; проснулся на рассвете с ощущением, что снизу поднималась тёплая вода — не жар, а тяжесть. Взял телефон — пальцы, как у школьника перед звонком однокласснице. Нашёл её контакт, долго смотрел на экран. «Если не возьмёт — не буду писать. Подожду ещё день». И отложил телефон в сторону.

Франческа. Верона.

Дни тянулись вязко. Франческа танцевала как на исповеди, в финале под светом софитов каждый её поклон стал тише и глубже: не жест публике — знак чему-то внутри. После спектакля кто-то снова приносил цветы. Она принимала — коротко, без привычного светского кивка. В гримёрке оставляла только один букет — простые полевые, подаренные пожилой женщиной с мокрым зонтом: «Вы танцуете, как моя внучка мечтала». Остальные — раздавала девчонкам из кордебалета. Лилии перевезла домой и переставила вазу на кухню — туда, где свет утренний мягче.

Иногда ей казалось: достаточно выйти к Арене, и он будет ждать у одной из арок — слишком высокий, чтобы прятаться, с той улыбкой, от которой у неё всегда путались мысли. Она смеялась самой себе: «Ты уже разговариваешь с пустым воздухом». Но поездка в отель, где «его уже нет», лишила её не надежды — иллюзии, что всё решится за неё. Значит, решать придётся самим.

Доменико. Флоренция.

Во Флоренции дела упрямо требовали его внимания: встречи с заказчиком, споры с подрядчиком, проверка лесов на объекте. Он двигался по этим делам, как пловец по дорожке: без сбоев, с привычной экономией движений. Но каждый поворот головы приносил её профиль в памяти. В кафе бариста спросил: «Как обычно?» — «Как обычно», — ответил он, и только потом осознал, что «обычное» больше не спасает.

Вечером он вернулся к списку на кальке — "Научиться слышать" — и улыбнулся неловко: как ребёнок, который прячет на тумбочке напоминание «почистить зубы». Подвинул к себе телефон. Снова открыл её контакт. Нажал «звонок» — и тут же сбросил: испугался чужого, ночного гудка в Вероне. Написал коротко: «Франческа, я был несправедлив. Если захочешь — приеду поговорить. Доменико». Повис на строчке «отправить». Не отправил. Закрыл. Сказал вслух: «Завтра». И в этот раз «завтра» перестало быть отговоркой — превратилось в решение.

Они оба жили теперь так, будто выучили новый, трудный ритм жизни: дышать — несмотря на пустоту, работать — несмотря на водоворот мыслей, говорить — когда на сердце скребутся кошки. И каждый из них, ложась спать, слышал в тишине одно и то же: своё имя, произнесённое другим.

9.

Франческа. Верона.

Франческа возвращалась в привычный ритм театра так, словно надевала старое, давно потерявшее форму платье. Оно сидело на ней, но не радовало. Утро начиналось одинаково: кофе на кухне, быстрый взгляд в зеркало, дорога по уже знакомым улицам Вероны. Здание театра встречало её так же, как всегда: запах пыли, перемешанный с воском для пола, лёгкий холод в коридорах и крики кого-то из молодых танцовщиков, спешащих не опоздать на репетицию.

Репетиции становились тяжелее, но Франческа впервые за долгое время ощущала, что её труд не проходит даром: педагоги хвалили её, коллеги смотрели с уважением. И всё же внутри стояла пустота.

В эти недели рядом оказалась Катарина — хрупкая, улыбчивая девушка из труппы, с которой раньше Франческа почти не общалась. Они как-то задержались после репетиции вместе, шли по пустым коридорам театра, и разговор сам собой перешёл из обычных фраз в доверительные.

С того дня Катарина словно стала её тихой опорой. Она умела слушать, не перебивая, не осуждая. В один из вечеров, когда Франческа особенно тосковала, они сидели вдвоём в буфете театра, и Франческа неожиданно для самой себя начала говорить.

О нём.

О том, как случайно встретились, о белых лилиях, о первых прогулках, о том, как он был страстным, порой слишком, но именно этим и врезался в её сердце. Она рассказала и про их ссору, про разрыв, про то, как он уехал.

Слова давались тяжело — будто с каждой фразой приходилось заново проживать боль. Но рядом была Катарина, и её тихое «я понимаю» оказалось важнее любых длинных речей.

— Знаешь, Франческа, — сказала она тогда мягко, — сцена у тебя всегда будет. А вот любовь… она не ждёт бесконечно.

Эта фраза застряла у Франчески в сердце. Она улыбнулась сквозь слёзы и впервые почувствовала: она не одна.

Коллеги улыбались ей, как будто ничего не произошло. Для них она оставалась той же Франческой — талантливой, дисциплинированной, красивой. Только она сама знала: внутри всё изменилось. Она выходила на сцену для репетиции и ловила себя на том, что движения получаются механическими. Ноги слушались, руки ложились в линию, но душа молчала.

— Ты сегодня выглядишь уставшей, — сказала подруга по труппе Катарина, подойдя к ней в перерыве.

Франческа только пожала плечами:

— Наверное, не выспалась.

Она не могла объяснить подруге, что причина не в недосыпе. Она пыталась, как умела, закрыть в себе то, что каждый день, каждую минуту тянуло её к человеку, которого здесь не было.

Иногда, во время репетиции, Франческа представляла, как он сидит в зале и наблюдает. Вспоминала, как ловила его взгляд раньше, как он смотрел на неё — будто видел не только танцовщицу, но и женщину. Она вздрагивала, спотыкалась на знакомых па, и педагог делал замечания, хотя обычно её хвалили.

После спектаклей она возвращалась домой с усталым телом и выжатым сердцем. Убирала волосы, умывалась, смотрела в зеркало — и каждый раз думала: «Если бы он был здесь, всё имело бы смысл». Но его не было.

Однажды, листая телефон в поисках нужного контакта по работе, она случайно наткнулась на фотографию. Сердце ёкнуло: она даже не сразу поняла, что это. А потом вспомнила.

Парк в тот вечер был полон музыки: неподалёку играли уличные музыканты, лёгкий дождь блестел на листьях деревьев и на каменной мостовой. Они сидели на скамейке рядом, прижавшись друг к другу. Франческа тогда достала телефон и почти шутя сказала:

— Давай сделаем фото, вдруг потом не поверим, что всё это было.

Доменико рассмеялся, обнял её за плечи — и снимок вышел неожиданно нежным. На нём он держал её так, будто весь мир мог исчезнуть, но только не она.

Франческа долго смотрела на экран. Казалось, вот только протяни руку — и снова окажешься в том вечере: в тепле его объятий, в звуках скрипки, в запахе дождя.

Рядом с фото высветился и его номер. Пальцы сами скользнули к кнопке вызова. Как сильно хотелось услышать его голос — хотя бы «привет», хотя бы узнать, как у него дела, поделиться своими новостями. Рассказать, что у неё всё получается, что её хвалят, что она танцует лучше, чем когда-либо.

Но она не нажала.

Телефон погас в её руках, оставив горькое чувство: будто сама себе запретила счастье.

Франческа положила его на тумбочку и зажмурилась, пытаясь не думать о том, что, возможно, другой шанс набрать его уже никогда не появится.

Она корила себя. «Я могла бы тогда удержать его. Могла бы сказать ещё что-то, объяснить… Почему я всегда делаю шаг назад, когда надо — вперёд?» Эти мысли крутились по кругу, не давая заснуть. Она ворочалась на подушке, слушала шум ночной улицы и чувствовала, как тоска съедает изнутри.

Доменико. Флоренция.

Во Флоренции Доменико жил другой жизнью, но столь же одинокой. С утра до вечера он пропадал на строительной площадке — реставрация палаццо требовала внимания к каждой мелочи. Старый камень, изъеденный временем, трещины на арках, тонкие линии фресок, которые нужно было сохранить. Он погружался в работу так, будто от неё зависела его собственная судьба.

Рабочие привыкли видеть его с чертежами в руках, вечно в пыли, с сосредоточенным взглядом. Он спорил с мастерами, проверял сметы, обсуждал детали с архитекторами. Казалось, его полностью поглотила профессия.

Но стоило вечером вернуться в съёмную квартиру, тишина обрушивалась на него с удвоенной силой. Он разогревал себе ужин — чаще всего простую пасту или пиццу навынос, наливал бокал вина, садился за стол и чувствовал, что в комнате не хватает смеха. Её смеха.

Иногда он ловил себя на том, что ждёт звонка. Что проверяет телефон слишком часто. И тут же сердился на себя: «Хватит. Она сделала свой выбор». Но злость быстро проходила, оставляя горечь.

Он думал о том, что, может, ей без него действительно лучше. Она — звезда на сцене, её ждёт большое будущее. А он всего лишь архитектор, пусть и с амбициями. Разве он вправе требовать, чтобы она оставила всё ради него?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ночами он сидел у окна, слушал шум города и представлял, что было бы, если бы она сейчас рядом. Представлял её руку на своей, её волосы, запах её кожи. Эти фантазии были сладкой пыткой.

И он, как и она, не решался первым протянуть руку.

Франческа. Верона.

Дни шли, и Франческа всё больше напоминала себе машину, созданную для сцены. Она приходила раньше других, уходила позже, отрабатывала каждое движение с такой сосредоточенностью, будто от него зависела жизнь. Балетмейстер смотрел на неё с интересом: в её танце появилась новая сила, нерв.

— Вот так! — однажды воскликнул он, прервав репетицию. — Ты наконец перестала быть просто хорошей ученицей. В тебе появился характер.

Коллеги переглядывались.

— Франческа, тебе прочат ведущие партии, — шептала Катарина, завистливо улыбаясь. — Ты сама видишь: публика влюбляется в тебя.

Франческа кивала, благодарила, но внутри не чувствовала радости. Да, аплодисменты становились громче, букеты — больше, режиссёр всё чаще задерживал на ней взгляд. Но ей казалось, что она танцует не ради этого. Она танцевала, потому что только сцена могла заполнить зияющую пустоту внутри.

После спектаклей она возвращалась домой с усталым телом и выжатым сердцем. Убирала волосы, умывалась, смотрела в зеркало — и каждый раз думала: «Если бы он был здесь, всё имело бы смысл». Но его не было.

Доменико. Флоренция.

Во Флоренции Доменико всё сильнее прятался за рабочими планами. Он приходил на объект ещё до рассвета, проверял чертежи, спорил с инженерами, обходил этаж за этажом. Рабочие уже смеялись:

— Синьор Доменико не уходит домой, пока не проверит каждый камень.

Он отмахивался, но понимал: они правы. Работа стала его единственным спасением. В реставрации старинного палаццо он видел отражение своей жизни: трещины, которые надо залатать, линии, что нужно сохранить любой ценой.

Иногда он задерживался так поздно, что возвращался в квартиру, когда на улице уже начинал светать. Когда однажды под вечер Доменико одиноко брел домой, он уже хотел свернуть к себе, как вдруг взгляд зацепился за киоск с цветами. Там, среди роз и гвоздик, выделялись белые лилии — те самые, строгие и нежные, что всегда ассоциировались у него только с ней.

Доменико замер.

Аромат ударил так резко, что на миг перед глазами вспыхнула картина: Верона, вечер после её спектакля, Франческа выходит из театра, волосы распущены, глаза сияют, а в её руках букет таких же лилий. Его подарок.

Он вспомнил, как она смутилась, как осторожно коснулась лепестков и прошептала: «Почему именно эти?» И как он тогда сказал: «Потому что вы — моя Лилия».

Сердце кольнуло так, что пришлось отвернуться и пройти мимо, сжав зубы. Потому что если бы взял и купил хотя бы одну лилию, пришлось бы признать самому себе: он всё ещё живёт ею.

Дома сил хватило лишь на то, чтобы упасть на кровать. Но даже во сне он не находил покоя: ему снилась она. То он видел Франческу на сцене — прекрасную и недосягаемую, то — рядом, такой близкой, что он почти чувствовал её дыхание. Просыпался — и чувствовал пустоту сильнее, чем прежде.

Доменико пытался убедить себя, что всё к лучшему. Что она найдёт своё счастье, а он — своё. Но стоило вечером налить вино и сесть у окна, как мысли неизменно возвращались к ней.

Он ловил себя на том, что боится собственной слабости. Если вдруг увидит её случайно — на афише, в журнале, по телевизору — он не выдержит. В такие моменты он отключал звук, отворачивался, лишь бы не впустить в себя её образ снова. Но это не помогало.

И так они жили — каждый в своём городе, каждый со своей болью. Франческа — блистая на сцене, но пустая внутри. Доменико — создавая новые стены, но разрушенный изнутри.

Они оба скучали. Оба хотели протянуть руку. Но гордость и страх делали своё: никто не решался первым.

10.

Флоренция жила своей обычной жизнью: звон колоколов, запах свежего кофе на каждом углу, шум мопедов, снующих по узким улочкам. Для Доменико всё это сливалось в привычный фон. Он работал много, больше, чем когда-либо. В старинном палаццо, где шла реставрация, дни тянулись в пыли, шуме и запахе извести.

Он сознательно загонял себя в этот ритм: от зари до позднего вечера — чертежи, встречи с подрядчиками, споры с архитекторами, выбор камня и штукатурки. Рабочие знали его как требовательного и внимательного, но мало кто догадывался, что за этой строгостью прячется пустота, которую он не решался заполнять.

В тот день он спустился на площадку проверить кладку стен. Дождь, прошедший накануне, оставил воздух свежим, камни блестели. Он сделал несколько замечаний мастеру и уже собирался вернуться в офис, когда услышал знакомый женский голос:

— Доменико?

Он обернулся. Перед ним стояла Кьяра.

Секунду он не мог поверить: стройная, с аккуратно уложенными каштановыми волосами, в светлом пальто, с папкой в руках. Улыбка была почти та же, что когда-то согревала его в юности.

Память сама по себе потянула его в прошлое. Перед глазами всплыла маленькая площадь их родного городка на юге: дети бегают босиком, а среди них девочка с каштановыми волосами и серьёзными глазами. Кьяра всегда была рядом. Она приносила ему яблоки с родительского сада, помогала с учебниками, смеялась его шуткам громче всех.

И все же — между ними всегда лежала невидимая черта. Доменико с юности тянулся к чему-то большему: к городам, к архитектуре, к жизни за пределами маленьких улочек. Кьяра же хранила в себе тихую, но упорную привязанность. Он знал, что она смотрела на него иначе, чем на других. Её взгляды задерживались дольше, её забота была глубже.

Когда-то их семьи даже обсуждали возможность помолвки — казалось, всё шло к этому. Но он так и не смог ответить взаимностью. Тогда он впервые произнёс слова, которые много лет спустя повторил и Франческе:

«Я никогда не любил».

Для Кьяры это стало болью, но она приняла его решение. Осталась подругой, человеком, которому можно довериться. И всё же в её глазах жила тихая надежда — что однажды он обернётся и увидит в ней не только подругу.

— Кьяра… — произнёс он тихо.

— Это невероятно. Столько лет прошло, а встреча с тобой — как подарок. Как ты здесь оказалась? Чудо, что ты здесь. — он обнял ее крепко и легко поцеловал в щеку.

Она улыбнулась шире, словно время не имело власти и не было всех этих лет разлуки.

— Я тоже. Даже странно — словно время не прошло, весело проговорила Кьяра.

— Я приехала по работе, — сказала она, — и знала, что ты руководишь этим проектом. Не могла не заглянуть. — ответила она загадочно.

Он не сразу нашёл, что сказать. Прошлое встало перед ним слишком неожиданно. Ещё вчера он мысленно возвращался к Франческе, а теперь вот она — женщина, с которой когда-то собирался строить семью.

— Не ожидал тебя здесь, — наконец сказал он. — Как ты?

— Работаю в архитектурной фирме в Милане. Мы консультируем по реставрации. Увидев объект во Флоренции, я решила сама приехать и вот я здесь.

Он почувствовал странное облегчение. С ней было легко разговаривать — без напряжения, без колких слов. Их связывало прошлое, но оно уже не жгло.

— Честно, я очень рад твоему приезду. Мне как раз нужен кто-то, кто понимает не только чертежи, но и меня самого. — проговорил Доменико.

— Тогда тебе повезло. Я получила назначение курировать часть этого проекта. Похоже, мы будем работать вместе, Доменико. Я постараюсь не подвести. — с улыбкой ответила Кьяра.

— Ты никогда не подводила. — проговорил он с теплотой в голосе.

Они прошли вместе по залам палаццо. Она задавала вопросы, отмечала детали, и он поймал себя на том, что впервые за долгое время улыбается.

После обхода стройки они вышли во двор. Кьяра украдкой наблюдала за Доменико и думала о том, что годы совсем не изменили его — разве что сделали серьёзнее, твёрже. Для неё он всегда оставался особенным человеком, человеком, к которому невозможно было относиться равнодушно. Она знала: в его сердце никогда не было места для неё так, как ей хотелось бы. Но, несмотря на это, в её памяти жило чувство, которое не смогли вытеснить ни время, ни новые знакомства, ни расстояние. Не тоска, не боль — скорее тихая, упорная надежда, что, возможно, когда-нибудь их дороги сойдутся иначе.

На скамейке под оливковым деревом Кьяра достала блокнот.

— Ты всё такой же, — сказала она, глядя на его заметки. — Вечно в работе.

Он усмехнулся:

— Работа спасает.

— От чего? — спросила она прямо.

Он отвёл взгляд. Умел он многое, но только не рассказывать о боли.

— От тягостных мыслей, — сказал наконец.

Она кивнула, будто ожидала такого ответа.

— Я помню тебя другим, Доменико. Ты мечтал о семье, о детях, о доме. А теперь смотришь на камни так, будто они заменили тебе всё.

Его кольнуло. Эти слова были слишком близки к правде.

— Люди меняются, — отрезал он немного грубо.

Они замолчали. Ветер шевелил листья оливы, где-то вдали стучали молотки.

— Я не лезу в твою жизнь, — сказала Кьяра мягко. — Просто… если захочешь поговорить, я рядом.

В её голосе не было ни намёка на упрёк, ни желания вернуть прошлое. Лишь спокойное участие.

Он посмотрел на неё и почувствовал — рядом с ней действительно легче. Она знала его, принимала таким, каким он был. Не требовала ничего.

Но внутри жила другая правда: каждое её слово невольно сравнивалось с образом Франчески. С её смехом, с тем, как она закидывала волосы за плечо, с её глазами, в которых он видел целый мир.

Кьяра предложила также помощь с документацией, и он согласился. Ему было спокойнее знать, что рядом человек надёжный.

Вечером, возвращаясь домой, он долго думал. Неужели судьба снова ставит его перед выбором? Вернуться к тому, что понятно и стабильно, или рискнуть ради чувства, которое уже однажды принесло боль?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ответа не было. Только тяжесть в груди и неотступная мысль: Франческа всё ещё в его сердце, несмотря на километры и молчание.

Он открыл дверь своей квартиры, зажёг свет и на мгновение задержался, глядя в пустоту комнаты.

Да, здесь меня никто не ждет.

Но сегодняшняя встреча с Кьярой неожиданно оставила в душе спокойное тепло. Доменико усмехнулся про себя: Кьяра действительно была как лекарство. Лекарство от пустоты, от тишины в доме, от бесконечных ночей, когда он ловил себя на мысли о Франческе.

Доменико стоял и смотрел в окно своей квартиры во Флоренции. В руках он держал стакан вина, огни города отражались в стекле. Усталость навалилась, но сон не приходил. Мысли тянулись далеко — туда, где шум моря и запах соли вплетается в каждое утро.

Салерно. Его родной дом.

Он видел перед глазами старый двор, где на каменных ступенях вечно играли его младшие братья. Видел сестру, которая, обиженно надувшись, отказывалась делиться игрушками, а потом первой бежала мириться. Слышал строгий, но добрый голос отца, который всегда повторял: «Семья — это корни. Не забывай их, где бы ты ни был». И маму — её руки, пахнущие хлебом и базиликом, её улыбку, способную растопить любое горе.

А ещё — деда. Сухого, упрямого, но с глазами, полными мудрости. Он часто сидел на крыльце и рассказывал истории о старых домах и людях, которые жили в них. «Камень помнит всё», — говорил дед, и именно тогда в душе Доменико зародилась любовь к архитектуре. Ему казалось, что, касаясь старых стен, он соединяется и с теми, кто был до него.

Воспоминания были яркими, как фотографии: семейные воскресные обеды, когда за столом собирались все, и смех гремел до позднего вечера. Запах апельсинов в саду, вкус первого вина, которое они с братьями украли из погреба и выпили, прячась от отца. Даже шумные ссоры, которые на следующий день превращались в новые шутки.

Приезд Кьяры всколыхнул в нём всё это. Она напоминала о прошлом, о том времени, когда всё было проще: дружба, дом, вечера под южным небом. Он почувствовал лёгкую тоску. Не потому, что хотел вернуться туда насовсем — нет, во Флоренции у него была работа, мечта, новые горизонты. Но глубоко внутри жила жажда иметь то, что имели его родители: крепкий дом, где всегда шумно и уютно, где двери не запираются, потому что близкие рядом.

Он поймал себя на мысли, что хочет этого больше всего. Свой дом. Жену, которая будет улыбаться ему так же, как мать улыбалась отцу. Детей, которые будут носиться по комнатам, спорить, смеяться, ссориться и мириться. Хотел слышать звон их голосов, возвращаясь с работы.

Флоренция, с её красотой и величием, могла подарить ему это. Но пока в его квартире было пусто. Только эхо шагов и редкие мысли, что заполняли тишину.

Доменико сделал глоток вина и закрыл глаза. Да, он строил дома для других, реставрировал чужие истории. Но в сердце всё чаще рождалось желание: построить свою. Такую, чтобы однажды и его дети вспоминали её так же тепло, как он — дом в Салерно.

Кьяра, открыв дверь своей небольшой квартиры во Флоренции, сняла пальто и устало опустилась в кресло. За окнами город мерцал огнями, слышались отдалённые звуки музыки, смех прохожих, стук каблуков по мостовой. Но всё это казалось ей далёким, не имеющим к ней отношения.

Мысли её были только о Доменико.

Может, стоит попробовать ещё раз? Дать нам обоим возможность? Может быть, он наконец увидит во мне ту, кто всегда была рядом, которая понимала его без слов?

Кьяра закрыла глаза и позволила себе эту маленькую мечту. — Может, он полюбит меня… — прошептала она в темноте, сама не замечая, как в голосе прозвучала мольба.

11.

Кьяра проснулась раньше обычного, она почувствовала особое волнение, так как сегодня ей предстояло провести целый день рядом с Доменико — обсуждать проект, выезжать на объект, встречаться с заказчиками. Но в её сердце это звучало иначе: день рядом с ним.

Она медленно подошла к зеркалу. Взгляд на своё отражение был требовательным, будто перед ней стояла строгая судья. Кьяра провела рукой по волосам, задумалась, какой стиль выбрать: строгий и деловой или… чуть более женственный, с намёком. Она выбрала второе.

Из шкафа она достала тёмно-синее платье — не слишком откровенное, но облегающее фигуру. Оно подчёркивало её талию и мягкие линии бедер. Поверх — лёгкий жакет, чтобы всё выглядело уместно на стройке и в офисе.

Она наклонилась ближе к зеркалу, поправила стрелки на глазах, нанесла лёгкую помаду естественного оттенка. Макияж был почти незаметным, но именно это делало его безупречным. И выбрала туфли на среднем каблуке. Достаточно практичные, но при этом стройнили ноги и придавали осанке уверенности.

Наконец, она распылила на шею каплю духов с лёгким оттенком жасмина. Запах сразу окутал её, создавая ощущение завершённости образа.

Кьяра снова взглянула в зеркало. Перед ней стояла уверенная женщина, которая знала, чего хочет. Да, они друзья, так он всегда говорил. Но разве это значит, что она должна мириться? Она слишком долго ждала.

— Сегодня ты заметишь меня, Доменико, — прошептала она, поправляя прядь волос. — Не как подругу. Как женщину.

Собрав папку с документами и ноутбук, Кьяра вышла из квартиры. Утро во Флоренции было ярким, шумным, но её сердце билось в ином ритме. Каждый шаг приближал её к нему.

Рабочий день во Флоренции начался как обычно: звон металлических инструментов, гул голосов на строительной площадке, запах влажного камня и известки. Доменико уже привык к этой суете, но сегодня всё шло иначе. С утра появилась Кьяра — уверенная, собранная, словно она всегда была частью его команды.

Она быстро осмотрела планы, уточнила детали у рабочих и без колебаний предложила новые решения. В её руках были не только эскизы и расчёты, но и список потенциальных клиентов, с которыми можно связаться для будущих заказов.

— Доменико, — сказала она, листая папку, — у тебя потрясающий проект. Но если мы хотим заявить о себе шире, нужно не только строить, но и показывать, что мы умеем. Мы должны выйти за пределы стройки.

Он поднял на неё взгляд. В её тоне не было ни тени сомнения. Кьяра излучала спокойствие и уверенность. Её рациональный ум словно уравновешивал его страстный характер.

— Ты всегда была организованной, — усмехнулся Доменико, — ещё в детстве ты всё раскладывала по полочкам.

— Вот поэтому мы были хорошей командой, — мягко ответила Кьяра. — И, я надеюсь, снова будем.

Её слова прозвучали почти буднично, но внутри у него что-то дрогнуло. Он кивнул и перевёл разговор обратно к делу.

В течение дня Кьяра проявила себя как человек, которому можно доверять. Она разговаривала с рабочими, спокойно объясняла им задачи. Предложила связаться с редакцией местного журнала об архитектуре, чтобы дать интервью о проекте реставрации палаццо. Её уверенность действовала успокаивающе даже на Доменико.

И всё же, наблюдая за ней, он ловил себя на странном чувстве. Рядом с ней было легко, спокойно — словно после долгого напряжения наконец можно выдохнуть. Но в этом спокойствии не было того жара, который он когда-то чувствовал рядом с Франческой. Он пытался отогнать эти мысли, убеждая себя, что тишина — это тоже благо. Что, может быть, так и должно быть.

Под вечер, когда рабочие начали расходиться, Кьяра подошла к нему с блокнотом.

— У нас уже есть договорённость. Интервью завтра утром. Постарайся одеться не как строитель, а как архитектор.

Он усмехнулся, но кивнул. Её рациональность иногда раздражала, но в то же время он понимал, что без неё проект мог бы двигаться медленнее.

Уже дома, когда солнце село и наступил вечер Доменико поймал себя на мысли —

Кьяра красивая и милая девушка, но с ней слишком спокойно. Слишком правильно

. Но стоило ему закрыть глаза — и перед ним вставал образ Франчески, её смех, её свет. Он резко встряхнул головой и вернулся к чертежам.

Журналисты приехали утром. Молодой фотограф и журналистка средних лет, строгая, в очках. Они расположились в одном из залов палаццо, на удобных креслах друг напротив друга, и попросили Доменико и Кьяру рассказать о проекте.

Кьяра выглядела идеально в черном слегка облегающем платье до колена, красивая укладка и черные лодочки на невысоком каблуке довершали образ. Она сразу же взяла инициативу в свои руки, говорила чётко и уверенно: о важности сохранения культурного наследия, о планах на развитие компании, о том, как они объединяют традицию и современность. Доменико вставлял свои комментарии — о конструкции, об архитектурных решениях, о красоте самого здания.

Фотограф щёлкал камеру, прося их то смотреть в объектив, то обсудить чертежи вместе. Со стороны они выглядели идеально: мужчина — харизматичный архитектор, женщина — рациональная и уверенная партнёрша.

Доменико выбрал для интервью строгие классические темно-серые брюки и кремовую рубашку, которая подчеркивала его смуглую от рождения кожу. Они много говорили о реставрации, о камне, о старинных линиях зданий. Кьяра сидела рядом, слегка наклонившись вперёд, её рука небрежно лежала на подлокотнике кресла.

И вдруг он уловил — жасмин. Лёгкий, сладкий, тягучий аромат коснулся его, словно невидимая вуаль. Доменико сбился на полуслове, и журналистка, не заметив заминки, кивнула, подталкивая продолжать. Но внутри его кольнуло. Аромат был тёплым и женственным, слишком близким, слишком навязчивым. Он знал — это Кьяра.

Он говорил дальше, но мысли уводило в сторону. Жасмин напомнил ему о летних вечерах на юге, о садах возле дома родителей. И, что хуже всего, он вдруг поймал себя на сравнении: Франческа пахла лилиями. Чисто, свежо, как первый вдох весны. В отличие от жасмина, её аромат не обволакивал — он очищал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Доменико моргнул, вернул взгляд к журналистке, сделал вид, что всё под контролем.

И в какой-то момент она прищурилась, взглянув на них поверх очков:

— Простите за прямоту, но вы вместе только в работе? Вы смотритесь так… гармонично. Как пара.

Кьяра лишь улыбнулась, не отрицая, не подтверждая. Её взгляд скользнул на Доменико, будто ожидая его реакции. Он на миг застыл, потом усмехнулся:

— Мы старые друзья. Больше ничего.

Журналистка записала что-то в блокнот, но в её глазах читалось недоверие — слишком уж естественно они смотрелись рядом.

Интервью длилось около часа. Когда оно подошло к концу, журналистка, закрывая блокнот, спросила:

— Через неделю-полторы статья выйдет в печать. Думаю, вам понравится, как мы подадим материал.

Кьяра улыбнулась, её глаза загорелись. Она умела радоваться таким вещам искренне, почти по-детски. Доменико кивнул, поблагодарил за встречу, и их проводили до выхода.

Когда журналисты ушли, оставив визитку с обещанием публикации, Кьяра выглядела довольной:

— Это поможет. Нас узнают, у нас будут новые заказы. Тебе нужно привыкать к публичности, Доменико. Ты не просто архитектор на стройке, ты лицо своей компании.

Он благодарно посмотрел на неё. Её слова были правильными. Она умела поддержать.

На улице стоял мягкий вечер, фонари только зажигались, воздух хранил тепло дня. Кьяра повернулась к нему, немного колеблясь, но потом решилась:

— Доменико, может, поужинаем вместе? Есть одно место неподалёку, уютный ресторан с прекрасным ризотто. — Она старалась говорить легко, непринуждённо, будто это предложение возникло случайно.

Доменико посмотрел на неё — взгляд мягкий, благодарный, но усталый.

— Кьяра, я бы с удовольствием, правда. Но у меня чертежи… — он чуть прищурился, словно мысленно возвращаясь к столу, заваленному бумагами. — Нужно срочно закончить один проект, заказчик ждёт.

Она замерла на миг, но быстро вернула улыбку, чуть наклонив голову.

— Конечно. Работа важнее. Я понимаю. Тогда в другой раз.

Он коснулся её плеча — короткое, дружеское движение, и уже повернулся, направляясь в сторону своего дома.

— Спасибо тебе за сегодня. Ты здорово справилась, и интервью прошло отлично.

Кьяра осталась стоять у тротуара. Она смотрела, как его фигура растворяется в вечернем воздухе. Внутри что-то кольнуло — разочарование, которое она тщательно прятала под улыбкой.

Она знала: он не лжёт. Чертежи, проекты, работа — всё это было для него правдой. Но вместе с этим она чувствовала и другое — его настороженность. Он не хотел быть с ней в этот вечер, не только из-за работы. И Кьяра, сохранив идеальную осанку и выражение лица, медленно пошла в противоположную сторону.

Я всё равно не сдамся.

Доменико смотрел на огни Флоренции. Город казался тихим, почти безмятежным. Но внутри у него бушевала та же буря, что и в день, когда он покинул Верону. Рядом с Кьярой было спокойно. Но ему не хватало огня. Не хватало жизни. И от этого спокойствия становилось тревожно.

Кьяру, вернувшись домой, не покидали мысли, звучавшие на интервью, слова журналистки о том, что они с Доменико смотрятся как пара, застряли в ней глубже, чем она ожидала.

Она тихо улыбнулась.

Может, так и должно быть.

Сколько лет прошло, а сердце всё ещё помнило. Когда-то она мечтала, что он станет её мужем, что они будут жить вместе, строить дом, растить детей. Тогда ему было всё равно, он относился к ней как к подруге. Но теперь всё изменилось. Он свободен.

Она видела, как он смотрел на чертежи, с какой страстью говорил о своём проекте, как благодарно кивал на её предложения. Рядом с ним она чувствовала себя нужной. И в этом было больше, чем дружба.

— Я не отступлю, — прошептала Кьяра самой себе, сжимая ладони. — Если судьба дала мне второй шанс, я его не упущу.

Она решила бороться. За него. За то, что ей всегда казалось невозможным.

12.

В театре всегда было шумно, но этот шум имел особую окраску — он состоял не только из звуков музыки, хлопков каблуков по паркету и реплик педагогов. Здесь витала жизнь, и вместе с ней — шёпот. Сначала тихий, едва различимый, похожий на журчание воды где-то за стеной. Потом он становился громче, настойчивее, вплетался в разговоры в коридорах, за кулисами, в гримёрках.

— Девочки, вы видели? — чья-то рука махнула в воздухе глянцевым журналом. — Тут статья про флорентийского архитектора! Какой красавец!

Франческа машинально подняла глаза и уже в следующее мгновение пожалела. На развороте сияла фотография Доменико. Широкоплечий, в идеально сидящей на нем рубашке, с мягкой улыбкой, он расслабленной позже расположился в кресле — тот самый, которого она знала. Но рядом с ним находилась другая женщина, очень красивая женщина.

— Какая красивая пара, — произнесла вслух одна из балерин мысли Франчески. — Он и Кьяра. Даже имена как будто подходят друг другу.

Смех, восхищённые вздохи.

Франческа попыталась снова сосредоточиться на пуантах, но пальцы предательски дрожали. Она улыбнулась натянуто, сделала вид, что ей всё равно. Но каждое слово отзывалось болью.

— Думаю, у них всё серьёзно, — добавила девушка постарше. — Видно же, как они смотрят друг на друга.

«Смотрят?»

— эхом прозвучало в голове Франчески.

Франческа стиснула в руках лежащую рядом с ней бутылку с водой. В горле пересохло, и она сделала несколько глотков, но жажда не прошла, после резко закрыла свою сумку и встала.

— Пойдёмте в зал, — сказала она слишком громко. — У нас скоро начало.

Она шагнула первой, лишь бы скрыть, как пылают её щёки.

Катарина, её новая подруга в театре, заметила, как изменилось лицо Франчески. Подошла ближе, наклонилась:

— Не слушай. Люди всегда любят говорить.

Франческа кивнула, стараясь улыбнуться. Но в груди копилось то самое чувство, которое она боялась признать: ревность. Она вспыхивала огнём от каждого упоминания, от каждой детали, которую коллеги обсуждали с таким удовольствием.

Репетиция шла напряжённо. Хореограф гнал их до предела, но Франческа будто сама себя гнала сильнее. Каждое движение было резким, отточенным, словно она пыталась доказать что-то не залу, а себе.

«Я не хуже неё. Я сильнее. Я нужна сцене. Я должна забыть…»

Музыка гремела, она кружилась, летела, словно на грани срыва. В глазах рябило от яркого света, но внутри горел другой огонь — ревность.

Когда репетиция закончилась, девушки смеялись, обменивались шутками, уходили в раздевалку. Франческа осталась. На подоконнике всё ещё лежал журнал. Она медленно подошла, взяла его.

Статья была написана с восторгом: «Амбициозный архитектор Доменико Конти и его коллега Кьяра Бъянко открывают новые горизонты…». Фотографии — одна за другой. Он и она в креслах, он и она в холле старинного палаццо, он и она, улыбающиеся журналисту.

Франческа провела пальцами по фотографии. На ней он смотрел спокойно, уверенно. И это спокойствие было чужим.

С ней ему легко. Без боли, без ссор. Может, именно это ему и нужно?

Она сидела в пустой гримёрке, держа журнал на коленях. Страница с фотографией Доменико Конти и красавицы Къяры Бьянко была помятой от её пальцев. Она в который раз пыталась закрыть, но снова открывала на том же месте — словно сама мучила себя этим взглядом.

Дверь тихо приоткрылась, и в комнату заглянула Катарина.

— Ты ещё здесь? — спросила она, заметив журнал.

Франческа быстро захлопнула его, но подруга всё поняла без слов. Она подошла ближе, присела рядом, заглянула ей в лицо.

— Читаешь статью о нем, да? О Конти?

Франческа глубоко вздохнула, но не смогла отрицать.

— Они вместе на фото. Он улыбается… и рядом с ней ему так комфортно. Словно… словно там его место.

Катарина взяла журнал, полистала, задержавшись на развороте.

— Ну, они и правда смотрятся гармонично, — произнесла честно, а потом мягко добавила: — Но фото — это не вся жизнь.

Франческа покачала головой.

— Но все в театре шепчутся. Словно знают больше, чем я. А я… я только гадаю. Я даже не имею права спросить его. Мы ведь расстались.

— Но ты всё равно о нём думаешь, — тихо сказала Катарина.

Франческа закрыла лицо руками.

— Каждую минуту. Я скучаю по его голосу, по тому, как он смотрел на меня. Но стоит вспомнить, как он кричал, как требовал, чтобы я оставила сцену… у меня всё внутри разрывается.

Катарина положила руку ей на плечо.

— Знаешь, мне кажется, если мужчина так яростно требует, значит, он по-настоящему любит. Только не умеет иначе. Но это не отменяет твоей боли.

Франческа подняла на неё глаза, полные слёз.

— А вдруг он и правда выбрал её? Может, всё, что с нами, — просто ошибка? Он ведь никогда не рассказывал мне о ней. — проговорила тихо.

— Не говори так, — мягко возразила Катарина. — Ошибка не оставляет в сердце такой след. Я вижу, как ты танцуешь сейчас. Ты стала сильнее, глубже. Это от того, что ты жила чувствами. И это невозможно стереть.

— Ты ведь его любишь? — спросила Катарина после паузы.

Слова повисли в воздухе. Франческа не сразу ответила. Перед глазами всплыл вечер в парке: лёгкий дождь, музыка уличных музыкантов, Доменико рядом, его объятья и руки, поцелуи. Она тогда тоже сделала фото — одно из немногих.

— Да, — прошептала она. — Люблю. Но, может быть, для него я уже в прошлом.

Франческа опустила голову, сжала пальцы в кулак.

— Мне так хотелось бы позвонить ему. Сказать хоть слово. Но… я боюсь услышать в ответ её голос.

Катарина кивнула.

— Может быть, пока не время. Но однажды ты поймёшь — или он тебе нужен, или нужно идти дальше. Только не терзай себя слухами. Ты же знаешь, люди любят придумывать чужие истории.

Франческа прижала к груди журнал, будто он был врагом и утешением одновременно.

— Ты права… но так больно.

Катарина обняла её за плечи.

— Я рядом. И пока у тебя нет ответов — танцуй. Пусть сцена станет твоей силой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Франческа кивнула, и впервые за эти дни в её глазах мелькнула искра благодарности. Она убрала журнал, но изображение въелось в память.

На одной из репетиций, когда она исполняла сложную вариацию, руки вдруг дрогнули. Музыка продолжалась, но она сбилась. Педагог остановил оркестр и строго посмотрел:

— Роси, соберитесь. Вы слишком талантливы, чтобы позволять эмоциям мешать вам.

Франческа кивнула, опустила голову, чувствуя, как щеки горят. Она знала: её эмоции слишком явно проступают наружу.

Вечером, уже дома, мать заметила её подавленность.

— Ты стала тише, чем обычно. Что-то случилось?

Франческа хотела сказать «нет», но слова застряли. Она лишь прижала ладонь к груди и прошептала:

— Я не знаю… мне кажется, он там, во Флоренции, и живёт без меня. С другими людьми. Может быть, ему хорошо. А я… я всё ещё не могу его отпустить.

Мама села рядом, обняла её.

— Твоё сердце знает ответ, дитя. Но если оно болит, значит, он всё ещё дорог тебе. Подумай: что для тебя важнее — сцена или человек? И можно ли соединить одно с другим?

Франческа закрыла глаза, ощущая солёный вкус слёз. Она не знала ответа. Пока.

На следующий день слухи в театре достигли пика.

— Говорят

,

Конти

и

Бьянко

вместе готовят большой проект. И, может быть, не только проект… — сказала одна из девочек в гримёрке, не заметив, что Франческа стоит за её спиной.

Франческа почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она вышла в коридор, спряталась за кулисами. Там было темно и тихо, лишь отдалённый шум репетиции долетал из зала.

Если это правда… если он выбрал её… почему же тогда моё сердце всё ещё зовёт его? Почему я всё ещё жду?

Она прижалась лбом к холодной стене. Внутри звучала только тишина — тяжёлая, мучительная.

Ей хотелось позвонить. Хотелось написать. Спросить напрямую. Но гордость, эта упрямая преграда, держала её руки неподвижными.

И в то же время где-то глубоко в душе росло чувство, что их история ещё не закончена.

Ночи тянулась мучительно. В голове снова и снова всплывали слова подруг, фотографии из журнала, её собственные воспоминания.

Я не могу потерять его… Но и не могу бороться с призраком. Может, он счастлив. Может, мне лучше отпустить.

Но сердце кричало другое:

Он мой. Только мой.

Франческа впервые позволила себе подумать: если она действительно любит Доменико, может быть, стоит бороться?

13

Вечер в Вероне стелился тихо, словно тонкая ткань. Лёгкий ветер трепал занавески на окне квартиры Франчески. Она вернулась домой после репетиции, скинула туфли и долго сидела прямо на полу, глядя в пространство. День выдался напряжённым — педагог был доволен, коллеги поздравляли с удачным этюдом, а художественный руководитель даже намекнул, что видит в ней будущую прима-балерину. Казалось бы — повод для радости. Но радость не приходила.

Пустота внутри с каждым днём становилась ощутимей. Театр, аплодисменты, похвала — всё это было похоже на красивый шум, который заполняет тишину, но не лечит сердце.

Франческа сняла с себя тренировочную кофту, прошла на кухню, налила воды. Телефон лежал на столе, мигал экраном. Она потянулась, чтобы проверить сообщения. Рабочие чаты, рассылка, смс от мамы. И среди контактов — то самое имя.

Доменико Конти.

Она застыла. Один только взгляд на эти буквы вызывал дрожь в груди. Она открыла контакт, и вместе с ним — фотографию. Обычная: он на стройке, в рабочей одежде, немного усталый, но улыбается. На его лице светилась та сила, которой она так тянулась.

— Боже мой… — прошептала она. — Почему всё так?

Вдруг в памяти всплыло другое фото, то, что она сама сделала: дождливый вечер в парке, играли уличные музыканты, она, смеясь, прижималась к его плечу, а он обнимал её. Тогда всё казалось таким простым и правильным. На снимке — они двое против целого мира.

Франческа провела пальцами по экрану. В груди защемило.

Позвонить?

Мысль была пугающей, но такой манящей. Она представляла разные варианты: он ответит радостно, или холодно, или вообще не возьмёт трубку. Каждый из них страшил одинаково.

Она поднесла телефон к уху — ещё секунда, и палец нажмёт зелёную кнопку. Сердце колотилось, дыхание сбивалось.

Но палец дрогнул. Экран погас. Она прижала телефон к груди и зажмурилась.

— Нет… не могу… если он захочет — сам найдёт.

Франческа легла на кровать, но сна не было. Перед глазами вставали его глаза, его руки, его смех. Телефон она так и не убрала с подушки.

В это же время во Флоренции Доменико сидел в своём офисе над чертежами. Лампа отбрасывала тёплый свет, карандаш быстро бегал по бумаге. Он устал, но работа помогала забываться.

Раздался лёгкий стук в дверь.

— Можно? — прозвучал знакомый голос.

Он поднял голову и увидел Кьяру Бьянко. Она вошла, уверенная и сияющая, в бордовом платье, с распущенными волосами. От неё исходил тонкий аромат парфюма.

— Ты всё ещё работаешь? — спросила она мягко.

— Да. Нужно закончить проект. Завтра его необходмо показать заказчикам.

— Ты забыл? Сегодня мой день рождения — сказала она, и в её голосе прозвучал небольшой укор и добавила уже с лёгкой улыбкой. — И, если ты откажешься поужинать со мной, я этого не прощу.

Доменико замялся.

— Кьяра… я правда устал.— произнес он вздохнув.

— Тем более. Час отдыха спасёт тебя лучше, чем карандаш. Пойдём.

Он вздохнул, отложил чертёж.

— Ладно, дай мне немного времени, встретимся в за ужином в ресторане. Только ради того, что у тебя праздник.— уже более бодрым голосом произнес Доменико.

Она улыбнулась и кивнула.

Ресторан был полон света и музыки. В центре Флоренции всегда находились места, где старые каменные стены хранили шёпот десятилетий, а свечи на столиках будто подталкивали людей к откровенности.

Кьяра пришла чуть раньше. Она успела поправить локоны, выбрать бокал вина и почувствовать на себе взгляды мужчин за соседними столиками. Она знала себе цену, умела подавать себя — и в этот вечер решила, что будет не просто старой подругой.

Когда вошёл Доменико, высокий, в идеально сидящем тёмном костюме, Кьяра усмехнулась. Он всё такой же. И всё так же неосознанно выделялся среди остальных — силой, внутренней собранностью, этим взглядом, от которого многие женщины теряли голову.

— Ты опоздал, — сказала она, когда он подошёл. Но в голосе её не было укора, только лёгкий вызов.— Я думала, ты не выберешься.

— Работа, — коротко ответил он, наклоняясь, чтобы по-дружески обнять её и поцеловать в щёку. — А день рождения друга — это важно. С днём рождения, Кьяра. — Проговорил он нежно, вручая ей букет роскошных белых цветов. От неё пахло жасмином, и этот аромат заставил его на секунду закрыть глаза. Кьяра заметила это. Конечно заметила.

— Знаешь, — начала она, когда они заказали ужин, — это почти забавно. Сидим так спокойно, пьём вино… А ведь когда-то наши семьи строили планы. Большие планы.

Доменико вздохнул.

— Да, было такое время. Но мы оба знали, что это не про любовь.

— Мы оба? — Кьяра наклонилась ближе, её глаза блестели. — Ты точно в этом уверен? Потому что я — нет.

Он посмотрел на неё серьёзно.

— Кьяра…

— Доменико, дай я скажу. — Она подняла ладонь, будто прерывая его. — У меня всегда было всё, что нужно. Красота, ум, характер. Ты сам не раз говорил, что я сильная. И да, я верила, что однажды смогу тебя покорить. Но ты ушёл. Ты предпочёл свободу.

— Я не мог обмануть ни тебя, ни себя, — спокойно сказал Доменико, хотя внутри почувствовал лёгкое напряжение.

Кьяра улыбнулась, но в её улыбке было больше дерзости, чем тепла.

— Это твоя сила, Конти. И твоя слабость тоже. Иногда людей берут не честностью, а упрямством.

— Упрямством? — он чуть приподнял бровь.

— Да. — Она наклонилась вперёд, почти касаясь его взгляда. — Я умею бороться за то, что хочу. И я хочу быть рядом с тобой.

На несколько секунд воцарилось молчание. За соседними столиками смеялись, официанты мелькали с подносами, но для них двоих мир будто сжался до круга свечей на столике.

— Кьяра, — тихо сказал он, — я всегда видел в тебе друга.

Она расхохоталась, но её смех был звонким и колким.

— Друг? Друзей я выбираю других. Ты правда думаешь, что такая женщина, как я, может довольствоваться дружбой?

— Ты слишком красива, чтобы быть просто другом, — осторожно произнёс он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И слишком дерзка, — добавила она и снова сделала глоток вина. — Но дерзость тебе нравится, верно? Ты привык, что женщины смотрят на тебя снизу вверх. А я умею смотреть прямо. И не собираюсь отступать.

Он хотел что-то возразить, но замер. Она говорила уверенно, не умоляя, не умоляя — требовательно, с достоинством.

— Я рада, что снова в твоей жизни, — сказала Кьяра мягче, почти шёпотом. — И знаешь… иногда судьба даёт второй шанс. Может, мы тогда были слишком молоды. Может, сейчас всё иначе.

После закуски разговор сам собой вновь перешёл в прошлое.

— Помнишь, как наши семьи обсуждали свадьбу? — спросила Кьяра, улыбаясь уголками губ.

— Помню, — рассмеялся Доменико. — Моя мать даже выбрала зал для праздника. Она мечтала, что мы будем жить в Салерно рядом с ними.

— А твой дед говорил, что я слишком молода и не умею готовить настоящую пасту, — добавила она, смеясь.

Доменико покачал головой.

— Тогда всё казалось таким серьёзным. Я думал: «Да, так будет правильно. Мы знакомы с детства, наши родители дружат. Почему бы и нет?»

— А потом ты уехал, — мягко напомнила она.

Доменико покачал головой.

— Мы были помолвлены по желанию родителей. И я пытался… правда пытался поверить, что смогу полюбить тебя так, как ты заслуживаешь. Но я понял, что вижу в тебе лишь подругу. Не женщину, с которой я мог бы прожить жизнь.

В её сердце словно прошла трещина. Она давно знала это, но слышать снова было больно. Она заставила себя улыбнуться.

— Ты всегда был честным. Даже слишком.

— Я не хотел делать тебя несчастной. И себя тоже. Мне нужно было найти свой путь. Уехать, понять, кто я. Флоренция стала моим домом.

— А сейчас? — её голос стал острее. — Ты всё ещё так думаешь?

Он замолчал, отводя взгляд. Воспоминания о Франческе хлынули внезапно: её смех, её глаза, её упрямство. Именно этого «огня» ему так не хватало.

Кьяра видела это. И хотя внутри её сердце сжалось, она лишь подняла бокал.

— Ну что ж, — усмехнулась она. — Значит, мне придётся доказать тебе обратное.

Она сказала это легко, будто в шутку. Но в её взгляде не было ни тени шутки.

Они продолжали разговаривать — о школе, о первых поездках, о музыке, о работе. Доменико рассказывал о реставрации старинных зданий, о проектах, о том, что его вдохновляет. Его глаза загорались, когда он говорил о камне, об архитектуре — и Кьяра влюблялась снова, зная, что пламя этого огня обращено не к ней.

Для него это был тёплый, спокойный вечер. Как встреча старых друзей, которых связывает слишком много воспоминаний, чтобы быть чужими. Он поздравил её, говорил, что рад видеть её снова рядом, что её помощь для него ценна.

Для неё — это был почти романтический ужин. Вино, свечи, его голос, его улыбка. Она ловила каждый его взгляд, каждое слово, надеялась, что вдруг… вдруг он почувствует то же самое, что и она.

Кьяра смотрела на них в отражении окна: мужчина и женщина за красивым столом, рядом свеча. В глазах прохожего это выглядело бы как свидание.

Но в сердце Доменико не было ни намёка на игру.

Он видел в ней поддержку. Другую — но не ту, что могла бы заменить её… Франческу.

Они вышли из ресторана вместе, и Доменико настоял проводить Кьяру. Улицы Флоренции уже пустели, витрины гасли одна за другой, лишь редкие прохожие спешили по своим делам. Кьяра шла рядом, чуть касаясь его локтя, и чувствовала себя спокойно — слишком спокойно для того жара, что бурлил у неё внутри.

У подъезда она остановилась, повернулась к нему и задержала взгляд.

— Спасибо за вечер, Доменико, — сказала она мягко, но в голосе её прозвучала лёгкая интонация, будто приглашение к большему.

Он улыбнулся, тепло, по-дружески, и кивнул. Кьяра шагнула ближе и коснулась его щеки поцелуем. На секунду задержалась, вдохнув знакомый запах его кожи, а потом отступила.

— Доброй ночи, — добавила она, пряча дрожь в голосе.

Когда дверь закрылась за её спиной, Кьяра прижалась к стене и закрыла глаза. Она хотела большего, мечтала о том, чтобы этот поцелуй стал началом чего-то другого. Но понимала: с ним нельзя торопиться. Доменико нужно завоёвывать медленно, шаг за шагом.

Кьяра сняла платье, аккуратно повесила его на плечики и встала у зеркала. В отражении — уверенная женщина, красивая, зрелая, умеющая получать то, чего хочет. Она всегда знала себе цену. И в отличие от той балерины, о которой шептались знакомые, у неё было то, чего не хватало Франческе: годы дружбы с Доменико, общие корни, одинаковое воспитание, память о детстве.

— Я его не отпущу, — сказала она вслух и провела рукой по волосам. — Никогда.

— Увидим, кто сильнее.

Для неё это больше не было просто случайной встречей в городе. Это была игра. Игра, где на кону стояла её давняя мечта. Она ждала слишком долго, чтобы теперь отступить.

Она легла в постель, закрыла глаза, и мысли о Доменико согревали её лучше любого одеяла.

14.

Небольшой, но уютный дом Франчески стоял центральном районе Вероны, за окнами ещё пахло весной: мокрая брусчатка после дождя, благоухания ранних цветов жасмина. Но всё это казалось ей бесцветным. Она возвращалась с репетиции — тело уставшее, но ум как будто кипел.

Дверь хлопнула, в прихожей запахло домашним хлебом и кофе. Мама уже была на кухне — маленькая, аккуратная женщина с вечно тёплыми руками. Она как всегда что-то помешивала на плите и напевала старую итальянскую песенку.

— Ты поздно, доченька, — мягко сказала мама, обернувшись. — Задержалась на репетиции?

Франческа молча кивнула, скинула туфли и устало опустилась на стул. В груди было тяжело, и слова сами вырвались:

— Мам… я больше не знаю, что делать.

Мама сняла небольшую турку со свежеваренным кофе с плиты, подошла и села рядом. Её взгляд был внимательный, почти пронзительный, хотя в нём было только тепло.

— Это всё из-за него? — осторожно спросила она.

Франческа вздрогнула, но отрицать смысла не было.

— Да… — прошептала она. — Я стараюсь думать о театре, у меня получаются роли, все говорят, что будущее светлое… но внутри пусто. Как будто я каждый день теряю кого-то, хотя он ещё жив. И самое страшное, мама, — она сжала пальцы, — я боюсь, что он уже с кем-то.

Мама не перебивала. Только положила ладонь на руку дочери.

Франческа вдруг вспомнила слухи в театре: интервью Доменико с Кьярой Бьянко, улыбки, фотографии в журнале. Она старалась не верить, но слова подруг всё равно терзали.

— Мам, — голос сорвался, — если он правда с ней? Я такая глупая… я думала, у нас ещё всё впереди.

В её глазах блеснули слёзы, и она резко встала, будто хотела спрятать слабость. Но мама мягко удержала её за запястье.

— Сядь, Франческа. Послушай меня.

И только тогда Франческа поняла: пора выговориться.

Мама сделала глоток чая и медленно произнесла:

— Знаешь, любовь — это всегда прежде всего выбор. Но выбор не только его. Твой тоже. Если ты любишь его по-настоящему, ты должна понять, что для тебя важнее: сцена или человек. Но, Франческа, главное — не обманывай ни себя, ни его.

Франческа долго молчала. В голове у неё снова и снова всплывало одно и то же изображение. Наконец, она не выдержала:

— Мам… я должна тебе кое-что показать.

Она поднялась, взяла со стола сумку и достала журнал, который всё это время лежал там, словно тяжелый камень на сердце. Развернула страницу и положила перед матерью. На глянце — фото: Доменико Конти и Кьяра Бьянко. Он в костюме, спокойный, уверенный. Она — яркая, ухоженная, с улыбкой, полная энергии. Рядом они выглядели как идеальная пара.

— Это он? — спросила мама тихо.

Франческа кивнула.

— Видишь? — её голос дрогнул. — Он… он счастлив. С ней. Это его новая коллега, Кьяра. У нас в театре только об этом и говорят. Что они вместе. Что он нашёл себе «равную», что она подходит ему больше, чем я.

Губы дрогнули, и она едва удержала слёзы.

— Мама, понимаешь? Я смотрю на это фото и думаю: может, он никогда меня и не любил. Может, я была просто… случайностью. А рядом с ней он выглядит так… спокойно. Так уверенно. А я? Я танцую, я улыбаюсь на сцене, но в душе — пусто.

Мама перевела взгляд с фото на дочь.

— Франческа, — произнесла она твёрдо, — это только картинка. Люди умеют улыбаться для камер. И ты это знаешь лучше всех — твоя профессия в этом.

— Но она красивая… умная, уверенная… — Франческа не выдержала и сжала кулаки. — Я вижу, как он смотрит на неё. Как будто рядом с ней ему легко. А со мной… — она на секунду запнулась, — со мной всегда было слишком много огня, ссор, ревности. Может, он устал. Может, он и правда выбрал её.

Мама помолчала и мягко дотронулась до её руки:

— Доченька, ревность — это яд. Ты кормишь её картинками и слухами, и она разрушает тебя. Не смотри на фото как на правду. Ты не знаешь, что у них внутри.

Франческа опустила глаза, но её сердце всё равно болело. Она вспомнила, как держала телефон в руках, глядя на его номер, и не решилась позвонить. А теперь казалось: может быть, уже поздно.

Мама чуть сильнее сжала её ладонь.

— Главное — не прячься от себя. Скажи честно: ты любишь его? Если да, то борись. Если нет — отпусти. Но не мучайся из-за того, что видишь в журнале.

Слёзы всё же прорвались, и Франческа, уткнувшись в материнское плечо, всхлипнула:

— Мам… я боюсь, что уже опоздала.

— Ничего не опоздало, — тихо ответила мама. — Пока у тебя бьётся сердце и пока ты его помнишь, всегда есть шанс.

Еще одна тяжелая ночь, Франческа долго ворочалась в постели, слушала, как за окном шелестит ветер в листве старых деревьев, и никак не могла заставить себя уснуть. В голове вновь и вновь крутились мысли о гастролях, о предстоящей поездке, о Флоренции… и о нём.

Когда же сон всё-таки пришёл, он оказался таким ярким, что казался более реальным, чем сама жизнь.

Она стояла на сцене самого знаменитого театра Флоренции, театра «Комунале». Огромный зал утопал в полумраке, потолок терялся в тенях, люстра искрилась редкими отблесками света. Но места для зрителей были пусты. Только один человек сидел в первом ряду в центре зала — Доменико. Она сразу же узнала его силуэт. Он был здесь. Он смотрел только на неё.

Оркестр заиграл первые аккорды. Музыкантов она не видела, но музыка заполнила пространство, будто рождалась прямо из воздуха. И Франческа закружилась. Танцевала так, как никогда прежде. Каждое движение было признанием, каждое па влекло за собой не просто красоту — оно было криком её сердца, её тоски и её любви.

Тело слушалось идеально, ни одной ошибки, ни одной неточности. Она танцевала не ради сцены, не ради оваций. Она танцевала для него. Только для него.

И когда музыка достигла пика, Франческа остановилась, тяжело дыша, и подняла взгляд. Доменико встал со своего места и медленно пошёл к сцене. Его шаги отдавались в пустом зале гулким эхом, будто это был не театр, а целая вселенная, где они были одни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он поднялся на сцену. Его глаза — карие и пронзительные, в которых было столько огня — смотрели прямо в неё. Ни слова. Только тишина и дыхание.

И вдруг он притянул её к себе. Сильные руки сомкнулись вокруг талии, и в следующую секунду его губы накрыли её губы. Поцелуй был жадным, глубоким, в нём было всё: боль разлуки, тоска, желание, отчаяние и бесконечная любовь. Она ответила так же страстно, её руки обвились вокруг его шеи, пальцы зарылись в его густые тёмные волосы.

Она чувствовала вкус его дыхания, тепло его кожи, силу его объятий. Казалось, мир рушится, растворяется — остаются только они, и их поцелуй, в котором невозможно было различить, где кончается одно сердце и начинается другое.

Ей казалось, что сцена дрожала под ногами, будто само здание подчинялось их страсти. В этом поцелуе было больше правды, чем в сотнях слов.

Она застонала тихо, отдавшись ощущению до конца. Казалось, он сейчас разожжёт её душу до пепла. И именно в этот момент — всё исчезло. Музыка смолкла. Его руки, его губы — всё растворилось.

Франческа резко открыла глаза. Тьма комнаты, привычные очертания мебели, лунный свет через занавеску. Сон. Всего лишь сон. Но сердце колотилось так, будто она действительно пережила этот поцелуй. Губы горели, тело было напряжено, дыхание сбивалось.

Она прижала ладонь к груди, пытаясь унять бешеный ритм. Но в душе, вместо облегчения, вспыхнуло предвкушение.

Если гастроли действительно приведут её во Флоренцию, может быть, этот сон окажется пророческим? Может быть, они встретятся, и тогда всё, что она пережила во сне, станет явью?

Франческа закрыла глаза и улыбнулась в темноте. Мысль о поездке больше не пугала. Она ждала её — с трепетом, со страхом и с тайной надеждой.

15.

Каждый день работы на реставрации становился для Доменико новым испытанием и новым вдохновением. С утра он приезжал на площадку, где в воздухе стоял особенный аромат: пыли, древесины и старого камня, запахи напоминали ему, что каждое здание — не просто стены, а память поколений, которые он обязан сохранить.

Мастера спорили о тонкостях кладки, смеялись, поддразнивали друг друга, но работали с уважением, с любовью к делу.

Доменико стоял рядом с архитекторами, показывал на чертежах, уточнял линии, делал пометки. Его руки были вечно испачканы карандашным графитом и известковой пылью. Он не жалел себя: часами мог вглядываться в древние узоры, чтобы понять, как их лучше восстановить.

Кьяра Бьянко была рядом почти всегда. Она приходила на объект в строгих костюмах или лёгких блузах, уверенно держала папки с бумагами, умела найти общий язык и с мастерами, и с заказчиками. В её словах всегда была рациональность, точность. Она замечала то, что ускользало от глаз Доменико, и могла предложить решение, которое облегчало работу или ускоряло процесс.

— Ты слишком увлекаешься деталями, — однажды сказала она, слегка улыбнувшись, когда он уже третий час пытался согласовать оттенки краски. — Иногда нужно остановиться и взглянуть шире.

Он посмотрел на неё, хотел возразить, но понял, что она права. И впервые за долгое время испытал благодарность не только к коллеге, но и к женщине, которая умела удержать его там, где он терялся в страсти к делу.

Проект развивался. Появлялись новые клиенты, люди слышали о перспективном архитекторе Доменико Конти и его фирме, и имя его всё громче звучало в городе. Он уставал, но эта усталость была сладкой, правильной.

Однажды вечером они задержались в офисе вдвоём с Кьярой. Чертежи лежали на столе, лампа бросала тёплый свет, за окном шумели вечерние улицы. Доменико снял пиджак, расстегнул ворот рубашки — он выглядел усталым, но довольным.

Кьяра подошла к ожному из шкафчиков, достала оттуда бутылку виски. Граненое стекло антикварного бокала блеснуло в её руках.

— Думаю, нам стоит отпраздновать, — сказала она, легко улыбнувшись. — Клиенты приходят, заказы растут. Мы это заслужили.

Он хотел возразить, что лучше оставить праздник на потом, но её взгляд остановил его. В нём было что-то живое, ободряющее.

— Ладно, — кивнул он. — Немного не повредит.

Она налила им в бокалы янтарную жидкость, подала один ему. Они чокнулись, и Доменико сказал:

— За маленькие победы, Кьяра. Все благодаря тебе.

— За большие, которые ещё впереди, — ответила она. — широко улыбаясь.

Они сделали глоток. Виски обжёг горло, но тут же разлился теплом. Атмосфера будто стала мягче, тише.

Кьяра включила на телефоне музыку — негромкую, расслабляющую. Нежные звуки неизвестной Доменико мелодии заполнили пространство офиса.

Вечер затянулся, музыка всё ещё играла где-то на фоне. Доменико стоял у стола с бокалом в руке, сосредоточенно рассматривая чертежи, но мысли его уже расплывались в тепле виски.

Кьяра подошла ближе, каблуки ее высоких шпилек звонко зазвучали по паркету. Она остановилась рядом, чуть склонила голову и заглянула ему в лицо.

— Ты всегда такой серьёзный, Доменико — сказала она низким голосом. — Даже когда есть повод просто радоваться.

— Работа требует концентрации, Кьяра — ответил он спокойно, но в его голосе прозвучала лёгкая улыбка.

Она сделала ещё один шаг ближе. Теперь их разделяло всего несколько сантиметров. Лёгкий аромат её духов — жасмин с едва уловимой горчинкой — коснулся его, заставив сердце на миг сбиться с ритма.

— Иногда нужно отпускать контроль, Доменико, — её ладонь скользнула по его руке, задержалась на запястье. — Поверь, я знаю.

Он чуть напрягся, но не отстранился. Её пальцы медленно скользнули вверх, по предплечью, затем к плечу, будто нежно разминая его. Она смотрела прямо ему в глаза, и во взгляде её читалось то, чего она никогда не скрывала — желание.

— Мы с тобой заслужили отдых, — прошептала она, наклоняясь ближе. — Хотя бы на один вечер.

Затем она сделала вид, будто собирается снова налить им по бокалу, но вместо этого прижалась к нему почти вплотную. Её бедра легко коснулось его.

— Ты даже не представляешь, — добавила она с лёгкой усмешкой, — как я рада, что снова оказалась рядом с тобой. Может быть, это судьба?

И положила ладони ему на грудь.

— И все-таки, ты слишком напряжён, — сказала она тихо. — Я могу помочь тебе расслабиться.

Его тело на миг напряглось, но он не отстранился. Она потянула его за руку.

— Потанцуем? — в её голосе прозвучала лёгкая игривость.

Он хотел сказать «это глупо», но вместо этого позволил ей увлечь себя. Они встали посреди офиса, и Доменико положил руку ей на талию. Кьяра обняла его за шею, а потом положила голову ему на грудь. Музыка текла мягко, и они начали покачиваться в ритме.

Для неё это был почти идеальный момент. Она чувствовала его дыхание, его силу. Её сердце билось быстрее, чем музыка. И вот она подняла лицо, её глаза встретились с его глазами.

— Знаешь, сколько девушек во Флоренции мечтают о тебе? — она подняла лицо и едва коснулась его щекой. — Но только я знаю тебя настоящего.

Она медленно потянулась к его губам.

Её губы скользнули по его скуле, задержались у уголка губ. Она смотрела на него снизу вверх, и в её глазах горела смесь вызова и страсти.

— Позволь мне показать, что я могу дать тебе больше, чем просто дружбу, — прошептала она ещё ближе.

Доменико почувствовал, как её дыхание коснулось его губ. Он понимал: ещё секунда — и этот поцелуй станет неизбежным.

Но в его груди поднималась другая сила — тень воспоминаний, совсем не о Кьяре.

Головой Доменико понимал, что Кьяра — «правильная» женщина, та, с кем легко, спокойно… но где-то глубоко внутри его сердце молчало. Не вспыхивал огонь, который он когда-то знал.

Он замер, не отстраняясь, но и не делая шаг навстречу. Виски, музыка, её дыхание — всё смешалось в это мгновение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16.

Флоренция.

Офис погрузился в тёплый полумрак, за окнами гудел ночной город, но здесь, среди чертежей и запаха старого камня, время словно остановилось. Музыка играла тихо.

Кьяра стояла совсем близко, её глаза сверкали в мягком свете лампы, губы были влажные от вина и желания. Она наклонилась и коснулась его губ — осторожно, как будто боялась разрушить хрупкий момент.

Доменико позволил этому поцелую случиться лишь мгновение. Он ощутил давно забытый вкус и горечь виски, но тут же оттолкнул её, резким движением отстранившись.

— Кьяра… — голос его сорвался, он тяжело дышал. — Виски ударил тебе в голову. Нам лучше не продолжать.

Она улыбнулась дерзко, будто его слова были не отказом, а вызовом.

— Виски тут ни при чём, — ответила она, шагнув к нему снова. — Ты думаешь, я не знаю, чего хочу?

Он отвернулся, провёл ладонью по лицу, пытаясь совладать с собой. В голове звучал голос Франчески — её смех, её тихие слова в парке, её взгляд, полный осуждения. Но рядом стояла Кьяра: живая, реальная, тёплая.

Она обняла его за шею, прижалась всем телом.

— Мы могли бы снова попробовать, — прошептала она. — Ты и я. У нас ведь столько общего. Родители, свадьба… Ты ушёл тогда, но я не забыла.

Он закрыл глаза. Воспоминания вновь обрушились лавиной. Юность, наивные разговоры о будущем, её доверчивый взгляд. Тогда он считал, что сможет её полюбить, но выбрал свободу. А теперь она снова здесь — уверенная, женственная.

— Кьяра… — только и смог выдохнуть он.

Она не дала ему договорить, снова коснулась его губ. В этот раз поцелуй был настойчивее, горячее. Он не оттолкнул её, но и не ответил так, как она ждала. Его руки остались безжизненно опущенными вдоль тела, хотя сердце билось как сумасшедшее.

Внутри него боролись две силы: память о женщине, которую он любил до боли, и пустота, которую так хотелось заполнить.

— Я хочу тебя, — сказала Кьяра прямо, заглядывая в его глаза. — Не как друга, не как коллегу. Я устала ждать.

Эти слова прорезали его словно ножом. Он сделал шаг назад, уперся руками в стол, будто искал опоры.

— Ты не понимаешь… — начал он, но замолчал. Что он мог сказать? Что её поцелуи не зажигают в нём того огня? Что он чувствует к ней благодарность и привязанность, но не то, чего она ждёт?

Она подошла ближе, снова коснулась его лица ладонью.

— Ты устал быть один, Доменико. Я вижу. Я рядом. Я всегда была рядом. Зачем бороться?

Он закрыл глаза. Слова её звучали так просто, так разумно. С ней было легко, спокойно, она словно предлагала готовую жизнь — дом, семью, стабильность. Всё то, о чём он мечтал в глубине души.

Но вместе с тем сердце сжималось от странной боли. Спокойствие не заменяло страсть. Рядом с Франческой он горел, сгорал дотла, жил. С Кьярой — он мог построить дом, но не был уверен, что в этом доме будет тепло.

И все же, когда её губы снова нашли его губы, он не оттолкнул её. Он позволил поцелую случиться. Позволил телу почувствовать тепло, позволил разуму замолчать хотя бы на минуту.

В глубине души он знал: это не ответ. Это бегство. Но иногда бегство — единственное, что остаётся.

Музыка играла тихо, ночь за окнами становилась всё темнее, а в сердце Доменико разрастался хаос.

Он резко прервал поцелуй. Его руки мягко, но твёрдо сняли её ладони с его шеи. Доменико посмотрел на Кьяру — её глаза светились ожиданием, щеки пылали.

— Кьяра… — голос его был низким и хриплым. — Ты дорога мне. Очень. Но я не могу… не хочу обнадеживать тебя. Сейчас мне не нужны новые отношения.

Она нахмурилась, но тут же спрятала разочарование за гордой улыбкой.

— Значит, всё, что я сделала сегодня, зря? — спросила она дерзко.

— Нет, — мягко ответил он. — Просто… это не то, что я ищу. Ты для меня — друг. И я не хочу терять тебя и это.

В наступившей тишине слышалось только, как где-то далеко в городе пробили башенные часы. Доменико глубоко вдохнул, провёл рукой по волосам и добавил:

— Давай я отвезу тебя домой. Нам обоим будет лучше забыть этот вечер.

Кьяра хотела что-то возразить, но не нашла слов. Она лишь кивнула, подняла сумку и пошла к двери.

По дороге вниз они молчали. Он открыл ей дверь машины, и этот жест показался ей одновременно рыцарским и жестоко холодным.

У её дома она задержалась на секунду, повернулась к нему:

— Может, однажды ты поймёшь, что я рядом не зря.

Она поцеловала его в щёку, быстро, почти по-дружески, но в мыслях её горела надежда на большее. Потом скрылась за дверью.

Доменико остался в машине, глядя на тёмные окна. Он чувствовал вину — и облегчение. Да, она была как лекарство от одиночества, но не лекарство от пустоты в сердце. Его пустота звала только одно имя.

Квартира встретила Кьяру тишиной. Только каблуки звенели по старому паркету, пока Кьяра стремительно пересекала гостиную. Она даже не сняла пальто — внутри всё кипело. Кьяра чувствовала, как кровь стучит в висках, как дыхание сбивается, будто после бега.

— Дура, — прошептала она самой себе, стягивая шарф и бросая его прямо на пол. — Какая же дура.

Перед глазами вставал каждый его взгляд за вечер. Такой спокойный, такой собранный, будто она не женщина рядом с ним, а просто… коллега. «Друг». Это слово жгло ей слух. Друг! Она готовилась к этому вечеру, выбирала платье, которое подчеркивало фигуру, распустила волосы, надела духи, которые он так точно уловил в интервью. Она вложила в это усилие каждую крупицу своей гордости, своего желания. И что? В ответ — холодная нежность. Тепло без огня.

Кьяра рухнула на диван, стянула туфли и в отчаянии закрыла лицо руками. Ей хотелось плакать, но слез не было. Вместо них внутри поднималась злость. Злость на него, на себя, на то, что судьба подарила ей второй шанс — и тут же отобрала его.

Взгляд её упал на вазу с цветами, что стояла на столике у окна.

— Если он не со мной… — прошептала она, поднялась и схватила вазу. Тяжёлая, полная воды, она выскользнула из её рук и с грохотом ударилась о стену. Стекло разлетелось, вода брызнула на ковёр, цветы рассыпались на пол.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— …то он не будет ни с кем! — почти выкрикнула она, сама пугаясь силы своего голоса.

Кьяра стояла среди осколков, сжимая кулаки. В груди всё дрожало.

Сколько можно унижаться? Сколько можно ждать, улыбаться, когда он смотрит сквозь тебя, как через прозрачное стекло?

Она ходила по комнате быстрыми шагами, будто тигрица в клетке. Каждый шаг поднимал в ней новую волну обиды. Ей хотелось схватить телефон и написать ему всё: «Ты ошибаешься. Ты не понимаешь, что я — та, кто нужен тебе. Я всегда была рядом. Я ждала, когда ты одумаешься». Но она знала — он не ответит так, как она хочет.

Вместо этого она подошла к зеркалу. Её отражение смотрело дерзко, глаза блестели от слёз и гнева, губы дрожали. Она медленно сняла пальто, бросила его на диван, поправила волосы.

— Я красива, я умна, я сильна, — сказала себе вслух, почти шепотом, но с такой убеждённостью, что слова звенели в тишине. — И я не отдам его другой. Никогда.

Она закрыла глаза и представила Франческу. Ту самую девочку-балерину, о которой слышала из сплетен и слухов в офисе.

Наивная, глупая… Но именно с ней в Вероне он был мыслями. Сцена, балет — всё это красиво. Но сцена не согреет его ночью. Сцена не разделит с ним жизнь. Я могу. Я должна.

Кьяра подошла к столу, достала бокал, налила немного воды из графина и залпом выпила. Но ничего не могло в тот момент потушить её внутренний пожар.

— Ты будешь моим, Доменико Конти, — сказала она, глядя в пустоту перед собой. — Если не по любви, то по упрямству. Если не сразу, то со временем. Но ты не уйдёшь ко мне из-под носа. Ни к кому.

Она опустилась в кресло и позволила усталости накрыть её, внутри уже зарождался план. Она больше не будет ждать у моря погоды. Она будет действовать. Тихо, осторожно, шаг за шагом.

И в её груди впервые вместо боли и унижения появилась уверенность. Тёмная, жёсткая уверенность женщины, которая решила: проигрыша не будет.

Кьяра сидела в кресле, постукивая ногтем по бокалу. Мысли проносились в голове, сначала хаотично, но постепенно приобретали форму. Гнев утихал, превращаясь в холодное, расчетливое решение.

Если я не могу завоевать его сразу, я сделаю так, чтобы он не смог представить свою жизнь без меня.

— Работа, — произнесла она вслух, словно проверяя мысль на прочность. — Всё начнётся с работы.

Она знала: Доменико Конти жил проектами. Его страстью была архитектура, восстановление старых зданий, создание нового в старых формах. И если она станет частью этого — не временной помощницей, а его правой рукой — он уже не сможет вычеркнуть её из своей жизни так легко, как вычеркнул однажды.

В глазах загорелся хищный блеск.

Он думает, что я просто друг? Хорошо. Пусть так и думает. Друзья остаются рядом всегда. А потом — друзья становятся ближе. Шаг за шагом. Медленно, но верно.

Кьяра снова вспомнила о Франческе, однажды Доменико вскользь упомянул, что в Вероне у него начинались отношения и все закончилось печально. Даже не зная её лично, она ощущала соперницу так, будто та сидела здесь, в этой комнате, и смеялась ей в лицо.

— Девочка-балерина, — процедила сквозь зубы. — Посмотрим, сколько ты выдержишь. Сцена не сможет держать его вечно. А я смогу.

Она представила, как журналисты снова зовут их с Доменико на интервью. Как газеты пишут: «архитектор Доменико Конти и его неизменная коллега Кьяра Бьянко». Как люди привыкнут видеть их вместе — как команду, как пару. И даже если он будет сопротивляться, со временем, все вокруг будут уверены, что они вместе.

Кьяра поставила перед собой цель: закрепиться в его жизни. Работой, вниманием, заботой. Она станет для него необходимой.

— Ты не будешь ничьим, кроме как моим, — сказала она тихо, уже без злости, но с ледяной решимостью.

Она аккуратно убрала разбросанные осколки вазы, собрала мокрые цветы и выбросила их в мусорное ведро.

Любовь проходит, но не моя вера в то, что мы должны быть вместе.

Поднявшись, она выключила свет. Ложась в постель, Кьяра уже чувствовала себя иначе. Не униженной и обиженной, а женщиной с продуманным планом действий.

Завтра всё начнётся заново. Завтра я стану ближе к нему ещё на шаг.

17.

Утром Доменико Конти шел к офису, думая о предстоящих встречах, когда его остановил голос Кьяры.

— Доменико, — она чуть смущённо улыбнулась, словно школьница, застигнутая на месте преступления. — Я хотела поговорить… о вчерашнем.

Он остановился, скрестил руки на груди, ожидая.

— Позволь мне извиниться, вчера вечером я наговорила лишнего, была глупа, — сказала Кьяра, не давая ему вставить слово. — Поддалась моменту, усталости, эмоциям. Мне не стоило так себя вести. — Она чуть опустила глаза, но голос звучал уверенно. — Мы друзья. И я не хочу, чтобы ты сомневался: я всегда буду рядом как друг и партнёр.

— Кьяра, — начал он серьёзно.

Она внимательно посмотрела на него, в её глазах мелькнуло напряжение, словно она заранее ждала продолжения.

— Я тоже хочу извиниться за вчерашний вечер, — сказал Доменико, немного сжав губы. — Я позволил себе лишнее. Ты мне дорога, и я не должен был..создавать ложных ожиданий.

Кьяра нахмурилась, откинув волосы назад.

— Ты говоришь так, будто всё сделал ты один. Доменико, это был порыв, и я не святая. Я сама шагнула к тебе.

— Но я не остановил вовремя, — признался он, глядя прямо в её глаза. — И за это мне стыдно. Я не хочу, чтобы ты думала… будто я играю с тобой.

Повисла пауза. С улицы доносился шум проезжающих машин, где-то в коридоре стукнули двери.

Кьяра опустила взгляд, её плечи чуть дрогнули.

— Ты просто честный. И, наверное, прав.

— Я уважаю тебя, Кьяра, — добавил он мягче. — И хочу, чтобы мы остались друзьями. Мне сейчас… сложно. Я не готов к чему-то большему.

Она прикусила губу, стараясь не показать обиды, и кивнула.

— Хорошо. Друзья так друзья. Но помни: я рядом.

Доменико почувствовал облегчение, но вместе с тем и лёгкую боль: он понимал, что невольно ранит её. Он осторожно коснулся её плеча — как знак примирения.

— Спасибо, что понимаешь.

Кьяра улыбнулась.

— Работа ждёт нас обоих, синьор Конти.

Она прошла мимо, оставив за собой тонкий аромат жасмина. Доменико смотрел ей вслед и думал, что в эти минуты дружба оказалась куда более хрупкой, чем он рассчитывал.

Рабочий день был в разгаре. Кьяра вошла в кабинет Доменико.

—У меня появилась отличная идея. — проговорила она энергично. — Мы делаем хорошее дело, но о нас мало кто знает. Нужно продвигаться, Доменико. Соцсети, сайт… Если ты не против я могла бы помочь и этим заняться. Буду рада.

Он задумчиво провёл рукой по волосам.

— В этом я ничего не понимаю. И если возьмёшь на себя — буду благодарен, Кьяра.

— Считай, что уже взялась, — хитро прищурилась Кьяра. — Но для сайта нужны фотографии. Ты, проекты, немного атмосферы… и обязательно — твоя команда за рабочим процессом.

В тот же вечер Кьяра принесла фотоаппарат. Сначала щёлкнула старые фасады, потом — людей за работой. Но главным был он: высокий, в рабочей рубашке, с чертежами в руках. Доменико сначала отказывался, но под напором Кьяры рассмеялся и встал так, как она попросила.

— Вот так! — она щёлкнула затвором. — Сильный, уверенный. Настоящий архитектор.

— Ты будто фотограф модного журнала, — усмехнулся он.

— А ты будто мужчина, которого невозможно не сфотографировать, — почти шёпотом ответила Кьяра, но быстро перевела разговор. — А теперь давай сделаем общее фото. Мы ведь команда.

Она подбежала ближе, положила руку ему на плечо. Флэш. На экране отразились двое: он и она, улыбающиеся, уверенные, словно между ними нет ничего, кроме доверия.

Через неделю сайт заработал. Идея оказалась отличной, современный дизайн, фотографии, описание проектов. Первые отклики появились почти сразу: потенциальные клиенты, журналисты, архитектурные сообщества. Доменико был доволен.

— Кьяра, ты сделала настоящее чудо, — сказал он, пролистывая страницы. — Теперь о нас точно узнают все во Флоренции, возможно и во всей Италии. — Доменико строил планы на будущее, перспективы его компании еще никогда не были такими впечатляющими. Доменико мечтал развиваться по всей Италии, возможно даже начать с Милана, потом Болонья, Рим или Генуя. Главной целью было - обеспечить устойчивое развитие фирмы, Доменико самозабвенного готов был отдаваться работе.

В работе с Кьярой они были как единое целое.

В театре царила обычная суматоха: репетиции, костюмы, шёпот в коридорах. Франческа Роси переодевалась после урока, когда Катарина принесла ей телефон.

— Смотри, какой сайт нашла! — радостно сказала она. — Тут архитектурное бюро из Флоренции, у них потрясающие проекты.

Франческа машинально взяла телефон, но уже в первом фото её сердце остановилось. На экране был он - Доменико Конти. В рабочей рубашке, с уверенной улыбкой. Такой близкий и такой далёкий.

Её пальцы дрогнули, когда она пролистала дальше. И тогда она увидела второе фото — общее. Доменико и Кьяра Бьянко. Рядом, улыбающиеся, словно их связывало что-то большее, чем просто работа.

Сердце Франчески болезненно сжалось. Она не услышала слов подруги, не заметила, как телефон выпал из рук.. Внутри поднялась волна ревности, страха, тоски.

Он выглядит вполне счастливым..

В груди разливалось жгучее чувство. Но вместе с ним пришло и другое — ясное осознание: дело не в сопернице. Не в том, что рядом с ним оказалась красивая женщина.

А в том, что она, Франческа, всё ещё любила его.

Её дыхание сбилось. Она прижала ладони к лицу, чтобы никто не заметил слёз.

Катарина взглянула на подругу и перемену в ее настроении. Франческа сидела молча, взгляд скользил куда-то сквозь стены, а на ресницах блестели предательские слёзы.

— Франческа… — осторожно позвала Катарина, садясь рядом. — Что случилось?

Та вздрогнула и поспешно провела ладонью по лицу.

— Ничего. Всё в порядке.

Но голос дрогнул.

Катарина нахмурилась, протянула руку и осторожно накрыла её пальцы.

— Послушай, я… я, наверное, сделала глупость. Прости. Я не знала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Франческа подняла на неё глаза — в них бушевала целая буря.

— Это ведь сайт его компании? — уточнила Катарина виновато. — Я просто наткнулась на него в интернете, решила показать… даже не подумала, что это

тот самый

Доменико. Если бы знала — никогда бы не стала.

Она говорила искренне, быстро, словно боялась, что подруга решит что-то не то.

Франческа тяжело выдохнула.

— Не вини себя. Это не твоя вина.

— Но я вижу, как тебе больно, — тихо ответила Катарина. — И я виновата, что показала тебе это фото.

Франческа покачала головой.

— Рано или поздно я всё равно узнала бы. Мир тесен. Не прятаться же всю жизнь из-за первой же неудачи в любви. — попыталась взбодриться Франческа.

Катарина задумчиво прикусила губу, потом неожиданно обняла её.

— Ты сильная. Франческа, я хочу, чтобы ты знала: я с тобой. Если захочешь поговорить — хоть ночью, хоть в три утра.

На секунду Франческа позволила себе расслабиться в этих объятиях. Было странно и одновременно радостно — Катарина, стала ее настоящей подругой и искренне поддерживал в тот момент, когда она сама себе казалась разбитой.

— Спасибо, — прошептала она. — Но правда, ты ни в чём не виновата. Это… моя история. И моя боль.

Катарина чуть улыбнулась сквозь тревогу:

— И твоя любовь. Я вижу это, хотя ты и пытаешься прятать.

Франческа не ответила.

Но внутри всё кричало:

Он мой. Всё ещё мой.

Впервые за долгое время она перестала обманывать саму себя.

18.

Над Вероной медленно спускался вечер. Летний воздух ещё хранил жар дня, но в огромном амфитеатре Арена ди Верона уже чувствовалось напряжение предстоящего события. На сцене готовились к премьере нового балета, и впервые имя Франчески Роси стояло в афишах на самом верху:

прима-балерина

.

За кулисами царил привычный хаос. Танцовщики поправляли костюмы, гримёры наносили последние штрихи, педагоги давали короткие указания. Франческа стояла у зеркала, смотрела на своё отражение и пыталась успокоить бешено бьющееся сердце.

Прима-балерина.

Казалось, она должна чувствовать восторг, гордость ведь к этому дню шла долгие годы. Но внутри росла странная пустота.

— Ты готова? — спросила Катарина, заглянув в гримёрку. Улыбка у подруги была искренняя и поддерживающая.

Франческа кивнула.

— Да.

Она вышла на сцену под свет прожекторов и увидела перед собой тысячи лиц. Арена была заполнена до последнего места. Аплодисменты прокатились волной ещё до начала музыки — публика приветствовала новую приму.

Франческа знала: её первый выход в качестве примы будет в «Жизели» Адана. Символично — и мучительно. Балет о любви, обмане и безысходности отражал её собственные переживания.

Когда зазвучала музыка, Франческа почувствовала, как её сердце бьётся в такт. Она исполняла роль девушки, которая любит всей душой, но сталкивается с предательством. Каждый шаг — словно отражение её собственной боли. Когда Жизель узнаёт, что её избранник принадлежит другой, её сердце не выдерживает.

Франческа танцевала эту сцену так, будто рассказывала свою историю. Взмах рук — отчаяние, падение на колени — то, как рушится её вера в любовь. Публика видела лишь искусство, но для неё это было исповедью.

Вторая часть балета, когда Жизель становится тенью, духом, и всё равно продолжает любить, была особенно близка Франческе. Она понимала: любовь не исчезает, даже если приносит страдание. Танцуя, она словно обращалась к Доменико, где бы он ни был.

Когда занавес опустился, аплодисменты взорвали зал. Но Франческа чувствовала не триумф, а горечь: ее душа болела.

Цветы полетели на сцену, крики «браво!» разносились по залу. Коллеги поздравляли её, руководство театра сияло от радости. Но Франческа, склонившись в реверансе, поймала себя на мысли: её взгляд всё ищет кого-то среди зрителей.

Она знала, кого.

Ряды сияли лицами зрителей, вставших со своих мест, но ни одного взгляда, которого она ждала, не было.

Она знала каждую черту его лица, могла бы узнать его из тысячи. Ей хотелось увидеть высокий силуэт с тёмными глазами, которые всегда смотрели на неё так, будто она единственная на свете. Но там, в первых рядах, его не было.

Франческа улыбалась, кланялась, принимала цветы, но в душе была пустота, которую не могли заполнить ни аплодисменты, ни цветы.

В гримёрке, среди россыпи роз и лилий, она села перед зеркалом и с трудом сдержала слёзы.

Почему же не радостно?

Разве не об этом я мечтала?

Почему ты не пришёл.

Неужели для тебя это уже ничего не значит? Неужели мы уже чужие?

Но счастья не было. Вместо него была тоска — потому что рядом не оказалось того, с кем она хотела разделить этот миг. Она представила, как Доменико мог бы сидеть в зале, как он бы гордился её танцем, как потом обнял бы её и сказал, что никогда не видел ничего прекраснее.

— Франческа! — в гримёрку вбежала Катарина, сияя. — Ты была великолепна! Публика сошла с ума, ты слышала, как кричали твоё имя?

Франческа улыбнулась, хотя глаза её были влажными.

— Слышала… Спасибо, Катарина.

Подруга болтала о том, что дирекция театра уже решила: Франческу берут на гастрольный тур по городам Италии.

— И представляешь? — оживлённо сказала Катарина. — Во Флоренции тоже будет выступление! Через месяц! Это же потрясающе!

У Франчески перехватило дыхание. Флоренция. Само слово вызвало дрожь.

— Флоренция… — повторила она тихо, почти шёпотом.

— Ну конечно! — Катарина хлопнула её по плечу. — Ты ведь будешь примой в туре, без вариантов!

Франческа кивнула, стараясь скрыть волнение. Ей вдруг стало старшно и радостно одновременно. Встреча с городом, где живёт Доменико Конти, казалась неизбежной.

Ночью перед глазами вставали огни арены, лица зрителей, их восторг. Но вместе с этим в душе было ощущение незавершённости.

Успех — это ничто, если им не можешь поделиться с тем, кто дорог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

19.

Доменико Конти сидел за столом у себя в квартире, не спеша листая газету. Он уже собирался отложить её и заняться набросками нового проекта, как взгляд его зацепился за знакомое лицо на глянцевой странице культурного приложения.

Франческа.

Фотография была большой, почти на целую полосу. На снимке — момент из ее выступления: она на сцене Арене ди Верона в белом платье Жизели, руки устремлены к небу, лицо сияет светом, словно в её глазах отражался весь мир. Под фото — восторженные заголовки:

«Триумф Франчески Роси», «Новая звезда итальянского балета»

.

Доменико замер, словно его ударило током. Он провёл рукой по волосам, снова и снова перечитывая строки, где критики писали о её «ослепительной технике и глубокой эмоциональности», о том, что публика не отпускала её со сцены.

Она сияет. Она живет. Она добилась того, к чему так стремилась.

А я?

Он сидел в одиночестве за кухонным столом, с холодным кофе и стопкой чертежей, и вдруг почувствовал, как его вновь охватывает злость. Не на неё — на себя, на то, что упустил, позволил гордости разрушить всё, что у них было. Но и на неё тоже — за то, что она продолжала жить, танцевать, улыбаться, будто его в её мире никогда и не существовало.

Он сжал газету так сильно, что край страницы порвался.

Его сердце горело. Ревность медленно, но уверенно впивалась в него своими цепкими когтями. Он читал о том, что Франческу теперь ждут гастроли по Италии, и в списке городов значилась Флоренция. Внутри всё перевернулось: мысль о том, что она будет здесь, так близко, и возможно — с кем-то рядом, кого выберет, кого впустит в свою жизнь, вызывала в нём дикую боль.

С какой стати я ревную?

Она свободна. Мы не вместе. Она сама сделала выбор.

Но разум был бессилен. Перед глазами вставали картины: Франческа в зале, окружённая коллегами, которые смотрят на неё восхищёнными глазами. Мужчины, которые преподносят ей комплименты. Руки, которые касаются её ладоней в знак поздравления.

Он отшвырнул газету на край стола и резко поднялся, проходя по комнате большими шагами.

Я схожу с ума.

В этот момент дверь позади него щёлкнула ключом. Он обернулся. На пороге стояла Кьяра.

— Доменико, — улыбнулась она, легко снимая пальто. — Я принесла документы по новому заказу. И, — она подняла небольшой бумажный пакет, — свежую выпечку. Знаю, что ты опять забыл пообедать.

Она вошла так уверенно, будто была хозяйкой дома. На ней было простое, но безупречно сидящее платье. Её волосы были аккуратно собраны, от неё исходил тонкий аромат духов.

— Спасибо, — выдавил он, чувствуя, как обстановка вокруг вдруг становится тесной.

Кьяра поставила пакет на стол и заметила смятую газету. Расправив её, задержала взгляд на фото Франчески. Её улыбка чуть дрогнула, но она быстро справилась с собой.

Кьяра села за стол, склонившись над газетой, которую только что расправила. Снимок Франчески притягивал взгляд, свет софитов будто переливался на её улыбке даже через бумагу.

— Потрясающе

…

— тихо выдохнула Кьяра, будто сама себе, но так, чтобы Доменико услышал. — Какая грация, какая сила в этом движении… Не зря пишут, что её ждёт великое будущее.

Доменико медленно поднял голову от папки с документами. Его пальцы сжали белые листы чуть сильнее. Он промолчал.

Кьяра, заметив его реакцию, прикусила губу и сделала вид, что продолжает читать вслух:

— «Франческа Роси блистает в партии Жизели. Публика встречает её стоя, а критики называют открытием года». — Она подняла глаза и с нарочитым интересом спросила: — Представляешь, Доменико, её имя теперь знает вся Италия.

Он кивнул, откинувшись на спинку стула. Лицо оставалось непроницаемым, но внутри его разрывала та самая смесь боли и горечи, которая гложила.

— Ты должен быть горд, — продолжила Кьяра мягко. — Вы же когда-то были знакомы? А теперь… смотри, какой триумф.

Слова падали одно за другим, как капли на раскалённый камень.

Доменико не выдержал и резко встал.

— Она талантлива. Это было ясно всегда,— произнёс он сдержанно.

— Талантлива? — Кьяра усмехнулась, чуть покачав головой. — Нет, Доменико. Она больше, чем талантлива. Она великолепна. Смотри на это фото… — Она развернула газету и, словно поднося доказательство, показала ему снимок. — В её глазах огонь. Её любит публика, мужчины в зале ей аплодируют, женщины завидуют…

— Довольно, Кьяра, — перебил он тихо, но твёрдо.

Она сделала вид, что не услышала. Склонив голову набок, она произнесла ещё мягче, почти ласково:

— Знаешь, я даже завидую ей. Такой успех, такая слава, такие чувства в каждом движении… И всё это видят тысячи. — Она посмотрела прямо в его глаза. — Скажи, Доменико… Ты до сих пор что-то чувствуешь к ней?

В комнате повисла гнетущая тишина.

Он задержал дыхание, словно боялся, что его выдаст малейшее движение. Лицо оставалось каменным, но в груди всё горело.

Кьяра улыбнулась — холодно и вместе с тем вызывающе.

— Или, может, всё проще? — продолжила она, скрестив руки. — Может, ты хочешь её… но боишься признаться себе?

— Хватит, — сказал он жёстко, стараясь не повысить голос.

— Нет, Доменико, — упрямо покачала она головой. — Я хочу знать. — Её глаза блеснули вызовом. — Готов ли ты делиться ею с другими? С публикой, с поклонниками, с этим бесконечным миром, которому она теперь принадлежит?

Эти слова больно ударили. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели.

— Это её жизнь, — наконец произнёс он.

Её выбор.

— Но твой ли это выбор? — быстро добавила Кьяра.

Он отвернулся к окну, чтобы скрыть выражение лица. Она снова попала в цель: за внешним спокойствием внутри бушевала ревность. Он представлял Франческу в окружении восторженной толпы, на свету рампы, в этих бесконечных аплодисментах. Её мир — яркий, шумный, полный людей. А его — тихий, замкнутый, построенный на камнях и чертежах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Её голос стал ниже, почти интимным:

— Мне кажется, ты всё ещё любишь её. Но если так… ты никогда не сможешь быть спокоен. С такой женщиной, как Франческа, тебе придётся делить её со всем миром. Ты к этому готов, Доменико? — повторила с нажимом Кьяра.

Он медленно повернулся, посмотрел на неё долгим взглядом. В глазах читалась усталость и злость, но ни слова не сорвалось с губ.

Кьяра улыбнулась торжествующе — она знала, что попала в самое сердце.

Его молчание было тяжелее любых слов.

Кьяра подошла ближе, положила ладонь ему на плечо. Её прикосновение было мягким, почти домашним.

— Ты не можешь вечно жить прошлым, Доменико, пора двигаться дальше — произнесла она тихо. — Жизнь идёт вперёд. Ты строишь своё будущее здесь, во Флоренции. И я рядом.

Он почувствовал, как внутри сжалось что-то. Она говорила правильные слова, её забота казалась настоящей, но сердце оставалось глухим. Там, где должна была возникнуть искра, была пустота.

Позже они собирались поужинать вместе, но перед этим Доменико обещал показать несколько важных чертежей Кьяре, оставив ее одну в комнате он направился свой кабинет.

Франческа долго смотрела на экран телефона. Сердце колотилось так, будто она собиралась прыгнуть в пропасть. Столько недель сомнений, ночей без сна, бесконечных репетиций, где мысли упрямо возвращались только к нему… И теперь, наконец, она решилась.

Она медленно набрала номер. В груди всё сжалось от ожидания, и в ушах звенело от тишины между короткими гудками.

— Pronto? — вдруг раздался женский голос.

Франческа замерла. Голос был уверенный, тёплый, чужой. Но вместе с тем пугающе знакомый — она уже слышала его в интервью, в тех злополучных роликах с сайта, на снимках, где они стояли рядом.

— Эм… добрый вечер… — прошептала Франческа, почти не веря, что произносит слова. — Я… я хотела поговорить с Доменико Конти.

На том конце провода повисла пауза, потом прозвучал лёгкий смешок:

— О, Доменико сейчас вышел из комнаты. Я могу что-то передать? Кто это? — интонация была почти любезной, но с едва уловимым оттенком превосходства.

Франческа закрыла глаза. В груди разлилась ледяная пустота. Значит, они вместе. В его доме. И именно она отвечает на его телефон, как хозяйка.

— Нет… не нужно, — выдохнула Франческа. Голос предательски дрогнул. — Спасибо.

Она тут же сбросила звонок. Телефон дрожал в руках. Глаза защипало, но слёзы не пролились — только тяжёлый ком в горле, мешавший дышать.

Всё кончено.

Он выбрал её.

Или, может, всегда выбирал, а я просто жила иллюзией.

Франческа уронила телефон на кровать, уткнулась лицом в подушку. Сердце сжалось в окончательном понимании: она должна забыть его. Навсегда. Иначе сгорит от боли.

Тем временем Кьяра медленно убрала трубку от уха, посмотрела на экран и прищурилась. Имя звонившего было записано.

Ей не нужно было гадать: она слишком хорошо знала, чей это звонок.

На лице мелькнула победная улыбка.

—

Cara Francesca…

— прошептала она, словно обращаясь в пустоту. — Опоздала.

С ловкостью, которая показала, что решение было принято мгновенно, Кьяра открыла журнал вызовов и стерла последнюю запись. Как будто звонка и не было. Как будто ничего не произошло.

Когда в комнату вернулся Доменико с папкой чертежей в руках, Кьяра уже сидела в кресле с газетой, сделав вид, что увлечена чтением. Телефон лежал рядом, экран был чист, невинно пуст.

— Звонили? — спросил он, небрежно кивнув на аппарат.

— Нет, — ответила она мягко, даже не поднимая глаз. — Тишина.

И в её голосе не дрогнула ни одна нотка. Она накрыла на стол, разлила вино, рассказывала новости, они обсуждали планы по проекту. Всё выглядело так, будто они пара: два человека за общим столом, разговаривающие, улыбающиеся.

И, наверное, со стороны именно так это и выглядело.

Но внутри Доменико ощущал странное раздвоение. Он слышал её голос, видел её улыбку, благодарил её за участие, но где-то в глубине, как назойливый звон, звучало другое имя.

Франческа.

Когда Кьяра смеялась — он вспоминал, как смеялась Франческа. Когда Кьяра дотронулась до его руки, он чувствовал не её тепло, а всплеск воспоминаний о том, как мягко когда-то сжимала его ладонь та, по которой он скучал каждую ночь.

Кьяра не замечала его отчуждённости. Или делала вид, что не замечает. Она вела себя так, будто всё идёт именно так, как должно: они вместе, он рядом, и только это имеет значение.

А он молчал. Потому что не находил слов.

Позже, когда она ушла, Доменико снова остался один со своими гнетущими мыслями. Он поднял взгляд на газету, всё ещё лежавшую на краю стола.

И тогда понял: можно окружить себя правильными людьми, размеренной жизнью, успешными проектами. Но сердце всё равно будет тянуться к тому, что однажды сделало его живым.

Франческа сидела на кровати, телефон лежал рядом, словно холодный камень. Она больше не плакала — внутри всё выгорело.

Хватит. Довольно.

Она встала, подошла к зеркалу. В отражении — бледное лицо, покрасневшие глаза, но в этом взгляде вдруг появилось новое выражение: решимость.

В ящике прикроватной тумбочки лежала фотография — та самая, сделанная в парке. Они с Доменико сидели на скамейке, обнявшись под дождём, и тогда казалось, что впереди вечность. Франческа вытащила фото и взяла в руки, пальцы дрожали. В груди что-то оборвалось, и, прежде чем она успела остановиться, резким движением разорвала карточку пополам. Потом ещё и ещё на мелкие кусочки.

Они упали на пол, словно обрывки чужой жизни.

Франческа опустилась на колени, собирая их. Вдруг вся сила, вся решимость растаяла. Она держала в руках измятые клочки бумаги и рыдала так, будто сердце раскалывалось вместе с этой фотографией.

— Почему, Доменико?.. — шептала она сквозь слёзы, прижимая кусочки к груди.

Но через несколько минут, утирая мокрое лицо, она заставила себя подняться.

Достала маленький кожаный блокнот и дрожащей рукой написала:

«Сегодня я решила: больше ни одного звонка, ни одного воспоминания. Он — прошлое. Моя жизнь — сцена».

Франческа захлопнула блокнот и положила рядом кусочки разорванного фото.

Пусть оно лежит так — напоминанием о том, что любовь может быть хрупкой и больной.

Франческа выдохнула полной грудью, ей показалось, что воздух вокруг стал чуть легче.

20.

Дни Доменико сливались в череду забот, чертежей, встреч. Но почти всегда рядом была Кьяра. Она появлялась утром в офисе, приносила кофе, обсуждала новые идеи для проектов, а вечером предлагала «просто прогуляться». Постепенно её присутствие стало все более привычным.

Они гуляли по улицам Флоренции — среди мощёных улочек, шумных площадей, узких переулков, где бельё всё ещё сушили на верёвках между домами. Иногда заходили в галерею Уффици или небольшие музеи. Кьяра говорила много — о живописи, о музыке, о том, как трудно быть женщиной в мире архитекторов. Доменико слушал и улыбался.

— Ты всегда был таким, — сказала она однажды на прогулке. — Слушаешь, будто пытаешься понять не только слова, но и всё, что за ними скрывается.

Он пожал плечами, пряча смущение:

— Наверное, это профессия. В каждом доме я вижу историю. В каждом человеке — тоже.

Кьяра часто ловила его взгляд, когда он молчал. В её глазах была надежда. Она знала, что пока его сердце принадлежит воспоминанию о другой женщине, но верила: шаг за шагом, её настойчивость принесёт плоды.

Однажды вечером они сидели в маленьком кафе на площади Санта-Кроче. За окном мерцали фонари. Кьяра, словно между делом, сказала:

— Ты всегда работаешь, Доменико. Пора уже научиться отдыхать. Я куплю билеты — куда-нибудь. В кино, театр, на концерт, неважно. Только обещай, что не будешь отнекиваться.

Он усмехнулся:

— Хорошо. Ты выбирай, а я буду «за».

Она кивнула, пряча торжествующую улыбку. Решение созрело мгновенно.

Билеты на балет в Teatro Comunale.

Она знала, что именно там состоится премьера гастролирующей труппы из Вероны. А значит — Франческа будет во Флоренции.

Для Доменико это было просто очередное приглашение провести время вместе. Для Кьяры — тщательно рассчитанный шаг. Она видела в этом шанс доказать сопернице: он рядом с ней, они приходят вместе, и это увидят все. Пусть Франческа поймёт, что время её прошло.

— Договорились. — губы растянулись в хищной улыбке.

Поезд прибыл на вокзал Санта-Мария-Новелла ранним утром. Сквозь окна пробивался мягкий свет, окрашивая каменные здания вокруг в золотистые оттенки. Франческа с коллегами по труппе вышла на перрон, крепко держа чемодан. Сердце билось быстрее обычного: это была её Флоренция, город, в котором жил он.

Её встречал шум площади, звон колоколов с собора.

Вдохни.

Это просто город. Просто гастроли.

Но шаг за шагом воспоминания сами накатывали. Здесь, на этих улицах, она представляла себя и Доменико гуляющими вдвоём. Здесь бы он показывал ей старинные фасады, рассказывал истории про каждую колонну.

Днём у неё было время до репетиции. Франческа пошла пешком к собору Санта-Мария-дель-Фьоре. Огромный купол Брунеллески возвышался над городом величественно, как символ постоянности, вечности. Туристы фотографировали, гиды громко объясняли что-то на разных языках. Франческа же просто стояла и смотрела вверх.

Сколько раз я мечтала побывать тут с тобой, Доменико.

Она прошлась по улицам, зашла в маленькую лавку с кожаными изделиями. Продавец радушно улыбался, предлагая разнообразные товары, но она едва слушала. Мысли уносили к вечеру: скоро сцена, свет софитов, ей пора возвращаться на сцену.

И всё же сердце не слушалось. Оно выстукивало одно и то же.

А вдруг он придёт?

Вдруг он окажется в зале?

Франческа поймала себя на том, что ищет его лицо среди прохожих. Высокий мужчина в сером пальто — не он. Молодой человек с папкой чертежей — тоже не он. Но каждый раз, когда мимо проходил кто-то похожий, в груди что-то вздрагивало.

Она присела на ступени фонтана на площади Синьории. Вода тихо журчала, вокруг гуляли семьи, смеялись дети. Казалось, жизнь во Флоренции текла своим чередом, и только у неё всё внутри было перевернуто.

Забудь его.

Ты приехала ради сцены. Ради искусства.

Но тут же в памяти всплыл его голос:

«Флоренция — это мой дом. Я всегда к ней возвращаюсь».

И Франческа поняла — ей страшно. Страшно не из-за выхода на сцену, не из-за премьеры. А потому что этот город — живое напоминание о нём.

Она поднялась и направилась в театр, где уже суетились техники и костюмеры. Внутри всё кипело — но в душе у Франчески царило тревожное ожидание. Она не знала, увидит ли его… но была уверена, если им и суждено было встретиться, Флоренция сама сведёт их вновь.

Вечерний воздух Флоренции был наполнен предвкушением. Площадь перед театром Комунале светилась огнями: дамы в вечерних платьях, мужчины в строгих костюмах, смех. У входа толпились зрители, обменивались впечатлениями, обсуждали постановку — «Жизель» всегда собирала полный зал.

Франческа приехала заранее. Костюмеры и гримёры ещё ждали её за кулисами, но она решила на минуту остановиться снаружи, вдохнуть этот вечер. Её пальцы дрожали, когда она поправляла шарф на плечах.

Сегодня — моя Флоренция.

Моя сцена.

Мой страх.

Она сделала шаг к дверям театра — и вдруг сердце замерло.

На другой стороне площади, сквозь поток толпящихся людей, она увидела знакомый силуэт. Высокий мужчина, чёрное пальто, уверенная походка. Его рука лежала на плече женщины, слегка притягивая её ближе.

Доменико.

И рядом с ним — Кьяра. Сияющая, уверенная в себе, с огненным взглядом. Её губы были тронуты довольной улыбкой. Она говорила что-то, наклоняясь к нему, и выглядело так, будто они — пара. Настоящая.

Всё вокруг исчезло. Шум площади стих. Люди проходили мимо, но для Франчески мир сузился до этих двух фигур.

Их глаза встретились.

Сколько бы времени ни прошло, а всё по-прежнему… Мои чувства никуда не ушли. Они просто прятались где-то глубоко, а теперь вернулись, сильнее, чем раньше.

Почему так больно видеть его рядом с другой?

Доменико посмотрел на нее и застыл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не могу дышать… Её взгляд пробил меня до самого сердца.

Все старые раны снова раскрылись.

А ведь хватило только одного мгновения, одного её взгляда. Боже, как же больно. И всё же я всё ещё люблю её.

Время остановилось. Франческа видела, как изменилось его лицо: удивление, растерянность, боль. Он чуть разжал руку, словно хотел шагнуть к ней через площадь. Но Кьяра тут же сильнее прижалась к нему, будто подчеркивая:

он со мной.

Франческа не слышала, что он сказал — да и сказал ли что-то вообще. Она чувствовала только, как кровь бросилась в лицо, как внутри всё оборвалось.

Вот и всё.

Собрав остатки гордости, она выпрямилась. Сделала шаг назад, потом ещё один. Развернулась и быстрым шагом вошла в театр, даже не дав ему возможности приблизиться.

Доменико сделал движение вперёд, словно хотел окликнуть её, но замер. В груди рвануло — слишком поздно.

Кьяра заметила всё. И в её глазах мелькнула искорка торжества. Она сжала руку Доменико чуть крепче и улыбнулась, будто случайная зрительница, которая пришла насладиться спектаклем и одержать маленькую победу.

— Красивый вечер, правда? — сказала она, глядя на Доменико, но в глубине души радуясь, что соперница увидела всё своими глазами. — Думаю, это будет незабываемая постановка.

А у него в груди бушевала буря: желание догнать Франческу, объясниться, крикнуть, что всё не так. Но он остался на месте, скованный обстоятельствами, нерешительностью — и рукой Кьяры на своей руке.

Франческа же, войдя за кулисы, больше не позволила себе обернуться. В глазах стояли слёзы, но губы были плотно сжаты. Сегодня она выйдет на сцену — и станцует так, как будто в её сердце нет ни любви, ни боли.

21.

Доменико проводил Кьяру в зал. Элегантная толпа гудела вокруг, предвкушая зрелище, но для него этот роскошный зал флорентийского театра превратился в камеру пыток.

— Спасибо, что пришел со мной, Доменико, — тихо сказала Кьяра. Ее пальцы ненадолго коснулись его руки, легкое, знакомое прикосновение. — Для меня это много значит.

Он кивнул, стараясь, чтобы улыбка выглядела хоть сколько-нибудь естественной. Доменико ждал, пока она устроится, чтобы извинится и под временным предлогом покинуть зал. Ее глаза, полные теплой надежды, заставили его почувствовать себя последним предателем. Все эти недели он искал утешения в их общении. Кьяра была тихой гаванью после урагана по имени Франческа. Но сейчас, когда ураган вернулся, он с ужасом осознал, что его лодку несет прямо на скалы.

— Я… я пойду, сделаю один важный звонок по работе, — соврал он, отступая.

Кьяра что-то сказала в ответ, но он уже не слышал. Его ноги сами понесли его прочь от зрительного зала, мимо гардеробщиков и билетеров, служебной двери. Он толкнул ее плечом, и из золоченой роскоши попал в зал декораций.

Воздух здесь пах старым деревом, краской и пылью. Где-то звякали костюмные вешалки, слышались команды распорядителя, звук настраиваемой где-то за стеной скрипки.

Доменико замер, давая глазам привыкнуть к полумраку. Сердце колотилось где-то в горле, с каждым ударом выбивая одно-единственное имя:

Франческа.

И тогда он увидел ее.

Она стояла в узком проходе между двумя громадными декорациями, освещенная одинокой рабочей лампой, прикрепленной к балке сверху. Она была уже в костюме — воздушном платье цвета пепельной розы, которое делало ее хрупкой, почти невесомой. Но вся ее поза была каменной, напряженной. Она смотрелась в большое старинное зеркало, прислоненное к стене, но взгляд ее был пуст и обращен куда-то внутрь себя.

Руки ее дрожали. Она пыталась поправить шпильку в темной, убранной в тугой пучок прическе, но пальцы не слушались.

Доменико застыл, боясь сделать вдох. Он видел не приму, не звезду, которой пришел аплодировать весь город. Он видел ту самую Франческу — израненную, собранную и готовую через несколько минут выйти под свет софитов и сыграть любовь, которой, казалось, не было в ее жизни.

Он сделал шаг. Скрип половицы под его ботинком привлек ее внимание.

Она вздрогнула и резко обернулась. В широких, подведенных сценическим гримом глазах мелькнул животный испуг, который сменился ледяным узнаванием, а затем непробиваемой стеной. Дрожь в руках мгновенно пропала. Она выпрямилась, и перед ним была уже не ранимая девушка, а колючая, гордая женщина.

— Что ты здесь делаешь? — голос ее был низким, без единой ноты приветствия. Он резанул как лезвие.

— Франческа… Я…

Все заранее придуманные слова, все объяснения рассыпались в прах. Он мог только смотреть на нее, впитывая каждую черту.

— Твой спектакль скоро начнется. Твоя… невеста, наверное, заждалась в зале, — произнесла она, и в слове «невеста» прозвучала такая горькая язвительность, что ему стало физически больно.

— Она не моя невеста, Франческа. Кьяра… она просто друг.

— Как мило. У тебя, кажется, много «просто друзей», которые смотрят на тебя, как на жениха, — она холодно усмехнулась и повернулась обратно к зеркалу, демонстративно заканчивая приготовления.

— Поздравляю. Вы очень красивая пара. А теперь, извини, у меня работа. В отличие от некоторых, я не могу позволить себе роскошь отвлекаться на личные драмы в рабочий вечер.

— Я должен был тебя увидеть. Должен был объясниться, — он сделал еще шаг, сократив расстояние между ними. Теперь он видел, как напряглись ее плечи под тонкой тканью костюма.

— То, что произошло тогда… Моя ревность, моя глупость… Я разрушил все. И каждый день без тебя был адом.

Она замерла, глядя на его отражение в зеркале. В ее глазах что-то дрогнуло — старая боль, вспышка гнева, что-то еще, что он не успел прочитать.

— Ты опоздал, Доменико, — прошептала она так тихо, что он едва расслышал. — со своими объяснениями. Ты думаешь, только твои дни были адом?

Он протянул руку, чтобы коснуться ее плеча, отчаянно желая разрушить эту стену, но в этот момент раздался звонок — представление вот-вот должно было начаться.

Франческа резко отпрянула от его руки, словно от прикосновения раскаленного железа.

— Мне нужно готовиться к выходу. Уходи, — ее голос не допускал возражений. Он был ровным и сильным.

— Франческа, пожалуйста… После спектакля…

— После спектакля у меня ужин с труппой. А завтра мы уезжаем в Верону. Никаких «после», Доменико. Уходи в зал. К своей Кьяре. И аплодируй, когда я буду делать то, что ты так ненавидел и чему так завидовал.

— Ад, говоришь? — она бросила на него последний взгляд, полный такой боли, что у него перехватило дыхание. — Ты сам его выбрал. Теперь и живи в нем сам.

—Я видел, как ты страдала? Нет! — голос его сорвался, и он тут же попытался взять себя в руки, но было поздно. Ревность, старая, знакомая, подняла внутри него голову. — Я видел тебя твое интервью в газете. Я читал интервью, где ты рассказывала, как получила главную партию. Как была счастлива. Ты сияла, Франческа! Где же в этом твой ад?

— Ах, вот как! Ты следил за мной по газетам и журналам? — она язвительно рассмеялась, но в смехе не было ни капли веселья. — Прекрасно! Тогда мы квиты! Потому что я тоже видела «Молодой архитектор Конти и его верная подруга Кьяра Бьянко возрождают исторический центр». Мило. Очень мило. Вы там так нежно смотрели друг на друга, что у меня возникло ощущение, что я читаю не архитектурный журнал, а колонку светской хроники!

— Это была рабочая съемка! Она помогла мне! Мы просто...

— Не продолжай! — она резко взмахнула рукой, — Ты всегда находил оправдания. Ревновал к балету, к цветам, улыбкам, к моим успехам! А сам? Ты просто заменил меня на ту, что проще, что под рукой! На ту, что не будет требовать от тебя ничего, кроме улыбки на фото!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это неправда! Ты не знаешь ничего!

— Я знаю, что видела! Вы выглядели как идеальная пара! Счастливая пара! А я...я в это время... — Голос ее сломался, и она отвернулась, снова уставившись в зеркало, но теперь он видел, как дрожит ее подбородок.

— Я разучивала па, чтобы заглушить боль, потому что только это могло отвлечь от боли, той, что здесь! И ты смеешь мне что-то говорить о моем интервью — она с силой ткнула себя в грудь

— А ты смеешь говорить, что я заменил тебя! — его тоже понесло, все обиды, вся тоска вырывались наружу. — Ты вышла из моей жизни и не обернулась ни разу! Твой балет стал тебе лучшим утешением! Ты даже не попыталась бороться!

— Бороться? С твоей слепой ревностью? С твоим неверием в меня? Ты требовал, чтобы я выбрала! Ты — или сцена! Это не выбор, Доменико, это ультиматум! И ты его сам же и выбрал!

Они стояли друг напротив друга, дыша тяжело и прерывисто, как после боя. Воздух между ними был раскален от непроизнесенных слов, обид.

И тут Доменико не выдержал. Все слова казались пустыми и ненужными. Все аргументы — жалкими оправданиями. Он резко шагнул вперед, схватил ее за плечи. Она вскрикнула от неожиданности и попыталась вырваться, но его хватка была железной.

— Доменико, отпусти! Я сейчас...

Он не дал ей договорить. Притянул ее к себе грубо, почти жестоко, и захватил ее губы своим поцелуем.

Это был не поцелуй примирения. Это было наказание. Это было отчаянное, яростное отрицание всех этих месяцев разлуки, всех этих статей, Кьяры и интервью. Это было желание стереть все, доказать что-то Франческе, себе, всем.

Она сопротивлялась секунду, две, вырывалась, ее руки уперлись в его грудь. Но потом сдалась. Тело дрогнуло, и она ответила ему с той же яростью и болью. Ее пальцы впились в его плечи, притягивая.

Они стояли, слившись в жадном поцелуе, за кулисами театра, за минуты до того, как ей предстояло выйти на сцену.

— Ненавижу тебя, — выдохнула она прямо в его губы, но ее бедра сами собой выгнулись навстречу ему. — Я ненавижу тебя за все это...

— Обманывай, — прохрипел он в ответ, его рот переместился на ее шею, после ключицу, обнаженную над лифом костюма. Он чувствовал под губами бешеный стук ее сердца. — скажи то еще раз.

Ее руки рванули его рубашку, высвобождая ее из-за пояса брюк. Ладонь скользнула по горячей коже спины, и он застонал, впиваясь губами в ее плечо, забыв обо всем — о театре, о спектакле, о Кьяре в зале. Существовала только она, ее прерывистое дыхание, ее тело.

Его пальцы нашли замок на ее платье, но они дрожали и не слушались. Она вскрикнула, запрокинув голову, и ее стон был победой. Они полностью потеряли контроль, обезумев от давности и боли. Он поднял ее, и она обвила его всем телом, позволяя нести себя, не отпуская его рта от своего.

Он толкнул дверь первой же гримерки плечом. Она была крошечной, заваленной костюмами. Он посадил ее на стол, смахнув на пол тюбики с гримом, которые с грохотом упали. Еще секунда, миг — и ничего уже нельзя будет остановить.

И в этот миг в коридоре, прямо за тонкой дверью, раздался оглушительный, пронзительный последний звонок.

Они замерли, словно их окатили ледяной водой. Доменико чувствовал, как сердце Франчески колотится у него под ладонью, прижатой к ее груди. Ее глаза, еще секунду назад мутные от страсти, прояснились и наполнились ужасом.

Она оттолкнула его с силой, которой он от нее не ожидал, соскользнула со стола. Ее костюм был помят, прическа растрепана, губы распухли от поцелуев.

— Боже мой... — прошептала она, глядя на него с таким отвращением и к нему, и к самой себе, что ему стало физически больно. — Что мы... Что я почти...

Она резко вытерла губы тыльной стороной ладони, ее пальцы дрожали.

— Убирайся, — ее голос был хриплым и чужим, полным слез, которые она не позволяла себе пролить. — Убирайся сейчас же! Если тебе хоть что-то из того, что между нами было, не безразлично... просто уйди! Дай мне сделать то, ради чего я живу!

Она не смотрела на него больше, судорожно поправляла костюм, пытаясь привести себя в порядок.

Доменико, тяжело дышал и отступил. Он видел свое отражение в зеркале — растрепанный, с безумными глазами, с расстегнутой рубашкой. И ее напряженную, гордую.

Он повернулся и вышел, не в силах вымолвить ни слова. Дверь гримерки захлопнулась за ним, поставив точку в том, что едва не случилось и что разорвало бы на части все, что осталось от них обоих.

Он побрел прочь, в зал, где его ждала спокойная Кьяра, и где через несколько минут на сцену выйдет женщина, которую он только что чуть не взял в пыльной гримерке. Ему все казалось фальшью.

Он увидел Кьяру. Она сидела ровно и спокойно, листая программу, и на ее лице играла легкая, счастливая улыбка.

Он подошел и Кьяра подняла глаза, улыбка ее стала еще шире, но она увидела все: его растрепанные волосы, расстегнутую на шее рубашку, дикий блеск в глазах.

— Доменико? Что случилось?

Он сел рядом, на свое кресло. В ушах еще стоял гул от их с Франческой споров, а на губах был ее вкус.

— Кьяра, мне... мне нужно уйти, — выдохнул, не глядя на нее.

Она замерла.

— Уйти? Сейчас? Спектакль вот-вот начнется.

— Внезапно возникли непредвиденные обстоятельства. По работе. — он говорил быстро, словно на автомате. Правду, что чуть не занялся сексом с другой женщиной, прямо здесь, в нескольких шагах от нее, а теперь не может вынести вида той женщины на сцене — сказать не мог.

— По работе? Прямо сейчас? — ее голос дрогнул от обиды и непонимания. — Но... мы же договорились. Я думала... Я хотела посмотреть этот балет с тобой.

Я хотела, чтобы она нас увидела вместе.

Доменико встал.

— Прости меня, Кьяра. Пожалуйста, оставайся, посмотри спектакль. Он уже отступал прочь, по направлению к выходу.

Она вскочила, схватив его за рукав. В ее глазах блестели слезы — от злости и унижения.

— Доменико, что на самом деле происходит? Скажи мне! Это как-то связано с... с ней? — она кивнула в сторону занавеса, за которым скрывалась Франческа.

— Нет! — соврал резко и громко. — Это работа. И мне очень жаль.

Он вырвал рукав из ее пальцев, чувствуя себя последним негодяем.

— Хорошо, — прошептала, отступая — Иди. Разбирайся со своей «работой».

Он не стал ничего больше говорить, развернулся и направился к выходу.

Занавес взметнулся. Музыка заполнила зал, нежной мелодией, обещающей историю о любви и потере. На сцене появилась Франческа.

Но что-то было не так уже с первых секунд. Не было привычной легкости. Прыжок, всегда столь воздушный и высокий был ниже и тяжелее. Она делала технически верно, но магия, та самая, что заставляла зал замирать, испарилась.

Она ловила себя на том, что ищет Доменико глазами в зале, хотя знала, что его там нет. Ее мысли путались, сбиваясь с ритма музыки. Она вспоминала его грубые ласки, оставившие синяки на коже. Втором акте ее нога вдруг подкосилась. Небольшой, почти незаметный сбой, но для нее — катастрофа. Она споткнулась, потеряла равновесие и упала на колено.

В зале пронесся сдавленный вздох. Партнер подхватил ее, помог подняться, но магия танца была разрушена. Тишина непонимания повисла в воздухе. Она продолжала танцевать, механически, сквозь наворачивающиеся слезы и адскую боль в вывихнутой лодыжке.

Аплодисменты были вежливыми, но сдержанными. Ни оваций, ни криков «браво». Зрители расходились с чувством легкого разочарования, шепчась о том, что ждали большего от знаменитой Франчески Роси.

За кулисами атмосфера была гробовой. Гримерку она пробиралась, опираясь на стены, не в силах смотреть в глаза коллегам. Ее подруга, Катарина, ждала внутри, с тревожным взглядом.

— Франческа, Боже мой, твоя нога! Дай я посмотрю... Что случилось? Ты вся дрожишь.

— Ничего. Уйди, Катарина, пожалуйста, — голос Франчески звучал безжизненным. Она опустилась на стул перед зеркалом, не в силах смотреть на свое отражение: заплаканные глаза, лицо сломанной женщины.

— Просто уйди. Я хочу побыть одна.

— Но нельзя так оставлять тебя! Давай я вызову врача...

— Уйди! — крик вырвался из груди Франчески неожиданно.

Катарина, удивленная, тихо вышла, оставив ее одну.

Франческа закрыла лицо руками.

Карьера. Все, ради чего я жила все эти годы. Все, ради чего она потеряла его. Рассыпалось в прах за один вечер. Из-за него. Всегда из-за него.

Вдруг дверь распахнулась снова, без стука. Франческа вздрогнула.

— Катарина?

Но в дверях стояла она. Кьяра.

Она была в ярости, вошла внутрь, закрыла за собой дверь и скрестила руки на груди. Ее глаза, темные горели ненавистью.

— Кажется, пришло время нам наконец познакомиться, — произнесла Кьяра, скривив губы.

— Я, Кьяра. И мне кажется, нам есть что обсудить.

22.

Дверь распахнулась без стука, резко и бесцеремонно, впустив в душную гримерку не Катарину и не врача, а призрак из другого, благополучного мира. Франческа, все еще сидевшая с лицом, спрятанным в ладонях, вздрогнула и медленно подняла голову.

В дверях стояла она. Та самая женщина из жизни Доменико, из журнальной статьи. Сейчас она казалась еще более хрупкой и утонченной, но ее изящные черты были искажены холодной, сдержанной яростью.

Кьяра окинула Франческу уничтожающим и оценивающим взглядом. Взглядом, который скользнул по размазанному и заплаканным глазам, повисшей на стуле ноге и задержался на ней с едва заметным отвращением.

— Ну что, — начала она, и ее голос прозвучал сладко и ядовито, словно сладкий сироп. — Я читала восторженные рецензии перед гастролями. Ждала чего-то… особенного. Аншлаг, такой ажиотаж. А в итоге — просто пшик. Обыкновенный пшик.

Она сделала несколько шагов внутрь, ее каблуки гулко стучали по кафелю.

— Все так ждали триумфа Франчески Роси. А увидели, как пустышка устроила самый настоящий провал. Думаю, через пару дней о тебе все благополучно забудут. Найдется новая звездочка.

Франческа молчала, сжимая пальцы на коленях. Каждое слово било точно в цель, потому что было правдой. Горькой, но правдой. Она сама виновата в своем провале. Позволила Доменико, своим старым чувствам, своей слабости сломать себя. Она не стала оправдываться или огрызаться. Просто слушала, принимая удар, который был заслуженным.

Но Кьяра не унималась. Ее злорадство было лишь началом, вот-вот должно было прорваться наружу что-то другое, более темное.

— И знаешь, что самое забавное? — она нервно рассмеялась. — Он даже не увидел твоего… кульминационного падения. Ушел. Сбежал. Не вынес зрелища, видимо. Сказал, что срочная работа. Какая уж там работа в десять вечера?

Ее голос дрогнул, сдавленная злоба и обида прорвались сквозь маску превосходства.

— Он просто не смог сидеть здесь и смотреть на тебя! Не смог быть со мной в тот момент, когда я… когда мы…

Она резко выдохнула, пытаясь взять себя в руки. Кьяра пришла не для этого.

— Ладно. Забудем о твоем жалком зрелище, — она махнула рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. — Это не главное. Я знаю, что вы с Доменико были вместе. В Вероне, да? Мило. Короткий роман.

Она произнесла это с такой снисходительностью, словно речь шла о детской шалости.

— Но это было давно. И это прошло. Сейчас он со мной. И я люблю его. Я знаю его с детства, я знаю, что ему нужно. Я сделаю его счастливым. В отличие от тебя, которая видимо, умеет только танцевать и ломать себе и другим жизнь.

Кьяра выпрямилась, ее взгляд стал твердым и требовательным.

— Поэтому я здесь, чтобы сказать тебе одно: отстань от него. Оставь его в покое. У тебя есть твой балет, — она язвительно кивнула в сторону, — и, судя по сегодняшнему, тебе стоит сосредоточиться на нем, если, конечно, у тебя еще осталась карьера. Не мешай нам. Уезжай из Флоренции и не возвращайся.

Слова Кьяры повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. Франческа сидела, принимая каждое унижение, каждую колкость, соглашаясь с ними внутри себя. Да, она провалилась. Да, она позволила эмоциям сломать свой танец. Да, она была виновата.

Но когда Кьяра произнесла это — «он целовал меня» — что-то внутри Франчески щелкнуло. Не боль, а ярость. Холодная, ослепляющая ярость.

Она медленно подняла голову. Слез больше не было. В ее взгляде, обращенном на Кьяру, читалось лишь леденящее презрение.

— Целовал тебя? — ее голос прозвучал тихо, Кьяра невольно замолчала. — Интересно. А он вообще в курсе, что он теперь «с тобой»? Что он твой? Он тебе сам это сказал? Или это только в твоих фантазиях и в твоих интервью для желтой прессы?

Кьяра вспыхнула.

— Как ты смеешь! Он… мы…

— Он что? — Франческа перебила ее, наконец поднимаясь с кресла. Она оперлась на стол, не обращая внимания на боль в ноге.

— Если бы он был твоим, если бы он любил тебя, он бы не прибежал ко мне за кулисы перед вашим свиданием. Он не стоял бы здесь, на коленях, умоляя о прощении. Он не целовал бы меня так, словно от этого поцелуя зависит его жизнь.

Франческа видела, как бледнеет Кьяра, как в ее глазах загорается дикое бешенство. И она позволила себе горькую усмешку.

— Так что не обманывай себя, Кьяра. Ты сидишь в зале и играешь в счастливую пару, а твой мужчина в это время пытается сорвать с меня костюм. Жаль, тебе не удалось это увидеть. Это было очень… показательно.

— Так и знала! — выкрикнула Кьяра, ее голос сорвался на визг. — Я знала, что он тогда куда-то пропал! Он вернулся весь потерянный, а потом просто сбежал! Из-за тебя! Ты все испортила!

Она сделала шаг вперед, ее пальцы сжались в кулаки.

— Ты вообще понимаешь, что делаешь ему только хуже? Я собирала его по кусочкам и вдруг появилась ты! Он был в отчаянии после вашей Вероны! Он рассказывал мне все! Я была рядом, я помогала ему, поддерживала! И у нас все наладилось! Он начал снова улыбаться, работать, жить! Он забыл тебя! Он был счастлив! А ты приехала и все разрушила одним своим ядовитым присутствием!

Франческа слушала, и ее сердце сжималось от боли. Возможно, в словах этой женщины была доля правды и Доменико и правда нашел в ней утешение.

И тогда Кьяра, увидев ее замешательство, нанесла последний, отчаянный удар. Она солгала. От безысходности, от страха потерять то, что так тщательно выстраивала.

— А эта статья… в журнале… — она заговорила спокойнее, в ее глазах мелькнул вызов. — Мы просто умолчали о наших отношениях. Не хотели лишней шумихи. Но мы вместе. Он был со мной. Не раз. И если бы Доменико не испытывал ко мне чувств, он бы этого не делал.

Этой лжи Франческа вынести уже не смогла. Та самая адская ревность, которую когда-то испытывал к ее балету Доменико, теперь хлынула в ней самой.

— Замолчи! — крикнула она так громко, что Кьяра отшатнулась.

Франческа тяжело дышала, глядя на соперницу сверкающими глазами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хватит нести этот бред! Ты ничего не знаешь! Ни о нем, ни о том, что между нами было! Ты просто удобная возможность, плечо, чтобы поплакаться! Он никогда не будет твоим, потому что его сердце разбито и оно до сих пор там со мной.. в Вероне! И никакие твои сказки этого не изменят! Тебе нужны доказательства? — Франческа истерически рассмеялась, указывая на свой распухший, покрасневший от грубых поцелуев рот, на синяк на шее. — Вот они! Любуйся! Это он, твой жених! Всего несколько часов назад! А теперь выйди из моей гримерки!

Кьяра отступила на шаг, но не сдалась. Слезы, которые она так старалась сдержать, наконец прорвались и покатились по ее идеальным щекам.

— Ты не понимаешь! — ее голос сорвался. — Оставь его в покое! Оставь нас! По-хорошему, а то… а то ты сильно пожалеешь!

Угроза прозвучала жалко и неубедительно, отчаяние выдавало ее с головой.

— Хватит угрожать! — Франческа, была на грани срыва. — Не мне надо что-то говорить, а ему! Иди к своему жениху и выясни все! А меня, наконец, оставь в покое! Я уже прогнала его! Я сказала ему убираться! Забирай его, он твой! Мне плевать! Я не хочу вас больше видеть! Ни тебя, ни его!

Она кричала, пытаясь заглушить этой яростью пронзительную боль в ноге и более жгучую боль в душе. Внутри нее все клокотало. Франческа начала мысленно обвинять Доменико.

Это из-за него произошел вывих, это его вина, что она была рассеяна, что позволила его внезапному появлению, и дикой страсти разрушить все, ради чего она работала годами.

Кьяра больше не находила слов, глядя на Франческу ненавидящим взглядом, резко развернулась и, выскочила из гримерки изо всех сил хлопнула дверью.

Тишина, наступившая после ее ухода, была оглушительной. Франческа застыла на месте, а затем ее ноги подкосились. Она рухнула на стул, истерика вырвалась, слезы хлынули градом. Ей было плохо. Физически нога горела огнем. Морально она была полностью разбита.

Сквозь слезы ее взгляд упал на собственное отражение. Заплаканные глаза, размазанный грим, синяк на шее отметина его страсти, его собственности. И ей стало стыдно. Не только перед Кьярой, не перед труппой, а перед самой собой.

Что я наделала…Что я позволила…

Она прокручивала в голове тот момент в гримерке. Его слова, грубые ласки. Ее собственная ответная ярость, не уступающая его. Как она сама отвечала на его поцелуи, забыв обо всем.

Она предала балет. Предала самое святое, что у нее было. Ради чего? Ради минуты животной страсти с мужчиной, который когда-то уже разбил ей сердце и который теперь пришел разрушить остатки.

Я сама виновата, сама не оттолкнула его…

Сколько прошло времени Франческа не знала, но в гримерку постучала Катарина.

— Франческа, это я, Катарина. Открой, пожалуйста. Я не уйду.

Щелкнул замок.

Катарина молча осмотрела ее с ног до головы.

— Всё, точка. Никаких споров, — заявила она твердо, подходя и обнимая Франческу за плечи. — Мы сейчас же вызываем врача. Я уже предупредила администрацию.

— Катарина, не надо, я просто отдохну…

— Молчи. Это приказ. — Катарина говорила мягко, но непреклонно. — Ты не можешь так оставить ногу.

Врач, вызванный в отель, куда разместили труппу, подтвердил растяжение связок и настоятельно рекомендовал покой как минимум на несколько дней. Гастрольный график рушился, но думать об этом сейчас Франческа не могла.

Когда врач ушел, Катарина принесла ей чаю и усадила на кровать в номере.

— Через день мы уезжаем в Верону, — напомнила она, присаживаясь рядом. — Дома станет легче. Твоя мама будет лечить своей заботой, а не вот этим всем…

— Катарина… я…

— Тебе не обязательно говорить, — сразу же сказала Катарина, кладя руку ей на колено. — Но, если хочешь — я слушаю. Без осуждения. Обещаю.

Сначала Франческа лишь качала головой, сжимая пальцы на кружке. Но тихое, ненавязчивое присутствие подруги делало свое дело.

— Он пришел… перед спектаклем, — наконец выдохнула она, глядя в стену. — Доменико. Говорил что-то про извинения, что мучился… Мы начали спорить, кричать… А потом…

Она замолчала, закрыв глаза.

— А потом мы просто… потеряли контроль. Полностью. Ощущение реальности пропало. Я сама не понимала, что творю. Если бы не тот звонок…

Она сглотнула ком в горле.

— Я… у меня до него никого не было, Катарина, а я чуть не занялась сексом с ним в прямо в гримерке…а потом вышла на сцену и опозорилась на весь город. Я предала все, чему училась годами. Ради чего? Ради минуты слабости? Я не могу себе этого простить.

Слезы снова потекли по ее щекам.

Катарина не стала ее перебивать. Выслушала, потом крепко обняла.

— Ты не предала балет, — тихо, но твердо сказала она. — Ты человек. Со своими слабостями, болью и любовью. Ты ошиблась, но это не делает тебя плохой балериной или плохим человеком.

Франческа слушала и ей становилось немного легче. Ее не осуждали. Ее понимали.

Она не сказала ничего о визите Кьяры.

— Спасибо, Катарина, — прошептала она, вытирая слезы. — Что ты есть.

— Всегда, — улыбнулась подруга. — А теперь ложись спать. Завтра будет новый день. И через день нам возвращаться домой.

Домой. Где есть тишина, поддержка и шанс все начать с чистого листа.

Была поздняя ночь, когда в квартире Доменико раздался тихий, но настойчивый стук в дверь. Он не спал, сидя в темноте с бокалом недопитого виски. Каждый раз, закрывая глаза, он видел ее... Франческу, с ее болью, гневом, а потом и той животной страстью, что едва не свела их с ума.

Он открыл дверь.

На пороге стояла Кьяра. Она смотрела на него огромными, полными страдания глазами.

Не говоря ни слова, она шагнула внутрь, захлопнула за собой дверь и остановилась перед ним.

— Я была у нее, — выдохнула Кьяра, и голос ее был хриплым от слез. — Я знаю… все. Твоя ложь мне...

Доменико молчал. Он хотел что-то сказать, оправдаться, но слова застряли в горле комом стыда.

Кьяра подошла к нему вплотную, ее пальцы вцепились в его плечи.

— Я люблю тебя, Доменико, — прошептала она, — Я всегда любила. И я так устала ждать. Устала быть твоим «другом», твоим «утешением». Я вижу, как ты мучаешься. Я видела, как ты сбежал сегодня из театра. Я не могу больше этого выносить.

Она вглядывалась в его лицо.

— Сейчас. Скажи мне сейчас. Выбери. Если ты скажешь, что это она… я уйду. Я исчезну из твоей жизни навсегда. Но если есть хоть капля шанса для нас… Докажи это. Выбери меня. Окончательно. Раз и навсегда.

Она замолчала, затаив дыхание, и ждала ответ. В комнате повисла тишина.

23.

Когда Доменико отрыл дверь, в голове вдруг пронеслась шальная мысль.

Франческа? Это ты…

Черт..

Но он видел Кьяру, она стояла на пороге: бледная. С глазами. В которых можно было увидеть непролитые слезы, она была усталой.

Потом ее монолог, который заставил почувствовать себя последней скотиной. Доменико просто стоял и смотрел на нее молча, да и что он мог сказать?

Да, я сволочь..заставляю страдать двух дорогих мне девушек.

— Поговори со мной Доменико! — громче добавила она. — Я слишком долго молчала, делала вид, что нас всё устраивает. Но так больше нельзя.

Он сел в кресло, опустив взгляд.

— Кьяра… — начал он, но она перебила его.

— Скажи мне честно. — голос был твёрдым. — Ты всё ещё думаешь о ней?

Тишина затянулась. Он не мог солгать.

— Да, — наконец выдохнул он.

В глазах Кьяры отчетливо проглядывалась боль, но она нашла в себе силы и проговорила решительным голосом.

— Тогда зачем ты позволяешь мне быть рядом? — спросила она. — Я тебе не вечная подруга-утешительница, Доменико. Ты знаешь, что я к тебе чувствую!

Он поднялся и подошел к ней ближе, хотел хоть как-то скрасить этот момент, обнять, пожалеть, ему искренне было жаль Кьяру..вернее, он жалел о том, что не может сделать ее счастливой.

— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал он, подбирая слова. — Я много раз говорил тебе… ты дорога мне.

— Так выбери, — почти шёпотом сказала она. — Или я. Или она.

Доменико видел, как дрожит ее подбородок, а руки белеют от напряжения. Девушка, такая сильная и собранная в обычной жизни, сейчас стояла перед ним совершенно разбитой, и он знал, что это все из-за него самого.

В своей голове он лихорадочно прокручивал их общую историю. Детство, потом юность, их помолвку, родителей и общих друзей, работу и общие интересы, их пути были тесно переплетены. Он помнил ее преданность, ее веру в него. Помнил и о том, как уже однажды разбил ей сердце, молодой и амбициозный, он вдруг тогда неожиданно для себя самого осознал, что не может дать всего того, чего она ждала. Его отъезд из города тогда был простым решением, может даже.. побегом. Побегом от ее ожиданий, планов, от давления их родных, от собственного чувства вины за то, что не может полюбить ее так, как она того заслуживала.

И вот история, словно по взмаху какой-то чертовой волшебной палочки, вновь повторялась. Доменико снова стоял перед ней, и снова был виноват.

Я ведь снова подвел тебя..

Он позволил ей надеяться, искал в ее обществе утешение от боли, причиненной другой, и тем самым снова завел их в тупик. Он видел все эти месяц, видел. Но не хотел признавать этого, ее глазах снова разгорелась та самая, давно забытая надежда. Проще было отмахнуться от этого, воспользоваться ситуацией и отвлечься от других своих мыслей. Которые тяготили после расставания с Франческой.

Франческа..

Сквозь поток самообвинений Доменико вновь вспомнил ее. Яростные глаза и ее губы, ответившие ему с такой же дикой и отчаянной страстью. И ее тело, такое хрупкое и такое сильное, откликалось на его прикосновения.

Это как безумие.

Он никогда не испытывал подобного с Кьярой. Но понимал, что после сегодняшнего ничего уже не осталось.

Какие шансы могут быть? Франческа не простит меня..

Она увидела его с другой женщиной, потом он ворвался в ее святилище, устроил дикую сцену ревности, а затем, словно сумасшедший, почти взял ее силой. Это унизило ее, оскорбило.

Франческа никогда его не простит. И если она будет ненавидеть меня..я это заслуживаю..

Что же он мог выбрать сейчас? С одной стороны Кьяра. Близкая, родная, любящая его и быть с ней означало бы обрести покой, это разумный, правильный выбор.

С другой стороны Франческа, его любовь, которая сводила с ума, страсть, которая грозила уничтожить обоих. Этот выбор был бы безумным, разрушительный и абсолютно безнадежный.

Доменико не мог прогнать Кьяру, слишком жестоко, слишком низко, но он и не мог принять ее любовь, потому что вся его сущность, все его мысли принадлежали другой.

— Кьяра... — хрипло и тихо, почти шепотом, он пытался найти слова, которые не ранили бы ее еще сильнее, но понимал, что таких слов нет.

— Я... я не могу...

В глазах, полных надежды, медленно угасала надежда.

Он почувствовал, как сжимается горло.

— Если я скажу «ты», это будет ложь, — сказал он наконец собравшись силами.

Она отвернулась, обхватив себя руками.

— Значит, всё кончено? — её голос дрогнул.

— Нет, — он шагнул ближе. — Дай нам всем время. Я не могу сейчас никого выбирать. Мне нужно понять, кто я сам без всего этого.

Кьяра обернулась и посмотрела в его глаза, словно понять это очередная ложь или он говорит правду.

— Время, — повторила она. — Ты уже однажды ушёл от меня, Доменико. Не думай, что я смогу снова ждать бесконечно.

Может было бы проще, если бы она ушла сама.

— Я не прошу чего-то нереального, но сейчас мне самому надо все обдумать..Что делать со всей этой ситуацией.

Она кивнула, но по её лицу было видно, что слова Доменико её не утешили.

— Хорошо, — сказала холоднее, — Я дам тебе время. Но запомни, я не прощу тебе, пойму, что всё это было зря.

Она ушла быстро, не обернувшись.

Доменико долго стоял в тишине.

Легче не стало.

Чёрт, почему все так?

Доменико пил, пил и думал, сжимая стакан сильнее, чувствуя, как по ладони стекает холодная жидкость и даже не заметил, что опрокинул его.

Он пытался забыть Франческу, но память не слушалась. Перед глазами постоянно всплывали детали их ссоры, её слова, обжигающие и правдивые. Стыд, вина и желание снова сплетались.

Я снова всё испортил.

Франческа, если бы ты знала..Если бы ты могла выслушать...

Мысль позвонить ей пришла первой, он набрал номер Франчески в порыве, но в трубке лишь слышались гудки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она не возьмет трубку.

Увидеть ее было еще сложнее, Доменико не знал ни адреса, где остановилась ее труппа, ни того уехали они или еще в городе. После отчаянных попыток дозвониться в театр и выяснить хоть какую-то полезную информацию, он решил что завтра поедет туда сам лично.

Но оставался еще один вариант, бумага и слова, он решил что напишет Франческе письмо.

Подойдя к строму старому письменному столу Франческо взял лист белой бумаги и ручку. Мысли именно в тот момент не шли в голову,

А достаточно ли будет простых извинений? Прости меня..я дурак..

Долгое время он просто сидел, глядя на чистый лист, пытаясь собрать в кучу мысли и чувства. Начал писать, медленно, подбирая каждое слово, но мысли не слушались, а слова путались:

«Франческа,

Я понимаю, что, скорее всего, ты его сразу выбросишь. И будешь права.

Просто я не могу больше молчать. Не могу так жить.

Мне так стыдно за все. Особенно за то, что произошло в гримерке, ведь я пришел не за этим, верь мне. Хотел только сказать, как виноват. Потом увидел тебя…и будто это был уже не я.. будто кто-то другой. Меня накрыла ревность и я повел себя.. как скотина.

Прости, что испортил «твой вечер», твой балет. У меня нет права просить тебя забыть и дать шанс..

И я не буду просить простить меня, потому что не заслуживаю тебя.. Просто хочу, чтобы ты знала, ты навсегда в моем сердце и все что между нами было..

Ты самая прекрасная девушка и я хочу чтобы ты была счастлива, поэтому больше не побеспокою тебя. Просто… мне нужно сказать это.. пускай не лично.

Прости.»

Д.

Доменико перечитал написанное. Слова казались жалким оправданием. Он не знал адреса ее гостиницы, поэтому конверт подписал и позже отправил на домашний адрес в Вероне. Он знал, что она скоро уезжает и может быть, письмо придет уже после или вообще она просто выбросит его, не распечатывая.

Сначала время тянулось ужасно медленно, Доменико ловил себя на том, что всё время тянется к телефону — вдруг сообщение, звонок. Каждый раз, когда на экране вспыхивало уведомление, он замирал в ожидании, а потом накрывало разочарование.

Она не прочла письмо? Выбросила или разорвала..

Молчание Франчески было почти физическим. Оно давило на виски, звучало громче любых слов.

Потом боль притупилась и дни слились в один серый и унылый. Доменико снова ушел с головой в работу, только она спасала: чертил планы, разговаривал с клиентами, но всё будто через стекло. Как будто это был не он, а кто-то другой.

Постоянно прокручивал в голове различные варианты, почему она молчит.

Сначала время тянулось ужасно медленно, Доменико ловил себя на том, что всё время тянется к телефону — вдруг сообщение, звонок. Каждый раз, когда на экране вспыхивало уведомление, он замирал в ожидании, а потом накрывало разочарование.

Она не прочла письмо? Выбросила или разорвала..

Молчание Франчески было почти физическим. Оно давило на виски, звучало громче любых слов.

Потом боль притупилась и дни слились в один серый и унылый. Доменико снова ушел с головой в работу, только она спасала: чертил планы, разговаривал с клиентами, но всё будто через стекло. Как будто это был не он, а кто-то другой.

Постоянно прокручивал в голове различные варианты, почему она молчит.

Он даже на другой день после их встречи приехал в театр с цветами и хотел хотя бы оставить их там для нее.

Цветы. Как банально.

Помнил, как стоял у прилавка, выбирал самые красивые белые лилии, те самые, которые когда-то дарил ей при первой встрече. Тогда она улыбалась, глаза сияли.

Доменико принес их с запиской: «Прости меня». Он боялся, что, увидев его, она даже не взглянет ни на него, ни на цветы. Но администратор сказал, что в театре нет никакой Франчески, возможно танцоры и труппа уже уехали. Тогда Доменико не мог смотреть на эти несчастные лилии и просто оставил их там.

В последнее ремя как-то все изменилось. С Кьярой они стали общаться намного меньше привычного. Не то чтобы она совсем перестала с ним разговаривать, они всё ещё виделись на работе, обсуждали проекты, но отношения стали другими.

Кьяра уже не заезжала к нему после офиса просто так, не писала сообщений поздно вечером, как раньше. Теперь она держалась холоднее, словно поставила между ними некую границу.

Доменико замечал это и понимал, что в каком-то смысле это правильно, и ей так должно быть было легче. Её улыбки стали более сдержанными, разговоры какими-то короткими. Кьяра всё так же оставалась частью команды, помогала с заказами, но исчезла та лёгкость и флирт, которые раньше присутствовали между ними.

Ему было даже неловко, ведь не хотел её обижать, а еще Доменико чувствовал и облегчение и наконец мог спокойно разобраться в себе.

Никакого ответа от Франчески не было, и он смирился. Вновь потерял все..свой шанс и все что еще могло бы быть у них.

24.

Верона и родительский дом для Франчески был больше похоже на клетку. Прошла уже неделя, а нога все еще болела. Не так остро, как в первый день, но достаточно, чтобы напоминать: ты сломана. Она ходила по дому, опираясь на здоровую ногу, и злилась. Злилась на себя, на боль, на эту вынужденную неподвижность.

Ее мир, обычно шумный и живой, сжался до размеров дивана и окна, за которым шла обычная жизнь. Она знала, что в театре идут репетиции без нее. Мама старалась не говорить при ней по телефону, но Франческа все равно улавливала обрывки: «...да, нога... нет, еще не знаем сколько...». Каждый такой обрывок больно колол в сердце. Вот так легко тебя могут заменить. Сначала в спектакле, потом и вообще.

Она чувствовала, как тело подводит. Мышцы, которые всегда слушались, стали вялыми. Она ловила себя на том, что боится даже немного наступить на больную ногу. Это было хуже всего, ощущение, что ты теряешь контроль над тем, что всегда было твоей силой.

Мама, конечно, пыталась помочь. Находилась рядом, кормила, поила.

— Не переживай, дочка, заживет, — говорила она, гладя Франческу по голове. — Главное, не торопись.

Франческа не могла не торопиться, каждый день без тренировок словно отбрасывал ее назад.

В конце концов, терпение лопнуло.

Все.., я еду к другому врачу

.

В кабинете врача пахло лекарствами и строгостью, доктор Мартини, человек в возрасте, который видел за много лет практики немало травмированных артистов, молча осматривал ее лодыжку. Нажимал в разных местах, а Франческа только молча стискивала зубы.

— Ну, Франческа, — вздохнул он наконец. — Тут дело серьезное, ты запустила ногу. Видно, что нагрузку давала, когда вообще нельзя было.

Она промолчала.

Что ему сказать?

Что я пыталась заглушить душевную боль физической?

— Доктор, мне бы побыстрее... мне танцевать надо...

— Забудь про танцы, — отрезал он, но не зло, а снисходительно похлопав её по плечу. — Сначала лечение. Воспаление сильное. Покой, лед, лекарства. И никаких репетиций, поняла?

Все сжалось в комок внутри.

— А я... смогу? — выдохнула она, глядя на него почти умоляюще.

Он посмотрел и серьезно добавил.

— Слушай сюда. Ты не первая и не последняя. Кости целы, связки заживут. Но если сейчас начнешь прыгать, заработаешь еще большую травму, и тогда вообще про сцену можно забыть. Месяц, возможно, полтора. И все по моим правилам. Запасись терпением и все получится.

Обязательно..

Выйдя от врача, она прислонилась к стене в коридоре.

Месяц, полтора..

Это звучало как вечность. Но в его словах была и четкая инструкция к действию. Не туманные надежды, а конкретный план действий: лечение и потом реабилитация.

Она глубоко вздохнула. Да, это был провал. Да, это надолго. Но это был хоть какой-то путь вперед. Маленькими, медленными шагами. Но вперед.

Но была и еще одна боль, которая мучала Франческу все последующие недели, это воспоминания о Флоренции и Доменико, теперь эта боль стала тупой, привычной тяжестью где-то внутри.

Дни состояли из одних и тех же ритуалов: лекарства, лечебные ритуалы и скучные упражнения. Она завела блокнот и каждый день записывала туда свои ощущения о больной ноге: болит, не болит, меньше болит.

Мысли о Доменико стали чем-то вроде запретного плода, потому что если начать, то уже не остановишься. Иногда в голову пробирался обрывок его голоса или тепло его рук. Франческа в такие моменты пыталась сбросить временное наваждение и отвлечься на что угодно.

Не сейчас..не думай о нем..

Она старалась не думать ни о нем, ни о его девушке… Кьяре.

Франческа просыпалась утро за утром и снова брала себя в руки. Она не позволяла себе раскисать и жалеть себя.

Все это временно..я вернусь..

Мне надо встать на ноги. А все остальное..подождет..

Франческа вдруг ясно поняла, что осталась без всего. Не то, чтобы одна, с ней были родные. подруги звонили. Но главные её опоры рухнули. Это сцена, пускай временно, но всё равно больно. А Доменико... Мысли о нём причиняли боль.

Как-то раз Франческа сидела на кухне и смотрела, как мама готовит ужин.

— Знаешь, мам, — вдруг вырвалось у неё, — это я во всём виновата.

Мама отвлеклась от готовки и взглянула на нее удивленно.

— В чём это ты виновата?

— Ну... я же знала, что ничего не выйдет с ним. Но... я ведь до сих пор люблю... И там, во Флоренции... Я могла просто развернуться и уйти. А я не ушла. И из-за этого... — она мотнула головой в сторону больной ноги.

Говорила ровным голосом, а внутри вновь закипала злость на себя. Любовь должна делать сильнее, а её любовь к Доменико только всё испортила и усложнила.

В тот же день пришло письмо. Мама взяла конверт, на нем красовалась флорентийская печать, мужской почерк, и у неё ёкнуло сердце. Она поднялась к себе в комнату, села на кровать и вскрыла конверт. Читала и слезы предательски подступали. Парень писал просто, без красивых слов, видно было, что ему самому очень плохо и стыдно.

Мама тяжело вздохнула, сложила письмо и сунула его в ящик комода, подальше от посторонних глаз.

Нет..Не сейчас, надо дать ей время.. Дочь и так вся ушла в себя, корит за каждый шаг. Это письмо, даже если в нём правда и Доменико раскаивается, опять всё перевернёт. Опять будут слёзы, бессонные ночи, а ей сейчас надо восстанавливаться.

Пусть сначала встанет на ноги, разберётся с балетом, придёт в себя. А там уже будет видно, нужно ли ей это..

Она поступила жёстко, но по-другому было нельзя. Решение было принято, письмо подождёт.

Сначала всё шло туго и Франческа просыпалась по утрам с ощущением, что её ноги как ватные. Первые недели она заставляла себя идти на занятия почти насильно, каждый шаг был борьбой с самой собой.

Но всё изменилось, когда она встретила Джулио: немолодого и энергичного физиотерапевта.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Если хочешь вернуться на сцену — забудь про жалость к себе. Это будет больно. Очень. Но ты справишься.

Он не позволял ей лениться. Каждое упражнение выполнялось до конца, пока ноги не дрожали. Он был строгим, иногда почти грубым, но никогда не унижал. Но он верил в неё и Франческа вдруг поймала себя на мысли, что ей хочется оправдать эту веру. С каждым днём она чувствовала, как возвращается сила, а вместе с ней и уверенность.

Иногда после занятий они оставались разговаривать, Джулио как оказалось не только был тренером, но и хорошим слушателем. Франческа делилась с ним переживаниями и опасениями по поводу своего возвращения в балет.

— Знаешь, — сказал он однажды, —ты молодая, сильная и целеустремленная, ты сможешь все..

Франческа поняла, что ей необходимо двигаться только вперед, небольшими шажками к поставленной цели.

На очередной тренировке она сделала все элементы без ошибок и удивилась сама себе. Джулио одобрительно кивнул.

— Вот так. Это уже балерина, а не девчонка, которая себя жалеет.

Франческа улыбнулась, впервые за долгое время по-настоящему легко.

Тренировки отнимали почти все свободное время, но Франческа все-таки смогла выбраться и встретиться со своей подругой по театру. Они сидели с Катариной в маленьком кафе на тихой улочке Вероны, солнце приветливо освещало столики.

— Ты не представляешь, как я скучала! — Катарина, обнимая Франческу так крепко, что та едва не пролила свой кофе.

— Я тоже, — улыбнулась Франческа. — Ты выглядишь отлично. Гастроли пошли тебе на пользу.

— Гастроли — это ад, — закатила глаза Катарина, но тут же рассмеялась. — Но я счастлива, что смогла танцевать на сценах Милана, Рима и даже Неаполя!

Они болтали, вспоминая смешные случаи из театра, Франческа смеялась от души.

— А ты? — наконец спросила Катарина мягко. — Как ты сама?

Франческа чуть опустила глаза.

— Почти восстановилась. Мой тренер, просто чудо. Строгий, но терпеливый. Иногда мне кажется, что он верит в меня больше, чем я сама в себя. И знаешь… — она сделала паузу и улыбнулась. — Я снова мечтаю вернуться в театр.

— Вот это да! — глаза Катарина засветились. — Я так хочу снова танцевать с тобой!

Они замолчали, радуясь тому, что возможно все вернуть.

— А как с ним? — осторожно спросила Катарина.

Франческа поняла, кого она имеет в виду и, вздохнула.

— Однажды он пытался позвонить, — тихо сказала она. — Но я не ответила. С тех пор..тишина.

— И ты… как ты себя чувствуешь?

— Спокойнее, чем раньше, — Франческа посмотрела на улицу. — Я много думала о нашей последней встрече. И, знаешь..я уже не злюсь, где-то даже простила его. И… — она слабо усмехнулась. — И желаю ему счастья. С Кьярой..наверное.

— А ты уверена, что он с ней? — Катарина склонила голову набок.

— Не знаю, — призналась Франческа. — Но думаю, да. Они вместе работали, и… ну, ты видела ее на фото.

Катарина покачала головой.

— Не верю, что он разлюбил тебя. Просто не верю.

Франческа вздохнула. Её сердце болезненно сжалось, но уже не так, как раньше.

— Не будем гадать, — только и сказала она, делая глоток остывшего кофе.

Катарина улыбнулась и коснулась её руки.

— Главное — вернись на сцену. А там дальше видно будет.

Она верила, что достигнет своей цели чего бы ей это не стоило.

Они ещё немного сидели в кафе, обсуждая последние новости из театра, и вдруг Катарина, предложила.

— Слушай, а хочешь секрет? — в её посмотрела на подругу.

— Через три дня у нас закрытый прогон новой постановки. — Катарина заговорила почти шёпотом, будто боялась, что их подслушают. — Репетиция генеральная, но публики осоо не будет, пара человек из прессы. И… я могу провести тебя за кулисы.

Франческа замерла, чувствуя, как сердце внезапно забилось быстрей.

— Ты думаешь, это хорошая идея? — она сама не знала, чего боится больше: снова вдохнуть запах сцены или понять, что уже не принадлежит этому миру.

— Я думаю, что тебе нужно это сделать, — уверенно сказала Катарина. — Ты так долго была вдали от театра, что уже сама не помнишь, зачем всё это начинала. Приходи, почувствуешь энергию, музыку… и вспомнишь, что значит быть живой.

Франческа молчала, потом медленно кивнула.

— Хорошо. Я приду.

— Вот и отлично! — обрадовалась Катарина. — Я напишу тебе время. И, Франческа… — она улыбнулась мягко. — Не бойся. Ты будешь на сцене.

Франческа шла домой и чувствовала странную смесь тревоги и предвкушения. Она словно снова стояла на пороге важного решения, как когда-то, перед первым выходом на сцену. В груди было тяжело и одновременно волнительно.

Может, это и есть мой шанс? Вернуться. И начать всё сначала.

Франческа сидела на кухне, легкий свет лампы создавал приятный глазам полумрак.

— Мам, — тихо сказала она, глядя на нее. — Знаешь… я, кажется, даже простила его.

Мама повернулась и удивлённо подняла брови.

— Простила?

— Да, — Франческа слабо улыбнулась. — Не для него, это ради меня самой. Я понимаю, что всё, что случилось, уже в прошлом. Да..любовь не ушла…но пускай она останется в моих воспоминаниях.

Мама села рядом, положила ладонь на её руку.

— Ты очень сильная, — сказала она. — Я горжусь тобой.

Франческа пожала плечами, пытаясь улыбнуться.

— Я не сильная. Просто… устала бороться с собой.

Мама кивнула и замолчала. А потом, уже позже, когда Франческа ушла в свою комнату, она открыла ящик комода, достала аккуратно сложенное письмо.

Она долго смотрела на него, словно взвешивала что-то важное.

— Может, ей нужно знать… — тихо проговорила она, сама себе.

Но потом, вздохнув, положила письмо обратно в ящик.

— Или оставить все как есть, — решила она. — Ей и так тяжело.

25.

Доменико сидел за рабочим столом и рассеянно перекладывал чертежи. День тянулся ужасно долго, он устал и уже собирался выключить компьютер, когда телефон неожиданно завибрировал. На экране возник незнакомый номер.

Брать или нет?

Но, все же ответил.

— Алло?

— Синьор Доменико..это мама Франчески..Роси — женский голос звучал мягко, но в нем было напряжение.

Сердце Доменико больно дернулось.

— Синьора Роси? — он резко выпрямился, его будто ударило током. — Что-то с Франческой? Всё в порядке? — слова вырвались слишком быстро, почти на одном дыхании.

— Да.. но уже всё хорошо, — поспешила она успокоить его. — Не волнуйтесь, ничего плохого не случилось.

Он шумно выдохнул, но тревога не ушла, и теперь Доменико волновался ещё сильнее.

— Тогда… почему вы звоните? — спросил он осторожно.

Повисла пауза. Он слышал только собственное сердце и ждал ответ.

— Мне кажется, нам нужно поговорить, — сказала она наконец. — Но не по телефону. Можем встретиться во Флоренции?

Доменико замолчал. Внутри всё перевернулось.

Встреча с матерью Франчески?

Зачем?

Что она собирается мне сказать?

— Конечно, — произнёс он после короткой паузы. Голос был тихим. — Скажите, где и когда.

Они договорились о месте. Когда звонок оборвался, Доменико с трудом верил в то, что этот разговор ему не приснился.

Может это судьба? О чем таком она хочет поговорить?

Он провёл рукой по лицу и встал, но работать уже не мог. Мысли путались.

Знает ли мама Франчески о том, что произошло между нами?

Знает ли Франческа об этом звонке? Может..это она попросила ее позвонить

Доменико был настолько взволнован, что строил самые невероятные версии предстоящей встречи.

Франческа шла по длинному коридору театра. Стены, знакомые до боли, казалось, хранили память прошлого: её смех, крики педагогов, топот балетных туфель. Знакомый запах будто ударил её в грудь, остановил на секунду.

Она глубоко вдохнула и медленно пошла дальше. Сердце колотилось, как перед премьерой.

Когда Франческа тихо вошла в зал, там было почти пусто, несколько рабочих настраивали свет и проверяли механизмы сцены. Все выглядело так, будто сцена ждала ее возвращения.

Франческа медленно подошла ближе.

— Синьорина, вы готовы? — раздался позади голос нового тренера.

Она обернулась, улыбнулась.

— Сегодня я просто посмотрю, — сказала она тихо. — Хочу всё вспомнить.

Тренер кивнул и отошёл, оставив её наедине со сценой.

Франческа поднялась по ступеням, оказалась на деревянном полу и остановилась. В зале было тихо. Она сделала несколько медленных шагов к центру сцены и вдруг почувствовала, как к горлу подступает ком.

Она стояла там, где мечтала стоять последние месяцы, и не могла сдержать улыбки. Всё это время, пока она мучилась от боли, пока делала бесконечные упражнения, чтобы снова научиться нормально двигаться, её поддерживала только мысль о том, что однажды она вернётся сюда.

Теперь я вернулась.

Франческа едва сдерживала подступившие слезы.

Добро пожаловать домой..

Она присела в партер, наблюдая за тем, как на сцене начинают репетировать другие артисты. Сердце колотилось всё сильнее, так что ей хотелось вскочить, встать рядом, танцевать вместе с ними.

Скоро..

Скоро я буду там..

Франческа почувствовала не просто надежду, а уверенность. Она вернётся на сцену. Неважно, сколько придётся работать и сколько сил уйдёт на восстановление.

— Спасибо, что приехали, — пробормотал Доменико. Они с синьорой Роси сидели в тихой, уютной кофейне на берегу Арно.

— Я должна была, пока Франчески нет дома, лучшего момента точно не будет — проговорила тихо. — Давайте без этих церемоний. Скажите прямо, что вы чувствуете к моей дочери?

Он замялся и уставился в свою чашку.

— Я… я очень сильно её обидел. Это главное, что я понимаю.

— Это я и сама вижу, — не дала ему спуску мама Франчески. — Я спрашиваю про ваши чувства? Они ещё есть?

— Я получила ваше письмо. — она внимательно посмотрела на Доменико.

Он резко поднял на нее глаза, в которых читались и боль, и понимание.

— Испугалась, — призналась она в отчаянии. — После всего, что случилось… ее сломало не только..еще падение. Франческа повредила ногу и месяцы восстанавливалась, училась ходить заново, плакала от боли и отчаяния по ночам. И сейчас у нее появился шанс все вернуть. Она снова мечтает о сцене. И я не могла рисковать, что ваше письмо, каким бы искренним оно ни было, снова собьет ее с пути.

Она рассказала ему всё. О бесконечных упражнениях, о блокноте, где дочь ежедневно отмечала малейший прогресс, о страхе, что карьера закончена.

Доменико слушал, и его лицо становилось все бледнее. Он представлял ее: сильную, гордую Франческу, беспомощной и отчаявшейся. И понял, что стал причиной этого ужаса. Доменико вдруг показался сам себе жалким эгоистом.

Он посмотрел на ее мать уставшую, но полную решимости защитить свою дочь. И понял, что самое честное и правильное, что он может сейчас сделать, это солгать. Отступить. Навсегда.

Он сделал глубокий вдох и поднял на нее пустой взгляд.

— Вы правильно сделали, что не отдали письмо, синьора Роси. И… вы ошиблись насчет моих чувств. Все это уже в прошлом. Да, мне было жаль, да, мне было стыдно. Но это все в прошлом. Ничего больше.

Он говорил ровным, монотонным голосом, глядя куда-то мимо нее.

— Франческа заслуживает быть счастливой. И ее счастье это сцена. Я искренне желаю ей вернуться и танцевать так, как она умеет или даже лучше, чем раньше. И я не буду больше мешать ей. Обещаю вам это.

Синьора Роси смотрела на него внимательно, пытаясь разглядеть обман. Но он был слишком хорошим актером в тот момент, Доменико признавал свое поражение.

— Я поняла, — наконец сказала она, поднимаясь. — Раз так..Спасибо за честность. И… удачи вам, Доменико.

— И вам, синьора. И… передавайте Франческе, что я желаю ей удачи. Или знаете, ничего не говорите ей..не нужно беспокоить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они попрощались и она ушла, чувствуя странную смесь облегчения и грусти. Доменико остался сидеть за столом, смотря в стену и понимая, что только что добровольно похоронил последнюю надежду в своей жизни.

Так правильно..я знаю, тебе так будет лучше..Моя любовь..

Синьора Роси ехала обратно в Верону и думала, что-то в его словах не сходилось

.

Слишком уж гладко он всё это сказал.. неужели чувства прошли?

Сначала Доменико был настоящий, видно было, что ему больно, а потом вдруг закрылся.

Нет, я не верю ему. Он явно соврал. Но зачем?

И тут её осенило. Он соврал не для того, чтобы её обмануть, а чтобы... просто отпустить. Понял, что сейчас Франческе нужна не его любовь, а её жизнь.

От этой мысли она взглянула на Доменико иначе: не как на негодяя, который всё испортил, а как на потерянного человека, который смог на что-то решиться. И она решила помолчать. Так как рассказать дочери об этой встрече значило бы вновь ворошить прошлое.

Пусть Франческа сама выбирает.. чего она хочет.

Доменико сидел дома и не мог прийти в себя. В голове его была неразбериха.

Он всё это время думал, что Франческа получила его письмо и просто проигнорировала. Что это был ее выбор, а оказалось... она его даже не читала. Она его не игнорировала, а просто была занята более важным делом. Она заново собирала себя по кусочкам.

Он представил её не на сцене, а дома, одинокую и потерянную. И все это из-за него. Из-за их дурацкого недоразумения и их ссоры перед спектаклем. Он отнял у неё не один вечер, а месяцы работы. Лишил самого главного.

И до него дошло: его желание объясниться, его письма, это был ужасный эгоизм. Ей было не до него. Ей нужно было лечиться.

И он понял, что её мать поступила правильно, не отдавать то письмо было лучшим, что можно было сделать.

Так лучше.

Она не видела письма.

И не увидит.

Она должна вернуться на сцену.

Должна танцевать.

Всё остальное неважно.

Он отказывался от своих чувств. Не потому что они прошли, как раз наоборот, потому что Доменико желал ей покоя и счастья. Именно этой «ложью» он хотел искупить свою вину перед Франческой.

Франческа сидела и листала какой-то журнал, пытаясь занять себя хоть чем-то.

— Франческа, ты сидишь? — голос Катарины в трубке звучал взволнованно. — Место освободилось! С понедельника можешь выходить!

Франческа замерла с чашкой чая в руке.

— Правда? Точно? — выдохнула она, и сердце заколотилось быстрее.

— Абсолютно! Все договорились. Реабилитация твоя не прошла даром, они видят, что ты работаешь над собой. Так что готовься!

Франческа расхохоталась, она была счастлива.

— Катарина, я не знаю, что бы без тебя делала! Спасибо тебе огромное! Это лучшая новость за последние месяцы!

Она бросила трубку и буквально влетела на кухню, где мама занималась делами.

— Мам! — Франческа практически прыгала от радости. — Меня берут обратно! С понедельника!

Лицо матери расплылось в улыбке.

— Ну наконец-то! Я так и знала, что у тебя всё получится! — она обняла дочь крепко-крепко. — Видишь, а ты переживала. Надо праздновать!

— Да уж, — Франческа всё ещё не могла успокоиться и пританцовывала на месте. — Надо же, как всё получилось. Я думала, что не смогу вытерпеть..

— Значит, так и должно было случиться, — мама обняла дочь. — Давай сообщим родным, мы все переживали за тебя.

Франческа кивнула и побежала за телефоном, чувствуя, как внутри всё поёт. Наконец-то жизнь возвращается в нормальное русло.

26.

Берут обратно..

Я смогла..

Франческа тихо повторяла про себя и губы сами собой складывались в улыбку.

Она вспомнила все. Через что ей пришло пройти. Ту боль, которая не отпускала ни днём, ни ночью. Ощущение, что ты провалился в какую-то яму и никогда из неё не выберешься. Как она злилась на себя, на свою беспомощность, на эту дурацкую случайность.

Потом были месяцы упрямой, упорной работы. Эти невыносимые монотонные упражнения, которые приходилось делать через «не могу». Дни, когда казалось, что лучше не становится и хотелось всё бросить, но она не бросала. Каждый день, шаг за шагом, заставляла себя заниматься.

— Сколько же всего пришлось перетерпеть, — прошептала она, глядя на свою ногу.

Франческа вспомнила, как тайком плакала в подушку, чтобы мама не слышала. Как завидовала девушкам из своей труппы, которые продолжали репетировать без неё. Стыдно было признаться…даже Катарине. Как боялась, что её место уже никогда не дождется ее.

Я дождалась.

Случай выпал. Место освободилось.

И я готова его занять.

Она думала, что уже не та растерянная, несчастная Франческа, которая уезжала из Флоренции с разбитым сердцем и больной ногой. А другая, более сильная, более упрямая, более ценящая то, что имеет.

Я не упущу этот шанс.

Ни за что.

И больше не позволю никому и ничему встать между мной и тем, что люблю больше жизни.

И никакие прошлые ошибки мне не помешают.

Только танец.

Только сцена.

Франческа встала и потянулась, чувствуя, как по телу разливается решимость.

С понедельника начинается новая жизнь.

И на этот раз всё будет по-другому.

Доменико был в своем офисе, перечитывая электронное письмо. Потом ещё раз. Уголки его губ непроизвольно ползли вверх.

— Получили, — он произнёс вслух, хотя в кабинете никого не было. — Мы получили этот проект.

Речь шла о реставрации исторического здания в Вене. Не просто работа, а знак высочайшего доверия, это и была та самая возможность, о которой он годами мечтал, но боялся даже вслух произнести. Выйти на новый уровень, заявить о себе громче.

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула Кьяра.

— Я слышала, пришёл ответ? — в её голосе звенело нетерпение.

Он молча развернул монитор, позволяя ей прочитать письмо. Её глаза загорелись.

— Доменико! Это же фантастика! — она всплеснула руками. — Это именно то, о чём ты говорил! Настоящий прорыв!

— Да, — он улыбнулся её искренней радости. — Это... огромная работа. И огромная ответственность.

— И огромные перспективы, — тут же добавила Кьяра, подходя ближе и опираясь на край стола. — Это же не просто контракт. Это твой билет на международный уровень. После такого о тебе заговорят везде.

Она смотрела на него сияющими глазами, но в её взгляде читалось не только восхищение, но и деловой расчёт. Кьяра всегда умела видеть возможности.

— Только вот... — Доменико откинулся на спинку кресла, и его улыбка потухла. — Это же Вена. Надолго. На несколько месяцев, как минимум. Возможно, на год. Нужно будет переезжать, организовывать там всё с нуля...Это будет нелегко. И как оставить офис?

Он замолчал, глядя в окно. Мысль о переезде, которая ещё утром казалась такой далёкой и теоретической, вдруг стала осязаемой и очень сложной.

— Ну и что? — Кьяра пожала плечами, как будто речь шла о поездке на пару дней в выходные. — Это того стоит. И я скажу еще миллион раз..стоит! Я помогу с организацией. Я уже думаю, кого можно подключить здесь, чтобы всё было под контролем. И... — она сделала небольшую паузу, — я готова поехать с тобой. Если захочешь, конечно. Мои проекты тоже можно вести удалённо. Доменико, подумай, ты заслужил этот проект..мы заслужили.

Она произнесла это легко, но в её словах вновь был намёк на нечто большее. На готовность строить не только бизнес, но и жизнь. Вместе. В новой стране. Кьяра не требовала больше ответ. Она дала ему время самому принять решение.

Доменико посмотрел на неё, довольную и воодушевленную идеей переезда. Она была права — это был шанс, выпадающий раз в жизни. Шанс, ради которого стоит рискнуть, сменить обстановку, бросить все силы.

— Да, —Доменико улыбнулся сдержанно. — Ты права. Это огромный шанс. Надо будет всё обдумать, просчитать... Принять решение.

Он снова повернулся к монитору, к тому письму, которое меняло всё. Радость от победы смешивалась с лёгкой тревогой и грустью.

Отъезд... Далёкая страна...

Это именно то, чего я хотел?

Так почему же не радуюсь?

Возвращение в театр было похоже на глоток свежего воздуха после долгого затворничества. Первые дни Франческа занималась с опаской, прислушиваясь к каждому сигналу своего тела. Но мышцы помнили всё. Постепенно скованность уходила, уступая место радости движения.

— Франческа, смотришься великолепно! — хвалили её оба тренера по реабилитации и балету, наблюдая за её старанием. — Работа не прошла даром. Ты стала сильнее, плие и пируэт лучше, чем до травмы.

Она ловила их слова и улыбалась, чувствуя прилив гордости.

Я делала это..сама.

Франческа была благодарна тренерам, Катарине, Маме и всем, кто поддерживал все эти тяжелые месяцы.

И только по вечерам, когда тело ныло от усталости, а ум должен был отдыхать, в голову лезли навязчивые мысли. Она вспоминала Доменико и скучала. Одергивала себя каждый раз за эту слабость, но скучала.

Однажды, помогая маме разбирать комод, Франческа наткнулась на стопку белья, а под ним незнакомый конверт, как будто специально положенный на самое дно. Печать Флоренции и ее имя. Она нетерпеливо раскрыла конверт и оттуда выпал сложенный в несколько раз листок бумаги. Франческа с трепетом развернула листок и не поверила своим глазам.

Доменико.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его почерк.

Сердце ёкнуло, потом заколотилось с бешеной скоростью. Она замерла с конвертом в руках, не в силах пошевелиться.

— Мам? — голос её дрогнул. — Что это? Почему оно здесь?

Мама обернулась, увидела конверт в руках дочери, и изменилась в лице. Она молча подошла, взяла письмо, потом посмотрела на Франческу.

— Я не отдала его тебе тогда. Не смогла.

— Почему? — прошептала Франческа, чувствуя, как внутри всё замирает. — Это же... он писал мне. Почему ты решила за меня?

— Прости..потому что ты была сломлена! — голос матери дрогнул. — И физически, и морально. Ты была сломлена, едва на ногах стояла, плакала от бессилия. А это... — она мотнула головой в сторону письма, — это был бы ещё один удар. Или... ложная надежда. Я не знаю всей истории и что между вами произошло во время твоего визита во Флоренцию, но я видела, как он на тебя действует. Я боялась, что ты бросишь всё и побежишь обратно, не думая о последствиях.

Она положила руку на плечо дочери.

— Я хотела, чтобы ты выздоровела. Чтобы ты сама, без его слов, без этого... давления, поняла, чего хочешь. От балета. От жизни. Решение должно было быть только твоим, а не под влиянием его писем.

Франческа смотрела то на мать, то на конверт. Гнев, обида, любопытство, всё смешалось внутри.

— Ты не имела права, — выдохнула она, но уже без прежней силы.

— Знаю..прости, ты мой ребенок — тихо согласилась София. — Может, и не имела. Но я сделала так, как считала нужным, чтобы защитить тебя. Письмо тут. Читай или не читай, теперь это только твой выбор.

Она вышла из комнаты, оставив Франческу наедине с письмом и тяжелых, болезненных мыслях.

Величественная Арена ди Верона, была залита светом прожекторов. Гул затихающего зала, первые аккорды музыки. И она, в центре всего этого. Снова.

Франческа впервые после своей травмы вновь вышла на сцену. Она танцевала и каждое движение было выстрадано, вымучено, выточено до совершенства. Она ловила восхищённые взгляды зрителей, чувствовала энергию партнёра и понимала, она вернулась. Это выступление, это был ее новый, пускай и небольшой, триумф, её победа над болью, страхом и собственными слабостями.

Впереди предстояло еще много работы, но сейчас Франческа улыбалась, ловя ритм. Единственная мысль, которая не давала покоя, это письмо Доменико. Она так и не открыла его, испугалась. И теперь, в самый счастливый момент, её грызло странное чувство упущенной возможности. Мама, конечно, хотела как лучше. Но это было

её

письмо.

Её

жизнь.

Выступление закончилось под гром оваций. Франческа кланялась, ловя дыхание, и сердце её выпрыгивало из груди. К ней подбежали с огромным букетом. Белые лилии.

И всё остановилось.

Аромат цветов ударил в нос, и память отбросила её назад.

Тогда, после её первого большого выступления, в гримерку тоже принесли скромный букет таких же лилий. С запиской.

А потом появился ты..Доменико.

Ты ждал. Смущённый, с таким обожанием во взгляде, что у меня перехватило дыхание.

Франческа прижала цветы к груди, чувствуя волнение. Сомнений не осталось. Она не могла больше молчать.

Вернувшись в гримерку, ещё в пачке, с размазанным гримом, она достала из сумки тот самый, смятый конверт. Руки дрожали, когда вытаскивала листок с письмом.

Франческа прочла его. Прочла эти простые, такие простые и правильные слова, полные стыда и раскаяния. И поняла, что ждала именно этого. Тихой человеческой искренности.

Не думая о последствиях, не советуясь с мамой или с подругой, она схватила телефон. Франческа не стала писать длинное письмо. Просто набрала короткое сообщение на тот старый номер, который так и не решалась удалить.

«Спасибо за лилии. Тогда и сейчас. Прочитала твоё письмо. Давай поговорим. Ф.»

Она отправила его и, выдохнув, опустила телефон на стол. Теперь оставалось только ждать. Но даже само это решение, сделать шаг навстречу, уже согревало её изнутри сильнее, чем любые овации.

Это правильно.

27.

Доменико устало разглядывал карту, которая висела на стене, на ней красным маркером была обведена Вена. Решение было принято, он уедет. На полгода, а может, и больше.

Мысль о переезде назревала давно, новый офис, новые клиенты, свежий глоток воздуха во всех смыслах. Ему казалось, что перемена места может помочь, наконец вырваться из замкнутого круга: работа, дом, мысли о Франческе.

Доменико несколько раз прокручивал в голове разговор с Кьярой, после вчерашней новости о перспективном проекте, она снова ожила: смеялась, предлагала идеи, строила планы. Ему нравилось их легкое, в последнее время, общение.

Вечером он позвонил Кьяре.

— Кьяра, можем встретиться? Нужно поговорить.

Они встретились в небольшом кафе, где обычно обсуждали проекты.

— Что-то случилось? — настороженно спросила она, снимая пальто.

Доменико глубоко выдохнул.

— Я принял решение. Еду в Вену.

— В Вену? — глаза Кьяры расширились. — Это же замечательная новость!

— Пока на полгода. Открытие офиса, несколько крупных контрактов. Там много работы.

Она на секунду замолчала, её лицо озарилось улыбкой.

— Я рада, ты принял правильное решение! — она схватила его за руку через стол. — Доменико, это то, что тебе нужно. Новый город, новые люди. Ты наконец-то отвлечешься от всего, что тянет тебя назад.

Он чуть заметно улыбнулся.

— Возможно, — ответил он.

— Честно, я давно надеялась, что ты решишься на что-то такое. Флоренция... она стала слишком тесной для тебя. — продолжила размеренно.

Доменико хотел возразить, что дело не в городе, но промолчал. Кьяра говорила взволнованно, её глаза блестели.

— Ты увидишь Вену, это прекрасный город. Кафе, музеи..тебе там понравится.

Доменико слушал её и думал, что она права, перемены нужны. Но в глубине души он понимал: уехать это не значит забыть, даже если он проведет в Вене полгода, Франческа не исчезнет из его памяти. Он мог бы хоть на край света уехать, но её образ всё равно был бы рядом.

Кьяра же казалась искренне счастливой. Он видел, как она старается сдержать улыбку, но та всё равно прорывалась на губах.

— Мы должны отметить это решение, — сказала она, поднимая чашку кофе. — За новое начало.

Они чокнулись.

Когда они вышли из кафе, Кьяра выглядела вдохновленной.

— Знаешь, — сказала она, — может, Вену ты полюбишь даже больше, чем Флоренцию.

Доменико только кивнул. Он не был уверен, что сможет полюбить что-то больше, чем Флоренцию. И без всякого сомнения, точно полюбить кого-то больше, чем Франческу.

Позже в офисе, Доменико просматривал чертежи, и когда зазвонил стационарный телефон он машинально снял трубку, думая, что это очередной клиент.

— Синьор Конти? — раздался в трубке немного взволнованный женский голос.

— Да, слушаю.

— Здравствуйте. Меня зовут Катарина. Я… подруга Франчески.

Он замер, имя ударило в голову.

— Слушаю вас, — сказал он тихо, чувствуя, как внутри сжалось сердце.

— Я не знаю, правильно ли я поступаю, — выдохнула девушка. — Но я люблю Франческу как сестру. И хочу, чтобы вы знали: сегодня для неё очень важный день. Она снова выходит на сцену. После травмы, после всего, что она пережила.

Доменико закрыл глаза, тяжело вдохнул. Слова больно ударили.

— Она… снова танцует? — спросил он с паузой.

— Да. Сегодня её первый выход на сцену после долгих месяцев лечения и реабилитации. Она волновалась, работала до изнеможения. И если вы хоть немного все еще думаете о ней… — голос Катарина стал мягче. — Может быть…

— Где и во сколько спектакль? — глухо спросил он, уже понимая, что не сможет сидеть сложа руки.

Катарина быстро назвала театр и время.

— Я не знаю, хотите ли вы туда идти, — добавила она. — Но подумала, что вы имеете право знать.

— Спасибо, — сказал он коротко.

Когда звонок закончился, он еще несколько минут сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Доменико чувствовал, как внутри поднимается целая буря чувств: радость за неё, гордость, боль. И вина, которая все еще не отпускала.

Он не мог прийти к ней, она, возможно, и видеть его не хочет, но не поздравить тоже не мог.

Доменико взял телефон и набрал нужный номер.

— Самый большой букет белых лилий, — тихо сказал он. — Запишите адрес..

— Подпись на карточке? — уточнил флорист.

Доменико замялся.

— Нет. Ничего. Пусть будут просто цветы.

Он повесил трубку и откинулся на спинку кресла. Сердце стучало быстро, Доменико представил, как курьер принесет букет за кулисы, как Франческа увидит белые лилии, её любимые. Поймет ли она, от кого они? Или просто примет как красивый жест от поклонника?

Доменико не знал, но ему почему-то было легче., он почувствовал, что делает что-то правильное пусть маленькое, но настоящее.

Весь остаток дня он не находил себе места, каждые пять минут смотрел на часы, представлял, что там, в Вероне, она уже готовится, стоит перед зеркалом. И он, сидя во Флоренции, мысленно был там, в зрительном зале, среди публики, аплодировал ей, как в тот первый раз.

Доменико улыбнулся.

Ты смогла, Франческа. Я горжусь тобой.

Он сосредоточенно просматривал документы, на столе громоздилась стопка папок, рядом лежал ноутбук, мигая уведомлениями. Ему казалось, что времени катастрофически мало: нужно было успеть всё, подписать договоры, завершить отчёты, подготовить проектные материалы. Командировка предстояла длительная и дела необходимо было привести в порядок.

Дверь тихо приоткрылась, и в кабинет заглянула Кьяра, в руках она держала планшет.

— Ты совсем замотался, — сказала она с мягкой улыбкой, подходя ближе. — Я вижу, ты опять работаешь допоздна.

— Нужно всё закончить до отъезда, — ответил Доменико, не поднимая головы. — Я хочу, чтобы здесь всё шло без сбоев, пока меня не будет.

Кьяра села напротив него, положила планшет на стол и скрестила руки.

— Я как раз хотела поговорить об этом, — её голос был уверенным. — Я решила: я точно еду с тобой в Вену.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Доменико поднял взгляд, удивлённо приподняв брови.

— Ты… едешь?

— Да. — Она улыбнулась чуть шире. — Там нужно будет выстраивать связи, общаться с клиентами, вести переговоры. Ты знаешь, что я умею это делать. Я буду полезна.

Он задумался. С одной стороны, помощь Кьяры могла действительно облегчить работу. Она хорошо знала все проекты, умела договариваться, к тому же Вена это город, где много нового, много неизвестного. Внутри всё же кольнуло лёгкое беспокойство: он собирался использовать переезд как способ немного отстраниться, побыть наедине с собой и своими мыслями.

— Это хорошая новость для фирмы, — наконец сказал он. — Ты права, нам будет проще вдвоём.

Кьяра заметно повеселела.

— Вот видишь, — она встала, будто ставя точку в разговоре. — Значит, всё решено.

Позже, вернувшись домой, Доменико увидел, что экран телефона пришло уведомление из цветочного сервиса: «Ваш заказ доставлен».

Он медленно провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть напряжение.

Доменико специально не оставил своего имени на букете, не хотел снова давить на неё, напоминать о себе слишком явно. Пусть это будет просто знак, и она примет эти цветы, как пожелание сил, как поддержку, а не как попытку вернуться в её жизнь.

Поймёшь ли ты, что это от меня, Франческа?

С одной стороны, ему хотелось, чтобы Франческа догадалась, и глядя на лилии, она вспомнила, что именно он когда-то подарил ей первый букет после её дебюта, и что сейчас это не просто цветы, это память, извинение, гордость за неё.

С другой, Доменико боялся именно этого, если она поймёт, что если это расстроит ее, тогда никогда себе не простит, что помешал ей вернуться на сцену.

Доменико смотрел в окно на огни Флоренции и понимал, теперь все в ее руках, он сделал единственное, что мог, поддержал её, не мешая.

Главное, чтобы ты была счастлива. Даже если без меня..

Не спалось и он решил прогуляться по вечерней Флоренции. Ночной воздух был прохладным, он медленно шёл по мостовой, когда телефон в кармане тихо завибрировал.

Доменико достал его на ходу, думая, что это, наверное, Кьяра или кто-то из коллег по проекту. Но, увидев имя на экране, остановился.

«Франческа».

Сердце забилось громче, скользнув пальцем по экрану, открыл сообщение.

«Спасибо за лилии. Тогда и сейчас. Прочитала твоё письмо. Давай поговорим.»

Доменико замер, перечитывая эти строки снова и снова. Сначала он даже не поверил, что это реально, столько дней молчания, столько ночей, когда он лежал без сна и думал, что она больше никогда не напишет, а теперь это простое короткое сообщение.

В голове смешались радость, страх, надежда, он понимал, что эта встреча может всё решить или окончательно разрушить.

Пальцы медленно набрали ответ.

«Скажи, где тебе удобно. Я приеду».

Доменико нажал «Отправить», на душе стало странно легко, но одновременно страшно.

Я готов к любому разговору.

Даже если ты скажешь, что для нас всё кончено.

Просто хочу услышать твой голос, увидеть глаза, и сказать то, что так долго носил в себе.

Франческа ответила, прислав свой адрес и предложила увидеться послезавтра, Доменико улыбнулся.

Послезавтра...

На другой день часы тянулись мучительно медленно. Казалось, еще немного и он сорвется, поедет к ней, чтобы наконец-то всё сказать, попросить прощения, объяснить..

Но чем больше Доменико думал, тем яснее понимал, просто так, без плана и решения идти на встречу нельзя. Он чувствовал, что одно неверное слово может разрушить всё окончательно.

Доменико медленно взял телефон и глубоко вдохнул, но не стал писать ответ Франческе.

Вместо этого он открыл другой контакт.

— Кьяра? — его голос прозвучал тихо, но твёрдо.

— Да, Доменико. Что-то случилось? Я еще не в офисе. — в её голосе послышалось волнение.

Он сделал паузу, взвешивая каждое слово.

— Нам нужно поговорить. Я заеду за тобой.

Доменико отключил звонок, в груди смешались усталость, страх и странное ощущение, наконец, правильного выбора.

Решение было принято.

28.

Днем Флоренция была залита мягким золотым светом. Река Арно медленно текла меж старых набережных, отражая в своей глади голубое небо и изящные арки мостов. Легкий ветерок трепал листья деревьев.

Доменико и Кьяра шли по набережной, не спеша. Он выбрал это место специально, хотел спокойного разговора, без офисного шума, без стен, которые давят.

— Как красиво сегодня, так спокойно..правда? — сказала Кьяра, улыбаясь, глядя на воду. — Флоренция умеет успокаивать.

Доменико кивнул, но сам смотрел куда-то вдаль, словно собирая мысли.

— Ты хотел поговорить? — она слегка повернулась к нему. — Я думала, это про Вену.

Он глубоко вдохнул, прежде чем ответить:

— И про Вену тоже.

Кьяра, кажется, восприняла это как хороший знак. Она легко коснулась его руки, глядя с теплом.

— Не переживай, Доменико. Я не тороплю тебя с чувствами. У нас будет время, там, в Вене, всё постепенно станет на свои места. — в её голосе звучала надежда.

Он посмотрел на неё. В солнечном свете она выглядела очень красивой, глаза светились тем самым воодушевлением, которое он всегда ценил в ней.

— Кьяра, — начал он осторожно, — я благодарен тебе. За всё, что ты сделала. За то, что поддерживала меня, когда мне было тяжело.

Она чуть смутилась, но улыбнулась ещё теплее.

— Ты знаешь, я говорила тебе, что всегда рядом.

Доменико отвернулся к реке, будто в воде было легче найти слова.

— Переезд… Я надеялся, что он поможет мне привести в порядок свои мысли.

— Конечно, — кивнула Кьяра. — Это же новая глава. Новый город, новый проект. Это то, что тебе нужно.

Он молчал несколько секунд. Внутри у него всё клокотало: ему хотелось сказать правду о том, что не город и не работа смогут заглушить то, что он чувствует.

— Послушай меня, Кьяра..— наконец сказал он.

Кьяра приняла его сдержанность как проявление мужской рассудительности, а не внутренней борьбы.

— Ты увидишь, всё будет хорошо, — сказала она уверенно и снова взяла его за руку. — Мы сможем оставить всё в прошлом.

Доменико едва заметно улыбнулся, но в глубине души почувствовал, что прошлое он не оставил и оно всё еще шло рядом с ним, шагая по набережной в этот солнечный день.

Доменико медленно убрал руку, которую держала Кьяра, и посмотрел ей прямо в глаза.

— Кьяра… — голос его звучал глухо, но твердо. — Я должен тебе сказать правду.

Она нахмурилась, не понимая.

— Что-то случилось?

— Я не поеду.. с тобой в Вену. — каждое слово давалось тяжело, но он не собирался отступать. — И дело не в работе. Дело во мне.

Кьяра отпрянула, будто он ударил её.

— Как это ты не поедешь? Ты же сам сказал, что все окончательно решил!

— Да, — он опустил глаза, — решил. Но этой ночью я понял, что больше не могу обманывать ни тебя, ни себя.

— Ты хочешь сказать, что всё это время… — голос её дрогнул, глаза налились слезами. — Всё это время когда ты был со мной.. думал о ней?

Доменико выдохнул и встретил её взгляд.

— Да. Я всё ещё люблю Франческу. Я пытался убедить себя, что могу забыть её, что смогу начать всё заново. Но это ложь. И я не хочу больше обманывать тебя или давать ложную надежду.

Кьяра резко отступила на шаг, пытаясь удержать дрожь.

— А вчера? Вчера ты говорил другое! Ты говорил, что переезд всё изменит!

— Я..я сам в это хотел верить. — он говорил спокойно, без оправданий. — Но Франческа дала мне шанс всё исправить. Я не могу его упустить.

Кьяра вскинула голову, глаза вспыхнули гневом.

— Она бросит тебя! — выпалила она. — Она выберет балет, как всегда! Ты снова останешься один, а я… я всё это время была рядом, Доменико! Ты убиваешь меня!

Он сделал шаг к ней, но не для того, чтобы обнять, а просто хотел, чтобы она услышала его без крика.

— Прости, Кьяра. Но это всё. Между нами ничего не будет. Я всегда любил и буду любить только её одну. И тебе придется смирится с этой правдой.

Она зажала рот рукой, будто пытаясь сдержать рыдание. Потом медленно опустила руку, выпрямилась и сдержанно, но с горечью сказала:

— Знаешь, что самое ужасное? Я всё равно люблю тебя..Даже сейчас…

Доменико молчал. Он видел, как ей больно, но понимал, иначе нельзя. Он достаточно долго откладывал этот разговор, ложно давая Кьяре несуществующую надежду на отношения с ним. Правда же всегда была одна, только она, только Франческа. Он понял, что даже, если Франческа оттолкнет его и не захочет возвращать их отношения, он уже не сможет никогда быть с Кьярой. Она, именно она, а не Франческа была прошлым, которое он должен был отпустить еще раньше. Он корил себя за эгоизм и страх. Теперь же больше не было смысла откладывать эту правду.

Кьяра вытерла слезы и добавила, уже спокойнее:

— Я всё равно поеду в Вену. Там моя работа, мои проекты. И я не собираюсь отказываться от жизни только потому, что ты решил думать не головой..

Она резко развернулась и пошла прочь. Её каблуки звонко стучали по мостовой, а у Доменико внутри всё сжималось от чувства вины. Но одновременно он почувствовал странное облегчение, будто наконец сделал шаг туда, куда давно должен был.

Он остался стоять у реки, глядя, как по воде бегут солнечные блики. Впереди его ждало самое трудное, встреча с Франческой. Но теперь он хотя бы был честен. И с собой, и с Кьярой.

Когда Кьяра ушла, оставив его одного на набережной, Доменико долго стоял, вдыхая свежий воздух, чувствуя, как с плеч будто упал огромный груз. За долгое время он впервые дышал свободно.

Он шел по набережной Арно, и город вокруг будто тоже стал другим: ярче и теплее. Дома в лучах полуденного солнца сверкали, туристы смеялись, щелкали фотоаппаратами, и Доменико ловил себя на том, что улыбается сам.

Скоро я увижу тебя..

Мысли о Франческе наполняли его радостью, смешанной с трепетом. Он понимал, нельзя снова врываться в её жизнь, как ураган, ломая всё вокруг. Теперь он хотел действовать иначе. Медленно и терпеливо, показать ей, что рядом с ним можно быть в безопасности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Доменико купил билет, поезд в Верону отправлялся завтра. Он представлял, увидит Франческу такую, как он помнил: сильную, красивую, упрямую. Просто будет стоять и смотреть на неё, пока она сама не решит заговорить.

Я завоюю её заново..

Доменико чувствовал странную смесь спокойствия и радостного волнения. Всё, что казалось невозможным еще вчера, теперь вдруг обретало смысл. Даже его ошибки перестали казаться ему приговором скорее, уроком, за который он заплатил слишком дорого, чтобы не сделать выводы.

Позже он вернулся в офис для того, чтобы завершить все срочные рабочие вопросы. Теперь каждая мелочь: билеты, отель, даже чемодан казалась важной, почти символичной задачей. Он улыбался сам себе, думая, как удивится Франческа, когда увидит его.

Впереди его ждал долгий путь, не только дорога в другой город, но и дорога к её сердцу и впервые за долгое время он чувствовал, что готов.

Вечером дома, Доменико долго сидел за столом, просматривая последние необходимые документы для Вены. Он собирался отправить с курьером все необходимое для Кьяры завтра с утра. Город медленно погружался в сумерки, огни набережной отражались в водной глади и это умиротворяющее зрелище помогало сосредоточиться и успокоить миллион мыслей в его голове.

Я полюбил её с первого взгляда.

Доменико понял, что всё это время его раздражала не сцена, не балет, не бесконечные репетиции, его злила мысль, что он не может быть частью этого мира. А теперь, он готов.

Он пересмотрел всё, и если для Франчески балет, это воздух, то он не имеет права его отнимать. Он смирится с тем, что порой будет сидеть в зале и ждать её выхода на сцену, смирится, что ей придётся уезжать на гастроли, уставать, что иногда он будет ревновать её к партнёрам по танцу. Всё это..это часть её, а значит, часть их любви.

Он представлял, как сожмет её в объятьях крепко, жадно и не отпустит снова, и скажет ей то, что держал в себе так долго: как скучал, как сходил с ума без неё, как любит её сейчас даже сильнее, чем тогда, в первый день.

Доменико чувствовал уверенность, больше не хотелось бороться с её мечтой, он хотел только быть частью её мечты. Хотел сидеть в первом ряду и гордиться тем, что она его женщина, его любовь. Он готов был на всё ради неё. И теперь, когда Франческа сама дала ему шанс всё исправить, Доменико не собирался его упускать.

29.

Телефон Франчески молчал лежал на тумбочке безмолвным укором. Она знала счет каждому мучительному моменту тишины и проверяла его каждые пять минут: не села ли батарея, не отключился ли звук, не пропустила ли она случайно звонок в суматохе после спектакля? Но экран оставался черным и безразличным.

После того как она триумфально вышла со сцены, ещё не сняв пачку и грим, с бешено колотящимся сердцем и отправила ему сообщение: «Спасибо за лилии. Тогда и сейчас. Прочитала твоё письмо. Давай поговорим. Ф.», получив короткий ответ: «Скажи, где тебе удобно. Я приеду»

прошло уже два дня. Она прислала ему свой адрес и стала ждать. В душе Франчески поселилась какая-то лихорадочная, почти детская надежда, она даже заранее придумала в голове кучу вариантов, что скажет ему при встрече.

Любой ответ был бы лучше, чем это оглушающее ничего. Чем эта полная, давящая тишина.

Но его не было. Ничего.

И с каждым часом надежда таяла, сменяясь горьким, знакомым осадком. На смену приходили тяжёлые, изматывающие мысли.

«Он передумал, — шептал внутренний голос, ядовитый и чёткий. — Ты опоздала со своим ответом. Он получил всё, что хотел: твоё прощение, твоё внимание. И ему этого достаточно».

Другая, ещё более горькая мысль, впивалась в сердце острее шипа:

«А что, если он счастлив? Счастлив с ней? С Кьярой».

Она представляла их вместе в просторной квартире Доменико во Флоренции, где сама Франческа никогда не была. Он готовит ужин, а Кьяра, уютно устроившись на диване, о чём-то смеётся. У них там своя жизнь, свои планы, свои тихие, спокойные вечера без дурацких всплесков и скандалов.

Франческа чувствовала себя глупо. Нелепо. Опытная, взрослая женщина, прима балета, а ведёт себя как наивная девчонка, ждущая звонка от бывшего парня.

Зря..Зря я всё это затеяла. Надо было просто выбросить тот букет. Выкинуть письмо. И забыть.

Она пыталась злиться на него, за молчание, но злость не шла. Была только усталая, щемящая грусть и сомнения, которые разъедали изнутри, заставляя вновь и вновь прокручивать в голове один и тот же вопрос: что, если он действительно больше не любит её?

Мысли крутились в голове Франчески, как заезженная пластинка, выводя на первый план самый горький вариант: она опоздала. Она так долго выстраивала свои стены, так яростно концентрировалась на собственном спасении: на больной ноге, на возвращении в форму, на первом спектакле, что забыла простую вещь. Мир не стоял на месте. И он не стоял.

Он пытался до меня достучаться..тогда, в гримерке. Потом письмом. Потом этими цветами... А я? Я думала только о себе, о своей боли. А у него, наверное, просто закончилось терпение.

Она представила, как он ждал хоть какого-то знака. Сначала, день, потом неделю, месяц. А в ответ была только тишина, равнодушная, непримиримая. И в какой-то момент он просто смирился, перевернул страницу и нашел того, кто будет рядом не только в счастье, но и в тишине. Ту, что не заставит его месяцами ждать.

Чувство вины накатывало тягучей, густой волной. Она корила себя за гордыню, за слепоту, за то, что позволила обиде и страху управлять собой.

На очередной репетиции Франческа была рассеяна, пропускала замечания хореографа, что было для нее неслыханно.

— Франческа, с тобой всё в порядке? — отвела ее в сторону Катарина, когда у них выпала минутка передохнуть. — Ты сегодня сама не своя. Нога снова болит?

— Нет, нога в порядке, — Франческа с силой провела рукой по лицу. — Это я... я написала Доменико.

Она выдохнула, с трудом подбирая слова, и выложила подруге всё: про найденное письмо, про свою попытку наладить мост, и главное, про оглушающее молчание в ответ, в ответ на ее предложение приехать к ней.

— И теперь я думаю, что совершила ужасную ошибку. Что нужно было сделать это раньше. Что я его потеряла, Катарина..Окончательно.

Катарина слушала, не перебивая, а на ее губах играла странная, загадочная улыбка. Такая, будто она знает какой-то секрет.

— И из-за этого ты вся извелась? — наконец спросила она, мягко толкнув Франческу плечом в плечо.

— Это не «из-за этого»! — взорвалась та. — Он не отвечает! Больше не отвечает!

— А ты представь, что он сейчас, в эту самую секунду, мчится к тебе и по дороге у него просто сел телефон, — Катарина сказала это так уверенно, будто только что говорила с ним и знала наверняка.

Франческа только горько усмехнулась.

— Перестань меня утешать. Это не смешно.

— Я не утешаю, — покачала головой подруга. Её улыбка стала только шире. — Я просто знаю кое-что о мужчинах, которые не могут забыть одну единственную женщину. Они не сдаются так просто. Особенно если наконец получили зелёный свет. Дай ему время. Он не молчит. Я уверена, он ответит.

— Но откуда такая уверенность? — недоуменно спросила Франческа.

— Потому что иначе просто не бывает, — загадочно ответила Катарина и потянула её обратно в зал. — А теперь, не думай больше ни о чем, перестань копаться в себе и работай.

В комнате было тихо-тихо. Так тихо, что слышно было, как в голове крутятся мысли. Франческа смотрела в окно, над крышами Вероны садилось солнце. Где-то далеко, во Флоренции, был он, тот, кто когда-то сделал ей так больно, а теперь молчал.

Но вот что было странно: чем дольше он молчал, тем яснее она понимала саму себя. Эта тишина как будто очистила её от всего ненужного: от гордости, которая заставляла делать вид, что всё в порядке, от обиды, которая жгла изнутри, от страха снова ему поверить и опять ошибиться.

Всё это куда-то ушло. И осталось только одно простое и понятное.

Франческа положила руку на грудь, сердце билось ровно и спокойно. Только оно знало правду, которую её голова так долго отказывалась признавать.

Всё равно люблю.. вот так просто. Ничего с этим не поделаешь.

Сколько ни злись на него, сколько ни пытайся забыть - всё равно люблю. И всё, что было, и плохое, и хорошее, все это часть этой любви..

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я давно уже давно простила. Осталось только понять... а что же теперь делать с этой любовью?

И с этим признанием пришло странное, почти болезненное облегчение. Франческа чувствовала себя честной. Она так долго перебрала в памяти всё, что когда-то казалось непреодолимым, что сейчас все то казалось таким несущественным и неважным. Ту дикую, животную сцену в гримерке, где было больше боли, чем страсти, его слепую, удушающую ревность к её профессии, которая ранила больнее любого упрёка. Даже это его долгое, унизительное молчание сейчас. Она прощала ему все, но не потому, что была святой, а потому что понимала: всё, что он совершил происходило по той же всепоглощающей, не знающей границ и условностей любви, что жила и в ней самой. Он просто не знал как с ней справляться. Как и она.

Я готова быть с ним.. Но готова ли я отдать ему себя полностью? Перестать быть той, кто я есть?

Нет.

Балет… Это не было хобби или работой, это был был способ существования, воздух, который она вдыхала с детства, и другого она просто не умела. Это был язык, на котором она объяснялась с миром. Как часть её души, плоти, крови, которую вернула себе ценой слёз, боли и невероятного упрямства. Отказаться от сцены значило бы убить себя, убить ту Франческу, которую он, если верить его письму, так боготворил.

И тогда самый страшный, самый важный вопрос неожиданно пронесся в ее голове, чётко и неумолимо.

А готов ли он? Поймёт ли он? Примет ли? Сможет ли любить не удобную для него версию меня, а настоящую? Ту, что будет пропадать на репетициях до седьмого пота, уезжать на месяцы на гастроли? Сможет ли делить меня с тем, что было моей первой и самой верной любовью? Смирится ли с тем, что моё тело, моя душа, моё время будут принадлежать не только ему?

Она сжала кулаки, чувствуя, как под ногти впиваются пальцы.

Я готова бороться за него. Готова простить, принять, идти навстречу. Но не готова ломать себя ради него. Не готова ради любви перестать быть собой.

И теперь всё зависело от его ответа. Не на её смс, а на этот, главный, не заданный вслух вопрос. Ответ, который могла дать только жизнь.

Франческа чуть не выронила телефон, судорожно вглядываясь в ослепительную вспышку экрана.

Доменико?

Палец дрожал, когда она смахнула ответить, и она на мгновение зажмурилась, поднося трубку к уху, боясь услышать тишину или гудки.

— Алло? — её собственный голос прозвучал хрипло и неуверенно, почти шёпотом.

С той стороны на секунду повисло молчание, и она уже почувствовала, как внутри всё обрывается. Но потом раздался его голос. Живой, настоящий, и такой знакомый, что перехватило дыхание.

— Франческа... Это я. — Он словил воздух. — Я получил твоё сообщение.

— Я… — она сглотнула ком в горле, пытаясь привести мысли в порядок. — Я должна извиниться. За то, что не ответила тебе раньше. На письмо. Я… я не сразу его получила. Вернее, получила, но прочла только недавно. Совсем недавно.

Она говорила быстро, сбивчиво, боясь, что он прервет её, что связь прервётся, что это мираж, который вот-вот растает.

— Я понимаю, — его голос прозвучал мягче. — Я… я вообще ничего не понимал. Думал, ты просто не хочешь со мной говорить. Это было… трудно.

И тогда он выдохнул в трубку слова, от которых у неё подкосились ноги, и она медленно опустилась на край кровати.

— Франческа… я уже в Вероне.

Слова повисли в воздухе, тяжёлые и невероятные.

В Вероне. Не во Флоренции. Не на другом конце провода. Он здесь, в её городе. В нескольких километрах от меня.

Вся её бравада, все её готовые речи испарились, оставив лишь страх.

Он приехал. Чтобы сказать, что всё кончено? Чтобы попрощаться? Или…

Мысли неслись вихрем, не давая сделать вдох.

— Ты… где? — выдавила она, чувствуя, как дрожит всё её тело.

— В центре. Франческа… можно я… можно я приеду? Сейчас. Мне нужно тебя видеть. Мне нужно посмотреть тебе в глаза. Пожалуйста. — голос был взволнованным.

Сейчас.

Она боялась этой встречи до тошноты. Боялась увидеть его, такого родного и такого чужого. Боялась снова почувствовать всё то, что пыталась месяцами забыть. Боялась, что её ждёт очередное разочарование, ещё более горькое, потому что на кону была её последняя надежда.

Но сильнее страха было другое, жгучее, неконтролируемое желание увидеть его. Сейчас. Сию секунду. Увидеть его глаза, услышать его дыхание, понять, осталось ли что-то между ними или это всего лишь призрак прошлого.

Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Слова «Приезжай. Я дома» уже готовы были сорваться с губ, но что-то внутри резко воспротивилось. Нет. Не так. Слишком много раз она позволяла ему диктовать условия, задавать тон их встречам и расставаниям. Слишком много раз она ждала его писем, его звонков, его появления в её жизни.

Нет. На этот раз всё будет иначе.

— Нет, — вдруг вырвалось у неё, резко и твёрдо, перебивая его сбивчивое дыхание в трубке. — Нет, не приезжай.

Наступила мгновенная, оглушительная пауза. Она почти физически ощутила, как его надежда на том конце провода гаснет, сменяясь горьким пониманием.

— Я… понимаю, — его голос прозвучал приглушённо и плоско. — Извини, что побеспокоил…

— Доменико, — она не дала ему положить трубку, её пальцы с такой силой сжали телефон, что кости побелели. — Ты не понял. Я не хочу, чтобы ты приезжал сюда. Я сама приеду к тебе. Скажи мне, где ты остановился.

Тишина в ответе была настолько полной, что ей показалось, связь прервалась.

— Ты… серьёзно? — наконец прозвучал его голос, в котором смешались недоверие, надежда и лёгкий шок.

— Абсолютно, — её собственная решимость удивляла её саму. Это было страшно и невероятно легко одновременно. — Я не хочу ждать..Где ты?

— Я… я в отеле «San Pietro», — почти машинально ответил он. — Но, Франческа, тебе необязательно… Я могу…

— «San Pietro». Хорошо, — перебила она его, уже составляя в голове маршрут. — Номер?

— Сорок семь. Но.. … — он запнулся.

—Я приеду, Доменико.. — ответила Франческа уверенно.

Она положила трубку, не дав ему возможности что-то возразить. Руки всё ещё дрожали, но уже не от страха. Она сделала это - взяла контроль в свои руки.

Франческа посмотрела на своё отражение в зеркале: сомневающаяся, испуганная, именно такой она и была сейчас, настоящей. Франческа была готова бороться за свой шанс..за них.

Я поеду к нему, чтобы посмотреть ему в глаза и наконец-то получу свои ответы.

30.

Франческа стояла перед зеркалом, держа в руках щётку для волос. Ее сердце билось быстро, будто она снова девочка, собирающаяся на первое свидание. Она медленно провела щёткой по густым русым волосам, глядя на своё отражение. За последние месяцы лицо стало серьёзнее, глаза глубже. Но сегодня в них как будто снова зажегся свет.

Она достала своё любимое платье: простое, но изящное, цвета нежного заката, его мягкие оттенки розового и золотого танцевали в лучах света, падающего из окна. Лёгкий макияж и немного блеска на губах, ей хотелось выглядеть так, чтобы Доменико снова увидел в ней ту самую Франческу, которую когда-то полюбил.

Собираясь, она думала о будущем. Впервые за долгое время эти мысли были радостными, а не тревожными.

Мы сможем всё исправить..

Да, мы разные, у нас свои мечты, но ведь именно в этом и есть жизнь. Я не прошу его отказываться от работы, от проектов, от его Флоренции. Но, может быть, он поймёт, что и я не могу отказаться от сцены. Что балет, это не соперник ему, а часть меня.

Она представляла, как они сидят вечером на террасе во Флоренции и она рассказывает ему о спектакле, о репетициях. Доменико слушает, улыбается и берёт её за руку. Эта картинка казалась такой реальной, что на глазах выступили слёзы, но это были слёзы не грусти, а счастья.

— Всё будет хорошо, — тихо сказала она сама себе, поправляя прядь у лица. — Мы заслужили ещё один шанс.

Телефон зазвонил неожиданно, когда Франческа уже натягивала пальто и собиралась выходить из дома. Она вздрогнула. Звонок прозвучал слишком резко в тихой комнате, и секунду Франческа замерла, глядя на экран. Номер был незнакомым.

Она колебалась:

отвечать или нет?

Но что-то внутри подсказало, что нужно взять.

— Алло? — её голос прозвучал чуть неуверенно.

— Франческа? — женский голос был холодным, но очень чётким.

Сердце неприятно ёкнуло.

— Да. Кто это?

— Это Кьяра. Кьяра Бьянко.

Франческа застыла, пальцы сильнее сжали трубку. Слушать Кьяру сейчас ей хотелось меньше всего.

— Зачем ты звонишь? — в её голосе прозвучала сдержанная настороженность.

— Пожалуйста, не клади трубку, — быстро произнесла Кьяра, почти умоляюще. — Я знаю, что вы должны встретиться с Доменико, он сам рассказал мне, что уезжает в Верону. И я не собираюсь уговаривать тебя не делать этого ради себя. — Она сделала паузу. — Я звоню ради него.

Эти слова прозвучали как пощёчина. Франческа замолчала, чувствуя, как в груди поднимается напряжение.

— Для фирмы Доменико сейчас не самые простые времена, но у него появился шанс..шанс вывести свое дело на новый уровень. У нас с Доменико сейчас очень важный проект, — заговорила Кьяра медленнее, тоном человека, который пытается быть максимально убедительным. — Через несколько дней он должен был улететь в Вену, мы получили серьезный контракт. Он нужен там. Это дело всей его жизни и так просто взять и отказаться от всего..ты же должна понимать?

Франческа слушала, не перебивая. Слова будто осыпались прямо на сердце, тяжёлые и давящие.

— Если вы встретитесь, он решит остаться с тобой… — Кьяра на секунду замолчала, будто подбирая слова, а потом продолжила мягче, чем раньше: — Он может потерять контракт. А значит и все, над чем столько лет работал.

Франческа глубоко вдохнула. Словно кто-то резко сжал её грудь изнутри.

— Ты хочешь сказать, что мне надо отказаться от встречи? — спросила она тихо, почти шёпотом.

— Я хочу сказать, что только ты можешь повлиять на его решение, — ответила Кьяра. — Если он останется, да..он будет счастлив с тобой. Но я не уверена, что простит себе потом, если из-за этого рухнет всё, к чему он шёл. Ты же знаешь, как он любит своё дело.

Франческа закрыла глаза. Перед ней будто вспыхнула картина: Доменико, его улыбка, взгляд, которым он смотрел на неё, когда они были счастливы. А потом, другой образ: он в своём офисе, сосредоточенный, уверенный, рассказывает о планах по расширению фирмы, о том, как много для него значит эта работа.

Всё внутри перевернулось.

— Подумай об этом, Франческа — сказала напоследок Кьяра, уже тише. — Я не хочу, чтобы он был несчастен.

Раздались короткие гудки.

Франческа осталась сидеть, всё ещё держа телефон в руке, словно не могла поверить, что звонок закончился. Пальцы дрожали.

Она медленно положила трубку на тумбочку, сняла пальто и опустилась на край кровати. Франческа сидела, глядя в одну точку, и не могла заставить себя шевельнуться.

Внутри боролись два чувства: радость, которая жила в ней всё утро, готовая вырваться наружу, растворялась, будто её смыло холодной волной. В груди нарастала тяжесть, как перед бурей.

Я же так ждала этого дня..

Хотела его увидеть, сказать, что простила, что всё готова начать сначала… А теперь?

Мысли путались.

Но, если я приду, он останется. Я знаю его, он не уедет, если я только намекну, что хочу быть с ним. И это будет означать, что он пожертвует проектом ради меня

.

Она вскочила и начала ходить по комнате, судорожно обдумывая, как же ей поступить.

Могу ли я просить его об этом? Что будет, если через полгода он начнёт жалеть? Если будет смотреть на меня и думать, что из-за меня потерял свою мечту? Смогу ли я это выдержать?

Слёзы подступили к глазам. Она прижала ладони к лицу, пытаясь остановить их.

Боже, как же всё сложно… Я так хочу его увидеть. Но разве любовь, это только брать? Может, любовь, это и есть умение жертвовать?

Она снова села, сердце стучало тяжело, но в голове медленно рождалось решение.

Франческа знала, что не сможет просто прийти и сделать вид, что ничего не слышала. Теперь этот звонок стал частью её выбора.

В комнату постучали, Мама вошла неторопливо, озабоченно посмотрев на Франческу и проговорила тихим голосом.

— Ты уже собралась? — спросила она — Дочка? Что-то случилось?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Франческа собиралась с мыслями.

— Мама, можно с тобой поговорить?

Мама тревожно заглядывая дочери в лицо.

— Конечно. Что-то не так?

Франческа глубоко вздохнула.

— Мне звонила Кьяра.

Мама нахмурилась.

— Кьяра? Та самая?

Франческа кивнула.

— Она сказала…сказала, что у Доменико скоро важный проект в Вене и он должен ехать туда подписывать контракт, возможно это надолго. Но если мы помиримся, он откажется от поездки.

Она произнесла это вслух, и от этого слова стали ещё тяжелее.

Мама внимательно слушала.

— И что ты теперь думаешь?

— Я не знаю… — Франческа покачала головой. — Я так ждала этой встречи, мама. Хотела сказать ему, что простила, что всё готова начать заново. А теперь… Я боюсь, что если он останется, потом будет жалеть. Я не хочу быть причиной того, что он потеряет то, что ему так дорого.

Мама взяла её руки в свои.

— Франческа, ты уверена, что всё это правда? Может, Кьяра просто пытается вас поссорить?

— Может, — вздохнула она. — Но что-то мне подсказывает, что проект действительно есть.

Она замолчала, глядя в окно, где медленно темнело.

— Знаешь, — тихо сказала мама, — я всю жизнь думала, что любовь - это держать. Что если любишь, нужно удерживать человека рядом любой ценой, но чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что иногда любовь - это уметь отпустить.

Франческа закрыла глаза, эти слова больно отозвались внутри.

— Ты хочешь сказать, что мне не стоит идти к нему?

— Я хочу сказать, что если ты любишь его по-настоящему, — мама сжала её ладони сильнее, — ты подумаешь не только о себе.

Франческа молчала. Ей хотелось закричать, выбежать из дома, просто броситься в его объятия и забыть обо всём. Но сердце подсказывало, что мама права.

— Я всё равно хочу его увидеть, — сказала она наконец. — Только один раз. Сказать, что я не сержусь, что простила. И… попрощаться.

Голос дрогнул на последнем слове.

— Ты уверена? — мягко спросила мама.

Франческа кивнула.

— Я не смогу просто исчезнуть, не поговорив с ним. Если я его люблю, то должна сказать об этом честно. Но я не имею права удерживать его здесь. Доменико должен ехать.

Она встала, чувствуя, как внутри поднимается странное, тихое спокойствие.

Да, будет больно. Очень. Но это будет мой выбор.

— Тогда иди, — сказала мама, обняв её. — Но не ради него, а ради себя. Чтобы потом не жалеть.

Франческа кивнула и крепко прижалась к маме. Слёзы всё же прорвались, но теперь они были другими, не от страха, а от того, что решение принято.

Сегодня она увидит Доменико. В последний раз - чтобы отпустить.

Она сидела на краю кровати, держа в руках сложенное пальто, и чувствовала, как внутри смешиваются радость и боль. Радость от того, что скоро встретит его взгляд, услышит его голос, сможет ещё раз почувствовать его рядом. Боль от того, что после этого всё закончится. Она сама это решила, и другого выхода не видела.

Я люблю тебя, но я не могу удерживать тебя рядом ценой твоей мечты.

Эти слова звучали как приговор самой себе.

Она вспоминала, как они впервые встретились в Вероне, как Доменико стоял и смотрел на нее после выступления, смотрел так, будто в мире не существовало никого, кроме неё. Сколько раз она мечтала вернуться в тот момент, чтобы всё пошло иначе. Но теперь времени не вернуть, и она могла только сделать правильный шаг сейчас.

Франческа медленно встала и подошла к зеркалу. На неё смотрела всё та же девушка, но чуть взрослее, с усталостью в глазах и полная решимости. Она провела рукой по волосам и тихо сказала отражению:

— Ты справишься.

Ноги будто стали ватными, но она заставила себя собраться. Франческа хотела, чтобы Доменико запомнил её не плачущей, не растерянной, а сильной.

Внутри было ощущение, будто она идёт на сцену. Та же дрожь в коленях, то же чувство, что сейчас сердце выскочит из груди. Она даже улыбнулась этой мысли: странно, что её самая трудная встреча в жизни так похожа на премьеру.

Франческа глубоко вдохнула.

Сегодня всё решится.

Слёзы снова подступили, но она смахнула их ладонью.

Сегодня я должна быть сильной. Ради него. Ради себя. Ради того, чтобы, когда боль уляжется, осталась только светлая память о любви, а не горечь.

Кьяра сидела на террасе своей квартиры во Флоренции, держа в руке бокал вина, и смотрела, как солнце медленно садится за крыши старых домов. Вечер был тёплый, воздух пах свежестью, но в душе Кьяры не было покоя.

Она думала о Франческе. О той самой, ради которой Доменико вдруг изменился.

Кьяра сжала бокал чуть сильнее, чем нужно.

Она вернулась..После всего, что было, она всё равно хочет его. Неужели ей мало? Мало того, что он едва не разрушил себя из-за неё? Мало, что я была рядом, собирала его по кусочкам, помогала, поднимала бизнес вместе с ним?

Внутри всё кипело от обиды, но лицо Кьяры оставалось холодным и спокойной.

Она знала, что имеет право злиться. Она ведь была с ним, когда он был на грани, слушала его молчание, терпела его тоску, подставляла плечо.

И что теперь? Теперь, стоило Франческе только вернуться, он готов снова всё бросить.

Я не позволю этому случиться..

Она вспомнила свой разговор с Франческой по телефону. Как та замолчала, как её голос дрогнул, когда Кьяра сказала про Вену. Это было правильно. Может, жестоко, но правильно. Франческа умная, она поймёт. Она ведь любит его, значит, даст ему возможность исполнить свою мечту.

Она отступит. Я сказала всё, что должна была. И если она действительно любит его, то оставит его в покое. А если не любит… тем более не вернётся.

Её губы дрогнули в еле заметной улыбке.

Да, именно так всё и будет. Доменико поедет со мной в Вену. Там у нас будет время..много времени. Без случайных встреч, без прошлого, которое вечно встаёт между нами.

Кьяра верила, что сможет вернуть его сердце, если они останутся наедине.

Она поставила бокал на стол и закрыла глаза, в груди всё ещё жгло, но вместе с этим появилось странное чувство победы.

Она уйдёт сама. Мне даже не придётся воевать за него. Она просто… отпустит.

Кьяра встала, подошла к окну и посмотрела на огни города, Флоренция светилась тёплым золотом, как будто подмигивала ей.

Да, всё будет так, как я задумала. Франческа исчезнет из нашей жизни, а Доменико со временем забудет о ней. А я позабочусь об этом.

31.

Франческа стояла перед дверью отеля «San Pietro» номера сорок семь, и ей казалось, будто её сердце выпрыгнет из груди. Глухой, отчаянный стук отдавался в ушах, начисто заглушая тихий гул отеля. Она сжала влажные ладони в кулаки, пытаясь унять дрожь. Последние несколько секунд перед тем, как постучать, показались вечностью. Что она скажет? С чего начнёт? В голове не было ни одной связной мысли, только вихрь страха, надежды и сомнений.

Она сделала глубокий, прерывистый вдох и, почти не осознавая движений, поднесла дрожащие пальцы к деревянной поверхности.

Дверь открылась почти мгновенно, будто он стоял за ней всё это время, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре.

И они замерли глядя друг на друга.

Доменико стоял на пороге, и в его широко раскрытых глазах читалось такое смятение, что у Франчески перехватило дыхание. Он смотрел на неё, словно видел призрак, явившийся из самого дорогого и самого болезненного сна. Доменико был в простой футболке, волосы слегка растрёпаны, будто он много раз проводил по ним рукой, он казался одновременно и тем самым юношей из её воспоминаний, и абсолютно чужим, повзрослевшим человеком.

— Франческа, — наконец выдохнул он, и её имя прозвучало на его устах как молитва и как признание одновременно. Голос его был тихим, хриплым от сдерживаемых эмоций.

Она не могла вымолвить ни слова, лишь кивнула, чувствуя, как по её щекам катятся предательские слёзы, которых она так хотела избежать. Всё, что она готовила, все речи и упрёки, всё растворилось в этом немом взгляде. Она видела в его глазах ту же боль, то же раскаяние и ту же неугасающую любовь, что жила в ней самой.

Доменико медленно, почти нерешительно, отступил на шаг, приглашая её войти. И этот простой жест был полон такой надежды и такой боязни её спугнуть, что её сердце сжалось от щемящей нежности. Она переступила порог, и дверь закрылась, оставив их наедине с их общим прошлым и неясным, но таким желанным будущим.

— Франческа? — проговорил он севшим голосом.

Она кивнула, едва улыбнувшись.

—Я пройду? Проговорила она — Я… — начала Франческа, но осеклась.

— Нет, подожди, — перебил её Доменико и шагнул ближе. — Мне нужно это сказать первым.

Он говорил быстро, будто боялся, что она уйдёт, не дослушав.

— Прости меня. За всё. За то, что был слепым, за свою ревность, за то, что не доверял тебе. За тот день во Флоренции… за то, что ты пострадала из-за меня, что была лишена возможности выступать. Это всё я. Прости.

Он тяжело выдохнул, словно скинул с себя груз.

— Я люблю тебя. Люблю, и больше никого. С Кьярой… между нами никогда ничего не было. Только работа и дружба. Я дурак, что позволил тебе в этом сомневаться.

Франческа слушала, и в груди поднималась волна боли и нежности.

— Доменико… — тихо сказала она, — я так долго не отвечала не потому, что не хотела. Я просто не видела твоё письмо. Оно было у мамы.

Слёзы блеснули в её глазах.

— Прости меня за молчание.

Он смотрел на неё так, будто не смел верить, что слышит эти слова.

— Ты… пришла, чтобы… — он не договорил.

Франческа шагнула к нему и сама коснулась его губ, осторожно, как будто проверяя, действительно ли он здесь.

— Я пришла, потому что хочу быть с тобой, — прошептала она.

Доменико прижал её к себе так, словно боялся, что если ослабит объятия хоть на секунду, она исчезнет, растворится, и всё окажется сном. Его руки дрожали, но он не отпускал.

— Моя любовь… — прошептал он ей в волосы, голос дрогнул. — Ты не представляешь, как я скучал…

Он едва отстранился, чтобы посмотреть на неё. Лицо Франчески было мокрым от слёз, но она улыбалась: тихо, чуть устало, и эта улыбка обожгла его сильнее любого признания.

Доменико коснулся её щеки губами, потом другой, потом опустился ниже, на её ладони, словно проверял, что она настоящая, что он не придумал её, не придумал её образ из памяти. Он целовал её лицо, руки, волосы, словно не мог надышаться ею, жадно, но осторожно, как будто боялся причинить боль.

Франческа, задыхаясь от переполняющих её чувств, улыбнулась сквозь слёзы и тихо сказала.

— Я хочу, чтобы мы были вместе..сейчас.

Эти слова будто пробрались к самому его сердцу и Доменико замер, медленно отстраняясь, чтобы увидеть её глаза. Они блестели, полные решимости и нежности.

— Ты уверена? — спросил он почти шёпотом, будто давая ей последний шанс передумать.

Она кивнула, коснулась его щеки тёплыми пальцами.

— Уверена.

Доменико больше не сдерживался, его губы нашли её вновь, поцелуй стал глубоким, горячим, полным жажды, но и бесконечной нежности. Франческа ответила ему с тем же пылом, её руки скользнули к его шее, прижимая его ближе.

Он поднял её на руки легко, как будто она весила меньше перышка, и прижал к себе ещё сильнее. В этот момент она была для него самым дорогим сокровищем, самым важным решением в жизни. Его сердце билось так сильно, что казалось, он слышит его стук.

— Dio… я не отпущу тебя, — прошептал он, не разрывая поцелуя.

Он нёс её в спальню, не сводя взгляда с её лица, словно хотел запомнить каждую черточку, каждый взгляд, каждое движение ресниц. Франческа не сводила с него глаз и в них больше не было ни страха, ни сомнений, только доверие и любовь.

Когда он опустил её на край кровати, она тихо рассмеялась.

— Почему смеёшься? — улыбнулся он, касаясь её лица.

— Просто… я так долго ждала этого, что не верю, что это происходит, — призналась она.

Доменико провёл рукой по её волосам и наклонился ближе.

— Это происходит. И больше никогда не закончится, если только ты сама этого не захочешь.

Она не ответила словами, её поцелуй был лучшим ответом. И в ту ночь время будто перестало существовать.

Эта ночь была другой, для Франчески все было впервые, и волнение смешивалось с радостью так, что сердце стучало быстрее, чем обычно. Доменико почувствовал это, заметил лёгкую дрожь её рук, и вместо того, чтобы торопить события, просто обнял её, прижал к себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Смотри на меня, — прошептал он, заглядывая ей в глаза.

Его голос был низким и мягким, будто успокаивающим. Франческа вдруг поняла, что бояться нечего. Перед ней был человек, который никогда не причинит ей боль. Она доверяла ему так, как не доверяла никому.

Франческа впервые чувствовала себя такой настоящей, такой любимой. Словно всё, что было до этой ночи, было лишь подготовкой к этому моменту. Страх растворился, уступив место нежности. Она закрыла глаза и позволила себе просто быть, слышать его дыхание, чувствовать тепло его рук, отдаваться каждому прикосновению.

Она провела ладонями по его лицу, задержала взгляд на его глазах и едва слышно прошептала.

— Я хочу тебя, Доменико. Я хочу быть твоей.

Его руки скользнули по её спине, медленно, давая ей время привыкнуть, почувствовать его. И каждое движение было внимательным, будто он боялся причинить ей боль. Доменико прикасался к ней, словно узнавая, ее дыхание, кожу, ее желание.

Когда он вошёл в неё, Франческа сжала его плечи, ощущая, как всё ее тело откликается на это новое, незнакомое чувство. Лёгкая боль быстро сменилась теплом и тихим счастьем и, она впервые чувствовала себя такой настоящей, такой любимой.

— Всё хорошо? — шепнул он, замирая, и она кивнула, улыбнувшись.

— Не останавливайся…

Он двигался осторожно, замедляясь, если видел её смятение, давая ей время привыкнуть. С каждой секундой страх исчезал, уступая место новой волне желания. Она прижималась к нему, шептала его имя, пока он снова и снова целовал её лицо, шею, губы.

— Ты моя… — прошептал он, и Франческа почувствовала, как эти слова становятся клятвой.

Она отвечала на его поцелуи всё смелее, пока их движения не стали единым ритмом. В этот момент, когда они принадлежали друг другу без остатка, ей показалось, что всё вокруг исчезло, остались только они двое, их дыхание, их любовь.

— Ты прекрасна, — шептал он ей на ухо, целуя висок. Его слова были тихими, но от них по телу пробегали мурашки.

Франческа ощущала, что её сердце переполнено.

Время словно исчезло, остались только они двое: дыхание, касания, тихие слова. Потом они лежали рядом в объятьях друг друга, Доменико водил рукой по её волосам, целовал и прижимал ближе, словно хотел сохранить этот момент навсегда.

Франческа лежала, слушая стук его сердца и впервые за долгое время она не думала о том, что будет завтра, не боялась будущего, в эту ночь всё было правильно.

Она провела пальцами по его лицу, задержалась на губах, будто хотела запомнить их форму.

— Люблю тебя, — прошептала почти неслышно, думая, что он уже спит.

Доменико едва заметно улыбнулся во сне и прижал ее еще ближе.

Франческа закрыла глаза, и на её губах осталась лёгкая улыбка, она знала, что это будет единственная ночь, но хотела, чтобы она осталась в памяти такой: полной любви и нежности.

Доменико уснул почти сразу, его рука всё ещё лежала на её талии, будто даже во сне он боялся отпустить.

Франческа долго смотрела на его лицо, и он казался таким спокойным, таким счастливым, будто все их ссоры, вся боль разлуки были всего лишь дурным сном.

Она осторожно коснулась его щеки пальцами, едва-едва, чтобы не разбудить.

— Я люблю тебя, — прошептала она еще раз так тихо, что сама едва услышала свои слова.

Слёзы подступили к глазам, но она не отводила взгляда.

Как же сильно я тебя люблю… но именно поэтому не могу тебя держать.

Франческа лежала рядом, прислушиваясь к его ровному дыханию, и в голове медленно выстраивалось решение. Она вспомнила звонок Кьяры, и её слова о том, что от их встречи зависит его будущее, вспомнила, с какой страстью Доменико говорил о своем деле, мечтал о новых проектах, о том, как это важно для его фирмы.

Если я останусь, он не поедет. Он выберет меня. А потом, через годы, возможно, будет жалеть. А я не хочу быть той, кто лишил его мечты.

Сердце сжалось от боли, но решение становилось всё яснее. Франческа дождалась рассвета, пока первые лучи солнца пробрались, затем высвободилась из его объятий, задержав дыхание, чтобы он не проснулся.

Её движения были медленными, и перед тем как выйти, она села за стол и достала чистый лист бумаги. Писала долго, медленно, вытирая слёзы рукавом. Каждое слово давалось с трудом, но она знала иначе нельзя.

«Доменико,

прости меня. Я не могу быть с тобой.

Вчера я просто хотела убедиться, что всё ещё что-то чувствую к тебе.

Теперь я знаю, и понимаю, что должна идти дальше. Ничего не осталось.

Ты должен уехать. Ты должен жить своей мечтой, а не моей..

Не ищи меня.» Франческа.

Она перечитала написанное несколько раз, добавила точку, и положила письмо на прикроватный столик, рядом с его телефоном, чтобы он точно нашёл его, когда проснется.

Ещё раз посмотрела на него. Доменико всё так же спокойно спал, и этот мирный сон был её последним подарком ему, она не хотела, чтобы он проснулся и увидел её уходящей.

— Прости…так будет правильно — прошептала она, не удержавшись.

И тихо, почти неслышно, закрыла за собой дверь.

В коридоре гостиницы было тихо, и этот звук двери показался ей окончательной чертой, за которой осталась часть её сердца.

Утро пришло слишком рано. Доменико проснулся медленно, с ощущением тепла и какого-то почти детского счастья, он впервые за долгое время чувствовал себя по-настоящему живым.

Он протянул руку, чтобы обнять её, прижать к себе, но наткнулся на холодную, пустую простыню.

Сердце тревожно забилось.

— Франческа? — позвал он тихо, думая, что она, может быть, в ванной. Тишина.

Доменико сел, оглядел комнату и всё стало ясно: ни её пальто, ни сумки, комната выглядела так, словно её здесь никогда не было.

На столике возле кровати лежал одинокий сложенный листок бумаги.

Доменико почувствовал, как внутри всё обрывается, он потянулся за ним, пальцы дрожали. Бумага была тонкой, чуть мятой, словно она долго держала её в руках, прежде чем оставить.

«Доменико…»

Он начал читать, и с каждым словом словно падал в пропасть.

«Прости меня. Я не могу быть с тобой.

Вчера я просто хотела убедиться, что всё ещё что-то чувствую к тебе.

Теперь я знаю — и понимаю, что должна идти дальше. Ничего не осталось.

Ты должен уехать. Ты должен жить своей мечтой, а не моей…

Не ищи меня.» Франческа.

Он перечитал раз. Потом второй. Третий.

Нет. Этого не может быть. Не может.

Доменико сел на край кровати, держась за письмо так крепко, что оно чуть не порвалось. Глаза жгло, будто от насыпанного в них песка.

Всё, что произошло этой ночью: её улыбка, её шёпот «я люблю тебя», её пальцы, скользящие по его лицу, её доверие - всё это не могло быть ложью.

— Нет… — прошептал он, чувствуя, как в груди что-то рвётся. — Ты не могла так…

Он закрыл лицо руками, но слёзы всё равно выступили на глазах. Боль была такой сильной, что хотелось кричать или выбежать на улицу, найти её и не отпускать. Спросить, зачем она это сделала. Но он сидел неподвижно, словно парализованный.

Письмо одиноко лежало на коленях.

Он вспомнил, как она смотрела на него ночью, как её губы дрожали, когда она шептала признание.

Неужели всё это было просто проверкой? Неужели она действительно решила, что наша любовь должна закончиться?

Доменико встал, прошёлся по комнате, потом снова сел. Его трясло. Он пытался представить, где она сейчас, может, идёт по улице, или уже уехала. Может, и правда решила, что для него будет лучше, если она исчезнет.

— Как же ты могла, — сказал он почти беззвучно, глядя на письмо.

Он чувствовал себя так, будто снова потерял её, только теперь по-настоящему. Никакой надежды, никаких объяснений, только эта короткая записка и пустая комната.

Доменико лег на кровать, сжал письмо в руке и смотрел на него словно в ступоре, все вокруг казалось каким-то ненастоящим. Ночь, которая была для него началом новой жизни, вдруг превратилась в прощание.

И всё же, глубоко внутри, он не верил. Доменико чувствовал, что бы она ни написала, её сердце говорило другое. Она любила его. Он это знал. И от этого было ещё больнее.

32.

Полгода спустя.

— Мам, ты же знаешь, скоро гастроли. «Жизель» не потерпит небрежности, — Франческа постаралась вложить в свои слова легкость, даже какую-то радость, но звучали они натянуто. Она взяла со стола яблоко и откусила кусок, делая вид, что очень торопится. — Все, убегаю, скоро репетиция!

Прошло полгода, с тех пор, как она вышла из номера отеля Доменико, села в такси и всю дорогу до дома молча смотрела на проплывающие огни, не чувствуя ничего, кроме ледяного онемения внутри.

И с тех пор Франческа запретила себе думать о Доменико, и если его имя или образ случайно всплывали в памяти, она тут же мысленно переключалась на разучивание нового па, на счет, на положение рук. Франческа вложила в балет все свои силы, все свои невысказанные слова, всю свою нерастраченную нежность и всю боль. Она превратилась не просто в приму, а стала высокоточным механизмом: идеальным, отточенным, беспощадным. Репетиции до изнеможения, бесконечные тренировки у станка, даже когда все уже расходились, Франческа требовала от себя невозможного и достигала этого.

Предстоящие гастроли, первое выступление в легендарном миланском театре «Ла Скала» - всё это когда-то было её заветной мечтой. Теперь же это стало обычной задачей, пунктом в расписании. Желанным, но лишенным того трепета, той искры, что зажигает сердце перед выходом на сцену. Она шла к своей цели по строгому, расписанному по минутам графику, не позволяя ни одной посторонней эмоции, ни одной мысли о нём сбить себя с пути. Жизнь сузилась до размеров тренировочного зала, сцены и дома, где она падала без сил, лишь бы не оставаться наедине в тишине.

— Хорошо, — наконец сдалась мама, с любовью и грустью глядя на дочь. — Только поешь нормально, а не одним яблоком.

— Не успеваю, мам, правда, — Франческа уже целовала ее в щеку и шла к выходу, чувствуя на себе материнский взгляд. — Не жди меня, буду поздно!

Франческа быстрым, энергичным шагом шла по улице. Со стороны, она казалась уверенная в себе, успешной женщиной, звездой балета. Но мать знала, что эта уверенность - лишь тщательно возведенная стена, за которой скрывалась хрупкая, израненная девушка, которая до сих пор не смогла собрать осколки своего сердца.

Для Доменико проект в Вене стал чем-то двойственным: спасением и тюрьмой в одном лице. Он уехал туда почти сразу после той ночи в Вероне, не потому, что совершил что-то плохое, а потому, она оставила его.

Реставрация старинного венского особняка поглотила его с головой, Доменико работал как одержимый, по двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки. Он вникал в каждую деталь, это была не просто работа, а попытка убежать от самого себя. От памяти о том, как дрожали её пальцы, когда она стучала в дверь его номера, от звука её голоса, сорванного от волнения. От того, как они говорили, говорили, но так и не смогли найти тех слов, которые разрушили бы стену между ними. Он пытался заглушить эту боль в сердце.

С Кьярой они остались коллегами и больше ничего, идеальными, слаженными, профессиональными. Она была блестящим специалистом, но между ними теперь всегда висела невидимая и ощутимая стена.

Они словно мирно расстались, с чувством лёгкой грусти и взаимного понимания. В этом не было драмы, лишь констатация факта. Кьяра заслуживала большего, чем роль пластыря на его разбитом сердце.

Проект в Вене увенчался оглушительным успехом, и работа Доменико получила признание критиков, о его фирме заговорили на международном уровне. Он стоял на торжественном приёме в отреставрированном особняке, держа в руке бокал шампанского, окружённый поздравлениями и восхищёнными взглядами и должен был быть на седьмом небе от счастья, чувствовать гордость и удовлетворение, но сердце ныло тупой, привычной болью.

Оно не было здесь, среди этого блеска и чужих улыбок, а осталось в Италии, на пороге его гостиничного номера в Вероне, за которым стояла женщина, которую он любил до безумия. Он ловил себя на том, что ищет её лицо в толпе и мысленно делится с ней каждым успехом. Слава и признание оказались пустыми, когда некому было сказать: «Смотри, что мы смогли». Это «мы» без неё теряло всякий смысл. Он добился всего, о чём мечтал в профессии, но заплатил за это цену, которая казалась ему теперь непосильной, ценой своего сердца.

Франческа ворвалась в дом словно вихрь, звонкий голос, стук каблуков по полу, запах дорожной пыли и чужих городов.

— Мам, я дома!

Франческа поставила в прихожей большой чемодан, набитых не столько вещами, сколько сувенирами и сбросила пальто и вошла на кухню.

— Мам, ты не представляешь! Это было нечто фантастическое! — Франческа схватила чайник и принялась суетливо наполнять его водой, её руки слегка дрожали от возбуждения. — В Милане зал вставал! А в Риме после второго акта нам кричали «браво» минут десять, я думала, занавес просто сорвут! И цветы… о боже, цветы! Мне принесли столько цветов, что хватило бы на всех коллег.

Она говорила без остановки, перескакивая с одной истории на другую, рассказывая о восторженных рецензиях в газетах, о том, как директор театра лично поздравил ее, о роскошных приёмах.

— А в Палермо… — Франческа заливисто рассмеялась, — ты бы видела их лица! Такой жаркий приём! Я так счастлива, мам, правда, невероятно счастлива!

Мама улыбалась и молча кивала, не спеша разрезая приготовленное к возвращению дочери угощенье. Её глаза, полные материнской нежности и одновременно тревоги, внимательно изучали дочь. Она видела глаза Франчески и ей казалось, что это была отчаянная попытка убедить в первую очередь саму себя, что овации и цветы могут заполнить ту тишину, что оставалась в душе. Что успех может заменить простое человеческое тепло.

И чем громче и ярче дочь старалась доказать своё благополучие, тем яснее для ее мамы становилась горькая правда: всё это суета, попытка убежать и где-то очень глубоко, в самом сердце, Франческа всё так же любила Доменико. И никакие гастроли, никакие триумфы не могли этого изменить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Садись, дочка, чай остывает, — мягко сказала она, пододвигая Франческе тарелку. Ей хотелось не анализировать, а просто обнять её и дать понять, что можно не играть, можно быть просто уставшей и несчастной. Но она знала, что сейчас Франческа не примет этого.

Спустя пару ней Франческа как-то вернулась с утренней тренировки, заварила кофе и стала разбирать свою почту, отложенную на столе в прихожей. Счета, буклеты, приглашение на мастер-класс и..конверт. Качественная бумага, строгий шрифт и флорентийская печать.

Сердце на мгновение замерло, рука сама потянулась к конверту и пальцы скользнули по гладкой поверхности.

От него?

Прошло столько времени, а эта маленькая надежда всё ещё жила где-то глубоко внутри. Она медленно, почти боясь, вскрыла конверт.

Нет. Не от него.

Официальный бланк. Логотип одного из самых известных театров Флоренции. Она начала читать, и буквы сначала поплыли перед глазами, не складываясь в слова, но потом смысл дошёл до сознания, понятный и невероятный.

Ей предлагали место балетмейстера-постановщика. Необходимо было возглавить новую труппу, заняться постановкой современных балетных программ. Это был не просто новый контракт, а новый уровень, кардинальная смена роли. Уйти со сцены, чтобы учить других, создавать спектакли, творить красоту, которая будет жить уже отдельно от неё.

Франческа перечитала письмо три раза. В первый раз, просто чтобы убедиться, что ей не показалось. Во второй, вникая в детали, условия, сроки, и в третий раз она ловила уже не слова, а ощущения внутри себя. В груди поднималась странная смесь из страха, неверия и предвкушения.

Она опустила лист на стол и медленно подошла к окну, за ним была уютная Верона, её дом, её прошлое. А в руках она держала билет в другое будущее - Флоренция. Снова Флоренция. Город-призрак, где её сердце разбилось на осколки, где она упала и где научилась снова подниматься. Город, где осталась часть её души, которую она так и не смогла забрать обратно.

Мысли путались.

Страшно? Безумно страшно.

Оставить все.., статус примы, привычный уклад. Но вместе со страхом приходило и осознание, это шанс. Шанс не убежать от прошлого, а перерасти его, превратить боль в опыт, а опыт в искусство. Это был вызов.

Вечером, когда они с мамой ужинали, Франческа просто сказала, без предисловий, глядя прямо перед собой.

— Мам, я соглашаюсь. Поеду во Флоренцию.

Мама Франчески посмотрела на дочь и её лицо озарилось улыбкой, не просто радостной, а глубокой, гордой, полной безграничной веры.

— Это твоё, дочка, — сказала она тихо, и голос её дрогнул от переполнявших чувств. — Это по-настоящему твоё. Ты заслужила это право. Каждой каплей пота, каждой победой над болью. Ты проделала огромный путь, чтобы прийти именно к этому решению. Я так безмерно рада за тебя!

Франческа поняла, что делает правильный выбор, не для того, чтобы забыть Доменико, а для того, чтобы найти себя. Ту себя, которая может быть не только балериной, но и творцом. И Флоренция была не бегством, а новой манящей главой её жизни.

Франческа с Катариной сидели за своим столиком в маленьком кафе на окраине Вероны и делились последними новостями.

— Ты совсем от нас уезжаешь? — Катарина смотрела на подругу, и её голос дрогнул. В глазах, обычно таких смеющихся, блестели слёзы, которые она пыталась сдержать.

Франческа почувствовала, как у неё внутри всё сжимается, она протянула руку через стол и крепко сжала пальцы Катарины.

— Ну что ты, глупышка! Конечно же нет! — она заставила себя улыбнуться широко и лучезарно, — Это же не навсегда! Я буду приезжать постоянно! За новостями, за твоими сплетнями, просто за чашкой этого ужасного кофе! — Она попыталась шутить, но внутри слова словно сжимались в комок. — И ты же обещаешь приехать на мою первую постановку во Флоренцию? Обещаю, билеты будут в первом ряду, прямо у самой сцены. Буду следить за твоей реакцией!

Она обняла подругу, чувствуя, как та дрожит. В этом объятии было столько поддержки, совместных слёз и радости, столько общих воспоминаний, Франческе тяжело было расставаться с подругой.

Когда они отстранились, в воздухе повисла неловкая пауза. Катарина, избегая прямого взгляда спросила.

— А ты… — подбирала она слова. — Ничего о нём не слышала? За все эти месяцы?

Франческа отвела взгляд к окну, где спешили по своим делам незнакомые люди. Вопрос, которого она подсознательно ждала и одновременно боялась. Франческа медленно покачала головой.

— Нет, — её голос прозвучал ровно и почти бесстрастно.— Ничего нового. Только то, что знала и раньше. Что он уехал. В Вену. И что… он не один. С Кьярой.

Она произнесла это имя без тени эмоций, как будто речь шла о случайной знакомой, хотя внутри, глубоко в груди, что-то остро и болезненно сжалось, как будто старый шрам вдруг напомнил о себе. Франческа научилась не подавать вида и это было её главным достижением за последние полгода - умение носить маску безразличия.

Через неделю настал день отъезда. Франческа стояла в пустой комнате своего детства, где на стенах ещё оставались следы от постеров, и смотрела, как грузчики аккуратно выносят коробки с её жизнью. Каждая коробка была словно часть её прошлого, часть Вероны, часть той Франчески, которой она больше не была. Сердце сжималось от острой боли расставания, но вместе с этой болью, в нём жила новая, зрелая решимость.

Франческа ехала за своим будущим, за правом создавать красоту, а не просто быть её временным воплощением. За возможностью вложить всю свою накопленную боль, любовь и опыт во что-то большее, чем её собственное тело на сцене.

После долгого прощания с мамой и родными, она села в такси и поехала. Прижавшись лбом к прохладному стеклу Франческа смотрела как проплывают мимо знакомые с детства улочки, площади, фасады домов. И думала о том, что исцеление – это не когда боль полностью проходит, а когда ты находишь в себе силы не просто жить с ней, но превратить её во что-то новое.

И мое личное исцеление начинается именно сейчас, на этой дороге, ведущей в будущее.

33.

Для Франчески Флоренция перестала быть местом, где каждая улочка напоминала о боли. Теперь город жил вместе с ней: шумный, уставший, вечно куда-то спешащий. Утро начиналось не с долгого завтрака, а с того, что она хватала на бегу горячий эспрессо и мчалась в театр. Полутёмный зал с запахом дерева стал для неё настоящим домом.

Дни проходили один за другим: репетиции до изнеможения, отрывки музыки, звучащие снова и снова, строгий голос педагога, стук часов. Она спорила с художником по свету, снова и снова показывала молодой танцовщице одно и то же движение. Франческа жила будущей премьерой, и все остальное отодвинулось на задний план. Даже запах жасмина на узких улочках, раньше он приносил воспоминания, теперь был всего лишь запахом.

Доменико вернулся во Флоренцию ранним утром. Всё вокруг было таким же: чистая, аккуратная квартира, привычные улицы, знакомый шум города. Но внутри всё чувствовалось иначе. Проект в Вене остался позади: контракты подписаны, фирма уверенно стояла на ногах, а Кьяра вернулась в Милан, на свою прежнюю работу, и их пути разошлись окончательно и спокойно.

Теперь у Доменико снова была обычная жизнь во Флоренции: работа, встречи, бумаги, вечера дома. Всё вроде бы шло своим чередом, как раньше, но он ясно понимал, одного не хватало. Точнее, одной. Франчески.

Без неё дни были пустыми, даже самые успешные дела казались безвкусными. Доменико ловил себя на мысли, что ждёт её шагов в коридоре, её смеха, её голоса, но каждый раз натыкался только на тишину.

После работы Доменико брёл по улицам Флоренции без цели, погружённый в себя, пройдя несколько кварталов он оказался на небольшой площади, где стоял старый, не самый знаменитый, но уютный театр. Его взгляд, скользя по стенам без особого интереса, автоматически зацепился за пёстрое полотно афиш. Анонсы концертов, гастролей, новых постановок и он уже почти отвёл глаза, как вдруг... сердце его словно замерло на мгновение, а затем рванулось вперёд с такой бешеной силой, что в ушах зазвенело. Кровь ударила в виски.

На свежей, только что наклеенной афише чётким шрифтом было выведено:

Хореография — Франческа Роси.

Он замер на месте, в голове пронеслась единственная, оглушающая мысль.

Франческа во Флоренции?

Доменико зажмурился и снова посмотрел. Буквы не исчезли. Они были такими же чёткими, реальными.

Франческа. Роси.

— Не может быть, — прошептал он сам себе, и голос его прозвучал хрипло. — Это... ошибка? Другая Франческа Роси.?

Но он знал, что других таких нет. Он прочитал имя ещё раз, медленно.

Хореография?

Но она же танцевала..

Франческа должна была быть в Вероне, за сотни километров отсюда, на своей родной сцене, а не во Флоренции.

В голове поднялся невообразимый хаос. Мысли сталкивались, опровергали друг друга, не находя выхода.

Когда она успела?

Как она оказалась здесь?

Почему я не знал?

Она специально скрывалась?

Он уставился на афишу, как загипнотизированный. В нём начало просыпаться что-то давно забытое, почти болезненная надежда, та самая, которую он давно похоронил. Она поднималась из пепла старых обид, как феникс. Он стоял, вцепившись пальцами в ремень портфеля, не в силах оторвать взгляд от двух слов, которые в одно мгновение перевернули его серый мир, вновь наполнив его ослепительными, оглушительными и пугающими красками.

Доменико пришёл в театр за десять минут до начала, купив билет в кассе, не глядя, какой ряд и какое место. Ему было всё равно. Главное, это оказаться внутри. Он сидел, сжимая в ладонях программку, и слушал, как его собственное сердце отчаянно колотится, заглушая гул голосов. Каждый нерв был натянут как струна. Что он увидит? Узнает ли он в этой постановке её, ту самую, которую любил? Или это будет работа совершенно чужого, незнакомого человека, носящего лишь её имя?

Свет погас и зале воцарилась гробовая тишина, полная ожидания. Прозвучали первые аккорды музыки: нежные, пронизывающие до мурашек и занавес поднялся.

С первой же минуты Доменико забыл дышать, забыл обо всём: о своём месте в зале, о времени, о своей собственной боли. Его сознание полностью захватило то, что происходило на сцене. Это был не просто танец в его привычном понимании, а живая картина, где каждое движение, каждый луч света, каждая нота музыки были частью единого целого - истории о любви, потере и возрождении. История, которая до боли напоминала ему их собственную.

Он видел её почерк в каждой мелочи: в том, как танцовщица исполняла партию, в точном, выверенном до миллиметра построении сценария, в смелых, но идеальных поддержках, где тела партнёров сливались в едином порыве. Это была её страсть, её одержимость, и теперь всё это было умножено на мудрость, на способность видеть картину целиком и направлять других.

Доменико смотрел и не мог поверить, что та хрупкая, ранимая девушка, которая когда-то плакала у него на плече от усталости и сомнений, смогла создать нечто настолько… грандиозное и совершенное. В её постановке не было ни капли пафоса, только чистая эмоция, переданная через идеальную форму.

Доменико охватило чувство гордости,

за неё

, за невероятную силу духа и талант, который не сломался, а только закалился в испытаниях и расцвёл с новой силой. Она не просто выжила после всего, что случилось, а превзошла саму себя.

Доменико сидел, разрываясь между восторгом и болью, все внутри его кричало: «Смотри, какая она потрясающая!». Но боль шептала: «Она бросила тебя».

Когда зал взорвался овациями, и Франческа вышла на поклон, уставшая и сияющая, Доменико понял, что он не может просто так уйти. Доменико должен был поговорить с ней, ему нужно было посмотреть ей в глаза. Не для того, чтобы упрекать или требовать объяснений прошлого, а чтобы понять, есть ли между ними, двумя людьми: знаменитым хореографом и успешным архитектором - хоть что-то от тех влюблённых, которые когда-то потеряли голову от счастья в Вероне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Доменико не пошёл к главному входу, где Франческу уже поджидала толпа поклонников с автографами и журналисты с диктофонами. Вместо этого он, как тень, скользнул в боковой проход и замер в глубокой тени массивной каменной колонны у служебного выхода. Здесь было тихо, пахло старым камнем и влажным воздухом. Его сердце колотилось с бешеной силой, кажая секунда ожидания растягивалась в вечность.

Что, если она уже ушла? Или её отвезут на машине? Что, если она появится не одна?

Тяжелая дверь открылась с легким скрипом и Франческа вышла на ночной воздух. Закутавшись в лёгкое бежевое пальто, она прижимала к груди огромный, роскошный букет белых роз. Голова её была слегка опущена, на губах играла лёгкая счастливая улыбка. Франческа была погружена в себя и не сразу заметила его.

Когда она подняла глаза, мир остановился.

Франческа замерла на месте так резко, что букет чуть выскользнул из её пальцев, но она успела подхватить его на лету. Её широко раскрытые глаза, в которых секунду назад светилось спокойное счастье, были полны абсолютного шока. Она смотрела на Доменико, словно на призрак.

— Доменико? — голос прозвучал тихо, Франческа словно не верила, что это действительно он.

— Это… ты?

Они стояли друг напротив друга в холодном ночном воздухе, разделённые всего лишь несколькими шагами, но расстояние между ними измерялось не метрами, а месяцами молчания, невысказанными словами и горечью обиды. Ночь вокруг них замерла.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!! ВИЗУАЛ: встреча ФРАНЧЕСКИ и ДОМЕНИКО спустя полгода.

34.

Франческа не могла отвести глаз. Стоящий перед ней Доменико казался миражом, порождением её собственных тайных желаний. Шок медленно отступал, сменяясь волной такого знакомого, такого запретного тепла, разливавшегося по всему телу.

— Да, это я, — наконец выдохнул он, и его губы тронула неуверенная, почти робкая улыбка. — Прости, что напугал. Я был на твоём спектакле. Это было… невероятно, Франческа.

— Спасибо, — ее голос звучал тихо и Франческа машинально поправила букет в руках. — Я… не знала, что ты во Флоренции.

— Я недавно тут. Вернулся. — Он сделал небольшой шаг вперед, но не решался приблизиться ближе. — Франческа… Может, прогуляемся? Немного? Если ты не очень устала. Прошу тебя.

Она должна была сказать «нет». Сослаться на усталость, на ранний подъем, на кучу дел, но её ноги, казалось, сами по себе сделали шаг навстречу.

— Да, — согласилась она. — Прогуляемся.

Через пару минут они шли бок о бок по ночным улицам Флоренции. Первые минуты прошли в неловком молчании, нарушаемом только их шагами.

— Расскажи о Вене, — наконец нарушила тишину Франческа, чувствуя, что должна сказать что-то, что-то нейтральное. — Я слышала, проект стал громким успехом.

Доменико оживился. Он рассказывал об реставрации, о сложностях, о том, как его фирма получила признание, о новых заказах в Милане. Доменико говорил о работе с привычным энтузиазмом, но Франческа ловила себя на том, что слушает не его слова, а звук голоса, такого родного и такого давно не слышанного.

— А ты? — переспросил он, останавливаясь под фонарем, чтобы лучше видеть её лицо. — Счастлива? Быть постановщиком? Это ведь совсем другое.

Она встретила его взгляд и честно улыбнулась.

— Да, Доменико. Очень. Это… как новый глоток. Сложно, иногда страшно, но безумно интересно, видеть, как твоя идея оживает в движениях других людей… это ни с чем не сравнить. Я довольна.

— Это видно, — тихо сказал он, и в его глазах вспыхнуло восхищение. — Ты стала… другой. Сильнее.

Они дошли до набережной Арно. Звезды отражались в тёмной воде, и город был невероятно красив в ночной тишине.

— Франческа, — Доменико обернулся к ней. — Давай поужинаем. Прямо сейчас. Вон там, — он кивнул на маленький ресторанчик с теплым светом в окнах. — Как раньше. Просто поговорим.

И снова, против всякого голоса разума, она сказала: «Да».

Неловкую паузу за их столиком нарушил официант, приняв заказ. И пока он удалялся, Доменико обвёл взглядом почти пустой зал. В воздухе висел уютный гул кухни и тихая мелодия.

— Кажется, мы одни из последних посетителей, — заметил он, пытаясь разрядить обстановку. — Хорошо, что они работают допоздна. Здесь уютно.

Франческа кивнула, её пальцы бессознательно скользнули по прохладной поверхности стола. Ей было странно сидеть с ним вот так, в тихом ресторане, после всех этих месяцев разлуки.

— Как тебе Флоренция? Не скучаешь по Вероне? — наконец спросил Доменико, откладывая в сторону меню.

— Пока нет, — ответила Франческа, переводя взгляд на колыхающееся пламя свечи в подсвечнике за их столиком. — Здесь всё так ново: работа, люди, новый ритм. Некогда даже подумать о тоске.

Она сделала паузу, чувствуя, как неловкость понемногу тает в тёплой атмосфере заведения.

— А ты? Часто бываешь в Милане? — спросила она, возвращая ему вежливый вопрос и стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Разговор катился по накатанным, безопасным рельсам. Они обсуждали безличные темы: новые тенденции в архитектуре, планы театра на следующий сезон, общих знакомых, о судьбах которых узнавали с взаимным удивлением.

Внезапно, в паузе между смехом, Франческа посмотрела на него и увидела в его глазах то же тепло, ту же нежность, что и раньше.

— Знаешь, я… — ее голос дрогнул. — Я скучала по этим разговорам. По тому, как ты рассказываешь о своих проектах, с таким азартом, с таким огнем. Я скучала… по тебе.

Она произнесла это так тихо, что слова едва долетели до него через стол, но он услышал. Лицо Доменико изменилось: шутливый блеск в глазах угас, сменившись глубокой, серьезной сосредоточенностью. Он отпил глоток воды, будто выигрывая время, и поставил бокал с тихим стуком.

— Я тоже, — выдохнул он, и это простое признание прозвучало тяжелее любого длинного объяснения. — Каждый день, Франческа. Это не проходило ни на секунду.

Остаток ужина прошел в каком-то новом, хрупком измерении. Они уже не пытались заполнить тишину пустыми словами. Они просто были. И этого было достаточно.

Когда ужин подошел к концу и они, расплатившись с официантом вышли на улицу, ночь стала еще глубже. Доменико молча предложил руку, и она приняла его предложение. Они шли по спящим улицам, и их шаги отдавались эхом в тишине.

Доменико проводил ее до самого дома, небольшого, но уютного здания недалеко от театра. Они остановились у двери, и фонарь бросал желтый свет на его лицо, в котором читалась целая буря непроизнесенных слов. Воздух между ними, казалось, наэлектризовался.

— Я был безумно был рад тебя видеть сегодня, Франческа, — сказал он тихо, беря ее руку в свои. Его ладонь была теплой и это знакомое ощущение заставило ее сердце бешено забиться. Он на секунду задержал ее руку в своей. — Я… теперь буду часто здесь. Флоренция, Милан… дела требуют. Может быть… мы еще увидимся?

— Конечно, — прошептала она, и ее собственный голос показался ей слабым и неубедительным.

Он кивнул, отпуская руку и посмотрел на нее еще раз, долгим, пронзительным взглядом, после чего резко развернулся и зашагал прочь.

Франческа зашла внутрь, механически повернула ключ и прислонилась спиной к закрытой двери, словно боялась, что не выстоит на ногах. Тишина пустой квартиры обрушилась на нее, оглушительная и давящая. Эйфория от неожиданной встречи, от теплого ужина, от его смеха и прикосновений, все это разом улетучилось, оставив после себя тяжелую грусть.

Прошло, наверное, минут пять или десять. Достаточного, чтобы снять туфли, зайти в спальню и начать расстегивать платье, глядя в зеркало на свое отражение: уставшее, но все еще возбужденное от встречи. Франческа собиралась принять душ и смыть с себя вечер, попытаться успокоить в голове хаос из улыбок, слов и прикосновений.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Резкий, настойчивый звонок в дверь отвлек ее от раздумий, сердце в груди забилось с бешеной силой. Никто не приходил к ней так поздно. Это мог быть только он. Доменико.

Франческа медленно, повернула замок и открыла дверь. Он стоял на пороге, дышал неровно и прерывисто, будто пробежал большую дистанцию, а не прошел несколько десятков метров. Грудь его вздымалась, в глазах читалась решимость.

— Я не могу, — выдохнул он. — Я не могу просто уйти. Не могу… — он с силой провел рукой по лицу, — не могу сделать вид, что всё в порядке. Что мы просто старые добрые друзья, которые мило поужинали, вспомнили прошлое и разошлись по домам. Это ложь. Вся эта вежливость..это просто ложь!

Не дожидаясь приглашения, он шагнул внутрь, прошел в прихожую и с силой захлопнул дверь за спиной. Франческа вздрогнула, они стояли так близко, что она чувствовала исходящее от него тепло.

— Франческа, — он посмотрел на нее прямо, пристально, и в его глазах горел тот самый дикий огонь. — Я должен спросить. Я не уйду отсюда, не спросив, не переживу еще один раз..Почему? — его голос сорвался на высокую ноту. — Ради всего святого, почему тогда, в Вероне, всё так закончилось?

Он сделал шаг к ней, сокращая и без того крошечное расстояние между ними. Теперь она видела каждую черточку его лица.

— Ты пришла ко мне тогда. Помнишь? Ты простила. Мы говорили… Говорили о нас. Было больно, черт возьми, было сложно, но я чувствовал… я клянусь, я чувствовал кожей, что между нами еще есть что-то живое! Была надежда! А потом, после той ночи ты просто… ушла. Просто написала, что «все закончилось». И ушла.

Он говорил быстро, горячо, будто держал в себе эти невысказанные слома целый год.

— Я ждал. Как дурак, я ждал, что ты передумаешь, твоего звонка, неделю, две…А в ответ…ничего!

Его голос дрожал и срывался.

— Потом понял, что ты меня разлюбила. Я принял это и пытался с этим жить. Но сегодня… сегодня, — он сжал кулаки, — сегодня ты смотрела на меня не так. В твоих глазах была… тоска. Та же самая, что и у меня. Так почему? Почему ты тогда бросила меня, когда у нас, может быть, был последний шанс? Что я сделал не так в тот вечер? Скажи мне! Пожалуйста, скажи, потому что я сходил с ума все эти месяцы! Я перебирал каждую нашу секунду, каждое слово, искал свою ошибку и не находил! Я заслужил знать правду, Франческа! Хоть каплю правды!

35.

Доменико стоял перед ней, весь напряженный, как струна, ожидая ответа, который определит всё.

Франческа не выдержала его взгляда, плечи содрогнулись, и по её щекам потекли тихие, горькие слёзы, которые она так долго сдерживала.

— Я сделала это ради тебя, — прошептала она, почти неразборчиво. — Ради твоей мечты. Ради Вены.

Доменико отшатнулся, будто её слова были физическим ударом, гнев сменился полным, недоумением.

— Ради Вены? — переспросил он, не веря своим ушам. — Откуда ты вообще знала про Вену тогда? Я… я сам ещё не до конца был уверен..!

— Мне позвонила Кьяра, — выдохнула Франческа, вытирая ладонью слёзы. — В тот же день, после нашего разговора, я собиралась к тебе.. Она сказала… что этот проект, шанс всей твоей жизни. Что это то, о чём ты всегда мечтал, и что если ты откажешься ради… ради нас, то потом будешь жалеть об этом всю жизнь. И возненавидишь меня за это.

Она смотрела на него полными страдания глазами.

— Я не могла допустить этого, Доменико. Не могла позволить тебе отказаться от твоей мечты из-за меня. Я думала… я думала, что поступаю правильно. Что отпускаю тебя, чтобы ты был счастлив.

На лице Доменико происходила сложная борьба эмоций: гнев, боль, а потом - бесконечная нежность. Ему было невыносимо, что их разлука оказалась чудовищным недоразумением.

— Глупая… — прошептал он, и его голос, еще секунду назад готовый сорваться на крик, дрогнул, и стал полным ласки и горькой нежности. — Моя глупая, самоотверженная дурочка…

Доменико сделал к ней шаг и бережно взял ее мокрое от слез лицо в свои большие, теплые ладони. Его пальцы нежно прошлись по ее скулам, смахивая капли.

— Ты решила за меня? — он заглянул ей в глаза, не позволяя отвести взгляд. — Ты действительно думала, что какая-то карьера, какой-то, даже самый грандиозный, проект может быть важнее тебя? Важнее нас?

В его глазах стояло такое искреннее, потрясенное непонимание, что сердце Франчески сжалось еще сильнее.

— Я любил тебя больше жизни, Франческа! — его голос окреп, в нем зазвучала та самая страсть. — Ты слышишь? Больше собственного дыхания! Больше любых амбиций! Я отдал бы всё - Вену, Милан, славу, все проекты на свете..ради одного-единственного шанса просыпаться рядом с тобой каждое утро! Ради того, чтобы быть с тобой!

Его слова обрушились на нее лавиной и Франческа поняла всю чудовищную глубину своей ошибки. Ее благородный порыв, ее жертва вдруг показались ей глупым, наивным детским решением.

— Прости меня! — вырвался у нее сдавленный крик. Она больше не могла стоять и уткнулась лицом в его грудь, впитывая знакомый запах. — Прости! Я была так не права! Я не думала… Я просто не хотела быть для тебя обузой! Не хотела, чтобы ты однажды оглянулся и с ненавистью подумал, что я разрушила твою мечту! — Она говорила сквозь рыдания. — Я любила тебя… Я всегда, все это время, любила только тебя и больше никого!

Эти слова, наконец-то высказанные вслух, сняли камень с её души. Доменико крепко прижал её к себе, как будто боялся, что она снова исчезнет.

— И я тебя, — прошептал он ей в волосы. — Все эти месяцы, каждый день, каждую секунду. Без тебя моя жизнь была пустой. Я не представляю своего будущего без тебя и не хочу просыпаться и засыпать с кем-то другим. Я хочу, чтобы это была только ты. Всегда.

Он отстранился, всё ещё держа её за руки, и посмотрел ей в глаза с такой любовью и решимостью, что у неё перехватило дыхание.

— Франческа Роси, — сказал он твёрдо и ясно. — Ты выйдешь за меня?

Слёзы на её глазах сменились счастливым, сияющим недоумением, а затем безоговорочной радостью.

— Да! — вырвалось у неё, громко и звонко, как самое главное «да» в её жизни. — Тысячу раз ДА!

Доменико подхватил её на руки так легко, и закружил, забыв обо всём. Они смеялись, сами того не замечая, и их звонкий смех разливался по комнате, как музыка.

— Ты даже не представляешь, как я ждал этого момента, — прошептал он, глядя на неё снизу вверх, не опуская с рук.

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых все еще светились слёзы и прижалась к его шее. Доменико почувствовал, как горячие капли коснулись его кожи, и наконец поставил её на пол, но не отпустил, их тела всё ещё были близко, дыхание смешивалось. Несколько долгих секунд они просто смотрели друг на друга, будто боялись, что это сон, но потом их губы встретились. Медленным, глубоким, мягким поцелуем, в котором не было ни капли сомнений, только тёплая уверенность:

я здесь, я твоя, я никуда не уйду.

Доменико чувствовал, как под его ладонями дрожат её плечи.

— Ты моя, — сказал он тихо, почти шёпотом, но так, что каждое слово звучало как клятва.

Франческа улыбнулась и коснулась его губ своими.

— Я устала убегать, — ответила она. — Больше не хочу.

Он снова поцеловал ее уже чуть смелее, чуть горячее и прижал к себе так крепко, что почувствовал, как ровно бьётся её сердце в такт его собственному.

— Мы больше не потеряем друг друга, — сказал он, уткнувшись лицом в её волосы.

И она кивнула.

Они почти не помнили, как оказались в спальне, их поцелуи становились всё глубже.

Доменико провёл ладонями по её спине, медленно, будто запоминая каждый изгиб, каждую линию. Франческа дрожала, но не от страха, а от переполняющего её желания. Он поймал её взгляд, задержал его, будто спрашивая согласия.

— Я хочу быть с тобой, — прошептала она, и его сердце сжалось от счастья.

Он был предельно нежен и каждое движение было внимательным, будто Доменико боялся причинить ей боль. Он целовал бережно, медленно снимая с неё одежду, словно растягивая этот момент, смакуя каждую секунду. Его губы скользнули ниже, оставляя горячие поцелуи на её груди, и Франческа не сдержала дрожи. Она тихо застонала, запрокидывая голову, а её пальцы сжались в его волосах.

Доменико поднял её за бёдра и прижал к себе, их дыхание смешалось, движения стали нетерпеливыми, полными жгучего желания. Она чувствовала его силу и вместе с этим - бесконечную нежность, будто каждое его действие было признанием в любви.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда он овладел ею, Франческа тихо вскрикнула, и это слияние стало для неё чем-то большим, чем просто страсть. Всё её тело отозвалось, на него, на их близость и с каждым движением охватывало нарастающее чувство, пока оно не вылилось в волну, накрывшую её целиком.

Франческа прильнула к нему, задыхаясь от счастья и восторга, и они долго лежали рядом, переплетя пальцы, дыша в унисон. Франческа улыбалась тихо, счастливо, она чувствовала спокойствие.

— Ты в порядке? — тихо спросил он, заглядывая ей в глаза.

Она кивнула и провела ладонью по его лицу, будто не веря, что он рядом.

— Я никогда не была так счастлива, — прошептала она.

Он притянул её ближе, поцеловал в лоб и закрыл глаза. Франческа лежала, слушая его дыхание.

Пусть это длится вечно.

Утро пришло тихо, мягко. Доменико проснулся первым и несколько секунд он просто лежал, глядя в потолок, пока память не вернула ему прошлую ночь. Он повернулся и увидел её. Франческа спала, чуть прижавшись к нему, волосы рассыпались по подушке, на губах едва заметная улыбка. Доменико смотрел на неё и не мог поверить, что всё это реально, что она снова с ним. Осторожно, чтобы не разбудить, он провёл пальцами по её щеке, по линии плеча.

Франческа шевельнулась и открыла глаза, ее лицо озарила улыбка.

— Buongiorno… — тихо сказала она.

— Buongiorno, amore mio, — ответил он, и в голосе звучала нежность.

Он поцеловал её в губы, лёгким утренним поцелуем, в котором было столько счастья.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, заглядывая в глаза.

— Счастливой, — ответила она просто.

Эти слова будто растворили последние сомнения, Доменико засмеялся, обнял её крепче и прижал к себе.

— Ты не представляешь, как я боялся, что проснувшись утром все это окажется сном, — признался он. — Каждый день, каждую ночь я думал и мечтал о тебе.

Франческа улыбнулась и провела ладонью по его щеке.

— Теперь ты видишь. Я здесь и я никуда не уйду.

Они снова поцеловались, на этот раз чуть дольше, мягко, без спешки, будто смакуя каждую секунду этого утра.

Доменико встал, надел футболку и брюки и подошёл к окну. За стеклом просыпалась Флоренция, улицы наполнялись светом. Он обернулся к ней.

— Хочу, чтобы каждый мой день начинался вот так, — сказал он тихо.

— А я хочу, чтобы ты всегда так смотрел на меня, — ответила она, подтягиваясь к нему.

Он вернулся на кровать, снова лёг рядом. Некоторое время они просто лежали, глядя друг на друга.

— Ты знаешь, — сказала она, уже собираясь вставать, — я думаю, что если мы смогли пройти через всё это, то теперь нам всё по плечу.

Доменико кивнул.

— Теперь точно.

И снова притянул её к себе, будто хотел ещё немного задержать это утро, чтобы оно длилось вечно.

Доменико сидел на краю кровати, держа её ладонь в своей. Слова, которые он носил в себе все эти месяцы, наконец вырвались наружу.

— Франческа… — начал он, глядя ей прямо в глаза. — Я долго думал, что сказать тебе. Как объяснить всё, что я чувствую. Но понял, что никаких объяснений не нужно. Я просто знаю: я не хочу прожить без тебя ни одного дня.

— Я всё решил, — вдруг сказал Доменико. — Я хочу быть с тобой, Франческа. И если для этого придётся переехать в Верону, я перееду.

Франческа удивлённо посмотрела на него, а потом улыбнулась — тепло, нежно.

— Зачем в Верону? — спросила она. — Мой дом теперь здесь, во Флоренции.

Он моргнул, а потом засмеялся, как будто только что понял что-то очевидное.

— То есть теперь мне придётся переехать во Флоренцию?

— Пожалуй, да, — засмеялась она, обняв его за шею. — Раз ты хочешь быть со мной, придётся смириться с этим..

Они оба рассмеялись, и этот смех был лёгким, счастливым. Доменико притянул её к себе и поцеловал.

— Знаешь, — тихо сказал он, глядя ей в глаза, — я никогда ещё не был так счастлив.

— Я тоже, — ответила она. — И я хочу, чтобы так было всегда.

— Mio amore… — шептал он ей на ухо. — Ты сделала меня самым счастливым человеком на земле.

— А я тебя, — ответила она, улыбаясь сквозь слёзы. — Доменико, я тоже боялась, что потеряла тебя навсегда. Но, кажется, теперь мы можем всё начать сначала.

— Я хочу, чтобы мы не откладывали свадьбу, — сказал он, когда они наконец оторвались друг от друга. — Я ждал слишком долго.

Франческа улыбнулась, глядя на него так, будто только сейчас поверила, что всё это действительно происходит.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!! ВИЗУАЛ: утро ФРАНЧЕСКИ и ДОМЕНИКО.

Эпилог.

Несколько месяцев спустя.

Солнечный день во Флоренции был словно нарисован для них: чистое небо, колокола звонили так торжественно, и сердце Франчески замирало от счастья.

Собор Санта-Мария-Новелла сегодня казался особенно светлым.

Франческа стояла у входа, в сказочно-красивом белом платье, расшитом мелкими жемчужинами, и длинной фате, спускавшейся до пола, в руках у нее был небольшой букет из белых лилий. Мама поправила ей фату, поцеловала в лоб, и глаза её блеснули от слёз.

— Ты сегодня самая красивая невеста в мире, — шепнула она.

Заиграли первые аккорды, и Франческа сделала шаг вперёд, гости оборачивались, улыбались, но она видела только одного человека - Доменико.

Он ждал её у алтаря, в строгом светлом костюме, с белой лилией в петлице. Его взгляд был наполнен такой любовью, что Франческа едва сдерживала слёзы.

Когда священник произнёс слова обряда, их руки переплелись.

— Согласны ли вы, синьор Доменико Конти, взять в жёны синьорину Франческу Роси?

— Согласен, — твёрдо сказал он.

— Согласны ли вы, синьорина Франческа Роси, стать женой синьора Конти?

— Да, — ответила она, и её голос дрогнул, но звучал счастливо.

Когда он надевал ей кольцо, его пальцы чуть дрожали, а потом прозвучали те заветные слова:

— Теперь вы муж и жена.

Доменико наклонился и поцеловал её, в этот момент зал церкви наполнился аплодисментами, и Франческа почувствовала, что её сердце вот-вот выскочит из груди от счастья.

— Синьора Конти, — шепнул он ей на ухо, когда они шли по центральному проходу, окружённые лепестками роз.

Она засмеялась, глядя на него с любовью.

— Это звучит очень красиво.

После церемонии их ждал небольшой праздник. Приехали на торжество все: её мама, родственники, Катарина и друзья из труппы, семья Доменико. Все поздравляли и обнимали молодоженов, желая им безграничного счастья.

Когда праздник закончился, Доменико отвёз её к себе домой, теперь уже к ним домой. Он открыл дверь, легко подхватил ее на руки и переступил порог.

— Добро пожаловать, синьора Конти, — сказал он с тёплой улыбкой.

Когда они прошли в дом, Доменико нехотя опустил ее на пол, чтобы Франческа могла осмотреться вокруг. Она прошла в гостиную и остановилась, восхищаясь светлой просторной комнатой, он прошел следом и обнял её сзади, легонько целуя в шею.

— Я хочу, чтобы у нас был большой дом, — прошептал он. — С садом, с террасой, чтобы было, где прятаться нашим детям..хочу, чтобы у нас была большая семья.

Франческа повернулась к нему, её глаза лукаво блестели.

— Тогда тебе придётся поторопиться с поисками дома.

Доменико удивлённо приподнял бровь и тут до него как будто дошел смысл сказанных слов, он подхватил Франческу на руки и закружил по комнате, смеясь как мальчишка.

— Mio Dio! Франческа! — опустил её на пол, но тут же снова прижал к себе, покрывая лицо поцелуями. — Ты сделала меня самым счастливым человеком на свете!

— Я люблю тебя, — сказала она тихо.

— И я.. Я уже люблю его. И тебя. Больше жизни. — ответил он, глядя в её глаза. — Больше, чем когда-либо думал, что могу любить.

Теперь их ждала новая жизнь - вместе.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!! ВИЗУАЛ: свадьба ФРАНЧЕСКИ и ДОМЕНИКО.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец