"Стрела"

Резерв

Из раскрытой двери двухэтажного здания Резерва проводников выскочила девушка…, нет - выпорхнула девушка. Как бабочка. И запорхала в мою сторону. Судя по легкой походке и улыбке у нее было хорошее настроение. Худенькая, высокая, стройная. С бесконечно-длинными и стройными ногами. Мне очень хотелось опустить взгляд на ее красивые ноги, потому что таких длинных ног у людей не бывает, но я не мог себе этого позволить. Это было неприличным, потому что она смотрела мне прямо в глаза.

Я уже видел ее разок, на трамвайной остановке, недалеко отсюда. Она стояла с какой-то подружкой. Ну не то чтобы я запал на нее… таких западальщиков целый город. Лень сразу будила во мне скептика – да вроде и мордашка так, середьне, и грудь - «с трудом-с», еще поискать надо, да и судя по манере держаться она хорошо знает цену себе и своим ногам, да и в конце очереди станов

и

ться мне как-то «в падлу», голодный год что ли. И вообще далеко от моей общаги.

Все эти мысли проскочили у меня в прошлый раз, на трамвайной остановке. Тогда я не сопоставил ее с Резервом – мало ли кто на остановке стоит. А сегодня я просто залюбовался ее хорошим настроением. Безумно-короткая плиссированная юбочка только подчеркивала длину и красоту ее ног, облегая бедра. Затаив дыхание, я пропустил ее мимо себя, с намереньем обязательно оглянуться и посмотреть, как эта милая юбочка прикрывает ее попку. Оглянуться, это как на картину посмотреть с другого ракурса, тоже эстетическое удовольствие.

Как это, в популярном питерском шлягере – «Я оглянулся посмотреть, Не оглянулась ли она, Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…». Я немедленно осуществил задуманное и тут же столкнулся с ней взглядом. Нет, не игривым и кокетливым, скорее открытым и подбадривающим. Оказывается, проходя мимо, она так и не оторвала от меня взгляда. А ждала, когда я оглянусь.

Ее ободряющий понятливый хохоток, вдохнул в меня смелости, а в легкие воздуха.

- Куда едешь? – сразу перепрыгнул я через несколько ступенек знакомства.

- В Симферополь.

- Когда?

- Сегодня.

- С Зайцевой?

- Ну.

- Хороший бригадир. Толковый. Место было?

- Я у нее в бригаде с начала лета.

Просто я отбросил все формальности и очевидные вещи, и начал знакомство с середины. Ежу было понятно, что мы студенты, под названием СОП «Стрела», работаем на подмене кадровых проводников, чтобы им без дерганий отгулять свои летние отпуска. К тому же на лето вводят кучу дополнительных «курортных» поездов. Проводников органически не хватает. Бригады формируются прямо на коленке. Главное чтобы на концах поезда и в штабном вагоне были кадровые проводники. Так положено.

И принадлежность к посвященным сближает. Сразу начинаешь на «ты», считая собеседника чуть ли не своим родственником. По крайней мере, мне хотелось бы записать эту девочку в родственницы, ну в какие-нибудь дальние сестры.

- Сам куда?

- Да вот хочу на Киров встать. Если еще местечко есть.

- Фи… - непонимающе разочарованно подняла она брови, в ее глазах я быстро опустился статусом до салаги.

- Ну а что - самое короткое плечо. Короче, чем до Москвы. Сутки туда-обратно. Правда всю ночь калиткой хлопаешь, больше двадцати остановок, и почти все на зонах. Платформы не видно.

Рейс и правда был самым спокойным. На нем обкатывали стажеров. Под чутким руководством стареньких проводниц новички учились самым азам – как растопить титан, как напоить пассажиров чаем, как застелить полку или собрать белье. В общем, стажеры учились быть хозяином вагона и налаживать коммуникацию со случайными в их жизни людьми.

Как-то раз был случай, ребята, на Симферопольском рейсе, купили для дома немного дешевых лимонов. А с утра смотрят, они слегка мягкие. Ну может и не слегка. Чтобы пока не испортились совсем, решили нарезать их с утренним чаем. Чтобы хоть потраченное вернуть. Растроганные таким вниманием пассажиры проявили инициативу - написали благодарность проводникам-студентам у бригадира в бортовом журнале. Пассажиры конечно хотели от чистого сердца, но пацанов тут же сняли с рейса. Ладно еще не привлекли за такой «бизнес».

- Ты сейчас наверху была? – спросил я ее.

- Да.

- Видела, на стене внизу бригада сформирована, а номера поезда нет.

- Это командировка.

- Завтра, только к вечеру состав пригонят. Потом комплектовать начнут. Сейчас собрание бригады у Павловны было. Разрешила накоротке мотануться, пока без дела сидим.

Было видно, как презрительное «фи» в глазах девочки меняется на авторитетное «да ну». Про командировку из года в год в Резерве ходили легенды. Дело в том, что каждое лето формировали состав и отправляли его Москве на помощь. Столица с курортниками сама не справлялась. Полностью сформированный состав поступал в распоряжение московской железной дороги. Может на месяц, может больше. Знакомые его видели то в Тбилиси, то в Адлере, то в Риге. Летучий Голландец, легенда, а не состав. Домой возвращались только к осени. Усталые, измотанные, но довольные.

Московская железная дорога относилась к чужим, как к штрафному батальону в войну. Бросали всюду, затыкая дыры. Прямо с места временной приписки, с Курского вокзала, состав уходил переполненным. Не было случая, чтобы какой-то из вагонов был полупустым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но в командировке были и явные плюсы. Например, денюжки. Если в стандартной комплектации поезда было две бригады – одна в пути, одна дома ляжки тянет. Потом меняются. За сиденье дома никто денег не платит. Ну как бы тебе платит сам вагон, а не сам диван. В командировке оплата идет круглосуточно. Ты же в вагоне живешь, месяц или больше.

Длинные рейсы, например в Симферополь, в Резерве старались комплектовать два проводника на вагон. Это называлось – полтинник. Соответственно оплата. За двенадцать часов в сутки. Бывали случаи, когда было три проводника на два вагона. Это когда не успевали полностью сформировать бригаду, или кто-то внезапно заболел. То это было семьдесят пять. Двенадцать часов ведешь, шесть отдыхаешь. Оплата за шестнадцать часов в сутки. Было и по проводнику на вагон. Это сотка. Но это было крайне редко и только на коротком плече. Ночь ведешь, потом дрыхнешь в вагоне, вместо того чтобы шляться по чужому городу и его достопримечательностям. Потом снова твоя смена - становишься на посадку в обратную сторону. Две бессонные ночи немного утомительно. Да что нам, студентам, не впервой ночами не спать. Но были спокойные направления, например как Киров или Тюмень. Я на этих рейсах всего Достоевского перечитал. До этого он мне никак не хотел заходить.

И еще. Как и штрафбату, тебе многое прощалось. Московское начальство взыскания наложить на тебя не могло. А настоящее твое начальство далеко. Нарушения надо письменно переправлять. А кому нужно это бумаготворчество? К тому же бесполезное. С состава снять все равно не могут, домой не отправят. А если и доедет редкая бумажка до дома, то ляжет она в стопку, и будет ждать твоего возвращения. Потому и не боялись мы ничего, отчаянные были. Только не в ущерб пассажирам. И безбилетников подсаживали, и водкой торговали, и чай по двенадцать копеек вместо шести.

Как-то подсадили мы безбилетника, от Батуми до Тбилиси. Ему же и водку продали – полный сервис. Через час он снова пачкой трешек трясет, еще бутылку требует. Да жалко штоль – хоть упейся. Ну он и упился. Вырубился у меня в тамбуре, поперек растянулся. Пассажиры ходят, через него перешагивают, языком осуждено цокают. А поезд уже в горы втянулся. Красотища, горы отвесные, буйство зелени. Посадили мы мужичка на скамеечку, в это буйство зелени… то ли Мцхета это была, то ли Цхакаи. Веди себя прилично, не раздражай тех, кто едет с билетом. Если надо ехать – ехай. А хочешь пить – пей. На каждой станции ресторан круглосуточно. Не доставляй дискомфорта другим.

- Так ты в командировку едешь? – с ноткой расстроенности спросила она.

- Ну да. Поехали с нами. У нас на штабном вагоне семьдесят пять. Ща мухой порешаем, - мне бы и хотелось взять такую девочку с собой, и не хотелось делиться деньгами. Семьдесят пять сами поведем, не утомительно.

Обл

о

мится мне от нее или нет, еще вопрос. Всего пару минут, как знакомы. А вообще-то даже и не знакомы вовсе.

- Так ты большой начальник? Если порешать все можешь, – ее глаза зажглись и погасли.

- Да есть маненько.

- Не. Мне дома быть надо. Симферополь и то длинный рейс. Отпускают за то, что фрукты ведрами домой таскаю.

- Так ты домашняя?

- Ну да.

- Бьюсь об заклад – еще и Лобач, курс третий, - к тому времени я безошибочно определял по одежде и манере держаться, и учебное заведение, и какой курс. Лобач это был университет имени Лобачевского, высший пилотаж учебных заведений города.

- Как ты это делаешь? Только второй курс. Но я была в академе, получается третий.

- Скажи еще, что домашний телефон есть?

- Конечно.

- Ты мне разрешишь тебе позвонить? - я потянул санитарную книжку из нагрудного кармана, - Когда я из командировки вернусь.

Вежливость город

а

брала. «Дай телефончик» - это не про меня. А вежливая просьба исключала рандомные цифры из головы, «на отъебись».

Она сама записала в санитарной книжке номер и имя.

- Кстати, меня Маргарита зовут.

- Номер телефона еще не повод для знакомства, - я улыбнулся, мое сердце пело, - Как у Булгакова, - козырнул я просвещенностью, - Меня конечно не Мастер. Просто Сергей зовут. Зовут, и я прихожу, - скаламбурил я.

- Беги наверх. А то весь твой Киров разберут, - по-братски отпустила она меня.

Я поднялся на второй этаж. Настроение было отличным. Не то чтобы бабочки в животе порхали – как пишут в некоторых романах. И трусы были сухими – как бывает у некоторых маньяков. Просто я был допущен, и без очереди. Я сам такого не ожидал. Было ощущение, что во мне тоже увидели интерес, и я мог рассчитывать на продолжение, на развитие отношений.

Я зашел в большой зал – сердце Резерва. Большая стена пестрела табличками с сотнями фамилий. Ну вот сами посчитайте – шестнадцать вагонов, это самый маленький состав, это в среднем тридцать проводников, у каждого состава две бригады. На стене наверху написаны номера поездов, под каждым номером две колонки фамилий с фамилиями проводников. Только на Москву уходили в сутки четыре поезда. Только на Москву постоянно требовалось триста проводников. В тридцать седьмом поезде было двадцать два вагона. На Ярославском вокзале для него специально сделали причал «платформа №0». А Сибирь? А юга? Тюмень, Симферополь, Тбилиси, Адлер….

Эта стена была отгорожена от основного зала высокой стойкой. За стойкой постоянно находились две тетеньки-девушки. Они принимали звонки, снимали или переставляли на стене таблички с фамилиями, общались с подошедшими проводниками. Любой бригадир мог зайти и сразу увидеть, как и из кого формируется его бригада, скажем так - «on line». Мог попросить что-то переставить, убрать или дополнить. Вход за стойку, к стене, был строго запрещен.

Я подошел к стойке, заломив санитарную книжку на номере телефона. Первые две тройки в начале номера говорили о жилье в нагорной части города. Это хорошо, где-то рядом со мной. Если не обманула. Ну а зачем ей это делать?

- Маргарита… а как попроще, Марго что ли? – бубнил я тихо, и заметил что одна из тетечек прислушивается к моему бормотанию, - Девушка, - обратился я к ней, давно совсем не девушке, - А как будет Маргарита, по-русски что ли….

- Рита.

- Точно, Рита… Ритка! Мать твою, какой я глупый!

- Что тебе, мальчик? – ехидно спросила вторая.

- Тётечка, мне бы на Киров встать… на сегодня. Билеты еще остались? Тогда мне на первый ряд.

- Вот остался последний, - оглянулась она стену, - Повезло. Давай санитарную книжку.

Я протянул санитарную книжку, единственный легитимный документ в Резерве, и записку от Людмилы Павловны с разрешением переставить меня на один рейс.

- Тут еще двое подойдут.

- Ну когда подойдут, тогда подойдут. На сегодня Киров закрыт. Пусть в Москву катятся.

Киров – провинциальный городок областного значения. Бывшая Вятка. Читали в детстве «Мальчик из Уржума»? Со всех сторон он окружен лесоповалом с зонами. Это раньше был ГУЛаг, а теперь ФСИН - федеральная служба исполнения наказаний. Но суть это не меняет.

Поезд делает остановки всю ночь, как собачка у каждого столба. За семь часов двадцать остановок. Платформы коротенькие, на три-пять вагонов. Но станции не проспишь, лишь бы их не перепутать. Вышки вокруг светят, светло, как днем. Как-то раз я стал считать эту иллюминацию, после тридцати зон сбился.

Пассажиры садятся редко. Матери, жены возвращаются со свиданий с заключенными. И надо четко высаживать людей на нужных станциях, иначе они рискуют не попасть на свидание с близкими. Вроде и рейс спокойный, но ответственность большая.

За две такие поездки я проглотил «Идиота», «Братья Карамазовы» вообще крышу снесли. Не шли только «Униженные и оскорбленные». Совсем надуманный роман, слащавый, притянутый за уши. Образование сделало все, чтобы отвратить подростка от писателя, поставив именно этот роман в школьную программу.

Удачно встав на рейс, я нашел кировский состав в отстойнике и переговорил с бабушкой-проводницей, с которой мне предстояло вести вагон. Чаще всего мы договаривались, что я веду туда-обратно и ухожу домой прямо с вокзала. А она принимает и сдает вагон другой бригаде, но всю дорогу дрыхнет. Пересчитывать одеяла и грязное белье – нудное занятие.

Так получается, что с самого рождения вагона и до его смерти, ну не до смерти – до пенсии, в вагоне всегда кто-то есть. Круглосуточно, зимой и летом, годами, пока он в состоянии возить людей. Меняются бригады, направления, формируются новые составы, но в нем всегда кто-то есть. В пути он, или стоит в отстойнике.

Для командировки нам сформировали состав-пенсионер.

Бригада

Людмила Павловна собрала бригаду в плацкартном вагоне заметно расстроенной.

Долгое время она ходила в рядовых проводницах. Не один год. И ей сильно хотелось стать бригадиром. Но все места бригадиров были приколочены. Оставалась надежда на летние дополнительные формирования. Но и тут ей не подфартило. Обошли ее стороной, кормили обещаниями. Подвернулась командировка. Особо желающих не было. Ведь у всех семьи, дети. А тут на месяц из дома пропасть. Так можно и семью потерять. А ей и говорят - теперь и покажи себя, на что ты способна. И она рискнула.

Из кадровых в бригаде было всего четыре человека. И то с трудом нашли. На одном хвосте Тонька (Тома, Антонина, Тамара) с подружкой, такого спортивного телосложения девица, лет двадцать восемь. Я когда ее видел, у меня возникала одна ассоциация – спартанец. Короткие кудряшки, ноздри огнем дышат, а фигура… одним ударом быка свалит. Ну натурально царь Леонид из фильма «Триста спартанцев». На другом хвосте Ваня, тихий жизнерадостный алкаш лет сорока. Его только что выгнала из дома очередная жена, и ему просто негде было жить. Он надеялся, что за месяц-два все рассосется, успокоится и его примут обратно. Весомый аргумент для возвращения домой были деньги, которые он мог привезти из командировки. Если конечно все не пропьет.

Так положено было по уставу – на концах кадровые. Непредвиденная остановка в пути, авария, катастрофа (не дай Бог) проводник на хвосте обязан был бежать на восемьсот метров, разложить на рельсы петарды и маячить фонарем или флажками идущему следом поезду, чтоб вовремя остановился. А догнать мог запросто. На оживленных трассах время прохождения между поездами сокращалось до пяти-семи минут. Почти как в метро. Случись чего, не будешь же потом студента судить, за то, что он проспал свои прямые служебные обязанности.

Петарды я потом в общагу приволок. Зачем им столько – по шесть штук на каждом конце? Под трамваи подкладывали. Хлопок бывал такой силы, что трамвай подскакивал, и искры выше проводов. Хулиганили.

Кадровых больше не нашли, даже на штабной вагон. Штабной мы с Колей под себя подобрали. А еще соседний плацкарт. И Ленку в компанию взяли. Так же на рельсах, в отстойнике познакомились. Девчонка из пединститута, с мальчуковой стрижкой, веселым добродушным характером, легким матерком на языке и отсутствием талии. Талию у нее можно было обозначить где угодно, от груди до бедер. Кстати, грудь была великолепна, как может быть великолепна грудь третьего размера у девчонки в девятнадцать лет.

Л

е

нок вообще было много. Штук четыре или пять. А вот мужиков в бригаде больше не нашлось. Мы с Колей да Ванька. Девчонки были в основном пединститут, строилка, да немного Лобача.

Я смотрел на бригаду и мне никто не нравился. В плане симпатий. Я никого не мог выделить из серой массы. Все были средне-никакие, только что буде молодость. Ну и хорошо. Не буду шляться по составу. Каким я был тогда наивным!

Людмила Павловна была заметно расстроенной. Да и я был бы не в восторге. Это в фирменных поездах, в туалетах пахло «Красной Москвой». А у нас в купейных вагонах были деревянные полки, стены не пластиковые, а оклеены дерматином и сорок раз покрашенные, вагоны наверно пятидесятых лет постройки, снятые с консервации. Плацкарт, через одного польский, с намеком на кондиционер. Но только с намеком. К щиту управления в служебке было страшно подойти. Умформер то включался, то нет. И такой весь состав, который становился твоим домом на целый месяц. И самое главное – нет вагона-ресторана. Это значит питаться с платформы, чем Бог подаст. Его обещали прицепить в столице. Конечно врали. Откуда в столице вагон-ресторан если даже простых вагонов не хватало.

- Людмила Павловна, ничего, справимся. Положитесь на нас, - подбадривали мы с Колей, - Мы не подведем. Коллектив задорный, молодой.

Павловна только вздыхала:

- А куда деваться. Давайте по рабочим местам. Комплектуйте вагоны.

И закрутилась работа – стаканы-подстаканники, вилки-ложки, занавески-одеяла, огнетушители-ведра…. Торфяные брикеты для титана забивали, куда только могли – где на чужбине их искать. Постельные комплекты и чай с сахаром принимали в конце в тройном размере.

Настроение было радостно-возбужденным. Что нас ждет впереди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Командировка

Москва-Махачкала. Смотрю, еще на платформе отправления наши девочки смеются, кокетничают с джигитами. Оказывается будущие педагоги падкие на общение. Контактные. Надо предупредить. У пассажиров двое суток впереди томительной жары и безделья.

Ближе к Ростову джигиты стали забывать русский язык, после Ставрополя совсем перестали на него реагировать и превратились они из джигитов в хачиков. Только по-своему хыр-хыр, хыр-хыр. Быдлячье нутро из них прет, жрут водку, занавесками руки вытирают, грязные полотенца из окон выкидывают - впадлу проводнику отдать. И агрессивность растет. Два пьяных малолетки разбили окно у меня в тамбуре. Хорошее начало командировки. А что будет потом.

Вижу, что к одному старому «аксакалу» все другие с уважением и подобострастием. Ну и я к нему, с книжкой для служебного пользования, где прописана стоимость за утрату. От подстаканников до матрасов. Так мол и так, стоимость разбитого стекла в тамбуре тридцать пять рублей. За мой счет что ли банкет будет? Он только бровью повел – непорядок. Через пять минут мне деньги принесли, и русский язык вспомнили, извинились.

В Махачкале, в отстойнике, мне это стекло вставили. Чему я премного удивился. Да еще и бесплатно. Получилось, что первый заработок у меня в командировке от разбитого стекла. Вообще, махачкалинский отстойник образцовым был. Чистота, ни бумажки, ни соринки, ни мазутных пятен, все рельсы свежим щебнем отсыпаны. Бригада ремонтников по вагонам ходит. Красота.

А тогда смотрю, во вторую ночь, на платформе только два вагона двери открыли. Пассажиры сами вагоны открывают, на платформу прыгают. Я бегом по составу. Девки сидят, в купе забаррикадировались, выйти боятся. Пьяные «дети гор» нависают, через дверь грозят, секса требуют. И такое в каждом вагоне.

Я бегом Колю будить.

- Коля, просыпайся. ЧП. Давай в один конец состава, я в другой. Пассажиров надо высаживать.

Так всю ночь и бегали по составу, дверями хлопали. А страшно. Они из Москвы к себе домой возвращаются, заодно и на тебя своей пьяной агрессией плещут. Случись чего, одно неверное слово - не найти их потом в горах.

Павловна в Махачкале собрание собрала.

- Угощали вас?

- Угощали.

- Угощение принимали?

- Принимали.

- Хохотали?

- Улыбались.

- Это дома вы себя так можете вести. А тут, стоит только заговорить, да не дай Бог улыбнуться, и сразу - вы доступны, согласны на все, и проститутки конченные. Менталитет здесь совсем другой. Ладно, еще не изнасиловали никого.

- Да мы не знали…

- А вас предупреждали…

- Так они же спрашивают…

- Разговоры только по работе – где кипяток, какая станция… еще раз увижу, что что-то взяли у них из рук, с рейса сниму…

Я думал, страх на девчонок возымеет свое действие. Разум возобладает. Ага. Днем светло – страх отступает, разум теряется. Женское начало выше страха. Уши распахнули. Комплименты здесь и сейчас. Улыбки благодарные. А ночь еще далеко, да может и пронесет. И из раза в раз повторялось одно и то же, вторая ночь после Москвы была наша с Колей. Будь то Махачкала или Минводы, Грозный или Тбилиси. И оправдания после рейса те же.

- Я только персик взяла…

- Да он на русского был похож…

- Можете с рейса снимать, но на платформу не выйду…

Чисто по-человечески можно было девчонок понять. Иммунитета против таких соловьев никакого. Не слышали они в жизни комплиментов. Потому что молоденькие еще, да и слегка страшненькие все. Не знают, как по ушам могут ездить. А ласковое слово и кошке приятно.

Да нам с Колей от этого нелегче. Вдруг покажется грубым слово, оскорбится на него пьяный хач, и можешь вылететь ты из вагона на полном ходу. А нервы натянуты, сорваться можешь в любой момент.

Как-то сунулся я днем, после очередной станции, в служебное купе. Я плацкарт вел, а Ленка штабной. Торк – закрыто. Открываю своим ключом и упираюсь в мужскую спину.

- Ты чего здесь делаешь?

Он оборачивается, а впереди него ленкина спина. Он руки со спины ей запустил под кофточку, и тискает ее сиськи.

- Пошел вон отсюда…! В служебку посторонним вход запрещен!

Он пулей вылетел, а Ленка только невозмутимо кофточку одергивает.

- Бляаать…! – застенал я в бессилии, - Лен, ну а ты-то куда…! Потерпеть до дома не можешь?

- А что дома?

- Ну не в этой же антисанитарии!

- Ладно, не еби мне мозг…

- Приедем домой, лично тебя выебу! – грозно пригрозил я, поняв, что у Ленки дома нет парня.

- Обещаешь?

- Обещаю…! – на автомате ответил я.

Я тогда еще не понял, что попался. Ведь вроде обещать, не значит жениться. Да и другого выхода у меня тогда не было. Мог и горы золотые наобещать, лишь бы в бригаде без инцидентов.

И не понимали мы тогда с Колей, что авторитет наш в бригаде растет неимоверно, как опара на дрожжах. Прикованные на галере, объединенные одной идеей, вынужденные сутками тереться друг о друга жопами, мы понемногу стали друг другу ближе родственников.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Между рейсами, вместо экскурсий по городу, у нас были экскурсии по рынкам и продовольственным магазинам. На таких коротких привалах, по пустым вагонам висели постиранные майки с трусами, лифчики с футболками. В туалете штабного вагона мы сделали приличный душ. Баки с запасом воды всегда располагаются в крыше вагона, и за день вода от солнца довольно сильно разогревается, до комфортного состояния.

Конец каждого рейса мы отмечали холодным пивом или вином. Откуда холодильник? Ставили бутылки в ведро, наливали на два-три пальца воды, и прыскали из углекислотного огнетушителя. Мы еще на курсах проходили, что на выходе из сопла сжатая углекислота может достигать восьмидесяти градусов со знаком минус. Наверно зря нам это рассказали. Раз-два пшика, и все бутылки в инее. Накрыл тряпицей, подождал минут десять. Вот и весь холодильник. Правда чтобы Павловна не видела наши манипуляции, ругалась он за пустые огнетушители. А их становилось все больше.

Авторитет Людмилы Павловны поддерживали, как могли. Освободили ее от всех функций по составу, кроме общения с руководством и ревизорами. Уровень общения с такими людьми предусматривал свои правила и свои циркуляры.

Беда пришла откуда не ждали. На Каланчовке, в отстойнике, нам не поменяли белье. Павловна вступила в бой, но вернулась на посадку бледная, с трясущимися руками.

- Созванивались с Махачкалой, обещали там нам поменять…

- Людмила Павловна, не верьте. Господа москвичи снова нас наебут.

- Да я знаю. А что делать?

- Людмила Павловна, чистого белья в один конец хватит. А вы звоните нашим, домой. Пусть обрывают МПС, пусть санэпидемстанцией грозят… мы-то в пути, даже позвонить с дороги не сможем…, не дай Бог мы еще и крайними окажемся. Если что, я в Махачкале сам в СЭС пойду, на себя донос напишу, жалобу, что в виду необходимости занимаюсь «повторным застилом белья», кажется такая формулировка у статьи.

- Да. Остается один выход, хоть как-то от себя отгрести…

Как и ожидали – в Махачкале нам белья не дали. Но и на платформу не поставили, в рейс назад не отправили. СЭС – грозная сила и МПС они не подчиняются. За такие нарушения даже в Уголовном Кодексе предусмотрена статья. Кому охота подставляться.

Утром еще в Каспии искупались, а вечером нашли консенсус – белье будете дома менять. И поставили нас в рейс восемьсот каким-то, чуть ли не почтово-багажным. Чем выше номер поезда, тем ниже его значимость. Включается «принцип остаточности». Будем всех вперед себя пропускать. Да нам было пофиг – нас отправляли домой. Через Астрахань, Волгоград, вдоль всей Волги. Летучий Голландец, мать твою - ретро-вагоны, без вагона-ресторана, маршрутных досок, номеров, и прочих опознавательных знаков, возвращался в родную гавань.

Через голодный край. Это тебе не Курск с Белгородом, где на платформе картошечка горяченькая, с укропчиком и малосольным огурчиком, и пиво с воблой и прочие блага цивилизации. Ничего, поголодаем, зато домой. Неожиданно, потому вдвойне радостно.

Отстой

Запихнули нас в тринадцатый тупик. В жопу мира. Павловна сходила к начальству:

– Дня три точно простоим, пока с Москвой решают, что с нами делать. Оставить охрану, по одному человеку на два вагона. Остальным домой – мыться, бриться, стираться. Утром меняемся.

Разыграли на спичках – Коля дежурит первый, я с утра его меняю, Ленка третья.

Так уютно – чистым, в чистой постельке, не качает, не стучит…. Чуть не проспал.

Утром, не успел Коля уйти, Павловна нарисовалась, нервная, на взводе. Ну, мы ей котомку фруктов, бутылку чачи махачкалинской – с руководством идет дела решать.

- Коль, держи ключ от общаги, - проговорил я, когда Павловна ушла, - У меня вроде вчера горячая вода была в душе. Не знаю как сегодня. Чтобы тебе тазики не греть.

Моя общага была самой новой в студгородке – четыре комнаты в блоке, с душем и туалетом. Правда, душ постоянно отключали, чинили, снова включали. Но в колиной пятиэтажке надежду на успех можно было оставить совсем – старая общага, с туалетами в конце коридора, три душевые лейки в подвале, где горячую воду отключали на все лето городские сети.

Коля тут же смылся, а я по-хозяйски, расправив плечи, прошелся по составу. Через два вагона от наших, в плацкарте, еще одна Ленка ждала Таньку, свою напарницу, но та задерживалась из дома.

- Командир, опрокинешь рюмашку? – спросила она, убирая со стола крошки и газетные обрывки в первом купе, явные следы ночной пирушки.

Командир и комиссар - эти два погоняла приклеились к нам с Колей, сразу после первого рейса. Наверно, мы с ним были слишком правильные. А может просто нам делегировали права, снимая с себя ответственность.

- Не, Лен. С утра, так сразу? Что буде чайку. Титан еще не разогревала?

- А чем ты сутки будешь заниматься? Чаем время убивать?

Ленка была нормальной девчонкой, ровной, спокойной, рассудительной. Такой молодой старушкой. Да и постарше она была других, в университет с рабфака поступила. «Рабфак», «ликбез» - слова тоже такие древние…

И лицом она была взрослой женщины, а присмотришься – все нормально, и фигурка девчоночья и смеётся заразительно, только грудь… как у всех взрослых матерей. Не большая, нет. Вот и сейчас, видно, что под ситцевым халатиком у нее ничего нет – и колышется, раскачивается её грудь при каждом шаге, будоражит она и будит самые первые воспоминания глубокого детства. Как ты, совсем еще ребенок, сидишь в тазу женской бани, и над тобой грозно нависают сиськи окружающих тебя голых теток. Наверно я рожден был с любовью к сексу.

В такие минуты хочешь нырнуть ладошкой под тонкий халатик, дотронуться, погладить эти сиськи, взвесить на ладони, прикоснуться губами к соску…, и нет в эти минуты мыслей о жестком трахе. Уютно как-то от такой груди. Сиськи отдельно, а Ленка отдельно. Только легкое возбуждение от неясной красоты и желания дотронуться.

- Таньки еще нет? – спросил я.

- Дрыхнет зараза. Наверно разбудить некому. А ты такой… хрустящий, как вафельная трубочка. А у меня в общаге наверно горячей воды нет.

- Так сказала бы. Я Кольке сейчас от своей комнаты ключи отдал. Заехала бы, помылась.

- Да вот уж Таньку дождусь. Давай пока по маленькой?

- Ну давай. Насыпай.

Мы были уже довольно тепленькие от теплой чачи, когда нарисовалась Танька, ближе к десяти. Веселая и виноватая. Она всегда была веселой и шумной. Она всегда несла какую-то детскую хрень, совершая безбашенные поступки. Не понимаю, как с ней ладила разумная Ленка. Вот и сейчас, опоздав на пару часов, она ни капельки не чувствовала угрызений совести.

Танька сразу грохнула бутылку на стол, вроде как виновато скосив глаза.

- Все, можешь ехать.

Ленка только укоризненно хмыкнула.

- Лен, а ты иди у нас в душе помойся, - опомнился я, - С ночи вода не ахти кипяток, но и не холодная.

- В каком душе?

- А ты не знаешь что ли? Мы в штабном один туалет отпидарасили, лейку наладили. Иди, пока баки холодной водой не наполнили.

- А ну, иди покажи…

- Бери полотенце, все остальное там есть.

Через полчаса Ленка вернулась, мытая, чистая, качая под халатом своими сиськами. Танька уже успела со мной хлопнуть пару рюмок и шумно рассказывала историю возвращения.

- Теперь и ты хрустящая вафельная трубочка, - вернул я комплимент Ленке.

- Ну. Пуд грязи с себя смыла… как заново родилась. А ты, - кивнула она на Таньку, - Можешь домой ехать. Мы тут с командиром подежурим еще сутки.

- Чего это… я с командиром тоже хочу.

Фраза прозвучала пьяно, откровенно и неприкрыто. Да никто и не хотел её прикрывать скромной многозначительностью. Мы сидели в первом купе их плацкарта. Никто не мешал нашему застолью. Состав замер в сонной тишине.

- Мала еще, - обронила Ленка, напротив нас придвинувшись за столик, и наполняя рюмки.

- Чего это, - пьяно сопротивлялась Танька, - Командир, скажи, кого ты больше хочешь, меня или Ленку?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Я вас одинаково недостоин, - отыграл я пьяные откровения.

- А напрасно. Тебя вся бригада хочет.

- Уж прямо таки вся? – иронично пытался я откровенные речи перевести в шутку.

- Ну. Даже Павловна хочет…

- Даже Павловна…?

- Ну. А ты не видишь, какими глазами она на вас смотрит?

- Ну и какими? Благодарными?

- Не-а, вожделенными. Вожделяет она вас…

- Возжелает, - поправила Ленка.

- А что, я не права? Скажи, Лен?

- Ну, если мое мнение нужно, - улыбнулась Ленка, - Если уж пошли такие откровения… может и не вся бригада мечтает… но никто тебе не откажет, только руку протяни, только пожелай.

- Да ладно, Лен, - я был обескуражен услышанным, я вообще не думал в эту сторону, - Ты за бригаду говоришь? Или за себя?

- И за себя и за бригаду…, - немного с вызовом, утвердительно проговорила она.

Внизу живота вмиг потяжелело, член уперся в молнию джинсов. Это что, получается, я могу сейчас протянуть руку и потрогать, погладить вожделенную грудь Ленки? Тьфу ты черт, пристала эта «вожделенность»! Пьяный откровенный базар будил фантазии.

- Да ну… да ладно…, - меня смутили такие речи, ну и перспективы тоже конечно, - Вот если я тебя сейчас за руку возьму, и ты пойдешь?

- Можешь не сомневаться….

- А что, пойдем проверим? А то я не верю…

Неужели я прямо сейчас смогу погладить Ленкину грудь? Вот так, без всяких ухаживаний, поцелуев, намеков смогу получить секс? Только протяну руку? Офигеть!

Такое в моей жизни было впервые. Тогда еще, двадцатилетний, я не мог понять, что все мои заступничества, уступки, понимания, прощения, помощь в бригаде на протяжении месяца заменили долгие ухаживания сразу всем. Да и парень я был не совсем уж урод.

Оказывается, я просто был тогда слепой. Ну или глупый.

Я вел Ленку за руку, через вагоны, до ближайшего купе. У меня перехватывало дыхание от возбуждения. Чаще всего, все мои ухаживания во взрослой жизни заканчивались сексом. Он был наградой моему труду. Ну или разочарованием – стоило ли так трудиться, чтобы получить кусочек сомнительного секса? Затраты порой не могли оправдать полученного.

А тут? Пятнадцать минут, и ты берешь ее как наложницу, уже заранее со всем согласную. И можешь трахать ее сколько захочешь! Какой бы не был секс – затрат ноль! Поэтому он не мог оказаться разочарованием. По определению. Это было новое в моей жизни. Удовольствие без затрат. И это тоже возбуждало.

Я толкнул дверь купе в середине вагона, завел Ленку, и закрыл дверь. Она обернулась, и оперлась руками о край столика, предоставляя мне вести себя, как захватчик. Еле сдерживаясь, расстегнул на ней халатик и дотронулся до ее грудей. «Ммм… - запело у меня в душе, - Какая красота!!!». Расстегнул джинсы, немного подсадил ее на край столика, она развела ноги, и я вошел в нее.

Как там пишут в женских романах – блаженство затопило меня! Но я раздваивался в эмоциях, как и Ленка раздваивалась у меня в голове. Она была отдельно от своей груди, сама миниатюрная, поджарая, и эта грудь несоразмерная ее телу. Я вбивал свой член в ее тело, и нежно гладил ее сиськи, расплывшиеся по бокам. Нет, не расплывшиеся. Они были тяжелыми, упругими, опустившимися на живот под своим весом. Я неистово трахал свое сегодня, и нежно гладил свое прошлое. Из моего детства нахлынула нежность, а Ленка откинулась на локти, и внимательно-возбужденно смотрела мне в глаза….

Хлопнула дверь переходной площадки.

- Эй, вы где? Выходите негодники, - Танька шла по вагону, ведя ключами по стенке, - Мне скучно. Долго вы еще?

Я замер, сдерживая шумное дыхание. Слышно было, как она заглянула в служебку, и прошла в следующий вагон.

- Все равно она не даст нам спокойно кончить, - выпрямилась Ленка, спрыгивая со столика, - Я ее знаю.

Как-то, я немного растерялся. Я видел, что ей хорошо, видел ее кайф… но как-то… как спинку почесал. Тоже приятно – встала, встряхнулась, и пошла, на ходу застегивая халат. Как будто ложку сгущенки зацепила, оставив всю банку на потом. Это было тоже неожиданно. Как все, что происходило сегодня.

Через десять минут Танька вернулась, мы уже сидели за столиком с наполненными рюмками.

- Э, вы где были? Я вас потеряла.

- Ты не в ту сторону пошла.

- Да ладно. Не свисти, - Танька тоже переоделась в халат и, складывалось ощущение, что без нас она уже накатила пару рюмок.

Но за этих девчонок я был спокоен, было проверено - они не напивались, а поддерживали состояние. Танька присела рядом и положила руку мне на колено.

- Командир, а меня? Я уже подготовилась, - игриво пропела она, распахнув коленом полы халата, - Или в твоих планах меня сегодня нет?

Если бы я не знал Таньку, то принял бы это за вульгарность, стервозность, блядское поведение. Но Танька была еще ребенком. И это поведение ребенка накладывалось на секс. Она по-другому не знала, как себя вести. Еще не умела. А тут позволено все. Как в семье любимому ребенку. И она расслабилась, отпустила вожжи. Игры детства она натягивала на взрослую жизнь, и вот это казалось вульгарным.

- Да выеби ты ее! - в сердцах расстроено проговорила Ленка, - А то ведь не отстанет.

- Не отстану. Я что, хуже?

- Ну пойдем.

Я завел Таньку в купе своего вагона, и распахнул на ней халат. Телом Танька тоже была ребенком – пухленькая, розовая, с высокой недоразвитой грудью, едва больше первого размера. Этому телу еще формироваться и формироваться, отсекая все лишнее.

Но незаконченная пьеса с Ленкой быстро вернула мне эрекцию. Я опрокинул Таньку на нижнюю полку, задрал ей ноги и навалился сверху. Неудобная поза – одна ее нога на стенке, другая свисает в проход, немного отдалила мой оргазм. Но ее нежная кожа, вполне правдушные стоны и крики, плотная теплота ее влагалища, быстро подвинули меня к краю пропасти.

Я плескал сперму ей на живот наверно дольше, чем длился сам секс. Мои конвульсии разгружали давно не кончавшую простату. Кружилась голова, дрожали ноги. Одной рукой я держался за верхнюю полку, другой за член, пытаясь так удержаться на ногах. Танька удивленно смотрела на меня. Страх и восхищение смешались в ее глазах. Наверное, она никогда не видела, чтобы так кончали мужчины. Да и опыт у нее наверняка был совсем мизерный.

Когда появилась резкость в глазах, и туман в голове стал отступать, мне стало совсем неловко за себя, хотелось извиниться.

- Ладно, вставай, - протянул я руку, вытирая другой пот со лба, - Иди, мойся.

Полуденная жара понемногу подступала. Солнце разогревало железные коробки, стоящие без движения. Духота вползала в вагоны.

Танька вышагивала по вагону голой, держа в руках халат. Немного подумав, я натянул трусы, и тоже пошел, держа в руках джинсы с майкой. Такими мы и вернулись к столу.

- Ну, удачно? – спросила Ленка с ноткой зависти.

- Ага…! – Танька подсела за столик к окну, я сел рядом, - Ну командир зверь…!

Мне стало неудобно за такой быстрый секс. Похвалу я принял за стеб. Но меня пока еще никто не выгонял. Я надеялся, что к вечеру восстановлюсь и еще смогу себя показать. Я просто был уверен в этом. А пока… пусть все идет, как идет.

Ленка сидела, согнув ноги, опершись спиной на ночной фонарь. Ее задравшийся халат, ее белая мякоть голых ног не могли не возбуждать. Она наверняка это знала. Но продолжала дразнить, водя пилочкой по ногтям.

- Видел, какая Павловна сегодня злая? – не обращая внимания на мои взгляды, вела она светскую беседу, - Думаешь из-за начальства? Не-а.

- Тогда из-за чего? – мне было пофиг, но нужно было как-то поддержать разговор.

- В семье, похоже, разборки. Мы же свалились, как снег на голову. Может пьяный, может с бабой… короче, никто не ждал ее. Он моложе ее, может загулял.

- Да ладно, брось, - я всю жизнь не мог истребить в себе идеалиста.

- Чего, брось. И вообще он у нее второй муж. Куда баба поперлась? В какую командировку? Нужно было мужика пасти. Месяц на вольном выпасе, без присмотра.

- Лен, ты прямо про нас, как про скотину.

- А что, я не права? – и помолчав, добавила, - Ей лет, под сорокет. В таком возрасте женщине отказывать нельзя.

- В каком, таком?

Я вообще тогда не думал про женщин такого возраста. Тогда я жил без оглядки. Здесь и сейчас - «вижу цель, не вижу препятствий». Иногда бывали разочарования – «как так-то?». Но ошибки меня не учили и не останавливали. Ленка была другой. Она видела всю картину целиком. Видела прошлое, жила настоящим, и на основании этого, знала, предвидела будущее. Довольно часто она произносила – я же вам говорила, а вы меня не слушали. Короче – Кассандра. Танька наоборот, вообще жила без «царя в голове». «Без руля и без ветрил» - кажется так говорят. Была домашним ребенком. В ее голове еще не выработались принципы «что хорошо, что плохо», да и мораль еще не зародилась. У нее было только одно правило – хорошо все то, что мне приносит удовольствие. Так и жила, получая удовольствия.

Ей было скучно с нами. Она трескала персики и водила рукой мне по голой ноге. У нее было шило в заднице. И ей было тошно просто сидеть – она ерзала, выгибала спину, стреляла в меня глазками, и как бы случайно водила рукой через трусы по моему отстрелявшему члену. Она не знала, как себя вести и что делать дальше. Ей казалось, что член должен стоять всегда и постоянно кончать, ну, по крайней мере, не меньше двадцати раз за ночь. Такой был опыт, вернее отсутствие его.

- Если женщине не дать реализовать себя… ну я про секс, то она моментально закисает. Нереализованные желания и фантазии угнетают ее мозг. А поверь мне, к сорока годам фантазий о-го-го! И опыт. И потребности…

- Лен, откуда ты все знаешь? Тебе еще до сорока жить да жить.

- Это вот этой, - она кивнула на Таньку, - По-херу, что вдоль, что поперек, что передом, что задом. Она еще только жизнь пробует, свою струну ищет. А женщина с опытом уже весь секс в голове построила, и точно знает, как ей будет классно, а как не очень.

У меня в мозгу зацепилось слово «пробует». И действительно – пробует.

- Ну что ты елозишь? – одернул я Таньку.

Она разочарованно убрала руку.

- Чтобы он заработал, ему секретные слова сказать надо.

- Какие? – сразу полезла она ко мне в трусы.

- Ну у каждого свои. С ним пошептаться надо.

- Давай я пошепчусь, - начала догонять Танька, найдя себе новое дело.

Ленка только хмыкнула. Я привстал, выпуская Таньку от окна, и одновременно снимая трусы. Садясь обратно, я раздвинул ноги, а Танька встала на колени.

Складывалось впечатление, что это был первый минет в ее жизни. Все когда-то бывает первый раз. Тем более минет. Каждая женщина должна его попробовать. Чтобы что-то отрицать, нужно знать, что отрицаешь.

Ленка молча, следила за действиями Таньки. Танька, широко расставив локти, и схватив член у основания, посасывала только головку, играя с ней язычком. Но и этого было достаточно, чтобы он поднялся.

- Ого! – восхищенно воскликнула она отрываясь, - Я кажется, нашла волшебные слова… я его уговорила.

Я поднял Таньку с колен, развернул ее к себе спиной и насадил на торчащий член. Она застонала от проникновения члена, стиснув руками свою маленькую грудь.

- Ну а сам-то ты слова знаешь? – вдруг неожиданно спросила Ленка.

- Всенепременно…, - я начал опускать и поднимать Таньку на своем члене, задавая ритм, - Хочешь проверить?

- Всенепременно, - ответила Ленка мной же, скинула халат, и перепрыгнула через столик на мою сторону.

Она села на столик, раздвигая ноги, поднимая высоко оду из них, и упираясь ею в перегородку. Мне только всего и оставалось наклониться к ее клитору.

Честно скажу – это был первый и единственный в моей жизни опыт ЖМЖ. Таньку, прыгающую на моем члене, я оставил, сосредоточившись на клиторе Ленки. Я сосал этот бугорок ее плоти, играл с ним языком, терся щетинистым подбородком и повторял это снова и снова. Она откинулась на столик, подставляя себя под мои губы. Ей это нравилось, и судя по ее стонам, больше чем трахаться. Танька тоже стонала. Имея полную свободу, она уперлась в колени руками, и подпрыгивала на моем члене в одном ритме, погружая его в себя до самого конца. Я чувствовал предел ее влагалища, упираясь головкой.

Поза была неудобной, я сидел скособочившись, и это меня спасало от быстрого конца. В Таньке было все так плотненько, что я готов был уже отстреляться. Крутого долгоиграющего пацана из меня снова не получалось. Но громкий стон, вырвавшийся из Ленки, опередил меня. Она даже конвульсивно застучала пяткой о перегородку. Я еще плотнее прильнул к ее клитору, остановив ласки, и сильно сжал ее грудь.

- Уффф… - блаженно сорвалось с ее губ.

Стоило мне оторваться от Ленкиного клитора, я тут же выпрямился, снимая Таньку с себя и принуждая встать ее на колени. Сперма толчками брызнула ей на лицо. Она испуганно и отстраненно смотрела на меня.

- Дурра… соси! – возмущенно выкрикнула Ленка.

Танька, от окрика, моментально погрузила член в рот, и остатки спермы стреляли, надувая щеки. Она раскрыла рот, и сперма потекла изо рта по губам, свисая с подбородка.

- Ффууу…, - брезгливо сморщилась она, стирая сперму с подбородка.

- Учись глотать, - проговорила Ленка, слезая со стола, - А то так и будешь ключи подавать, - вспомнила она анекдот, присела, подцепила мой член снизу двумя пальцами как вилочкой и засосала его так, что уперлась носом мне в живот.

- Ммм…, сладенький… чача с фруктами…

- Какие ключи? – не выдержав, спросила Танька.

- Ну не знаю… гаечные… разводные…

Как-то все это банально получилось. Не, не банально – бытово. Как-то не случилось таинства интима, обниманий, длинных поцелуев, трепета, предвкушения…. Всех этих прелюдий, которые украшают секс. Получалось, что не секс главный, а пиво с воблой. А секс промежду прочем. Став взрослым, я часто вспоминал этот эпизод в моей жизни и грустил, скучал по такой бытовухе.

А тогда, на следующий день мы поменяли белье и сорвались на два рейса в Новороссийск. Вывозить господ москвичей с курорта. Был уже конец августа.

Конец командировке

Даже фотография где-то есть - на Новороссийском пляже. Девки мои в купальниках, все с сигаретами (странно, мне казалось, что они все не курят) и надпись над головами «Купаться ночью и в шторм строго запрещено». Нас на фотографии нет. Тогда мы знакомились с Новороссийском и его винными магазинами. Южный ассортимент вин до нас не довозили, поэтому втаривались мы по полной, на сколько хватало денег. Создавали призовой фонд - близилась учеба, первое сентября. Я почему-то в эти минуты думал о Маргарите.

Из Москвы домой шли пустыми, поэтому успели выспаться в дороге.

- Всем домой. Только двое на хвостах. Антонина с Иваном. Ты в штабном, - ткнула Павловна в меня пальцем, - Завтра всем быть к восьми часам утра. Машины подойдут, начнут расформировывать состав.

Было странно смотреть из открытого вагона, как не поодиночке потянулись они к остановкам городского транспорта, а сбились в толпу, дождались всех, и не спеша тронулись все вместе, весело хохоча. Все же коллектив, все друг другу стали родными. Кажется, уж и глаза бы не глядели,… и расстаться не могут.

- Людмила Павловна, спасибо, что оставили….

Она глянула на меня, как на злой сарказм.

- Нет, правда. Не люблю это… шарканье ножками, выполнение условностей…. Вешаешь на себя обязательства, которые не будешь исполнять, - я в этот момент думал про Ленку с Танькой, и про условности с ними, и про обязательства от которых я сейчас избавился.

- Я в резерв. Скоро вернусь.

- Ну а я в душ.

«Странно, чего Павловна вернется, ехала бы домой, - думал я, намыливая голову, - Сейчас пивко надо охладить остатками огнетушителя. Все равно их завтра сдавать. Заново зарядят».

И почему-то вместе с пивом я сунул в ведро бутылку марочного. Зачем? Не знаю. На рефлексе.

Павловна шла по составу не спеша, заглядывая во все туалеты и мусорки.

- А где бутылки? Ни одной пустой бутылки не вижу.

- Людмила Павловна, так на Каланчовке брига бутолочников бегает, всё подчистую забирают.

- Какая бригада?

- Ну, нас только в отстойник затягивают, мужики бегут, по дверям стучат, мешки пустые по вагонам раскидывают. Пустую тару, по десять копеек принимают. Это у нас здесь надо два километра до ларька самому бутылки тащить. И все равно по двадцать копеек не сдашь – тары нет. Тара найдётся, если по двенадцать им отдашь. А там сервис. Наличка сразу на руки, прямо в вагоне. Удобно. С одним разговорился – кандидатом наук оказался. Только с одного нашего состава около двух сотен имеют. Правда накладные, транспортные. Говорит, к ним в бригаду хрен попадешь, очередь.

- Понятно. Молодцы. Завтра только мусор.

- Людмила Павловна, мы ж домой приехали. Может по маленькой? За успешное завершение дела. А?

Она долго смотрела в пустоту, о чем-то думая. Так долго, что я даже бутылку из ведра приподнял, показывая, что не водка. Она скосила глаз на бутылку.

- А чего в ведре ты ее держишь?

- Так холодильник, - я даже присел, рассказывая, как мы их охлаждаем.

Павловна молча укоризненно качала головой. Но было видно, что думает она про другое.

- Людмила Павловна, отпускайте нервы, можно уже расслабиться. Ничего плохого уже не случиться.

- Да, да, надеюсь, - она смотрела в пустоту, - Наливай…

- Вот это дело, - я кинулся ковырять пробку на бутылке, - А то случится ли когда-нибудь еще с вами выпить.

- Действительно прохладное. И сладкое….

Она задумчиво смотрела в темный угол за моим плечом.

- Людмила Павловна, что-то случилось? Вы такая напряженная… сама не своя.

- Да по большому счету, нет, - она смахнула выкатившуюся слезу, - Домой не сильно хочется. Боюсь…

- Он что, руками машет? – сразу догадался я.

- Да нет, - засмеялась она, вынимая взгляд из угла, и возвращаясь в действительность, - В прошлый раз поскандалили немного. Ну как немного… а осадок остался. Так в прошлый раз и не помирились. Как представлю, что мне еще дома предстоит. Не хочу сейчас настроения портить. А оно портится, от моей неопределенности. Дома-то телефона нет, - рассказывая свои бытовые проблемы, Павловне становилось легче, как будто часть проблем она перекладывала на мои плечи.

Я уже тогда знал – прояви немного внимания, не будь безучастным сухарём, покивай немного головой, и жизнь у человека заиграет другими красками. Говорю ж – идеалист.

- Я матери позвонила, вроде все в порядке. Я бы по голосу поняла. Мы договаривались - дочь у нее поживет… твою ж дивизию! Первое сентября, а я подарка не привезла!

- Готовальню с ручкой…

- Какая готовальня! – перебила она меня, - Кобыле шестнадцать лет, она в десятый класс идет! С парнями уже шуры-муры… потому и с бабушкой оставила, а не с отцом.

Мне так хотелось быть до конца хорошим. Я встал и сходил к себе в купе.

- Людмила Павловна, я конечно не знаю… боюсь предлагать… в Махачкале брал. В нашей ювелирке точно таких нет. И довольно дешево, не смог отказаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я разжал кулак. На моей ладони, в целлофановом пакетике, лежали сережки. Очень тонкой работы два кленовых листочка.

- Людмила Павловна, кобыле, как вы говорите, шестнадцать лет и с парнями хороводится. Не пора уже такие подарки делать? А кленовые листочки – прямо к первому сентября. Если хотите, могу уступить. Бирка, ценник, все привязано – прямо из магазина. Только не в коробочке, жалко было денег за нее платить.

- Я еще в прошлом году всю голову сломала, что подарить. А сама не доперла. Как все просто. У нее и День рождения второго. А ты сам? – спохватилась она.

- Ну я же не цыган, и ориентация у меня правильная. И в подарок никому не обещаны. Берите, пользуйтесь, если вас это устраивает.

- Мальчишки, какие же вы у меня молодцы! Который раз меня выручаете! – она схватила меня за голову двумя руками и благодарно поцеловала в щеку, - Давай, наливай!

За такие вещи меня не нужно было просить дважды. И я крайне был рад, что у Павловны кардинально менялось настроение. Теперь она с удовольствием выпила.

- Да пошло оно все нахрен, - бросила она в рот пару виноградин, - Не хочу себе настроение разборками портить. Завтра будет день, будет пища. Завтра с утра заберу дочь…. Без меня тут справитесь?

- Людмииила Павловна…, - протянул я.

- Нисколько не сомневалась, - она встала и ушла к себе в бригадирское купе.

Через пять минут она вышла, неожиданно в халате, сняв форму бригадира. В руках она держала деньги за сережки и полотенце.

- Ну-ка показывай, как у вас тут все устроено. Ага, понятно, - кивнула она, закрывая дверь, - Посторожи меня, а то вдруг кто по составу пойдет.

Я стоял в открытом тамбуре и курил. Вода из душа, через дырку в полу, текла прямо на рельсы. Я действительно был рад, что смог переломить настроение Павловны. Времени было – конец рабочего дня.

Я решил на себе экономить – потягивал пиво, оставив всю бутылку марочного вина Павловне. Она понемногу хмелела. Нервы понемногу у нее отпускали. Настроение понемногу у нее улучшалось. Она уже никуда не спешила, и похоже, приняла решение переночевать у себя в штабном купе. Мне было пофиг. Она мне помогала коротать скучное время дежурства, и уже рассказывала курьезные случаи из жизни проводников. А таких случаев было – вагон и маленькая тележка.

Я думал о Ритке. Предвкушал, как завтра позвоню… нет, завтра не получится, расформировываем состав. Да может и она еще в пути. Ну потом, позже, может на первое сентября. И правда - есть повод. Я просто мечтал об этих длинных ногах.

- Пойдем, покурим, - вдруг предложила Людмила Павловна, - В тамбуре дверь откроем, воздух посвежее.

- Людмила Павловна, так вы ж не курите.

- Почему, курю, раз в месяц. Раньше много курила. Бросила, - я понял, что Павловне нужно пройтись, размяться, вдохнуть свежего воздуха.

Мы стояли в рабочем тамбуре штабного вагона, у раскрытой двери, курили. И она как-то по-девичьи, как в старых советских фильмах, завела согнутую руку за спину, опираясь ею на стенку тамбура, и казалась совсем молоденькой девчонкой. Даже взгляд вдаль был молодым. Только смущали кудряшки химии на ее коротких волосах. Прическа всех тогдашних взрослых женщин.

- Спасибо, мальчишки, я бы без вас не справилась, - совсем по-другому прозвучал ее голос, как-то интимно-доверительно.

Я даже смутился. Как-то не хотелось шаблонно отвечать. Хотелось ответить тем же.

- Да пожалуйста. Делали, что могли.

- Нет. Больше. Могли бы вон как Ванька – спрятаться в свою нору. А вы плечо подставили.

- Люд, для тебя любой каприз. И не за что нас хвалить. Не заслужили, - я перешел черту официальности начальник-подчиненный и вступил на поляну личного доверия.

Ее бычок полетел вниз. Она сделала шаг ко мне, обняла меня за шею. Ну как обняла – едва ухватилась за нее ладонью. Чтобы дотянуться до моих губ своими, ей пришлось встать на носочки. Она буквально повисла у меня на шее.

Это не был поцелуй пьяной женщины, это был благодарный поцелуй за хорошо проделанную работу. Еще совсем недавно Леонид Ильич целовал всех подряд без разбору, прямо взасос. И здесь тоже самое – от нас пахло сигаретами, от меня вообще пивом, только что не чесноком. И губы были какие-то тугие, жесткие, чужие.

Она прильнула ко мне, чтобы дотянуться до моих губ, и я почувствовал хорошую настоящую женскую грудь. Я обнял ее одной рукой, а другой сжал эту грудь прямо через халат.

Мы не стали целоваться троекратно, как партийные лидеры. Мне хотелось одного – чтобы ее губы стали податливыми и мягкими, а не жесткими и упругими. И оттого, что я держал в руке ее роскошную грудь, моя крыша понемногу поехала. Какая связь – где рука, а где голова? И мне нравилось целоваться с открытой дверью, на виду у всех. Так картинно – как на фронт провожает. Правда, не было вокруг никого. Но ощущения были классные. Это было достойной наградой мне, а орден мы сами из шоколадной фольги вырежем.

И все равно нас это ни к чему не обязывало.

- Пошли еще выпьем, - оторвалась она от меня.

Мы выпили, не присаживаясь. Она обернулась… вот эти глаза настоящей хотящей женщины.

- Поцелуй меня, - это прозвучало не просяще, а как-то - «открой коробку и сам увидишь».

- Конечно. Люд, я же сказал – любой твой каприз….

«Поцелуй меня» - я понял по-своему. Я взял ее лицо в ладони, и начал его целовать. Долго, нежно, глаза, губы, щеки…. Я боялся ее, эту взрослую женщину. И уже не мог остановиться. Что-то большое и темное, как майская туча, надвигалось на меня. Мне хотелось спросить – все ли я делаю так? Может, когда женщине «к сорокету», надо вести себя как-то по-другому. Ведь я делал только то, что нравилось мне. Вот эта, неспешная прелюдия нежности, которой мне не хватило в прошлый раз с девчонками.

Нежно ведя губами по ее шее, я присел на скамью, одновременно расстегивая на ней халат. Мне хотелось дернуть его, чтобы пуговицы разлетелись в разные стороны, схватить эту грудь, тискать, мять, кусать и грубо облизывать соски…. Но я как в пустыне, мучащийся от жажды, пил ее маленькими глотками.

Халат скользнул с ее плеч. Я взял ее роскошную грудь двумя руками и втянул сосок губами. Она застонала, дрожь пробежала по всему ее телу.

Я играл языком с ее соском, опустив руки на ее попку… нет, на ее задницу. Это была далеко не попка, которую я начал тискать, и притягивать к себе. Она взяла мою голову, прижала к своей груди, не давая соску сбежать из моих губ. Я скользнул рукой между ее ног – Люда текла. Я привстал, одновременно хлопая дверью купе, и думая, как лучше ее пристроить, в какой позе. Но она сама развернулась и встала коленками на скамейку, подставляя мне свой зад.

Ничего не оставалось, как войти. Что-то тяжелое и темное, как грозовая туча, накрыло меня. Я вбивал в нее свой член, со стуком ударяясь о ее тугие ягодицы. Я мял их, тискал, шлепал, как будто хотел растереть на них целлюлитные ямочки. Я нагибался, стараясь руками добраться до ее грудей, но они вырывались из моих ладоней и продолжали раскачиваться совсем хаотично.

Люда вскрикнула, и судорожно свела колени. Но я ни на секунду не остановился, только схватил ее за бедра, как можно ниже придавил ее к полке, и ускорил темп своего вбивания. Я понимал, что нужно было дать Люде правильно кончить, отдышаться, откатиться в оргазме и потом уже продолжить, но я не мог остановиться. В ее голове смешались эмоции – она кончила, продолжая возбуждаться. Как это – дуализм?

Ее широкий зад, целлюлитные звездочки на нем, свободное движение моего члена, спина взрослой женщины, покрытая бисеринками пота - все это отдаляло мой оргазм. Только людина грудь возбужденно беспокоила меня. Но я прекратил попытки до нее дотянуться.

Я чувствовал себя настоящим мужчиной. Я смог отдалить свой оргазм и теперь втыкал в Люду, не давая себе остановиться, а ей поменять позу. Как будто если я остановлюсь – её у меня отнимут. Она еще пару раз кончила, и тоже отпустила себя – сдержанное постанывание переросло в истошные крики наслаждения и это прорвавшееся звериное начало подхлестнуло меня, я дернулся, схватил член, и начал кончать ей на спину. Освобожденная, она тут же повалилась на бок, а я продолжал плескать на нее своей спермой.

- Зачем ты вышел? – отдышавшись, проговорила она, - Кончал бы в меня.

- Ну это… нам надо было на берегу об этом договориться.

- Теперь вот иди, мой меня,- улыбнулась Люда, - Ладно, что потная, так еще и в сперме вся.

Резиновый шлаг душа поливал нас, смывая терпкий пот после секса. Я с удовольствием мял ее упругие, тугие ягодицы взрослой женщины. И ни фига не большие. В самый раз. Это коленно-локтевая поза ломала Люду пополам, чрезмерно увеличивая бедра в размерах. Она, опустив руки, сложила их лодочкой, и вложила в них мой член. Она мяла, гладила мой член, я мял, гладил ее роскошный зад. Симпатии были взаимны.

Тактильный контакт после секса для меня был необходимой производной. Она прилепилась ко мне всем телом, я нависал над ней, смывая сперму с ее спины и ниже. Потом отслонил от себя, любуясь ее сиськами. Наконец-то я смог не спеша разглядеть их. Они были круглыми, тяжелыми, налитыми, с темными пятнами сосков посередине, напряженными от прохладной воды. И нифига они не висели, они лежали в моих ладонях, уютно поместившись точно в размер. Я даже боялся их смять, а только нежно гладил, прихватывая пальцами торчащие соски.

И от Людиных нежных манипуляций, от такой откровенной красоты, от ее открытого взгляда, мой член, (о чудо!) не отдохнувши толком, снова начал подниматься. Такое в моей короткой сексуальной практике было в первый раз! Я не шевелился, слушая членом объятия ее ласковых рук. Не веря своим ощущениям и ожидая его падения в любой момент.

Люда снова развернулась ко мне спиной. Похоже, так она любила больше всего. Встала коленями на крышку унитаза, и не согнулась глубоко, не сломалась пополам, а оперлась о стену, высоко поднятыми руками. Теперь мне легко было дотянуться до ее грудей.

И это был не полумрак купе, а ярко-освещенный туалет вагона. На этот раз Люда не стала долго сдерживать себя, а сразу прорвалась истошными криками наслаждения. Я тоже старался, издавая рычащие, устрашающие звуки. И нам было глубоко пофигу, если кто-то пройдет мимо двери и услышит нас. Пусть боится.

По мере нарастания экстаза, по мере приближения оргазма, Люда стала выплевывать несвязные отдельные слова:

- Так… еще… ну… давай…!

Она подбадривала меня, руководила мной, и это получалось само собой и офигительно возбуждающе. Я с остервенением стукался о ее задницу, и это отдавалось в ней стонами и криками:

- Еще… так… выеби меня…!

На этот ор я начал кончать, схватив Люду за бедра, и изо всех сил натягивая ее на себя. Я физически ощущал, как мой мозг, вместе со спермой, покидает мою голову и, пульсируя, вытекает через конец.

Нужно ли говорить, как мы орали, кончая вместе? Как там в романах – мир взорвался и рассыпался на миллионы искрящихся осколков. Вот-вот, это самое слабое сравнение.

Колено дрожало, пот катился градом, член разрывался и тупо болел от такого стояка, Люда висела в моих руках, и я все не хотел ее опускать.

- Я пуст…, - подвел я итог моей черепной коробке.

Измочаленный, я вырубился в первом купе, у импровизированного стола. Люда не знаю где, наверно у себя. Мне снилась ее грудь, мои пальцы, нежно сдавливающие соски…. Я думал во сне – а как она реагирует на куни? Надо попробовать. Ее ласковые руки гладят мой член, Люда берет его в рот…. Да-да, мы поменяемся – минет на куни….

Мой мозг вынырнул из липкого сна. Еще не разлепив глаза, я почувствовал членом нежные людины поглаживания и теплоту ее губ. Я не хотел открывать глаза, я не хотел прерывать этот сон, и я страшно хотел увидеть, как Люда сосет. Я только приоткрыл один глаз, решив подсмотреть. Но член предательски вскочил, сокращая мои подглядывания. Вообще, минет для моего члена – наркотик. Он сразу просыпается, когда чувствует прелюдию ласковых рук и языка. Поэтому я не стесняюсь баловать девчонок куни, рассчитывая на взаимность. Да и вообще – куни снимает с них многие запреты и самоограничения, раскоплексовывает, в порыве сделать тоже что-то приятное в ответ.

Не знаю, наверно застеснялась Люда своих действий и моих открытых глаз, а может желания подтолкнули ее залезть на мой отдохнувший за ночь, торчащий член. Сидя на нем, она не стала прыгать, а терлась вперед-назад, обшаривая моим членом все потаенные уголки своего влагалища. Член чувствовал это, упираясь в стенки. Ему тоже было по-кайфу.

Люда сбросила халат, я попросил ее закинуть руки за голову. Она послушалась, в стеснении закрыв глаза. Её груди хоть и не были большими, но красиво раскачивались из стороны в сторону «в свободном полете». Она подсматривала через щелки глаз, следя за моим восхищенным взглядом. От этого подсматривания, закинутых за голову рук, упертого в стенки члена, она стремительно стала возбуждаться и через пару минут рухнула на меня, содрогаясь всем телом. Я слушал порывистые, загнанные хрипы оргазма себе в ухо, и гладил Люду по спите.

- Все, теперь и я пуста, - прошептала она мне на ухо.

- А я еще нет, - хрипнул я запавшим голосом и прокашлялся, - Ты еще живешь вчерашним днем, а я уже сегодняшним. Спустись на пол.

Она послушалась, и я тут же развернулся, опуская ноги с полки.

- Поцелуй меня, - притянул я ее голову к своему паху.

Слова «отсосать», «трахнуть». «минет», не говоря уж о мате, застревали у меня в горле. А тут еще она явно стеснялась утреннего солнца и моих восторженных глаз. Да может немного комплексовала от своей неидеальной фигуры. Любая женщина таскает в себе такие комплексы. В большей или меньшей степени.

Люда, с закрытыми глазами, взяла рукой мой член и стала языком водить по головке.

- Не расслабляй меня. Не отдаляй мой оргазм. Я хочу кончить тебе в рот, - откидывая кудряшки с ее лба, я сам удивился грубости сказанных слов.

Но Люду это подстегнуло. Она уперлась ладонями в мои колени, как можно шире раздвигая мне ноги, как будто хотела разорвать меня на две части, и больше не трогая член руками, глубоко погрузила его себе в рот.

Наполнить людин рот спермой не составило большого труда и времени. К тому же минет она делала с большой любовью, немного смущаясь оттого, что он её заводит, и оттого что на нее смотрят, как она сосет, стоя на коленях.

«Надо бы попробовать шесть девять. Наверняка бы еще больше раскрылась, - думал я, глядя на Люду, - Но, лучшее - враг хорошего».

Я осознавал, что как бы мы ни клялись в любви и дружбе, как бы мы ни обменивались телефонами и адресами, обещая встретиться - не увидимся мы больше никогда. Даже случайно, в таком огромном городе. Это касалось не только Люды, но и всей бригады.

Люда побежала выплевывать мою сперму, а я откинулся на подушку и загрустил. Винные мушки дрозофилы вились над виноградом, встречая рассвет. Я повернул будильник – фига ссе, еще только шесть часов утра, а я уже отстрелялся. Не успел проснуться, как уже устал.

- Вставайте граф, вас ждут великие дела, - Коля толкал меня в ногу, я даже не заметил, как снова вырубился.

- С графом согласен. А вот великие дела оставлю вам с Ленкой, - тветил я сонно.

- Так, так, так…, - Коля двумя пальцами поднял пустую бутылку из-под марочного вина.

- Говорит пулеметчик, так, так, так, говорит пулемет, - я посмотрел на будильник, было уже девять часов.

- Хоть нормальное вино-то?

- Все, как ты любишь, - и вдруг я осознал, что лежу без трусов, меня прямо подкинуло, - Посмотревши на часы, не забудь одеть трусы….

- Поутру, надев часы, не забудьте про трусы, - засмеялся Коля правильной фразой, снимая с верхней полки мои трусы.

- А если бы не ты, а Павловна меня будила? Конфуз, - справедливости ради надо сказать, что три часа назад будила-то меня именно она, и так классно, но мозг уже проснулся и рефлекторно начал отмазывать Люду, - Кстати, она еще не приехала?

- Наоборот уже уехала. Она с утра здесь побегала. А потом муж за ней заехал. Обещала к обеду вернуться.

- Фууу…, - облегченно протянул я, - Стыдобища….

Я действительно облегченно выдохнул. Заиграйся мы на подольше…. Кто знает, чем бы это закончилось. И я даже не представлял, какими бы глазами сегодня на нее смотрел. Наверное влюбленными.

Я натянул трусы и пошел чистить зубы. Чисто философский процесс, навевающий меланхолию. Стоял, чистил и думал о том, что вот мы с Людой все утро занимались сексом, и ни разу не поцеловались. И это правильно. Как я могу тянуться к женщине своим вонючим ртом. Кому это будет приятно? Что буде тупым сценаристам, у которых люди, едва проснувшись, прямо в постели, начинают целоваться взасос. А еще дебилам режиссерам, которые это снимают. Процесс чистки зубов не романтичен и не эротичен, а вот целоваться вонючими ртами, ох как романтично. Нет, подразумевается, что не воняет у них изо рта, потому что питаются они исключительно солнечными лучиками, и пукают лепестками роз.

Я продлил мысль дальше. А завтрак в постель? Спит же еще желудок, даже мозг еще спит. А тебе бабах – обжигающий кофе, масляные круассаны, печенюшки. И все это прямо в койку. Твою мать! А умыться, зубы почистить, трусы надеть? (тут я вспомнил про себя), обратно ж попердеть на унитазе. Элементарная гигиена! Так после этого можно и за стол садиться, нахера ложиться-то после умывания? Какие идиоты это придумали? И потом, эти крошки от печенюшек под одеялом.

Миша Жванецкий молодец - «Я тоже могу позволить себе кофе в постель. Но только нужно встать, умыться, сварить себе кофе, раздеться, лечь, и выпить».

И вот так каждый раз о чем-то. Философская минутка. Я оглянулся на закрытую крышку унитаза – пора тикать, а то сейчас начнутся фантомные боли, навалится сопливая романтика воспоминаний. Все. Не пытайся думать, анализировать, делать выводы. Перелистни страницу. А эротические воспоминания оставь для езды в автобусе, когда тебе вынужденно нечего делать.

- Коль, сегодня зайдешь? – я закинул на плечо сумку со шмотками, в другую взял сумку с вином.

- Не знаю, Серег. Как вагоны сдадим. Если быстро, так конечно зайду. Завтра в институт надо. Первое ж сентября.

- Опись «имущества» в папке для билетов. Я отвалил.

Почти первое сентября.

Помылся, побрился, пожрал, выпил пива, пошлялся по общаге, выкурил сигарету, послушал новости. В одной из комнат наливали.

- Серег, бухнешь?

- Кстати, слово «бухать» появилось совсем недавно, в двадцатые годы, - открыл я лекцию с граненым стаканом в руках, - Вот такие стаканы впервые начали делать во Владимире, на стекольном заводе имени Бухарина. В середине двадцатых годов. На дне стакана был оттиск этого завода. Стаканы сразу обозвали «бухариками», ну и все вытекающие отсюда формы глагола. Бухарина расстреляли в тридцать восьмом, если мне не изменяет память, а мы до сих пор бухаем.

- Не грей стакан, выпей.

Я выпил.

- Кстати, проект этого граненого стакана – детище Веры Мухиной. Ну та, которая «Рабочий и Колхозница». Вот такая вот загогулина, понимаешь ли.

- Да иди ты, со своими лекциями….

- Ушел….

В дверь тихо постучали. Встал, открыл. Ленка неожиданно стояла на моем пороге.

- А Лен, привет еще раз…, - растерялся я, и продолжил слегка натянуто, - Уже всё сдали? Так быстро? Большая недостача?

- Да нет… пару занавесок, пару ложек… постельное отвезли, еще не считали….

Я закрыл за ней дверь, и распахнул шкаф, где лежала стопа простыней с наволочками.

- С простынями не проблема, Ленок, покроем недостачу.

- У девок куда-то матрас пропал. Вот это проблема.

Я думал, как поскорее спровадить Ленку.

- Ты будильник забыл. Решила завезти, - логично объяснила она свой приход.

Она вытащила из своей сумки будильник, блеснуло горлышко бутылки.

- Бухнем? За окончание командировки? – но прозвучало это не вопросом, а как-то с нажимом, типа, куда ж тебе деться-то, с подводной лодки.

Или мне только показалось.

- Мммм… - застонал я, как от зубной боли, - И ты туда же…!

- Ты чего? – обиделась Ленка.

- Да я только что, две минуты назад объяснял, откуда взялось слово «бухать».

- Ну и откуда?

- Потом как-нибудь…

- Обещаешь…?

Вот тут я понял, что влип.

- Лен, да что ты как неродная. Располагайся. Прямо сама скромность.

- Это в вагоне я зверь. А по жизни я скромная, застенчивая, - озиралась она по сторонам, - Да и у тебя я первый раз. Вдвоем живете?

- Ага. С Мишкой. Завтра приедет.

- А чего кровати составлены?

- Так удобней телик смотреть… нет, не голубые, - опередил я шутку Ленки, - Будем проверять?

- Обязательно…

Я косячил на каждом шагу, загоняя себя в угол. Ничего, сейчас глотнем малёха, и разрулим. Я не хотел Ленку. Сегодня, в шесть часов утра от меня ушло последнее желание. Людка высосала мой мозг. Теперь там было пусто и весело. Потому и косяки.

Но с другой стороны, я же обещал Ленке. А за базар надо отвечать. И если не можешь ответить, тогда базар фильтруй. Сказал же – вот приедем домой. Думаю, что через час, выпив граммульку, она предъявит мне вексель к погашению. Затем и пришла, ежу понятно Ладно, по ходу пьесы будем импровизировать.

По паре рюмок, закурили. Ленка расслабленно прошлась по комнате, разглядывая учебники и постеры на стене. Первая неловкость, висевшая в воздухе, улетучилась.

Тянуть смысла не было - Ленка не собиралась уходить. Я подошел к ней сзади, и как тот хачик, запустил руки ей под кофточку. Она повернула голову, пытаясь подставить лицо для поцелуев. Но мне было пофиг – я сразу потянул кофточку вверх вместе с бюстгальтером. Она даже не вздрогнула, не остановила меня, а только возбужденно выдохнула, когда я руками взял ее голую грудь….

Мама дорогая! С ума сойти! Как будто вступил босиком на некошеный девственный луг! Жалко было даже мять! Она торчала, налитая до такой степени, что вот-вот лопнет! И притом, что это был третий номер плюс!

- Ленка…, зачем ты лифчик носишь…? Все мужики рухнут к твоим ногам!

- Все носят, и я ношу.

- Раздевайся совсем.

- Что, так сразу…?

- Я не говорил тебе, что я извращенец?

- Нет, - потянула она юбку вниз вместе с трусами, - Не напугал. Люблю извращения, если это не угрожает жизни и здоровью, - она стояла совсем голой, прикрывая рукой пах.

- А ты смелая, не боишься извращенцев… садись, выпьем.

- А ты…? – кивнула она на мою одежду, присаживаясь на край кровати.

- Хочу полюбоваться тобой. Терлись месяц друг с другом жопами, и не замечал я такую красоту. Держи рюмку… и убери руки, - я широко раздвинул ее ноги.

Ленка, как в прорубь бросилась. Я даже видел, как у нее дыханье перехватило, как от ледяной воды. И еле сдержала себя, чтобы обратно не свести колени.

- Венера отдыхает…! – любовался я ею, отстранившись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ты и правда извращенец…, - Ленку даже потряхивало от смущения и возбуждения.

А я думал о том, чтобы встать сейчас на колени, опрокинуть ее на спину, и поискать губами ее клитор. А потом может шесть девять. Так и поднимется у меня… желание. Я встал, расстегивая и снимая джинсы прямо перед ее лицом. И не успел опустить штаны, как мой член оказался у нее во рту.

Я не думал о минете, я слушал свой поднимающийся член у нее во рту. По мере того как он креп, приходили отголоски боли от его частого стояния. Я опрокинул Ленку на спину, встал на колени и… быстро вошел в нее, пока еще мой член мог стоять.

Я не мял, не тискал ее, а просто исполнял данное обещание. Вру. Я смотрел на нее - эта мальчуковая чёлочка, сумасшедшей красоты грудь, оформившийся женский животик, треугольник темных волос на лобке…. Все сводило меня с ума. Эстетика голого женского тела. Смотрение на него приносило большее возбуждение, чем тактильный контакт.

Ленка, в смущении закрыла глаза, но раскинула руки, подставляя свое тело под мои восхищенные взгляды.

И член перестал болеть, вполне окрепнув и достигнув рабочих размеров. Видимо ему было тепло темно и уютно.

И все же я с облегчением выдохнул. Вроде не опозорился. Уже не опозорился.

Перевернул Ленку, поставил на колени, и снова вошел. Я отвечал за базар, я исполнял обещание выебать и я делал это. Правда без особого патриотизма.

Ключ провернулся в замке, дверь распахнулась - на пороге стоял Колька.

- Оп-па…! А чего меня не позвали?– моментально сориентировался он, как будто шел сюда именно за этим, - А накурили-то. Опять про море? Жаль, что не успел к началу сеанса!

Еще по ключу в двери, я сразу понял, что это он, поэтому не остановился, не прекратил насаживать Ленку на свой член, а только крепче взял ее за бедра. Она вздрогнула от неожиданности, попыталась вырваться,… но кто её пустит.

- Лен, ты сказала, что любишь извращения. Так расслабься и прими их с удовольствием.

Ленка сразу обмякла в моих руках, соглашаясь на все. Колька тоже был для неё далеко не чужой человек – больше месяца на одной галере, в одном купе.

Я как-то даже не заметил, как Коля хлопнул рюмку, разделся, и хлопнул меня по плечу.

- Позвольте….

- Передаю тебе из рук в руки, смотри не разбей, - выдохнул я с облегчением.

- Ну что, начнем…?

- Хирург, твою мать!

Коля сразу поймал наш неспешный ритм. И в его глазах не было голода, видимо прошлой ночью он тоже разгрузился.

Мы кружили возле Ленки, наверно часа два. Ну не меньше. Менялись местами, выпивали по очереди, отдыхали по очереди, без отрыва от процесса, короче – стёрли Ленку до кости. Я приподнял ее голову и поцеловал в губы.… Губы были раздувшимися, как два больших пельменя.

- Лена, ну ты довольна? – спросил я её.

- Ага. Только дайте немного отдохнуть, два извращенца.

Ленка спала, укутавшись простынкой и свернувшись под ней калачиком. Мы с Колей сидели на кровати, возле окна и курили. Ночь была теплой. Бабье лето, не предупреждая, обрушилось в последний день августа. И теплую погоду обещали до конца недели.

Верхний свет я давно погасил. Достаточно было света от импровизированного бара, собранного нами между шкафом и стеной. Батарея бутылок, привезенных из Новороссийска, закрывала освещение бара, приглушая яркость. Зеленые тени, причудливо расположились на стенах и потолке.

- Коль, вот скажи мне… вот наша бригада, - я пытался изложить пьяную мысль, посетившую мою голову.

- Ну, наша бригада… и что?

- Подожди. Не перебивай. Мысль потеряю…. Вот наша бригада, девки все такие страшные. Глаз не цепляется.

- Я все слышу, - послышался Ленкин голос, - Я не сплю.

- Лен, мы тебя потеряли еще полчаса назад. Отдыхай. Набирайся сил…. Так вот. Пройдет два-три года, ну пять лет, и все наши девки выйдут замуж. Будет у них выбор или нет, за первого встречного или нет, да пофиг… не это главное, главное что все. Закон патриархата – предложение делает мужик. Мне интересно – как он выглядит?

- Как?

- Да, как?

- Ну как-то…

- Постой. Ты меня не понял.... Я не про физические данные, я скорей про умственные. Как он делает выбор? Что его толкает на этот шаг? Почему он делает предложение этой, а не этой? Она что, ебётся лучше? Ну допустим. А если обе плохо? Ну он же женится не из-за миски супа. Там же потом дети появляются. Вот ты бы женился на ком-то из бригады?

- Нет.

- И я нет. Но они все выйдут замуж!

- Я все слышу, - Ленка повернулась на спину, простынь съехала с нее, открывая грудь.

Я задумчиво задержал на ней взгляд.

- Лен, если бы даже до глубокой старости у тебя была такая роскошная грудь…, все равно бы не женился. И все же… ты тоже выйдешь замуж.

- Можешь не сомневаться, - ответила она.

- Не, ну вот сейчас попробую объяснить на себе, так понятней будет.

- Ну попробуй…

- Ну вот сколько у меня баб в жизни было? В смысле женщин, с которыми я был близок, - поправился я, - Ну может быть десятка два.

- Ты себе льстишь, - хмыкнул Коля.

- И правда, чего это я скромничаю – пусть будет три десятка.

Коля снова хмыкнул.

- И вот за все это время, за время близкого общения, у меня ни разу не возникло желание жениться. Даже мысли не возникало сделать предложение. А были даже очень замечательные особи, то есть особы, то есть партии марьяжа. Но они для меня все одинаково ровные. Там, наверху, Господь должен знак что ли какой подать, пальцами щелкнуть, чтобы у меня в башке что-то перещелкнуло

- Так молодой эшо…

- Да это понятно. Мысль трахнуть кого-то в голове постоянно, а мысль сделать предложение не возникает совсем. А ведь у наших сверстников уже дети в пеленках. Понимаешь, вот я смотрю на женщину, и чтобы жениться, у меня должно возникнуть желание просыпаться с ней вместе, в одной постели, кормить с ладошки…. А у меня одно желание – трахнуть ее и смыться поскорее.

- Во, во, трахаешь, и сам себя подгоняешь, думаешь, сейчас заведет разговор о свадьбе, и кончить не успеешь. Весь кайф обломает.

- Я что, трус, чтобы убегать? А вот желания, такого глубинного, из души, не возникает. Чтобы жениться. Даже ревности не возникает. Пытались меня поймать на эту удочку. Бесполезно, - я подумал, правильно ли донес свою мысль и снова продолжил ее углублять, - Не, ну смотря в какие условия тебя поставить. Если бы высадили меня на необитаемом острове….

- Со всей нашей бригадой, - Ленка перекинула подушку к нашим жопам, и легла на нее животом.

Коля сразу развернулся к нам лицом, усаживаясь в кресло. Ленка вдруг решила принять участие в наших пьяных базарах. Я опустил руку ей на спину, с намереньем двинуться к ягодицам.

- Ну хоть бы и так. Сразу бы женился. На всей бригаде сразу. Не делая исключения.

- Дифференцируй, - снова вставила Ленка, - Да даже трахаться кто-то любит, а кто-то нет. А ты хочешь уравниловку на отдельно-взятом острове.

- Вот тебя бы и поставил наставником. Учи. Нивелируй разницу. Только бы тебя и выделил из толпы.

- Ленк, он назначил тебя старшей женой, - хохотнул Коля, вспомнив легендарный фильм.

А я уже мял ленкины ягодицы с каким-то неспешным животным наслаждением. Месил, как тесто, тщательно разминая.

- Все мои сорок женщин, с которыми я имел дело,…

- Сколько пальцев? – перебил меня Коля, выставив руку с указательным пальцем.

- Один.

- Со зрением все нормально, значит что-то с памятью. Заведи записную книжку, и записывай тута всех своих женщин.

- Кстати, о записной книжке. Говорят, даже у Пушкина была такая.

- Не трогай классика, - вставила Ленка, с удовольствием слушая мои руки.

- Сам не видел. Только слухи. Но говорят, что Наталья Гончарова, его жена, записана там сто какой-то.

- Не лезь к святому своими грязными лапами, - «грязные Лапы» у нее прозвучали ну очень интимно.

- Я не про то. Я про то, что вот даже Пушкина торкнуло жениться. И не на первой, а на сто первой. Значит, предыдущие сто были для него ничто, пуфф, - я дунул в кулак, - Ну вот было у меня пятьдесят женщин, мне еще пятьдесят ждать, чтобы так же, как Пушкина накрыло? Да я подожду, лишь бы торкнуло, а то боюсь, что пропущу момент, вдруг не пойму, что это он! Потом буду жалеть всю жизнь. Мне может Господь щелбан слабенький даст, а мне ж нужно «фофана», пинок под жопу!

- Не ссы, не пропустишь.

- Лен, перевернись, - попросил я.

Она перевернулась, накинув простынь только на ноги. Теперь я продолжил мять её прекрасную грудь, с неменьшим наслаждением, чем ягодицы. Коля не мог оторваться взглядом от этого процесса.

- Ну ладно, давайте поспим маненько, - проговорил он, - О, уже первое сентября, - глянул он на будильник, - С первым сентября, товарищи. С началом учебного года! Лен, ляжешь между нами?

Поспать нам так и не удалось.

- Как ты её уболтал? – спросил Коля в трамвае.

- Я ее не уговаривал. Я предложил. Вернее припугнул и наобещал. А она не испугалась. Вот пришлось за базар ответить. Сейчас по кружечке пивка на Спасе….

- Девяти еще нет.

Понаехавшие

Вернулся строяк из Якутии, приехал Мишка, общага наполнилась гулом голосов, гуляла, пила, ездила на такси, обедала в кафешках, курила исключительно «Marlboro» и «Camel». У студентов осенью появлялись деньги.

Я себе такого не позволял. Что буде сигареты. Они были вкусными, как конфетки. Выросший в сельской нищете, я не мог себе позволить выпить рюмку в ресторане по цене бутылки. Я лучше принесу бутылку в общагу. Нет, я не комплексовал. В нищете росли все мои одноклассники, и я среди них не выделялся. Выделялся только Вадик, у него отец был председателем колхоза, и даже ездил на Кубу по обмену колхозным опытом.

Ритке я позвонил только в конце недели.

- Да, - жестко ответила трубка мужским голосом.

- Мнээ…, - я растерялся, прокашлялся, собираясь, - Извините, Маргариту можно к телефону?

- Её нет дома. А с кем имею честь разговаривать? – услышал я бархатный, но твердый мужской голос.

Я еле удержался, чтобы от неожиданности не бросить трубку. Наверняка отец. Понимаю взрослых родственников, которые беспокоятся за своих чад. Ну а вообще-то это мой конек – разговаривать с родителями. Даже совсем мне незнакомыми. Просто я не ожидал.

Как-то раз я познакомился на дискотеке с подвыпившей девчонкой. Ее звали Галя, и у нее была паника – как она в таком виде заявится домой, и ехать уже опаздывала. Я взял ее номер телефона, спросил имя отчество ее мамы, и смело позвонил. Я извинился, и совершенно трезвым голосом сообщил, что Галя со мной, меня зовут Сергей, и ей совершенно нечего беспокоится за дочь. До двенадцати ночи я лично доставлю ее домой и отвечаю за нее головой. Без пяти двенадцать я звонил ей в дверь, Галя на автопилоте опиралась о стенку, но обещание я выполнил. Хотя на такси обратно у меня денег не было, и еще целый час я шел в общагу по морозу.

Галя уже дружила с другим мальчиком, а я еще долго пил чай с лимоном и ее мамой.

Я понял, что тут была та же ситуация. Родители хотят полную ясность, а не сомнительную дружбу с кем попало. И не надо мямлить в трубку. И нечего ссать.

- Меня зовут Сергей, - начал я твердо и спокойно, пытаясь спародировать отца, - Нет, не одногруппник, и мы не учимся вместе. Я студент политеха. Четвертый курс. Физик. Познакомились мы в «Стреле». Я только что вернулся из командировки и рискнул её побеспокоить.

Отец не пытался меня перебить или задать уточняющие вопросы. Он без суеты выслушал меня, сделал секундную паузу – буду я еще что-то говорить или нет.

- Исчерпывающая информация. К сожалению, я не знаю, когда она вернется, но я обязательно ей передам. Простите, может она вам перезвонить?

- К сожалению, у меня дома нет телефона. Если позволите, я перезвоню еще раз, до одиннадцати вечера. Не поздно?

- Лучше до десяти.

- Спасибо, - я положил трубку.

Бля, цирк какой-то, театр двух актеров. Как пародия друг на друга.

В конце я спиздел два раза – телефон на вахте был, но дома не было.

Я стоял на остановке Лобача, и вглядывался в лица студентов. Проспект был широким –шесть полос, а дальше утопая в зелени, несколько корпусов универа. Я ждал Маргариту оттуда. Узнаю ли я её? Надеюсь. По нечеловечески-длинным ногам.

- Привет, - послышалось у меня за спиной.

Я аж вздрогнул от неожиданности, обернулся. Маргарита, как солнышко, сияла стоя у меня за спиной.

- А я тебя оттуда ждал, - махнул я на корпуса университета.

- А я там живу, - махнула она совсем в противоположную сторону, на угрюмое, красного кирпича здание, дореволюционной постройки.

- Где там? Это же женская тюрьма предварительного заключения?

- Нет. Дальше…

- А дальше контора областного ФСИН….

- Да нет, еще дальше. На Пушкина…

- На кладбище…?

На перекрестке Пушкина, с противоположной стороны от ФСИН, действительно было большое старое кладбище, с действующей единоверческой церковью. Ну и конечно я дурачился, радуясь встрече с Ритой.

- Да ну тебя нафиг…, - треснула она меня своей сумочкой.

- Не, ну там есть длинная девятиэтажка, с продуктовым магазином внизу, да за ней пару элитных домов…

- Вот в них я и живу.

Дальше я прикусил язык со своими уточнениями.

- Класс! В двух шагах от универа! (и в двух остановках от моей общаги!)

Действительно, прямо на остановке трамвая, на небольшом пятачке, стояла девятиэтажка, которая скрывала несколько свечек из красного кирпича. Трамвай дальше катился через овраг, разрезая напополам кооперативные сады. Получалось, что с одной стороны этот пятачок подпирала дубрава старого кладбища, а с другой стороны буйная зелень старых садов.

- А дальше, мертвые с косами стоять.… И тишина…, - вырвались у меня ассоциации.

- Дурак…! – смеялась она, и еще раз треснула меня сумочкой.

Место действительно тихое, почти в центре шумного миллионника. Но дело в том, что из такого элитного красного кирпича в семидесятые годы у нас строили только для генералитета и высших чиновников администрации. Вон, улицу Горького всю снесли, и застроили такими девятиэтажками от площади до площади. А напротив так и оставили гнилые двухэтажки. Думаете, кирпич закончился? Не-а – генералы. И весь город знал, кто в них живет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А здесь, спрятанные от глаз людских, в тишине, но и рядом с шумным проспектом, стояли несколько девятиэтажек КГБ. Ведомственные или нет – не знаю. Документы не проверял. Но знающие люди говорили шепотом, что не ниже полковника, и планировка….

И больно-то никто об этом не знал, потому что никто об этом не кричал, а только подъезжали и уезжали служебные черные «Волги» по утрам, прикрытые от шумного проспекта зданием ФСИН.

Теперь понятно, откуда у папы такой твердый и внимательный голос.

- Куда пойдем?

- В кино, - пошутил я, обдумывая шаги.

- Да нууу…, - она серьезно приняла мою шутку и серьезно наморщила носик.

- У нас есть только два пути – пойти направо, или пойти налево.

- Или нафиг! Сейчас ни в одной кафешке мороженого не съешь, очередищи….

И правда – в таком огромном городе было крайне мало таких заведений, тем более безалкогольных. Да еще и последние теплые денечки бабьего лета. Все «стекляшки» были забиты желающими.

- А ты где живешь? Ты мне так и не сказал.

- А ты и не спрашивала.

Врать не имело смысла.

Не только одна Москва грешила «квартирным вопросом». Наверно этим болели все областные города нашей страны. На тебя смотрели как на человека второго сорта. Не только мамы моих знакомых девочек, но и сами девочки. Видимо расхожее мнение - «понаехали» было заразным, или передавалось с генами по наследству. Хотя всех тех родителей, которых я знал, в большинстве своем, сами в свое время были понаехавшими, и ждали квартиры годами, если не десятилетиями. Ведь квартиры тогда выдавались, ну или ими награждали. В качестве поощрения. Чтобы квартиру купить, нужно было ехать за ней на севера. Но мам тоже можно было понять – мальчику будет нужна прописка, а значит, в дальнейшем он может претендовать на жилье. На квадратные метры. Значит, такой вариант замужества дочери не подходит. Априори.

Нет, конечно, были смелые девчонки, которые тусовались у нас в общаге на дискотеке, но все равно предвзятое отношение сквозило. Я знал только один случай на факультете, когда девочка вышла замуж за общагу. Поговаривали, что у Марины был конфликты с родителями, и она просто сбежала из дома. Но чтобы стопроцентная еврейка вышла замуж за стопроцентного татарина… это знаете ли нонсенс.

Даже Мишка, с которым я жил в комнате, рискнул стать москвичом. Ничего не скажу плохого о его Танюхе. Классная девчонка. И после знакомства с Мишей, ее мама, наверно сразу поняла, что такого доброго и покладистого пацана в Москве не найдешь, не бывает таких москвичей. А умная мать всегда желает счастья своему чаду. Невзирая на жертвы.

После института мы не виделись лет двадцать. Я заехал к нему недавно. У Миши дом в Подмосковье огромный, дом – полная чаша, в смысле бассейн в двадцать метров и прочие атрибуты богатого человека. И в изрядном вечернем подпитии, Танюха что-то сморозила. И Миша сорвался – «Я с вашей семьей уже рассчитался. Сполна». Да получилось так зло. Да при мне.

О бля – не все спокойно в Датском королевстве. Отголоски давних боев до сих пор отрыгались Мишке фантомными болями.

На первом курсе я был еще ребенком, а когда разобрался, почему с таким пренебрежением относятся ко мне, начал просто врать, чтобы хоть как-то быть на равных. Но быстро запутался в легендах и версиях, плюнул и стал самим собой. Прописка меня не парила, распределение у нас было по всей стране. А торчать в этом тухлом городе чертежником, в каком-нибудь конструкторском бюро, перспектива так себе.

Лучшая защита – нападение. Теперь я с вызовом говорил, что живу в общаге, и с пренебрежением относился к городским. Как это называется – самодостаточность? У меня свой бюджет, и мама белье не стирает, и напиться могу – по щелчку пальца. Кто мне что скажет?

Но Рита мне нравилась. Даже очень.

- В общаге, - просто сказал я, - Пятнадцать минут ходьбы отсюда. Три трамвайные остановки от твоего дома, - я ждал реакции с замиранием сердца.

- Здорово…! – Ритка аж подпрыгнула от радости, - Пошли к тебе…, - взяла она меня под руку.

Я ждал чего угодно, но только не такой реакции.

Она тащила меня в сторону общаги и сыпала вопросами:

- Вас сколько человек в комнате…? А это вот та красная общага? Или бывший дом терпимости на площади? А на каком этаже? А душ есть? Или вы в баню ходите в Холодном переулке? А с друзьями познакомишь? А отец почему-то подумал, что ты городской…

Интересно – почему?

Все мои ответы она принимала с восторгом. Мне оставалось только офигевать от ее напора и восторга. Такое в моей жизни было в первый раз.

И сначала от ее напора и дружелюбия начал офигевать Мишка. Мы пили чай в соседней комнате с Серегой и «Петей». «Петруха» – это было такое погоняло у Димки. Они тоже понемногу офигели. А Ритка – ну просто тащилась от наших двушек! Ей нравилось все!

Но выпить она наотрез отказалась. И отказалась, чтобы я проводил ее до дома – только до трамвая. Забегая вперед, скажу – это был единственный вечер, когда у нас с Ритой не было секса.

Естественно, моего возвращения ждала вся гопкомпания. Вопросы посыпались, как горох:

- Ты где ее взял?

- ЧЮмовая тетка. С большой буквой «Ю».

- Где учится?

- Мишка, теперь твое место – раскладушка.

- Не ну ноги… прямо мы онемели.

- А знаете, где живет? – я сделал театральную паузу, - В красных домах на Пушкина.

- Иди ты…!

- Сам боюсь….

Короче – девчонка пришлась ко двору. Все просто влюбились в ее непосредственность.

Непосредственность. Да. В следующий раз, когда она пришла к нам, а это случилось через день, когда мы с ней встретились, она просто и открыто сказала Мише:

- Миш, можешь погулять часок?

- Мэ… мнэ… ну да…

- Вот и ладно. Мне все равно к десяти домой надо.

Вот тут мужиков накрыло совсем…. Снова всем коллективом ждали меня.

- Ну как?

- Ну что?

- Давай рассказывай…

- А чего рассказывать, - блаженно улыбался я, - Скажу одно – длинные ноги в постели нивелируются, и совсем роли не играют. Длинные ноги – как прелюдия к сексу, чтобы вы слюной захлебнулись.

Как ни странно, я оказался в роли ведомого. Это случилось так моментально, что я даже не успел отреагировать. А чего реагировать – просто махнул рукой. Я отдал ей все бразды правления и только шел у нее на поводу. Могу я немного расслабиться?

У Ритули был шрам – от пупка до лобка. И небольшая мягкая грудь рожавшей женщины. Но это меня нисколько не смущало. Мы никогда не разговаривали с ней о ее личной жизни, которая была до меня, о её ребенке. Мы вообще ни о чем не разговаривали – времени на разговоры не было. Пять минут в трамвае всех разговоров. Я только о чем-то мог догадываться, но понимал, почему папа держит её в строгости, и она спешит домой к десяти часам вечера. И почему она никогда не пила спиртного. И почему так обрадовалась, узнав, что я живу в общаге. Все факты, более менее складывались в определенную картину. Похоже, это нас обоих устраивало. Мы получали качественный секс без обязательств.

А секс был качественным. Мне сейчас хочется завыть от тех сладостных воспоминаний.

Она редко ложилась на спину. Чаще всего она поворачивалась ко мне спиной. Сейчас мне хочется сказать – она становилась раком. Как бы вульгарно это ни звучало. Тогда вульгарным будет весь наш секс.

Приходя со мной, она сразу вежливо говорила Мише:

- Можешь погулять часок?

И сразу, без прелюдий раздевалась и ложилась. Прелюдии оставались на потом. Если оставалось время. Она поворачивала ко мне свою попку, маленькую и тугую, как орех. Я вонзал в нее свой член, а она подтягивала подушку себе под живот, и расставляла ноги, как можно шире. И кончала пару-тройку раз. Когда я уставал и ложился, она переворачивалась, закидывала на меня ногу, и секс продолжался. Только оральный. Она любила подставлять клитор под мои губы. И любила держать мой член у себя во рту. Даже когда я кончал, она ложилась головой мне на живот, и начинала его сосать, помогая себе рукой, независимо от того, был он бодрячком или как половая тряпка.

Ей в сексе нравилось все. Просто она выбирала, что ей нравилось больше. Она насыщалась сексом. Ехала домой, а через день она была уже снова голодной, как будто насыщение вытекало из нее, как из дырявого бочонка.

Она вообще не хотела выпускать мой член из своих рук. Я провожал ее до трамвая, и если на остановке никого не было, она запускала ладони мне в штаны, и мяла, тискала, гладила мой член. Хоть он был вялым и разрядившимся, она доводила его своими ласковыми руками до боевого состояния. И при этом смеялась.

Тогда я это не ценил. У меня просто не хватало опыта. Мне особо не с кем было сравнивать. Но когда член постоянно находится в женских руках – это высший пилотаж! Непосредственность – вот настоящее имя Ритули.

Через месяц Мишка взмолился – нельзя ли пореже? Да и я уже выдохся. Глаз потух. Все это превращалось в формальность. В рутину. Главным был секс. На все остальное не хватало времени. Даже на дискотеку ни разу не сходили. А так хотелось похвастать риткиными длинными ногами.

Я звонил всегда с остановки. Она выходила, а через два-три часа возвращалась. Но всегда к десяти. Папа был спокоен. И овцы сыты.

Риткиного папу я не боялся и относился к нему с большим уважением. Он это чувствовал по моему голосу в трубке. Нас, физиков, довольно сильно причесывал первый отдел. На старших курсах нас всех поголовно приглашали на собеседование в контору, где служил ее папа. «Контора» - они сами ее так называли. Туда дураков не брали. Я собеседование не прошел. Не знаю, какой бы я сделал выбор, если бы это случилось. По жизни я часто сталкивался с этой контролирующей организацией. У меня много оттуда было знакомых. Да и сейчас остались.

Я понемногу начал сбавлять обороты. Встречи становились реже, я отмазывался занятостью, курсовыми. Потом появилась небольшая сыпь на ногах, которая чесалась. До кожвена все было сходить недосуг. Ритка приехала сама. Но меня дома не оказалось. Привезла мазь от чесотки. Понимала, что притащил я ее из поезда – перетряхивая и пересчитывая грязное чужое белье. Добрая она.

Это было в последний раз. Мне тогда, дураку, было стыдно.

А к Новому году меня так тряхнуло, Господь мне такой пендель отвесил, что не то что ли жить, я дышать без Ирки не мог. Но это уже другая история.

Конец