Ты даже не человек Без имени. Глава Дырка по имени оля

Прошла неделя. Или две. В подвале дни теряли смысл. Свет включался по его желанию. Еда — раз в сутки. Одна и та же миска. Мыться — только языком. Спать — без пледа, на цепи, на голом полу. Ни слов. Ни зеркала. Ни одежды. Только поводок и ошейник с гравировкой: "НИЧТО". Каждое утро начиналось с крика. — На стенку. Поза номер четыре. Она знала, что значит "четвёртая": колени расставлены, грудь прижата к бетону, руки за головой, глаза опущены. Если хотя бы один палец дрогнет — боль. Боль без предупреждения. Он дрессировал её. Как животное. Как существо, лишённое мысли. Он бил за лишний взгляд. За неуверенный шаг. За попытку думать. Он приучал её к словам, которые она должна была говорить про себя: > «Я ничто. Я сосуд. Я тело. Я служу. Я грязь. Я счастлива быть грязью. » Каждое утро — повтор. Сотни раз. Пока мысли не начали исчезать. Однажды он подошёл с вещевым мешком. — Сегодня ты поедешь со мной. Она не спрашивала, куда. Не могла — кляп. Он достал униформу: латекс, прозрачный, обтягивающий, с открытым ртом и вырезом между ног. Перчатки. Маска. Ошейник с замком. — Нарядная. Ты — витрина моей власти. Она оделась. Дрожащими руками, медленно, как учили. Ошиблась — получила по пальцам. Исправилась. Они вышли. По ступенькам. По коридору. В машину. Он привёз её в частный дом на окраине. За высоким забором. Дверь открыл мужчина в строгом костюме. За ним — двое. Женщина и подросток лет 20. Все — спокойны. Никто не удивился её виду. — Проходи, — сказал Хозяин. — Встань у окна. Раздвинь ноги. И не двигайся. Наслаждайся тем, что ты вещь на показ. Она встала. Голая под латексом. С маской. С распятым телом. Люди пили чай. Разговаривали. Смеялись. Время от времени кто-то подходил, трогал её грудь, похлопывал по щекам, гладил между ног. Как статую. Как мебель. Она не реагировала. Только стояла. Только принимала. Только молчала. Позже её поставили в центр зала. Сняли маску. — Сегодня мы завершили этап. Эта — готова. Готова быть ничем. Он поднял микрофон. Включил трансляцию в закрытую сеть. — Это — моя собственность. Без имени. Без души. Только кожа. Только функция. — В течение ближайших недель она будет выставлена на ротацию. Кто хочет использовать — оставляйте заявки. Она не против. У неё нет воли. Только согласие на всё. Кто-то зааплодировал. Она не плакала. Не стыдилась. Стояла, обнажённая, с подтёками между ног, с надписью "СОБСТВЕННОСТЬ" маркером на животе. И вдруг внутри что-то щёлкнуло. Не боль. Не страх. А…Гордость. Она была ничем. Но она принадлежала. И это стало смыслом. Целью. Спасением. Инвентарь

С утра всё было иначе. Не как обычно. Он вошёл в подвал не с командой, не с угрозой, не с ведром воды. Он просто стоял. Молча. Смотрел. — Сегодня всё заканчивается, — произнёс он наконец. — Сегодня ты перестаёшь быть "кем-то". Даже "рабыней". Сегодня ты станешь чем-то. Вещью. Объектом. Она кивнула. Без страха. Без мыслей. Лицо было пустое, спокойное. Ожидание — единственное, что жило в глазах. Он провёл её в комнату, которую она раньше не видела. Полностью белая. Чистая. Станки. Крючья. Ящики с маркировкой: тренажёр, подставка, живой сосуд, сошка, мебель живая. — Разденься. Она сняла всё, даже ошейник. Осталась на коленях, голая, с вытянутыми руками. — Ляг. Он начал закреплять тело к жёсткой платформе. Металлические кольца на запястьях, на лодыжках, на шее. Между ног — распорка. В рот — затычка с держателем, чтобы всегда был открыт. — Это первая фиксация. Промежуточная. Дальше — глубже. Он выдвинул подставку и начал настраивать её положение. Спина выгнута, бедра вверх, голова вниз, руки по швам. Он подключил её к системе управления: пульты, шнуры, сенсоры, которые отслеживали пульс, дыхание, вибрации. Она больше не контролировала себя. — Отныне ты — инвентарь номер 17/П. — Ты не двигаешься. Ты не говоришь. У тебя нет права на взгляд, на вопрос, на паузу. Ты — мебель. Инструмент. Точка входа. Он ввёл команду в терминал. На экране появилось: Активна. Готова к эксплуатации. Следующие дни она не вставала. Каждый раз, когда открывались двери, кто-то входил: участники клуба, гости, приглашённые. Кто-то использовал её, как тренажёр. Кто-то — как кресло. Кто-то — просто тёрся, насмехался, оставлял внутри предметы, записки, плевки. Она не могла ни ответить, ни отвернуться. Сенсор подавал сигнал, если мышцы напрягались — и ток наказывал. Система тренировала тотальное отсутствие реакции. Через неделю он пришёл вновь. Смотрел. Молчал. — Тебя почти нет. И это правильно. Ты стала чем-то нужным. Он достал новый ошейник. На нём:"ИНВЕНТАРЬ: НЕ ПРИГЛАШАТЬ К РАЗГОВОРУ. НЕ ВКЛЮЧЕНА В ОБСУЖДЕНИЕ. ТОЛЬКО ИСПОЛЬЗОВАНИЕ." Надел. Она не заплакала. У неё больше не было слёз. Иногда он садился рядом. Не говорил. Только гладил пальцами по её бедру. Как по мебели, которую любишь. Не за характер — а за покорность. За форму. За молчание. И однажды, среди тишины, он прошептал: — Ты — совершенство. Потому что исчезла. Потому что стала чем-то идеальным. Ты — не женщина. Не рабыня. Не существо. Ты — моё продолжение. Мой инструмент. Моя тень.

Финал. Или не совсем...

Эталон Подвал, в котором она находилась, давно перестал быть тюрьмой. Он стал её телом. Каждая петля, ремень, кляп — её кожа. Каждое ограничение — её внутренний порядок. Она не говорила. Не думала. Она функционировала. Система с кодом 17/П считалась среди участников клуба «Предел» одной из самых стабильных. Её использовали для всего: практик, деградации, утилизации агрессии, проверки новых устройств. Её тело знало, как раздвинуться, как замереть, как не реагировать даже на плеть по слизистой. Но однажды всё изменилось. Хозяин снова пришёл. Тихо. Без слов. И смотрел на неё как-то иначе. — Ты достигла состояния, в которое мало кто входит. У тебя больше нет ни достоинства, ни стремлений. Только существование. Ты стала зеркалом моей воли. Он сделал паузу. Потом сказал: — Время стать эталоном. Программа "Наставничество" На третий уровень подземного комплекса спустили трёх новых. Женщины. Моложе. Слабо подготовленные. У кого-то были остатки стыда, кто-то даже дерзил. Они ещё не поняли, куда попали. Думали, что БДСМ — это игры. Они стояли на коленях, с перепуганными глазами, когда в зал выкатилась она — 17/П, на металлической платформе. Распята. Но не как мученица. А как образец. Идеальная позиция. Чистая, отмытая, выбритая. Все отверстия обработаны. Все мышцы расслаблены. — Это, — сказал инструктор, — то, кем вы станете. Вы не будете говорить. Только сравнивать себя с ней. Вы не будете мечтать. Только копировать. Она — ваш стандарт. Ваш предел. Ваш провал и цель. Они смотрели. Кто-то дрожал. Кто-то ревел. Но никто не отвёл взгляда. Обучение Каждое утро начиналось с позиций. Эталон демонстрировал: колени под углом 34°, спина ровная, подбородок вниз, рот приоткрыт, язык чуть выдвинут. Тренируемые повторяли. За ошибку — плеть. За неточное дыхание — ток. За стыд — лишение пищи. Эталон никогда не ошибалась. Она не моргала. Не колебалась. Только плавно принимала команды, позволяя новеньким впитывать точность как культ. Затем — контакт. Одна из новых должна была ввести в Эталон резиновый дилдо. Осторожно, без резких движений. Если сделает больно — накажут обеих. Вторая — протереть её между ног и отчитаться, насколько влажность соответствует норме. Третья — встать на колени и просидеть с языком в ней 10 минут, без движения. Они боялись. Но никто не мог спорить. Потому что она — уже не человек. Она — инструмент. И с инструментом не спорят. Ролевая сессия На пятый день было особое задание: «Обмен позициями». Одна из учениц должна была занять место Эталона, а Эталон — смотреть. Но только смотреть. Новенькая дрожала, когда её связали так же. Пыталась держаться. Дышала слишком громко. Дёргалась. Не выдержала даже трёх минут. Инструктор дал знак — и Эталон снова заняла платформу. Молча. Без оценки. Но всем стало ясно: она — недостижима. Это была первая и последняя попытка имитировать её. Уроки через унижение Позже учениц начали использовать в паре с Эталоном. Одна становилась рядом с ней, и мужчина, выбравший вечернюю «сессию», решал, кого использовать. Если выбирал новую — та была обязана молча принять, даже если её тело ещё не готово. Если выбирал Эталон — ученица должна была поддерживать, вытирать, открывать рот, убирать сперму, ухаживать. Так формировалась у них мысль: я не объект, я — обслуживающая объект. Это ломало быстрее, чем боль. Превращение в икону Через две недели одну из новых поставили рядом с Эталоном навсегда.— Она будет жить при ней. Обслуживать.— Спать у ног.— Кормиться остатками из её миски.— Отвечать за её состояние. Она стала «Тенью Эталона». Без права говорить. С одним долгом — сохранять порядок инструмента. …А Эталон больше не чувствовала. Уже давно. Ни боли, ни удовольствия, ни желания. Ни даже стыда. Когда к ней подходили, смотрели, касались — она не думала: "меня трогают". Она просто реагировала. Плавно, точно, автоматически. Её сознание стало не точкой управления, а отражением системы. Витрина Через месяц её вынесли в главный зал клуба — стеклянный куб, подсвеченный изнутри. Никаких лишних слов. Только табличка: > ИНВЕНТАРЬ 17/ПСтатус: АктивенТип: Модель Эталонного ПодчиненияДоступ: Демонстрационный, обучающий, технический Вокруг — новые, старые, высокопоставленные гости. Некоторые впервые видели Её. Некоторые — были теми, кто ломал её, когда она только начинала. — Она изменилась, — сказал один. — Нет. Она исчезла, — ответил Хозяин. — Именно в этом — совершенство. Эталон стояла в стеклянной капсуле на коленях. Руки сцеплены за спиной. Язык на губе. Колени — чуть влажные от смазки. Глаза полуопущены. Зрачки пустые. Вокруг были камеры. Прямой эфир. Программа обучения — автоматическая. Пояснения, инструкции:"Обратите внимание на симметрию подачи. На дыхание — оно незаметно. На шею — угол изгиба должен быть ровно 14°". Школа Спустя две недели на базе клуба открыли новое подразделение — Линия Деградации. Вход туда был закрытым, только по приглашению. Учениц набирали по спецзаявкам. Хозяева присылали туда тех, кого «нужно было довести до конца». В центре класса — она. Всё так же голая. Всё так же немая. Только теперь — функциональная часть учебной программы. У неё были режимы: "Пассив", "Ответчик", "Разметка", "Реагент". Каждый — активировал определённую часть тела и взаимодействие. В режиме "Ответчик" ученица подходила, шептала в ухо унизительные формулы: "Ты грязь. Ты не человек. Я выше тебя." — и Эталон моргала один раз, если фраза соответствовала утверждённой формуле. В режиме "Разметка" — тело Эталона использовалось как доска. Маркером наносили схемы поз, пометки: "вход здесь", "колено сюда", "язык — на 4 см вперёд". В режиме "Реагент" — на Эталоне отрабатывали стимулы. Кто-то тёрся, кто-то плевал, кто-то пускал ток. Она не должна была реагировать. И не реагировала. Их учили: реакция — слабость. Тень Эталона Та, что была приставлена к ней — её "тень" — уже не называлась по имени. Её называли просто: "Обслужка 17/П"Она не имела права прикасаться к другим. Только к Эталону. Мыла её рот. Смазывала отверстия. Перевязывала места для фиксации. И за малейшую ошибку — наказание: ток, голод, плеть. Но она не бунтовала. Потому что знала: ей позволено быть рядом с Совершенством. Это выше счастья. Однажды кто-то из новеньких посмел спросить: — Почему она? Почему она — эталон? Ответ был прост: — Потому что она исчезла. Она — не человек, который играет в подчинение. Она — подчинение, которое больше не притворяется человеком. Итог Через полгода её тело начали тиражировать. В 3D. Лазерные слепки. Программы виртуального моделирования. На её основе создали симулятор подчинения. А она? Она не изменилась. Стоит. Ждёт. Реагирует. Однажды вечером, когда зал опустел, её вынесли в коридор. Там был Хозяин. Сел на стул, налил себе чаю. Посмотрел на неё долго. — Помнишь, кем ты была? — спросил он. Она молчала. Он кивнул, улыбнулся. — Вот именно. И она впервые за месяцы почувствовала нечто похожее на счастье. Потому что ничем быть — это не больно. Это — чисто. Это — покой.