Осенний блюз

Полная луна

Луна позавчера просто прекрасна и совершенно не серебриста, даже наоборот.

Луна золотая, как большая монета из сказки Перро там, или братьев Гримм.

Луна янтарная, как надрезанная головка сыра на хитром лисьем носике другой сказки

Луна жёлтая, как кружок лимона, плавающий в свежем чае и хрустале с серебром.

Луна охряная, как подстриженный шаром канадский клён.

Луга медовая, как правильно сваренное в мешочек яйцо.

Луна полная, круглая, лежащая на сине-чёрном ночном небе кустодиевской купчихой.

Луна красотка и этого у не и вечера не отнять.

Луна, смотрящая в окно такой ночью будоражит, манит читать Блока с Мережковским, попивать вкусно-крепкое, любоваться обнажённым плавным обводами и радоваться жизни.

Луна, подмигивающая в полнолуние, обманчива и волшебна, она растворяет в своём свете морщины опыта, лет, горя со счастьем и просто самой жизни, возвращая немного назад.

Луна, естественный спутник Земли, даже исследованная взад и поперёк полна тайн, загадок и притягательно-заманчивой мистики, если такого, конечно, захочется.

Луна, физическое небесное тело, посвящено Артемиде-Диане, и ей, вековечной лучнице, само собой известны наши заблуждения о космосе, гравитации, приливах и вообще.

Луна полная, красивая и заглядывающая в те окна, где её ждут.

Луна знает всё и всех и её магия только для своих.

Луна… ну, вы знаете, в общем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Белое на смуглом и жар арабских ночей

Женщины разные, во всем, везде и всегда. Одни спят в почти бабушкиных ночных рубашках в пол, другие любят разношенные футболки, третьи предпочитают почти детские пижамки с картинками, четвертые выбирают кружева и прозрачность, пятых устраивают исключительно одни трусики, а самые веселые и любящие себя с сексом - спят вообще голышом. И можно не поверить, но порой хорошо, когда женщина предпочитает спать в чем-то. Вопросов сразу же меньше. Хотя тут… тут неизвестно.

Тут так жарко, что футболки с рубашками могут заодно быть полотенцами. Из хорошего только само прозрачное море, рыбы и бело-сказочный песок. Зато даже в море тепло, не остынешь. Хорошо, хоть не жарко. Зато солнце так и липнет к коже, любая бледная немочь, при желании, быстро станет молочно-шоколадной. Не говоря о смуглых и не боящихся ловить всею собой наотмашь бьющий золотой жар.

Лучше всего внутри гостиницы. Тут кондиционеры, большие винтажные, как из фильмов семидесятых, вентиляторы у потолка, лёд на баре и никакого солнца. Солнце и тепло порой тоже надоедает. Не так, как арабы, но все же. Зато тут можно курить где угодно, никто ничего не скажет. Садись, залезай в сеть, кури, пей кофе и расслабляй голову, если вдруг остался один.

Вечерами внизу гудит не хуже пчелиного роя, работающего шреддера или ремонта у соседей. Хорошо, мест много, всем найдется. Море штука отличная, полезная и легко заставляющая устать. Поплавала побольше? Сон будет крепче и раньше. Вот и сиди один, листай новости и жди, когда сам спать захочешь.

Жизнь вокруг бурлит куда там бразильскому карнавалу. Налили-выпили-закусили и снова, по полной, все включено, чего не накидаться в грибы, сопли и шишки, верно? И будь что будет, отдых, живем один раз, а вон тот весьма даже ничего…

Надо ж как, вот тут, в блоге, мадам пишет о сальных и смоляных взглядах арабов. Так и раздевающих ее несчастную. Мол, шагу сделать нельзя, а ее рассмотрели с ног до головы, уделив особое внимание красивым выпуклостям с впуклостями. Плохие арабские мужики, рассматривают ее как кусок мяса, мечтая накинуться скопом… ну или втроем… да даже вдвоем и немедленно в хвост и гриву, везде, вдоль и попрек, по очереди и вместе и вообще. Хм…

А за соседним столиком крепкая, да что там, просто-напросто пышная златовласка вовсю улыбается и стрекочет с двумя теми самыми арабами. Арабы под метр девяносто и явно качают железо в любое свободное время. Девочка красивая, лицо ангела, нос тонкий, губы полные, длинные, светло-светло коричневые. Когда улыбается – хоть Марию-Магдалину с нее пиши, будет желание. А сама на самом деле пышная и крепкая, таких в Контактике любят мило обзывать жирухами, свиноматками и еще как-нибудь ласково. Ей же не мешает, видно, все у нее хорошо. А арабы лыбятся в ответ, трындят по-английски, смотрят-смотрят-смотрят. Ну, сложно не понять чернобровых качков, на их-то фоне она вообще девочка-колокольчик из ансамбля «Ручеек» для детей с дефицитом массы тела.

Хороша, зараза, если присмотреться. Плохо это, смотреть на незнакомых женщин, когда своя просто спит неподалеку, но если красота есть, ты на нее все равно станешь смотреть. Вес лишний? Не смешите мой пупок, честное слово, если красота есть, вес не сильно испортит. У этой красота в блестящих каре-турецких глазах, в улыбке зовуще-обещающей, в ровных зубах, где язык мелькает, такой же коралловый, что ли… Руки ухоженные, маленькие, сарафан открытый, там плавно, до дрожи маняще, чуть вздрагивает такое загорелое в чернь, куда там Памеле. Лишний вес? Да в вырезе у бедра, ничего не прячущего, только смуглое и налитое, ни следа той самой корки, что хуже половины смертельных болезней. Пышка? У нее такие пропорции, талия кажется тоньше чем у соседки, самой обычной сиво-крашеной, фитнесом и диетами заморенной офисной выдрочке.

Арабы на ту и внимания ноль, только на нее, только на руки, за словами летающими и красным свежим лаком брызгающими. Я не я, если арабам вставать сейчас противопоказано, чтобы не напугать строгих теток с внуками напротив вздыбленными у ширинок белыми легкими брюками.

Кофе, сигарету, прикурить и стараться не смотреть туда. Отвернись, кому сказано, почитай о курсах валют. И не смотри. Не смо…

- Можно прикурить?

Да что ты, а? Не курят арабы?

- Пожалуйста.

Щелк. Огонек прыгает, отражаясь в карих глазах, арабы смотрят зло, а эта уходить не торопится. Руку в сочный сдобный бок, улыбается и прямо хочет что-то спросить. Бывает же такое.

- Доброй вам ночи.

- Уходите?

Сарафан светлый, грудь открывает, бедра с ногами почти не прячет, посередке только свободный, все же чуть стесняется. Загар к таким сам липнет, целует изо всех сил, потом на нем, в вырезе на груди, так блестит капелька чего-то, пота ли, воды, водки с тоником и льдом… какая разница. Капля бежала от точеного подбородка, добираясь вниз по удивительно стройной шее, нырнула у ключицы, скатилась алмазом в плавное, красивое, с заметными белыми линиями у самой ткани.

- Да. Спать пора.

Не надо никому ничего объяснять, всякое в жизни случается. Красивая? Да. И что? Ну, про себя да в спину обзовет, может. Если, конечно, тебе не показалось… Специально тех арабов заводила, игралась? Глупость какая-то. А ведь встречал пару раз, на пляже видел, мог бы понять что-то. Да и ладно, иди давай, сраный ты лорд Байрон, коротавший в уголке и в одиночку.

Внутри немного горит от непонятной злости и хочется идти быстрее. Мысли скачут себе, скачут, с бегающего по потолку рыже-зеленого геккона обратно ко всему этому упруго-крепко-загорелому и превращаясь в форменную порнуху. Твою-то мать, а?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дверь в номер как ворота крепости перед отрядом скачущих монголов, честное слово. Где карточка? Не выронил у бара случайно? Фу-у-у, не выронил. И…

Оглянулся все-таки. Слаба душонка, тянет ее на подленькое, верно?

Ладно, похвали себя, справился, ушел, дверь закрыл. Отрезал себя от окружающего мира с его соблазнительными загарами на выпуклостях и хорошо. Возьми с полки пирожок, там их два, возьми средний, понюхай и убери назад.

Курить – это как дать себе какой-то шанс. Не самый хороший, но обязательный. Человек прячется за сигаретой, старается отодвинуть от себя мир вокруг и закрыться. Подумать, понять, принять и дальше уже как-то жить с этим. Говорят, умные люди делают такие фокусы безо всякого никотина. Так то умные.

Внутри прохладно, кондиционер и не выключался. Надо пройти через первую комнату, вторую, на балкон. Покурить и лечь спать. Выкинуть из головы вдруг вспыхнувшее и ненужное. Жизнь штука сложная, в ней место есть многому, успевай принимать верное решение.

Крыло хорошее, света в окна не так много, фонари горят подальше. Сегодня луна, круглая такая, яркая, почти как дома. И светит внутрь, лезет своим волшебным серебром, как-то странно не вяжущимся с жарой там, за стеклом и стенами. Зато видно все хорошо. Не споткнешься, все заметишь.

И даже больше.

Женщины злятся из-за полосок загара. Вам, типа, мужикам и тут проще. Осталась от плавок полоса широкая, не страшно, вы же мужики. А у нас, если не бикини из шнурков, и тут пятно, и тут треугольники, и вообще!

Ничего вы не понимаете, милые девы, девицы и подрастающие девочки.

И хорошо, когда женщина любит спать не голышом. Не привыкнешь.

Смуглое на белом. Смуглая плавная красота, на боку, на белых и гладких простынях. Белье для гостиниц какое-то особенное, особенно белое, особенно плотное, особенное, в общем. Спасибо, луна, ты настоящий друг художника. Ты всегда подчеркнешь, где надо затенишь, немножко спрячешь и оставишь только идеально красивое. Вот как сейчас, смуглое на белом, на боку, чуть выгнувшись. И с теми самыми полосками, так хорошо заметными, так безумно подчеркивающими горький шоколад бархата, своей, теплой и кажущейся продолжением себя, совершенно голой твоей женщины.

Курить? Да на фига?

Женщины и кошки они как сестры. Пусть и не всегда. Вот сейчас, когда беззвучно и мягко вдруг уже лежит на спине, закинув руку за голову, вытянув ногу и отведя в сторону другую, именно кошка.

Шоколадно-сладкая кошка с белыми полосками и даже треугольниками.

Просто лежит, слегка разведя бедра, закинув руку за голову и все.

Только вдруг кровь начинает стучать сильнее, бьется сложным и быстрым ритмом.

Белый большой прямоугольник, прямо как бархат футляра для бриллианта.

Бриллиант темнеет на белом, незаметно, едва-едва, раскрываясь все больше.

Белый треугольник незагорелой кожи выше бедер тянет к себе живым магнитом.

Прохладный воздух кошачье урчащего кондиционера не чувствуется горячей кожей.

Собственная одежда такая лишняя и ненужная сама собой оказывается на полу.

Белые треугольники на груди и темные овалы на них.

Если женщина хочет, даже не нужно приглядываться или дотрагиваться.

Запах женщины сам дотягивается до тебя тонким неуловимым кошачьим хвостом.

Жаркая ночь за окном пробегает внутри вместе со стучащей кровью.

И любое решение сейчас окажется верным и правильным, это ясно по чуть расходящимся бедрам.

Луна. Бархат смуглой кожи. Запах женщины. Смуглое на белом и белое по смуглому.

Кровь стучит сильнее и выпустить можно только одним способом.

И когда вдруг вокруг части тебя сильно сжимается горячее и влажное, то больше ничего и не важно.

Совсем.

Кровь стучит причудливым ритмом, вы вдвоем танцуете самый откровенный и нужный танец на свете.

Слишком громко? Это из-за стены. Сегодня луна светит не только нам. Или мы?

И когда вдруг накатывает чуть позже сладкая медовая усталость, то какая разница, что вы так и остались вместе, одновременно внутри и не выпуская наружу. И в душ можно сходить утром. И белое к вашему приходу в номер опять станет чистым и свежим.

Спасибо, Луна. Спасибо, горячая и пахнущая самой жизнью жаркая ночь.

Красивые лица

Красота понятие относительное и её рамки у всех индивидуальны. Да-да, точно вам говорю.

Настоящий писатель должен писать в день не меньше трёх тысяч слов согласно мастер-класса Стивена Кинга. Добрый дядя Стивен, несомненно, прав, мало кто заработал пером, как он, не пропав после типа бестселлера, год за годом выдавая книгу за книгой. Я так не могу.

Наверное, дело в гордыне с желанием делать поменьше, зарабатывая больше. Так то не суть, речь же о красоте вокруг и о ней в жизни. Если пишешь книжки, следует уметь наблюдать, запоминать и использовать. Детали, мелочи, нюансы, отрывки разговоров и люди. Люди – главное оружие любого автора, люди, не картонки, не шаблоны, только так интересно. Поэтому крутишь головой, запоминаешь и представляешь. Что?

Не что, а кого, женщин с мужчинами, молодых и не очень, встречающихся каждый день на пути. Они разные. Очень.

У неё удивительно красивое лицо, просящееся в съёмки исторического эпика о Византии или Меровингах, слово чести. Нос крупный, чуть широкий на линии глаз и с острым кончиком, светлые глаза, скульптурно вырезанные губы с подбородком. Волосы и не сказать – длинные, и не фига не короткие, волнистые, кажущиеся натуральными.

Анна Ярославна, королева Франции, блин, более никак. Анна Ярославна 2023 от Р.Х, едущая в наушниках в самарском метро. Иногда такие лица попадаются на глаза просто так, когда не ждёшь. Был бы фотографом, таскал бы фотик наготове, лишь бы успеть поймать момент. Так и кажется – в наушниках играет какая-нибудь «Мельница» или ещё что-то фолк-роковое. Хотя, может там вообще Милен Фармер.

Подземка вообще кладезь интересного, от лиц до характеров, от слов-паразитов и до интересных мелочей стиля, одежды и поведения. Замкнутость короткого пространства, пять дней в неделю повторяющегося по кругу и совершенно незаметно влияющего на людей в себе.

На улицах, особенно у оживлённых мест, тоже интересно и познавательно.

Седой дядька работает или арендует место в ТРК «Авроре». Высокий, крепкий, плюющий на всякие там пенсионно-строгие моды и носящий шорты, футболки или поло. Он седой, волосы забраны в хвост, а борода вьётся натуральными колечками, как у ассирийцев на картинках учебника истории Древнего Мира. Ещё он смахивает на короля из колоды, созданной по мотивам бала всяких венценосных особ, князей с княжнами крови императорской и прочей аристократической туфты. Ну, той колоды, что из России времён ЕИВ шагнула в СССР и по наследству досталась РФ, оставшись у нас с вами.

И ещё, совсем немного, похож на патриарха Гермогена с Тысячелетия России, стоящего в Господине Великом Новгороде.

Летом хорошо, летом на носу тёмные очки, видишь чуть больше обычного. Или, вернее, замечаешь, задерживая взгляд чуть дольше обычного.

Во «Вкусно и точка», надо полагать, как минимум вкусное мороженое. Девчушка лет двадцати выскочила из их двери в обед, не отрываясь от стаканчика и вся из себя довольная. Лицо с иллюстраций Гальдяева, чуть курносое, лисьеглазое, с россыпью веснушек и рот до ушей, эдакая симпатичнейшая Буратинка. Такие лица гуляли по подростковым книжкам СССР, живые и полные ярко ощущаемой молодости, вкуса ожидаемого будущего и наслаждения настоящим.

Да и мороженое, замени его на обычный пломбир с бумажной круглой нашлёпкой сверху, дай деревянную палочку и всё, хоть сейчас на обложку что «Карусели над городом» Томина, что к рассказам Коваля, что ещё к какой классике, даже если это жёсткое, циничное и правдивое «Чучело», отрисованное Гальдяевым.

Русское кино отличается от западного многим, но смыслом со словами больше всего. Русский язык куда проще пониманию, чем английский, отсюда и не проходящая любовь большинства зрителей к нашему, родному, лампово-тёплому. Тем и пользуются творцы, считающие нас за тварей и творящие чаще всего пластмассу с привкусом эрзац-приправ вместо искусства. Но порой случаются приятные исключения.

- Шера, повернись в профиль.

- Чо?

- Ты мне в профиль нравишься. Он у тебя красивый.

Товарищ с бородой точно не Шера, Шера выглядит точь-в-точь как актриса Маша Шалаева, сыгравшая её в «Я». Но насчёт профиля тут всё верно, так и есть, фасом ему смотреть не стоит, смахивает на оркастого орка из фильмов Джексона.

Наверное, этого парнягу зовут Умиджон или Насрулло, хотя, само собой, может оказаться и Ахмад-Шах-Масуд или ещё какой Улугбек аль-Багдади. Но то не суть, дело в другом.

В профиль он вылитый Алишер Навои с советского юбилейного рубля, прячущегося у нас в коллекции, рубленый, тонкий, с полумесяцем густющей бороды и пронзительным носом. Тюрбана не хватает, честное слово.

Мы с возрастом, конечно, стареем, но всё равно смотримся моложе пап с мамами нашего возраста на фотках, не говоря о дедушках с бабушками. Такая вот интересная деталь, год от года проявляющаяся сильнее. И хорошо, если так останется дальше, ведь такое говорит о качестве самой жизни, здравоохранении, витаминах и вообще, обо всём хорошем. Лишь бы стрессов поменьше. И войн. И усилителя Е 13-666 в сметане, а то ни в салат, ни на лицос огуречной маской.

Они показались мне мамой с дочерью, и тут же, чуть вглядевшись, сёстрами, не поймёшь, возраст умеет растворять в себе возраст людей. Никакой краски на волосах, уложенных в интересные причёски, стильные кофты и какие-то платки с полушарфами, фэнтезийно уложенные на плечах, джинсы и, самое главное, интеллектуальные умные лица, очень похожие и так и просящиеся на полотна соцреализма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тётеньки гуляли по улице Авроры, что-то спокойно обсуждали и загадочно улыбались шуткам друг друга, гуляли медленно и величественно, уверенными походками то ли деканов то ли ректоров в самой гуще институтской толкотни. И точно также, как студиозы обтекают преподов в коридорах, этих двух обходили все, включая тонко профильного орка Насрулло, старательно старавшегося не задеть их кончиком перфоратора, порвавшего сумкиу «Леруа».

Настоящая красота не обязательно идеальна, скорее, наоборот. Будь эталон её измерения, работы у пластических хирургов значительно бы прибавилось.

Настоящая красота красива несовершенством и неуловимо мимолётным моментом, когда её замечаешь.

И это здорово.

Татры

«Татры», поставляемые к нам из Чехословакии, ходят по путям до сих пор. Немудрено, если не полетела ходовая часть, трамвай ремонтируется кувалдой, шпатлёвкой, краской и такой-то матерью. Запас прочности старых красно-белых уставших длинных такс огромен, чехи старались. Они всегда стараются, что в варке пива, что в постройке трамваев, что в клепании танчиков с пушками для немцев во Вторую Мировую. На том и стоят, ясное дело, даже продав «Шкоду» с прочими производствами.

Трамваи стали для меня признаком большого города. Метро, имевшееся в Самаре, не имеется во многих больших городах, а вот трамваи совсем другое дело. И если в том же Красе в конце девяностых вовсю гоняли лязгающие хтонические бронепоезда с Усть-Катава, то Самара радовала старыми красно-белыми чешками.

Они металлически грохочут на поворотах, из потрясывает от набираемого хода, обогреватели могут сварить вам тестикулы, а ветер, свистящий через форточки сдувает не только чёлки, но и бейсболки.

Самара стала своим городом в 2000-ом, хотя потихоньку пробовалась на зубок лет пять до этого. Мы играли в баскет на старых советских площадках и катались между играми в метро и на «татрах». Когда провалил поступление на ИЗО самарского педа в 1997, ехал за вещами к родственникам на стареньком траме 4-го маршрута. 4 и 23 бегали и бегают никуда не девшись от нас за почти четверть века жизни в городе. Даже вечно ноющий Варламов не смог пройтись по самарскому трамваю, порадовавшись его наличию.

А самарский трамвай, несмотря на обновление парка и радость ребят с усть-катавского завода, это старые красно-белые уставшие чешские таксы-татры.

На втором курсе универа, когда нас перевезли на Безымянку, наша Инесса как-то запоздала. Явившись и поправив льняные кудряшки, она всем видом показала своё разочарование как в людях, так и во всей самарской трамвайно-транспортной системе:

- Неужели нельзя в году две тысячи втором от Р.Х пользоваться дезиком?! – вопросила она то ли у нас, то ли у вечности, глядя на пока чистую доску, где едва виднелось слово из трёх букв. – А, я вас спрашиваю?!

Что там произошло, кроме того, что соседкой в набитой и горячей сентябрьской колбасе оказалась какая-то кустодиевская красотка, мы так и не узнали. А, да, как выяснилось, кроме нелюбви к дезодорантам от пота, барышня ещё не любила брить самые подмышки. Дальнейшее в моей живой фантазии оказалось настолько мерзким, что пришлось выйти и покурить за-ради успокоения.

Самое потешное было в том, что половина группы приехала на 23-ем и всем попались пустые вагоны, что одиночные, что двойные.

Наша первая собственная квартира стояла далеко от остановки, закрытая двором и тремя хрущами. Но, выходя курить на балкон частенько слышал именно трамвайный перезвон, когда очередная стальная колбаса подкатывала за пассажирами.

На 19-ом, когда Данец пошел в ЦСК стрелять, мы проездили полгода до Стара-Загоры. И на нём же наш сын в свои 12-ть первый раз поехал один туда и обратно. Причем обратно мы даже договорились не встречать его на остановке. Этакий вот выверт во взрослении мальчишки – поездка на трамвае, в наушниках и с желанием помечтать, побыв одному. Стрелять не вышло, но мечты привели в художку, а после неё в класс дизайна архитектурного лицея. И, да, целый год, пока мы жили вне дома из-за ремонта, он мотался в город и обратно на тех самых 4 и 23 маршрутах.

А ещё, приветом из прошлого, помню ещё работающий кинотеатр «Звезда» начала 2002-го и огромный плакат «Властелина Колец», на который катался смотреть раза три, не меньше. Катался ради окунуться в детскую мечту и не веря своему счастью. И, зная о ещё двух частях, заранее договорился с сестрой – пересмотреть их через несколько лет дома, с утра до вечера, с колой и чипсами.

Время прошло, мы пересмотрели даже «Хоббита», «Звезда» ни разу не показывает кино, но 23-ий маршрут всё также стучит по рельсам и, хочется верить, старые уставшие красно-белые чешские стальные таксы врежутся в память ещё многим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Доброго утра

Граница дня и утра очень тонкая. Ткни пальцем, кажется, лопнет и все, день накатил полностью, сжал со всех сторон в объятиях разного градуса обыденности. Просто повернись не так, задень собственную чашку с кофе, толкни, случайно, куда-то там спешащую утреннюю бабку, так непонятно порой раздражающую, не послушай цвиканье синичек за окном, суетливо скачущих с ветки на ветку, сожри какую-то дрянь... и все. Бах, утро рассыпалось на десять тысяч кривых осколков, где твое собственное настроение не улыбается, а скалится в ответ.

Есть всякие курсы и книги по саморазвитию, десятки и сотни групп позитива соцсетей, методики верного опускания с кроватидиванаматраца именно нужной ноги, давно пропавшие призывы Лены Миро быть лучше и успешнее, тогда и встать придется если рано, то только в спортзал или на пробежку (на зарядку становись, жиробасины и так далее, сами знаете), и, вообще, куча советов по поводу начала дня, каждый из которых не стоит и одного вредного от Остера... Ну это так, не самая удачная ранняя шутка.

Утро - это прекрасно по нескольким причинам. И понимая их жить легче.

Оно наступило, ты проснулся, ты жив, а это главное.

Солнце там, тучи, даже снег в конце мая - все это не смертельно.

В вашем холодильнике всегда есть чего пожрать, если вы читаете именно эту строчку. Да-да.

И вы, если вдруг лениво или тупо закончился запас, можете купить кофе, а не растворить порошок из пережаренных с активированным углем тараканов. И это тоже верно, если вы сейчас читаете написанное.

А если вдруг никак не заставить себя сделать зарядку... да и ладно. Тупо пройдитесь вечером, пройдитесь на три или пять километров, выкройте вы эти сорок-пятьдесят минут и просто погуляйте, крутя головой и находя что-то новое.

Вы грузите кирпичи, обрабатываете сливовые деревья или стоите на границе с верным Мухтаром? Тогда вам точно не нужна зарядка под "а ну двигаемся, жиробасины".

Вместо своей машины с кондером трястись в метро или на МЦК? Да вы просто счастливые люди, у оставшихся ста тридцати миллионов жителей страны такого и в помине нет. И вам от этого явно не должно стать хуже.

Дети за окном галдят в детсаду, а вы планировали отоспаться именно сегодня, в четверг? Плохо, конечно... но постойте и посмотрите на них, ковыряющихся и носящихся по своим делам, и злиться вам не захочется. Да-да, именно так. Это же дети.

В общем - с добрым утром, страна. И хорошего вам дня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Блины, счастье, масленица

У счастья вкус блинов со сметаной. Это не метафора.

Когда полтора года ешь сырые овощи с курицей и нежирным мясом, когда употребляешь их утром, в обед и вечером, счастье уже не морально-психологическое понятие, счастье переходит в физическую категорию. И вот тут - про вилки.

Монолог Саши из "О чëм говорят мужчины" универсален. Вилками можно измерять не только градус промискуитета, но практически что угодно. Вопрос лишь в запрете и запрещающих. В моëм случае есть два лечащих врача, стол номер 9, воспоминания о скорой/инфаркте/операционной и, как следствие, здравый смысл. А, и диагнозы, включая милашку диабет.

При диабете 2 типа нельзя многое и сперва кажется, что нельзя вообще всë. Потом проходят стадии принятия с привыканием, срывы, список санкционки, шок от стоимости полосок для глюкометра и так далее. Если к этому плюсануть отказ от курения, становится искренне жаль семью. Они у меня ангелы, не иначе.

Очень сложно бороться с самим собой, брыкающимся и напоминающим себя-детсадовца младшей группы. Тут по типу "назло маме отморожу уши", т. е - " а не взять ли нам во-о-о-он ту вилку", где под столовым прибором понимается пачка "Юбилейного", Да-да. Не, наверняка есть молодчина да умницы, кто сразу наглухо переходят исключительно на ложки. Может, даже чисто православно-липовые.

Мне до сих пор тяжело. Без пельменей, редкой газировки, пряников, " Сникерса", хорошей прожаренной отбивной и куриной лапши. И без трубки, без сигарет проще, сложно без табака из трубки. Но пытаюсь, стараюсь и спасибо Кате с Даней, что они меня терпят, когда порой, желая вилку, становлюсь детсадовцем-монстром.

И потому - счастье имеет вкус. Порция блинов со сметаной, после которой сахар не улетел за 10-ку, это настоящее счастье. И вообще - сахар остался в пределах 6-6,5. Такие дела.

С недавней Масленицей, здоровья, мирного неба над головой и вообще - всего-всего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Гады и косухи

Где-то три года назад мода, как обычно развернувшись на сколько-то градусов и десятилетий, густо засеяла женскую половину весенними куртками-косухами. Той же осенью, заставляя порой удивляться, вездесущий тренд переобул девочек, девушек и женщин в «гады».

Да, именно «гадами» называли ботинки на толстой подошве, со шнуровкой и высокими берцами. Их время было коротко, пятилетка с середины 90-ых и два первых года 00-ых. Самой узнаваемой маркой были ни разу не Экко или Конверс, а вовсе даже гриндера.

Само собой, носимое на женских ножках сейчас не являются гадами в полной мере. Даже если на них имеются типа-клепки или даже подобия шипов. Время гадов ушло безвозвратно, также, как культура нефоров на постсоветском пространстве.

Тем не менее, встретив как-то двух представительниц модных направлений, выглядящих близняшками в своих косухах и высоких ботинках, даже не проводил их взглядом. Не то, чтобы аксессуары с обувью шли им также, как корове седло, не. Просто всему свое время, наверное и не более.

И, давно зная все камбэки моды жду с большим предвкушением одну единственную вещь – когда вернется закос под 70-ые с их клешами, яркими футболками и всем остальным. Все ж просто – Кате очень идут клеши и такие футболки под распущенные волосы, а мне самому, скажу честно, весьма даже хочется еще разок натянуть джинсы-клеш. Этакие терто-голубые клеши. Возможно, что даже и с кедами.

Вощем – хороших нам всем трендов, дамы и господа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Белое, жара, стринги

Женщины всякие нужны, женщины всякие важны. Одни борются за сорок с чем-то и ниже, другие плюют на все с высоты метаболизма и врожденной стройности, некоторые совершенно лояльны к богохульной и проклятой прочими корке на самых аппетитных местах. Каждому свое же, не отнять.

Когда красивой женщине чуть за сорок, она может расстраиваться и просить называть себя девушкой, обижаясь на любые прочие слова. Те, кто умнее, просто остаются собой, оставаясь такими же красивыми, как в… нужное подставить.

Красивые полные умные женщины за сорок не нуждаются в курсах самооценки, убиении аква-аэробикой, личном фитнесс-тренере и диете из проращенных семечек гибискуса вкупе с водой амазонской сельвы. И какать хотели розами, либо радугой, на всякие боди-позитивы.

И вполне спокойно позволяют себе многое из запрещенного борящимися с самими собой и более трепетными сестрами по красоте. Точно говорю, так и есть.

Лето случилось жаркое. Белого и полупрозрачного хватало даже среди дресс-кода. А мне выпал счастливый билет быть в комиссии по просчету основного склада. В компании с представителями и представительницами смежных отделов. И бухгалтерии, само собой.

Приятная, чуть за сорок, полная ниже талии, хохотушка Рёвкина совершенно не соответствовала фамилии и полностью подтверждала вышесказанное. Старший мастер, красавец, спортсмен-многоборец, кумир лаборанток и девочек заводской столовой, не смотрящий ни на кого объемнее пятидесяти пяти и не имеющих атлетических икр, шел чуть впереди и сбоку.

Будь он собакой, слюна капала бы на раскаленный уставший от солнца асфальт, а язык болтался, думаю, до груди. Звонко смеющаяся Рёвкина стучала шпильками впереди. А я следил за взглядом нашего супермена со склада готовых изделий.

Сложно не нарушить дресс-код в такую лютую жару. А умные женщины не чураются обтягивать прекрасный, аки у призовой английской верховой, круп необходимым. Белое облегало не скрывая ничего. Ничего подпрыгивало и заставляло мастера тихонько вздыхать.

А я открыл для себя одну вещь. Всем возрастам покорна не только любовь, не-не. Порой им покорны и стринги. Само собой, белые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Улицы прошлого

Настоящий орех – фундук, он же лесной, он же лещина. Семьдесят процентов производства, сбора и переработки фундука в мире приходится на владельцев «Нутеллы». Мир никогда не станет прежним после такого факта и его привкус навсегда останется со всеми.

Пиши я книгу, сейчас стоило бы сказать о попытке закосить под Паланика, Бегбедера или, куда хуже, Минаева. Минаева, косящего под Бегбедера, косящего под Паланика. Это ни хрена не нонконформизм, это русский панкоговнорок, не иначе, бессмысленный и беспощадный.

Весна накатила нежданно-негаданно, ровно как в 95-ом или 2007-ом. Седьмой запомнился из-за дня рождения в каком-то санатории на просеке, а девяносто пятый из-за похорон отца, сухого песка на кладбище и солнца, жарящего и топящего снег даже в полях.

В такой ранней весне прячется неловкий обман. Тепло и робкая зелень, почки, набухающие на ветках, быстренько отступают перед изменившимся ветром с погодой. Раз – вместо тепла и носящихся детишек снова осень, серость, лужи и темнеющие клубы туч. И на пару часов мир растворяется в хмари и безвременье, пропадает, становясь эфемерным.

Протяни руку и коснись черной мокрой коры. Дерево сырое и холодное, пахнущее чем угодно, кроме листьев. Так пахнет смерть.

Но сейчас солнце побеждает всё и вся и повсюду уже неделю прут одуванчики, а в самую теплынь мимо, деловито-басовито гудя, пролетают суровые мужички шмели. Мохнатые, само собой.

В моём городе есть три интересных места. В них время консервируется в нескольких квадратных метрах и, оказавшись рядом, рискуешь провалиться в собственное прошлое. Самое красивое открывается лишь осенью, сухой, солнечной, прозрачной, с шуршанием последней золотой листвы и легко липнущими паутинками. Самое красивое в старом городе, рядом с холодным зеркалом непроглядной черной реки, медленно бегущей по своим делам и готовящейся спать. Самое красивое отдает детскими фильмами и книгами СССР, где по самой границе проходится убегающее детство и настигающая юность «Розыгрыша» и «Завтра была война».

Ещё два места живут в ближайших кварталах-спальниках.

Одно прячется на перекрёстке между «сталинскими» домами, выстроенными авиационными заводами, бывшим ДК с фальшивыми колоннами и двухэтажками, прячущими за восстановленными фасадами изношенное дряхлое дерево перекрытий, лестниц, окон и потрескивающую дранку стен.

Второе, оно же последнее, оседает на языке пылью, выхлопами машин, маслом и грохочущей сталью чешских трамваев. Рельсы бегут дальше, к притоку реки и заводским трущобам, поднявшимся в Войну, мимо железки, утекающей на Урал и в Сибирь, трамваи звенят на повороте у ТТУ в унисон грохоту поездов.

Последнее истончается весной, готовое прорваться прошлым, временем, вглядывающимся в тебя и желающим наполнить пустоты, оставшиеся от неудач, не случившихся встреч, несказанных слов и несделанных поступков.

Последнее как матрица и порой хочется взяться за ложку, выгибающуюся серебряной слезой и показывающую связь с настоящей реальностью, куда хочется уйти и не возвращаться.

Это плохо, если не сказать хуже. Жалея о прошлом - никогда не полюбишь настоящее и не сможешь шагнуть в будущее.

А такого не хочется.

На моём рабочем столе не так много ненужного хлама. Всякие мимишные подарочки не перепадают очень давно, коллекционировать всякую хрень нет желания, и из украшения офисных будней имеется лишь календарь, настольный, на двенадцать разномастных месяцев с четырьмя, вроде бы, девчонками-моделями. Поставщики постарались, спасибо ребят, очень здорово, красиво, настенные разослал по монтажникам, в магазинах девчонки-продавщицы почему-то не ценят такую красоту. Может, завидуют?

На дворе стоял март, а у меня красовался февраль. Мартовская силиконовая блондинка, отфотошопившая себя любимую у пластических хирургов, отталкивает. Вместо неё в меня пристально всматривалась голубоглазка с рыжеватой шевелюрой и белыми ногтями.

Рыжевласка сидела по-турецки, крепко сжав свои крепкие лодыжки. На ней бюстье и верхняя часть пижамки, спущенная на пояс. Рыжевласка тоже подрихтована руками специалистов, но чуть надутые губы не отталкивали. Да, ей совершенно не идёт приоткрытый рот, девочки-белочки хороши через одну, тем более, если зубы ровные и не широко расставлены. Но рыжевласка всё равно хороша.

А сейчас апрель и брюнетка в кожаной байкеро-пидарской фуражке с бара «Голубая устрица» и колготках в сетку. У брюнетки аккуратные маленькие ноги и тёмно-колдовские глаза с полуулыбкой. Она как Джемма Артертон, такая же несовершенная классически и от того куда более милая.

Весна накатывает всё сильнее и как-то верится в отсутствие снега.

И будущее сейчас всё же куда интереснее прошлого.

А это главное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пельмени

Называть пельмени пельмешками - безнравственно и не достойно благородного мужа. Пельмени обладают качествами настоящих бойцов: за тонким внешним слоем теста скрывается плотное мясо. И если бойца готовил правильный мастер, то вкусив его - на пару секунд вылетишь из реальности, ощущая себя бесконечно счастливым и не понимая, что только что проиграл пельменю, захватившему твою душу полностью. Ведь если пельмени, как бойцов, готовил настоящий мастер, ты будешь возвращаться к ним снова и снова.

Уважай пельмени, оценивай их как серьезного противника и не бойся сражаться против них, не смущаясь поедать их плоть. И дело вовсе не в маори и прочих полинезийцах, нет. Просто очень давно какой-то добрый и веселый кочевой бог заключил с пельменями договор о службе и теперь вся их короткая жизнь ведет к одной цели - поразить и поработить на всю жизнь тягой к себе любого и любую, рискнувшую их попробовать.

Знай - пельмени есть разные, но истинные лишь слепленные чьими-то заботливыми руками из теста, сделанного кем-то с острым умом и обладающим хлебопечкой (не стоит выпендриваться, хлебопечка сделает тесто быстрее и спокойнее), а также фаршем истинного мастерства, фаршем, приготовленным своими руками.

Не бойся сходить утром на рынок (не ходи в "Ашан" и прочие сетевые маркеты, могут подсунуть гадость), в хороший мясной отдел. Купи поровну, уважая будущие пельмени, свинину, говядину и курицу (можно и индейку). Не зависай над красивым кусками мякоти, ведь фарш, как настоящий боец, куется из чего попроще (и не забудь свинину с жирком для наваристости).

Наточи свой нож, чтобы не плеваться от зла на себя-лентяя, чей кухонный клинок не может сразу убрать соединительную ткань и остальные ненужные продукты. Сделай фарш, сперва окропив вокруг слезами (ты же не забыл о луке?!), возьми тесто и, если не получится слепить правильную красивую колобашку - позови свою женщину. Если до этого ты все сделал как написано выше, то, поверь, она вообще выгонит тебя с кухни, чтобы венцом всего стала ее работа и ты возносил ее до небес.

Помни, что самая лучшая кастрюля - медная, с оловянным лужением внутри и весьма дорогая (самые клевые херачат во Франции с Италией из поколения в поколение, как сраные оружейники толедские клинки, но эти - кастрюли с сотейниками). Помни и не выпендривайся, возьми свою, самую обычную, но побольше, чтобы пельмени там не толкались и не слипались, развариваясь, кинь туда лаврового листа, сыпани перца горошком и, если ты все сделал ранее правильно, даже не нужно засекать время допосле всплытия. Твой нос ощутит всю благодать пельменей, сварившихся в кастрюле из-за запаха, идущего оттуда. Достань их, уважая их благородство и древность, положи одинаково всем своим, не забудь почикать зеленого лука, достать сливочное масло, сметану, молотый перец, уксус, кетчуп, майонез и даже соевый соус "Сен-сой" (у всех свои вкусы) и зови семьи обедать.

И так будет правильно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Инфернально-красные стринги

Мир вокруг мужской. От зарплаты с должностями и до очередей в туалеты торговых центров с аэропортами. Мужикам везде проще и удобнее.

- Венцлав!

Олег Григорич краснел всем потрепанным лицом и сильно разросшейся за год плешью. Потрясывал бульдожьими щеками с сизо-красными капиллярами и заводился все больше.

- Да, Олег Григорич?

- Где ведомости инструктажа по охране труда?

- Я-то тут при чем?

- А кто причем? Александр Сергеевич Пушкин? Пресс-секретарь Белого дома? Я, может? В отсутствие заместителя директора по производству кто за него?

Кто, кто...

- Ты мне, Венцлав, должна, как земля колхозу, как должник судебному приставу, как...

- Как футболисты сборной спонсорам?

- Чё? Ты мне зубы не заговаривай... - Олег Григорич, облизал губы, постучал пальцами по столу, доверительно наклонился. - Ну, Александра, ты же понимаешь, что виновата?

Понимает-понимает, дальше-то что?

- Раз виновата, то должна. Вы все тут у меня с руки кормитесь, плачу вам, как детям собственным, а вы?

Здрасьте, приехали, прям отец родной.

- Нравится тебе у меня работать?

Нравится? Ушла бы давно, если бы не зарплата и дети. Понравится тут, пожалуй...

- Хочешь остаться?

Понеслось. Дошла и до неё очередь, значит. О, придвинулся даже, так и бегает глазами вниз-вверх, вверх-вниз. А она, блин блинский, еще юбку надела сегодня.

- Ну... Саша, понимаешь...

Охох...

- Я-то, Олег Григорьевич, всё понимаю. Особенно вашу жену, когда переключаю на вас. Раз атри в неделю.

Олег Григорич кхекнул, из красного став багровым.

- Вот так, значит?

- Да.

- Добра не помнишь, понимаю. Плачу тебе в три раза больше рыночного... а она выкабенивается. Да даже трусы твои, сука, на мои деньги куплены. Ясно?

Как же хочется послать, а? Спокойно, встаем, уходим, пусть бухтит в спину. Ничего, ничего, перетерпим, выправится...

Солнце за окном так и жарит. А тут прохлада, Григорич на что жадный, любил комфорт. Кондиционер пашет, гостей ждет, контракт какой-то важный. Ксюша из приёмной, видно вниз убежала, встречать. Точно... идут, слышно. Те самые, кого Григорич так ждал.

Ладно, надо выдохнуть, опять и снова, забыть чертова козла и... Хрен тебе, урод!

Злость царапнула резко, невыносимо натягивая струну внутри. Вот гнида лысая, трусы его даже.

Голоса поднимались с первого на третий быстрее хозяев, но время у неё еще есть.

- Передумала? - буркнул директор, повернувшись и ещё раз махнув малиновым нечистым языком по толстым губам-пельменям.

- Не люблю стринги.

- А я вот, так наоборот. Не сейчас, вечером зай...

- Значит, понравится.

Юбка порой ваще хорошо. Удобно.

Скрипнула входная дверь, шаркнули чьи-то подошвы. Смуглые сухие бёдра отразились в окне напротив и в стеклах очечков Ксюши. Женщины в очках и с большими сиськами, это Григорич любил больше всего. Зачем ему она, подтянутая и тонкая, как хорошая скаковая? Ну, да... пельмени каждый день не поешь, надоедает.

Ксюша открыла рот, Олег Григорич, наоборот, захлопнул, уставившись на два треугольника и шнурки в руках Саши. Замерли все. От как-бы партнеров до хозяина кабинета. Кроме неё., уже повернувшейся и идущей к двери.

А красные блядские, и одни ведь такие были, стринги так и остались висеть на лысой башке Григорича... Ну, совершенно инфернально.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Свет красивого винтажа

Это несколько странно, но помню ее. Керосиновую лампу под вытянутым стеклянным колпаком. Работающую.

Сколько тогда было? Полтора или два, не больше. У моей бабы Зины, вернее, прабабушки, Зинаиды Дмитриевны, маленькой, всегда в платке, помнящей революцию и Гражданскую, очень-очень доброй бабы Зины, в ее доме в Подбельске, была керосиновая лампа. И она ее зажигала, когда сильно просил. Просил, наверное, выражалось как-то крайне странно, но уж как есть.

В семь, зимой, как сейчас вижу, ждал "Остров сокровищ" Черкасского. Это сейчас ясно, что именно Черкасского, тогда ж просто "Остров сокровищ", сказочно яркий, цветной, смешной. Всю неделю ждал, только прочитав телепрограмму на наши целых два канала, ждал, блин, больше "Будильника" и начавшегося повтора фильма про Робин Гуда. Настоящего английского фильма про Робин Гуда, где были все-все-все. Это сейчас знаю, что Маленький Джон постарел-поседел и сыграл в "Играх Престолов" Большого Джона. Это неважно, тогда было важнее другое: как сарацин выхватывает так быстро оба меча из-за спины? Да...

А электричество вырубили. Прямо перед "Островом сокровищ", сволочи. Мама достала мне шоколадку "Цирк" и вернулась к только-только родившейся сестренке. Оставалось одно...

Сидеть у кухонного окна и ждать монтеров у подстанции. Герои-горсветовцы приехали и победили Темных Иных, чуть не укравших "Остров сокровищ" лично у меня. Наверное, тоже хотели посмотреть и жили рядом.

В начале девяностых света не бывало частенько. Все шло в разнос, и система ЖКХ в первую очередь. Пробок-автоматов иногда не сыскать днем-с-огнем, керамические одноразовые всегда лежали в дедово-отцовской части шкафа. Когда ты старше десяти и пока еще моложе тринадцати, свечи, горящие в пол-литровых банках, засыпанных гречкой или рисом, это даже интересно.

В двухтысячном, в свои двадцать, глядя на шикарно дрожащий широкий огонек коптилки, сделанной из консервной банки, соляры и куска одежного ремня, электричество казалось чудом. Да так и осталось, если честно. В голове, умеющей не так и много, совершенно не хватило места для понимания волшебства проводки, сопротивления и физических законов. А коптилка, если сделать правильно, весьма даже неплохо светит. Угу.

В двадцать пять свечи, пусть и не в банке с гречкой, куда как интересны. И им совершенно необязательно пахнуть чем-то, но так даже порой лучше. И свет от них, ровный и спокойный, снова кажется волшебным. Ведь он так красиво растекается по самой чудесной красоте на свете, обнаженной и мягкой. Точно вам говорю.

На прошлой неделе горсветовцы чего-то там вырубили в подстанции. А батареи в ноуте не случилось. Три листа текста, пять часов вечеро-ночи. Ух... именно так. А дальше только непечатно.

Писатели, поэты, художники, музыканты... ну-ну.

Электромонтеры и инженеры городских сетей, спасибо за новогоднюю сказку гирлянд и всякой красивой лабуды типа оленей, звезд, подсветки всего возможного... даже высотных кранов в Самаре пару лет подряд.

Прогуляйтесь сегодня вечером. Посмотрите на огоньки вокруг. Просто порадуйтесь своей чудесной жизни, где всегда есть свет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Летний дождь

Зима штука прекрасная. Если не слякотная, если морозная, бело-пушистая и зеркально-поблескивающая.

Осень сумасшедше красивая вещь. Если не заливает обложными дождями, если охряная, прозрачная, малиновая и с летающей паутиной, мягко липнущей к лицу.

Весна восхитительно живая пора. Если не затягивает с серо-плачущим таянием, если распускается невесомым зеленым кружевом, пахнет раскрывающейся листвой и травой.

А лето?

Его-то любят совершенно все. Летом просто тепло и солнечно. И дождик не помеха.

Особенно, когда молод до неприличия, а рядом такая же молодая, красивая и просто восхитительная. Особенно, когда тебе лет всего ничего, мир лежит почти под ногами, готовый покориться именно тебе. Вспоминаешь такое и улыбаешься, не снисходительно, вспоминая себя-дурачка, как есть лопоухого щенка, жизни не нюхавшего. Не, улыбаешься и щуришься от простых воспоминаний. Очень таких… сумасшедше-чудесных.

Девушки в восемнадцать-двадцать всегда красивы. Молоды, налиты изнутри жизнью, как яблоко соком. Тонкая кожа пахнет чем-то неуловимо сладким, не имеющим никакого отношения к поддельной парфюмерии, не фига. В восемнадцать-двадцать, почти неуловимо и тем бесценно, девчонки тянут за собой манящий сладкий шлейф счастья. Уже успевшие загореть за его начало, в коротких платьях, в легко-невесомых босоножках, смеющиеся и с раскиданными по тонким плечам длиннющим волосам. Не все, да и ладно, тебе-то повезло, у идущей рядом как раз такие золотистые, как налитая спелая пшеница, пушистые и гладкие, скользящие по спине, по лопаткам с мелкими и офигенными веснушками.

Девчонки равняются на каких-то там моделей в журналах, не любят собственные не идеальные ноги, не понимая простой вещи: красота не должна быть идеальна. Самые красивые – когда не идеальные. Не длинные у тебя ноги, и очень даже сильные, и что? Крепкие, упругие, мускулы под тонкой кожей прыгают, волосы у нее почти не растут, она и не трогает. Там пара волосков на обеих ее крепконожках, золотятся под солнцем.

Платье такое… вот как так можно? Вот честно, без него даже лучше, без него привыкнуть можно и не коситься постоянно или даже откровенно пялясь. Под ним только трусики есть и все. Ткань туго натягивается, когда она вздыхает, темнея через белое с салатовым ровным кругами.

- Пойдем уже быстрее, - щурится чисто-прозрачными зелено-кошачьими глазами, - дождь щас пойдет.

Да ну? Ну да! Не просто пойдет, блин! А…

Ветер прилетает сзади, оттуда ползет черно-лилово-серое, чуть не на полнеба, догоняет, уже начиная плеваться первыми хлесткими каплями.

- Бежим!

Куда ты, Господи?!

Мы шли через парк. В нем зданий со строениями почти и не осталось, кое-чего сохранилось. Я сам бы, даже днем, на спор не сунулся бы в бывший летний кинотеатр. Там огребешь и дальше поползешь. А она туда, и что ты сделаешь?

Дождь нагнал в самом конце дорожки, у дырки вместо бывшей калитки, подстегнул уже не каплями, уже настоящими струями, тугими и хлесткими.

- Ай!

Там сидели какие-то, но спокойные, под оставшейся крышей, с девчонками и пивом. Брякали на гитаре, курили, пьяных и наглых не оказалось. На нас почти не косились, так, проводили взглядами, когда неслись мимо за саму сцену, где, ломаный временем и девяностыми, торчал огрызок козырька.

- Сюда!

В проем с заваренной дверью почти втиснулись, успев лишь поймать расходящегося ливня. Расходился тот прямо на глазах, хлеща мокрыми и гнущимися от ветра кустами, бурля побежавшей водой и блестя большими пузырями в лужах, растущих прямо на глазах.

Вместе с дождем росло неожиданное остро-электрическое напряжение и давление. У меня. И не в голове, а гораздо ниже. Слишком тесный проем, слишком тонкое платье, слишком теплая она, прижимающаяся… спиной. Вот давление и росло.

В щели стальной толстой двери долетал разговор на сцене. Только его и не слышалось. Сильно стучало в ушах, отдаваясь по всему телу. А она молчала. Только поправляла мокрые волосы и не отодвигалась.

Самое страшное с женщинами это крохотный момент самого первого раза. Ты не можешь не бояться. Особенно в семнадцать. Особенно с второкурсницей, вернее, почти третьекурсницей. Бояться неловкого и неумелого себя. Бояться обидных взгляда из-под нахмурившихся и недоумевающих бровей. Бояться совсем ненужных слов непонимания.

А тогда страшно не было. Совсем. Дождь бил сильнее, стуча разрывами и барабанной дробью по стонуще-старому козырьку. Она не отодвигалась, даже стала еще ближе. И чуть дрожала сама. Почему? С чего? Мы же и не были никем друг другу, просто знакомые через кого-то, встретились и напросился ее проводить.

У нее губы были теплыми и очень мягкими. И хорошо, что маленькая, просто из-за спины чуть нагнулся к ее поднявшемся навстречу лицу. И первый закрыл глаза. И первый открыл, когда понял простую вещь: только что мои руки оказались на ее бедре и животе. Под платьем. А она только крепче обняла за шею с головой. И прижалась всей собой. И только помогла, когда вдруг понял, что тут даже и снимать ничего не надо. Только поднять вверх платье и потом подвинуть в сторону совершенно мокрый и теплый шнурок.

Наплевать на разницу в росте, возрасте, опыте и всем остальном. Она подалась навстречу, взяла в свои… свою, руку не желающее гнуться из-за давление и показала - как сейчас нужно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вздрогнула, широко раскрыв глаза, когда к нам присоединился дождь, теплый и такой неожиданный летний дождь, подстегнутый хулиганским ветром. И потом вздрогнула еще раз, чуть раньше меня, молча, не смотря в сторону голосов за заваренной дверью или прохода у кустов. Дождь ведь, никто никуда не пойдет.

А моя очередь дрожать пришла сразу за ней. Вот честно, чуть не упал из-за дрожащих ног.

- Стой!

Что? А…

Дождь заканчивался, но с козырька еще лило мимо нас водопадом. Под ним ее рука стала чистой и блестящей.

- Мне надо на электричку успеть. – Она улыбнулась. – А потом в Москву.

- А?..

- Второй год таблетки пью, ты чего?!

По лужам домой она шлепала босиком, несла в руках босоножки. А я хлюпал промокшими насквозь кроссовками.

На электричку успели, сумка оказалась не тяжелой.

В Москву, наверное, попала.

И больше никогда не увиделись.

Маяки, маркеры, время

Умение фотографировать не равняется щёлканью камерой смартфона. Поймать в объектив что-то красивое и раскрывающееся не сразу, настояще-нужное, но прямо сейчас кажущееся не важным, умеют немногие. И возможность иметь «зеркалку» не делает из вас фотографа.

Память не поддаётся осмыслению и не открывается альбомами флэшки с терабайтами записей. Память намного круче любого устройства ограниченного объёма информации. Память может показать вам самую лучшую и точную панораму, никогда не застывшую поверх пожелтевшей фотобумаги, выцветшего квадратика из «полароида», пока ещё яркого стоп-кадра «кодак-экспресса» или бездушно-холодно-чёткой картинки монитора.

Может, но не сделает это по щелчку, желанию или просьбе. Память куда сложнее любых электронных устройств и в неё не стоит погружаться с веществами, осознанными сновидениями и прочей ерундой. Память можно тренировать, но чаще всего она срабатывает неожиданно, как давно поставленная и забытая мышеловка.

Вот-вот ничто не предвещало беды и… Глядя на незаметную деталь пейзажа, проехавшую машину или услышанный отрывок песни из чьих-то невесомых наушников даже останавливаешься. Это как вспышка перед глазами. Яркая как фейерверк и такая же легко сгорающая, ощутимая кончиками пальцев, втянутым запахом и перекатившимся вкусом, именно такая память лучше всего. Её не записать, не оставить с собой материализованной, но от того она дороже. Она идёт ко всем как корабли на свет маяков, рождаясь из-за вдруг проявившихся и почти забытых маркеров-меток-вешек, индивидуально-личных.

Порой жаль, если нет ни одной фотки с чем-то казавшимся незыблемым, постоянным и почти вековечным. Вроде важного детского места, какой-то из прошлых работ, пятачка для встреч со школьными друзьями, окопов с блиндажами на дороге к Ведено или разваливающейся деревянной мельницы перед поворотом на Нефтегорск со стороны Домашки.

От детских мест чаще всего ничего не остаётся, они уходят в прошлое порой раньше окончания самого детства. Как клуб «Юность», где вместе с отцом «Сказка странствий», тёмная, странная, страшная и невозможно-манящая, оставшаяся на всю жизнь и до сих пор не разочаровавшая.

Места работ пропадают с обычным изменением самой жизни, как каток размалывающей всё на своём пути. Вот-вот вдоль Советской Армии пестрели автосервисы и мойки рынка «Торговый городок», гудевшего покупателями-продавцами, пахнущего нагретыми морскими контейнерами, разрубленным мясом, скисшим молоком и раскалённо-летним асфальтом и всё. Только рвутся в голубое весеннее небо высотки, однотипные, холодные, некрасивые и очень нужные тысячам людей и сотням семей, живущих на месте рынка, автобазы и ЗЖБИ.

Пятачок на окраине недлинной и почти деревенско й улицы, прячущийся за газораспределительной будкой, давным-давно густо зарастал амброзией и его называли джунглями даже взрослые. Сейчас вместо плотной зеленой стены поблёскивает купол очередного храма-новостроя, будка с трубами газа прячется за вымахавшими тополями, а вместо джунглей стоит отличный коттеджный посёлок, уже ставший родным второму поколению новых школьников.

Четверть века с войны немало, но когда смотришь короткую запись, сделанную бывшими пацанами-разведчиками, решившими прокатиться по местам боевой славы и, куда важнее, следам давно закончившейся юности, узнаёшь только взгорки-пригорки, покрытые смешанной, старой-новой, зелёнкой. Едва заметные ямы, заросший бурьяном, с торчащими из них деревцами и редко встреченными камерой кусками шифера, едва заметными консервными банками да патронными цинками, ржаво-рыжими и рассыпавшимися в труху. Так и выглядит настоящее время.

А мельница? А её восстанавливают, она должна снова закрутить руки-крылья, радуя просто видом, напоминающая о чём-то давнем, настоящем и почти живым.

Прошлое живёт в мелочах, почти не попадающихся на глаза и от того оно не становится ненужно-забытым. Главное – не превращать прошлое в вязкое и затягивающее болото, как бы такое не казалось самым простым.

Вместо клуба «Юность» много лет стоит детский бассейн и спортшкола для боксёров.

Вместо грязного рынка с антисанитарией уже есть чья-то маленькая родина.

Вместо ненужного пустыря с детскими играми живёт несколько красивых улочек.

Вместо огрызков с костями войны вовсю идёт мирная и вроде спокойная жизнь.

А мельница?

А мельница – это просто красиво.

Вот и всё.

А фото?

Их нужно уметь делать.

Не щёлкать.

Снимать.

Само время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хороший мальчик

Мальчишка этот, наверное, или воспитанный, или зашуганный кем-то дома. Или того хуже – с кем-то из родных-друзей случилось плохое на перекрёстке. Потому стоял, ждал, не переходил, хотя уже не маленький, ему лет 12-ть или 13-ть, не меньше.

В руках два тульских пряника, бутылка молока и коробка сока. Немолодой азербайджанец за рулём «Валдая», то ли учёный жизнью, то ли спокойный, даже не сигналил. Дождался, пока я дошёл до пацана, шагнул на зебру первым и тот пошёл за мной.

На той стороне он взял и побежал, так быстро, как будто бежал спасать кого-то. А не просто шёл домой с пряниками, соком и молоком. Кто знает, может он спешил попить чаю с мамой, другом, бабушкой или ещё кем. А может и нельзя ему эти пряники, но он всё равно торопился их отнести.

В общем, жизнь штука удивительная и в ней хватает места всякому, разному, удивительному, плохому и хорошему. И хорошо, когда в ней находится такой вот хороший ребёнок, ещё не испорченный тёмными сторонами жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Клёны

Молодые канадские клёны растут вдоль короткой дорожки во дворах у работы. Их немного, штук семь-восемь-девять, неважно. Клёнов сколько надо. Для чего? Для ало-багряно-рыже-золотой охры осенне-прозрачной красоты. Они как цветущая сакура, только клёны.

Осень не за горами, зима близко, а пока лето плавит асфальт жарой под сорок. Рядом с клёнами школа, там никого, она ленивая и сонная, хотя вот-вот с утра до вечера переливалась детскими голосами. Совсем недавно в неё шаркали соседские старшеклассники с их ОГЭ и ЕГЭ, и их время пока тоже завершилось. Они собирались после сдач на лавочках у клёнов, около двух недель, день за днём. Шумели, парили, парили мозги и ругали всех подряд, сокрушаясь тяжёлой школьной жизни. Клёны шуршали листьями и стремились в голубое высокое небо весны и начала лета.

Неподалёку дорога, начинается Портянка, улица Партизанская, по ней шуршат покрышки и частенько позванивают старые чешские «татры» нескольких маршрутов. Трамваи гулко грохочут на повороте подальше, таскают в себе людей, разговоры, переживания и само время. Клёнам дорога не помеха, до них не добираются ни её густая пыль, оседающая на машины, только-только отмытые в двух обычных и одной автоматической мойках, ни выхлопы из них же, клёны растут ровные по высоте и размаху крон, одинаково-стройные, как срочники кремлёвского комендантского, куда, кто знает, попадёт кто-то из переживающих школьников, не попавших ни во всё сокращающийся бюджет, ни в платные группы самарских универов с академиями.

Чуть дальше какой-то колледж, большую часть жизни бывший технарём или училищем. Сегодня пацаны с девчонками, получив дипломы, снимали друг друга на телефоны, стоя в тени старых кривых карагачей. Наверное, им неизвестно о красавцах клёнах неподалёку, ведь пройти к ним всего ничего, ровно одну трамвайную остановку вверх. Но вряд ли клёны обиделись бы, зная о таком пренебрежении, деревья, если верить в индейских духов-маниту, куда умнее нас с вами, зная о долгом-долгом возрасте.

Мимо них утром проходят мои постоянные встречные, идущие по тротуару на десяток метров ниже аллейки: дядька с рюкзаком и близорукой улыбкой, радующийся чему-то своему внутри больших наушников, девчонка, смахивающая на давно почивших готов воронёной причёской, мрачностью и постоянно чёрной одеждой, молодая мама со своими двумя сыновьями-погодками, такая намечающаяся пышка-красотка, тонкая сверху и плавно-каравелльная ниже пояса. Наверное, всем им известно о клёнах, хотя, надо думать, это мой личный бзик в виде любования деревцами.

Они впрямь как сакура у склонов Фудзиямы, неполный десяток самарских американских клёнов, стремящихся в голубизну неба, расчерченного белыми перьями осенних облаков. Время любоваться ими придёт через один календарный квартал, оно мимолётно и самое главное успеть зацепить эту мимолётную ускользающую красоту.

Не ворчали, да? И хорошо, капитализм порой полезно строить в хорошем настроении.

С добрым утром

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Егор, Стокгольм, весна 23-го

У неё виски выбриты ровно у Летова в начале карьеры. Косуха, тяжёлые ботинки и чёрные джинсы, а ещё красно-чёрная рубаха в клетку. Она как из ВИА стокгольмского death-metal первой половины 90-ых, Left Hand Path, Wolverine Blues и всё такое.

Почему ей так нравится шаурма? А ещё чебуреки, пирожки, беляши и прочее, жирно-масляное? Да потому как оно вкусно. Вкусно – когда есть жир, самый смак – пожарить на жиру, чтоб текло. Вот и нравится.

Мы пересекаемся в районе обеда, когда нарезаю второй пятикилометровый дневной отрезок. Пересекаемся не всегда, но часто. Она не обязательно выглядит как нефор моих девяностых, но всё же смахивает. Глядя на неё невольно думаешь – а давно ли оно всё было? Давно ли молодёжь делилась на какие-то группки за счёт музыки, внешнего вида и прочего? Понятно, такое есть и сейчас, но всё же…

И, думается, последними настоящими неформалами, со всеми признаками тусовки, стали эмо. Они закончились в Самаре вместе с Сипой, потому как фонтан, оставшись, перестал быть именно Сипой.

Двадцать пять лет назад у меня имелась клетчатая рубаха. Не красно-чёрная, та неожиданно стала маленькой, а чёрно-жёлтая, просторная и вообще. Аморфис с тех пор люблю немного меньше, не то, что Пантеру. Чёрные джинсы в последний раз покупал году в 2000-ом, а потом даже не думал о таком, вернувшись к голубым. Из шведско-стокгольмского металла в «любвях» так и остались Dismember, а ещё единственная песня Entombed - тот самый Блюз Росомахи.

Двадцать лет назад где-то в это же время на живом тогда Книжнике купил Святой Гнев от Метлы. Как и многие любители дешево и сердито – попался на продаваемые пиратские демки, услышав настоящий альбом лет через пять. Да, тогда у меня имелись тяжёлые высокие «Камелот».

Год назад три с половиной раза послушал новую Металлику. И вряд ли послушаю её снова в ближайшие годы.

Старая музыка никуда не денется, молодого задора не заменить мастерством, а когда пройдут остатки позапрошлогодней моды на косухи – она точно переоденется во что-то другое. И, хочется верить, что заодно откажется от такого количества беляшей с шавермами. А выбритые виски – личное дело каждой личности, точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хозяйка счастья

Счастье очень простая штука. Настоящее счастье заключается не в лазурном покрывале океана да белом песке и коктейлями в стаканах муранского стекла с трубочками. Совсем не в кофе в постель после страстной ночи и пяти оргазмов. Абсолютно не в новеньком внедорожнике без кредита и в деньги. Совершенно нет. Это лишь надстройка и у каждой отдельной личности она своя.

Обычное счастье банально. Встать утром из сухой постели в теплой комнате и сунуть ноги в тапочки. Умыться горячей водой сразу из крана. Открыть холодильник и достать оттуда пакет с молоком, масленку, любимую колбасу или сыр. И, куда важнее, сделать все это в здоровом состоянии и без боли. Любой, от суставов с зубами до реакции на погоду за окном.

Ноющая, впивающаяся дрелью и стучащая дятлом в висок, разрывающая голову килограммом тротила. Твою мать... И счастье тут заключается только в маленьком кругляше таблетки. И в томительных минутах ожидания. О, да у вас нет ничего? Ай-ай-йа, так нельзя.

Хозяек счастья, совершенно не пахнущего лекарствами и аптекой, рядом с моим домом несколько. Но Асылганем стоит отдельно. Единственная, кому хочется улыбнуться и с кем хочется поздороваться не из вежливости.

Луноликая это типа почти насмешка. Мол, лицо плоское и все такое. Кому как. Асылганем это определение подходит прямо как нельзя лучше. Не нужно смотреть на бейдж чтобы понять - чем занимались ее предки. Они кочевали. А вот Асылганем работает провизором. Остро-кареглазая, с черными выгнутыми бровями-луками, всегда улыбающимися губами и крохотными ямочками на щеках.

Ей жутко идет белый форменный халат. Белизна оттеняет туго заплетенные или густо спадающие черные волосы. А крохотные веснушки делает заметнее и от того их хозяйка становится милее и уютнее. У нее очень аккуратные маленькие спокойные руки. Они спокойно и не торопясь делают свое дело и так же спокойно показывают ханыгам на дверь, если те не понимают спокойных слов. Ее безраздельное спокойствие утихомиривает даже парочку совершенно настоящих психов со справками, регулярно чего-то добивающихся в аптеке.

Точно так же, плавно и без суеты, Асылганем двигается по своему маломерному дворцу счастья для страждущих и больных. Невысокая, широкобедрая, чуть полная и очень гибкая, она, само олицетворение азиатских богинь плодородия, мягко скользит по плитке за пустышками, бутылочками, памперсами для взрослых и, в нашей аптеке почему-то редко, презервативами и смазкой. Наверное, в соседних домах смущаются показывать наличие личной жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Самара и Город

Город начинается от самого первого Мак-Дака Самары, если разбираться. Если не считать набережную, что куда вернее. Но, если ехать в Город на машине, то он начинается с первого Макдака на Полевой.

Город совершенно не прячется на Арцыбушевской, где старые деревянные дома не скрыты чем-то новым, стоят себе, смотрят окнами на пробегающие трамваи и неторопливо, тут спешить не нужно, идущих людей. Торчит себе грибками старых двускатных крыш на Самарской и Молодогвардейской, где вроде свеже-выкрашеный, а где серо-убогий. Но…

На самом деле Город раскрывается от памятника Чапаеву и драмтеатра, Струкачей, первого городского парка, лежащего чуть ниже и, конечно, пивзавода, краснеющего полуторавековыми корпусами вдоль Волги. И если набережная тянет к себе сразу, то Город принимает позже, но совершенно иначе.

Вдоль реки, по асфальту и плитки проходишь в один конец и редко возвращаешься обратно, если только, конечно, тебе не надо резко сбрасывать нажратое за зиму. И идешь, пыхтя, вверх, по каждому спуску, что на самом деле подъем. Вверх и вверх, пока не выйдешь на Куйбышева, идущую от Струкачей своей почти ровной прямой к площади Революции, к вечному и вездесущему Ильичу, к Ленинградке. Улице, давно забывшей о рынке на своей горбатой, сейчас только пешеходной спине, к ее цветастым восстановленным домам и фонтанчикам.

Старый Город, как почти любой провинциальный губернский, очень похож на своих собратьев. Здесь обязательно встретятся капители и колонны, грустно смотрящие вниз кариатиды и суровые маски греческих трагедий, так живописно вырезанные или отлитые почти двести лет назад из алебастра.

Знай себе, успевай ворочать головой и нажимать на спуск фотика или камеру смарта. Да, в Самаре много красиво-старого, нужно только уметь разглядеть и, иногда, найти. Порой даже смешно, когда понимаешь простую вещь: не все, родившиеся и выросшие тут знают о маленьких незаметных бриллиантах своей родины.

Костел… костел, тот да, его сложно не заметить. Если бело-розовая кирха просто строга и аккуратна, идеально вписываясь в свой перекресток, то костел…

Ломаные готичные шпили польского храма, выстроенного до революции, манят сфотографироваться всех приезжих. Темно-рыжий кирпич, подогнанный один к одному, кажется живым и желающим рассказать что-то интересное, странная мозаика над стрельчатым входом пугает и притягивает странно-пустым пятном на месте лица Мадонны. Огромные прозрачные окна, впускающие солнце, заливают костел светом, наполняют прозрачным огромным звоном сам воздух, бросают лучи на висящего в пустоте Христа, такого необычного, такого похожего на работу Дали. Здесь никогда и никто не шикнет и не возмутится твоему приходу, только будь вежлив и не шуми, не мешай людям верить в Бога согласно своего желания, пусть и не отдающего малиновым звоном из золотоверхих колоколен.

Тут же, на Фрунзе, отойди на пару десятков метров, остановищься и улыбнешься. Обязательно улыбнешься, на миг вернувшись в детство. Казалось бы, как, почему, ведь нет тут ничего, кроме строго-зеленых дома с флигелями, забора и музейной таблички, верно же?!

Верно, да. Только, даже не читая букв на красном фоне, расплывешься в улыбке… ответной улыбке. Потому как прямо на тебя, задорно и хулигански, подмигивая, отбросив хвост своей шапочки и задрав руку с огромным ключом, смотрит острым длинным носом он, сорвиголова в бумажной курточке, обманувший бородатого Карабаса, унылого Дуремара, аферистов с хвостами и остальных. Скажите, как его зовут? Точно, в десятку.

Бу…ра… ти…но.

И, уж поверьте, носу его блестеть под солнцем после старательно трущих ладоней столько же, сколько стоять городу.

Все знают сказочно-пестро-игрушечный дом Клодта, стоящий почти рядом со Струкачами, странный, необычный и почти всегда закрытый для обычных туристов. Ромбы кровель, переплетения решетки над входом и оградой, кусты роз и весело-зеленый плющ. Тут каждые выходные мелькают вспышки камер и останавливаются на пару минут прохожие, даже если они не туристы, а просто решили прогуляться в центре. Да, центр Самары все же здесь, это верно.

Любой горожанин расскажет, как найти эти визитки города, покажет пальцем или даже чуть проводит, верно. И на путеводителях, пусть их не так много, на магнитах и открытках, найти их просто. Если не сказать – легко.

Все ли смогут показать фахверк на Фрунзе? Самый настоящий, конца девятнадцатого, поставленный специального из-за тоски по родине, такой немецкий в своих косых рейках поперек стен, в островерхой крыше, украшенной флюгерами, с резными треугольными углами стенных балок? Может, что любой, да каждый, а, может, что и нет, кто знает. Но именно такие места стоят, чтобы их поискать в Самаре, гуляя ее тихими спокойными улочками, помнящими куда как неспокойные времена.

Почему? Да все просто.

Одно-двухэтажная старая Самара помнит многое. Ее спокойное сонное царство сто лет назад разорвалось куда там многим другим городкам губерний и княжеств полыхающей империи.

Земля Города пропитана кровью на несколько метров вглубь. Желаешь того или нет, но так оно и есть. Здесь КомУЧ стрелял горожан-большевиков, тут белочехи штыками добивали краснофлотцев Волжско-Камской флотилии, там ворвавшиеся конники Железной дивизии Гая гнали и рубили с потягом уходящих в родное Оренбуржье казаков Дутова. И памятник Василию Ивановичу стоит тут неспроста.

Вон серый-серый дом напротив грота, он помнит чехословацкое посольство. Вон там еще один, там жили еще какие-то дипломаты. Вот тут… вот тут мучился в горячке с бредом эвакогоспиталь и спасали жизни бойцам, вывезенным с фронта. А тут, да-да, тут, Шостакович писал Ленинградскую симфонию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Старый Город помнит многое. Он молчит и ждет, пока люди сами не захотят прочитать историю, врезанную в камни и кирпич.

Или увидеть, осознавая, что вон те самые трубы, растущие грибами вентиляции посреди самого обычного двора за Кульком, Академией культуры и бывшим Горкомом, торчат там не просто так. Обойдите белое угловатое здание, повернитесь к трубам спиной и прочитайте табличку. Да, это бункер Сталина.

Туда, вглубь, в сталь и бетон, уходит винтовая лестница, там, внизу, стоя на кафельной плитке перед небольшой скромной комнаткой с диваном, столом, оббитым зеленым сукном, вдруг качнется воздух и… и мимо, чуть не задевая, невидимый и неслышимый, пройдет боец НКВД, косящийся на ту самую дверь, откуда, может быть, все же плыл в коридор запах «Герцоговины», кто знает…

И, ощущая всем собой неожиданно настоящую и тяжелую историю, просто пройди дальше, до трех вязов и посиди под ними. Оглянись. Видишь, как тут солнечно и тепло? Видишь, как перекатывает свои волны великая река, бегущая к Каспию? Задери голову и глянь на голубое небо с белым хвостом самолета.

Это так просто. Это так прекрасно.

Это просто обычная жизнь…

Я жил, я умер, я воскрес

К смерти не привыкнуть, ни к чужой, ни к своей. Чужая отзовётся в любом случае, даже если думать об этом иначе. Своя, если смог удрать от неё, останется навсегда и этот страх прилипнет навсегда, не скинуть. Вот только умирать можно не только физически.

Я родился в год московской Олимпиады. Тот год явно стал хорошим по рождаемости, наше поколение вчерашних пацанов лично убедилось в этом во втору чеченскую, нас тогда хватало с избытком. Мы росли и распускались как полевые цветы, упрямые, упорные и не очень яркие. Это оказалось полезным качеством, в нём мы тоже убедились позже, в зрелую пору.

В 91-ом, вместе со всей страной, я умер. Мы умерли пустопорожне, ярко и красочно, лопнув со вкусом, запахом и цветом пузыря бубль-гума. Именно бубль-гума, ведь правильно называть жвачку бабл-гамом нам ещё только предстояло научиться. Мы умерли бесславно и глупо, развеселив этой гибелью всех вокруг, а многих заставив радоваться. Мы умерли, заставив себя поверить в обратное, в начало новой счастливой жизни, воскрешение и вообще – чуть ли ни в настоящее второе Пришествие, строительство сияющего Града на холме и прочие блага. Мы умерли, считая себя живыми, а настоящий кадаверин растёкся по остывающему телу огромной страны, отравляя и отравляя его на декады, если не века.

Мы воскресли за пятилетку, воскресли, родившись заново и, как при родах, прорвались через боль, кровь и страх. Рынок, рушащиеся честность, доброта и правильность, войны на окраинах и предательства недавних братьев с сёстрами, обман, ложь и лицемерие, новые русские, банкиры, голубая кровь с белой костью и сами хозяева жизни стали нашими спутниками-учителями.

В 99-ом, пахнущем сгоревшим порохом, пролитой кровью и разодранными потрохами, я умер ещё раз. Умер, похоронив последние крохи доброго советского детства, разодранного острыми шпорами всадника-Войны, оседлавшего кавказского коня с шеврона округа. Умер, потеряв самого себя посреди серой сухой земли, сырой яркой зелёнки, погибших однополчан, старых грязных змей-дорог и сизых выхлопов советского наследства шишиг, сто тридцать первых и восьмидесяток.

Я воскрес следующим летом, пёстрым, крикливым, блестящем жучиными глазами-очками, оставшимися в наследство от первой Матрицы и звучащим эхом недавнего всплеска русского рока. Новая жизнь пахла ещё настоящими сигаретами из табака, подгоревшим сыром модных и совершенно не итальянских пиццерий, недорогим разливным кубанским пивом и приторно-сладкими женскими духами. Чуть позже всё перекрыл запах костров, но они горели мирно, на поляне Грушинского фестиваля и Груша звучала вокруг пьяными добрыми людьми. Мир пришёл в равновесие, замер, подёрнулся ряской покоя.

Мы плавали в этом тёплом и вкусно пахнущем болоте долго и счастливо, почти две пятилетки подряд, пока в США не лопнула ипотека, и её кризис не уделал мир аки Бог черепаху. Не сказать, что тогда кто-то умирал, не сказать, что это показалось очень страшным. Ко всему прочему мы привыкли, совершенно как к 90-ым.

За четверть века в небытие ушло много знакомых и даже тех, кого называл когда-то друзьями. Кто-то вернулся, вытянутый с того света вовремя оказавшимся рядом медиком, но таких один на тысячу. Меня полтора года назад спасло везение, скорость «скорой» и таланты хирургов кардиоцентра.

Я неправильно жил, я почти умер, я не воскрес, а остался здесь, сумев зацепиться за подаренную возможность. Мир изменился полностью и никогда не станет прежним даже больше, чем после войны. И больше совершенно не хочется умирать, воскресать и всё прочее. Только кто ж меня спросит?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Офисные выдры

Все познается в сравнении. Это банально, штампованно и общепонятно.

Любое утро прекрасно само по себе. Оно есть и это главное. День начинается не с кофе, и это факт. Но разведенный утренний порошок из тараканов активированного угля давно стало ритуалом половины человечества.

Окно офиса выходит на газон, скучные желтые березы и курилку. Тлеющую беду-болезнь на базе не любят, но хозяин-качок уважает закон. Две стола и четыре скамейки под красивыми золотыми деревьями как пионеры… всегда готовы.

Раз в час туда выбирается на перекур стайка логистических девчонок-выдр. Невысокие, стройно-лядащие с легкой широкозадостью, джинсово-водолазочные и, как одна, безвкусно блондинистые. Сивость их почти пергидролевая, темные корни видишь даже за парком кофейной кружки и со второго этажа. Они кучкуются, сплетничают приглушенными злыми голосками и меряются парнями. Директор девчонок-выдр ржал аки плененный мустанг, услышав мое предположение о кастинге приема на работу и его собственных предпочтениях в девах. Но согласился.

Рядом с ними она смотрелась настоящей и слегка редкой хищницей. Из-за характера и лисьего носа. Натурально, чернобурка на фоне булькающих выдр.

Она другая. Никогда не любил манекенщиц за рост и худобу. Если женщина выше тебя, кто-то комплексует. Мне такое кажется немного неудобным, не более. Но никогда не любил манекенщиц.

Выше моих средних 182-ух на полголовы, если на каблуках. Сплошь острые углы, от носа до щиколоток, всегда торчащих под чуть короткими штанинами. Очки колют черной оправой даже на расстоянии. Ноги натурально буквой Х, она это знает и одежда подобрана как камуфляж. Ее стиль сложен и противоречив, включая в себя строгий деловой и пять-семь колец в правом ухе. Но не заметить резко идущую фигуру, ненавидящую джинсу и краску-блонд тяжело. Только если ты слепоглухонемой дебил, не иначе. Даже сигарета тлеет рваными кусками, в ритм отрывистым фразам в телефон, как намертво приросший к ладони и маленьким темным губам.

Две недели назад она вышла в стиле голливудских фильмов. С новой картонной коробкой, полной всякой уютно-расслабляющей дребедени с рабочего места и старой кружкой «Нескафе». Хлопнула дверью своего странно-мягкого кроссовера и уехала с базы и из моих наблюдений за исчезающей красотой бытия.

Сталь этой рапиры явно гнется и не ломается. Надеюсь, кому-то придется по душе звенеть с ней в поединках каждый день.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прекрасно ругающиеся испанские руки

Женские руки говорят без слов. О настроении, переживаниях, вчерашнем дне или текущих желаниях. Именно так. Сложно не заметить ласковое вверх-вниз пальцами по бутылке "колы" в руках собеседницы. Неплохо, если она при этом улыбается, глядя на тебя. Обидно, если вдруг "ой" и неловко взгляд в сторону. То не суть.

Не видел Эстремадуру, Астурию или бунтующую Каталонию. Не любовался живым фламенко. Не следил за ругающейся чернокудрой дуэньей на улочках старого раскаленного Мадрида. Но испанские руки... о да, не забыть.

Она ругалась безумно прекрасно. К началу ругани, где-то ближе к обеду, укладка стремительно проигрывала бой повседневности. Волосы цвета воронова крыла собирались невообразимым узлом, удерживающимся на честном слове и сувенирном ватиканском карандаше с плоской блестяшкой страза. Узкие клинки бровей жили своей жизнью и обещали кары небесные. Глаза цвета миланского ореха метали громы, молнии и сопутствующую креативную нецензурщину. Если в ход вступала нормально-русская брань, то даже она не портила общего.

Всё просто. Её руки жили собственной испанской жизнью. Красивые крупные руки с длинными сильными пальцами. Только темно-красный или вишневый лак. Пальцы рассказывали ярче и доступнее слов. Укоряли, обвиняли, подсказывали, ласкали, давали надежду и ставили самую последнюю точку.

Блик сраного офисного светильника на малиновом остром ногте как точка лазерного прицела. Мраморный точеный палец как трехгранный русский штык винтовки-мосинки. Катарсис, когда осознаешь собственную никчемность или, наоборот, всеобъемлимое счастье от успеха. Само собой, успех достигнут не собственным скудным умишком. Просто вдруг эти горячие испанские руки опускались на твои плечи и царственный полушепот лишь помогал их токам, дающим второе дыхание и озарение.

Никакой Испании и красно-черного шелка фламенко. И испанские руки, как живые, даже спустя много лет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Травма

Я как-то ляснулся с поезда. Натурально, проехался по ступеням спиной с руками. Встал, локти рассажены, проводница кукарекает чего-то, но в целом нормально. Было. До ночи. Тогда заболел левый локоть, там, где такой тонкий острый выступ. Олекранон по-медицински.

Ну, думаю, ладно, поболит да перестанет. Я ж типа мужик, чо мне, да? Все настоящие мужики знают, как поступать, когда болит. Оно или само пройдет, или потом резать придется, а это норм, шрамы мужика украшают.

Настоящие мужчины, ясен пень, так бы не поступили. У них голова чтобы думать, а не только чтобы в нее есть, бабло и нужные врачи. Прямо с вокзала бы поехали к специалисту, сделали бы красивые рентген-фото и не беспокоились. Только мне до настоящего мужчины как до Китая ракообразному, потому пришлось забить.

Забить вышло до четверга. В четверг, когда опираться на локоть стало как-то совсем неудобно, мрачно прикинув расстояние до травмы и включив новый альбом Слипаков, отправился к дядям-врачам. Ну, вообще там есть и тетя, но она рентгенолог, трусливая душонка надеялась до нее не добраться. А так…

А так есть у нас неподалеку именно оно самое, травма, травмпункт, созданный кровавыми коммунистами и до сих пор круглосуточно принимающий граждан. Кроме несовершеннолетних, к сожалению. У нас же реформы и инновации, тех теперь в областную клиническую возить надо, для них только там есть врачи, умеющие из паззла собрать кусок человека.

Два километра недавно положенного асфальта, ноющая грешная плоть и грустные мысли, утро складывалось прекрасное и томно. В голове сплошной минор и ожидание чего-то страшного. Например - сурового травматолога, сурово глядящего на снимок и сурово произносящего:

- Гипс, полгода, но сперва сломаем в обратную сторону!

И большая кувалда, наваренная на металлическую трубу. Не, а чо? Если кости сверлят обычным шуруповертом, то чем их же ломать, когда нужно?

Кори орал на новом альбоме как-то особенно погано-заунывно, а мысли крутились только вокруг всех собственных физических неприятностей, случившихся когда-то давно.

Восемь лет баскета обошлись с организмом неплохо. Плоскостопие и убитые суставы не в счет, эт нормально. Колени вот как-то раз содрал, лет в тринадцать. Проехался обеими по доскам, паркетов тогда не имелось, девяностые на дворе. Пока тренер противников отвлекал какими-то вопросами, мой подлый Саныч, смыв ненужное перекисью, прижал к сырому мясу две марли с зеленкой. Ух, мать твою, это было здорово… Но травмой не считается.

Голеностоп потянул чуть позже и ни хрена на игре с тренировкой. Накидался с братом самогонки и упал. На льду, мать его, недалеко от станции скорой. Тугая повязка, месяц без кроссовок с мячами. Но не особо страшно.

Нос ломали. Весело было. Стоишь, разговариваешь с не самыми добрыми, но знакомыми. И вдруг – на, сбоку, хлюп, хрусть, все сразу заткнулись. Поперся к Васе, лелея в душе страшную мстю, но его мама сказала, что того нет и посоветовала посмотреть в зеркало. В зеркале, вместо носа, была сине-красная слива величиной с персик, уходившая под левый глаз. Наш лор, довольно хмыкнув, посадил в кресло и, взяв специально офтоларингологические отвертки, взял и вправил на место. И два раза подправил, за-ради красоты.

Мне категорически везло всю жизнь, подумалось мне, когда до Семашко осталось не больше пятиста метров. И даже второй голеностоп, подвернутый на ровном месте, ерунда. Это вот сын, как-то спеша на помощь маме, задел обычный стеновой плинтус из пластика. Когда на следующий день хирургу, рассматривающему снимки, Катя закинула:

- Ну, в кино или в гипс?

Тот вздохнул и указал медсестре готовить лангет и все остальное. Это вот было плохо, а у меня ерунда. Ну, не перелом же, в самом деле.

Я добрался. Дошел, сука, весь мрачный и готовый, как сраный Данко, ко всякому дерьму. Оно же случается, сами знаете. Но вышло подождать, причем снаружи и прийти к некоторым выводам.

Первый, с учетом часов, «Мальборо» и золотого браслета, принадлежавших двум веселым дядькам в синем, явно говорил о том, что медицина у нас все же не на коленях.

Второй, после их подслушанного разговора с молодой татаркой, привезшей пожилую апу в платке и зелено-шитом платье по самые тапочки, отправленную с диагнозом «ушиб всей бабки», оказался еще лучше. Травматологи вздохнули, переглянулись и отправили бабушку на рентген. Вместо того, чтобы отправить обратно в районную больницу. И собрались следом.

- Эй, мужчины, а как же я?! – вскричал мой мрачно-тревожный и измученный фантазиями организм.

- А чего у тебя? – поинтересовался солидный и седой.

- Локоть, - говорю, - с поезда упал.

- Покажи. Ага, вот так сделай, и вот так… дай сюда, больно? Это хорошо, что так больно, что не ссышься. Долобене купи и мажь.

- А…

- Нет там перелома. Иди в аптеку за долобене.

- А красивую фотку сделать, посмотреть, вдруг там трещина?

Они уставились на меня так, что стало страшно:

- Трещины в прямой кишке! – сказал молодой, смилостивившись. – У нас переломы. Иди за долобене. И терпи. Две недели болеть будет. Все, нам к бабушке.

Обидно, на самом деле, только в одном. Руки на столе долго не подержишь. Натурально, локоть болит. Так чо – соблюдайте правила техники безопасности при посадке и погрузочных работах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Неко-тян

Неко, японско-анимешно, это девочка с кошачьими ушками. Девочки-неко в реале – такие милахи, цепляющие типа ушки на голову. Все цепляют по-разному, у кого капюшон, у кого обруч, кто как, в общем.

Назвать одну из утренних попутчиц девочкой все же не правильно. Девушка – да, не вопрос, максимум 23-25. Мы садимся и выходим на одних станциях, проезжая две и перемещаясь с улицы Победы на Гагарина. Нас таких каждое утро человек десять, едущих в одно время по разным делам.

Девушка-неко таскает уши на наушниках. Такие здоровенные наушники, дающие максимум звучания. Вот к ним и цепляет эти самые уши. Наверное, катается она недавно, половина утренне-знакомых лиц сегодня внимательно ее рассматривали, явно еще не привыкнув. Когда поднималась на эскалаторе, то с опускающегося её проводили взглядами, чуть не вывернув шеи, не меньше пяти человек.

Неко-тян типа милые. Ну, все такие хорошие, с ушками, пушисто-хорошие, желательно в очках и с чашкой чая. Утренне-метрошная девушка-кошка, само собой, без чая. Не, конечно, тот может плескаться в термосе, прячущемся в рюкзаке. А вот очки у нее вроде бы имеются.

Еще она носит что-то тепло-просторное, больше всего напоминающее мешок с пришитым капюшоном. Не сказать, что ее портит, мешок вполне себе стильный. И, что в наше время является прямо показателем здравомыслия, щиколотки спрятаны за штанинами. Вроде бы такая мелочь с глупостью, но учитывая возраст и ее сверстников с ровесниками, в том же поезде до сих пор белеющих где гладкой, где не особо кожей – поневоле замечаешь.

Утренние попутчики вообще интересны, но неко бросается в глаза сразу. И даже не знаешь – радоваться этим самым, явно вручную, сделанным ушкам на наушниках, либо не обращать внимания? Яркие личности явно нужны, с ними жить куда интереснее, потому хорошо, что она присутствует. С другой…

А с другой – какая разница, верно?

В общем, если мы не опаздываем, каждое утро теперь наблюдаю неко-тян, едущую по каким-то там своим человечье-кошачьим делам и слушающую музыку через отличные наушники. От такие дела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Че, Куба и сигары

Гавана пахнет морем, пережженным тростниковым сахаром, ромом, сладким потом кофейнокожих мулаток и табаком. Настоящим табаком без чего-то еще лишнего, просто листьями золотистого и коричневого цветов, свернутых в плотные сигары.

Гавана легко входит в твою жизнь, даже если ты ни разу там не был и пока тебе совершенно не светит поехать на Остров Свободы, на Кубу, с ее старыми прекрасными автомобилями, украшенными плавниками, с еще живым хромом колпаков, бамперов и зеркал. Ее зелень, океан и песок у соленой воды окажутся рядом даже без Нэшнл Джеографик, имей только фантазию.

Че есть в жизни каждой личности с самого рождения. Он погиб давным-давно, но даже не знающие и не понимающие смысла жизни великого аргентинца, всю свою короткую жизнь посвятившего революции и свободе, знают о Че. Футболки, обложки тетрадей, стены домов, заставки экранов компьютеров, сувенирные коробки спичек, нет числа его фотографий, живущих в домах и квартирах по соседству.

СССР, в брежневский застой, легко делал своих жителей хозяевами настоящих богатств. Американцам требовалась контрабанда, чтобы благородно-палисандровый хьюмидор, ящичек, прячущий толстые цилиндры настоящих кубинских сигар, наполнился ими хотя бы на половину. Жителю даже заштатного Куйбышева сигары с Кубы могли перепасть просто так, зайдя в магазин и пробежавшись глазами по полкам бакалеи и ее табачного отдела.

Куба страдала от экономической блокады и давления со стороны империалистических акул, великий Фидель, потрясая кулаками с бородой, сыпал призывы и проклятия, а СССР помогал как мог свободолюбивым барбудос в их нескончаемой борьбе по ту сторону Атлантики. Куба, зеленая и прекрасная, плывущая в утренней океанской дымке где-то на том краю света, расплачивалась как могла: сахаром, кофе и табаком.

Мой дядька, учась в институте и начиная ненавидеть коммунистов, старательно пытался отличаться от парней с Колымы, почти деревенской окраины Отрадного, где все было просто, а болгарские сигареты не считались таковыми из-за фильтра. Дядька купил себе трубку полированного желтоватого дерева, не зная о пенке, и курил ее во дворе нашего родового крохотного домика. Кашлял, плевался, но старательно загонял в себя, в затяг, сладковатый дым Кубы, переданный одним ненавистным коммунякам другими, еще верившими в дело Маркса-Ленина и не сворачивающих со своего пути.

К концу своей жизни дядька дождался падения коммунистического режима, мог открыто ругать ненавистных красных с их партийными билетами, распределением после бесплатных институтов с университетами, военными кафедрами, выданной двухкомнатной квартирой, работой на Северах с завидной зарплатой, жизнь в балке из-за собственной любви к водке и жене, отягощенной той же страстью и всем прочим барахлом, включая давние кубинский табак с сигарами. Под конец жизни он курил «Тамбовского волка», ядреную копоть нарезанной и пропитанной дерьмом бумаги с чем-то еще, кашлял и почему-то не очень хотел ругаться на Брежнева с Андроповым, каким-то там макаром загубившего его жизнь.

Тесть получил лейтенантские погоны почти одновременно с распределением. И, с Кемерово, молодой и подтянутый, в новенькой парадке и фуражке, уехал служить в Мск. Свои первые два года Советской Армии он вспоминает очень просто, улыбаясь и сам не веря отсутствию всего груза забот с трудами, навалившимися после.

Ему выдали квартиру, он купил себе в рассрочку цветной телевизор и журнальный столик с креслом, трубку и красивую пепельницу. Понятно, что прочая мебель у него тоже была, но вот именно эти простые вещи дарили молодому пацану, вышедшему из учебной казармы, очень простую радость. Трубку он набивал «Золотым руном», делавшимся тогда не только из кубинского табака, а из своего, советского нескольких сортов душистого. Сигары покупал спокойно, в магазине и за рубли офицерской зарплаты. Приходил домой после службы, принимал душ, варил кофе в настоящей турке-джезве, включал телевизор, падал в свое кресло и наслаждался дымом свободы, сладким и пахнущим Кубой.

Свою настоящую Коибу я скурил довольно давно, купив в специальной секции самарского «Космопорта». Потом покупал что попроще, совершенно не понимая дикой стоимости небольшой коричневой палочки, пусть и скрученной на кофейно-блестящих бедрах настоящих кубинок. Несколько раз перепадали сувениры из лавок вдоль гаванской набережной, от простеньких «Монте-Кристо» до огромных коробков спичек с ликом незабвенного Че. Че и свобода жили в нашей квартирке на стене, огромный красный плакат и еще несколько фото в рамках. Кубинскому рому предпочитаю барбадосский, а курить сигары желания больше не возникает.

А вот Куба? А вот на Кубе мы еще побываем, это совершенно точно. И, возможно, именно там, попивая лучший кофе в мире, еще раз попробую втянуть в себя горячий и сладкий дымок, так любимый Че.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На_дому_анал_@

- Сеня.

- А полностью?

Сеня жмёт плечами, поигрывая татухами ручищ, поросших рыжей шерстью, топорщит бороду, лопатой раскинувшейся поверх бочки груди и:

- Арсений, Кровопусков Арсений Павлович. Вы не бойтесь, сейчас кулачком поработаете, и я быстро всё сделаю.

Удивительно подходящие к его работе фамилия и внешность. Особенно учитывая так себе казус, прячущийся в контактах места деятельности.

У Арсения Палыча машина из недавнего хорошего прошлого – «Фолькс» универсал, серый, с бело-зелёной рекламной ливреей бортов. Арсений Палыч Кровопусков работает в какой-то из ЛабораторийНаук лаборантом, оказывая услугу, невозможную лет двадцать назад – берёт анализы на дому. А ещё не смущается заниматься тем же самым со всякими ветеринарками и неизвестно где лучше зарабатывает.

Сеня Кровопусков, качок, бородач, рок-н-ролльщик и медработник прагматичен, пунктуален и мил с заказчиками. Даже жаль, что такими не случаются всякие работники ритуальных услуг, занимающиеся приведением в порядок стариков, умерших во сне.

В бело-зелёной ливрее его «фолькса» прячется натуральная хохма, ржака и натуральный смысловой абзац – электронный адрес лаборатории, приютившей под своим крылом рыжего здоровяка.

На_дому_анал_собака_чегототам_ру.

Да-да, так и написано. Может, конечно, давным-давно, когда эта самая Лабораториянаука решила открыться, задание создать емейл поручили какой-то специфично одарённой личности, да… Может, дело ещё проще – кто-то когда-то издевнулся над хозяином, хозяйкой или хозяевами заведения, создав эдакое чудо, такое тоже возможно.

В общем, не совсем ясно одно: что ж никто не поменяет данный адрес? Хотя…

Вдруг именно с ним задались первые заказы, а владельцы вполне могут быть людьми суеверными, с придурью, так что…

Так что как есть, так и есть. И, выходит, просто прекрасно само наличие в штате эдакого Арсения Палыча, здоровяка, бородача и рок-н-ролльщика. Как-то не особо тянет смеяться над казусом почты, глядя на объёмы бицепсов, трицепсов и прочих титепсов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Фриказоиды

Фрикадельки и фрики не одно и то же, все знают. Первое, если сделать правильно, вкусно, сочно и даже полезно, животные белки с жирами нужны организму. Второе, как не крути, никому особо не нужно, но никуда не деться, всегда рядом. Время выдающихся фриков прошло, они теперь просто наши соседи, точно гастарбайтеры или тараканы.

Жутко понравилась шапчонка не особо юного фриказоида нынче утром. Обычный такой типок непонятного образа жизни, с электронным пропуском, зацепленным к джинсам на длинной цепочке времён «Грайндхауса», сисадминских мобильников поверх свитера и флэшек на 128 Мб. Зато чепчик оказался бомбическим, типа лётный шлем, пошитый из джинсы, с клёпками, молниями и парой-другой нашивок. И козлиная бородка, кудрявящаяся в тон засаленным кудрям, прущим из-под шлемофона. Эдакий, ёб его намотай, урбан-фавн, мистер Тумус, судя по отрешенному лицу – живущий в личной Нарнии.

В ежедневно-рабоченедельную обеденную прогулку встречаю девочку с тату на личике. Дитя неправильного образа жизни немного сутуловата, носит оверсайз, даже в жару предпочитая обязательную рубаху в клетку, хорошо, хоть явно лёгкую. Несомненно, эта фемм фаталь следует трендам, войдя в наступившее лето в странновато-модном топике и джинсах, высоких джинсах, добирающихся ей чуть не до рёбер. Она любит беляшики из «Бико», один кушает, два в пакетике в ручке, её оверсайз хоть как-то скрывает нижнюю часть уже оформившейся груши, но посадка джинсов и моднота топа выставляют наружу прочее лишнее. Надписи на личике, огромные кроссы, вся эта трендовая синтоботва и глазки, смотрящие в сторону или вниз. Она хорошая, как кажется, почему-то жаль девчушку.

Имелся в Самаре эдакий рок-перформанс-шансонье, Федул Жадный. Обожал фриказоидный прикид, выходки и саму музыку, жил с бабушкой, кушал гречку, писал песенки. Довелось ехать с ним в сидячем вагоне 55-го поезда Самара-Мск, ночью, сквозь кое-какую затёкшую дрёму видел, как Федула не особо нежно доставали из-под кресла линейщики-менты. Федул накидался между Рузаевкой и Рязанью, орал благим матом всякую чушь и ему подпевало несколько дружбанов-фриков, кативших на кому-то нужный концерт где-то на Юго-Западе.

В девяностые в Отрадном, моей крохотной родине в ста км от Самары, про фриков не подозревали. В отличие от городских сумасшедших. Этих как раз имелось какое-то количество, где самым смешным был Кефир, а самым странным – высоченный высокодуховный поэт-интеллектуал в очёчках, усах и дивном брюнетистом зачёсе набок. Зимой, тут уж более никак, товарищ таскал ушаночку, правильно опустившую ушки и подвязанную у подбородка. Красавчик, чо.

- Вы люмпмены! – заявил он нашей тесной компании в мае девяносто шестого. – Подонки, ржёте, пока вокруг разруха!

Мне пришлось объяснять пацанам - что есть «люмпмены», товарищ, заложив руки за спину и с гордым видом, отправился гулять. Через три месяца я сам, равно парочка лихих друзей, тоже перестали быть нормальными пацанами, переодевшись в нефоров и став фриками для благочинно-не пуганного отрадненского обывателя.

А сейчас, пройдя через эмо-боев чёрно-розового две тыщи седьмого, через говнарей нулевых с их торбами и дерьмомайками Арии с Кишом, через убитых синтетиками клубных тупизней того же времени, через татухи с цветами мужских ляжек десятых, фриказоидность тупо стала нормой. Сейчас легко встретить серьёзную коммерческую директриссу монтажной организации, в свой полтинник раз в две недели перекрашивающую волосы и снова и снова посещающую тату салон, автослесаря с пирсингом по половине виденного летом тела, медсестру кардиоцентра, куда больше смахивающую на Эльвиру повелительницу Тьмы, чем на медработника. И…

И ничего. Норма же. И это, к слову, нормально.

Поворчали вместе со мной по-стариковски? Ну, всё, пошлите работу работать, капитализм сам себя не построит и не разовьёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ластики

Выпасть из жизни легко и просто, как будто тебя стёрли – прямо мечта. Без боли, без страха, без слёз родных с близкими, без их переживаний. Вот ты был, и вот тебя не стало. Мечта, что и говорить.

«Мы стираем вас из жизни с историей с начала начал» - не херовый рекламный слоган, как мне кажется. События последних дней, да и лет тоже, подсказывают – о, да, это было бы круто. Идея, чего говорить, для книги. Или даже фильма – корпорация «Стиратель», и не как с Шварцем ни о чём, о том, как пропадают все воспоминания, всё. Связанное с конкретной личностью. Вроде глупость, а с другой стороны?

Время течёт вместе с нами, меняется, разлетается в стороны, пропадая. В шестнадцать триста шестьдесят пять дней жизни равняется не меньше чем пятилетке после тридцати с небольшим. Вот-вот ты болел за Ковальчука, год назад плакавшего от счастья двух забитых шайб и готовящегося ещё разок сделать то же самое и… И Ковальчук давным-давно олимпийским чемпион, только оно неинтересно. Корректировки от жизни штука страшная, тут хочешь-не хочешь, а задумаешься о ластике, стирающем быстро, безболезненно и совсем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лунное серебро

Лунное серебро голубое и чистое. Вливается внутрь, легко прокалывая вроде бы плотную ткань, прячущую окна. Растекается, колдовское, превращая обычное в настоящее чудо.

Гладит, опережая пальцы, теплый сонный бархат, прячущийся под одеялом. Сон, накрывший с головой, нехотя-нехотя, сдается, прячется подальше. Подождёт, не страшно, жизнь слишком прекрасна и коротка. Лови ее за чёрно-звёздный хвост, тяни вслед сползающему с мраморно-гладкого прекрасного плеча рядом. Прижмись губами, втяни всем собой, чуть задрожав от вдруг очнувшегося вслед серебристо-голубым лучам зверя, вдруг ощутившего такой сладостный голод.

Женщина пахнет только собой и сотней оттенков в придачу. Ванилью, фруктами, цветами геля вечером в душе, кофе, цитрусом, лавандой или россыпью запахов, собранных в креме с лосьоном, нагревшейся атласно-гладкой тканью, прячущей её в постели, рассыпавшимися по подушке волосами, темнеющими или почти невидимыми и своими духами, без которых она не она.

Нельзя, совсем нельзя открывать сразу. Сон обидчив, а его тепло коварно. Серебро мягко струится внутрь, надо лишь следовать за ним, пальцами, губами, всем собой. Стать теплее, горячее, мягче, нежнее сна. Чуть касаясь, едва задевая, почти не тревожа. Пусть чёртово это одеяло, прячущее под собой всю нежность и страсть мира вокруг, сползает медленно. Пусть... так даже лучше. Так куда интереснее. Так совсем красиво.

Луна, кошка и женщина сёстры, не иначе. Голубое и кажущееся холодно-бесстрастным серебро творит чудо. Плавно, мягкими ленивыми движениями, такими точными и нужными, превращает живую красоту в волшебство. Переливается по плавной линии от плеча и ниже, касается серебряной краской, ложаясь невидимым мазком, одним за другим, хватается за открытую кожу, блестит и переливается на ровно поднимающемся прекраснейшем боку, разбивается о полоску ткани, нахально закрывающую всё такое нужно у бёдер, очерчивает ее, делает границей, бежит дальше, по манящему изгибу, вдруг вздрогнувшему от пальцев на нем, крадется вниз, выхватывая полностью такую уставшую за день и такую манящую красоту, поджимающую пальцы.

Помоги ей и себе губами, стань теплом, прижавшись ими между плечом и шеей. Вот так, никакой резкости не нужно. Ай, какая наглая собственная ладонь, не удержалась, сбежала вниз, заползла за узкую полоску. Стоять! Вот молодец, спокойно. Вот и...

Луна, кошка и женщина точно сёстры. Все трое любят играть, любят тянуть, прячась и неожиданно ошеломлять собой, показавшись полностью. Игра живым тёплом, что для них лучше? Показалось, как вдруг невесомо прижалась там, где сейчас нахалка-ладонь? Показалось... Ох... Какой сильный, какой гладкий, какой тёплый, какой упругий козырь вдруг прижался к тебе там, где ты сам уже горишь, никак не сгорая, тяжело наливаясь своим желанием, становящимся... ставшим просто несгибаемым. Вот где зараза...

Тонкая лямка, кажется, сама собой вдруг падает вниз. Луна, довольно моргнув, ослепляет, тут же даря новое чудо, само скользнувшее навстречу, мерцающее расплавленным жемчугом, темнеющее одинокой острой точкой посередине. Ткань уже сама не хочет ничего прятать, улетает в сторону, сползает, убегает, открывает тянущееся навстречу, такое же жадное, обжигающее, зовущее, добавляющее к её сотне запахов всего один, но такой сумасшедше-прекрасный. А слух...

Любовь звучит всегда разно. Только начало ее, громкое или нет, плавит вас своей горячей влагой и уже непонятно, где она тянется друг к другу громче. Да это уже и не важно.

Чистое лунное серебро прекрасно. Как и оно же, когда приходит в гости к своей сестре-женщине. И оно, голубое лунное серебро, ни разу не холодное. Но это уже зависит только от вас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лето кончилось...

Лето кончилось чуть ли не сразу, как в апреле распустились берёзки. Звучит глупо, но так и есть, так происходит каждый год, даже если в такое не верится. Стоит набухнуть почкам, стоит просохнуть асфальту, стоит зажелтеть одуванчикам – всё, баста, карапузики, до конца августа осталось всего ничего воскресений и две недели отпуска. Не верите? Нынче середина апреля и одуванчики уже начинают начинаться, вернёмся к вопросу на последней августовской неделе, числа тридцать первого, это суббота.

Время стало понятием вещественным, от того его и не хватает. Мы превратили его в деньги, забыв о главном – жизнь измеряется другими категориями. Не-не, бабло нужно, без него и категории интереснее, просто порой нужно помнить о жизни, как конечном маршруте, где финиш известен лишь картографу, а вы лишь следуете его расчётам.

- Ещё два месяца каникул, - сказал Даня, - хорошо же, лето длинное.

Даня был прав. Два месяца каникул в детстве очень много, куда больше, чем сейчас. Это Данец усвоил хорошо, ведь он помнит слова, сказанные, когда мы шли через двор, в сторону рынка. Это случилось восемь лет назад, в 2016, и он ещё учился в началке. Сейчас на носу ЕГЭ, ему почти восемнадцать, и Даня уже на год старше нас с Катей, только-только познакомившихся.

Мы шли в сторону рынка на Антошке, желая вкусной привозной черешни, свиристели низко носящиеся стрижи, а я вспомнил тридцатое августа девяностого, точно зная – где тогда был: рядом с домом номер двадцать восемь по улице Сенной города Отрадного, заворожённо глядя на лениво плавающие разноцветные огоньки костра. Мы с пацанами кинули туда проволоку и её оплетка, смешиваясь с нагретым металлом жил, переливалась от сирени с примесью алых вспышек до яркой зелени.

Первое сентября надвигалось неумолимо, ещё одно лето детства ушло в никуда, мои товарищи решительно убирали в кладовки ковбойцев, индейцев и прочих викингов, взрослея из-за нашей разности возраста быстрее меня, ведь в двенадцать-тринадцать уже стыдно лепить с пластилина или рыть окопы в песке у соседского дома.

- Когда жара спадёт?.. - спросила Любовь Алексевна в воздух и промакнула платком лицо. В нашем офисе сломался кондей, за окном полыхало палящим солнцем и накатывало сущим египетским зноем. Настоящий жар пустынь мы узнали ровно через десять лет, а тогда, на экваторе нулевых, оно казалось чем-то запредельным, это адское лето.

Через пятилетку Самара плавилась в жаре ещё сильнее, мы с Катей работали в Ладье и пару раз в день ходили купаться, Волга-то плескалась внизу, кондиционеры не справлялись, а получить тепловой удар никому не хотелось.

- И когда оно закончится?!

Так спрашивали друг у друга, наверное, все. Торопили самое жаркое лето, торопили и…

И оно закончилось, как предыдущее и следующее, и ещё одно, и ещё.

Вот-вот сейчас, в начале апреля, в первую настоящую теплынь, зашёл в Магнит у работы. Зашёл за забытым за зиму бумажным полотенцем, чтобы оно лежало в рюкзаке, мало ли, вдруг жара.

И выходя, глядя на первые весёлые жёлтые одуванчики, начавшие свою оккупацию города этой весной, неожиданно понял – лето уже кончилось, просто с этим не свыкнешься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Весенний дождь

Майские короткие ливни бесконечно прекрасны. Юные, буйные, такие же, как кудрявая зелень всех оттенков с переливами. Порой слепые, порой грибные, порой холодные, иногда прямо посреди ярко-голубого неба, взявшись из ниоткуда.

Настоящий майский дождь всё же с громом, грохотом, раскидистыми острыми вилами молний втыкающихся везде и повсюду, перекатывающийся дробью подоконников, железных крыш и последних советских основательных остановок.

Воздух чистый, сырой, пахнущий молодым годом. Странно, кстати, начинать год со второго зимнего месяца, в морозы, снежища или даже распутицу, как карта ляжет. Зима сама смерть, после грустно-золотой и багряно-серой романтики осеннего увядания, зима впрямь кажется безукоризненно-безжалостной. А настоящий новый год - вот он, с набухшими почками, с травой-сорняком, прущей после таких дождей и отталкивающей от солнца, места и воды недавно высаженные каштаны.

Весной затяжных дождей не случается, небо, на весь день, ночь, ещё полночи закрытое тяжёлыми серыми тучами прерогатива лета. Неурожайного, промозглого, сырого, неуютного, голодного, холодного и хорошо запоминающегося лета. Весенние дожди легковесны, пусть порой и тянут за собой не только град, но и остатки не выпавшего снега.

Яростные, короткие и всегда разные, непохожие друг на друга и смахивающие ровно близнецы, весенние дожди с ливнями прекрасны. А у природы, как известно, нет плохой погоды, есть плохо одетые-обутые люди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Рыжая сильная женщина

В жизни после свадьбы случались несколько интересных отношений с женщинами. И любви в них, с обеих сторон, хватало. Они, женщины, были разными. Стройными и крепкими, высокими и не особо. Мелированными, шатенками... Брюнеток не оказалось. И все они были не свободными, да-да. В этой галерее почетное место занимает медно-рыжая молоденькая дама с мускулами. Сила ее мышц сравнима лишь с ее любовью.

Мы столкнулись лоб в лоб, нос к носу. Вышел подымить у подъезда и решил зайти за дом. И уткнулся в нее, едва не наступив на ногу. Она покрыла меня матом и всеми способами донесла мысли по поводу такого подонка, как любитель покурить поутру. Хорошо, не применила свои главные аргументы, явно чуть испугавшись скорости моего напора, едва не приведшей к печальным последствиям. Для меня, само собой.

Потом... потом была сказано много и все слова попали в точку, нашли цель, обворожили и отдали ее в мои руки. В прямом смысле, именно так. Какая дама устоит перед правдой о своей красоте, сказанной мужчиной, глядя в ее глаза и от всего сердца? Никакая, ведь женщины любят вранье лишь когда хотят его сами. Женщинам врать нельзя. А я считал ее красавицей, хотя таких красоток на моей жизни не было никогда.

Мало что так нравилось, как гладить ее. Скользить пальцами по гладким мускулам, спрятанным в настоящий бархат. Наслаждаться рыжим огнем, вспыхивающим между ними. И стараться не дать ей совсем уж сильно показать свою ответную любовь. Быть вылизанным от и до... это серьезно.

Надя смеялась и поражалась творившемуся. Потому как Лора относилась ко мне так, как должна была относиться вовсе даже к Саше. А еще моя рыжая любовь не любила Катерину Сергевну, причем, как и должно быть между женщинами, нелюбовь была взаимной. Порой даже чересчур.

Теперь даже думаю - какая же любовь к ним станет следующей и найдется ли наконец та, что покорит меня полностью и заставит забрать ее к себе? Как вот такая Лора, самая настоящая девчонка породы бордосский дог?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лето, шорты и толстые задницы

Обожаю соцсети, ведь в них столько интересно-познавательного. Люблю лето, начинающее заканчиваться не успев начаться, летом-то можно ходить в шортах. Если совместить соцсети, лето и женскую красоту, то получится что-то невообразимое и неудобоваримое.

Наше общество явно больно. Оно болеет чем-то заразным, навроде гриппа-испанки, скрещенного со словесным поносом, одновременно заниженно-завышенной самооценкой в терминальной стадии и отсутствием любимого дела. Как так? Да все просто: занимайся хотя бы половина любителей сетевых срачей чем-то любимым, у них тупо не хватило бы времени устраивать Ледовое побоище, Грюнвальд и Ватерлоо практически каждый день на пустом месте. И не стоит считать, что чья бы корова, автор блога, мычала, а твоя бы молчала. Фига, я тупо наблюдаю, читаю и пытаюсь понять. И хайпануть, чего уж.

Лето начинается еще весной, когда Рекомендации ВК подкинули, в один день, сразу несколько постов с рассуждениями о «во, сейчас лето начнется и всякие там толстухи начнут шорты носить, фу, буэ, бодипозитив достал, чертовы феминистки». Я даже ошалел от подобного, наблюдая раз за разом повторение одного и того же и, закрыв глаза, так и представлял себе ужасающие картины, где клоны Мелиссы Маккарти, нацепив джинсы, обрезанные по самые карманы, заполонили город. Не то, чтобы меня как-то напрягает полнота в женщинах, женщины всякие нужны, женщины всякие важны, нет, просто конкретно не люблю Мелиссу Маккарти.

За любые прошедшие за годы предлетние месяцы ситуация меняется только в именах, наблюдать за этой темой порой оказывается интересно, а Интернет, временами желтеющий аки газета «Жизнь», только подкидывает блоги про Эшли Грэм, моделей плюс-сайз, какие-то высказывания альфа-самцов по поводу пляжей с их обитательницами и все такое, когда-то включая жиробасин от почившей Лены Миро и ее борьбу с некрасивыми людьми. Слово «бодипозитив» выхватывалось из новостной ленты на автомате, но несло в себе лишь пустоту и самолюбование с очередным срачем. И вопрос оказался донельзя простым:

Какое вообще дело кому-то до чьей-то задницы? Почему ежедневно огромное количество людей спорят, доказывая и употребляя порой изысканнейший мат, о здоровье, спорте, калориях, каких-то незнакомых людях, чужих вещах и о том, как эти самые вещи на них сидят?

Не нужно быть Еленой Малышевой, вернее, совершенно не нужно быть ею, ведущей адскую пародию на передачи о здоровье, чтобы понять крайне простую вещь: да, лишний вес вреден. Он вреден как материально, так и морально. Имея лишние килограммы тяжело двигаться, сложно нагибаться, плохо дышать, а давление превращается в настоящую проблему. Куда большую, чем вопрос – что надеть, чтобы стало комфортно?

Лет пять назад в Дзене какой-то очередной альфа, вероятно с богическим торсом Джейсона Стетхема, изложил свою точку зрения на пляжи в Сибири. И разместил фото со своего телефона, подписав одно: почти как в мультфильме. На фото была молодая женщина с ребенком и складкой кожи, оставшейся после родов. Да, я видел «Ну, погоди» и помню загорающую свинку. Видать, неведомого сибирского Аполлона задело за его эстетические струны так, что он не удержался, тайком сняв эту мадам и выложив на всеобщее обозрение.

Вопрос: на кой ляд, гражданин? Кем нужно чувствовать себя, чтобы оценивать других людей? Идеален ли ты сам, господин хороший? Ответа он не предоставил, хотя явно напрашивалось изображение его самого, застывшего в позе Шварца при триумфе на «Мистер Олимпия».

В дремучем две тысячи пятом я отправился в книжный. И на остановке заметил весьма примечательную особу. Ну, помните же - короткие капри, топы, проколотые пупки и однотонный, в цвет одежды, лак, две тысячи пятый? На дворе стояло лето, самая середина, мадам, закопченная солнцем до темного шоколада, стояла гордо и гренадерски демонстрируя пятый, не меньше, блестящий от загара размер. А еще она обладала проколотым пупком. Но догадался об этом по цепочке, видневшейся между двух складок. И, вот дела, только это и показалось странноватым во всем ее облике, имевшем сколько-то там лишних килограмм.

Думается, что в нашей стране, где каждый суслик агроном, всегда найдутся самые-самые, знающие лучших других обо всем и, видно по этой причине, ставящие себя выше остальных. А вот как по мне, так что-то у них не так. Потому что личность занятая никогда не станет огульно осуждать всех, имеющих складки на боках и предпочитающих при этом носить шорты. Личность занятая будет заниматься чем-то нужным и важным. А вот пустозвоны, имеющие в загашниках только ущербную самооценку, всегда будут самоутверждаться за счет чьих-то больных точек.

Я не фига не за бодипозитив, у меня гипертония и футболку, подаренную сыном много лет назад, не ношу летом по простой причине – она меня обтягивает, как оболочка сосиску. Но читая типа умные мысли людей, считающих, что они всяко вышеумнеелучше других только из-за отсутствия лишнего веса, понимаешь простую вещь: вы больны, дамы и господа, и больны вы душевно, к сожалению.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дачный спецназ

Дачный спецназ берëт электрички штурмом. Помидорные петлицы, кресс-салат кокард, тачанки рассады скрипят как станковые пулемёты системы Максима. Хаки перцев с огурцами сменяются камуфляжем рукколы с базиликом, чаще всего он нормально-фиолетов, но тут и там светлеют вкрапления лимонного.

В этом году на помощь садовой пехоте пришла вся мощь Китая - повсюду мелькают большие триммеры для травы, оттесняя лапотно-каноничные косы с серпами. Укором живой истории, окружëнные рюкзаками маркетплейсов и Спортмастера, сереют вещмешки. Они-то, настоящие русские сидоры, знают правду, известную им, тьме веков и царю Соломону - всë проходит, это пройдëт, а сидоры останутся, брезентовые дети сумрачного гения советского ВПК.

Плодово-ягодные редуты окружают город и мотыжная гвардия, скучая по подпитке земли-матушки, рвëтся в бой. Ветераны битв с колорадскими жуками и герои ручного опрыскивания неодобрительно косятся на шампуры, такие редкие в электронах. Шашлыки с купатами под ркацители, хванчкару, кьянти и крымский портвейн для "Служебного романа" или автовладельцев.

Гренадеры грабель с лопатами терпеливо уважают лишь рыбаков, те отмороженные по колено круглогодичной ловлей и носители кепочно-ветровочного мерча откровенно побаиваются рыбаков, ровно воины-масаи своих шаманов.

За окнами бушует одуряюще пахнущая самой жизнью апрельская зелень. Весна добила холод этой неделей, весна дарит дачному спецназу немного здоровья с улыбками. А забитые электрички? Ну, дело не в дачниках, дело в капитализме, всего навсего. Двадцать лет назад электроны ещё ходили каждый час, составы имели восемь вагонов и на них хватало даже ментов транспортного отдела. Да-да, точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Задорный задок

Женщины обижаются на многое. Даже на «женщину» вместо девушки, даже если девушке около сорока, у неё трое детей, парочка закончившихся браков и выбор из двух кавалеров на ближайшую пятилет… в общем – на ближайшую. Чего уж говорить о девичьей анатомии?

Годков сколько-то назад молодёжь почти поголовно именовала своих красоток малышками и, конечно, у малышек имелись попки. Попка и девушка – ровно фарш и тесто, Пат и Паташон, папироса и ганжа, Болек с Лёликом и ещё пять тыщ взаимосвязанных определений. Назови женщину женщиной и заяви, мол, у неё прекрасный задок – анафема свинокозлу и никак иначе. Только девушка, только попка, только хардкор, все дела.

Метрополитен полнится одними и теми же личностями, ежедневно следующими собственным «маршрутпостроен», знакомыми до желания поздороваться или неприятными даже молча. Метрополитен полнится людьми, узнаваемыми на улицах по походке, повороту голову, взмахам рук, причёскам и прочим мелочам. По звукам узнавать не выйдет, от города, метро и людей отгораживают децибелы звука и сколько-то гигабайтов металла, старого как говно мамонта. Так даже лучше, не слышишь много ненужного, а незнакомцы с незнакомками сохраняют немного тайны.

От запахов не спрятаться, но это нормально. Все мы люди, в конце-то концов.

Кого-то узнаёшь по силуэту.

Если каждое утро тебя задевает рюкзаком ровесник сына, явно не понимающий всю полезность снятия с плеч собственной торбы, то главное – не дать леща, бо полиция, камеры, все дела.

Если каждый вечер видишь шкиперскую бородку и крупный нос в профиль, то радуешься старому рыжему знакомому, видя его последние лет пятнадцать.

Если ежедневно наблюдаешь девичьи нижние полушария, туго обтянутые джинсами, то самое главное тут соблюдать приличия, вот и всё. Ты, так-то, женат на умнице-красавице и вообще. Хотя, конечно, если вдруг перестаёт интересовать красивая женская пятая точка, то дело, наверное, в тестостероне, не иначе, и тут кабы не к врачу.

Иногда случаются прямо-таки ржака с лёгким конфузом. Совсем как недавно в большом «Магните» у работы. Пошёл купить яблок, взял, пошёл к весам и вдруг понял – знакомый, понимаешь, задок. Именно задок, не задница, не жопка, не ягодицы, не круп или, не приведи Ктулху, попка. Эдакий круглый, нагло-выпуклый, чуть, совсем слегка, полновато-приятный задорный задок.

А, да, точно, утро, метро, одна и та же станция, только ты направо, а она налево. Какой молодчина, узнал по особенностям анатомии, доктор, я ж не извращенец, верно?!

Вот такие, знаете ли, узнавания случаются в обычной жизни.

А вот какого цвета там глаза?

Да кто знает, трщ майор…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Идти

Движение = жизнь. Это даже не метафора, а самая настоящая правда.

Мы мыслим и существуем, но существовать и жить есть ни одно и то же. Гений Стивена Хокинга тому доказательство. Так что...

Кеды, кроссовки, ботинки и даже сапоги. Даже эмпирически, или как там правильно, не посчитаешь пройденных километров. Они просто проходятся, по одному и тому же, либо новому маршруту. Всегда любил гулять, с возрастом порой желая пройтись в одиночку и слушая музыку. Но в компании оно не менее интересно, лишь бы компания была своя.

Наша баскетбольная команда исходила пешком все города с городками, где мы играли. Наша дурноголовая компания одиннадцатиклассников истоптала крохотный Отрадный и его окрестности. Наш учебный взвод избродил станицу Ахтырская и городок Лабинск, сопки вокруг КМБ и даже добирался в Новоросс, метя его следами кирзачей. Наша семья оставила свои отпечатки везде, куда пока смогла добраться, включая солнечно-майский прекрасный Киев 2012. И она же, со всеми приезжими гостями вдоль и поперек прошаталась по старой Самаре, стараясь показать всю ее скромно-купеческую красоту конца 19 - начала 20-го.

Нет плохой погоды, есть плохо обутые и одетые люди. Горячего чаю или кофе можно хлебнуть где угодно без всякого термоса, а замерзнуть весьма сложно, если двигаться и двигаться быстро. Лишь бы льда под снегом было поменьше, а коммунальщиков на расчистке/посыпке - побольше.

И совершенно не стоит выбирать прогулку в "хотя бы какие-то интересные места". Главное - просто ходить своими ногами и радоваться, что вы это можете. В отличие от некоторых других.

Всем доброго утра, а я надел наушники и пошел гулять. Движение... Ну, вы в курсе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Три слона, Аврора, Огоньки

Мне сорок четыре, я бородат и много лет пользуюсь зонтами, включая «Три слона». У мамы эта японская марка пользуется заслуженной любовью, мамин синий, в охряные цветы, зонт с белой ручкой жил у неё долго-долго. Сломалась кнопка, на дворе девяностые и нет запчастей? Не беда, мама открывала его ключом, сама не замечая, как привыкла.

Новый зонт «Три слона» подарил ей совсем-совсем взрослым и не слежу за его судьбой. Типа молодец, бла-бла-бла и всё такое. Но речь о дождях, лете и прогулках.

Когда строишь день по расписанию, самое главное тут ему следовать. Расписание помогает планировать время и ленивым обалдуям вроде меня прямо доктор прописал. Особенно, если настоящие доктора прописали много разного и прогулки в том числе.

Мой рабочий день довольно простой, следуя пути самурая на нём давным-давно умудрился выстроить работу под себя и всё идёт своим чередом. Постоянный прирост, постоянные поступления, постоянное отличное постоянство, чьему пониманию послужили двадцать лет жизни и немало ошибок.

Мой рабочий день довольно простой и в нём имеется место обеденной прогулке. При сахарном диабете второго типа движение важно не менее, чем при кардиозаболеваниях. Главное тут правильно его распределять, а то один день пусто, второй густо, третий как выйдет, а необходимо постоянство.

Средний темп человеческой ходьбы равняется пяти километрам в час. Если ходишь постоянно, если суставы, спины и мускулы позволяют - через месяц средняя скорость меняется, шагомер и Яндекс-карта с линейкой особо не важны, а расстояние спокойно замеряешь минутной стрелкой часов. Пять минут – полтыщи метров, десять – километр, за час пройдёшь от пяти с половиной до шести с небольшим. Куда и зачем? Неважно.

На самом деле совершенно не важно, куда идти, намного вернее понимать – для чего. И любить ходить, любить просто двигаться, наслаждаться шагами и, желательно, иметь хорошую удобную обувь.

Несомненно, всем по-разному, но лично мне интереснее гулять в наушниках, слушая не аудиокниги, не уроки французского, а музыку.

Мне сорок четыре, я бородат, тяжёлый металл появился в жизни ещё в девяносто пятом, а шведы «Ин Флеймс» стали любимыми десяток лет назад. И если поначалу мне заходили только старые альбомы из девяностых, то сейчас неожиданно здорово идут и остальные. Они не запоминаются как настоящее гётеборгское звучание, но под них ритмично и приятно идётся по Авроре, по Мориса-Тореза, по Гагарина и вообще по округе. Неважно направление, у самурая нет цели, у самурая есть путь, пусть в конце моего пути цель имеется в любом случае, да и самурай из меня - как из козьей жопы труба.

Сегодня лило сверху, сбоку, косо и прямо, волнуясь под ветром и временами перпендикулярно успевшему остыть асфальту. Старенькие «Три слона», как-то сломавшийся из-за почти настоящей бури посреди осенней старой Самары, держался и не дал промокнуть. «I, Mask» отлично ложился на темновато-серую улицу, трёх промокших и упрямо дымящих медсестёр кардиоцентра, хозяйку цветов и большого куска полиэтилена у его же забора и парня с девчонкой, прятавшихся чуть дальше под деревом и…

И пускающих мыльные пузыри посреди дождливого самарского дня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Длиннота-милота

Городское утро бывших советских служащих и ныне действующих офисных сотрудников одинаково почти для всех. Закостеневшее вечернее "посидеть-потупить" в Сети или перед теликом, разлепить глаза по будильнику, потом ванная, да не допитая чашка чая с полуфабрикатным и относительно полезно-правильным завтраком. Холодные рассветные машины или тряска общественного. Если повезет, трястись придется в метро. Почему повезет? Потому что без пробок.

Она садилась в полуспящий вагон на Спортивной, или на Советской, или даже раньше. Всегда стоя, в аккуратных светлых перчатках, если холодно. Все в ней светилось аккуратностью и светлыми оттенками. Порой накатывало и вставал рядом. Чтобы ощутить себя подростком рядом со старшеклассницей. Когда твой нос упирается в женское плечо, это бодрит. Самооценку не меняет, но несомненно бодрит. Стараешься хотя бы держать осанку и не сутулиться.

Длиннота-милота носила линзы и близоруко щурилась на здоровающихся с ней заходящих в вагон. Трудилась ли на каком-то большом заводе? Наверняка. Так много знакомых людей встречаются только в таких местах. А с ней здоровались даже натуральные работяги. И выходила вместе с вагоном в Юнгородке, у Прогресса с Авиагрегатом.

Унылый и царевна-лягушка к ее появлению всегда сидели. Унылый уныло дрожал не спящими глазами, а его соседка всегда счастливо улыбалась. За руку держала его с такой силой, что иногда, натурально, белели костяшки короткопалой пухленькой ладони. И улыбалась. Некрасивая женщина за сорок натягивала улыбкой кожу, навсегда помеченную в юности угрями, сжимала своими пальцами его сухую жилистую руку и улыбалась. Тоже с закрытыми глазами. Всю гребаную утреннюю дорогу в метро.

Унылый, уныло дожив с мамой до выпуска из универа или техникума, уныло перешел под другое крыло, уныло дожив почти до тридцати. Вспыхивающая из-за него злость иногда заставляет обманываться, да. Мог обманываться, думать про двух, вроде бы близких людей, всякую хрень. Если бы унылые глаза не втыкались в длинноту-милоту через раз и не вспыхивали воспоминаниями про одухотворенные фильмы только для взрослых, двадцать один плюс, которые. Знала ли царевна-лягушка? А то. Потому и белели костяшки, наверное.

Счастье для двоих штука сложная.

Длиннота-милота срать бабочками хотела на унылого. Скорее всего из-за близорукости. Возможно, потому же не видела горящих жизнью глаз парняги чуть младше, всегда стоящего в дальнем углу. Наверняка он садился в вагон или случайно или точно зная место и время его остановки на своей станции. Да и какая разница? А уж познакомились они, либо нет, не знаю. Я ушел с Товарной раньше такой возможности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Длинная улица

Улицы жутко разные. Невский, к примеру. Кто не знает Невский? Все знают. Кому-то Невский это как магнит, тянущий и манящий к себе. Да-да, так оно и есть, Невский лицо Питера, а Питер, сами понимаете, стоит того... Ну, чего-то того, такого, понятного не всем. Ведь сырой туманный Питер романтичен, высокодуховен и просто богемен. А уж Невский...

Мне куда ближе Тверская, скажу честно. Не, на Невском достаточно яркого и интересного, а его Казанский просто прекрасен, и лучше Казанского для меня нет. Но Тверская, как и Маросейка, Пречистенка, Крымский вал, мне ближе и роднее.

Только все это парадное, красивое, туристическое. А многие знают улицу Героев Хасана в Перми, Индустриальное шоссе в Уфе, нашу Товарную? Кто живет-то - точно знает. А ведь именно они, эти убитые странные и длинные улицы, кормят, одевают и обувают. Но то ладно.

У меня есть не особо длинная улица Победы. По ней, почти до конца и до дома, семь километров. Семь тысяч метров по асфальту, лужам, грязи, льду или снегу. От поздней осени и до первых сухих весенних дней. Шлеп-шлеп мимо луж, осторожно, не падаем, извините, не курю в вашу сторону, нет, спасибо, мне не нужны комнатные двери.

Семь не самых длинных километров Победы это еще и Безымянка. Темная и страшная Безымянка девяностых, с ее "опа, есть курить? а денег? а если найдем?", с драками на проезжей части, с газовым баллончиком в глаза, лихо и с огоньком.

Живая и дышащая окнами "сталинок", неровная, с кусками проседающего асфальта или недавней плиткой у сквера, с красными знаками метро, с пекарнями через каждые триста метров, с алыми буквами секс-щопов, распускающихся, как грибы или цветы в дождь, с еще живыми страшными нарко-проститутками, под ночь выползающими на нее.

И самые обычные ее жители, еще до сих пор глазеющие на пирсинг на лице, или разноцветные волосы, или даже бороды. Ага, улица Победы она такая, почти пахнущая остатками консерватизма.

Хотите узнать чужой город? Пройдите не по парадным улицам. Да-да, именно так.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эти чёртовы пальцы

«- А что плохого с пальцами на ногах?

- Самая отвратительная часть человеческого тела!»

(с) Р. Даль

« - И не говорите, мужчины, что вы не мечтали оказаться на месте Тарантино, слизывающего текилу с Сантаники Хайек. И не врите об этом своим женщинам. Просто завидуйте»

(с) М. А. Эринн, Ph. D.

На нашем перекрестке, давненько так, вывесили как-то баннер. Реклама теплых полов. Плитка, разрез самого устройства, мужские и женские ноги. Угу, даже стыдно за то, что мужик. Чуточку. Не всерьез. Но вы б видели...

Обезьяна и человек.

Сатир и дриада.

Кинг-Конг и Венера.

Гимли и Галадриэль.

До черта сравнений, суть в другом, все всё поняли.

А, да, порой сравнения проникают в жизнь сами по себе. Вот-вот, руку протяни, и вы чуть ли не Лео с Кейт на носу "Титаника", а сегодня... А может и по-другому. Все знают. И настроение из-за сущей ерунды – трах-бах, покатилось колбаской по Малой Спасской. Вниз. Делов-то, на самом деле?

Колготки порвались. Порвались. Колготки, блин. Да с каждой случается.

Палец торчит. Обычный палец, знакомый. Замерзший, сразу видно. Беда, осень на дворе, холодно. Вся замерзшая же, от пяток и до носа. Но... Женщины такие женщины, пусть себе ворчат.

А ведь замерзла. Хм... вся. Полностью. Проведи рукой по бедру, внутри, холодное... гладкое, холодное, еще не теплое. И все равно нежное. Хм...

Думаете, стриптиз это так заводит, так бодрит, так? Верно. Другое дело, как раздевается своя женщина. Поддельная красота тут и рядом не топталась. Даже если колготки порвались, да даже если именно колготки, а не чулки.

Чертовы порвавшиеся в одну сторону, остальное - в другую. М-м-м, черт, никогда не привыкнешь к вдруг появившейся и слепящей женской красоте. Каждый раз как первый. Что ты не видел, мужик? Вот ведь...

Самое главное - это же, получается, подкинуть, почти как кость собаке, и не закончить. Любая это знает, играют, как им хочется, по собственным правилам. Вот только ты вдруг задышал чаще, и... раз, все пропало. Не волшебно испарилось, а вполне себе уверенно ушло в теплый долгожданный душ. Точно, так и есть.

Думаете, все, метаморфозы порванного капрона закончились? Дверь-то прикрыта, не щелкнула, закрываясь.

Секрет простого визуального счастья очень прост. Вода и мыльная пена. Все вместе и на женщине. Не смущающейся, знающей себе цену и спокойно дающей любоваться на нее.

Молочно-белая, смуглая, темно-шоколадная, с еще заметными после-отпускными границами белого и загорелого, с родинками или веснушками, любая женщина создана для воды. Стекающей по плечам и мокрым волосам, падающим между лопатками. Подставляющая лицо бьющим струйкам, лежащая, полузакрыв глаза в успокаивающем ее тепле или сидящая на коленях, решив сперва умыться под краном.

Вода журчит, разбивается об уже согревшееся, мягкое и притягательное. Бежит себе вниз, разбегаясь вокруг волнующего и чуть покачивающегося, темнеющего или розовеющего кончиками. Течет еще тоньше себе, дальше и дальше, обегая круглый или вытянутый, выпуклый или совсем уж вычурный пупок. Рассыпается каплями, тянущимися дальше. Еще дальше...

Живая женщина не Барби с ее гладким пластиком. Молодняк, воспитанный на Порнохабе и его красотках, пусть себе мучает своих как хочет. Взрослые ценят красоту иначе, и дело не в ностальгии по восьмидесятым. Мы тогда "Ну, погоди!" смотрели, не в том дело. Женщина прекрасна, если желанна, и точка. А если она тебе не особо нужна, так и до Джоли после полной лазерной эпиляции докопаешься.

Вода дотянется куда захочет, огибая и касаясь самого женственного и неспешно скользя дальше. Замрите, не мешайте, любуйтесь, смотрите и наслаждайтесь. Это ваш личный "Подглядывающий" старины Брасса, не рвите пленку на самом интересном. Не мешайте ей дразнить.

Модно-спортивные, природно-стройные, мягко-полные, сейчас они все одинаково красивы. Чуть выгнутая спина блестит остывающими каплями, сбегающими вниз, ласкающими пропадающим теплом живые гитарные изгибы, замирают на пальцах, появляющихся между бедрами, раздвигающих собственную женственность, направлющих воду на нее...

Выдохните, мужчины, волшебство еще не закончено. Терпите, будьте мужиками.

Каждая королева, выходя из воды. Аккуратно ступая на пол, чуть замирая, не глядя на тебя, блестящая капельками. Поворачивающаяся спиной, царственно кивая на полотенце, теплая и твоя личная кошка, почти неуловимо выгибающая спину.

Помочь вытереться? Конечно. Что это упирается?

Эй, вы все взрослые люди, валите уже отсюда!

Да-да, не шучу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Жалюзи

Жалюзи на окнах часто делают жизнь лучше. Никому и ничего не видно.

Яркие, тусклые, цветные и безликие. Окна домов как экраны кинотеатров.

Чёрный-чёрный ночной город спит неровно, дышит чистым детским сном, сотнями тысяч сигарет и редкими сандаловыми палочками. Янтарь и бирюза окон мигают, переливаются, дрожат обыденностью напополам с неродившимся чудом. Редкие и жутко вульгарные окна, переливающиеся рубиновыми бликами, пульсируют жизнью, колотящейся двумя, хотя порой и больше, сердцами за ними. Прячущиеся разговоры, крики, ругань, ласка, стоны и бормотание телевизоров бьются о стекла и остаются за ними. Неосязаемые запахи изредка выползают наружу, растекаются горьким сизым дымом, подходящим кофе, рокочущей стиралкой, золотистой почти готовой рыбой, вылитой в раковину водкой, женскими слезами, засорившейся канализацией, бедностью, показным достатком и счастливыми разрывами оргазмов.

Люди разные, как занавески на кухнях.

Сине-бархатные, ежеутренне перед зеркалом с тушью, кисточками, помадой

Растянуто-синие, с обязательной бутылочкой пивка, Винстоном, шлепком по сочной заднице.

Остро-алые, туда-сюда перед зеркалом в рост, алое и черное, черное и бежевое, белое на смуглом.

Скрипуче-коричневые, каждый вечер подтянуть снова провисшую дверку, пнуть кошку, сесть в кресло.

Блестяще-белые, сверкающие плиткой над столом с вяло парящей отварной грудкой, идеально-одинокие.

Под утро окна засыпают, устав бликовать и прятать непрячущихся своих людей. Черные прямоугольники смотрят из светлых больших прямоугольников. Два тихих часа, с трех до пяти, окна могут быть просто спать.

Жалюзи решают много, прячут больше. Но это просто жалюзи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сиренево-одуванчиковая военная весна

Чаще всего одуванчики появляются у нас немного позже майских и пропадают очень быстро. Вот-вот повсюду аккуратно пушисто-золотые полянки, и – раз… Только ветер несёт невесомые парашютики семян, весна кончилась, мальчики и девочки, впереди лето. Апрель с маем в этом году другие, одуванчики не сдавались… пятую неделю, желтея тут-там, а орды одуванчиковой десантуры штурмовали газоны, закладывая фундамент будущих побед.

Но тут выпал снег. И…

И одуванчики сдались самую малость, но всё же вытянули доказав явственнее явственного, что после нуклеарного ада последней войны выживут крысы, тараканы, вороны и они, одуванчики, да-да.

Эта весна странновато пахнет, всё вроде как обычно, но «вроде» не «как всегда». Порой в воздухе звенят невидимые натянутые струны-тросы, тронешь – отрежет палец, заденешь – прощай, скальп. На самом деле они полосуют нервы, кромсая спокойствие и заставляя переживать даже во сне.

Эта весна пахнет невидимой в стране войной, войной, полыхающей на востоке, потихоньку цепляющей всех, одного за другой, третью за пятым. Совершенно непонятно как сложится дальше, но снова ясно только одно: опять не война. С нами такое случилось, пусть и в обратном порядке: была война, стала КТО. Ну, ляд бы с ним, на самом деле, нет ни в том ни в другом ничего хорошего.

Эта весна хорошо расставила приоритеты, яснее ясного доказав – плевать нам на многое, от Евровидения до чемпионата мира по хоккею, от отсутствия, не знаю, ирландского крепкого «Джеймисон» и до штанов недавно крайне важных брендов. Лишь бы хватало пацанам и девчонкам всего нужного на фронте, а у нас не имелось очередей. Вроде так и есть, хотя, конечно, как иначе – не война же.

Эта весна не только золотисто-жёлтая, эта весна вся в россыпи сирени, от белой до розовой, от голубой до почти пурпурной. Сирень повсюду, скромно-незаметная и даже немного блёкло-застенчивая в городе и полновластная хозяйка за окружной дорогой. Дачные массивы под ветерком переливаются всеми оттенками фиолетового, густо смешанного с кипельно-белым, дачи, сёла, пригороды и станционные участки пахнут сладкой сиреневой радостью тепла, весны и зелени, густо набухающей повсюду.

Одиннадцать лет назад в Киево-Печерской лавре сиреневый сад быстро выгнал из моего носа остатки подхваченной шмыгающей заразы. Ароматические масла невысокого кустарника победили гадость, не сдавшуюся перед антивирусной ерундовиной из печени утки. Вряд ли сейчас кто-то из наших принюхивается к кустарной сладости, нашим сейчас режет нос порох, выхлопы движков, сырая прель свежевывернутой земли, и тяжёлая гниль «подснежников».

Но, глядя на снова и снова золотящиеся одуванчики и сиреневые ветки, качаемые мягким тёплым маем хочется верить в следующую весну, встреченную с нашими, готовящимися к демобилизации, с нашими, победившими и едущими домой. Посмотрим.

А пока – весна-то уже закончилась, девчонки и пацаны, вовсю лето. И это здорово.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Комиссар Рекс

Хорошие мальчики на поводках часто похожи. Лабрадоры, ретриверы, очень редко ирландские сеттеры. Там даже девочек ласкают этим хорошим-мальчиком, так получается.

Всяких суровых немцев, от инфернальных доберов с ротвейлерами и до строгости высшего градуса миттелей так не назовёшь, орднунг ист орднунг у них в крови, просто так даже не посмотришь, дабы не заподозрили, а шерстяная суровость колет на расстоянии. Но…

Ещё оставшиеся с нами последыши настоящих немцев, рыже-чёрных кудлатых умнейших овчарок рабочей линии, другие. Они строги, но без перегиба, суровы, но без латентно-скрытой агрессии, а карие глаза смотрят также задорно, хороший мальчик Бейли из «Собачьей жизни». За то их любили в кино, за это заводили в панельках с человейниками.

Комиссар Рекс уже немолод, но ещё и не стар. Его не качает из стороны в сторону в сторону на прогулке, он не смахивает на сардельку на ножках, он не брехает просто так, ровно древний боевой конь, заслышав трубы бьёт копытом и старчески-истошно ржёт.

Комиссар Рекс начал седеть мордой, но пока ещё чернота маски даже не соль с перцем, так, лёгкое мелирование. Ему ещё пристёгивают поводок, но это как дань уважения. Комиссар Рекс вряд ли станет кидаться на кого вокруг, а уж за уличными Барсиками на люках точно не побежит.

Комиссара Рекса уважают и любят. Это хорошо заметно.

С ним гуляет девчоночка, и как-то сразу ясно – Комиссар Рекс всю свою жизнь провёл рядом с недавней школьницей. Ну, может ещё одиннадцатиклассницей. Наверное, его даже взяли ей щенком, и вдвоём им прошлось немало километров. И сейчас, когда Комиссар Рекс стал чуть медленнее, километры всё также проходятся вместе. Только не так быстро. И с уважением с любовью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Приехал йог, сын Крепыша, а всякая дама может иметь…

- Подготовьте себя к лету вместе с Залупа-фитнесс и клубной картой на троих, отпуск в новом купальнике не за горами, мы сделаем вас лучше уже сегодня, в середине мая!

У Остапа Ибрагима Берты-Марии Бендербея, в волшебном саквояже «Золотого телёнка», пряталась готовая афиша, требующая висеть в рамке брифинг-залов каждой Залупыфитнесс:

- Приехал Жрец (Знаменитый бомбейский брамин-йог), сын Крепыша, любимец Рабиндраната Тагора - ИОКАНААН МАРУСИДЗЕ (Заслуженный артист союзных республик)!!! Номера по опыту Шерлока Холмса! Индийский факир! Курочка-невидимка! Свечи с Атлантиды! Адская палатка! Пророк Самуил отвечает на вопросы! Материализация духов и раздача слонов!

Вот йогожрец и раздача слонов были останутся популярны всегда, везде и ваще. Сто лет назад, отставив в сторону сомнения, дамы приобретали пилюлька для увеличения Да не продолжительности жизни или там коитуса с любовным интересом, а за-ради груди. Да-да, силикон ещё не вздыбливал вырезы, губы не делали как у карпа, а вышедшие из моды турнюры заставляли некоторых дам вздыхать из-за отсутствия задорно, и совершенно не анатомично, торчащей пятой точки.

- Всякая дама может иметь высокий, крепкий, упругий бюст…

Чем-то отличается от рекламы залупа-фитнесс в середине мае за-ради похудания к турецкому/египетскому/тайскому берегу надвигающегося лета? Да фига, те же яйца, вид сбоку, но лох не мамонт, лох не вымер, руби бабло, оно победит зло.

Хочешь не втягивать живот, как придёт время снять оверсайз демисезона? Жри меньше.

Желаешь прищуренно-интересующихся и чутка страстных взглядов вслед? Двигайся.

Мечтаешь о фотосессиях полуголого вида с минимум фотошопа? Зарядку никто не отменял.

В общем, идти в зал в мае ради июля есть самообман и чья-то жадность в расчёте на наше желание чуда, раздачи слонов и волшебника в голубом вертолёте. И всё.

В зал, на стадион, к плавательной дорожке и за педали велосипеда надо в июле. Прошлого года, и позапрошлого, и вообще. А лето? А лето просто чудесно, красота в глазах смотрящего, оценки со стороны важно-нужны, но важнее здравый смысл и просто здоровье.

Поворчали? Давайте строить капитализм, сам-то ведь не справится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Заводское

Заводское, так его растак, длинное. Шоссе, начинающееся от Южного моста, ведущего на Кряж, Стошку и к казахской границе с Большой Черниговкой, не говоря о Рощинском с миротворцами и Нефтегорске, тянется к юго-востоку. Идет вдоль всей железки, важно бегущей на Урал и в Сибирь. Там, в конце Заводского, высятся громады цехов РКЦ «Прогресс», где до сих пор, выжив в перестройку, девяностые и начало нулевых, собирают «Союзы».

Заводское было самим собой много лет, испрещенное предприятиями, малыми, большими, средними и, вот ведь, даже секретными. Сколько их умерло, не сумев справиться с рыночной экономикой, сколько превратилось в базы и склады с гипсокартонными офисами? Чересчур много, к сожалению.

Заводское не делалось для людей и никогда не желало таким стать. Пыльное, грязное, снежное и нечищенное, шоссе каждый день издевается над машинами, пытающимися не убиться на нем. Серая неровная лента асфальта изгибается как ей хочется, наплевав логику, СнИПы и постоянные точечные ремонты. Оно пустует ночью, но не один владелец скоростного корыта или прокаченного ТАЗа ни за что не устроит на нем гонку, даже если на бабло. На лечение бибики потратишь больше выигрыша.

Заводское шоссе прекрасно в своих зигзагах и раскиданных как на душу придется адресах. В фурах, стоящих чаще всего не по обочинам, а прямо на проезжей, превращающих две полосы в, от силы, полторы. И если кусок Заводского от Двадцать второго до Земеца еще цивилизован, вплоть до трамваев, то вот в сторону Южного…

Пытаться найти здание номер … бис, не зная всех его хитростей, не имея карты или навигатора, полагаясь на логику и нормальное расположение зданий равносильно моральному самоубийству. О, смотрите, вот номер семнадцать! Значит восемнадцатый через дорогу, да! Фак йеа… тут восьмой, ну… проедем, пройдем еще немного… фак… тут восемь бэ, а там восемь дробь семьдесят пять. Здравствуйте, не подскажете… а-а-а… кто знает таджикский… вы узбек, блин, извините… Ладно, пошли дальше.

Поймать машину? Да бросьте, не выйдет, тут каждый жутко занят и спешит добраться до склада, взяв накладную из офиса и проезжая еще полтора километра вон туда и прямо в поворот. Почему нельзя снять склад прямо на базе, где офис? Хрен знает, может, тупо неинтересно и скучно?

Решили дальше пешком, экономите? Прекрасно. Какой, говорите, номер? Восемнадцать? А начали от моста с Двадцать второго Партсъезда, где восьмой номер был… Отлично. Покрутите головой по сторонам и потом померяйте на Яндекс-картах, сколько пройдете пешком в поисках страшно таинственного восемнадцатого номера, на своих двоих от рынка «Норд» и до… и до «Маяка» с «Мягкой кровлей», уютно прячущихся в тени самого Южного моста. О, вот и он, восемнадцатый, у-вау… Смотрите, дошли!

Катарсис, чего уж.

Но…

Заводское, корявая грязная окраина, бьется настоящей артерией города. Заводское, с его старыми корпусами и новенькими, частенько слепленными из говна с палками, базами со складами, дает городу жизнь. Тут все еще пыхтят остатки производств, катая металлопрокат и сэндвич-панели, выпекая прямоугольники силиката и красного кирпича, брызгается крошкой неудачной выгрузки еще горячее стекло, сладко пахнет сахаром, ненастоящей ванилью и двусменным женским потом кондитерка «Палыча».

Заводское, утыкаясь в Земеца, гудит двигателями самолетов на испытаниях, рвущих воздух с аэродрома авиационного завода, пылит бесконечными гусеницами разнокалиберных грузовиков, выстраивающихся в очередь на гипсовом и кислородном заводах, пробирающихся на огромные склады аппендикса Береговой, шелестит километрами зелени режимного «Авиакора», баюкающего в себя остатки СССР, грохочет стальными грузовыми вагонами, катящимися по своей отдельной ветке еще дальше, к крайним производствам у Самарки, гудит муравейником бывшего ЦСКБ, все делающего и делающего наши ракеты, рвущиеся в космос.

Заводское, устало вздыхая дряхлыми тротуарами, воспитывает уже какое поколение детишек, живущих в нескольких кварталах коричневых девятиэтажек и кирпичных ленинградок Юнгородка. Звенит тележками голубых вагонов на самой первой станции метро, выкатывающимися тут наружу. Звонко откликается вслед ударам мяча на вновь поднимающемся стадионе бывшей ДЮСШОР, качается тополями у красных бывших общаг, тополями, высаженными пленными немцами.

Заводское, такое простое и не красивое, живет настоящей жизнью, пахнущей рабочими руками, лентами производств, сваркой самолетных туш и космических сигар, злыми и цепкими, как репьи, сильными подростками, не спускающими пустых слов и следящих за каждым лишним.

Рабочие окраины, совсем не парадные и такие не туристические, хранят в себе настоящее, то самое, чем Самара может гордиться до сих пор. И даже боевые офисные бурундуки, гнездящиеся по клетушкам офисов вдоль всего Заводского, знают, что продают и считают ни хрена не воздух. А он сам, особенно весной, в майские дожди, прокатывающиеся через кварталы вдоль петляющей узко-старой дороги, пахнет тополиной свежестью. И самой жизнью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бензак вместо крови

Утро начинается не с кофе. Да, мы все это знаем.

Бело-грязный "фред", разбрызгивая свежую грязь, весело протрюхал поскрипывающей пустой шаландой. У него впереди погрузка, обед и много-много километров к Уралу, в бескрайнюю пустоту казахских степей, в уже холодные просторы Сибири или даже дальше, в тайгу и кедры.

Они настоящие хозяева дорог, их никто не любит, но без них никуда. Утро начинается не с кофе, именно так. Рулон "Зевы плюс" с ее магически растворяемой втулкой появился у вас, в магазине, на складах не сам по себе. Его кто-то привёз. Кто-то, остограммившийся в придорожном, курящий одну за одной, слушающий шансон и "Голубых беретов", тискающий по кабинам "плечевых" на стоянках, сливающий дизель и любящий борщ с пельменями. Мало кто их любит, а они честенько не любят в ответ.

Но даже стоя на М-5 в очереди за перегруженным арбузами дагестанцем, на его усиленной камазовской сцепке, никогда не стану ворчать и ругаться. Никогда.

Наш Егор, Толик Егоров с Оренбуржья, завозил нас в полную задницу на старом бензиновом "стотридцатьпервом". И вывозил из нее при любых раскладах. Армейский вездеход, ветеран-афганец, кряхтя и натужно постанывая мостами, выползал из тягучей жижи за Знаменским, дремал у Горагорска, чихал, но не отставал от колонны, прущей на Гудермес. Бесснежным и лютым по ночам декабрём девяносто девятого, в Аргуне, полку достались пара "уазиков" и газовый "стотридцатьпервый". Его, Большой и кто-то ещё, в холод, без бокса и оборудования, за десять часов и двумя подсветками-переносками сделали его бензиновым.

Много лет назад Егора придавило камазовской кабиной. Позвонки срослись, но сам он больше не меряет километры дорог, сдавая два своих зерновоза. И скучает.

По дороге.

Александра Николаевича грузил на нашем унитазном заводе на Новосибирск. Как-то раз ему явно хотелось покурить и поделиться. Сложно отказать человеку, постоянно работающему с тобой. Оказалось, он ехал домой, с Томска, по проселкам. Дальше все просто. Девятка, обрез, жа-а-ах по задним. Страшно? А то. Вопрос один. А кому? Еще раз, и внимательно: проселочная, девятка с обрезом и сцепка на сто двадцать кубов, загруженная под талую пивом в стекляшках. Понимаете? Девятка нырнула вниз, сцепка лишь пошла быстрее, почти не колыхнувшись. Кто-то поступил бы иначе?

Как-то раз случилось ошибиться. Не загрузил пяток паллет с бумагой, так нужной в Москве. Чего тут думать? Берешь мобильный и набираешь Колю. Коля стоит за сто вёрст от Самары, ест свой борщ и матерится. Через два часа бело-зеленая "вольвочка", сердито фырча, закатилась в ворота. А хороший коньяк продавался недалеко, на оптовке.

Лазарь Иванович, на пятитонном МАЗе, разгонял товар по Башкирии за двое суток. За двое, Карл, за двое!!! От Бавлов, через Нефтекамск и Белорецк до Мелеуза. Двое суток, восемь городов, двадцать пять точек. Двое суток.

Мой папка водил все, жрущее углеводороды. Но любил междугородние "икарусы". В злом девяносто втором таскал на почти убитой "скании" фрукты с Украины, на "девятке", с газовым за пазухой курсировал между севером и Отрадным, когда на Первом канале наши "Отрадненские" меха рекламировали Смоктуновский и Малинин, таскал пушнину, не боясь ничего. В девяносто третьем, убивая спину, на не глохнувшем "кразе" плавал в ханты-мансийской весенней грязи, протаскивая новые куски трубопроводов. А машина у нас была одна. "Ока". Маленькая и смешная. После сделанных на трассе в Самару двух иномарок и одной "двадцать первой" волжанки смеяться не хотелось. А отец довольно шевелил усами и рассказывал про плохие прокладки. Между рулями и сиденьями, само собой.

У них, натурально, бензак вместо крови. И без них, ломающих кости лопающимися камерами и летящими дисками, валяющихся с грыжами и еле дышащих от гайморита, наше утро может начаться со вчерашней газеты, разорванной на листы. Точно вам говорю

П.С: да, Резинового Утенка я увидел ещё в пять лет, в СССР. А как еще? Это был любимый фильм моего родного усатого водителя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Утренний кофе

Утро, начинающееся с кофе, хороший ритуал. В идеале кофе должен приготовляться хорошей машиной, выдавая продукт высшей категории. Но если такой не имеется, можно и просто сварить в обычной турке-джезве. Даже если вместо нее есть только эрзац, ковшик для молока из нержавейки. Это не страшно, больше влезет, аккурат на троих небольшой семьи. Само собой, подростку сделать не сильно крепким, разбавив молоком наполовину. И сладким.

Любите растворимый? Кто же запретит… моя мама, учившаяся в Кооперативном институте в брежневский застой, спокойно могла покупать в магазинах Москвы настоящий кофе, идущий из братских латино-американских стран. СССР там любили и помогали чем могли, отдариваясь старшему брату лучшими продуктами за золото, оружие, специалистов и все остальное. Но мама на всю жизнь полюбила растворимый, хотя на моей памяти долго варила отцу настоящий, в его рабочий термос.

Для порядка, и это правильно, нужно еще заварить чай. Не все же любят именно один кофе утром, хотя пока никто не отказывался. Иногда к нам даже специально заходят-заезжают Катины родители, заранее предупреждая и попить кофейку. А я прекрасно помню, как в первый раз предложил кофе теще. Восемнадцать лет назад, в наши двадцать и первые полгода настоящей взрослой жизни, когда мы жили в квартире на Булкина. Среди разномастной посуды, помню, нашли вполне себе симпатичную турку из нержавейки, старую советскую, в узорах по пузатой чашке и узкому горлышку. Ручка у нее была деревянная, треснувшая и порой перекатывающаяся между пальцами.

Тогда только-только появлялись супермаркеты и открывшийся «Перекресток» казался чудом родом из детства. Из фильма «Мио, мой Мио», где в самом начале пацан-герой покупал дяде соленые печенья. Это тогда никто не думал о простейших крекерах, а универсамы в провинции не водились. А тут целый гипермаркет. И кофе, много-много молотого кофе. Варить его? Без всяких Гугла и имеющегося опыта просто научились с третьего раза.

- Людмила Викторовна, будете кофе?

Теща посмотрела на меня подозрительно и явно ожидая подвоха. Угу.

Вчера вечером, понимая, что купленные корнишоны - это тупо замена и не более, не выдержал и написал ей смску: спаси-помоги, теща, нет ли у тебя соленых огурцов, а? Тесть занес сегодня вечером, свежего посола, идя с гаража. Честно скажу – так вкусно в моей жизни мало кто солил, как моя Людмила Викторовна. И кофе ей варить сейчас, спустя восемнадцать лет, просто небольшое удовольствие.

Когда Данец неожиданно попросил налить ему, мы с Катей даже переглянулись. Но налили и теперь про него никогда не забудешь, а если забудешь, то придется ставить наш ковшик на газ еще раз. И времени не жалко, ему же нравится. Если вдруг кофе, совершенно по-человечески, попросит Максимилиан, наш усатый и хвостатый, даже не удивлюсь.

Это хороший и добрый ритуал – просто сварить кофе утром. Для своих.

С добрым утром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мак-Дак

Первый МакДак открылся в Самаре в конце девяностых. Чертова двухэтажная хибара встала на Полевом спуске, из-за лестницы порой считавшимся главным спуском города. Знакомый всем путешественникам запашок утренних свиных котлеток плыл над городским проснувшимся народом, спускаясь даже к набережной. Но никто не жаловался, МакДак был в новинку и далеко не все могли купить самый обычный гамбургер, что-то там мерявший по собственному курсу в плане доходов населения.

МакДак, надежно и прочно вросший в самарскую землю на улице Самарской, видел многое и многих. Мимо него, размахивая имперками, много лет подряд проходили, заканчивая почти тут же свои марши, самарские правые. Борьба за настоящее-русское-домашнее-православное никак не отрицала «рояля с сыром» после окончания мероприятий.

Желто-коричневый дом, вписывающийся и в зиму и в лето, осенью тянул к себе до первых заморозков гулявших романтиков-студентов, идущих от Строяка и Политеха, высившихся на Молодогвардейской. Медики, стажировавшиеся повыше в Пироговке, сбегали вниз не так охотно, все же столовая и стипендия не позволяла.

В две тысячи втором, когда японцы уделали россиян на ЧМ, отголоски гневной волны разбежались по всему городу, начавшись от конца Льва Толстого, всей своей стеклянно-вокзальной громадой высившегося над экраном привокзальной площади. Но никто не разбил даже окна, хотя над ВАЗовскими тазами особенно оголтелые поглумились от души. Карма, не иначе… ну или просто вкусный молочный коктейль.

С грохочущей техники, разъезжающейся по улицам и грузовым платформам в День Победы, частенько соскакивала пара фигур в камуфляже и, быстро-быстро ловя поворот, закрытый гайцами, неслась внутрь. Выскакивала с охапкой пакетов, заранее приготовленных сметливыми продавцами быстрых бутербродов и кофе с картошкой фри. Что там впихивали вместо трехэтажного чудовища с двумя котлетами… знает только история и экипажи боевых машин.

МакДак помнил две тысячи седьмой, мокрый декабрь и черно-фиолетово-розовые кеды с куртками под челками, закрывающими души замерзших эмо, прущих сюда погреться с Сипы, фонтана на Осипенко. Менеджеры, украдкой куря у забора оставшихся деревянных домишек по Самарской, матерились и пытались забирать коньяк хотя бы у каждой второй компании, пока стаканы с кофе не начмнали пахнуть круче, чем винные подвалы производства «Арарат».

Каждый день города МакДак переносил с сильно ощущаемым внутренним напряжением. Прибыль прибылью, но почему смотреть салют лучше в компании нескольких коробок, через пять минут после выдачи пахнущих совершенно одинаково, пусть внутри прятались, вперемешку, пластиковая курочка и резиновая котлетка, не говоря о ненастоящем кусочке рыбы… Бог весть. Хуже приходилось только таджикам Росзеленхоза, выпускаемых ранним утром, аки спецназ на штурм, только тут им выпадало нечто более страшное: уборка набережной, ее газонов, песка, асфальта и прочего, густо покрытого красно-белыми картонками и серо-красными бумажными пакетами.

Суровейшим летом десятого года, когда градусники в тени показывали тридцать пять к одиннадцати дня, стекла дверей МакДака отразили немыслимое, запуская реликтового, как не пойманная Несси, скинхэда в майке с орлом Третьего рейха, подвернутых джинсах и берцах с белыми шнурками. Пораженно молчали утренние офисные хомяки, ожидая латте и капучино, настороженно косились из-за касс закабаленные студенты в красных козырьках и даже заехавший после дежурства наряд пэпсов, сосредоточенно и молча пил колу из огромных стаканов, наблюдая, как восставший то ли из Ада, то ли из зада индивидуум, прикрыв нижнюю часть совершенно лысой башки одноразовой маской с кельтским крестом, закажет себе густой молочный коктейль с клубничным вкусом и тот самый утренний горячий сандвич с яйцом и сраной куриной котлеткой.

Первый самарский МакДак, когда наступит настоящие Рагнарек и Апокалипсис, наверняка выживет и встретит новых жителей планеты, каких-нибудь сухопутных кальмаров, своими золотыми арками, пусть и потускневшими.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мастер-бластер, дурка и город

Каждый пятый в мире обладает определённым набором психических расстройств согласно авторитетного мнения ВОЗ. Википедия полностью поддерживает такую важную медицинскую организацию в данном вопросе, а Вики, как известно, намного правильнее БСА, РАН и всё такое.

Каждый рабочий день, а иногда и на выходных, как оказалось, встречаю парнягу. Он чисто, аккуратно и прилично одет, любит носить бейсболки, они у него разные. Ещё в руках почти всегда неплохая кожаная сумка, такая, вся из себя деловая. Беда в другом: утром, идя на работу, встречаю его бегущим навстречу, иногда видя – откуда начинает бег. Ноги работают как у робота, раз-два, раз-два, в правой руке ничего, она поднята, прижата к корпусу и согнута в локте, левая держит сумку за ручки. И он улыбается, всегда улыбается. Бежит себе по тротуару, глядя прямо перед собой, и улыбается.

Когда гуляю в обед – бежит назад, может, уже не первый раз. Недавно, в обед субботы, гулял в сторону работы и даже не удивился, увидев сумку, бейсболку, улыбку и автоматически работающие ноги. Форрест Гамп, честное слово, не иначе.

Девку, громко разговаривающую то ли с призраками, то ли с инопланетянами, постоянно встречаю на районе. Много гуляю, потому не встретить не получится. Молодая, лет тридцать, неплохо одетая, плюющая на ПДД и сигналы светофора, идущая по собственным диагоналям ровно крейсер на курсах рейдерского перехвата. Если одновременно несколько человек изумлённо смотрят в сторону проезжей части, а через наушники не продирается визг тормозов или грохот стукнувшихся, то дело точно в ней.

Пять-шесть лет назад проводил сына в ЦСК и поехал домой на трамвае, три часа достаточно, чтобы замёрзнуть зимой, а дома дела. Пассажир в шортах с футболкой сел там, где прячется старая-старая самарская психушка. Сел, разговаривая с кем-то жестами, отряхнул шорты от легкого снежка и вышел через пару остановок. Мысли о самостоятельных поездках ещё не особо взрослого сына пропали сами собой.

Бабулька-божий одуванчик жила рядом с «Кристаллом», я даже как-то чуть не попался на её уловки, встретив поздней осенью. Подумалось – вдруг что-то случилось, зачем пожилой женщине бубнить что-то под нос, стоя на рынке в одной кофте и не самой тёплой юбке с домашними тапками? Две тётки, работающих в контейнерах овощей и колбас оказались рядом с ней быстрее, одна куда-то её увела, другая рассказала про болезнь, пустившую корни в душу бабульки.

Мастер-бластер попался у кардиоцентра. Бластера, правда, не имелось, а вот всё остальное – ровно как третьей части про Макса Рокатански: рост под метр девяносто пять, плечищи, ручищи, в руках кусок канализационной пластиковой трубы, кожанка в начавшуюся жару, огромные сандалии, порванные носки, порванные джинсы с наколенниками для роликов, какая-то фиговина на роже, замотанная ровно маска у чумных мортусов. Мастер-бластер, скрещённый с Джейсоном, ёлки ты палки.

А вчера мне попался натуральный Илюша-Муромец. Эдакий блаженный богатырь-кожемяка, идущий навстречу и загребающий пыль разболтанными кроссами сорок шестого-седьмого размера, наступающий на шнурки и просто улыбающийся жизни. Конечно, может дело в какой-то отраве, либо радости от жизни, но глядя на его рост, вес, размер кистей и пустые блёклые глаза – стало как-то страшно.

Узники психушек, как известно, за Ельцина, гомосексуализм не расстройство, равно как половая ориентация, направляющая своего хозяина к собачкам, а враждебная человечеству карательная психиатрия губительна по своей сути.

Только вот, вспоминая вчерашнего Илюшу-Муромца, с его кудрявым калганом, не стриженной бородищей и усами, лезущими в рот, ширину плеч и кулаки, как-то иначе относишься к галоперидолу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Очаровательно-золотистая уточка

В мелочах кроется дьявол. Нюансы делают нашу жизнь. Незаметное частенько выходит на первый план.

В Элен сантиметров сто шестьдесят роста. Открытое милое финно-угорское лицо и голубые глаза. Натуральные длинные светлые волосы, слушающиеся хозяйку как пионеры-подростки вожатую в купальнике на пляже. Белая кожа и очень скромная улыбка. Максимально тридцать седьмой размер обуви и четвертый-пятый размер груди. Когда надевает очки и собирает волосы в пучок, мигом превращается в натурально порно-штамп а-ля секретарь/учительница бла-бла-бла.

В общем, мужская мечта из легендарной палаты мер и весов мужских мечт. Разве что рост в сто шестьдесят, но тут кому как.

К ней не пытался подкатить никто из партнеров-контрагентов. Крайне странно, думалось мне, но именно так. За двадцать лет офисной работы наблюдал подкаты к куда менее интересным особам. А тут ни брачного танца, ни жесткой/мягкой отповеди/безразличия (опционально). Причину понял почти уволившись.

Она приехала раньше и уже бодро пылила в сторону нашего второго этажа. Я тогда курил и, глядя на неё, как раз задымил и умилился. Ни за что не подкатил бы к такой женщине. Ее уютность и домашнесть говорили сразу и честно: я замужем и мама, пошел ты в сраку. Именно так, да.

Всяко видел в женских походках. От бедра, плавно и призывно, от бедра, жестко и вбивая гвоздем в асфальт, по-детски, так, сука, трогательно и притягательно для героического мужика-защитника.

Но чтобы красивая молодая женщина совершенно спокойно шла как уточка...

Такого не видел. И это, вот ведь, так мило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вера и Фрейд

Пригрезилась мне тут Вера Фармига. Вернее, не так.

Приснился мне тут лёгкий романтик с Верой Фармигой. Что ты будешь делать, снова не то.

Привалила мне тут целая история с элементами артхауса, дизельпанка, альтернативной истории, просто-напросто дурости и, едва уловимым, флёром красоты со страстью от дивы пубертатных снов, воплотившейся в актрисе Вере Фармиге. О, так оно вернее. Ага.

И не сказать, мол, неделя тогда выпала жуть тяжёлой, не высыпался там, нервы, бла-бла-бла. Хотя, конечно, именно так всё и случилось, откуда в текущем году прямо буддийское спокойствие, коли живёшь на Руси-матушке, э? Именно, неоткуда, потому и вырубает порой, куда там юности с регулярным спортом. Так вот, так ведь даже лучше – лёг как нормальный человек в десять, режим, все дела, утром хорошее давление и настроение. Не тут-то было…

Хорошо, не запомнилось звуковое сопровождение. Так-то оно явно должно было состоять из пафосной вариации советского гимна. Почему? Потому что вокруг царил чад кутежа, густо окрашенный насыщенно-клюквенным цветом, с обязательными портретами вождей, включая густо-псово обросшего бородой Маркса, начищенной латунью ручек, замков, звонков, уголков оконных рам и умывальников. Последних ваще оказалось много, бо занесло меня в громадный санитарный поезд имени товарища Троцкого, двухэтажный, с вынесенными переходами-балконами, музыкально ревущим локомотивом где-то в голове и полным жупелом в качестве понимания ситуации.

Все вокруг заражались какой-то дрянью и лечить всё это помогали лишь клизмы, в огромных количествах развозимые медбратьями и ядовито-розово переливающиеся своим содержимым в стеклянных колбах штативов. От этакого ужаса меня спасли ровно две вещи:

Понимание своей –инности, где за ней пряталось осознание «я спецагент, я тайный резидент, одет будто кент, вот мой патент», да-да.

И явление Веры Фармиги в коктейльном платье с открытыми плечами и спиной, волоокой, светлокудрой, с припухшими алчными губами и прятавшей в себе самой самую настоящую девушку Бонда. Да-да, далее сон прыгал козлом по поезду, снегу, ветру, угольной пыли, дыму, пару, каплям масла, блёсткам, горячим ладоням и, вообще, обжигающей страстности, оборвавшейся звонком будильника.

Бессознательное Фрейда легко ощутить в момент такого вот пробуждения. Натуральный сюжет, спрятанный где-то в голове и почему-то выбравшийся наружу. Такие вот дела, да-да.

Как тут не поверить в старика Зигмунда? То-то же, что поверишь и точка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Шаурмячные

Гулять полезно, даже если гуляешь по городу-миллионнику. Да, у нас не воздух, а вся вредная часть таблицы Менделеева, за рулём бибик частенько сидят форменные мудаки, но гулять всё равно полезно. И перекусывать, в ходе прогулки, тоже.

Смотришь по сторонам и замечаешь грустную картину. Не осталось блинных, совсем сгинули пельменные, вроде бы недавно решившие вернуться, пропали бургерошные и всякие крошкокартошечные ларьки. Почему-то в Самаре до сих бьётся и не сдаётся Сабвэй с его дорогущими бутербродами из всего подряд с полок Магнита и Пятёрочек. О бабках со стальными лотками, где в кипятке плавали три сорта сосисок, бабках, на твоих глазах лепивших адско-русский вариант хот-дога, уже и не вспомнишь.

А вспомнишь, так ты настоящий олд, помнящий не только красный шеврончик школьной формы, но и хот-доги не типа янки, датских или французских, а самых натуральных наших, с мягкими булками, ганноверской сосиской, корейской морковкой и кетчунезом безо всякой сладкой горчицы с богопротивным огуречным мармеладом.

Одна шаурма повсюду. Обычные лаваш, томатный, сырный, и не сказать, что мне не нравилось, как раз наоборот. Но тут же как с вилками: или обычные-шаурму, или мельхиоровую-вкусноиточка, ага. Ну или кентуккийская жареная курочка, вдруг дождавшаяся возвращения ТМ Ростикс и рекламы с сестричками-лисичками…

- Захотелось курочки?!

И рыже-черноносые хитрованы с хитруньями, осадившие заведение общественного питания.

Не, не помните? А у меня аж олдскулы свело до слёз, как вспомню эту рекламу в кино первой пятилетки нулевых. Скоро все их увидим, да-да.

Не сказать, мол, шаурма есть плохо, всё такое. Шавуха не имеет национальности, она космополитична и продаётся почти везде на планете Земля. А где не крутится за тугрики там или ракушки, то скоро появится, даже если вместо лаваша окажется пальмовый лист, а начинка окажется из бататов с креветками.

Просто одна шаверма это неинтересно, вот и всё. Даже если соус на сметане и на ларьке красуется «Настоящая питерская!». Какого ляда доннеры должены воевать между собой ровно окрошки – на квасе иль на кефире, вызываю на дуэль с помощью мясорубки, при попадании противник автоматически превращается в котлету. Спасибо, Остап Ибрагимович, неверная цитата спёрта у Ильфа с Петровым.

В общем – раньше деревья пахли сильнее, сигареты крутились из настоящих сливок пополам с какао-бобами, а у дев грудь росла футбольными мячами исключительно из-за капусты, угу, жить было веселее, жевать быстрее, а изжоги не наблюдалось. А наблюдалась, так помогал пепел от сигареты и никакой соды.

Ворчать плохо, не берите с меня пример.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дивы и красота

Красиво смотреть на вишнёвый цвет.

Красиво смотреть на любимую личность голышом.

Красиво смотреть на восстановленную красно-хромированную «копейку» во дворе.

Красиво смотреть на зелено-серо-стальные листья пирамидальных тополей на ветру.

Красиво смотреть на розовое вино в хрустале советского фужера «Олимпиада».

Красиво смотреть на майские гвоздики и Красную Звезду своего деда в детстве.

Красиво смотреть на стометровки уделывавшего всех Усейна Болта.

Красиво смотреть на морские волны практически в любую погоду и даже в шторм.

Красиво смотреть на мясо по-бургундски в только-только открытой чугунной посуде.

Красиво смотреть на греховно-настоящую итальянку Монику Белуччи всех её возрастов.

Красиво смотреть на повтор силового Овечкина против Ягра на давней Олимпиаде.

Красиво смотреть на реконструированные особняки центров старых городов.

Красиво смотреть на недолго цветущие лиловые ирисы с тигровыми лилиями.

Красиво смотреть на голландскую футбольную форму Ван Бастена с Гуллитом на Евро-88.

Красиво смотреть на старую ветряную мельницу у поворота с Домашки на Нефтегорск.

Красиво смотреть на только-только появляющийся в рассветном небе Кавказский хребет.

Красиво смотреть на яркий пластик с блестящим металлом радиол из шестидесятых.

Красиво смотреть на волшебно-большеглазую и тёмно-сказочную врубелевскую Царевну.

Красиво смотреть на клодтовских лошадей с египетскими грифонами в Питере у мостов.

Красиво смотреть на слёзы Ковальчука и две его такие нужные шайбы.

Красиво смотреть на облитых синим цветом танцовщиц Дега.

Красиво смотреть на искренний детский смех из-за первого в жизни фонтана.

Красиво смотреть на звёздную безграничную россыпь по чёрному бархату неба в поле.

Красиво смотреть на свежий янтарный чай в прозрачной удобной чашке.

Красиво смотреть на разноцветные переливы палисадника в разросшихся кустах сирени.

Красиво смотреть на мрамор тонкого женского торса Гино в Пушкинском и даже на фото.

Красиво смотреть на клубящиеся низкие почти летние тучи и слышать их рокот в ливень.

Красиво смотреть на дымку инверсионного следа самолёта в голубейшем небе.

Красиво смотреть на переливы пламени проволочной оплётки в последнем летнем костре.

Красиво смотреть на клубы пара вокруг самого настоящего паровоза на Казанском вокзале.

Красиво смотреть на блеск водяной плёнки и мыльную пену на смуглых плавных обводах.

Красиво смотреть на перья зелёного лука и красный кетчуп к обжигающему шашлыку.

Красиво смотреть на голубой прозрачный топаз огранки кабошон в чистом серебре.

Красиво смотреть на старую настольную игру про пиратов работы художника Голицына.

Красиво смотреть на крепко засолённое сало из морозилки зимним холодным вечером.

Красиво смотреть на Синди Кроуфорд в новости паблика про святые лихие девяностые.

Красиво смотреть на глухие тёмные шишкинские «Дебри» в Третьяковке у лестницы вниз.

Красиво смотреть на мягко падающие золотые и красные листья клёнов с рябинами.

Красиво смотреть на князя Болконского в белом и с профилем Тихонова.

Красиво смотреть на тёмно-коричневые потёки гречишного мёда на горячем хлебе с маслом.

Красиво смотреть на чёрную тонкую молоденькую кошку в окне с бархатом штор.

Красиво смотреть на первый снег в персиково-тёплом свете высоких фонарей под старину.

Красиво смотреть на судно с подводными крыльями и его бег по гладкой речной спине.

Красиво смотреть на недавно купленные билеты куда угодно в путешествие.

Красиво смотреть на ежесекундно меняющийся простой и волшебный мир вокруг нас с вами.

А вот глядеть на попытку метрошной рекламы KION по всучиванию нам Аглаи Тарасовой под видом истинно прекрасной и манящей «дивы» - так себе развлечение. Дива и фотоклей с ретушью фильтров понятия несовместимые, ведь тогда красота обращается в тыкву, а дива в лягушку без приставки царевна.

И видеть обложку давно не модного и никак не умирающего глянца типа Гламур или Космо, украшенную не желающей входить в возраст Валерией, такой же как-бы дивой, аки Тарасова – тоже не совсем красиво. Глянец не полотно импрессиониста, а Валерия не Моника, так было всегда.

В общем – красота всем своя, вот и всё.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ебалай с собачкой

Дама сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую…

Год назад еблантей с великом обладал одной собачкой породы джек-рассел-терьер. Такой, знаете, как у Джима Керри в великом фильме «Маска»: крохотное торнадо, состоящее из неудержимого зуда в жопе, прыгучести, суровости, бойцового характера и непоседливого содержимого. Сам же еблан так и остался с велосипедом и стандартно-унылой мордой лица, параллельно то ли считая себя последователем Куклачёва, то ли просто обладая альтернативной одарённостью интеллектом.

Ничем иным не объяснить перформанс, день за днём наблюдаемый даже зимой. Сперва в поле зрения вплывает ебанько, крутящее педали, потом, спустя десяток секунд и сколько-то метров, не то, что рысью, а прямо-таки аллюром, следом несётся та самая джек-рассел. Непогода, слякоть, снег, гололёд или надвинувшийся сейчас зной с солнцем, шпарящим почти по-египетски - ничто не мешает этому ебобо катить с отрешённым видом и даже не оборачиваться на собственную собаку.

Этой весной покатушки-побегушки приобрели особенно садистский оттенок. Долбоёбушко катает на руле подрастающего джек-рассела, радостно вываливающего язык и смотрящего вперёд аки матрос на мачте «Титаника». Огрызающая коротконогая пожилая хвостатая дама трусит себе сзади, нынче утром серьёзно отстав и три раза едва не попав под колёса бибик на перекрёстке.

Наверное, не стоит совать свой нос в чужие дела, особенно в воспитание домашних любимцев. Но видя, как она огрызается на проходящих рядом людей, на наездника стального коня, не глядящего по сторонам и окружающий мир, на едва не случившуюся собачью смерть под колёсами авто – поневоле задумаешься о законах в сторону эдаких собаководов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Синие кроссы

- Да вот хотя бы ваши старые сапоги. - Маклафлин ткнул пальцем на запыленные юфтевые сапоги француза. - Попробуйте-ка написать про них так, чтобы парижская публика... (с) «Турецкий гамбит», Б. Акунин, ЗАХРОВ, Москва, 2004, покет-бук, 74-ая стр.

Синие потрепанные кроссовки появились на обувной полке совершенно не случайно.

Из синих стали темно-голубыми, а где-то почти серыми. С песчинками, пахнущими летом, морем, солью и садовыми персиками у Сукко. С въевшимся пятном от масла, подаренного автобусом у Новотроицка. С белым следом, оставленным бордюром в единственном падении лета, когда водитель "мазденыша", заглядевшись на мило спящий в вырезе соседки четвертый с родинкой размер, не притормозил, выезжая с заправки. С выщербинкой подошвы, выгрезенным злой ступенькой районной больницы, спасшей мою маму от инсульта, хотя тут виновата невнимательность и торопливость хозяина. Да, синие кроссовки и их шрамы появились не случайно.

Случайно даже кошки не родятся, это все знают.

Когда твоя работа закидывает тебя почти в любую точку Поволжья или Урала, стоит ждать Сибири. Невозможно не оказаться в ней, бескрайней, раздольной, прекрасной. Она манит, зовет и хитро усмехается полоской зари в иллюминаторе.

Апрель месяц в России штука сложная. Вот-вот зелень, солнце и весна, но, чу... Не торопись прощаться с суровой белоснежно-серой хмурой красавицей, уходящей спать на лето. Она еще та стерва, даст прикурить, сам пожалеешь.

Все мои дороги последних почти десять лет меряются, пусть не всегда. не в одиночку. Компаньон мой суров, лыс, строг и нормально так, по-пацански, любопытен. В пределах разумного и без всяких закидонов. Чтобы сделали вы, узнай, что ващ друг ни разу не был в Столице? А у вас, такой случай, между самолетами почти десять часов? Вокруг апрель, вот-вот проклюнется почти майское тепло и снега почти нет. Даже в Самаре, что там думать про белокаменную. Ну да... как водится, проруха случается не только у совсем взрослой женщины, имеющей не только внуков, но и правнуков. Последнее опционально, к сожалению.

- Понравилась вещь? Возьми две и сразу. - хмуро буркнул Урфин в "Темном адреналине". Мое альтер-эго, как и всегда, оказался прав. Но слушать самого себя совершенно не для настоящего мужика. Настоящий мужик не берет и, потом, спустя годы, слушает голос надежды, намяукивающий слажкую ложь, залепившую суровую правду.

Правда крылась в умерших "камелотах", новых "экко" и пятилетних попыток растаскать эти палаческие колодки, проданные под видом городских кроссовок. А Воронков никогда не был в Мск. Вот и все, тут оно все и началось. Хорошо, хватило ума вместо нового "мустанга" надеть мою старую серую любовь.

Семь часов на ногах и, вуаля, половина старой Москвы исхожена-изброжена, Воронков строг, но доволен, музей Отечественной войны прекрасен и в третий раз, а ноги гудят и подозрительно ноют в одном месте. Аэроэкспресс, посадка, пара десятков минут беззвучной и мало кому заметной игры на тонких нотках загадочной женской души при помощи науки Масахиро Сибаты, бизнесс-класс вместо эконома и... прямо беда-а-а. Как-то очень уж подозрительно ныла моя правая нога в районе проклятых "экко".

Первая половина дня в Сибири вышла суматошной и жаркой. Бла-бла-бла, сурово нахмуренные Воронков и несколько наших собеседников, подозрительные пельмени, такси, снова жара, кедры, чего так болит-то, а, снова кедры, зырь, сколько праворульных, опять кедры, это все еще город?... и кедры-кедры-кедры... где ты снял гостиницу, лапиндос ты ушастый... офиге-е-е-еть.

Академгородки просто обязаны стоять посреди леса. Реши кто переписать Конституцию, черт с ним, лишь бы появился пункт: академгородки поднимать посреди леса. Появится - чудесно. Пахло еще чудеснее, а птицы пели просто волшебно. особенно под утро. Но все эти милые волшебства сложились потом. Сперва...

Сперва, совершенно умирающим голосом, ведь мужики готовы не жить, когда смерть это явно перебор и готовы умереть ровно когда надо жить, поинтересовался - а сохранился ли телефон такси и, вооружившись пластырем и ножницами, отправился в ванную. Потому как с такими мозолями от долбаных орудий пыток, по недомыслию названных обувью, не живутю. Нормально, во всяком случае. Так что мои синие друзья появились не случайно.

МакДак, пусть и с другой вывеской, и Спортмастер. Пока эти две штуки есть в любом большом городе, жить можно. После десятка моделей и пяти тысяч отказов на каждую, осатаневший продавец, совершенно сурово и по-сибирски, готовился нарубать меня в сечку по-буденновски. Или даже искрошить в песи с хузарами. Суровый Воронков сурово дремал у стеночки, невозмутимо и сурово найдя стул и класть хотел на всех и вся.

Хромая и страдая, плюнув на правила приличия и в носках вместо обуви, страдальчески показывая всю глубину боли, пришлось выйти самому и, с показушно спрятанными гневом и оценкой интеллектуальных способностей продавца, ткнуть пальцем во что попало.

"Попало" оказались синими, со светлой подошвой и косящими почти под сафьян. Надел. Завязал. Встал...

Томск оказался прекрасен. Томск оказался совершенно пешеходен и исхожен по Ленина взад и вперед два раза. Ведь у улицы две стороны, сами понимаете. А столица, неожиданно, решила показать нам еще немного себя. Суровый Воронков был непротив и даже за. Чуть позже "за" оказалась Пенза и Анапа, Оренбург и Ульяновск, педали моего стального коня, рок-н-ролльный пол "Олимпийского" и асфальт с грунтовкой моей родины.

Мои синие друзья, давно уже не синие, сушатся и готовятся лечь в спячку на полку прихожки. И, скажу честно, жуть как хочется надеть их снова. И поскорее. Мало ли, где еще им предстоит топтать все, что топчется?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вкус дружбы

У дружбы есть вкус. Как и у всего на свете. Его невозможно забыть, а если такое получилось, то в чем-то ты ошибался.

Нам было по пять и четыре, где-то так. К семи годам мы знали друг друга всю жизнь. Женькины немецкие корни отразились в нем белыми волосами и рубленым лицом с голубыми глазами. Наша дружба перекатывается на языке вкусом запеченной на костре картошки, копченными свиными ребрышками от его деда Андрея и пластилином. Все, лепившие из него, помнят вкус пластилина. Мы лепили Айвенго и Бриана де Буагильбера, английских колонистов и повстанцев-буров, Чингачгука и красные мундиры. Вкус дружбы казался чистым и сладким, как газировка за три копейки из одного стакана автомата.

Женька умер зимой почти десять лет назад. Рассеянный склероз от "зиндана" в Чечне. Десять последних лет лежа. Вкус со мной.

Дружба порой пахнет. Наша общая огромная дружба на всю команду пахла креозотом шпал тысяч километров соревнований и сотнями кроссовок раздевалки старой спортшколы. Кофе с сахаром, смешанным вместе в одной банке и казахским мясным паштетом тощего девяносто второго. Кровью и привкусом резины от болгарских рыже-желтого мячей после важных матчей и первым пивом после двадцати пяти очков нашей лучшей игры в девяносто шестом. Наши девяностые нас объединили, девяностые, когда страна летела вниз, а мы стремились вверх, как могли, отталкиваясь от старых крашеных досок баскетбольных площадок.

Всегда могу поехать к другому своему Женьке, просто навестить друга.

Дружба порой пахнет кровью, порохом, табаком и разведенным спиртом. С Колей, Герой, Гусем, Адиком и Ванькой чаще всего было горько. От мятой "Примы", обжигающей пальцы своим огрызком. От пережаренной просроченной каши из банок. От "Толстяка" на два литра, растворившегося в себе стандартную склянку девяносто шести процентного "Ферейна". От зажаренной в угли "дикой" коровы, забредшей к молодым голодным организмам. От резкого запаха сгоревшего пороха, пропитывавшего все вокруг. От разливного краснодарского, крепкого и сладкого, заливавшего слишком плохие воспоминания. От второй чеченской войны, собравшей нас вместе.

Гера отправлял мне мои книжки из издательства и взимал честный копытный экз, Коля второй раз женился и счастлив, Гусь торгует всякой всячиной в Ебурге, Адик давно на пенсии, а Ванька скоро грозится приехать в гости.

Мужская дружба очень разная на вкус.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Богиня Товарной

Она божественно прекрасно курила. Даже на ходу, устав после рабочего дня. Её "божественно" и "прекрасно" подтвердил бы тогда любой из нас. Любой, ровно в 17-33, каждый день, когда заждавшиеся машины недовольно топтались на месте, греясь на парковке. Именно тогда мы были готовы поклясться на Библии, принести присягу на крови или дать зуб, кому что по душе.

Она шла со стороны моста по уставшей, пахавшей как лошадь с 7-ми до 17-30 Товарной. Плавно, не торопясь, наплевав на все вокруг. Просто двигалась себе вперед, к ежевечернему нарушению ПДД по проклинающей легковушки, тягачи, самосвалы и фуры Товарной. Автобусы здесь редки и улица может их любить, кто знает?!

Она переходила через серый и уже дряхлый асфальт так же ровно. Ее пропускали даже женщины за рулем, самые нахальные и не уважающие женщин-пешеходов создания. Возможно, дорога переходилась не менее божественно.

Она не красавица, не молода, не смахивала на Монику Белуччи, чтобы ее пропускали не менее наглые и срать хотящие на всех пешеходов водители-мужики. Но сигарета дымилась волшебным едва уловимым шлейфом, а балетно-гимнастическая "шишка" на голове напоминала про классную в школе. И любой автомобиль не свистел рассерженными тормозами.

Грустно лишь одно. Она могла курить просто божественно, femme fatale of market-street, молчаливое синтоисткое божество Товарной, дымящее своим Kiss-ом с ароматом зеленого пластикового яблока. Но Божество не может жить в Зубчаге. Просто не может. Это и грустно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Летнее утро

Утро начинается не с кофе. И не с того, что кто-то подумал. Утро начинается со стрижей.

Эти юркие острохвостые пакостники либо вообще не спят, либо любят пораньше.

Цвикают за окном, носятся черными треугольниками и залетают под балконы, стукая металлом. Кот из-за них переживает, нервничает и явно готовится сигануть из окна. Бедное животное, желающее поохотиться, право слово. Инстинкт с трудом покоряется кошачьему желе из пакетика, кот жрет, урчит и спокойно ложится на подоконник в сыновьей комнате, наблюдая за носящимися черными будильниками крайне лениво и сонно.

Коты большую часть жизни спят, а еще коты древние и благородные животные. Не пристало такому аристократу охотиться за какими-то дворовыми стрижами... Особенно, если сытый.

Самый мой главный враг - собственная лень. И её ненавижу чуть меньше, чем самого себя.

Если весишь на сколько-то кэгэ больше собственной нормы, то важно это понимать и что-то делать. Если нельзя тягать железки, стоит бегать. Если знакомый хирург говорит, что с твоей спиной бегать нужно только по земле или специальному покрытию, иди в бассейн. Не любишь бассейн? Ты дурак.

Но, как известно, каждому свое.

Мой знакомый хирург, узнав о единственном спорте, после баскета, что признаю, вздохнул и попросил хотя бы не скакать по бордюрам. А я и не скакал, чего я, дебил, что ли? Так... перепрыгивал.

А лень... главное в победе утренней лени - было спустить велик по лестнице хрущевки с пятого на первый. Выйти, постоять и понюхать утро. Именно понюхать, ведь за ночь воздух остыл и хотя бы немного стал чище. Ну и, само собой, сесть уже на собственного металлического коня и проехать первые сто метров.

Самые важные метры, само собой, не сто. После ста можно остановиться, немного постоять и никуда не ехать. Самые важные - первые пятьсот-тысяча. И если уж ехать их, то ехать в горку, думая о собственной дурости и оставленной мягкой постельке. Первая цель - колонка, где-то чуть не доезжая крайней точки горки по Дыбенко. Раз у тебя выкинули, мол, старая, литровую бутыль из-под Бон-Аквы, а новую не купил, пользуйся поллитровой. И не забывай доливать. Так что... так что хорошо, что в Самаре есть... были колонки с чистой водой.

Где-то после нее и до следующей, через километр, лень начинает просыпаться снова. Она просыпается с мокрой, в первый раз, футболкой. Не на спине, на груди. Иногда кажется, что стоишь под душем. Ну, что поделать, такое у нас вот утро, только солнце вылезло, а уже жарит вовсю. Так что и умывайся, раз с тебя так и бежит.

Женщины не любят потных мужиков. Они любят потных красивых мужиков и настоящих спортсменов. Даже не любящая футбол женщина все равно с удовольствием бы сфотографировалась с Роналду на утренней пробежке, даже если он был бы мокрым насквозь. А ты не Роналду, так что просто педаль и не обращай внимания на несколько сморщившихся личностей по дороге. Ну, морщатся, и чего? Русские мужики вообще, через одного, отвратительные, вонючие и все такое, так что не переживай, работай ногами.

Вторая колонка неожиданно оказывается очень вовремя, потому как поллитра с непривычки очень мало. И, незаметно, стоя у нее выпиваешь еще бутылку, набираешь и катишься дальше. Тут даже можно отдохнуть, тут есть спуск, ведущий к Московскому по Революционной.

Справа, вместо вонючего рынка, торчат крыши и колонны двух небольших футбольных полей, за ними МакДак и велодорожка. Вот где-то тут уже ощущаешь себя человеком, думаешь, что не катишься, а прямо крылья за спиной и чешешь дальше. Лень? Какая такая лень?

А самая обычная. Ненавижу ехать домой на подъем. Да я лучше три, четыре, пять раз по дороге вверх попедалю, чем домой. Спасибо Самаре, у нас такое запросто. А домой, по Антошке, надо лететь и наслаждаться. И не забывать следить за временем. Потому как с утра женщинам можно сладкое, а еще они любят кофе. А сам по себе он не сварится.

В общем, отличное как-то давно, вышло утро.

И вас всех с ним же, с добрым прекрасным утром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тарантино, чай из самовара и сталкеры

Пил как-то позднелетним вечерком чай из самовара, до блюдца с причмокиванием не дошло, хотя смотрелись бы мы с другом, с нашими бородами, весьма колоритно. Точка в выходных оказалась прекрасной, завершив два дня, наполненных Тарантино, кино, отголосками СССР, самой настоящей «заброшкой» природного типа, спорах о кино, настоящей русской деревенской жизнью и, вообще, одним позитивом, семьей и друзьями.

А все началось с блошиного рынка. Причем, не нашего, а совсем даже в Измайлове, станция московского метрополитена Партизанская, где около месяца назад мы случайно оказались. Продравшись через буйные ряды китайских сувениров с русским колоритом для китайских китайцев, выбрались на указанный поворот и увидели указатель «антиквариат».

Антиквариат, сами понимаете, это не только винтаж, ретро, стиль, ненужные вещи и хобби, это еще и очень большие деньги. То есть, по факту, вовсе не для меня с семьей, а полюбопытствовать да посмотреть. Настоящий блошиный рынок оказался почти филиалом музея истории Советского Союза, 90-ых и, немножко, конца Российской Империи. Обычные граждане, собравшись под культурными навесами и просто в переходах, предлагали завалявшееся дома, от пластинок Высоцкого до идеально блестящих столовых приборов Кольчугинского завода. Граждане посерьезнее, сидя в собственных клетушках, торговали эксклюзивом, ведя между собой интересные разговоры за политику, Путина, паленую водку и, немного, жадность покупателей. Вкрадчивым шепотом мне сообщили, что за ржавые топоры с царскими клеймами заплатят вполне немало, а вот трофеи Великой Отечественной никому не нужны. А поинтересовавшись стоимостью красавца-самовара, блестевшего медным боком, неожиданно ощутил себя нищебродом. Ребенок вышел с блошки, имея в рюкзаке китайский керамбит, а Катя заполучила кофейные ложки. Вечером была Металлика и все остались совершенно довольны. Но речь не о том.

Суббота началась с нашей Птички, где вместо блошиного рынка есть просто развал, порой скрывающий интересное. Чего стоит один только дядька, явно имевший отношение к складам обеспечения Министерства обороны в целом и медицинских частей в частности. Опасные медицинские бритвы, выпуска пятидесятых и поблескивающие зубодрательные инструменты, соседствующие с противогазами и кожаной амуницией, даже в лютую жару позавчера, создавали нездоровую толкотню. Ничего найдено не было, топоров с клеймением тоже не обнаружилось, жара наступала вместе с желанием наконец-то увидеть новый фильм Тарантино.

День закончился ожиданием такси под зонтиками летней веранды МакДака и спорах с неожиданно оказавшимся в кино Олегом. Сам диалог крутился вокруг «Криминального чтива», правильного перевода Гоблина и отсутствия Джулса, то есть С. Л. Джексона в «Однажды в Голливуде». До спора о том, является ли персонаж Питта на самом деле лейтенантом Альдо Рейном, мы не дошли. Зато поржали над эпизодом с киданием Брюсом Ли в бочину роскошной машины эпохи плавников и Элвиса Пресли.

Причем тут, мать твою, самовар, автор, спросите вы? Да все просто.

У моего друга неожиданно нашелся самый настоящий самовар. И вчерашний день, проведенный в нормальной русской почти деревне закончился именно им. Потрескивающим щепками, пахнущим дымом и разливающим настоящий травяной чай из всего, собранного по разным хитрым закоулкам огорода, от душицы до чабреца.

А перед этим были совершенно заброшенные дачи, еще не освоенные предприимчивыми застройщиками, забравшие назад все, обихоженное людьми и оказавшимися идеальной натурой для съемки хоть любительского, хоть профессионального фильма о сталкерах, Зоне и тайнах с приключениями. Приключений на свою задницу мы спокойно могли отыскать в большом объеме и даже пожалели об оставленном доме гладкоствольном Иже, рассматривая натоптанные кабаньи тропы.

Десять минут по шоссе, столько же по буеракам вглубь заросшего угла между Самарой и Кинелем и вуаля – вокруг деревья, густо поднимающиеся повсюду, кое-где торчащие проваленные крыши, трава по колено, прячущая под собой то трухлявые бревна, то заглушку водяной скважины, шершни в палец длиной, жрущие яблоки и утробно возмущающиеся чужакам, тишина, звучащая только ветром, запутавшимся в ветках и далеким локомотивным гудком, расплывающийся сладкий запах опавших ягод и белого налива, ежевика с человеческий глаз, неожиданно проснувшиеся клещи, подозрительный треск в разросшейся сливе, усеявшей землю синими и желтыми плодами, случайно подмеченная обложка журнальчика почти двадцатилетней давности и, точкой во всем этом, звонок от наших жен с вопросом: ну и где вас черт носит, мы тут облепихи уже надрали и комары!

В общем, самовар трещал углями, вкусно пах, а если бы мы налили чай в блюдца и пили, громко прихлебывая, то это смотрелось бы смешно, но глупо. Про Тарантино не спорили, хватило обсуждения надвигающейся, как неизбежная зима Винтерфелла, школе. Так что, не знаю, как у вас, а у меня выходные прошли просто прекрасно. Чего и вам желаю на следующие, если эти оказались просто у телевизора с сериалом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дороги

Бойся выходить за калитку, говорил старина Бильбо. Он был прав.

Километры легко бегут под колеса, когда есть цель. Хорошо, когда средства ее достижения по душе. А еще тебя может просто затянуть вьющимся узором дороги и не отпустить. Даже больше.

Она вдруг кажется бесконечной. Бегущая вперёд, пропадая и появляясь, недосягаемая и близкая. Дорога, как змея, убаюкивающая далеко сидящую жертву пляской узоров чешуи. И непонятно, такая же опасная или нет.

Серый выгоревший, черный промокший и почти незаметный под белым асфальт. Звонко поющие рельсы и изредка встречающиеся темные деревянные старушки-шпалы. Коричнево-желтая и обманчиво легко-пыльная грунтовка. Зеркально-непроглядная и радостно-лазурная живая речная гладь. Дорога всегда с тысячью лиц. А ее маски прячут за собой что угодно.

Мохнатый спящий медведь кургана видел хищных, спешащих за поживой, ястребов-степняков и комсомольцев, разрезавших тела его братьев ради первого узкого полотна, шуршащего сейчас миллионами убежавших в прошлое покрышек.

Покосившаяся деревянная мельница никогда не увидит своих сгоревших сестер, а огибающая ее деревенская дорога может выжить и без смеси битума с гравием, каменная от ног в сапогах, лаптях, башмаках, босиком и в модных синих кроссовках, топтавших ее.

Зеленая, со злыми наглыми камышами и геликоптерами-стрекозами, бегущая куда-то река качала на себе плоскодонки, плоты и первые надувные лодки, видела даже катерок с танковый башенкой, убегавший вслед каравану братьев и не знающий о ржавой могиле напротив Сталинграда.

Новая лента развязки, строившаяся все, казалось детство, шипящая старой резиной совсем не молодой «шестерки», приняла пачку сигарет, скуренную за сто километров моей дороги домой после войны. Двадцать сигарет, сто километров и безумное количество ударов сердца, перегоняющего все лошадиные силы бежевого «тазика», везшего меня домой. Домой, по самой родной и знакомой до деревца на обочине, дороги.

Она может не вести к храму. Да и не должна. Но всегда должна быть одна единственная, ведущая к теплу.

.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ливень

За окном не просто льет. Там как включили разом несколько пожарных машин, прямо напротив балкона. Окна открыты, дождь рвется внутрь, такой, знаете, холодный.

Крупные капли, залетая, заставляют щуриться и даже улыбаться. Это здорово, совсем как в детстве. Такое же странное ощущение чего-то доброго.

Нет плохой погоды, есть плохо одетые люди. Сложно вроде не согласиться, да? Но...

Вон, по свежеположенному асфальту. еще вчера укатываемому катком, идет кто-то.

Почему кто-то? Да очень сложно взять и написать - идет девушка. Она уже не девушка, я ее видел с двумя детьми. Живет где-то неподалеку, вечером, пройдясь со своими погодками, выгуливает собаку. Сперва принял ее за Амура, большого немца, но потом пригляделся и понял - все же не он.

Вот, хозяйка не-Амура и идет через двор. Ни капли не романтично, кстати, это делает. Хотя и под дождем, и даже если не девушка, а совсем молодая женщина, явно вышедшая просто на рынок и попавшая в ливень. А с другой стороны, почему не романтично? Из-за Икеевского рюкзака за спиной, большой, светло-черной, торбы. болтающейся где-то у поясницы? Из-за широких походных брюк с карманами по бокам? Из-за свободной футболки, ничего не обтягивающей и вообще, скорее всего, выданной её мужу от каких-то партнеров? Знаете, есть такие футболки с логотипами компаний, чаще всего сшитые вкривь-вкось и с отвратительными надписями, слезающими после трех стирок? Вот у нее ровно такая.

Волосы длинные, мокрые, прилипли к лицу, плечами, шее с лопатками. А она идет, спокойно и чуть улыбаясь, идет, несет в руке снятые кроссовки и, натурально, шлепает по черному асфальту босиком. Какая тут романтика, зачем?

Просто взрослая женщина, наверняка для кого-то самая красивая и лучшая, идет себе под ливнем, наконец-то превратившимся просто в дождь. Идет и улыбается чему-то. Это же здорово, если человек улыбается каким-то мыслям, совершенно не будучи психически неуравновешенным, а просто улыбаясь.

Она может вспоминать себя, лет десять-пятнадцать назад, без мыслей о детях, муже, собаке и рынке. Можно поспорить, что тогда она куда чаще носила летом сарафаны, открытые топы, тогда же модно было пупок наружу и чтобы с проколом, радовалась жизни вокруг и себе в ней. И ей точно было хорошо и под теми давними ливнями, когда она, полная своей юной красотой, запросто могла останавливать машины, гудящие вслед, неодобрение и зависть тех, кто старше и глупее, довольное покачивание и улыбку вслед тех, кто тоже старше, но куда как умнее.

Или может думать вообще о чем-то другом, о собственном детстве, о ливне на улице, грохочущем каплями по навесу над крыльцом, выкрашенным в зеленый, обязательно зеленый цвет, с рыжим небольшим и грозным кобелем, жмущимся в будку, с запахом бабушкиных пирогов из-за открытой двери с колыхающейся полосой широкого тюля, не пускающей мух и комаров.

Ливень штука короткая. Только в своем мимолетном буйстве он легко возвращает всех, кто этого хочет, куда-то назад. Куда-то, где плохой погоды не было, и нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ёлки, магия, трамвай

Хвойные вообще созданы для тёмно-притягательных дебрей картин Шишкина, сказочных фильмов, и чуток пугающей атмосферы. Иногда такое встречается даже в городе-миллионнике, слово чести. Хотя, конечно, самое то для ёлок, сосен, лиственниц и прочих туй есть простор и хмельной вольный ветер без человейников.

На дороге, ведущей с Новоспасского на Кузоватово, сосны стоят вдоль асфальта точно из какой-то части Need for Speed нашего сына на ПС3: высокие, корабельно-ровные, светлые и не достающие до соседей с соседками. Между ними легко скользит солнце, а на снегу отпечатываются следы лесных жителей, заставляя нашего водителя и охотника Андрея Валерича нервничать и рукой, свободной от баранки, лапать отсутствующую ружбайку.

Чуть дальше дорога делиться почти почкованием и налево убегает отнорок к Барышу. Барыш, застрявший в начале нулевых, идеально подходит для настоящего кина про лихие-святые-свободные девяностые, там даже есть фасады вообще без пластиковых окон. А дорога, ведущая к нему, не менее идеальна для фильма-сказки, даже больше, для фильма-сказки великого Роу и кое-где даже не нужна работа художников-декораторов. Старые ели тут лохматы, густы, кривые стволы переплетаются змеиными туловами, а под вылезающими корнями можно спрятать ДРГ хоббитов, ныкающихся от назгула на лошадке.

Между Ставрополем-на- Волге и Мелекессом, что Тольятти с Димитровградом, прямо по полёту вороны с аэропорта Курумоч, настоящие корабельные леса и окажись здесь да сейчас царь-реформатор Пётр aka минхерц Лексеич на эдаком-то просторе у Жигулёвских ворот, так щас же указал бы рубить галеры, скампавеи, галеоты, барки, шлюпы и прочие суда с судёнышками, да сплавляться вниз, до волока на Азов за-ради идти молодецки бить турку.

Академгородок Томска хвоен, смолист, упоителен в желании подремать и полон неутомимо-рыжих белок-вевериц. Там здорово и чудесно.

А вот у нас, на спально-рабочей окраине Самары, по улице Промышленности, магии вроде как быть не может. Мол, если в Ботаническом, то да, но тут-то откуда, посреди хрущей, ленинградок и так себе сталинок на 9-го Мая, откуда?! А не скажите.

Полкилометра узкого тротуара, двухэтажки, старая школа, несколько общаг. Немолодые высокие ели, прячущие между собой несколько засохших. Трамвайная линия и грохочущие красно-белые старые «татры» так рядом – руку протяни и коснёшься бока. Всего ничего и многим так себе, но в таких мелочах и кроется магия, атмосфера и настоящие города.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Настоящий мужчина

Соринка в глаз попала…

Глаза от экрана устали…

Ох и сильный ветер…

Ты ревешь как девчонка! Настоящий мужик, он… Должен.

Настоящий мужик должен всем, всегда и везде. Априори, самым популярным словом после «настоящий мужик (ТМ)», идет именно «должен».

Быть сильным.

Зарабатывать. Желательно много.

Уметь делать проводку, сантехнику, полы и расчет теплопотерь своего дома.

Не ходить служить в армию и, одновременно, быть защитником. Даже если раз в году.

И, само собой, обязан угадывать каждую мысль, предугадывать любое желание и, неся на руке, свободной осыпать розами пополам с бриллиантами.

А еще он не имеет права на эмоции, а если их показывает, то что-то не так. Ведь эмоции удел слабых, геев и женщин. Ты же не один из них? Вот и изволь быть каменно-ледяным почти в любых обстоятельствах. Не, поорать-то в гневе право имеешь, но не больше.

И ладно бы кто из мужиков спорил… И не станут, если они именно настоящие мужики. И слезинки не проронят, даже если внутри все в клочья кривыми ржавыми лезвиями, пусто до теряющегося эха в заледеневшей душе, а страх одиночества ощутимо тяжел, утягивая куда-то глубоко-глубоко.

Хорошо, когда есть друзья. Не товарищи-коллеги-собутыльники-по интересам, а именно друзья. Не родственники, но чаще даже что-то большое, ощутимое и невероятно близкое. Им не нужно объяснять, доказывать, приводить доводы в свою защиту. Другу, если он друг, все равно. Ему наплевать на истину с Платоном, потому как вот этот самый человек, ты сам, ему ближе всего остального, даже если остальное в какой-то субъективной правде. Ведь у плохих, по-настоящему плохих, людей, друзей не бывает. А есть именно партнеры-напарники-остальное.

Чудесно, если есть твоя женщина. Если она твоя, то никогда не услышишь упрека или смеха над тобой, вдруг решившим потереть неожиданно заслезившийся глаз. Она-то знает, что ты живой человек, что ты чувствуешь, что ты не циник и не бревно, то самое, стучи-не стучи, лишь отзовется глухим звуком.

Но… И ты это знаешь, что для всех остальных все остается как есть.

Настоящий мужик не плачет. И он, априори, должен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лучшая женщина

Женщин желательно не мерять, никак и ничем. Любая система мер и весов не для них. Несомненно, срабатывает это не всегда. И вычисления, на тему "как, чем и какая женщина лучше вон той или самой-пресамой", есть и будут важнейшей дисциплиной специальной мужской Олимпиады. Занимая второе место после фаллометрии себя любимого и любого другого чувака. А уж чем меряться кроме, само собой, длины и объема, мужики найдут.

Грубо? Возможно. По отношению к написанному далее смотрися диссонансом. Если не сказать хуже. Не нравится, не читайте дальше. Потому как там не случится раскрытия самой страшной мужской тайны про женщин и никого не окунут в дерьмо/польют грязью. Дальше только добро.

Лучшая женщина есть у любой человеческой единицы этой планетки. Конкурировать с ней не стоит и это глупо. Она лучшая. Она дарила тепло и любовь задолго до познания подростковыми мозгами самого термина "любовь". Всегда была рядом и дарила себя без остатка. Чертово волшебство и не иначе.

Ценность каждой лучшей женщины в мире порой стараются потерять. Мол, было, но теперь-то все по-другому. Это не правда. Настоящие истины не меняются и не требуют доказательств. Этой истине требуется лишь ваша любовь в ответ. И поддержка, даже если она не просит.

Время не ждет нас с вами. Оно несется вскачь и никогда не остановится. Вспомните, как ждали маму в детском саду и просто позвоните ей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пицца

Я типа не ел итальянскую пиццу. В свои 40 с хвостиком ни разу там не был.

Тем не менее, мне довелось ее попробовать дома, в Самаре. Интересно?!

- Поехали в Аврору, пиццу пожрем! - сказал Горец.

И мы поехали. Нам было 20, мы только вернулись из Чечни, а про пиццу знали одно - ее обожали черепашки-ниндзя. Мой крохотный Отрадный и еще более маленький поселок Женьки как-то обходились чебуреками, беляшами и курниками. И без буржуйских излишеств.

Мы только уволились из армии, нам хорошо заплатили и раз пиццу, так пиццу. В кинотеатре "Аврора", на улице Красная в Краснодаре, ту уже вовсю подавали. Совершенно не помню ее вкуса и куда больше запомнил рыжий Айрн-Брю, купленный там же.

В 2002-3 у метро "Спортивная", в Самаре, открылся "Фонарь", он же пиццерия "Под фонарем". Тонкое тесто, неплохая начинка, возможность курить без запретов и пиво "Дукат", сваренное в чешском "Швейке". И, самое главное, 23 года нашей молодости и какая-то глупая радость от возможности спокойно потратить честно заработанные на пиццу из тонкого теста и с тонко нарезанной начинкой. Совершенно не помню ее вкуса, но в "Фонарь", теперь хинкальную, с удовольствием изредка захожу до сих пор.

Моя сестренка работал в "Патио", когда на дворе стояла стабильность 2007-8, доллар стоил не так и много, Медведев воевал с грузинами армией в целом и "ямадаевцами" в частности. В "Патио" пицца была вкусной, это может подтвердить даже Данька, ведь его первая пицца родом оттуда, из 2009. Хотя тогда ему куда больше нравилось носиться по самому рестику и заставлять умиляться своими длинными кудряшками и большущими глазами.

И... все же мне довелось попробовать пиццу, сделанную по канону. В московском заведении Джейми Оливера и в самарской таверне "Дом Сивре". И не сказать, что москвичка от британца выиграла у самарской. Ведь, во-первых, бренд-шеф Джангвидо Бредо таки итальянец, требовавший настоящий домашний вкус. Во-вторых - ее делала наша, с Данцом, Катя, а Катя и тесто, скажу вам, созданы друг для друга.

А самая вкусная пицца, так уж получилось, делается ею же дома, в электрической духовке нашей плиты. Мы с Данцом убеждены в этом на сто процентов. Он даже недавно попросил сделать две, настолько соскучился. Сама Катя хмыкает, говорит, мол, это ваще не пицца, но мы-то с знаем, что это не так)) Тесто, один-два вкусных сыра, немного ветчины, домашний кетчуп и базилик, достаточно базилика.

Так что, да, в Италии не бывал, но настоящую пиццу ел. И вообще - пицца это прекрасно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Заставка

Моника Белуччи, Скарлетт Йоханссон, Ирина Шейк... Хотя последнюю на мониторах в офисах увидеть тяжеловато. Почему-то в России менеджеры не принимают красотку с Еманжелинска. Может, завидуют? То ли ей, то ли бывшим парням, что Криштиану Роналду, что Брэдли Куперу, мало ли...

Мужчины в офисах вообще крайне показательны своими заставками на мониторах. Посмотри, и многое поймешь. Если давно занимаешься продажами, закупками, переговорами или чем-то куда серьезнее, проектированием, к примеру, так чего только не насмотришься, глядя в компьютеры на столах. И даже захочешь не смотреть, все равно не выйдет.

Отдых. Отдых может являться разным, кому что, само собой. Тут тебе... Тут тебе такое, что радуешься за разнообразие вкусов у коллег, товарищей или даже конкурентов.

В шортах для купания в седле мотоцикла с люлькой, в фашистской каске и пузом наружу.

На сплаве... На сплаве хорошо, если бы не одинаково восхищенно-идиотские лица десяти-пятнадцати человек, выставляющих большой палец в камеру.

В бане, ну, то есть, в сауне. Черт, ребят, выставляющие такие фото фоном, вы думаете про окружающих? Про тех, кто случайно увидит ваши распаренные пьяные рожи и потом ночью посмотрит какой-то кошмар?

Машины и мотоциклы. О, да, детка, это круто. Чем обычнее и паршивее офисный планктон, тем круче у него тачила на компе. А уж если там чоппер, да еще крафтовый, то все, плюс сто в карму, не иначе.

Подлизы и лизуны... Подлизолизуны. Это, мать их, отдельный подвид бизнес-хомяков, делающих карьеру. У них на заставках или логотип компании, или фотографии с самыми-самыми руководителями и топ-менеджерами. Ну или, на крайняк, с Путиным. Хотя такое редко, топ-менеджеры рулят. И какая разница, что на фото четко заметно морально-психологическое вылизывание директорской задницы хозяином картинки, еле-еле поместившимся среди троих-пятерых действительно серьезных людей? Вот именно, хозяину фотографии без разницы. Он карьеру делает, он молодец и у него Тойота-Камри и трехкомнатная в ипотеку.

Страйкбол. О, это сейчас модно. Особенно среди тех, кто в армии не служил, косил как мог в свое время, зато сейчас ощущает себя техасским рейнджером. Ну, когда купив обвес и красивую форму, уезжает на сколько-то дней с серьезным видом заняться тактикой и поиграть в войнушку. Не подумайте, уважаю страйкболистов, точно вам говорю. Просто некоторые... Некоторые, кого знал, так сильно старались не попасть в армию, что когда ты это знаешь и потом наблюдаешь все эти самые серьезные позы со штуками, пуляющими пластиковыми шариками, то...

Уважение внушают редкие экземпляры, не скрывающие своей любви к красивым бабам и регулярно меняющие полуодетых красоток на рабочем столе. Пару раз видел, натурально, актрис из порнофильмов. Серьезно, даже спросил: это кто? Говорят - Лиза Энн. Я погуглил, узнал много нового, например - кто такая милфа. То есть, MILF. Но, все же, такие ребята заслуживают уважения. Не, серьезно, это вот мужики себе могут позволить. Или начальство, вариантов тут всего два.

Пяток лет назад модно было всем показывать сборную России по футболу. Черышев, Дзюба, Головин. Вроде бы и хорошо, да, только вот - чего полгода назад у тебя тут "Реал" делал или "Тотенхэм", а? То-то и оно.

Семья? О, много у кого из мужчин, владеющих на работе компом, стоит семья? Кгхм... Именно.

В общем, не все о человеке скажет картинка из пикселей, но все же, но все же.

Думаете, у женщин как-то иначе? Ошибаетесь. Но про это потом... Завтра, например.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Типа утренний кофе

Типа утренний кофе есть во всех офисных организациях страны. Даже если вместо кофе там чай. То совершенно не играет никакой роли, кофе и вся недолга. Самое главное это:

- Щас, кофе попью и...

Дам необходимый вчера отчет. Сделаю ту самую табличку с валовой и цифрами конкурентов. Зайду и расскажу такую необходимую и важную вещь, как появление чего-то там в сетевых магазинах "Соседоебанушка" и как оно повлияет на реализацию вашим отделом такой же хреновины, только в другой упаковке.

Кофемашины и аппараты, выдающие одноразовые стаканчики типа с зерновыми, есть не везде или дороги. Так что победить Нескафе и прочие Чибо с Якобсами в офисной жизни не удастся ни одному производителю кофеварок. МакДак и прочие кофейни? Все верно, но они отжирают свои проценты куда медленнее, чем бы им самим хотелось. И этому же радуются хозяева небольших магазинчиков рядом с офисными центрами или торговыми базами, где утро всегда пахнет одинаково: растворимым концентратом из тараканов пополам с активированным углем, приправленным ароматизатором "арабика".

Утро начинается не с кофе, на самом деле, и все об этом прекрасно знают. Но...

Но каждое рабочее утро просто необходимо сделать несколько вещей:

Насыпать в чашку неведомого происхождения коричневого порошкагранул,

Добавить сахарку со сливками из тех самых круглых штучек, где и не сливки вовсе, а хрень какая-то.

Ну или чаю, с пакетика, само собой, не заваривать же на работе чай. С дуба рухнули, на работе заваривать чай?!

Пожрать чего-то вредного, сладкого и несущего внутри вовсе даже не нормальное растительное масло или комбижир, фига. Внутри любой утренней плюшки, даже если она ватрушка, сочник или тарт, в первую очередь уютно устраивается пальмовое маслушко, эдакий лайт-вариант технической смазки, но для наших с вами приятных утренних поболтаек, гастритов и язвенных колитов.

Ну и, самое главное к кофе, это обсудить всяко нужное-бесполезное, договориться дружить против кого-то сегодня, обхаять коллег для того, чтобы после утреннего кофе пойти покурить и обхаять с обхаянными уже других и куда сильнее.

Ох уж этот утренний офисно-рабочий кофе, честное слово.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Каштаны

Во дворе высадили каштаны. Конские, как говорит Иван Саныч, он-то знает толк в благородно-древесных породах, у них-то в Красе дела ровно как в Греции: есть всё, везде и сразу. А нам по душе и эти самые конские каштаны, оне красивые и вообще – высокие, стройные, со свечками в апреле-мае и с большой кроной.

Срок жизни каштана дофигища лет. Растёт деревце никак не меньше тридцати годков, но первые десять еле-еле, стартуя ввысь где-то с двенадцати. Средняя продолжительность жизни российского мужика никак не меньше шестидесяти семи. Мне сорок с небольшим и вроде бы увидеть высоченное дерево к шестидесяти вполне возможно. Как водится - есть нюанс, идущий после сроков роста эскулуса, того самого конского каштана, эдакий бесполезный факт номер хрен знает сколько.

С позапрошлого года днём рождения считаю не март, а июль, когда успел вызвать неотложку, протянуть до кардиодиспансера и хирургов. Все поставленные после диагнозы так себе, но причина лежания на операционном столе вышла куда страшнее.

После инфаркта и операции, как у меня, в течение года умирают от пяти до десяти процентов пациентов кардиологических отделений. Но шанс увидеть взрослые каштаны под окнами – таки-есть. И это ли не прекрасно?

П.С: а ещё Катя с Даней в прошлом году высадили прямо под окном сосенку, она пока кочевряжится, но на кончиках веток уже вылезли новые светло-зелёные пучки. Стоит подумать о рябине, тоже красиво и куда быстрее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Комки Биша

В молодости легко обладать красотой, ведь это молодость, девочки наливаются спеющими яблоками на ветке, парни поджары и суровы ровно подрастающие волки-сеголетки. Удалять комки Биша модно и глупо, операция сузит щёки и не вернёт юное лицо.

Гордиться физической красотой изначально абсурдно, да ещё и с зарядом идиотизма. Стремиться к физическому здоровью верно, проживёшь дольше, если делать всё правильно. Вот только стоит помнить о хрупкости человеческого тела, бедняга Шумахер тому свидетельство.

Если прозектор, срезав всю одежду, увидит кубики пресса, девственно-упругую грудь, отсутствие растяжек, кожу как у Барби или идеальный педикюр, то ничего не случится. Погибшим не пощекотать распухший гондурас самолюбия, живым не станет чуть легче. Несомненно, это не повод забить на себя любимых. Скорее, наоборот.

Они встретились мне с промежутком в минуту и сто метров тротуара. Две ярких индивидуальных противоположности, красавица и чудовище, все дела. Девушка ждала зелёного на перекрёстке, мужик покупал абрикосы, помидорки или даже груши «Конференция», не суть. Дело в одном взгляде и одном движении.

Дядька вполне может работать наглядным пособием «Как считать себя рок-н-ролльщиком, ежедневно самоубиваясь наслаждением». Ничем иным объяснить потоки пота свежайшим утром не выйдет. Бороде позавидуют юные ZZ Top, татуировки прекрасны и дорогостоящи, а футболка пивных войск едва не лопается на, натурально, чреве. Никак иначе не назовёшь объёмы не самого возрастного человека. «Пивные войска» не фигура речи, а надпись на принте. Движение случилось прекрасным, дядя уронил бумажник и решительно наклонился поднять. Дядя даже не мой ровесник, на самом-то деле, а куда моложе, наклонялся ровно ленивец из мульта.

Девчуля попалась прекрасна: высока, явно стройна, несмотря на оверсайз модно резаных джинс и футболку с коротким рукавом, длинновласа и блондиниста. Несомненно, её ногтевых дел мастер знает своё дело и единственным вопросом, интересующим в случае ярко-острых ноготков, является живой невысказанный интерес:

- Как же ты жопу-то вытираешь с такой длиной?!

Но дело не в ярком остром геле поверх родных и не нравящихся. А во взгляде в сторону такой же торопыжки на светофоре, одетой куда проще, с хвостом на голове и с пакетом, где виднелись кроксы. Во её взгляде читалось лютейшее превосходство и осознание собственной прекрасности во всех отношениях.

Вот только мне, так уж вышло, незаметная и не очень молодая женщина намного приятнее. Её сложно найти и ещё сложнее забыть, ведь медсёстры процедурок, умеющие брать кровь и делать укол ровно комар укусил – редкость. И она просто сокровище самарского кардиоцентра, и, как на мой устало-душно-ворчливый взгляд, куда чудеснее юной стройной красотки с идеальным, сука, маникюром.

А, да, насчёт комков Биша: они нужны для правильной работы челюстей, что с возрастом начинают щёлкать не хуже коленей. Но их удаление есть личное дело всех и вся.

Поворчали?

Пошли строить капитализм, сам-то он не справится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16

Много или мало? Шестнадцать... это сколько?

Две недели и два дня, вдвоем, в отпуске? Песок, белый или золотой, это без разницы. Если вы на самом деле вдвоем, песок в любом случае хорош. И даже галька врезается в неположенные места не так и сильно. Шестнадцать дней отпуска на двоих вмещают куда больше двузначного числа. Тридцать два солнца, пылающего, огненно-рыжего, золотого, матово-желтого и черт знает какого еще, выныривающего или южина и еще прячущегося в волны. Чертова дюжина и еще три ночи с волшебным серебристым молоком луны, растекающимся по самой желанной женщине. Несчитанно раз соленых губ и кожи на языке, игры света в подводном царстве и прогулок просто так, чтобы пройтись вдвоем.

На четыре сигареты меньше, чем в нераспакованной? Наплевать, шестнадцать это почти полная пачка. Когда она есть в кармане, вы все знаете, как это... верно? Черная зубастая ночь посреди гор, плюющихся огнем не такая холодная, если они с тобой, эти шестнадцать. Делиться с другими? Да. Ближе этих ребят для тебя нет никого. Разве откажешь в сокровище брату? Нет. И пусть они закончатся быстро, не страшно. Шестнадцать раз, скорчившись на мокром дне позиции, окопа, ячейки, хода сообщения, вы согреетесь в крохотном алом огоньке и горьком дыме. Главное, чтобы шестнадцать не оказалось в магазинах, спящих в подсумках.

Шестнадцать лет полны разным. Первые яркие и сочные, цветные и порой сказочные, такие далекие и кажущиеся такими глупыми. Растворяющие в себе еще непонятые потери и горечь от несбывшихся надежд, ставящих подножку совсем скоро. Это первые неловкие касания женщины, это первые серьезные драки за них же, это первые взрослые споры с людьми, совсем недавно бывшими самыми важными. Именно их хотелось бы вырезать из кинопленки памяти, сделав "монтаж" с его грустной мироновской улыбкой. Те шестнадцать почти вселенная.

Но шестнадцать бывают разными. Да-да.

Если в день тебе положено двести грамм хлеба, то это не так много.

По меркам кухонных весов всего шестнадцать сухариков. Всего. Но... Только от тебя зависит, много это, или мало.

И жизнь от этого не становится хуже. И магия чисел доступна всем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Женщина и сталь

Когда ее руки брались за стальную трубу, десятки взглядов смотрел только на них двоих. Жадные, сонные, ждущие, злые, веселые и любопытные мужские. И сколько-то женских, чаще всего пренебрежительных. Хотя, порой, читая нескрываемое в глазах соседа, женская уверенность покрывалась недоброй ледяной коркой. Ведь все они, девочки, девушки, девы, матроны и порой даже бабушки, ненавидят взгляды мужчин, направленные на других.

Платиновые волосы всегда коротки, лишь на глаза, совершенно хулигански, спадала ассиметричная агрессивная челка. Светлые глаза не отвечали на десятки взглядов, возгласы и редкий мат. Коричневая помада казалась несмываемой, а спокойствию и холоду узких длинных губ позавидовала бы даже Снежная королева.

Ей нравились металлические оттенки для рук. Золото, серебро, что-то матово-серое. Вполне понятно, если металл кормит тебя, так полюбишь его же на ногтях. Узкие и явно сильные ладони с тонкими уверенными пальцами брались за сталь жестко и красиво. Иногда их прятали перчатки. Но всегда с обрезанными пальцами.

Как-то так вышло, что ее музыкой для меня стали Ганзы и Слипак. А как иначе, если именно ты сам подбираешь звучащее в наушниках? Но невысокой крепкой блондинке, работающей с металлом и управляющей огромным стальным конем они подходили как нельзя лучше.

Каким конем? Обычным, тем самым, развозящим каждый день огромное количество горожан куда им надо или нужно. Трамвай тринадцатого маршрута штука важная и нужная. Жаль, не видел ее, когда-то замеченную Максом и показанную мне, на новых усть-катавских «двойках». Мне довелось любоваться тем, как она переключала стрелку во времена красно-белых и устало-дребезжащих чешских такс.

Быть вагоновожатой сложная работа. Особенно, когда в твою сторону несутся сигналы, мат и осуждение. Как еще, если утром и вечером ее «тринашка» ныряет под мост на Физкультурной, где именно в это время пробка. И когда платиновое спокойствие бралось за металл гнутого крючка-переключателя, спускаясь вниз, в нее впивались десятки взглядов. Как правило, все же недовольных.

Но ей явно было наплевать. Это правильно. На конечной «тринашки», почти сразу за мостом, выходят не торгаши типа меня или еще какие-то боевые офисные хомяки. Там работает «Прогресс», рожая в огромных цехах ракеты «Союз», и люди, выходя из красно-белой стальной гусеницы, идут делать все для космоса. Для будущего. Для нас с вами.

И женщина с короткой платиновой стрижкой, плюющая на желания сидящих за рулем, стоит все же других взглядов и слов. Тех, что дарят другим женщинам, держащим в ладонях стальные трубы и крутящих на них кренделя и бабочки. Да, именно так. Но жизнь сложная штука.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Клёны

Молодые канадские клёны растут вдоль короткой дорожки во дворах у работы. Их немного, штук семь-восемь-девять, неважно. Клёнов сколько надо. Для чего? Для ало-багряно-рыже-золотой охры осенне-прозрачной красоты. Они как цветущая сакура, только клёны.

Осень не за горами, зима близко, а пока лето плавит асфальт жарой под сорок. Рядом с клёнами школа, там никого, она ленивая и сонная, хотя вот-вот с утра до вечера переливалась детскими голосами. Совсем недавно в неё шаркали соседские старшеклассники с их ОГЭ и ЕГЭ, и их время пока тоже завершилось. Они собирались после сдач на лавочках у клёнов, около двух недель, день за днём. Шумели, парили, парили мозги и ругали всех подряд, сокрушаясь тяжёлой школьной жизни. Клёны шуршали листьями и стремились в голубое высокое небо весны и начала лета.

Неподалёку дорога, начинается Портянка, улица Партизанская, по ней шуршат покрышки и частенько позванивают старые чешские «татры» нескольких маршрутов. Трамваи гулко грохочут на повороте подальше, таскают в себе людей, разговоры, переживания и само время. Клёнам дорога не помеха, до них не добираются ни её густая пыль, оседающая на машины, только-только отмытые в двух обычных и одной автоматической мойках, ни выхлопы из них же, клёны растут ровные по высоте и размаху крон, одинаково-стройные, как срочники кремлёвского комендантского, куда, кто знает, попадёт кто-то из переживающих школьников, не попавших ни во всё сокращающийся бюджет, ни в платные группы самарских универов с академиями.

Чуть дальше какой-то колледж, большую часть жизни бывший технарём или училищем. Сегодня пацаны с девчонками, получив дипломы, снимали друг друга на телефоны, стоя в тени старых кривых карагачей. Наверное, им неизвестно о красавцах клёнах неподалёку, ведь пройти к ним всего ничего, ровно одну трамвайную остановку вверх. Но вряд ли клёны обиделись бы, зная о таком пренебрежении, деревья, если верить в индейских духов-маниту, куда умнее нас с вами, зная о долгом-долгом возрасте.

Мимо них утром проходят мои постоянные встречные, идущие по тротуару на десяток метров ниже аллейки: дядька с рюкзаком и близорукой улыбкой, радующийся чему-то своему внутри больших наушников, девчонка, смахивающая на давно почивших готов воронёной причёской, мрачностью и постоянно чёрной одеждой, молодая мама со своими двумя сыновьями-погодками, такая намечающаяся пышка-красотка, тонкая сверху и плавно-каравелльная ниже пояса. Наверное, всем им известно о клёнах, хотя, надо думать, это мой личный бзик в виде любования деревцами.

Они впрямь как сакура у склонов Фудзиямы, неполный десяток самарских американских клёнов, стремящихся в голубизну неба, расчерченного белыми перьями осенних облаков. Время любоваться ими придёт через один календарный квартал, оно мимолётно и самое главное успеть зацепить эту мимолётную ускользающую красоту.

Не ворчали, да? И хорошо, капитализм порой полезно строить в хорошем настроении.

С добрым утром

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эрогруша

Это было очень давно. Но правда.

Солнце может бить в глаз. Думаете, что нет? Ошибаетесь. Шесть часов в закрытом помещении, когда есть только лампа, направленная на ватман, а потом выйдите. И без очков, именно без них. И тут свет, и тут тоже, казалось бы – с чего ему лупить со всей дури в ваши глаза, прямо как Косте Цзю? А лупит, не жалеет и шарашит троечкой (голова-голова…и опять голова) и добивает кроссом.

Только оно не страшно. Ну, солнце, ну, по глазам с непривычки. Да ладно, делов то, в самом деле. Главное вовсе не это, главное другое. Главное гуляет вокруг, главного много. Главное все сплошь в светлых или ярких сарафанах, платьях и футболках. Есть даже главное, также, как и я приехавшее откуда-то, из небольшого городка или даже деревни. Все просто: футболки с надписью «ДА-НЕТ» даже у нас, в совсем дикой глуши, непопулярны уже год. Главнейшее же вон те красивые, загорелые, гладкие и блестящие ноги впереди. Такие, как бы это объяснить? Ну, очень красивые, прямо до дрожи в собственных коленках. Крепкие щиколотки, мышцы на икрах и тяжелые, немного полноватые бедра. Красота.

Да, сказать честь по чести, все остальное в этой милой девушке тоже… хорошо. Даже больше, просто великолепно. Если по мне, так намного великолепнее ее же работ в экзаменационной аудитории. Даже врать не буду, если скажу, что у меня самого первая работа завалилась только из-за ее сарафана с вырезом и разрезами. Ее карандаш чирк-чирк по ватману, гладко и четко. Вот вам, пожалуйста, и гипсовая груша с крошащимся боком, и кусок серого холста сзади и даже сраная эмалированная кружка. Пропорции великолепные, тени и полутона выдержаны, блики на узком черном ободке присутствуют. А у меня? Тьфу ты, а у меня в самом начале тоже груша выходила. С плавными, знаете ли, такими обводами. Когда сосед, только что закончивший худучилище начал откровенно звать меня вниз на «покурить», то еще ничего не понял.

Поднявшись – пригляделся к своему творению издалека. М-да… груша, такая вся груша. А Катя смеялась, звонко так, заливисто. Посмотрела на меня темными своими глазами с чертиками и давай дальше заливаться. А улыбка лукавая, от которой так в пот и кидает. Даже хочется по старой, еще спортивной своей привычке, взять и вытереться низом футболки. Тоже мне, неформал, к слову. Нужен ли таким красивым ногам и всему остальному такой потеющий и краснеющий неформал? Сдается мне, что нет. А надо думать не про это, не про то, какой ты сам дурак, а про второй экзамен, про мать ее, живопись. А в голове только улыбка и лодыжки, блеск в глазах и вырез сарафана. Такая вот непонятная штука. Нет бы дурню думать про что другое, про армию, например.

Это же такая клеевая штука, армия. Два года здоровой и вкусной пищи, физического совершенства и выполнения самых почетных задач по защите любимой родины. Сказка просто, не жизнь. Да-да-да, дорогой друг и любитель нехудых девушек, все для тебя. Если не сдашь экзамены и не пройдешь по конкурсу. Конкурс хороший, пять человек на место. А у тебя, кроме запала и завышенного мнения о себе самом, много ли чего есть? Графика и композиция, ведь живопись не пройдешь. Но какие ресницы, Бог ты мой, как смотрит! Что, опять вместо правильной формы груши получается порнография? Спасибо, Леш, спасибо.

И солнце – на, прямо в глаз, как только вышел из аудитории. А впереди два перекрестка до трамвайной остановки. И шоколадноблестящиебезумнокрасивыеноги в черных босоножках туда и идут. И ты за ними, а завтра снова сюда, а можно и догнать и поговорить и…

На повороте звенит и грохочет всем своим старым чешским телом трамвай, мятый и длинный как такса. Подкатывает к старой железной будке, под которой, в ее душной и горячей глубине прячутся бабки, дожидающиеся своего маршрута. Черные босоножки с первой ступеньки - раз, и уже внутри. И вроде бы за ними надо, а не фига. Соседний вагон, стыдно перед самим собой, а что делать?..

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вонь, Тёлки, Минаев

The Тёлки Минаева под Pudgent Stench 1993 года - почти постмодернизм, понимать бы смысл самого термина. Когда-то оказалось лень разобраться, а сейчас даром не надо. Паланик, Бегбедер и Минаев не равны друг другу, но местами почти близняшки.

Каждое утро начинается одинаково почти два года. Встать, наконец-то поесть, одеться-обуться и отправиться на улицу. На работу или прогулку – неважно, важнее двигать ногами и идти, сжигая ненужную глюкозу, легко отправляющую в клинч и дающую бригаде скорой помощи тушку для их работы. Ходить без наушников скучно, а старенький МП-3 Уолкман практически друг, единственный гаджет моей жизни, не сломавшийся через несколько месяцев пользования. ВИА «Едкая Вонь» утром звучит особенно мило.

Три декады назад троица австрияков гениально записала лонгплей Dirty Rhymes and Psychotronic Beats, пластинку, до краёв полную острого звука и настоящей мерзости. Порой такое отлично для мозга, перезагружает жёсткий диск, обостряя чувства и даря ни с чем несравнимый кайф от группы одного альбома.

Почти вчерашним утром пришлось ехать на трамвае, боясь расплескать уровень сахара перед анализами. Комплекс отличника въелся в сознание ровно клещ под кожу и выгнать сложно. Вместо анализа собственного организма имеется желание стать почти как раньше и доказать врачам недоказуемое. Глупость дурацкая, но каждый приём начинается в таком ключе. Ирония в показателях, на голодный желудок ползущих вверх в случае годной прогулки. Нагоняется потом, в обед и вечером и тут без музыки никак.

В ноуте целая папка «Группы одного альбома». Недавно пекарь-жиробас Кузьма с Катиной работы кокнул один из наших дисков на терабайт. Ирония, но там остались фонотека и пятёрка любимого аниме. Интернет помогает восстановить, добавляя порядка, оставляя за бортом нахрен ненужное музыкальное дерьмо. С книгами, кстати, куда сложнее.

На дворе 2024 от Р.Х, где бумага сущее ретроградство, пылесборник и ненужные траты на хранилище будущей макулатуры. Только оно куда ближе разных экранов с их дюймами и настройкой подсветки. Книга порой пахнет чем-то вроде бы забытым, но никуда не ушедшим. Потому читается дома, на ходу книжку не полистаешь.

Минаев, Паланик, Бегбедер, пишущие совершенно разные вещи и местами похожие ровно близняшки. Неудивительно, Чак породил Бегбедера, а французишка подарил нам нашего писателя-косплейщика, творившего в нулевые прекрасно написанные романы для нескольких поколений любителей dolce vita всю свою долбаную жизнь. Минаев на самом деле талантлив и жаль, что ничего кроме всем известных повторений о настоящих «по жизни» красавчиков не написал. Жонглировать словами надо уметь, вкладывать в них смысл стоит стараться, а вот получается оно далеко не у всех.

Не знаю, чем закончится книжка с потёкшей тушью у красотки с сердечком на плечике и даже не уверен в возможности добраться до точки и узнать всё самому. Уверен в завтрашнем дне, где умещается сколько-то километров протопанных ногами и измеряемых минутами н часах и минутами старого МП-3 плейера. Мне не нужны умные часы или шагомер в телефоне, средний темп ходьбы прост аки черенок от лопаты. Пять минут равняются полтыщи метров, а процент задержки и поправку со временем рассчитываешь автоматом.

С добрым утром, девчонки и мальчишки, ворчанули? Ну и молодчины, айда возводить капитализм, сам-то вряд ли справится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Утро

Любое утро неповторимо. И прекрасно в самом себе. Даже страшное, просто сразу этого никогда не понять.

Открывая глаза под будильник, дверной звонок или орущий телефон ты еще не знаешь... Ничего не знаешь, но поймешь это уже скоро.

Иногда это почтальон с телеграммой.. Такое утро не вычеркнешь из памяти. Оно сидит гвоздем в твоей голове, хотя прошло двадцать шесть лет. И ты живешь без отца куда больше, чем с ним. Только два с лишним десятка лет один черт не вычеркнут из памяти усов, сигарет, масла с соляркой и волос на голове после ванной, торчавших одуванчиком.

Утро всегда разное.

Оно смотрит персиково-алым узким взглядом восхода, выглядывая из-за синей кубанской ранней дымки. Под задницей на половину крашеная сталь пожарной лестницы, твоя "Прима" горька и колет легкие, но мир прекрасен до скорой "ротаподъем" и ты в нем один, наслаждаясь совершенством рассветной красоты.

Через несколько месяцев волшебство проснувшегося Кавказа, появляющегося из ничего прямо перед глазами, вырастающего вместе со встающим солнцем врежется в память и не выветрится никогда. И даже отмывая кровь с уха, небрито-грязного лица и шеи, наслаждаясь комариным звоном в правом ухе, не забудешь подмигнуть горам, творящим свою магию на твоих глазах.

Иногда ты становишься ребенком, засунув руку под подушку. В свой день рождения можно проснуться и вдруг вернуться чуть назад, когда любовь и внимание к тебе делали сказку из вполне обычного. Круглый дисковый плейер и наушники вовсе не "субару" с низкопрофильной резиной или айфон. Фига. Серый блин дискового "панасоника" куда круче. Это целый мир, поющий в унисон шагам и мыслям.

А проснувшись у мамы, уже с собственными седыми волосами, замрешь и постараешься не открывать глаза. Ведь на кухне точно так же пахло, шипело и позвякивало тогда, когда каждое утро было золотым, а тридцать лет казались безумно далекими. И сейчас, в сорок с хвостиком, масло, тесто, сахар и творог, плывущие с кухни, делают "щёлк"... и, пусть на пару секунд, но ты там.

Каждое утро доброе. Есть горячая вода, теплая постель и чертовы тапки? Вы самая счастливая частичка Вселенной. Вставайте, делайте все нужное и радуйтесь жизни вокруг и себе в ней. Ведь его больше не будет.

Этого самого утра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кофе

Не иначе сам Сатана придумал как варить кофе. Черный, как его душа и сладкий, как грех. Есть время? Свари кофе. Особенно утром.

Тебе нельзя? Свари не для себя. Свари его просто так. Лишь бы плыл, наполняя собой все вокруг, тягучий, не спутаешь, горьковатый запах. Можно не пить, можно просто нюхать. Вы же помните, помните...

Холодное ноябрьское утро в чужом незнакомом городе и картонный стаканчик из «МакДака». Тот самый, что везде один и тот же, но в этом и плюс. Даже два. Ты им точно не отравишься и там варят… варили, «Паулиг». А финны, мать их, знают толк в кофе, кофеобжарке и кофеварении. Даже если они теперь Поэтти.

Красные низкие диваны черт пойми, как незаметно закончившейся эпохи без мультиплексов. Красные низкие диваны в давно разваленной по камешку огромной красивой «Самаре» и ее кофейне. Молодость, сигаретный дым прямо внутри, а не снаружи, разговоры обо всем и о ни о чем, «Ночной Дозор» и желание открывать что-то новое там, где его, казалось бы, и нет.

Толстостенные граненые банки «Касик2 в СССР, темно-коричневые и благородные, как благородные доны с кофейных бразильских плантаций. Даже растворимый он был прекрасен и настоящ. Хрен такого сейчас найдешь.

Кто угодно вспомнит о кофе и себе. Так оно и есть.

Нельзя кофе? Возьмите банку с ним, приоткройте, чуть-чуть, крышку, втяните глубоко-глубоко, чтобы пробрало до печенок и мурашек где-то на спине. Это ж просто кофе. Маленькое горьковатое чудо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его Мурчайшее...

Коты - древние и благородные животные. Это аксиома

И это они хозяева, а мы все должны преклоняться и радоваться.

Погладить кота – плюс к карме, хорошее настроение и вообще… А уж покормить…

Чертовы меховые паразиты созданы для жизни с людьми. Вся их мохнатая сущность напрямую вопит: да-да-да, так и есть. Никто не спорит, кошачезавр спокойно проживет сам по себе. Но, как не крути, рядом с человеком усатым обладателям хвостов куда как лучше. Делов-то: спи, ешь, гадь и не дери все подряд. Дерут, сволочи. Дерут так, что мама не горюй.

Вы считаете это кресло не только удобным, красивым и созданным для вас? А фига. Спинка создана для лениво-охотничьего лежания в надежде увидеть пробегающий мимо кусок дикой колбасы. Да-да. А на самом кресле очень удобно отдыхать после двух первых порций дневного сна. А уж когти об него нельзя не поточить. Боковина, смотрящая на дверь в комнату – она же создана именно для этого. На фабрике, сделавшей кресло основной целью так и ставилось: создать удобную когтеточку.

Но это все неприятно, чего уж, но не главное. Главное заключается в умении мелких волосатых подлюк превращаться в создание, без которого все уже как-то не так. У кого нет воспоминаний про кота? У всех есть.

Вот ваш первый мохнатый друг. Он живет у бабушки с дедом. Или она, тут вариативно. Лучше, когда она. Ведь если кошка, то котята. Маленькие, пушистые, слепые, пахнущие молоком и пищащие. Ми-ми-ми и все такое. А если уж когтями по руке, хватающей малыша, тыкающегося носом в воздух, ища маму – так по заслугам же. Чё ты грабли тянешь к чужому ребенку?

К правильным бабушкам с дедушками, у которых свой дом, а не квартира, порой приходят полудикие дворовые коты. Ну, или кошки. Такие, знаете, худые, хищно-смотрящие, драные-передраные, с половинками ушей, выдранными боками и гордо торчащими вверх, аки у немецких ландскнехтов, усищами. Они горделиво-неприступны по началу и очень благодарны в результате. Благодарны за избавление от мороза, дождя, собак, тяжелых ботинок по ребрам и помойкам, где надо искать еду. Они спят больше обычных домашних кошек, их уши всегда настороже, а уж если вам вздумается дать поджопник… ух, просто, что случится.

Они лежат с непередаваемо вальяжным видом за спиной хозяйки, готовящей что-то вкусное и ухом не ведут на никого вокруг. Они четко знают – кто их кормят и что надо делать. И на «вот скотина ленивая!», отвечают адекватно и молниеносно. Встать, потянуться, горделиво пересечь кухню по направлению к выходу, уйти в курятник и приволочь пару-другую крыс. Таких, знаете, матерых крысищ, как по заказу лезущих в изогнутые клычища-сабли. И, получив свою сметану, сожранную с совершенно независимым видом, завалиться дрыхнуть дальше. А, да.

Когда они привыкнут к вам, то лучшего муркала не отыщешь. Эти полудикие мохнатыши не мурлыкают. Они пародируют трактора. Они забираются к вам ночью так, что становится ясно: ваше одеяло мягкое и теплое не для вас, не. Оно специально создавалось так, чтобы кот мог устроить в нем гамак.

Потом кошки стремительно врываются в твою жизнь уже дома. Приходят сами, уходят, теряются, порой, к сожалению, жрут крысиную отраву и умирают. В детстве нет ничего хуже содроганий кота-подростка, плачущего и пускающего пену. Но всему своему время. И ваша сестра тырит в соседнем дворе усатого подростка и тащит его, пряча в кофте, домой. Все довольны, все смеются, Василий радостно урча пожирает сметану.

Правда, потом приезжает отец, берет в кулак ошалевшего Василия, переворачивает его к себе хвостом, хмыкает и Василий за пару секунд возвращается к изначальной Василисе, коей был с самого рождения. А вы на всю жизнь запоминаете как выглядят кокушки и что их ни в коим случае нельзя отрезать. Ибо не хер.

А уж Василиса, превратившаяся в настоящую красавицу, радует всех. Особенно котятами раз в четыре месяца. Но это нормально, это как надо, главное – пристроить всех и каждого. Некоторым котятам везет. Пусть ан дворе и девяностые, но зато еще есть молочные магазины. Уж там кошка всегда будет на своем месте.

Но самая главная кошка в вашей жизни появляется потом. В аккурат в начале самостоятельной жизни и задолго перед появлением ребенка. Она приходит сама, дико пища в подъезде и кидаясь именно на вашу дверь. Она ушастая и хвостатая. Больше в ней практически ничего нет. Между ушами и хвостом находится что-то мелкое и костлявое. Вы смотрите на супругу, говорящую что, мол, до утра, ведь послезавтра надо взять типа породистую и красивую, как раньше договаривались. Ага, точно. Ты киваешь, смотришь на пищащую ушастую мелочь и понимаешь – породистой кошки у тебя не будет. И прикидываешь – сколько денег есть в бюджете двух студентов, работающих кассиром и охранником. В смысле – на приблуды для орущего мохнатого комка.

А потом ушасто-хвостатое непотребство становится огромной серо-полосатой и умной красавицей, понимающей тебя с первого слова. И даже если ты с ней и подерешься, потом та придет первая, затарахтит и полезет мириться. Да уж.

И в какой-то момент у тебя нет ни кошки, ни кота. Нет, ты спокоен и счастлив, нет шерсти, нет наполнителя в туалете, нет… много чего нет. И тут, вдруг, тебе приходит сообщение от Екатерины Сергевны.

«Вот, зовут Макс, три года. Хотят усыпить». И фотография большого черного обормота, сидящего на руках ветеринара. А ваш сын настойчиво просит домой живность. И твоя супруга едет и забирает какого-то там кота и везет домой. А он оказывается кастратом, пугливым и огромным. И ты такой приходишь домой после работы и ищешь это чудо. И находишь его под кроватью сына, прячущимся от всего злобного света, ополчившегося на древнее благородное животное. Лежишь на полу, смотришь в глазища и разговариваешь. С котом, Карл! С котом! Лежа на полу! И ожидая, что он вылезет! Через пятнадцать минут, понимая, что это глупо, встаешь и идешь на кухню. И в аккурат, когда ты мешаешь кофе, сахар и прочую милоту для варки, тебе об ноги трется теплое и мягкое. И ты понимаешь – это абзац. Ну да, так и есть. Потому что кот – древнее и благородное животное, он разрешает тебе кормить, холить, лелеять и все прочее в доме, что неожиданно становится именно его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот таким вот незамысловатым макаром в твоей жизни и появляется Его Мурчашее Мяучество Максимилиан Черный и Первый, повелитель людей, холодильника и всех мягких поверхностей, лорд-протектор собственной вороной шубы и хозяин твоих рук, всегда должных быть готовых его погладить-почесать. Надо оно вам? Видать, надо.

Всем счастья и все такое.

Де…ива с бакалеи

Ксюша красивая. Несмотря на 15-ть лишних кило. Может, чуть меньше, может, чуть больше. Большинству покупателей так даже лучше. Вешалки и суповые наборы на районе не очень популярны. Даже малолетки, обтянутые леггинсами как колбаса плетенкой, не смущаются подпрыгивающих боков. И слава Богу, наверное.

Так вот, Ксюша на самом деле хороша собой. Она точно Ксюша, если верить бейджу. Который она не носит, просто откликаясь на Ксюшу. Мужики частенько просят у нее батончики типа "Спринт". Те лежат в дальнем углу нижней полки стеллажа слева от нее. Возможно, мужики любят не только вечерний "жигуль", но и либо сладкое, либо своих детей. Возможно, им просто нравится смотреть на Ксюшины красные-черные-синие стринги, так трогательно-беззащитно открывающиеся взгляду. Ксюша мила при своих округлых боках и потому носит джинсы на бедрах. И спокойно нагибается за батончиками.

Она волоока, крашено-темновласа и высока. На самом деле высока, это ясно при ее плавных выходах в зал к шкафу с химбытом. Мужиков совершенно не смущает размер ее ног, совершенно совпадающий по длине с их же кроссами, сланцами и рабочими ботинками. Скорее всего жены мужиков не любят лак и Ксюшины эксперименты со всеми оттенками серого и голубого мужикам весьма по душе. Из-за прилавка она выплывает, точь-в-точь как каравелла Колумба из порта Кадис. Так же плавно, царственно и чуть виляя округлой кормой. Обтянутую джинсой корму многих так и тянет похлопать, аки круп племенной английской кобылицы. Усатый хрен, курящий "Кресты", думая об этом, даже не замечает, как облизывается.

Не особо любящая себя девушка с небольшой бакалеи смахивает на настоящую русскую красавицу статью и всем остальным. Надень сарафан с кокошником, так один в один. Ну, без косы, да... Зато с мягко выпирающим и вполне наметившимся животом, низко-тяжелой грудью и всем остальным. Судя по всему, даже канонично стройными, сильными, вполне академически красивыми, хотя и чуть мягковатыми, ногами. Скорее всего, что ее ноги не менее канонично небриты... Ну, если судить по полоске кожи между высоким краем джинс и низкими носочками с розовыми зайками. Да и какая, собссно, разница, это же на вкус и цвет.

Она не любит себя и не желает что-то менять. Лак на руках постоянно облуплен, цвет для волос лучше бы не такой радикально черный, "жигуль" открывается сразу после закрытия двери и установки на сигналку, а мысли о лишнем весе убиваются новой вкусной шоколадкой из Беларуси. Это ее дело.

А еще она не умеет скрывать злость на себя саму. Или на жизнь. Или еще на что-то. И потому стараюсь никогда не заходить в угловую бакалею, если иду домой с цветами. Потому как волоокая голубизна под тонкими и неровно выщипанными бровями сереет и покрывается хмарью. Зачем расстраивать пусть и не любящую себя, но вполне себе неплохую и симпатичную женщину. Или девушку? Или все равно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вечерний чай

В советском детстве кофейный напиток покупался если что-то происходило в плохом ключе. И редко. Бразильский кофе всегда стоял на кухонке, темнея коричнево-ребристой банкой, прятавшей умопомрачительное внутри. Да, мама любила кофе и не прятала от подрастающего сына. К семи годам плотно подсел и слезать как-то не хочется. А вот чай…

Чай у бабушки хранился в большой жестянке с узорами, чью историю не узнал и не сберег. Даже жаль, наверняка интересна. Чай засыпался в нее сколько себя помнил, и даже сейчас, спустя тридцать лет, легко слышу еле уловимый скрип, когда она открывалась.

Почему-то помню грузинский, та самая пыль их дорог. А нравился, не, честно, очень нравился, хотя вкус, закрой глаза, узнаешь из тысячи.

Чай пился утром и вечером. Пустым ни за что и никогда, дед не понимал, отрезая хлеб свежей выпечки и доставая масло. И немного вареной говядины. Больше ему и не надо, кустисто-бровому и строго-прямому деду, начавшему свой чай и хлеб с маслом в сорок втором, под Сталинградом. Нравилось сидеть рядом, смотреть на его белый, в синих узорах, стакан и догонять, кто быстрей съест.

Бабушка вечером старалась не чаёвничать. Медобразование и две ежегодных профилактики в кардиологии легко убирают въевшиеся привычки, коли хочется дальше радоваться каждому дню. А утренний любила, хотя куда больше любила летний утренний, когда оба ее непутевых внука на месяц оказывались вместе именно у них. Четыре недели в году чай всегда пах даже не собой. Пирогами с яблоками и щавелем, ватрушками с творогом и смородиновым вареньем и, конечно, плюшками. И ее руками, добрыми, заботливыми и ласковыми.

Масло и чай удрали из жизни в девяносто первом из-за постоянного просыпания и школьных завтраков. Страна рушилась медленно, а вот маргарин вместо сливочного ворвался сразу и непредсказуемо. Но полюбить их заново снова подарили девяностые. И не понять деда было странно. Серая хмарь и холодный дагестанский туман прививают любовь к сладкому чаю и куску хлеба с гребаным маслом куда сильнее любой книги о вкусной и здоровой пище.

Лучшим и любимым чаем десятых стал английский «Хэмпстед». Чаще всего Гера ехал в «Азбуку вкуса» в своей буржуйской Мск, потом на почту, а потом я получал его в нашем отделении. Когда столица стала своей и регулярной, тратить столько бабла, когда вокруг враги и санкции, показалось глупым.

Сейчас его просто почти нельзя. Не, оно, конечно, можно, если хочется. Но лучше не стоит, это ясно как божий день. Да и чай, все же, стал просто чаем. Хотя… не то, что вечером, порой почти ночью, мы сидим втроём на кухне и просто пьём чай. И это чудесно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мёд

Приехал сегодня один из постоянных контрагентов-монтажников. И говорит: есть мед, только качали, столько-то рублей банка. Ага...

Помнится, не любил мед. Прямо не нравилось оно мне. То ли из-за того, что в детстве не однажды кусали пчелы, то ли из-за того же детства и большого количества поминок по пожилым родственникам деда и бабушки в деревнях области. Те самые "съешь блинок, сынок", отзывался на языке бабушкиными слезами и грустным лицом деда, курившим чуть больше обыкновенного, запахом бензина в его "запорожце", от которого детский организм протестовал в кусты и, если не успеешь, прямо на сиденье. Черт знает, в общем, почему, но не любил.

А потом... а потом мед стал таким же любимым, как сгущенка по ГОСТу в армии. И мед оказался как-то всегда рядом, как и декоративный бочонок с башкирским медом, куда давно заливается свой красноярский, сергиевский, изредка привозимый чекмагушский, порой вообще далекий учалинский... по-моему.

Прозрачное жидкое золото. Мягкое засахарившееся к зиме золото. Безумно вкусное белое и тягучее золото. Это просто мед. Он как сама жизнь. Он есть и ты о нем не думаешь. А оказавшись на языке берет и превращается во вкус самой жизни. И, несомненно, самая вкусная жизнь должна быть просто разлита в трехлитровую банку. И литровую, отдельно, с любимым, как и у деда, гречишным, темным, терпким, особенным.

Вкусной золотой жизни всем)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бублики

Бублики вкуснее всего есть тёплыми. Не разогретыми в микроволновке, а именно теплыми. И, само собой, с чаем. Бублик того стоит, честное слово.

Толк в тёплых бубликах знала каждая смена нашей охраны на рынке. 2003, стабильность, нефть по сотке, доллар около 20-ки и все такое, включая универ и работу чоповцем. Мы, в Торговом городке на самарской улице Советской Армии, весьма знали толк в бубликах.

Тонар с хлебом стоял почти на самом входе. Никто не помнил имени второй продавщицы, а вот на Наташу пялился весь мясной отдел, точно вам говорю. Наташа красила губищи, не знавшие ботокса, в перламутровые тона, заплетала косу и любила обтягивающее.

Каждый вечер за ней приезжал суровый подзаплывший качок на модной тачиле. Модной тачилой 2003 считалась типа тюнингованная черно-зеленая двенашка, Наташин хахаль тяжело косился на всех мужиков в округе и порой покрикивал на саму Наташу, не торопившуюся в его чудо-колесницу.

Два года, поведенных в Городке, чьи бетонные кости давно почили под высотной застройкой, прятали в себе материала на два с половиной сезона хорошего сериала, слово чести. Глубины падения, страстей, предательств, благородства, дурости и великодушия, сотканные воедино на территории бывшего то ли автохозяйства, то ли чего подобного, равнодушными не оставляли. И не стоит смеяться, рынок - это вам не «Бригада» или «Содержанки», тут все было по-настоящему.

Причем тут бублики? Да все, как водится, просто.

Наташа, с одобрения хозяина тонара, оставляла нам ключи. И каждое утро, когда в хрущевках и ленинградках у Городка еще даже не загорались окна кухонок, к нам приезжали газели. С БКК, с 2 и 5 хлебозаводов, с уже тогда работавшего самарского ИП Галстян с его лавашами.

И, раскрывая дверки своих бибик, экспедиторы споро затаскивали в хлебное царство горячий хлеб с выпечкой. Бублики нам продавали именно они, собирая утренние рубли как «копытные». Все оказывались довольны и, ей-ей, вкуснее бубликов мне не попадалось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы не рабы

- Я вас спрашиваю, чего глаза отводите?!

Полтора десятка взрослых мужиков в костюмах с галстуками – раз, глазами в столы.

- Нечего никому сказать?!

Здесь – некому. Там, в курилке, за рестораном и на берегу залива, каждый легко расскажет нужное. Как, за сколько, кто виноват и почему не исправляется сама ситуация. Здесь – молчат все.

-Я чего-то не понимаю. Вы все такие умные, все знаете, все умеете, почему планы не делаются?

Директор мой человек аккуратный и обходительный, орать не любит и старается быть дипломатичным. Сейчас носок его ботинка несколько раз, совершенно без этикета, попинывает меня в голень. Директор старается уехать отсюда со мной не в качестве соседа по месту в самолете, а как с коллегой. Хороший человек, если разбираться.

- Я вот беру каждый день калькулятор, ваши отчеты и считаю. Знаете, что там вижу?

Все знают. Дыру там видит, вместо необходимых денежных поступлений с отгрузками в долг. Это все знают, так у всех, кого не возьми, отчеты начали заново отправлять каждый понедельник. Соцревнование в стране дикого капитализма и в организации победившего кланово-племенного строя.

- Сказать нечего, да? Почему мне за вас думать нужно?

На таких мероприятиях схема известна как расписание фильмов на сайте Киномоста, Каро-фильма или еще где. Ничего нового не найдется, разве только вдруг кто родит неожиданную идею. Сейчас вот идет посыпание голов прахом с пеплом и дерьмом. Смешать в помойном ведре, потрясти, равномерно распределяя. Помочиться сверху и, всю получившуюся гадость, вылить на головы сидящих за столом.

- Вот ты! – палец тыкает прямо в сторону самого смелого и уверенного. – Расскажи, как справляешься с ситуацией?

Максим строг, весь из себя в деловом стиле, уверен в собственных силах и носит красивый кожаный портфель. Портфель, если присмотреться, с невеликой надписью «Доктор Коффер», подчеркивающей весь его вес. Бизнес-стиль должен подчеркиваться нюансами, портфель самое оно то.

Час назад, сидя на диванчике рядом с племянником хозяина компании, Максим посмеивался над нами, над казанским коллегой, над еще кем-то.

- Ну, чего вы там, выживаете как-то? Договариваться нужно уметь, вы чо, пацаны, чего я вас учу? Я вот позвонил на завод, никаких проблем, все привезли. А вы ноете, что мои к вам на территории лезут.

Вечером, после окончания ора с раздачей звездюлей, в баре ему нальют коньяку, Максим хлопнет стопки три подряд и снова потечет в невыносимо ровном и непрозрачно-лицемерном потоке собственного вранья. Но это потом. Сейчас он наливается кровью, потом бледнеет и вдруг, голосом провинившегося отличника, начинает вещать до боли и скрежета зубовного знакомое:

- Мы провели анализ территорий, с применением АБС анализа и наложением репера…

Репер он, понимаешь, наложил, чтобы анализ провести. Слушать дальше – только время терять. Единственное о чем жалеешь – задержались, заходя внутрь. Помню, даже удивился – чего все так кивают на два свободных места низких диванов. Удобнее же, чем стулья.

Оказалось, свободные места были аккурат рядом с хозяином компании, завода, этого самого ресторана и, судя по всему, некоторых коллег, сейчас смотрящих в стол.

- Да хрень ты несешь, Макс…

Глаза у хозяина всего этого не молодые, спокойные и даже не злые. Он вообще сидит и дымит всем в лицо кальяном, никому не предлагая. И семки лузгает, слушая вытяжки из отчетов с цифрами. Сколько раз и сколько таких же нудных объяснений выслушал с середины девяностых, когда смог выкупить производство? Наверное, что много.

Жаль, что так близко сидим. У меня в блокноте неплохой набросок какого-то лихого мужика с револьверами. Пока летели, пересаживались и снова летели, успел обрасти плотью, надо бы дорисовать. Сейчас достанешь – неуважение, некрасиво это, пусть он и орет на всех. Цели крика уже определились, вон, сидят чуть наискосок. Кого-то нынче уволят, к гадалке не ходи.

Мы, мать его, не рабы. Так, просто взрослые дядьки, сидящие и слушающие много интересного про себя. А он, психолог, улавливает, кому можно про «твою мать», кому не стоит. Деньги никак не спасают от распечатывания коробки свежих звездюлей, если разбираться.

- Ну что, мужчины, может, перекусим?

Улыбки, шутки, смех, разносимый коньяк, все хорошо. Ни фига не рабы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кот-эмо

У кота Макса конкретно не в порядке психика. Черт его знает, что заставляет огромного черного благородного кота вести себя аки эмо в «моем две тыщи седьмом», но порой именно так он и поступает.

Садится ровно напротив тебя и начинает голосить, подвывая своим мерзковатым фальцетом и изредка даже демонстрируя бас. Потом ему надоедает сидеть и орать и кот принимается выть и ходить. Слоняющийся по квартире жирный кот-кастрат в густо черной шубе это вам не шутки. Чудовище завывает так, что невольно начинаешь искать вокруг себя все признаки грядущего Апокалипсиса, не иначе.

Если ставить ему диагноз у психиатра, то вряд ли ошибусь, если назову шизофрению. Такого странного и, одновременно, четкого порядка жизни и себя в ней еще стоит поискать. У Максимилиана все циклично, странно и однообразно.

Каждую неделю преобладающая личность меняет ночное расположение кота. То он спит в ногах у Данца, то вдруг брякается на стул в кухне, то упорно уходит в собственную лежанку, сделанную специальным мастером по пошиву кошачьих лежанок. Обмануть его можно только если натереть ее изнутри валерьянкой и тогда Максимилиан проводит там чуть больше времени. Порой же ему внутренний эмо берет верх надо всеми остальными личностями и тогда кот легко может упереться на боковую в собственный толчок-переноску, игнорируя здравый смысл и переживая о своей тяжелой жизни именно в нем.

Хорошего тут немного и в основном связано с его последующей стиркой в ванне. Самое главное, что эту пытку Максимилиан переносит стоически, изредка мяукая и косясь с легко читаемым осуждением на людей, решивших подвергнуть древнее благородное животное такой невыносимой пытке, как горячая вода и шампунь.

Макс очень тонкой душевной организации. Задеть кота легко даже словом, не говоря о пинке под пушистый зад в случае его крайнего оборзения. Оборзение приходится на утро, когда Максимилиан вдруг вспоминает о своей хищной природе и начинает охотиться за ногами жалких людишек, в самый неподходящий момент обвивая оные когтистыми лапами и слегка покусывая, страшно взрыкивая.

Иногда, в моменты особенно острой тоски кот настойчиво присаживается у балконной двери и печально смотрит своими кругло-красивыми и большими зелеными глазами. И хочешь-не хочешь, но удовлетворить этот самый сплин просто необходимо. Вариант простой: открыть дверь и выйти туда, даже если там мороз. Сесть на ящик для инструментов и посадить его на колени. Тут уж сам Макс справиться полностью, встав передними лапами на открытое окно, а задними топчась по моим ляжкам. Садиться, как многие коты, на подоконник Максимилиану не желается, вниз кот косится с явно читаемым ощущением страха и ужаса пред падением вниз. И остается только придерживать его под теплое брюхо, наблюдая, как сплин убегает из-за охотничьих инстинктов, просыпающихся вслед носящихся по своим делам синичкам с воробьями.

Самое главное в моменты грусти кота – давать ему чувствовать себя котенком. Это когда обязательно надо лечь на диван и дать ему прийти, уткнуться мордой в подмышку и долго-долго гладить страдающее по непонятным причинам животное. Спустя пятнадцать минут ему уже захочется отойти и лечь жопой ровно к тебе, но это нормально. Грусть и тоска прошли, теперь он снова готов жить полноценно и не думать о плохом.

Вот такой вот у нас кот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Птичий язык

Птичий новояз был, есть, никуда не денется. Прожить без друга-кента-брата-бро невозможно, мир перевернётся, коли очередные юные организмы не создадут очередную дурость. Чирикая да погавкивая, забыв о том же самом лет сто назад, великий и могучий прёт себе дальше.

- Челик в падике с вариком за рублёвик? Малорик!

Это уже в прошлом, устарело ровно говно мамонта, древнее пирамид, семи казней египетских, крепостного права и телефонов-аппаратов. Юные, чёткие, дерзкие, как пули резкие волки бывших рабоче-спальных районов уже уступили место сеголеткам вавилонских человейников, но сами того не заметили, не приняли и пока считают себя хозяевами всего и вся.

Только это не так.

Юность всегда побеждает, особливо стаей. Сам на сам - постанова для телеги, и даже тут старые-добрые традиции побеждают дуэльный кодекс и лоха месят все вместе.

Как, впрочем, всегда.

Время помнящих детство с терминалами пополнения связи, интернетом с флэшек и даже «Маргошу» прошло. Пришло время орко...

Пришло время «кольщик, наколки мне всё подряд: кошку, руны, мой детский сад2. Они уже обзавелись своей ностальжи, хотя не знают об этом. Их прошлое в унисекс, поголовно носимых поддельных эйрджордан даже не из Киталии, непонятках с МальчикИлиДевочка на расстоянии в метр и отвратно гнусавящих Дабро с Нилетто. Им даже Морген = карбозавр.

И их скуфы с альтушками тоже станут в ряд с биксами, кентами, оленями, бичами, братками, центровыми тёлками и всё такое. В один ряд изучения их филологами будущего

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Липы

Липы красивые, вкусные и какие-то добрые. Липовые аллеи хороши всем, кроме цвета, когда с веток порой прямо льёт липко-приторным соком. Но это тоже здорово, ведь именно тогда пахнет особенно здорово.

Липы порой облетают в самом начале лета, не дождавшись конца июня. Правда, природе стоит постараться, недели две раскаляя воздух, асфальт и обычных людей до закипания. Сухие места обжигают не хуже Египта, влажные парят точь в-точь как в Амазонии, асфальт порой мягчеет до чётких следов, а люди пользуют лишний повод погрызть ближнего из-за оправдания в виде неработающего кондиционера автомобиля.

Липы же зеленеют, шелестят блестящими благородными листьями, ещё помнящими свою же недавнюю сладость, дарят много тени своими большущими кронами и немножко облетают. Вряд ли липы жаждут осени, в такое не поверишь, но случается разное.

Иногда липовый цвет собирают, чтобы заваривать для вкуса и как бы пользы. Мята с душицей вроде привычнее и ароматные, но вкусы у всех разные. Кто-то даже любит кофе со сметаной, вот ведь.

Время лип говорит о каникулах, самых длинных и долгожданных, и это правильно, это же лето, это время оголтелых школьников, не имеющих спорта с хобби и птеродактилями слетающихся везде, где есть место присесть, во дворы, детсады, игровые площадки.

Только липы и лето из-за них не становятся хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Америкэн бой

- Амэрикен бой, америкэн джой! – голосили где-то на улице соседи с первого подъезда и их гости. Переехав, каждое утро, куря на балконе, любовался постоянностью: белой красоткой породы джек-рассел-терьер и её хозяйкой, выкрашенной с самого раннего утра каким-то немыслимо ярким макияжем, с не сгибающейся от лака челкой-козырьком и потряхивающей явно тяжелыми кольцами в ушах.

Пьяные песни все расставили на свои места. Это компания именно хозяйки джека.

Время диктует правила, пусть они и не вечны, чаще всего оказываясь скоротечными. В первой половине девяностых вполне молодые женщины не задумывались о волосах на ногах и выщипывали брови в узкую полоску, к концу девяностых треть россиянок, уже не морщась и не поминая проституток и мандавошек, превратились в Барби под трусами, спустя четверть века брови стали соболиными, бодипозитив порой окрашивает не только головы, но и подмышки, а уж что там сейчас популярно у основной массы красавиц под бельем – даже не знаю. Суть не в этом. Суть в Мираже с Комбинацией и женщинах.

Кладовщица Анна была как-то по-хорошему вульгарно-красива. Ее ресницы тяжелели под тушью аки прутья решетки, теням век позавидовали бы маски супергероев, пухлые губы краснели ярчайшей помадой, не признавая блеска, высокие скулы навевали мысли о залетной восточной крови, а в вырез с упруго подпрыгивающим наполнением желали завернуть все рабочие линии и подчиняющиеся ей кладовщики.

Ноги Анюта не брила явно принципиально, равно как не считала нужным в год две тысячи седьмой от Р.Х поставить керамические коронки на некоторые передние зубы. Коронки у нее золотились под солнцем прямо-таки сусально-церковным блеском, а совершенно сорочье-цыганские вещи туго обтягивали фигуру, пышущую здоровой женской сексуальностью. Волосы на ногах никого не смущали.

- Мальчишки, чего вы у меня тут снова натворили, а? – мурлыкала Энн, видя непорядок в своем хозяйстве и показывала пальцем, с, само собой, ярким лаком, на бобины бумаги для импрегнирования. – Ну-ка, быстренько махагон убрали от миланского ореха! Я вам у-ню-ню!

Мальчишки не спорили, чуть ли не борясь за право усесться в погрузчик и лихо растаскивали все ровно куда показывала строгая кладовщица. Работала она исключительно на шпильках, расстояния между разносортными бобинами были приличными, юбки с платьями едва прикрывали летне-демисезонно просвечивающие стринги на каравелльных обводах, уже торопившихся в нужную сторону и…

И порой становилось ясно, что скучающие пацаны специально, за-ради такого вот недо-стриптиза делали все как-бы неверно. Правила игры устраивали всех, Аннушка бойко стучала набойками по гомогенно-бетонному покрытию ангара, а за ней, неторопливо, катил погрузчик, порой увешанный, как виноградная гроздь, сотрудниками.

Начальник производства любил устраивать инвентаризации не реже раза в неделю и, опять же само собой, старательно помогал ей читать все наклейки с маркировками на высоких и круглых полуфабрикатах, должных скоро стать покрытием для мебели.

- Это вон что там написано, а? – и указывал на белый прямоугольник где-то у самого пола. – Не пропавший ли недавно дефицитный титан, ни дна мне, ни покрышки?!

Вариантов прочесть было немного: присесть, наклониться или использовать армейский дальномер. В зависимости от настроения Анечка либо спокойно нагибалась вниз, оттопыривая все, возможное к оттопыриванию, либо приседала, наклоняясь вперед всем, включая вырез и тугими своими сокровищами.

Работали, как понимаете, производство и склад душа в душу.

Дэн из логистики и снабжения уже был, в душе, американцем, американившись полностью на нескольких летних практиках, да и уехал куда-то в Сан-Хосе лет через несколько. Он заказывал ту самую бумагу, смолу, много чего еще и никак не мог бросить курить. Мы стояли внизу, дымили и рассуждали ни о чем, когда мимо нас, сладко пахнув и ритмично простучав, прошла Анюта. Дэн покосился на красиво покачивающееся и чуть полноватое снизу, достойное мрамора Афродиты Каллипиги и ничего не сказал.

А я вдруг понял.

Это Мираж и Комбинация ее уже далекой юности, китч, яркость и та самая сексуальность, что вдруг оказалась нужной, возможной и вообще. И Аня, идущая к складу вдруг взяла и трансформировалась в Гулькину. Я даже заморгал, отгоняя невольную фата-моргану.

- Все бы вам мужикам на задницы с сиськами пялиться! – укорила нас тихо подошедшая наша начальница, вся очень стильная, современная, с идеальным френч-маникюром и, вообще, самая-пресамая молодая женщина отсюда и до границ области, если не сказать, что до границ обеих республик, Татарстана с Башкортостаном, включая кусок Оренбуржья.

Мы не стали спорить, ибо чревато из-за женской солидарности и ушли. Но, каждый раз, когда Аннет появлялась в поле зрения, у меня в голове звучала то музыка, что нас связала, то Америкен бой, уеду с тобой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дети и лошади

Лошади прекрасны. Они красивы какой-то особой красотой, что невозможно не оценить.

Когда коты начинают осознавать себя не центром вселенной и любят ласкаться? Тоже мне, вопрос, ровно когда оставляешь их в одиночестве на денек. Тут-то мохнатые стервецы живо становится шелковыми и ласковыми.

Само собой, никто не станет специально за-ради какого-то там усатого брать и уезжать. Уезжают люди по делам, дела у нас с вами есть всегда. Особенно, когда дело касается семьи и мамы. Мамы они вообще требуют все больше внимания, чем дальше, тем больше. Особенно если живут в ста километрах. Если мама находится за тысячу, поверьте, все будет немного проще. Когда между вами полтора часа времени пути, навещать необходимо чаще. Мама, она и есть мама, ей без вас плохо, грустно и одиноко.

Внуки и ваши мамы созданы друг для друга, даже если первые думают иначе. В детях ваши родители легко найдут не так давно бывшее в вас самих, а детство, вроде бы закрывшееся не только за вашими плечами, но и за мамиными, легко примет обратно любую желающую того личность. Так оно и есть, точно вам говорю.

Школа верховой езды не обязательно должна находиться в каждом населенном пункте. Везет тем городам, селам, поселкам городского типа и деревням со станицами, где такие имеются. На дворе двадцать первый век стремительно несется к своей четверти, замахиваясь на половину, Илон Маск все запускает и запускает «Фальконов» с «Драконами», на МКС вертят дырки в стенках, гиперзвуковые ракеты с ядерными двигателями жаждут устремиться в цель, а не в космос, а люди все больше и больше желают вернуться немного назад. Лошади для этой цели просто находка. Они есть, они красивы, стремительны и, на самом деле, пахнут свободой.

Понятное дело, в основном лошади пахнут собственными яблоками, размазанными под копытами, сеном, пшеницей с овсом, конюшней и десятками прочих запахов. Но самый настоящий у них один: свободы. Легко бьющий в лицо ветер, мешающийся с осенними яблоками, палой листвой, неизбежными кострами и засыпающими лугами под горкой. Русью-Россией-матушкой, настоящей и живой.

- Кто первый?

Моя сестра строго посмотрела на всех наших четверых детей, тусящих вокруг да около.

- Я!

Маше пять, она племянница мужа моей сестры и храбрая по самые колени, ничего не боящаяся и рвущаяся оседлать смирную белую кобылку, выдаваемую для первых катаний неофитам.

- Да, Маша, - сестра смотрит озадаченно и понимает простую вещь: идти ей по манежу рядом с лошадкой, раз уж сама все замутила. Но идет, куда деваться?

- Дань, а тебе какая нравится?

Это моя мама с моим сыном обсуждают красоту десятка каурых и чалых сокровищ, гуляющих в загонах и периодически тянущихся к людям, упрекающе косясь вовсе не лиловыми глазами. Яблок мы купить не додумались, лошадки вздыхают, но не уходят, просто разрешая гладить тонкую теплую шерсть, не вздрагивая и не пугая непривычных детей.

- Пап, там такой конь есть у него вот такие копыта!

Коняга и впрямь большой, смахивающий на недавно виденного в ходе сельхозвыставки настоящего першерона, только тут налицо владимирский тяжеловоз, если правильно помню.

Данец катается с явным удовольствием и потом возвращается к лошадям, все также неспешно прогуливающихся в загонах и терпеливо ожидающих исправления ошибки с яблоками. Торчит рядом с ними и никак не может наиграться с молоденькой каурой кобылкой, не отходящей от него и как-то смешно пофыркивающей.

Детям с лошадьми хорошо, для детей лошади какие-то сказочно-добрые создания, сильные и красивые. Будь такая школа под боком, глядишь Данец и заявил бы – хочу туда и баста. Но под боком нет, так что остаются воспоминания и фотографии. Мама довольна, сын тоже, Катя устала и справедливо считает, что лучше всего спится именно дома. И вообще – дома хорошо.

А кот? А кот, как и обычно, весь вечер проводит рядом, мурлыкая и мяукая. Хватает его ровно до утра, когда за неправильный проход рядом моей ноге в тапке достается от летающей со скорость Су-37 кошачьей лапы. Вот такие дела и такой он у нас подлец, Максимилиан-то.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лор, ухо, носы, дежурка

Отоларинголог ребёнку СССР звучит басурмански, смахивая на злобный лай полицаев:

- Хальт, шнелль, швайне, шиссен, все дела.

А вот лор – он и в Африке лор, честное слово.

Зимой девяносто первого детский лор сделал мне прокол, леча гайморит. К носопырке прижали «кукушку» и промыли всё-превсё фурацилином. Через неделю, не предупредив и совершенно подло, прокололи ещё разок. В ход пошли прогревания, какие-то антибиотики, УВЧ и даже озокерит. Нефтяную грязь клали в компании усатых водил, дядькам гайморит давно стал родно-профессиональной болячкой. Довершили дело солюксом, адовой лампой, прогревшей до печенок и смотреть на неё приходилось чуть ли не сварщицких очках.

Через пяток лет, не совсем заслуженно и не менее подло, свернули нос. Перегородку специальными медицинскими отвёртками достали из-под правого глаза. Так себе штука.

С месяц назад неожиданно понял степень собственного взросления. Не восхитился, тупо констатируя факт, мол, всё, дальше лишь песок, полшестого и ворчанье на соседских детей.

Заболело ухо. Вечером четверга, вдруг тихонько и нудно заныло, отдавая ощущениями синяка, когда кровь приливает. Утром стало никак, не лучше, не хуже и в обед, подтверждая собственный возраст, спокойно нашёл номер регистратуры районной у себя, а не в Сети:

- Здрастьте, мне бы к лору.

- У нас только по предварительной записи, при острой боли вам в дежурную, нынче 8-ая.

- Спасибо.

Адрес 8 городской больницы нашему водителю даже не пришлось говорить, тот прекрасно знал этот лазарет и, докинув куда надо, отпуская в первое летнее пекло, грустно сказал:

- Тут одни коновалы работают, будут класть, так беги и отстреливайся хоть матюгами.

Солнце калило Самару точь-в-точь как в лютом 2010-ом, на скамейках у входа не сидело даже пары-тройки заядлых курильщиков, лист А4 указывал в сторону припарковавшейся «скорой», а буквы «Приёмный покой» говорили сами за себя. Ненавидя себя за детский страх перед врачами, приняв вид лихой и ухарский, взялся за ручку и пошёл сдаваться.

Не знаю, как там насчёт коновалов, но внутри оказалось минимум легко дышать и не душно. Модно отманикюренные девы-сёстры в разномастно-сексуальных одёжках, не скрывающих ни явно видимые стринги, ни современно-трендовые тату разряда «кольщик-наколи-мне-чё нибудь», оказались профессиональнее некуда. Блеющее стадо моих коллег-бедолаг на глазах разваливалось на отдельные кучки, занимавшие очередь у нужных кабинетов, направления и бумажки на подпись летали точно приносимые совами из Хогвартса, и опомниться не успел, как оказался десятым или двенадцатым у двери, где вела приём сама заведующая отделением. За дверью, не удивляя опытного меня, кто-то чуть глуховато и очень душераздирающе крякал. Судя по звучащему болезненному удивлению – явно поражаясь злодейским методам злодеев в медформе. Но, как выяснилось чуть позже, злодеек.

- Да что ж они там делают?

- Сколько можно ждать! Сидим тут уже час с лишним!

- Мне только спросить…

- Я инвалид, мне положено, пропустите меня немедленно.

- Чего я матерюсь, у моей мамы кость в горле, мне быстрее всех нужно!

- Почему парня на коляске увезли? И куда увезли? Зачем делать рентген, это ж нос!

Инвалид-ветеран с бородой, артистически-трагичным похрипыванием.

Бедная мама, любящая рыбу, молча смотрящая глазами в слезах.

Нервничающий юный поклонник гоп-винтаж-стайла с Металла.

Молодая мама с замотанной рукой, в домашних шлёпках и с дочкой-первоклассницей.

Две мягко-интеллигентные армянки с очень нервничающим сыном в бороде и усах.

Товарищ в футболке с нарисованными половыми членами и «Пинаю» со стрелкой к ним.

Девчушка с отросшим и сползающим маникюром.

Девчушка с только-только сделанным маникюром.

Девчушка с самостоятельно-олдскульно сделанными ногтями.

Пара, очень желающая в отпуск послезавтра и переживающая из-за, само собой, соплей.

Мало кто сидел в очереди без хлюпающих носов, ваток в ушах или воздуха через рот. Ну, нормально, заболевания обязывают. Дева с хенд-мейд красным лаком явно была профи и не дёргалась, держа в руках пачку бумажных салфеток. Все переживали, косились на парня, бегавшего взад-вперёд после наблюдения у уролога, дядьку с явным гипертоническим кризом, привезённого не иначе как с дачи, помогали предпенсионеру, катавшему крайне полную пожилую маму из кабинета в кабинет, пытались вяло ругаться, спорили и поносили бесплатную медицину. За час, пролетевший почти незаметно, через кабинет прошли двое, не считая паренька, увезённого на кресле-каталке в отделение, и первым не выдержал любитель пинать, крутить хвосты и всё такое:

- Я в платную, меня не ждите.

Армяне ушли следом, девчонка со сползшими ногтями двинулась в их кильватере, гоп почти приподнялся, заставив радостно напрячься незаметно спавшую и явно уставшую кассиршу из КБ, но тут принеслась кавалерия. Двое суровых мужчин в синем решительно зашли внутрь и дело пошло.

- Ой, - сказала смугло-приятно-кустодиевская ожидательница моря, солнца и песка, - ой, а чего они там так кричат?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Гайморит прокалывают, - сказал я, неожиданно для самого себя и кровожадно глянул на её мужчину, дышащего ртом и тоскливо морщащегося, - чтоб наверняка.

- Как прокалывают?

- Иглой, - сказалось мне, - сперва типа обезболят ваткой с какой-то ерепенью, потом игла, толстая такая, хоп, ладонью и она внутри, хрусть-хруп, кровь, сопли, гной и давай промывать. Но это ерунда, вот турундочки доставать потом, если напихают, вот это жесть.

Следующие пять минут крохотного бенефиса, где слушал что суровый наследник пацанов с Металла, что мама в шлёпках и её любознательная дочь, прошли увлекательно. Мадам-пляжница даже чутка бледнела, а её мужчина на глазах грустнел.

- Да ладно, - решительно подбодрил его, - этому сто лет в обед, двадцать первый век, нанотехнологии, всё ништяк.

Рентген показал ему гной в пазухе и стало ясно – это, мать его, гайморит. Настроение и предвкушение нагретого песка, винца из Фанагории и раков с лимана улетучивались. В кабинет, откуда инвалида отпустили с миром и вскрыто-промытым абсцессом горла, а маму с костью в Калинина на операцию, загоняли по двое. Хрипы с криками усиливались, накал ожидания рос не по дням, а по часам.

- Следующий, - сказала завотделением, устало поведя плечами и пропуская меня к суровым мужчинам.

Накаркал. Товарищу впрямь диагностировали гаймор и уже начали операцию, усадив того на стул. Товарищ косился на меня как инквизитор на чернокнижника и стало немного неуютно.

- Ну, что у вас? – поинтересовался суровый в бороде и блеснул специальным прибором в руке.

За пять минут выяснилось немало, хотя и не особо много. В ухе небольшая инфекция, не мочить, закладывать вот это, антибиотики… Ну, если только вдруг заболит, музыку слушать через большие наушники, а вот во втором перепонка повреждена и давно. Заросла, всё хорошо, но повреждена.

- А не помните – что было?

- Гранатомёт, - сказал я, - 73 мм, пять или семь выстрелов подряд.

- Без наушников? Кровь была?

- Без, вся шея справа.

- Ну, хорошо, что обошлось, контузия дело такое. Всего доброго.

Знаете, же это прекрасное чувство, когда выходишь от врача и всё хорошо? Да знаете, знаете.

В общем, вечер вдруг стал куда прекраснее. А в том самом КБ, где обнаружилась кассир, вдруг появилась мальвазия, и вечер стал ещё и немножко вкуснее.

И, да – к врачам всё же надо вовремя, так оно проще.

Всем добра со здоровьем.

Шоу продолжается...

- Э-о-п! – сказал Фредди Меркьюри. – Э-э-э-о-о-оп!

- Э-о-о-оп! – повторил огромный и дышащий музыкой стадион «Уэмбли».

- Фак ю! – крикнул Фредди, усато улыбнулся, и дальше началась магия рок-музыки.

Нет, меня там не случилось. Я смотрел концерт на Уэмбли в записи, как и концерт в Монреале. Видел клипы «Queen» в детстве, на VH-1, на нашем пиратском телевидении девяностых. И когда-то любил только «Show Must Go On».

Давним-давним утром случилось сразу две вещи, связанные с Фарухом Балсаром, Брайаном Мэем и остальными. Чистя зубы вдруг понял – в голове играет «Богемская», она же «Богемная рапсодия». А Реми Малек, как чуть позже сообщил Яндекс, взял «Оскар» за лучшую мужскую роль 2018-го года. За Фредди Меркьюри, сыгранного им просто блестяще.

Последние несколько месяцев их музыка просто взяла, и поселилась у нас. Играет постоянно и не надоедает. А нам, с Катей, вдруг стало ясно – чему мы завидуем у европейцев. Все просто.

Дмитрий Глуховский, автор «Метро 2033» и еще нескольких книг, упорно становящихся бестселлерами, как-то написал покаянное письмо европейцам, от лица всех русских заявив – мы вам завидуем, мы, недоделки, выживающие из себя остатки рабства СССР. Почитав заявленное стало грустносмешно, причем, одновременно. Творческая интеллигенция России, крепко встав на ноги при Путине, неожиданно решила не просто плевать в колодец, откуда пьет, фига. Решимости хватило на срать там, где кормятся. И вопрос тут один: ну ты ж вот завидуешь, чего не согласен?! Да все просто.

Я завидую европейцам в немногом. В увиденных ими людях, добравшихся ко мне только через видеокассеты, спустя какое-то время после смерти. Завидую их возможности увидеть Курта Кобейна, пусть и был тогда совсем молод, даже не зная о нем. Завидую им, видевшим полный состав «Beatles», «Doors» и «SexPistols». Завидую видевшим вживую выступление Фредди, слышавших его на стадионах и в клубах. Вот этому можно позавидовать. А остальное?

Глупости это все.

Фредди умер через несколько месяцев после развала Союза. Почти тогда же, очень оперативно, статья о нем появилась в журнале «Смена», ежемесячно приходящем в наш почтовый ящик. Тогда, как-то так незаметно, узнал о гомосексуализме, как явлении.

Что тогда, что сейчас, мне наплевать на половую ориентацию этого человека. Выросший на эстраде позднего СССР и слышанных «Миражах» с «Ласковым маем», первый клип «Queen» увидел в 92-ом. Сложно вспомнить причину, оставившую «A Kind of Magic» зарубкой на всю жизнь. Наверное, просто случилась магия музыки, совершенно неповторимо выходившая от квартета, любимого миллионами до сих пор.

Я их не слушал. Кроме «Show Must Go On», случившегося позже. Среди самопально записанных кассет «Металлики», «Пантеры» с «Сепультурой» и норвежским блэком 90-ых, имелся странный сборник. С «Наутилусом», «Роксетт», единственной песней «Европы» и «Шоу», что должно продолжаться.

Уже потом узнал о записи песни во время прогрессирующего ВИЧ Меркьюри, о его маниакальной одержимости желанием сделать больше материала. Спеть, записать и оставить наследством людям, любимым этим странным, сложным и безумно гениальным человеком. Страшно похудевшим и не знавшим о лекарствах, ждущих больных СПИДом всего через какие-то пять-десять лет. Его срока не хватило, как и не осталось удачи дождаться того времени.

Он умер тридцать с лишним лет назад. С тех пор Брайан Мэй поседел, но не состриг свою кудрявую гриву. Роджер Тейлор превратился в старшего братадядюшку Ларса Ульриха, Джон Дикон остался, практически, самим собой. Песни «Queen», где первым скоро полвека, слушают, громко поют в душе под водой и молча в душе, теплящейся где-то в груди, поют и будут петь.

А раз так, получается, что шоу продолжается. Но европейцам тех лет я все же завидую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Грузчики

В их сторону принято поплевывать через губу. Мол, великого ума не надо, бери больше – кидай дальше. А еще они спят, как сурки, после работы бухают пиво с водкой, матерятся, мешают на территориях баз своими погрузчиками, прикидываются идиотами и постоянно качают права.

- Сергей Николаевич, получится загрузить?

Сергей Николаевич, старший мастер склада, хмурился, поводил тяжелыми вислыми плечами и рассматривал «чертову страхоёб..ну», приехавшего грузиться с Казахстана. Вместо Саши, гонявшего на камазовской сцепке, со специально наваренными ящиками, куда запихивали писсуары с биде, приперлась бывшая мебельная фура. Такая непонятная хрень, где почти четверть, если не треть шаланды, занимала выступающая полка. А в Караганде с Астаной ждали, почти как манну небесную, умывальники и сральни… унитазы-комплекты.

Женя, бригадир грузчиков, сопящий и еще больше растягивающий тельник большими пальцами, гоня их под лямками, ждал ответа Сергея Николаевича не меньше моего. Женя недовольничал, завтра стремительно наступало, завтра 2-го августа, день, когда Женя встречался с братишками, надевал отбитый голубой берет и, тут уж как случится, показывал затяжной прыжок с небольшой высоты. Машина пришла вне очереди и складу выпадало оставаться после работы. Ну, и мне вместе с ними.

- Женёк, за полтора часа справимся?

Женя фыркнул, обдав меня, с высоты своих почти двух метров, негодованием и, одновременно, милостью. И заорал что-то ободряющее бригаде, молча курившей у пандуса.

Они успели. Сложили самый настоящий паззл, впихнув все выписанное, создав пресловуто-детский миллиметраж. Сергей Николаевич, покосившись на часы и поправив торчащую ногу «тюльпана», хмыкнул в мою сторону:

- Пиво с тебя.

Той зимой, лютой в своих морозах две тысячи шестого, у нас на неделю застряли две казахские фуры. Парни жгли соляру, а складские по очереди носили им поесть, экономя деньги на обратную дорогу. Не помогло, все деньги сгорели вместе с солярой для отопителей и двигателей, завод занял ребятам сколько-то денег, но это уже другая история.

Сашка Лепешкин, пришедший к нам вместе с братом, любил уезжать экспедитором. Польза была хорошая, Санек отличался кристальной честностью и принципами, заложенными в деревне родителями. Когда Сашка грузил нестандартные китайские машинешки, любимой поговоркой всего склада было:

- Санек в тетрис играет, пошли смотреть!

Санек раскладывал тетрис коробка к коробке, впихивая столько, что приходилось звонить и спрашивать – чего добавить?

Славу приняли простым грузчиком. Через три месяца, специально посоветовавшись с Питером, ему придумали должность кладовщика по запасным частям. Лучше, чем он, всю эту мелкую, и не только, фиговину, знал только начальник технического отдела. А порядку позавидовали бы лаборатории микробиологии.

Андрей, начальник склада, сам грузивший машину за машиной полгода назад, катался в каждую поездку, где была наличка. Как-то у него пытались увести сумку в придорожном кафе. Он накидал молодым обалдуям, гоня их пинками до битой «десятки», но больше в том кафе ни он, ни наши водители не ели, мало ли.

Они очень сильно отличаются от обычных боевых офисных бурундуков, весьма легко презирая всех менеджеров, операционистов, секретарей, замов директоров и самих директоров. Они вообще ребята простые и послать нахер им временами ровно мёда хлебнуть за-ради какой-никакой радости в жизни. И накидать звездюлей, распечатав коробку свежих-горячих, легко умеет минимум четверть, если не треть из них. Они же простые, служившие, шарахавшиеся по подворотням и углам, давным-давно обувающие лохозавров на мелочь, дайпогонятьолимпийку, мобильники и ваще. Не-не, не все, конечно, но, поверьте, такие точно имеются.

Они пьют пиво вместо воды и глотают воду ровно дончаки на водопое, особенно в старом жилом фонде, подняв наверх старорежимное фоно для антуражу или чью-то немодно-бумажную библиотеку в пару десятков коробок из-под печенья. Они...

Они никогда не смотрели фильмов Юрия Быкова или Квентина Тарантино, предпочитая каких-нибудь «Разведчики: конец войны» или даже старенькие боевики с Ван-Даммом. Любимой музыкой, чаще всего, оказывается шансон, а выпить после работы иногда вообще привычка. Они самые обычные мужики, а порой и женщины, с девятью классами образования. Отзывчивые, временами вредные, порой сами себе на уме, но… Но без них все сразу станет чуть иначе. И не сказать, что лучше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Служебный роман

Служебные романы случались, случаются и будут происходить всегда. Только не стоит ждать от них романтики и глупости а-ля Эльдар Рязанов. На дворе заканчиваются десятые года двадцать первого века стабильно-дико-капиталистической России, да-да. Тут не место слюням с соплями, какой-никакой настоящей романтике и чему-то чистому. Тут все проще, быстрее и немного жестче.

Миша не очень любил много вещей. Особенно сильно ему не любилось страдать от закрепощенности женщин вокруг. Миша знавал толк в порно и даже знал такие жанры, как японские тентакли, букаке и MILF. Возможно, они давали ему веру в человечество и равновесие вселенной, даря надежду на возможную встречу в будущем с какой-то красавицей, настоящей и раскрепощенной по самые влажные и набухшие глубины. Ну, или не красавицей, а просто приятной особой. Возможно, ему даже мечталось о тяге к той самой процедуре, скрываемой за «букаке», чью природу происхождения можно спокойно поискать в Сети.

Для скромников и скромниц эту страшную тайну раскроет следующий абзац и не стоит его читать, если «Эммануэль» до сих заставляет краснеть.

Суть в том, что многое идиотское и извращенное в цивилизацию затаскивают японцы. Они вообще ребятки лихие и сумасшествия у них хоть отбавляй, да-да. Те самые тентакли, как выяснилось, сводятся к имитации зоофилии, где участвует женщина и осьминог. Как такое возможно? Да хрен знает, товарищ майор, посмотреть так и не сподобился. А вот по второму пункту все стало ясно и без просмотров.

- Наказание такое было. – Михаил аж хрюкал от удовольствия, слегка хлюпая аллергическим носом в цветущем мае-месяце. - Самурай, значит, привязывал жену за измену к столбу на площади своей деревни. Или города, все равно.

- И?

- И каждый мужик мог подойти и надрочить ей на лицо.

Понимаете, всю глубин таких глубин?

А, да! И еще была Лиза Энн. Кто не знает Лизу Энн? Не знаете? Вон она, на фотографии, играет как-бы губернатора Аляски Сару Пейлин в фильме «Кто пялил Пейлин».

В общем, хрен его знает, есть в этом что романтичное или нет, но, исходя из слов вдруг сложился вполне себе такой образ не самой юной красавицы, да в очках, да с сиськами, да чтобы раскрепощенная. И, к слову, у жены Мишгана грудь явно стоило искать, как сокровища Эльдорадо в амазонской сельве. Они же, если разбираться, где-то там есть, равно как и грудь супруги. Казалось бы – какая разница, верно, главное же не это, да? Ага, точно и именно так. Никакой роли такие обстоятельства не играют.

В компании случился слет руководства с менеджментом, поздравления с награждениями, вручение особо ценных призов и, совсем немножко, раздача звездюлей, штрафов и, чуть-чуть, снятия с должности. Само собой, показательно. Было весело, в общем…

Нанятые фигляры с танцорами веселили народ, играли на скрипках, заняв акробатическую позу и улыбаясь, полностью повторяя немецкий уличный театр восемнадцатого века, где чтобы насмешить – жрали больше гороха и пердели, поднося огонь, выгибались назад, чтобы высунуться между ляжек и наяривали на скрипках «Августина». Так и тут, времена идут, нравы не меняются, чего уж. До стриптиза дело не дошло, ограничилось танцами живота и плясками с отожравшимся и накачанным успокоительными питоном. В целом, программа понравилась всем и даже самому-пресамому, чья личная помощница, выступив павой под народно-любимую лезгинку самого-пресамого изображала горскую девственницу, томно взмахивая отсутствующими широкими рукавами.

А Миша… А Миша понял, что попал.

За столом сидела коллега с Нижнего, в очках и с четвертым-пятым размером, совершенно не спрятанным, если не сказать, что наоборот. «Наоборот» мягко и, одновременно, упруго вздрагивало, порой замирало в районе Мишкиной скулы, если хозяйка решала самостоятельно взять хлебца или чего еще. Судя по интенсивности и количеству повторений, коллега очень любила мучные изделия, равно как все прочее, находящееся рядом с Мишаней.

Держаться выходило только на силе воли, любви к супруге и мужественно не наполненным рюмке с фужером. Мухаил сказался больным и порой мрачно морщился, рассказывая о кишечном расстройстве. Только коллегу это не смущало, наоборот, раззадоривало. То ли из-за того, что врал Михалыч не вдохновенно, а очень неловко, то ли потому, что женщин сам Сатана, не иначе, наградил возможностью четко понимать простую вещь - когда они могут крутить мужиком, а тому только того и надо.

- А ну-ка, Миш… - рядом плюхнулся Сева, куратор филиала и больший любитель накидаться в грибы с соплями. – Расскажи мне про…

И сурово налил. Себе и ему. Место начальника и оклад с бонусом были Мишгану дороги и нужны, а взгляд Севы не оставлял ничего другого, кроме как пить.

Четверто-пятый размер под очками упруго и взволнованно вздрогнул вслед вздоху хозяйки, а Михаил насадил на вилку корнишон. Почему не огурец, а корнишон? Да черт его знает.

Что было дальше – знают лишь пара совестей да стены гостиницы «Краснофлотец», что у залива. А вы говорите романтика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Принцесса Бубльгум

Кайл Риз с принцессой Буббльгум явно учились в школе. Грудасто-налитой и задастой рыжульке как-то очень привычно хочется тощего небритого перца, смахивающего на героя первого "Терминатора". Не, серьëзно.

Длинный плащ на пару размеров больше, высокие белые " Найк", мешковатые джинсы, вылитый Кайл Риз, явившийся Саре Коннор.

Принцесса Бубльгум больше похожа на коллегу по титулу, принцессу Пупырку, но... Но так лихо пыталась показать давно и прочно забытое колдунство пузырей жвачки, что Бубльгум просилось само.

Принцесска Бубльгум напирала на паренька по всем фронтам и всеми каравелльными обводами. Мягких объëмных выпуклостей в ней хватало, как и самого ласково-неудержимого напора.

Кайл Риз, прикурив от тлеющей следующую, вкусно затягивался ароматизированной сигарилкой и привычно отбрехивался, улыбчиво держа дистанцию. Привычно до мелочей, привычно давно и нисколько не напрягаясь. Так случается с давними знакомыми, хорошо знающими правила игры, а в таком возрасте объединяет одно - учëба.

Рыжуха льнула, парняга не сдавался и явно не списывал еë как запасной вариант. Зато честно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его Мурчайшее Мяучество

Коты - древние и благородные животные. Это аксиома

И это они хозяева, а мы все должны преклоняться и радоваться.

Погладить кота – плюс к карме, хорошее настроение и вообще… А уж покормить…

Чертовы меховые паразиты созданы для жизни с людьми. Вся их мохнатая сущность напрямую вопит: да-да-да, так и есть. Никто не спорит, кошачезавр спокойно проживет сам по себе. Но, как не крути, рядом с человеком усатым обладателям хвостов куда как лучше. Делов-то: спи, ешь, гадь и не дери все подряд. Дерут, сволочи. Дерут так, что мама не горюй. Вы считаете это кресло не только удобным, красивым и созданным для вас? А фига. Спинка создана для лениво-охотничьего лежания в надежде увидеть пробегающий мимо кусок дикой колбасы. Да-да. А на самом кресле очень удобно отдыхать после двух первых порций дневного сна. А уж когти об него нельзя не поточить. Боковина, смотрящая на дверь в комнату – она же создана именно для этого. На фабрике, сделавшей кресло основной целью так и ставилось: создать удобную когтеточку.

Но это все неприятно, чего уж, но не главное. Главное заключается в умении мелких волосатых подлюк превращаться в создание, без которого все уже как-то не так. У кого нет воспоминаний про кота? У всех есть.

Вот ваш первый мохнатый друг. Он живет у бабушки с дедом. Или она, тут вариативно. Лучше, когда она. Ведь если кошка, то котята. Маленькие, пушистые, слепые, пахнущие молоком и пищащие. Ми-ми-ми и все такое. А если уж когтями по руке, хватающей малыша, тыкающегося носом в воздух, ища маму – так по заслугам же. Чё ты грабли тянешь к чужому ребенку?

К правильным бабушкам с дедушками, у которых свой дом, а не квартира, порой приходят полудикие дворовые коты. Ну, или кошки. Такие, знаете, худые, хищно-смотрящие, драные-передраные, с половинками ушей, выдранными боками и гордо торчащими вверх, аки у немецких ландскнехтов, усищами. Они горделиво-неприступны по началу и очень благодарны в результате. Благодарны за избавление от мороза, дождя, собак, тяжелых ботинок по ребрам и помойкам, где надо искать еду. Они спят больше обычных домашних кошек, их уши всегда настороже, а уж если вам вздумается дать поджопник… ух, просто, что случится.

Они лежат с непередаваемо вальяжным видом за спиной хозяйки, готовящей что-то вкусное и ухом не ведут на никого вокруг. Они четко знают – кто их кормят и что надо делать. И на «вот скотина ленивая!», отвечают адекватно и молниеносно. Встать, потянуться, горделиво пересечь кухню по направлению к выходу, уйти в курятник и приволочь пару-другую крыс. Таких, знаете, матерых крысищ, как по заказу лезущих в изогнутые клычища-сабли. И, получив свою сметану, сожранную с совершенно независимым видом, завалиться дрыхнуть дальше. А, да.

Когда они привыкнут к вам, то лучшего муркала не отыщешь. Эти полудикие мохнатыши не мурлыкают. Они пародируют трактора. Они забираются к вам ночью так, что становится ясно: ваше одеяло мягкое и теплое не для вас, не. Оно специально создавалось так, чтобы кот мог устроить в нем гамак.

Потом кошки стремительно врываются в твою жизнь уже дома. Приходят сами, уходят, теряются, порой, к сожалению, жрут крысиную отраву и умирают. В детстве нет ничего хуже содроганий кота-подростка, плачущего и пускающего пену. Но всему своему время. И ваша сестра тырит в соседнем дворе усатого подростка и тащит его, пряча в кофте, домой. Все довольны, все смеются, Василий радостно урча пожирает сметану.

Правда, потом приезжает отец, берет в кулак ошалевшего Василия, переворачивает его к себе хвостом, хмыкает и Василий за пару секунд возвращается к изначальной Василисе, коей был с самого рождения. А вы на всю жизнь запоминаете как выглядят кокушки и что их ни в коим случае нельзя отрезать. Ибо не хер.

А уж Василиса, превратившаяся в настоящую красавицу, радует всех. Особенно котятами раз в четыре месяца. Но это нормально, это как надо, главное – пристроить всех и каждого. Некоторым котятам везет. Пусть ан дворе и девяностые, но зато еще есть молочные магазины. Уж там кошка всегда будет на своем месте.

Но самая главная кошка в вашей жизни появляется потом. В аккурат в начале самостоятельной жизни и задолго перед появлением ребенка. Она приходит сама, дико пища в подъезде и кидаясь именно на вашу дверь. Она ушастая и хвостатая. Больше в ней практически ничего нет. Между ушами и хвостом находится что-то мелкое и костлявое. Вы смотрите на супругу, говорящую что, мол, до утра, ведь послезавтра надо взять типа породистую и красивую, как раньше договаривались. Ага, точно. Ты киваешь, смотришь на пищащую ушастую мелочь и понимаешь – породистой кошки у тебя не будет. И прикидываешь – сколько денег есть в бюджете двух студентов, работающих кассиром и охранником. В смысле – на приблуды для орущего мохнатого комка.

А потом ушасто-хвостатое непотребство становится огромной серо-полосатой и умной красавицей, понимающей тебя с первого слова. И даже если ты с ней и подерешься, потом та придет первая, затарахтит и полезет мириться. Да уж.

И в какой-то момент у тебя нет ни кошки, ни кота. Нет, ты спокоен и счастлив, нет шерсти, нет наполнителя в туалете, нет… много чего нет. И тут, вдруг, тебе приходит сообщение от Екатерины Сергевны.

«Вот, зовут Макс, три года. Хотят усыпить». И фотография большого черного обормота, сидящего на руках ветеринара. А ваш сын настойчиво просит домой живность. И твоя супруга едет и забирает какого-то там кота и везет домой. А он оказывается кастратом, пугливым и огромным. И ты такой приходишь домой после работы и ищешь это чудо. И находишь его под кроватью сына, прячущимся от всего злобного света, ополчившегося на древнее благородное животное. Лежишь на полу, смотришь в глазища и разговариваешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С котом, Карл! С котом! Лежа на полу! И ожидая, что он вылезет!

Через пятнадцать минут, понимая, что это глупо, встаешь и идешь на кухню. И в аккурат, когда ты мешаешь кофе, сахар и прочую милоту для варки, тебе об ноги трется теплое и мягкое. И ты понимаешь – это абзац. Ну да, так и есть. Потому что кот – древнее и благородное животное, он разрешает тебе кормить, холить, лелеять и все прочее в доме, что неожиданно становится именно его.

Вот таким вот незамысловатым макаром в твоей жизни и появляется Его Мурчашее Мяучество Максимилиан Черный и Первый, повелитель людей, холодильника и всех мягких поверхностей, лорд-протектор собственной вороной шубы и хозяин твоих рук, всегда должных быть готовых его погладить-почесать. Надо оно вам? Видать, надо.

Всем счастья и все такое.

Идти за руку

Это было шесть лет назад, а нашлось почти недавно…

Держать друг друга за руку очень просто. Мы с вами ходим так с самого детства, держась за теплую и добрую ладонь мамы или за теплую и не всегда добрую руку отца. Потом начинаем осторожно, хотя кто-то явно не так, браться за чью-то руку, чье тепло и добро вдруг оказываются нужнее всего. Сперва осторожно и опасаясь, потом полностью доверяя, затем свободно и привычно.

Спустя какое-то время ходить именно так вдруг становится не очень актуально, причины у всех разные, но так и происходит. Вот только шли бок о-обок, а уже идем как-то иначе.

Если прогулки, ладонь в ладонь, были настоящими, чуть позже в вашей руке снова оказывается чужая. Вернее, как чужая? Самая родная, близкая, нужная и необходимая. И очень маленькая, растущая медленно, чуть быстрее, совсем быстро и… И вот уже вы снова не держите друг друга за руку, ведь он вырос и так ходят только мелкие.

А ты, неожиданно, вдруг ощущаешь себя сентиментальным. И даже не удивляешься.

- Пап, дай ручку.

Когда оно было-то? Год, два, три назад? То-то и оно, что было и прошло. Вы же сами не берете маму за руку, когда приезжаете к ней в гости? То-то, не берете. И ваше чадо, чуть подростя, точно также не касается ладошкой вашей ладони. Время вышло.

И вдруг…

- Пойдешь со мной?

- Куда?

- В Космопорт.

- Ага.

Космопорту страшно подумать, с нами уже давно-предавно, огромная коробка почти без окон, скроенная из металла. Под его крышей все стандартно и знакомо.

Вон там Ашан. Вон там магазины с легко узнаваемыми брендами. Вон оттуда несет фастфудом и там делают шаурму от Ростикс, там фудкорт. Кофе из Мак-кафе оттуда почему-то не пахнет, прет маслом, жиром и черт пойми чем.

На улице стоит офигенный октябрь, он теплый, золотой, желтый, красный, прозрачный и очень добрый. Такая осень на вес настоящего золота, такая осень не каждый год. И вы идете себе по давно знакомой дорожке в почти родной торговый центр, куда ходили и десять лет назад, и восемь и пять и даже на прошлой неделе.

Сейчас вместо Майнкрафта, уже даже не первый год, по дороге обсуждается Уорлд оф тэнкс, чьи-то наезды в школе, советы по поводу куда бить пыром или как лучше развести кого-то из чересчур зарвавшихся одноклассников. Впереди целый выходной воскресенье, сын уже устал и почти осатанел от школы, но держится, поражая собственной глубиной понимания. Иногда, правда, срывается и тоскливо смотрит вслед малышам из детсада.

- Пап!

- А?

- А вот у нас…

У них это в игре. У его танка есть собственное имя. Ни фига не Ярость или Стальной капут, фига. Данцовский танк называется Долгоносик. Я чуть не засмеялся, но смог сдержаться и подумал. Название хорошее, на самом деле, звучит куда лучше, чем Ярость или еще какая пафосная хрень.

- Мне нравится.

- Да?

- Ага.

- А вот помнишь…

Тем маем он исполнил мечту: попал в Кубинку, в танковый музей. Ему даже разрешили полазить в Т-72, чего он и сделал с огромным удовольствием. Счастья было – в мешке не унести, глаза пацана светились неприкрытой детской радостью и мы с Катей радовались вместе с ним. За себя тоже, конечно, мы же сделали что-то настоящее и нужное.

И вот, идешь, вспоминаешь Кубинку, Маус, Шерман, КВ и…

Ты сам не понимаешь, как сыновья ладонь вдруг оказывается в твоей. И ему совершенно наплевать на идущих сзади пацанов-однолетков и на все, что те могут сказать. Данька вдруг взял и спокойно зашел в свое, еще совершенно не кончившееся детство. И взял меня с собой. И, вот честно, молчал все драгоценные пять минут, пока мы так с ним дошли до Космопорта, а ему рассказывалось мне про какое-то там обновление.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бёдра рекламной богини

Люба работала в маркетинге. Был на одном из предприятий, где довелось работать менеджером, такой нужный отдел. Максимально как-то раз в нем работало аж почти десять человек и каждый был занят своим делом. Например, сводить таблицы по проданным писсуарам в градацию по регионам нашей огромной страны, выявляя странные кривые. Например, исходя из них можно было подумать, что в Ханты-Мансийском округе писсуары превалируют над унитазами, а вот в Новосибирске вообще не нужны.

Факт наличия рядом с Новосибирском китайской границы если и учитывался, то вскользь, но речь вовсе не о том. Речь о Любе.

Любовь была самим воплощением греховной части этого определения. Хороша не особо русским лицом с грустно-томными еврейскими глазами, пухлыми, как вывернутыми наружу губами, тонким носом и весьма милыми ямочками. Мать-природа и родители сделали ее брюнеткой, явно заложив внутрь чуть полноватого Любиного тела немало огня со страстью.

Страсть постоянно выпирала наружу, прорываясь то через три верхних расстегнутых пуговицы, то через чересчур короткий низ блузки или пятничной футболки, демонстрирующих совершенно прекрасный и не носящий следов двух беременностей живот с глубоким пупком и модным тогда пирсингом. А свои круто-роскошные бедра Люба предпочитала туго обтягивать, брюками или юбкой, все равно. Если надевалась юбка, то можно было спорить о простой вещи: минимум три раза в день Люба что-то роняла посреди большого выставочного зала, всегда полного наших коллег и наклонялась, поднимая. Наклонялась она медленно и, само собой, страстно.

Еще больше не слишком таящегося пламени ее эротизма доставалось двум парням-коллегам, моложе почти на десять лет и сидевших с ней в одном кабинете. Там же сидела Катерина, недавно выпустившаяся с института, любящая легкую атлетику в виде бега и обладавшая статью настоящей английской скаковой кобылицы. Но даже сильные, всегда шоколадно-гладкие Катины ноги не могли победить в схватке с горячей и томной Любиной сексуальностью, обволакивающей бедолаг маркетологов аки мед муху, сдуру севшую в открытую вазочку.

- А я на глаз могу определить… - прикусывала нижнюю губу, не договаривая, Любовь и влажно трепыхала ресницами.

- Что?

Вопрос обычно задавал Санек, Рустем, его напарник, как настоящий татарин всем своим видом показывал – насколько ему неинтересно, хотя, судя по дальнейшим красным ушам со щеками, его все эти рассказы волновали не меньше.

- Ну… длину…

Любовь вздыхала, подаваясь вперед и мягко покачивая третье-четвертым размером в своем обычном вырезе блузки. Санек, недавно женившийся на уютной и скромной методистке учебного центра, сглатывал и старался смотреть в глаза Любви. Выходило так же двусмысленно, как окончание предыдущего предложения.

- Недавно, гости у нас были… мы после сауны решили к нам заехать, выпить. Детей к бабушкам развели, сами в сауну, мы любим вместе ходить, можно порассматривать друг у друга…

Люба снова замирала и лениво, как кошка, смотрела в окно. Мол, что еще тут интересного?

И, как бы невзначай, скользила рукой по тугому бедру вниз, к кромке своей юбки, имевшей молнии по бокам. Вжик…

Молния ползла вверх, добираясь где-то чулочной резинки, украшенной искусственным кружевом. Санек багровел и старательно щелкал мышкой, стараясь увлечь себя отчетом, нужным руководителю.

Пацаны мучились, тугая красота Любани просилась наружу, подзадоривая ребятишек увлекаться работой и не реагировать. Настырный характер не сдавался и…

- А братец мужа недавно с Голландии приехал, привез сувениры, сучонок, один прямо из секс-шопа, да и поставил при всех на полку на кухне. А все знают, что я на глаз могу длину определить, спорят по пьянке…

Катерина тут нашла какое-то занятие вне кабинета и быстро свинтила.

- И? – кашлянув, заинтересовался Рустем.

- Ну… - Любовь переставала смотреть за стекло и решительно возвращалась к своим мальчишкам. – Почти самый тот размер… двадцать сантиметров, симпатичный такой малыш.

В общем, Сашка с ней даже заново закурил, явно переживая какую-то бурю в голове.

Вот такие вот дела творились в нулевых среди боевых офисных бурундуков. Да и, думаю, сейчас творятся такие же.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Инженеры

- Ну и кто так считает гибку? – Андрей дёрнул носом и шевельнул гусарскими усами. – Вот откуда вы такие, продавцы, беретесь? Чему вас в ваших университетах учили, гуманитарии…

Введя в строку поиска «ин…», первым делом вы увидите предложение зайти в Инстаграмм. Ага, именно так.

Гуманитарные науки в новой России, так-то, частенько чистое зло. Понятно, определиться с правильной и интересной профессией, только-только закончив школу, часто не получается. Или баллов не хватает, имеющихся в ЕГЭ, поступить куда душа зовет, или, как лет пятнадцать назад, экзамены не сдались и все. Ну, вернее, не очень «всё», скорее – поступлю куда выйдет. Куда выйдет, частенько, заканчивается экономически-правовым колледжем. А дальше… А дальше юристы, экономисты, маркетологи, управленцы и остальные пополняют бесчисленную армию офисных сотрудников. Где менеджер оказывается продавцом, офис-менеджером всем понемногу, а жизнь крутится вокруг выполнения плана.

Технари, вот ведь, все же не такие. Технарям по барабану маржа, наценка и скидочные акции. Технари четко знают простую вещь: без них не обойдутся. Пусть ни сразу, пусть с проблемами, но хороший технарь всегда найдет свое место под солнцем и, если сделает правильный выбор, к сорока станет куда круче ровесника-гуманитария, давно забившего на полученную когда-то профессию.

Инженеры есть соль нашего общества. Люди, нужные не меньше врачей и учителей. Случись чего в мире, пропади режиссеры, актеры, поэты с писателями, мир расстроится, но прожует и пойдет дальше. Будет скучно, будет серо, но уж точно спокойно. Обойдемся ли мы с вами без, скажем, Пласидо Доминго или, Ктулху милостивый, Стаса Михайлова? Пусть и к сожалению, в случае с Доминго, но обойдемся. Сможем ли прожить без Андрея Петровича или Ирина Александровны, сидящих на пультах конторы типа «Госэнергосеть»? Сумеем, но жить будет куда грустнее, чем без песен Михайлова.

Я видел их много. Проектировщиков, строителей, энергетиков, ремонтников, обслуживавших ракеты-носители «Союз» или даже «Бураны» на Байке, создающих в Автокаде дома, склады или системы отопления, на морозе, в жару или ливень, надев белую каску, снова и снова объясняющих монтажникам их ошибку на кровле и отправляющих переделывать.

С Воронковым, окончившим факультет вертолетных двигателей, ушедшим с Прогресса из-за денег и больше десяти лет то читающим семинары по котлам, то самолично крутящим радики с трубами, проехал до черта километров, съел не один таз пельменей и салата, выпил сколько-то бочек колы и скурил тысячи сигарет. Он, технарь до мозга костей, каждый раз плевался и ругался, приезжая менять теплообменник нашей колонки, но делал это снова и снова. Полтора года подряд ему звонили от Владика и до Саранска, когда что-то случалось с отопительным оборудованием. И он никого не послал темным лесом, объясняя выход из проблемы, хотя даже не видел случившегося.

С Андреем Щербаковым, закончившим наш «политех», судьба свела в монтажной организации. Мы не нравились друг другу, я отпускал бороду, у него закручивались кончики лихих ротмистровских усов и кудрявились самые настоящие гусарские бачки. Я пользовался имеющейся литературой и калькулятором, рассчитывая стеновые-кровельные панели и доборные элементы, гибку, а Андрей смотрел на все это непотребство, сопел и вздыхал. Пока не вытерпел и не сорвался:

- Ну и кто так считает гибку? – Андрей дёрнул носом и шевельнул гусарскими усами. – Вот откуда вы такие, продавцы, беретесь? Чему вас в ваших университетах учили, гуманитарии ху...ы!

Наклонив повинную голову и быстро записывая ручеек мудрости, грозящий перерасти в полноценную реку, я с ужасом осознал простую вещь – что ни хрена не понимаю в сказанном и что Андрей явно тренированный потребитель крепко-спиртового. И что все оно как-то совместится. Так и вышло.

Мудреную науку расчета зданий из металлоконструкций Андрей записал на мой головной жесткий диск за четыре часа и ноль-семь водки. Семинар требовал дополнительных вливаний, но я засыпал через каждые пять минут и утром снова узнал много интересного о своем гуманитарном образе жизни. И, на год, обеспечил себя товарищем, прикрывающим и проверяющим все мои менеджерские косяки, требовавшим взамен всего три вещи: обмена фантастикой, покупки ему новых игр-стрелялок и простого внимания.

Он умер через полтора года, от обширного инфаркта. И остался в памяти и на двух фотографиях, со своими смешными усами и недовольным взглядом.

Инженеры, строящие, рассчитывающие, обслуживающие и делающие много необходимых вещей, всегда находятся где-то рядом. У всех есть свои знакомые технари с высшим образованием, умением делать почти все своими руками и готовностью взять телефон, чтобы ответить на любой ваш бред, связанный с технической составляющей вашей жизни. Мужчины и женщины с особым складом ума и умениями, нужными нам с вами куда больше очередного клипа Тимати, передачи с Ивлеевой, интервью Дудя или фильма Лунгина. Но последние живут и не тужат, не понимая – как можно существовать на сумму меньше миллиона в месяц, а инженеры, дающие нам свет, воду и отопление, асфальт на дорогах, интернет и красивые получившиеся рисунки ДСП на спинках кроватей, чаще всего живут на выданные кредиты. От такая хренотень.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Изумрудная свежесть

Жарит уже полтора месяца, и хорошо, что хоть с перерывами. Заволжье, июль, асфальт, точно сковорода на конфорке, раскаляется минут за сорок. Разбей яйца, так выйдет яичница, соль, перец, помидоры и сыр с грудинкой или сосисками – по вкусу.

Май пах свежестью зелени, только-только сменившей раскрывшиеся почки, распустившуюся сирень и, конечно же, черёмуху с её неделькой холодка. Если сейчас в нос бьёт запахом травы, так лишь свежескошенной. Солнце выжигает газоны, палисадники, крохотные лужайки вокруг детских площадок и главным вечерне-ночным звуком давно стало жужжание кондиционеров. Кондёры жужжат, визжат, скрипят, хрустят и, конечно же, капают, временами точь-в-точь звоном весенней капели.

Это Средняя Волга, детка, у нас тут так давно. Последние лет двадцать так уж точно, да-да. У нас легко поймать настоящий шоколадный загар на пляже, чей длинно-горячий коричневый язык тянется от речвокзала до Ладьи. Не говоря о Заволге на той стороне.

Уже с неделю на телефоны падают к вечеру смски МЧС, обещая грозу, шквал, град, ливни и ваще казни египетские. Все им смеются, делают разочарованно-умные лица, утомлённо кивая - мол, да-да, ливни, прогнозы, МЧС, где оно всё?!

Позавчера, выйдя встречать Катю к метро, обновил кроссовки. Так обновил, что пришлось отмывать от грязи, густо окропившей верх и подошвы из-за налетевшего десятиминутного ливня, грохотавшего громом и блестевшего рогато-трескучими молниями. С первым утренним солнцем вся эта мокрень решила испариться, превратив ощутимую свежесть в прель вьетнамских джунглей.

Сегодня в обед ничего не предвещало. Вообще ничего не предвещало, ни капельки, ничего. К часу солнце ласково поглаживало сухой раскалённой мочалкой, ровно горящим веником, загоняя в тень всех, даже юные организмы на самокатах. Пыль оседала повсюду, превратив недавнюю зелень в серость, а рано облетающие рыжие липы устроили предпоказ осени. И…

Ливню летом хватает пяти минут на сущий апокалипсис. Капля, вторая, очередь, шрапнель, включившийся душ и тут уж кто не спрятался – я не виноват.

Напротив моих клёнов, на чьём сухом пятачке ждал пузырей в лужах, стояли две интеллигентного вида бабульки. Моргала мудрыми зелёными глазами уличная усато-полосатая мурчалка, залезшая под машину. Знакомо-обеденно-гулящая бальзаковская красотка прошлёпала босиком, облепленная белым сарафаном, явственно доказывающим то ли вредность, то ли осознанную провокационность ношения чёрного белья. И…

На десяток минут стало свежо. На десяток минут листва и трава вернулись на месяц назад, запахло дождём, свежестью, блеснуло зеленью всех её имеющихся оттенков, как будто зашёл в Изумрудный город и надел обязательные очки.

В общем – красиво.

Спасибо, дождь.

Спасибо, МЧС.

Спасибо, лето.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стрижи, утро, вел

Утро начинается не с кофе. И не с того, что кто-то подумал. Утро начинается со стрижей.

Эти юркие острохвостые пакостники либо вообще не спят, либо любят пораньше.

Цвикают за окном, носятся черными треугольниками и залетают под балконы, стукая металлом. Кот из-за них переживает, нервничает и явно готовится сигануть из окна. Бедное животное, желающее поохотиться, право слово. Инстинкт с трудом покоряется кошачьему желе из пакетика, кот жрет, урчит и спокойно ложится на подоконник в сыновьей комнате, наблюдая за носящимися черными будильниками крайне лениво и сонно.

Коты большую часть жизни спят, а еще коты древние и благородные животные. Не пристало такому аристократу охотиться за какими-то дворовыми стрижами... Особенно, если сытый.

Самый мой главный враг - собственная лень. И её ненавижу чуть меньше, чем самого себя.

Если весишь на сколько-то кэгэ больше собственной нормы, то важно это понимать и что-то делать. Если нельзя тягать железки, стоит бегать. Если знакомый хирург говорит, что с твоей спиной бегать нужно только по земле или специальному покрытию, иди в бассейн. Не любишь бассейн? Ты дурак.

Но, как известно, каждому свое.

Мой знакомый хирург, узнав о единственном спорте, после баскета, что признаю, вздохнул и попросил хотя бы не скакать по бордюрам. А я и не скачу, чего я, дебил, что ли? Так... перепрыгиваю.

А лень... главное в победе утренней лени - спустить велик по лестнице хрущевки с пятого на первый. Выйти, постоять и понюхать утро. Именно понюхать, ведь за ночь воздух остыл и хотя бы немного стал чище. Ну и, само собой, сесть уже на собственного металлического коня и проехать первые сто метров.

Самые важные метры, само собой, не сто. После ста можно остановиться, немного постоять и никуда не ехать. Самые важные - первые пятьсот-тысяча. И если уж ехать их, то ехать в горку, думая о собственной дурости и оставленной мягкой постельке. Первая цель - колонка, где-то чуть не доезжая крайней точки горки по Дыбенко. Раз у тебя выкинули, мол, старая, литровую бутыль из-под Бон-Аквы, а новую не купил, пользуйся поллитровой. И не забывай доливать. Так что... так что хорошо, что в Самаре есть колонки с чистой водой.

Где-то после нее и до следующей, через километр, лень начинает просыпаться снова. Она просыпается с мокрой, в первый раз, футболкой. Не на спине, на груди. Иногда кажется, что стоишь под душем. Ну, что поделать, такое у нас вот утро, только солнце вылезло, а уже жарит вовсю. Так что и умывайся, раз с тебя так и бежит.

Женщины не любят потных мужиков. Они любят потных красивых мужиков и настоящих спортсменов. Даже не любящая футбол женщина все равно с удовольствием бы сфотографировалась с Роналду на утренней пробежке, даже если он был бы мокрым насквозь. А ты не Роналду, так что просто педаль и не обращай внимания на несколько сморщившихся личностей по дороге. Ну, морщатся, и чего? Русские мужики вообще, через одного, отвратительные, вонючие и все такое, так что не переживай, работай ногами.

Вторая колонка неожиданно оказывается очень вовремя, потому как поллитра с непривычки очень мало. И, незаметно, стоя у нее выпиваешь еще бутылку, набираешь и катишься дальше. Тут даже можно отдохнуть, тут есть спуск, ведущий к Московскому по Революционной.

Справа, вместо вонючего рынка, торчат крыши и колонны двух небольших футбольных полей, за ними МакДак и велодорожка. Вот где-то тут уже ощущаешь себя человеком, думаешь, что не катишься, а прямо крылья за спиной и чешешь дальше. Лень? Какая такая лень?

А самая обычная. Ненавижу ехать домой на подъем. Да я лучше три, четыре, пять раз по дороге вверх попедалю, чем домой. Спасибо Самаре, у нас такое запросто. А домой, по Антошке, надо лететь и наслаждаться. И не забывать следить за временем. Потому как с утра женщинам можно сладкое, а еще они любят кофе. А сам по себе он не сварится.

В общем, отличное вышло утро. Шесть лет назад.

Сменилось многое. Нет сигарет. Вес получше.

Живём чуть дальше. Велик теперь сына.

А я… А я хожу, 15-20 кэмэ, отлично.

Так что – хорошее было утро со стрижами.

И вас всех с ним же, с добрым прекрасным утром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смаковать время

Глупо, казалось бы, пробовать время на вкус. Но так и есть, если не выёживаться и правильно открыть воспоминания. Не в смысле, мол, они разложены по папкам типа Винды, это бы отдавало душевным расстройством, а тупо вспомнить нужное насчёт вкусов года.

Они есть, да-да, точно вам говорю.

Когда за окном снег, ветер, метель и морозец, романтичные натуры, и, конечно же, девушки, любят глинтвейн. Фрицевская придумка давно стала общемировой, точно их же претцели, штрудели и, конечно же, сосиски. Даже если без капусты.

Глинтвейн даже звучит тепло и ощутимо красиво, перекатываясь на языке подогретым вином, жжёным сахаром, лимоном, корицей, опционально – ванилью и прочими мелочами, зависящими от региональной принадлежности именно вашего любимого рецепта.

Мне зима отдаёт чуть иначе – крепким сладким чаем, свежим хлебом и круто солёным салом, желательно с мясной полоской. И, конечно, с чесноком, сало без оного сущая ересь.

До слёз пестую надежду о чьей-то такой же любви к такому просто-прекрасному вкусу зимы.

Весна наших краёв, казалось бы, это то самое:

- Шашлыком пахнет…

И хотя тут в первую очередь растопка, угли и даже немного раскалённого металла, но всё верно. Весна густо пахнет природой, расконсервированными дачами, пикниками за городом, репеллентом от радостно дождавших клещей с гнусом, мясом в томатном маринаде, мясом в смесях из «Магнита» по дороге, мясом с соевым соусом, мясом с ткемали, мясом с кетчупом, мясом с мазиком, мазиком с кетчунезом и, конечно же, православным мясом в уксусе с луком да перцем made in USSR. И, немножко, шашлычок под коньячок вкусно очень. А также под прочее крепкое, кьянти с рислингом, сладковатые пузырьки шмурдяка из кочерыжек типа Боско, лимонад для детей и, само собой, много, ещё больше, совершенно невообразимый литраж всяко-разно пенного. Верно, дымок и мясо – вкус весны. Но!

Настоящий вкус весны, вот ведь, это куличи и крашеные яйца Пасхи. Угу.

Настоящее разнообразие вкусов времени у осени. Тут кому чего, но субъективно, и просто отлично, давным-давно заходили под шорох с шелестом золотых, багряных, алых и прочих листьев, отлично заходили под них какао и хот-доги в парках. Не шавуха, горячие собаки. И не датско-французские с огуречно-луковым маринадом, а православные, из стального ящика с кипятком, родом из нулевых, с ганноверской сосиской, корейской морковкой, кетчупом с майонезом и пухлой булкой. Ни шиша не романтично, но тепло, лампово, душевно.

Ностальжи, в общем.

А лето, вот ведь какое дело, лето вообще разное. Чай с душицей да мятой, настоящие и кислые до дрожи яблоки с ветки, горечь томатной ботвы и сладость «Бычьего сердца» прямо с нагретой солнцем грядки, ядрёный зелёный лук и такая же редиска, мелко накрошенные и чуть политые подсолнечным, желательно деревенско-нерафинированным, маслом. И…

Свежие огурцы от тестя. Укроп и зелёный базилик от тёщи/свекрови/мамы/бабушки. Сметана из, куда деваться, всё же «Магнита». Перемешать, посолить и есть, наслаждаясь вкусом лета.

Такие дела, друзья-товарищи, всем добра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тоскующий кот

Мало что страшнее самой обычной грусти. Особенно, если грусть настоящая и смешана с тоской о ком-то. Совсем плохо, когда тоску не победить, увидев этого «кого-то». В жизни чего только не случается, сами понимаете.

У Максимилиана отдельный подвид грусти-тоски и она все-таки не настолько всеобъемлюща и страшна. Просто наш кот очень тонкой душевной организации, социализированный по самое не балуй и очень не любит оставаться в одиночестве. Или того хуже – без нас и в компании еще кого-то. Тут начинается, воистину, драма. Потому как свои люди для него именно наша семья.

- Пока, Макс!

Данец прижал лохматое чудище к себе, тот недовольно фыркнул и начал выбираться, во все стороны расставляя лапы с торчащими когтями. Кот есть древнее и благородное животное, лапать, хватать и тискать его разрешается исключительно после выполнения ряда обязательных процедур, где первой идет вкусная жратва. Ну, во всяком случае именно так пытается выстроить диалог Макс и уже скоро три года. Получается не всегда.

Мы уехали в Питер, Данька рвался туда как никуда в своей жизни, потому как хотелось и в первый раз, а кота оставили на Катиных родителей. Сергей Иванович уже обладал не хреновым опытом, как-то раз прожив с ним больше недели во время нашего отпуска на море. Тогда Максимилиан, твердо решивший обустроиться на втором этаже дачи, к исходу третьего дня изволил выйти и даже дал себя погладить.

Ничего не предвещало беды и в этот раз, тем более уезжали мы на пять дней. Но Максимилиан, а он, напомню, социализированный кот с тонкой душевной организацией, решил иначе. Но никто о таком в момент сдачи кота в переноске тестю и не подозревал.

Питер оказался прекрасен во всем, включая погоду, поджаривая нас на солнце не хуже самарского лета, когда до тридцати с небольшим в тени легко доходит к девяти утра. Но самое главное оказалось в желании пройти как можно больше и столько же показать оголтелому любителю путешествовать. Вроде тут все задалось, как и хотелось:

Исакий наш молодой человек оценил как «ого» и долго смотрел на его макушку.

Внутри Казанского ходил-бродил с потерянным и счастливым видом.

Петергоф прошелся им на раз-два и с особым умилением от утят на берегу Финского.

«Красин» сумел внушить уважение всеми своими комингсами, заклепками и бортами.

Круассаны на Ваське в «Опетите» залетели, как и положено настоящим французским.

Военно-морской музей внушил трепет, а Артиллерийский дополнил.

Железнодорожный наполнился редкими «вау» и «вы видите, пошлите туда!».

Ну и так далее и тому подобное. Беспокойство началось на третий день. Катя позвонила папе и в самом конце поинтересовалась судьбой Максимилиана. Сергей Иваныч постарался ответить как можно спокойнее, но подозрения пустили корни. На следующий день корни разрослись и стало ясно: что-то пошло не так.

- А я его? Я к нему, он шипит, дерется и не вылезает. Когда никого нет – в туалет сходит и все.

- Пап, вы кота достать не можете?

- Кать, он вообще, как дикий, не понимаю почему.

Питер вдруг окрасился в серый цвет нервных переживаний. Звучит глупо, но на какое-то время о коте задумались все. Пока Катя не сказала:

- Да ну к черту, вода есть, еда есть, толчок есть, что ему еще надо?

На помощь оказалась выписана моя сестра, проезжавшая мимо дачи, но ни с помощью ее, ни с помощью ее мужа, кота так и не извлекли из-под кровати. Точку в истории поставил Данька, в первый же день по приезду, махнул на дачу, всей своей честной, чистой и открытой еще-почти детской душой переживая за чернобурое страшилище. И победил.

Вернулся торжествующий победитель через два дня. Все это время Макс требовал от него не уходить, спал почти исключительно в обнимку и мяукал куда чаще обычного. А оказавшись дома учинил нам трагедию, не хуже, чем у Аристофана, с переживаниями, воплями и драматическими паузами между ними.

Кот шастал по дому еле передвигая ноги, замирал, мяукал, голосил и снова жалобно плакался о людях, бросивших его, бедное несчастное существо, на целую неделю. А потом приперся погладиться и трещал почти что у нас с Катей на головах весь вечер. И следующий, и еще половину дня потом.

В общем, как бы жестоко оно не звучало, но оставлять кота у кого-то порой полезно. Ласковость необычайная. Хотя грусть и тоска, конечно, лютые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Звук вчерашнего будущего

Морозная восторженная дрожь бежит иголками по спине и рукам. А припев повторяется сам собой.

В пятнадцать возможно и не такое. Да и в семнадцать-восемнадцать тоже. Риффы и рубленые слова размазывают прямотой и смыслом. Соло и замысловатые стихи Кормильцева или Бодлера уносят куда-то далеко. Музыка и жизнь сплетаются воедино странной и четко ощутимой гранью. Шаг в сторону и волшебство тихо прячется надолго.

Дети девяностых могли только слушать, мучая родных хрипящими старыми колонками или визжащими китайскими двухкассетниками. Скажи, что ты слушаешь, а я скажу кто ты. Майка с принтом говорила больше интеллекта. Хрип Ансельмо значил больше маминой правды.

Магия памяти неразрывно связана с гением звукооператоров, сводящих воедино порой не самый мелодичные звки. Волшебство прошлого не ослабело, просто мы стали старше и стеснительнее. Нам не положено, не нужно, не серьезно и прочие "не". Границы и рамки невидимы, но жестче контрольно-разделительной полосы с Джульбарсом.

Звук вернет всех назад, обманет, околдует, но подарит нестоящее сокровище. Главное, не упустить неуловимое мгновение полного погружения в память. И, да... в любом случае поймете когда закончится. Грань личной и чуть приоткрывшейся 3Д видеотеки, полной спящих вкусов, цветов и запахов, хрустнет уже в прошлом. И вы улыбнетесь. На миг встретившись сами с собой.

Так оно и случится, уж поверьте. Оденьтесь, обуйтесь, если вдруг холодно на дворе, возьмите наушники и сходите погулять, нацепив наушники и не обращая внимания на осуждающие взгляды ваших, как-бы серьезных, ровеснико-сверстников. Лучше побыть на чуть-чуть собой, точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Фруктовый чай

- Мне, пожалуйста, фруктовый чай... Какой-нибудь.

- Вот Липтон, со вкусом...

- Мне подешевле.

- Фруттис с клубникой, двадцать шесть рублей.

- А еще?

- Ягодный, тоже двадцать шесть.

- Я всегда беру Нури с шиповником. Есть у вас?

- Да, тридцать шесть рублей.

- Давайте два.

Казалось бы, сущая глупость. Лишние тридцать-сорок секунд, помрешь, что ли? И, вообще. не нравится в очереди. иди в супермаркет. Ну... хотя тут к полкам, где все перед глазами, нужно явно не тебе. Но мелочи же. мелочи... А вот еще шоколад с наполнителем, йогурт... капуччино.. дайте мне белый с пузырьками. М-да...

- Татьяна Николаевна, будете пирожное?

- Ой, Дим, спасибо, ты бы мне лучше колбасы предложил или мяса.

Ок, конечно, само собой.

- Оль, пирожное будешь?

- Спасибо, я сейчас не ем сладкое.

Конечно-конечно, все понял.

- Дим, а почему ты вчера пришел и предложил, а сегодня просто даже не появился и раздал своим?

Ёксель-моксель, как же несладкая колбаса? А, ну да, все равно виноват.

- Уверена, что нам не нужно встречаться? Хорошо... Да, всего тебе самого доброго.

...

- Я не могу без тебя! Пожалуйста, давай встретимся...

- Хорошо, когда, где? Буду.

...

- Нам нельзя быть вместе. Я обманываю его, это неправильно. Всегда буду тебе другом. Пока...

Тут, наверное, каждый второй вспомнит почти уже бессмертное: снег идет...

Женщины... это просто прекрасно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Улыбка Буратино

Цок-цок-цок, твердая дробь рассыпалась по лестницам и коридорам двух заводов подряд. Охранники жмурились сытыми мартовскими котами и пялились вслед. Всевозможные исполнительные, коммерческие, финансовые диры и их замы неожиданно всегда находили повод зайти в приемную. О, да, именно так. Ведь там, в окружении оргтехники, горшков с цветами и собственного самомнения, сидела Она.

Если посмотреть критично и со всех сторон, вся ее красота легко рассыпалась в один миг. Почти. Длинные, ниже лопаток, волосищи оказывались жидкими и тупо взбитыми, аки сливки, с утра. Открытые и гладкие ноги смахивали осенью на ту самую советскую синеватую курицу что цветом, что остальным. Глазки легко казались мелковатыми для чуть широковатого лица, а открытые плечи и тонкие ключицы хотелось погладить... жалеючи, как жеребенка, вдруг оказавшегося без мамки. Но...

...сразу после лестницы на директорский этаж прятался крохотный поворот. И темный коридор. По коридору, к себе, само собой цокая, шла Динарушка. А за ней, хищным опасным леопардом, крался зам главного инженера. Она шла неторопливо, от бедра, красиво и заманивающе. А тому не мешали красться даже полностью седая башка рядом с ее двадцатью тремя годами и семья в целую жену и трех детей. Ему оставалось чуть-чуть, метра два и стало стыдно сбивать с ритма, пульсирующего в его жилах и видимого без сраного рентгена. Она все сделала сама. Неуловимо легким движением, просто и ощущая свою силу, подняла вверх свое короткое платьице. Посреди темного заводского коридора. Мне пришлось отступить и громко уронить папку, чтобы не добивать пунцового зама. Аккуратные маленькие полушария и красная нитка стрингов оказались выстрелом-дуплетом. Прямо в разлетевшиеся мысли, мораль и все остальное...

...лето, жара, кондиционеры еле пыхтели, справляясь. Кофе хотелось холодный, приходилось ждать и дуть. Кофемашина стояла на кухне, кухня у приемной, Динарушка на своем месте. Длинный и великолепно воспитанный финансист ждал вызова к генеральному, сидя рядом. И, не отрываясь, смотрел в одну точку.

У нее папа-футболист и, как следствие, идеальный голеностоп. Голень плавно перетекает в щиколотку, сухую и тонкую, как у племенной арабской верховой. Детски-маленькая ножка вверх-вниз, вверх-вниз, болтая открытой босоножкой на шпильке. Шлеп... финансист проводил ее совершенно не расстроенным взглядом и вернулся назад.

- Леш, ты что-то хотел спросить? - и совершенно невинный взгляд через падающие пшеничные волосы. И кончиком языка по припухшим жадным губам, всегда чуть приоткрытым. Само собой, совершенно случайно.

Интеллигентный Алексей каждый ее провокационный раз краснел и что-то бормотал. Черт его знает что. А мне хотелось аплодировать этой тощей крохе, вертящей мужиками как ей хочется...

... - И мама делала мне косичку, тугую, вот так! И я как Буратино! - волосы назад, глаза к носу, резиново-развратные губищи улыбаются почти от уха до уха, а острый нос торчит тем самым носом веселого деревянного раздолбая. Безумно очаровательно и смешно.

С ней весело обедалось. Она трещала как сорока о том и о сем. О чесноке в куриных колбасках, что ели. О желании быстрее забрать у гражданского мужа его "мазденыш". О бухгалтере-типа-малолетке-на-два-года-моложе-ее, каждое утро и каждый вечер забиравшего и отвозившего домой тощую прекрасную царственность... через полгорода, Карл, через полгорода. О том, что у настоящей татарки волосы должны быть только на голове и все. О месячной давности полете в Мск с тем самым, ну ты знаешь, с заботой и пледом на ее цыплячьи плечики, с красивым стриптизом и романтичной ночной столицей и, само собой, больше ничего.

И глядя в ее зеленовато-прозрачные глаза, ждущие верного ответа, кивал и соглашался. Да, дорогая, больше ничего. Именно так. Зная Того самого, его отношение к людям, деньгам и времени, верю. Только романтика и забота. Тебе хочется, что я верил? Так и будет.

Последний раз в фотографиях ВК остались только полуодетые и стильно монохромные. За десяток лет она не стала моложе или полнее. Тот же странно-очаровательный некрасиво-обаятельнейший Буратино с крохотными сиськами и волосами до лопаток. Ну, разве что уже с морщинками. И тэгами на фото, явно нужными, #Memphis, #LA, #ILoveNY. Искренне надеюсь, что все у нее хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Два года

Цок-цок-цок, твердая дробь рассыпалась по лестницам и коридорам двух заводов подряд. Охранники жмурились сытыми мартовскими котами и пялились вслед. Всевозможные исполнительные, коммерческие, финансовые диры и их замы неожиданно всегда находили повод зайти в приемную. О, да, именно так. Ведь там, в окружении оргтехники, горшков с цветами и собственного самомнения, сидела Она.

Если посмотреть критично и со всех сторон, вся ее красота легко рассыпалась в один миг. Почти. Длинные, ниже лопаток, волосищи оказывались жидкими и тупо взбитыми, аки сливки, с утра. Открытые и гладкие ноги смахивали осенью на ту самую советскую синеватую курицу что цветом, что остальным. Глазки легко казались мелковатыми для чуть широковатого лица, а открытые плечи и тонкие ключицы хотелось погладить... жалеючи, как жеребенка, вдруг оказавшегося без мамки. Но...

...сразу после лестницы на директорский этаж прятался крохотный поворот. И темный коридор. По коридору, к себе, само собой цокая, шла Динарушка. А за ней, хищным опасным леопардом, крался зам главного инженера. Она шла неторопливо, от бедра, красиво и заманивающе. А тому не мешали красться даже полностью седая башка рядом с ее двадцатью тремя годами и семья в целую жену и трех детей. Ему оставалось чуть-чуть, метра два и стало стыдно сбивать с ритма, пульсирующего в его жилах и видимого без сраного рентгена. Она все сделала сама. Неуловимо легким движением, просто и ощущая свою силу, подняла вверх свое короткое платьице. Посреди темного заводского коридора. Мне пришлось отступить и громко уронить папку, чтобы не добивать пунцового зама. Аккуратные маленькие полушария и красная нитка стрингов оказались выстрелом-дуплетом. Прямо в разлетевшиеся мысли, мораль и все остальное...

...лето, жара, кондиционеры еле пыхтели, справляясь. Кофе хотелось холодный, приходилось ждать и дуть. Кофемашина стояла на кухне, кухня у приемной, Динарушка на своем месте. Длинный и великолепно воспитанный финансист ждал вызова к генеральному, сидя рядом. И, не отрываясь, смотрел в одну точку.

У нее папа-футболист и, как следствие, идеальный голеностоп. Голень плавно перетекает в щиколотку, сухую и тонкую, как у племенной арабской верховой. Детски-маленькая ножка вверх-вниз, вверх-вниз, болтая открытой босоножкой на шпильке. Шлеп... финансист проводил ее совершенно не расстроенным взглядом и вернулся назад.

- Леш, ты что-то хотел спросить? - и совершенно невинный взгляд через падающие пшеничные волосы. И кончиком языка по припухшим жадным губам, всегда чуть приоткрытым. Само собой, совершенно случайно.

Интеллигентный Алексей каждый ее провокационный раз краснел и что-то бормотал. Черт его знает что. А мне хотелось аплодировать этой тощей крохе, вертящей мужиками как ей хочется...

... - И мама делала мне косичку, тугую, вот так! И я как Буратино! - волосы назад, глаза к носу, резиново-развратные губищи улыбаются почти от уха до уха, а острый нос торчит тем самым носом веселого деревянного раздолбая. Безумно очаровательно и смешно.

С ней весело обедалось. Она трещала как сорока о том и о сем. О чесноке в куриных колбасках, что ели. О желании быстрее забрать у гражданского мужа его "мазденыш". О бухгалтере-типа-малолетке-на-два-года-моложе-ее, каждое утро и каждый вечер забиравшего и отвозившего домой тощую прекрасную царственность... через полгорода, Карл, через полгорода. О том, что у настоящей татарки волосы должны быть только на голове и все. О месячной давности полете в Мск с тем самым, ну ты знаешь, с заботой и пледом на ее цыплячьи плечики, с красивым стриптизом и романтичной ночной столицей и, само собой, больше ничего.

И глядя в ее зеленовато-прозрачные глаза, ждущие верного ответа, кивал и соглашался. Да, дорогая, больше ничего. Именно так. Зная Того самого, его отношение к людям, деньгам и времени, верю. Только романтика и забота. Тебе хочется, что я верил? Так и будет.

Последний раз в фотографиях ВК остались только полуодетые и стильно монохромные. За десяток лет она не стала моложе или полнее. Тот же странно-очаровательный некрасиво-обаятельнейший Буратино с крохотными сиськами и волосами до лопаток. Ну, разве что уже с морщинками. И тэгами на фото, явно нужными, #Memphis, #LA, #ILoveNY. Искренне надеюсь, что все у нее хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Осень у двери

Нынче утром вдруг пахнуло осенью – ветерок, свежесть, запах горящих листьев откуда-то и автоматическое желание накинуть кофточку. Ой-вей, слезливо шмыгнуло внутри, как же так?! А вот так, экватор июля вот он, на календаре, осталось ровно пол-лета, хотя оно, как известно, закончилось ровно с высыпавшими одуванчиками. И…

И всё это нормально, время бежит, течёт, скачет вприпрыжку и его не остановить. Тут даже не надо изучать кита йскую философию, буддийские практики или чего ещё, нужно просто жить и всё тут. Жить, а не проживать, и это две большие-пребольшие разницы.

Отпуска пролетают незаметно, мы выходим на работу, порой искренне, а порой показушно, жалуемся на этот самый выход назад. Ой, вот не надо делать вид, что не так, все так делает или делали, все жалуются на «снова привыкать», на «вот-вот только на море/сплаве/в горах/в сопли-грибы-шишки» и вообще. В общем, всё также как с пятницей: вроде бы все взрослые и сами сюда пришли, а пятницу ждут как вольную от барина. Рабства вроде нет, а всё одно и то же. Не сказать, конечно, что лето этому способствует, но факт – в три тёплых месяца крамольных мыслей куда больше, чем зимой. Кое-кто, кстати, легко срывается с насиженно-выстраданного именно летом.

Есть коллега-конкурентка, поехавшая позагорать на наши юга, и, совершенно неожиданно для себя, откликнувшаяся на вакансию. Теперь её работу и море разделяют лишь второстепенная дорога, нерегулируемый пешеходный переход и отсутствие желания нырнуть в волны.

Осенью обычно с работы не уходят, осенью, точно у медведей, нагуливается жирок, прикидывается объём и стоимость кучи новогодних подарков, планируются те самые два раза по две недели на будущее и вообще не до того. Осень пора здравомыслия, хотя спонтанных решений хватает.

Сегодня пахнуло осенью и не сказать, что расстроился. Нечего расстраиваться, осень прекрасна, осень многогранна, осень мимолётнее лета и её разноцветная разная красота заканчивается куда быстрее. В этом её минусы и в этом её главный же плюс. Осень напоминает сакуру с её розово-белым цветом, задерживающимся с нами всего на чуть-чуть. И это не странно, осень прекрасна, в ней много-много всего.

Тут есть лениво летящая в прозрачном воздухе паутина.

Тут есть плутающе-бегущая через увядающий лес натоптанная тропинка.

Тут есть волшебный шорох и шелест золотой палой листвы под ногами.

Тут есть алое, багряное, красное, пурпурное, охряное и ещё много какое цветное море крон.

Тут есть постоянно витающие где-то рядом и прилетающие отовсюду запахи костров.

Тут есть всегда удивительное звонкие и непривычные первые льдинки на лужах.

Тут есть убаюкивающе-монотонный стук ночного дождя за окном.

Тут есть магически прекрасно пахнущие поздние крепкие жёлтые яблоки в обрывках газет.

Тут есть временами хорошо видные улетающие клинья перелётных птиц и лёгкая грусть.

Тут есть детская память о звёздочке с Ильичом и книжке Пушкина с бурей.

Тут есть…

Тут есть всё, точно в коробке с карандашами, так что не стоит грустить. Осень у дверей, наслаждайтесь летом, ловите день и не забывайте про ночь.

Carpe diem, carpe noctem, amici.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наш солнечный Киев

- Обэрэжно, двери зачиняюцца!

- Как они тут смешно говорят! – сказал наш Данец, сидя в вагоне киевского метро. И на него посмотрело много глаз…

На Новый, 2012-ый, Год, к нам приехали друзья. Мы посмотрели новинку, «О чем еще говорят мужчины», вздохнули о падении хорошего кино и жажде бабла за рекламу всякого ненужного в кадре и пересмотрели первый фильм Квартета И. Где-то в марте, переписываясь с ними, стало ясно – нужно срочно ехать в Киев, ибо невмоготу. Майские праздники оказались нам в помощь, Сеть нашла съемную квартиру и мы отправились в бывшую УССР.

В поездах тогда можно было курить и ворчать пришлось лишь раз: когда шестилетний Данька, взяв уже имеющуюся гривну, отправился к проводнику за шоколадкой. Ребенок пришел расстроенный, потому что ничего не понял из сказанного проводником. Со злым мной проводник изъяснялся на чистом русском, а шоколадка «Свiточ» компенсировала сыну неудобства.

Украина началась уже утром, зеленая на полях и бело-зеленая в садах. Киев и Днепр оказались прекрасными, а сам воздух столицы, сразу по выходу из вокзала, пах весной, кавой и чем-то сладким. Последнее оказалось сотнями «Киевских» тортов, продающихся на привокзальной площади, а каву торговали вежливые парни на «тавриях», разливая из кофемашин, встроенных в багажник. Катя была очень довольной, а если о чем и жалела, так это о невозможности махнуть в Карпаты, на родину.

- Гостиницы, квартиры, бла-бла-бла – вежливо, пусть и назойливо, без какого-либо акцента раздавалось со всех сторон, но даже тётя, предлагающая посуточное проживание, не послала нас к черту и доступно объяснила - как добраться до бульвара Леси Украинки.

Единственной нашей глупостью оказался Мак-Дак, бросающийся в глаза и полностью проигнорированная вареничная «Победа», смотрящаяся стильно даже из-за вывески, но почему-то смутившая нас, желающих вовсе не гамбургеров, а вареников, картопляников и немного горiлки. Благо, ошибку мы исправили пусть и позже, но очень быстро.

На метро нам показало сразу несколько человек и:

- Обэрэжно, двери зачиняюцца! – пророкотало в вагоне.

- Как они тут смешно говорят! – громко сказал наш шестилетний Данец, сидя в вагоне киевского метро. И на него посмотрело много глаз. Чуть позже добавилось много улыбок и вряд ли мне хотелось разглядеть чей-то косой взгляд.

Мы вышли на Майдане. Вышли, окунувшись в совершенно проснувшийся Киев, в уже немного тенистый Крещатик с его каштанами, в строгие и красивые дома по обеим сторонам, в блестящие и очень красивые киоски, в плывущий откуда-то запах сирени и, сложно не догадаться, крепкую и свежесваренную каву. Час, потраченный просто на прогулку взад-вперед, было не жалко, нас ждали к двенадцати и это устраивало всех.

Я курил и смотрел перед собой, пытаясь понять – что заставляет память работать так можно, совсем как Автокад у проектировщика, не успевающего сдать работу. И вспомнил.

Году в восемьдесят шестом, еще в СССР и моем советском детстве, на кухне висел большой перелистываемый календарь. Месяцев в году двенадцать, но календарь как-то уместил в себе все пятнадцать республик Союза. И сейчас, глядя на улицы, разбегающиеся от Майдана в сторону спуска к Днепру, я видел именно какой-то месяц оттуда. Из детства. Правда, там была ночь, но фотография была именно отсюда, ну, чуть дальше места, где стоял.

Было тепло, легко и хорошо. «Черниговское» пиво нашлось в одном из кафе, Софийская, где нам предстояло жить, казалось чудесной даже не заходя по ней глубоко, Катя с Данькой усиленно фотографировались, равно как Миша с Оксаной, старавшиеся быть совсем красивыми.

И даже встреченный дальше, когда мы отправились искать риелторов, интересный гражданин настроения не испортил.

- Я вас не понимаю. – сказал он на чистом русском и честно посмотрел мне в глаза.

Осталось пожать плечами и спокойно пойти себе дальше. В конце концов каждому свое. А вокруг был май, Киев, постеры «Местнiков», палаточный лагерь с портретами Тимошенко в виде Жанны Д`Арк и каштаны. Вот таким теплым и оказался наш Киев.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вкус жизни

У яблок вкус и запах самой жизни. Это вам не бананы, манго или папайя. Они рядом с детства, но груши с персиком любят больше. Дело вкуса, ничего не скажешь.

Яблоки частенько неприхотливы, хотя "неприхотливость" ещё чаще кисла до сведённых скул и слёз на глазах. Их можно сушить, варить, запекать, превращать в зефир, повидло, компот или пастилу. И, конечно, в шарлотку. Тонко-тонко нарезанные, выложенные на слоёное тесто, густо засыпанные корицей с сахаром, от жара становящихся карамелью, чуть присыпанные сахарной пудрой - кошмар врача и наслаждение глаз с нёбом.

Последнюю группу детсада отсидел дома, ремонт, мамин декрет, все дела. Школа маячила впереди, меня научили читать, тонкие книжки котобрят... октябрят, залетали на раз-два. Я даже любил стихи, отыскиваю про школу. Строчки со строфами, рассказывающие о школе ментально пахли яблоками, уложенными в портфели родителями.

Так и случилось. Мой красный ранец с "Авророй" пах бутербродами с колбасным сыром и дедовскими яблоками. Портфель моей соседки, с Чебурашкой, тоже пах яблоками. Яблоки походили друг на друга и совсем редко встречались привозные благородно-красные, а не наши зеленые с жёлтыми и бело-розовыми.

Дедовские осенние хранились в большом фанерном ящике почти до Нового года. Сочные, хрустяще лопающиеся на зубах, с полупрозрачно-восковой кожицей, яблоки пахли давно закончившимся летом посреди густо выпавшего снега. Яблочный сок растекался во рту и оставлял привкус настоящей жизни даже тогда, в детстве.

В день могу съесть ровно два яблока. Сейчас их обманчиво больше, чем в детстве, хотя настоящие всё такие же мелкие и зеленоватые, ну, либо светлые, с розово-красными пятнами. И всё такие же темнеющие после укуса, пахнущие уже закончившимся летом и самой жизнью.

Если повезёт, то впереди ждут осенне-дачные.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Подстаканники

Тут впору размещать романтично-милую фотку с вагонным столиком, рассветом за окном со шторочкой и важной деталью жд – поездовских подстаканников. Почему так? Ну, как-то раз услышалось и теперь прилипло. А так-то, даже родившиеся после Миллениума и те знают. Понятно, ностальгия и добрые воспоминания о советском детстве в основном у нас, детей СССР и Перестройки, равно как наших старших родственников, но все же... но все же мой сын, родившийся во второй срок Путина, и то обожает чай в поезде именно таким образом.

И пусть в них сейчас вовсе не лампово-душевные граненые стаканы, и нет надписи МПС на боках, а РЖД для нас символ капитализма, ничто не может отменить саму атмосферу путешествия по железке, как только они оказываются на вашем столике.

Можно, сказать и написать достаточно плохого про Ленина-Сталина, коммунизм, социализм, ГУЛАГ и все остальное негативное, все верно. Особенно, если точка зрения субъективная и критически настроена к государству рабочих и крестьян, память о коем необходимо истребить как можно массово и быстро.

Но!

Если вы бывали в железнодорожных музеях, к примеру, в Питерском, у Балтийского вокзала, то вы легко рассмотрели разницу между вагонами всяких там классов. Там, в музее, вообще очень неплохо, красиво и познавательно. Чего там только нет, особенно поездов, заставляющих жалеть о "Сапсанах", совершенно не являющихся российскими. Совсем как синий и скромно прячущийся "Сокол", например.

Но суть в другом. Как бы то оно ни было, но в вагонах разных классов и обслуживание было разным. Чаек, вприкуску с сахарком, там пили из своего. В том смысле, что предки большинства населения Российской Федерации, пили, заливая несколько раз пользованную заварку, т.н испитую, кипятком, набираемым на станциях.

А вот тонкостенные стаканы, в металле кружев подстаканников, с кружком лимона, плавающим в обжигающе-прозрачном янтаре настоящего английскогокитайского чая, подавались в мягких, где путешествовала одна десятая часть огромной страны.

Подстаканники с эмблемой Народного комиссариата, а потом Министерства путей сообщения, подавались проводниками везде. От плацкарта "пьяного" Нижневартовск-Пенза и до купе класса СВ в "Красной стреле". Настоящей "Красной стреле", не шибко фальшивой.

Но дело даже не в этом искоренении несправедливости, а в самих подстаканниках. В сахаре, раньше приносимом в небольшом брикете с локомотивом, где лежали то ли два, то ли три длинных кусочка рафинада.

В позвякивании ложечки, когда поезд входил в поворот или просто его потрясывало. В неуловимо странно-прекрасном ощущении путешествия, где, в его конце, пусть и не всегда, ждала какая-то радость.

Не считая просто спокойно идти и не разминаться на перронах станций, само собой.

И ведь оно есть даже сейчас, крохотное чудо железных дорог, начинающееся именно с чая, приносимого проводником, с позвякивания металла об стакан, с тонкой ручки самого подстаканника и заканчивающееся как кому пожелается.

В общем, лето и пора отпусков впереди. Кому-то, достаточно счастливому, путешествуется и просто так, кто-то отправляется в командировку, кто-то едет домой из какой-то там поездки. В любом случае - ехать в компании чая, поданного с подстаканником, это правильно и душевно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Футбольный хулиган

Бывшие футбольные фанаты – это нонсенс. Такое тупо невозможно, баста и точка. Перестал ходить на мяч, забиваться на после с парнями из другой фирмы, квасить все, что горит и тупо жить непонятной другим жизнью? Ничего страшного, внутри все такой же, сваренный из брусков холодной стали.

- Вася!

Ну, здравствуй, Василий, что ли… Приехал тогда с командировки. Намотав в очередной раз немало километров, от Магнитки, да-да, до Нефтекамска. А тут, надо же небывалое дело, новенький. Оказалось, даже мой сосед, сидит себе справа, мелькает рыжеватой бородкой, аккуратно подбритой в тонкие линии по щекам к вискам. Знакомое дело, надо же, где такое видел?..

К четырем часам нашего самарского, тогда шедшего вообще нога в ногу с Мск, делать становилось практически нечего. Почему? Потому как в Башкортостане все люди, умевшие что-то решать, давно уехали домой, к чаю, баурсаку с лагманом и прочим вкусным радостям. Даже если там вовсе не балеш с чак-чаком, а совсем даже обычные православные щи и чай из пакетиков. А сосед, становилось ясно почти безошибочно, жутко устал изучать тактико-технические характеристики отопительного оборудования. А еще он курил, угу.

- Пошли курнем.

Сигарета есть средство коммуникации и возможность поговорить наедине. Нарушать разговор за перекуром тупо невежливо.

- Василий?

- Дмитрий?

- На мяч ходить не перестал?

- С чего вдруг такие мысли?

- Ты ж хулс.

Василий поскреб бороду. Улыбнулся

- Сильно заметно?

- Весьма.

- Раньше было дело.

Моя сестренка в восемнадцать влюбилась в радикального эколога, левого по призванию и анархиста по сути. Упорола в столицу, прожила год и вернулась. И продолжила борьбу с правыми. Как-то же так выходит что где правые-наци, там и хулсы. И они жутко не любят шавок, ну, антифа, антифашистов. Так что увидеть хулса, пару раз влезая в эти дела, вполне возможно.

Когда учился и работал в охране, случалось охранять матчи и смотреть за восьмым сектором. Его-то наши хулсы с правыми облюбовали давно.

Но, если честно, работе оно никак не мешало и на наших отношениях никак не отражалось, если не сказать наоборот. Хулсы ребята бойкие, за словом и звездюлем в карман не лезут, распечатывая одно и другое сразу.

В июне, когда купаться полезет только самый убежденный любитель этого дела, контора бухала на небольшом теплоходике. Накидавшись как следует, кто-то заявил о обязательном крещении. Мол, тебе, уважаемый Василий выпало тут же и немедленно окунуться. Сказано – сделано, хулсы, как старая любовь, никогда не ржавеют и не покрываются пылью. Вася сиганул в почти ледяную Самарку, хлопнул, вылезши, сто грамм и стал в доску своим.

А работал он шикарно, если не сказать больше.

Директором был у нас в то прекрасное добро-стабильное время питерский охотник и рыболов, поставивший на заставку Боярского во всем мушкетерском и ставший после такого Дартаньяном. Дартаньян хорошо делал некоторые вещи, как-то:

Выедать мозг через ухо по любому поводу, прилетевшему с Питера.

Очень интересно считать зарплаты, особенно при изменении мотивации и отсутствия контроля.

В рабочий день уезжать на лодочную и возиться с купленной моторкой.

Внимать мудрым речам главбуха, даже когда та лезла не в свое дело и пудрить мозги своим женщинам.

Решать проблемы с теми, кто был его контрагентом, когда он сам был обычным менеджером по продажам в Питере.

Васе выпало работать с Ульяновском, а где тот, там и, скажем, Нурсултан. Известный на все Поволжье бизнесмен, меценат, селфмедмен и поклонник футбола. И, самую чуточку, сайентолог, ну, может и бывший сайентолог. Человек с хваткой, связями, умением работать так, что другие завидуют и всеми прочими качествами настоящего делового человека. Ну, разве что чуть порой избалованного. Но, как и в любом бизнесе, такие люди, нужные как Роскосмос заводу имени Кузнецова, такое себе вполне даже позволяют. Единственным плохим нюансом, даже в текущий на дворе жирный тринадцатый год, было нежелание организации грузить его в долг.

Когда что-то шло не по его сценарию, тот набирал Дартаньяна и они долго, божась, обещая и хваля друг друга, решали вопросы. Основным делом директора после этого было убрать в сторону ПДЗ. Ну, обычную просроченную дебиторскую задолженность, самое рядовое дело при работе в кредит.

И… И набрал как-то нашего коллегу-бывшего-хулигана человек Нурсултана, требуя, немедленно и сразу, отгрузить грузовик самых свежих и вкусных газовых колонок. А машина уже у нас во дворе, да-да. И колонок-то ему требовалось не каких там Васе нужно отгрузить, а исключительно подешевле и ходовых, что сами себя продают. Само собой, что в долг. Опять.

Василий, строго смотря в стену напротив, вздохнул и, прослушав весь нагловатый полубред, очень по-деловому и крайне вежливо, ответил:

- Уважаемый Александр, к сожалению, не имею таковой возможности без закрытия долга по пред-пред-предыдущей отгрузке.

Судя о высоким тонам и воплям, доносящимся из телефона, в бедные Васины уши швыряли с того конца просто исключительное говнище, мерзкое, липкое и редкостное по консистенции дерьмо. Но Василий не сдался, вновь поразив нас всех дипломатией с тактом, отклоняя поползновения жаждущего колонок сотрудника Нурсултана:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Нет, Александр. Именно, Александр. Да, Александр, вы верно меня поняли. Да, пусть он сам набирает директора.

На дворе жарило солнце, кипело лето, наш руководитель, полностью понимая всю важность своего присутствия в организации в самый сезон, изволили находиться на лодочной, ковыряясь в лодке. Праильно, товарищ майор, надо же нервную систему расслабить. Именно так.

Не достучавшись до любителя рыбной ловли и катания с мотором, немного избалованный бизнесмен звякнул Василию.

Неизвестно, что точно было сказано с Ульяновска, хотя лицо нашего хулигана перестало быть каменным. Но точку в разговоре поставил именно он:

- Я работаю на организацию. Если мне скажут, отгружу. Так разговаривать со мной не нужно. Идите на хер и всего доброго.

И отключился. Кто-то аплодировал стоя, кто-то охреневал и предвкушал будущие кары, Трусов, как обычно, считал профит по сделкам, Аня восхищалась и желала курить. В коридоре нам встретился багрово-яростный директор, летящий к Васе. И мы даже немного перепугались.

Но все обошлось. На годок. Через год, когда директор вернулся к Питеру, жене, Мариинке и бивню мамонта в Кунсткамере, Вася уехал проверять склады Нурсултана на предмет хотя бы какого-то наличия нашей продукции в счет долга. А вернувшись, обнаружил штраф в размере зарплаты за его любимую организацию. Штраф выписал куратор с Питера и наш коллега, занявший самое важное офисное кресло в нашем филиале, ничего сделать не смог. И точно, не из своей же, стажерско-директорской зарплаты платить за косяки менеджера. Ясен пень, он же виноват.

Если честно, я до сих пор восхищаюсь твердостью характера Васи, так красиво

сказавшего в тот день:

- Идите на хер.

Гроздь шаров, офени и не мамонты

Офени с коробейниками шарахались по Руси-матушке даже в начале двадцатого века. В Гражданскую их тоже хватало, но тогда у нас появилась страшная ЧеКа, торгашей-перекати-поле определили в спекулянты, и знай себе расстреливали время от времени да гноили на Соловках.

Время всё расставляет на свои места, капитализм не терпит пустоты, мошенники были, есть и будут, а лох не мамонт, лох не вымрет, но и сам себя не разведёт, ясен пень. А тут ещё и сама жизнь подкинула товарищам поводов купить дешевле, продать дороже, ну, вы знаете – санкции, бла-бла-бла, недружественные страны и всё такое.

Обычно они просто выдумывают какие-там ликвидации оптовых складов, особенно любя Скандинавию и напирая на куртки, дублёнки и прочие унты, мол – кто-кто, а уж шведцы с финцами точняк шарят в тёплых вещах с обувкой. Ну, да, так оно и есть, собственно. Но…

Но, как водится, в самом товаре, что в лучшем случае делается в благословенном Бангладеше или не менее чудесном Пакистане, там-то хоть как-то стараются делать небольшой процент качества.

Взрослым в сказки верить не стоит, но мы всё равно любим чудеса, волшебника в вертолёте и бесплатное эскимо. Ну, либо товары с закрываемых питерских магазинов, страдающих от санкций, недружественности, альтруизма и остальной лабуды.

Именно из-за этого, идя по городу, тут-там видишь следы этих как-бы креативных наследников Остапа-Сулеймана-Берта-Мария-Бендербея. Это ж легче лёгкого, у них шары развешены гроздьями везде, где можно зацепить, повсюду налеплены вырвиглазные листовки с цифрами и восклицательными знаками, а на стремянке стоит и орёт в матюгальник нечто вроде анапской:

- Куку…чего-то там… кукурузаракислиманашашлыкнеизсобачатины…

Децибелы так высоки, что даже прорываются через мои прекрасные «филипс» и грохот Poisonblack. Интонация наглая до неприличия и подспудно заставляет желать дать зазывале в зубы. Ему, право слово, лотошником работать и пирогами торговать, типа:

- Пироги свежие-горячие, сами б ели, да животы заболели, налетай, не скупись, раскупай живопись!

И, слово чести, куда больше нравились налепленные на асфальт призывы приходить за вареньицем с Карелии, там орнамент был симпатишный и никто не орал всякую пургу. Но офени с коробейниками были, есть и будут, им тоже надо кушать, одеваться-обуваться, все дела, а потому… А потому гроздья шаров и ор в матюгальники никуда не денутся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Если есть в кармане...

Любил курить. Это плохо. Но, как же любил курить... Брать из пачки белую круглую хрень, зажимать зубами, щелкать зажигалкой и, затягиваясь каждый раз, как в первый, вдыхать дым черт знает чего.

Помню, как сейчас, первую сигарету. «Магна», красная мягкая пачка и синие буквы, за углом в школе, типа из-за нервов, типа почему-то. Красные пачки этого дерьма убили мой последний баскетбольный год. Кроссовки остались только для гульбы летом, зато теперь в кармане всегда лежала та самая пачка, с которой не так уж страшен… ну, вы знаете.

Последний дурной год, когда по собственной глупости сидел на шее собственной мамы, пах «Петром Первым», выдаваемым теткой, продававшей пиво, сигареты, сникерсы и жвачку в ларьке и «Северной звездой», редкостно-блевотно-тугой херней, покупаемой бедной моей мамой. И, в редкие какие-то дни свободных денег, сине-золотистых пачек «Роялс» в двенадцать сантиметров счастья малолетнего дебила. Гробившего собственные легкие, еще полгода назад игравшего все сорок минут игры почти без замен.

«Прима» оказалась лучшей подругой там, в сыро-грязном и сухо-прокаленном Даге, в осенне-зимней и зелено-весенней Чечне. Курская, саранская, липецкая, родная самарская и ублюдошные корешки спрессованные в подобие сигарет, прятавшиеся в пачках усманьской. А примадонна с тех пор это вовсе не Пугачева, а совершенно даже ростовская «Прима Дона». И вкуснее ее, скуренной в окопах, землянках или на броне, ничего больше не встречалось.

«Кент-восьмерка» кисло отдавал наконец-то закончившимся институтом и лихим менеджерством нулевых, его бессмысленными пятницами в клубах, резко пахнущих абсентом, и каким-то безумно дорогим и совершенно обычным разливным пивасом. Когда вдруг бабло заканчивалось, в ход шел «Пэлл-Мэлл», но его почему-то хотелось прятать и не показывать. Какая только дурь не придет в голову, когда молод, глуп и не видал больших… проблем.

Новая жизнь в десятом сплелась с ароматизированными «Дьябло». Черные и тупо выпендрежные палки с красным или серебристым кольцом у фильтра пахли сладко и фальшиво, но кто ж запретит, если нравится? Их-то сменили трубки, и подаренная Женькой с керамической чашкой была просто дико приятна и удобна, да…

Иногда думалось – а не стоит ли бросить? Да так, чтобы с огоньком, особо извращенно: каждый чертов день, когда рука так и будет тянуться к карману, а ноги сами понесут в табачку, заставить себя сесть и написать одну страницу про любую из них, скуренных тысячами и прячущих за собой что-то эдакое и интересное.

Интересная мысль. Только тогда же появлялась следующая - на фига оно мне надо? Все идет как идет, и не стоит париться насчет всего этого. Бросать курить? Что за глупость?..

- Предлагаю не изображать из себя маленькую девочку и не хныкать.

Хорошо ему говорить. Да, я не люблю уколы. А кто их любит? Вы любите? Да фига.

- В вашем госпитале прямо не сестры, а волшебницы. Я им даже завидую с вашими-то венами. Сейчас поиграем в игру - найди ее там, где ее нет. Придется потерпеть.

Обожаю врачей. Даже если рядом сидит не врач, а фельдшер скорой помощи. Он все равно врач, как еще-то? И ужасно люблю непередаваемый врачебный цинизм, где только и нужно поискать повода поржать.

- О, я нашел. Руку сжал, лежим, не плачем. И знакомимся с новыми ощущениями.

Чо?! А?! Ух ты…

Никогда бы не подумал, что внутрь можно закачать что-то горячее. А можно, когда от макушки и до пяток идет обжигающая волна тепла. Елы-палы…

- Обычно на третьем вводе многие считают, что обоссались.

Сестра за столом смеется, фельдшер доволен, улыбается, шутка удалась. Максимилиан сидит у фельдшерской ноги и непонимающе тыкается черным носом в нее, чередуя с их пластиковым ящиком.

- Так… еще раз. Все нормально?

А то… И впрямь, как штаны намочил.

- Это все потому, что у вас в прихожке Перумов на полу стоит, как такое можно простить?

Фельдшера зовут Эдуард, он бородат, молод и сейчас спокоен. Десять минут назад спокойствия и веселости в его глазах не замечал, а легкий страх начал превращаться во что-то большое. Фельдшер работал очень быстро, мягко и совершенно полностью напоминал нашего же кота, сейчас нюхающего уже его колено.

- У меня их четверо, вот ему и интересно, - делится Эдуард, - так, последний заход, приготовились, поехали…

Ух, видно, вогнал в меня все оставшееся. Да и ладно.

- … так где он воевал? – почему-то как через вату.

Отвечаю ему сам, чего я, маленький что ли, мамка нужна. Эдуард пожевывает ус и вздыхает. В руках листок кардиограммы, Катя смотрит на нее странно, по-детски и с ожиданием чего-то хорошего. Хорошего в ней не особо много, хотя плохого нет от слова «совсем». Умереть мне явно не грозит, хотя и здоровым особо не назовешь. Сестра уже заканчивает строчить что-то сам в своих листках, совещание у них проходит молчаливо, с кивками и показыванием каких-то бумажек.

- Так… - Эдуард, оказывается, уже отошел просмотреть имеющуюся макулатуру, связанную с медицинским полисом и теперь явно решил – что делать дальше. Осталось главное: убедить в своем решении очередного взрослого ребенка.

- Значит…

- Номер больницы?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Шестерка, на Советской Армии.

- Поехали.

Бородатый молодой парняга в зеленом чуть удивленно хмыкает. Чего тут хмыкать?

Редко когда бывает по-настоящему страшно, по пальцам пересчитать можно. Когда тебя проверяют на инсульт, очень быстро и как-то обидно, по-детски, не договаривая плохого, страшно становится быстро и незаметно.

Вот только думаешь – а, бывает, на жаре слишком много торчал, замутило, сейчас отпустит… И вдруг тебя мнут, щупают, заставляют делать одно-другое-третье, быстро и желательно максимально напрягаясь, цепляют датчики, меряют и опять меряют давление, туда-сюда…

Грустно, в общем. Хотя и в чем-то смешно. Фельдшер-таки попался изрядно веселый и, догнав меня, решительно идущего пешком по лестнице вниз, как-то незаметно подхватил, придержал, забалаболил опять в ухо что-то, про непрекращающуюся рвоту, фонтаном бьющую в потолок, про анекдоты от пострадавшего в аварии и валявшегося в машине под обезболивающим, и опять и снова, как и должен, наверное, уметь заговаривать зубы любой врач.

Смешно стало уже потом. Когда, выйдя из больницы и глядя на совершенно утренний город, светло-рассветный, зевая и ощущая, как убегает, наконец-то, боль из затылка, понимаешь:

- Ничего так погуляли, сколько километров-то прошли?

И в зеркале-то уже отражались твои глаза, когда умывался в туалете приемного покоя… а вовсе не красные мутные зенки совершенно другого человека. Катя вон, ища такси, вроде бы и улыбается, а сама нервничает. М-да…

И страшно и смешно, короче. Врагу не пожелаешь.

Курить? Здоровью вредить, елки-палки. Вот тебе и интересная мысль. М-да.

Кот-проглот

Находясь постоянно дома ты особенно остро осознаешь две-три суровейшие проблемы, имеющиеся в наличии:

В плюсах офисной работы стоит считать порой стабильную заработную плату и собственную постоянную занятость.

Жрать меньше стоит не только самому, но и коту, а это сложно.

Сын весь в тебя и выкручиваться, чтобы накормить, дело непростое.

Почему есть надо меньше? Это тупо полезно, особенно, когда не начинаешь утром с кросса километров на семь, бассейна туда-сюда раз пятнадцать или чего подобного. А коту так вообще доктор прописал. Самый натуральный Айболит, сдавший Кате на руки это усато-хвостатое чудовище.

Первая хозяйка нашего Максимилиана, вместе с не православным именем Блэк, подарила котенку истинное счастье: лишила его хлопот и переживаний по поводу противоположного пола. В смысле тупо кастрировала, даровав вдогонку с совершенно непонятным самоопределением кота в плане гендера, еще и постоянную диету.

Тем, кто не в курсе: жрать меньше и не баловать, иначе помрет в скорости и в корчах.

А сын, вот ведь, весь в тебя и явно княжьего рода, нормально отбитый и прожаренный кусок свинины легко заставит найти в нем «мякушку» и крандец, пацан желает остаться голодным. Под «мякушкой» Даниил имеет в виду пленки и соединительные ткани, не срезанные либо вообще находящиеся в самом куске. Но кого оно волнует? Грустное лицо, ковыряние в тарелке и, как свершившийся факт, человек встает из-за стола голодным, расстроенным и желающим в ближайшее время начать наведываться в холодильник.

- Весь в отца, - вздыхает Катерина Сергеевна, - голубых кровей, блин.

Кот же в этот самый момент крутится под ногами и, игнорируя сухой корм в плошке, жаждет всеми своими упитанными пятью с половиной килограммами чего-то иного. Под иным легко имеется ввиду вся твоя собственная сарделька, покрошенная и поджаренная для яишницы. И наплевать ему на указания врачей и собственную аллергию. Да, у нашего Максимилиана есть и она, заставляющая сбрасывать шерсть с самого шерстяного места всей усатой личности: со штанов на задних лапах.

А еще же у него психологические проблемы и размножение личностей, вследствие чего кот постоянно ходит с лысеющими ляжками, смотрящимися на общем упитанно-лоснящемся черном фоне его тушки забавно и ни хрена не стильно.

- Пап, а сделаешь макарон?

Редко когда чувствуешь себя настолько же жалко и беззащитно, как в момент настолько простого вопроса. Казалось бы – ребенок предлагает тебе компромисс, вполне устраивающий вас обоих. Ага, так и есть…

Там, где мама предложит не меньше пяти различных вариантов в ответ на три, предложенных ребенком, тут тебе полагается один. Самый простой и самый вредный. Тупо макароны со всем, что есть. «Что есть», найденное в холодильнике, обычно состоит из самой жопки какой-нито ветчины, порезанной в кусочки сардельки и, самое-самое необходимое в хозяйстве каждого мужика – бекон.

А вот результат… результат оказывается таким, что сам дьявол закрадывается в душу и старательно убеждает тебя – да ты молодец! Ведь эти самые макароны вперемежку с колбасно-сосисочным беспределом лопает не только сын, но и его одноклассник, лопают с удовольствие и даже просят добавки.

И кот сидит тут же, умывая масляную от брошенных кусочков, морду и довольно щурится.

- Спасибо! – говорят одновременно две малолетних бестолочи, ни за что не думающих о гастрите с язвенным колитом.

- Мяу! – говорит кот, явно напрашиваюсь на добавку.

И все вроде хорошо, только берешь и думаешь – надо все же сделать первое в жизни картофельное пюре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эти чёртовы пальцы

"- А что плохого с пальцами на ногах?

- Самая отвратительная часть человеческого тела!"

(с) Р. Даль

" - И не говорите, мужчины, что вы не мечтали оказаться на месте Тарантино, слизывающего текилу с Сантаники Хайек. И не врите об этом своим женщинам. Просто завидуйте"

(с) М. А. Эринн, Ph. D.

Женщин постоянно что-то раздражает в них самих. Какая-то форменная мелочь, понятная только им и больше никому. Ерунда какая-то, честное слово, но раздражает так сильно… иногда лучше даже не лезть с вопросами. И ведь если попытаться понять, все вроде бы как даже встанет на свои места. На какое-то время и скоро вновь превратившись в ужасную загадку, никак не меньше по своей загадочности, чем Тунгусский метеорит, Атлантида или популярность Стаса Михайлова.

Родила мама дочу с прямыми волосами. Теперь доча всю жизнь желает волнистые. Или наоборот, ну, вы знаете.

Подруга смотрит на твой пятый размер с изрядной завистью, хотя у самой-то ноги от ушей, талия и попа, как полдня приседала. А мне вот бы чуть поменьше этих самых сисек.

Икры слишком большие. Пупок неправильно акушер резал, теперь купальник не подберешь. Брови растут полумесяцем, а приходится делать прямые. Почему? Потому что!

Или вот еще, просто сказка.

Летом исключительно в босоножках, педикюр там, все как надо, фотографии если красивые, так половина босиком. И, вдруг: а вот у меня размер лошадиный, пальцы кривые и пятки растоптанные и огромные. И попробуй тут пойми такую вот дилемму и двойственность женской природы. Чем ей пальцы-то не угодили, если задуматься?

На нашем перекрестке, давненько так, вывесили как-то баннер. Реклама теплых полов. Плитка, разрез самого устройства, мужские и женские ноги. Угу, даже стыдно за то, что мужик. Чуточку. Не всерьез. Но вы б видели...

Обезьяна и человек.

Сатир и дриада.

Кинг-Конг и Венера.

Гимли и Галадриэль.

До черта сравнений, суть в другом, все всё поняли.

А, да, порой сравнения проникают в жизнь сами по себе. Вот-вот, руку протяни, и вы чуть ли не Лео с Кейт на носу "Титаника", а сегодня... А может и по-другому. Все знают. И настроение из-за сущей ерунды – трах-бах, покатилось колбаской по Малой Спасской. Вниз. Делов-то, на самом деле?

Колготки порвались. Порвались. Колготки, блин. Да с каждой случается.

Палец торчит. Обычный палец, знакомый. Замерзший, сразу видно. Беда, осень на дворе, холодно. Вся замерзшая же, от пяток и до носа. Но... Женщины такие женщины, пусть себе ворчат.

А ведь замерзла. Хм... вся. Полностью. Проведи рукой по бедру, внутри, холодное... гладкое, холодное, еще не теплое. И все равно нежное. Хм...

Думаете, стриптиз это так заводит, так бодрит, так? Верно. Другое дело, как раздевается своя женщина. Поддельная красота тут и рядом не топталась. Даже если колготки порвались, да даже если именно колготки, а не чулки.

Чертовы порвавшиеся в одну сторону, остальное - в другую. М-м-м, черт, никогда не привыкнешь к вдруг появившейся и слепящей женской красоте. Каждый раз как первый. Что ты не видел, мужик? Вот ведь...

Самое главное - это же, получается, подкинуть, почти как кость собаке, и не закончить. Любая это знает, играют, как им хочется, по собственным правилам. Вот только ты вдруг задышал чаще, и... раз, все пропало. Не волшебно испарилось, а вполне себе уверенно ушло в теплый долгожданный душ. Точно, так и есть.

Думаете, все, метаморфозы порванного капрона закончились? Дверь-то прикрыта, не щелкнула, закрываясь.

Секрет простого визуального счастья очень прост. Вода и мыльная пена. Все вместе и на женщине. Не смущающейся, знающей себе цену и спокойно дающей любоваться на нее.

Молочно-белая, смуглая, темно-шоколадная, с еще заметными после-отпускными границами белого и загорелого, с родинками или веснушками, любая женщина создана для воды. Стекающей по плечам и мокрым волосам, падающим между лопатками. Подставляющая лицо бьющим струйкам, лежащая, полузакрыв глаза в успокаивающем ее тепле или сидящая на коленях, решив сперва умыться под краном.

Вода журчит, разбивается об уже согревшееся, мягкое и притягательное. Бежит себе вниз, разбегаясь вокруг волнующего и чуть покачивающегося, темнеющего или розовеющего кончиками. Течет еще тоньше себе, дальше и дальше, обегая круглый или вытянутый, выпуклый или совсем уж вычурный пупок. Рассыпается каплями, тянущимися дальше. Еще дальше...

Живая женщина не Барби с ее гладким пластиком. Молодняк, воспитанный на Порнохабе и его красотках, пусть себе мучает своих как хочет. Взрослые ценят красоту иначе, и дело не в ностальгии по восьмидесятым. Мы тогда "Ну, погоди!" смотрели, не в том дело. Женщина прекрасна, если желанна, и точка. А если она тебе не особо нужна, так и до Джоли после полной лазерной эпиляции докопаешься.

Вода дотянется куда захочет, огибая и касаясь самого женственного и неспешно скользя дальше. Замрите, не мешайте, любуйтесь, смотрите и наслаждайтесь. Это ваш личный "Подглядывающий" старины Брасса, не рвите пленку на самом интересном. Не мешайте ей дразнить.

Модно-спортивные, природно-стройные, мягко-полные, сейчас они все одинаково красивы. Чуть выгнутая спина блестит остывающими каплями, сбегающими вниз, ласкающими пропадающим теплом живые гитарные изгибы, замирают на пальцах, появляющихся между бедрами, раздвигающих собственную женственность, направлющих воду на нее...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Выдохните, мужчины, волшебство еще не закончено. Терпите, будьте мужиками.

Каждая королева, выходя из воды. Аккуратно ступая на пол, чуть замирая, не глядя на тебя, блестящая капельками. Поворачивающаяся спиной, царственно кивая на полотенце, теплая и твоя личная кошка, почти неуловимо выгибающая спину.

Помочь вытереться? Конечно. Что это упирается?

Космокрепсы, пуллеры, скидки

Покупать по акции давно привычно и всё также неприятно, точно попрошайничаешь, что ли. Почему? Мы родом из СССР, вот почему. То ли дело типа подарки, верно? Хотя Тайна пятой планеты от Пятёрочки тайна великая есть даже для их сотрудников…

- А, что такое космокрепсы?

- Ой, а я даже не знаю.

Супермаркеты у дома одолевают города с деревнями ровно тараканы хрущёвки времён пост-СССР. Они до чёртиков приелись, они везде одинаковы, они торгуют одну и ту же дрянь, играя с нами не по правилам.

На кассе «Магнита» этой весной регулярно выдавали крохотные пакетики с разномастными наклейками на одежду. Оставлял их на стойке у камер хранения или отдавал бабулькам, то ли имеющим много внуков, то ли имеющим хобби «натащи домой побольше говна».

Кассиры вздыхали, выдавали и порой тоскливо-обречённо глядя в монитор.

- Девушка, девушка, чего очередь держите?!

- Совсем работать не хотят! Наберут по объявлению своих таджиков, а потом не работают!

- Пробивается плохо… - продавец грустно смотрела своими прозрачно-серыми славянскими глазами и старалась не срываться на вязаные береты, с утра пораньше забредшие на распродажи со скидками. Сале, чо.

- Пробивается плохо эта штука, - повторила продавец, - и народа нету, не хотят идти. А кто приходит – ленятся работать, типа – все им должны, такие красивые пришли работать.

Мало кто любит эти самые типовые Магнито-Пятёрки у Дома, так-то. Здесь обожают менять местами товар, подкидывая что подороже под жёлтые акционные ценники, а мода на возврат почти просрочки включается ровно после получения порции звездюлей, выдаваемых, по ходу, согласно хитрого расписания. Стоит отделу контроля отступить, сам не заметишь, как возьмёшь не молоко, а бактериологическое оружие. И ведь, вот обидки-то, никак не обвинишь в том происки хоть ЦРУ, хоть лично Байдена. Глаза есть? Смотри сроки.

А вообще… А вообще Магниты почти как Макдаки в своё время: вроде ассортимент надоел, но один чёрт знаешь – чем точно не отравишься, а чего покажется вкусным. Только вот, иногда с души воротит, когда на кассе понимаешь – снова где-то обвели вокруг… пальца, а даже искать не хочется в чеке – где.

В общем, поныли и хватит, кофе тут всегда есть, что в зёрнах, и адекватно в цену.

Пошлите строить капитализм, сам-то не построится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Филипс и Уолкман

Мама не любит мои прогулки с наушниками. Это нормально, ей до сих пор не по душе сыновья привязанность к шортам. Шорты ж для мальчиков с юношами, не для мужчин. И слушать плейер в случае сорокалетнего с хвостиком возраста – моветон и фу-фу-фу.

Что поделать, соответствовать родительским ожиданиям получается не у всех. В пятнадцать она прикупила мне так себе костюм-двойку и его пиджак даже как-то перешёл к моему дядьке. Ещё имеется отсутствие автомобильных прав, но тут всё относительно норм по двум причинам – вот мой дед их имел и, вот ведь, ненавидел ездить, да и сестра крутит баранку, вся в папу. А я…

А я люблю ТМ «Филипс», люблю нежной полудетской любовью, оставшейся с отрочества. У Димана, на выпуск из одиннадцатого, появился настоящий бумбокс и круче мафона не встречал все девяностые. Наша помершая магнитола с ним близко не стояла.

В мае двухтысячного, получив военник и боевые, первым делом купил плейер и наушники. Панасоник и Филипс, они сделали меня счастливыми, и, став свободным от всякого там долга с уставом, прошагал хреноллион километров по Самаре, привыкая к городу, ставшему своим за последние двадцать пять лет.

И, да, то был олд-скульный кассетник, а вовсе не относительно модный о те годы дисковый. Тот появился в жизни одновременно с:

- А есть МП-3?

Никто не думал о простой вещи – что МП-3 звучит куда хуже дисков, и что до ФЛАК ещё много времени, и что, собственно, всем на всё наплевать, лишь бы на флэшку побольше качнуть и ништяк, притопил в тачиле, выкрутил на полную, стёкла аж хрустят и прёшь себе потихоньку, на всех забил, все дела.

Вот тут МП-3 само в масть, отличная фиговина, лучше не придумаешь.

В общем, как-то, почти пятнадцать лет назад, работой опять занесло в РБ. РБ – это Башкирия, Башкортостан, край непуганных азыктулеков и прочих дарыухан, -ханов или даже –ханей, тут мои знания русского языка пасуют. В общем, Уфа, как и всегда, была выше всяких похвал, в Сибае довелось есть домашнюю колбасу в полметра длиной на обрезке доски, поворот на Мраково наверняка мрачен до сих пор, Стерлик красив и хорош, зелень между ним и Белорецком самая сочная и свежая, а мёд, сами понимаете, настоящий только от буздякской пчелы.

И, вот ведь, дома меня ждал подарок. Самый скромный, на 4 гига, МП-3, без всяких там флаков с остальным, Уолкман. Тут-то оно и закрутилось. Фишка проста: я и гаджеты созданы не для друг друга, я их ненавижу, опасаюсь из-за терминаторов и, как следствие, они у меня мрут. Мобильники от падений и полностью отмирающей от невозможности отключить обновления памяти, ноуты от скокосовавшейся термопасты и винды десятилетней давности, системник из-за пойманных супер-мега-гига-троянов и вообще.

Уолкман вышел сухим из воды. Маленькая голубовато светящаяся приблуда шлындрала со мной отсюда и до упора. Летала в Сибирь, каталась в Приуралье, снова возвращалась в Башкирию, любовалась сказочно-тёмными елями где-то у Барыша, рассматривала то ли Волгу, впадающую в Каму, то ли наоборот, поражалась красоте Белой Руси, слушала стук и шелест метровагонов подземной Мск, нюхала Залив с его Балтикой, видела Поволжье от Нижнего до Астрахани и даже вернулась вместе со мной на много лет назад в штаб-квартиру имперских штурмовиков давно закончившейся юности.

В общем…

Движение есть жизнь и маленький Уолкман, лучше всего звучащий через наушники Филипс, её важная составляющая.

Добра всем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Писюлёк Лапшичкин

Смешно звучит? Достаточно, да-да. Особенно когда такое говорит дядька почти тридцати пяти лет от роду. Раздавать обидные прозвища характерно лицам с ущербной психикой, чаще всего подвергавшихся унижениям в детстве и имеющим лишь возможность вот так вот, мелочно, гадить за спиной. Что поделать, если оно переходит дальше?

Писюлек Лапшичкин и Опарыш Задротыш, это только что помню из сказанного взрослым дядькой по поводу других взрослых дядек чуть выше рангом в касте наемных сотрудников большой компании.

Про Лапшичкина, где-то чуть раньше, услышал первую характеристику от коллег-конкурентов на выставке, как сейчас помню:

- А, у вас этот… звездобол балалайкин же командует?

- Почему так?

Огромный технарь, подошедший на наш стенд, хмыкнул:

- А кто он еще?

Даже спорить не хотелось.

Писюлек потому что Киселев. Лапшичкин? Тут смешнее.

Когда важный дядя-куратор филиала приехал как-то по наши бренно-менеджерские души, как раз был дома на больничном. Разговор, помню, состоялся с моим текущим директором до смешного идиотский:

- Надо приехать в офис.

- Не могу.

- Надо.

- У меня температура и больничный… официальный больничный. Я еще и с сыном сижу, он тоже болеет.

Даньке тогда исполнилось семь, в школе повально злодеил грипп и сынище наш лежал в лёжку, потребляя литрами чай, морс и просто воду. Колбасило его совершенно не по-детски и ехать, даже если бы решил с температурой, в офис за-ради приезжего Хуйкина из головного офиса отдавало кощунством и предательством.

- Попроси бабушек с ним посидеть.

- Шеф, одна бабушка за сто километров, сама тоже с ОРВИ.

- А с собой его нельзя?

Вы же знаете такие моменты, когда наплевать на работу-стабильность-зарплату и хочется просто послать нахер? Вот как раз такой случай, право слово.

- Нет. Я его никуда не потащу. А жена у меня работает, не хватало ей еще сидеть дома с больными и заболеть.

Директор забурчал-заворчал, отключился и возник чуть позже с поистине гениальной идеей:

- У тебя рядом есть бар, этот, как его… фиолетовый.

Стены там на самом деле были закрыты фиолетово-лиловыми растяжками и где такой – знал прекрасно.

- И?

- Вечером сможешь подойти?

Вот чего с ним делать?

- Да.

В общем, занятие на вечер шеф нашел веселое, если не сказать сильнее.

Суд да дело, разговор там клеился слабо, взаимная неприязнь ощущалась даже на языке, а вечер из томного превращался в хреновый. И тут Киселев решил заказать поесть.

- Это вот паста с морепродуктами, они у вас свежие, надеюсь?..

Мать твою… зима, Самара, свежие морепродукты в обычной лаунж-забегаловке, охренеть. Официантка даже оглянулась, грустно и недоуменно, явно стараясь представить себя где-то в Марселе, не иначе. А Киселев продолжал корчить из себя не то Хлестакова после приема у городничего, не то просто купчика-самодура из повестей про Эраста Петровича Фандорина.

- Давайте ващу эту… карбонару. И Цезарь мне принесите, там курица-то хотя бы не своей смертью умерла?

Знакомо, встречали? Сидит себя невнятное нечто с каким-то количеством бабла и ощущает себя не меньше чем князем крови императорской, честное слово. И издевается, паршивец, да так, что блевать тянет. Директор сидел прямо и ровно, то ли соглашаясь с целым куратором, то ли сам желая присоединиться к его монологу барина с туповатой холопкой. Он у нас вообще был знатным любителем выслужиться, если уж честно. Но то ладно.

Разговор у нас так и не сложился, уволиться меня не попросили из-за наступившего очередного неожиданного кризиса, директор уехал в Питер, а новый решил, что моя персона ему крайне необходима в качестве зама. Киселев, получив такую характеристику, сморщился, но деваться было некуда. В отделе продаж оставалось полтора рудокопа, прежнего начальника по просьбе нового шефа уволили, футбольный хулиган и менеджер Василий, сраженный незаслуженным штрафом послал всех на хутор бабочек ловить, а из оставшихся сотрудников один был недавно нанятый, а вторая вовсе Аня, умелая и опытная, но не выездная. Пришлось смириться, дав мне три месяца испытательного сроку.

Уволили его где-то посредине второго, если память не изменяет.

Так почему Лапшичкин, если с Писюльком все понятно и по фамилии и по характеристикам с ТТХ такого милого человека? Да все просто.

Катаясь как-то по городу в целях осмотреть торговые точки, заприметил наш куратор, только-только интересующийся утреннего ли уловы мидии в пасте или нет, так вот, заприметил он то ли Суши-Шоп, то ли еще что-то такое из типа-японско-китайского фастфуда и радостно, на всю бибику, весело загорланил:

- Лапшичка, лапшичка!!!

Вот такие чудесные, милые, вежливые и умные руководители водятся в среде офисного планктона и боевых офисных бурундуков. Неужели вам такие не попадались?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кот, школа и расстройства

Получить тройку – это прям беда. Жуткие переживания долго идущего домой ребенка, топтание в коридоре и нарочито огорченный вид. А все почему? А все потому что в голову, хочешь не хочешь, влезает слышанное постоянно: учится надо на пятерки, а то…

Что там «а то» объяснить не возьмется ни один из доморощенных психологов, кризисных менеджеров по детскому развитию и даже завуч по учебной части. Про воспитательную стоит промолчать, эти вообще мало что понимают, с головой уходя в неведомые простому человеку таинства воспитания.

Но то не суть, на самом деле. И не самое страшное расстройство.

- Пап.

- А?

- Меня вчера союзник подставили…

Вот-вот, полезла правда о настоящих расстройствах. Союзники его подставили.

- Ну?

Когда идешь ранним осенним утром к метро, провожая сына в художку, темы могут быть разные. Но нет приятнее и теплее, чем обсудить вопросы человеческой подлости, толщины танковой брони и попытаться ответить минимум на три вопроса из десяти. Учитывая «а почему Кромвель был не такой крутой, как Чаффи», в пору садиться и изучать танкостроение, сражения Второй мировой войны, ленд-лиз и все прочее. Почему бы нет?

- Ну вот я вчера остался втроем с двумя тяжами, а против две петешки и светлячок, моим тяжам по одному и им тоже. Тут я вижу, что светлячок за скалой, подсвеченный и…

Вы ж все поняли? Что Кромвель - это вовсе не страшный английский почти революционер, казнивший какого-то там Карла, а вовсе даже английский танк, что Чаффи это не конфеты с начинкой типа Тоффи, а тоже танк, что тяжи и ПТ есть тяжелые танки и противотанковые установки, а Светлячок имеется в виду Шерман, такой, как у Бреда Питта в фильме «Ярость», верно?

А как прекрасно все начиналось… Кот путается под ногами и строит умильные морды, ведь все сожрал за ночь, сын передвигается как зомбированный медведь, но вроде просыпается, кофе подходит и не убегает. Два яйца, немного соли, ложка сахара, чуть-чуть молока и вчерашний батон. Что еще надо для завтрака растущего организма, как не гренки с собственноручно сваренным у деда с бабушкой на даче клубничным вареньем и чаем? То-то, что самое оно то и день должен задаться. И, что важно, не забыть сделать гренки на православном сливочном масле, так вкуснее, а от растительного привкуса неприятный.

Пока ребенок завтракает, проверить его рюкзак все же необходимо. Думаете, дети честные и хорошие, белые и пушистые? Фига, это не так, подрастающие канальи и негодяи только и думают, как сжульничать или отлынить. Все проверил и уверен в его собранности? На, получи фашист гранату, вторую с собой зачем брать, верно? В художку можно и так, балбес! Отсюда и забалтывание, и грустные рассуждения о человеческой природе союзников, вчера подбивших его средний танк и просравших бой и вообще.

- Дань!

- А?!

- Как звали предводителей гуннов, разоривших Рим?

- Э-э-э…

А у него нонеча история, хорошо, что Атиллу прошли недавно и спрашивать не будут. А, ее же еще и не будет, потому как у историка ангина. Хоть что-то хорошо.

- Вот что тебе мешает запомнить, как звали Атиллу?

- Пап! Мне неинтересно.

- Танки тебе интересны?

- Математика, у меня по ней пятерки.

Тоже правда. Мечта у человека, второй год, стать конструктором бронированных машин, что тут поделаешь?

И…

И, спустя пятилетку, смотришь на него, выходя из вагона на своей станции, а он что-то там в телефоне ковыряется. Смотришь и думаешь – когда успел вырасти? Вот только за руку ходил, а сейчас сорок второй… четвёртый размер кроссовок…

Вот такие дела. А кот? А чего кот? Этот подлец считает, что мои тапки есть его лежанка и уходит с неудовольствием. Не иначе у нашего кота с нарушенной психикой новые завихрения в головном мозгу, вот и все.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Трубки да табак

У меня две трубки. Одна итальянская, когда-то кем-то подаренная тестю и перешедшая ко мне. Деревянная, обкуренная сразу, легкая, с выжженным узором по чашке. Она очень удобная и красуется даже на какой-то моей фотографии в соцсетях.

Вторую подарил Женя, на мой ДР какого-то года, не помню. Она с керамической чашкой, спрятанной внутри чего-то красивого смахивающего на дерево, блестяще-полированного и загнутого вниз. Этакая носогрейка, больше никак и не скажешь. Женёк подошел к выбору трубки так же, как ко всему прочему: вес, качество основного материала, степень охлаждения, и т.д и т.п.

Я же любил курить. На самом деле, очень сильно и со всей душой. И если даже у сигареты есть свой ритуал, то что можно сказать о трубке? Понимаете, да? Это же совершенно другое, тут нет той дешевой скорости и простоты, что идет в комплекте с пачкой восьмидесятимиллиметровой фильтрованной смерти. Ох, нет, курительная трубка нечто большее.

Трубка, это культ, романтика и детство, оживающее через ее чубук, зажатый во рту. Трубка, это пираты, моряки, военные моряки, полярники, путешественники и «Остров сокровищ» Черкасского. Это ржущий, аки конь, доктор Ливси и четкое понимание – куренье, это яд. Но яд такой, что тебе хочется еще и еще.

Трубочный табак пахнет совершенно иначе. Аромат только-только открытой пачки трубочного табаку элегантен, сладок, прекрасен и таит в себе даже больше, чем хороший одеколон с вереском и можжевельником. Особенно, если то не пачка, а банка с плотной крышкой, это уже кажется чем-то аристократичным и благородным. Да-да, именно так.

Трубочный табак не сухой, чуть влажноватый и ощутимо пахнущий настоящим собой. Не бумагой, вымоченной в странноватом растворе и потом продаваемой в разнокалиберных пачках, а табаком. Даже если там та же самая бумага, пусть и лучше сделанная, ты все равно постараешься верить в табак. В тот самый, что, как и раньше доставляется в плотно зашитых холщовых мешках, золотистые листы, лежащие в трюме корабля, где обязательно должен перевозиться терпкий караибский ром. М-да, ну, как-то так.

В общем, в трубки влюбился бесповоротно и сразу. Даже как-то на Птичке купил старую-престарую машинку для стрижки, еще механическую, только из-за ее большого чехла, чтобы хранить в нем трубки, табак, тройник и деревянный коробок со спичками, привезенный мне Алёной из Сочи. Там только наклеивай новые чиркалки с серой и все хорошо, почти вечный коробок. Если не садится на него, конечно.

Где-то в конце первого месяца научился выкуривать ее полностью, затрачивая разное количество времени, но одинаково приятно потратив его просто на улицу, дым и мысли. Иногда мысли перебивались разговорами, ведь трубка притягивает людей как магнит.

Ясен пень, что услышал про Хэмингуэя раз… раз до хрена и больше. Особенно от тех, кто откуда-то знал об изданных книгах.

Разговоры всегда велись разные, но почему-то никогда не касались квартплаты, цен на яйца с бензином, чертовых лентяев, не желающих делать самарские дороги и вообще. Маловато было приземленного. В основном все крутилось вокруг чего-то значимого, вроде воспоминаний о далекой юности, немножко о политике, сколько-то про элементы красивой жизни, чуть-чуть за книги и, само собой, совсем кроху обсуждали баб. То есть, женщин и женскую красоту. Пару раз получилось даже с женщинами обсудить женскую красоту, что само по себе странновато, но уж как вышло.

Когда в поездах еще не запретили курить в тамбурах, трубка неизменно вызывала небольшой ажиотаж и желание поделиться собственным опытом, посетовать на отсутствие табака в сигаретах или о когда-то, с кем-то и точно случайно употребленных сигарах. Как правило – настоящих кубинских.

Трубка – нечто большее. Наверное, даже жаль, что никак не вышло перейти именно на нее. Но не вышло, так не вышло, моей любви к двум имеющимся гнутым поблескивающим красоткам это не убавило.

Совершенно точно помню, когда в первый раз скурил свою первую трубку. Это был конец декабря две тысячи тринадцатого. Самара, спокойно-тихая улица Булкина с ее послевоенными двухэтажками, построенными пленными немцами, какой-то тихий большой снег и полное умиротворение на душе.

Мы жили там третий год, в планах было переехать, работа менеджера стала размеренной и ненапряжной, Башкортостан планировал на год вперед в плане продаж котлов с колонками, Данец пошел в первый класс, а Катя начала задуматься о завершении своих офисных работ с одинаковыми окладами, должностями и выносами мозга.

- Сергей Иваныч, а чего они у тебя тут делают?

Тесть бросал курить, ел леденцы горстями, а семечки пачками, полнел, но уже прекращал злиться. А в прихожке у него вдруг обнаружились две его трубки, когда-то и кем-то подаренные.

- Хочу нашим программистам отдать, узнали, что бросил, тут же вспомнили про мои трубки.

- Отдай мне вот эту.

«Вот эту» ему привезли из Италии, обкуренную темно-вишневую, с выжженными ассиметричными узорами и всю какую-то клевую.

- Да бери.

Ну и взял.

Табак купил в «Ашане», ничтоже сумняшесь отвалив рублей пятьсот за красивый «Мак-Барен» благородного серого картона. Правда, тут же, подумав, прикупил фиолетовую пачку «7-ми морей», с добавлением чернослива и смородины.

Совершенно не умел забивать табак, понятия не имел, как это делать, абсолютно не понимал, как и чем удобнее. Но в плохих привычках, так нужных настоящему мужику и его выпендрежу всегда найдется место любопытству и его удовлетворению. Тройник, годный и золотистый, прикупил прогуливаясь по Гагарина. В первый раз смог сделать все так неудачно, что трубка перестала дымиться после первых пяти попыток затянуться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но оно жутко нравилось, а любопытство сгубило кошку, как известно.

Трубка дымилась со мной повсюду. От офиса на Товарной, где вся наша менеджерская шлоеботная гоп-компания копала друг под друга и до тамбура в пьяном нижневартовском поезде, полном возвращающихся вахтовиков. Вахтовики косились с уважением и каждый вспоминал все, когда-то слышанное и интересовались – большая ли экономия?

Да, помните это интересное время, когда в поездах никто не гонял курильщиков, желая их оштрафовать? Я тоже помню.

Вахтовикам мне ответить было особо нечего, так как экономии у меня не наблюдалось от слова «вообще», но выпендриваться было все также прикольно. Во время переговоров за кофе в Оренбурге трубка неизменно оказывала воздействие на всех, включая даже девушек Оренбургского облгаза. Скорее всего, будь это сигареты они просто терпели из вежливости, но трубка… Трубка же оказывает магическое воздействие. Особенно если табак хороший и пахнет именно табаком. А не дерьмом, пихаемым в обычные сигареты.

Моя трубка продымила наш старый балкон новой квартиры во время ремонта и искатала со мной все Оренбуржье, немного Томска и Пензы. Специально для нее, прогуливаясь по развалу птичьего рынка, купил совершенно ненужную машинку для стрижки, старую, хромированную и механическую. Она шла в чехле, вмещающем кисет, коробок, тройник и целых две трубки. Вторую мне подарил Женька, приехав как-то день рождения и привезя милую изогнутую кроху с керамической чашечкой и охлаждающим, типа охлаждающим, элементом.

Мою трубку спокойно переносил даже Горожанин, не сильно кривясь и не морщась. А это, знаете ли, достижение.

А знаете, кто виноват в моем желании курить именно ее? Ну, кроме меня самого, конечно? Василий Ливанов в роли Шерлока, а как же еще. Именно так. Потому что делал это он как-то особенно вкусно.

Бросить курить легко, говорил Марк Твен, я бросал тысячу раз.

И вот два года без табака, а рука никак не поднимется выкинуть чехол из-под механической машинки для стрижки, где лежат трубки, тройник и даже немного совсем сухого табаку.

Как будто кто разрешит вернуться назад и снова начать гробить себя.

Угу.

Романтика...

Свечи нужно расставить от самого входа. Желательно низкие и красивые, можно ароматические, конечно. Но это как-то пошловато. Хотя романтика такая романтика. Оттуда же, от двери, не жалея денег и времени, розовые лепестки, белые, красные, розовые, багровые. Красиво же, когда они вот так ведут прямо к ванной.

Свет выключить и включить музыку, подгадав прямо к приходу. Какая музыка нужна двоим? Конечно, Шаде. Она хороша и идеальна просто так, после сложного дня, а уж для романтики Шаде не просто идеальна. Она ровно то, что надо.

Нужны ли свечи в ванной? Конечно, а остатки лепестков нужно бросить в теплую воду. Пусть плавают, красиво.

Самое важное, когда она зайдет, растеряется, оценит, не пытаться не улыбаться. Улыбайтесь.

Откажется ли женщина от ванны в пятницу, уставшая и желающая отдохнуть? Возможно, откажется. Но, скорее всего, пойдет именно туда. Разденется не очень красиво, просто устало, побросав как получится. И сядет в воду.

Тут-то и надо:

- Звезда моя, можно к тебе, повеселимся, жопками плотву погоняем?

Тут-то идеально заиграть «Королю и Шуту», а лучше даже «Сектору Газа». А ракам, живым, ждущим своего часа в теплой воде под предательскими лепестками, пошевелиться и, если повезет, пару раз ущипнуть ее клешнями.

Хотели расстаться весело и с огоньком? Самое оно то. Лишь бы без повреждений.

А надо ли?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мыльные пузыри

Они вылетали из-за остановки, переливаясь радужными боками даже в серой магнитобуревой хмари, вдруг навалившейся на город. Самые настоящие мыльные пузыри, неожиданные и волшебные. Их хозяйка, только-только пошедшая в началку, радовалась и пузырила следующие под присмотром бабушки, баюкающей в коляске кого-то младше неё.

Пузыри переливались зеркально-золотыми стенками, лопались и летели гроздьями, точно помидорки-черри, солидными и почти ёлочными шарами, и совсем маленькими кисточками, смахивая на виноград без косточки, то есть, самый рядовой кишмиш.

Пузыри срывались с пластикового колечка, не особо часто окунаемого в пузырёк с основной крохотной детской радости, срывались, поддаваясь ветру, игравшему с ними также довольно, как сама маленькая колдунья, колдующая добро посреди вечерне-усталого города.

Пузыри разлетались во все стороны, не поддаваясь желаниям девчонки, дующей и дующей в сторону трамвайных путей. По ним, грохоча замученно-старыми чешскими корпусами, катили не менее замордованных пассажиров красно-ебл… белые «Татры», поскрипывая и позванивая в такт скорости, катили и не замечали пузырей, разлетающихся в пыль.

Пузыри побольше поднимались вверх, к давным-давно высаженным и почти засохшим голубым елям, всё же сказочно красивым и даже кое-где ещё пушистыми. Золотисто-прозрачные переливающиеся бока поднимались к ним и там лопались, и даже жаль, что без крохотного фейерверка, явно бывшего тут к месту со временем.

Пузыри и их радующаяся хозяйка вдруг оказались вне времени часов, календарей, смены эпох и стабильности во власти.

Точно такие же пузыри, пусть и сделанные куда проще, без цветастого пузырька, пускал сам при Горбаче, сменившем Андропова под грохот рок-клубов и экватора Афганской войны.

Точно такие же пузыри, уже из тубы, пускала моя сестрёнка в новой России, с её миллионными зарплатами, решётками на окнах и картриджами к «Денди».

Точно такие же пузыри, через рамку пластикового меча из «Хемлис» в Центральном Детском Магазине на Лубянке, надувал наш сын, когда в Мск ещё бегали «рогатые», Крым не вернулся, а сами украинцы ржали над внедряемой мовой.

Точно такие же, через лазерный кальян и в компании сиреневых восьмиголовых осьмипупов с Сириуса, не снимая невесомой прозрачности шлема высокой защиты из комплекта колонизаторов терраформирования, станет выдувать космическим сквозняком человеческий детёныш где-то в Дельте Дракона системы Гадры, да-да.

В общем, пузыри, а ещё, наверное, прекрасно-разноцветные стеклянные узоры калейдоскопов и блестящая фольга вертушек, шелестящая ветром, это здорово, это мост в детство, это вечное и чудесное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бензак вместо крови

- Настоящий немец… - говорил Ильяс Хурматович, имея в виду не упыря из дивизии СС «Мёртвая голова», а пример пунктуальности с ответственностью. – Чёткий, как немец.

Интернет, телепередачи и пока еще живые печатные издания готовы пичкать нас всякой ерундой о «звездах». Этих у нас обожают жутко, втюхивая стране очередные сплетни со свежей порцией грязного белья. Бесталанные, безъязыкие, но сумевшие ввернуться на телевидение и присосаться, аки клещи, к кормушке. Бузова, Фадеев, Серябкина, Ивлеева, Эл Джей, Тимати, никак не угомонящаяся Лолита или Седокова, «желтизна» на любой вкус с цветом, прямо с утра и до поздней ночи. И почти ни слова о тех, кто заслуживает, разных профессий, возраста и всего остального.

Наше утро начинается не с кофе. Оно начинается с туалетной комнаты и рулона бумаги, чаще привезенного в чьей-то шаланде. Шаланда тут не рыбацкая посудина, полная кефали, а полуприцеп, цепляющийся к седельному тягачу. Понятное дело, все нужное мог привести и МАЗ-«Зубренок», это нормально.

Водители-дальнобойщики входят в жизнь всех сразу и совершенно не незаметно. Поди не угляди их на трассе или городских улицах, когда прямо перед вашей машиной или маршруткой раскорячилась бело-красная сцепка «Магнита», или проворачивает на гололеде черная длинная хрень «Деловых линий», не говоря о тысячах других, без опознавательных признаков.

Они всегда рядом, нужные и не особо любимые. Такие же, как сплетни о типа-звездах, разные, но, в отличие от них, на самом деле нужные.

Бело-грязный "фред", разбрызгивая свежую грязь, весело протрюхал поскрипывающей пустой шаландой. У него впереди погрузка, обед и много-много километров к Уралу, в бескрайнюю пустоту казахских степей, в уже холодные просторы Сибири или даже дальше, в тайгу и кедры.

Они настоящие хозяева дорог, их никто не любит, но без них никуда. Утро начинается не с кофе, вы же помните? Рулон "Зевы плюс" с ее магически растворяемой втулкой появился у вас, в магазине, на складах не сам по себе. Его кто-то привёз. Кто-то, остограммившийся в придорожном кафе, курящий одну за одной, слушающий шансон и "Голубых беретов", тискающий по кабинам "плечевых" на стоянках, сливающий дизель и любящий борщ с пельменями. Их впрямь мало кто любит, а они частенько не любят в ответ.

Но даже стоя на М-5 в очереди за перегруженным арбузами дагестанцем, на его усиленной камазовской сцепке, никогда не стоит ворчать и ругаться. Никогда. Сломаетесь, будете тоскливо стоять на пустой трассе между Нефтекамском и Азнакаево, именно такой остановится и спросит – чем помочь?

Наш Егор, Толик Егоров с Оренбуржья, завозил нас в полную задницу на старом бензиновом "стотридцатьпервом". И вывозил из нее при любых раскладах. Армейский вездеход, ветеран-афганец, кряхтя и натужно постанывая мостами, выползал из тягучей жижи за Знаменским, дремал у Горагорска, чихал, но не отставал от колонны, прущей на Гудермес. Бесснежным и лютым по ночам декабрём девяносто девятого, в Аргуне, полку достались пара "уазиков" и газовый "стотридцатьпервый". Егор, Большой и кто-то ещё, в холод, без бокса и оборудования, за десять часов и двумя подсветками-переносками сделали его бензиновым.

Много лет назад Егора придавило камазовской кабиной. Позвонки срослись, но сам он больше не меряет километры дорог, сдавая два своих зерновоза. И скучает.

Александра Николаевича грузил на нашем унитазном заводе на Новосибирск. Как-то раз ему явно хотелось покурить и поделиться. Сложно отказать человеку, постоянно работающему с тобой. Оказалось, он ехал домой, с Томска, по проселкам. Дальше все просто. Девятка, обрез, жа-а-ах по задним. Страшно? А то. Вопрос один. А кому? Еще раз, и внимательно: проселочная, девятка с обрезом и сцепка на сто двадцать кубов, загруженная под талую пивом в стекляшках. Понимаете? Девятка нырнула вниз, сцепка лишь пошла быстрее, почти не колыхнувшись. Кто-то поступил бы иначе?

Как-то раз случилось ошибиться. Не загрузил пяток паллет с бумагой, так нужной в Москве. Чего тут думать? Берешь мобильный и набираешь Колю. Коля стоит за сто вёрст от Самары, ест свой борщ и матерится. Через два часа бело-зеленая "вольвочка", сердито фырча, закатилась в ворота. А хороший коньяк продавался недалеко, на оптовке.

Лазарь Иванович, на пятитонном МАЗе, разгонял товар по Башкирии за двое суток. За двое, Карл, за двое!!! От Бавлов, через Нефтекамск и Белорецк до Мелеуза. Двое суток, восемь городов, двадцать пять точек. Двое суток.

- Настоящий немец… - говорил Ильяс Хурматович про Игоря, младшего брата нашего Вадима, крутящего баранку бело-красного «МАЗа».

Игорь оправдывал, Игорь выкатывался, звонил, предупреждая всех своих постоянных о рейсе и пылил к адресатам, всегда успевая вовремя.

Мой папка водил все, жрущее углеводороды. Но любил междугородние "икарусы". В злом девяносто втором таскал на почти убитой "скании" фрукты с Украины, на "девятке", с газовым за пазухой курсировал между севером и Отрадным, когда на Первом канале наши "Отрадненские" меха рекламировали Смоктуновский и Малинин, таскал пушнину, не боясь ничего. В девяносто третьем, убивая спину, на не глохнувшем "кразе" плавал в ханты-мансийской весенней грязи, протаскивая новые куски трубопроводов. А машина у нас была одна. "Ока". Маленькая и смешная. После сделанных на трассе в Самару двух иномарок и одной "двадцать первой" волжанки смеяться не хотелось. А отец довольно шевелил усами и рассказывал про плохие прокладки. Между рулями и сиденьями, само собой.

У них, натурально, бензак вместо крови. И без них, ломающих кости лопающимися камерами и летящими дисками, валяющихся с грыжами и еле дышащих от гайморита, наше утро может начаться со вчерашней газеты, разорванной на листы. Точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ядовито-чёрное

Ядовито-чёрное утро имеет звук, и это Poisonblack. Poisonblack создал не Микка Тенкула, но привкус поздних Sentenced здесь прямо во всём. И это его единственный плюс.

Ядовито-чёрное утро временами жутко полезно за-ради отсеивания поклонников позитивно-доброго настроя, ведь ядовито-чёрное утро отлично показывает весь уровень дерьма внутри себя самого, порой чересчур подкипающего из-за сущей ерунды.

Ядовито-чёрное утро случается в среднем раз в полторы-две недели. Ядовито-чёрное утро стоит лишь ненавидеть, но изжить его из себя не выйдет. Главное в ядовито-чёрное утро – свинтить быстрее из дома и добраться до работы, если дело в будни, без приключений. И, опционально, растеряв по дороге всю эту ядовито-чёрную гадость.

Ядовито-чёрному утру предшествует отвратно проспанная ночь. Такая, где вроде не спишь или постоянно просыпаешься, а на самом деле - как раз снится сон, где бодрствование и мысли о пяти минутах до будильника. В рабочее утро стараешься быстрее свинтить, чтобы не сорваться даже на коте, а в выходные тупо идёшь гулять, выгоняя злость на самого себя. Она имеет цвет, эта так себе эмоция и он ядовито-чёрный, точно тёмный адреналин в вены Кристины, примотанной к креслу в стареньком клипе Lacuna Coil.

Если ходьба не помогла, или нежданный ливень, жара в семь утра под сорок, размокший снег с грязищей отравили лёгкие ростки спокойствия, деваться некуда, в ход идёт Ворд, клава, выплёскивание накопившегося в тексты и так себе миньки на выходе.

Миньками дети сетературы, давным-давно, лет пятнадцать назад, величали миниатюры, зарисовки, нужные для тренировок. Миньки любилось писать будучи начписом, начинающим писателем, миньки остались до сих пор и конца с краем им не видать.

Литпром отравил своим приставучим кураре уже давно. Если ты пишешь о музыке в наушниках и сарказме наблюдений за окружающим и окружающими – тут порылся Минаев. Не сказать, мол, Минаев пример для подражания или там нравственный ориентир, шиш. Минаев и автор-то весьма однотипный, хотя и талантливый.

Если бы… Если бы вместо него в мыслях крутился Буковски, старина Буковски, старина-алкоголев Буковски, то тут другое дело. Чарли всё вокруг превращал в дивную смесь отталкивающего и притягательного, красавиц и чудовищ, умудряясь делать это на зависть даже сейчас.

Ядовито-чёрное утро – самое время писать что-то вроде его же «Женщин», честное слово. И это правильно. Почему? Ну, это точно не теорема Ферма и нужно просто попробовать.

«Женщины» вместили в себя всю иронию Буковски по отношению к отношениям двух единственных настоящих полов – мужского и женского, а также настоящую любовь к прекрасной половине человечества.

Другое дело, что рассмотреть ее оказалось не так-то просто и еще при жизни автора его неоднократно объявляли сексистом, шовинистом и даже женоненавистником. Сам Буковски по этому поводу отнекивался, посмеивался и советовал прочесть книгу полностью и лишь потом выбирать взгляд как на нее, так и на ее автора. Да-да, и жаль, что в нулевые он не стал так популярен, как прочие товарищи.

Другое дело, что ЛитПром и минаевская бегбедерщина в нулевых весьма потоптались по мироощущению, превратив нонконформизм Паланика в так себе попсовые мотивы собственных минек.

Ядовито-чёрное настроение легко появится само по себе, особенно если жизнь выстроена вокруг вроде бы нелепых, но нужных повторяющихся ритуалов.

Ритуалы, так-то, есть у всех, хотя у некоторых они явственно отдают шизофренией с психопатией, хотя, скорее, всё же паранойей. Кто-то не может без кусочка пастилы поутру, даже если сразу после сдавать кровь на анализы, кто-то обязательно только во второй с головы вагон метро или день насмарку, кому-то обязательно надо обсудить всё о всех и желательно побольше, доктор, побольше да подробнее. В общем, ритуалы в целом необходимы для равновесия несправедливости жизни по отношению к себе любимым.

Мои обязательные утренние параноидальные наклонности включают сколько-то километров пешком, наушники с тяжёлой старенькой музычкой и глазеть по сторонам. Последнее чревато, последнее давным-давно сделало растяжения голеностопов родно-привычным. Но, всё же, движение равно жизни и потому подошвы снова и снова стираются об асфальт.

Ядовито-чёрное утро плохо многим для многих. Если бы слова имели силу, как в мистических триллерах, гореть мне на костре за гадости о незнакомых или пару раз виденных личностях.

Типа Аграфены.

Наверное, её звать совершенно не так. Даже более чем, кто называл девчонок Аграфенами лет тридцать… ну, пусть тридцать пять, назад? Да никто, на самом деле. Но её так и тянет назвать Грушенькой.

Груня высокая, плечистая и выпуклая в груди. Наверное, выпуклости набирается объёмом и материалом пушапа, а не оставшейся бодрой упругостью. Но её оно не мешает носить вырез пусть не до пупа, но глубокий. В вырезе плоско улеглись в стороны бывшие предметы девичьей гордости. Волосы собраны в пучок, ногти не особо новенькие, уже сползают вниз.

Грунечка вкалывает в кулинарии по дороге на работу.

Глупецки-глупо, но она так и видится сверху на каком-то слегка пивном жёсткошерстяном пузане, сверху в несколько маловатых стрингах, раскинувшая в стороны огромные свои богатства и очень, как ей само считается, эротично облизывая пухловатый пальчик. Весь такой в шоколадном ганаше, чьи липко-приторные дорожки темнеют на её же складках, начинающихся чуть ниже подмышек. Волосы также в пучке, на педикюр деньжат немножко не хватило и шерстяной даже переживает, мол, не уважает его бабенция, чо уж.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Такая вот Аграфенушка, порно-стар сетевой кулинарии, мастер-грудастер, шоколатье-аналитье, мать её. Персонаж-подарок из жизни, ровно когда надо, в мерзковатое ядовито-чёрное утро.

И, да, я вас предупреждал.

Мужской взгляд

Женщины часто думают, что знают мужчин. Более того, они даже уверены в этом. Где истина? Посередине, скорее всего.

Женщин нельзя обманывать.

Женщин нужно обманывать.

Как такое возможно? Все, как водится, просто.

Если ей хочется быть обманутой, а правда давно известна и даже не колет острой обидой, необходимо соврать. Иначе будет хуже. Либо, наоборот, надо набраться мужествасилы духаволи в кулаке и четко, глядя в ее глаза, начинающие покрываться морозной сталью, брякнуть совершенно ненужное сейчас, но зато правдивое. Результата в любом случае будет всего два:

Ты ее потеряешь.

Она тебя простит. Когда-нибудь. Не сразу. Возможно. Если захочет.

Одно понятно совершенно точно – женщина никогда не простит, если позовет, а ты откажешься. Даже если предлог честный и откровенный, даже если ты не совсем рядом. Главное тут – не совсем. Не далеко, а именно не совсем.

Ясно еще другое.

Все они полагают аксиомой простую вещь: мужские мозги не смогут понять женщину. И не захотят. Или не захотят понимать, а пожелают вместо этого попить пива, найти какую попроще или, вообще, хлопнут по задку и скажут: чо ты паришься? Да-да, именно так звучит аксиома в системе ее доказательства как теоремы.

Несомненно, не все женщины думают именно так, скорее всего, у половины мужчины считают совершенно иначе, «вместо» прозвучит у таких настоящих мужчин как «вместе» Со своей женщиной и пива, вина, бренди или даже кальвадоса. Именно так и есть, само собой.

Кого-то задел «задок»? Ну, автор пишет, как дышит, дышит как грубый мужлан, а слово «попка» относится к маленьким детишкам. Грубо? Как есть.

Самое смешное тут другое. Если женщина сейчас читает именно вот эти строчки, вслух она скажет одно, подумает другое, а сделает вообще третье.

- Умничает, Маш, пишет что-то типа он там гуру в отношениях.

- Козел?

- Наверняка.

«Ну, может же не козел, а? Но читать точно дальше не стану, чего мужик может написать о женщинах? И вообще?»

Один клик – и уже следующая страница.

Точно вам говорю, так оно и есть.

А причем тут мужской взгляд? Да все просто. Взгляд бывает разный, несомненно одно: для взгляда нужно видеть, хотеть видеть и, иногда, видеть не только видимое. А еще в наших городах дома порой стоят окно к окну. М-да…

А уж если вдруг пишешь детектив, то можно написать, чего думается, мало ли…

Иногда хорошо, когда есть бинокль с поляризованными стеклами, много времени и жилье в густой застройке. Особенно, если ты извращенец. Если это твоя работа, то тоже хорошо.

А вот когда слежка за объектом неожиданно пересекается за подглядыванием в чужое окно?

Это как? Когда хочется делать это снова и снова. И, особенно, если вдруг понимаешь – про тебя знает. Кто знает? Глупый вопрос. Она знает. За кем ты смотришь уже несколько дней вместо слежки за объектом, оплаченным заказчиком.

Почему именно так? Чутье, логика и наблюдательность.

Угол обзора в это самое окно свой, мало кто сможет также рассмотреть всю небольшую квартиру. Сверху-снизу так не выйдет. А соседи, со вторым таким же окном, как у него, два дня как уехали. Тихо, темно, ни звука.

А напротив, в одно и то же время, все по расписанию.

Свет над кроватью. Раздернутые не полностью шторы. Лежащая на тумбочке домашняя одежда. На ПОТОМ. Когда начинается «потом», свет над кроватью тухнет и включается где-то дальше по коридору. Но именно ПОТОМ.

Время? Семь часов двадцать минут. Его самое любимое шоу последней недели уже почти вот-вот. Надоедает? Ни за что. Стыдно признаться, но сейчас работа стала чем-то большим. Да и как такое надоест? Иногда становилось даже жаль, что не может заглянуть в ванную. В чью? В ЕЕ, конечно.

Увидеть, как вода стекает по спине. Почему-то казалось, что обязательно стоит, сколько хочется, упершись руками в стену. Подставив спину, задницу, ноги, под туго бьющую воду. Поднявшись на цыпочки и чуть выгнувшись. Пусть никто не любуется, но она же женщина и может себе такое позволить. Мало ли… как тренировку на будущее.

Увидеть ровную ложбинку посреди ее спины, крепкие бедра, тугой и чуть вздернутый задок, капли, бегущие по кончикам волос вниз, падающие и стекающие дальше. Увидеть…

Реальность лучше фантазии. Даже если реальность не идеальна. Гладкий, как у Барби и блестящий лобок отфотошопленной порно-дивы никогда не сравнится с едва заметными, но все же точками волос у обычной женщины. А когда реальность уже появилась в комнате, зачем думать про нее, стоящую в душе?

Он сглотнул. Как всегда - горло пересыхало. Волновался как мальчишка, в первый раз, в темноте, ощутивший пальцами даже не горячее и мокрое под тонкими трусиками с сердечками, не. Как желторотый пацан, в САМЫЙ ПЕРВЫЙ раз взявший в руку женскую грудь.

Полотенце поверх одежды на тумбочке. Губа чуть закушена, волосы, отпущенные пальцами, падают вниз и закрывают лицо. Она никогда не открывала глаза, ему доставались лишь подбородок и эти чертовы чуть припухшие губы. Ее губы, заставляющие прикусывать уже свои и дышать куда громче и чаще.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Всегда пропускал момент, когда она ложилась. Затаив дыхание лишь снова видел смуглую обнаженную красоту на белизне белья. Спокойную, настоящую и греховную в своей простоте. Никаких нарочитых поз, нет. Кровь начинала стучать в ушах сразу же, добираясь до барабанной дроби когда бедра расходились в сторону.

Как будто случайно, как будто нехотя… ее пальцы вдруг задевали ее же саму. Хорошо, когда бинокль хороший. И плохо одновременно. Ничто не блестит случайно и случайно не появляется влажное пятнышко на простыне под ней.

Тук-тук-тук, кровь всегда давала советы. Два. Или остаться, или пойти и отжаться от пола. Много, много, очень много, чтобы мускулы рвались от боли. Вот только…

Он оставался.

И жалел, что честный. Давно бы поставил камеру и снимал. Черт, да такое видео взяло бы сотню тысяч просмотров в первый час. Потому как красота по-настоящему есть только в настоящем. Как сейчас в окне напротив. Как сейчас в едва уловимом изменении смуглого, чуть изгибающегося, едва подающегося навстречу кому-то невидимому даже ей, но такому желанному. Как сейчас напряжены расставленные ноги, опирающиеся на самые кончики изогнутых в диком напряжении пальцев, выгнутых стоп, идеально прорисованных щиколоток и мышц от бедра и до икр.

Его каждый вечер разрывало от желания видеть все вместе. Темный лак на ногтях, даже он притягивал внимание то вниз, когда одна ножка чуть двигалась вперед, то вверх, когда рука, чуть блестя этим самым лаком, двигались уже очень и очень неплавно. Лак блестел и блестел, порой мелькая точкой, а его тянуло смотреть выше, не на раскрытые и блестящие даже в бинокле складки, а на торчащие соски, на смотрящий вверх подбородок и на чертовы припухшие губы, прикушенные блестящими зубами.

Жара, индус и мопед

Солнце ярко бликает на хромированных спицах, плавит асфальт, незаметно сжигая верхний слой кожи, точно Ранго из «Ранго». Сухой ветер заставляет морщиться и никуда от него не деться, а молодой индус катит на своём мопеде и в корзинке-багажнике у него пряности и страсти, страсти и пряности…

На самом деле то не мопед, а бешеная электрическая табуретка с сидушкой и багажником, а сам индус, скорее всего, пакистанец, либо из Кашмира. Почему? Он с земляками-землячками живёт в общагах мединститута чуть ниже моей работы и семейно-огромного Магнита формата «гипер». Девчонки, несмотря на Русь-матушку вокруг, самые обычные замотайки, а их парни, смахивающие на цыган, почти близнецы таджико-узбеков с рынка у метро. Так что, скорее всего, он пакистанец-мусульманин, ну, либо-таки из правоверных индусов штата Кашмир, да то и не суть.

Индус, жарким июльским пополуднем катящий с сумкой Сбермаркета и двумя пакетами угля, везёт кому-то вечерне-пятничное счастье Заволги. Уголь нужен мангалу, мангал лелеет решётки с шампурами мяса, а шашлычок, как известно, под коньячок вкусно очень. И не только под дагестанское бренди, а подо всё прочее включая православную водочку. Несомненно, вместо Заволги вполне себе окажется дача в округе, но то не суть.

Парняга, смугло-невозмутимый и внимательно смотрящий на дорогу, работает в доставке. Студент-медик вкалывает ради баблишка, джентльмен в поисках десятки, все дела. Его коллега с Чёрного континента, весь такой баклажаново-сиреневый, впахивает в «Светофоре», до недавнего времени и даже зимой гоняя на веле. Пару недель назад этот зулус, или масай, уже оседлал электрического коня, и скаля белейшие зубы, бодро жужжал вверх по Дыбенко, розовея сумкой за спиной.

Их у нас не очень много, этих студентов с разных частей света и порой они неимоверно веселят. Где-то с неделю назад наши с работы ржали над тёткой, старавшейся впарить кофейного цвета красотке в кудряшках красные стринги с лотка на улице. Та ничего не понимала из кавказско-русского компота в сопровождении жестикуляции, но явно запала на совершенно сорочье-блестящие вставками алые шнурки с треугольником, украшенные невесомо-синтетическим кружевом. Гогот пацанов вспугнул деваху и тётка неимоверно расстроилась.

Пару лет назад, гуляя в лёгко-хрустящий морозец конца января, от души улыбнулся самой настоящей натурализации каких-то нигерийцев, эфиопов или даже жителей Кабо-Верде, благо троица шоколадно-тёмных пацанов в вырвиглазно ярких пуховиках ни капли не скрывали наслаждения от пломбира на палочке посреди русской зимы-матушки.

Вот такие дела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Понаехавшие

«Понаехавшими» в наших городах никого не удивить. Заграничное «гастарбайтеры», то есть, приехавшие работать, нам также привычны, как европейцам арабы с Африки. У нас они свои, без экзотики. Просто бывшие сограждане по умершей стране не победившего социализма, в основном из Средней Азии. Да, ведь армяне и азербайджанцы практически стали своими и без их участия сама жизнь уже не такая полная.

Молдаване и украинцы к нам едут куда реже, чем еще два десятка лет назад, белорусам и казахам хорошо у самих себя, прибалты и грузины с нами то не дружат, то воюют, то еще что-то там. А вот таджикам, киргизам и узбекам, в девяносто первом-третьем радостно гнавшим русских из своих теплых свободных стран, без России стало очень грустно. Есть хочется, одеваться, жениться, покупать там что-то нужное, а без денег остается пользоваться лишь оставшимся от русских оккупантов.

В общем, стандартный набор всего, происходящего с метрополией и ее колониями. Сперва последние воюют за независимость, потом прут к угнетателям, потому как обычаи обычаями, а без цивилизации жить неинтересно и грустно.

Ассимиляция термин интересный. По сути – это привыкание с растворением, слияние с новой средой обитания, желательно, без паразитизма и с отсутствием всяких ненужных раковых наростов, мешающих жить всем остальным в округе.

И если отличить того же украинца от обычного жителя России вполне сложно, ведь дети Кубани гэкают куда там детям Новороссии, то перепутать казаха с Большой Черниговки Самарской области и киргиза из Бишкека не получится. Даже если, совершенно случайно, у них у обоих почти идентичная друг другу личность, что у нас называют монголоидной, хотя она как раз не всегда именно такая.

Наша семья дворников, каждое утро убирающаяся во дворе, киргизы. Ассимиляция у них идет полным ходом. За полтора года наблюдений за ними удалось увидеть немало интересного. Потрепанная «газелька» появилась где-то к полугоду махания метлой и работой совками. На ней синий тент с желтыми буквами, рассказывающими о замороженной рыбе. Черт знает, что муж на ней возит, но вечером она приезжает на стоянку и торчит до обеда. Где-то к восьмому месяцу жена запомнила дни, когда не стоит звонить в девять утра с просьбой набрать горячей воды для мытья подъезда, а акцент вдруг стал мягче. Но самый главный признак их рабочей ассимиляции всплыл сегодня утром.

У них, наконец-то, появилась метла. Чилиговый веник, насаженный на чистый свежий черенок, знакомый всем и каждому с детства. Да, первый год с небольшим своей жизни в Самаре, они, по очереди, старательно подметали асфальт обычным хозяйственным веником из Ашана. Дед со второго этажа, саркастично глядящий на них, вздыхал и не вмешивался. Никто не вмешивался, ведь в соседних дворах алкаши-дворники ЖКС пользуются метлами времен царя Гороха, а у людей есть глаза.

В соседнем доме, у таджиков, двое детей: старшая девчонка и младший пацан. Девчонку, лет десяти, мать периодически загоняет домой сломанной веткой и криками, напоминающими страшные колдунства из арабских сказок. Причина простая: девчоночке просто хочется играть в футбол. У нас тут небольшая площадка и до обеда, летом, мяч гоняют младшие и девчонки. Вам хотелось бы получить хворостиной по жопе за несколько ударов в минус пять или футбике?

Пацану везет больше. Он будущий мужчина и ему сам Господь велел носиться по округе с пистолетом, саблей и лихими друзьями. Где-то к июлю ему, наконец-то, купили кроссовки и он перестал ходить в убитых сандалиях. У него два друга, абсолютно русских, блондин и рыжеватый русый. Они говорят втроем на совершенно чистом русском и им наплевать на национально-религиозные границы. Пока, во всяком случае.

Недавно мы с сыном ждали приема у офтальмолога. Понятно, окулист звучит привычнее, но нужно же правильно, потому и офтальмолог. Наша Елена Петровна лишних десять минут воевала с ракцией и инстинктами семнадцатилетнего подростка, сопротивляющегося надеванию линзы и мы тихо сидели в коридоре. Вместе с двумя узбечками, большой мамой и совсем маленькой дочкой.

Мама что-то ворковала на древнем и культурном языке Самарканда, Хорезма и Бухары, подсовывая девчушке какую-то книгу из лежащих на столике. Мама не носила хиджаба, но платок и несколько слоев одежды окутывали ее также плотно, как целлофан сосиски. А дочка, строго посмотрев на нее, сказала на чистом русском:

- Мама, эту сказку нам читала МарьИванна в садике!

На остановке возле рынка у нас две шаурмы. Исконно-азербайджанская и понаехавше-казахская. Обе популярны и всегда полны народу, днем там много студентов, а по ночам вокруг и внутри кукуют таксисты с гайцами и патрулями. Я пользуюсь исключительно азербайджанской, где хозяин, почему-то, Чингиз. И за пять лет, ни разу не отравившись, даже приблизительно не смогу сказать – сколько же они тут заработали? А еще очень прикольно наблюдать, как появившийся два года назад помощник все увереннее пользуется великим и могучим во всем его великолепии.

В общем, ассимиляция порой идет полным ходом и этого не остановить, особенно когда страна берет и теряет колонии. А уж как оно будет дальше – покажет только время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Гренки

Куда правильнее кормить чадо кашей. Каша полезна, питательна и содержит огромное количество необходимых витаминов, углеводов и, порой, белков. Если речь идет о гречке, сечке или перловке, про манную такого точно не скажешь. Разве только вот не всегда подрастающее негодяйство оценит и захочет именно кашу, если лет ему больше двенадцати.

Кот, само собой, тоже кашу не любит. Коту строгие врачи-ветеринары разрешают давать только специальный корм для кастратов, а кошачья душа требует рыбы, курочки или, на худой конец, сосисок.

- Даня, вст…

- Я уже проснулся!

Если в соседней комнате все это не ворчливо или с интонациями разбуженного весной медведя, не делающего вылезать из берлоги, то все точно хорошо. Значит, пора ставить чайник и угадывать – захочется ли ему чаю, либо его милейшеству нонеча заскучается по какао. Нет растворимого? Не беда, это и не какао, его же надо варить.

- Пап?

- А?

- Сделаешь гренки?

Да не вопрос, делов-то, если разбираться. Главное – чтобы научиться их делать, хотя, кажется, проще ничего и нет.

Вчерашний, а лучше позавчерашний, батон. Он черствый, не будет расползаться, а от типа кляра станет как раз мягче. Опционально на одного ребенка двенадцати с небольшим лет идет три стандартных куска уже начиканного на заводе батона.

Катя нас тут приучила выбирать хлеб по составу. В нормальном хлебе нет ничего, кроме муки, масла, яиц, молока и воды. Ну, соль с сахаром. Видите «пекарская добавка», «улучшитель» или еще что-то такое – смело посылайте такое изделие к чертовой бабушке. На фига вам лишней химии в организме пацана, один ляд покупающего лимонады с чупа-чупсами да чипсами, верно?

Три куска батона. Одно яйцо. Молоко, совсем немного, одна четверть обычного стакана, соль-сахар по вкусу, Данец у нас любит гренки послаще. Все это смешать в совершенно однородную массу обычной вилкой и, в это же время, включить газ под сковородой.

Немного растительного масла и немного сливочного. От растительного вкус не особо, а сливочное горит. Смешали понемногу и получили нужный результат. Хлеб в готовую смесь, смотрящую на вас бежевым цветом из глубокой чашки, окунуть, перевернуть, пропитать и на уже горячую сковороду. Чуть-чуть вилкой в стороны, а то может пристать и подгореть прямо тут. Катя у нас настаивает на небольшом огне, но если любите потом для себя и поподжаристее – выбирайте сами. Для ребенка лучше все же не очень сильно.

Кот сидит где-то рядом и терпеливо ждет своего часа. Коты такие, умеют терпеть.

Второй кусок туда же, переверните и посмотрите на поджаривающуюся часть первого. Сами поймете, когда надо переворачивать полностью, не маленькие уже. Третий выкладываем тут же и просто следим, чтобы ничего не сгорело. Если у вас насморк, конечно, плохо. Но подгорающий хлеб, вымоченный в яйце с молоком, сложно не почуять.

Кот переминается с лапы на лапу и ничем не выдает интереса. Оно правильно, хлеб коту так себе. Его прельщает открытая пачка сосисок, ждущих своего часа.

Чадо у вас любит сладкое и готово лопать шоколад? Гренки понравятся всем, включая бабушек. Ведь именно варенье подходит к ним лучше некуда. И вряд ли ребенок откажется, особенно, если чуть полить горячий хлеб вишневым или бросить пару ложек малинового.

- Даня, иди есть!

Вы сварили ему какао? Такой, настоящий и чуть густой, без пенок, сладкий и вкусно пахнущий? Зачет, товарищ отец, вы что-то да можете.

- Спасибо, пап.

Самая главная награда – все сожрал и еще поблагодарил. А кот?

А кот так и останется рядом, пока вы будете делать завтрак себе и не сойдет с места, если учует сосиски на сковороде. Да поделитесь вы с ним, жалко что ли? От пары кусков ничего с ним не случится, ну, станет чуть толще, делов-то, два дня потом не покормить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Большой человек

Хорошего человека должно быть много.

Вы не согласны с таким мнением? Тогда вы точно не боди-позитивщик или поклонник данного направления в современной контркультуре, толерантно превращающейся в аксиому и новые параметры красоты. Но речь вовсе не о моделях Плюс-Сайз, откровениях Лены Миро по этому поводу или стандартах купчих с мещанками по Кустодиеву. Речь о огромном офисном бурундуке, моем тезке и просто душке.

Дима прикатил к нам показывать мастер-класс и проводить семинар в трепетно обожаемом нами Башкортостане. Дима был высок, округл, странен и из Питера. Из Питера, технарь с высшим и мизантроп, это, знаете ли, ядерная смесь. И Димон дал нам прикурить, что по дороге туда, что на месте, что возвращаясь.

- Шеф, тут перекрыли трассу, никого не пускают до утра.

Разговор протекал в девять часов сегодня, а М-5 заметало куда там той тундре.

- И чего?

- Может, отложим?

- Вы охренели?! Я все купил!

- Да чего там купил-то?

Дальше в моей трубке на протяжении минуты были исключительно непереводимые особенности местного диалекта. Все сводилось к простейшему: наш генеральный, тоже питерский, ДАртаньян Валерич, рещительно поехал в МЕТРО и прикупил на все четыре семинара чай, кофе, сахар, печенье и пряники в упаковках и подешевке. Мол, ребятишки, о вас забочусь. Будь его воля, гостиницы бы и бензин он оплачивал по скану чека, а жевать на завтрак-обед-ужин заставил бы траву из-под снега.

Не доверял нам ДАртаньян, да любил бонусы за экономию средств компании в течение месяца, но речь не о том. Мы переглянулись, подумали и Саша, наш водитель Саша, который на самом деле Шамиль, решительно проложил по карте путь через Татарстан. Навигатору своему он не доверял. Я бы тоже не доверял, учитывая природу происхождения девайса и ПО, закачанное на рынке Птичка, где сбывали все плохо лежащее.

Карта, как водится, не подвела. Подвел Дима, наш большой и самоуверенный товарищ, решивший, что ему нельзя уставать и затекать. Мы с Воронковым менялись каждый час, сидя на заднем как куры на жердочке. А Дима, отъехав назад почти полностью, очень убедительно и нудно рассказывал нам об особенностях водогазовых узлов с горелками.

К пяти по-нашему и шести по башкирскому, мы встали где-то между Белебеем и Стерликом, тупо пожрать по дороге. В каком-то небольшом сельце и его крохотной забегаловке.

- Мальчишки, можем сделать яишницу с колбасой, чай есть и хлеба немного осталось.

Много надо, если не ел с утра? Оказалось, что да.

- Я в этом гадюшнике жрать не буду. – заявил наш Димас и прикупил два больших пакета «Лейс». С хреном и паприкой, мать его.

Колбасу нам накромсали толщиной в полтора пальца, яйца были из-под курицы, желто-золотые, что твои слитки Сбербанка, чай заварили, как себе, а хлеб оказался утрешним и мягким. Диман-чипсоед хрустел своим картоном в машине, а мы радовались жизни.

В Стерлике нас троих ожидал «Гостиный двор», гостиница на базе общежития, с тремя кроватями в каждом, так сказать, номере. ДАртаньян, повторюсь, очень любил две вещи: экономить и премию за экономию, ведь тяжело быть генеральным, чо. Митяй поселился в «Стерлитамаке», где между колоннами стоял натуральный швейцар в ливрее и фуражке. Скинув вещи, решили найти маркет и купить немного еды, воды и, возможно, пивка.

- Ща приходим, а там Диман, - поделился Воронков, - водовку покупает.

- Да ну… - отмахнулся Шамиль. – Он в рестике гостинном, сто пудово.

Митрофан встретил нас на кассе маркета, покупая три Дошика и четыре банки «Яги». «Яги», Карл…

В Уфе нас ждал самый большой семинар, самые говнисто-умные слесаря и день рождения Воронкова. Слесаря дали просраться Диме, закидав его примерами из жизни, а я искал Лёхе место для днюхи. Само собой, поселились мы еще в большем гадюшнике, что отличался от хостела только отсутствием двухярусных коек.

К вечеру стало ясно, что лучше украинской «Солохи» нам ничего не найти. Пригласили ли мы Димана? А то, но он решил погулять и потом спать. Да, кстати, ночевал он в «Башкортостане», это такая гостиница в четыре звезды напротив республиканского ФСБ, если кто не в курсе. Наша шарага находилась почти в Затоне.

- Точно не пойдешь?

- Не, вы идите.

Он позвонил через два с половиной часа. Оказалось, Димарик считал, что мы отметим ДР недолго и Саша повезет его на машинке, бесплатно, в гостиничку. Шамиль и правда не пил, мы вздохнули, посмотрели на только-только надкусанные котлеты по-киевски и ушли. Оказалось, что наш крутой питерский спец в это время сожрал два биг-мака и две картошки. На улице, в ветер, вечером, в феврале, в Башкирии. Ну, альтернативно одаренные интеллектуально порой также альтернативно одарены и физически. Хотя сопли на носу превратились почти в сосульки.

Так что, на самом деле, хорошего человека может быть много. Но не в этом случае.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Влажная глубина красного...

Романтика должна быть романтичной. Хотя можно ли описать романтику также, как теорему Пифагора, например? То-то, тут как с формой груши на языке геометрии. Попробуйте описать форму груши без «грушевидная». Вряд ли выйдет, вот так же и с романтикой.

Порой романтику путают с чем-то другим, вещественным, со всякими там обязательными, именно обязательными вздохами, трепетными взглядами, свиданиями в неожиданных местах и обязательной красотой соития. С лепестками роз, шелковыми и неимоверно скользкими простынями, красивыми и ненастоящими позами, еще какими-то там атрибутами. Настоящая же романтика неуловима, как неуловим запах весны в начале мая, когда листья берез почти прозрачны, воздух сладкий, а ветер именно весенний.

Как не поймать и не закрыть в пробирке запах весны, так и не передать точность романтики. К счастью или наоборот? Да кто знает?..

Но хотя бы попробовать сделать что-то «такое» иногда необходимо. Хотя бы попробовать. Хотя даже розовый свет может раздражать, как и просто свет, ведь вот тут вдруг вскочил прыщик, а тут какая-то непонятная складочка, а тут… В общем, как всегда.

И шелк, если разбираться, вещь не такая практичная, как обычный хлопок. Ну, зато и звучит красиво и гладится и даже смотрится. И капли вина с женской кожи только в фантазиях клево слизывать, а на ней липкие следы же останутся, да и все эти блядские завязки, шнурки и кружева даже с мыслей сбивают нужных, и иногда раздражают, а вообще… Ну да, всякое же бывает.

Самое важное – просто пытаться подмечать, слушать, вспоминать и пытаться вовремя применить все, хотя бы близко относящееся к той самой романтике двух взрослых людей. Перемены нужны не только в жилье, работе или виде отпускного отдыха. В постели перемены не менее важны, если разбираться. Обоим.

Красное любит сухое. Вино? Это да. Другое? Не обязательно.

Красное обтягивает её грудь невесомым прозрачным кружевом, окрашивая собой даже розовое, прячущееся под ним. Подрагивает переливами, резко светя карминным ночником, превращая сухую нежность в ярость, стучит кровью в висках, заставляя дышать чаще и чаще.

Стекает с алых губ темным бордо, пробегая по втянутому животу, бежит-торопится к прозрачно-рдеющему внизу, впитываясь в ткань, прорисовывая каждую черточку раскрывшегося мокрого цвета под ней. Блестит оставшейся винной полоской на горящей изнутри коже. Переливается бликами на полураскрытых губах.

Темный привкус прячется в уголках рта, перекатывается на языке, дрожит на самом кончике, манящем, остром, чуть злом. Терпко кусает из тонкого горлышка её рот, переливаясь через плотно прижавшиеся друг к другу губы, каплями бежит по подбородку вниз, будоражит оставленной дорожкой на подрагивающей коже, тонко-шелковой, еле-еле двигающейся навстречу нетерпеливому дыханию.

Сладко и маняще, светясь изнутри рубиновым, зовет дальше. Ох, да... ниже, ниже, к кумачовой прозрачности, прячущей волнующееся, ритм-в-ритм, бешеному стуку сердца.

Никаких рук.

Зубами за самый краешек, за тонко-невесомое хитрое кружево, скрывающее её коралловые и такие притягательные, такие нежные, такие...

Красные огоньки давно зажженных свечей не соглашаются с ровным неживым светом. Настоящее крохотное пламя дергается вслед частому дыханию. Огонь рождает хищницу. Хищница не скрывает желаний.

Вишневый лак темнеет, играя отсветами багряного, делает пальцы опасными. Заставляет хватать за волосы и не пускает к груди. Нет-нет, слишком рано прерывать игру всех оттенков такой обжигающей даже цветом страсти.

Пальцы жадные. Почти до грубости. Ногти впиваются в кожу, царапают кожу головы. Как, куда, почему?!

Остатки хмельного виноградного сока показывают лучшених, говорят сильнее слов.

Багровое бликует на темном стекле, прижавшемся к поблескивающему животу.

Темная струйка снова скользит вниз, достает до червонно-невесомой кружевной прозрачности, окрашивает, мочит и без того влажное.

Запах французского сухого мешается с запахом женщины. Тянет, зовет, заставляет не отводить глаз, опускает все ниже, движется навстречу, чуть переливаясь не впитавшимися каплями на легкой и жаждущей быть сорванной преграде.

Пальцы бьют по рукам. Шальные глаза строги, нет-нет, пальцем из стороны в сторону и его же к твоим губам. Вот так...

Красное, шелковое, невесомое, прозрачное, терпко-сладкое, тянется, тянется, льется навстречу приоткрытому рту, зубам, касающимся ее и...

Алые отблески делают хищницу опасной. Толчок ладонью в грудь, гладкая прохлада простыни под спиной. Шальные глаза смеются, пьяно пахнущие губы тут как тут, сверху, жадно, зовуще, нагло.

Преграда из тонких кружев? Зачем ее рвать, когда можно смять?

Красный свет хочет увидеть все, заливает полностью, заставляет дрожать и быть нетерпеливым.

Губы нежные и мягкие, одурманивают запахом бордо и прячут остро-белое и сверкающие. Остро-белое прикусывает, оставляет след на руке, не смей, все мое.

Тонкие гранатовые шнурки ползут с плеч, выпускают наружу прячущееся. Малиново-прозрачное внизу сминается, насквозь мокрое и даже обжигающее ею самой, ползет в сторону, слушаясь хозяйку...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вкусно

Вкусно крепкий сладкий чай и сливки.

Вкусно горячую гречку и много масла.

Вкусно первую утром на балконе.

Вкусно из-под крана после часа игры.

Вкусно от бабушкиной плиты утром.

Вкусно на свежескошенному лугу.

Вкусно в медной горяченной турке.

Вкусно под шашлык и пофиг чего.

Вкусно редиску и лук прям с грядки.

Вкусно хлюпать персиком из сада.

Вкусно зевнуть в конце дня.

Вкусно осенью горит листва.

Вкусно скрипит пробка под штопором.

Вкусно в подъезде жареной картошкой.

Вкусно втянуть носом полевой букет.

Вкусно ледяную под пельмени.

Вкусно уйти с работы в отпуск.

Вкусно книжки детской библиотеки.

Вкусно любимые волосы на твоей подушке.

Вкусно выжать много апельсинов.

Вкусно шпалами в детстве на море.

Вкусно деревенское молоко из банки.

Вкусно в первый раз помаду на языке.

Да и потом тоже)))

Вкусно свежей стружкой с верстака.

Вкусно жжёным сахаром дома петушка.

Вкусно многое и во вкусе просто жизнь

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ноготочки-ноготки с ВВП

- Как бы, Ростислав, ваша личная жизнь нашу посудину на дно не пустила… (с)

Ширпотреб гламура нулевых: пупок, реснички, ногти и крашено-наращенные волосы.

Нынче в модах губы в пол лица, скулы без комков Биша, носы-буратинки после пластического напильника и, не особо странно, ноготочки-ноготки гелем с прочим.

Причём тут неверное цитирование кино «О чём говорят мужчины?». О, всё, как водится, просто и сложно одновременно. А началось всё с ретроспективы двух первых «О чём…» вечерком.

На зафрахтованном теплоходе не оказалось ни одной современной дивы со свистком-клювом-губами, невыносимо прямым тонким носом или скулами королевы Серсеи, о кои порезаться можно. Скулы Лены Хиди, к слову, её собственные, они были такими в начале нулевых и «Братья Гримм», они прошли с ней через сериал «Терминатор: хроники Сары Коннор», проломились тараном через «Судья Дредд» и оказались погребены под обломками Красного Замка Королевской гавани «Игры Престолов». Да, это была песня скулам королевы Серсеюшки, восхитительно прекрасной в сериале, и весьма неплохой в книгах. Но суть не в том.

- У меня маникюр…

Это сказала Настя, жена Лёши, она же Вика из «Кухни» в той же первой части, где Одесса, Андреевский подъём, драники-драники и Энди Уорхолл, чёй ты вьёшься…

- Я пилю, вы бухаете

А это встретилось как-то на улице. Не, норм реклама, если разбираться, сразу видно деловой подход и в целом отличный уровень жизни нас с вами. Если вы бухаете, то это всё же не в салоне, там всяко может произойти. Если бухаете, пока вам пилят, то это на дому. Если пилят на дому, то причин много, от чёрного нала в карман без налогов с арендой стола с креслом и до простого человеческого желания работать где живёшь.

Главное тут другое: если есть предложение, рассчитывающее на бухающих любительниц ноготков, то спрос хорош. И это же, по сути, в чём-то хорошо. На дворе куча санкций, кризис на кризисе, едва ли не третья Мировая, но на ногти бабло есть и точка.

Значит, раз даже не средний класс готов тратиться на ноготки, подкачку губёшек, давно не модное, но востребованнее некуда наращивание ресничек, уколы божественной гилауронки, то родина твёрдо стоит на ногах. А разве это не здорово?

Женщины в принципе должны выглядеть как им самим нравится, тогда вокруг благоденствие, борщ в холодильнике и спокойствие в делах семейных. И даже если принцип:

- Девочки, прежде чем красить ногти на ногах красным лаком – ототрите пятки…

Если этот принцип не работает, так не страшно. И даже если не свои ногти на полном серьёзе протыкают перчатки и торчат аки у пантеры в охоту на джейрана, так тоже норм.

Где ногти, там депиляция, где депиляция, там хорошая личная жизнь, где хорошая личная жизнь по ночам, утрам и в любое время суток, там рост демографии, производств, рабочих мест и, как следствие, ВВП. И речь о внутренне-валовом, а не о Гаранте, так-то. Хотя, конечно, и о Его Темнейшестве тоже. Он-то, со стабильностью, особенно сейчас, как никто другой повлиял на попсовую бьюти-индустрию, точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как не в себя

Савва любил бухать. Даже не так: он жил с водкой вместо крови, не иначе. Савва обожал носить дорогие костюмы с галстуками и хвалиться двумя этажами квартиры, настоящей деревянной мебелью и аудюхой в спортивном исполнении. Трезвым его мы видели ровно один раз. В его первый приезд и представление в должности куратора филиала.

Ему только-только исполнилось тридцать, а выглядел минимум на тридцатку с половиной и еще года два сверху. Как он продержался полтора дня, сдавшись в последний и прямо с утра, заперевшись к нам, продажникам и сурово заявив:

- Коньяк есть?

Коньяка не случилось и диагноз случился лаконичным:

- Херовые вы манагеры, если коньяка нету для директора.

Лучшая женщина офиса, компании, страны, да что там, всего мира, когда выше только небо, только Аллах, то есть наша главбух скромно улыбнулась и, потупив чуток горящий жаждой управлять взгляд, сказала в пол:

- Водочка есть.

Водочка лежала и у меня, башкирская сталковская, на меду, ждавшая своего часа и Катину дядю, отдавшему нам на проживание квартиру за просто так. Тратить ее на человека, рубанувшего мне всю премию из-за директора филиала, хренова ДАртаньяна, зассавшего что-то доказывать, не желалось.

- Учитесь, юноши! – бодро каркнул Савва и потопал в бухгалтерию. Удивлять лучшую женщину планету и почти настоящую королеву умением выжрать ноль-семь за пятнадцать с половиной минут.

Видно, мать его, с голодухи по спиртному. А я остался разбираться с ДАртаньяном.

В результате мы с ним отправились в бухгалтерию, где Савва конкретно плыл от выпитого и море было по колено. Ну или что-то у него болталось почти по самое оно. Хмыкнув, он показал крутость, взял и позвонил коммерческому компании. На выставку, епта, в Мск. Тот, по громкой связи, хрюкнул и спросил: в уме ли наш куратор, лишая сотрудника всей премии из-за несогласованной директором сотрудника бумажке по просрочке в платежах контрагента?

- Ты с головой-то дружишь? – поинтересовался коммерческий, а громкая связь на нашем офисном чего-то не спешила выключаться. – Выписывай премию за заслуги. Какого…. Бл… он что… не работал… а?! Ты …. И …. Совсем пиз…?!

Главбух похоронно молчала, ее зам старательно копировала ее же. Савва косился на меня и закипал. Но сдержался.

Расплата наступила через три месяца. В Уфе. Савва, неожиданно, решил посетить столицу Башкирии и проверить нашу командировку. И прилетел ночью, под телефонные вопли ДАртаньяна, решившего, что я решил его подставить, пьяный в хламину и желающий веселья в четыре утра. Замысел не удался и Савва учинил дебош на моральном уровне, звякнув нашему директору и уточняя – какого, мать его, хрена, сотрудники его не живут в гостинице «Башкортостан» и ему, самому куратору, придется спать тут же?! А потом…

Вечером мы вытаскивали его с директором одной уфимской торговой сети из багажника одиннадцатой, куда тот желал нас, цыган, медведя и так прокатиться по Проспекту.

Банкет в «Морошке» заплатил из представительских и долго писал объяснительные о том, как же всего три человека могли выпить три литра водки за раз? Объяснить, что половину закатил в себя Савва, из оставшейся половины забрал пятьдесят процентов с собой в гостиницу он же все равно не вышло.

Приехав летом и захотев на Волгу, он потребовал на остров и там, бегая голышом да размахивая болтом, все рвался найти баб.

В последний раз он даже не смог выползти из машины и Шамиль отвез его в гостиницу. А потом уволили коммерческого компании, его тестя, и Савва получил пинок под жопу чуть позже. Вот только сменил его Писюлек Лапшичкин, как говаривал Макс, и неизвестно, что было хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Любимый муж (ТМ)

Редко что может бесить в случае, когда не имеет к тебе отношения. Но если бесит, то так, что физически плохо. Как при аллергии.

Свадьбы в какой-то момент прекращаются, и это правильно. Сам ты женат, друзья тоже, даже младшие родственники уже давно стали окольцованными и счастливыми. Дети, правда, в сорок лет уже легко делают тебя дедом и точно также женятся. Мне, правда, не грозит, сын все же еще ребенок, в отличие от парочки-тройки чад одноклассниц. Те уже скоро будут бабушками.

А вас не бесят однотипные, как по шаблону, свадьбы последних пяти-семи лет? Ну, знаете, когда выбирается два цвета и их тона для молодых представителей обеих сторон, подружки невесты специально ищутшьют одинаковые платья, друзья жениха в лучшем случае цепляют одинаковые галстукибабочки, а в худшем, не иначе как в складчину, приобретают совершенно идентичные костюмы с рубашками? Ну и, само собой, обязательно во всем этом совершенно однотипно фотографируются, ничем не отличаясь от тех самых свадебных фотографий прошлого, над которыми ухахатывались по типу:

- А чо вы все всегда ездили к самолету фоткаться на свадьбу?! Ахахаха...

Зато сейчас все совершенно оригинально фотографируются со сделанными на специальном станке фанерными надписями "Саша+Лена", "Семья=Любовь", "Писькины - самые лучшие". Ну и, конечно, есть женская фотография, где одинаковые дамы красиво выстраиваются в линию, а мужская, где одинаково-бабочковые мужчины замирают в нарочито вычурных позах. Красота, ага.

Само собой, перед этим молодожены романтично фотографируются в совершенно оригинальных интерьерах и ракурсах с композициями. Ладно, хоть перестали друг друга на ладошках типа держать.

И, само собой, именно после ЗАГСа невеста обязательно запостит во всех социалках и Инсте себя и муженька с тегом #ЯиЛюбимыйМуж.

Все, замуж вышла, эпоха ЛюбимогоМужа (ТМ) началась. Ура!

А, да!

И еще модный и совершенно ненужный зачастую тамада с его конкурсами. Несомненно, есть и интересные, верно... НО:

не стоит ли на эти самые деньги, отваленные за наряды и пожрать-побухать-повеселиться, раз уж вы так любите молодых, что так тратитесь, заставить их отправиться куда-то далеко-далеко и побыть вдвоем красиво и романтично? Да так, чтобы никто не брал кредит?

На чертовы и никому особо не нужные русские свадьбы, бессмысленные и беспощадные в дальнейшем уничтожении двух вроде любящих людей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Красное яблоко

- Только сигареты Красное яблоко, только их специальный вкус…

Сказал Ди Каприо голосом выдуманного актера и тут же сплюнул, как его прекратили снимать.

- Что это за дерьмо?!

Зеленый червяк с человеческим лицом, выползающий из того самого яблока. Я думал, что Квентин забыл о них, сняв «Джанго», но уже в «Восьмерке» хозяйка галантереи курила такой же табак, предлагая самокрутку злодею Татуму. Он затянулся, улыбнулся, Мэдсен взял ментоловые палочки, а дальше начался Тарантино: выстрелы, кровища и много смертей с обязательными крупными кадрами какой-то ерунды, вроде рассыпавшихся конфет.

«Красное яблоко», придуманное Тарантино, заслуживает стать настоящим брендом. Думаю, какое-то время бренд даже стал бы популярен, как бывает со всем новым, пока в него пихают хотя бы немного хорошего. Даже если речь о сигаретах.

Но даже не будучи настоящими, «Красное яблоко» прекрасны. Они как память, ее маленькие кусочки, связанные не только с фильмами.

Мы много говорили о Тарантино в девяносто шестом – девяносто седьмом и очень мало его смотрели и любили. Ну, разве что «От заката до рассвета», ведь было круто, смешно, а секс-машина имел револьвер в виде полового члена с яйцами и все такое. И, само собой, Сантаника Пандемониум не могла не привлекать любого подрастающего мужика.

«Джеки Браун», смолившая как паровоз, прошла мимо, а вот «Убить Билла», обе его части, оказались уже по-настоящему своими и даже, пусть и вторая, просмотрены в кинотеатре. Первая половина нулевых, когда кинотеатры появлялись также быстро, как потом закрывались, россыпь пиццерий и модных едален, где покупались ролики с сушиками, первые автомобильные кредиты, первые «шевроле», бывшие повсюду, совсем как недавно вазовские десятки. И Невеста, рубившая пополам японских гангстеров, дерущаяся О-Рен Ишии, громящая кухню Верниты Грин и выжившая после охренительного прохода Дерил Ханны, прекрасной в той роли даже с одним глазом.

«Доказательства смерти» мало кто оценил, тем самым никак не лишив фильм своего очарования и, как ни странно, в нем есть самая настоящая реклама «Красного яблока», мелькавшая несколько раз.

Потом Тарантино сделал финт ушами и подарил нам фильмец про евреев, мочащих фашню во Франции. И Кристофа Вальца, как издевавшегося своей трубкой, размером с трубу самовара, дымившую пусть и не «Красным яблоком», но не менее вкусно. Где-то тогда, на «Бесславных ублюдках», стало понятно, за что так люблю его фильмы.

За полную аутентичность любого трэша, даже такого, где Гитлер взрывается в кинотеатре. Потому как его фильмы настоящие, мир в них настоящий и его можно, практически, потрогать. Вальц, говоривший на французском с актером-французом, корчащий рожи, являющийся воплощением дьявола, а не человеком, только сыграл на руку. Как и «Красное яблоко», снова вылезшее в «Восьмерке». Но перед этим случился «Джанго».

Тарантино снова снял чудо. Трэшовое, кичовое, яркое и совершенно неправильное, по сегодняшним меркам, чудо. Тут, сто раз подряд, говорили «ниггер» и никто не возмущался. Тут ниггер был неправильным, издеваясь над другими ниггерами, но все этому верили. Харкающийся табаком мистер Стоунсайфер, поймавший негра Д Артаньяна, был настоящим. Как и мундштук чуть пожелтевшей кости, где дымилась самокрутка мсье мистера Кенди, прячущего за хитрой улыбкой Ди Каприо сущего демона, еще более страшного, чем полковник Ланда.

Потом та самая полнотело-смуглая красотка, сказавшая «пока» сестре Кенди, была хозяйкой галантереи Минни, курила табак «Красное яблоко», погибала от пуль, но до этого мы два с половиной часа наблюдали театральную постановку, не желая жаловаться на затекшие в кресле задницу со спиной, смотрели на ужимки вернувшегося Рота, мрачно ухмыляющегося Мэдсена и как-то совершенно настоящего Вешателя Рассела.

И, на закуску, «Красное яблоко», как уже писалось, отрекламировал Лео, кривящимися от негодования губами и языком своего персонажа в «Однажды в Голливуде».

К чему весь этот блог? Да все просто.

«Красное яблоко» - яркий пример того, как марка, придуманная ради нелюбви к рекламе, создает мир вокруг себя. Штрихами и деталями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Овраг

Овраг прятался за дубами, березняком, крапивой и шмелями, густо идущими вовсе не на хмель.

Овраг издали тянул прохладой своих теней, игравших в прятки с полуденно разошедшимся солнцем. Густо парило, майка мокла к плечам, ноги сами шли вниз.

Правильно бы измерить его километр - полтора по Яндекс-карте, хотя романтика требовала ярдов с милями. Не морскими, само собой, обычными. Умнее всех оказалось воображение.

- Эгей, дурачок, - сказало оно, - вспомни Бильбо, вспомни гномов, вспомни всю палитру их капюшоном, злато кушаков да серебро кистей!

Взрослость пыталась не пасовать, но мох стволов, ручей по камушкам и вдруг пропавшие люди победили.

- Вот! - сказало воображение. - И не выё... Не выделывайся, наслаждайся, высматривай пауков и радуйся белке вон да тому, что ветку-меч не заставляю брать. Радуйся, вспоминай и не благодари, чмоки, всегда твоё, ариведерчи, ёлы-палы.

Вода журчала. Белка скакала и висела. Деревья шумели кронами и чуть поскрипывали стволами. Ветер бесшумно падал сверху и тянул цветочную сладость с прелью опавшей листвы. Дождь рокотал громом где-то далеко и не пугал убегавшими серыми тучами.

Лихолесье заблудившейся компании Торина коснулось чем-то из первых страниц совсем советского детства и книжки с Бильбо-Леоновым...

И я, вернее, мы, пошли вдоль ручейка, и я никому-преникому не сказал про разговор, шёл, наслаждался и хотел, чтобы вон тем поворотом овраг не заканчивался, потому что здорово, потому что сказочно, потому что красиво.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Золотой

Саша, так-то, на самом деле Шамиль. Почему он захотел стать Сашей, непонятно, но как только к нам приходила новая бухгалтер, на которую скидывали всю текучку по кадрам, к расчету аванса или зарплаты она терялась и начинала искать несуществующего как-бы Шамиля Абдулмазитовича. Иногда мы все вступали в сговор и никто не называл Санька по фамилии, чтобы было тяжелее.

Когда Сашка, улыбаясь резиновой улыбкой и морща длинный птичий нос начинал задавать странные вопросы, непроизвольно вспоминались странные вещи: не давал ил ты ему паспорт и образец подписи, не стоит ли проверить ПИН-код от Сбербанк-ОнЛайн и не пожертвовал ли ты случайно, с его участием, денег на голодающих детей где-то в Бурунди? Окажись он в кинематографе, цены бы ему не было в криминальных сериалах НТВ, Россия-один и прочих поставщиков около преступного трэша, где фигурировали обаятельные мошенники.

Разобраться в том, как твоя сдача за готовую порцию макарон с сосисками из придорожного магазина оказывалась в два раза меньше обычной не представлялось возможным и проще было в очередной раз махнуть рукой и в следующий раз заняться такими вопросами самостоятельно.

С татарского его фамилия перекладывалась на русский как «золотой», и это было единственным, что его устраивало в плане фамилии-имени-отчества. Как и любой татарин Санек по жизни оказался крайне прошаренным и хитрым. А работал он типа водителем, на собственном «хёндае».

Работа Сашки сводилась к поездкам в обществе директора по магазинам, руководителям нужных контор и встречам проверяющих с аудиторами. В инструкцию были вписаны поездки с менеджерами и технарями в соседние области, на семинары и коммерческую деятельность, но для этого нужно было выдержать целый бой. Чаще всего не только с самим Саньком, но и с директором.

Особенно после какой-то пьянки, где наш питерский Дартаньян, хлебнув для храбрости, для чего-то напоролся на почти вымерший подкласс населения страны – на братков. Братки были откуда-то с глубоких медвежьих углов области, но дело это не повредило, директора желали едва ли не съесть. Саша появился на сцене вовремя, припомнил чуть ли не Николу Питерского из «Джентльменов удачи» и спас Дартаньяна от горестного поражения. После такого, само собой, ему можно было все.

Словив на повороте из Мраково в Сибай грыжу на переднее правое, Саша расстроился и умудрился развести директора на полный новый комплект финских покрышек в «Таганке», как на грех оказавшейся в Сибае. Директор ворчал, но компенсировал, Санек, потягивая чай в гостинице всем своим кошачьим видом показывал – учитесь, покуда жив. Мы с Лёхой пытались понять и перенять, но не выходило.

У Бавлов, пока мы шастали по магазинам Октябрьского, разыскивая новые рынки сбыта, Сашка гулял по рынку. Было холодно, зима не думала уходить, а он оделся до странного легко. В одной из палаток ему попались две важные вещи: понравившаяся куртка и начавшая квасить с утра продавец. Санек воспользовался обеими находками, выслушивая жалобы сотрудницы малого бизнеса и не забывая ей подливать и не давать особо закусывать.

Когда мы, изрядно замерзнув, оказались у машины, худая Сашкина фигура спешила к нам через начавшийся буран с какой-то невообразимой скоростью, всем своим видом показывая возможные неприятности. Глядя на чернеющий новый пуховик Дартаньян, в тот раз катавшийся с нами, даже не удержался и задал вопрос:

- Ты ее украл?

Сашка возмутился, замахал руками и разорался, не забывая между делом прогревать движок и изредка косясь в сторону рынка. А мне вдруг вспомнился Остап Бендер и всего двести с чем-то относительно честных способ изъятия денег у граждан в личных целях.

Как он умудрился уболтать продать вполне годную куртку за тысячу рублей, причем при свидетелях из соседних палаток, никто так и не понял. Но служила она ему верой и правдой, а на том рынке, побывав там весной и летом, никто Шамиля не ловил, ни с полицией, ни с черенками от лопат.

Увольнялся он директором сети магазинов, сократившейся с трех до одного. Как обычный водила смог уболтать куратора филиала отдать дело, организованное одним из наших продажников, организовавшего все, включая найденные помещения, мы так и не поняли.

А Дартаньян все сводил к сделанной крыше одного из павильонов. В общем, чудны дела твои, офисная жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Огоньки

Работу надо менять в пятилетку, носки каждый день, семью никогда, а музыка сама приходит и также оставляет.

Говорят, мол, In Flames ваще не торт, фу-фу-фу, жёлтые земляные червяки, отстой пидарский, 80-ое говно.

Пусть говорят, каждому своё.

Второй ДР случился пару лет назад, вместе с ним перестроилось многое, а старик Уолкман на 4 гига формата МП-3 стал ещё дороже. Он определяет день с самого утра и временами остаётся лишь менять наушники и залитые альбомы.

Средний занимает 120 мегабайт памяти и сорок пять минут ходьбы. Только измеряется оно всё в чём-то ином, совершенно нематериальном и необходимо. И, так уж вышло, Фриден с Гелотте, как немножко и остальные старики-огоньки, помогли справится с новой жизнью.

Темп, мелодичность, эмоции в голосе,много ли нужно для часа-двух прогулки? На самом деле - очень, не все подходят, не всё заходит и вообще. А, да, мои обожаемые и уважаемые читатели, где-то с 2012-го и Охотника за головами, все мои книги написаны под In Flames.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кеды

В детстве кеды имелись один раз и по наследству. Синие, высокие, с красной подошвой и двумя дырочками на щиколотках. И совершенно не вспомнить, каково в них было.

Сейчас кеды всюду, легендарных, обычных и неизвестных марок. Чаще всего они с волшебной страны Киталия. Этот Неверлэнд наяву отжал "всё есть" у Греции.

Когда блог Лены Миро был живее живых, как она сама, то частенько там пиарились новые "Два мяча". Попробовать кеды как-бы возрожденно-легендарной ТМ так и не вышло, Бог знает, почему. Жаба, скорее всего, задушила. А вообще кеды вредны, подошва там так себе и вообще. Позвоночник страдает, тазобедренный сустав, всё такое.

Только вот ведь какое дело - кеды это как надышаться можно только ветром. Вернее, как чутка коснуться удравшей юности. И потому их белые, а также чёрные и прочие, ровно как винтажно:

- Девушки бывают разные

Чёрные, белые, красные

И всем одинаково хочется...

Ну, в общем из-за духа свободы в давно канувшей лихой молодости, их, в основном, белые подошвы и разномастные верха - так и останутся популярны.

И это хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сызрань

Именно тут случилось жутковатое одиночество посреди настоящей толпы. Сызрань навсегда стала жупелом после сборного пункта.

Отсюда раскидывали в армейку и здесь, вообще не один, ощутил одиночество всем телом, набравшись его под завязку. И как бы не старался перебороть нелюбовь к Сызрани дальше, так и не вышло. Мы временами называли её Засранью, только даже ржать не хотелось. Да и не над чем. Сызрань же хороша.

Тут есть намного кремля, огрызок стены и пара башен.

Тут неподалёку Барыш с его волшебными, как в сказках Роу, кривыми старыми ёлками и светлыми высокими сосенками.

Тут научились делать пряники по технологичкам убитого самарского хлебозавода номер 2 и, кто знает, вдруг осилят даже шоколадно-вафельный торт-пралине по ГОСТ.

Тут сумели не только не растерять, но и приобрести производства.

Тут до сих пор учат настоящих пацанов управлять вертушками и винты восьмерок с крокодилами всё также, как при СССР и Борьке, рубят воздух, готовясь спасать пацанов. Да, потому как их всегда надо спасать, прикрывать, все дела.

Тут делают много полезного для села, скотины, ветврачей и даже мазь-ихтиолку.

Тут Волга раздольно широка, а её императорский мост соединяет Русь-матушку с Заволжьем, Уралом и Азией уже полтора века.

Тут мы отлично играли в баскет и тут, после рекомендации в сборную области, вдруг узнал: а ведь умею играть.

Тут... В отличие от всегда пыжащущегося Тольятти с его "тазами", чувствуется самодостаточность.

Тут, возвращаясь с войны, увидел на утренне не убранном перроне почти родную упаковку Самаралакто, наконец-то ощутив возвращение домой.

Но справиться с тем одиночеством и полюбить Сызрань так и не выходит.

Глупость, какая то, а вот ведь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лучшая из женщин

Говорят, что в Средневековье ведьм вычисляли по куче признаков. Даже была специальная книжка, чтобы ловить злокозненных потворщиц Дьявола и выводить тех на чистую воду. Среди них имелось и косоглазие.

Моя бывшая главбух, самая лучшая из женщин, встреченных на боевом офисном пути, явно относилась к ведьмам, хотя косила несильно. Так, слегонца и, в основном, когда подпивала. Подпивала она не особо часто, но никогда не отказывалась от офисных посиделок с распитием настойки на кочерыжках. Вы не знаете, что это? Да полноте, все вам известно, главное тут – признаться в подобном. Винный газированный напиток «Боско», лабаемый в Прибалтике, сладкая хреновина, настоянная явно не на винограде, а не кочерыжках, популярен уже пятилетку.

Самой лучшей из женщин её прозвал наш директор. У них сложилась жесткая любовь, вся такая с элементами садо-мазо. Садо и мазо в основном поставляла она, стараясь подставить его по любому поводу. Любовь сложилась с самым его появлением, ущемившим ее королевскую милость сразу по отъезду в родной Ленинград нашего первого босса, открывавшего филиал и сидевшего в нем три с половиной года. Босс, Д Артаньян-рыболов, сдался обстоятельствам и жене. Той, год жившей у нас в Поволжье, резко не хватило цивилизации, Мариинки и бивня мамонта в Зоологическом, разводных мостов и вообще.

Д Артаньян, любитель Боярского в этой роли и погарцевать перед нашими местными красавицами, все же сильнее прочего, включая рыбалку, любил сына. Потому ему выпало уезжать и лучшая из женщин, почти все три года не снимавшая самую настоящую корону, завыла фирменным плачем ТМ «Ярославна». Пришедший на смену местный новый директор не желал наблюдать на ее пергидролевой голове каких-либо признаков монархической власти.

Она даже пыталась сблизиться… Принесла ему кофе, в чашке на блюдце и получила:

- Большое спасибо, но я же не просил и сам могу сделать.

Самая лучшая из женщин вздохнула, произнесла про себя кучу проклятий и начала свое ведовство, состоящее из сплетен в телефонных разговорах с Питером, капаньем на нового директора и попыток действовать через остальных. Остальные терпели и сжимали зубы, особенно наш главтехнарь, в чьем подчинении находился муж самой лучшей женщины и чье место, по ее мнению, занимал наш прекрасный лысый специалист с высшим образованием. Все же в семью, все для семьи, как иначе?

Холодная война в филиале продолжалась четыре года. Директору гадили прямо в утреннюю кашу, заявляясь с грустным видом из-за как-бы не сданных вовремя документов. Накидывалось на вентилятор из-за не вернувшихся бухгалтерских документов. Строчилось жалобами на чрезмерное увеличение объема работы бухгалтерии и невыносимых условий самой работы. Сталкивалось носами нас с ним, втихаря рассказывая о поддержке меня и о том, как тот занимает не свое место.

Наверное, даже использовалась магия вуду с ее восковыми куклами и страшно представить, куда втыкались иглы. Самая лучшая из женщин старалась, вокруг директора клубились искры, явно вылетавшие из самых глубин пучин Ада.

Только не выходило, не на того напала, а контрудары директора оказывались разрушительными.

Не сданы документы в налоговую? Где ваша должностная инструкция? Что вот тут в ней написано? Кто виноват?

Документы не вернулись, виноваты менеджеры и еще у вас работы прибавилось? А мне подтвердили открытие еще одной вакансии в ваш отдел, и не благодарите, носите не стаптывайте.

Дмитрий Юрьевич, зайдите, обсудим. Опыт и знание людей незаметно перетянули на его сторону, а подсиживать претило моей совести.

Чуть позже вскрылась интересная особенность продажи запасных частей, все шло к костру и инквизиции, но… Но начсклада, то ли игравший подпольно в покер, то ли просто идиот, занявший у кого-то серьезного бабла, решительно и бесповоротно увел куда-то Газель продукции.

Филиал срезался до трех человек: самой лучшей женщины, ее мужа и нового кладовщика. Хорошо ли ей теперь? Наверное, что да. А вот мне замечательно без ее общества, хотя забыть ее до конца пока не выходит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Харьки

Харёк - любовница.

Призадумалось - молоко в самом начале скисания.

Приармяниться - влезть в душу без спроса.

Чигири - такие далёкие закоулки, что там сплошь дед Макар никого не гонял.

Балабас - отличная жранина с гражданки, не с полкового ПХД.

Жаргон куда объёмнее географически, диалектизмы обитают на узких территориях, где пересекающихся, а где нет, куда интересные слова привозят понаехавшие, украшая локальность велико-могучего.

- Еду я от харька...

- От кого?

- От бабёнки одной, я ж её харю.

Харит он её. Ну, это там же, где сапками сапают землю. Или цапают.

Мотыгой.

Сифа точно от сифака, мол, шапка на тебя попала, всё, сифачный, хуже только если тухлое яйцо. Сифак до покупки презиков повод поражать аки кони, гоняясь друг за другом. Сифак попозже если и поржать, то тихо радуясь, мол, три креста не у меня, никаких трепонем и нос на месте, не отвалился раньше времени.

Армянились всякие срочники с побережья, никем особо не любимые, потому и приармяниться. Левон Николян со Ставрополья, чётко-дерзко-резкий аки еврей одесский, не обижался и сам регулярно применял.

Коблы с каблушницами ходили в каблуху, каблинститут, учагу, бурсу, ПУ, ПТУ, оборачиваясь малярами, штукатурами, суровыми сварными и прочим пахотным народом, из нормальных кентов становясь мужиками.

А каблушницы как были биксами, так и остались. Ну, не все, само собой.

Рокеры выросли в дядек с галстуками, позабыв про явы-вишнёвки и даже табуретки, чтобы подбрюхатившись да поседев, перекинуться в байкеров.

И...

И много кто ещё побывал много кем и видел много что. Бродяги шли на гоп-стоп ради мазла, ныкались через духов с черепами от следаков и ваще.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Секретаршины верхние полушария

Имя у нее было какое-то очень странное, прямо типа Ирен. Как в средней полосе России девчонку могли назвать Ирен, непонятно, но так было. Оно хотя бы лучше, чем Диана Соскина или Кристина Драчёва. Тут, совершенно субъективно, вообще непонятно – что хуже. И так и так, крути-не крути, выходят прямо данные для заполнения сайта мужского СПА-клуба элитного класса или кастинга русской вариации порно-студии «Приват» или типа того.

В общем, Ирен жилось явно не особо плохо, если не сказать хорошо. К своим двадцати двум с небольшим годиками в наличии у девочки имелось, не много не мало, а вполне себе рабочее место, законченный институт и миловидная мордашка с сиськами размерами так пятого. Что тут лучше, что хуже, черт его знает, но последнее ее устраивало полностью.

Завод кочегарил по-черному, выдавая изделий больше, больше и еще больше, лишь бы выполнялся и перевыполнялся план. Народа на нем работало много, половина поселка у границы города в сторону Бугуруслана, уж точно. Лили сральники, умывальники, биду и ссальники, причем хорошего качества. Полтора года шлепали керамогранит, разлетавшийся по первости аки бабушкины горячие пирожки на станциях железных дорог в девяностые и первые годы нулевых, пока бабулек не поперли пинками и административными наказаниями.

Лаборанты, различные ИТР, включая обслуживающих старенькое итальянское оборудование второй линии, выходившее из строя по вине древней электрической составляющей раза три в неделю, три бухгалтерии, всякие там финансисты с экономистами, креативные и непреклонные в точках зрения конструкторы и ОТК, подсобники, складские, купи-продай в нашем лице и даже собственный медпункт. В общем, место тут находилось каждому желающему. Даже не самой умной деве из приемной. А уж одарена Ирен, как оказалось, была очень альтернативно. Либо просто непосредственность и все тут.

Много ли человек в день проходит через приемную заводоуправления? До фига и больше, от менеджеров среднего звена до самых обычных мастеров производства. После появления Ирен количество людей поднималось в течение пары месяцев, расширяясь почти в геометрической прогрессии и грозя обвалить четвертый этаж к чертовой матери. Иногда, случается же такое, можно было застать человек до пятнадцати, чего-то неторопливо обсуждающих и терпеливо дожидающихся.

Играли ли роль ангельская мордашка Ирен, ее крашеные светло-волнистые волосища и сиськи? Конечно же нет, что вы, все дело было исключительно в профессиональных вопросах, что могли быть решены не иначе как в приемной.

- Слава, где наш шпат?

- Скоро будет. Ирен, я вот тут…

- Сергей Николаевич, мне нужно пятеро складских сотрудников завтра в…

- А болт на воротник не положить, Анна Санна? Простите, Ирен…

- Что, какой болт?

Вообще, если разбираться, мужчины с женщинами очень склонны оценивать дург друга крайне одинаково. Кто неинтересен даже по работе – в сраку. Кто кажется просто чудом – получает все плюшки и прочее. Все знают, чего тут такого, да? Возможно. Только, в принципе, это некрасиво. В отличие от заводского секретаря, так и манившей к себе ИТР и не только. Почему так получилось? Говорили, все просто, не видел, рассказывали.

Ирен, как-то раз, натянув собственную блузку, свела вместе свои сиськи и, чуть подкинув вверх-вниз, радостно улыбнулась совершенно ошалевшим маркетологам, ждущим вызова к гендиру. Улыбнулась и:

- Ой, мальчишки, извините, засмотрелась на свою красоту.

Непосредственность, ага

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Накрыться бушлатом

Было очень холодно. Конец декабря девяносто девятого выпал лютым в ночной ярости мороза. Днем еще ничего, жить можно, ночью не спасало почти ничего.

Мы врыли взводную палатку до самых кольев, державших ее. Изнутри обтянули всеми найденными одеялами, топили с вечера до утра обе печки, по половине дня проводя в посадках, пиля и рубя на ночь дрова и не понимая – как же они так быстро сгорают? Но холодно было все также сильно. Позиции взвода выходили на Аргунское ущелье, темнеющее лобастыми и длинными холмами.

Уйти с поста, проторчав свои положенные три часа, изредка постреливая перед собой.

Через траншеи дойти до палатки, перекурив напоследок снаружи, хотя внутри дымили все, кому не лень.

Снять сапоги, размотав портянки и, протерев звеняще-замерзшие ноги, накрутить ткань, ледяную и мокрую одновременно, на голенища, поставив к печке.

Лечь на ящики с гранатами, составленные, четыре штуки, друг к другу вместо нар и кроватей, застеленных нашими плащ-палатками.

Накрыться одеялом, повернувшись спиной к Колькиной спине и прижавшись плотно, делясь крохами тепла.

Накинуть бушлат, уткнувшись носом в его прокуренный, в двух местах прожженный искусственно-меховой воротник. И закрыть глаза…

Открыть через полчаса, когда все уже заснули, отдыхают перед следующими тремя часами на постах и понять – ты не хочешь спать. Дурень, закройся, засни, отдохни… А шиш.

Вот он, потолок палатки, весь в дырках от углей у труб, темный, не пропускающий ничего, кроме ветра, лезущего в прорехи брезента. Как телевизор, ничего не показывающий и, одновременно, экран в кинотеатре, крутящий твою собственную жизнь, бывшую и будущую, что ждешь сильнее всего, о чем просто-напросто мечтаешь и хочешь быстрее увидеть. Что ты не видел здесь, вокруг, и кого?

Спустя много лет, в собственной квартире, теплой, уютной, пахнущей сваренным кофе и чем-то домашним, открываешь глаза и смотришь перед собой. На потолок, где в свете фонаря трясутся тени от веток карагача за стеклом. На стенку, где катятся капли дождя, дождя где-то там, на улице. И дело даже не в кофе и не в том, что любая усталость здесь, в мирной, сытой и спокойной жизни не сравнится с той, оставшейся за спиной двадцатилетнего тебя. Шиш.

Дело в чем-то другом. В тебе самом, ушедшем в армию и больше никогда не вернувшемся домой. Вернулся ты-другой, и не спишь только потому, что себя того можешь увидеть только во сне, если повезет. Хотя нужен ли он тебе самому? Непонятно.

Ты не спишь, вспоминая давно прошедшие ночи и дни, километры старого асфальта и грунтовок, грязно-раскисших, твердо-обледенелых и просто пыльных, напрочь забивающих глаза с носом и ртом.

Смотришь в ночную темноту и видишь отблески садовых печек, где на конфорках готовили еду на всех, рыжие, прыгающие по тонко-брезентовым стенками палаток, всех, бывших в двух годах жизни, растянувшихся до самого ее конца.

Глядишь и видишь давние лица, молодые и не совсем, но почти все моложе тебя самого сейчас. Седого, Большого, Шомпола, Дуная, Григора, Кондраша, Селецкого, Стригуна, Немца, еще одного Немца, Егора, Корнея, Пряника, второго и третьего Больших с батальонов, Мурашкина, Бережного, Плакущего с Малиной, Трепачева из спецназа, Бовкунова, Мазура, Мейджика, Васильченко, Гуся, Адика, Ваньку, Колю. Мисюру с Берсировым и Расула.

Могу закрыть глаза и услышать насмешливый голос старлея в смешной низкой шапке, впервые увиденного еще на Первомайке девяносто восьмого, больше чем за полгода до его смерти. Или строгий голос второго, шевелящего усами и сурово хмурящегося. Или смех Расула, рассказывающего как Илья ночью испугался там чего-то.

Говорят, мол после войны те, кто по-настоящему воевал, молчат и не желают рассказывать. Ну или «при штабе отсиделся».

А я вспоминаю историю Саши Малешкина и Курочкина, рассказавшего ее. И думаю о простой вещи: кто вспомнит нас всех, вернувшихся и погибших там, на войне, что даже не считается войной? Кто расскажет о простых солдатах на второй чеченской войне, если не сам?

Ночью и дома заснуть порой сложнее, чем там, в палатке у чеченского села Курчалой, накрывшись бушлатом.

Но если закрыть глаза и попытаться не думать, то скоро в нос пахнет прокуренным и кое-где прожженным воротником. Война не только подвиги. Война - это ее люди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Электричка

Электричка напряжëнно гудит всей стальной змеëй восьми вагонов, ей ощутимо тяжело. Сейчас их, ежедневных, пять вместо десяти, раньше ходили каждые час-полтора, сейчас почти ночью, утром, днём и вечером.

Электрички забиты и нагружены, минимум до дач, бывает и почти до конечной. До конечной - когда начинаются учëба со студентами.

Электрички пахнут скуренными на перроне сигаретами, носками, ненастоящим шоколадом, приторно-дешëвым парфюмом, свежим перегаром, лежалыми всë лето ветровками и свежими пирожками с картошкой.

Велосипедисток в тамбуре готовы сожрать вместе с их набором из металла, пластика и резины. Две худенькие девчушки в шлемах смотрят в никуда и не достают наушники с самой станции. Там их отпихивали даже мужики, явно торопясь присесть на свободные места. Они точно привели и удивились помощи с погрузкой.

Поезда отдыхают зимой, возя учащихся и работяг. А пока приходится терпеть.

Пенсинерки-дачницы, точно Анки-пулемëтчицы, со своими тележкосумками вместо верного "максима". Тележки вроде разные, но кажутся одинаковыми, одинаково криво прыгают на каком-то из колëс, одинаково затëрты дачей, электричками с жизнью. Коты с собаками часто похожи на хозяев, дачные тележки явно их близкие родственники.

Свежие пенсионеры, дядька с тëткой, молча сдриснули с неуловимо-аристократичным, видом, едва в вагоне запахло контролëрами. Тëтка - выпятив уточкой линялые губы, дядька гордо стряхивая перхоть с тонзуры лысины.

Соседка незаметно улыбнулась, явно радуясь. Было с чего, перхотно-аристократичный дядька, причмокивая беззубыми дëснами, вместо пасты клал на щëтку что-то жëсткое, навроде дерьма или сыра-горгонзолы.

Электричка незаметно вздыхала, металлически хрустя из-за десантирующегося дачного спецназа. Бабульку с огромным "Азимутом" на спине и с сумками из Леруа, растопырившуюся крестом, азартно и бережно спускали на платформу всем тамбуром. Опытно-поживший машинист дымил у первого, и стальная такса электрона терпеливо ждала отправки дальше.

Окна жарко плавило разошедшееся солнце, отрывающееся перед накатывающей осенью…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Охра

Осень вступает в права, отталкивая стеснительный август. Наверное, в сентябре ещё будет жарко, наверное, ещё придётся включать кондёр. Но… Осень уже стучит в стекло дождями, а это главное. Сложно не любить её, ведь она прекрасна, хотя и по-своему.

Мой район интересный и симпатичный, тут хватает домов, построенных авиационными заводами до и после Войны, домов-сталинок: красных, жёлтых и даже серых. Кое-где они почти идеальны и даже отремонтированы, хотя чаще всего городу на них наплевать и их красота стирается вместе с асфальтом, краской поверх кирпичей со штукатуркой и детскими рисунками мелом. Осень тут особенно хороша и чувствуется как-то особенно ярко и интересно.

Старая школа с фасада закрыта настоящим забором, настоящим, а не простенько сваренными трубами и не облуплено-крашеными досками, не ржавой сеткой-рабицей и не крошащимся геометрическим узором бетона. Забором с кирпичными столбами, с острыми почти копейными верхушками с хитрыми завитушками и прочей чугуниной декора. Четыре этажа старой школы благородны и мудры, и хотя бы с фасада дремлют за настоящим забором.

Осень сделает его почти идеальным. Молодой, но уже выросший и раскидистый канадский клён выбросил ветку поверх чёрно-острых пик, ветку с уже начавшими желтеть листьями. Когда асфальт зашуршит золотом листопада, а солнце станет играть невесомой паутиной в прозрачно-холодном воздухе, греющимся к обеду, забор и клён станут почти идеальны.

Почти по простой причине – настоящая красота всегда несовершенна и тем прелестна.

Осталось подождать совсем немного и осеннее чудо раскроется полностью.

Осень стоит любить не меньше лета, весны или строгой зимы.

Осень незаметна и хитра как рыжая лисичка-сестричка.

Осень прячется за днями жёлтого пуха одуванчиков.

Осень ждала нас в воскресенье и это здорово.

И красиво.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Капли по стеклу, подошвы по Портянке

На стекле расплываются разводы и бегут дорожки сливающихся капель. Наверху, обыденно и слегка удивлённо, просыпающийся город бодрит слепой густой дождь. Пока прячешься в метро, дождь неважен, а дальше как пойдёт.

Дневные поезда разные по-разному, а вот утренние одинаковы почти везде. В Мск у них есть близнецы, разбегающиеся к конечным станциям вечерами. У нас усталость и сон плавают лишь утром.

Осень меняет жизнь как хочет. Кто в коже, кто-то в натуральной, кто-то в снятой с юного дермантина. Кому милее джинса со свитерком, кроссы или даже сапоги, и тут же, очень редко и жутко удивительно, гордо демонстрируется результат недавнего педикюра. Ладно, хоть через колготно-чулочные изделия.

Осень выгоняет из нашего метро чудесную прохладу, возвращая уютное зимнее тепло. Наше метро не воняет блевотиной, и в нём чаще всего пакостят маркерами да грешат налепленными наклейками приезжие фанаты. Как бы новые вагоны уже перевалили за два-три года, но пока держатся, хотя мало кто из горожан старается им помочь.

Порожки в метро и металл понизу сидений ржавеет. Рыжие полосы проступают так явно, что даже неприятно. Вот только вагоны казались новыми, а им ведь уже года по два-три, не меньше. Зимой ноги тащат в вагоны химию и грязь, осень и весной просто грязь, вот металл и сдаётся. Неожиданно сдаются трамваи, с ними вообще что-то плохо, даже краска вместо белой пользуется какая-то бежевая, как из начала нулевых, нищая и некрасивая.

Промежутки не сокращаются, между поездами всё те же десять минут, жутко веселящие москвичей с питерцами. Но зато утром и вечером наконец-то народа всё больше и больше, не как раньше, когда в адский снегопад 2008-го в метро с удивлением наблюдали полные вагоны.

После метро ногами можно по-разному, по трём улицам, как захочется. Так интереснее, время позволяет, ноги идут, музыка играет, здорово же.

Сегодня видел несколько совершенно клёвых собак: коротко стриженного активного скотча, рыжую прыгучую сосиску в виде молодого таксофона и какую-то милую дворянку чёрного цвета, с густющей длинной шёлковой шерстью, хвостом-султаном и отличную хозяйку, явно родившуюся собаководом. Девчонка-дворянка несла поводок с намордником в зубах, выступая почти как арабская скаковая на показательных, а потом, освободившись, не кинулась носиться, гоняя голубей и ища сухое дерьмо, а интеллигентно побежала впереди девчонки с поводком, вместе с ней прогуливаясь в небольшом сквере.

Из интересных людей встретился ровесник, здоровенная лысеюще-рыжая оглобля на полголовы выше и на двадцать сантиметров шире в плечах со спиной. Густое полено бороды с усами, щёки в щетине, нос крючком, нахмуренные брови, майка с шортами. Не человек - хускарл, если не богатый бонд или хёвдинг, так и просящийся на мокро-холодный северный берег, с топором в одной руке и с щитом в другой, в синем коротком плаще, утеплённом волчьей шкурой и ждущий вражьё, прущее с моря за поживой.

По Портянке шла тётя с сыном-лосёнком, высокая, полноватая в бёдрах с задком, во всём остальном такая же, как отпрыск: худая, высокая, с тонкими щиколотками, разве что грудь размера третьего, низкая и тяжёлая, да живот внизу остался выпуклым, показывая след от пирсинга в пупке пониже задравшейся короткой футболки, пирсинг, надо думать - года так две тыщи третьего. Тётя смуглая, мелкие бесята-кудряшки отдают рыжиной, очки, маленький рот и тёмные глаза.

Кто ещё? Девчуля, постоянно пытающаяся меня обогнать. У неё веснушки по всему телу, крепкая и чуть полноватая задница, светлые прямые волосы, очки и очень мелко-быстро мелькающие ноги. Мы с ней порой почти соревнуемся – кто кого обгонит.

В общем, здорово, когда есть метро и когда от него можно пройти.

И, да – дождь имеет свойство заканчиваться, а после него дышится легче и чище.

А капли по стеклу метровагона всё же красиво.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Осень

Осень - тридцатник времени. После тридцати женская красота раскрывается полностью. В тридцать мужчины мудреют.

Осень пахнет кострами и памятью молодости. Кричит грустными чайками и Куртом Кобейном. Звучит "Диким мёдом" шведов Tiamat и ворчит черным псом Петербурга, перекатывая на языке жемчуг слов Шевчука. Неуловимая и прекрасная осенняя красота пишется черной тушью хокку на рыже-золотых её листьях. Стук и блеск шоколадно-теплых каштанов в руке растворяет остатки лета и заставляет улыбаться.

Осень прекрасна ежесекундно меняющимися днями и воспоминаниями.

Осень - это Средиземье.

В шестнадцать многое кажется само собой нужным и необходимым. Нацепить наушники и отправится на край города. Пройтись по старому кладбищу, осенью строгому, желто-бело-черному, постоять и посмотреть в глаза любимых людей. И отправится к уставшему черному зеркалу родной старой речки. Шуршать умершей охрой под ногами. Десять километров вдоль берега легко станут лигами Арагорна и Бильбо. Чистый, как может быть только осенью и прозрачный, как цейссовская линза, воздух. Шелк паутины, упавшей на лицо и ее испуганный хозяин, пересаженный на березу. Ленивое ворчание мерно бегущей непроглядной воды и ее последнее прощай перед зимним сном. Только в шестнадцать можно представить орка за рябинами и погладить одинокий темный дуб как друга.

Осень - это правда.

Тихо опадающий багрянец не спрячет за собой ничего. Трещины домов как шрамы на лицах. Не купленные теплые куртки как застывшие зарплаты бюджетников. Только мусор газонов вдруг элегантен под умирающим золотом листьев. "Зеленка" уже не прячет врага и пули весело впиваются в черные застывшие деревья и испуганное тепло человека.

Осень - это музыка Грига.

Ее серебряные нити звучат открыто и тихо. Уловить их стоит только из-за уходящей невесомой красоты самой жизни. Хруст первого льда под каблуком как треск рвущегося времени. Обжигающие морозы и режущие вьюги уже стучатся к дверь, но пока есть безграничный горизонт синего чистого неба в золотой окантовке осени.

Моргни - день долой, моргни еще раз - желтое станет серо-черным.

Ловите осень, чья красота так хрупка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Шевчук

Последняя осень юности и моих девяностых случилась в девяносто седьмом. Следующий листопад уже отдавал армией, неистребимым запахом ваксы для кирзачей, сечки, липнущей к пластиковым мискам, пыли старых караулок и, совсем немного, свеже-горячими звездюлями.

Падающее и хрустящее под ногами золото последней осени легко-беззаботной жизни пахло кострами, помадой, что не найдешь в «Золотом яблоке» или «Рив-Гоше», шариковыми ручками ненужных занятий в каблухе и чем-то вроде любви. И умирающими надеждами на совсем уж последнее чудо вроде бы помершего, но порой воскресающего детства.

Коммерческие ларьки еще вовсю царствовали на улицах, совершенно не собираясь никуда уходить, не уступая места даже отдельным табачным киоскам. О «Магнитах» с «Пятерочками» никто слыхом не слыхивал, равно как про сетевые супермаркеты на каждом пятачке свободной земли. Пачка ЛМ стоила три с половиной рубля в комке и, порой, трешку у бабок на рынках. Особенно если купить там же семечек, любовно досыпаемых в бумажный кулек.

Пейджеры в больших городах готовились подвинуться перед мобильными, тогда еще прочно называющимся сотовыми, а стандарт ДжиЭсЭм тогда показался бы не иначе, как названием чего-то вроде видака. Про Децла никто слыхом не слыхивал, а мистера Малого уже давно забыли, «Каста» еще носила широкие штаны в ростовских подворотнях, слушая Оникс и прочих давно забытых героев гетто.

- Надо съездить на сейшн!

А то, еще как надо. Мы слушали рок и метал, устроить хренов расколбас хотелось до жути, а из концертов был только Металлики по второму каналу и прочие записи хренового качества, переписываемые друг у друга, если плейер мог писать.

В ту осень, с ее тонко-липкими паутинками, прозрачно-дышащим воздухом близкой войны и остатками юности, сгорающей у тысяч ничего не подозревающих пацанов, Юрий Юлианыч Шевчук решительно, не жалея себя, колесил по стране, как бы подозревая новую волну рок-музыки в стране. В чем-то будущий оппозиционер не ошибся, а концерт его оказался как раз в тему.

В уже давно забытом две тысячи каком-то году на наш «Рок над Волгой» приехало где-то с полмиллиона человека, желающих наблюдать на халяву Раммштайн. Юрий Юлианыч в девяносто седьмом был куда круче. Это мы поняли немножко потом, когда пришло время.

Та осень была сказочна, как по заказу: золотая, прозрачная и чистая, пахнущая только листвой, лежалой и горящей в огромных кострах, звучащая еще чистыми, не сухими от сигарет, жизни и усталости голосами девчонок, перекатывающаяся между пальцев не хуже песка в часах-клепсидрах, иногда применявшихся в школах. Она была именно такой, но не ощущалась, оставшись в прошлом году, превратившись, как в стихах Крупнова, во что-то, тянущее назад. Депрессия, из мудреного и глупого американизма, вдруг становилась ощутимой и шершавой наощупь, воняющей яркими страхами, имеющими привкус крови и пороха с металлом. Я боялся дедовщины и почему-то не думал о войне.

Жизнь в ту самую осень возвращалась только с выходными, когда в город возвращались студенты и мои. Моих было не так много, но без них оказывалось как-то совсем не хорошо, с пометкой «срочно показать доктору на предмет дурости и все такое». Ответ, в принципе, содержался в «Формуле любви», равно как и решение. В моем случае лекарство выпало только спустя полгода, с последними майскими выходными и следующими шестью месяцами, много расставившими на свои места.

От той осени осталось немного, память услужливо подкладывает одну и ту же ложь, золотисто-желтую, сливающуюся с почему-то отремонтированными стенами маминого дома, сквером и березовой аллеей за ним, хрустящей под ногами листвой и прищуром на солнце, торчащим на безбрежно-чисто-голубом небе над головой. А, да, паутина и Шевчук.

Паутины оказалось достаточно, она липла к лицу весь сентябрь и половину октября, в тот год дожди и слякоть с грязью не торопились, как давали немного времени остаться в счастливом прошлом, ковыряясь в нем снова и снова, не желая и боясь вступать в другую жизнь, стучавшую в дверь смесью плаца, ненужного потом института и неожиданно новой России нулевых, когда все казалось каким-то настоящим и, вот-вот, хорошим.

Шевчук остался там же в конце девяностых, переставших быть лихими, превращающихся во что-то иное, то ли лучше, то ли хуже. Непонятно. Он остался там вместе со своим концертом в снесенном перед ЧМ-2018 самарском ледовом дворце ЦСК ВВС, где еще не старый Шевчук прекращал играть из-за ретивых ОМОНовцев, жмущих первые ряды подальше, в огромном зале, где курили прямо перед сценой и никто не думал продавать бутылку воды по стоимости неплохого армянского коньяка.

Последнюю осень его исполнения так и не полюбил.

Любимой осталась другая, где он, Кинчев и Бутусов, полные надежд и навалившейся свободы, пинками раскидывают листву в каком-то питерском парке. И все пытаются ответить на очень, казалось бы, простой вопрос:

- Что такое осень?

Осень – это небо. Небо над сереющей Невою.

Осень – это прошлое. Только закрой глаза и вспомни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Метёлка

Метёлка осенняя и красивая, метёлка рыжая, красная и малиново-пурпурная. Иначе не выйдет, в неё мелко крошатся морква, свёкла, красный лук и капуста. Капуста универсальна, она принимает любой вкус и цвет. Метёлку ели все, ведь модная метёлка – салат коул-слоу.

Романтика в салате не глупость, а данность. Романтика = красота, а эта благородная особа порой разная у всех, а порой наоборот. В случае полезно-витаминным салатом романтишная красота оправдана, ведь цветовое сочетание почти идеально, а когда со свеклы снимается шкура, под ней открывается что-то более прекрасное, чем обычный корнеплод. Очищенный кругляш обычной свеклы на свету превращается, как минимум, в полудрагоценный камень, в минерал, добываемый сынами Дурина, да удлинится их борода, в недрах Мории, не иначе.

Метёлка крайне полезна, она богата всякими там витаминами и, конечно же, клетчаткой. Последняя крайне нужна ЖКТ, по некоторым сведениям учёных, и вовсе не британских, проводя профилактику онкологии. А насыщенность капусты витамином С была известность ещё нашим предкам. Там, где множество европейских моряков искали и искали средство от цинги, наши поморы, ушку йники и прочие товарищи из Великих Северных Открытий, пользовали квашеную капусту, запивая ту настойками на еловых шишках с хвоей, сохраняя себя от скорбута и последствий.

Метёлка хороша с маслом и, априори, уксусом. Без последнего тоже ништяк, но с ним вкуснее. Замечательный гарнир к чему угодно и, что куда важнее, помогает всяким особям мужского пола, что альфачам, что омежкам, избегать женских издевательств, написанных русским по белой дверце холодильника навроде:

- Будешь жрать одни бутеры – станешь жирным как Тор, ешь салат, люблю-целую, мама.

А, да – если кто решит, мол, это тут реклама ПП и кто-то явно ехал с глузду, то дело вовсе не в этом. А в цветовой гамме и её красоте в процессе готовки-сборки салата «Метёлка».

Вот и всё.

С добрым утром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ы, размых и мырк

Русский язык велик, могуч и богат. У нас есть Ы, а это, скажу вам, та еще сила.

Сентябрь в том, уже пять лет назад прошедшем году, навалился как-то жестко. С ветром, дождями, плюс восемь и вообще, всей красотой «зима близко». Золотой осени не случилось, ну, либо она пока прячется, как партизан в лесополосе.

Но Катя у нас временами жестка не меньше нынешней осени, а ее умению пинать наши, с сыном, ленивые задницы позавидует кто угодно. Сказано – не фига дома в выходной сидеть, так и не стоит. Пошли гулять, пасаны, у набережной МакДак, там кофе, а Волга красива в любое время года. Мы и пошли, взяв один зонт на троих, но одевшись хорошо.

У Самары есть огромный плюс. Ну, по отношению ко многим другим городам. У нас проходил Чемпионат и нашу набережную с историческим центром сделали. Порядка ради – набережную начали делать еще с десяток лет назад, когда уже бывший губернатор еще обзывался мэром. Тогда оно началось и продолжается, то ли по инерции, то ли на самом деле, до сих пор. И у нас всегда есть где гулять. Даже если ты видел все это много раз, все равно есть где гулять. Красиво, не надоедает.

Моросило, но кофе оказался неплохим, Волга текла величаво, а набережной оказалось неожиданно много птиц. Воробьи, вороны, даже галки, само собой, серо-срущие голуби и, ну совершенно неожиданно для набережной, повсюду виднелись чайки. Наши, вроде, не такие большие как у моря или даже в Астрахани, но, рядом со остальными, прямо птицы. Именно, что птицы, с гордом заломом крыльев и умением совершать лихие маневры с приводнением.

- Вот это размых, - сказал Данец, глядя на одну и поправился. – Размах. Крыльев.

- Да мы поняли, - сказала Катя, - а прям подходит. Размы-ы-ых!

Русский язык могуч и богат и вот это «ы» тут оказалось прямо кстати. Чайка, сделав свое «ы-ы-ы», преодолела ветер, сносивший голубей как целлофановые пакеты и легла на нужный курс.

- Размых, - согласился я сам, провожая гордую белую птицу глазами. – Королевский.

Присутствующие вороны и галки обиделись, косясь черными и странно голубыми глазами, а вот воробьям было пофиг. Этим крохам вообще на многое класть, вокруг холодно, они распушились мягкими серыми комочками и хотели есть. У Данца в рюкзаке оказался целый пирожок с капустой, жалость к братьям меньшим преодолела желание его съесть, и минут пять на нашем куске набережной творился птичий базар, гвалт, каркающие споры и настоящая мурмурация. Мурмурация – это такое явление, когда птицы сообща летают в одну сторону, создавая красивый визуальный эффект.

Воробьи набережной создания вконец охамевшие, потому Данец ржал как конь своим подростковым баском, а Катя старательно пыталась снять хотя бы одного из них, хватающих прямо с ладони и зависающих почти как колибри.

Дальше даже постоянная морось не помешала нам фланировать, а «размых» оказался не забыт. Потому как все согласились, что дома нас ждет еще и взмырк.

Взмырком у нас занимается Макс, Максимилиан, наш огромный черный кот-кастрат, взятый из ветеринарки, где хозяйка желала его усыпить. Это чудовище сидит дома, ленится, спит, когда никого нет, и страдает в то же самое время. Коту нужно общество, он у нас очень социализированный. И все наши взаимные прогулки заканчиваются одним – взмырком Макса.

И тут главное – кто окажется первым. Данец любит быть первым всегда и даже может забивать место, со входа начиная качать права:

- Пап, не ходи к себе в комнату!

Я и не хожу, жду. А дальше все по сценарию: Данец подходит к дивану, Макс, стремительно-львиным прыжком перекрывает расстояние от коридора до комнаты, вторым – взлетает на диван с утробным мырком и начинает тыкаться своей башкой, ожидая, когда все уже успокоятся и его начнут гладить. Тут тоже свои особенности. Данцу он тыкается головой в лоб, иногда до стука, типа как у горных баранов во время драк, меня загоняет ложиться и лезет подмышку, пряча там морду и подставляя все остальное, а на Катю кладет лапки и переднюю треть себя. Хорошо, что основной вес у него в оставшихся третях.

В общем, все эти ваши «ы-ы-ы» в Сети есть проявление могучего богатства великого русского, а вот «размых» и «взмырк» есть только у нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Блюз дождя

Осень случается разная. Каждый год, неожиданно и сразу, наступает, захватывая все вокруг и оказываясь повсюду. Разная, иногда даже чересчур.

Золотая, теплая и прозрачная. Это когда паутинки летают повсюду, а воздух пахнет чем-то грустным и одновременно добрым. Листья хрустят сказочными поделками гномов Эребора, и совершенно не хочется курить. И не только из-за боязни пожара. Просто… очень чисто и легко дышится. И даже куртка не кажется неудобной и тяжелой. Пусть и совсем недавно приходилось надевать только футболку.

А еще осень может оказаться тяжелой, холодной, сырой и мрачной. Или даже черной по ночам. Непроглядно-чернильной, разрезаемой только светом редко горящих фонарей. Хлюпающей лужами каждое утро, каждый вечер и даже ночью. Пусть и не твоими ногами, а кем-то, кто спешит домой. Осень, разрезающая твое тепло, сберегаемое под одеждой. Осень, когда не хочется выходить. Вообще никуда. Лишь бы дождей поменьше. Да и дождь, чего дождь?

Дождь не может идти вечно. Брендон, став Эриком Дрейвеном, растворился в целлулоиде кинобабин, пленке видеокассет, ломкой плоскости дисков и пикселей цифрового формата. А слова остались.

Дождь - это романтично, красиво, холодно, мокро и еще пять тысяч разных реакций на воду, летящую с неба. Начинается не вовремя, ровно когда на ногах что-то легкое, и хочется солнца и тепла. Без дождя невозможно, дождь как часть тебя, и не как иначе. Где-то его ждут как саму жизнь, где-то молятся всем подряд, призывая и с надеждой смотря в небо. У нас здесь он просто есть. Как та самая часть себя.

В семнадцать, в девяностых, дождь хлестал по стеклам электрички, часто таскавшей в Самару. Самара казалась чем-то недостижимым и почти Эльдорадо для души. Желтые и серые деревья за окном были точь-в-точь как настроение. Появись эмо на десять лет раньше, а не в 2007-ом, мало ли как вышло. Жизнь рушилась, впереди был только мрак и безысходность. Душа рвалась к любви и наслаждениям, а реальность ставила на место повесткой военкома.

Через два с половиной года, на мои двадцать, мы переезжали. С Аргуна к Ведено. Подарков оказалось целых три. Половина блока «Петра Первого» и выгрузка из старого хмурого «камаза» двойного боезапаса а высоту в тридцать метров. Пешком, по двое на снарядный ящик, с их чертовой толстой проволокой вместо ручек. Третий подарок обрушился на нас ночью, снеся закрепленные плащ-палатки и чуть не смыв под горку вещмешки. А с утра вокруг вылезла первая «зеленка».

В двадцать два дождь стучал по крыше будки охраны на рынке. Мерный ритм капель и блеск разводов стекла, выходящего на дорогу с ее автомобилями, старый кассетник и новый альбом Моби. Дожь пах осенью и надеждой на хорошее в будущем. А вовсе не рыночной вонью неубранных фруктов в палатках.

Через десять лет лихой и быстрый майский, где-то у Салавата, превратил небо, горизонт и поля во флаг Башкортостана. Бирюза огромной опрокинутой чашки без единого облачка, молочный опал ее нижнего края и изумруды травы, шелестящей мокрыми волнами внизу.

Год назад пролетающий «патриот» чуть не окатил грязью. Пробка у реалбазы и вот ты топаешь по мосту, накинув капюшон. Дождь стучит по плотной ткани и разлетается алмазной крошкой о пролетающие серые силуэты на дороге. «Патриот» накатил снизу, сердито ворча движком, и примерился к длинной луже, вдруг оказавшейся справа.

То ли водитель воспитан, то ли что, но он притормозил. И злиться на дождь совершенно расхотелось. Это же дождь. А где-то его нет. Совсем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Утро, осень, пассажиры

So let's dance like we're David Fucking Bowie

От конца Льва Толстого и одновременно на север и на юг. Да-да, именно так. Тиак-так, тик-так, это утро.

So let's dance like we're David Fucking Bowie

Come on, come on

Улица Льва Толстого заканчивается у самого высокого вокзала Европы. Отсюда, подбирая зевающих боевых офисных бурундуков и стеклянно-глазых и немногословно-суровых редких рабочих, на север и юг города Кинель, через Москву и Победу, катятся автобусы герцога самарских городских маршрутов, сто двадцать шестого.

Тик-так, тик-так...

Короткие мягкомордые "хёндаи", серо-белые, с сине-желтыми большими наклейками по бортам, шелестят покрышками уверенно и осознавая собственную важность.

Два часа, с пол-седьмого утра, их ждут, жаждут и проклинают. А как еще? Не успеваешь на работку, тупил до двух в контактике, в вайбере разбирали с девочками дополнительные уроки старших, переключившись к двенадцати на козломужиков или кто-то у нас тут шпилил артой до трех? Виноват клятый стодвацатьшестой и его водятлы, не иначе. Тик-так, тик-так...

David Bowie, David Fucking Bowie

Of darkness and disgrace

We are the human race

Очень они разные, эти капитаны утренних газовых каравелл.

Чёткий. Подтянутый, вежливый, не гоняющий и всегда аккуратно подстриженный. Как будто каждый вечер ровняет сам себя триммером перед зеркалом. Гвардейская выправка и увесистые кулаки. У него под ногами никогда не скрежетнет пивная банка или рассыпанные чипсы с семками.

Виктор Петрович Баринов. Издалека вылитый актер Назаров, так же агрессивно шевелящий густо-чёрными усами. Совершенно неприлично жадный, набивающий салон до состояния прибалтийских шпрот сразу после разрешения ввоза в Россию.

Нервный. Жутко неуравновешенный кадр. Погонять наперегонки с конкурентами ему как два пальца об асфальт. Много работающих наушников в салона? У-у-у, фак йе-е-еа... он страстно любит не заезжать в аппендикс у Товарной, истеря в случае замечаний: я говорил, говорил!

Сталинский сокол. Полагаете, его автобус единственно красен и на нем ласково улыбается усатый мингрел с орденом Победы? Бинго! Вы угадали, да-да. Его любят утренне-непонятные бабульки, доезжающие до Безымянки и растворяющиеся в рассветных сумерках своих загадочных путешествий.

Чипэнддейл. Спешащий на помощь спаситель всех проспавших. Хан Соло куска от Двадцать второго до Зубчаги, подкатывающий под тоскливые взгляды опоздавших, радостно оживающих прямо на глазах. Как и любой положительный настоящий герой он совершенно безлик и незаметен.

Close your eyes, it's the start of the coming race

And when we're done we all return to space

So let's dance like we're David Fucking Bowie

Come on, come on... Come on!

Тик-так... тик-так... время идет. Утренние люди очень ценят чужое-водительское, страстно желая его ускорить и подгоняя вздохами и косыми частыми взглядами на часы. Тик-так, тик-так...

Не стоит верить мягким и положительным лицам. "Мягкий" в кепочке едет куда-то до промзоны. очень мягкий, очень положитльный и вежливый. Вежливости хватает на "передайте за проезд". Шлеп на зад, наушники в планшет, тык-тык и уже нет человека. Чё? Школьник-третьеклассник с ранцем в половину себя весом? А насрать.

"Почтимоятёща" хорошая. Когда с трудом ходил, подволакивая левую, насильно усадила меня, чуть не поругавшись. Здороваемся при встрече, как-то помог донести ей пакеты. Ровная и спокойная, очень похожая на мою Людмилу Викторовну, с таким же легко читаемым воспитанием и образованием бухгалтера в Плановом.

"Лужков" молчалив и краснолиц. Короткопалые руки-колотушки, в два раза больше моих, сплошь в мелких точках ожогов и порезов стружкой. Въевшиеся в пальцы никотин и масло. Кепка, кожанка, джинсы, всегда начищенные ботинки, одной формы на лето и зиму. Лужков настолько настоящий, что порой даже стыдно за свои стул и большое кресло.

"Ягодкаопять" восхищает. Изо всех сил, в любую погоду, пахнет женственностью и прячущимся до первого щелчка сексом. Поневоле, заметив резинку чулка в ноябре, переживаешь за ее здоровье. И даже через жужжание гитар и карканье Спайдера нет-нет да пробивается колокольчик её смеха.

А студентку-железнодорожницу, откуда-то из Хо-Ши-Мина, ее сто пятьдесят сантиметров легкой кости и детски очаровательных и беззащитных коленок просто есть глазами всегда утренне-сонный кежуальный хулс с розой КС.

Тик-так, тик-так... Утро такое утро.

David Bowie, David Fucking Bowie

David Bowie, David Fucking Bowie

Of darkness and disgrace

We are the human race

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Золото осени

Осень случается разная. Каждый год, неожиданно и сразу, наступает, захватывая все вокруг и оказываясь повсюду. Разная, иногда даже чересчур.

Золотая, теплая и прозрачная. Это когда паутинки летают повсюду, а воздух пахнет чем-то грустным и одновременно добрым. Листья хрустят сказочными поделками гномов Эребора, и совершенно не хочется курить. И не только из-за боязни пожара. Просто… очень чисто и легко дышится. И даже куртка не кажется неудобной и тяжелой. Пусть и совсем недавно приходилось надевать только футболку.

А еще осень может оказаться тяжелой, холодной, сырой и мрачной. Или даже черной по ночам. Непроглядно-чернильной, разрезаемой только светом редко горящих фонарей. Хлюпающей лужами каждое утро, каждый вечер и даже ночью. Пусть и не твоими ногами, а кем-то, кто спешит домой. Осень, разрезающая твое тепло, сберегаемое под одеждой. Осень, когда не хочется выходить. Вообще никуда.

Иногда она перестает быть нежно-золотой, романтичной и красивой резко и неожиданно. Окутывается серым, прячется в дождливо-мутное и совершенно не походит на себя же, еще вчерашнюю. Девчушка-студентка из дома напротив, сутки назад ходившая по рынку в джинсовых мини-шортах и футболке, показывающей всем любовь хозяйки к бассейну, спортзалу и, совсем немного, регулярной шаурме от Чингиза, купленной на остановке, почти пробежала по асфальту. Вся в джинсах, уже совершенно кожаной куртке и с зонтом, торчащим из рюкзака. Видно, холодно ей стало и сентябрь не способствует решению о «бабье лето за окном или нет».

Дежа вю какое-то, честное слово. Двадцать пять лет назад, сентябрем девяносто седьмого, точно также одевалась, причесывалась и носила зонт в рюкзаке знакомая. Она страшно любила переставшие быть модными высокие джинсы и боролась до последнего. Сейчас чуть наоборот, талия стремится вверх с бедер, но выглядит именно так, вот ведь…

Моего соседа из квартиры напротив слышно прямо утром, как только он готов к началу настоящего мужского дня. Сосед не смущается рассказывать об этом всему подъезду, только выходя из квартиры. Сосед громкий и совершенно не смущающийся рассказывать всю правду о своей жизни каждому из пяти этажей. Сегодня, выходя из ванной, успел услышать о его успехах в борьбе с рабочими туалетами, куда он ходит даже по большому. Какая глупость, да? Все верно, чего тут высокого и умного, если бы не одна вещь: ему только-только будет три, дома, наверняка в огромной двойной кроватке, спят полугодовалые братья-близнецы, а он на самом деле гордится успехами в детсаду, делясь то с бабушкой, то со своей рыжей и очень спокойной мамой.

Велосипедист с дома напротив даже задержался этим утром, явно тоскуя по закончившемуся вчера бабьему лету. Ну, или остаткам обычного, позволявшего гонять на веле сколько хочется. Упертый любитель горного вместо шоссейника и всех оттенков сине-голубого для самой рамы и формы – выкатился с задержкой и даже постоял на повороте. Знаю-знаю, земляк, о чем ты думаешь, да-да. Не ленись, раз уж спустил его вниз и готов крутить педали, я вот никак в себя после вируса не пришел и потерял еще неделю из оставшихся трех-четырех. Потом лыжи с коньками, а это, согласись, не то. Так что садись и крути себе, пока можешь.

Это еще не навалился туман, за несколько последних лет ставший очень привычным. Густой, белесо-серый, почти лондонский, пусть и не такой долгий… Наверное. Эта падла так свободно прячет в себе районы с кварталами, что вспоминаешь творчество Стивена Кинга, пока не проснешься и не выйдешь на улицу. Осень-то бывает разная, честное слово.

Мой личный самый главный человек точно в такую же осень как-то получил немного порции независимости: решительно и однозначно, вместе с одноклассником, отправился в художку, находящуюся через полгорода от нас. Вышел весь такой наполненный гордостью за собственную взрослость с серьезностью. И даже в галстуке в тон синей сорочке. Галстук, правда, не потому, что сегодня в их первой смене история искусства, а вовсе даже из-за обычной школы, куда еще надо успеть потом. А что касается взрослости, то написать, что, мол, встретились и уже едем, обязательно забыл.

Осень штука интересная. Она легко меняется, совсем как женщина, поддаваясь настроению и обстоятельствам. И даже если вдруг перестает быть золотой прямо здесь и сейчас, это же не повод расстраиваться. Успеет еще поменяться обратно, как только настроение станет лучше. И снег ведь еще не падал. Так что осень есть штука странная и интересная. И самое главное в ней – не забыть правильно обуться и одеться. Т.е по погоде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Штрихи сна

За окном тёмно и звёздно. Снега бы, пушистыми такими хлопьями... На неплотно закрытом балконе свистит заплутавший ветер. На градуснике минус сколько-то там.

В квартирке хорошо. Тепло. Свет лампы мягко-рыже танцует тенями в углах. Целый чайник горячего янтаря и немного молока. Хорошая ночь, грустная, даже в чем-то романтичная.

Звонко льётся волшебный голос ирландской бэан-ши О’Риордан. Сейчас как раз к месту. На замену если кто и придёт, то только Курт. Не знаю почему.

Мысли, мысли, мысли…о ком, о чем?

Пигмалион получил свою Галатею, настолько сильна была милость богов Олимпа. Да

Ладонь мнёт тёмно-зелёную колбаску пластилина. Как в детстве, упорно, зная чертов характер, мни-мни, а он уже мягче и мягче. Что угодно могу слепить из него, всё, что захочется. Я крошечный Демиург, сидящий взаперти в своих квадратных метрах. Я могу всё. Если захочу.

Дракон расправит крылья и сделает несколько кругов над столом. Маленький пузатый старичок с окладистой бородкой сядет на пенёк, съест пирожок, закурит трубочку. Гладкая кошка выгнет спинку, потянется и свернётся клубком на пластилиновой табуретке. Живые…

Дракона с утра запру в шкафу, чтоб не вырвался в форточку, не пугал полётами пенсионерок во дворе. Завтра вечером слеплю ему рыцарю на коняшке. Пусть гоняются друг за другом. Так им хотя бы не будет скучно. Будет понимающая душа.

Старичка отнести бы в интернат на той стороне улицы, отдать детям. Воспитателям не отдам, будут смеяться. А он оживёт только от детского интереса в глазах. Ночью. Когда тёплые детские пальцы погладят его, прося пройтись перед ними.

Кошку…а её отдам Лене, которая ходит с чёрной помадой на губах, ошейнике с шипами и в длинном кожаном плаще. Заблудившаяся во времени Эльвира, повелительница тьмы, плачущаят ночью, сидя на ледяном подоконнике и куря чёрт-те знает какую по счёту сигарету. Может с кошкой ей станет хотя бы немного теплее и не так одиноко. От непонимания.

Взять правильную, чёрную тушь. Сухую. Набрать немного воды, чтобы разводить и кисточку. Тонкую единичку, стройную двойку или, в край, тройку. Соболь или колонок, мягкую, с аккуратными кончиком.

Я никудышный креатор, ленивый и не выросший. Создаю выдуманные миры и людей. При желании каждый из тех, кто сейчас появится на бумаге, сможет рассказать историю.

Ветер чуть колышет пушистые головки тростника, мимо идёт мужчина в соломенной круглой шляпе. Высятся тонкие серые башни, плещут ленивые волны, разбиваясь о камни. Сидит на крыльце ещё нестарая женщина в шали, держит в руках спицы.

Дзюбэй будет всё также идти вперёд, неся на плече меч в красных ножнах. Как ни назови его: Геркулес, Роланд, Сид, Илья-Муромец, Ланселот. Всегда и везде. Один против сотен. Единственный и неповторимый, непонятый и ненужный, когда всё спокойно. Так и идёт вперёд, меняя фон уже сам по себе. Изредка блестит полоска меча, доказывая правоту в её высшей инстанции.

В гавань входит крутобокий, с уже спускаемыми парусами, корабль. Высятся башни Серых Гаваней. Кэрдан, неугомонный и живой, в отличие от своих заносчивых родственников типа Элронда, возвращается домой. Всегда и везде. Бросающие вызов и идущие вперёд, несмотря ни на что, Язон, Брендан, Ларс, Колон, Митька Овцын. Их корабли всегда уходят за горизонт, полоща парусами. И всегда их ждут домой те, кто не может без них.

А женщина всегда мельтешит спицами, и серый котёнок гоняет клубок пряжи мягкими лапками. Всегда, из века в век.

Дзюбэя оставлю у себя. Пусть висит на стене. Когда станет совсем плохо и одиноко, поговорим. Молча, без слов.

Море… в школу, что во дворе. Может выкинут, а может, и нет. Да кто знает? Вдруг хотя бы несколько из тех, кому сейчас так настойчиво забивают головы правильными институтами, пятью репетиторами, стажировкой за океаном, карьерой в будущем,,... все же задумаются. А только ли?

Женщину со спицами нужно отвезти домой. Пусть будет там. Она ведь есть почти у всех, такая добрая, родная, близкая. А у меня уже «была»… Так пусть хотя бы так окажется рядом.

Взять простой карандаш. Заточить его как следует, до почти булавочной остроты его кончика. Шлифануть на «нулёвке» и достать лист из открытой пачки.

Я отвратительный Создатель, запертый в клетке собственного мироощущения. Что скажут живущие на листах бумаги, покрытых штрихами, неуловимыми их чёрточками и чёткими линиями?

Мужчина в капюшоне, лицо замотано клеткой шерстяного шарфа, длинный меч с причудливым переплетением гарды, граящий ворон на плече. Клоун-арлекин-джокер сидит на плахе с топором. Девушка смотрит из причудливого орнамента виноградных плетей и листьев, тихая и спокойная.

Дилон, мрачный и тёмный. Вечный противник того, что называют Светом и Добром, не задумываясь - а правда ли это?

Шалтай-Болтай, что устал сидеть на стене и пошёл помогать Алисе, наводя порядок огнем и мечом... топором, гильотиной, бензопилой, косами, кольями и виселицей. Почему добро всегда более жестоко?

Елена, мудрая и нежная, оболганная и преданная. Гвиневера, Изольда, Анна, да и сколько их? Хотевших просто любить?

Этих не смогу отдать. Наверное, не смогу. Так и будут лежать в старой папке-скоросшивателе, глубоко-глубоко в столе. Станет грустно – достану, проведу пальцами по чётким линиям, аккуратно, стараясь не смазать штриховку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Колонки надрываются англоязычным хрипом. Чай кончился и за окном светает. Пора просыпаться

Ощутимая тьма 2012…

- Жене своей подуди…

Спать в наушниках хорошо в поездках, но и дома неплохо. Лишь бы наушники попались хорошие, а музыка соответствовала настроению. За тысячи километров, искатанных пассажиром с 2010 по 2024 нашёл идеальный альбом для засыпания. Это Sense of darkness датчан Illdisposed, играющих death и выпустивших эту пластинку в далёком 2012-ом. И…

Баловаться ностальгией никто не запретит, но ностальгия вещь нехорошая, если увлекаться. Тем не менее, как и любой другой год, 2012 стоит того, чтобы помнить его. Тогда случилось много интересного, хватало весёлого и, наверное, имелись разочарования, но их как раз вспоминать не хочется. От слова «совсем».

2012 начался с проката «О чём ещё говорят мужчины» и Вилковой, сказочно-прекрасно сыгравшей быдловатое хамло Анжелу с её «жене своей подуди». В 2012 наши друзья ещё не развелись, приехали к нам отмечать Новый Год и после похода на свежую порцию балабольства Квартета И, что ни странно, мы сели смотреть первый фильм. И договорились поехать на майские в Киев. Пусть и не на машине, и поехали, вот ведь какое дело.

Киев оказался прекрасен, Крещатик пах весной и зеленью, вареники в сети «Победа» заходили на раз-два, кофе с легковушек был вкуснее чем в ещё работающей сети «Иль-Патио», а прошаренность монахов Лавры, берущих бабло за вход в пещеры и выгоняющих всех, кто не с экскурсией раздражала не особо.

- Обережно, двери зачиняюцца, - сказал механический голос в метро.

А Даня, в свои шесть лет умеющий веселить окружающих, заявил:

- Как они смешно тут разговаривают!

На него посмотрело немало народа, но особо никто не возмутился. С непонятными действиями в сторону русских мы столкнулись пару раз, но если и цепануло, то несильно. Западенцы тогда казались каким-то пугалом, не выбирающимся дальше Тернополя с Ужгородом.

С Одессы и Харькова приехали наши сетевые друзья, мы гуляли, веселились, курили сигары и даже немного отметили Катин день рождения. Тогда у меня было немало сетевых друзей-украинцев. Теперь их практически не осталось, а ребят-девчат Донбасса украинцами никогда и не считал.

В 2012, перед Киевом, наш сын первый раз серьёзно открывал для себя Мск. Он помог нам пройти исторический музей за час, потому как ему было скучно и тут, и тут, и там. Он побывал в Царицыно и даже был в Измайлово, что спустя пятилетку станет нам всем самой знакомой частью столицы.

В 2012 мы вообще катались в неё постоянно. То на концерт, то просто так, то на съёмки, когда Катя должна была воевать с Ивлевым. Ивлев воевать не желал, казался, да и был, самой любезностью с тактичностью, а редакторы Первого канала откровенно подставили нашу Катю, заставив её подготовить всякую экзотичную кухню. Ивлев, сражавшийся классически французской, ожидаемо победил. А нашему Даньке не досталось супа и он расстроился, а мама Наташи Королевой неожиданно проявила себя бабушкой и отыскала ему печеньица с чаем.

В 2012 начали показывать «Кухню», ту самую, где Виктор Петрович Баринов, Макс, Вика и Костя с пучеглазым гоблином. И, конечно же, Сеня с Федей, Нагиев и чудо пластических хирургов Кристина, т.е Мария Горбань. Хороший сериал, так-то, особенно для России и жаль, что его так ухайдакали жажда бабла.

В 2012 Воронков и я, в компании водителя Саши, прокатились по Башкирии насквозь, по диагонали и даже чуток по периметру. Мы видели шиханы, башкирский заповедник, спускались по серпантину к Стерлику, у самого Стерлика видели настоящий башкирский флаг вживую – белый кусок неба, синяя прозрачность уходящих туч и яркая зелень леса с лугом под ними. Мы ели деревенскую колбасу в метр длиной на обрезке доски, ждали шашлык из оленины, но не дождались и поехали за обычным свиным, ловили гастро-оргазм от тушёной баранины в Нефтекамске, умилялись необычно-прекрасному мелеузовскому квасу. Мы наблюдали настоящих бандосов между Магниткой и Белорецком и их погоню за татарской «газелькой» на так себе «десятине», чахлые сосенки Краснокамского района, настоящую советскую гостиницу «Девон» в Октябрьском и даже ехали на Сибай через поворот у Мраково, о как. Хорошая была работа, слово чести.

В 2012 в табачных ларьках ещё попадались остатки былой роскоши понтовейших сигареток «Дьябло», всех из себя ароматизированных по минимуму и жутко выпендрёжных из-за своеего чёрного цвета бумаги с фильтром. И, да, если бы сейчас можно было бы покурить, то хлтелось бы именно их…

В 2012 милиция полностью пропала, а полиция заняла её место. Женя Малкин привёл наших к золоту в невнятном финале со Словакией, отыгравшись за так себе 2011 и серебро 2010. ВВП, его Темнейшество Господин Дракон, коварный Терран и всё такое, снова избрался, ну, вы это знаете. А испанцы завершили десятилетие доминирования в мировом футболе, снова выиграв чемпионат Европы. И Роналду был совсем молодым.

В 2012 случился самый кайфный рок-концерт моей жизни. В Мск приехали «Никельбэк», они пели в ещё живом Олимпийском и так зажигать, ка кони отожгли тогда, с какими-то парящими декорациями, с как бы бухнуть за ваше здоровье и все такое, вплоть до «адавайтевозьмемсязарукидрущьяиспоемчто-тохором»… Было здорово, в общем.

В 2012 вышло много фильмов, хороших, плохих, так себе и запомнившихся надолго. Вышел первый «Хоббит» Джексона, немедленно политый помоями из-за расширения первоисточника, а сейчас, на фоне «Колец власти», смотрящийся просто кондовым каноном. Вышли отличные «Координаты Скайфолл», где агент 007, Бонд, Джеймс Бонд, был стар, крут, супер стар и вообще. Его также покрыли матюгами в сети, измазали всем возможным, пеняли Бардему за кривляния, но… Но «Координаты Скайфолл» зашли многим. Равно как голос Адель, сделавшей опенинг чем-то волшебным. И ещё Тарантино выпустил «Джанго», где хватало всего лучшего из его фильмов: диалогов, кровищи, жесткости и жестокости, слова «ниггер» много раз подряд и, что куда важнее, прекрасной актерской игры, включая адского мьсе Кэнди, отыгранного Ди Каприо просто гениально.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В 2012-ом было много всего и, вот ведь, первым, что вспоминается из 2012, становится альбом суровых датчан, из-за прослушивания коего и написался данный блог. Вот такие дела, да.

Влажные мужские мысли

«Тяжелый, значит... надежный». Борис Перо, в принципе, в чем-то прав. Пусть пластики везде, да... Но, зачастую редко что заменит металл. Говорят, автомат Калашникова надежен и может стрелять, даже искупавшись в грязи. Несомненно, может. Но, порой, не всегда.

Автомат Калашникова, состоящий на вооружении большей части силовиков, прекрасен. Он прост своей лаконичностью, идеален неповторимым стальным удобством и великолепен при дружбе с ним. Каждый мальчишка, о да, даже воспитываемый в семье либеральных и толерантных космополитов, поклоняющихся Будде и проповедующих исключительно ценности однополой любви, мечтает об оружии. Нет, несомненно, кто-то запросто это оспорит, но, не дадут соврать бывшие и действующие сорванцы, каждый шкет мечтает об оружии. И это не странно.

Оружие возбуждает не хуже женщины. Хороший ствол заставляет бежать кровь как красивая женщина. Так вот… и это также нормально. Что порой хочется погладить больше? Гладкий и великолепный женский задок или гладкое и великолепное цевье? Вобланд и гусары - молчать!

"Снайперка», даже крупнокалиберная, схожа с тонкой и опасной ориентальной брюнеткой. Ствол, такой же длинный и идеальный, как ее ноги, приклад, такой же аккуратно-удобный как и то, что ниже спины. Ну, а уж если говорить о моменте самого выстрела, и сравнивать?

Пулемет подобен блондинке валькирии, с ее мощью и силой. Шелест протягиваемой ленты и блеск патронов прекрасен как шелк золотистых волос. Отдача во время коротких очередей, бьющая в плечо… что сравнится с ней? Хм…

Граник, ручной или станковый, схож с медно-рыжей порывистой красоткой. Огненной, взрывной, закладывающей уши и заставляющей звенеть тонкой струной восторга после грохота и пламени выстрела, попадающего точно в яблочко. А из граника, уж поверьте, промахнуться сложно.

И тот самый, не снашиваемый, кажущийся простым, надежный до признаний в дружбе, автомат. Он кажется обычным и всегда рядом, совсем как шатенки. Но, это точно, такая точка зрения неверная и глупая. Оружие и женщины имеют особенности и только лишь стрелку известные нужные точки. Автомат, как и шатенки, как мед. Вы не задумываетесь о них, но представьте жизнь без меда. Или без шатенок. Ведь, как и мед, женщины также различаются по вкусу, видимому и скрытому в золотой тягучей глубине.

Аксиома только одна. Женщины, как оружие, любят чистку, ласку и смазку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Злато, Лада и Дега

Лада-Калина так себе машина. Не первой свежести, с некрашеным бампером, мятая и ваще. Но утром, проехав по новому чернущему асфальту и взвихрив павшее золото тополей с клёнами, эта бричка вдруг совершила волшебство. Листья, кружась за ней, стали магией.

Ярко-жёлтые кружащиеся листья на чёрном мокром асфальте. Красиво? Да ну, дурость…

Красиво. Настоящий живой импрессионизм.

Импрессионизм родился во Франции второй половины девятнадцатого века. Император Наполеон, не торт, а племяш Бонапарте, ужаснувшись парижским клоакам с фавелами, засучил рукава и сделал столицу той самой притягательной романтикой, что увидеть да откинуть кони, дать дуба или помереть ещё каким экзотичным способом. Всякие Нотр-Дам с монастырями Сен-Дени имелись со времён Эсмеральды с Д`Артаньяном, а вот бульвары, фонари, каштаны и кафешки, да Мулен-Руж в придачу, появились именно тогда. Болтают, мол, тогда-то и решилось Моне с Мане поделиться моментом с публикой.

Критиканы не оценили, обозвали маляров жёлтыми земляными червяками, а новый стиль нарекли импрессионизмом, мол, одни впечатления с формой и никакого содержания. Критики слегка ошиблись, Ренуара, Моне с Мане и остальных помнят, любят, ценят и уважают. А голубовато-синие переливы девчонок-танцовщиц Дега из Пушкинского так нежны, так теплы и так настоящи, что где-то в их точёных профилях прячется сама жизнь.

Лада-Калина недавнего утра показала импрессионизм совершенно случайно. Болтайся на груди готовая «лейка» или «никон», всё равно вышло бы не то. Эта красота пишется красками и намертво врезается в память, оставаясь в ней не только картинкой. Золото опавшей листвы переливается в воспоминаниях и никакая съёмка не передаст что-то неуловимое, заставляющее улыбаться и радоваться. Это как «Золотая осень» Остроухова, на первом этаже Третьяковки, сразу после зала Поленова и с переходом вдоль Старого Сурамского перевала.

Там охра и мокрое золото, чернеющие стволы и белеющие сороки, прель, свежий недавний дождь и порыв ветра и близкая зима, и старый парк, и много остального, такого неуловимого и одновременно знакомого.

Так и с этой самой Ладойкалиной, ни разу не мое й машиной, навсегда теперь врезавшейся в память вместе с началом октября дветыщидвацатьчетвёртого.

Осень прекрасна.

И это здорово.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Котлета с яйцом

- Так иногда хочется какой-то дряни… Этот вот, беляш…

Камиль, вытирающий руки тряпкой в лучшей комедии конца 00-вых и потом рассказывающий о дефлопе, совершенно прав. Каждому порой хочется какого-то шайссе и совершенно не обязательно, что причиной являешься ты сам в виде чудака на букву «м».

Порой, вот как сегодня утром, оно приходит откуда-то из ноосферы, слово чести. Ровно как мне в семь часов сорок пять минут утра.

- Хочу сендвич со свиной котлетой и яйцом. - Сказал мне мозг.

Подумал и добавил:

- И капуччино.

Вместо метро – трамвай, ТЦ Аврора, Мак-дак и эта самая дрянь. Съелась она поразительно быстро, не дав мне дойти даже до перекрестка за кардиоцентром. Ну, съелась и съелась, мой внутренний идиот, не думающий о канцерогенах в жирах и холестерине, успокоился, а мир вокруг стал полностью соответствовать золотой осени.

В наушниках играл совсем старый, пусть и последний, альбом англичан-ветеранов «Благословение», рабочее утро было просто рабочим утром, до офиса пешком не меньше двух км, а вокруг шуршало упавшее осеннее золото.

Осень в том году оказалась просто прекрасной. Пара дождей и не больше, прозрачный воздух, синее небо, остатки летящей паутины. Даже ковид-маски на лицах, через одного встречного, совершенно не раздражали. В утренний легкий холодок даже удобно – нос с подбородком не мерзнут.

В общем, друзья – жизнь прекрасна во всем своем разнообразии. А уж если вы сожрали какую-то дрянь, то шлифаните ее сверху быстрой прогулкой и все станет еще лучше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Костры рябин

Третье сентября случилось больше месяца назад. Костры рябин загораются несколько позже, но звучит таки неплохо. Не сказать, мол, красиво, очешуенно или очень здорово, но весьма-весьма. Рябины в этом году полыхают хоть прикуривай, краснея-алея ягодами с листьями повсюду. Говорят, мол, это к холодной зиме, говорят, типа, с трескучими морозами, все дела.

Много кто и чего говорит, чего ж тут поделать.

В сквере стоит Маяковский, хозяин дубликата бесценного груза, сурового взгляда и совершенно чумовой совместимости своей физии и НАТЕ, где «нате» вполне себе читается аглицкой «ненавистью». Болтают, типа, Маяковского давным-давно называли Шварцем в честь Мистера Вселенная, Конана-республиканца и всемирного Айл би бэк, вроде как смахивает. То ли моё детство восьмидесятых-девяностых насквозь фальшиво, то ли восприятие внешности страдает из-за перекошенности полушарий головного мозга вследствие давнего, и не совсем удачного, переучивания левши в правшу, но…

Но лично мне в профиль видится товарищ Корней Чуковский, слово чести, и не как иначе, Чуковский, точка, баста и ша. Крокодилы, калоши, шоколад, телефон, доктор Айболит и всяческие клёвые переводы детской литературной классики. В фас облако в штанах ваще ни на кого не смахивает, да и ладно.

Зато рябин в сквере хоть одним местом ешь, даже с учётом засохших в недавнюю летнюю адову жару. Пару раз чуть не поднялась рука с бокорезами, лежавшими в рюкзаке вместе с пакетом, чуть не поднялась и не нарезала веток с ягодами штук с пяток… с десяток… с полтора десятка, ну, вы поняли. Не поднялась, стыд и глупое советское воспитание пересилили, пампасная сухая трава красуется на столе в тоскливом одиночестве, а прочие сухостои обнимаются с колосьями какой-то зерновой культуры, бело-эмалированный красавец-бидон, убранный в спячку до весны с цветами, ворчит вслед, но зато совесть моя чиста, а рябины целы.

На входе офисного здания в середине Портянки, самарской Партизанской, уже пятую осень загорается всё растущая да тянущаяся вверх тонкая рябиновая красота. Она встретила почти пятилетку назад совсем крохой, и, совсем как акселерат к восемнадцати, взяла и махнула в чистое осеннее небо, потом ещё раз, и снова и снова, подобравшись сейчас где-то к двум с половиной метрам.

Рябина и Forever Autumn от давно почивших в бозе шведов Lake of Tears, прохладно-прозрачное октябрьское утро, километры как обычно трескающегося недавно положенного асфальта и привкус чашки вот-вот сваренного кофе на языке с нёбом – такая вот осень 2024 года. Через наушники пробирается шелест пока не шипованной резины, зло-не выспавшееся чаячье перекрякиванье водятлов с автобл…ледями, обязательное недовольство самокатчиками, танковый гул чешских и челябинских старых трамваев и, вот ведь, холодная свежесть обязательно вплетает в себя горьковатую гарь горящей листвы из остатков частного сектора.

Такие дела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Золотой

Саша, так-то, на самом деле Шамиль. Почему он захотел стать Сашей, непонятно, но как только к нам приходила новая бухгалтер, на которую скидывали всю текучку по кадрам, к расчету аванса или зарплаты она терялась и начинала искать несуществующего как-бы Шамиля Абдулмазитовича. Иногда мы все вступали в сговор и никто не называл Санька по фамилии, чтобы было тяжелее.

Когда Сашка, улыбаясь резиновой улыбкой и морща длинный птичий нос начинал задавать странные вопросы, непроизвольно вспоминались странные вещи: не давал ил ты ему паспорт и образец подписи, не стоит ли проверить ПИН-код от Сбербанк-ОнЛайн и не пожертвовал ли ты случайно, с его участием, денег на голодающих детей где-то в Бурунди? Окажись он в кинематографе, цены бы ему не было в криминальных сериалах НТВ, Россия-один и прочих поставщиков около преступного трэша, где фигурировали обаятельные мошенники.

Разобраться в том, как твоя сдача за готовую порцию макарон с сосисками из придорожного магазина оказывалась в два раза меньше обычной не представлялось возможным и проще было в очередной раз махнуть рукой и в следующий раз заняться такими вопросами самостоятельно.

С татарского его фамилия перекладывалась на русский как «золотой», и это было единственным, что его устраивало в плане фамилии-имени-отчества. Как и любой татарин Санек по жизни оказался крайне прошаренным и хитрым. А работал он типа водителем, на собственном «хёндае».

Работа Сашки сводилась к поездкам в обществе директора по магазинам, руководителям нужных контор и встречам проверяющих с аудиторами. В инструкцию были вписаны поездки с менеджерами и технарями в соседние области, на семинары и коммерческую деятельность, но для этого нужно было выдержать целый бой. Чаще всего не только с самим Саньком, но и с директором.

Особенно после какой-то пьянки, где наш питерский Дартаньян, хлебнув для храбрости, для чего-то напоролся на почти вымерший подкласс населения страны – на братков. Братки были откуда-то с глубоких медвежьих углов области, но дело это не повредило, директора желали едва ли не съесть. Саша появился на сцене вовремя, припомнил чуть ли не Николу Питерского из «Джентльменов удачи» и спас Дартаньяна от горестного поражения. После такого, само собой, ему можно было все.

Словив на повороте из Мраково в Сибай грыжу на переднее правое, Саша расстроился и умудрился развести директора на полный новый комплект финских покрышек в «Таганке», как на грех оказавшейся в Сибае. Директор ворчал, но компенсировал, Санек, потягивая чай в гостинице всем своим кошачьим видом показывал – учитесь, покуда жив. Мы с Лёхой пытались понять и перенять, но не выходило.

У Бавлов, пока мы шастали по магазинам Октябрьского, разыскивая новые рынки сбыта, Сашка гулял по рынку. Было холодно, зима не думала уходить, а он оделся до странного легко. В одной из палаток ему попались две важные вещи: понравившаяся куртка и начавшая квасить с утра продавец. Санек воспользовался обеими находками, выслушивая жалобы сотрудницы малого бизнеса и не забывая ей подливать и не давать особо закусывать.

Когда мы, изрядно замерзнув, оказались у машины, худая Сашкина фигура спешила к нам через начавшийся буран с какой-то невообразимой скоростью, всем своим видом показывая возможные неприятности. Глядя на чернеющий новый пуховик Дартаньян, в тот раз катавшийся с нами, даже не удержался и задал вопрос:

- Ты ее украл?

Сашка возмутился, замахал руками и разорался, не забывая между делом прогревать движок и изредка косясь в сторону рынка. А мне вдруг вспомнился Остап Бендер и всего двести с чем-то относительно честных способ изъятия денег у граждан в личных целях.

Как он умудрился уболтать продать вполне годную куртку за тысячу рублей, причем при свидетелях из соседних палаток, никто так и не понял. Но служила она ему верой и правдой, а на том рынке, побывав там весной и летом, никто Шамиля не ловил, ни с полицией, ни с черенками от лопат.

Увольнялся он директором сети магазинов, сократившейся с трех до одного. Как обычный водила смог уболтать куратора филиала отдать дело, организованное одним из наших продажников, организовавшего все, включая найденные помещения, мы так и не поняли.

А Дартаньян все сводил к сделанной крыше одного из павильонов. В общем, чудны дела твои, офисная жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Круэлла

Нателла училась в параллели школьной юности, «Нутелла» отлично мазалась на батон, а Круэлла кошмарила далматинцев, олицетворяла стиль до сумасшествия, казалась отмороженной версией Миранды из «Дьявол носит Прадо», и красила патлы в чёрно-белое.

Круэлла попалась по дороге на работу, Круэлла, слушая через огромные наушники что-то интересное и глядя только перед собой, топала в колледж. Ну, если судить по бейджу на шнурке, болтавшемся на тощей подростковой вые. То есть, конечно, шее.

Она оказалась последним штрихом утра, сложив его серовато-жёлтую осень во вполне приемлемое нечто. Всякое случается, и даже если встать с нужной ноги, утро легко не задаётся, если хочется поворчать. Заряжаться позитивом правильно, вселенная жаждет лишь хороших трансляций, и не стоит удивляться шитхеппенс, транслируя в неё недоброе.

Если, конечно, вы верите в такую незамысловатую философию, густо настоянную на так себе переваренных принципах Карнеги и псевдонаучных бложиков психологов с психологинями соцсетей.

Но, если не верите, один чёрт стоит с утра глядеть на мир, себя и жизнь чутка радостнее.

Не то совсем недалеко до нашего недавнего дедка-соседа, любившего, заслышав вж-вж дрели в обед, выскакивать на площадку и жутко монотонно материть всех мастеров-ломастеров округи, закрывавшего подъездные окна в июльскую жару и вновь подкравшийся засор канализации, ненавидевшего всех вокруг и любившего лишь подлёдную рыбалку.

Недавнее утро колко стучалось недовольством в четверговую невыспатость, полировалось тявканьем чихуахуайстого колченого уродца во дворе и набирало массу на оре-споре бабок-помоешниц, делящих магнитовскую просрочку у контейнеров, гоняя проштрафившуюся конкурентку и голубей. Сизые, слава яйцам, хотя бы не кукарекали.

Глядя на стылую осеннюю серость и любуясь дополнительно проскрипевшей газелью под окна, прикатившей за напарником из соседнего дома, на автолюбительниц, дорвавшихся до утреннего бодряка с дележом вечерней парковки, страстно желалось курить. Фильтр явственно скрипел на зубах, колёсико жиги ждало ребристостью, ломкая пропитанная бумага в сигарете пахла чем-то вроде настоящего табака, а резная чашка трубки так и тыкалась в пальцы.

- Стапе, подонок, - гавкнул кто-то явно совестливо-правильный в голове, - с дуба рухнул?!

Ясен-красен, что никаких голосов внутри кумпола не имелось, а всё вышесказанное есть трезвые мысли и не более. Но помогло.

Со злости не варилось кофе, шнурки не делали завязываться, за окном ещё и моросило, душа просила гётеборгский mdm, но рассудок рассудительно советовал что-то хорошо забытое из другого стиля, поезд, само собой, ушёл прямо вот-вот, презрительно протарахтев в тоннель, малолетние негодяи не уступали места детям, беременным, пенсионеркам и беременным пенсио… в общем, не уступали, стояли с рюкзаками за спинами, закидывали ногу на ногу, мотали закинутыми ногами в грязных поддельных эйрджорданах, несло перегаром и въевшимся потом, и…

В общем, вместо выйти за километр до работы, вышло через станцию от греха, явно ощущаемой драки и метроментов подальше. А на улице…

А там вдруг вышло солнце. Серость сбежала перед золотом. Девчонка с лабрадором-поводырём шла как всегда очень аккуратно. Из пекарни несло не подпорченным луком, а чем-то сладким и почти ванилью с корицей. На всех перекрёстках горели только зелёные. Вспомнилось о вчера купленном молочишке в рабочем холодильнике и тогда же прихваченном молотом кофе для кружки. Вместо шведов нахально грохотали Poisonblack.

И потом навстречу вышла Круэлла. Вся из себя в пальто по фигуре, а не в оверсайзе. В развесёлых разноцветных колготках, чуть ли не пчелино-жёлто-чёрных, как у матери Драконов в «До встречи с тобой». С какой-то адово невообразимой сумищей на ремне через грудь. В огромном клетчатом шарфе, совершенно не закрывавшем шею. В большущих наушниках с чем-то явно модным. И со своими чёрно-белыми волосами, расчёсанными на пробор. И утро как-то стало куда ярче и интереснее. Да и день вышел отличным.

Такие дела.

Ну, подивились людской дурости?

Пошли строить капитализм, сам-то не справится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Холодок

Воздух холодит пальцы с носами. Зима не за горами и Старки, весьма привычно, правы.

Зима рядом

Зима очень близко и это заметно по мелким причинам. По тепло одевающимся пассажирам, по собственным перчаткам, вынырнувшим из зимнего пакета, по наполовину облетевшим прекрасным молодым канадским клёнам, успевшим показать все свои багрянцы с золотом.

Новая осень второго шанса на жизнь проникновеннее и глубже прошлогодней. Тогда к радости от красоты, жизни и постоянным шагам, измеряющим городские улицы, тогда к этим маленьким радостям добавлялось недовольство от изменений жизни, накатывающая жалость к самому себе и иррациональный страх за будущее, кажущееся неопределённее некуда.

Будущее так и осталось непонятным, ровно у Джона Коннора и его границы с продолжительность всё также неизвестно-неведомы никому, включая врачей и себя самого.

Жалось с недовольством проскальзывают до сих пор, но многое превращается в привычку и многое кажется обычным, а если и задевает, то сейчас точно знаешь: всё пройдёт, перемелется и превратится в что-то не такое уж и важное, даже терпеть не придётся.

А красоту засыпающего мира воспринимаешь теперь лучше, глубже и без постоянного желания щёлкнуть, показать, скинуть в облако или ещё как-то применить телефон. Глупости, честное слово, самые настоящие глупости, ведь красоту не поймаешь объективом, если не знать много-много хитростей, а телефон не фотоаппарат. Да и в памяти, если захотеть, навсегда отложится именно та порция красот, радующих глаз, что хочется.

Зима близко и недавно кажущаяся жутко неудобной демисезонная куртка с капюшоном вновь уютна, приятна и её тяжесть ничего не весит. Высокие ботинки заставляют улыбаться, а надевать джинсы на голое дело представляется признанием в собственной дурости.

Зима близко и где-то уже шёл снег, такие дела. У нас пока не виднелось даже низко-серых туч, а выходные кажутся подходящими для прощально-традиционного Загородного. С жёлтыми сугробами листвы, отъевшимися в холода белками и остатками шоколадно-коричневых каштанов, катающихся по дорожкам, с серо-холодной Волгой и шарфом, пока ещё спящем в рюкзаке. Само-собой рядом с термосом, баюкающим горячий кофе. В парке кофе много, но хочется-то по-настоящему вкусного, даже если ради этого ещё и нести молоко.

Зима близко и неожиданно хочется включить «Метеору», «Дикий мёд» или даже Шевчука. Включить и натоптать с пяток-другой километров, радуясь асфальту, а не льду с настом.

Зима близко и…

И хорошо.

Зима – это здорово.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Снег

Первый снег всегда красивый, ему радуются все, включая ворчливых бабушек. Больше всего его любят дети, тем более, если снег выпадает вечером, есть лишний повод лечь спать позже. Мамы с папами не смогут отказать побегать под падающими снежинками, полепить снежки и половить снег языком.

Первый снег, если возьмет и ляжет, не раздражает. Даже грязь после химии коммунальщиков заставляет смотреть на нее благожелательно. Впереди вьюги, метели, поземка и, не так часто как между Оренбургом и Орском, бураны вдоль трасс. Первый снег легкий и воздушный, как память о детстве.

Первый снег частенько хрустит под ногами, просясь скатать… снежок. Они, первые снежки, не бывают тяжелыми, болючими, грязными, с льдинками внутри. Вернее, такие случаются, но этого порой не заметишь. Они ж первые.

Первый снег не раздражает даже дворников, просто убирающих его без негодования на лицах. Не, им хорошо известно дальнейшее, скребки, лом, пешня и лопаты уже ждут своего часа, совсем как автосервис своего дня жестянщика.

Первый снег, опционально, должен падать в тепло-ламповом свете фонарей. Он хорош даже в белом, режущем глаза, но розово-персиковый свет куда красивее. Как и снег, кружащийся или летящий под такими фонарями.

Первый снег говорит о зиме яснее ясного и точнее девиза Старков. Зима не близко, зима уже пришла. Она будет с нами почти полгода и это не хорошо и не плохо. Это просто зима, одевайтесь и обувайтесь по погоде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Золотой снег

Правильно, конечно, жёлтый или рыжий. Только мы с вами давно и прочно испорчены, да-да, вы знаете, а если нет, так Гугл в помощь. Суть в другом, суть в листопаде и сугробах. И основном цвете художника с фамилией Климт. Во всех его оттенках желтизны.

Там, где не торопятся устраивать субботники, махать граблями и выкладывать икебаны с чёрных мусорных мешков, листья творят настоящие чудеса, превращая октябрь в сказку, возвращая куда-то в детство и заставляя улыбаться чему-то доброму, чему-то, прячущемуся в памяти наших внутренних детей. Октябрь, вот ведь, легко открывает им вроде бы закрытые двери, выпускает и на короткий миг дарит пронзительно-щемящую радость.

Парк Гагарина полон разных деревьев, но главные тут дубы. Их листва шелестит под ногами, стоит лишь сойти с дорожки. Шелестит густо-благородно, засыпав чёрную землю меж чёрных серьёзных стволов. Листва падает и ложится почти настоящими сугробами. Эдакий осенний снегопад, прощальный салют деревьев надвигающимся холодам, вьюгам, буранам, метелям и белому пушистому зимнему одеялу, за несколько месяцев то сереющему, то чернеющему, то вновь наливающемуся кипенно-яркой чистотой.

Парк Гагарина ухожен и красив, элегантен и цивилизован, тут даже варят настоящий кофе, не полову, смахивающую на взвар желудей, тараканов и худшей версии цикория. Тут давным-давно нет «Антошки», самого настоящего кинотеатра из АН какой-то модели, где крутили только детские фильмы. Его давным-давно нет, а вот детей, как всегда, выше крыше, полнее полного, все дела. Они носятся повсюду и, с разбега, залетают в золотые осенние сугробы, разбрасывая листву точно нос корабля морскую пену.

Парк Гагарина хорош и ему это явно хорошо известно. Чего парк ведать не ведает, так это простенькую вещь – где на листву забивают, то там не хуже, чем под его дубами. Липы Бродвея, дождавшиеся осени и пережившие убойный летний зной, ссыпались лимонно-тонкими оттенками жёлтого. Остатки тополей Безымянки щедро рассыпали оранжевые широкие листья, густо перемешивая их с ало-багряно-красными брызгами рябин на гагаринском сквере Маяковского. Спуск Осипенко покрыт тёмной осыпавшейся каштановой распальцовкой, лихой и широкой. Примешивающиеся повсюду кленовые красавцы переливаются всей осенней палитрой и добавляют красоты.

На коротком отрезке Калинина, между Физкультурной и Победой, отвернувшись от неугомонного потока автобусов, маршруток, легковушек и даже одного рыже-почти-нового троллейбуса «АдмиралЪ», вдруг смог увидеть нечто необычное. Наверное, совпало воедино немногое, хотя и важное – красные сигналы сразу двух перекрестков, субботнее утро закончившегося дачного сезона, желание подрыхнуть большей части автовладельцев и…

И двести метров раскоканного асфальта в паутине трещин, красный кирпич двух сталинок, чёрные стволы вязов с клёнами и даже одна ломкая ива, все сплошь в разномастной жёлто-золотой палитре, прозрачный холод и что-то уловимо давнее, виденное в совершенно спокойное время юности, вдруг появилось перед глазами.

Ветер свистнул сильнее, ветви зашумели, листва зашелестела, её золотая мозаика посыпалась на глазах, пятная жёлтым чёрно-серое. Красиво.

Вот такие вот дела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мохнатка

- Ей бы пяточки получше сделать… Неточное цитирование современницы из комментов под фоткой юной Бардо.

Кто ж знает, как отнеслась бы к данному предложению озорная блондинка с щербинкой весёлой улыбки, юная златовласка донельзя красивых-стильных шестидесятых, верно? Думается – тупо отправила бы даму в пеше-эротическое и на том бы позабыла.

А почему? Да потому как когда коту делать нечего - ему кокушки лижется. А у кого много времени с мобильным интернетом, так всякая ересь под ненужными постами рождается.

Хотя, конечно, сложно не понять норальную баб… женщ… девушку, любящую себя, красоту и красоту в себе. С такой позиции вполне себе критикуются не только неухоженные пятки Бардо, но и джунгли подмышек Лорен. Вываливающиеся сис… буф… груди Мейнсфилд обычно не особо подвергаются остракизму, и не из-за уважения к страшной смерти Джейн, а явно из-за кислой гримасы Софи.

Пяточки, ноготочки, бровки с ресничками, до сих приклеиваемые чужие патлы, туда-сюда, включая модно-подзабыто-недавнее с удалением даже не комков Биша, нужных для челюстей, а вовсе даже потовых желез с подмышек. Ой, да, имелось такое, как щас помню зачем-то увиделось с пятилетку назад. Ну, да и ладно, от фырчанья в адрес таких личностей и до с лавки девкам:

- Проститу… шалав… бл… да что ж ты, как у нас строго стало, в общем – распутницы!!!

От фырчанья и до старческого ворчанья всего ничего, с места плюнь так и попадёшь.

Но, само собой, есть альфа и омега бодипозитивных и бьютимоднотрендовых дуэлей, самое важное для современных личностей, наиболее трогающее трепетные души, на пустом месте рождающее настоящую мглу пучин Ада и, конечно же, это растительность под трусами.

Достается всем, даже воплощению всей греховной красоты нашего мира, прекраснейшей во всех возрастах поклоннице спагетти с кьянти, Монике Белуччи. Типа есть за что.

Хотя, конечно, ей-то всегда достанется от сестёр по гендеру, к гадалке не ходи. Но суть в волосах, в их наличии, отсутствии, возможных, либо отсутствующих, запахах, гигиене, красоте, связях с историческими предками и отсутствию у таковых нижнего белья, наличию повсюду горячей воды, советов по хорошим волосяных дел мастерам с мастерицами, а также гинекологов, уролого-андрологов, не исключая психиатров, рассказах о личных девиациях насчёт кустов, барби-лобков и даже пирсинга где надо-ненужно, а также…

В общем, если вы добрались сюда, то точно знаете – всё это дурость, ересь, пустая трата времени, а также личное дело любой отдельно взятой личности – как быть со всем этим. И, вообще, суть была в недавно открытой книге Рабле и восхищении от главы попойки Грангузье, трёпа, тем трёпа, всяких языковых фокусов и ваще. И желанию написать похожий ералаш просто так, что не особо вышло в предыщущем абзаце.

А Бардо с её пятками, Лорен с подмышками, Белуччи с паховой областью и прочие красивые особы наверняка хорошо в разных вариациях, что и правильно, люди разные нужны, люди разные важны. А если не хочется, то не спасёт ни салон типа «Гладкий кактус», ни хенд-мейд мыло с ароматами пачули, ни вплетённый в крашеные косички узорный бисер.

Точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Два этажа Сталина

Где-то здесь живёт само время. Тут законсервировано лет пятнадцать, с ухода наших из Афгана и до падения башен-близнецов. Тёмная магия старых дворов незаметна и тем страшна. Она проникает в кровь с плотью, и жизнь здесь временами смахивает на коллективный разум грибницы, такой, знаете, сплошь из сморчков с поганками.

У нас их любят относить к сталинкам, и в чём-то тут есть правда. Сталин жил во времена их строительства, пленные немцы на Безымянке поднимали их качественно, а все остальные, чаще всего жёлтые скворешники, обзывают так по привычке. Да-да, у меня на родине их ставили при Хруще.

В ностальгии по девяностым ничего хорошего нет. Там тупо остались наши детство-юность-молодость и всё. Очаровательного там ничего не имелось, и если требуется живительная пилюля от грусти воспоминаний, стоит прогуляться во дворах двухэтажек.

Здесь вполне можно снимать настоящего, не шибко фальшивого, третьего Брата.

Здесь кое-где имеются целые дома с настоящими деревянными окнами, всамделишними, с несколькими слоями выцветшей краски, смахивающей на терракотовые хлопья кожи древнеегипетских мумий.

Здесь в голове сам по себе Бутусов начинает напевать о матери Богов.

Здесь звуки с дороги легко растворяются в сухом шелесте листопада разномастных клёнов, берёз и редких дубков.

Здесь стаи пирсингованно-бродячих шавок шастают взад-вперёд и лежат повсюду точно родная деталь пейзажа.

Здесь местные птеродактили устраивают собачьи свадьбы под бояру и матюги по зарослям амброзии.

Здесь порой земля вспучена лохмато-заросшими горбами брошенных бомбоубежищ Холодной Войны и рядом загибаются обрезки стальных труб из небольших погребов.

Здесь всегда имеется место гаражам и обязательно чернеет парочка сгоревших.

Здесь внутри санузлов отыщется стоячий бачок времён Косыгина, густо обросший внутри ракушками, наростами и мокрицами ровно старая часть экипажа Голландца из Пиратов. Здесь краем глаза порой случится заметить на огрызке обязательной подъездной лавки самую настоящую бабульку в платочке, немедленно, стоит лишь повернуться, растворяющуюся в сумерках, как и положено любому уважающему себя призраку.

Здесь, ровно мокеле-мбембе в джунглях Конго, вдруг выберется через красно-зелёный вьюнок огрызок советских вывесок - где аптека, а где неполная Служба быта или даже чудом выживший синий ящик давно закрытой почты.

Здесь обязательно спит шоха, семёра или пацанское честное зубило восьмёрки-девятины. Здесь в расселённых под снос жёлтых, зелёных или красноватых ослепших коробках из дранки с шиферными крышами очень органично прячутся себе бомжи.

Здесь всегда пахнет сигаретным сизым дымом, легко побеждающим парилки с их сладко-ватной карамелью.

Здесь в недалёком оплоте муниципального автопарка ещё стоит памятник 677-му Лиазу.

Здесь наверняка отыщется общественная баня, не ставшая церковью или Магнитом.

Здесь лениво щурятся в небо ленивый кот на ленивом коте, а кошки поджары и красивы.

Здесь…

Здесь жизнь как будто остановилось, а шорох умирающей дранки звучит песком времени.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Юрист-продажник с дипломом

В этом году двадцатилетний юбилей похорон моего диплом с улетевшими в пустоту деньгами. Пара десятков годков в продажах, как ирония над собственной юной тупостью и стремлением получить вышку. Четыре пятилетки семейной традиции, взявшей верх над попытками в гражданское право, изучением римского, преддипломной в военной прокуратуре и пипифаксом с печатью, согласно коей типа мог в юриста даже в Монтенегро.

Монтенегро, если что, это Черногория. В прокурорские мне не светило, но осадка не случилось даже тогда. Четыре года охраны за-ради оплаты обучения в давно помершей шараге жалеть не приходится, случилось много людей, немало опыта, скромненько в доход и весьма интересно во всякие жизненные мелочи. И, да, стать торгашом в третьем поколении, после деда с мамой, это прямо традиция, склонность и явно кроха таланта.

Продажи всегда нужны и мало когда уважаемы, но последнее никак не мешает при случае найти среди так себе знакомых кого-то, кто продаст по халяве, по опту, может и по закупу, по-братски, все дела и ваще. Стоит лишь начать, к примеру, ремонт, и тут же начинаются поиски ламината, обоев, плитки, затирки, кухни под заказ и даже биду подешевле. Да точно вам говорю, сам такой, не дадут мне соврать все наши смесители, кондеи, душевая лейка, подоконники, водяной счётчик, кухонные столы с полками и даже гигиенический душ.

Продавать можно очень много. Сраль… сантехнику, импрегнированную бумагу, стоматологическое оборудование, туристические путёвки, обувь, кошачий корм, собачий корм, человечий корм, счётчики нормальные и счётчики хитрые, шнурки, спички, коров, арабских скаковых и афганских борзых, скины на стволы в контру, чужие таланты, собственные знания и даже случайно найденные затёрханные коробки из-под кондитерки Абрикосовых с Эйнемом да Жоржем Борманом. Да-да, так оно и есть.

В мои двадцать лет работы приказчиком на разных хозяев честного купеческого слова, а также владельцев фабрик-заводов-газет-пароходов, уместилось многое, включая самоуважение и немало интересно-красивого.

Моя работа помогала и помогает обычным работягам самых разных наших и парочки белорусских предприятий спокойно заниматься профессиональным делом, вовремя получать тугрики и радовать близких чем-то хорошим, пусть и не десятью тысячью миллионов песо ежемесячно.

А красота моих работ, редко-редко попавшая на фото, оказалась непередаваемо волшебной, расчудесной и просто прекрасной.

Свеже-мокрая зелень и прозрачная синева у Стерлитамака.

Тёмно-колдовские ельники и прозрачно-светлые холмы сосняка Барыша.

Серпантин дороги и нависающие мохнатые склоны Белорецка.

Бескрайняя удивительная степная дорога Орска.

Тянущаяся к Черниковке через весь город Салаватка и сам Салават на круче Уфы.

Кружево деревянных наличников и строго-университетский сталинский ампир Томска.

Удивительно симметричные горбы шиханов и лохмато-спящие пейзажи Башкирии.

Строгие и удивительно гостеприимные замки Беларуси.

Полуметровая домашняя колбаса на доске в Сибае и сразу после дороги с Мраково.

Финский залив и некрополь-парк литераторов с художниками Питера.

Разноцветно-переливающиеся курганы Медногорска.

Очень императорская и вкусно-кофейная Московская в Пензе.

Чистота с отзывчивостью и явно ощутимым самоуважением жителей Минска.

Густой древний-древний бор вдалеке и сумасшедше вкусная мясная самса у Бузулука.

Хмарь и почти морская непогода водохранилища Ульяновска.

Простая и очень уютная Советская в Оренбурге.

И почти полупустая и очень красивая дорога с Сергиевска на Черкассы.

В общем, что сказать? Быть торгашом вовсе необязательно не видеть дальше кассы, прилавка и желания навариться. Быть продажником – это интересно.

Ну, пойдёмте строить капитализм, он же ждёт не дождётся нашей с вами помощи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Безымянка

Космич цвета выцветшей изоленты даже в свои пенсионные года куда автомобильнее современно-китайских мыльниц на колёсах. Светло-голубая машина с крохотными плавниками над багажником прямо плоть от плоти района. Это Безымянка, а Безымянка советская насквозь, Безымянка, даже застраиваясь человейниками, сохраняет лицо.

Безымянка ночами привычно не обращает внимания на гудки локомотивов и возмущение электричек, на посвистывание юрких маневровых и грохот многотонно-хвостатых змей товарняков. Отсюда, параллельно М-5 железка бежит на Уфу, Челябу и дальше, встречь солнцу, по дорогам Ермака Тимофеевича, в Сибирь. И, немножко, в Азию, отворачивая с Кинеля на зной и пустоту степей, песков и снега хребтов. Безымянка давно привыкла к перестуку стали о сталь и спокойно спит ночами, подсвеченная прожекторами станций, грузового терминала и пассажирских платформ.

Безымянка баюкает память о рабочих кварталах, выстроенных заводами, лежащими сразу за железнодорожной веткой. На одном из жёлтых предвоенных домов есть табличка, пройди и прочитай – кто построил, когда, как получил звезду Героя и не вернулся домой. Безымянка как никакой послереволюционный район Самары красива фасадами и, чего уж, частенько ужасна дворами. Но даже обвалившая штукатурка, трещины несущих стен, крашеная паутина тавровых балок, стягивающих здания, так себе держащийся ремонтик-наследство ЧМ-2018, даже они не мешают осени превращать Безымянку в романтичное, жёлтое, где тёмное, где светлое, место города, где стоит побывать всем командировочным, приехавшим в гости, туристам и просто случайно занесённым в бывший Куйбышев.

Безымянка по сути, а не районированию, начинается в Советском районе, где-то с парка Дружбы и жёлтых сталинок напротив, с проезда Карякина, где разительно отличаясь фасадами, смотрят друг на друга близняшки-дома, когда выстроенные для рабочих завода Металлист, что на Промышленности. Безымянка тянется почти до Товарной, формально заканчиваясь на площади Кирова и уходит в сторону до парка Молодёжи. Безымянка пока кое-где держится перед точечно-дворовой застройкой, держится статусами объектов культурного значения и единственной веткой метрополитена, протыкающей её почти во всю длину.

Безымянка помнит, как метро покосило и хрустнуло тремя этажами над аркой, ведущей во двор, очень-очень похожий на питерский колодец, обрезанный где-то на половину. Трещина так и осталась, бывшие комнаты, дарившие каким-то жителям возможность устроить в них курилку, кладовку, тепличную оранжерею или тупо комнату под сдачу студентам или ещё каким приезжим, смотрят наружу грязными окнами в стареньких крашеных рамах и никто особо не замечает эдакое уродство.

Безымянка настоящая сплошь в сталинках разных проектов, хрущёвках небольших изменений и редких поздне-советских высотках. И, конечно же, тут да там украшена россыпью двухэтажек и остатков честного сектора. Основной корпус больницы Семашко имеет башенку со шпилем, а несколько школ окружены красивыми фигурными заборами, где через чугунные копья золотятся клёны. Ну, а ещё тут кое-где да кое-как рассыпаются старыми кирпичами ограждения дворов, с креплениями для ворот, точь-в-точь как взятые на ремонт слесарем Полесовым в Старгороде.

Безымянка даже недавний ремонт небольшого сквера возле метро Безымянка превратила в относительно-неплохой закос под ретро пятидесятых, с их рейками и деревянными беседками.

Безымянка сейчас совершенно не рабочая окраина, заводов мало, да и работают на них вовсе не жители бывших заводских кварталов. Но от того сама Безымянка не потеряла себя, как минимум в лихости своего населения разреза хулиганства. А ещё Безымянка прячет в своих старых дворах странное очарование осени, уже начавшей кончаться.

Да, Безымянка именно такая.

Представили? Не? Ну, ладно, дело не в этом. Дело в…

В строительстве капитализма. Айда-те, пора строить.

Сам-то он если и справится, то не сразу.

Да-да.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Промозглоябрь

С утра вдруг зарядил дощщь. Не дождь, а эдакий дощщь, когда сыро, крапает и не прекращается, прямо с темноты и до обеда. Ладно, хоть к полудню вроде бы начало заканчиваться. И вдруг выяснилось – а там тепло, не-не, на полном серьёзе, на улице-то тепло, ветра почти нет, капает в целом с деревьев, а чтобы не вляпаться и изгваздаться, так нужно просто смотреть под ноги.

А серая почти ноябрьская хмарь только подчеркнула уходящую красоту очей очарованья. Берёза напротив соседнего ОЦ желтела так ярко, будто хотела перекинуться в лимонное плодоносящее дерево, не иначе. Странно-недавно законопачено-покрашенный трамвай звенел на повороте ярким красно-белым пятном. А машина нашего коллеги, эдакая в тон пионерскому галстуку, да не того, что со знаменем цвета одного, а искусственно-шёлково-морковного, так вот – эта машина смотрелась лихо, задорно, нагловато и заставляя про себя улыбаться. Ну, а как ещё, мы ж русские, у нас просто так не лыбятся, смех без причины признак дурачины, все дела, бла-бла-бла, ну, знаете, верно?

В общем, тускло-мерзковато-промозгло-поздне-осенне-почти-ноябрьский день вдруг оказался весьма даже ничего. Такое вообще случается, когда там встанешь вроде не с той ноги, опоздаешь на свой метропоезд, упустишь из-за этого прогулку, даже майку нацепишь не которую хочется, а как попалась, и… И вдруг всё играет совершенно иными интересными красками.

Вдруг во дворах, ведущих к работе, обнаруживается свеже-закатанная в асфальт дорожка.

Вдруг случайно забытый и не удалённый альбом оказывается прям в тему.

Вдруг на рынке у метро бабулька продаёт отличные домашние яблоки.

Вдруг… Да каких только да вдруг не окажется, если тупо не ворчать.

И даже промозглоябрь, накатывающий послезавтра, норм.

Не, а чо? Нет плохой погоды, есть плохо одетые люди.

Точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Шавуха

Первое правило шаурмы: мясная начинка должна быть прожарена и даже чуть суховата.

Второе правило шаурмы: не лей соус как цемент в стяжку, распределяй по чуть-чуть и равномерно! И только тогда она снизу ни за что не порвется.

Третье правило шаурмы: люби саму шаурму. Тупо люби ее и делай для людей так, как надо.

Не мельчи мясо, это не буррито. Куски надо брать правильные, хорошо прожаренные и средней величины. Вся овощная часть не должна быть больше пресловутой рубленной курицы. Это вы этим, вегетарианцам, огурцы с капустой заворачивайте, пусть себе трескают. Не жалей правильной и сочной начинки, она же так пахнет поджаристой курочкой, что хочется купить не большую шаурму, а просто огромную шаурму. Или, лучше, две. Не будешь жалеть курицу – сами потянутся. Да-да. И, что очень важно, особенно когда крутишь сам, стоить помнить еще кое о чем.

Спроси про лук. Да, ты делаешь самый вкусный маринованный лук, он, мать его, просто прекрасен, хрустящ, кисловат и чуть остренький. Но спроси, не забудь. И, поверь, тебе воздастся. А вот себе – обязательно добавь.

Так… с начинкой разобрались. Переходим к соусу. Не надо его заранее держать в огромной бутылке, смешивая все подряд. Один черт, самое важное – кетчуп и майонез. Вот и не мешай. Оно зачем? Вот когда развернул лаваш и начал накладывать, тогда лей, по чуть-чуть, сверху, крупными каплями. И не борщи. Никогда не борщи. Нет ничего хуже порвавшейся и плачущей рыжими слезами шаурмы. Разве что ревущая рыжими слезами шаверма.

И вот теперь, когда все свернуто, в один тугой и одуряюще пахнущий рулет, кусаем. Вонзаем зубы в верхнюю часть, прокусывая плотный и не поддающийся лаваш, чувствуя, как язык уже сам стремится добраться до самых первых кусков начинки, когда тот самый, правильно распределенный соус касается нёба…

Черт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Снова первый…

Снег всегда выпадает нежданно-негаданно. Даже если синоптики предупредили о нём за неделю. Но где те синоптики, где народно-язычески-православные приметы с их Покровом и где казусы глобального потепления, таяния полярных льдов и погоды за окном, верно?

То-то же, что везде, повсюду и нигде. Потому он и неожиданный, сновапервый снег. Как всегда, из года в год, из возраста в возраст, из памяти в реальность и обратно. Первый снег, стоит захотеть, становится магией, волшебством кинематографа и куда там спецэффектам Гарри Поттера и Средиземья до собственной памяти и желанию вспомнить что-то красивое, хорошее, интересное.

Первый снег заставляет улыбаться почти всех, кроме совсем уже законченных поклонников с поклонницами мизантропии и чёрного взгляда на жизнь вокруг. Первый снег чистый и пока лежит – никогда не станет серо-чёрным, чавкающим под подошвами и покрышками, хлюпающим и разлетающимся жирными потёками, ночью превращающимися в костоломки вдоль дорог.

Сновапервый снег, пусть совсем на чуть-чуть, возвращает нас в детство, когда Дед Мороз уже не был настоящим, но новогодняя магия действовала безотказно, превращая будни в ожидание сказки, праздника и каких-то крохотных вроде бы, но кажущихся большими, радостей.

Сновапервый снег красив просто из-за своей вечной первозданности, неповторимый как любовь вашей мамы, отпечатки пальцев или встреча настоящей первой, что ты тут сделаешь снова ТМ, любви.

Несомненно, самым-самым из красивых первоснегов является вечерний, что крупными хлопьями под фонарями, да и свет, желательно, такой мягко-розоватый, тогда идеально. Но и холодно-голубоватый сойдёт, на самом-то деле, лишь бы снежинки крутились и неторопливо падали вниз.

Если где-то там же, совершенно случайно, вдруг окажется пёс той самой породы «хорошиймальчик» (ТМ), ну, в общем – золотистый ретривер, так просто здорово. Они очень уж уютно носятся под белыми свежими хлопьями, накрывающими подмёрзшую ноябрьскую грязь. Ну, хотя порой накрывается вымороженно-серая декабрьская пыль, такое тоже случается и тут снег кажется милостью Господней, не иначе. Ну, либо даром Вотана или ещё какого Имира, коли вам аллергически чешется от христианства, да ради Бога, его-то такое недовольство точно не затронет.

Сновапервый снег последние годы не поспевает за Новым Годом. Не за семейно-детским праздником с подарками, тортом и салатами, а за выставленными искусственными ёлками ТРК и гипермаркетов, начинающих переливаться китайскими светодиодами гирлянд и фальшивым злато-серебром огромных пластиковых шаров со звёздами чуть ли не с отменённого Дня Великой Октябрьской Социалистической, угу.

Сновапервый снег неожиданный.

Тем и хорош.

Тем и любим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бабаевский с апельсином и безопасный секс

Общественный транспорт убивает личное в интернете. Особенно в час пик. Хотя в большом городе всем на всех наплевать. Да и в маленьких, чаще всего, тоже. Жизнь такая, не мы.

Ноябрь тоскливый, серый, грязный, сырой, чавкающий и промозглый. Он как последние пять минут перед приходом поезда с твоей первой любовью, когда уже невмоготу и быстрее бы обняться. Так и тут – ой-вей, милая Снежная Королева, ждём вас и зимушку-зиму. А пока…

А пока ноябрь вытворяет все свои давно знакомые пакости, каждый год оказывающиеся неожиданными с незнакомыми. Ух ты ж, ёлы-палы, всё в воде, ливнёвки не работают, ой-ай, машина скребёт какой-то важной железякой в яме, спрятавшейся в луже ровно вьетконговец в джунглях. Ох ты, в рот компот, с чего вдруг пробка в обычное утреннее время, где мой обычный трамвай, почему стоит на повороте и кто дал права той курице и тому дауну, стукнувшихся ровно когда всем не надо?

Ноябрь такой ноябрь, ноябрь радует аварийных комиссаров ничуть не меньше, чем первый снег со льдом жестянщиков и шиномонтажников. Серый дождливый месяц прогоняет остатки летнего тепла окончательно и бесповоротно, перестраивая горожан, дороги и даже гайцов. Даже Мск страдает от ноября, что говорить о провинции, верно?

Недавно в городской группе ВК знатно поливали друг друга сторонники аренды трамвайных путей и их ярые противники. Спор бесконечен, аки рассуждения о женской красоте с е неясными стандартами. Но суть от заявленных контрактов с Синарой и поставкой красавцев «Витязь» не меняется – трамваи пока такие, какие имеются. Включая, чего уж, старые-добрые красно-бело-бежево-грязные чешские «татры», порой держащиеся на честном слове с сотым слоем краски.

- Ты не мокнешь?

- Не, норм, зонт.

- Давай, скоро приеду. Уже скоро. Вообще близко.

Наушники с ушками и оверсайз наверняка должны делать девчушку няшной и ми-ми-ми, а ещё очёчки, ботинки на толстой подошве, смотрящиеся на чересчур тонких ногах тяжело-неуклюже.

Она переписывается с невозможно великолепным, если судить по аве, перцем, сладострастно прищурившись смотрящем на неё с экрана. Перец в расстёгнутой сорочке, наверняка с прессом, уложенной шевелюрой, римским профилем, красавец, мачо и ваще.

Но девчушка явно не промах, ставя на него совершенно великолепную метку-погонялу.

Он - «Бабаевский с апельсином». И это восхитительно, ведь вместо слащаво-приторной дури всё по делу. И даже если он ей чем-то импонирует, он один чёрт Бабаевский с апельсином.

Молодчина, девочка, семь десертных шоколадок из пяти в зачётку.

Ягодка-опять знает себе цену. Её цена явно в опыте, открытости экспериментам, темпераменте и всём остальном, не иначе. В ней несколько больше пятнадцати лишних кг, даже если считать пятёрочку на гренадерски-выпуклую грудь, прыгающую в такт трамвайной тряске через расстёгнутую куртку. Стрижка короткая, чёрная и агрессивная, как ярко-красные не свои ногти. Ногти быстро бегают по экрану, не промахиваясь и не путая отправляемые слова, предложения и слова с предложениями, складывающиеся в недвусмысленные утренние предложения троим настоящим мужчинам.

- Приезжай вечером… Купи вина и не забудь гондоны… я за безопасный секс…

- Еду, скоробуду, пробки, сам сделай, не маленький… Если будешь слушаться!

- Сама скоро приеду, уже три остановки… Опоздаю… Да пошёл он… Покажешь себя?..

- Женщина, проезд оплачиваем!

- Да что вы орёте?!

Ноябрь жестокий месяц, загоняющий порой в общественный транспорт куда чаще, чем хочется. А общественный транспорт штука такая, знаете ли…

Быстрее бы снег, что ли, на самом деле.

Точно.

Зима близко, точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зима близко

Зима близко, – говорили Старки из Винтерфелла.

Зима близко, понял как-то уже давно, куря на балконе. На дереве, напротив, оглядываясь и красуясь красной грудкой, сидел снегирь. Самый обыкновенный и очень давно не виданный снегирь.

Некоторые профессионалы в русском языке до сих пор спорят о происхождении названия невеликой птахи. Вроде бы все ясно, от слова «снег», но есть какие-то там нюансы. И ясно, однозначнее однозначного, что снегири означают зиму. Пусть прилетают с Севера, вместе с холодами или пусть приходят в город из лесов, опять же из-за холода. Снегири в человеческом муравейнике – это близкая зима.

В детстве зима казалась волшебной. Снега падало выше головы, морозы трещали и помогали строить горки. Дед сделал мне маленькую снеговую лопату и, каждое утро, субботнее с воскресным, мы с ним начинали одинаково. Одевались тепло и удобно, дед в «северную» спецовку, присланную дядькой с Вартовска, я в специальный маленький ватник, обували валенки с калошами, цепляли ушанки и шли кидать снег. Немного во дворе, где дед все раскидывал с вечера, если требовалось, возле дома, превращая сугробы в снежные горы и на нашей улице, полной пенсионеров с их внуками.

Деды и бабушки не ждали снегоуборочных машин с тракторами, а делали доброе дело для соседей и самих себя. Мы с ним дочищали до края забора в сторону Женькиного дома, а в другую – чуть дальше, там жила тётя Наташа, и к ней не так часто приезжали дети, а внуков у нее, почему-то, не случилось.

С первыми серьезными морозами деды собирались и за вечер накидывали нам горку, а то и две. Машин тогда было немного, улица оказывалась в нашем распоряжении и нам, детям Советского союза, оставалось только помогать, таская воду в ведрах и потом орать от счастья, пролетая на первой космической сразу по три-четыре дома, мелькавших сбоку.

В какую-то, особенно снежную зиму, Женькин дед решил, что стоит поднапрячься и сделать сорванцам с улицы что-то эдакое. Шесть взрослых мужиков и мы, пять оголтело-лихих бестолочей, два часа катали огромные, полметра диаметром, снежки. Собирали их вместе, залепляя дырки снегом и строя две башни со стенами и воротами. Потом дед Андрей подключил шланг и стоял с полчаса, поливая конструкцию.

Следующим утром нашей крепости завидовали все соседние улицы. И никто не решился на откровенный вандализм, желая причинить ей вред, так что стены советско-зимнего Камелота растаяли вместе с весной.

Снеговики? Тю… снеговики улыбались и подмигивали, торча морковками носов, через двор.

А еще теми зимами у меня было одно постоянно-короткое увлечение.

За домом, у забора, торчала сухая малина, летом превращавшаяся в настоящий клад. И там же, высокая и кустистая, дарила свои зимние сокровища черноплодная рябина. Тугие крупные ягоды полностью поспевали к первым снегам, но добраться до них выходило не так просто. После экспедиции, по сложности сравнимой с покорением полюса, снег приходилось выковыривать даже из колготок. Да, кальсон и термобелья, в отличие от теплых колготок, у меня не случилось. Как и у всех пацанов с улицы, только нас оно не парило.

Раскидывая пласты, выросшие за несколько дней, раскидывая их как ледокол «Красин», я упорно пёр к рябине. Тягучей, вяжущей, сладкой и красящей язык в темное рябине. Отказаться от этого крохотного счастья казалось невозможным, а одежда, на раскаленном металле дедовской трубной системы отопления, высыхала за час.

Моими компаньонами по приключению всегда оказывались они, снегири. Тогда многие любили книги Бианки и красногрудые птахи, по первости пугливо улетавшие, были как иллюстрация к ним. Случись такое сейчас, я точно знаю – где застряла бы на час, не меньше, моя Катя, вооружившись фотоаппаратом. Невозможно было бы удержаться, честное слово.

Снегири привыкали быстро и возвращались, чего-то там по-своему ворча в мою сторону и явно предостерегая от излишней жадности. Не, голодать им не приходилось, как можно голодать в пригороде, с его курятниками, свиньями и просто кормушками, вырезанными в бутылках из-под шампуня теми самыми пенсионерами и всегда полными хлеба с кусочками сала? Наверное, рябина была им как нам витаминки. Ну, либо десерт.

Как бы то ни было, выбор снегирей я уважал и старался не наглеть. Тем более, что много черноплодки, особенно большой и настоявшейся, не съешь. Красногрудые птицы провожали меня в обратный путь и возвращались доедать свою половину.

Так что, увидев снегиря, понимаешь сразу – зима близко. И дело вовсе не в Старках из Винтефелла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Колхозная жратва

Никогда не понимал вегетарианцев. Глупость какая-то, лишать себя такого удовольствия. И только из-за глупых принципов. Не говоря уже про пользу. Было бы вредно, так не оказалось бы оно во всех, ну практически, кухнях мира. Да, и мне не стыдно признаться в том, что это интересно. Все наши знают про мою любовь к еде. К вкусной еде. К порой не полезной еде. Но вкусной. Но вот не стоит думать, что мен япрет питаться всяким фаст-фудом, как его не назови. Не-не, это не так. А все почему? Да все просто. Мир надо познавать во всех его оттенках. В том числе и в кулинарии.

А какая кухня хороша во всем? Наша? Ну, верно, но кое-чего не хватает. Грузинская, восточная, экзотическая юго-западно-азиатская, великолепная итальянская? Неплохо, но, все же… Эй, я не про японскую, упаси Ктулху. Сами пусть едят осьминогов, сырую рубу и рисовые колобки.

Самая лучшая кухня одна. И она французская. А самый лучший её элемент – народная. Без утиной циррозной печени в фуа-гра, без уток в карамельном соусе или там бламанже. Простая, вкусная народная кухня. И ее верх, говядина по-бургундски. Э-э-х… мясом тут пахнет, от каши. Ну да, мясом.

Да какое это мясо? Мясо, дамы и господа, это говядина по-бургундски. Именно так.

Что для него нужно? Не так и много, на самом деле. Главное – время и желание. А продукты всегда можно просто купить. А дальше слово «просто» на некоторое время просто забудьте. Для первого раза. Да и для второго тоже. Если на третий не получится, то это не ваше. Сходите в ресторан, не мучьте себя и окружающих.

Говядина. Хорошая, не особо старая говядина. И, оптимально, кострец. Не, филейка или оковалок тоже сойдет, но лучше кострец. Грудинка… ну, конечно свиная, какая еще-то? Чтобы с салом на половину куска и даже со шкуркой. Не кривите носы, не попробовав. Морква, лук, чеснок, соль с перцем и тимьян. Лучше посвежее, веточками. И, оно очень важно, вино. На всякий случай – сухое вино. И никакое другое. И вот не надо про мажор-бла-бла-бла. Это не мной придумано, а нормальными позднесредневековыми крестьянами из Бургундии. Ну, кто виноват, что у них там любое вино – сухое?

Четыре на четыре сантиметра и где-то три в толщину, воттак режем говядину. Грудинку можно чуть поменьше, то не важно. Моркву и лук как удобно, но рыжий и задорный источник каротина лучше крупнее, а не тоненькими колечками. И обязательно не забудьте заранее поллитра мясного бульона. Заранее, именно так.

Мясо просушите бумагой и отложите в сторону. Теперь сделайте несколько вещей. Включите духовку на двести тридцать градусов, пусть разогревается. Поставьте на пяток инут отвариваться нарезанную грудинку. И приготовьте большую сковороду. А, да. Обязательно нужна глубокая чугунная посудина кассероль. Ее работа станет основной.

Грудинка отварена? Прекрасно. Включайте огонь под сковродой, ждите, пока не раскалится полностью. Добавляем масла, а разогреется оно сразу, и пуляем первый заход. Грудинку. Обжариваем до корочки, достаем и равномерно ее по дну кассероли. И тут же на сковороду, не меняя масла, овощи. Тоже на немного. А, чувствуете запах? То-то же, а то грудинка, сало, лук, морква…

Достаем и сверху, на первый слой в нашей чугунятине. Да живее, масло уже аж шкворчит. Мясо, мясо, до той же самой корочки… фух, сделали. Разложили по овощам? Молодцы. Убираем к чертовой матери сковороду, жесть как жарко.

Поперчить, посолить. Полагаете, теперь тушить? Не, фига.

Да, забыл, еще нужна мука. На фига? Присыпать сверху нашу красоту перед отправкой в духовку. Хорошо приспать, чтоб прямо закрыло симпатичнейшие обжаренные куски. Встряхнуть, распределяя муку и не накрывать крышкой. И вот теперь в разогретую духовку. На пять-семь минут, не больше. Достаем, на плиту, и убавляем духовку до ста шестидесяти. Зачем? За надом.

Берем граненый православный стакан, наливаем вина и в кассероль, прямо на подсохшую и потемневшую муку. Отхлебнуть? Из бутылки отхлебнете, и позже. Потом бульон, закройте мясо где-то на сантиметр. Ложку томатного пюре, две головки чеснока и несколько веточек тимьяна. И на огонь. Закипело? Вот только теперь берем крышку, накрываем и убираем в уже остывшую до нужной температуры духовку. На три с половиной – четыре часа. Я ж говорил, что все будет непросто. Оно того стоит, поверьте.

Следим, чтобы чуть кипело и не выкипало. Достаем вовремя. Открываем и наслаждаемся запахом полностью, а не то, что до этого плавало по кухне и заставляло нервно глотать слюну соседей, заставля их приходить за солью или яйцами. Процеживаем соус и добавляем обратно. Садимся, выкладываем на тарелку и вооружаемся вилкой и хлебом. Да, именно так. Такой соус грех не съесть. Приятного аппетита.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Метро, жвачка, перегар

Все дневные поезда – похожи друг на друга, каждый состав в час пик – строго индивидуален. Рерайтить Льва Николаевича прямо сущий моветон, но удержаться не выходит. Хотя, конечно, индивидуальность есть штука относительная.

Если лень с утра месить навалившуюся снежную кашу, то метро тут прямо как доктор прописал. Со своими, само собой, плюсами с минусами. Наша подземка уютная, летом прохладно, зимой тепло, на платформах слякоть очень редко даже в снегопады. Года три как делают подвижной состав, отправляют в Питер и оттуда пригоняют симпатичные бело-голубые вагоны.

Когда начинают лететь листья, крапать дожди и поддувать в по-летнему открытые щиколотки, в город возвращаются студенты, кто-то перестаёт кататься на бибике до весны и метро в час пик поражает. Порой вагоны набиты точь-в-точь как в Мск, ягоде упасть негде, народ точно шпроты в бане с маслом.

Время до работы у всех своё, но знакомых лиц всегда достаточно. И не только лиц, равно как рук, ног, спин, волос и остального. Даже запахи тут временами знакомы, когда до умиления, когда до скрежета зубовного, а когда и до блевашей. Уж как повезёт, чо.

Утром вагон полон ароматов вчерашнего дня, прошедшей ночи и едва начавшегося утра.

Утром вагон неуютно пахнет жвачкой, двойной мятной порцией со всех сторон, немножко давно не стирано-пропотевшей одежды, горячими пирожками с луком и яйцом, чересчур сильным и обильно вылитым парфюмом, новенькими ботами, странно задержавшейся ноткой вечерней парикмахерской, кофе с ванильным сиропом и, куда ж без него, несмотря на всего лишь середину недели, перегаром.

Парняга с постоянно снятой верхней одеждой, может быть, болен. Может быть, потому как на улице минус десять, у него так себе курточка с шапчонкой, лежащие на коленях, а он потеет. Потеет сильно, промокая лицо платком в полоску, сиренево-чёрным. Вчера платок был бежево-коричнево-клетчатым, а вместо куртки имелось пальто. Но потел чувак также сильно. Может, стоит посоветовать проверить сахар, печень или даже онкомаркеры, а может и не стоит. Добрыми делами выстелена дорога в Ад, все знают.

И он если чем пахнет, то кремом после бритья, кажется.

Пот... Потом тянет от, вот ведь, форменной красотки с ресницами, губами, бровями, узкими сапогами на каблуках и пальто по фигуре. Это так странно, что даже не верится, но бабушка с двумя внуками, едущая с ними в школу и выходящая со мной, пахнет кашей. Само собой, с маслом, на пацанов любо дорого смотреть, кровь с молоком и спортивные надежды.

Кофе у ровесника, наверняка едущего до Московской. Почему до неё? Там много современно-зеркальных офисных зданий, а он прямо очень современно офисный, несмотря на глупость такого стиля в десять мороза и снег. Короткая модная фуфайка на невесомом синтепоне, брюки чуть короче нужно, пока блестящие туфли и сумка в руках. Ладно, хоть в шапке, стыдливо прячущейся в сумке. Он же, к слову, густо благоухает каким-то люто брутальным одеколоном.

А кто тут любит крепкие спиртовые напитки с почти неуловимой ноткой армянского бренди? Как кто – зрелая и уверенная в себе женщина, знакомая по вагону и метровремени как-бы не пару-тройку лет и чаще всего перебивающая ароматом вечернего отдыха собственные Живанши, Кензо или что-то такое, честное слово. Да и ладно, она тётя взрослая и ей хорошо. Хотя явно тянет спать.

Утреннее метро полно многого.

И людей в первую очередь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Белая чернота

Вот-вот недавно, на прошлой неделе, да и в этот понедельник, небо налилось серо-черным так, что ждал снега. Не получилось, лишь похолодало.

Снег так же незыблем и вечен, как счастье или боль. Всегда рядом, всегда неожиданно и всегда ожидаемо.

Белизна и свежесть превращает осенне-грязную Самару в красивый город. Ему не мешает даже нежелание земляков не мусорить и сигаретные пачки, пакеты из-под шаурмы с использованными гондонами под окнами.

Снег хрустит долгожданно в ноябре и жутко утомляет где-то к празднику мальчиков, носков и рыльно-мыльных подарков с распродаж. Снег рядом всю нашу русскую жизнь и никогда не станет ненавистным. Просто иногда устаешь, не более.

Мы встали на горушке прямо у дороги Знаменское-Горагорск в конце октября девяносто девятого. Укрепились... укрепились так, что спина плакала горючими слезами после двух позиций для гранатомета и орудийных погребов. Плащ-палатки сносило ветром и, отстояв свое ночью, Коля и я полезли в старенькие и насквозь вшивые спальники. А Лифа, оставшись под утром, заснул.

Снег засыпал все вокруг и нас с Колей. Сашка, клюя носом в окопчике, смахивал на замерзшую ворону. Отплевавшись от холодного крошева, растаявшего только на носу и губах, сел, понимая, что дико зол. Коля злился не меньше. И мы не нашли ничего умнее, чем покрыть матом друг друга и переб..ть друг другу. Я сапогом, Колька своим "семьдесят четвертым". А Лифа? А Лифа был тупо подонком, да и ляд с ним. С Колей мы помирились в процессе поиска "чего б пожрать".

Январь две тысячи восьмого завалил Самару снегом чуть ли не по крыши припаркованных кредитных "фокусов" с "сонатами". Самарское метро, радостно отдаваясь эхом сотен и сотен людей, принимало в себя сколько могло. И, наверное, в первый раз после открытия, было совершенно рентабельным.

На следующий день никто и ничто не работало, по Дыбенко, с криками "ура", гоняла счастливая троица на снегоходах, к моей сестре в "Патио", чьи хозяева явно пизд...сь от жадности, приехало две "буханки", а через три дня владельцы "нив" и "патриотов" немало заработали на выдергивании из сугробов малолитражек. Виноватого нашли. Как еще... Начальник ТТУ ответил за всех и вся, не выгнав на очистку свои секретные боевые трамваи, а саперы 2-ой армии, добравшиеся из Башкирии, уехали просто так.

Моим главным снегом навсегда останется тот, ради которого мой строгий дед, дождавшись моих шести лет, сделал снеговую лопатку. И, даже утыканный окурками и желтый, снег всегда останется грузом на ней, помогавшей моему давно ушедшему деду чистить двор и улицу рядом с домом.

И, да, уже соскучился по тебе, дружище снег.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Соска-нериалка, чмошник и метро

Триггер – термин большого количества значений. Триггером правильно обозвать жаргонизмы, понимая суть незнакомого человека. Если кто-то называет кого-то «человечком», то не уважает этого человечка. Если кто-то пользует «соску», то оно как буква М у входа в метро. Однозначнее однозначного этот «кто-то» - мудак.

«Соска-нериалка ван лав» - контакт, записанный юным организмом, трясущимся в утреннем метро. Соска-нериалка вполне может знать, как её обзывает прыщеватое тело, заправляющее джинсы в высокие кроссовки. Молодёжь такая молодёжь, право слово.

Соска-нериалка круче Бабаевского с апельсином. И там и там хозяева мобильников расставляют триггеры, нужные для разговора или переписки. Бабаевский с апельсином намного вежливее звучит, хотя суть одна и та же – неинтересная, отчасти нужная личность, чья единственная роль – френдзона, даже если френдзона переходит в зону глубокой депиляции бикини, охи-ахи, горячую ланфрен-ланфра-лантатита и всё такое.

Соска-нериалка, к слову, возможно куда круче Бабаевского с апельсином. Соска-нериалка родилась под пальцами с длинными грязными ногтями, под модно выращенной чёлкой, вместо химической пушистости тупо висящей сальными сосулями и может быть единственной женщиной хозяина убитых кроссов, бывших чистыми только на полке магазина.

К индивиду, переписывающемуся утром с соской-нериалкой-ванлав, правильно применить модное понятие «чушпан». Но это моветон, а алгоритмы соцсетей так и так увидят упоминание втюханного продукта массмедиа. К индивиду, переписывающемуся утром с соской-нериалкой-ванлав, куда больше подходит «чмошник», производное от человека, морально опущенного. Ну, а как, если приглядеться к длине ногтей, до появления нарощенной женской красоты весьма подходящей для нанесения на такие ногти лака?

Поворчали вместе со мной? Ну и молодчинки, вперёд, строить капитализм, сам себя он точно не возведёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Первый снег

Снеговая лопата штука простая - бери, да кидай, бери больше, кидай дальше, отдыхай - пока летит. К чему оно? Все, как водится, просто.

За окном тихо летит снежок. Не снег крупными хлопьями, а снежок.

Первый раз за полторы недели у нас падает снег. Закрывает пыль, убирает пустой холод. Зимы у нас снежные, может, этой снова наедимся снега до отвала, может - не особо. Декабрь 2007 был такой же, снег повалил на сам Новый Год, как сейчас помню.

Снег завораживает, падая. Он полетел еще ночью, кружась у фонарей. Начал таять почти тогда же и совершенно неизвестно - ляжет ли легкий снежок хотя бы ненадолго. Снежок любят убивать коммунальщики, разбрасывая химию, все чаще заменяющую песок. Против снега с наледью, как ни странно, у них в запасе почти ничего не остается, ни химикатов, ни людей, ни машин. Ну, вы знаете.

Зима без снега для меня странная и неправильная. Это понятно, если с детства зимой должны лежать сугробы, висеть сосульки, а металл прилеплять к себе языки. Зима щиплет морозом, раскрашивает щеки в красное, добавляет проблем носящим очки и радует лыжников, любителей доски, коньков и охоты. Зима, так-то, отличное время года, особенно если правильно обут-одет.

В 92-ом, последний раз надев зимой кроличью ушанку и драповое пальто с поддельно-меховым воротником, пошел себе в школу. Какого ляда, чувствуя позванивающие уши, не развязал шнурки шапки? Поди пойми всю дурость себя в пубертате.

Где-то на полдороге левое ухо звонко щелкнуло, но я тогда ничего не понял. В школе, по встречающим смешкам, допёр - чего-то не так. Но точку поставила Людмила Леонидовна ахнувшая и отправившая к медсестре. Ухо торчало вбок, красное и опухшее. От уроков не освободили, дома пожурили, ухо спало и сменило кожу за неделю .

Причем тут снеговая лопата? Да все просто же, как и говорил - снега тогда были горы. И, на выходных с зимними каникулами, моей обязанностью считалась уборка снега у деда с бабушкой. И, глядя утром на снег, крутящийся под фонарями, вспомнил фонарь у их дома и свою легкую злость от обязательного утреннего похода с лопатой. Дурак был, что и сказать. Это ж снег, его убрать во дворе и чуть на улице - плевое дело. Главное тут - было бы у кого и для кого, не только для себя. А так... только воспоминания да фотографии. И ни одной с лопатой и сугробами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Летящее золото

За окном летят крупинки золота. Неожиданный снег осенью. А такой ли уж и неожиданный? В свете постоянных и обязательно страшных пророчеств о конце света - нормально. Никого не удивишь. Морозцем со сверкающими снежинками. Так же, как и дождём в январе.

Радио странноватое, тут загадочный и волшебный голос Бутусова с его «Тутанхамоном». Хорошее утро, спокойное и доброе. Все на месте, все работают. За окном медленно несёт, из века в век, свои зеленовато-синие волны Великая река. И пусть Ангара длиннее, Обь шире, Иртыш более интересен, а Амур романтичен и сед. Моя река, которую видно из окон – самая любимая. Если забраться в Жигули летом, подальше, и чуть расслабиться, то можно услышать, как идёт вниз по ней ватага Степана. Или как проплывает струг Петра, галера Екатерины, первый пароход с колесом на корме. Мда…

Слева сидит Маша. Она строгая и вся из себя деловая. Серый брючный костюм, отглаженные уголки воротника белой рубашки, длинные волосы собраны во французскую косичку. Всегда аккуратный маникюр и чуть нахмуренные брови. В ней самое главное – это глаза. Огромные ореховые и всегда веселые.

- Маша, а что вы такая довольная?..

Так было на собеседовании.

- А я только с развода. Наконец-то развелась.

И все. Больше вопросов к жизнерадостности не возникало.

Не знаю почему, но когда она веселится, или наоборот, то можно увидеть её не такой. Лёгкая амазонка с вуалеткой, костюм для верховой езды, высокие сапоги, мужская посадка в женском седле. Когда никто не видит. И вперёд, через луга и поля, быстрым намётом, перелетая ручейки и стволы деревьев на лесных тропках. Ветви берёз с клейкими листами аккуратно, стараясь не задеть, касаются лица, радостного, с широко вдыхающим запах свободы и вольный ветер носом, слезами, выбиваемыми им из глаз. Тесно ей здесь, хотя она и старается быть стандартной офисной мышкой, Маша, которой для веселья не нужно даже её любимое игристое вино.

Почему-то именно такие мысли, когда нет постоянного трезвона, вызывает у меня Машка, хулиганка в детстве. Это видно. Такой маленький шрам, который у неё над бровью – не заработаешь, играя в куклы. И он, наверное, не один. Наверняка на коленках их много, маленьких, еле видимых тоненьких белых ниточек.

Возле крайнего окна хмурится и что-то ищет в Сети Алексей. Вот он, самый надёжный и идущий до самого конца. В работе, я имею в виду, а не в чём-то другом. Мы с ним не общаемся там, снаружи офиса. Ему шансон, мне хардкор. Строгие рубашки и свитера у него, брюки-милитари и удобные майки у меня. Но так оно было всегда. Если вспомнить Кольку, с которым судьба свела нас на войне, то что? Много ли было общего? Нет. Так и с Лёхой. Он упорный.

Глядя на него, строго-лысовато нахмуренного, так и тянет накидать на бумаге силуэты то ли гнома-пехотинца, то ли сержанта ландскнехтов. Подрисовать бороду, небольшую, чтобы не смог никто схватиться рукой. В кожаном, просторном камзоле, штанах с вырезами, и тяжёлых, подкованных сапогах. С обязательным «катценбальгером» на широком боевом поясе, секирой на длинной рукояти и орущего на толпу новобранцев. И махом выпивающего жбан пива или полгарнца водки одним махом и закусывающего ломтём ветчины с хреном.

Хороший он человек. Семью любит. Пацанов просто обожает. Дочку боготворит. Хочет дом и надёжный внедорожник. И ведь сделает, я знаю. Долго, с проворотами и пыхтением, но добьётся. Это точно.

Сергей… это персонаж. Взрослый, опытный, со всяческими регалиями, должностями и «Субару» внизу. Сам себе на уме, постоянно пытающийся подколоть того, кого считает пониже себя уровнем. Хотя, в последнее время не получается. Пришедши большим и сильным ледоколом туда, где можно расшибить лоб и не получить толку, стал плавучей мастерской. Вроде бы она и нужна, но можно и до доков потерпеть. Так и с ним.

Увидеть его в разрезе того, что могло бы быть в царстве Фантазии? Хм… тяжеловато почему-то. Интересный и начитанный человек, имеющий за спиной много жизненных поворотов и ситуаций. Но, я помню, как маска свалилась на пол, разлетевшись кусками терракоты, и наружу вылез обычный, похотливый и считающий себя Рокко Сиффреди средний, до конца не выросший, студент из общаги пединститута.

А ведь вижу. Серый человек в коричневом, длиннополом кафтане. Постоянно: то в городской ратуше, то в кафедральном соборе у отца-инквизитора, то в самом Санкто-Оффициуме. Стоит у стенки, подпирая её, попивая квасок из глиняной кружки, заедая ржаной горбушкой с лучком вприкуску. Здоровье бережёт, подлец. А потом. Закончив с делами, идёт домой, к розовой, грудастенькой домоправительнице в рюшечках.

Ну и фантазия у меня, прям хоть в киноиндустрию иди, на должность кастинг-мейкера.

А утро уже и закончилось. Телефоны трещат, мессенджеры квакают. Офис, ничего не поделаешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Новый Новый Год

Пол-января прошло, как ни бывало. Ёлки на мусорках квартируют с прошлой недели, световые скульптуры, дворовые фейерверки, гирлянды-перетяги и диодные узоры дорожных столбов заканчиваются вместе со снятыми растяжками «С Новым счастьем» бюджетных организаций. Даже пацанва не грохочет петардами, совсем как каникулы, растворившимися в прошлом. Праздник закончился, сменился новыми рабочими буднями. Как всегда.

Глядя, как со школьных окон пропадают снежинки, олени, ёлки и такие неродные Санта-Клаусы, месяц назад очень аккуратно вырезанные из бумаги, понимаешь Соломона. «Всё проходит, и это пройдёт», прямо универсальная отмазка от чего угодно и хардкорное подтверждение тщетности бытия, растворяющегося во времени. Это даже грустно, но…

…но как-то оставшись и дотянувшись из детства, порой видишь сказку. Сказка мигает разноцветными огоньками настоящих голубых елей, сборных металлических конструкций с торчащими ветвями, и пестрит любовно сделанными рисунками на метростанциях. В подземке работают последние романтики, помнящие советские новогодние традиции, не иначе.

У нас вот сидел какой-то пригорюнившийся вроде бы снеговик. Но сидел так по-доброму, что, возможно, именно из-за него Катя решила достать наши светодиодные ленты уже числа 3-го, когда даже мандарины остались только в Магните внизу. А сейчас, вот ведь, как-то не особо тянет их снимать.

В этот НГ вдруг стал героем сценария кинца «Индиана Джонс – в поисках потерянного тонометра». Вернее, не так, потерялось само нормальное давление, вылетело не пойми куда вслед капризам погоды, творящей чёрт те что уже какую зиму подряд. Хотя, начиналось всё хорошо, тридцать первого валило как в сказке, крупными, ленивыми, медленными хлопьями. Правда, через полчаса они уже переросли в короткий буран.

Сказка зимы как-то осталась в детстве вместе с желанием быстрее украшать ёлку хрупким советским дутым стеклом, достав заветную развгодичную коробку, шуршащую дождиком с канителью и прячущую пусть старенького, но какого-то симпатично-мягкого деда Мороза.

Спасибо Дане, с ним сказка вернулась.

А, да, насчёт Соломона с его умными словами…

Почти все эти самые строчкивверху написаны в черновике больше полутора лет назад, 13-го января 2024.

Такие дела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

magic snow

Let it snow, let it snow, let it snow…

Снег как баллончик с краской в руках мастера фуд-дизайна. Вот только на тарелке лежала обычная, вкусная, но не самая эстетическая котлета и… п-ш-ш-ш, под руками стилиста, уверенно работающего краской, она превращается в произведение искусства. Золотистая, ровно пожаренная и так и манящая разрезать себя или даже слопать прямо с вилки.

Снег точно такой. Декоратор, сыплющий вниз и закрывающий девственной белизной окурки, банки, бутылки, собачье дерьмо, недонесенные пакеты с мусором, шприцы, гондоны, умершего воробья и клочья шерсти, выдранные соседским Барсиком у соседского Васьки. И прячущий грязь.

Снег приходит всегда неожиданно и коварно, прямо как лень, нападая изподтишка и со спины. Час, другой, третий… город стоит и не движется. Ведь зима, ведь кто знал, ведь… Ведь-ведь-ведь… Все, как всегда.

Снег делает из серо-черно-рыжего жидко-грязного города что-то красивое и даже таинственное. Чу… что там, под аркой двухэтажного домика, помнящего революцию, стоящего за полкилометра от чуть зловещей готичной красоты костела? Мало ли, вдруг там, поскрипывая снежком, бродит залетевший хлебнуть чаю настоящий Дед-Мороз, а?

Ну-ну… Дед-Мороз, точно. Да Колька-алкаш бродит с похмелуги и никак не найдет у кого занять стольник. Или полтинник. Или тридцатку на бояру. Но это же снег, снег волшебный, снег чистый, он даже скрип под разваливающимся поддельным Колькиным «адидасом» сделает чуточку загадочным. Если настроение соответствующее, само собой.

Кружится в свете фонаря и, сколько бы раз не видел, замираешь, смотришь, любуешься. Безграничная простейшая красота падающего снега, не требующая ничего лишнего. Только лениво кружащие хлопья. Только теплый желтый свет. И в такую ночь можно поверить, если захотеть, конечно, почти во что угодно. Хоть в новогоднее чудо, пусть чудо и прячется за распродажами, елками с середины ноября, девочками-промоутерами в совершенно не русских колпачках и фальшиво-китайской мишуре на шейках, в огромных цифрах «Сале» повсюду и в неожиданно вдруг разгорающихся вечером гирлянадах от щедрот города.

Дети вот верят. Дети, меркантильные современные ребятишки, на пару дней в году верят в письмо на север, в доброго бородача с мешком подарком и даже стараются делать вид, что не узнают воспитательницу-организатора за Снегурочкой. Им весело, да и ладно. Это же главное, если вдуматься.

Просто остановиться. Посмотреть на падающий снег. Услышать визг и смех со стороны горки. И скрип ватрушек с тканью теплых брюк, когда снег, вновь и вновь, укатывается в зеркало самыми обычными веселящимися детьми.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ритфлёно-точечная

У неё светлая шапка фабричной вязки, сплошь утыканная пластиково-ртутными бусинами, леопардовый шарф, искусственная дублёнка, ботфорты на платформе, соболино-несвои ресницы и почти индейский боевой раскрас на веках. И, само собой, шикарные, широкие, плавные, ровно у сказочной царевны, и давным-давно перманентно-нарисованные брови.

Она так и смахивает на яркую пачку рифлёно-точечных презервативов Контекс на кассе Пятёрочки посреди новогодне-аляповатых подарочных наборов и мандаринов.

Правильнее, несомненно, пупырышные, а не точечные, но все ж взрослые, чего объяснять? То-то и оно, ага.

Блеск этих кусочков разбитого градусника поверх колпачка до конца разогнал рыжие-синие утренние сумерки.

Дама и зелёная железная ретро-электричка Грушинского экспресса появились на Стахановской почти одновременно. Кроме них, разрывая ткань сущего, воспоминаний и времени, в наушниках прокатилось Killing me, killing you Sentenced, что-то ощутимо щёлкнуло и вместо промозглого января 2025 вдруг увиделись растворяющиеся, точно порошок Cafe Pele, остатки-останки девяностых, тесно переплетающиеся с финнским готик-роком, рижским поездом и совсем взрослой девой, оставшейся где-то в юности провинциального райцентра типа Похвистнево, Кротовки с Черкассами или нашего Отрадного.

И сидящий рядом юный организм современного оверсайз-гоп-нигга-стайл с капюшоном поверх шапки и в поддельных джорданах лишь оттенил этот спецэффект всем своим текущим трендом. Оттакие дела, ага.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Просто дворник

Снег идеален в своей простой красоте. Настолько прекрасен, что словами не передать.

Да, через пару месяцев станет тяжко, скучно, уныло. Но первые пару недель чистого белого покрывала идеальны. Все знают, даже говорить не нужно. Волшебство природы, как всегда неожиданное, даже если сверяться с прогнозом. Лег, закрыл глаза, уснул, встал... Здравствуй, дорогой, год не виделись.

Чудесно любоваться через окно кухни, поставив утренний чайник.

Великолепно рассматривать в тепле и убаюкивающем ритме вагона.

Восхищаться бескрайними белыми полями под крылом.

Сказочно хрустеть первым на первой зимней прогулке.

А вот все остальное... Вы ж понимаете, да-да.

Вторые утренние полтора километра пешком скучно мерять просто мерой длины. Ну, скучно, честное слово.

Можно померять идущими перд тобой, их разными походками, выражением ли.. спин и так разно мельтешащими ногами.

Нравится измерять в песнях. Вторые утренние полтора километра иногда укладываются в полторы, смотря кто голосит в наушниках. Порой, такое случается, уходит едва ли не альбом.

В четверг Алёна поносила на чем свет стоит коммунальщиков и расстраивалась расходам на новые зимние ботинки. И грела ноги у теплового вентилятора, взятого напрокат в бухгалтерии. Ботинок тоскливо смотрел лопнувшим кожаным боком и предвкушал мусорку.

В пятницу чуть не сбила идиотски-старо-красная девятка, не сумевшая тормознуть лысой резиной. Фил, хрипящий в наушниках согласился с мыслями и пять раз повторил "факин", явно в адрес молодого приезжего, купившего свой раритетный "таз" и не купивший умение водить.

Мои полтора утренних километра вечером становятся не вторыми, а первыми из семи, самыми важными. От них зависят остальные. Треть у них вдруг оказались вполне себе годными, вычищенными до асфальта и звучащими уставшим молодым дворником у пятого хлебозавода.

Странный такой парняга. Тощий, длинный, весь насквозь застарело-неформальный, включая не практичную дворницкую обувь, а, натурально, "гады" с боковыми ремнями-застежками, продавленными подошвами и почти до колена. Под жилеткой осенью скрипела косуха, а со снегом пришла очередь камуфлированной куртки.

Он точно быстро устает. Он не умеет пользоваться большим скребком. А лопата порой срывается. Да и песка кидает больше необходимого. Но это не важно.

Дворник-металлист, слушая в огромных а-ля Зеннхайзер что-то тяжелое, кидает себе снег. Первый, уже заплывший грязью и расползающийся на неправославном пластике лопаты. Швыряет в кучи, зачищая тротуар и даря прохожим возможность наслаждаться зимней прогулкой.

И совершенно не хочется пытаться разглядеть в нем типа неудачника. Ну нафиг. Вдруг это мыслитель, нашедший в таком занятии катарсис и нирвану? Да и какая разница? Треть мои вторых утренних полутора километров сами ложатся под ноги, легко и свободно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чужие дети

Говорят, мол, чужих детей не бывает. Это неправда, враньё, ложь и лицемерие. Чаще всего.

Моему тёзке почти четыре года. Он очень самостоятельный, внимательный, не плаксивый и, вообще, прямо пример хорошей современной социализации, городской цветок-сорняк-одуванчик, пробивающийся даже через новёхонький асфальт.

Тёзка пронёсся мимо на начальной версии самоката, ну, что с двойным колесом спереди. Даже напрягся от его лихости с одиночеством, но тут мимо, с гиканьем и зарождающимися матерками, просайгачили пареньки постарше, точь-в-точь как Даня со Степаном лет семь назад на этом же спуске Антошки от рынка у Кристалла. Место здесь такое, клёво лихо спускаться вниз, наворачивая форсажную петлю у общаги железки. Там-то парочка подрастающих Квакиных её и сделала. А мой тёзка, на ходу соскочив с транспортного средства и подхватив его за руль, бодро потрусил по переходу, явно не успевая на зелёный.

- Ёшки-матрёшки, - подумалось в голове, хотя подумалось куда матернее, - а… А, вон та безответственная маманька, балаболящая с подружкой, пока ребёнок отстал. Точно!

Оказалось, ошибся. Светлая кепка пацанёнка понеслась вниз, к метро, и, стоя на красном, вышло лишь проводить взглядом. У метро следы сорванца потерялись и, поозиравшись, получилось в сделку с совестью и потрюхать домой через подземный.

- Надо купить молока, - сказалось совести в ответ на «а покрути-ка головой, сынку».

- Потом купишь, - заявила совесть, - крути тыквой, хамло, да глазенапы напряги.

Мальчонка стоял через дорогу, там, где всякие воспитанные прекрасным советским детством с комсомолом боевые пенсионеры торговали втридорога помидорами, сезонными гортензиями и яблоками, купленными в «Магните» да выдаваемыми за дачно-садовые. Наездник самоката стоял меж ними, крутил головой и явно верил в чудо. И никому не был интересен.

- Ну, наконец-то, - успокоилась совесть, - марш-марш, аллюр три креста, анчутка.

Чадо вышло перехватить на ступеньках, ведущих внутрь станционных коридоров, а на вопрос про «тыскемигдемама» услышать:

- Не знаю.

Помочь пацанёнку стоило даже из-за голоса сына в телефоне, когда вышло:

- Где ты? В полиции в метро? А зачем? За рюкзаком? А это там где?

Сержант, получивший на руки малыша четырёх лет отроду, не уронил чести бывшей народно-рабоче-крестьянской милиции, сделав несколько звонков, заполнив пару бланков и, включив логику со смекалкой, а также мобильный интернет, начав показывать Диме фотки всех детских садов округи. Мы с ним совершили одну ошибку на двоих – забыли о, вот диво дивное, новом на Запорожской.

- А давайте пройдёмся до рынка, - предложил сержант, - вдруг вспомнит магазин.

- Я помню, - скромно сказал Митя, поедая выделенный ему порционный чак-чак.

- Каков молодчина, - похвалил сержант, - пойдёмте найдём.

Вышло иначе, нас увидел друг мамы моего тёзки, мама, опухше-покрасневшая и хлюпающая носом, прибежала очень быстро и всё закончилось подписанием какого-то последнего протокола, ну, чтоб меня никто не заподозрил в киднеппинге с прочими пакостями.

А, да – мальчуган, вот ведь, оказался новым жителем нашего старого подъезда.

Вопроса тут два – какой самокат зимой и точно ли про ложь с лицемерием? Так вот – дело было прошлым летом, потому и самокат. А касаемо вранья насчёт чужих детей , так выше указано – чаще всего. И как относится к «чаще» или «всего», всем решать самостоятельно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мамы

Мамы всякие важны, мамы всякие нужны. Все знают – мамы самые лучшие, самые добрые, самые-самые. Мамы временами настоящие волшебницы, ровно магички из цикла «Ведьмак», ведь… Ведь толстые, тощие, смешно крашеные, глупо одетые, смахивающие на ведьм, борщащие с мейкапом, заливающие пот настоящим и поддельным парфюмом, разные-преразные – они все, пусть до поры-до времени, самые красивые в глазах детей.

У «Спортивной» самарского метро есть детская лаборатория. Там, с утра и до конца бюджетного рабочего дня, медработники терзают юные организмы заборами жидкостей с посевами. Не знаю, как оно делается сейчас, но в Данино детство всё повторяло точь-в-точь наши счастливые советско-свежедемократические года. Ну, палец в захват, стальное острое перо наготове, точный расчётливый удар, тёмно-красное, стеклянная палочка с делениями, пластиковая доска с лунками приёмников. Апосля, привычно и всегда неожиданно, ноюще-неприятно в конечности да опустошающе-грустно в душе.

Ещё у станции, украшенной по стенами конкуром, хоккеистами, борцами и кем-то ещё, имеется школа. В смысле, во дворе рядом. Так что мам с чадами, пользуясь утренними поездами, видишь много, разных, но, как правило, одинаковых лишь в желании вздремнуть бы ещё часок.

Химически-чернокудрая девчушка с гвоздиком в носу, с сумочкой Прада родом из страны Киталия, дремлет на сидушке метропоезда. У неё всё какое-то эфемерное и ненастоящее: штанцы в облипку из экокожи, снятой с юного дерматина, та самая сумка на сорочье-блескучей цепке, лисий мех из крашеного пыжика на капюшоне и смешные рыжие боты на белой литой платформе с несколькими пряжками-застёжками, переливающихся блеском пластика, крашенного в золотое.

Это не важно, на самом деле. Не важна даже такая же дикая любовь к несочетаемому у её дочки – малиновая куртка с кислотно-рыжей шапочкой-колпачком, перчатки с котятками с серо-белыми штанишками, а вырвиглазно-небесно-голубой рюкзачок с улыбашкой Эльзой «Холодного сердца» жутковато смотрится с жёлтым мешком второй обуви. Это вторично, третично и ваще накласть.

Она спит на мамином плече и от того совсем юная мама со следами чересчур плохо подобранных очков на переносице смотрится мадонной. А это здорово.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С луком и яйцом

Иногда пахнет картошкой, но чаще всего то ли пироги, то ли пирожки, жарят с луком и яйцом. Запах знакомый, не ошибёшься, точно не с рисой да рыбом, ливером или ещё чем-то таким. Масло вроде менять не стоит, тесто, наверное, хорошее, запах утра на Спортивной.

Как всегда там, где живут люди, утро повторяется. Кто-то трюхает к Космопорту по постоянно протоптанным тропинкам, кто-то, с тоской глядя на недочищенный подъём по Гагарина, скользит вверх почти коньковым ходом.

Люди одни и те же, люди сейчас устают с самого утра, зима мечется между снегом с морозом и дождливо-слякотной оттепелью, люди бредут по спрятавшемуся асфальту и даже не смотрят на небо. Небо того стоит, небо светлеет куда раньше прошлой недели, да и темнеть начинает позже. На улице тепло, птицы просыпаются раньше, а пекарня, обычно-привычно пахнущая из подвала Самары-М, расдухарилась на всю округу своими утренними пирожками. Хорошо, хоть беляши с чебуреками не мастрячат, а то вообще было бы немилосердно.

У Авроры последней пятилетки вместо так себе рынка с крысами, развалами, дряхлыми контейнерами и хамоватыми продавцами, вместо всей этой гадости почти бульвар. Скамейки, турники, высаженные можжевельники с молодыми соснами, детский и сейчас спящий фонтан да довольные местные собачники.

Видели приключения Электроника с Сыроегой? Помните Рэсси? Два эрделя, молодой и весьма пожилой, гуляют несколько раз в день. Знаю, сам постоянно топчу тротуар в тех же чигирях. Эрдельки не купированные, у них смешные длинные хвосты и суровые бровасто-бородатые лиц… морды. Как полагается крепким собакам – эрдели всегда рядом с хозяйкой, и не особо носятся.

На улице так весенне потеплело, что никогда не встречающитеся чёрно-рыже-кудлатые псы и запах свежих пирожков с луком да яйцом вдруг взяли и встретились. Такое вот почти весеннее городское чудо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тьма с зелёными глазами

Холён и лелеян до ужаса наш кот, Макс. Максимилиан чёрен, жирен и красив, зеленоглаз, лихо усат и отчаянно, по-кошачьи, умён. А ещё немолод и седеет по мордахе с горбато-широким носом, по ушам, по шее рядом с белой манишкой и даже по лапкам.

Долгоиграющие коты частенько заводятся незапланированно. Несомненно, отлично заиметь в хозяйстве абиссинку, мейн-куна, русскую голубую или даже чудовищного сфинкса. Породистого не меньше герцогской фамилии Ангальт-Цербских и всё такое. Но, жизнь подсказывает всею собой, что самые долгоиграющие душевные котозавры случаются случайно, ну, либо если их кто грамотно подкинет. Либо свистнет, и такое бывает.

Моя сестрица как-то увела усатую-полосатую малышню с соседнего двора. Наверное, там кто-то даже расстраивался, но Василиса жила у мамы лет тринадцать, гуляла как не в себя, женихалась да знай себе плодилась. Саблезубый ветеран, крысолов и матёрый боец пришёл к деду с бабушкой в холодную зиму и остался на тёплой кухне со специальной кошачьей телогрейкой надолго. Ксюху в наш трухлявый подъезд далёкой студенческой жизни явно подбросили, и она, ворвавшись в иррационально-безграничные остатки любви недавно-детских жизней, навсегда оставила следы своих лапок в наших душах. Ну и, на память, несколько шрамов на Катиной руке из-за фена, напугавшего кошку до ужаса.

Максимилиан холен и лелеян, восполняя лакшери условиями отсутствие боёв до драных ушей и мартовского ора из-за невест. Макс кастрат, но мы тут не причём, честное слово. Это всё его первая, так сказать, владелица, но лишиться кокушек явно стало не самым страшным в жизни одного красавца-кота. Максу стукнуло три, или пять, или ещё сколько-то, когда хозяйка принесла котеище в ветеринарку усыплять.

- Вот прям при мне, - наверняка кровожадно-беспощадно заявила неведомая грымза, - ухайдакате по-ветеринарски моего Блэка, он кровью сикает.

- Но, позвольте, мы его вылечим! Бесплатно!

- Ничонезнаю, колите его шприцем насквозь, прямо в горячо-трепетное сердце!

Врачи не сдались, выбив право передержки на «вдруг кто возьмёт». Тут-то коту и фартануло. Инста и доброе сердце Кати сделали своё дело.

- Какой он, к бесу, Блэк? – возмутилась Катерина Сергеевна. – Вылитый Максимилиан.

Именно таким образом кота переименовали, а память о сериале «Кухня» и Огузке с той поры поселилась у нас в сердцах. И, девять лет назад, наша семья взялась дружить, кормить, лечить, любить, временами орать, иногда попинывать, а также холить и лелеять чрезвычайно красивого, умного, хитрого, наглого, толстого, ласкового по желанию, всегда голодного и крайне гладко-переливающегося своей агатовой шубкой, кота.

Годы летели, Макс ел, спал, пил, гадил, охотился за моими ногами, ластился к утренне собирающейся Кате, давным-давно гонял ребёнка, а также обожал делать дружеский кусь моим булкам во времена оные писательской деятельности на кухне. Каждый раз, зараза, делая это неожиданно, нагло и незаметно ровно ниндзя.

Как-то Максимушка заболел, подцепив вирус с коврика у входа. Мохнатое хамство нагрелось горячее своих 38-39, лежало тряпочкой, не могло запрыгнуть на диван, отказывалось даже от жидкого корма и едва-едва пило. Кошак помирал и всем переживалось.

- Держите, витаминки в холку и не больно, а вот антивирус в ляжку, кусаться станет.

Дева-ветеринар оказалась права, но Макс не кусался, испуганно нюхая никель стола, где явно кого-то вот-вот резали. После первого похода под зелёный крест котеище не реагировал ни на что, даже на грохот трамвая. После второго, разом ожив за три дня, нахально выбрался из-под пуховика и, крутя кругло-ушастой башкой по сторонам, клацал зубищами да розовел языком, ловя мягко падающие снежные хлопья.

Больше Максимус не болел и пока никак не негативит на прописанный сухой корм. А мы…

А мы холим да лелеем кота-старика, твёрдо усвоив, что:

- Кот-пенсионер – горе в семье, особенно наш Байден.

Древнее и благородное существо, приближаясь к кошачьему Альцгеймеру, как и положено, полюбил жаловаться на жизнь, требовать больше, ещё больше, как можно больше внимания с любовью и так далее. Требует он это всё донельзя противными завываниями, сидя в коридоре и самозабвенно выводя руладу за руладой.

В общем, где-то на прошлой неделе, Катюша, наблюдая наши с ним обнимашки, и сказала:

- Захолелеяный он у нас.

Ну, да, так и есть.

И разве оно плохо?

Макс умер 26.06.2025, через день после Даниных 19-ти лет. На Катин день рождения он начал кашлять, с жидкостью в лёгких. 19 мая Даня сходил с ним в ветеринарку, у кота взяли анализ, побрив лапку, а через день позвонили и попросили на УЗИ. Даня хотел уехать со Светой на дачу, а я заставил его закончить дело и отправил в клинику на 22-ого партсъезда, где Макса единственный раз лечили от вируса.

Через полчаса пошёл куда-то типа по делам и встретил сына с котом в обнимку. У Макса выбрили пузо, Даня почти плакал и рассказал про опухоль 4х8 см в кишечнике. Через 15 минут вернулся домой, поговорив с сыном, потому что он на самом деле разревелся до дрожи. Макса кормили преднизалоном и жидким кормом, но его хватило на месяц. Кот похудел до просвечивающих косточек, умер у сына на руках за полчаса до моего прихода с работы, Даня положил его на одну из Максовских подушек-лежанок-перин и кот лежал там маленький, с огромным животом из-за водянки от непроходимости. По дороге мне зашлось в КБ за мальвазией и в этот же чёрный пакет с помощью Дани и убрал нашего прекрасного усатого, отнеся в ветеринарку на кремацию. Такая вот несправедливая жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Максимилиан прожил рядом почти десять лет, из них пять в его компании отлично писалось книжки по ночам. Рак, к сожалению, не щадит и котов, но, что точно, это был лучший встреченный мною усатый. Я запомнил его.

Цыганщина

Реклама улиц Самары точно лоскутное одеяло. Ну, или бабушкин коврик из разномастной ветоши от Вовки с Тридевятого, мол, и так сойдёт. Не, точно вам говорю, вырвиглазный звездец нашей наружки тёмен и полон ужаса, ровно ночь леди Мелисандры.

На дворе стремительно проэкватрились двадцатые двадцать первого, ревущие ровно их тёзки сто лет назад, разве рёв в основном движков военной техники. На дворе китайские дроны в Китае собираются в дракона и летят, точно фейерверк Гэндальфа, запущенный Мерри с Пипином, ярко, красиво и ловко. На дворе интересные идеи с материалами, но…

Сорочья страсть к цыганщине у наших честных купцов побеждает всё и вся. Маркетологи? Вкус? Заплатить нормальным дизайнерам? Может, ещё музыку платно слушать прикажете?

Империя сумок, Мир колбас, Планета Секонд-хенд, угасающие барбершопные и их бело-сине-красные цилиндры, адовы принты кислотных тонов от курило-парильных лавок, наваренные уголки, пластиковые короба и плотная псевдорезина перетягов очередных фермерских продуктов. Громыхая рельсами, катаются чешско-древние «татры» оклеенные чьей-то синей рекламной компанией. Новые белые автобусы пока без чьей-то рекламы, да их вроде сейчас и не особо оклеивают.

Один чёрт всё это - просто некрасиво. Даже тоталитарный Совок частенько интереснее креативности демократичного капитализма, да-да.

На Аэродромной какие-то энтузиасты восстановили световую конструкцию СССР. Красные прямоугольники и светлые весело-выпуклые буквы. Караченцов вспомнился:

- Живут же люди, ходят в эти, как их, театры, в биб… библиотэки.

Тут на самом деле есть библиотека, взрослая и давно работающая. Детская по диагонали через перекресток, ярко-апельсиновая по фасаду, открытая, отремонтированная, красивая и очень весёло-задорная. Прям хороша, а цитаты из книг в оформлении вообще к месту. Жаль, эта вот световая конструкция и детские книги живут отдельно, вместе точно были бы как рождены друг для друга.

Столицы как-то попрощались с безвкусицей на улицах, старательно превращаясь во что-то красивое, светящееся тонкими неоновыми трубками по ночам точно Невский. А в Беларуси ваще в городах просто чисто и реклама чаще всего социальная. У нас даже к чемпионату сделанные заборы-фиговы листки старого города давным-давно расписаны иероглифами малолетних имбецилов, скгашем с солевыми ботами и оклеены всякой лабудой навроде найма холопов в трудовые дома.

Двадцать первый век победил девяностые, а вот Зубчага с её цыганскими дворцами и кровельно-жестяными кружевами никуда не делась, одолевая город последние много лет. На моей памяти двадцать лет, и конца края не видно.

Хорошо, хоть кому-то хочется красоты.

Хорошо, что у Дома Молодёжи есть светящаяся весёло-выпуклая Библиотека.

Не, точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прятки

Школа рядом с работой типовая – прямоугольник, двор для линеек, все дела. Недавно тут случились две новомодно-образовательные вещи: поставили сборную футбольно-хоккейную коробку и противотеррористический забор. Наверное, оно полезно.

Когда наш сын учился в школе, запомнить расписание иногда не получалось. Эпидемии, пандемии, нехватка преподавателей, все дела. Но началку вроде бы проходил с утра, с первого по четвёртый класс. Наверное, сейчас и в этой школе никуда не делась продлёнка, или несколько учениц явно не средних классов безумно любят школу, так любят, что даже домой не спешат несмотря на накатывающие зимние сумерки.

Девчушки гоняли по двору, мельтешили яркими куртками и не смущались быть детьми в наше рано начинающееся типа взросление. Девчоночки совершенно не спешили взрослеть и спешить в подростков, лихо да задорно играя в прятки. Раздватричетырепять, я иду искать, вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, всё равно тебе не жи… Не, это точно не отсюда.

В общем, в эту вот самую глобально-потепличную слякоть, январскую капель, неперелётных грачей, серый, и хорошо хоть не жёлтый, рыхло-тающий снег, девчонки веселились, радовались жизни и окружающих. Ну, тех, кто хотя бы старается видеть хорошее в мелочах.

- Считаю!

Девоньки прыснули в сторону, попавшаяся маялась у колонны, честно, не скороговоркой, считая. Когда проходил мимо, она уже замаяла двух и обнаружила третью. А вот куда делась последняя, вдруг стало неясно и даже интересно.

Детство хорошо многим, от отсутствия условностей и до простого отношения ко многому.

Четвёртая спряталась сразу за крыльцом. Спокойно распласталась на ноздревато-грязном снегу у металлической гребёнки под обувь, мимикрировала аки Хищник на охоте, прикинулась ветошью и обратилась совёнком на дереве, растворившимся от ястреба в древесной коре.

Она выиграла, подруги восхищались, а парочка молодых дам, то ли учительниц, то ли родительниц, глядя на мокрую синтетику комбинезона, уже прикинули на себя эмоции её мамы. И не сказать, что добрые.

Мне не переживалось, мне радовалось такому вот лихому детству и всё тут.

Детство такое детство, ребёнкам своё, нам другое, а капитализм сам себя не построит, да?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смерть, скайнет и 45

В 2025 Сопротивление победило Скайнет. Эту потрясающую новость узнал в 12 лет, прочитав книжку «Терминатор», типа новеллизацию обеих частей.

- Ничо себе, - сказал внутренний голос, потрясённый накалом борьбы, - мне ж будет 45, как мне воевать с робо…

Мысль пришла поздно ночью и на этом месте провалился в сон. Но запомнил. Про далёкие до невозможности сорок пять лет. «Водки я налил в стакан и спросил, и стакан гранёный мне отвечал» случилось позже и тогда никаких мыслей о будущем не наблюдалось, молодость стучала кровью в висках, пульсировала кровью в штанах, и в башке крутился чей-то вертляво-баскетбольный задок с ДЮСШ. И более ничего.

Сорок пять через полтора месяца и вдруг странновато-страшно от недоживших сверстников с ровесниками. Такое случается, но, если не помнить, ценность жизни не понять.

Первым стал Юрик, брат Борика, кореш моего братца. Юрика, вроде как, излёт девяностых догнал пером в бочину.

Где-то там же растворился в передозе и парах кислого Ляляй, оставив на память плитку в ванной моей мамы.

Жаркое лето Дага 99-го откусило от полка пятерых пацанов срочников и сейчас не вспомнить даже их лиц. А дальше наша 2 ДОН отправилась в Чечню.

Саша Аверкиев навсегда остался девятнадцатилетним разведосом, сгорев в БТР, прикрывая отход наших у Джалки.

Бреженёва растолкали ночью чуть раньше, ведь у Адика не завёлся 131 и требовалась машина в колонну, ту самую, расхристанную там же.

Расул Валиев курил и хитро щурился в камеру мыльницы моей мамы после второго Дагестана, лихачил почти всё горячее время чеченской командировки и подорвался на растяжке, поймав крохотный осколок артерией у коленки.

Большой, тот, что из совсем молодых пацанов АЗДН, отправился в Моздок за грузом и там, в автопарке, встретил пьяного контрабаса и пулю его служебного.

Андрюха Сомов, надёжный и спокойный, отлично игравший под кольцом, просто шёл домой по обочине, тротуара-то в Васильевке не имелось, когда его сбил бухой утырок.

Тошиба, Тоха-Дым, всегда улыбчивый, всегда открытый своим и всегда опасный любым гоп-птеродактилям Отрадного 90-00-ых, под НГ ехал с кем-то домой и попал в аварию.

Надя не дотянулась открыть окно и вместе с детьми и мужем задохнулась из-за кем-то плохо сделанной новой проводки.

Немец, Серёга Немкин, суровый уральский блондин с добрейшей улыбкой, прошедший все наши три командировки на Кавказ, как-то пошёл на охоту и угорел в палатке.

Аляс любил моцики с самой юности, лихо пел Арию под гитару в нашу юность, носил длинные патлы тогда же и, вот ведь, Саша не смог отказать двум колёсам потом, и всё.

Есмен, Женя Есменский, жил в соседнем доме улицы наших дедушек с бабушками, был рядом всё наше советское детство и не смог победить рассеянный склероз с армейки.

Макс Федорович стучал мячом в команде нашего спорткласса четыре года, а его самого нет уже полтора.

Последний, пока последний, Женя Максимов, диджей ДК из Отрадного 90-ых, морпех, брат Гали, ушедший на запад воевать и навсегда оставшийся там.

Не копаясь в голове вышло вспомнить 19 человек, где, к счастью, наверное, одна единственная девчонка. Так себе арифметика, если честно, но без неё никуда, под одеяло ж не спрячешься.

2025 год, 45 совсем скоро. Мой папка умер в 37, сам чуть не окочурился в 42 и теперь этот вот ДР кажется серьёзным. И, да, хорошо нет Скайнета.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Завтрак студента

Английский завтрак штука чумовая. Там бекон, ростбиф, колбаса, хотя нам привычнее сосиска, но это едят гансы с фрицами, а сэры-пэры-леди вкушают кровянку. Ещё там в обязательном порядке имеются бобы, жареные или варёные яйца, помидорка и хлеб. Само собой чай, опционально кофе, а так-то было бы неплохо и портер.

В общем, ни шиша не сыр, горбушка и маринованное яйцо, аки у Торина в «Хоббите».

В детсаду нас всех любили и давали кашку-малашку, манную, жидкую и с комочками. Мамы, зная о такой беде, старались кормить дома чем получше, удавалось не всегда. Яйцо всмятку переливалось жидким золотом желтка, а крошки батона туда же делали только вкуснее.

Школа, наши последние советские классы времён гласности с перестройкой, а также счастливые демократические новой Руси-матушки, частенько предлагали яйцо, какао и хлеб с маслом. Дома с утреца также мало кто ел, а ближе к пятнадцати мы ваще переходили на диету из растворимого кофейку вприкуску с сижкой.

Армия научила ценить всю важность первой жранины в течение дня. Она вообще, в принципе, приучала любить простые человеческие радости – сон, тепло, горячую воду и сухие носки. И всё равно – чего там давалось с утра. Правда, чего уж греха таить, после неё у многих появлялись всякие негативы, типа – никогда не стану есть чёрный хлеб, сечку с овсом не стоит красть у лошадей, шампанское с утра, как и пустой позавчерашний суп, лопают исключительно лица с альтернативно-интеллектуальным развитием.

Всё хорошее и правильное забывается быстро, сладкое калечит, но кому такое интересно при полном холодильнике, верно? Приучать себя пытаться правильно есть утречком занятие утомительное, хотя и полезное.

Но речь не о том. Речь о студенте.

Если твоего личного первокурсника в основном волнует причёска и сгонять катку допоздна, то варианта всего два – пусть сам разбирается, или всё же включить, пусть с опозданием и через раз, типа хорошего папу.

Хотя, помнится, как-то закормил его, школьником, гренками, да-да.

В общем, английского завтрака у Даниила нынче не случилось, но яйца с сосисками и кофе с молоком, хочется верить, скрасили его утро.

Всем хорошего дня и пошлите строить капитализм.

Сам-то он не справится, точно вам говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чемпионаты мира

В детстве проще и сложнее одновременно. Даже не веря в Деда Мороза, не перестаешь где-то внутри, верить в чудеса. Ждешь их, хотя чаще всего они оказываются стечением обстоятельств или чьим-то правильным расчетом.

Футбол это не просто игра. Это что-то сильно иное, созданное не иначе как рукой Бога, пусть и, процентов на пять, рука принадлежала непоседливому, кудлатому, наглому и гениальному аргентинцу.

Свой первый чемпионат смотрел еще черно-белым, а цвета добавляли флаги, нарисованные фломастерами в тетрадке брата, отмечающей матчи, группы, очки и мячи. Мир вокруг нас пах яблоками, вишней и, совсем немножко, курами и их загоном. А как еще, если ты все лето у деда с бабушкой и курам надо носитьтраву, чистить загон, подливать воды, насыпать зерна с пшеном, а уж потом, все сделав, можешь смотреть на танцующего у флажка Роже Милла, на усатого Руди Фёллера, на молодого и почти непобедимого Ван-Бастена.

Из второго помню только пять мячей Олега Саленко и статью в АиФ, как-то так слегка поглаживающую расстроенные нервы болельщиков. Будем честным, в девяносто четвертом футбол стоял далеко не на первом месте, пусть даже на экранах постоянно летали бабочки МММ, а в карманах начал появляться доход.

Третий чемпионат пах сухой кубанской землей, ее же садами, речкой Абинкой, ружейной смазкой, дежурствами, шерстяными одеялами, пятью сотнями юных тел, согнанных в огромный ангар, желанием спать, тухлой тушеной капустой и просроченной сраной макрелью из банок. Финальный матч нам разрешили смотреть, было воскресенье. Только никто и не глядел, духам в армии девяностых всегда было чем заняться. Но он все равно прошел рядом, коснулся легким шелестом газонов и радостными французами.

Четвертый... четвертый и жуткая маска Оливера Канна, смотрящего на радующихся бразильцев. Ох да, его мы почти пропустили, ведь деньги сами себя не заработают, а студенты на то и студенты, что денег у них не хватает. Особенно, если платишь за учебу сам, не дергая маму, растящую сестренку. И четвертый пах пах рынком на Советской Армии, подгнившими овощами, собаками, разведенным суслом, продаваемым как "Вина Кубани", стоянкой, забиваемой на ночь левыми машинами и десятками за них, по три на брата-охранника, первой частью "Властелина Колец", все еще трогательно прекрасной и той молодостью, когда не понимаешь - сколько ждет впереди.

Пятый насквозь пропитался ожиданием, вечерними обязательными прогулками, подгузниками из марли и редкими нервами Кати, по первости не знающей как быть с красно-кряхтяще-крякающей копией нас с ней, никак не желающей засыпать, есть, гулять и спать и... В общем, как-то нас с тестем остановил гаишник по дороге на работу, поинтересоваться - не труп ли я? И понимающе извинился, узнав про вот-вотродившегося сына. А, да... моя любимая команда играла все же именно тогда. Клозе, Ламм, Хедира, Буатенг, Подольски и, конечно, совсем еще молодой Швайнштайгер.

Про шестой мне просто не хочется говорить. Хотя там хватало интересного. Но мне не хочется.

Седьмой был прекрасен всем. Совершенно всем, включая финал, где, как в девяностом, когда суровые немецкие усачи во главе с Маттеусом вышли против не менее суровых гаучо во главе с Диего Армандо, встретились те же самые цвета. И плачущие молча глаза Месси. Да, так оно и было, включая неожиданный для всех гол Гётце.

Потом были усы надежды, нога Акинфеева, все дела и… И всё.

24 февраля 2022 многое раставило по местам. И переживания из-за двух шаек по 11 человек, пинающих мячик за огромные деньги, стали ненужными. Какая разница, так-то.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поворотники опоздунов

Поворотники придумали трусы. Баба за рулём – точно обезьяна с гранатой. Стою на пешеходном, потому что тороплюсь. Крути головой на нерегулируемом, это дорога.

Коллегу как-то на зелёном сбила автоледи. Смешно из-за, собственно, автоледи, грешно из-за прочего. Ничего никто не сломал, отделались испугом и отбитыми мягкими частями. И, потом, немножко обидой. Коллеге нет бы вызвать гайцов да скорую, а она решила вникнуть в проблему тётки, трепавшейся по телефону. За сим осталась ни с чем, бо ни свидетелей, ни камер.

Процентов семьдесят виденных аварий объединяли разнопланово озабоченных яйценосцев, таких же, как я. А вовсе не дев, дам и милых тётушек второй степени бальзаковского возраста. Так что насчёт примата и Ф1, чаще всего, мимо.

Включать во дворах, не соблюдая скоростной режим, поворотники – ваще моветон, надо думать. Выдумали тоже, ходить по дворам, когда тут люди едут.

Ехать по трамвайным или встречке правильно. Опаздываешь – езжай прямо так, это верное решение. Выехать заранее, позвонить и предупредить, мол, задержишься – фу-фу-фу, такое думать, даже стыдно сейчас стало.

Ну, а если впереди поворот на т-образном, и там пробка по главной, то тут точно надо вставать на переходе и смотреть вперёд, желательно грустно, с обеспокоенностью о судьбе уйгуров в Китае, либо застывше, типа усталость накатила и захватила.

Ну, а уж крутить головой, переходя просто по зебре, без светофора, это, бро, мексиканская дуэль, русская рулетка и игра в покер, сам понимаешь. Если б вместо знаков поставили спаренные автоматические турели на 23 мм, палящие при свыше 30 за сто метров, глядишь что поменяется.

А, да, насчёт авто, ни дна им, ни покрышки, леди.

Сыну было 12-ть, не больше, шёл он со школы, на нерегулируемом, со знаком «Осторожно, дети!» в обе стороны. Пришёл и говорит:

- Пап, я стоял и стоял, пять машин не пропустили, шестая остановилась, там дядька на десятке был. А до этого машины хорошие и одни дамы за рулём. Почему?

По кочану, ясен пень. Все ж знают – нет чужих детей, особенно на дороге, верно?

Ну и, да – стоит кому из пешеходов перейти в аристократическое звание автовладельца, то само собой приходит умение вообще не смотреть по сторонам, особенно в грязь и у тротуаров.

Накипело, чего поделать.

Всем всего хорошего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вкус прошлого

Во рту таял вкус намокшего вафельного стаканчика. Да не современного, тонко-хрустяще-поддельного, а православно-советского, по плотности лишь чуть уступавшего печеньям в клеточку на развес или «Артеку» в упаковке. Вкус советского пломбира в пачке, подтаявшего, смешанного с бабушкиным малиновым вареньем и вафлей оказался волшебен.

Отчего оно случилось ранним утром перед 8-ым марта, в плотно заполненном вагоне метро? Не знаю, иногда вещи не имеют объяснения, а порой оно вовсе не требуется.

На улице не сдаётся зима, снова и снова накидывающая снега со всех сторон. Вечером кололся мелкий холодный, на ночь настукивал по подоконнику почти град вперемешку с полудождём, а с утреца серые тучи благородно рассыпали величаво кружащиеся и почти новогодние хлопья-перья. Жаль, температура вполне весенняя и вся величавость, смешиваясь с густо рассыпанной химозой, чавкает кашей под ногами и разлетается под шелестящими колёсами.

Весной пока не пахнет, да и слава Богу, весна чаще всего сперва воняет, чем пахнет, выпуская из-под ноздревато-серых куч подснежники очень непрезентабельного вида, консистенции и состава. Весна вкусно пахнет после середины апреля, раскрываясь свежестью почек и зеленью первой травы с листьями да вездесущими одуванчиками.

Но главный запах весны – мокрый. В снежную зиму он сильнее, если нет, то слабее, но ненамного. Снег сбегает в прошлое под солнцем и вкус прошлого снова становится настоящим. Настоящий вкус прошлого вовсе не в мороженом, «тархуне», «Слынчев бряге», виски-кола или той самой «Магне», кончавшейся в пять-шесть затяжек. Настоящий вкус прошлого в тёплом ветре и сырой земле, такой незаметной и безгранично сильной, весной перекрывающей даже густо-городские выхлопы, собачьи неубранные сюрпризы или первые кокнутые бутылки пенного, хоть Жигулей, хоть типа эля с сидром.

Но, всё же, вкус пломбира и вафельного стаканчика поутру – здорово.

Такие дела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зёрна кофе

Запах кофе в первый раз вряд ли покажется вкусным. Это не о молотом или растворимом. Речь о зёрнах, чуть пережаренных, прячущихся в разрезанном пакете. Чуете мурашки?

То-то же, это ж кофе.

Полюбить его можно лишь попробовав. А попробовав - полюбить навсегда. До мурашек и волосков дыбом.

В СССР мама работала в ОРС и дома всегда имелся растворимый бразильский "Касик". Он был хорош.

В Россию кофе хлынул рекой, никакого дефицита, но самым вкусным казался так себе сваренный, набульканный из отцовского термоса, оставшийся со смены. Чуть позже Кафе Пеле и Пётр Первый, созданные друг для друга юностью в девяностые, навсегда остались привкусом в памяти.

А потом на не нашей квартире отыскалась старенькая мельхиоровая турка и всё, зёрна кофе стали родными.

К запаху кофейных зёрен только-только открытого пакета привыкаешь ровно к обнажённой женской красоте.

Ну, то есть никак, каждый раз точно первый, мурашки, волоски дыбом и ожидание чуда. Да-да, кофе такой.

С добрым утром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бонд, Джеймс Бонд

- Умри, но не сейчас...

Помните, как Мадонна фехтовала с собой?

Уже давним осенним утром 2021 года прошел мимо магазина канцтоваров "Апекс". В 2002 работал в таком с пару месяцев, пытаясь совместить ночные дежурства, дневной магазин и универ. Получилось так себе, если честно и дежурства с учебой победили.

Интересно, но тем утром слушал старый-добрый Benediction, как и 20 лет назад, даже с тем же Ингремом на микрофоне, пусть и с альбомом не 1998, а 2020. А еще вокруг также золотисто желтела осень, асфальт на Гагарина не стал лучше, хотя посередке Революционной появились плитка, скамейки, урны и неплохие фонари.

Но речь не об этом, а о Бонде, Джеймсе Бонде.

"Моим" Бондом должен быть Броснан, ведь именно его фильмы пришлись на конец детства и начало юности. Но именно "моим" Бондом стал Далтон из своего второго фильма, он и шикарнейшие бедра его партнерши сделали свое темное дело. Броснан запомнился мне только в том самом фильме 2002 года, чью заглавную тему проголосила Мадонна сыгравшая там тренера по фехтованию.

Все было дорого-богато, автомобили роскошны, злодей Флинт из "Черных парусов" выглядел мерзко и отвратно, Холли Берри пародировала Андерс, потрясающе выходя из моря в шнурках и треугольничках, а Бонд в очередной раз спасал весь мир самым необычным образом, используя саркастичную ухмылку, арсенал от Q и невидимое авто. Но на горизонте, и киноэкранах, уже зловеще темнел Джейсон Борн и последний фильм Броснана рядом с историей супер-киллера ЦРУ казался детским утренником против постановки МХАТа.

Ушастый блондин Крейг, появившись в 2006, произвел настоящий фурор. Его хаяли, ненавидели, восхищались им и не желали следующих фильмов. Бонда лупили по яйцам канатом, ему улыбалась юная Грин, а Миккельсен, взявший одну из первых серьезных ролей, жег на всю мощь своей датской катушки. "Казино" оказалось весьма ничего, "Квант милосердия" вышел стремительно быстро и... чуть было не провалился. А потом...

А потом "Скайфолл", как в случае с любым хорошим фильмом, вызывал совершенно полярные мнения. Но мне жутко понравилось и первый фильм "бондианы", просмотренный в кино, зашел на ура. Именно "Скайфолл" для меня стал любимой частью франшизы и такой Бонд пришелся по душе. Ну и новая Манипенни, очаровашка Манипенни современного мира, лишь добавила очарования.

И вот осенью 2021 мир Бонда-блондина закончился. И расплескивающееся пламя, возможно, забрало с собой и самого Джеймса, оставив нам лишь объемные обводы Лашаны Линч. Спустя почти два десятка лет после последнего фильма Броснана и первой части про Борна, история величайшего шпиона закольцевалась, вернувшись почти в самое начало. Это неплохой фильм, он красив и динамичен, а Крейг, устало смотря усталыми глазами в камеру явно заслуживает отставки в чине коммандера, полученного от Ее Величества перед собственной звездой на Аллее Славы.

П.С: думал тогда, глядя на золото осени за окном и предвкушая прогулку вечером - может, стоит начать слушать классику? Или ну его к лешему, коли Ингрем и компания, спустя 20 лет играют также задорно?))

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

COVID-19 vs Спутник- V vs Минздрав

У меня давным-давно, ажно в 2021-ом, оказались сертификат переболевшего, два отрицательных теста, пострадавшее обоняние, пересмотренные сериалы, две недели самоизоляции и немного наблюдений. Пора поделиться.

20 октября мне пришлось обратиться к врачу. Взяли тест, но полное отсутствие запахов как бы намекало – не все так просто, сынок. И, чу, так и вышло. 25 объявили полную изоляцию, потом случился повторно-положительный тест, врачи не сдались и выдали новое лекарство, заканчивались две с половиной недели и, наконец, результаты поликлиники и «Науки» сошлись:

- Ну, выходим на работу? – спросила тетя врач. – А у меня компьютер не работает. Вы не скачали с ГосУслуг?

Я скачал, предъявил и вышел на улицу. Довольным и готовым жить полной жизнью.

Мне исключительно повезло, мое заболевание коронавирусом протекало в его идеальном протекании – никаких запахов, и все. Да, когда в боксе измеряли температуру правильным электронным термометром, то мое тело то ли устало, то ли остывало.

- Да что такое!- сказала строгая медсестра, - 34 и 8. Второй раз!

- Хватит мерить, - ответила ей врач и строго посмотрела на меня. – Болеем, распространяем? Дайте-ка мне правую руку.

На палец нацепили прищепку, та пискнула и выдала цифру «98».

- Отлично, - почему-то нахмурилась тетя доктор, - а теперь мы вас послушаем. И возьмем тест.

Дальше ко мне явились участковая врач и ее медсестра, одетые в закрытые скафандры и жутко веселые:

- Поздравляем с коронавирусом. Вот вам таблетки.

Все посмеялись, я напрягся, бо недавно говорил с коллегой. У того на третий день без запахов болела грудь, мучал жуткий кашель и вообще было страшно.

«Э, родной, - сказал мозг, - у тебя пятый день, не ссы в трусы». Угу.

- А еще нам придется передать вас в эту поликлинику, у которой вы временно проживаете.

И вот здесь вышло серьезно расстроиться. Отделение врачей общей практики, где много лет хранилась моя карточка до переезда, честно говоря, тому способствовало. Страшнее места с медуслугами, за последние лет 20, мне не встречалось.

Ожидания оказались завышенными. Вернее, как? Елось странно – соленое и сладкое, все. Кашель, радуя меня, на рандеву не явился. Кто знает, может заглянул в носоглотку, бронхи и остальное и, сказав «Да у вас тут курят!», решил не заходить. На десятый день, ощущая странные предчувствия, звякнул в регистратуру. Дозвонился где-то в середине второго захода на 50 минут. Первый окончился ничем и гудками в трубке.

- Приходите в бокс, там у вас возьмут второй тест, - строго заявила регистратура. – Да, точно вам говорим! Сами приходите, некому идти!

Бокс – узкий коридор без окон, без дверей, душный и полный больных. Кашель, сопли, в общем все, как надо.

- Почему вы сами пришли? – спросила врач. – А причем тут регистратура? И почему вы не закрыли больничный 27?

- Потому что 25 меня отправили сидеть дома с диагнозом.

- И что? Могли бы позвонить.

- Я ж болею, зачем его закрывать?

- А пришли зачем? За вторым тестом?

Она кивнула на мой положительный ответ и ушла, оставив меня с медсестрой. Я смотрел в окно, медсестра в телефон, ждали врача. Та вернулась.

- Пока я вас отпущу… Идите.

- А тест?

- Во второй раз? – удивилась сестра. – Я у вас уже брала мазок. Что значит - не брала? Сейчас я вам все покажу, у меня все записано.

Брать мазок ей пришлось. Ватными палочками. В общем, я встал и ушел.

Обоняние не возвращалось, «Настоящий детектив» оказался хорош также как и восемь лет назад, второй «Фарго» завлекал, как и раньше, а злоключения Уолтера Уайта и Джесси порой почему-то утомляли. Телефон звонил все рабочие дни, потом я звонил на работу, и еще мне доставили через такси мой ноут.

На следующий день ко мне пришла еще одна врач и принесла еще таблетки. Российский препарат для борьбы с ковидом и рыночной стоимостью в 5 000,00 рублей. Да, проверял в Сети, так и было. Еще через сколько-то дней случились третий, отрицательный, тест и сертификат на ГосУслугах. И сделанный для себя тест в «Науке». В общем, почти сходил в отпуск, разве что обоняние так и не вернулось.

А, да, про вакцинацию и вообще. В течение одного календарного месяца в нашей организации одновременно болели и пока болеют пять человек. Один растянул заразу на два месяца, с сентября, с диагнозом пневмония и ее последствия. Еще двое, с 38-39,5, поражениями легких и всем прочим лечились по-разному: кто лежал в больнице, кто дома под наблюдением. Еще один ждет второй тест, неделя с 39, но без кашля и потемневших легких. Есть ли среди пяти этих несчастных кто-то с вакциной/печатью Сатаны/чипом на 5Джи в крови? Да, это я. Со своими сериалами, книгами и дистанционной работой.

Будьте здоровы, не болейте, выздоравливайте и берегите себя, друзья и подруги.

П.С: во избежание кривотолков - вакцинировался в июле, 2 компонентами, за 2,5 месяца до того, как подхватил заразу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Метеора

Ехал как-то в метро, слушал музыку, новых Lacuna Coil. Ну, альбом, как альбом: запоминающегося почти ничего, Кристина мурлыкает, фоном прет жирный роковый саунд. Скучно, короче, для общего понимания – достаточно клипа посмотреть, там хотя бы Кристина красивая. В общем, снял наушники и… Услышал его, «Метеору» 2003. И включил уже у себя, благо, она и еще несколько интересных вещей умещаются в памяти плейера.

Это так интересно – слушать музыку, вроде бы вот-вот бывшую новой, но имеющей в загашнике больше 20 лет с издания. Она как портал в прошлое, включи, послушай удары, звон с треском и все, на дворе 2003, наслаждайся. Жужжание гитар, семплы и донт стей от Честера.

Майк Шинода зачитывал складные вирши уже на втором альбоме, разорвавшем чарты с таким же треском, как и их первый. 2003 звучал совершенно другими рок-голосами, становящимися все более привычными. Linkin Park, Slipknot, Rammstein, System of a Down, не говоря про Korn и Limp Bizkit. Тогда все потихоньку становилось другим и привычным, меняя жизнь вокруг незаметно и сильно.

2003 оказался, как сейчас помню, спокойным, размеренным и даже скучным. Институт начинал, наконец-то, топать через экватор. Вот, многие вспоминают студенческие годы прямо с улыбкой. Ой, как было хорошо да весело, беззаботно и чудесно. КВНы, Груша, накидаться в грибы с шишками в общаге или на съемной хате, эти, как их… сезонки, точно.

Где-то в том самом году помогал Стасу вывозить холодильник с его общаги в нашем Политехе. Третий или пятый раз тогда оказался в месте, полном студентов, прокуренных черных выходов и всего остального. Завидовать оказалось нечему. А мой студенческий 2003, процентов 30, прошел на рынке. Там было даже неплохо, выходишь день через день в охрану и можешь заработать около 7-8 тысяч. Для студента, в 2003 – вполне себе сумма.

Смешное было время. Второй год работал «Парк-Хаус», первый самарский настоящий ТРК. В нем, правда, не имелось киноплекса и фудкорт отсутствовал как класс, свободное место сдавали под магазины. Зато там имелся, опять же первый, самарский гипермаркет, «Перекресток». Вот, почти что руку протяни за спину, в только-только закончившиеся девяностые и не найдешь ничего, кроме магазов с нелюдимыми тетками за прилавками и очереди в одну кассу. А тут… Цивилизация начиналась в Парк-Хаусе, однозначнее однозначного.

Кинотеатры Самары заново открылись почти в полном составе. Разве только в «Треугольнике» остался лишь восстановленный «Художественный», бронзовеющий званием Центра российской кинематографии и плевать желающий на удобство зрителей, больще и больше привыкающих к совершенно другому формату. Заработала даже восстановленная «Шипка», правда, ничем не удивив. Зато мы с Катей полюбили огромную «Самару», за звук, кресла и кофейню у входа.

Кофейни только входили в моду, потихоньку тесня просто кафе и прочие забегаловки. Тогда даже фастфуд радовал разнообразием, не то, что нынешняя шаурма на каждом шагу и пекарни «Хлебницы». Вы вот давно встречали на улицу чуть зае@нную жизнью тетку, стоящую за стальной халабудой для хот-догов, к примеру? Вот и я давно не встречал. Не говоря про всякие блинницы, питы и даже «крошки-картошки».

Никого уже не удивляли мобильники, а на шнурках их таскали только сисадмины, становящиеся все более популярными. «Мегафон», свалившийся из-ниоткуда, надавал по щам всем самарским операторам и тягаться с ним, как показало время, смог только Билайн. Но тогда даже Смартс верил в свою удачу и не хотел сдаваться. А, да – магазинов «Связной» еще не появилось, а телефонные трубки были, в основном, без цветных дисплеев.

Вчера, после метро, мне было нужно сделать простое дело и возвращаться домой. «Метеора» играла и играла, и где-то к Numb, поднимаясь по 22-му Партъезду, вспомнил – в 2003 вот эти самые дома, едва зеленеющие остатками краски поверх сталинских стен, были темно-свежевыкрашенно-зелеными. А вон тот чешский трамвай «Татра» вообще не поменялся. Такой же красно-белый, такой же лязгающий и покачивающийся на спуске. Вот такие дела.

А, да – «Метеора» все также прекрасна, само собой. В отличие от Лакуны, в 2003 звучавшей куда лучше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тулфаны

Тюльпаны и Голландии неразрывно связаны, тюльпаны часть культурного кода Нидерландов, точь в-точь как каналы, мельницы, разрешённая ганжа кофешопов и улицы красных фонарей.

Красные тюльпаны для меня - весна.

Они алели в палисаднике бабушки издалека, стоило повернуть на нашу улицу с дороги. Рядом белели светлые в малиновую крапинку, но в памяти есть лишь красные.

Маленькие разноцветные встретились в чеченской зелёнке в апреле 2000-го, когда мы стояли в соках вдоль дороги на Ведено с Шали.

Тюльпаны не мешались с мимозой на восьмое марта до поры, до времени. Но всё идёт, всё меняется и вот красивые луковичные пестреют, сизеют, краснеют и желтеют со всех сторон. Их вываливают охапками, втюхивают у метро, на остановках и возле касс Магнитов. И также, охапками, повядше-умершие, они киснут в мартовской грязи дворовых мусорок.

Тюльпаны обзывают тулфанами и, ровно ёлки 31 декабря, никогда не раздадут просто так после обеда всемирного женского дня. Капитализм такой капитализм, а жадность непобедима.

Но чего не отнять у тюльпанов, и это главное, они красивые. И точка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Катюша, сербы, усташи

Всяко случается в нашем мире, но кое-что неизменно и потому коё в чём порой можно быть уверенными, пусть и редко. Все знают несколько вещей – после зимы всегда весна, ногомяч в РФ дорог и плох, а сербы постоянно выходят на демонстрации с нашими флагами, как могут поют "Катюшу", а у нас всегда есть горячие поклонники «русские и сербы - братья навек».

Почему?

Почему сербы поддерживают русских, нас с вами, когда цивилизованный мир, в который раз, принял установку на русофобию? Почему они делают это несмотря на Белград и бомбардировки НАТО, когда мы, русские, практически не смогли ничего сделать? Причин несколько, но главными являются память, ненависть и кровь.

На картинках хорошо видна непонятная кривая цацка, так себе листовка и узнаваемые виды соседней страны. Полоска металла, закрепленная на подобии перчатки - сербосек, он же серборез. Простейшее устройство, придуманное хорватскими усташами ради ускорения убийств сербов в ходе Второй мировой. В концлагерях на территории балканских стран именно такими приблудами сербов убивали тысячами.

Кто такие усташи? Усташи - хорватские националисты.

Судьба балканских славян трагична и полна ужасов. Долгое время их угнетали турки, часть балканских славян жила под рукой Австро-Венгрии. После отлупа турок и ряда мелких революций 18-19 веков стали появляться первые государственные образования, где главным становилось Сербское королевство.

Хорваты, естественно желавшие иметь собственную страну, потерпели определенное поражение. Наиболее интеллектуальная верхушка частенько уезжала в эмиграцию, сбиваясь в кружки борцов за хорватское единство. Звездным часом усташей стали 30-40-ые годы 20 века. Национальное государство хорватов, поддержанное сперва Италией и далее Германией, появилось на картах стран Оси. Поддержка немцев имела свою цену и хорваты, яростные и злые, как и все балканские народы, платили её вполне понятным способом.

Количество и название хорватских подразделений СС, равно как все, касающееся Хорватии, вы можете прочитать сами. Это полезно для выработки собственного взгляда. Но суть в следующем: сербы ненавидят усташей, входивших в состав войск Оси. Сами сербы совершенно не являются рыцарями в сияющих доспехах, но творимое усташами легко оттеняет многие дела сербов.

Какая связь между этими событиями и одной из причин поддержки сербами нас с вами? Все просто: там, где есть связь со свастикой, СС и национализмом - всегда находятся захоронения по национальному признаку. И нам остается лишь радоваться, что на Украине их сейчас нет. В отличие от многого другого.

Я не очень люблю сербов, и эта нелюбовь вызвана несколькими случаями наблюдений за их поведением в нашей стране. Но одно понимаю точно - сербы, как и все остальные балканцы, яростные и легко загорающиеся, все же просто так не встанут и не пойдут с нашими флагами.

А они ходят, помня лишь бросок на Приштину и, это очевидно, простив нам с вами бомбардировки Югославии.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нормально-утренняя недовыспанность

Не меньше тридцати процентов утренних сограждан с согражданками постоянно не успевают куда им нужно. Больше половины всех нас ежедневных недовыспаны по полной. Две эти величины кажутся несвязанными, но как Исаак породил Авраама, так и тут, да-да.

Утренняя невыспанность заставляет всех торопиться. Все опаздывают и желают особого внимания от всех вокруг, само собой. Взгляды прожигают насквозь, сигналы звучат эскадронными горнами атаки, а ругань из-за места в трамвае это тупо зарядка мозга с речевым аппаратом.

Утренняя невыспанность и нежелание выйти из дома чуть раньше отражается на других. Это смешно, грустно и кажется глупым. И раздражает. Но никуда не деться, тем более, причины вполне ясны и они, причины, старые-добрые знакомые всем нам.

Авитаминоз, доставшие куртки-шапки-ботинки, гололёд или солево-химозная слякоть, потупить в телефон, отмахнуться от погулять на ночь, снова-здорово вечерком пару-тройку-ещё немного бутербродов пожирнее-повкуснее и лягу вот-вот через пару минут, пару каток, пару страниц, пару серий, все всё понимают.

Всем видится что хочется, кому промозглая ранне-весенняя гадость, кому радостно из-за проклюнувшегося асфальта, вот только недовыспанность очень налицо, и дремлющие в метро утренние люди тому прямое доказательство. Ведь все эти мужественные мужчины с юношами, вот-вот поздравлявшие и желавшие девам любви с уважением не только 8 марта, срублены на сиденьях метро именно невыспанностью, а не собственными охамевшестью с неуважением к чужим женщинам, верно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Электрички

Электропоезда давно неотъемлемая часть жизни. Лень с не желанием рулить лишили прав с авто, зато РЖД, люто терзающие наследство МПС, прямо решение вопроса.

В советском детстве посадить зад на лакированные реечки рижской стальной колбасы стоило недорого и равнялось зеленовато-картонному билетику, пробитому щипцами контролёров. Бабушка забирала с садика, и мы ехали в Подбельск, старое село, помнившее моих отцовских родичей, революцию и Гражданскую, комбедовца, убитого кулаками и похороненного в шкафу, лосей за узким быстрым полноводным Кинелём и до чёрта лысого остального.

А ещё мне не помнилось о мосте у Черкассы и каждый раз заново пугался.

Сто километров от Самары в сторону Уфы иногда кажутся знакомыми до травинки или крыши, прячущейся в посадке.

Безымянка с Зубчагой и богохульно перекрашенной кабиной-глобусом ЭР.

Пропавшая наскальная живопись Город добра скрывает улицы Зла у Мирной.

Интернат на уже забытой Интернатной.

Кинель с вокзалом, помнящим царя Гороха и суровых сибиряков, спасших Москву в 41. Язёвка с всё больше зарастающим мохнатым камышом прудом.

Тургеневка с куцей платформой и благородно-старой беседкой на погосте.

Георгиевка с цифрой 1934 станции и кирпичными амбарами, где когда-то делали лимонад.

Кротовка со старушкой-водонапоркой и ветхим огрызком дореволюционного депо. Новоотрадная с живым панно зала ожидания, где с самого детства живут мама с дочкой, нефтяники, железнодорожница, поля-леса-реки-косогоры и дембель, сидящий на чемодане и ждущий дом родной, бабу с пышною пи... Пардон.

Интересно только одно - а случится ли здесь, чудом, как волшебник с эскимо, какая-то новая электричка, или...

В общем, этот кусок железки свой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Разновидность дурости №…

Про соль, сахар и гречку как индекс страны можно, пусть типа невовремя, сказать точно - мы не уверены в себе самих, отсюда и дурость со скупкой продуктов первой необходимости при любом кипеше.

Рынок решает сам - как поступить. А, вы вдруг делаете затариться сахарком, переживаете, нервы? Нате, мы начинаем спецакцию. Акция называется просто - спекуляция. Ровно как с долларом на бирже, чьи курсы совершенно предательски показывают все главные страницы браузеров. Народ видит ползущий вверх вражеский доллар и начинается паника. Тоже самое с сахаром. И не только с ним, к сожалению.

Проблема кроется в отсутствии механизма регулирования и контроля. Что индекс доллара, что индекс сахара - явные признаки паники и паникеров. С паникерами во время войн частенько обходились донельзя круто, почему не обходятся строго со спекулянтами и спекулированием? Рынок порешал, все расставил на места и теперь разгребаем как можем.

Пять лет назад мы снова прошли эту хрень, когда только-только начался ковид. Прошли и, как сраная рыбка Дори, всё забыли. Когда случился как-бы локдаун, наша семья заперлась дома на неделю согласно просьбы какой-то из госслужб, приобретя ровно необходимое количество еды. Из дома выходил только я, приобретая хлеб, молоко и сигареты. Сахара у нас имелось ровно три пачки, как и три банки сгущенки. Больше мы таких покупок не делали, незачем.

Почему мои земляки с землячками в начале войны устроили истерию с сахаром? Потому как кто-то решил получить сверхприбыль, вот и всё. Дефицита сахара не было и не будет, да и переживать по его поводу не стоит, сахарок он все же вреден.

Хуже другое. Мы не уверены в себе и стране. И сахар - тому показатель.

Хочется верить, что показатель не только лично для меня, бо я могу жестоко ошибаться в своих суждениях, но и показатель для лиц, имеющих все возможности на стабилизацию ситуации. Сейчас нельзя нервничать, сейчас нужно быть собранными.

Берегите себя и свои нервы. И зубы, если уж кто-то вдруг сильно любит сахар. Стоматология теперь взлетит в разы, а кариес не прощает ошибок.

П.С: лох не мамонт, лох не вымрет, и что ждать впереди? А ждать стоит обязательно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сгуха

Настоящее сгущенное молоко делалось по ГОСТ 2903-78. Создателями продукта является американец Борден и девятнадцатый век. Слово «сгущёнка» на банке гарантирует потребителю изрядную долю чего угодно, кроме самого сгущенного молока.

Дизайн советской банки со сгущенкой, вмещавшей в себя триста двадцать миллилитров и четыреста грамм готового продукта, используется до сих пор. Голубовато-сине-белая картинка узнается всеми, включая миллениалов и либералов. Говорит ли это о качестве, пусть даже и брендов СССР, непонятно, но этикетку знают все.

Сгущенку очень не любят сторонники декоммунизации и демократии. И еще, почему-то, любители переосмысления войны и взглядов ее участников. Этим сгуха вообще поперек горла. Торчит где-то между «достали своим дешевым бруталом, ни разу не воевав» и «в войнушку не наигрались». Если нелюбителям СССР мне сказать особо нечего, то вторым всегда есть.

Все очень просто. Вкус сгущенки – это вкус покоя. Эту банку вскрывали не просто, чтобы пожрать, а когда могли сесть и вдумчиво слопать ее ложками на троих. Иногда на четверых. Редко вдвоем. В одиночку жрать сгуху – тупо чуханство и крысятничество, это все знают. Все, служившие в девяностых на просторах умершего Союза.

Она никогда не елась в удовольствие, если неспокойно. На войне это понимаешь также, как крысы знают время, когда пора валить с корабля, как женщины вдруг понимают беременность без всяких тестов, а матери знают о проблемах детей раньше их самих. Ты тупо чуешь тишину и покой, знаешь, что не будет стрельбы или разрывов. Нам не выдавали наркомовские сто грамм, нам вообще не полагалось пить. Да и бухать на позициях можно только по дурости или совершенно, в конец, охренев.

А вот ее, сладкую и тягучую, доставалось и открывалось. Она становилась чем-то большим обычных консервов, дарила немного добра, пока сахар растворялся во рту и мысли сами собой оказывались дома. О чем думает солдат, не зная завтрашнего дня и засыпая в обнимку со стволом? О бабах, гражданке или любимой музыке? Не без того. Но дом всегда на первом месте. Дом, вечерний чай, праздник, когда мама или бабушка делала торт и в крем добавляла сгущенку. Или делали торт из нее самой, вываривая два часа прямо в банке, когда та иногда стреляла, превращая кухню в сюрреализм коричневых тягуче-сладких соплей.

Мне как-то, едучи в охранении продсклада, довелось увидеть дивное чудо. Я видел Пряника, чьего имени уже не помню, щекасто-губатого тульского Пряника, сидевшего напротив и творившего чад кутежа. Поль Бокюз, Джейми Оливер и Александр Селезнев покончили бы свое существование харакири сырным ножом или сожрав фугу, увидев его в тот момент.

Пряник, прикинув все расстояние от Гудермеса до Аргуна, отсутствие остановок и безнаказанность, творил форменное непотребство. Вскрыл банку яблочного сока, винницкую тушенку, палку колбасы и круг российского сыра. Он ел, пил, снова ел, запивал и вздыхал, явно прикидывая весь размер своего желудка и расстраиваясь этому. Гаргантюа отдыхал рядом с ним, радостно дувшим сок из Волжского. И, покраснев и слив остатки банки в фляжку, Пряник решился на десерт.

На печенье его не хватило, но вот банка, голубовато-сине-белая банка сгущенки была вскрыта и выпита в три могучих глотка. И только после этого, довольный и красно-блестящий, Пряник вздохнул и вернулся к службе.

И такого счастья, как в его наивно-детском взгляде, потом почти не встречал. От еды, в смысле.

Мы вынесли с собой два вещмешка, битком набитые банками и остальным, а шесть литров сока нагло блестели в снятых касках. Лейтенант, решивший возмутиться, скрипнул зубами, глядя на оторванную и предъявленную этикетку от мешка с гречкой. Он продал три на рынке Гудермеса и не стал качать права. Наша противотанковая батарея получила небольшой запас еды и когда мы пили чай ночью, сидя в одном из задний Аргун-Энерго, в двух котелках переливалась белым она, сгущенка.

Мы были молоды, чуть глупы, немного наглы и самоуверенны, война казалась старой знакомой, а Расул, очень любивший макать в нее хлеб, тогда еще был жив. Он, хитрый тощий башкир, умел быть благодарным. И сунул мне, перед сном, потрепанный «Молот Люцифера».

Так что, сгущенка, это не просто молочные консервы с сахаром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

День единства

Праздник у нас есть, день народного единства. Посвящен красный день календаря взятию Москвы и изгнанию в шею поляков-интервентов. Символ - гражданин Минин и князь Пожарский, навеки сплоченные в бронзе у Василия Блаженного.

И дополнительный выходной к школьным каникулам, кстати, само по себе плюс. Всем нам, я вот отлично выспался в последний, например.

Вопрос, возникающий у меня каждый год 4-го ноября один: а где само народное единство? Его, как водится, чего-то не наблюдается. Причем, даже в самом понимании праздничного дня, за исключением той самой возможности подрыхнуть и не сходить на нелюбимую работу. Как-то в разливайке неподалеку мужики так накидывались, что аж изумился, но потом вспомнил – утром им никуда не надо, вот и расслабляются мужчины.

Есть ли у нас единство? Да ни фига его нет. Его нет даже в отношении причины самого выходного дня, сделанного по старой памяти, той самой, что сейчас тщательно уничтожают. Каждую осень, много лет подряд, жители страны знали о празднике и дополнительном дне без труда. Потому как Великая Октябрьская Социалистическая Революция, товарищи, это вам не в тапки гадить, это нужно понимать, помнить и принимать.

Прошло тридцать четыре года с августа девяносто первого и единства в народе все меньше. Социализм, позволяющий половине страны жить в домах, называемых по фамилии кого-то из коммунистов, стоявших у руля, почти стал символом нацизма и людоедства. Правильнее, конечно, писать «коммунизм», но его в СССР таки не построили, потому социализм.

За эти самые тридцать лет народ расслоился дальше некуда. Даже у коммунистов две партии. Само собой, это не показатель, партия и народ вовсе не одно целое. Но и без присвоивших себе красное знамя хватает граждан, совершенно не желающих объединяться. Остается только позавидовать отмечающим день Иконы Казанской Божьей Матери, им-то все понятно.

У нас с вами в стране творится черт-те что и сбоку бантик. В Сети поливают друг друга ватники с либерастами, коммунисты воюют с эмо-коммунистами. А монархисты, появившиеся как грибы после дождя, кроют всех подряд, включая Путина и почему-то не любят последнего именно за имперские замашки. Рядом с политизированными гражданами, само собой, отираются украинцы и сочувствующие, никак не желающие уходить из вражьего ВК да только ждущие повода накинуть на вентилятор.

Кроме политики всегда есть что обсудить иного. Сейчас вот модно стало сходиться, сетевыми стенка на стенку, мужененавистницам, именующим себя феминистками, против всех, имеющих противоположные взгляды. Побоища, в основном, происходят с применением огромного количества специфичных выражений великого русского и не совсем понятных широкой общественности заграничных матов. Ну, или чем там еще являются абьюзы, объективизации и прочие виктмблейминги.

Само собой, в таких боевых действиях всегда найдется, где влезть ЛГБТ с их ярыми противниками. Этих хлебом не корми, дай, русским по белому листу поста, рассказать о ненависти, косности и вообще общей глупости со стороны окружающих.

Не менее важно, судя по накалу страстей, для части населения встает вопрос бодипозитива, где важнейшим является даже не лишние вес с худобой, а вовсе даже волосы на половых органах.

Отдельно рубятся насмерть матом и порой неизвестными оскорблениями мамочки и чайлдфри. Эти, если оценивать саркастично, по градусу накала страстей явно требуют вмешательства карательной психиатрии со стороны государства. Ведь одни стоят других.

И, конечно, зоошиза, турбо-патриоты, молодежь против сведённых олдскулов и так далее.

Вот и получается, что если уж граждане страны не могут определиться с такой мелочью, как волосы в паху или кому куда портрет Иосифа Виссарионовича вешать, то вряд ли праздник, учрежденный на замену 7-го ноября, сможет кого-то объединять.

Не, конечно, можно рассуждать что, дескать, все дело в плохих условиях нашей жизни, а не в чем-то в другом. Несомненно, доля правды в этом есть. Только, вот в чем беда, срущиеся в Сети живут куда лучше, чем те, кому на самом деле плохо. Просто писать в Интернете куда интереснее и проще, чем думать о других. Даже в день единства с этими самыми другими.

А Минин с Пожарским, надававшие по шеям полякам, как же они, равно как все ополчение и примкнувшие? А они герои, сражавшиеся железом и деревом против врага, глядя ему в глаза. Настоящие герои, спасшие свою страну почти полтыщи лет назад. Честь им и поклон до самой земли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сладкая вкусная говядина

Бёф-бургиньон требует вдумчивого подхода. Настолько вдумчивого, что просрать самый нужный момент можно легко. В бёф-бургиньон таких моментов по уши. Испортить – как два пальца об асфальт.

На работе бывает и скучно. Хочется повеселиться. Не, не так. Хочется поржать. По-скотски, до боли в животе. Вот мол, какой я, всех развеселил. Первый парень на деревне, бл..ь

В бёф-бургиньон нужно добавлять не мелкую соль. В сраную крестьянскую тушеную говядину надо добавлять аутентичную крупную соль. Тогда вкус у соуса становится, мать его, божественным, с легким хрустом не растворившихся кристалликов. А, да. Вариться это варево три часа. Три, епта, бл…их часа, Карл!

Федя решил пошутить. Сеня решил поддержать. Сделать компот для поварни на кухне соленым. Сказано – сделано. Два клоуна с большой припиздью не придумали ничего умнее, как поменять сахар и соль местами.

Гостей в зале оказалось многовато. Очуметь, надо же, в субботу и полный зал. Охренеть не встать. Говядина закончилась за пять часов до закрытия. И оказалось, что нигде не достать. Последние шматки уже вот-вот должны были стать антрекотами. И тут, мать честная… в зале появились «спартачи». Не те, что орут на трибунах. Игроки. Самые, понимаешь, настоящие мясные игроки. И заказали бёф. После двух проигрышей подряд. Мудаки. Но как было им отказать. И тут Федя с Сеней решили пошутить. Чертовы грёбаные дебилы. Бёф надо было просто подсолить. В самом конце. А соль кто-то унес. Ну, он и взял с плиты для поваров. И подсолил… Три часа, Карл, три сраных часа.

Он очень любил свой шеф-нож. Он не молился на него, не приносил ему жертвы, и даже порой давал поработать кому-то еще. Но он его любил. Холил, лелеял… и точил. Им бриться можно. Захотел бы на спор сбрить усы – на раз-два получилось бы.

Человеческое тело не сильно отличается от обычной свиной тушки. Мясо, жир, пленки, кишки с дерьмом, крови сколько-то литров, кости и хрящи. Хороший шеф-нож легко разделает стокилограммовую свинку. Что говорить про стандартного человека?

Сталь вошла в плоть как горячая мнет масло. Ч-п-о-о-о-к, хлюп, чуть повернуть, забирая нож назад. Отодвинуться, чтобы не запачкало ударившими алыми струйками.

Рубануть сверху по шее, тут же добавить еще. Хр-хр-хр, до самых позвонков, скрипя по ключице. Т-ш-ш-ш, воздух сипит из развалившейся гортани. Ниче, теперь не смешно?

Дебилоиды хер..вы, я ж старался, я ж делал. Достали, как достали… Куда-а-а?! Стоять!

Топорик для рубки чуть скользил в ладони. Точно метнуть не получилось. Но все-таки… сначала костяно треснуло между лопатками, потом костяно стукнуло головой о край разделочного стола. Ну, вот это нормально.

Нье надо, шьеф, нье надо? Нье надо делать десерт блудливыми пидор..ми ручонками. Тут шеф-нож все-таки не так хорош. А вот тесак… самое оно то. Не руки, тьфу, так, ручонки. Лапки, бл..дь, как тираннозаврика. Такие же маленькие и мерзкие. О, не выдержал, упал в обморок, заднеприводной. И нагадил.

Настоящий повар ножами должен управляться как жонглер булавами. Или шарами. На, мать твою, оглоед, на, ирод, на, анчутка! Дверь испортил… жалко. Все? Все, слава яйцам. А вот теперь надо бы и закончить. Блюдо от шефа, как-никак. Вот говядины нет… м-да. Но…

Гости оказались довольны. Разве что постоянно подсаливали. Ну, это нормально. Человечинка она, того, чуть сладковатая. Пусть подсолят. И пора уходить. М-да, неудобно как-то получилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сухпай

"Советник главы МВД Антон Геращенко в своем Telegram рассказал о том, что российские оккупанты, захватывая украинские города, голодают. Некоторым из них приходится есть кошачий корм" (с)

Подивились? А кто-то таки поверит. Давайте, рассажу вам немного правды. Она сложена из собственного опыта, а также наблюдений за нашей с вами армией и прочими силовиками. Обсудим ИРП. Современный, само собой, образца 2022 года от Р.Х.

Индивидуальный Рацион Питания, он же сухой паёк, он же сухпай, во время моей службы притчей во языцах. Причина простая - пайки оперативных частей ВВ являлись пайками образца 80-ых годов СА. Ели такие? Нет? Щас расскажу.

Две банки каши с типа мясом. Каша, чаще всего, перловая. Банка тушняка, наверное, что вполне себе тушняка как по нынешним ТУ. Чай в пакетах, маленькими гранулами, сахар. И пакет сухарей, ржаных или ржано-пшеничных. Сухарями можно забить гвозди, а когда размачиваешь их в чае, то наружу порой выплывали розовые милые червяки. Способ употребления сухпая был простой: один котелок под воду на чай, второй - для двух банок ккаши и одной тушенки, идеально на трех человек. В результате получалось варево, смахивающее на жём, что дед варил свиньям. На вкус - почему-то чуть сладковатая замазка. Но жрать можно. Всю службу с этими самими картонными коробками. У армейцев уже тогда был зеленый пластик и несколько иное содержимое. С спиртовой горелкой и галетами.

Современный ИРП в первый раз попробовал году в 2014. Удивился, приятно и неожиданно, потому как с таким сухпаём можно жить. Последний раз пользовался ИРП не так давно, получив на руки две штуки как подарок от хорошего человека Максима. Оценивали его всей семьей, было интересно. И по делу, начав с состава того рациона, что оказался у нас:

Хлебцы армейские (галеты) из муки пшеничной 1 сорта в упаковке по 50 грамм — 2 упаковки;

Хлебцы армейские (галеты) из муки обойной в упаковке по 50 грамм — 2 упаковки;

Консервы мясные («Говядина тушёная») — 250 грамм в упаковке;

Консервы мясные фаршевые («Паштет печеночный», «Паштет нежный») — по 1-ой упаковке по 50 грамм;

Консервы мясорастительные («Рис с курицей и овощами») — 250 грамм в упаковке;

Консервы мясоовощные («Мясо с зелен горошком и овощами» ) — 250 грамм в упаковке - скажу вам - это вещь, на самом деле вещь!!!

Консервы овощные закусочные («Икра овощная») — 100 грамм в упаковке;

Сало шпик солёный консервированный — 100 грамм в упаковке;

Фруктово-ягодный концентрат сухой в упаковке по 25 грамм — 3 упаковки;

Плавленый сыр стерилизованный в консервной банке по 80 грамм — 1 банка;

Повидло (джем) фруктовое в реторт-пакете по 45 грамм — 1 упаковка;

Пюре из фруктов и ягод натуральное в реторт-пакете по 100 грамм — 1 упаковка;

Не устали читать?! Продолжаем:

Шоколад горький — 30 грамм;

Чай чёрный байховый в пакетике в упаковке по 2 грамма — 2 упаковки;

Растворимый кофе в упаковке по 2 грамма — 1 упаковка;

Сливки сухие в упаковке по 2 грамма — 1 упаковка;

Сахар в упаковке по 20 грамм — 3 упаковки;

Соль в упаковке по 5 грамм — 1 упаковка;

Перец чёрный молотый в упаковке по 1 грамму — 1 упаковка;

Поливитамины — 1 драже;

Жевательная резинка — 10 драже;

Таблетка для дезинфекции питьевой воды (в расчёте 1 таблетка на 1 фляжку воды) — 3 штуки;

Разогреватель портативный, комплект (кусочек жести с вырезами для таганка и 3 таблетки сухого горючего) — 1 штука;

Спички водоветроустойчивые в блистерной упаковке — 6 штук с «тёркой»;

Салфетки бумажные — 3 штуки;

Салфетка влажная дезинфицирующая в индивидуальной упаковке — 3 упаковки;

Ложка пластмассовая одноразовая — 3 штуки;

Нож пластмассовый — 1 штука;

Вот как-то так, да. Говядина оказалась вкусной. Рис в одной упаковке был так себе, а вот во второй Данец оценил как "очень вкусный". Горох с мясом и морковью, ребятушки-девчатушки, повторюсь - крайне хорош. Сыр мне не зашел, шпик оказался неплох, паштет "Нежный" на самом деле весьма зашёл. Галеты и есть галеты, но на них можно намазать тот самый сыр/паштет/ и даже повидло. А яблочное пюре поразило своим вкусом из моего советского детства, тем самым, не сладко-приторным, чуть горьковатым и совершенно классным.

Шоколад оказался шоколадом, если это интересует сладкоежек. именно шоколадом, а не теми замазками, что продаются в любом "Магните".

К чему это я? Да к тому, что ляпнуть можно что угодно, а если хочешь верить, то поверишь, что в кошачий корм, что в ежей, что в съеденных крещенных младенцев. Думающим, анализирующим и применяющим критическую логику достаточно прочитанного выше.

Моя армия, лучшая в мире, это не оборванные срочники 90-ых, что даже тогда могли распечатать коробку свежих и горячих, когда требовалось. Она другая, хотя я совершенно уверен, что в её рядах все же может отыскаться гурман, обожающий Фрискис. Или еще какой Китикэт. Но уж точно в рядах ВС, МВД и РГ не отыщется подразделения, алчущего кошачьего корма, что сухого, что влажного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мангалы

Танки катили на запад тихим ходом. 8 штук с заводскими мангалами, резиной башенных юбок, дистанционной оптикой и новой зелёной краской. Может - воевать, может - на парад.

Из обычного красновато-кирпичного вагона между их платформами торчали, дымя, пацаны-срочники. Этих видно сразу, ни фига не спрячешь, потому, может, и куда-то на парад.

Дачники с дачницами решали кроссворды, жэдэшные охранники тишком бухали после смены, губастая дева в порно-очках счастливо умилялась своей пучеглазой чихуахуе, и только детсадовец восхищённо тыкал пальцем в военных да сыпал вопросами:

- А это пушка, а почему гусеницы чёрные, а чево они в таком вагоне, а...

Его мама не находила ответов, но тут следующий товарняк с Миасса зазеленел бортовыми и засерел росгвардейскими Уралами, и чадо восторженно замолчало.

Время всё расставляет по местам и Мордюкова с Марковой «Русского проекта» крестили пацанов, катящих на первую чеченскую со слезами на глазах, уже давным-давно. Ко второй все уже привыкли, а три года новой мясорубки вдруг оставили позади многие переживания многих о жизнях незнакомых людей. Война жестока, но только жизнь жёстче.

А танки с мангалами и пацаны в вагоне? Удачи им в любом случае.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пасха, кроль и киберпанк

Киберпанк вокруг нас и дело не в новых технологиях, дронах или нейросетях. Дело в смешанном растворении нас и традиций. В этом году Пасха православных в один день с католической, это редкость. В отличие от пасхальных кроликов-печенюшек, входящих в моду. Вроде нет у нас такого… ан шиш. Кроль, ровно 14 февраля, тоже наш. Киберпанк, чо.

Куличи начали захватывать город и магазинные полки, их покупают и радостно поедают самые обычные понаехавшие дети с бывше-братской Средней Азии, а тем, кому лень дойти до Магнитопятёрочки, под конец куличной истерии, их привезут на электромопеде курьеры-студенты родом с Берега Слоновой Кости, Конго или Пакистана. Киберпанк такой киберпанк, даже если касается сдобно-сладкой выпечки с глазурью и цукатами. Киберпанк мешает своим инновационным миксером всё вокруг, и от него никуда не деться.

Как-то в Мск наблюдал пугливо-осторожного робота-доставщика Яндекс. Шестиногий лупоглазый Валли жужжал на переходе, не понимая игру красно-зелёных сигналов и, одновременно умилял прогрессом первопрестольной, заставляя грустить над канувшими в Лету советскими луноходами. Гедонизм с ленью победили стремления человеческого гения шагнуть в космос, но чего только не случается. Точку в выборе нерешительного неудачника, недостойного быть в Скайнет, поставила обычная бабулька, пожалевшая бедолагу:

- Ну, поехали, - махала она перед камерами рукой, - чего боишься?

Наверняка, победил алгоритм и успокоившийся светофор, но хотелось верить в симбиоз человечности с киберадаптивностью.

Индустриальный саундтрек, под коий Нео колошматил Систему в целом и N.W.O c Jesus Built My Hot Hotrod от Ministry, сдались перед напором Сигма-бой и псевдо-этническо-фэнтезийности башкирской красавицы с её Homay. Настоящий киберпанк Руси-матушки конца первой четверти XXI века от Р.Х звучит чем угодно, но не индастриэлом. Настоящий киберпанк равен артериальной гипертензии или диабету второго типа, тоже сразу не поймёшь, вряд ли резко ощутишь, но оглянуться не успеешь, как по уши в этой красоте.

В общем – мир вокруг меняется, киберпанк становится ближе, а Пасха, надо полагать, где-то окажется вкусной, сдобной и пахнущей детством.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наличники Сысерти

Сысерть лежит рядом с Полевым. Сысерть и Полевская бажовских сказов – родина тёмно-заводского фэнтези, выдуманного сто лет назад талантливым сказочником с Урала. Правильнее, так-то, не С

ы

серть, а Сыс

е

рть, точно вам говорю. И здесь красиво.

Урала здесь не заметно в помине, седые уральские горки где-то в стороне, а тут холмы, холмики, холмишки и горбы, так и просящие назвать их сопками. Но таких мало. Здесь небо протыкает корабельная сосна, а рядом, как всегда красиво-романтично, потряхивают серьгами и шелестят листвой высокие стройные берёзы. Наверное, весной, в молодую зелень, тут прямо сногсшибательно, но и в золотую осень, когда единственный раз довелось коснуться родины Малахитницы, Коковани и остальных, смотрелось здорово.

Фантазии, созданные бородатым уральским колдуном, бродят неподалёку, скрываясь в мхах, воде и зелени парка. «Бажовские места» само собой пользуются любовью МинОбра и родителей школоты, а те, класть желавшие на дурных Золотых Полозов с бабками Синюшками, регочут стоялыми жеребцами, заставляя бажовские эфирные создания растворяться в прозрачном воздухе и сбегать под разлапистыми хвойными к Талькову озеру.

Терпежу молодой поросли давно ушедших уральских заводчан хватает добраться до бывшего карьера, где добывали тальк, а вот помолчать, любуясь обрывами и сине-зеленой водой – шиш. Ну, и это нормально, среднестатистические лосяши во все века дурнина дурниной – нескладные, отмороженные, гогочущие гусями и матерящиеся хуже сапожников.

Сысерть старая по мерками страны, строящейся где-то со времён Ивана Грозного, за жестокость прозванного Василичем и совсем молодая, если речь о временах всяких ранних версий Рюриковичей с Гедиминовичами. Сысерть, стоящая на озере, помнит Турчаниновых, и один из них смотрит на тебя ровно на приписанного к заводу мужичонку, попирая крохотную площадь у свежереставрированных каменных домин. Остатки завода почти готичны, а всякие перформансы породили инсталляции из специально сделанных манекенов в окнах, добавляющих градуса четвертьвековой кирпичной громаде, жившей делом, мастерством и жаждой прибыли. И, конечно же, классовой борьбой.

Сысерть очень русская, очень старая в своей духовности одноэтажных кряжистых домов за почти сибирскими заборами-заплотами, в частых кровлях из православного шифера взамен новомодному крашеному металлу, а ещё…

А ещё тут много наличников, настоящих деревянных кружев, как-то держащихся под напором непогоды, зноя, ветров, снежища и, конечно же, самого времени. Наличники Сысерти, где крашеные, где чёрные, где серые, немолоды, но от того их красота даже интереснее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

75-ый Мориса Тореза

Лет десять с небольшим, в нулевых и чуток в десятых, транспорт Самары часто узнавался не по номеру маршрута, а по цвету с моделью. Белый мерседес на кольце Антошки у педа? Семидесятый. Жёлтый богдан на площади Кирова? 247. Юркие 126-ые в Кинель чаще всего оказывались хёндаями. Двойная красно-белая татра ползёт по трамвайным путям? Стопудово двадцать третий.

677 ЛиАЗы, ветераны МинТранса СССР, пережившие девяностые, позвякивали на 44, 74, 75 и 80, катаясь далеко-далеко и добираясь даже до Дубравы. 75 бегал от Авроры до Смышляевки, возил бабок с дедками, студентов с окраины, зубчаниновских, работавших в городе. Бело-синие, иногда бело-красные, ЛиАЗы ехали по Мориса Тореза, не подозревающей о далёком строительном буме, дотянувшемся и до неё.

Через три с половиной пятилетки после пропавших 75-ых. Остались остановки с табличками и пара-тройка куцых китайских скотовозов, никак не тянущих на автобусы. Тогда же, году к 2010, от автостанции Аврора остались рожки да ножки, со временем полностью затянутые громадным торговым амбаром ТРК.

Очередной новый губер, свалившийся на головы самарцев с родины оружейных заводов, пряников да самоваров, нежданно-негаданно приятно удивил. Хотя бы какой-то движухой в общественном транспорте. Мне, зимнему пользователю сиротской ветки метро, оно стало ясно в самое волшебное время – в Новый Год.

75-ый спускался по Мориса Тореза, длинный, светлый, сине-серо-чернеющий боковой ливреей с самарской областью. Автобус назывался Лотос, народа внутри оказалось много, а навстречу ему, удивив до неприличия, пыхтел вверх брат-близнец. Через пятнадцать минут и километр с небольшим, уже на Промышленности, мимо прокатил, умилив почти до скупой мужско й в бороду, ещё один. Третий догнал на Победе, у моего метро, встретившись с возвращающимся напарником.

Когда весной у Авроры, возмущённо звякая на убитых трамвайных путях, проехался «Львёнок», оставалось лишь моргнуть и загадать желание, где бедной Самаре вдруг повезёт и дальше, даже с последней станцией метро, прямо в старом городе.

Эхма…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бабки-помоешницы

Сороки-воровки, дубы-колдуны и бабки-помоешницы, три столпа взаимосвязанных шаблонов, сами собой всплывающие поутру. И не сказать, мол окна выходят на мусорные контейнеры, наоборот. Но утро начинается с этих милых созданий, а всё, как водится, просто.

В доме сразу два Магнита – продовольственный и косметика. С первого всё начинается.

Ровно в семь на детской площадке курит пара мужичонок, дожидаясь прихода первых продавцов. С заднего входа выставляются ящики умершей провизии, их-то дядьки таранят на помойку, где терпеливо ожидает кодла вполне неплохо выглядящих бабулек и единственный дед. Демонстрация, громко ругающая пиндосов, нерусь, ментов, мэра, президента и всех подряд, деловито нависает над неликвидом, бросает жребий на что повкуснее, дербанит бананы с папайей, картошку, хлеб и остальные сокровища, швыряемые у контейнеров.

Из-под тех не выбираются даже крысы, справедливо опасаясь немедленного уничтожения. Бабки гомонят чайками, явственно обретая радость жизни из-за коробки подгнившего печения да банки просроченного варенья. Мужики-несуны, скинув груз и расправив плечи, удаляются к соседнему магазину, бабаньки удаляются в гараж по соседству, явно собираясь дуванить хабар и радуясь утреннему холодку.

Эта часть благости наших местных поклонниц фриганства вполне объяснима. Прошлым летом за подстанцией поселились бомжи – еле ходящая тётка-пропойца с лыжными палками и люто-агрессивный и почему-то поперву аккуратный мужичонка. Пара пьянствовала, спала на натасканном картоне, укрываясь всем подряд и превращаясь в кучу мусора из «Скалы фрэглов», составляя конкуренцию бабанькам, скорешившись с мужичками, приносящими дары.

Влюблённых без шалаша изгнала с щедрых пажитей начавшаяся осень, дожди, ветер и, кто знает правду, вполне вероятно, немножко участковый. Бабки вздохнули с облегчением, мусорные конвои снова приходили прямиком к ним и жизнь вернулась в колею.

От таки дела, чего уж, в год 2025 от Р.Х. Времена идут, люди не меняются.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Грустица

Эк интересно звучит, прямо мелодией медицинского заключения с диагнозом:

- У вас лёгкая грустица…

Только вдумайтесь – никакой депрессии, гормонального сбоя или биполярочки с нарушениями чего-то там, а грустица. Здорово же звучит, в чём-то лучше диагноза «модрич» или «пелешич», честное слово.

Грустица случается ровно, когда захочется, не завися от времени года, дождей, вьюги или зноя за окном. Грустица не возрастная или гендерная, не социальная, аки была подагра, болезнь богачей, грустица легко случится даже с чётким парнишкой бывших рабочих районов. Грустицу не стоит путать с депрессией, ведь депрессия прямо говорит о врачах, колёсах и присмотре, бо не прощает легкомысленного отношения. А грустица-то…

Грустица легко лечится самыми народными средствами – прогулкой ранне-зелёной весной, сладко-луговым летом, прозрачно-золотой осенью или чисто-снежной зимой. Её всегда одолеет хорошая компания, плитка шоколада по Гарри Поттеру или, не увлекаясь, что-то крепкое, где девочкам можно послаще и с пузыриками. Само собой в меру.

В общем, грустица вовсе не признак психического расстройства, когда больные выдумывают новые слова, а просто настроение и не больше.

С добрым утром, днём или вечером, чего уж.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Куличи

Страну оккупировали куличи. Посыпочно-цукатная сдоба везде - пекарни, магазины, хлебные отделы и просто у перекупов на рынках с остановками. Кулич, все знают, всему голова и делу венец перед первомайскими шашлыками

Давным-давно, больше пятилетки назад, сын захотел ватрушку. И кекс, с изюмом и сахарной пудрой. Мне гулялось, по пути были «Хлебница», «Хлебовед», «Бико» и хлебный киоск рынка. Где-то на третьем подходе внутри что-то ёкнуло:

- Ватрушку? Э-э-э… вечером будут. Наверное. Кулич?!

Куличи. Куличи в глазури. Куличи, осыпанные разноцветным сахарком. Куличи, вместо изюма, прячущие разномастные цукаты. Куличи с маленькими солёными крендельками-претцелями. Куличи, украшенные пряничными пасхальными кроликами. Пасхальными кроликами на Руси-матушке.

Странно, но вот сейчас цены на яйца кое-где точно тогда, 75-85 за десяток. Видимо, что-то случилось, не иначе – Благодать нашла на предпринимателей в канун светлого праздника. Зато, надо думать, выросла цена на краски и наклейки ХВ. ХВ – Христос Воскрес, конечно же.

Вчера в «Пятёрке» дядька на кассе покупал две ноль-семь коньяку.

- Праздник же, ласково улыбаясь, объяснил он продавщице ранне-утреннюю покупку, - готовлюсь вот. И кулич.

Точно, за воскрешение грех не разговеться да не хлопнуть рюмашку, другую, между первой и второй перерывчик небольшой, Бог троицу любит, градус не понижают, где-то к концу Пасхи обязательно кому-то валяться рожей в пыль с прошлогодне-сухим бурьяном, наверняка смоченным продуктами переработки таких же разговевшихся.

Глядя на куличные бастионы, поневоле думаешь – зачем?

Скупающие куличи десятками знают ли хотя-бы Отче Наш? Креститься на каждую маковку за окном машины не означает верить. Также, как ставить на стол кулич с католическим пасхальным зайцем и яйцами, сплошь в китай ских красках с наклейками.

Веру, как прощение грехов, за показуху с баблом не купишь.

А куличи? Да и пусть их, что перед НГ майонез вёдрами, что в Пасху куличи из теста для ромовой бабы. Детям вкусно, да и хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец