Подарок на 1 ночь. Тематика: Эротические сказки на ночь

1

События, герои, названия того или иного учреждения, заведения и прочее — выдуманы. Любое сходство с реально существующими людьми или местами — чистая случайность.

Тут не будет пролога, эпилога, объяснений. Эта история не содержит никакой моральной нагрузки и служит предысторией к основной книге”Я преподам вам урок“

История лишена совести, морали и создана для того, чтобы в процессе второй части вы разочаровались в ком-то. Или наоборот.

Приятного чтения.

— Ну что там? — сестра вскакивает с потертого больничного дивана, едва я выхожу из кабинета. Ее светлые волосы растрепались, а на щеке отпечаталась складка от подлокотника. Смотрю в ее большие голубые глаза и сглатываю.

Что мне ей сказать?

Как вообще можно сказать такое своей любимой сестре?

Не думала, что в свои девятнадцать мне придется решать столько… В одиночку. Еще вчера самой сложной проблемой был зачет по философии, а сегодня...

Так. Не время рефлексировать.

Натягиваю на губы улыбку — ту самую, которой научилась за последние месяцы, — и смотрю на нее.

— Нужно сделать операцию и все будет хорошо. Ничего сложного. Давай вы с Сашкой сходите за чаем с булочками на первый этаж, а я пока пойду к маме?

Сашка тут же оживляется, дергает сестру за рукав ее любимой толстовки с единорогом.

— Ты уверена, что…

— Да, — кивнула, поправляя сползающую с плеча майку. — Идите, все будет хорошо.

Не знаю, кому я говорю последнюю фразу, но легче не становится.

Мама за эти месяцы сдала. Это худшее время в нашей жизни и едва мы рассчитались со всеми долгами и только смогли выдохнуть… Мама сильно заболела.

Хотя, это сильно мягко сказано…

Я прохожу по длинному коридору прямо в палату, и присаживаюсь на кровать рядом с маминой. Простыни хрустят от крахмала. Она со вставшими слезами смотрит на меня, понимая, что все хуже, чем мы думали. Ей врать я не могу. Мне нужно хоть с одним человеком быть честной.

— Только не волнуйся, мам, — я накрываю ее руку своей ладонью — мамина кожа стала такой тонкой, что видны все венки. Я озвучила слова врача. И сумму операции. И поспешила добавить: — Я придумаю что-то.

— Дорогая, что можно придумать? — мама вздыхает, и я вижу, как дрожат ее пальцы. — Мы не можем потянуть такую операцию. Мы только-только рассчитались с долгами и теперь не можем снова влезть в них. Да и у нас заблокированы все счета, а… Малышка, прошу тебя… Не нужно…

— Ты нам нужна, — качаю головой. — Маруське и Саше нужна. Мне… Я что-то придумаю.

Я выхожу из палаты и только на лестничной клетке позволяю себе остановиться. Здесь прохладно, пахнет свежей краской — недавно делали ремонт. Тяжело выдыхаю и облокачиваюсь о холодные перила.

Ну и что теперь? Где я, девятнадцатилетняя студентка без постоянной работы, должна взять столько денег? Подработки в кафе хватает только на самое необходимое. Да и это долго.

Достаю телефон — экран весь в трещинах после того, как уронила на асфальт. Прокручиваю в голове имена. Кого можно попросить? Кто не откажет?

Звоню первой — Вале. Мы вроде как лучшие подруги. Ну, были. Наверное. До тех пор, пока папа не… Короче. Раньше мы могли часами болтать о всякой ерунде, делиться секретами, мечтать о поездке на море…

— Маш, привет, — ее голос звучит тепло, почти обнадеживающе. Слышу, как на фоне играет музыка — наверное, сидит в своей любимой кофейне. — Что-то еще случилось?

Это ее “еще” сразу отталкивает. Потому что она знает, что случилось “уже”.

— Привет, — я стараюсь говорить спокойно, но голос дрожит. Сжимаю телефон так, что белеют костяшки. — Слушай, у нас ЧП… Мама… нужна операция. Срочно. Мы не потянем. Я бы никогда не просила, если б…

— Маш, стой… — она перебивает. Музыка стихает — наверное, вышла на улицу. — Я очень сочувствую, правда. Но ты же понимаешь… Мои родители… У них такая политика — не связываться с… Ну, ты понимаешь, да? После всей этой истории с твоим отцом, это… слишком. Да, мы дружили с тобой, но теперь…

— Понятно, — я киваю, хотя она меня не видит. Просто, чтоб не расплакаться. На лестничной площадке эхо, и мой голос звучит глухо. — Все нормально, забудь.

Сбрасываю. Сжимаю губы.

Так.

Дыши.

Все не так уж и плохо. Есть и другие варианты.

Звоню второй — Ксюше. Она когда-то обещала, что вдруг что случится будет меня поддерживать.

Ну вот. Вдруг что случилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2

Она не берет. Сначала. А потом скидывает.

Пишет в мессенджер:

«Прости, Маааш, сейчас вообще не вовремя, у нас ужин с родителями, а у отца важная встреча с важными людьми, если кто-то узнает, что мы вообще поддерживаем вас… ну, ты же понимаешь… держись!»

Да, понимаю. Смайлики со слезами особенно режет глаза.

И вот я стою на лестничной площадке, где пахнет краской, свет мигает — лампочку кажется пора поменять, — а в голове тупо стучит:

"Ты никому не нужна"

.

Тело будто ватное. Сажусь прямо на ступени — холодный бетон сразу пробирает через тонкие джинсы. Откидываюсь спиной к стене. Краска шершавая, цепляется за спортивную кофту. Телефон все еще в руке. Я тупо смотрю в экран. Звонить или не звонить?

Звоню.

Он берет быстро. Слишком быстро — значит, телефон был в руках.

— Маш, привет. Все нормально?

— Привет, — шепчу. И понимаю, как сильно я надеюсь. Как сильно мне нужно, чтобы хоть кто-то... — Да так… Слушай… мне нужна помощь. Очень. Срочно. Я не знаю, к кому еще обратиться. У мамы… у нее нашли опухоль, надо оперировать. Сумма… дикая. Я не прошу много. Я потом отдам. Я устроюсь. Найду работу, три, десять. Но сейчас — нужно просто продержаться…

Молчание. Он молчит. А я слышу, как в трубке кто-то смеется. Звон бокалов. Чьи-то голоса на фоне. Видимо, он не один. Наверное, в том модном баре, куда мы ходили на наше первое свидание.

— Маш… Я как раз хотел с тобой поговорить, — говорит он. Голос будто чужой. Отстраненный. Холодный. Как у диктора новостей. — Все это… между нами… Это было между нами потому, что наши отцы хотели. Мы же даже не спали… Деловые договоренности, помнишь? А сейчас… ну, это больше неактуально. Понимаешь?

— Что? — не понимаю. В ушах начинает звенеть. — Ты серьезно? Сейчас?

— Маш… ты сильная. Ты справишься. Правда. Прости, но я не могу быть рядом. Не сейчас. Не так. Я не хочу лгать. Лучше уж честно, чем… Чем я буду тебе врать.

Я сбрасываю. Просто нажимаю красную кнопку и смотрю в стену. Потом в пол.

Ноги как будто сами ведут меня в сторону туалета. Я захлопываю за собой дверь кабинки и облокачиваюсь о стену.

И все. Меня разрывает.

Это истерика. Глухая. Беззвучная. Сдавленная. Чтобы никто не услышал. Я рыдаю, и чувствую как будто умираю. Как будто во мне что-то ломается.

Хотя… Так и есть. Сломалось. Все. Жизнь. Люди, которых я считала близкими…

Как так? Как можно вот так?

Я думала — если все рухнет, он будет рядом. А он — сбежал. Как трус.

Все сбежали.

Сижу и думаю, а кому я вообще нужна? Никому. Папы нет. Мама — на грани. Сестра маленькая, не понимает, что происходит. Сашка вообще ребенок. А я… я взрослая. Я должна все вытянуть.

А у самой в душе… Только пустота и паника.

Минут десять просто не двигаюсь. Просто стою и утираю нос туалетной бумагой.

Потом собираюсь. Лицо в зеркале опухшее, покрасневшее, чужое. Губы в трещинках, ресницы мокрые.

— Молодец, Маша, — говорю себе, криво усмехаясь. — Плачь дальше. Это ж так помогает…

Набираю холодной воды в ладони и умываюсь. Потом еще раз. И еще.

Все. Стоп. Хватит быть жертвой. Никто не поможет? Отлично.

Я сама нам помогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3

Все что касается клуба, все выдумано автором.

Холодная вода бьет по лицу, и я наконец-то могу дышать. Смываю остатки паники вместе с размазанной тушью. В зеркале отражается чужое лицо — бледное, с красными глазами. Пытаюсь взять себя в руки. Нельзя раскисать. Не сейчас.

Телефон дергается в кармане — тихая вибрация, от которой хочется выкинуть его к черту. Что бы сейчас мои якобы друзья не стали писать вдогонку, ничего толкового все равно не скажут.

На экране высвечивается имя, и я зависаю.

Леночка.

Лена — та самая, с которой мы в детстве тащились на гимнастику через полгорода. Папа тогда только встал на ноги, но я так и не бросила секцию. После мы даже подвозили ее домой…

У нее вечно торчали смешные хвостики, а розовые лосины были ее фирменной фишкой. У меня была дурацкая челка, которую я обожала, и навязчивая идея научиться садиться на шпагат. Ее семья была обычной — мама работала в садике, папа чинил проводку по вызовам. Но мне было пофиг на все эти социальные статусы. Я всегда понимала — статус родителей это их достижение, не мое.

А я пока никто.

Пока.

Отвечаю на звонок. Она первая, кто решился позвонить.

— Маш? Привет. Ты... как там?

В ее голосе столько тепла, что комок снова подкатывает к горлу.

— Привет, — выдыхаю. — Да вот... живу как-то. Держусь.

— Я узнала... про твою маму. Из новостей дошло. Через третьи руки, так сказать… Мне правда жаль. Подумала — может, тебе компания нужна? Могу приехать, если хочешь.

Молчу. И понимаю, что да, хочу. Очень.

— Было бы здорово, если честно.

— Тогда через полчаса у больницы? Там же есть какая-то кафешка рядом?

— Ага, есть… Спасибо.

— Да ладно тебе. До встречи.

Кладу трубку и тупо пялюсь в черный экран. Вроде мелочь — просто человек позвонил и предложил хотя бы моральную поддержку. Просто не испугался моего личного ада и всей этой жести после смерти отца.

Та, от кого я этого не ожидала…

А от кого ожидала… Как раз наоборот…

Кафе у больницы унылое до жути. Пластиковые стулья, запах дешевого кофе вперемешку с пиццей, неяркий свет гирлянд. Но когда вижу Лену у барной стойки с двумя стаканчиками, внутри теплеет.

— Привет, — она улыбается, протягивая кофе. — Латте же? Ты вроде такой любила.

— До сих пор люблю, — беру стакан, стараясь не разреветься от такой ерунды.

Устраиваемся у окна. Делаю глоток — обжигаю язык. Да и хрен с ним. За то довольно вкусно.

Особенно после растворимого. У нас сейчас были жесткие времена, мы пытались скорее продать всю недвижимость и автомобили, чтобы рассчитаться с долгами. У нас это получилось, но… Бывшие друзья отца решили окончательно нас уничтожить и заблокировали даже те счета, что папа оставлял малым.

— Я могла сама заплатить, — мямлю виновато.

Лена машет рукой:

— Да брось. Я сейчас нормально зарабатываю, могу подругу кофе угостить.

— Где работаешь? — обнимаю пальцами стаканчик. Хоть немного отвлекусь от своего треша…

— В клубе. Не, не стриптиз, расслабься, — смеется она. — Закрытый клуб такой. Сложно объяснить… Ну типа элитное место, куда мужики приходят… пообщаться. Все по обоюдному желанию, конечно. Кто-то просто потанцевать хочет. Кто-то поговорить. Кто-то — дальше идет. Но никто никого не принуждает. И платят за это прилично. Очень прилично. Ты не подумай обо мне невесть что…

Я зависаю. Не знаю, что сказать.

— И не хотела, — кивнула. — Ты в праве делать то, что хочешь и можешь…

— А ты как? — она смотрит мне в глаза.

И меня рвет. Накрывает.

Я говорю все. От смерти папы до сегодняшних звонков подругам и любимому. Говорю, даже о том, что мне нужны деньги…

— Слушай, ну если совсем никак, я могу помочь.

— Ты мне... работу предлагаешь? Туда… Куда ты?

Кивает.

— Ага. Знаю, звучит дико. Я тоже сначала в штыки восприняла. Но потом поняла — это просто способ выжить. Если голова на месте и границы держишь — все норм.

— А если границы поплывут? — спрашиваю. — Можно же не заметить, как они стираются.

— Это только от тебя зависит. У нас девчонки разные. Кто-то просто в баре сидит, улыбается и через пару часов домой с какими-то деньгами едет спатки. Кто-то на встречи ходит. У кого-то есть просто постоянные клиенты, за счет которых и живут. Кто-то вообще долго не задерживается, заработал на свои нужды и дальше сам… Это не бордель, Маш. Никто за волосы не тащит. Хочешь — работаешь. Не хочешь — до свидания.

Отворачиваюсь. Сжимаю стакан покрепче.

— Не знаю. Это как-то…

— Понимаю. Подумай. Я просто предложила. И могу помочь. Я тебе не десерт предлагаю, конечно, но это решение проблем. Решать тебе.

Дальше трепемся о всякой фигне — вспоминаем гимнастику, школу, как эпично падали с бревна и потом ели шаурму на двоих по дороге домой.

Как же мне не хватало такого простого разговора. Без напряга. Без подозрений. Без оценивающих взглядов…

Не хватало разговора с кем-то, помимо мамы или мелких.

Время летит. Лена провожает до больницы, обнимает на прощание.

— Подумай, — говорит еще раз. — Я серьезно. Если решишься — просто набери. Номер же есть. Позор — это поступать как твои подруги. Или как Олег. Не позор спасти маму от смерти.

Поднимаюсь в палату. И вижу их.

Сестра сидит у маминой кровати и плачет. Тихо, почти беззвучно. Слезы катятся по щечкам, она их даже не трет. Рядом Сашка, наш младший братишка, бормочет сквозь слезы, сжимая маму:

— Я вырасту… Стану сильным, как папа… Я все исправлю… Я вас защищу…

И тут меня накрывает.

Горло сжимается. Что-то ломается внутри. Вот он — момент, когда понимаешь: выбора нет.

Достаю телефон. Отхожу от палаты.

Ищу контакт.

— Алло?

— Лен, прости, что сразу не ответила. Я тут… подумала. Если предложение еще актуально…

— Конечно актуально, Маш. Я еще даже не отъехала. Приезжай завтра вечером. Все покажу, со всеми познакомлю. Там безопасно, не переживай. Я буду рядом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кладу трубку. Стою с телефоном в руке, чувствуя будто только что продала душу дьяволу.

Но вот что самое жуткое…

Мне не страшно.

Мне плевать.

Потому что ради них… я на все готова.

4

Следующим вечером стою перед зеркалом в примерочной, и это какая-то… не я.

Черное платье липнет к телу — короткое, тонкое, плечи голые. Ткань скользит по коже. Волосы блестят от чересчур большого количества лака и пенки. Макияж плотный, тяжелый. Красные губы.

Только… Взгляд почти что пустой.

Мне нужно отпустить себя.

Мельком глянула в телефон. С мамой осталась Маруська, а Сашку на время я отвезла к родителям Лены. Она резко стала незаменимой сегодня.

Хотя чего я жду от этого вечера? Сегодня я не заработаю всю сумму. Даже половину. Господи, что же мне нужно будет делать за такие деньги?

Бр-р…

— Офигенно выглядишь, — Лена поправляет лямку на моем плече. — Ты же у нас звезда была на гимнастике. Вся эта гибкость, растяжка — королева шпагата, блин.

Усмехаюсь. Ага, смешно.

Королева шпагата опустилась до такого. Как и Лена.

Почему иногда судьба настолько сильно нас унижает?

Клуб внутри совсем не такой, как я думала. Никакой пошлятины из дешевых сериалов. Тут… красиво, что ли. Темное дерево повсюду, свет приглушенный, мягкий. Кожаные диваны блестят при свете софитов. Музыка течет фоном — ненавязчивая, обволакивающая. Мужчины в дорогих костюмах с уставшими лицами. Они выглядят дорого и эффектно, и такое ощущение, словно в этот клуб жесткий дресс-код. Девушки яркие, но без перебора. Никто не лапает, не тянет руки. Все… цивилизованно. От этого еще страшнее.

Сижу у бара, пытаюсь нормально дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох. Ты здесь не просто так. Ради мамы. Ради Сашки. Ради Маринки.

Как я попала вообще внутрь?

Я сама не поняла. Со слов Лены, она просто показала мои фотографии с соцсетей и все. И я не понимаю, чувствовать мне подвох в этом моменте, или нет. У меня в соцсетях были разные фотки, даже в купальнике. И хозяин меня взял за то, что я хорошо выгляжу?

Или он узнал и эти клубы держит очередной мудак, который хочет поглумиться над моей семьей?

Если второе, то я лично выколю ему глаза.

В руках стакан воды с лимоном — даже шампанское кажется лишним. Вообще все лишнее. Чувствую себя под прожекторами, в центре внимания, хотя света тут кот наплакал.

И тут кожей ощущаю — кто-то смотрит. Быстро начинаю искать взгляд, пытаясь зацепиться…

Медленно поворачиваю голову.

Мужчина. Лет пятьдесят, может чуть больше. Высокий. Черная рубашка, верхние пуговицы расстегнуты. Гладко выбрит, волосы коротко стрижены. Идет прямо ко мне.

— Та самая новенькая, которую привела Елена? — спрашивает. Ровно, без улыбки. И так, словно знает ответ.

— Да, — киваю.

— Пойдем.

Встаю. Ноги ватные.

Иду за ним как в тумане. Мимо бара, мимо диванов с парочками, мимо тяжелых занавесей. По коридору, где ковер глушит стук каблуков. Он открывает дверь.

Что ж… Это его кабинет.

Полумрак. Только настольная лампа бросает круг желтого света. Стеллажи с папками до потолка. Огромное окно, что сейчас закрыто тяжелыми шторами. Массивный стол. И больше ничего.

Он закрывает дверь. Поворачивается.

— Знаешь, кто я?

Киваю. Конечно знаю. Догадалась, когда мы шли, а после еще и вспомнила его лично.

Это хозяин клуба.

Не удивительно, что меня так просто взяли. И это все же второй вариант. Он узнал меня.

— И знаешь, что я бывал у вас дома.

Все внутри сжимается в комок. Ага. Бывал.

— Да.

Он подходит ближе. Медленно, как хищник. Голос тихий, почти ласковый.

Отцовский.

— Я знал твоего отца. Хорошо знал. Ты его дочь. Безумно похожа на Разумовского. Не буду притворяться, что не узнал. Но…

Пауза. Сердце колотится где-то в горле.

— Это останется между нами. Если захочешь. Я могу помочь. По-настоящему помочь. Деньги, связи, все что нужно. Но ты должна будешь помочь мне. Один раз. Уверен, если ты справишься, тебе заплатят больше, чем тебе нужно.

— Может… Я просто так сюда пришла? — шепчу.

— Твоя мама в больнице, а про несовершеннолетних сестру и брата и говорить не о чем. На вас только закончили охотиться. Вы только выбрались из долгов.

— Мой отец не был должен этим людям. Он им мешал, — губы немеют от ярости.

— Да-да, — снисходительно отвечает он. Несмотря на то, что он меня узнал и был у нас дома, я не знаю его имени. Папа не представлял нам своих гостей, с которыми закрывался в кабинете. А нам и не нужно было.

— В любом случае, я могу тебе дать задание. Если ты его выполнишь, заказчики заплатят много. Я же помогу тебе и твоей семье покинуть столицу и устроиться где-то, где вас не найдут и не тронут.

Молчу. Смотрю в пол. В висках стучит кровь.

Допустим.

— У нас есть клиенты. Очень влиятельные. Они не особо светятся и вряд ли зарегистрированы в базе под настоящими именами. Раз в месяц один из них заказывает… особенную встречу. И… Пока ни одна девушка не смогла справиться с тем, что ей поручают. Но если получится — обещают безумные деньги.

— Что значит "не смогла"? — голос срывается. — Что нужно делать?

Улыбается. Холодно.

— Это не обсуждается ни с кем, кроме как с конкретной девушкой. Все конфиденциально. Все только по согласию, конечно.

Поднимаю глаза. Смотрю прямо.

Понимаю — назад дороги нет. Погибать, так хоть с музыкой.

Но хоть что-то я должна контролировать. Хоть что-то.

— У меня условие.

— Какое?

— Мое имя. Никто не должен знать, кто я на самом деле.

— Боюсь, если бы заказчик тебя узнал, ты бы уже была… Примерно мертва. В городе сейчас существуют два типа людей: те, что знают тебя и готовы уничтожить вас, едва вы хоть куда-то сунетесь. И те, что о вашем существовании и не подозревают.

По телу пробегают мурашки.

Что?

— Вы уже отправили мои фото? Господи, я же тут от силы два часа…

— Мне нужно расположение подобных людей. Даже не зная их настоящих имен, я понимаю, что они темные лошадки. И мне нужно их покровительство. Они дали мне на поиск нужной девушки всего месяц.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Они же к вам каждый месяц приходят… — хмыкаю.

— Да, но сейчас они решительно настроены буквально оставить меня на улице. Я помогу тебе, ты — мне. Разумовский вас хорошо прятал и не водил на праздники, не показывал своих детей. Сейчас это может всем нам сыграть на руку.

Кивает. Будто все уже решено.

— Почему я?

— Ты во вкусе заказчиков.

Киваю механически. У меня нет выбора и если я справлюсь, это решит все наши проблемы. Мы уедем далеко-далеко и никогда больше не приедем. Даже в гости не к кому будет приехать. Ирония какая…

— Он будет тут примерно через минут десять. Ты согласна?

Боже…

Как быстро…

Дорогие, планы чуть поменялись и я дам вам всю первую часть до 14.09) Хочется чуть потомить вас в ожидании)

Завтра познакомимся с заказчиками и наконец узнаем, что там такого надо сделать, чтобы ей заплатили денежки)))

5

Холод пробирается сквозь кашемировое пальто.

Меня трясет. Не от холода. От того, что я только что пережила. На что решилась.

Пальцы судорожно сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони. Сердце колотится так, будто пытается выпрыгнуть из груди и сбежать. И в какой-то момент я почти решаюсь, чтобы встать и уйти…

Я же не актриса. Не роковая женщина из фильмов. Я даже не опытная особо… Я не знаю, что там от меня попросят и как мне вообще вырубить эмоции и просто сделать все, что прикажут?

Что мне делать с добротой, когда мама умирает? Когда каждый день промедления — это еще один шаг к концу?

Нет, я не могу ждать. Не могу надеяться на кого-то. Это шаг в пропасть.

Что мне делать с принципами, когда Сашка спит бог знает где, а Маруська за ту одну ночь повзрослела на десять лет? Она буквально стала для Саши и мамой и папой, следит за ним, пока мы с мамой разгребали дела. Пока я теперь едва понимаю, что творю.

Как там сказала Лена?

Не позор спасти маму.

Я тоже так думаю.

Тошнота подкатывает к горлу. Не от страха — от понимания собственной беспомощности.

Кто я теперь? Девочка, которая переступила черту? Или та, кто впервые в жизни решилась на что-то по-настоящему страшное? Или я просто последняя надежда выжить моей семье?

Наверное, все сразу.

Дверь кабинета открывается бесшумно. Охранник в черном костюме кивает. Пора. Я поднимаюсь на ватных ногах.

Меня ведут через служебные помещения, как контрабандный товар. Никто не смотрит в глаза. Никто не говорит ни слова. Просто ведут к черному выходу.

Во дворе ждет машина.

Черная. Дорогая. С матовыми вставками на капоте и хромированными дисками, которые блестят даже в полумраке. Я видела похожие у друзей отца. Такой же марки была машина у мамы… Знаю ее цену — за эти деньги можно было бы оплатить несколько операций или отдать один из папиных долгов…

Горло пересыхает. На секунду я замираю — ладони влажные от пота, внутри все кричит: "Беги! Еще не поздно!"

Но я делаю шаг вперед. Открываю дверь.

Просто сядь.

Просто сделай это.

Опускаюсь на кожаное сиденье — мягкое, пахнущее дорогим парфюмом и табаком. Автоматическая блокировка срабатывает с тихим щелчком.

Все. Пути назад нет.

Машина трогается плавно, почти бесшумно. Только шелест шин по мокрому асфальту.

И тут я поворачиваю голову.

Он сидит в противоположном углу салона, откинувшись на спинку сиденья с небрежной грацией хищника. Молодой — лет двадцать пять. Темные волосы идеально уложены, ни одна прядь не выбивается из прически. Острые скулы, прямой нос, губы, которые даже в покое кажутся чуть насмешливыми. Глаза — темные, почти черные в полумраке салона.

На нем черная рубашка из какой-то струящейся ткани, расстегнутая на две пуговицы. Я вижу загорелую кожу. Серые брюки сидят идеально, подчеркивая длинные ноги. На запястье — часы, которые стоят целое состояние.

Кто он такой?

Он курит. Тонкая сигарета зажата между длинными пальцами, дым поднимается изящными завитками. Весь его вид говорит о привычке получать желаемое. О власти. О деньгах, которые решают любые проблемы.

Дым заполняет салон, и я невольно морщусь — глаза начинают слезиться.

Он замечает. Конечно, замечает. Но не гасит сигарету. Просто смотрит — изучающе, оценивающе. Как смотрят на товар.

А потом говорит. Голос у него низкий, бархатный. Но под бархатом — сталь.

— Мне все равно как тебя зовут и зачем тебе деньги.

Я вздрагиваю. Слова звучат отрепетированно. Заученно. Будто он произносил их десятки раз.

Ну да, ну да. Я не первая.

Он даже не собирается притворяться, что я особенная.

Так и есть. К чему бы мне быть особенной.

— Тебе нужно соблазнить моего друга. Если ты это сделаешь, я заплачу сколько скажешь.

— Это так сложно?

— Да. Иначе бы справилось гораздо больше девушек. Все, что нужно тебе сделать, это выдержать его нрав и сделать все, чтобы ты ему понравилась, — он смотрит на тлеющий кончик сигареты и усмехается.

— А если я не в его вкусе?

— Ты в его вкусе, — он прищуривается, переведя взгляд снова на меня, и уголки его губ чуть приподнимаются в улыбке. Уверенность в его голосе бьет как электрический разряд. — Сделай все, что можешь, чтобы он наконец забыл свою любимую… и получишь гонорар.

— А вы?

Страшно спрашивать и другие вопросы. Я понимаю, что он просто не ответит на все, что роятся в моей голове.

— Что я?

— Вы будете присутствовать?

— Буду.

— Но… — я теряюсь. Горло снова сжимается.

— “Но” что? — усмехается он.

Он поворачивается. Наклоняется. Берет мой подбородок двумя пальцами. Легко, но властно. От него пахнет дорогим парфюмом — что-то древесное, с нотками табака и кожи.

Мужское.

Опасное.

— Ты и в моем вкусе, сладкая. Будь умницей и хорошо потрудись. Мне сказали, тебе очень нужны деньги…

Его глаза совсем близко. Темные, с золотистыми искрами в глубине. Красивые и абсолютно холодные.

Да. Очень.

Черт, мне никогда в жизни так не нужны были деньги. Никогда в жизни я не была так близко к концу…

Тишина растягивается между нами. Я стараюсь дышать ровно — чтобы не показать, как все дрожит внутри.

Он отпускает мой подбородок и возвращается на свое место. Гасит сигарету в хромированной пепельнице, встроенной в подлокотник. Отворачивается к окну, за которым проплывают огни ночного города.

Я смотрю прямо перед собой. На приборную панель с неоновой подсветкой. На светлую кожаную обивку. На свои руки, которые мелко дрожат.

Накручиваю на палец прядь волос, пытаясь успокоиться.

Но внутри все кипит. Я не знаю, как это сделать. Как нравиться тому, кого я ни разу не видела вживую…

Стоп. Мужчины ведь любят глазами.

Под моим платьем сейчас обычное белье. Без каких-то излишеств. А если он заказывал много девушек, и всем ставил такое условие, то он тоже заинтересован в том, чтобы его друг соблазнился.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Что ж…

— Можно… — мой голос дрожит, но я заставляю себя посмотреть на него, — заехать в магазин?

Он поднимает бровь. Идеальную. Как и все в нем.

— Какой?

— Белье. Раз уж я должна понравиться… Надо постараться.

Он улыбается. Медленно. И от этой улыбки по спине бегут мурашки.

— Умница.

Я улыбаюсь в ответ. Но от этой похвалы меня выворачивает сильнее, чем от всего остального.

6

Магазин встретил меня приглушенным светом и запахом дорогого парфюма. Не пустой — в дальнем углу какая-то пара рассматривала витрину, у кассы стояла женщина с несколькими брендовыми пакетами. Но мне показалось, что я одна. Что весь мир сузился до этого пространства с черными манекенами и кружевом.

Несмотря на то, что мужчина остался в машине, я не могу нормально выдохнуть. Потому что он отправил со мной водителя.

Продавщица материализовалась рядом бесшумно — элегантная женщина лет тридцати в черном платье-футляре. Ее взгляд скользнул по мне оценивающе, но без осуждения. Профессионально.

Я сжала пальцы на ручке сумки так, что костяшки побелели. Голос вышел чужим, сдавленным:

— Что-то красивое… черное… и тонкое…

Она не задала ни одного вопроса. Только кивнула и жестом пригласила следовать за ней. Мы прошли мимо стеллажей с яркими и нежными комплектами, мимо манекенов в провокационных позах, к витрине в глубине зала.

— Размер? — мягко спросила она.

Она работала быстро, профессионально. Тонкие пальцы порхали между вешалками, выбирая, откладывая, комбинируя. Черное кружево. Атласные ленты. Что-то с множеством красивых бантиков.

Это я и выбрала. После смотрела, как она складывает выбранное в маленький черный чехольчик. Бережно, будто это не белье, а драгоценность какая-то. Наверное, так и есть — я видела ценник краем глаза.

Сейчас бы я это не потянула.

Пакет оказался совсем небольшим — матовый, черный, с золотым тиснением и названием бутика. Весил почти ничего, но жег ладони.

Я автоматически потянулась к сумке. На моей карте была жалкая тысяча с копейками.

— Вот, пожалуйста, — вежливо произнес мужчина в костюме. Он провел черной картой по терминалу и я вздрогнула от резкого звука.

Я оказалась права. Едва сдерживала улыбку, пока мы шли обратно. Этому незнакомцу очень нужно, чтобы его друга соблазнили.

В машине я села осторожно, поставила пакет к ногам. Старалась не смотреть на него.

— Трусики хоть красивые?

Меня дернуло. Противоречиво. Благодарность смешалась с унижением. Звучит так, словно он забавляется от моей инициативы. Бр-р…

Я опускаю глаза на колени. Не хочу ничего ответить. Он выглядит хорошо и дорого, но обращается ко мне как и ко всем.

А я уверена, что я — не все. Почему-то я уверена в своей победе. Я это сделаю.

Мы поехали дальше. Молча.

Он снова курил. Окно было приоткрыто, холодный воздух врывался тонкой струйкой, смешиваясь с табачным дымом. В салоне пахло кожей, его парфюмом и моим страхом — я уверена, что сейчас страх имеет запах.

И уверена, что он его ощущает. Смакует.

Он печатал что-то в телефоне, не отрываясь. Иногда на его губах появлялась легкая улыбка, иногда брови сходились к переносице.

А я сидела, вжавшись в угол, и пыталась не думать.

Не представлять.

Не паниковать.

Эта поездка была похожа на падение в пропасть в замедленной съемке. Я видела дно, знала, что удар неизбежен, но все еще летела. Между той Машей, которая читала младшему брату сказки на ночь, и той, которая едет соблазнять… Кого-то… Огромная разница.

Я заранее все решила. Еще когда села в эту машину. Если задача — соблазнить, значит, придется играть по полной. Не просто улыбаться и хлопать ресницами. Это должен быть секс.

Господи, я ведь на самом деле мечтала о такой ночи. Не так, не с этими обстоятельствами, но мечтала. Хотела, чтобы первый раз был особенным. Свечи, вино, кружево. Хотела увидеть восхищение в глазах. Хотела быть желанной. Красивой. Настоящей.

Но тот, для кого я это планировала, оказался мудаком. А теперь я еду отдать то, что берегла для него, незнакомцу. За деньги. Ради мамы.

Ради долбанного шанса выжить.

Я сделаю это красиво. Чтобы потом… чтобы хотя бы не было мучительно стыдно вспоминать.

Машина плавно остановилась. Я подняла глаза.

Жилой комплекс высился передо мной стеклянным монолитом. Относительно новый, дорогой, с подсвеченным холлом и фонтаном у входа. Все продумано до мелочей — от мраморных ступеней до кованых перил.

Я вышла из машины. И замерла.

Наверху, на одном из верхних этажей, светились окна. Обычные окна, ничем не отличающиеся от десятков других.

Там была наша квартира. Наш дом. Там пахло мамиными блинами по воскресеньям, там Сашка разбил вазу, играя в футбол в большом зале, там мама пела, готовя ужин.

Там папа целовал меня в лоб каждое утро…

Теперь там живут другие люди.

Ноги подкосились. Я покачнулась.

И тут же почувствовала руку на талии. Уверенную, теплую. Он подошел бесшумно, встал рядом. Близко. Слишком близко. Запах табака и парфюма окутал меня, но почему-то не оттолкнул.

В нем чувствовалась сила.

Уверенность. То, чего мне так не хватало.

— Мне уже интересно, что ты задумала, — его голос у самого уха, низкий, с легкой насмешкой. — Учитывая, что раньше никто не просил меня подготовиться. Обычно девушки уверены в своей неотразимости и часто выпрыгивают из трусиков, чтобы соблазнить его. А ты попросила купить трусики.

Я не смогла сдержать улыбку. Горькую, кривую, но улыбку. Спасибо тебе, незнакомец, что быстро опустил на землю. Я больше не думаю о семье.

Его легкость была заразительной. Или я просто цеплялась за любую соломинку, чтобы не сойти с ума…

— Откуда вы знаете, что там? — я повернулась к нему, стараясь играть его же оружием — легкостью. — Да и… все знают, что мужчины любят глазами.

Он усмехнулся. В полумраке его глаза блеснули.

А я подумала… может, если все пойдет не так… я попробую соблазнить его?

Что при этом проще — я не знаю. Но ему я нравлюсь.

И это мне на руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7

Квартира встречает меня полумраком. Где-то в глубине теплится приглушенное освещение — может, торшер за поворотом коридора, может, подсветка. Свет льется откуда-то издалека, золотистый, почти медовый.

Тихо. Будто здесь остановилось время. Даже не слышно города за окнами…

Он идет первым, не оборачиваясь. Широкие плечи четко очерчены в полумраке, походка уверенная, хозяйская. Я семеню следом, каблуки отстукивают нервную дробь по паркету — идеальному, наборному, с замысловатым узором. Дорогому до неприличия.

Никто не предложил разуться. Никто не показал, куда повесить пальто. И это почему-то выбивает из колеи.

Ну да, ну да. Я здесь не гостья. Товар, который доставили по адресу.

Коридор кажется бесконечным. Стены темные, может серые, может коричневые, в этом полумраке не разобрать. На них висят картины — абстракции в тяжелых рамах. Пол блестит, отражая наши силуэты. Пахнет дорого: кожей, деревом, едва уловимо мужским парфюмом. Не тем табачным, что преследовал меня в машине, хотя и им тоже уже, но вперемешку с другим.

Свежее. Холоднее.

Гостиная открывается внезапно — огромное пространство с панорамными окнами во всю стену. За ними — ночной город, россыпь огней. Мебель минималистичная — черный кожаный угловой диван, стеклянный журнальный столик, кресла. Все острые углы и четкие линии. Никаких мелочей, никакой домашней теплоты. Стерильно. Идеально.

Холодно.

А еще в гостиной я вижу еще одного мужчину.

Поднимается с дивана, едва мы зашли. Разворачивается.

Воздух вышибает из легких.

Он красив. Идеален и уверен в себе, и его внешность обжигает холодом. Взгляд вообще ничего не выражает. Идеальные пропорции лица — высокие скулы, прямой нос, четко очерченные губы. Но в этом совершенстве есть что-то, что меня сбивает. Слишком правильно. Слишком холодно. Он держится слишком прямо. Будто мраморная статуя, которая внезапно ожила.

Моложе своего друга — может, двадцать три или четыре. Светлые волосы — не блонд, скорее темно-русые с золотистым отливом — уложены небрежно-идеально. Та самая выверенная небрежность, которая стоит больших денег и времени.

На нем синяя рубашка из какой-то струящейся ткани. Расстегнута немного. Рукава закатаны до локтей, открывая сильные предплечья. Темные джинсы сидят идеально. На ногах — кожаные лоферы без носков. Весь его вид кричит о его достатке. Он выглядит сдержанно. Со вкусом.

Неоновый свет из окна подсвечивает его фигуру голубоватым ореолом. Делает почти призрачным. Нереальным.

Он смотрит на меня. Быстро, оценивающе. Взгляд скользит от лица к груди, ниже, возвращается к глазам. Ни эмоций, ни интереса. Инвентаризация.

— Снова? — голос у него низкий, с легкой хрипотцой. Красивый голос. Холодный. — Это которая по счету?

Он даже не смотрит на друга, говоря это. Смотрит на меня. Но словно сквозь. Он не пытается даже особо рассмотреть меня…

— Я не теряю надежды, — тот усмехается за моей спиной. Слышу, как он проходит мимо, плюхается в кресло. — Думаю, в этот раз тебе понравится.

— Мне понравится, если ты прекратишь меня доставать своей навязчивой идеей. — Он отворачивается, идет к бару. Шаги плавные, ленивые. Хищные. — Мне нормально. Я приехал сюда, чтобы с тобой посмотреть кино и накуриться кальяном вдоволь. А ты снова за старое...

Наливает что-то янтарное в тяжелый стакан. Виски, наверное. Лед звенит о хрусталь.

— Это в последний раз. Обещаю.

— Ты это говоришь каждый раз.

Я стою посреди комнаты. Не знаю, куда деть руки — сжимаю и разжимаю пальцы на ручках сумочки и пакета. Куда смотреть? Взгляд мечется от окна к полу, к картинам на стенах. И тут абстракции.

Совершенно непонятные.

Пакет с бельем жжет ладонь. Я перекладываю его из руки в руку.

И тут он снова смотрит на меня. По-настоящему смотрит. Изучает. Голубые глаза — нет, серые, нет, что-то среднее — останавливаются на моем лице. И я теряюсь.

Потому что… мне приятно.

Теперь он смотрит изучающе.

Господи, мне приятно быть объектом его внимания. Даже такого — холодного, оценивающего. Даже понимая, в какой роли я сейчас тут. Что меня купили, как вещь.

Он красив той красотой, ради которой девушки делают глупости. Той, что заставляет забыть о гордости. О принципах. О здравом смысле.

И я понимаю — соблазнять его не будет стыдно. Наоборот. Это будет… правильно? Естественно? Приятно? Я бы хотела его и без денег. Без сделки. Просто потому что он — это он.

Совершенный, холодный, недоступный.

Может, в этом мой шанс?

Не играть.

Не притворяться опытной соблазнительницей.

Просто быть собой — растерянной, испуганной, но… заинтересованной. Искренней.

Вдруг именно искренность растопит этот лед?

Я делаю глубокий вдох. Расправляю плечи. И впервые за весь вечер смотрю ему прямо в глаза.

— Почему она? — хмыкает он. — Выглядит очень молодо. Тебе есть восемнадцать, детка?

— Есть, конечно — кивнула я.

— Иди. Эта крошка заставила меня заехать в магазин нижнего белья тебе за подарком.

— Правда? Еще никто из твоих заказанных девушек не дарил мне подарки, — он провел по своему подбородку. — Пусть и за твой счет. Хорошо… Я буду ждать там, — он кивает на черную дверь. — Учти, что я… Не люблю долго ждать.

Завтра завершим) Потомлю вас еще чуть)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

8

А я сглатываю. И даже это — больно. Горло будто в тисках.

Он подталкивает меня в сторону двери — легко, почти небрежно, но в этом жесте читается приказ.

Я переступаю порог ванны и замираю.

Белый мрамор с серыми прожилками покрывает все — пол, стены, столешницу. В углу — душевая кабина. Раковина — цельный кусок камня, отполированный до зеркального блеска. Смесители — матовое золото, тяжелые, основательные. Подсветка встроена в потолок и зеркало.

Пахнет чем-то свежим — бергамотом и лавандой. На полке у раковины — флаконы мужской косметики. Черные, минималистичные, с едва заметными логотипами брендов, которые я видела когда-то в нашей ванной.

Руки двигаются автоматически. Ватный диск, мицеллярная вода — стираю старый макияж. Наношу заново тональный крем. Пудрой убираю блеск. Тушью делаю ресницы длиннее, взгляд выразительнее. Помада — темно-вишневая, почти черная в этом свете. Волосы взбиваю пальцами, придавая объем.

И сразу в зеркале другая девушка. Красивая. Опасная. Готовая на все.

Я открываю пакет. Достаю содержимое медленно, почти благоговейно.

Это не просто белье. Это настоящее оружие.

Я раздеваюсь медленно. Платье соскальзывает на пол. Обычное, хлопковое белье, детское на фоне того, что я держу в руках — следом.

Черное кружево тоньше паутины. Ленты, которые больше открывают, чем скрывают. Они ложатся только на самые интимные места, точечно закрывая тело. Бантики — десятки крошечных бантиков. И несколько больших, которые можно развязать.

Кружево холодит кожу. Ленты обвивают тело, подчеркивая изгибы. Крошечные застежки требуют терпения и сосредоточенности. Но я не тороплюсь.

Готово. Я смотрю в зеркало и не узнаю себя.

Это не я.

На шею надеваю последнюю деталь — такую же атласную ленту. Как ошейник. Как знак принадлежности.

Я им и принадлежу на эту ночь. Обоим при чем.

Халат нахожу на крючке. Мужской — темно-синий, махровый, огромный. Пахнет кем-то из них двоих — тем холодным парфюмом с нотками свежести. Кутаюсь в него, завязываю пояс. Ткань приятно тяжелая.

Последний взгляд в зеркало. Глубокий вдох.

Я открываю дверь.

Он там. Прислонился плечом к косяку, ждет. В полумраке коридора его фигура кажется вырезанной из тени. Брюнет поднимает глаза — медленно, от моих босых ног вверх, по халату, к лицу.

— Это мой халат… М... Что это у тебя на шее?..

— Я же сказала. Я купила не трусики, как вы думали.

— Тебе так сильно нужны деньги?

— Мне очень нужны деньги.

— Тогда все в твоих руках, малышка... — он смотрит на меня, не скрывая. Он хочет заглянуть под халат. Хочет увидеть. Хочет знать, что там. Его взгляд прожигает. И в этом взгляде я вижу…

Что если его другу не понравится, я соблазню его. И это будет не хуже.

А если повезет… они оба сойдут от меня с ума.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9

Я захожу в спальню и… застываю.

Темные стены глубокого серого цвета. По углам стоят лампы с теплым светом, только подчеркивая интимность всей комнаты. Окна открыты, и там же стоит незнакомец, рассматривая ночной город. Где-то там обычная жизнь продолжается.

А кровать… Боже, на такой кровати можно устроить вечеринку. Или потеряться вдвоем.

Или втроем

. Белоснежное белье так и светится в полумраке, атлас поблескивает. Подушки сложены идеально.

На комоде — мужские штучки. Часы, что стоят целое состояние. Парфюм в тяжелом флаконе — таком, что можно человека пришибить. Зажигалка блестит холодным металлом. Все такое… Дорогое.

Пафосное…

В зеркале напротив я вижу себя и чуть не смеюсь истерически. Ну и картинка — я в мужском халате, босая. Хорошо, хоть макияж и укладка еще на месте. А

вот под халатом... Ладно, пока не будем об этом.

Пахнет здесь мужчиной. Серьезно, даже стены пропитались — парфюм, табак, еще что-то неуловимое. Кожа? Власть? Деньги? Не знаю, как пахнут деньги, но наверное, именно так.

В любом случае, у меня нет выхода…

Так, Маша. Дыши. Ты справишься. Это просто…

Я осторожно прохожу босиком по холодному полу и замираю через пару шагов.

— Боишься? — вздрагиваю от внезапного вопроса. Поднимаю взгляд на мужчину и снова вздрагиваю. — Чего тогда согласилась ехать, если боишься?

Ему ответить честно?

Или соврать?

Хотя, кажется, ему и не нужны мои ответы.

— Знаешь, мой друг часто так делает. Пытается воскресить меня. Говорит, что любовь и секс — разное. Что мне секс необходим… А я не могу…

Почему не можешь?

В моменте мне становится его очень жаль. Он выглядит так, словно он знает, что такое смерть.

А может, я просто уже в каждом ищу что-то, что докажет мне, что я не одна.

Я осторожно прохожу. Все же я должна первая проявить инициативу. Мне все же нужны деньги. И все зависит от меня.

Я осторожно касаюсь его плеча пальцами. Приятная ткань рубашки холодит пальцы, я встречаюсь с его взглядом и вдыхаю его запах.

— Почему ты согласилась на такое? Ты не похожа ни на одну, которую он привозил раньше… Ты боишься, но борешься со своим страхом… Ты… — он повернулся ко мне лицом и поднял лицо за подбородок. Я нервно сглатываю. Он почему-то тоже. — Сколько тебе нужно? Зачем тебе деньги?

— Это так важно? — я сглотнула.

— Для меня — да.

— Мне нужно спасти маму. Ей нужна операция и я готова на все, чтобы ее спасти, — я смотрю в его глаза. Развязываю пояс мужского халата и осторожно приспускаю махровую ткань с плеч. Он опускает глаза и сглатывает. — Но это не важно, — качнула головой. — По крайней мере, сейчас. Не важно зачем мне деньги. Важно, что я теперь хочу выиграть…

Он наклоняется, носом проводит по подбородку вдыхая мой запах.

— Выиграть? — голос становится хриплее.

— Я хочу вас соблазнить. Это практически… — я вдыхаю в ответ его запах и вздрагиваю от дрожи, что пронеслась по телу. — Вызов… Раз уж никто не смог…

— Вызов? — смеется тихо он, замерев у ушка. Ощущаю, как он кажется случайно задел мою грудь, вызвав новую волну мурашек, и после развязал первый бантик прямо на ней, освобождая чувствительную горошинку. — Где он тебя достал? Почему ты реагируешь так?

Он словно задает вопрос самому себе, но я тихо отвечаю:

— Меня никто так не касался еще… — прошептала я. — Вам нравится?

Я запускаю пальцы в русые волосы и выдыхаю, когда он обводит пальцем грудь, слышу как сбивается его дыхание.

— Никто? Ты девственна? — шепчет он. — Почему же ты решила так грязно распрощаться со своей девственностью? А, точно… — он словно забыл, что я только что говорила. Он словно забыл все, что я говорила. — Малышка хочет спасти свою маму…

— Вам… Нравится? — Нижние губы сводит от возбуждения. Даже после долгих поцелуев Олега я такого не ощущала. А сейчас меня ведет от возбуждения, ноги подгибаются, я цепляюсь пальцами за его воротник.

Он молча усмехается. Берет мою руку, целует пальцы и опускает, кладет на свой пах. Я вздрагиваю, ощутив мгновенно, как все тело стало гореть. Я нервно поднимаю глаза и сглатываю вязкую слюну, встретившись с потемневшими темными глазами.

— Как думаешь? — он хрипло усмехается. — А целовал ли тебя кто-то?

— Да…

— Что ж… При других условиях, я бы при малейшей причине тебя выгнал ни с чем. Но ты возбудила меня даже без поцелуев, крошка… — усмехается он. — Думаю, после этой ночи ты не вспомнишь никого… кроме меня…

Он впивается в мои губы. Сильно, властно, без шанса выбраться и оттолкнуть его. Поцелуй настолько влажный и откровенный, что меня ведет еще больше и хочется ответить, хочется впиться так же сильно.

Что я и делаю, запуская и вторую руку в волосы. Они приятные и шелковистые на ощупь и я тону в его запахе, пытаюсь впитать каждой клеточкой тела его…

Пальцы тянут второй бантик на груди. Атласная ткань щекочет кожу, и мне хочется прильнуть к нему, чтобы перестало так гореть все внутри.

— Можно… — я тихонько стону между поцелуями и ощущаю, как он заводится еще сильнее, как он буквально дрогнул, когда я чуть сжала его волосы. — Можно я…

— Все можно. Все что хочешь…

Он берет мои руки и быстро заводит за спину. Колючая щетина царапает нежную кожу за ушком, на шее. Я всхлипываю, когда он толкает меня к окну и я ощущаю голой кожей холодное стекло. Он прижимает мои руки вверху и снова впивается в губы, а после мы оба резко вздрагиваем.

— Эй, ну что, детка и в этот раз…

Ворвавшийся мужчина замирает. Потом хмыкает.

— Вау.

— Выйди.

— Не смею мешать…

Брюнет быстро выходит.

Светлые глаза быстро находят мои. Он улыбается и наклоняет голову.

После кидает меня на кровать.

Он словно сошел с ума. И я вместе с ним. мы забываем о том, что кто-то входил уже через минуту, и только отдаленно слышим, что в гостиной включилась музыка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кажется, для нас не существует сейчас остального мира…

Я выгибаюсь, когда он проводит пальцами по телу. Когда развязывает бантик за бантиком, когда прижимает пальцы к губам и прикусывает сильнее кожу, ощутив, что я тоже возбуждена. В моменте я скромно свожу ноги, инстинктивно и боязливо, но он моментально это ощущает и впивается в губы снова, заставляя меня расслабиться еще сильнее.

Он творит что-то невероятное. Я не успеваю толком разобраться с его рубашкой, не могу сосредоточиться. Но едва я ощущаю его горячую кожу своей, все вмиг становится не важным. Мне становится так легко… Накрывает ощущением, что я ждала именно его, что мой первый раз должен был произойти именно с ним и именно так…

Мужчина нежен со мной. Едва первая боль стреляет в голову, он целует мои губы. Он избавляется от всей лишней одежды и белья, что-то рвет и отбрасывает. Он путает пальцами мои волосы, и что-то хрипло говорит на ушко. Он двигается внутри меня неспешно и безумно нежно, словно сам от этого сходит с ума…

— М-м-м… — тихий стон проносится иголочками по телу и заставляет выгнуться под ним. — Твое тело сводит с ума, детка… Шикарный подарок…

10

Медленно, с осторожностью, я сажусь на кровати. Простыни смяты, подушки разбросаны, одеяло сползло на пол. За окном глубокая ночь — город мерцает огнями. Тянусь к ближайшей одежде — мужская рубашка, белая, из дорогого хлопка. Его.

Хочу в душ.

Тело безумно ноет, между ног чуть болит. Но совсем не смертельно.

Рядом сидит в кровати он. Полностью голый, и что-то смотрит в телефоне. Он совершенно не обращает на меня никакого внимания, а еще он очень напряжен.

Но я не лезу в душу.

Надеваю, и ткань скользит по обнаженной коже, прохладная, невесомая. Рубашка пахнет им — терпкий одеколон с нотками табака. Она мне очень большая, до колен, спадает с одного плеча, обнажая ключицу. Рукава длинные, закрывают кисти почти полностью.

Несмотря ни на что, я не чувствую себя… грязной. Я не грязная. Не использованная. Не товар, который купили и забудут к утру.

Я чувствую себя живой. Настоящей. Желанной даже.

На ногах ничего — только эта рубашка. Босые ступни касаются прохладного паркета. Мои пальцы скользят по воротнику, застегивают пару пуговиц на груди, и в голове впервые за несколько месяцев полный штиль.

Мне больше ничего не страшно.

Я уже сделала это. Я уже выполнила то, что было не под силу другим.

Ощущаю настоящую эйфорию от того, насколько я другая.

Открываю дверь спальни. Она тяжелая, из темного дерева. Выдыхаю, собираясь с духом. И на секунду — замираю на пороге.

Гостиная залита мягким светом. Панорамные окна открывают вид на ночной город — мерцание фонарей, красные огни машин далеко внизу. Тут куда ни глянь, весь город как на ладони. Будет даже грустно его покидать…

А может, и нет.

Воздух пропитан дымом дорогих сигарет. Я чуть дергаю носиком и вздыхаю. Они очень много курят, и это выглядит безумно сексуально.

Кажется, я где-то все же отличилась, и судьба дала мне таких красавцев. Было бы грустнее, если бы на их месте был какой-то взрослый дядя с пузиком.

Бр-р…

Он сидит на широком подлокотнике кожаного дивана. Брюнет. Ослепительно красивый — резкие скулы, идеальная линия челюсти, темные волосы небрежно взъерошены. Я еще в машине отметила его ровные и острые скулы. Но сейчас он выглядит иначе. Не так, как вечером. Нет той ледяной маски, той отстраненности. Он смотрит на меня и... улыбается.

Честно, тепло, без тени привычной холодной надменности. В уголках глаз появляются морщинки.

— Привет, — говорит он, и голос звучит мягче, чем обычно. Бархатный, обволакивающий.

Он встает одним плавным движением. Подходит неспешно, каждый шаг выверен. Его взгляд скользит по моим босым ногам, по подолу рубашки, по обнаженному плечу. Но не жадно. Не как на кусок мяса, который можно купить. А как будто на что-то важное.

Ценное. Хрупкое.

Это ощущение важности ненастоящее. Но я сейчас так хочу в это верить…

— Я удивлен, что ты смогла… — усмехается он, и уголки его губ чуть подрагивают. Останавливается в полуметре, засунув руки в карманы брюк.

И я не могу не улыбнуться в ответ. Губы сами растягиваются, глаза щурятся.

Он стоит так близко, что я чувствую тепло его тела, вижу, как поднимается и опускается грудь под черной футболкой. На секунду я почти уверена, что он дотронется до меня. Может, уберет прядь волос с лица. Может, поцелует. Но мы просто смотрим друг на друга, и воздух между нами искрит от напряжения.

За моей спиной слышатся шаги. В проеме появляется второй мужчина. Передние пряди волос влажные от пота. Его рубашка сейчас на мне, и он смотрит на меня так, что по спине бегут мурашки. В его взгляде читается полное удовлетворение.

— Я же могу праздновать? — ухмыляется брюнет.

— Что я перестал быть монахом? Можешь, — хмыкает русый, не отводя от меня взгляда.

— Что ты с ним сделала, малышка? — продолжает брюнет, наклонив голову. — Ты владеешь магией? Приворотным зельем?

Я качаю головой. Улыбка не сходит с моих губ.

— Нет…

Русый прищуривается, разглядывая меня с ног до головы.

— Полегче с расспросами. Дай ей хотя бы дойти до душа. Вероятно, ей не очень комфортно стоять.

Я вспыхиваю. Щеки горят. Тело под рубашкой отзывается волной воспоминаний — каждая мышца помнит прикосновения, поцелуи, объятия. Он прав. Мне немного больно, но боль приятная, тянущая внизу живота.

И немного сладко от этой боли. От осознания, что я только что лишилась девственности…

— Что? — глаза брюнета округляются. Он переводит взгляд с меня на друга и обратно. — Малышка, ты что, была невинной?

— А ты не знал? — удивляется русый. Плечи расправляются. — Иди в душ, малышка. Горячая вода поможет тебе расслабиться. А потом — поешь. Я заказал из ресторана доставку, сейчас будет уже.

Так вот что он делал в телефоне!

— Что? — брюнет выглядит потрясенным. — Разве… Серьезно? Она правда была…

— Она останется с нами до утра, — просто говорит русый, обрывая его. — Я так хочу. К тому же… ты тоже у нас монах. Как бы не ерепенился. Может, за двойную сумму и ты ей понравишься.

— Вы оба ничего, — тихо шепчу я, чуть прикусив нижнюю губу. Чувствую металлический привкус. — Единственное, что мне не нравится — вы оба уверены, что в этой жизни все продается и покупается. А это не так.

Русый улыбается легко. Почти невесомо. Пожимает плечами.

— Разве не так?

Я качаю головой, делая шаг вперед. Паркет холодит ступни.

— Моя искренность с тобой… и с тобой, если захочешь… — я смотрю прямо на брюнета, не отводя взгляда, — не за деньги. Это мой выбор. Мое желание. И кажется, именно этим я и взяла тебя, — я смеюсь легко, коротко. Звук эхом отдается от стен.

Брюнет хмыкает, качает головой.

— Ты слишком смелая для зайки в клетке с двумя тиграми.

— Мне сегодня можно все. Правда? Он разрешил, — отвечаю дерзко, разворачиваюсь на пятках и ухожу к ванной. Чувствую их взгляды на спине.

Зацепила.

Я выиграла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я горжусь собой. Даже если завтра все разрушится, даже если это всего одна ночь… Я теперь знаю, что я могу.

Вообще-то, многое могу.

Я справляюсь.

Я сильная.

Когда я возвращаюсь, волосы еще влажные, капли стекают по шее. Я не нашла фена, просто отжала и оставила высыхать так. На мне — снова та же рубашка, пропитанная запахом моего первого мужчины. Ноги босые. Шаги почти не слышны на мягком ковре в гостиной.

Тут все еще горит теплый, приглушенный свет. На стеклянном столике у дивана — еда. Несколько блюд под серебряными крышками — что-то восточное, судя по специям, что-то явно заказанное из дорогого ресторана. Запахи щекочут нос — шафран, кориандр, жареное мясо. Там же — уже разожженный кальян, стеклянная колба переливается в свете ламп.

Они оба сидят тут. Брюнет сидит на подлокотнике, снова с сигаретой — тонкая, с каким-то вкусом, дым вьется спиралью. Русый — на диване, откинувшись на спинку, со стаканом виски в руке. Янтарная жидкость поблескивает, лед тихо позвякивает. Оба выглядят спокойными, расслабленными, домашними.

Но когда я вхожу — оба поворачиваются одновременно, синхронно, будто по команде.

— Вот и ты, — тянет русый, и в его голосе… нежность? Теплота? То, чего я не слышала раньше.

— Теперь мне действительно интересно, — улыбается брюнет, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. — Скажи честно, малышка… как ты это сделала?

— Тебе рассказать или показать? — я улыбнулась, садясь осторожно рядом.

— Ты очень раскрепощенная для невинной девушки. А еще… Я заметил очень странные детали. Ты не выглядишь так, словно у тебя проблемы с деньгами.

— Почему? — я нервно сглотнула.

— На шее цепочка, туфли и сумка.

Я смеюсь. Настоящим, искренним смехом. Звонким, как колокольчик. Я просто смеюсь, запрокинув голову.

— Это подделки, — наигранно веселюсь. По сути, про туфли правда, это не оригинальные, взятые у Леночки. Но… Черт, они хороши.

Нужно максимально сильно гнуть дальше линию.

— А будь настоящими, и я бы продала их… Мне все равно бы не хватило, наверное… Я не знаю сколько стоят оригиналы, — безбожно вру я.

Я знаю цену цепочки на шее, и своей сумки тоже. Сумка уже поставлена на продажу. А вот цепочка никакой ценности не имеет, кроме брендовости. Это больше подарок отца и даже имей она ценность, я бы рассталась с ней только в крайнем случае.

— Верно, брендовые украшения редко имеют ценность как настоящие драгоценности, — кивнул брюнет.

— Садись ближе, — предлагает русый, похлопывая по дивану рядом с собой. Кожа мягко прогибается подо мной. — Ты должна поесть. Восстановить силы. А потом… посмотрим… Ночь еще длинная.

Я опускаюсь на диван между ними. Кожа прохладная под голыми ногами. Рубашка задирается, едва прикрывает бедра, но мне не холодно. Наоборот — жарко от их близости, от их взглядов. И впервые не боюсь этого.

Не стесняюсь.

Не прячусь.

Я еще я победила их обоих.

11

Ночь пахнет кальяном, виски и кожей.

Горячая, глупая, сладкая ночь.

Мы валяемся на полу в гостиной. Подушки, плед, пустые бокалы, что-то липкое от фруктов на пальцах. Я лежу между ними. В теле стало легче. После бокала вина я стала смелее.

Развязнее даже.

Музыка почти стихла, остались только глухие басы в колонке. Я смеюсь от щекотки. Брюнет выводит на ноге узоры пальцами. Мне щекотно и иногда я дергаю коленкой.

Я выпила немного. Не хотелось много пить, но сейчас… От нескольких глотков мне действительно стало легче…

— У тебя родинка вот здесь, — брюнет касается моего бедра, — и я только сейчас ее заметил… Это полумесяц?

— Ага… Не заметил, потому что ты все рассматривал другие части тела, — хихикаю я. С ним флиртовать мне так легко, что я без зазрения совести перехожу границы.

— Ну, тут грех винить его, детка. Он остался без сладкого… — поддевает русый, и я фыркаю.

Я тянусь, целую одного. Потом — другого. Это странно и одновременно сводит с ума. Один кладет руку мне на поясницу, другой гладит волосы, вплетаясь пальцами в них, как будто я им обоим безумно нравлюсь.

Что ж они мне тоже этой ночью безумно нравятся…

Русый тянется за сигаретой и поднимается.

— Я покурю… Кальян слабый…

Просто встает и уходит. Даже не оглядывается.

— Ты совсем не такой, как я думала, — говорю брюнету. Сажусь, подтягиваю колени к груди. Он берет кальян, затягивается, выпускает дым медленно, как будто специально на меня.

— А какой ты думала?

— В машине ты мне показался очень… Ледяным. Жестким. Такой, от кого сбежать хочется.

— А сейчас хочется?

— Сейчас хочется остаться.

— Почему?

Я смотрю на него и вдруг ощущаю — сердце бьется слишком быстро. Мне нравится он.

Настоящий.

Как и второй.

Словно когда они настоящие, они максимально способны понять всю меня… Словно мы трое…

Господи, о чем я думаю…

Это на одну ночь и все.

— Потому что ты приятно пахнешь… — шепчу. Нет, я никогда не скажу того, что у меня на уме. — И от твоих пальцев мне хочется таять…

Он улыбается. Взгляд становится темнее. Он тянется — не спеша — и касается моего лица. Проводит большим пальцем по нижней губе. Я не отстраняюсь.

— Ты меня не боишься, — говорит он.

— А нужно?

— Обычно боятся.

— А я не боюсь… Ты только на вид такой страшный…

— Страшный? Я думал, я красивый, — хохочет мужчина.

— Ну, я не в этом смысле… Я имею в виду…

Он целует меня. Медленно, глубоко, с нажимом. Я чувствую, как сжимаются пальцы у меня на плече. Я чувствую, как напрягается его тело. Я отвечаю. Не думаю. Просто плыву. Его дыхание смешивается с моим. Его язык переплетается с моим. Все остальное исчезает…

Он тянет вниз ткань рубашки с плеча. Я не мешаю. Я уже и не думаю даже… Я просто позволяю себе хотеть.

Его хотеть.

Он опускает меня на мягкие кожаные подушки. Его ладони горячие, жадные, уверенные. Он знает, как и куда прикасаться. Он касается бедер, скользит выше. Я уже не дышу.

В этот момент в дверях появляется русый. Я застываю, смотрю на него. Он застывает на пару секунд — в руке сигарета, в глазах что-то… странное. Но вместо злости он... улыбается.

— Ты явно умеешь колдовать, малышка, — произносит, подходя ближе.

— Я почти готов спрятать ведьму, чтобы колдовала только для нас… — шепчет брюнет, не останавливаясь и целуя меня в шею. Я стону.

— Шутка ли, — хмыкнул русый. — Она нас обоих вывела из этого ада, — хохотнул.

Он садится в кресло, чуть подальше от нас, чтобы не мешать.

Он что-то делает в телефоне. Курит кальян. Но каждый раз, когда я поворачиваю голову, его глаза ловят мои. Медленно. Пронзительно. Грязно. Я стону. И это не игра. Я уже не играю…

— Как сладко ты пахнешь… — шепчет брюнет, целуя живот. Я выгибаюсь, забыв мигом о втором мужчине. То, о чем я думала перед тем, как войти в спальню, сейчас происходит. И сходит с ума теперь именно брюнет… — Я не могу остановиться.

Его ласки другие. Запах другой. Он больше дурманит. Он заставляет забыть обо всем. Он не особо нежный, хоть и не грубый. Он позволяет себе укусить меня и расжигает по моим венам совсем другой пожар. Я стону ему в губы, позволяя себе лишнего. Я почти схожу с ума, когда он прикусывает шею рядом с сонной артерией. Он словно метки на мне ставит. И от каждой разносятся по телу новые мурашки.

И вдруг я шепчу — сама не верю, что говорю:

— Иди ко мне тоже… я хочу вас обоих.

Тишина.

Оба замерли.

Секунда — и русый поднимается. Он снимает футболку, идет ко мне, при этом не отводит взгляда. Я чувствую, как дрожит живот от желания брюнет и внутри все взрывается… Я уже не я.

Я их. Полностью, без остатка…

Нас накрывает. По очереди. Вместе. Я теряюсь в поцелуях, руках, телах. Их языки, их запах и кожа к коже, их пальцы между моих ног, их губы… все превращается в одно сплошное безумие.

Я теряюсь и многого не понимаю. Я не успеваю даже подумать здраво. Я не могу думать.

Один держит мои руки, другой целует лодыжки. Один гладит живот, другой кусает шею. Они говорят что-то, шепчут… я не разбираю слов, я слышу только «хорошая», «моя», «такая сладкая»…

Я теряюсь. Кричу. Сжимаюсь. Открываюсь. Горю.

И снова.

И снова.

И снова.

Между влажной кожей, укусами, прикосновениями, щетиной, пальцами, сплетенными телами и смехом.

И где-то между — я впервые за долгое время чувствую, что жива…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

12

Утро пахнет кофе — крепким, свежезаваренным, с легкой горчинкой.

Мужским парфюмом — терпким, древесным, все еще витающим в воздухе.

И моим собственным телом — разгоряченным, пахнущим ночью, страстью, новыми открытиями…

Оказывается у меня есть эрогенная зона… Я каждый раз выгибалась от удовольствия, едва ощущала губы на кистях…

Я не сплю… Я и не спала этой ночью… Просто лежу в чужой постели, смотрю в потолок. Простыни спутаны, одна подушка на полу, вторая все еще под поясницей. Ранние солнечные лучики проникают сквозь плотные шторы цвета горького шоколада.

За окном просыпается город — слышны далекие гудки машин, чей-то смех на улице…

Но в этой комнате, время будто остановилось.

Тело ломит приятно. Каждая мышца тянется сладкой болью, будто после интенсивной тренировки. Хотя, вроде бы так и есть… Сумасшедшие часы… Внизу живота — тупая, пульсирующая боль, как напоминание о случившемся. Но мне не больно… наоборот. Это словно правильная боль. Впервые за долгое время я лежу с ощущением, что… все правильно.

Как будто все наконец-то встало на свои места.

Словно дальше у меня будет все хорошо…

Поворачиваю голову — рядом никого. Вообще в спальне никого… Они ушли покурить с кофе, я слышала это сквозь дремоту. Только смятая простыня хранит очертания чужих тел, запах чужой кожи. Я провожу ладонью по ткани — еще теплая.

Встаю с кровати медленно, осторожно. Голова чуть кружится — то ли от выпитого вчера вина, то ли от переизбытка эмоций. Ступни касаются холодного паркета. Каждое движение отдается во всем теле эхом. Кожа обостренно чувствует каждое дуновение воздуха из приоткрытого окна, каждое прикосновение…

Накидываю рубашку. Широкие рукава спадают до кончиков пальцев, подол прикрывает бедра. Ткань все еще хранит его запах. Застегиваю пару пуговиц на груди и иду в душ.

Ванная комната встречает прохладой мрамора под босыми ногами. В зеркале — я, но какая-то другая. Волосы спутаны, на шее — едва заметный след от укусов и поцелуев, губы припухли. Глаза блестят иначе — в них нет привычной тоски, страха. Есть что-то новое.

Сила?

Уверенность?

Жизнь?

Включаю душ. Вода горячая, почти обжигающая. Снимаю рубашку, бросаю на пол. Встаю под струи, подставляю лицо. Вода смывает все: остатки макияжа, следы ночи, волнение, страх. Но не воспоминания. Они греют сильнее любого пара, пульсируют под кожей.

Я стою под струями, закрыв глаза, и улыбаюсь. Мыльная пена стекает по телу, собирается у ног. Шампунь пахнет мятой и эвкалиптом. Мужской, резковатый. Но какой есть. Мне все равно, если честно… Мой чувствительный нос впервые не реагирует остро на резкие запахи. Потому что впервые за долгое время мне не хочется плакать по утрам.

Не хочется сжиматься в комок и спрятаться от мира.

Выключаю воду. Капли стекают по спине, по ногам, собираются лужицей на мраморе. Вытираюсь большим махровым полотенцем — мягким, пушистым, пахнущим кондиционером.

Одеваюсь в свое платье, надеваю белье, в котором пришла. Мне нужно ехать в больницу. Как бы там ни было, как бы я себя не чувствовала, у меня все еще есть проблемы…

Наверное, в телефоне куча пропущенных смс и звонков…

Когда выхожу — он уже там. Брюнет. Сидит на подлокотнике кожаного кресла, босиком, в черных брюках и майке. В руке — чашка кофе, от которой поднимается пар. На столике рядом — вторая чашка, видимо, это чашка второго мужчины.

Он показывается спустя пару секунд.

Я так и не узнаю их имена, верно? И зачем? Они не знают моего. И пусть так и будет.

Я не хочу знать, кто они. Не сегодня по крайней мере.

Пачка долларов, толстая, перетянутая фиолетовой банковской резинкой, лежит у него в руке. Купюры новые, хрустящие. Он перекладывает ее из ладони в ладонь — это движение почти гипнотическое — и протягивает мне.

— Это тебе, — говорит спокойно, глядя прямо в глаза. Голос бодрый, но чуть хрипловатый. — За шикарную ночь. И за молчание.

Я замираю посреди комнаты. Капля воды срывается с волос, стекает по шее, исчезает под воротником платья. Смотрю на пачку. Прикидываю в уме. Сумма… Господи.

Это очень много… Это больше, чем мне нужно для мамы… Это…

Я быстро поднимаю глаза на него. Лицо непроницаемое, но в уголках губ — едва заметная улыбка. И тут же перевожу взгляд на второго.

Русый стоит у панорамного окна, спиной ко мне. Утренний свет очерчивает его силуэт — широкие плечи, узкая талия и бедра. Но слушает внимательно. Он не оборачивается, но я вижу, как его плечи чуть напрягаются, когда я делаю шаг вперед и беру деньги. Бумага шуршит в пальцах.

— Ты никого из нас никогда не видела, — добавляет брюнет. Его голос все такой же ровный, бархатный. Только взгляд стал чуть жестче, профессиональнее. — Понимаешь?

Я улыбаюсь. Прижимаю деньги к груди.

— Аналогично... — шепчу, и мой голос звучит увереннее, чем я ожидала. — Я бы хотела, чтобы вы никогда не стали искать меня. Я не работаю в этом клубе… И скорее всего скоро уеду из этого города…

Русый наконец поворачивается. Утреннее солнце бьет ему в спину. Его глаза скользят по мне — по влажным волосам, по платью, по босым ногам. Изучающе, но без похоти. Скорее с… благодарностью?

— Чудно, что мы друг друга поняли… — Он подходит ближе неспешными шагами, касается моей руки кончиками пальцев. Прикосновение легкое. Он целует меня в кисть, буквально в венку, и по всему телу бегут мурашки. — Малышка, это была шикарная ночь. Спасибо. Искренне.

— И вам, — отвечаю, глядя ему в глаза. — Обоим. Вы спасли мою маму.

— Хотел бы я так любить своих родителей, как ты любишь свою маму, — улыбнулся брюнет.

— Прощай, солнце…

Они не целуют меня на прощание. Не обнимают. Не прижимают к себе. Просто смотрят — долго, внимательно. Как будто запоминают. Как будто оставляют за собой невидимый след, не касаясь. Как будто знают — я запомню их и так. Навсегда.

Я разворачиваюсь и иду к выходу. Деньги в одной руке, в другой — мои вещи, небрежно собранные в сумку. Дверь закрывается за мной с мягким щелчком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лифт вызываю, не оборачиваясь.

Двери открываются беззвучно.

Кабина просторная, зеркальная. Я вижу себя со всех сторон — растрепанную, в мятом платье, с пачкой денег в руках. Но не жалкую. Не сломленную. Живую.

Я прячу деньги в сумочку и смахиваю внезапно появившиеся слезы.

Интересно, знай мы друг друга настоящих, с настоящими именами… Как бы все сложилось?

Хотя, мне кажется, я и так их знаю… Настоящих.

Лифт долго спускается. И с каждым этажом я будто отпускаю что-то. Прошлое? Страхи? Старую себя? Как будто рассыпаюсь на части и собираюсь заново. Возрождаюсь, как феникс. Смываю с себя все, что давило — долги, безысходность, чужие ожидания.

Все, что сковывало.

Все, что болело.

На улице свежо. Утренний воздух врывается в легкие, холодный, чистый. Я вдыхаю глубоко — кислород бодрит до дрожи в коленях, до мурашек на коже. Город просыпается — где-то лает собака, хлопают двери машин, звенит трамвай на соседней улице. Таксист курит у своей машины, выпуская дым кольцами. Женщина в дорогом бежевом пальто идет мимо, громко говоря по телефону о каких-то контрактах…

А у меня — началась новая жизнь.

Телефон вибрирует в сумке. Достаю, смотрю на экран.

Сообщение. От хозяина клуба:

«Ты справилась. Молодец. Едва твоей маме сделают операцию, я позабочусь о том, чтобы вы добрались до нового города в целости и сохранности. Спасибо.»

Я читаю дважды. Слова расплываются — глаза щиплет. Потом читаю в третий раз, медленно, смакуя каждое слово. Потом просто прижимаю телефон к груди и выдыхаю. Сильно. Глубоко.

Слезы подступают — горячие, но не горькие. Нет. Счастливые. Облегченные. Такие настоящие, что щеки горят. Одна капля все же срывается, катится по щеке, падает на асфальт.

Я поднимаю глаза на высотку, откуда только что вышла.

Стеклянный фасад сияет в лучах утреннего солнца. Блики бегают по стеклу, превращая здание в огромный бриллиант. Я не запомнила, на каком именно этаже я была — они все кажутся одинаковыми снизу. Но теперь… теперь это здание хранит не только воспоминания о моем детстве…

Еще и эту ночь…

И если честно — я бы хотела однажды сюда вернуться.

Я улыбаюсь — широко, искренне, не скрывая счастья. Поправляю сумку на предплечье. И делаю шаг.

Вперед.

***

Конечно же, это не конец, а только начало)

Вот и вторая часть)

Я преподам вам урок!

— Мне кажется, или ты нас ненавидишь? Брось, это была всего одна ночь.

Я едва удержалась, чтобы не скривиться и не выпалить лишнего. Сжимаю кулак, что прижат над головой сильной рукой.

— Что вам от меня сейчас-то нужно?

— Чтобы ты держала язык за зубами и делала вид, — другой мужчина облокотился о стену рядом, — что ты не знаешь нас.

Как же я хочу того же!

***

Мой мир треснул по швам в тот момент, когда они вошли в аудиторию.

Три года назад моя жизнь рухнула. Я готова была на все, чтобы спасти свою маму и когда у меня получилось, мы сбежали так далеко, чтобы нас не смогли найти.

Но судьба обожает злые шутки.

Два новых преподавателя в моем университете. И с ними нас связывает одна ночь. Страсть, от которой до сих пор горит кожа.

Только вот они вовсе не те, за кого себя выдают. Они вовсе не преподы и, кажется, приехали сюда не просто так. Пока я пряталась от прошлого, оно нашло меня само. Потому что именно эти двое виновны в смерти моего отца. Именно они превратили мою прежнюю жизнь в руины.

Зачем они здесь? Совпадение? Или охота на меня и мою семью только началась?

Книга тут, скорее бегите:

Конец