Мафия. Мое сердце в его руках

Глава 1

Воздух в ангаре был ледяным и спертым, пахнущим озоном, ржавчиной и страхом. Именно запах страха был самым явным — острый, кислый, животный. Он исходил от человека, привязанного к стулу в центре пустого пространства. Джино. Его предательство витало здесь, такое же осязаемое, как и холодная сталь кинжала в моей затянутой в черную кожу руке.

Правило было простым и незыблемым, высеченным в камне. Лоренцо Паризи не давал второго шанса. Для тех, кто осмеливался предать его доверие, существовал лишь один исход. Несчастный случай. Тихий уход в никуда. Ворон из «Коза Трапанезе» обязательно позаботится о том, чтобы забрать то, что причитается по праву. Его жизнь.

Его мольбы были всего лишь фоновым шумом, назойливым жужжанием мухи, которую вот-вот прихлопнут. Я не из тех, кого растрогают слезы труса. Когда Джино рыдал, умоляя о пощаде, а его тело содрогалось в конвульсиях отчаяния, во мне не шевелилось ничего, кроме ледяного, безразмерного презрения. Я терпеть не мог, когда меня считают дураком, когда пытаются обвести вокруг пальца. Он попытался — он проиграл. Игра была окончена.

Джино был одним из многих мелких виноделов в кооперативе «Виньяти делла Луна Нера», который принадлежал мне. Как и большинство из них, он был пешкой в большой игре, зажат между молотом и наковальней. Я никогда не скрывал, что наша защита имеет цену — тотальный контроль. Но в обмен на их лояльность я гарантировал процветание, стабильность и жизнь. Единственную альтернативу предлагал мой главный конкурент, Дарио Росси — человек, чья жажда власти затмила всякий разум. Он не выносил моего превосходства и был готов подкупать таких вот отчаявшихся глупцов, как Джино, чтобы отгрызть кусок от моей империи.

Аномалия в отчетах, которую обнаружила моя сестра Джа, была как бельмо на глазу. Низкие объемы поставок с его участка в удачный сезон. Расследование и «убедительная» беседа с моими людьми быстро расставили все по местам. Часть урожая ушла Росси за огромную взятку.

— Ты хочешь сказать, что я плачу тебе недостаточно? — мой голос прозвучал низко и глухо, эхом разнесясь по ангару.

— Нет, Лоренцо! Клянусь! — его слова были прерывистыми, захлебнутыми слезами. — Жена ушла… алименты… я был в отчаянном положении!

Жалкое оправдание. Мудак, который не смог удержать собственную жену и не нашел в себе смелости прийти ко мне.

— Тебе следовало прийти ко мне, — прошипел я, приближаясь так, что он мог видеть свое искаженное ужасом отражение в моих глазах. — Вместо того чтобы вставать на колени перед Росси.

— Ты прав… — он задрожал, его взгляд прилип к лезвию кинжала, которое я медленно, почти ласково проводил по воздуху. Сталь ловила отблески неонового света, играя холодными бликами.

— Семья, Джино, — произнес я, растягивая слова, вкладывая в них весь возможный вес. — Это не просто слово. Это кожа да кости. Это воздух, которым мы дышим. Либо ты часть этого организма, либо ты чужеродная опухоль, которую нужно вырезать.

Лезвие с едва слышным шипящим звуком вонзилось в его руку, лежавшую на подлокотнике. Я почувствовал под пальцами крошечное сопротивление плоти, а затем — податливую мягкость. Его крик, громкий и пронзительный, разорвал тишину. На поверхности кожи проступили алые капли, и сладковатый, медный запах крови смешался со страхом, что висел в воздухе.

— Я в ней! Я твой! — завопил он, его глаза, полные ужаса, метались между моим непроницаемым лицом и окровавленным лезвием.

Я медленно обошел его, как хищник, оценивающий добычу. Его взгляд слепо следовал за мной. Резким движением я обхватил его горло сзади, прижав его голову к своей груди. К счастью, спинка стула защищала мой костюм от его вонючей от пота одежды. Он захрипел, задыхаясь, его тело напряглось в бесплодной попытке вырваться. Я почувствовал его паническое сердцебиение, бьющееся в такт моему собственному, холодному и ровному. Ослабив хватку, я снова встал перед ним, дав сделать жадный, сдавленный вдох.

— Твой поступок… — я сделал театральную паузу, наслаждаясь его мукой, — недостоин семьи.

Я надавил на рукоять, и лезвие глубже вошло в его плоть. Его новый крик был слабее, полным агонии.

— Ты знаешь девиз «Коза Трапанезе», Джино? — я играл с ним, как кот с мышкой.

Он лишь бессильно мотал головой, слезы катились по его щекам.

— «Il destino è nelle nostre mani». Судьба в наших руках, — прошептал я ему на ухо, ледяным тоном. — Работая на Росси, ты сам выбрал свою.

Расстегнув пиджак, я принял расслабленную, доминирующую позу, засунув руки в карманы брюк, давая ему мельком увидеть кобуру с оружием. Томмазо, моя тень, мой второй человек, без слов подал мне глушитель. Я молча взял его и начал методично прикручивать к дулу своего револьвера. Я мог поручить это кому-то другому, но я любил лично напоминать о цене предательства.

— Я сделаю тебе одолжение, Джино, — сказал я с вынужденной снисходительностью. — Избавлю от долгих страданий. Ты принес мне много денег. Я ценю это.

Резкий запах мочи вдруг заполнил пространство между нами. Я с презрением скривился. Сняв с предохранителя, я прицелился ему между глаз. Его взгляд стал стеклянным, пустым.

— Прощай, Джино.

Выстрел был быстрым и приглушенным, всего лишь коротким хлопком. Его голова безвольно упала на грудь. Адреналин, горячий и знакомый, короткой волной прокатился по моим венам. Я открутил глушитель и убрал оружие. Томмазо уже делал свое дело, организуя чистку и инсценировку.

Я вытер свой кинжал, подарок отца — его странный способ проявить привязанность, вручив сыну холодную сталь вместо тепла, — и убрал его в ножны. Инициалы на рукояти будто жгли мне ладонь.

— Томмазо, — мой голос сорвал его с места мгновенно. — Займись наследством. И передай Росси… пусть знает, что в следующий раз я приду за ним лично.

Он кивнул: «Хорошо, босс».

Путь до виллы прошел в гробовой тишине. Я ненавидел пустые разговоры. Томмазо знал это лучше кого-либо. В моей руке был телефон Джино. Заблокированный. Как и его предательская душа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мое поместье возникло за высокими стенами как мираж — огромное, величественное, холодное. Крепость, трон и золотая клетка. Армандо, мой дворецкий, ждал на ступенях, воплощение безупречности.

— Добрый вечер, синьор, — его поклон был идеально выверен.

— Добрый вечер, Армандо. Как обычно, — я протянул ему телефон.

Он принял его на серебряное блюдо, будто это был изысканный десерт, а не трофей с места казни.

— Ужин в двадцать часов. Меня не беспокоить.

Поднявшись в свои апартаменты, я первым делом распахнул окна. Соленый воздух, пахнущий свободой и морем, ворвался в комнату. Я сделал глубокий вдох, ненадолго закрыв глаза. Но иллюзия свободы была мимолетной. Я снова захлопнул створки, отрезав себя от мира. Одежда, пропахшая страхом и смертью, была сброшена на пол. Армандо позаботится и об этом.

Струи душа смыли с меня остатки дня. Вода стекала по линиям татуировок — хронике моей жизни, выжженной на коже. Череп с револьвером в розах, девиз семьи, черный ворон с кинжалом в клюве на груди — распростертые крылья на плече. Напоминание о том, кто я есть. И кем я никогда не перестану быть.

Облачившись в свежий черный костюм, я спустился в библиотеку. Отсутствие моего виски в баре вызвало у меня мгновенную, острую вспышку ярости. Мой крик: «Армандо!» — прокатился по тишине дома. Его мгновенное появление и спокойные извинения погасили гнев. Он был единственным, кому я позволял такие оплошности.

Я утонул в кресле с книгой по истории, пытаясь найти в тактиках великих полководцев ответы на свои вопросы. Армандо принес виски. Золотистая жидкость обжигала горло, напоминая о власти, что я держал в руках, и о пустоте, что оставалась, когда я разжимал пальцы.

Ужин в одиночестве за огромным столом был тихим и быстрым. Звонок Данте, моего друга детства и адвоката, стал глотком свежего воздуха.

— Тусовка по-пацански сегодня вечером, как насчет? — его голос звучал бодро.

«Обсидиан», мой ночной клуб, был идеальным местом, чтобы смыть с себя остатки дня. Там, среди порока и громкой музыки, я мог на время забыть о бремени власти.

— Жду тебя у входа. Не опаздывай.

Закончив ужин, я вышел на террасу. Зажигая сигарету, я смотрел на звезды. Дым смешивался с ночным воздухом. В кармане лежал телефон, а в галерее — фотографии, которые я пересматривал снова и снова. Моя челюсть непроизвольно сжалась. Пустота, что всегда ждала своего часа, снова начала подступать, но сегодня вечером я был полон решимости заткнуть ее алкоголем, музыкой и властью. Адреналин еще не до конца отпустил, и в крови играло предвкушение ночи.

Я был Лоренцо Паризи. Ворон из «Коза Трапанезе». И моя ночь только начиналась.

Глава 2

Ранее утром…

Проклятье! Ну почему именно сегодня? Мой старый, верный фен наконец испустил дух с тихим хриплым вздохом, оставив меня наедине с моими непослушными каштановыми кудрями. Я с раздражением швырнула его в ящик. Без него мои волосы выглядели так, будто я только что пережила бурю на море — безнадежно растрепанными и дикими. Идеально. Просто великолепно!

Сдавленно вздохнув, я принялась рыться в косметичке в поисках резинки. Пришлось собрать эту непокорную массу в небрежный пучок на макушке, выпустив две упрямые пряди, которые мягко обрамляли лицо. В зеркале отражалась девушка с серо-зелеными глазами, полными досады.

— Ну хоть так, — пробормотала я себе под нос. — Лучше все равно не будет.

Сегодняшний день был слишком важен, чтобы ограничиться обычным минимумом. Обычно я лишь подводила глаза, чтобы подчеркнуть разрез своих глаз, и наносила тушь на длинные ресницы. Но сегодня… сегодня нужна была броня. Я взяла тени цвета спелой сливы, с ирисовым переливом, и провела стрелку, острую и четкую, как лезвие. Углубила взгляд, подчеркнула брови. А потом — помада. Ярко-алая, дерзкая, гламурная. Цвет, который кричал о уверенности, которой я не всегда чувствовала внутри. Румяна добавили иллюзию здорового румянца, которого на моих щеках от нервов не было и в помине.

Открыв шкатулку с украшениями, я достала свои самые ценные вещи — массивные золотые серьги-кольца. И два скромных колечка, оставшихся от матери. Ее обручальное и помолвочное? Я не знала. Она ушла, когда мне было пять, оставив после себя лишь смутные воспоминания и эти холодные кружки металла. Отец последовал за ней три года спустя, и с тех пор моими домами были приюты и чужие квартиры. Эти украшения — единственные ниточки, связывающие меня с тем далеким, почти призрачным миром, где у меня была семья. Остальное — безделушки, купленные на распродажах. Я надела только серьги. Кольца остались лежать на бархате, напоминая о боли, которую я предпочитала не трогать.

На диване-кровати, служившем мне и спальней, и гостиной, были разложены варианты нарядов. Время поджимало. Черная кожаная юбка-мини или джинсовые шорты? Верх я уже выбрала — электрически-синий топ с открытой спиной и таким глубоким вырезом, что моя пышная грудь была почти на виду. Осознавала ли я, что играю на его поле? Да. В этом мире внешность была валютой, и я была не прочь воспользоваться этим. В итоге я выбрала шорты и золотые босоножки на ремешках с головокружительными каблуками.

Оценить весь образ целиком было непросто — в моей крошечной студии в центре Трапани не было полноценного зеркала, только маленькое над раковиной. Приходилось крутиться перед темным окном, ловя смутные отражения. Я научилась обходиться малым. Детство, проведенное в переездах от одной приемной семьи к другой, научило меня ценить то, что есть, и не гнаться за излишествами. Эта студия была моей крепостью, моим скромным, но своим углом.

Мое прошлое оставило на мне шрамы поглубже тех, что были на коже. Меня называли трудным ребенком, сумасшедшей — потому что ночные кошмары заставляли меня просыпаться с криком. Никто не пытался понять, что стояло за этими криками — ужасная ночь, забравшая у меня отца, тень, от которой я не могла избавиться. Они видели проблему, а не травму.

Сейчас кошмары все еще приходят, но их не слышит никто, кроме стен моей одинокой квартиры. Одиночество стало моим щитом. Я боялась подпускать кого-то слишком близко, боялась снова быть брошенной. Рана отчаяния и отвержения так и не зажила. В восемнадцать я решила, что с меня хватит. Я сама стала хозяином своей судьбы, какой бы горькой она ни была. Ночи на улице, голод, пара унизительных случаев, когда я продавала свое тело просто чтобы выжить… все это осталось позади. Я поклялась себе, что больше никогда не буду жертвой.

Одиночество закалило меня. Оно подарило мне наблюдательность, жесткую дисциплину и способность адаптироваться к любым обстоятельствам. Я выжила. Не просто существовала, а выжила — благодаря стратегии, упрямству и холодному расчету. Теперь у меня была еда, крыша над головой и даже призрачная надежда на что-то большее.

Взглянув на время, я торопливо допила дешевый горький кофе — мое главное топливо для долгих дней. Накинула на плечо маленькую сумку, схватила солнечные очки и ключи. Мой транспорт ждал в подвале — верный велосипед, мое главное средство передвижения и символ свободы. Он был проворнее любой машины на узких улочках Трапани, и он был моим. Я лихо спустилась по лестнице с ним на плече и, оказавшись на улице, легко вспрыгнула в седло, даже на этих дурацких каблуках. Ветер в лицо, чувство полного контроля — вот что он мне дарил.

Я подъехала к массивной металлической двери ночного клуба «Обсидиан». Днем он выглядел мрачно и неприступно. Постучала трижды. Дверь приоткрылась, и в щели показалось лицо громилы, испещренное шрамами.

— Тебе чего? — его голос был низким и недружелюбным.

— Добрый день. У меня встреча с Уго, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

Его глаза медленно, оценивающе прошлись по мне с ног до головы, задержавшись на открытом топе. Затем он хлопнул дверью. Через минуту он вернулся и молча кивком пригласил войти.

— Я могу оставить велосипед здесь? — спросила я, слезая.

— Кидай там, — буркнул он в ответ.

Внутри, при дневном свете, клуб выглядел иначе — голым, лишенным своего ночного волшебства и тайны. Уго, высокий брюнет с обманчиво дружелюбной улыбкой, жестом подозвал меня к бару.

— Добрый день. Я Уго, — он протянул руку. Его рукопожатие было твердым. — Присаживайся. Расскажи о себе.

Он продолжал вытирать бокалы, и я почувствовала себя на допросе.

— Элла. Мне двадцать семь. Живу в Трапани. Работаю официанткой и барменом почти десять лет.

Я ненавидела говорить о себе. Каждое слово давалось с трудом.

— Я активная и пунктуальна, — добавила я, пытаясь продать себя подороже.

— Ты работала в таких местах? — он приподнял бровь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет, — пришлось признаться. Черт. — Но у меня был опыт в клубах. Я быстро учусь. Я знаю, что у вас высокие стандарты, и я готова им соответствовать.

Он расставил бокалы на полке и посмотрел на меня прямо, и его взгляд стал жестче.

— Здесь тебе не соседний бистро. Прольешь или разобьешь что-то — вылетишь. Опоздаешь на минуту — вылетишь. Будет жалоба — вылетишь.

Мое горло сжалось от спазма, но я выпрямила спину.

— За десять лет я ничего не разбила. Я сказала — я пунктуальна. А с клиентами у меня проблем не бывает, если ко мне относятся с уважением.

Уго выглядел удивленным моей наглостью. Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки.

— И если ты не понравишься боссу — вылетишь по той или иной причине.

— Он главный, — пожала я плечами с показным фатализмом.

— У тебя на все есть ответ? — он наконец рассмеялся.

— Вы хотите идеального сотрудника? Я докажу, что это я.

— Хорошо, Элла, — он вытер руки. — Испытательный срок. Сегодня вечером. Не подведи меня.

Облегчение волной хлынуло на меня.

— Не подведу! — я сияла, пожимая его руку. Это был мой шанс.

Этот шанс я высматривала годами. «Обсидиан» был легендой, местом, куда стремились попасть многие, но лишь единицы получали работу. Вчера, увидев, как одну из официанток увольняют со скандалом, я бросилась к Уго и настойчиво потребовала собеседования. И оно сработало.

Вернувшись домой, я солгала своему нынешнему боссу, что заболела. Мне было немного совестно, но цель оправдывала средства. Остаток дня прошел в нервном ожидании. Я сходила на занятие по крав-маге — мой личный щит против мира. Умение постоять за себя дорогого стоит, и я отрабатывала его с упорством, граничащим с одержимостью.

Вечером я снова нанесла макияж и надела ту самую черную юбку, еще более откровенную, чем моя собственная. Уго встретил меня у служебного входа и отвел в раздевалку.

— Вот твоя униформа, — он протянул мне связку ткани. — Правила для всех одинаковы.

То, что он дал мне, оказалось еще более вызывающим, чем я ожидала. Короткая юбка едва прикрывала бедра, а кружевное бюстье делало мою грудь почти откровенным предложением. Головокружительные шпильки завершали образ. Это был костюм не официантки, а соблазнительницы. Я подавила протест и переоделась.

Уго провел для меня экскурсию по клубу, который постепенно оживал под готовящейся к ночи суетой. Он показал мне зоны, объяснил систему заказов, указал на VIP-ложи и укромные альковы с занавесками.

— Твоя зона — вот здесь. Туда, наверх, — он кивнул на закрытые балконы, — ходят только самые опытные. А там… — его взгляд скользнул вверх, на затемненные стеклянные стены над всем залом, — кабинет большого босса. Не смотри туда лишний раз.

Его слова повисли в воздухе, наполненном запахом полировки и дорогого алкоголя. «Большой босс». Призрак, хозяин этого места, невидимая рука, управляющая всем этим великолепием и пороком. По спине пробежал холодок.

— Добро пожаловать в «Обсидиан», Элла, — Уго широко улыбнулся, его голос прозвучал громко в почти пустом зале.

Я кивнула, стараясь скрыть внезапную дрожь в коленях. Я была здесь. На пороге нового мира. Мира, полного опасностей, соблазнов и темных тайн. И где-то там, в своей стеклянной клетке высоко над толпой, сидел человек, который мог решить мою судьбу одним лишь взглядом.

Мое сердце забилось чаще — не только от страха, но и от странного, щекочущего нервы предвкушения.

Глава 3

Данте ждал меня у входа в «Обсидиан», как и договаривались. Я подрубил на своем матово-оранжевом Ламборгини, заставив мотор породистого зверя урчать низким, угрожающим рыком, который заставил вибрировать воздух и приковал к себе все взгляды. Парковщик бросился открывать мне дверь, застыв в почтительном полупоклоне.

Томмазо и мои люди уже выстроились в безупречный, безмолвный каре, создавая живой барьер между мной и любопытствующей толпой. Я вышел из машины, и кольцо охраны сомкнулось вокруг меня. Я чувствовал на себе взгляды — алчные, восхищенные, испуганные. Очередь у входа замерла, проститутки и искательницы приключений оценивающе щурились, мечтая поймать на крючок того, кто сможет оплатить их роскошную жизнь. Их взгляды скользили по моему костюму, по часам, по холодному выражению лица. Пусть мечтают. Они были всего лишь фоном.

Я коротко, по-мужски обнял Данте.

— Все в порядке? Приехал с тяжелой артикуляцией, — он хмыкнул, кивая на машину.

Я тут же подумал о другом «стволе» — холодной стали кобуры у меня под мышкой.

— Захотелось, чтобы мне отсосали в салоне, — бросил я с нарочитой небрежностью.

Данте фыркнул, слегка хлопнув меня тыльной стороной руки по груди.

— Настоящий сердцеед.

— Не завидуй. Одолжу как-нибудь. Сомневаюсь, конечно, что ты сможешь с ней справиться, но попытаться стоит.

Данте был единственным, кому я позволял видеть проблески того, кем я был до того, как стал Лоренцо Паризи — непоколебимым боссом с ледяным сердцем. Мы прошли сквозь огонь и воду, вместе охотились на самых красивых девушек города, и он знал цену каждой моей шутке.

Вышибала, увидев меня, мгновенно отцепил бархатный канат. Красная веревка упала, словно рассеченная невидимым лезвием, пропуская нас внутрь до того, как толпа успела издать возмущенный вздох.

Внутри клуб еще только просыпался. Музыка била в ребра, но еще не достигла того животного, первобытного ритма, который стирает рассудок. Воздух был густым от дорогих духов, дорогого алкоголя и предвкушения порока. Я любил наблюдать с высоты своего кабинета за тем самым моментом, когда толпа переступает грань — когда приличия тонут в виски, а запретные желания вырываются на свободу.

На танцполе мужчины с стеклянными глазами уже засовывали купюры в стринги танцовщиц. В VIP-ложах сливки общества утопали в кокаиновых дорожках и пороке. Я разрешал проституткам работать здесь — они создавали нужную атмосферу, а я получал свою долю с их заработка, не пачкая рук. Мои же девушки — официантки и танцовщицы — были неприкосновенны. Прикоснулся к одной — и тебя вышвырнут на улицу без лишних слов. Правила были просты и незыблемы. Как и я.

Хостес встретила нас низким, подобострастным поклоном.

— Синьор Паризи, добро пожаловать. Приятного вечера.

Ее взгляд был томным, многообещающим. Она явно мечтала о том, чтобы оказаться на моем колене. Но границы были четко очерчены. Эта — не для меня.

Появился Уго. Его рукопожатие было крепким, деловым.

— Лоренцо. Рад тебя видеть.

— Уго. Как дела? — спросил я без предисловий. Бизнес всегда был на первом месте. — Данте, пройди в ложу. Я ненадолго задержусь с Уго.

Друг кивнул и растворился в полумраке, а я с управляющим поднялся по лестнице в свой кабинет — стеклянную клетку с видом на весь этот адский рай.

Стоя у зеркального стекла, за которым клокотала жизнь клуба, я выслушал его отчет. Посещаемость, выручка, все было как по маслу. Пока он не замялся.

— Вчера уволил официантку. Кололась во время смены.

— Правильно поступил, — отрезал я. Правила есть правила. — Ищешь замену?

Уго потупил взгляд. Мои челюсти сжались. Я ненавидел нерешительность.

— Сегодня… на испытательном сроке новая.

Тишина в кабинете стала громкой. Он нанял кого-то без моего ведома. Без моего одобрения. Каждая девушка здесь проходила через меня. Я должен был контролировать все. Особенно их.

— Она появилась вчера, сразу после увольнения той… Я должен был предупредить, но…

— И что? — мой голос прозвучал как хлыст.

— Она… великолепна. Уже собирает комплименты.

Я повернулся к стеклу. Мои глаза сами собой начали выискивать новое лицо в униформе среди привычной толпы. И в тот же миг я ее увидел.

Она несла поднос, двигаясь с удивительной для этих каблуков грацией. И вдруг подняла голову. И наши взгляды встретились. Сквозь одностороннее стекло. Она не могла меня видеть. Это была случайность, игра света. Но что-то ударило меня в грудь — током, резким и жгучим. Весь воздух вышел из легких.

«Великолепна» было слишком убогим словом. Она была… потрясающей. Дикой. Опасной.

— Как ее зовут? — прозвучал мой голос, громче и резче, чем я планировал.

— Элла Санторо.

Я не отводил от нее взгляда. Она склонилась, чтобы поднять упавшую бумажку, и ее юбка задралась, открывая соблазнительный изгиб бедра. Кровь ударила в пах, заставив мой член напрячься в тесных штанах. Даже на расстоянии она сводила меня с ума.

— Это последний раз, когда ты берешь на себя такую смелость, Уго. Понял?

— Да, Лоренцо.

Я кивком отослал его. Мне нужно было остаться одному. Данте мог и подождать.

Вернувшись в ложу, я застал друга в компании двух развратных блондинок. Одна сразу же устроилась у меня на коленях, ее руки заскользили по моей груди, спускаясь ниже. Я схватил ее за затылок, грубо притянул к себе и впился губами в ее губы. Это был не поцелуй, а акт агрессии, утверждения власти. Она взвизгнула, но не сопротивлялась.

— На колени, — бросил я, и она послушно опустилась на пол.

Ее пальцы дрожали, расстегивая мою ширинку. Я впился взглядом в ее залитые тушью глаза.

— Соси.

Она принялась за дело, но мой взгляд блуждал. Я искал Эллу. Нашел. Она улыбалась какому-то усатому ублюдку, ставя перед ним бокал. Белая, горячая ярость ударила мне в виски. Я грубо вдавил голову девушки глубже на себя, трахая ее глотку в такт какой-то внутренней ярости. Она давилась, слезы текли по ее щекам. Мне было плевать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кончив, я оттолкнул ее почти с отвращением.

— Вон. Жди подругу внизу.

Она попыталась что-то сказать, но я уже повернулся к ней спиной. Данте удивленно поднял бровь, но я проигнорировал его. Мне было не до шуток.

Я уединился в кабинете, уставившись в то самое стекло. И снова нашел ее. Она двигалась между столиками, и каждый ее жест был пыткой. Легкое касание шеи, изгиб спины, игра света на крошечных родинках, рассыпанных по ключицам… Она была воплощением искушения, и я тонул в нем безвозвратно.

И вот я увидел это. Какой-то придурок в синем костюме позволил себе положить руку на ее бедро. Вся моя кровь застыла, а потом вскипела яростью. Я уже сделал шаг, чтобы отдать приказ охране, но замер.

Элла отреагировала быстрее. Молниеносным, отработанным движением она захватила его запястье и выкрутила руку за спину. Ее губы что-то прошептали ему на ухо. Лицо нахала побелело, и он отшатнулся, как от ожога. А она… она просто улыбнулась ледяной, опасной улыбкой и пошла дальше, как ни в чем не бывало.

Это было… восхитительно. Дико возбуждающе.

Я ощутил прилив животного желания подчинить эту дикарку, сломать ее гордыню и заставить признать мое превосходство. Она была опасна. Она вносила хаос в мой идеально отлаженный мир. И я не мог отвести от нее глаз.

Я достал телефон. Уго снял трубку на второй гудок.

— Мужика в синем у пятого стола. Незаметно вывести. Постоянный клиент, так что пусть это будет единственное предупреждение. Если повторит — больше ногой в «Обсидиан».

— Понял. Что-то еще?

Я сделал паузу, глядя на ее упрямый затылок.

— Приведи ко мне мисс Санторо. Сейчас же.

Короткое молчание в трубке выдало его шок.

— Прости, если она тебе не…

— Через пять минут в моем кабинете. Без разговоров, — я бросил трубку, даже не дав ему договорить.

Она мне не нравилась? Это было далеко от истины. Она сводила меня с ума. И теперь она узнает, кто здесь хозяин.

Глава 4

Несколькими мгновениями ранее…

Смена шла лучше, чем я могла предположить. Девушки приняли меня тепло, между ними царила почти сестринская атмосфера — редкая вещь в нашем деле. Они охотно подсказывали и помогали, и я ловила себя на мысли: неужели Уго и тот, кто стоит за всем этим, действительно заботятся о своих сотрудницах? Может, именно поэтому вакансии здесь — редкая удача.

Но несмотря на поддержку, я чувствовала себя натянутой струной. По спине полз неприятный, холодный мурашок — ощущение тяжелого, неотрывного взгляда. Я инстинктивно подняла голову к темному зеркальному стеклу, за которым, я знала, скрывался кабинет хозяина этого места.

Он

наблюдал. Я не видела его, но чувствовала каждый его взгляд на своей коже, как физическое прикосновение. Это было и лестно, и пугающе до дрожи.

Я старалась сосредоточиться на работе, но этот взгляд сводил меня с ума. И вот он, тот самый тип у пятого столика. Его глаза — масляные, голодные — скользили по мне, как руки. Он заказал виски-колу, и пока я делала заказ, его взгляд не отрывался от моих ног, бедер, груди… Меня тошнило.

Возвращаясь с его напитком, я надеялась отделаться формальностью, но его лапа грубо шлепнулась мне на ягодицу. Горячая волна гнева и отвращения накрыла меня с головой. Я действовала на автомате, на рефлексах, отточенных на тренировках по крав-маге. Мои пальцы впились в его запястье, выкручивая его до хруста. Я наклонилась и прошипела ему на ухо, вложив в голос всю свою ненависть:

— Это первый и последний раз. Иначе я сломаю эту кость, и ты не сможешь дрочить несколько недель.

Отпустив его, я сделала вид, что ничего не произошло, но сердце колотилось где-то в горле. Я ждала, что сейчас появится охрана и выдворит нас обоих. Но ничего не происходило. Только ощущение того взгляда за стеклом стало еще тяжелее, еще интенсивнее.

И тогда появился Уго. Его лицо было каменным. «Элла, с тобой хочет поговорить босс». Внутри у меня все оборвалось. Все. Моя карьера здесь закончилась, даже не успев начаться. Отчаяние сжало горло.

Мы шли по длинному коридору, охрана по сторонам смотрела на меня пустыми глазами. Уго постучал в массивную дверь.

— Войдите, — раздался из-за нее голос. Низкий, властный, налитый сталью и скрытой угрозой.

Я вошла. Кабинет был огромным, минималистичным и холодным. И он стоял у окна, спиной к нам, весь в черном, его силуэт вырисовывался на фоне мерцающего огнями клуба. Он обернулся.

Время остановилось.

Лоренцо Паризи. Его имя било током по коже. Он был… больше, чем я представляла. Более опасным. Более магнитным. Его янтарные глаза, темные и пронзительные, приковали меня к месту. Они пробежались по мне — медленно, оценивающе, — и по моей коже пробежала волна жара. Его челюсть была напряжена, бицепсы играли под тканью рубашки. Татуировки на предплечьях рассказывали истории, которые я боялась прочитать.

— Мадемуазель Санторо, — произнес он, и мое имя в его устах прозвучало как приговор и ласка одновременно. — Вы в курсе, что любое неподобающее поведение ведет к немедленному увольнению?

Его голос был тихим, но каждый звук врезался в память.

— Я только защищалась, — выдохнула я, заставляя себя держать его взгляд. Если уж меня уволят, пусть запомнят, что я не дрожала.

Он усмехнулся — коротко, беззвучно. Потом его лицо снова стало маской.

— Я говорила, что буду уважительна, если клиенты будут отвечать тем же! — моя собственная дерзость удивила меня.

Он двинулся ко мне. Не спеша, как хищник, уверенный в своей добыче. Каждый его шаг отдавался в тишине комнаты громче, чем музыка из клуба. Я отступила, пока моя спина не уперлась в холодную стену. Он был так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло, смешанное с запахом дорогого виски, кожи и чего-то дикого, опасного.

— Думаю, ты не знаешь, с кем имеешь дело, дорогуша, — прошипел он, и его пальцы сжали мою челюсть с такой силой, что у меня потемнело в глазах. Боль была острой, унизительной… и пьяняще возбуждающей.

Он прижал меня к стене, его тело вдавилось в мое. Его губы были в сантиметре от моих. Я чувствовала его дыхание — горячее, прерывистое. Его глаза пылали. Внутри меня все кричало от страха и протеста, но я замерла, парализованная этой близостью, этой животной силой, что исходила от него.

Он боролся с собой. Я видела это по напряжению в его лице, по тому, как его веки сомкнулись на секунду. Казалось, его разрывало на части — между желанием сломать меня и чем-то еще, более темным и непонятным.

И вдруг он отпрянул, будто обжегшись. Отшатнулся к своему столу, отвернулся, давая мне передышку. Его плечи напряженно вздымались.

— До завтра, — прозвучало его решение, резкое и не допускающее возражений.

Я не могла пошевелиться. Он… не увольнял меня?

— Есть что-то, что вы не поняли в «до завтра», мадемуазель Санторо? — его голос снова стал ледяным и отстраненным.

Я молча покачала головой, все еще не в силах вымолвить слово. Я была на испытательном сроке. Все еще.

Уго ждал меня в коридоре, его лицо было бледным от напряжения.

— Он сказал… до завтра, — прошептала я.

Его глаза округлились от изумления.

— Элла, я рискнул, наняв тебя. Пожалуйста, не губи себя. Никогда больше не провоцируй его так!

— Извините, — пробормотала я, и в этот момент мое извинение было искренним.

— В следующий раз приходи ко мне, хорошо? — его голос смягчился. — Не верши правосудие сама.

— У вас будут из-за меня неприятности?

Он тяжело вздохнул.

— Если он ждет тебя завтра, думаю, на этот раз я проскочил. — Он попытался улыбнуться, но получилось неуверенно. — Иди домой. Выглядишь потрясенной.

На следующий день я вернулась в «Обсидиан» с трясущимися коленями и железной решимостью в сердце. Мне нужно было урегулировать свое расписание с Уго.

Его кабинет был скромнее, чем у Паризи, но таким же величественным. Уго сидел за столом и устало потер переносицу, увидев меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— С тобой хоть раз может быть все просто? — проворчал он, но в его глазах не было злобы.

— Я не могу бросить свою другую работу вот так сразу, — начала я, садясь напротив. — У меня обязательства.

Мы обсудили график. Он был не в восторге, но пошел на уступки.

— Ладно, попробуй договориться о сменах. Но в пятницу ты должна быть здесь. Это большой вечер.

Я кивнула, чувствуя облегчение. А потом спросила, затаив дыхание:

— Лоренцо… то есть, синьор Паризи… он здесь?

Уго взглянул на меня с укором.

— Пока он не разрешил тебе называть его по имени, это «синьор Паризи». Не совершай ошибок, Элла.

— Он здесь? — повторила я.

— Нет. И никогда не знаешь, когда он появится. Иногда он здесь несколько дней подряд, а потом исчезает. — Уго посмотрел на меня пристально. — Так что веди себя безупречно. Всегда.

Я согласилась, спросила про велосипед (мне разрешили оставлять его в кладовке) и направилась к раздевалке.

Девушки уже переодевались.

— У нас чистая форма каждый день? — уточнила я, снимая свою одежду.

— Да, — улыбнулась одна из них. — Уго и синьор Паризи следят, чтобы мы всегда выглядели безупречно.

— Такое редко встретишь, — подхватила другая.

Они говорили о нем с обожанием, с благоговением. Они видели только щедрого босса, человека, который обеспечивал их и заботился об их комфорте. Они не видели того человека со сжатыми кулаками и горящими глазами, который прижал меня к стене. Они не видели дьявола за маской джентльмена.

Я натянула свою новую униформу — короткую юбку и соблазнительное бюстье. Ткань была мягкой, дорогой.

Он где-то там. Возможно, уже наблюдает. И на этот раз я буду готова. Я не знала, чего он хочет — сломать меня? Заставить подчиниться? Или что-то еще, более темное и неизвестное?

Но я знала одно: я не собиралась сдаваться легко. Игра только начиналась. И я была готова играть с огнем. Даже если это означало обжечься.

Глава 5

Мне нужно дистанцироваться. Очистить разум от этого навязчивого присутствия. Элла Санторо стала наваждением, ядовитым цветком, впустившим свои корни в мой мозг. Прошлой ночью в «Обсидиане» я едва сдержался. Каждое ее слово, каждый взгляд бросали вызов моему авторитету, и вместо ярости во мне пробуждалось нечто темное и голодное. Мне хотелось не заставить ее замолчать, а заставить ее кричать — но по моей воле.

Я позвонил Уго на рассвете, голос хриплый от бессонницы.

— Она пришла? — спросил я, даже не поздоровавшись.

— Да, Лоренцо. Все спокойно.

— За ней присмотрят. До самого ухода.

— Конечно.

Я бросил трубку. Мысль о том, что другие мужчины смотрят на нее, трогают ее взглядами, вызывала во мне слепую, первобытную ярость. Это была не просто собственническая злость босса. Это было что-то глубже, опаснее.

Сон не шел. Я ворочался, и за закрытыми веками стоял ее образ: изгиб бедра в короткой юбке, тень между грудей, вызывающе приподнятый подбородок. Мое тело отзывалось на эти картины предательским возбуждением. Я сбросил одеяло, вскочил с кровати. Воздух в спальне был густым и спертым, пахнущим ею — навязчивым ароматом сицилийского апельсина и чего-то неуловимого, только ее.

Я спустился в библиотеку, налил виски до краев и выпил залпом. Ожог в горле был слабым утешением. Я взял бутыль и направился в гостиную, к роялю.

Этот инструмент был моим исповедником, единственным свидетелем моих демонов. Мои пальцы сами нашли клавиши, извлекая из них мрачную, безнадежную мелодию. Она звучала так, как я чувствовал — темно, хаотично, полное безумия. Я пил прямо из горлышка, пытаясь заглушить не музыку, а голос в голове, который твердил одно имя. Элла.

Я играл, пока пальцы не онемели, а сознание не поплыло. Оставил полутрезвую записку своего безумия — пустую бутылку, опрокинутый бокал. Армандо утром все уберет, не задавая вопросов. Он единственный, кто видел меня таким — разбитым, уязвимым.

Поднимаясь по лестнице, я остановился перед семейным портретом. Застывшие лица родителей, моя собственная детская серьезность.

— Почему? — прошептал я хрипло в тишину. — Почему она?

Ответа не было. Только тяжесть в висках и пустота в груди.

Утро встретило меня раскалывающейся головой и сообщением от Уго: «В.П.». Все спокойно. Никаких инцидентов. Какое-то странное, почти болезненное облегчение потеснило похмелье.

Армандо появился с аспирином и водой, его лицо было бесстрастным, как всегда.

— Вы будете завтракать, синьор?

— Через два часа. На южной террасе. Как обычно.

Мой голос звучал как скрип ржавой двери.

Я пытался убежать от самого себя, устроив пробежку по саду. Каждый удар сердца о ребра отдавался в висках, но хотя бы на время вытеснял ее образ. Потом — ледяная вода бассейна, шок для тела, попытка остудить разум.

За завтраком я пытался вернуться к ритуалам, к контролю. Кофе, приготовленный по рецепту моей матери. Первый глоток — обжигающий, как воспоминание. Как ее объятия после того, как я обжегся о жаровню. Ее страх, ее любовь… Все, чего мне так не хватало. Все, что я похоронил под слоями льда и власти.

И тут вошла Джа. Ее каблуки отстукивали строгий ритм по мрамору, но мой взгляд зацепился за них — и снова она. Элла в своих шпильках, вызывающая, недоступная. Я сгреб ее со стола, прижал к холодному дереву, почувствовал под пальцами тепло ее кожи…

— Лоренцо? Ты меня слышишь?

Я моргнул, отгоняя наваждение. Джа смотрела на меня с беспокойством.

— Анджело. Он хочет продать земли. Его избили люди Росси.

Ярость. Чистая, ясная, знакомая ярость затопила меня, смывая остатки похмелья и навязчивых мыслей. Это было то, что я понимал. Враги, предательство, сила. Я отдал приказ Томмазо — найти виновного, показать Росси, что значит бросать вызов клану Паризи. Это был простой, четкий мир, в котором я знал все правила.

Но даже посреди этой ярости, в самом эпицентре бури, оставалась тихая, навязчивая нота. Она. Ее отсутствие.

Вечером я поехал в «Обсидиан» как на поле боя — занять свой пост, утвердить свою власть, заглушить внутренний хаос действием. Но ее не было. Ее зона пустовала, и клуб вдруг показался безжизненным, лишенным своей главной искры.

Я ворвался в кабинет Уго и застал его с одной из официанток. Глупая, рискованная связь. Нарушение всех правил. Мои правила. Я готов был разорвать его на части, но он бросил мне в лицо свое оправдание: «Мы влюбились».

Любовь. Слово, лишенное смысла, детская сказка для слабаков. Но в его глазах была не ложь, а та самая глупость, против которой я всегда боролся.

И сквозь ярость на Уго прорвалось другое, более острое чувство — ревность. Глупая, иррациональная ревность. Почему он может позволить себе эту слабость? Почему у него есть то, о чем я даже не могу думать, не чувствуя, как земля уходит из-под ног?

— Где Санторо? — прорычал я, и мой голос прозвучал хрипло, почти отчаянно.

Уго попытался уклониться, но я видел правду еще до того, как он ее высказал. У нее была другая жизнь. Другая работа. Она не принадлежала мне полностью. Не была заперта в клетке моего мира.

Мысль об этом была невыносимой.

— Разберись. Я хочу видеть ее здесь на полную ставку. Это не обсуждается, — приказал я, и в голосе моем прозвучала не просто власть, а одержимость.

— А если она не захочет? — осмелился спросить Уго.

Его вопрос повис в воздухе. Он был не о правилах или деньгах. Он был о силе. Ее силе противостоять мне.

Я посмотрел на него, и в этот миг я был не боссом, отдающим приказ, а человеком, стоящим на краю пропости.

— У нее нет выбора, — произнес я тихо, но каждый звук был острее лезвия.

Но даже произнося эти слова, я знал, что это ложь. У нее всегда был выбор. И это пугало меня больше, чем любой враг, больше, чем любая война. Потому что впервые в жизни я столкнулся с чем-то, что не мог контролировать. С кем-то, кто мог сказать «нет».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я не знал, что буду делать, если она его скажет.

Глава 6

Мой телефон не умолкал, вибрируя в заднем кармане джинсов как назойливая оса. Я игнорировала его, пока не отдала последний заказ. Пять пропущенных от Уго. Сердце упало. Лоренцо передумал. Решил избавиться от проблемной официантки.

Я перезвонила, готовясь к худшему.

— Элла! Наконец-то! — его голос звучал не с облегчением, а с паникой.

— Что случилось?

— Ты должна уволиться с другой работы. С сегодняшнего дня ты работаешь в «Обсидиане» полный день.

Тишина. Я не поняла. Это был не увольнение, а… похищение.

— Ты шутишь? Я не могу просто так…

— У тебя нет выбора, — его голос стал твердым, металлическим. — Это приказ синьора Паризи.

Что-то во мне затрещало. Горячая волна возмущения поднялась от пяток до макушки.

— Передай

синьору Паризи

, — я вложила в его титул всю свою ярость, — что он может довольствоваться теми вечерами, когда я свободна. Или искать другую официантку.

Я бросила трубку. Руки дрожали. Кто он такой, чтобы распоряжаться моей жизнью?

Но Вселенная, казалось, была на его стороне. Час спустя мой нынешний босс, бледный и виноватый, сообщил мне о «внезапных финансовых трудностях» и моем увольнении. Я видела это в его глазах — не его решение. Это была рука Паризи, длинная и безжалостная.

Я стояла на опустевшей улице, сжимая руль велосипеда до побеления костяшек. Он отнял у меня выбор. Прижал к стенке. И теперь я должна была идти к нему. Побежденная.

В «Обсидиане» я вломилась в кабинет Уго.

— Ты настоящий мудак!

Он лишь развел руками с усталым фатализмом.

— Я предупреждал, Элла. Либо ты здесь на полную, либо тебя нет вообще.

Я вышла, хлопнув дверью так, что стекло задрожало. Я переодевалась в униформу, чувствуя, как ткань становится унизительной саваном. Он выиграл. Но война только начиналась.

Я вышла в зал, и сразу же почувствовала его взгляд. Тот самый, тяжелый и всевидящий, сквозь зеркальное стекло его кабинета. Он наблюдал. И я ненавидела его за это.

А потом появился

тот

клиент. С масляной ухмылкой и голодными глазами. Он заказал выпивку, его взгляд пожирал меня. Я старалась держать дистанцию, но он поймал мою руку, когда я принесла счет.

— Оставь сдачу, красотка. Может, оставишь и номер? — его пальцы были влажными и цепкими.

Я попыталась вырваться, но он не отпускал. И в этот момент воздух вокруг нас сгустился, похолодел.

Он появился из ниоткуда. Лоренцо. Его движение было стремительным и беззвучным. Одной рукой он пригнул хама лицом к столу, с такой силой, что стекло затрещало.

— Я предупреждал тебя, — его голос был тихим шипением, страшнее любого крика. — Не прикасаться к тому, что мое.

Мое.

Слово прозвучало как выстрел.

Клиента увела охрана. Лоренцо повернулся ко мне. Его глаза были черными от ярости.

— Со мной, — бросил он и повел меня прочь, не оставляя выбора.

Он затащил меня в кабинет Уго, захлопнул дверь и прижал меня к ней. Его тело было напряжено, как у готового к прыжку хищника.

— Я запретил тебе любой контакт, — он говорил сквозь зубы, его дыхание обжигало мою кожу.

— Я не провоцировала его! Он ко мне пристает с самого начала!

— Ты не должна была оставаться пассивной! — он впился пальцами в мои бока, и боль смешалась с чем-то острым, пьянящим.

— Если бы я защищалась, ты бы все равно нашел, к чему придраться!

Он замер. Его ярость столкнулась с моей правдой. Его взгляд пробежал по моему лицу, губам, дрожащим рукам. И что-то в нем дрогнуло. Гнев начал уступать место чему-то другому — темному, голодному, еще более опасному.

Он отступил на шаг, проводя рукой по лицу.

— С завтрашнего дня ты работаешь за стойкой бара.

— Что? Нет! Чаевые там меньше, я…

— Ты не обсуждаешь! — он снова налетел на меня, прижимая ладонью к двери. Но теперь в его прикосновении была не только сила, но и странная, сжигающая напряженность.

— Почему? — выдохнула я, больше не в силах бороться.

Он наклонился так близко, что наши губы почти соприкоснулись.

— Потому что за стойкой они не смогут тебя трогать, — прошептал он, и его голос стал низким, хриплым, интимным. — Потому что там ты будешь под защитой. Моей защитой.

Его слова повисли в воздухе. Это была не забота. Это было заявление права собственности.

И тогда он сделал это. Его рука обвила мою шею, не сдавливая, а просто держа. Владея.

— Пока ты здесь, ты принадлежишь мне, — он говорил медленно, вдалбливая каждое слово в мое сознание. — Ты — то, чем я хочу, чтобы ты была. Не заставляй меня переходить черту, Элла.

Он назвал меня по имени. Всего лишь по имени. Но в его устах это прозвучало как приговор и обещание. Как самая страшная угроза и самая темная ласка.

Он отпустил меня и вышел, оставив меня в одиночестве с дрожащими коленями и вихрем в голове.

Принадлежать ему.

Слова эхом отдавались в тишине кабинета. Я ненавидела его. Ненавидела его власть, его наглость, его способность ломать мою жизнь одним щелчком пальцев.

Но глубоко внутри, в потаенной, стыдной части меня, что-то откликнулось на эти слова. Что-то тронулось, проснулось и потянулось к этой тьме, к этой силе.

Он не просто хотел контролировать меня. Он хотел

владеть

мной. И самая ужасная правда заключалась в том, что часть меня… хотела принадлежать ему.

Я вышла обратно в зал, к грохочущей музыке и чужим голосам. Но я больше не слышала их. Я слышала только эхо его голоса, чувствовала на коже жгучее прикосновение его пальцев.

Он перевел меня за барную стойку, чтобы защитить от других. Но от самого себя он защитить меня не мог. И я не знала, хочу ли я этой защиты.

Война была объявлена. Но я больше не понимала, кто в ней враг — он или та часть меня, что жаждала сдаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7

Я теряю контроль. Снова. И снова это из-за нее. Эта мысль ядовитой змеей скользит в сознании, пока я наблюдаю за ней с высоты своего кабинета. Элла Санторо на подиуме. Ее тело извивается под музыку, не для меня, а для них. Для этих жадных, похотливых взглядов, которые осмеливаются касаться ее.

Стекло под моими костяшками трещит от удара. Боль — острая, чистая — на секунду проясняет сознание. Но этого недостаточно. Недостаточно, чтобы затмить ярость, что пожирает меня изнутри, черная и всепоглощающая.

Она бросает мне вызов. Сознательно. Дерзко. Она знает, что я смотрю. И каждый ее жест, каждый взмах бедра — это плевок в мое лицо, в мою власть.

Я не помню, как оказался внизу. Толпа расступается передо мной, чувствуя исходящую от меня опасность. Музыка глохнет в ушах, есть только она — и бешеный стук крови в висках.

Я хватаю ее. Поднимаю, как трофей, как свою добычу. Ее тело легкое и податливое на моем плече, но ее протесты жгут кожу сквозь ткань. Она бьется, кричит, называет меня мачистом-диктатором. И каждый ее удар, каждое слово лишь подливают масла в огонь моей одержимости.

В кабинете пахнет кровью и хлоркой. Томмазо постарался, но не смог убрать запах. Запах моей ярости. Запах того, что я почти сделал с тем ничтожеством, что осмелился прикоснуться к ней.

— Что вы с ним сделали? — ее голос дрожит, но в глазах — не страх, а обвинение. Горящее, яростное обвинение. — Убили?

Ее слова смешны и ужасны одновременно. Да, я способен на это. Я

хотел

сделать это. Ради нее.

Я прижимаю ее к холодному стеклу, за которым клокочет жизнь, не подозревающая о буре внутри меня. Ее тело выгибается, сопротивляясь, но я чувствую его отклик — предательский жар, дрожь, не имеющую ничего общего со страхом.

— Ты сведешь меня с ума, — шиплю я ей в ухо, и мое дыхание оставляет влажный след на ее коже. — Ты хочешь моего внимания? Ты его получила.

Мои пальцы находят путь под ее юбку. Кружево трусиков, тепло, влага. Она замирает, и ее взгляд — это смесь ненависти и чего-то еще, темного, запретного, что зеркалит мое собственное безумие.

— Ты мокрая, — констатирую я, и звучит это как обвинение и триумф одновременно. — Тебе нравится это. Нравится бросать мне вызов. Нравится, когда я ломаю тебя.

Она плюет мне в лицо.

Мир сужается до точки. До капли слюны на моей щеке, до ее глаз, полных непокорности. Я стираю ее тыльной стороной ладони, медленно, не отрывая взгляда. И затем мой рот находит ее рот. Это не поцелуй. Это битва. Это наказание и признание в одном.

Вкус крови — ее или моей, я уже не знаю — смешивается со вкусом ее губ. Она кусает меня, царапается, но ее руки впиваются в мои волосы, притягивая ближе, глубже. Мы — два шторма, столкнувшиеся в уничтожении.

Я сношу все со стола. Файлы, компьютер, телефон — все летит на пол с грохотом. Ее спина ударяется о полированное дерево. В ее глазах мелькает испуг, но он тонет в волне чего-то большего — темного, всепоглощающего согласия.

— Это ничего не меняет, — выдыхает она, когда мое тело прижимает ее к столешнице. Ее ноги обвиваются вокруг моих бедер. — Я все так же ненавижу тебя, Лоренцо.

Она произносит мое имя. Впервые. Без титула, без формальностей. Просто — Лоренцо. И это звучит как самое сладкое признание и самое горькое проклятие.

— Прекрасно, — я вхожу в нее одним резким, властным движением, заставляя ее вздохнуть. — Ненавидь меня. Но делай это, принадлежа мне.

Ее тело принимает меня, горячее и тугое, и каждый мой толчок — это попытка стереть границу между нами, вбить в нее осознание того, что она моя. Только моя.

Я ненавижу ее за эту власть надо мной. Ненавижу себя за эту слабость. Но больше всего я ненавиду мысль о том, что это может закончиться. Что она может уйти.

Она кончает в тишине, сжав зубы, отказываясь подарить мне свой стон. Но ее тело не может лгать — оно сжимается вокруг меня в спазме, выжимая из меня последние капли контроля, последние остатки разума.

Я опустошен. Измотан. Побежден.

Она отталкивает меня, ее глаза пусты и бездонны. Она собирает свою одежду, ее движения резки и точны. Она не смотрит на меня. Не говорит ни слова.

Дверь захлопывается.

Я остаюсь один среди хаоса, который мы создали. Запах ее кожи смешан с запахом секса и моей ярости. На столе — царапины от ее ногтей. На моей губе — кровь от ее укуса.

Я провожу рукой по лицу. Я — Лоренцо Паризи. Человек, который контролирует все. И только что я полностью потерял контроль из-за одной женщины.

Одна мысль пульсирует в такт затихающему адреналину: я должен обладать ею. Полностью. Безраздельно. Даже если это уничтожит нас обоих.

Это не желание. Это необходимость. Полная и непреложная.

И она это знает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

Я мчалась на велосипеде, слепящие фары встречных машин расплывались в слезах, что я яростно смахивала с лица. Ветер свистел в ушах, пытаясь сдуть с меня его прикосновения, его запах, его власть. Но это было невозможно. Лоренцо Паризи въелся в меня как яд, и каждая клетка моего тела отзывалась на него предательским трепетом.

Я ненавидела его. Ненавидела за то, что он сделал. Но еще больше я ненавидела себя за тот дикий, неконтролируемый отклик, что вырвался из меня в ответ на его грубость. За стон, что сорвался с губ. За ту пустоту, что осталась, когда он ушел.

Рев мотоцикла вырвал меня из мучительных размышлений. Он преследовал меня, как тень. Я замерла у своего подъезда, сердце колотилось где-то в горле. Рука на моем плече заставила меня среагировать на автомате — захват, бросок, болезненный перегиб руки за спину.

— Элла!

Голос был знакомым. Уго. Его лицо, искаженное гримасой боли, появилось из-под шлема.

— Черт, у тебя реакция как у кошки! — он потер запястьье, но в его глазах не было злобы, лишь усталое понимание.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос прозвучал хрипло и неестественно резко.

— Лоренцо велел убедиться, что ты дошла благополучно.

Лоренцо. Его имя обожгло, как раскаленное железо. Он воспользовался мной, а теперь присылает своего прихвостня, чтобы удостовериться, что его собственность не пострадала?

— Разве не

синьор

Паризи? — я вложила в титул всю свою горечь.

— Мы оба знаем, что между вами это уже не так, — тихо сказал Уго.

Его слова повисли в воздухе, тяжелые и неоспоримые. Да. Между нами было «что-то». Что-то грязное, болезненное, порочное и невероятно интенсивное.

Я пыталась отгородиться от него, от его попыток поговорить, но Уго был настойчив. Он не оправдывал Лоренцо. Но он говорил что-то странное — о броне, которую мы носим оба. О том, что я, возможно, слишком поспешно сужу.

— Он может проявлять доброту, когда захочет, — сказал Уго, и в его голосе прозвучала неожиданная искренность.

— Должно быть, он решает это нечасто, — фыркнула я, но в голосе уже не было прежней уверенности.

Уго уехал, оставив меня наедине с хаосом в душе. Душ смыл с кожи запах клуба и его дорогих духов, но не смог смыть память о его руках. На шее остались красные следы от его пальцев. Метки. Заявление прав собственности.

Я ненавидела его. Но, ложась спать, я ловила себя на том, что прислушиваюсь к звуку мотоцикла на улице. К шагам на лестнице. К стуку в дверь, который так и не раздался.

На следующий день «Обсидиан» поглотил меня снова. Уго встретил меня новостью — меня переводят наверх, в VIP-зоны. Удвоенная зарплата. Щедрая плата за молчание? Или очередная клетка, позолоченная, но все же клетка?

Я узнала о Фелиции и Уго. О ребенке. О том, что Лоренцо, оказывается, способен на снисхождение, даже если это далось ему с трудом. Мир переворачивался с ног на голову.

И тогда он появился. Я почувствовала его еще до того, как увидела — знакомое напряжение в воздухе, мурашки по коже. Он стоял у стены, наблюдая за мной с тем же хищным, анализирующим взглядом.

— Мадемуазель Санторо, — его голос был низким и властным. — Принесете мне шампанского в ложу.

Я кивнула, опустив глаза. Игра в покорную служанку была единственной защитой, что у меня оставалась.

В ложе его ждала она — брюнетка с красными когтями и взглядом собственницы. София. Ее руки на нем, ее губы на его шее… что-то темное и уродливое кольнуло меня в грудь. Ревность? Нет. Это не могла быть ревность. Это была ярость. Ярость от того, что он может трогать меня так, а затем позволять это другой.

Я открывала шампанское, стараясь не смотреть на них, но чувствуя каждый его взгляд на себе. София огрызнулась на меня, и я не выдержала. Моя колкость сорвалась сама собой.

И тогда случилось невероятное. Лоренцо заступился за меня. Не просто заступился — он

потребовал

от нее извинений. Его голос, обычно полный холодной ярости, теперь звучал как сталь, заточенная на защиту.

Я замерла в изумлении. Он выбрал мою сторону. Против своей… кем она ему была? Любовницей? Подругой?

Когда она ушла, оставив после себя шлейф ярости и дорогих духов, он оказался позади меня. Его дыхание обожгло шею.

— Она не должна была с тобой так обращаться, — прошептал он, и в его голосе прозвучала неподдельная… забота?

— Я выживу, — пробормотала я, все еще пытаясь прийти в себя.

Но он не отпускал. Его пальцы вплелись в мои волосы, откинули голову назад. Его прикосновения были одновременно грубыми и бесконечно нежными.

— К твоему сведению, у меня никогда не было подружки, — его слова прозвучали как признание, как предупреждение.

Он развернул меня к себе, заставил смотреть в свои глаза — темные, бездонные, полные той же бури, что бушевала во мне.

— Ты думаешь, я не заметил? — его голос был низким, почти ласковым. — Не заметил твоего взгляда? Твоей ревности?

Я попыталась вырваться, отрицать, но его пальцы на моей коже, его тело, прижатое к моему, лишали остатков воли.

— Тебе хочется, чтобы я принадлежал только тебе, Элла? — это был не вопрос, а констатация факта, вырванного из самых потаенных глубин моей души.

Его рука скользнула под юбку, и я не сопротивлялась. Стыд и желание боролись во мне, и желание побеждало. Он знал мое тело лучше, чем я сама. Он нашел ту темную, голодную часть меня, что откликалась на его власть, на его силу.

— Ты всегда готова для меня, ведь так? — его шепот сводил с ума. — Ты предпочитаешь мой язык? Или мой член?

Я задыхалась, цепляясь за него, теряя контроль, теряя себя. В этом была ужасающая правда — мое тело признавало его своим хозяином. И часть моей души — та раненая, одинокая часть — жаждала этого признания.

Вмешательство Томмазо было как ушат ледяной воды. Реальность ворвалась обратно — с его телефоном, его делами, его миром, где я была всего лишь очередной деталью.

— Можете вернуться к своим обязанностям, мадемуазель Санторо, — его голос снова стал холодным и отстраненным, маска снова легла на его лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он ушел, оставив меня одну в его ложе — раздетую, униженную, возбужденную и бесконечно смущенную. Он защитил меня. Утешил. Возбудил. И затем отправил обратно на работу, как служанку.

Граница между ненавистью и одержимостью, между отвращением и желанием, окончательно стерлась. Я не знала, кто я теперь. Я знала только одно — Лоренцо Паризи вскрыл меня до самых глубин, и обратного пути не было.

Глава 9

Мысль о том, чтобы привести кого-то в ложу, казалась хорошей идеей — отвлечься, доказать себе, что чары мадемуазель Санторо не действуют. Но это была ложь, в которую я сам пытался поверить. Уже в коридоре, увидев ее, я понял — это безнадежно. Каждая клетка моего тела тянулась к ней с животной, необъяснимой силой.

Мне нравилось наблюдать, как она играет роль послушной официантки — почтительная, учтивая. Но это была не она. Настоящая Элла — дикая, колючая, непокорная. И когда она наконец взбунтовалась против Софии, я почувствовал странное облегчение. Ее огонь, ее ярость — вот что сводило меня с ума.

Заступиться за нее было инстинктивно. Видеть, как София обращается с ней как с грязью, было невыносимо. Никто не имеет права унижать ее. Никто, кроме меня.

Я почувствовал ее ревность — горячую, острую, как удар ножом. Она пыталась скрыть это, но я видел. Видел, как ее взгляд темнел, как сжимались ее пальцы на подносе. Она хочет меня. Отрицает это, борется с этим, но желание пожирает ее изнутри, как и меня.

И тогда я оставил ее. Снова. Мой мир — мир насилия и долга — ворвался и вырвал меня из ее объятий. Томмазо доложил: нашли того, кто избил Анджело. Один из самых верных псов Дарио.

Я сменил бархат ложи на холодный бетон склада. Запах дорогого виски — на запах крови и страха. Несчастный, привязанный к решетке, уже был почти не узнаваем. Но я узнал его. Очередное пушечное мясо Росси.

— Ты будешь носителем сообщения, — мой голос прозвучал спокойно, почти ласково, и от этого стало еще страшнее.

Я не надевал перчаток. Кожаные перчатки — для чужих. Эта кровь… она должна была быть на моих руках. Я должен был чувствовать ее тепло, ее липкость. Это была моя кара. Мое проклятие.

Удары сыпались на него методично, почти механически. Лицо, живот, грудь. Я не чувствовал ничего, кроме знакомой пустоты, заполняемой лишь кратковременными вспышками темной эйфории от каждого хруста кости.

— Так ты думаешь, можно угрожать моему клану и остаться безнаказанным? — мой вопрос повис в воздухе, риторический и бесполезный.

Он не умолял. Не просил пощады. В его глазах читалась та же решимость, что и у меня — мы были двумя сторонами одной медали, заложниками чужой войны.

Я ускорил его конец. Выстрел прозвучал громко, оглушительно, отдаваясь эхом в пустом помещении. Тишина, последовавшая за ним, была гуще любого шума.

Я стоял над телом, запах пороха и крови заполнял ноздри. На моем костюме — еще один набор кровавых узоров. Армандо вздохнет, но почистит. Он всегда чистит.

В машине, пока Томмазо вез меня обратно, я отдавал приказы на автопилоте. Усилить охрану. Защитить Джа. Подготовиться к войне. Мои слова были четкими, холодными, лишенными эмоций. Но внутри все было иначе.

Я позвонил Уго. Мой голос сорвался на крик, когда он не ответил сразу. Иррациональный, всепоглощающий страх сжал горло — с ней что-то случилось. Только услышав, что с Эллой все в порядке, я смог снова дышать.

— В будущем я хочу, чтобы кто-то убеждался, что она добирается до дома без проблем. Будьте готовы, — приказал я, и Томмазо бросил на меня удивленный взгляд. Я и сам был шокирован своей одержимостью.

Вилла встретила меня тишиной. Армандо ждал на крыльце, его верное лицо отражало беспокойство, которое я пытался скрыть.

— Как обычно, — бросил я ему телефон пойманного бандита и двинулся наверх, отрезая себя от всего мира.

Но мир не отпускал. Он ворвался ко мне в спальню в виде кошмара. Все того же кошмара.

Виноградник. Мне шестнадцать.

Холод подвала. Запах старого дерева и вина. И затем — другой запах. Медный, сладковатый. Запах страха и смерти.

Отец. Его широкая спина, закрывающая мне вид. Человек на коленях. Звук удара. Приглушенный стон. И затем — выстрел. Резкий, короткий, окончательный.

Я не хотел смотреть, но не мог отвести глаз. Безжизненное тело, лужа крови, расползающаяся по бетонному полу. И улыбка отца — холодная, calculating, довольная.

— Подойди, Лоренцо.

Мое тело отказалось повиноваться. Он взял меня за руку — жестко, почти болезненно — и потащил к телу.

— Тебе нужно закаляться.

Тошнота поднялась комом в горле. Я отвернулся, его насмешливый смех резал слух.

И затем — худшее. Холодная сталь револьвера в моей руке. Его пальцы, сжимающие мои, направляющие ствол.

— Стреляй.

— Нет… Отец, пожалуйста…

— Стреляй!

Его голос был как удар хлыста. Я плакал, умолял, но его рука была как тиски. Его дыхание обжигало ухо.

— Паризи должен принять свою судьбу.

Его палец нажал на мой. Выстрел оглушил меня. Отдача врезалась в ладонь, отдаваясь болью во всем теле.

Я проснулся с резким вздохом, сердце колотилось, как в клетке. Простыни были мокрыми от пота, по щекам текли слезы. Я сидел на кровати, дрожа, пытаясь вытеснить воспоминание, но оно было выжжено на моей сетчатке — первый труп, который я «создал». Первая частичка моей души, которую я подарил тьме.

Вот кто я есть. Продукт насилия и долга. Наследник империи, построенной на крови. Бессердечное чудовище, которого создал мой отец.

Я встал и подошел к окну. Ночь была тихой, город спал. Но внутри меня бушевала буря. Я ненавидел его. Ненавидел себя. Ненавидел эту судьбу, которую мне навязали.

И тогда, сквозь хаос ненависти и отчаяния, проступил другой образ. Не окровавленного тела, а живого, яростного, полного огня. Элла.

Ее упрямый взгляд. Ее колючие слова. Ее тело, отзывающееся на мое прикосновение, несмотря на всю ее ненависть.

Она видела во мне монстра. И она была права. Но в ее глазах, даже полных гнева, я видел нечто еще — вызов. Не просто страх или отвращение, а признание. Признание той силы, что была во мне, и того ада, что горел внутри.

Она не боялась заглянуть в эту тьму. Она бросала ей вызов.

И впервые за долгие годы я почувствовал не просто желание обладать. Я почувствовал надежду. Возможно, дикую, безумную, но надежду. На то, что ее огонь сможет сжечь моих демонов. Или что мы сгорим вместе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но сгореть с ней казалось куда предпочтительнее, чем вечно замерзать в одиночестве этой ледяной пустоты.

Я повернулся от окна. Пустота вокруг сжималась, но теперь в ней был луч света — болезненный, ослепительный, опасный. Ее свет.

И я знал, что сделаю все, чтобы он не погас. Даже если это означало сжечь дотла весь свой мир.

Глава 10

Лоренцо не появился ни в пятницу, ни в субботу. Три дня. Семьдесят два часа. Тысячи секунд, каждая из которых была наполнена жгучим, невыносимым желанием, которое он разжег во мне, а затем бросил гореть без удовлетворения.

Я была на грани. Моя кожа горела, каждый нерв был оголен и кричал о его прикосновении. Я пыталась сама унять это безумие — пальцы скользили по чувствительной коже, пытаясь повторить его грубую ласку, но это было жалкой пародией. Ничто не могло сравниться с тем, как он заполнял меня, владел мной, заставлял терять контроль.

Ненависть и желание сплелись во мне в тугой, болезненный узел. Я ненавидела его за эту власть надо мной. Ненавидела себя за то, что жаждала ее. И поэтому я решила — я спровоцирую его. Вызову бурю, в которой мы либо сгорим, либо найдем покой.

Я надела свое оружие — короткое черное платье, которое едва прикрывало бедра. Тонкие бретели сдавливали кожу, едва сдерживая пышную грудь. Губы — алые, влажные, обещающие грех. Я была конфеткой в яркой обертке, и я знала, что он не устоит.

«Обсидиан» поглотил меня, как всегда — грохот басов, мерцание света, танцующие тела. Но сегодня я была не служанкой. Я была охотницей.

Уго увидел меня первым. Его взгляд выражал сначала удивление, затем — понимание и легкую панику.

— Ты сошла с ума, — прошипел он, подходя к бару.

— Просто отдыхаю в свой выходной, — я невинно потягивала коктейль через соломинку, чувствуя, как холодная сладость обжигает горло.

— Он убьет тебя. Или того, кого ты выберешь.

— Надеюсь, он появится до того, как мне придется делать выбор, — улыбнулась я, и в моем голосе прозвучала дерзкая уверенность, которую я не совсем чувствовала.

Я вышла на танцпол, позволив музыке поглотить себя. Движения были плавными, соблазнительными. Я ловила на себе взгляды — голодные, оценивающие — и отвечала на них томной улыбкой. Но внутри все было напряжено, как струна. Я ждала. Выслеживала.

И тогда я почувствовала его. Не увидела — почувствовала. Воздух сгустился, зарядился электричеством. Мурашки побежали по коже. Он был здесь.

Я выбрала самого подходящего — красивого, мускулистого, с уверенной улыбкой. Ренцо. Его имя было почти насмешкой. Я позволила его рукам скользить по моей талии, бедрам, притворяясь, что наслаждаюсь этим. Но его прикосновения были пустыми, ничего не значащими. Они не зажигали огня. Не заставляли кровь петь.

А потом я увидела Лоренцо. Он стоял в тени, его фигура была напряжена, как у готового к прыжку хищника. Его глаза — два угля — пылали в полумраке, прикованные ко мне. К руке этого ничтожества на моей спине.

Я прижалась к Ренцо, задрала голову, подставляя губы для поцелуя, который никогда не должен был случиться. И это стало последней каплей.

Он двинулся с места так быстро, что я едва успела осознать это. Его железная рука обвила мое предплечье, отрывая от Ренцо, и прижала меня к своей груди. Его сердце билось так же яростно, как мое.

— Я не знаю, как я буду наказывать тебя за эту провокацию, — его голос был низким, опасным шепотом у самого уха, и от него по спине пробежала дрожь.

Вместо ответа я рассмеялась — дерзко, вызывающе. Безумие охватило меня.

И тогда он сделал нечто совершенно неожиданное. Он не потащил меня в свой кабинет. Он притянул меня к себе и… начал танцевать. Прямо здесь, на глазах у всех. Его руки скользили по моей спине, властные, заявляющие права. Весь клуб замер, завороженный зрелищем — Лоренцо Паризи, танцующий с женщиной. Своей женщиной.

Его губы нашли мои в поцелуе, который был не лаской, а заявлением войны. Поединком языков, зубов, дыхания. Он метил свою территорию. И я отвечала ему с той же яростью, впиваясь пальцами в его волосы, чувствуя, как что-то темное и ликующее поднимается во мне.

Он оторвался, его глаза пылали.

— Теперь ты заплатишь за свое оскорбление.

Он потащил меня за собой, и на этот раз я не сопротивлялась. Лестница, коридор, захлопнувшаяся дверь его кабинета. Он сбросил меня с плеч, и прежде чем я успела сделать вдох, его губы снова были на моих. Это был не поцелуй, а нападение. Поглощение.

Я оттолкнула его, и он отлетел к столу, его глаза вспыхнули от ярости и… восхищения.

— Ты тоже постоянно об этом думаешь, Элла? — он облизал каплю крови на губе, где я укусила его.

В ответ я сама набросилась на него, разрывая его рубашку. Пуговицы разлетелись как жемчужины. Его руки схватили мои запястья, сковали их за спиной, и он повел меня назад, к большому кожаному креслу. Его сила была непреодолимой, и от этого у меня перехватило дыхание.

Он сорвал с меня платье одним движением. Его пиджак и рубашка полетели на пол. И я замерла. Его тело было холстом, испещренным темными, сложными татуировками — историями боли, власти, крови. Они были так же прекрасны и опасны, как и он сам.

— Неужели ты думала, я позволю ему дотронуться до тебя? — его голос был хриплым. Он расстегнул ремень, и звук ширинки прозвучал как выстрел.

Он швырнул меня в кресло, его руки зажали мои, он занял место подо мной и втянул меня на себя, вонзившись в меня без прелюдий, без нежностей. Больно. Наполненно. Идеально.

— Никогда больше, Элла, — он рычал, его пальцы впивались в мои бедра. — Никогда больше не играй с моими нервами.

Он притянул меня к своей груди, его губы обжигали кожу на шее, спускались к груди. Он захватил сосок, кусая и лаская его, пока я не застонала, задыхаясь.

— Ты принадлежишь мне.

— Я никому не принадлежу! — выдохнула я, но мое тело выгибалось навстречу ему, предавая мои слова.

Он поднял меня, прижал к стене. Холодная поверхность обожгла спину, контрастируя с жаром его кожи.

— Посмотри на меня! — он сжал мою шею, заставил поднять взгляд. Его глаза были черными безднами, полными ярости и одержимости. — Ты думала о нем?

Я промолчала, и это взбесило его еще больше. Он вонзился в меня с новой силой, его движения были резкими, почти болезненными, но именно это сводило меня с ума. Каждый толчок стирал границы, стирал мысли, оставляя только ощущение — его тела, его власти, его желания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хочешь, я выколю ему глаза, чтобы он больше никогда не смотрел на тебя? — его губы обжигали мою кожу. — Или вонжу кинжал в его руки, чтобы он никогда не трогал тебя?

Его слова должны были пугать. Но они лишь разжигали огонь внизу живота. Я чувствовала, как нарастает напряжение, волна за волной, с каждым его движением.

Одна его рука все еще сковывала мои запястья, другая скользнула между наших тел, что сводило меня с ума. Его пальцы двигались в такт его толчкам — быстрые, точные, безжалостные.

— Ты не можешь посадить меня в клетку, Лоренцо, — прошипела я, уже почти на грани.

— Я привяжу тебя к своей кровати и буду трахать до тех пор, пока ты не забудешь свое имя, — его голос сорвался на низкий, животный рык. — И свое неповиновение.

Его пальцы ускорились. Я чувствовала, как мышцы живота свела судорога, волна удовольствия накатила, смывая все — ненависть, злость, страх. Я кричала, мое тело содрогалось в его руках.

Он последовал за мной с глухим стоном, его тело напряглось, изливаясь в меня.

Наступила тишина, нарушаемая только нашим тяжелым дыханием. Он все еще держал меня, его лоб прижался к моей спине, его губы коснулись кожи в нежном, почти робком поцелуе. Это было так непохоже на него, что я замерла.

Он отошел, его лицо снова стало маской. Но на мгновение… на мгновение я увидела что-то еще. Уязвимость. Усталость. Человека под маской монстра.

— Как ты приехала? — его голос был хриплым.

— На такси.

— Томмазо отвезет тебя.

Он оделся, его движения были резкими, отточенными. Он сделал шаг ко мне, затем остановился. Его челюсть напряглась.

— До завтра, мадемуазель Санторо.

И с этими словами стена снова опустилась. Но я видела трещину. И я знала, что он тоже ее видел.

Я вышла, дрожа, с телом, полным его следов, и душой, полной смятения. Это была битва. И я не знала, кто из нас вышел из нее победителем.

Глава 11

Три дня. Семьдесят два часа. Тысячи секунд, каждая из которых была наполнена ею. Ее образ преследовал меня — в бархатной тьме моей спальни, в холодном блеске виски в бокале, в тактике бильярда с Данте. Ее запах, призрачный и навязчивый, все еще витал в воздухе, смешиваясь с дымом сигар и запахом кожи.

Данте смеялся надо мной. Говорил, что я «запал». Чушь. Лоренцо Паризи не «западает». Я владею. Контролирую. Уничтожаю. Чувства — это слабость, а я выкован из стали и льда.

Но когда зазвонил телефон Уго и он сообщил, что она здесь, в

моем

клубе, в том самом платье, что едва прикрывало ее божественные изгибы… что-то во мне треснуло. Я бросил все — друга, виски, партию — и помчался туда, как мальчишка, подчиняясь зову крови.

И снова этот взгляд. Эта ярость в ее глазах, когда я уходил. И тот поцелуй… тот нежный, почти робкий поцелуй в ее спину, что сорвался с моих губ помимо воли. Что это было? Я не делаю нежностей. Я беру. А она… она заставляет меня терять контроль. Сводит с ума.

Я должен был изгнать ее. Стереть ее присутствие из своей жизни, как стираю кровь с лезвия своего кинжала. Это было единственно верное решение. Рациональное. Холодное.

— Я хочу, чтобы она убралась! — мой голос прозвучал как скрежет стали по стеклу, когда Уго вошел в кабинет. — Чтобы она больше ни ногой сюда!

Уго смотрел на меня с этим своим всепонимающим взглядом, и я возненавидел его за это.

— Лоренцо… — он попытался возразить, и я почувствовал, как бешеная ярость поднимается по спине.

— Ты не обсуждаешь мои приказы! Немедленно вышвырни ее!

Но даже произнося эти слова, я чувствовал их фальшь. Пустоту. Она уже въелась в стены этого кабинета, в самый воздух, которым я дышал.

Чтобы доказать ему — и самому себе — что я все еще хозяин положения, я выбрал другую. Еву. Брюнетку с жадными глазами и готовой улыбкой. Легкую добычу.

В ложе я пытался воссоздать тот же сценарий — доминирование, контроль, безраздельная власть. Я приказал ей встать на колени. Вошел в ее рот, глубоко, грубо, пытаясь заглушить внутренний голос, что шептал другое имя. Я трахал ее сзади, чувствуя, как ее тело податливо изгибается под моими руками. Но это было не то. Ее кожа не пахла апельсинами и грозой. Ее стоны были пустыми, заученными. В ее глазах не было того огня, той ярости, что сводили меня с ума.

Я кончил с глухим стоном, больше от необходимости, чем от удовольствия. И вместо странной нежности, что охватила меня с Эллой, я почувствовал лишь пустоту и отвращение — к ней, к себе, ко всей этой жалкой пародии.

— Убери ее, — бросил я Томмазо, даже не взглянув на Еву.

Она была всего лишь телом. Пустым сосудом. А Элла… Элла была бурей.

И тогда я окончательно потерял контроль. Я вызвал того парня — Ренцо — в кабинет. Он лепетал что-то про извинения, его глаза округлились от страха. И я набросился на него. Кулаки обрушивались на него со слепой, бессмысленной яростью. Кровь брызгала на стены, на мои руки, на мою душу. Каждый удар был попыткой убить ее образ внутри себя. Убить ту часть меня, что откликалась на нее.

— Она для меня ничто! — рычал я, вбивая слова в его уже бесчувственное тело. — И ты тоже!

Но это была ложь. Самая страшная ложь, которую я когда-либо говорил.

Я вышел из кабинета, весь трясясь от выброса адреналина и ненависти. Томмазо молча протянул мне сигарету. Я затянулся, и дым обжег легкие, но не смог заглушить вкус ее имени на моих губах.

— Домой, — прошипел я, хватая бутылку виски и отпивая прямо из горлышка. Огонь распространился по желудку, но не смог согреть ледяную пустоту внутри.

Я проиграл. Играл в свою же игру и проиграл. Она не просто вошла в мою жизнь. Она взломала мои защиты, проникла в самые потаенные уголки моей души, туда, где даже я сам боялся смотреть.

И теперь я стоял на краю пропости. С одной стороны — привычная тьма, холодный порядок, безраздельная власть. С другой — она. Хаос. Огонь. Безумие.

И самое ужасное было то, что я уже знал свой выбор. Я уже сделал его, еще тогда, на танцполе, когда при всех заявил о своих правах на нее.

Лоренцо Паризи всегда побеждает. Но на этот раз победа была поражением. Поражением всего, кем я был.

Я сел в машину, и Томмазо повез меня по темным улицам к моей крепости. К моей пустой, безупречной, ледяной крепости.

Но я уже знал, что ее призрак будет ждать меня там. В каждой тени, в каждом отражении в стекле. Потому что она была не просто женщиной. Она была моим проклятием. И моим единственным спасением.

И я ненавидел ее за это. И желал так, как не желал ничего в своей жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12

Я смотрела на экран телефона, и мир сузился до размеров кричащих заголовков. Моё фото — во всех бульварных таблоидах. «Будущая синьора Паризи?» — ядовито улыбались буквы. Какой-то «доброжелатель» из «Обсидиана» запечатлел наш танец — его властную руку на моей шее, его губы, прижатые к моим, мой ответный поцелуй, полный такой же яростной отдачи.

Я хотела спровоцировать его, а не стать главной героиней дешевого романа. «Алмазная пожирательница». «Богомолка из Трапани». Читая это, я чувствовала, как по щекам разливается жгучий стыд. Они делали из меня охотницу, расчетливую и холодную, тогда как я была всего лишь… что? Игрушкой? Жертвой? Или чем-то еще, чего я сама не понимала?

Лоренцо, несомненно, уже в ярости. И я знала, на ком выместит свой гнев этот король Сицилии.

Я не спала всю ночь. Внутри все кипело — обида, злость, и… предательское щемящее чувство потери, которое я отчаянно пыталась загнать поглубже. Он заявлял права на меня, как на вещь, трахал с животной страстью, а затем… этот нежный поцелуй в спину. Этот проклятый, сбивающий с толку жест, который сводил с ума больше, чем вся его грубость.

Резкий, настойчивый звонок в дверь вырвал меня из размышлений. Сердце ёкнуло — арендодатель? Нет, слишком рано. Через глазок я увидела Уго. Его лицо было мрачным.

Я открыла, и он без предисловий сунул мне в руки конверт.

— Что это? — голос прозвучал хрипло.

— Выходное пособие. — Его слова упали, как приговор. — Я предупреждал тебя, Элла. На этот раз ты зашла слишком далеко.

Кровь отхлынула от лица. Конверт в моих руках вдруг стал невыносимо тяжелым.

— Из-за фото? — прошептала я, уже зная ответ.

— Мелочи. Через несколько часов от них не останется и следа. — Он отмахнулся. — Решение принято вчера вечером.

Вчера вечером. После того, как он вышвырнул меня из своего кабинета. После того нежного поцелуя.

— Уго, мне нужна эта работа, — голос дрогнул, к моему собственному ужасу. — Ты не можешь…

— Я не могу тебя защитить. Эта история выше меня.

Я кивнула, сжимая конверт так, что костяшки побелели. Предательские слезы застилали глаза, но я не позволила им упасть.

— Сотрудничество было обречено с самого начала, да? — выдавила я с горькой усмешкой.

— Ты устроила чертовский бардак, красавица.

— Я неукротимая. Лоренцо сам это сказал.

И именно это сводило его с ума. И именно за это он меня теперь наказывал.

Когда он ушел, я вскрыла конверт. Чек. Сумма заставила меня вздрогнуть. Это было гораздо больше, чем полагалось за неделю работы. Я выскочила на улицу, догнала его.

— Ты ошибся на ноль, — ткнула я ему в лицо чеком.

— Это твои чаевые, — он избегал моего взгляда.

— Не смейся надо мной! — голос сорвался на крик. — Чаевые не включены в зарплату!

— Лоренцо велел увеличить твое выходное пособие, — сдался он.

Ледяная ярость затопила меня.

— По какой причине? — прошипела я.

— Он сказал… — Уго замялся. — «Это более чем справедливая плата за её выступление в моём кабинете».

Воздух вырвался из легких, словно от удара. Выступление. Так он это называл.

Я медленно, с наслаждением, разорвала чек на мелкие кусочки и швырнула ему в лицо.

— Передай синьору Паризи, что его выступление не стоило и этого! И он может засучить свои деньги туда, куда сам думает!

Я развернулась и ушла, не оглядываясь, вся дрожа от унижения и гнева. Он заплатил мне. Как проститутке.

Последующие дни слились в серую полосу отчаяния. Маттео в баре уже нашел замену. В тире мне не могли дать больше часов. Я металась по городу, просматривая объявления, чувствуя, как стены моей маленькой студии смыкаются все теснее.

Однажды, возвращаясь с очередной бесплодной попытки найти работу, я увидела его. Черный седан класса «люкс», припаркованный напротив моего дома с нарушением всех правил. Тонированные стекла, за которыми угадывалась чужая, напряженная фигура.

Сердце заколотилось с безумной надеждой, которую я тут же попыталась задавить. Нет. Уго сказал — Лоренцо двинулся дальше. Он вычеркнул меня.

Я заперлась в квартире, подошла к окну и украдкой выглянула. Заднее стекло машины было слегка приоткрыто. И оттуда на меня смотрели глаза. Холодные, наблюдающие, знакомые до боли.

Не его. Но его люди.

Он вышвырнул меня. Откупился. Но все же прислал своих псов караулить мою дверь.

Я отшатнулась от окна, прислонившись спиной к холодной стене. Что это было? Надзор? Защита? Или просто напоминание о том, что даже будучи изгнанной, я все еще нахожусь в его власти?

Я сползла вниз по стене на пол, обхватив колени руками. Гнев сменился леденящей пустотой. Он победил. Сломил. Сделал так, как хотел.

Но глубоко внутри, под слоями обиды и ненависти, тлела одна неугасимая искра. Искра того самого неповиновения, что так сводило его с ума.

Он думал, что все кончено? Что он может заплатить и забыть?

Нет. Это только начиналось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13

Армандо окликнул меня в третий раз, и только тогда я оторвался от воспоминаний, что держали меня в плену. Взгляд был прикован к тому самому шкафу в библиотеке, где когда-то лежал тот отравленный подарок — кинжал с моими инициалами. Подарок на семнадцатилетие от отца. Не книга, не часы, не ключи от первой машины. Орудие пыток и убийств.

«Секрет — в глубине погружения лезвия, — доверительно сообщил он тогда. — Это позволит тебе дозировать страдания, которые ты хочешь причинить своим жертвам».

Мне семнадцать. Я хочу быть где угодно, только не здесь. Не в этой роли. Но Джулио Паризи уже решил мою судьбу.

— Синьор? — голос Армандо вернул меня в настоящее. — Фотографии и статьи удалены, как вы и просили.

Я кивнул, машинально поблагодарив его. Рука сама потянулась к телефону. Я пролистал ленту — чисто. Ни одного упоминания о ней. Но в моей личной галерее оставался один скриншот. Тот, где ее губы были прижаты к моим, а в глазах плясали и ярость, и отклик. Один взгляд на него — и кровь ударила в пах, живот сжался от знакомого жжения.

Я ненавидел эту власть, которую она надо мной имела. Ненавидел себя за эту слабость.

Звонок Томмазо разорвал порочный круг.

— У нас проблема, — его голос был жестким, без предисловий. — Джие поступили угрозы. Фотография Кьяры и Луки у выхода из школы.

Ледяная ярость затопила меня, смывая все остальные мысли. Книга, которую я держал, с грохотом ударилась о стену.

— Figlio di puttana! — рык вырвался из груди сам собой. — Это дело рук Дарио!

— Очевидно, — голос Томмазо был спокоен, но в этой спокойности сквозила та же готовность к убийству, что бушевала во мне.

Если он тронет хоть волос на голове моих племянников… Мысли о мести, медленной и мучительной, пронеслись в сознании, согревая холодную ярость.

— Покажем ему, что он на нас не производит впечатления. Дом Джии — под усиленной охраной. Заезжай за мной.

Я положил трубку и последний раз взглянул на экран. На ее фото. Палец замер над кнопкой «удалить». Стереть ее. Стереть эту слабость. Но я не смог. Вместо этого я выключил телефон и резко встал.

Я нашел Армандо на кухне, он отдавал распоряжения персоналу насчет ужина.

— Мне нужно поговорить. Сейчас.

В кабинете я отдавал приказы четко, холодно, как меня учили. Range Rover к готовности. Четыре авиабилета в Марсель. Первым рейсом. Для Джии, ее мужа и детей. Никаких кредитных карт. Никаких телефонов.

Армандо кивал, его лицо было непроницаемо, но в глазах читалась тревога. Он помнил меня мальчиком. А теперь я отправлял свою семью в изгнание.

— Синьор Лоренцо? — он окликнул меня у двери, используя старое обращение. — Будьте осторожны.

Я кивнул, не в силах сказать ничего. Осторожность? Для меня это слово потеряло смысл. Когда Дарио поднял руку на моих, для него не было больше правил. Только кровь.

Звонок сестре был самым тяжелым. Ее голос дрожал, сбивался.

— Джиа, собирай чемоданы. Вы уезжаете завтра во Францию.

— Что? — ее шепот был полон паники. — А ты?

— Я разберусь с ним. Он пожалеет, что родился.

Она пыталась спорить, говорить о детях, о школе. И тогда во мне что-то сорвалось. Я накричал на нее. Сразу же пожалел — она и так была напугана. Но времени на нежности не было. Только на действия.

— Доверься мне, Джиа. Просто сделай, что я говорю.

Она сдалась. Словно маленькая девочка, которую снова вели по заранее проложенному маршруту, не спрашивая, куда и зачем.

Следующий звонок был во Францию. «Призрак». Человек, которому я когда-то оказал услугу. Теперь он был мне должен.

— Моя сестра с семьей завтра в Марселе. Обеспечь защиту.

— Я к твоим услугам, — его голос был спокоен и деловит. Услуга за услугу. Такой язык я понимал лучше всего.

Когда все было организовано, я вышел к ждущему «Рейндж Роверу». Томмазо молча открыл дверь. Я бросил в салон короткую фразу:

— В центр Трапани.

Машина тронулась. Я смотрел на мелькающие за окном огни города, но видел не их. Я видел отца, вручающего мне тот кинжал. Видел страх в глазах Джии. Видел… ее. Эллу. Ее вызывающую улыбку. Ее гнев. Ее отклик.

Отец пытался сделать из меня холодное оружие. И у него это почти получилось. Но он не учел одного — чтобы быть по-настоящему опасным, нельзя быть пустым. Нужно иметь что-то, что защищаешь. Что-то, за что готов уничтожить все на своем пути.

У меня это было. Моя семья. И теперь… теперь появлялось что-то еще. Что-то темное, неконтролируемое и опасное, что связывалось с образом женщины, которую я должен был ненавидеть.

— Ты продумал атаку? — спросил Томмазо, прерывая молчание.

— Мы его ослабим, — мои пальцы сжались на рукоятке кинжала, спрятанного у щиколотки. — Ударим по тому, что он любит больше всего. По его деньгам.

Томмазо молча ждал продолжения.

— Какой бизнес Дарио самый прибыльный? Лишившись сырья для которого, он сойдет с ума?

— Его шлюхи? — предположил Томмазо.

— Именно, — я усмехнулся, и в этом звуке не было ничего человеческого. Это был смех Джулио Паризи. Смех моего отца. — Мы позаботимся о некоторых из них. И тогда… тогда мы сможем начать веселиться.

Я смотрел в темное стекло, и мое отражение смотрело на меня — глазами, полными холодной ярости и наследия, от которого я никогда не смогу убежать. Я стал тем, кем должен был стать. И часть меня содрогалась от этого. А другая часть — самая темная, самая глубинная — ликовала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14

Моя жизнь стала спокойнее с тех пор, как я ушла из «Обсидиана». Слишком спокойной. Слишком предсказуемой. Каждый день — один и тот же ритуал: кофе, улыбки клиентам, счетчик на кассе. Даже запах свежемолотых зерен, который сначала казался таким насыщенным, теперь напоминал мне лишь запах упущенных возможностей. Проклятый Лоренцо Паризи выжег из меня все эмоции, оставив лишь тлеющие угли того, что когда-то было пожаром.

Именно в этот момент в кофейню вошел Джузеппе. С его длинными волосами, татуировками и уверенной улыбкой он был глотком свежего воздуха. Он флиртовал открыто, без двусмысленностей, без той токсичной игры в кошки-мышки, к которой я привыкла. Это было приятно. Просто. И… скучно.

Когда он пригласил меня на ужин, я согласилась почти машинально. Может быть, его прямолинейность, его нормальность смогут вытеснить из головы навязчивый образ янтарных глаз и властных рук. Может быть, его тело сможет стереть с моей кожи память о другом.

Я уже собиралась уходить, мое настроение слегка поднялось от предвкушения беззаботного вечера, как вдруг… знакомое ощущение. Мурашки по коже, сжатие желудка, учащенное сердцебиение. Я замерла у своего велосипеда, не в силах повернуться, зная, что он уже здесь.

— Синьорина Санторо, вы собираетесь захватить все мои заведения? — его голос прозвучал как удар хлыста, обжигающий и сладкий одновременно.

Я обернулась. И там, в лучах заходящего солнца, стоял он. Лоренцо. Безупречный в своем темном костюме, с Томмазо по стойке «смирно» позади. Его взгляд, тяжелый и властный, скользнул по мне, и все мое тело отозвалось на него предательским трепетом.

Я попыталась сохранить лицо, отшутиться, но он видел меня насквозь. Видел, как дрожат мои руки, как учащенно бьется сердце. И когда я бросила ему в лицо свою гордость — сообщение о разорванном чеке, — в его глазах вспыхнуло нечто темное и ликующее.

Он схватил меня. Грубо, без предупреждения, втолкнул в свой «Рейндж Ровер». Дверь захлопнулась, и мир сузился до размеров салона автомобиля, до запаха его кожи, дорогого парфюма и чистой, животной ярости.

— Я дам тебе возможность использовать свой рот с толком, Элла! — его рык был низким, хриплым, полным обещания боли и наслаждения.

Он впился пальцами в мои волосы, притянул к себе. Боль пронзила кожу головы, но она была ничто по сравнению с тем огнем, что разлился по жилам. Он вошел в мой рот, глубоко, властно, лишая дара речи, воздуха, воли. Я пыталась сопротивляться, но мое тело предало меня, отвечая на каждое его движение.

Он трахал мой рот с той же яростью, с какой ненавидел и желал меня. И я… я отвечала ему с той же дикостью. Мои зубы впились в его плоть, и он вздрогнул не от боли, а от удовольствия. Он

хотел

этого. Хотел моего неповиновения, моего огня.

— Видишь, Элла, судьба свела нас, чтобы я мог трахать этот дерзкий гребаный рот, — его слова были шепотом, обжигающим кожу.

Он перевернул меня, прижал к сиденью. Его пальцы нашли мою точку, грубо, уверенно, и я застонала, ненавидя себя за эту слабость, за этот отклик.

— Не делай вид, что не получаешь от меня удовольствие. Ты мокрая как сучка в течке, Элла.

И тогда я нанесла ответный удар. Словами. Единственным оружием, что у меня оставалось.

— Это потому что я думаю о том парне, что клеил меня до твоего прихода, Лоренцо.

Его ярость была физической силой. Он сжал мою шею, лишая воздуха, и вошел в меня одним резким, болезненным толчком. Не было нежности, только животная, неконтролируемая агрессия. И мое тело, проклятое предательское тело, ответило ему с той же силой.

— Он будет трахать меня так сильно, что я буду кричать его имя без остановки, — выдохнула я, задыхаясь, и это была ложь, самая сладкая ложь, потому что она сводила его с ума.

Он зажал мне рот ладонью, но было слишком поздно. Слова были сказаны. Они висели в воздухе, смешиваясь с запахом секса и ярости.

Он двигался во мне с яростью раненого зверя, каждый толчок был попыткой стереть другого мужчину, стереть все, кроме себя. И я позволила ему. Потому что в этой боли, в этом унижении была странная, извращенная свобода. Он видел меня. Настоящую. Дикую, гневную, неприрученную. И он не пытался меня сломать. Он… принимал. Таким был его способ.

Когда он кончил, с глухим стоном, вырвавшимся из самой глубины его груди, в салоне повисла тишина, нарушаемая только нашим тяжелым дыханием. Я одевалась молча, чувствуя его взгляд на своей коже. Он не пытался меня остановить.

Я вышла из машины, ноги подкашивались. Перед тем как захлопнуть дверь, я бросила ему через плечо:

— Синьор Паризи, продолжайте в том же духе, вы совершенствуетесь.

Я не обернулась, чтобы увидеть его реакцию. Мне не нужно было. Я знала, что сделала. Снова втянула его в эту игру. Опасную, самоубийственную, единственную, в которой я чувствовала себя живой.

Я села на велосипед и рванула с места, ветер свистел в ушах, смывая запах его кожи, его семени. И только тогда до меня дошло.

Джузеппе. Свидание.

Я громко рассмеялась, резко сворачивая в сторону своего дома. Какое теперь имело значение это свидание? Какой-то милый, нормальный парень с его простыми флиртами и незамысловатыми обещаниями?

Лоренцо Паризи только что трахнул меня на заднем сиденье своего внедорожника с яростью, граничащей с ненавистью, и я… я кончила, не издав ни звука, просто от одного осознания его власти надо мной.

Никакой Джузеппе, никакой нормальный ужин, никакая нормальная жизнь не могли сравниться с этим. Я была проклята. Прикована к нему. К этой тьме, к этой ярости, к этому огню.

И самое ужасное было то, что я не хотела ничего другого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15

Спокойствие. Именно его я искал, заходя в кофейню. Не просто бизнес, унаследованный от матери, а островок нормальности в море крови и предательства, которым стала моя жизнь. Запах свежемолотых зерен, тихий гул голосов — это был единственный уголок мира, не запятнанный именем Паризи.

И именно там я увидел

её

.

За стеклом, с тряпкой в руке, убирающую столик с той же яростной концентрацией, с какой она отвечала на мои вызовы. Элла. Синьорина Санторо. Как будто сама судьба, насмехаясь, подкидывала ее мне снова и снова.

Я уволил ее, откупился, попытался вычеркнуть. А она… она втиралась в мою жизнь, как заноза, не желая выходить. И худшее было в том, что часть меня — та самая, что я давно похоронил под слоями льда и цинизма — ликовала при этом виде.

Ее слова о разорванном чеке жгли сильнее, чем пощечина. Она отвергла не просто деньги. Она отвергла мою попытку контроля, мою жалкую попытку хоть как-то заботиться о ней, не признаваясь в этом даже самому себе.

И тогда я увидел красное. Ярость, слепая и всепоглощающая, затопила меня. Я схватил ее, втолкнул в машину, пытаясь заглушить этот голос внутри, который твердил, что она не просто очередная женщина. Что она — что-то большее.

Ее губы, ее тело, ее ненависть — все было знакомо и пьяняще. Она отвечала мне с той же дикостью, кусалась, царапалась, и каждое ее движение было и болью, и наслаждением. А потом эти слова… слова о другом мужчине. Они вонзились в меня острее любого лезвия.

Я чуть не убил ее там, на заднем сиденье. Не потому что ненавидел. А потому что боялся. Боялся этой власти, которую она имела надо мной. Боялся того, что она могла заставить меня чувствовать.

Теперь, сидя в машине, я все еще чувствовал ее запах на своей коже. Слышал эхо ее дерзкой фразы:

«Синьор Паризи, продолжайте в том же духе, вы совершенствуетесь».

— Томмазо, — мой голос прозвучал хрипло. — Где живет синьорина Санторо?

— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя к ней?

— Нет. Я хочу, чтобы за ней следили. Круглосуточно. О каждом ее шаге, о каждом человеке, с которым она говорит, мне должны докладывать.

Томмазо вздохнул. Он понимал безумие этого приказа в разгар войны с Дарио.

— Лоренцо, все наши люди наготове. Мы не можем…

— Выкручивайся! — мой крик эхом разнесся по салону. — Понял?

Он сдался. Как и все всегда сдаются перед Лоренцо Паризи.

Но даже наблюдение за ней не могло унять ту ярость, что клокотала во мне. Мне нужно было действие. Разрядка. И я нашел ее в подвале той виллы, где томились две проститутки Дарио.

Отец когда-то сказал:

«Боль — это язык, который понимают все».

И сегодня я решил поговорить на этом языке.

Когда мой человек набросился на одну из них, я наблюдал. Я ждал, что привычное оцепенение накроет меня, что холодная пустота заполнит все внутри, как это всегда бывало. Но вместо этого… вместо этого я видел

её

. Эллу. Ее лицо, искаженное не болью, а яростью. Ее губы, шепчущие не мольбы, а проклятия.

И вдруг сцена в подвале показалась не отвратительной, а… жалкой. Грязной. Пустой.

— Хватит! — рык вырвался из меня прежде, чем я успел осознать это. — Дарио понял сообщение.

Я выволок ее обратно в клетку, чувствуя, как меня трясет от непонятной ярости — к ней, к себе, ко всему этому проклятому миру.

Возвращаясь на виллу, я приказал Томмазо передать видео Дарио. Пусть знает, с кем имеет дело. Пусть знает цену за угрозы моей семье.

Но даже этот акт жестокости не принес облегчения. Только пустоту, горькую и бездонную.

Я напился. Впервые за долгое время я напился до потери памяти, пытаясь затопить в виски образ ее глаз — полных ненависти, вызова и чего-то еще, чего я не мог понять.

Я проснулся на земле, в росе, с раскалывающейся головой и вкусом пепла во рту. Армандо нашел меня, его лицо было бледным от беспокойства.

— Томмазо ждет вас, — сказал он, и в его голосе я услышал непроизнесенный вопрос:

«Что с вами происходит?»

Я не мог ответить. Я и сам не знал.

И тогда Томмазо произнес ее имя. «Синьорина Санторо».

И мир, который только что был расплывчатым и безразличным, снова приобрел фокус. Острый, болезненный, ясный.

— Что с ней? — мой голос прозвучал резко, как удар кинжала.

Томмазо посмотрел на меня, и в его глазах я увидел нечто, от чего кровь застыла в жилах. Не страх. Не злорадство. Нечто худшее — предвкушение.

— Она исчезла, босс. Вчера вечером. После того как вы… после встречи с вами. Наши люди потеряли ее след.

Тишина, повисшая после его слов, была громче любого взрыва. Искры ярости, тревоги и чего-то подозрительно похожего на панику слились в единый вихрь внутри меня.

Она исчезла. После нашей встречи. После моих угроз.

«Если я найду его, я прикончу его!»

Мои собственные слова эхом отдались в памяти. И вдруг я с ужасом осознал — что, если она восприняла их не как угрозу, а как вызов? Что, если она сама бросилась искать этого мифического поклонника, чтобы доказать мне что-то?

Или… что-то хуже.

Что, если не она исчезла по своей воле?

Ледяная рука сжала мое сердце. Дарио. Он мог узнать о ней. Он мог решить, что это — идеальный способ нанести удар.

Я поднялся на ноги, мир вокруг плыл, но ум был кристально ясен, отточен адреналином и холодным, животным страхом.

— Поднять всех, — прорычал я, и мой голос не принадлежал мне. Он был низким, опасным, голосом моего отца. Голосом Ворона. — Всё бросить. Войну с Дарио, все дела. Найти её. Найти её сейчас же.

Томмазо замер, пораженный. Он никогда не видел меня таким. Никто не видел.

— Но босс, Дарио… он…

— К черту Дарио! — ярость, наконец, вырвалась наружу, сметая все на своем пути. — Если он тронул хотя бы волос на её голове, я сотру его город с лица земли! И всех, кто с ним связан! Теперь иди и делай, что сказано!

Он бросился выполнять приказ, и я остался один в тишине гостиной, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она ненавидела меня. Бросала мне вызов. Сводила с ума.

Но она была

моей

. Моей болью, моим наваждением, моим проклятием.

И никто — НИКТО — не смел отнимать ее у меня.

Я подошел к бару, налил виски, но не стал пить. Просто смотрел на золотистую жидкость, в которой отражалось мое искаженное яростью лицо.

Они все боялись Лоренцо Паризи. Боялись Ворона.

Сейчас они увидят, чего на самом деле стоит бояться.

Она думала, что это была игра.

Теперь игра была окончена.

Глава 16

Вечером я собиралась, пьянея от странного возбуждения. Виновником был он — Лоренцо. Его появление днем всколыхнуло во мне все, что я пыталась подавить. Он был как опасный наркотик, и мое тело требовало новой дозы.

Я резко замерла на пороге, сжимая руль велосипеда. В тени у обочины стоял матово-черный внедорожник. Незнакомая машина, но знакомое поведение водителя, который резко пригнулся, увидев меня.

Снова слежка.

Сделав вид, что ничего не заметила, я рванула с места, ныряя в лабиринт узких улочек. За спиной рокот мотора сменился хлопком дверцы — он бросил машину и пошел пешком. Я юркнула в арку, затаилась и, пропустив его мимо, атаковала сзади, вцепившись в шею.

Мы рухнули на брусчатку. Он был сильнее, но я — яростнее. В борьбе мой взгляд скользнул по его рукаву и зацепился за крошечную вышивку — черного ворона. Точная копия татуировки Лоренцо. Печать его власти.

— Работаешь на Паризи? — выдохнула я, вырываясь из его железной хватки.

— Мне просто приказали следить, — отрывисто бросил он, поднимаясь.

Ледяная дрожь пробежала по коже. Значит, тот седан у киоска — тоже его работа? Сколько их всего? Я вскочила на ноги, с трудом переводя дух.

— Передай своему боссу, — голос мой звенел от ярости, — что если я еще раз кого-то замечу, я приду и встрою его лично. Понятно?

Не дожидаясь ответа, я вскочила на велосипед и помчалась на встречу, сердце колотилось в груди.

Джузеппе ждал, облокотившись на мотоцикл. Его ухмылка и шутливая галантность вернули ощущение нормальности. Ужин прошел легко, он был обаятелен, но где-то на глубине копошилась тревога. Мысли упрямо возвращались к Лоренцо, к его всепоглощающему присутствию. Вино ударило в голову неожиданно сильно, сделав мир немного размытым.

— Может, фотосессия прямо сейчас? — вдруг предложила я, пытаясь прогнать навязчивые мысли и вернуть себе хоть какой-то контроль.

Его студия оказалась лабиринтом из дорогих камер и софтбоксов. Воздух был спертым и густым. Голова кружилась все сильнее.

— Расслабься, просто дурачься, — подбадривал он, щелкая затвором.

Мне стало невыносимо жарко. Я сняла топ. Свет прожекторов резал глаза, его голос доносился будто сквозь вату: «Ты великолепна!».

Пространство вдруг качнулось. Ноги стали ватными.

— Джузеппе... — успела я выдохнуть, прежде чем мир поплыл и накрыл меня с головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17

Тишину в моем кабинете разорвал голос Томмазо. Он подбирал слова, докладывая, что одного из наших людей засекли. И что синьорина Санторо устроила ему взбучку в центре Трапани.

— Взбучку? — голос мой прозвучал тише, отчего стало только опаснее.

— Скажем так... она дала сдачи. Основательно.

Пальцы сами разжались, выпуская фарфоровую чашку. Я боялся услышать, что её видели с тем, другим. Не знаю, что хуже — знать, что она принадлежит кому-то, или знать, что один из моих людей был повержен женщиной. Не какой-то там женщиной. Эллой.

Она не переставала меня поражать. Её сила, её бунт. А теперь выяснилось, что она и драться умеет. Я видел её ярость в «Обсидиане», но не это. Значит, все то время, когда она была в моей власти, она могла дать отпор. Но не сделала этого. На моих губах появилась усмешка. Значит, она и сама этого хотела.

Если она дала сдачи, значит, на неё напали.

— Он причинил ей вред? — спросил я, и в голосе прозвучала сталь.

— Нет, не думаю.

Я медленно повернулся к нему.

— Не думаешь? — тишина в комнате стала звенящей. — Ты издеваешься надо мной, Томмазо?

Я резким движением швырнул чашку на стол. Фарфор разлетелся, кофе растекался тёмной лужей.

— Прости, Лоренцо. Павел ничего не упомянул.

— Ты поручил это Павлу? — ярость застила глаза. — Он только что из Восточной Европы! Он не знает город! Как он мог следить незаметно?!

Томмазо потер лоб. Он нервничал.

— У нас нехватка людей из-за Дарио. Я справляюсь с тем, что есть.

Я зашагал по комнате, пытаясь загнать обратно дикое животное, рвущееся наружу. Мысль о том, что этот кретин мог её задеть, вызывала во мне чистейшую, первобытную ярость. Я сходил с ума. Сходил с ума из-за неё.

— Я хочу знать, что произошло. В деталях.

— Я велел Павлу быть на винограднике.

— Сегодня! — прорычал я.

Я продолжил метаться, а Томмазо замер, ожидая следующего взрыва. Она не просто ударила его. Нет. С ней всегда слова.

— Что она сказала ему? — спросил я, оборачиваясь.

Томмазо сглотнул.

— Сказала передать тебе... что если ещё раз кого-то увидит, то сама приедет и встроит тебя.

Громкий, короткий смех вырвался из меня. Вот же сука! Какая же она великолепная. Это почти обрадовало меня. Это был идеальный повод снова её увидеть.

— Позвони в кофейню. Узнай, во сколько она начинает.

Я нанесу ей визит. Неожиданный.

Томмазо вышел, чтобы позвонить. Вернулся через пару минут с помрачневшим лицом.

— Её не было на утренней смене. Она не вышла. Не отвечает на звонки.

Избегает меня? Бросила работу, узнав, что заведение моё? На неё не похоже.

— Поедем к ней. Надо проучить, что с Лоренцо Паризи не шутят.

— Maserati или Range? — уточнил Томмазо.

— Внедорожник.

Это было не раздражение. Это было оживление. Перспектива снова увидеть её, вогнать её в краску, заставить подчиниться — это заставляло кровь бежать быстрее.

Машина остановилась у ветхого здания в неблагополучном квартале. Меня передернуло от отвращения. И она отказалась от моего чека, живя здесь?

— Жди здесь, — бросил я Томмазо и вышел.

Поднялся на её этаж, стараясь не прикасаться к стенам. Нажал на звонок, не убирая пальца. Ничего. Постучал. Снова тишина. Мысль, что она могла ночевать не здесь, заставила кровь закипеть.

Я набрал Уго.

— Лоренцо? — он удивился.

— Позвони синьорине Санторо. Немедленно. Узнай, где она.

Повесил трубку. И в ту же секунду из-за двери донёсся звонок её телефона. Она здесь. Но почему не открывает? Предчувствие, тяжёлое и леденящее, сжало мне горло. Я снова начал бить в дверь, уже готовый вышибить её с корнем.

И тут дверь распахнулась.

Она стояла на пороге, с мокрыми волосами, с полотенцем в руках.

— Чёрт возьми! Можно хоть спокойно принять душ?!

Увидев меня, она замерла. Полотенце сорвалось на пол.

— Лоренцо, — это был всего лишь шёпот.

— Синьорина Санторо. Почему вас нет на работе?

Она поправила полотенце на груди. Капли воды скатывались по её шее.

— Не знала, что босс лично проверяет каждого сотрудника!

Я силой вошёл внутрь, впиваясь взглядом в её нищенскую конуру. Студия. Диван-кровать. И это всё. На вилле у неё были бы все блага мира. Глупая, навязчивая мысль.

Она закрыла дверь и скрестила руки, бросая мне вызов.

— Ну? — потребовал я.

— Какая тебе разница?

Сводила с ума. Я закрыл расстояние между нами и схватил её за руку. Её зрачки расширились. Я искал признаки болезни, травмы. Открытая пачка парацетамола у раковины. Но на её коже ни синяка.

— Вы больны? — прошипел я.

Она гордо подняла подбородок, но её тело выдавало её — оно реагировало на моё прикосновение.

— Где вы были прошлой ночью? — продолжал я допрос.

Она усмехнулась.

— Твой шавка плохо следил, да?

Я схватил её за горло и прижал к стене. Ярость пылала во мне.

— Чёрт побери, Элла! Ты скажешь мне, где ты была и с кем?

На её лице расцвела улыбка. Она ликовала, видя, что я теряю контроль.

— Ты правда хочешь знать, что я делала прошлой ночью и почему меня нет на работе, Лоренцо?

Моё дыхание стало тяжёлым, оно обжигало её кожу.

— Я так много трахалась прошлой ночью, что проспала!

Мой кулак со всей силы обрушился на стену у её головы. Она вздрогнула.

— Хочешь подробностей, Лоренцо? — дразнила она, вместо того чтобы бояться.

Мне захотелось заставить её замолчать самым примитивным способом. Она развязала полотенце, и оно упало. Её грудь вздымалась. Она с вызовом сжала одну рукой.

— Он кончил мне на грудь.

Я впился пальцами в её бёдра, оставляя метки.

— Он лизал мою киску, — прошептала она, проводя рукой вниз.

Она пытала меня. Я был в ярости и в бешеном возбуждении одновременно.

— Заткнись, Элла!

— Я подчинялась его ласкам, — простонала она.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я швырнул её через всю комнату на кровать. Она приземлилась лицом в матрас, потом перевернулась, а я уже был над ней, нависая, как буря.

Она попыталась отползти. Я схватил её за лодыжки и резко притянул к себе, к своему колену. Она загородилась руками, ожидая удара. Но я планировал другую казнь.

Я прижал её запястья к кровати, моё тело пригвождало её. Мой рот нашёл её шею, и я впился в неё зубами, помечая её. Чтобы ни один другой мужчина не посмел прикоснуться. Она терлась о моё бедро, как животное в течке. Враньё её было очевидно.

— Ты чувствовала это вчера, Элла? — прохрипел я ей в ухо.

Я захватил её рот в поцелуй, грубый и властный. Я знал ответ. Я отпустил одно её запястье, и мои пальцы впились в её промежность. Она была залита желанием. Моим желанием.

— Когда ты примешь, что ты моя, и только моя? — я ввёл в неё два пальца.

Она выгнулась подо мной, и из её губ вырвался стон. Настоящий. Не сдержанный, не наигранный. Неужели она наконец сдаётся?

Её соски твердели, умоляя о моём рте. Я отпустил её и принялся мять её грудь, лизать, кусать кончики. Она стонала, и каждый её звук подливал масла в огонь.

Она обвила меня ногами, впилась пальцами в мои волосы, таская меня за них. Она была на краю. Я чувствовал это по спазмам её тела. Мой собственный член был готов разорвать ткань брюк.

— Лоренцо, — зашипела она.

— Я знаю, Элла. Ты хочешь кончить?

Её таз двигался в унисон с моими пальцами. Её ногти впились в мои плечи. Её губы приоткрылись... и я убрал руку, оставив её на самой грани.

Она смотрела на меня с такой ненавистью, что я чуть не кончил сам.

— Ты издеваешься надо мной? — выкрикнула она, приподнимаясь на локтях.

— Раздражает, когда не получаешь того, чего хочешь, Элла? — я наслаждался этим. — Добро пожаловать в мой мир. Нет ответов — нет оргазма.

— Гребаный мудак! — она швырнула в меня подушку.

Я отбил её. Она прикрылась простынёй, а я наблюдал, как тигр в клетке. Мне безумно хотелось выпороть её и трахнуть до потери сознания.

— Хорошо, что я получила свою дозу вчера, — бросила она.

Челюсти свело спазмом. Она снова пыталась разозлить меня, вывести из себя, чтобы я взял её силой. Но не сегодня. Не она будет устанавливать правила.

— Говори что хочешь, Элла. Я узнаю правду. Мне ничто не может сопротивляться. Ни информация. Ни враг. И уж тем более не женщина.

Мысль запереть её на вилле, чтобы она всегда была под рукой, снова промелькнула в голове. Даже София не оставалась на вилле. Я и правда сходил с ума.

— Мечтай, — бросила она мне вслед.

Чёрт побери. Я вышел, захлопнув дверь так, что задрожали стены. Я сделал глубокий вдох, будто только что вынырнул из пучины.

Томмазо курил у внедорожника.

— Дай одну, — сказал я.

Он протянул пачку. Я затянулся, пытаясь заглушить адреналин, всё ещё бушующий в крови. Погасил обочину и сел в машину.

— Ну? — спросил Томмазо, заводя двигатель.

— Ничего, — буркнул я. — Связался с Павлом?

— Он ждёт на винограднике.

Машина тронулась, увозя меня от неё. Но я знал — это ненадолго. Эта битва была далека от завершения.

Глава 18

Дверь захлопнулась за его спиной, оставив меня в гробовой тишине. Подлец. Является без предупреждения, доводит до белого каления и бросает на самом интересном месте. Я коснулась шеи, где кожа пылала под его метками. Он пометил меня, как животное.

Я всё ещё горела. Вся. Его «наказание» было самой изощрённой пыткой. Он знал, что делает. Знал, что лишение оргазма сводит с ума хуже любой боли.

Но сегодняшний Лоренцо был другим. Не тиран, чьи прикосновения несли только боль. Он был… терпеливее. Опаснее. Он не сорвался, услышав мои провокации. Он просто забрал то, что хотел, — мою реакцию, мою потерю контроля — и ушёл.

Он запутывал меня. Эта одержимость мной… она не была просто желанием обладать телом. В ней было что-то личное, почти одержимое. Он, Лоренцо Паризи, терял почву под ногами из-за меня. И это пугало больше, чем его ярость.

Я ненавидела его. Но моё тело предательски трепетало при одном воспоминании о его пальцах внутри меня.

Мысль о Джузеппе вызвала лишь чувство вины. Я не спала с ним. Вчерашний вечер оборвался провалом в памяти. Я помнила только жар, головокружение и затем — ничего. Проснулась здесь, в своей постели.

Резкий звонок в дверь вырвал меня из размышлений. Лоренцо. Это должен быть он. Он не выдержал, вернулся за своим.

— Твои яйца такие синие, что... — я распахнула дверь, готовая к атаке, и замерла.

На пороге стоял Джузеппе со своим шлемом под мышкой.

— Вот это меня и беспокоит, — усмехнулся он.

Как он нашёл мой адрес?

— Порылся в твоей сумке, чтобы отвезти тебя домой, — ответил он на немой вопрос. — Ты отключилась в студии. Между жарой и алкоголем. Пришлось вызывать такси.

Так вот оно что. Неловкая благодарность сковала меня. Он был мил, заботлив. Но внутри не было ни искры, ни того безумия, что зажигалось при одном взгляде Лоренцо.

— Подбросишь до работы? — попросила я, маскируя следы на шее.

У выхода я заметила чёрный внедорожник. За рулём сидел новый «хвост». Его глаза округлились, когда он увидел меня с Джузеппе. Идеально. Пусть доложит своему боссу. Я нарочно обняла Джузеппе, прижавшись к его спине.

Работа прошла в тумане. Мысли возвращались к Лоренцо, к его пальцам, его гневу, его странной сдержанности. К концу дня я была измотана. Осталось вынести мусор в задний переулок.

Тяжёлая дверь захлопнулась за мной. И в тот же миг на глаза налетела темнота. Грубая ткань мешка прилипла к лицу.

— Отпусти! — крикнула я, но меня уже подхватили, перебросили через плечо и швырнули в глубь фургона.

Проволока впилась в запястья и лодыжки. Я слепо билась о стенки, но всё было бесполезно. Страх, холодный и липкий, подполз к горлу. Кто? Лоренцо? Его люди? Это было похоже на него — жестокий, властный поступок.

Но что-то было не так.

Машина тронулась. Сначала слышались городские шумы, потом они сменились равномерным гулом трассы. Ворота. Скрип тяжёлой решётки. Двигатель заглох.

Меня вытащили и снова понесли на плече. Я дёргалась, пыталась кричать сквозь ткань.

— В подвал! — прорычал чей-то голос. Незнакомый. Грубый.

— Режь! — приказал он кому-то.

Лезвие скользнуло по пластику, освобождая ноги. Меня толкнули вперёд. Я упала, больно ударившись коленями о каменный пол. Руки оставались скованными за спиной.

— Закрой решётку! — тот же голос.

Ключ повернулся в замке. Меня оставили в полной, давящей тишине и темноте.

Это было не похоже на игру Лоренцо. Его игры были жёсткими, но в них всегда чувствовалась… страсть. Здесь же пахло чем-то другим. Холодной жестокостью. Беспричинной злобой.

Время потеряло смысл. Я молилась, чтобы это был он. Потому что альтернатива была страшнее.

Шаги. Тяжёлые, мерные. Не его походка. Дверь скрипнула.

Я замерла, сердце колотилось где-то в горле.

— Кто здесь? — голос сорвался на шёпот.

Меня грубо прижали к стене. Дыхание незнакомца обожгло щёку сквозь ткань.

— Когда заключаешь сделку с врагом, пожинаешь последствия, сука!

Этот голос. Я узнала его.

Это был не Лоренцо.

Холодный ужас, начисто лишённый всякой надежды, сковал меня. Это был кто-то другой. И это было гораздо, гораздо хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19

Фотографии, присланные подручным, вонзились в сердце, как нож. Такая боль была лишь однажды — когда исчезла мать. Та же пустота, то же предательство.

Элла. Синьорина Санторо. Больше никого не было.

Я думал, её провокации — лишь игра, чтобы заставить меня доминировать. Но этот мужчина был реальным. С тех пор, как я нашёл её в кофейне, между нами что-то изменилось. Она опустила защиту. И я тоже.

Этим утром, услышав, как она стонала моё имя, я позволил себе надежду. Надежду, что она видит во мне больше монстра. Что она простила увольнение. И потому её выходка с этим ублюдком была худшим из предательств.

Она разбудила во мне того Лоренцо, которого я ненавижу. Того, что презирает слабость. Вся моя сущность требовала заставить её страдать за эту смесь ревности и ярости, что пожирала меня изнутри. Мысль, что другой мог касаться её, обладать ею… А если это был

он

… Мой кулак сжался так, что кости затрещали.

Она спала в подвале, измождённая. Неподвижная. Я смотрел на неё, почти беспокоясь, что она не дышит под мешком. Нет. Если ей суждено умереть, это произойдёт только по моей воле.

Наконец она зашевелилась. Поднялась и стала бродить слепо по клетке, как животное. Сигнал к началу её нисхождения в ад.

Я приблизился. Она замерла, почувствовав моё присутствие. Я вдохнул запах её страха, смешанный с апельсином. Он пьянил. Отпираю дверь, вхожу и прижимаю её к стене, сжимая горло.

— Когда заключаешь сделку с врагом, пожинаешь последствия, сука!

Впервые я назвал её так. Она полностью заслужила.

— Лоренцо? — её голос сорвался на панический шёпот.

Я оставил мешок на её голове. Боялся, что её взгляд меня остановит.

— Ты могла выбрать любого, чтобы свести меня с ума! А выбрала этого! — прошипел я, усиливая хватку.

— О чём ты? — она закашлялась.

— Игра окончена!

Я развернул её спиной к себе, прижал локтем между лопаток. Достал кинжал. Сорвал мешок и приставил лезвие к её горлу.

— Посмотри на меня, Лоренцо! — потребовала она.

Она читала меня как открытую книгу. Даже сейчас — вызов. Я восхищался и ненавидел её за это.

— Посмотри на меня, гребаный мудак!

Лезвие дрогнуло, оставив тонкую красную полоску на её коже.

— Первое предупреждение, сука.

Она замерла. Поняла, что шутки кончились.

— Ты умрёшь, но не сейчас.

Я водил остриём по её плечам, разрезая ткань футболки.

— Лоренцо! — в её голосе прозвучал страх. Настоящий.

Я прижал её к стене, не глядя в глаза. Уставился на родинку над её губой. Вспышки: его губы на её губах. Его руки на её теле. Бешенство ослепило меня.

— Ты перешла черту! — я рванул ткань.

Её грудь вздымалась. Я вспомнил вкус её кожи. Чтобы стереть память, ударил её. Голова дёрнулась в сторону.

— С этого момента я буду трахать тебя, когда захочу! — я приставил лезвие к её груди. — Если будешь сопротивляться — изобью!

— Ты не можешь! Это не мы, Лоренцо!

Второй удар. Тише. Я не выносил этих слов. Не было никаких «мы».

— Ты ведёшь себя как сучка с врагом, так же, как и со мной!

— С каким врагом? — её глаза расширились от непонимания.

— Хватит играть! Ты хотела помериться силами с Лоренцо Паризи — теперь заплатишь!

Я разрезал верёвки на её запястьях. Освободил одну руку, но продолжал душить её другой. Наконец посмотрел в глаза. В них было недоверие. И сила. Невероятная сила.

— Я никогда не даю второго шанса. Ты проиграла.

Я отступил к выходу. Она бросилась за мной. Я навёл на неё нож.

— Не двигайся.

Запер дверь на два оборота. Поднялся наверх. Руки дрожали. Челюсть свело от напряжения. Что со мной? Обычно после пыток я чувствовал удовлетворение. Сейчас — только пустота.

В библиотеке я пил виски прямо из горлышка, пытаясь затопить ярость. Мысли возвращались к ней. К её телу в подвале. К фотографиям с ним. Я должен был покончить с этим. Раз и навсегда.

Армандо нашёл в её телефоне контакты. Не Дарио. Джузеппе. Я проигнорировал его. Она умна. Это прикрытие.

— Она в сговоре с Дарио, — пробормотал я, допивая виски. — Всё объясняется.

Я взял наручники, хлыст, спустился вниз. Она уже ждала, вцепившись в прутья решётки.

— Лоренцо, отпусти меня!

— Спиной к решётке! — приказал я, брякая наручниками.

— Ты сумасшедший! Я не буду тебе подчиняться!

Я достал пистолет. Выстрелил вхолостую у её головы. Она вздрогнула, но не отступила.

— Повернись!

— Стреляй, трус! — бросила она вызов. — Я думала, Лоренцо Паризи круче!

Второй выстрел. Пуля задела плечо. Она вскрикнула, отшатнулась.

— В следующий раз — в сердце.

Она плюнула мне в лицо сквозь прутья. Я схватил её за горло, придушил.

— Повернись.

Она повиновалась. Я приковал её запястье к решётке наручниками. Вошёл в клетку. Хлыст свистнул в воздухе, оставляя красные полосы на её коже. Она не кричала. Только смотрела на меня с такой ненавистью, что это возбуждало и бесило одновременно.

— Видишь, так обращаются с такими, как ты!

— Ты монстр, — прошипела она, и в голосе впервые дрогнуло.

— Я никогда не притворялся другим.

Она вырвалась, ударила ногой. Хлыст упал. Я поднял кинжал.

— Судьба хочет отправить тебя в ад раньше срока.

— Пошёл ты к чёрту!

Лезвие провело по её руке, затем по внутренней стороне бедра. Кровь выступила тонкими ручейками.

— Лоренцо! — её крик был полон боли и ужаса.

Я ослеп яростью. Хотел больше. Больше боли. Больше её страха.

— Лоренцо!

Голос Томмазо прорвался сквозь туман. Он стоял на лестнице, бледный.

— Лоренцо! Уго только что позвонил. Кто-то оставил конверт в «Обсидиане».

Я замер. Кинжал всё ещё был занесён. Элла смотрела на меня, вся в крови, с глазами, полными слёз и ненависти.

Конверт. В «Обсидиане».

Что-то внутри меня оборвалось. Это была не она.

Я ошибся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20

Его прикосновение впервые внушило настоящий ужас. Он сказал — игра окончена. И я почувствовала это. Зло. Настоящее. То, о чём я всегда догадывалась, но в чём не хотела признаваться себе. Почему я хоть на мгновение позволила себе надеяться, что в нём есть что-то человеческое?

Боль прожигала каждую клетку. Поднятая рука онемела. Меня били и раньше. Я умею терпеть. Но это был предел. Я изо всех сил скрывала страх, ярость, боль. Я не слабая. Я должна контролировать ситуацию, даже когда контроль потерян полностью.

Я готовилась ко многому, но не к этому. Улица учила меня избегать опасности. Крав-мага — укладывать врагов на лопатки. Но это не было ни тем, ни другим. Это было нечто иное. Глубже. Подлые.

Всё спуталось внутри. Ненависть подпитывала ярость. Это единственное, что я

должна

чувствовать. Но это была ложь. Его бешеная реакция… она что-то значила. Она доказывала, что я для него не пустое место.

Как дура, я сама подтолкнула его к этому, дразня его и его шлюх! Я хотела увидеть, как далеко он зайдёт? Я искала эту грань с самого начала. Но я думала, он остановится. Он выстрелил в меня. Резал меня. Он действительно готов был убить меня за другого мужчину? Безумие.

Голос Томмазо стал неожиданной отсрочкой. Но лишь отсрочкой. Его срочность действовала на Лоренцо как удар хлыста. Он замер, его лицо изменилось. Словно он очнулся от транса. Он посмотрел на меня — и в его глазах мелькнуло что-то, чего я никогда не видела. Почти… ужас.

— Останься там, — бросил он Томмазо, заслоняя меня своим телом и застёгивая штаны. — Повернись!

Почему он вдруг стал защищать мою «честь» после того, что сделал? Я не видела Томмазо, но слышала, как тот повиновался.

— В чём дело? — голос Лоренцо был резким, нетерпеливым.

— Анонимно. Но сомнений нет, — ответил Томмазо. — Уго прислал фото содержимого.

Лоренцо выхватил телефон через прутья. Листал изображения. Лицо его стало каменным.

— К фото приложили сообщение: «Я тоже поиграл с твоей лучшей шлюхой».

Его пальцы сжали телефон так, что костяшки побелели. Он поднял на меня взгляд, потом снова на экран. Его пальцы дрогнули, коснувшись родинки на моей груди на фото. Губы сжались в тонкую белую ниточку.

— Лоренцо? Всё в порядке? — позвал его Томмазо.

Лоренцо не отвечал. Он был где-то далеко. В каком-то своём аду.

— Как зовут того, кто был у тебя утром? — его голос прозвучал хрипло, он смотрел только на меня.

— Джузеппе! — выпалила я с ненавистью.

Следующее, что я поняла — телефон Томмазо разбился о стену, а Лоренцо уже был рядом, его руки обвили мои бёдра, снимая напряжение с раненой руки.

— Отстань! — мой крик сорвался на хрип.

Я предпочла бы мученичество его прикосновениям.

— Рубашку! Быстро! — приказал он Томмазо, держа меня так, что я не могла вырваться.

Он нащупал в кармане крошечный ключ, отщёлкнул наручники. Я рухнула бы на пол, но он подхватил меня. Я оттолкнула его из последних сил и сползла вниз по решётке, на холодный камень. Он натянул на меня чужую рубашку через голову.

— Убери руки!

Он не слушал. Ткань мгновенно пропиталась кровью в нескольких местах. Его лицо исказилось. Он наклонился, подхватил меня на руки.

— Опусти меня, ублюдок!

— Элла! Ты не можешь идти!

Я пыталась бить его, но это было бесполезно.

— Армандо! — крикнул он.

Он нёс меня прочь, его шаги были торопливыми, почти паническими.

— Прости, Элла, — прошептал он мне на ухо. И в его голосе было… раскаяние? Что за бред? Две минуты назад он хотел меня убить.

Я мельком увидела роскошь особняка, пока он нёс меня наверх. Мы были у него. Он не останавливался, пока не внёс меня в комнату и не опустил на мягкую кровать. Его лицо было на уровне моего.

— Не трогай меня! Уйди! — я дёрнулась, отдернула руку.

После всего, что он сделал, он не имел права. Я била его кулаком в грудь, пока хватало сил. Почему он не останавливал меня?

В комнату вбежал Армандо. Его взгляд скользнул по мне с немым вопросом. Лоренцо выхватил у него аптечку, раскрыл её на кровати. Я отползла в другой конец.

— Я сказала, не трогай меня, мудак!

— Элла!

Наши взгляды скрестились. Ненависть против… чего? Вины?

— Позвольте, синьор, я справлюсь, — тихо сказал Армандо.

Лоренцо выпрямился, сжав челюсти. Он зашагал по комнате, сжимая переносицу, рыча что-то невнятное, потом вдруг ударил кулаком по стене.

— Синьор? — обеспокоился Армандо.

Лоренцо отмахнулся. Армандо мягко улыбнулся мне.

— Позвольте.

Я сдалась. Он обработал раны с профессиональной точностью. Лоренцо метался по комнате, приближаясь и отступая под моим взглядом.

— Расслабьтесь, синьорина, — сказал Армандо.

— Я расслаблюсь, когда этот ублюдок исчезнет!

Лоренцо провёл рукой по волосам. Забавно, но мне показалось, что дворецкий молча его осудил. Лоренцо отошёл к окну.

Армандо сдвинул воротник, дотронулся до раны на плече. Я вскрикнула.

— Здесь нужно наложить швы, синьорина.

Я сглотнула, глядя на иглу. Армандо явно знал сво дело.

— Синьор, принесите чистое полотенце, — попросил он Лоренцо.

Тот удивлённо взглянул на него.

— Томмазо? — переложил он дело на другого.

— Я не знаю, где они, — испуганно пробормотал Томмазо.

Лоренцо раздражённо вздохнул и вышел. Синьор Паризи не привык выполнять поручения.

— Томмазо, принесите воды и виски, — сказал Армандо, и в его голосе прозвучала лёгкая насмешка.

Тот кивнул и исчез.

— Теперь можете расслабиться, — сказал Армандо.

Так это была уловка. Уважение к этому человеку росло во мне. Как он мог служить такому, как Лоренцо? Я вскрикнула, когда игла вонзилась в кожу.

— Поспешим. У нас мало времени, — прошептал он. — Он скоро вернётся.

Я пыталась думать о чём-то другом.

— Кто этот враг? — выдохнула я от боли.

— Я не могу предать доверие синьора, — мягко, но твёрдо ответил он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дверь распахнулась. Лоренцо вручил полотенце.

— Держи.

Армандо вытер пот с моего лба. Вернулся Томмазо с подносом. Армандо подал мне воду, а Лоренцо — виски. Тот выпил залпом.

— Ей нужен отдых, — заявил Армандо.

— Нужен врач? — спросил Лоренцо, не отрывая от меня взгляда.

— Я сделал всё необходимое. Буду следить.

— Приготовь ей поесть.

Слуги вышли. Лоренцо задержался на пороге.

— Элла, прости. Я не знал. Я должен был тебя слушать.

Я отвернулась. Он вышел, повернув ключ в замке. Я выдохнула, лишь сейчас осознав, что задерживала дыхание.

Одна. Я оглядела комнату. Утончённую. Женственную. Джиа. Его сестра. Так значит, это её комната.

Спустя время Армандо вернулся с едой и одеждой.

— Вам будет удобнее.

Всё было сделано с невероятной аккуратностью. Даже сэндвич был подан с ножом и вилкой.

— Если что-то нужно…

— Пушку? — я не удержалась от сарказма.

Он усмехнулся.

— Вы знаете, кто ваш босс? Вы в курсе, что он творит?

— Да. Но я также знаю, на что он способен ради тех, кого любит. Это бесценно.

Я фыркнула.

— Он — манипулятивный тиран.

— Я никогда не видел его таким… — он замолчал, подбирая слова. — Таким… озабоченным из-за посторонней для клана.

Я заметила это тоже. Беспокойство. Почти панику.

— Почему вы мне это говорите, Армандо?

— Потому что однажды ваша взаимная любовь спасёт его от ада, в который он себя заключил.

— Наша любовь? — я чуть не поперхнулась. — Вы шутите!

Он повернулся к выходу, но на пороге обернулся.

— Настоящий вопрос, синьорина Санторо… знает ли он, кто вы на самом деле?

Дверь закрылась. Я осталась одна. Под шоком. Армандо знал. И всё же позволил этому случиться.

Что это была за игра? И в какой момент я из охотника стала дичью?

Глава 21

Выходя на террасу, я чувствовал, как вина въелась в кожу. Никогда. Никогда я не чувствовал ничего подобного. Я — монстр. В последние дни я так взвинчен, что увидел то, что хотел увидеть.

Ответный удар Дарио.

Я так жаждал найти виноватого, что потерял голову. Как я могу искупить это перед ней после того, что сделал? Чёрт, я

стрелял

в неё. Резал её своим лезвием.

Кто может простить такое?

Я схватил железный стул и швырнул его через всю террасу. Искал что угодно, во что можно было бы выпустить эту ярость, пожирающую меня изнутри. Костяшки на руках были в крови после удара о стену. Хотел наказать себя сильнее за её боль.

Элла всё перевернула.

Потому что она не просто развлечение. Она — нечто большее. Я понял это через ревность. Она пронзила меня насквозь. Я не знаю, что с этим делать. Я всегда избегал привязанностей. Какое место она могла бы занять рядом со мной? Но эта сила, что тянет меня к ней, неконтролируема.

Томмазо ходил вокруг на цыпочках. Если бы не он, всё было бы хуже. Она была бы мертва. Дьявол полностью завладел мной тогда.

— Дай сигарету, — бросил я, продолжая метаться.

Он протянул пачку. Я закурил, затягиваясь так, что голова закружилась. Мы молчали. Дым смешивался с паром от дыхания в холодном воздухе.

— Это была она, да? — осторожно спросил он.

Я взглянул на него с такой ненавистью, что он отступил. Безумие ревности снова накатило. Он видел её. Полуобнажённую. В подвале.

— Её лица не видно, но я узнал каждую её родинку, — выдоххнул я, выпуская дым.

Томмазо избегал моего взгляда.

— Всё моя вина. Она расплачивается за мою слепоту.

— Думаешь, статьи в журналах дали ему зацепку?

— Дарио быстро смекнул, что она — моя слабость, — я бросил окурок и раздавил его каблуком.

Каждая моя реакция, каждое проявление собственничества в «Обсидиане» были знаком для него.

— Он подослал информаторов, а потом притворился поклонником? — предположил Томмазо.

Вся моя сущность сжалась от ярости при мысли, что он должен был сделать, чтобы завоевать её внимание. Мысль, что она ответила взаимностью, скрутила желудок.

— Что я хочу знать, — прорычал я, — так это как он сделал эти снимки.

У меня были догадки. И желание заставить Дарио страдать росло.

— Она знает, что была его жертвой?

— Судя по её реакции — сомневаюсь, — я сжал кулаки. — Я не слушал её. Не слушал Армандо.

Я думал о том, что ещё может сделать Дарио теперь, когда у него есть эти фото. Возможно, есть и другие. Более откровенные.

— Если он посмеет выложить их в сеть... — я не договорил, но смысл был ясен.

Я раскрыл свои карты. Отрицать связь между нами было бесполезно. Все мои люди, все враги — все теперь это знали.

Томмазо смотрел на меня с немым осуждением.

— Говори! — рявкнул я.

— Лоренцо, эта девушка только приносит тебе проблемы с тех пор, как появилась. Держать её рядом — плохая идея, — выпалил он.

Она стала мишенью. Убирать её было слишком опасно.

— Ты не в себе, когда она близко.

Мои глаза вспыхнули. Как будто я не знал!

— Твой отец уже решил бы проблему, — добавил он.

Я двинулся быстрее, чем подумал. Прижал его к колонне, вогнал кулак ему в скулу.

— Никогда не говори о моём отце! Слышишь? Я сам знаю, что делать!

Он сглотнул, кивнул.

— Прости. Просто... она сводит с ума всех. Отвлекает наших людей!

— Запрещаю тебе говорить о ней так! Смотреть на неё!

Я ударил его в грудь. Он согнулся, подавив стон. Он не сказал этого прямо, но, упомянув отца, он предложил убить её.

— Кто тронет хотя бы волос на её голове — я прикончу его. Понятно? Она под моей защитой. Она никуда не уйдёт!

Я отпустил его. Он поправил рубашку, отступил. В дверях стоял Армандо. Он видел всё. Я кивнул ему — уходи. Он ушёл с лёгкой улыбкой. Он всё понимал.

— Возьми себя в руки, Томмазо. Помни: либо ты в клане, либо враг.

— Я служу интересам организации, клянусь, — он униженно склонил голову.

— Cosa Trapanese — это я! Так что делаешь, что я говорю. Понял?

Он кивнул.

— Мы найдём Дарио и покончим с этим, — я развернулся к двери.

— А она? Она часть клана? — его вопрос остановил меня.

— Пока нет, — бросил я через плечо.

Моя главная задача — убедить её остаться. Я понял: лучше держать её под контролем, чем терять из виду. Так я, возможно, не сойду с ума.

На лестнице меня перехватил Армандо.

— Синьор, её лучше не беспокоить.

— С ней всё в порядке? — спросил я, уже поворачиваясь к ступеням.

— Она ест. Скоро уснёт. Я дал ей снотворное в соусе.

— Я не хочу, чтобы её усыпляли, Армандо! — голос мой прозвучал резко.

— Синьор, я даю вам время подумать. При первой же возможности она попытается сбежать. Вы лучше меня знаете.

У Армандо было в два раза больше проницательности, чем у нас обоих. Я провёл рукой по лицу, опустился на ступеньку, уронил голову в ладони. Взгляд упал на семейный портрет.

— Дайте себе шанс, синьор, — мягко сказал Армандо.

— Шанс? — я усмехнулся. — Моя мать перевернулась бы в гробу, если бы узнала, кем я стал.

— Это то, чего хотела бы ваша мать, — он произнёс это и исчез.

Шанс. Я не даю шансов. Никому. И себе тоже.

Я пошёл спать. Остановился на площадке. Искушение повернуть направо было мучительным. Сжал кулаки, заставил себя уйти. Переполненный эмоциями, я не слушал разум.

Не мог уснуть. Она была здесь, под моей крышей. Мозг лихорадочно искал способ всё исправить. А когда я закрывал глаза — я видел её кровь на своих руках. Дьявол во мне напоминал, чей я наследник.

В восемнадцать мой отец скрепил мою судьбу.

Я спустился в гостиную, сел за рояль. Играл. Тёмные, яростные аккорды. Выплёскивал всю ярость на клавиши. Играл, пока пальцы не онемели от боли. Рухнул на диван, не в силах идти в свою пустую спальню.

Запах кофе разбудил меня. Армандо стоял с подносом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Синьорина Санторо покинула комнату, синьор.

Тигрица восстановила силы. В его голосе слышалась насмешка.

— Спасибо за приём, Армандо.

Я выпил кофе залпом, поднялся. Спал ужасно.

— Мягкость, синьор, — посоветовал Армандо.

— Хватит пытаться быть моей матерью.

Я поднимался по лестнице, он — по пятам.

— Армандо, мне не нужна няня!

Чем ближе я подходил, тем отчётливей слышал грохот. Казалось, она швыряла в дверь всё, что попадалось под руку.

— Лоренцо! Ублюдок! Выпусти меня!

— Вы уверены, вам не нужна помощь? — спросил Армандо.

— Это её обычное поведение. Я справлюсь.

Я вставил ключ в замок.

— Я буду внизу, — сказал он, отступая.

Я толкнул дверь и увернулся от подсвечника.

— Ты пришёл снова истекать кровью, ублюдок-мафиози? — она стояла с осколком зеркала в руке.

Комната была разрушена. Я поднял ладонь.

— Элла, ты получишь право сделать со мной что захочешь. Но положи стекло.

Она не слушала. Бросила осколок в меня. Он оцарапал руку.

— Не подходи! В следующий раз буду целиться в сердце!

Эти слова. Она выбрала их не случайно. Она наклонилась, и в её руке блеснул другой осколок.

— Не заставляй меня применять силу.

Она бросила его. Я уклонился.

— Элла, я кое-что понял! Но я не агнец. Остановись!

— Что ты понял? Что тебя пора в психушку?

Я двинулся к ней. У неё не осталось оружия. Я прыгнул на кровать, повалил её, прижал к матрасу своим телом.

Глава 22

Его руки сжимали мои запястья, прижимая их к матрасу по обе стороны головы. Его глаза, цвета тёмного янтаря, пылали. Его дыхание было тяжёлым, сбившимся, пока я пыталась вырваться.

Его прикосновение вызывало отвращение. И всё же глубоко внутри я не могла игнорировать ту дрожь, что пробегала по коже, когда он не был тираном. Он рычал, сжимая сильнее. Это был другой Лоренцо, вошедший в комнату. Всё так же доминирующий, но что-то изменилось в его отношении, в том, как он говорил со мной.

— Я отпущу, если успокоишься, — прорычал он.

Почему он мне верил? Он же знал, я его никогда не слушаюсь.

— Нам нужно поговорить, — добавил он.

Он ослабил хватку на одном запястье, оценивая мою покорность. Я воспользовалась моментом, чтобы ударить его по лицу. Его челюсти сжались. Мышцы напряглись. Он сглотнул, затем схватил меня за горло. Свободной рукой я вцепилась в его предплечье, пытаясь оторвать его.

— Ты будешь доводить меня до конца! — провозгласил он.

Я чувствовала его вес, прижимающий меня к матрасу. Жар, исходящий от его тела, звериный запах его пота. Моё сердце не должно было биться так часто. По крайней мере, не от возбуждения. Я не должна была забывать, что ненавижу его. Между нами всегда была эта неконтролируемая сила. Он пытался удержать меня, не переходя черту, за которую уже зашёл.

— Нас обманул Дарио! — попытался он вложить в меня здравый смысл.

— Кто этот тип? — взбунтовалась я, упираясь ладонью в его грудь.

Я устала слышать имена, не зная, кто они.

— Мой враг номер один, — признался Лоренцо низким голосом. — Дарио Росси и Джузеппе — один и тот же человек.

Мои глаза расширились от ужаса. В шоке я перестала сопротивляться. Замерла на кровати. Дарио Росси — главный соперник Лоренцо. Я знала это из своих расследований, но никогда не видела его лица. Лоренцо, казалось, тоже ослабил хватку, видя моё состояние. Он поднялся и отступил к стене, создавая между нами пространство.

Кто этот Лоренцо? Я его не узнавала.

— Ты была приманкой, чтобы добраться до меня, — объяснил он.

Освобождённая, я собирала обрывки мыслей. Сомнения, терзавшие меня, всплыли с новой силой. Всё это было обманом. Многое прояснилось. Мой провал в памяти в тот вечер. Я подозревала, что меня отравили, но видела в Джузеппе ангела-хранителя.

— Это он подошёл ко мне, — прошептала я, садясь на кровать.

Не могла поверить, что меня так легко обвели вокруг пальца.

— Я знаю.

Его плечи напряглись.

— Я думал, у тебя с ним роман, чтобы специально добраться до меня.

— Я даже не знала, кто он такой, чёрт возьми! — взорвалась я.

— Это то, до чего я наконец додумался, благодаря анонимному конверту. У Дарио есть очень компрометирующие тебя фотографии, — выдохнул он, с трудом сдерживая ярость.

Ублюдок!

— Я хочу знать, как он их сделал, Элла? — потребовал он, играя роль ревнивого любовника.

— Какое тебе дело? — огрызнулась я.

Почему я должна ему рассказывать? Не его тело выставят на всеобщее обозрение.

— Потому что от этого зависит, насколько мучительной будет его смерть, — отрезал он с ледяной жестокостью.

Они оба психопаты, но его безжалостный тон заставил меня замолчать. Это была не собственничность, а какая-то иррациональная защита, инстинктивная жажда мести. Снова я чувствовала смятение. Мои эмоции путались, вынуждая говорить.

— Он манипулировал мной, чтобы заставить сделать эти фото.

Лоренцо замер на месте. Я чувствовала, как в нём закипает ярость.

— Сначала мне показалась эта идея забавной. Я была соучастницей, — продолжила я.

Его костяшки побелели.

— Думаю, он подсыпал что-то в мой стакан в ресторане. Мне стало плохо во время съёмки, а потом я очнулась уже дома, перед твоим приходом, — подвела я итог.

— Я был в этом уверен! — взорвался он.

Увлечённый порывом гнева, он сделал шаг ко мне. Я издала предупреждающий звук, и он замер. Мне нравилось, что Лоренцо защищал меня в этом, но то, что он сделал со мной, было в сто раз хуже.

— Это ничего не меняет, — указала я ему обвиняющим тоном. — Ты — тот монстр, что резал мою кожу, Лоренцо.

— Я думал, ты предала меня, Элла! — выкрикнул он. — Когда Паризи чувствует себя так, он вершает правосудие сам.

Предательство не оправдывало этого. Мы смотрели друг на друга, не двигаясь, оценивая, кто сорвётся первым. Несколько дней назад я, возможно, увидела бы в этой дуэли способ сблизиться. Теперь же всё было кончено. Внутри была лишь пустота.

— Теперь отпусти меня, Лоренцо! — потребовала я, вновь обретая твёрдость.

— Можешь мечтать!

Он встал перед дверью, скрестив руки на груди.

— Боишься, что сдам тебя копам? — я не удержалась от сарказма. — Не бойся, я не идиотка! Твои взятки всё прикроют. Жаловаться бесполезно.

— Пока Дарио жив, ты не покинешь эту виллу, — предупредил он.

— Но Дарио охотится на тебя, а не на меня! — выдохнула я.

— Он может снова напасть на тебя!

Его беспокойство тронуло меня. С тех пор как он вошёл в комнату, я пыталась разгадать эту загадку. У меня было ощущение, что он действительно беспокоился о моей безопасности. Это не имело смысла, учитывая, что он хотел убить меня несколько часов назад.

Мои противоречивые чувства вернулись. Желание вырвать ему глаза всё ещё было там, но в его отношении было что-то трогательное. Я говорила себе, что дьявол не полностью поглотил его душу. Это осознание разбудило во мне крошечную надежду, что он способен чувствовать.

Это потрясло меня. Ставило всё под вопрос.

Я потерялась на мгновение в своих мыслях под его пристальным взглядом. Я понимала, что должна использовать этот шанс. В его признании была важная деталь, которая не ускользнула от меня. Почему Дарио использовал бы меня, чтобы добраться до клана Паризи?

— Почему я? — спросила я.

Его молчание было ответом. Меня накрыла волна адреналина.

— Почему ты почувствовал себя преданным?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он избегал моего взгляда. Я знала ответ. Я хотела услышать его из его уст.

— Скажи это, Лоренцо, — настояла я, сокращая расстояние между нами.

Он колебался, прежде чем встретиться со мной глазами.

— Потому что…

Он замолчал, сжал челюсти. Его тело напряглось. Я была в двух шагах от него.

— Скажи это, Лоренцо. Умоляю.

Мне нужно было это признание. Мои глаза наполнились слезами, и это решило его судьбу.

— Ты имеешь для меня значение.

Эти слова ударили меня прямо в сердце. Это было освобождение. Четыре маленьких слова, которые я мечтала услышать. Он осторожно сделал шаг ко мне. Видя, что я не отталкиваю его, он бросился обнимать меня.

— Мне так жаль, что я причинил тебе боль, Элла. Умоляю, прости меня.

Я прижалась к нему, позволяя себе расслабиться на несколько минут. Лоренцо не переставал гладить мои волосы, шепча извинения. С тех пор как умерла моя семья, я впервые была для кого-то важна. Он был моим мучителем и моим спасителем одновременно.

Я подняла голову, уставилась ему в глаза. Я готовилась к этому всю жизнь. Сейчас не время давать слабину. Он взял моё лицо в ладони, смотрел на мои губы с голодом, ожидая моего разрешения. Я приподнялась на цыпочках, сама ища его прикосновения.

Он прижал свои губы к моим, и снова мурашки побежали по моей коже. Я закрыла глаза, нахмурилась, затем, решив идти до конца, прошептала ему в губы:

— У меня тоже есть признание.

Я поцеловала его в последний раз и изо всех сил толкнула его назад. Пользуясь его замешательством, я выхватила пистолет из его кобуры и навела на него.

— Тебе следовало убить меня, когда был шанс, Лоренцо.

Дезориентированный, он потерял дар речи. Казалось, он не понимал, что происходит.

— Элла! — взмолился он. — Я знаю, что заслужил это, но опусти оружие.

— Ты ничего не понял, грязный убийца, — выплюнула я с отвращением. — Если бы дело было только в пытках…

Звук ключа в замке сказал мне, что кто-то пытается войти. Дверь открылась, и на пороге появился Армандо, услышавший голос хозяина. Я перевела ствол на него, затем снова на Лоренцо.

— У меня для тебя новость, Паризи. Меня зовут не Элла Санторо. Я — Габриэлла Моретти. Понимаешь, ублюдок? — я истерически усмехнулась.

Его глаза расширились от ужаса, затем остекленели на несколько секунд.

— Элла, я могу объяснить, — попытался он защититься, поднимая ладонь в знак мира и делая шаг ко мне.

— Слишком поздно! — я сильнее сжала рукоятку.

— Синьор, отступите! — мудро посоветовал ему Армандо, находясь настороже.

Он, кажется, не был удивлён моим признанием. Как я и думала, он знал. Вопрос был в том, как? Ответа я не получу. Лоренцо послушался.

— Я оказалась в «Обсидиане» не случайно.

— О чём ты? — занервничал он.

— Хочешь, чтобы я сказала тебе, Лоренцо? Я прекрасный манипулятор, а не ты. Всё это время я работала, чтобы исполнить свою судьбу. Я терпела твоё присутствие с одной целью — чтобы ты влюбился в меня.

Он смотрел на меня в полном смятении.

— Я отдала душу дьяволу, чтобы утолить свою месть, Лоренцо, но ничто не держит меня здесь отныне.

Я с трудом сглотнула, сдерживая слёзы.

— Сегодня, как ты сделал со мной девятнадцать лет назад, я заберу у тебя человека, который значит для тебя больше всего. Ты будешь жить вечно с этой болью.

Я опустила оружие и посмотрела на него в последний раз, прежде чем приставить дуло к своему виску. Я совершала эту последнюю жертву. Чего я не понимала, так это почему моё сердце разрывалось на части.

Продолжение следует…

Конец