Два Орка, Один Договор и Моя Головная Боль

Глава 1: Не та аудитория

Я ненавидела средневековые брачные ритуалы. Нет, серьезно. До скрежета зубов, до ломоты в висках. Сидя на третьем ряду гулкой лекционной аудитории №412, я в сотый раз проклинала себя за выбор темы курсовой. «Символизм принудительных династических союзов в раннем Средневековье». Звучало солидно, даже интригующе. На деле же это была бесконечная череда хроник, где какую-нибудь несчастную двенадцатилетнюю принцессу отдавали замуж за пятидесятилетнего подагрического герцога, чтобы прекратить войну за три спорные деревни и одну чахлую корову. Романтика, как она есть.

Профессор Коваленко, седовласый энтузиаст с горящими глазами и стопкой пожелтевших фолиантов под мышкой, вещал с кафедры с таким упоением, будто рассказывал самый захватывающий триллер. — И вот представьте, Кира! — он внезапно вперился в меня взглядом, отчего я вздрогнула и выронила ручку. — Представьте! Юная Гизела, вся в слезах, стоит перед алтарем рядом с этим… этим чудовищем, графом Родриком, от которого пахнет кислым вином и смертью. А на кону — мирное небо над головой целого королевства! Каково ей было, а?

Я выдавила из себя вежливую улыбку. «Дерьмово ей было, Игорь Степанович. Очень дерьмово», — подумала я, а вслух сказала: — Это был великий акт самопожертвования.

Профессор просиял, довольный ответом, и снова погрузился в свои папирусы. Я же уткнулась в конспект, где вместо стройных рядов записей красовалась виселица с очень сердитым смайликом. Самопожертвование. Какое красивое слово для узаконенного рабства. Отдать свое тело, свою жизнь, свое будущее в руки какого-то урода ради абстрактного «общего блага». Меня от этой мысли мутило. Я была продуктом двадцать первого века: свободолюбивая, язвительная, с твердым убеждением, что мое тело — мое дело, и никто не вправе им распоряжаться. Особенно какой-нибудь потный средневековый граф.

Лампы над головой на мгновение моргнули, бросив на старые деревянные парты дрожащие тени. Я подняла голову. За окном сгущались тучи, обещавшие знатную осеннюю грозу. Воздух в аудитории стал тяжелым, душным. Мне показалось, что запахло чем-то странным — не пылью старых книг и дешевым кофе из автомата, а… озоном, влажной землей и дымом. Как после удара молнии где-то в лесу. Я потерла виски. Наверное, просто устала. Не спала почти двое суток, дописывая очередной раздел этого проклятого курсовика.

Коваленко тем временем перешел к описанию самого ритуала. — …И вот верховный жрец брал чашу с кровью жертвенного быка и кровью новобрачных, смешивал их и окроплял ложе. Это символизировало слияние родов, нерушимый союз, скрепленный не только словом, но и плотью, и самой жизнью! — он театрально воздел руки к потолку.

Снова моргнул свет, на этот раз дольше. Аудитория на пару секунд погрузилась в полумрак. По рядам пронесся недовольный гул студентов. Когда свет зажегся вновь, мир показался мне… другим. Цвета стали ярче, тени — глубже. Гудение ламп исчезло, сменившись звенящей тишиной, которую нарушал лишь голос профессора. Но и его голос звучал как-то иначе, глуше, словно доносился издалека.

Я тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение. Сонливость накатывала тяжелыми волнами. Я ущипнула себя за руку, но неприятное ощущение тумана в голове не проходило. Мне отчаянно захотелось спать. Веки налились свинцом. Я опустила голову на сложенные на парте руки, всего на секундочку, просто чтобы перевести дух.

Эта «секундочка» растянулась в липкую, темную вечность. Я не спала. Я падала. Не в физическом смысле, а скорее, проваливалась сквозь слои реальности. Голос профессора и гул аудитории сменились шепотом ветра, скрипом деревьев и далеким треском огня. Запах озона и дыма стал невыносимо реальным, к нему примешался аромат прелой листвы и чего-то еще — пряного, мускусного, совершенно незнакомого.

Резкий толчок. Холод. Я распахнула глаза и зашлась в приступе кашля. Вместо полированной поверхности парты под щекой была влажная, холодная земля, усыпанная мхом и прошлогодними листьями. Вместо душной аудитории надо мной простирались гигантские, узловатые ветви деревьев, кроны которых терялись где-то в сером, безразличном небе. Воздух был чистым, прохладным и пах лесом. Настоящим, диким, первобытным лесом.

Паника подкатила к горлу ледяным комом. Я села, лихорадочно озираясь по сторонам. Я была на небольшой поляне, окруженной стеной исполинских деревьев, похожих на доисторических чудовищ. На мне была все та же одежда: джинсы, свитер, кроссовки. Рядом валялась моя сумка, из которой высыпались конспекты, ручки и телефон. Я схватила телефон. Экран был мертв. Ни единого огонька.

— Нет-нет-нет, — забормотала я, судорожно нажимая на все кнопки. — Этого не может быть. Это сон. Просто дурной сон.

Но холод земли, пробиравшийся сквозь джинсы, был слишком реальным. И боль в локте, которым я, видимо, приложилась при падении, тоже была самой настоящей. Я встала на дрожащие ноги. Тишина. Не было слышно ни шума машин, ни сирен, ни привычного гула города. Только шелест листьев и далекий крик какой-то незнакомой птицы.

«Спокойно, Кира. Без паники, — приказала я себе, хотя сердце колотилось где-то в горле. — Ты — историк. Ты умеешь анализировать. Что произошло? Ты уснула на лекции. Возможно, это очень реалистичный сон. Или… или что-то еще».

Я сделала несколько шагов, вглядываясь в чащу. Лес был чужим. Деревья, мох, даже форма листьев на земле — все было незнакомым. Исполинские папоротники росли в человеческий рост, а стволы деревьев были обвиты светящимися в полумраке лианами. Я подошла к одному из таких деревьев и коснулась его коры. Она была грубой, теплой и слегка вибрировала, словно под ней текла живая кровь.

Вдалеке я увидела просвет и тусклое оранжевое свечение. Огонь. А где огонь, там и люди. Или не люди… Мысль оборвалась, испугавшись собственного продолжения. Надежда, смешанная с животным страхом, толкнула меня вперед. Я подобрала сумку, закинула ее на плечо и, стараясь ступать как можно тише, двинулась на свет.

Я шла минут десять, продираясь сквозь заросли. Свечение становилось все ярче, а запах дыма — сильнее. К нему добавился запах жареного мяса и еще чего-то… резкого, потного, животного. Я услышала голоса. Низкие, гортанные, рокочущие. Язык был мне незнаком, но в нем слышались властные, рычащие нотки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я осторожно выглянула из-за ствола огромного дерева. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Посреди большой поляны горел костер, а вокруг него сидели… существа. Они были огромными, под два метра ростом, с широченными плечами и мощными, мускулистыми телами. Их кожа имела серо-зеленый оттенок, а из-под нижних губ торчали короткие желтоватые клыки. Длинные, спутанные темные волосы были заплетены в грубые косы. Они были одеты в шкуры и грубую кожу, а рядом с каждым лежало оружие — массивные топоры и дубины.

Орки.

Мой мозг, привыкший к логике и фактам, отчаянно отказывался верить глазам. Орки. Как в книгах. Как в играх. Но эти были настоящими. Они смеялись, толкая друг друга, и отрывали руками куски мяса от туши какого-то зверя, зажаренной над огнем.

Я зажала рот рукой, чтобы не закричать. Нужно было бежать. Прямо сейчас. Развернуться и бежать куда глаза глядят, не оглядываясь. Я медленно, миллиметр за миллиметром, начала отступать назад, в тень. Я не смотрела под ноги. И это было моей фатальной ошибкой.

Сухая ветка под моей кроссовкой хрустнула с оглушительным треском.

В одно мгновение все голоса на поляне стихли. Десяток пар звериных, желтых глаз устремились в мою сторону. Время замерло. А потом один из орков издал гортанный крик и указал на меня огромным пальцем.

Мир взорвался движением. Они вскочили на ноги с нечеловеческой скоростью. Я развернулась и бросилась бежать, не разбирая дороги. Ветки хлестали по лицу, корни деревьев цеплялись за ноги, но я неслась вперед, подгоняемая чистым, первобытным ужасом. За спиной слышался тяжелый топот и яростные крики. Они были быстрыми. Невероятно быстрыми.

Я не пробежала и ста метров, как мощный удар в спину сбил меня с ног. Я рухнула на землю, задыхаясь. Чьи-то огромные, грубые руки схватили меня за плечи и рывком перевернули на спину. Надо мной нависла громадная туша одного из орков. От него пахло потом, кровью и дымом. Он оскалился, демонстрируя ряд кривых зубов, и что-то прорычал остальным.

Меня грубо подняли на ноги, выкрутив руки за спину. Я пыталась вырваться, брыкаться, но это было все равно что биться о каменную стену. Меня поволокли обратно к костру и швырнули на землю у огня.

Я лежала, дрожа от страха и холода, а они обступили меня плотным кольцом, разглядывая с жадным любопытством, как диковинного зверька. Они тыкали в меня пальцами, обсуждали мою странную одежду, мои мягкие, без мозолей руки, мои светлые волосы. Я ничего не понимала, но интонации были очевидны.

Я была их добычей. Их трофеем. И судя по хищным взглядам, которые они бросали на мое тело, моя участь была незавидной. Профессор Коваленко, вы спрашивали, каково было юной Гизеле? Теперь я, кажется, начинала понимать.

Глава 2: Два вождя

Время превратилось в густую, вязкую патоку. Я лежала на холодной земле, и каждая секунда растягивалась в пытку. Орки галдели, тыкали в меня грязными пальцами, обсуждали. Один из них, особенно крупный и уродливый, с перебитым носом, протянул свою лапищу и дернул за прядь моих волос, с любопытством разглядывая их на свету от костра. Я дернулась, и он зарычал, схватив меня за подбородок и заставив посмотреть на него. В его желтых глазах плескалась неприкрытая похоть. Я зажмурилась, ожидая худшего.

Внезапно раздался резкий, властный рык, заставивший всех замолчать. Орки расступились. К костру подошли двое. Они были выше и массивнее остальных, и от них исходила аура неоспоримой власти. Несмотря на то, что оба были орками, они разительно отличались друг от друга.

Первый был воплощением первобытной силы. Гора мышц, едва прикрытых кожаным жилетом и набедренной повязкой. Его кожа была темнее, чем у остальных, почти бронзового оттенка, и покрыта сетью ритуальных шрамов. Длинные черные волосы, заплетенные в одну толстую косу, перехватывали костяные кольца. Лицо — грубое, высеченное из камня: тяжелая челюсть, широкий нос и глубоко посаженные глаза, в которых горели угли. Он двигался с тяжелой грацией хищного зверя, и каждый его шаг, казалось, сотрясал землю. Рядом с ним остальные орки выглядели подростками.

Второй был другим. Он был не менее высоким, но более сухим и жилистым. Если первый был скалой, то этот — стальным клинком. Он двигался плавно, бесшумно, как тень. Его кожа была светлее, пепельно-зеленого оттенка. Черты лица — тоньше и острее, что делало его по-своему красивым и одновременно пугающим. Через левую бровь и щеку его пересекал тонкий белый шрам. Но главным в нем были глаза. Умные, холодные, насмешливые. Они не просто смотрели, они анализировали, препарировали, оценивали. Он был одет в более практичную одежду из темной кожи, а за спиной у него виднелась рукоять длинного, изогнутого меча.

Они остановились в нескольких шагах от меня, и я почувствовала, как изменилась атмосфера. Напряжение стало почти осязаемым. Орк с перебитым носом, тот, что держал меня, что-то прорычал, указывая на меня, и в его голосе слышалось подобострастие.

Первый, тот, что был похож на скалу, медленно перевел на меня взгляд. Его глаза прошлись по моему телу — от кроссовок до лица — медленно, бесцеремонно, оценивающе. Я почувствовала себя голой под этим взглядом. Он хмыкнул, и этот звук прозвучал как камнепад в горах. — Женщина, — пророкотал он. Голос у него был низкий, глубокий, вибрирующий. Он говорил на том же гортанном языке, но я почему-то поняла это слово.

Второй, со шрамом, подошел ближе и присел на корточки рядом со мной. Я инстинктивно отпрянула, вжимаясь в землю. От него пахло кожей, сталью и чем-то еще, неуловимым — озоном после грозы. — Не просто женщина, Гром, — его голос был ниже, чем я ожидала, с легкой хрипотцой и ядовитой иронией. — Посмотри на нее. Странная одежда. Мягкая кожа. Испуганная, как кролик. Она не из этих земель.

Он протянул руку и коснулся пальцами ткани моего свитера. Его пальцы были длинными и сильными, с темными ногтями. Я вздрогнула от его прикосновения. — Не трогай, Воррок, — прорычал Гром. — Она моя. Мои воины ее поймали.

Воррок медленно поднял на него свои холодные глаза. На его губах заиграла ленивая, презрительная усмешка. — Твои воины, Гром? Эти тупоголовые болваны, которые споткнулись о нее в лесу? Удача — это не доблесть. Она — находка. А значит, общая.

Гром сделал шаг вперед, нависая над Ворроком. Напряжение между ними стало таким плотным, что, казалось, его можно резать ножом. — Я вождь клана Скалоломов. Я сказал — она моя. Я возьму ее себе. Она родит мне сильных сыновей. — Ты осеменишь ее, как любую другую самку, и забудешь через день, — усмехнулся Воррок, не повышая голоса. — А я, вождь клана Тенеходов, говорю тебе — в ней есть нечто большее. Она может быть ключом.

Он снова посмотрел на меня, и его взгляд стал острым, как скальпель. — Откуда ты? — спросил он, и я снова его поняла.

Я молчала, парализованная страхом. Что я могла им сказать? Что я свалилась сюда с лекции по истории? Они бы сочли меня сумасшедшей и, скорее всего, убили.

Воррок цокнул языком. — Она не понимает. Или боится. — Он поднялся на ноги, вставая лицом к лицу с Громом. — Мы должны показать ее шаманке. Она решит. — Шаманка! — рявкнул Гром. — Я решаю, что делать с моей добычей!

Он шагнул ко мне и, схватив за руку, рывком поднял на ноги. Его хватка была как стальные тиски. Я пискнула от боли и неожиданности. Он потащил меня к себе, прижимая к своему огромному, горячему телу. Я уперлась руками ему в грудь, которая была твердой, как камень. Запах его тела — пота, мускуса, дыма — ударил в нос, вызвав головокружение. Он склонил голову, втягивая носом запах моих волос. — Она пахнет… странно, — пробормотал он. — Не как наши женщины.

Мое сердце колотилось с бешеной скоростью. Я чувствовала себя мышью в лапах удава. Сейчас он сломает меня, разорвет на части, и я ничего не смогу сделать.

— Убери от нее руки, Гром.

Голос Воррока прозвучал тихо, почти лениво, но в нем была такая ледяная угроза, что даже Гром замер. Он медленно повернул голову. Воррок стоял на том же месте, но его рука лежала на рукояти меча. — Ты бросаешь мне вызов? Из-за этой… самки? — в голосе Грома клокотала ярость. — Я бросаю вызов твоей тупости, — спокойно ответил Воррок. — Мы находимся на спорной территории. Наши кланы на грани войны. И тут с неба падает нечто, чего никто никогда не видел. А ты думаешь только своим членом. — Мой член думает быстрее, чем твой хваленый мозг, Тенеход! — В этом я не сомневаюсь, Скалолом. Но сейчас нам нужен именно мозг.

Они стояли, испепеляя друг друга взглядами. Казалось, еще мгновение — и они вцепятся друг другу в глотки. Остальные орки молча наблюдали за схваткой вождей, не смея вмешаться. Я же стояла, зажатая в руках одного, под пристальным взглядом другого, и понимала, что я — причина их спора. Я — трофей, который они не могли поделить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И это было еще страшнее, чем быть просто добычей.

Наконец Гром с каким-то звериным рычанием оттолкнул меня от себя. Я пошатнулась и упала бы, если бы Воррок не подхватил меня, легко и неожиданно. Его руки оказались такими же сильными, но хватка была другой — не сокрушающей, а удерживающей. Я оказалась прижата к нему, и сквозь тонкую кожу его одежды я почувствовала рельеф его мышц. Он тоже был сделан из стали и силы, просто скрывал это под маской цинизма.

— Хорошо, — процедил Гром, скрипнув зубами. — Веди ее к своей ведьме. Но решение будет за мной.

Воррок криво усмехнулся. — Разумеется.

Он развернул меня и слегка подтолкнул в спину, указывая направление. — Иди.

Я поплелась вперед на ватных ногах, чувствуя на своей спине два прожигающих взгляда. Один — полный животной похоти и чувства собственничества. Другой — холодный, расчетливый и абсолютно непроницаемый. Я не знала, какой из них пугал меня больше.

Я шла сквозь лагерь, который оказался больше, чем я думала. Десятки грубых палаток из шкур, другие костры, вокруг которых сидели женщины и дети орков. Все провожали меня взглядами — враждебными, любопытными, презрительными. Я была чужой. Неправильной. Хрупкой игрушкой в мире гигантов.

Воррок шел позади, молчаливый и смертоносный, как тень. Мы подошли к большой палатке, стоявшей на отшибе, украшенной черепами животных и пучками сушеных трав. Оттуда тянуло странными, пряными запахами. Воррок откинул полог и жестом приказал мне войти.

Я шагнула внутрь, в полумрак, и мой кошмар обрел новое измерение. Я попала из лап воинов в руки жреца. И я понятия не имела, что из этого хуже.

Глава 3: Непристойное предложение

Внутри палатки было жарко и пахло сотнями трав, сушеными грибами и чем-то еще, сладковато-приторным, от чего слегка кружилась голова. Источником света служила чаша с какими-то тлеющими углями, бросавшая на стены из шкур дрожащие, гротескные тени. В центре сидела, скрестив ноги, старая орчиха. Она была сгорбленной и высохшей, кожа на ее лице напоминала пергамент, испещренный тысячей морщин. Но ее глаза, маленькие и черные, как бусины, были невероятно живыми, ясными и пронзительными.

Она подняла на меня взгляд, когда я вошла, и мне показалось, что она видит меня насквозь — не просто мою испуганную оболочку, а все мои мысли, страхи, мое прошлое из другого мира.

— Оставь нас, Воррок, — проскрипела она, не оборачиваясь. Ее голос был похож на шелест сухих листьев.

Воррок, который вошел следом за мной, молча поклонился и вышел, опустив полог. Я осталась наедине с ведьмой.

— Подойди, дитя с неба, — сказала шаманка, указывая костлявым пальцем на место на шкурах напротив себя.

Я нерешительно шагнула вперед и опустилась на землю. Ноги подкашивались от страха. Дитя с неба. Значит, они поняли, что я не отсюда.

— Ты боишься, — это был не вопрос, а утверждение. — Это хорошо. Страх делает живых осторожными. Но твой страх пахнет иначе. Ты боишься не смерти. Ты боишься их. — Она кивнула в сторону выхода. — Грома и Воррока.

Я молчала, не зная, что ответить.

— Они как два камня в жерновах, — продолжала она, глядя на тлеющие угли. — Один — огонь и ярость, другой — лед и хитрость. И они готовы перемолоть друг друга, а вместе с собой — оба наши клана. Война висит на волоске. Кровь прольется, и ее будет много.

Она замолчала, а потом медленно повернула голову ко мне. Ее взгляд был тяжелым, как могильная плита. — Но тут появляешься ты. Упавшая со звезд в ночь, когда луны сошлись. Духи не делают ничего просто так. Ты — знак. Ты — ответ.

— Я… я не понимаю, — прошептала я. Голос едва слушался меня. — Я просто… Я не знаю, как я здесь очутилась. Я хочу домой.

На ее морщинистых губах появилась тень улыбки, лишенная всякого тепла. — «Дом» — это там, где твое место. А твое место теперь здесь. Ты можешь стать спасением для сотен жизней. Или их проклятием.

Она протянула свою сухую руку и взяла мою. Ее пальцы были холодными и сильными. Она перевернула мою ладонь и всмотрелась в линии. — В тебе нет нашей крови. Ты чистый лист. И на тебе можно написать новую историю. Историю союза.

Я выдернула руку. — Какой союз? О чем вы говорите?

— Есть древний ритуал, — неторопливо начала шаманка. — Ритуал Единения. Когда два вождя не могут поделить власть, но должны объединиться против общего врага, они берут в жены одну женщину. Она становится печатью их договора. Живым символом их союза. Ее тело — их общая территория. Ее дети — их общее будущее. Через нее они становятся братьями по крови и плоти.

До меня медленно, как в кошмарном сне, начал доходить смысл ее слов. — Вы хотите… чтобы я… вышла замуж? За них обоих? — ужас сковал мои легкие.

— «Замуж» — это ваше слово, — поправила она. — Ты станешь их общей женой. Ты будешь делить с ними ложе. Ты будешь принадлежать им обоим в равной степени. И твое подчинение им станет залогом мира между кланами.

Я вскочила на ноги. — Нет! Никогда! Вы с ума сошли! Я не вещь! Я не… не жертвенный бык, чтобы скреплять ваш дикий договор! Я человек!

— Именно потому, что ты человек, ты и подходишь, — спокойно ответила шаманка, не обращая внимания на мою истерику. — Ты не принадлежишь ни одному из кланов. Ты нейтральна. Ты станешь точкой равновесия.

— Да я лучше сдохну! — выкрикнула я. Слезы ярости и бессилия хлынули из глаз.

Шаманка тяжело вздохнула. — Смерть — это легкий путь, дитя. Но духи прислали тебя не для этого. Ты отказываешься? Ты уверена в своем решении?

— Да! Абсолютно! — отрезала я. — Найдите себе другую… печать!

— Хорошо, — кивнула она. — Я не могу тебя заставить. Выбор за тобой. Но прежде чем ты скажешь свое окончательное «нет», посмотри.

Она бросила в тлеющие угли щепоть какого-то порошка. Пламя на миг вспыхнуло зеленым, и из чаши повалил густой, белый дым. Он заклубился передо мной, и я, несмотря на желание отвернуться, не могла оторвать от него взгляд. Дым начал обретать форму, превращаясь в живые, движущиеся картины.

Я увидела битву. Орки, сцепившиеся друг с другом в смертельной схватке. Топоры крушили черепа, мечи вспарывали животы. Земля пропитывалась кровью. Я видела, как Гром, ревя от ярости, проламывает строй воинов Воррока. Видела, как Воррок, с холодным блеском в глазах, наносит смертельный удар в спину одному из телохранителей Грома.

Картина сменилась. Я увидела горящие деревни. Но это были не орочьи лагеря. Это были человеческие поселения на границе с их землями. Орки, ослабленные междоусобицей, не смогли сдержать натиск другого врага — костяных огров, уродливых тварей, которые убивали все на своем пути. Я видела, как огры тащат в плен человеческих женщин и детей. Видела страх, боль, смерть.

Дым снова изменился. Я увидела Грома и Воррока, сражающихся спиной к спине против огромного огра-вожака. Они были ранены, измотаны. И вот вожак прорывает их оборону, его дубина опускается на голову Грома…

— Хватит! — закричала я, закрывая глаза. — Прекратите!

Дым медленно рассеялся. В палатке снова воцарилась тишина. Я тяжело дышала, сердце бешено колотилось. Образы, которые я видела, были слишком реальными. Слишком жестокими.

— Это — будущее, которое ты выбираешь своим отказом, — тихо сказала шаманка. — Война. Смерть. Разорение. Не только для нас, но и для твоего народа, который живет по соседству. Все это будет на твоей совести.

Я смотрела на нее, и во мне боролись ужас и отвращение. Она манипулировала мной. Давила на жалость, на чувство ответственности. Но видения… они ощущались правдой.

— Или, — продолжила она, — ты можешь принять свою судьбу. Ты можешь спасти их всех. Ты станешь женой двух самых сильных воинов в этих землях. Тебя будут уважать. Бояться. Ты обретешь власть, о которой не могла и мечтать. Тебе придется пожертвовать своей свободой, своим телом. Но взамен ты получишь жизнь. Не только для себя, но и для тысяч других.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она замолчала, давая мне время осознать ее слова.

Пожертвовать своим телом. Как та самая принцесса Гизела из лекции профессора Коваленко. Какая ирония. Я, которая презирала подобные «акты самопожертвования», теперь стояла перед точно таким же выбором. Только вместо подагрического графа — два диких, первобытных орка. И на кону не три деревни, а целый мир.

Моя свобода против тысяч жизней. Мое тело против их будущего.

— У меня… нет выбора, да? — прошептала я, чувствуя, как рушится мой мир.

— Выбор есть всегда, дитя с неба, — ответила шаманка. — Просто иногда один из вариантов невыносим. Так что ты выбираешь? Стать причиной кровавой резни или живым символом хрупкого мира?

Я опустилась на колени. Плечи сотрясались от беззвучных рыданий. Я была в ловушке. В безвыходной ситуации, в чужом, диком мире. Мои принципы, моя воля, вся моя прошлая жизнь — все это рассыпалось в прах перед лицом жестокой необходимости.

Я подняла на нее глаза, полные слез и ненависти. — Я согласна.

Глава 4: Первая ночь долга

Ритуал должен был состояться немедленно. Словно они боялись, что я передумаю и сбегу, хотя бежать было некуда. Меня отвели в другую палатку, больше похожую на пещеру, вырытую в склоне холма и укрепленную деревом. Внутри было пусто, если не считать широкого, низкого ложа, покрытого толстым слоем мягких шкур, и нескольких чаш, куривших благовониями. Воздух был тяжелым, пряным, дурманящим. С меня сорвали мою земную одежду — свитер, джинсы, белье — и нарядили в некое подобие свободной рубахи из тонкой, почти прозрачной ткани, которая едва прикрывала колени. Она была холодной и неприятно скользила по коже.

Потом меня оставили одну. Я сидела на краю ложа, обхватив себя руками, и дрожала. Не от холода, а от ледяного, всепоглощающего ужаса. Это происходило не со мной. Это был дурной сон, из которого я вот-вот проснусь в своей теплой постели. Но запах шкур и дыма был слишком реальным, а унизительное ощущение почти полной наготы — слишком острым.

Полог откинулся, и в пещеру шагнул Гром.

Он был один. И без оружия. Но от этого он не выглядел менее опасным. Скорее наоборот. Без топора в руках он казался еще больше, еще массивнее. Его огромное тело, едва прикрытое набедренной повязкой, казалось высеченным из темного камня. В свете чаши с углями его мышцы отбрасывали глубокие тени. Он молча опустил полог, отрезая меня от остального мира. Мы остались вдвоем в этом сумрачном, тесном пространстве.

Он медленно подошел и остановился передо мной, нависая, как грозовая туча. Я съежилась, вжав голову в плечи, не смея поднять на него взгляд. Я видела только его огромные босые ноги на утоптанной земле.

— Так это ты — цена мира, — пророкотал его низкий голос. В нем не было ни злости, ни радости. Лишь констатация факта.

Я молчала. Что я могла сказать?

Он протянул свою огромную руку и властно взял меня за подбородок, заставляя поднять голову. Его пальцы были грубыми, мозолистыми, но на удивление теплыми. Я заставила себя посмотреть ему в глаза. В них, в глубине темных зрачков, плясали красные отблески углей. В них не было мысли. Только инстинкт. Голод.

— Ты маленькая, — сказал он, большим пальцем проводя по моей щеке. Его прикосновение было жестким, почти царапающим. — И хрупкая. Я могу сломать тебя одной рукой.

Я вздрогнула, но не отвела взгляд. Страх был, но где-то на его дне зарождалось упрямое, злое неповиновение. Я не буду кричать. Не буду плакать. Не доставлю ему такого удовольствия.

Он, кажется, почувствовал это. Уголок его губ дернулся в подобии усмешки. — Но в тебе есть огонь. Я вижу его. Это хорошо. Я люблю, когда добыча сопротивляется.

Он отпустил мой подбородок и провел рукой по моему плечу, медленно спускаясь вниз по руке. Его ладонь полностью накрыла мое плечо, его пальцы сжались, и я пискнула от боли. Он не рассчитал силу. Или не захотел рассчитывать. — Шаманка сказала, что теперь ты наша, — продолжал он, его рука скользнула к моей талии, властно притягивая меня к себе. — Моя и Воррока. Но сегодня ты моя. Я первый. Я вождь Скалоломов. Я всегда беру то, что хочу, первым.

Он усадил меня на ложе, а сам опустился на одно колено передо мной, так что наши лица оказались на одном уровне. От него пахло жаром, силой и чем-то первобытным. Я чувствовала себя кроликом перед удавом. Его глаза медленно, подробно изучали мое лицо, шею, спускались ниже, к ключицам, видневшимся в вырезе рубахи.

— Сними это, — приказал он.

Я замерла, похолодев. — Что?

— Сними. Я хочу видеть то, что беру.

Мои пальцы онемели. Я не могла пошевелиться. Унижение было таким сильным, что парализовало волю. Он терпеливо ждал несколько секунд, а потом, потеряв терпение, сам схватился за ворот рубахи. Ткань затрещала и с легкостью разошлась под его руками. Он просто разорвал ее, оставив меня сидеть перед ним совершенно голой.

Я инстинктивно скрестила руки на груди, пытаясь прикрыться. Это был жалкий, беспомощный жест. Гром усмехнулся и легко развел мои руки в стороны, отводя их за спину и удерживая одной своей ладонью. Я оказалась полностью беззащитна перед его взглядом.

— Вот так, — с удовлетворением пророкотал он. — Теперь я вижу.

Его глаза прошлись по моему телу. Не так, как смотрят на женщину. Так смотрят на вещь. На трофей. Он изучал мою грудь, живот, бедра. Его взгляд был тяжелым, материальным. Мне казалось, что он оставляет ожоги на моей коже. Кожа покрылась мурашками, соски затвердели от холода и страха.

— Твоя кожа гладкая, — он протянул вторую руку и провел тыльной стороной ладони по моей груди, от ключицы до соска. Я вздрогнула всем телом. Его кожа была как наждачная бумага. — И белая. Как снег на вершинах гор.

Он коснулся моего соска, и я зашипела, дернувшись. Его палец был грубым, но прикосновение — неожиданно точным. Он слегка сжал сосок, и по моему телу пробежала волна странного, болезненного жара. Я закусила губу, чтобы не издать ни звука.

— Тебе нравится, — констатировал он, глядя мне прямо в глаза.

— Нет! — выдохнула я.

— Твое тело говорит другое, — он снова сжал сосок, чуть сильнее, и я невольно выгнулась ему навстречу. — Оно отзывается. Оно честнее, чем твой язык.

Он отпустил мои руки и положил свои ладони мне на бедра. Его огромные руки почти полностью скрыли их. Он слегка сжал пальцы, и я почувствовала его невероятную силу. Он мог раздавить меня, и это не стоило бы ему никаких усилий. Это осознание было одновременно пугающим и… странно возбуждающим. Мое тело, предав меня, реагировало на эту первобытную демонстрацию силы.

— Разведи ноги, — приказал он.

Я замотала головой, сжимая бедра с такой силой, что заболели мышцы. — Нет… пожалуйста…

— Я не прошу, — его голос стал жестким, в нем зазвучал металл. — Я приказываю. Ты наша жена. Твое тело — наша собственность. Ты будешь делать то, что мы говорим.

Он не стал ждать. Он просто уперся ладонями в мои колени и с легкостью развел мои ноги в стороны, открывая ему доступ к самому сокровенному. Я зажмурилась, чувствуя, как по щекам катятся горячие слезы унижения. Я была раскрыта, выставлена на обозрение, абсолютно беззащитна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я почувствовала его горячее дыхание на своей коже. Он наклонился, разглядывая меня. — Так вот вы какие, женщины с неба…

Он коснулся меня. Одним пальцем. Прямо там, в самом центре моего естества. Я вскрикнула от неожиданности. Это было похоже на удар тока. Мое тело выгнулось дугой. Я была не готова. Сухая и сжавшаяся от страха. Но его прикосновение было властным и точным. Он провел пальцем по моим складкам, и я почувствовала, как против моей воли там начинает появляться влага. Тело отвечало на стимуляцию, игнорируя протесты разума.

— Видишь? — пророкотал он, поднимая голову и глядя мне в глаза. — Ты хочешь этого. Ты создана для этого.

Он снова опустил голову и на этот раз… он лизнул меня. Его язык был горячим, шершавым и умелым. Он провел им от самого начала до клитора, и я закричала. Это было слишком. Слишком неожиданно. Слишком откровенно. Смесь ужаса, отвращения и острого, как лезвие бритвы, удовольствия пронзила меня насквозь.

Я пыталась сдвинуть ноги, вырваться, но он крепко держал меня за бедра. Он продолжал свои ласки, и мой мозг начал отключаться. Остались только ощущения. Его горячий рот. Его умелый язык. Нарастающая волна жара внизу живота. Пульсация. Дрожь, сотрясавшая все тело.

Я проигрывала. Мое тело сдавалось. Я теряла контроль, растворяясь в этом унизительном, запретном, всепоглощающем ощущении. Я была на грани. Еще немного, и я…

Полог пещеры бесшумно откинулся.

Гром замер, а затем медленно поднял голову. Я, сквозь туман в глазах, увидела темный силуэт, стоявший в проходе.

В пещеру вошел Воррок.

Глава 5: Игра теней

Атмосфера в пещере мгновенно изменилась. Если раньше она была просто гнетущей, то теперь стала наэлектризованной. Воздух загустел, готовый взорваться от малейшей искры. Гром медленно поднялся с колен. Он не отпускал моих бедер, продолжая удерживать меня в унизительной, распахнутой позе. Он встал во весь свой исполинский рост, загораживая меня от вошедшего, как хищник, защищающий свою добычу.

— Что тебе нужно, Тенеход? — прорычал он, и в его голосе клокотала едва сдерживаемая ярость. — Я сказал, сегодня она моя.

Воррок вошел в пещеру и позволил пологу упасть за его спиной. Он двигался с ленивой, кошачьей грацией, которая так контрастировала с тяжелой поступью Грома. Он остановился в нескольких шагах, скрестив руки на груди. Его холодные, насмешливые глаза скользнули по разъяренному лицу Грома, затем опустились ниже, на меня. Он окинул взглядом мое обнаженное, дрожащее тело, мои разведенные ноги, и на его губах появилась едва заметная, ядовитая усмешка.

— Я не оспариваю твое право первого, Скалолом, — его голос звучал спокойно, даже расслабленно, но в нем была стальная нотка. — Я пришел лишь напомнить тебе, что она — не просто самка для утоления твоей похоти. Она — печать ритуала. И обращаться с ней нужно соответственно.

— Я сам знаю, как обращаться со своей женщиной! — рявкнул Гром.

— Правда? — Воррок чуть склонил голову набок, его взгляд снова впился в меня. — Судя по ее виду, ты обращаешься с ней как с куском мяса. Грубо. Прямолинейно. Без всякой фантазии. Ты ее пугаешь.

Мое сердце замерло. Он был прав. Я была напугана до смерти. Но то, что он озвучил это, да еще и в такой издевательской манере, было еще хуже. Он превращал мое унижение в часть своей игры против Грома.

— Она должна бояться! — проревел Гром. — Она должна знать свое место!

— Ее место — между нами, — тихо, но отчетливо произнес Воррок. — А это значит, что она должна не только бояться тебя, но и желать меня. Равновесие, Гром. Забыл, что говорила шаманка? Она должна принять нас обоих. А ты своим напором просто сломаешь ее, и ритуал будет нарушен.

Он сделал еще один шаг вперед. — Дай-ка я покажу тебе, как надо.

Гром зарычал, как раненый медведь, и сделал движение, чтобы заслонить меня полностью, но Воррок был быстрее. Он не стал вступать в силовую борьбу. Он просто обошел Грома сбоку и опустился на колени рядом со мной, с другой стороны. Теперь я была зажата между ними. С одной стороны — скала, пышущая жаром и яростью. С другой — холодная, опасная тень.

— Уйди, — процедил Гром сквозь зубы.

— Я просто помогу, — промурлыкал Воррок, даже не посмотрев на него. Все его внимание было сосредоточено на мне. Он протянул руку и коснулся моей щеки. Его пальцы были прохладными и гладкими, полная противоположность рукам Грома. Он стер с моей кожи влажную дорожку от слезы.

— Не нужно плакать, маленькая птичка, — прошептал он. Его голос был тихим, вкрадчивым, гипнотизирующим. — Он не хотел причинить тебе боль. Он просто не умеет иначе. Он — молот. А с хрупкими вещами нужно обращаться не молотом.

Он наклонился и коснулся губами моего виска. Легко, почти невесомо. Я вздрогнула, но на этот раз не от страха. Это было… неожиданно. Его губы были прохладными и мягкими. Он провел ими по линии моих волос, спустился к уху. — Давай я покажу тебе, что это может быть не только больно, — прошептал он мне прямо в ухо, и от его горячего дыхания у меня по спине пробежала дрожь.

Он отстранился и посмотрел мне в глаза. В его взгляде не было той животной похоти, что у Грома. В нем было нечто иное, более сложное и пугающее — холодное любопытство, желание экспериментировать, играть.

Его рука скользнула с моей щеки вниз, по шее, по ключице, очерчивая контуры моего тела. Его прикосновения были легкими, дразнящими, едва ощутимыми. Он исследовал меня, как неизведанную территорию. Его пальцы обвели мою грудь, не касаясь соска, заставив кожу под ними гореть в предвкушении. Затем он спустился ниже, к животу, и я невольно напрягла мышцы пресса.

— Расслабься, — прошептал он. — Я не сделаю тебе больно. Пока.

Гром, стоявший рядом, издал низкое, угрожающее рычание. Он видел все. Видел, как мое тело реагирует на ласки его врага. — Воррок, я предупреждаю тебя…

— Тише, — шикнул на него Воррок, не отрывая от меня глаз. — Не мешай процессу. Смотри и учись.

Его рука достигла моей промежности. Я затаила дыхание. Он не стал делать того, что делал Гром. Он не прикоснулся к моему клитору. Вместо этого его пальцы нежно легли на внутреннюю поверхность моего бедра, там, где кожа особенно чувствительна. Он начал медленно, круговыми движениями поглаживать ее, поднимаясь все выше и выше, заставляя меня сходить с ума от ожидания.

Я чувствовала, как мое тело предает меня во второй раз за вечер. Влаги между ног стало еще больше. Дыхание сбилось. Я закусила губу, чтобы не застонать.

— Вот видишь, Гром, — с ленивой усмешкой произнес Воррок, заметив мое состояние. — Ей не нужна грубая сила. Ей нужно предвкушение. Ожидание.

Наконец его пальцы коснулись моих влажных складок. Он нежно раздвинул их. Один его палец скользнул внутрь меня. Легко, плавно, без всякого насилия. Я выдохнула сквозь сжатые зубы. Ощущение было совершенно другим. Не унизительным, а… интимным. Глубоким. Он начал медленно двигать пальцем внутри, изучая меня, находя самые чувствительные точки. Второй его палец нашел мой клитор и начал нежно поглаживать его, в унисон с движениями первого.

Мой мозг взорвался. Это была пытка. Изощренная, медленная, невероятно сладкая пытка. Я больше не думала об унижении. Я не думала о страхе. Я вообще перестала думать. Я превратилась в одно сплошное, пульсирующее ощущение.

Гром больше не рычал. Он тяжело дышал. Я чувствовала его взгляд на себе, на руках Воррока, на том, что они делали с моим телом. Я слышала его сдавленное дыхание. Он был возбужден. Возбужден от того, что его враг ласкает их общую женщину на его глазах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Воррок наклонился и поцеловал меня. На этот раз в губы. Его поцелуй не был грубым или требовательным. Он был медленным, глубоким, дразнящим. Он пробовал мои губы, исследовал мой рот своим языком, и одновременно его пальцы продолжали свою дьявольскую работу внизу. Я ответила на поцелуй. Я не могла не ответить. Я цеплялась за него, как утопающий за соломинку, полностью отдавшись во власть ощущений.

Я чувствовала, что приближаюсь к пику. Волна наслаждения нарастала, становясь почти невыносимой. Мои бедра сами начали двигаться навстречу его руке. Я была на самом краю.

— Воррок! — рык Грома прозвучал как раскат грома.

Воррок оторвался от моих губ. Его глаза горели триумфом. Он посмотрел на Грома. — Теперь, — сказал он, его голос был хриплым от возбуждения. — Теперь она готова. Для нас обоих.

И в этот момент я почувствовала, как огромная, горячая рука Грома опускается на мое второе бедро, сжимая его.

Я распахнула глаза, переводя взгляд с одного орка на другого. Один ухмылялся с холодным триумфом. Другой смотрел с мрачной, первобытной жадностью. Они оба были здесь. И оба собирались заявить на меня свои права. Прямо сейчас. Вместе.

Глава 6: Вкус власти

Мой мир сузился до размеров этого ложа из шкур, до трех тел, сплетенных в узел из похоти, власти и отчаяния. Я была в центре. Ось, вокруг которой вращались две противоборствующие планеты. Одна — Гром — была раскаленным шаром чистой, необузданной силы. Его рука, лежавшая на моем бедре, была тяжелой и горячей, как клеймо. Его дыхание, срывавшееся на хриплый рык, опаляло кожу. Он был чистым инстинктом, голодным зверем, и я была его добычей.

Другая планета — Воррок — была ледяной кометой, несущейся сквозь тьму. Его пальцы все еще были внутри меня, двигаясь медленно, мучительно-точно. Его губы, только что оторвавшиеся от моих, были прохладными и хранили вкус ядовитой насмешки. Он был разумом, холодным расчетом, и я была его экспериментом, его шахматной фигурой в игре против Грома.

— Теперь она готова, — повторил Воррок, и в его голосе звенел триумф. — Для нас обоих.

Гром не ответил. Вместо ответа он опустился на ложе позади меня, его огромное тело навалилось, прижимая меня к шкурам. Я почувствовала жар его кожи по всей длине своей спины. Он был как печь. Его рука с моего бедра скользнула выше, на живот, властно накрывая его. Я оказалась в ловушке. Спиной я ощущала каменную стену его груди, впереди видела насмешливые глаза Воррока, а между ног его пальцы продолжали свою дьявольскую игру.

— Ты видишь, Гром? — прошептал Воррок, его взгляд не отрывался от моего лица, но слова были адресованы другому. — Ей не нужно было твое рычание. Ей нужна была прелюдия. Ей нужно было захотеть.

Он вытащил пальцы, и я невольно издала стон разочарования. Пустота была почти болезненной. Но он не дал мне опомниться. Он наклонился и снова поцеловал меня, на этот раз властно и глубоко, словно ставя свою печать. А потом его голова опустилась ниже. Я поняла, что он собирается сделать, за мгновение до того, как почувствовала его горячее дыхание на своем животе, а затем — на внутренней стороне бедра.

Я попыталась сжаться, инстинктивно сдвинуть ноги, но рука Грома на моем животе надавила, не давая пошевелиться, а вторая его рука легла на мое колено, удерживая ногу в разведенном положении. Они действовали сообща. Против меня.

И затем Воррок сделал то же, что до него делал Гром. Но это было совершенно иначе. Язык Грома был инструментом доминирования, грубым и прямолинейным. Язык Воррока был оружием соблазнения. Он не просто лизал, он пробовал на вкус. Он дразнил, чередуя легкие, как прикосновение перышка, касания с глубокими, влажными ласками. Он исследовал каждую складку, каждый миллиметр моей кожи, заставляя меня извиваться и скулить.

Мой мозг плавился. Я была зажата между ними, лишенная воли, превращенная в чистое ощущение. Я чувствовала тяжесть и жар Грома сзади, его возбужденный член, упиравшийся мне в поясницу, его горячее дыхание на моей шее. И я видела и ощущала Воррока, его изощренные ласки, его холодные глаза, наблюдавшие за тем, как я теряю контроль.

— Моя очередь, — пророкотал Гром мне на ухо, и я вздрогнула.

Воррок оторвался от меня и поднял голову, на его губах блестела влага. Моя влага. Он криво усмехнулся Грому. — Вся твоя. На время.

Гром развернул меня на ложе так же легко, как куклу. Теперь я лежала на спине, а он нависал надо мной, огромный и темный. Он ухватил меня за лодыжки и потянул на себя, заставив мои ноги лечь ему на плечи. Я оказалась полностью раскрытой перед ним, уязвимой, отданной на его милость.

Он не стал входить сразу. Вместо этого он просто смотрел на меня сверху вниз, и в его глазах горел огонь собственничества. — Теперь ты знаешь, кому принадлежишь, — прорычал он.

А потом он наклонился, и я поняла, что Воррок просто разогревал меня для него. Гром взял мой клитор в рот и начал сосать. Грубо, жадно, с силой, от которой у меня потемнело в глазах. Это не было похоже на ласку. Это было похоже на присвоение. Он высасывал из меня стоны, волю, саму душу. Я цеплялась пальцами за шкуры, мое тело выгибалось дугой, я была на грани крика.

И в этот момент я почувствовала прикосновение к своим губам. Я распахнула глаза. Надо мной склонился Воррок. Он смотрел на меня, на то, что делал со мной Гром, и в его глазах плескалось темное, хищное удовольствие. — Открой рот, — прошептал он.

Я, словно в трансе, подчинилась. Его член был у моих губ. Он не был таким огромным, как у Грома, но все равно казался невероятно большим. Он был твердым, горячим и пах — сталью и озоном. — Ты будешь пробовать на вкус нас обоих, маленькая птичка, — прошептал он. — Ты будешь знать наш вкус. Ты будешь принадлежать нам целиком.

Он толкнулся вперед, и я подавилась, чувствуя его во рту. Он был соленым и горячим. Я задыхалась от переполнявших меня ощущений. Внизу — жадный, сосущий рот Грома, доводящий меня до грани оргазма. Вверху — твердый, пульсирующий член Воррока, заполняющий мой рот. Я была между ними, проводником их власти, их похоти, их вражды. Я была их общей территорией. И они завоевывали меня, каждый по-своему, одновременно.

Это был вкус власти. Их власти надо мной. И моего полного, безоговорочного поражения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7: Разрывая границы

Мое сознание превратилось в калейдоскоп ощущений, где не было места мыслям. Были только жар и холод, грубость и точность, боль и удовольствие, сплетенные в тугой, пульсирующий узел. Рот Грома на моем клиторе был безжалостным, он доводил меня до грани снова и снова, не давая сорваться в пропасть оргазма. Член Воррока в моем рту был властным, он задавал ритм, заставляя меня подчиняться, принимать его в себя. Я задыхалась. Я тонула.

В какой-то момент Воррок отстранился. Я жадно глотнула воздух, но передышка была короткой. Он посмотрел на Грома, который все еще терзал меня своими ласками. — Хватит, — сказал Воррок. — Ты ее измучаешь. Время завершить первую печать.

Гром неохотно оторвался от меня. Я лежала, совершенно обессиленная, мое тело покрылось испариной, ноги дрожали. Он навис надо мной, и я увидела его. Его член. Он был огромным. Толстым, длинным, пугающе большим. Мой мозг, на мгновение прояснившийся, затопила новая волна паники. Он не поместится. Он просто разорвет меня.

Я инстинктивно попыталась свести ноги, но он все еще держал их на своих плечах. — Нет… пожалуйста… он слишком большой… — пролепетала я, понимая всю тщетность своих слов.

Гром усмехнулся. Это была усмешка хищника, предвкушающего трапезу. — Ты примешь меня. Целиком.

Он приставил головку к моему входу. Я была влажной, очень влажной после их ласк, но даже так я чувствовала, что это невозможно. Он был как таран, нацеленный на слишком узкие ворота.

— Не так, идиот, — раздался спокойный голос Воррока. Он подошел и положил свою прохладную руку мне на живот. — Ты ее порвешь. Наклонись ниже. Вес твоего тела поможет.

Гром бросил на него злой взгляд, но, как ни странно, послушался. Он наклонился, и его торс придавил мои ноги, заставляя их согнуться еще сильнее. Моя поза стала еще более уязвимой, еще более открытой.

— А теперь, — продолжил Воррок, его рука с живота скользнула ниже, его пальцы снова нашли мои влажные складки, — медленно.

Гром толкнулся вперед.

Боль была острой, разрывающей. Я закричала, выгнувшись на ложе. Казалось, меня разрывают на две части. Это было именно то, чего я боялась. Слезы хлынули из глаз. Я вцепилась пальцами в шкуры, пытаясь отползти, убежать от этой агонии, но он держал меня мертвой хваткой.

— Стой! — рявкнул Воррок.

Гром замер, войдя в меня лишь на несколько сантиметров. Я всхлипывала, дрожа всем телом. Боль пульсировала, заполняя все мое существо.

— Дыши, маленькая птичка, — прошептал Воррок мне на ухо. Его пальцы снова нашли мой клитор и начали нежно его поглаживать. — Дыши. Прими его. Твое тело может больше, чем ты думаешь.

Его голос был спокойным и уверенным. Его прикосновения были отвлекающим маневром, маленьким островком удовольствия посреди океана боли. Я заставила себя сделать вдох. Потом еще один. Я сосредоточилась на его пальцах, на той сладости, которую они дарили, пытаясь игнорировать разрывающую боль и ощущение чужеродного предмета внутри.

— Вот так, — одобрительно сказал Воррок. — А теперь, Гром, еще немного. Очень медленно.

Гром снова начал двигаться. Каждый миллиметр его продвижения был пыткой. Я чувствовала, как мои мышцы растягиваются до предела, как моя плоть протестует, не желая принимать его исполинский размер. Но вместе с болью было и другое. Ощущение невероятной, немыслимой наполненности. Он заполнял меня всю, без остатка.

И Воррок был прав. Мое тело начало привыкать. Боль постепенно отступала, сменяясь тупым, ноющим чувством растяжения. А ласки Воррока становились все настойчивее, разжигая тлеющие угли возбуждения.

Наконец Гром вошел в меня до самого основания. Я охнула, чувствуя, как он уперся в мою матку. Это было шокирующее ощущение. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Я была пронзена им насквозь. Он замер, давая мне привыкнуть, и я чувствовала, как он пульсирует внутри меня, горячий и живой.

— Хорошая девочка, — прошептал Воррок и убрал руку.

А потом Гром начал двигаться.

Первые его движения были медленными, осторожными. Он словно пробовал меня изнутри, изучая, как мое тело принимает его. Но очень скоро осторожность сменилась первобытной жадностью. Его ритм стал быстрее, толчки — глубже и сильнее. Ложе под нами заскрипело. Он вбивался в меня, и с каждым толчком боль и удовольствие смешивались все сильнее.

Боль от растяжения. И удовольствие от глубокого, полного трения. Мои внутренние стенки сжимали его, и это было невероятно остро. Я перестала плакать. Я начала стонать. Громко, не стесняясь. Мои стоны смешивались с его гортанным рычанием. Воррок стоял рядом и молча наблюдал, и его присутствие делало все происходящее еще более сюрреалистичным и острым.

Гром был как стихия. Как шторм, который обрушился на меня. Он брал свое, не заботясь о нежности, но в самой этой грубости, в этой животной силе было нечто гипнотизирующее. Он заполнил меня не только физически. Он заполнял мое сознание, вытесняя все, кроме ритма его движений, ощущения его члена внутри меня, его запаха, его силы.

Я чувствовала, как приближается волна. Та самая, которую сдерживал Гром своими ласками. Теперь она возвращалась, усиленная в десятки раз. Мои бедра сами начали двигаться ему навстречу, ловя его ритм. Я цеплялась за его мощные плечи, ногти впивались в его кожу.

Он почувствовал это. Его движения стали еще быстрее, еще яростнее. — Да! — прорычал он мне в лицо. — Покажи мне свой огонь!

Я была на самом краю. Мир вокруг меня превратился в размытое пятно. Боль, удовольствие, унижение, возбуждение — все смешалось в один всепоглощающий вихрь. Я разрывала границы своего тела, своего сознания. И я летела в пропасть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8: Сплетение тел

Гром двигался во мне как поршень, неумолимо и мощно, вбивая меня в шкуры, выбивая из легких воздух, вырывая из горла хриплые стоны. Я была на грани, мир сузился до пульсации внизу живота, до ощущения его огромного члена, заполнявшего меня. Еще один толчок, еще мгновение, и я бы рассыпалась на миллион сверкающих осколков.

— Достаточно, — голос Воррока прозвучал как удар хлыста в раскаленном воздухе.

Гром замер, его мышцы напряглись. Он издал низкий, недовольный рык, не выходя из меня. — Я почти…

— Она тоже, — перебил Воррок. — И она должна кончить не от твоего животного напора, а от нашего общего искусства. Ты забыл? Мы делим ее. Во всем.

Гром с явной неохотой вышел из меня. Ощущение внезапной пустоты было почти таким же шокирующим, как и боль от проникновения. Я безвольно лежала на шкурах, пытаясь отдышаться. Мое тело гудело, как натянутая струна. Я была доведена до предела, но не получила разрядки. Это была изощренная пытка.

— Встань на колени, — приказал Воррок.

Я посмотрела на него сквозь пелену, застилавшую глаза. Мои руки и ноги дрожали, я едва ли могла пошевелиться. — Я не могу…

Он подошел и, подхватив меня под локти, легко поставил на четвереньки. Мои волосы упали вперед, скрывая лицо. Поза была унизительной, животной. Я чувствовала себя жертвой на алтаре.

— Так, — с удовлетворением произнес Воррок. — Теперь обзор лучше.

Гром обошел ложе и встал позади меня. Я не видела его, но чувствовала его жар, его присутствие. Я услышала, как он сглотнул.

— Посмотри на нее, Гром, — голос Воррока был вкрадчивым, искушающим. — Посмотри, как она изгибается. Как ее кожа блестит от пота. Она создана для этого.

Я почувствовала прикосновение к своей пояснице. Это была рука Воррока. Он провел ладонью по изгибу моего позвоночника, спустился ниже, к ягодицам. — Здесь она особенно хороша, — сказал он, и прежде чем я успела понять, что происходит, его ладонь шлепнула меня по правой ягодице.

Не сильно, но звук получился громким, раскатистым в тишине пещеры. Я вскрикнула от неожиданности. Кожа мгновенно вспыхнула огнем. Это не было больно в прямом смысле слова. Это было… шокирующе. Унизительно. И до дрожи возбуждающе. Удар словно пронзил все мое тело электрическим разрядом, обострив все нервные окончания.

— Видишь? — усмехнулся Воррок. — Немного боли только усиливает удовольствие.

Он снова шлепнул меня, на этот раз по левой ягодице. Я закусила губу, чтобы не закричать снова, и подалась вперед. Мое тело реагировало само, без участия разума. Влаги между ног стало еще больше, она потекла по внутренней стороне бедер.

Гром зарычал за моей спиной. Это был звук нетерпеливого, голодного зверя. — Моя очередь.

Я почувствовала, как его руки ложатся мне на талию, и он притягивает меня к себе. Он снова вошел в меня, на этот раз сзади. И это было совершенно иное ощущение. Глубже. Первобытнее. Я не видела его лица, не могла контролировать его движения. Я была полностью в его власти.

Он начал двигаться, и Воррок не остался в стороне. Он сел передо мной, взял мое лицо в свои ладони. — Смотри на меня, — приказал он.

Я подчинилась. Я смотрела в его холодные, насмешливые глаза, а сзади в меня вбивался Гром, его толчки были мощными, животными. Воррок целовал меня, долго, глубоко, его язык сплетался с моим, пока Гром брал мое тело. Это было невероятное, сводящее с ума сочетание. Два разных мира, два разных ощущения, слившиеся во мне одной.

— Она дрожит, — прохрипел Гром, ускоряя темп. — Она скоро кончит.

— Мы кончим вместе, — ответил Воррок, отрываясь от моих губ. Он опустился ниже, его руки легли на мою грудь, пальцы начали играть с сосками, скручивая их, оттягивая, доводя чувствительность до предела.

Они действовали как единый механизм. Гром задавал ритм, его член терся о мои внутренности под идеальным углом, доводя меня до исступления. Воррок управлял оркестром моих нервных окончаний, его руки и губы были повсюду — на моей груди, шее, спине. Он шептал мне на ухо пошлые, грязные слова, описывая, что они со мной делают, что еще сделают.

Мое сознание окончательно отключилось. Я больше не была Кирой. Я была телом. Сосудом для их удовольствия, которое становилось моим собственным. Я была полем битвы, на котором они заключили перемирие, чтобы уничтожить меня вместе.

— Сейчас… — выдохнула я, чувствуя, как спазмы начинают сотрясать низ живота.

Гром издал рев и толкнулся в последний, особенно глубокий раз. Воррок в этот же момент сильно сжал мои соски. И мир взорвался.

Это был не оргазм. Это был катаклизм. Волна чистого, незамутненного наслаждения, такая сильная, что я потеряла связь с реальностью. Я кричала, но не слышала собственного голоса. Мое тело выгибалось и содрогалось в конвульсиях. Я чувствовала, как Гром изливается в меня, наполняя горячим, густым семенем. И в этот же миг я увидела, как Воррок, глядя мне в глаза, кончает на мои бедра, его лицо исказилось от наслаждения.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Гром вышел из меня и тяжело рухнул на шкуры рядом. Я безвольной куклой упала на ложе, не в силах даже пошевелиться. Мое тело было чужим, оно гудело и пульсировало. Мышцы болели, кожа горела. Я чувствовала липкую сперму внутри себя и на себе.

Я лежала между ними, двумя огромными, потными телами, и смотрела в потолок пещеры. Я думала, что после такого я должна чувствовать себя грязной, уничтоженной. Но я не чувствовала ничего. Только оглушительную, звенящую пустоту.

Ритуал продолжался. И я понимала, что это было только начало.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9: Печать союза

Время остановилось. Я лежала в тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием двух самцов по обе стороны от меня. Воздух в пещере был густым и влажным, он пах потом, сексом и мускусом. Я чувствовала липкость на своих бедрах и странную, непривычную полноту внутри. Мое тело было измучено, каждая мышца ныла, кожа горела от прикосновений, шлепков и трения о грубые шкуры. Я была опустошена. Полностью.

Но это была не та звенящая пустота, которую я ожидала. В самой ее глубине, в центре моего существа, что-то зарождалось. Маленький, едва тлеющий уголек. Я не знала, что это — остаточное эхо угасшего оргазма, или нечто иное, более древнее и темное.

Гром пошевелился первым. Он перевернулся на бок, лицом ко мне, и подпер голову своей огромной рукой. В полумраке его глаза блестели, как у ночного хищника. Он смотрел на меня. Не на мое тело, а мне в глаза. В его взгляде больше не было той простой, животной похоти. В нем появилось что-то еще — удовлетворение собственника, который только что заклеймил свое имущество.

— Ты хорошо кричишь, — пророкотал он. Это, видимо, был комплимент.

Я не ответила. У меня не было сил.

С другой стороны зашевелился Воррок. Он тоже повернулся ко мне. Его лицо было в тени, но я чувствовала его пронзительный, анализирующий взгляд. — Она не сломалась, — сказал он, обращаясь скорее к Грому, чем ко мне. — Она сильнее, чем кажется.

— Она наша, — отрезал Гром.

— Пока, — так же тихо ответил Воррок, и в этом слове крылась угроза. Их соперничество не исчезло, оно просто ушло вглубь, найдя новую арену — мое тело, мою волю.

Воррок протянул руку и стер с моего бедра остатки своей спермы. Его прикосновение было деловитым, почти клиническим. — Ритуал не закончен, — сказал он. — Осталась последняя печать.

Я похолодела. Последняя печать? Что еще они могли со мной сделать? Я думала, что уже прошла через все круги ада.

— Что? — прошептала я пересохшими губами.

— Союз должен быть скреплен не только плотью, но и кровью, — пояснил Воррок. Он достал откуда-то из-за пояса маленький, изогнутый нож с рукоятью из кости. Лезвие тускло блеснуло в свете углей.

Паника, на время отступившая, вернулась с новой силой. Я отпрянула, пытаясь отползти к краю ложа, но рука Грома легла мне на плечо, удерживая на месте. — Не дергайся, — прорычал он. — Так будет только хуже.

— Мы не причиним тебе вреда, — обманчиво-мягким голосом сказал Воррок. — Нам нужна лишь капля. От каждого из нас.

Он без колебаний сделал неглубокий надрез на своей ладони. Потекла темная кровь. Затем он протянул нож Грому. Тот, не моргнув глазом, повторил его действие. Теперь они оба смотрели на меня. В руках Воррока блестел нож.

— Дай мне руку, — сказал он.

Я замотала головой, слезы снова подступили к глазам. — Нет…

— Это необходимо, — его голос стал жестким. — Союз не будет иметь силы без этого. Наша кровь должна смешаться в тебе.

Гром не стал ждать моего согласия. Он просто взял мою правую руку и крепко сжал запястье. Я зажмурилась, ожидая боли. Воррок взял мою ладонь. Я почувствовала короткий, острый укол, похожий на укус осы. Когда я открыла глаза, на моей ладони тоже выступила капля крови.

А потом произошло нечто странное. Воррок прижал свою окровавленную ладонь к моей. Затем Гром накрыл наши руки своей огромной лапищей. Я оказалась в центре этого кровавого рукопожатия. Я чувствовала тепло их рук, липкость нашей смешивающейся крови.

— Кровью Скалоломов клянусь, — низким, торжественным голосом произнес Гром. — Я принимаю эту женщину. Я буду делить ее с тобой, Воррок Тенеход. Пока мир между нашими кланами не станет крепче камня.

— Кровью Тенеходов клянусь, — так же торжественно ответил Воррок. — Я принимаю эту женщину. Я буду делить ее с тобой, Гром Скалолом. Пока наши общие враги не падут.

Они замолчали. И в этой тишине я почувствовала это.

Странный жар, зародившийся в месте соприкосновения наших ладоней. Он не обжигал, он согревал. И он начал распространяться по моим венам. Теплая, пульсирующая волна потекла по руке, к плечу, к сердцу, а оттуда — по всему телу. Это было похоже на то, как в замерзший организм вливают горячий, пряный напиток. Уголек, тлевший внутри меня, вспыхнул.

Мои глаза распахнулись от удивления. Я посмотрела на них. Они тоже это чувствовали. На лице Грома отразилось изумление, а в глазах Воррока промелькнул интерес исследователя, столкнувшегося с необъяснимым феноменом.

Магия. Это была настоящая, ощутимая магия. Она текла в моей крови, переписывая мой код, связывая меня с этими двумя существами невидимыми, но неразрывными нитями. Я чувствовала их. Не их мысли, но их эмоции. Удивление Грома. Расчетливое любопытство Воррока. Их общее чувство… обладания. Оно волнами вливалось в меня, и я больше не могла отделить свои чувства от их.

Они убрали руки. На моей ладони остался маленький порез и смешанная, темная кровь. Наша кровь.

Они снова уложили меня на шкуры. Но на этот раз по-другому. Гром лег с одной стороны, Воррок — с другой. Гром притянул меня к себе, и я уткнулась лицом в его мощную грудь. Он пах потом и силой. Воррок обнял меня со спины, его жилистая рука легла мне на талию. Я оказалась в кольце их тел. В коконе из мышц, тепла и магии.

Я была невероятно уставшей. Мое тело было на пределе, мой разум — в тумане. Но впервые за все это время я не чувствовала страха. Я чувствовала… странное спокойствие. Словно шторм закончился, и я оказалась в его тихом, безопасном центре. Магия, струившаяся по моим венам, убаюкивала, успокаивала.

Я закрыла глаза. Последней моей мыслью было то, что теперь я действительно принадлежу им. Не по договору. Не по принуждению. А по крови.

Печать союза была поставлена. И она была выжжена в самой моей душе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10: Мой новый дом

Я проснулась от холода. Не того, что пробирает до костей, а того, что приходит с пустотой. Ложе подо мной было холодным. Места, где еще недавно лежали два огромных, горячих тела, были пусты и хранили лишь едва заметный отпечаток. Я была одна.

Я медленно села, кутаясь в шкуру. Тело болело. Каждое движение отзывалось тупой, ноющей болью в мышцах и суставах, о существовании которых я раньше и не подозревала. Особенно сильно ныла поясница и внутренняя поверхность бедер. Я чувствовала себя так, словно меня переехал грузовик. А потом еще раз, для верности.

Воспоминания о прошлой ночи нахлынули мутной, горячей волной. Ритуал. Боль. Унижение. И странное, извращенное удовольствие. Я коснулась своей ладони. Маленький порез уже затянулся, оставив тонкую розовую полоску. Но я все еще помнила ощущение магии, струившейся по моим венам. Было ли это реальностью, или просто игрой моего измученного воображения?

Я встала на дрожащие ноги. Моя разорванная рубаха валялась на полу. Рядом лежала аккуратно сложенная одежда. Не моя. Это была одежда орков: штаны из мягкой кожи, свободная туника из грубой ткани и пояс. Никакого белья, разумеется. С тяжелым вздохом я начала одеваться. Одежда была мне велика, но на удивление удобной и теплой.

Надо было выходить. Мысль о том, чтобы снова встретиться с обитателями лагеря, вызывала приступ тошноты. Вчера они смотрели на меня как на диковинного зверька. Как они посмотрят на меня теперь? Как на шлюху вождей?

Собрав всю свою волю в кулак, я откинула тяжелый полог и вышла наружу.

Утро было серым и промозглым. Низкие тучи цеплялись за верхушки гигантских деревьев, мелкая изморось висела в воздухе. Лагерь уже проснулся. Повсюду кипела жизнь. Орки-воины чистили оружие, женщины готовили еду на кострах, дети с криками носились между палатками.

Когда я появилась, все разговоры стихли. Десятки пар глаз устремились на меня. Вчера в их взглядах было любопытство. Сегодня — было нечто иное. Смесь страха, ненависти и… странного, почтительного отчуждения. Я больше не была просто пленницей. Я стала чем-то другим. Неприкасаемой. Символом.

Особенно ядовитыми были взгляды женщин. Они смотрели на меня с неприкрытой враждебностью. Я видела в их глазах ревность и презрение. Особенно одна, высокая и крепкая орчиха с заплетенными в волосы клыками кабана, буквально испепеляла меня взглядом. Кажется, я нажила себе врага, даже не зная ее имени.

Я стояла в растерянности, не зная, куда идти и что делать. Желудок свело от голода. Я не ела с той самой лекции в другом мире.

— Потерялась, небесная?

Я вздрогнула и обернулась. Рядом, прислонившись к стволу дерева, стоял Воррок. Он был уже одет в свои доспехи из темной кожи и выглядел так, словно не участвовал прошлой ночью в дикой оргии, а хорошо выспался. На его губах играла привычная насмешливая ухмылка.

— Я… я голодна, — выдавила я.

— Естественно, — кивнул он. — Ты потратила много энергии. Пойдем.

Он развернулся и пошел в сторону большого центрального костра, не дожидаясь меня. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Орки расступались перед ним, склоняя головы. И передо мной тоже. Это было странно и неловко.

У костра сидел Гром. Он отрывал огромные куски жареного мяса от кости и запивал их чем-то из глиняной кружки. Увидев нас, он хмыкнул. — Проснулась, женщина. Садись. Ешь.

Он указал на место рядом с собой. Воррок сел с другой стороны. Я оказалась между ними, как и ночью. Мне протянули деревянную миску с какой-то кашей, пахнущей дымом и травами, и кусок мяса. Я набросилась на еду с жадностью, забыв о приличиях. Еда была грубой, простой, но невероятно вкусной.

Они молча наблюдали, как я ем. — Теперь это твой дом, — сказал Гром, когда я покончила с едой. — Ты будешь жить в нашей палатке.

— В

нашей

палатке? — уточнил Воррок с легкой иронией.

Гром бросил на него тяжелый взгляд. — В

нашей

. Ты будешь спать между нами. Каждую ночь. Ты будешь есть с нами. Ты будешь принадлежать нам.

— А делать-то мне что? — спросила я, осмелев от сытости. — В смысле, какие у меня… обязанности? Кроме… ночных.

Воррок усмехнулся. — У тебя одна обязанность, маленькая птичка. Не умереть. И не дать нам убить друг друга. Все остальное — детали.

— Ты не будешь работать, как другие женщины, — добавил Гром. — Ты — не они. Ты — наша. Никто не смеет приказывать тебе. Никто не смеет касаться тебя. Если кто-то тебя обидит — скажи мне. Я вырву ему печень.

Это было самое странное проявление заботы, которое я когда-либо слышала.

Я оглядела лагерь. Грязные, грубые орки. Палатки из шкур. Запахи дыма, пота и крови. Это мой дом? Эти двое, вечно готовые вцепиться друг другу в глотку, — моя семья? Это абсурд. Кошмар.

Но когда я посмотрела на них, на этих двух огромных, опасных существ, которые теперь были моими мужьями, я почувствовала это снова. Тонкую, едва уловимую нить магии, связывающую нас. Я чувствовала их присутствие не только рядом, но и где-то внутри себя.

Я была чужой в этом мире. У меня не было никого и ничего. Кроме них. Двух моих врагов. Двух моих защитников. Двух моих тюремщиков.

Воррок был прав. Моя главная задача — выжить. Выжить между молотом и наковальней. И, возможно, если мне очень повезет, найти в этом кошмаре что-то, ради чего стоит жить.

Я сидела между ними у огня, и впервые с момента моего падения в этот мир, я не думала о том, как вернуться домой. Я думала о том, как пережить завтрашний день.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11: Уроки выживания

Первые дни в орочьем лагере слились в один серый, монотонный кошмар. Мой новый «дом» оказался большой палаткой, которую делили Гром и Воррок — видимо, единственное, в чем они смогли достичь компромисса. Внутри было два ложа из шкур по разным сторонам и холодное кострище в центре. Теперь к ним добавилось третье, мое, расположенное строго посередине. Нейтральная территория. Швейцария в мире орков. Каждую ночь я засыпала, зажатая между двумя огромными, горячими телами, и каждую ночь мне снились кошмары.

Днем я была предоставлена сама себе, и это было едва ли не хуже. Я была бесполезна. Абсолютно. Я не умела свежевать добычу, не знала, какие коренья съедобны, а какие отправят меня на тот свет, не могла починить кожаную одежду. Мои навыки — скорочтение, написание курсовых и умение найти любую информацию в гугле — здесь стоили меньше, чем пыль под ногами. Я слонялась по лагерю, как призрак, под враждебными взглядами орчих и презрительными усмешками воинов. Я была живым символом мира, экзотической игрушкой вождей, но в то же время — бесполезным ртом, который нужно кормить.

На третий день моему вынужденному безделью пришел конец. Гром, вернувшись с охоты, бросил к моим ногам тушу какого-то саблезубого кролика и коротко приказал: «Разделай». Я смотрела на окровавленный мех и стеклянные глаза зверька, и меня едва не вырвало. Через час Гром вернулся. Кролик лежал нетронутым, а я сидела рядом, обхватив колени, и пыталась не расплакаться от собственного бессилия.

Он посмотрел на меня, на кролика, потом снова на меня. Его лицо не выражало ничего, кроме досады. — Бесполезная, — пророкотал он, но в его голосе не было злости, скорее усталая констатация факта. Он поднял кролика и одним движением своего огромного ножа выпотрошил его.

На следующий день он решил попробовать другой подход. — Если не можешь готовить, будешь сражаться, — заявил он и потащил меня на тренировочную площадку.

Это было еще большим фиаско. Он вручил мне деревянный меч, который я едва могла поднять одной рукой. — Защищайся, — приказал он.

Я попыталась принять боевую стойку, которую видела в фильмах. Гром посмотрел на меня, тяжело вздохнул и ткнул меня пальцем в плечо. Я рухнула на землю. Он снова поднял меня, попытался показать, как ставить ноги, как держать равновесие. Его огромные, грубые руки ставили меня в нужные позиции, и от этих бесцеремонных прикосновений по телу бегали мурашки. Он был так близко, что я чувствовала жар его кожи и запах пота. Это отвлекало, сбивало с толку.

— Сосредоточься, женщина! — рявкнул он, когда я в очередной раз споткнулась на ровном месте. — Враг не будет ждать, пока ты перестанешь витать в облаках!

Он сделал выпад. Я инстинктивно зажмурилась и выставила перед собой меч, как палку. Его оружие с легкостью выбило мое из рук, а сам он по инерции налетел на меня. Мы оба рухнули на землю. Я оказалась под ним, придавленная его весом. На мгновение наши лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Я видела каждую черточку на его грубом лице, золотистые искорки в темных глазах. Его дыхание опалило мою щеку. Время замерло. Сердце пропустило удар.

А потом он с рычанием поднялся, отряхиваясь, словно прикосновение ко мне было чем-то неприятным. — Безнадежно, — бросил он и, не оборачиваясь, ушел, оставив меня сидеть в пыли, униженную и растерянную.

Вечером, когда мы сидели у костра, Воррок, который, как оказалось, наблюдал за моей позорной тренировкой, лениво протянул: — Молот не научит бабочку летать, Скалолом. Ей нужно нечто иное.

— И что же, по-твоему, ей нужно, Тенеход? — прорычал Гром, все еще злой после утреннего провала. — Может, ты научишь ее плести интриги и наносить удары в спину?

— Как минимум, я научу ее выживать, — спокойно ответил Воррок. Он повернулся ко мне. — С завтрашнего дня твои уроки начинаются со мной.

И они начались. Уроки Воррока не имели ничего общего с уроками Грома. Он не таскал меня на тренировочную площадку. Мы уходили в лес. Он учил меня языку. Не только отдельным словам, но и интонациям, скрытым смыслам, тому, как отличить вежливое обращение от завуалированного оскорбления. Он показывал мне травы: какие лечат, какие калечат, а какие убивают. Он рассказывал о политике кланов, об их вражде, о старых обидах и тайных союзах.

Это была его стихия. Он не повышал голоса, не выходил из себя. Он был терпеливым, методичным и безжалостным учителем. Каждая моя ошибка встречалась его ядовитой иронией, каждый успех — едва заметным одобрительным кивком. Он не касался меня, как Гром. Его оружием было слово, взгляд, пауза. Но напряжение между нами было не меньшим. Это была интеллектуальная дуэль. Он проверял меня, испытывал мои границы, заставляя мой мозг работать на пределе.

— Гром хочет сделать из тебя воина, — сказал он однажды, когда мы сидели у ручья, перебирая собранные коренья. — Это глупо. Твое тело — твое слабое место. Ты никогда не сможешь сравниться силой с орком. Но твой разум… он другой. Он работает иначе, чем наш. Он может стать твоим оружием. Если ты научишься им пользоваться.

Я посмотрела на него, на его умные, холодные глаза. Впервые я подумала, что он не просто играет со мной. Он действительно учит меня. Он вкладывал в меня знания, делая меня сильнее, опаснее. Зачем?

— Зачем вы это делаете? — спросила я.

Он усмехнулся. — Глупая маленькая птичка. Ты все еще не поняла? Ты — наша общая территория. И чем крепче эта территория, тем сильнее наш союз. Гром укрепляет ее по-своему, я — по-своему. Он хочет, чтобы ты могла отразить прямой удар. Я хочу, чтобы ты видела нож, занесенный для удара в спину.

Он поднялся. — Урок на сегодня окончен. Ты запомнила, как выглядит королевский корень?

Я кивнула. — Он похож на корень мандрагоры, но жилки у него красные, а не фиолетовые.

— Хорошо, — сказал он. — Потому что корень мандрагоры вызывает лишь несварение. А одна капля сока королевского корня остановит сердце быка. И орка тоже.

Он ушел, оставив меня одну с этим знанием. Знанием, которое было силой. И ядом. Я смотрела на свои руки — мягкие, белые, бесполезные. Но теперь в моей голове были вещи поопаснее любого меча.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я поняла, что мои уроки выживания только начались. И чтобы выжить здесь, мне придется стать такой же опасной, как мои учителя.

Глава 12: Женские войны

Мои уроки с Ворроком приносили плоды. Я начала понимать обрывки разговоров, улавливать настроения в лагере. Мир вокруг перестал быть просто набором непонятных звуков и враждебных лиц. Он обретал структуру, логику. Но чем больше я понимала, тем острее чувствовала свою изоляцию. Особенно среди женщин.

Для них я была ходячим оскорбжением. Чужачка, слабая, бесполезная, которая непонятно за какие заслуги стала общей женой сразу двух вождей. Я видела, как они шепчутся за моей спиной, провожая меня презрительными взглядами. Их ненависть была почти осязаемой, густой, как утренний туман. И эпицентром этой ненависти была она.

Ее звали Гризельда. Та самая орчиха с клыками кабана в волосах. Она была дочерью одного из старых военачальников Грома и, как я поняла из подслушанных разговоров, сама метила на его ложе. Мое появление разрушило все ее планы. Она была высокой, сильной, настоящей воительницей, и мое хрупкое телосложение, видимо, казалось ей насмешкой.

Наше столкновение было неизбежным.

Это случилось во время вечерней трапезы. Я сидела, как обычно, между Громом и Ворроком. Мне подали мою порцию — лучший кусок жареного мяса. В этот момент к нашему костру подошла Гризельда с несколькими своими подругами. Она остановилась прямо передо мной, уперев руки в бока. — Хорошо кормим питомца вождей, — громко, на весь лагерь, произнесла она.

Все разговоры вокруг стихли. Я замерла с куском мяса на полпути ко рту. Гром нахмурился и уже открыл рот, чтобы рявкнуть на нее, но Воррок опередил его, положив руку ему на плечо. — Не вмешивайся, — тихо сказал он. — Это ее битва. Она должна научиться сражаться сама.

Я была одна. Против нее и десятков пар враждебных глаз. — Я не питомец, — тихо, но стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила я на их языке. За недели уроков я уже могла строить простые фразы.

Гризельда расхохоталась. Грубым, неприятным смехом. — О, оно еще и разговаривает! И что же ты такое, если не питомец? Ты не охотишься. Ты не готовишь. Ты не шьешь шкуры. Ты даже не можешь защитить себя. Единственное, на что ты годишься, — это раздвигать ноги для вождей. Ты — не орк. Ты — просто дырка.

Ее подруги загоготали. Кровь бросилась мне в лицо. Унижение было таким сильным, что на глаза навернулись слезы. Я ненавидела ее. И еще больше ненавидела себя за свою слабость.

— Не твоего ума дело, на что я гожусь, — процедила я, сжимая кулаки.

— Моего! — она шагнула ко мне, нависая надо мной. — Ты позоришь нашего вождя! Он заслуживает сильную жену, воительницу! Ту, что родит ему сыновей, похожих на него! А что родишь ты? Таких же слабых, плаксивых уродцев, как ты сама?

Это было последней каплей. Я вскочила на ноги. Я была почти на две головы ниже нее, но в этот момент мне было все равно. Ярость придала мне смелости. — Может, я и не воин, — выкрикнула я, и мой голос прозвенел в наступившей тишине. — Но я — та, кого выбрали вожди. Я — та, кто скрепил союз. Я — та, кто спит между ними каждую ночь. А ты, Гризельда, кто ты? Ты просто одна из многих. Ты кричишь о своей силе, но вождь выбрал не тебя. Наверное, твоей силы хватает только на то, чтобы завистливо лаять из-за угла.

Я сама не ожидала от себя такой дерзости. Слова, которым учил меня Воррок, сложились в идеальную, ядовитую фразу.

Лицо Гризельды исказилось от ярости. Она замахнулась, чтобы ударить меня. Я зажмурилась, понимая, что сейчас меня размажут по земле. Ее удар снес бы мне голову.

Но удара не последовало. Я открыла глаза. Гром стоял между нами, удерживая ее руку в своей стальной хватке. — Хватит, — прорычал он. Его лицо было темнее тучи. — Она — моя жена. Моя и Воррока. Ты поднимешь на нее руку еще раз — и я забуду, что твой отец был моим другом.

Он отшвырнул ее руку. Гризельда посмотрела на него, потом на меня. В ее глазах была такая ненависть, что мне стало страшно. Она ничего не сказала. Просто развернулась и ушла, бросив через плечо обещающий взгляд.

Я стояла, дрожа всем телом. Адреналин отступал, оставляя после себя слабость и тошноту.

— Неплохо, — раздался за спиной голос Воррока. — Для начала. Ты использовала ее гордость против нее самой.

— Она убьет меня, — прошептала я.

— Возможно, — спокойно согласился он. — А возможно, теперь тебя начнут уважать. Или бояться. Что в нашем мире почти одно и то же.

Гром подошел ко мне и положил свою тяжелую руку мне на плечо. — Ты не показала страха, — сказал он. В его голосе слышалось… уважение? — Это хорошо.

Он слегка сжал мое плечо и ушел в свою палатку. Я осталась стоять у костра. Орки вокруг снова загомонили, но теперь в их перешептываниях слышалось не только презрение. Я видела удивление, интерес.

Я выиграла эту битву. Но я понимала, что это была всего лишь первая стычка. Женские войны, как оказалось, были не менее жестокими, чем мужские. И я только что нажила себе смертельного врага. Гризельда не простит мне этого унижения. Никогда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13: Тень на стене

После моей стычки с Гризельдой атмосфера в лагере неуловимо изменилась. Орки все еще косились на меня, но в их взглядах появилось нечто новое. Осторожность. Я стала не просто «небесной», а «небесной, которая посмела огрызнуться самой Гризельде». Это был новый, пусть и сомнительный, статус. Но он не принес мне покоя. Наоборот. Я постоянно чувствовала на себе взгляд Гризельды — тяжелый, полный немой угрозы. Она ждала. Ждала момента, чтобы отомстить.

Я с головой ушла в уроки Воррока. Лес стал моим убежищем. Там, вдали от лагеря, я могла дышать свободно. Я училась с жадностью отчаяния. Каждое название травы, каждый новый оборот речи, каждая история о предательстве и мести — все это было моим оружием, моим щитом. Я чувствовала, как мой страх постепенно трансформируется в нечто иное — в холодную, расчетливую осторожность. Я училась выживать.

Однажды вечером я вернулась с очередного «урока» особенно уставшей. Гром и Воррок были на совете вождей, и я впервые за долгое время должна была ужинать в одиночестве. Молодая орчиха, из тех, кто прислуживал в палатке вождей, принесла мне мою миску с дымящейся похлебкой. Я поблагодарила ее, и она, не поднимая глаз, быстро ушла.

Я села у входа в палатку, подставив лицо последним лучам заходящего солнца. Похлебка пахла восхитительно — мясом, кореньями и пряностями. Я поднесла ложку ко рту, но в последний момент замерла. Что-то было не так. Запах. Среди знакомых ароматов я уловила еще один, едва заметный, сладковато-приторный.

«Королевский корень. Он похож на корень мандрагоры, но жилки у него красные… Одна капля сока остановит сердце быка. И орка тоже».

Слова Воррока всплыли в моей памяти с леденящей ясностью. Я медленно опустила ложку. Сердце заколотилось в груди. Я осторожно зачерпнула еще раз и рассмотрела содержимое. Среди кусочков мяса и овощей я увидела крошечные красные прожилки. Не от мяса. Другие.

Паника подкатила к горлу. Неужели? Это не может быть… Это паранойя. Просто специя, которую я не знаю. Но рука сама собой опустила миску на землю. Я сидела, не в силах пошевелиться, и смотрела на отравленную еду. Мой ужин. Мою смерть.

Я подняла голову и обвела взглядом лагерь. Недалеко, у другого костра, стояла Гризельда. Она не смотрела на меня, она разговаривала со своими подругами и смеялась. Но я почувствовала. Она знала, что я смотрю. И на ее губах играла торжествующая усмешка.

Это она. У меня не было доказательств. Но я знала.

Что делать? Кричать? Звать на помощь? Кто мне поверит? Скажут, что чужачка просто боится всего. Или еще хуже — решат, что я сама это подстроила, чтобы очернить Гризельду. Я была в ловушке.

В этот момент из палаты совета вышли Гром и Воррок. Они о чем-то спорили, как обычно. Увидев меня, они направились ко мне. — Почему не ешь? — спросил Гром, кивнув на нетронутую миску.

Я не могла вымолвить ни слова. Я просто смотрела на них, потом на миску, потом снова на них. Мое лицо, видимо, было белее снега.

Воррок первым заметил неладное. Он подошел, его глаза сузились. — Что случилось?

Я молча указала дрожащим пальцем на похлебку.

Он присел на корточки, взял мою ложку и внимательно рассмотрел ее содержимое. Потом понюхал. Его лицо мгновенно стало жестким, как камень. Вся его напускная леность исчезла, сменившись ледяной яростью. — Не есть, — сказал он тихо, но в его голосе звенел металл.

— Что там? — нахмурился Гром.

— Королевский корень, — ответил Воррок, поднимая глаза. И в его взгляде, устремленном куда-то в сторону костра Гризельды, было обещание смерти.

Гром зарычал. Это был низкий, утробный звук, от которого у меня застыла кровь в жилах. Он вскочил на ноги, его кулаки сжались так, что побелели костяшки. Весь лагерь замер, почувствовав его ярость.

— Кто?! — проревел он так, что, казалось, задрожала земля.

Но доказать было ничего нельзя. Орчиха, принесшая еду, клялась, что просто взяла ее из общего котла. Никто ничего не видел. Гризельда смотрела на все с невинным видом. Но все всё понимали.

Расследование, которое устроил Гром, ничего не дало. Но всем в лагере был дан четкий сигнал: покушение на женщину вождей равносильно самоубийству.

Той ночью я не могла уснуть. Я лежала на своем ложе и дрожала, снова и снова прокручивая в голове события вечера. Я была в одном шаге от смерти. Если бы не уроки Воррока, меня бы уже не было в живых. Страх был липким, удушающим. Я чувствовала себя абсолютно беззащитной. Каждая тень в палатке казалась мне убийцей.

Я услышала тихие шаги. Полог палатки откинулся. Я в ужасе вскочила, готовая кричать.

В проходе стоял Воррок. Он был один. — Гром разбирается с охраной, — тихо сказал он. — Он будет допрашивать их до утра.

Он вошел и опустил полог. В палатке стало совсем темно, лишь угли в кострище отбрасывали тусклые отблески. — Ты дрожишь, — констатировал он.

— Мне страшно, — прошептала я.

Он подошел к моему ложу и сел на край. Я отпрянула. — Не бойся, — сказал он, и в его голосе впервые не было иронии. — Сегодня я буду тебя охранять. Никто тебя не тронет.

Он просто сидел рядом в темноте, молчаливый и неподвижный, как изваяние. Его присутствие должно было успокаивать, но оно лишь усиливало напряжение. Я была заперта в темной палатке с самым расчетливым и непредсказуемым из моих мужей. И я понятия не имела, чего от него ожидать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14: Лекарство от страха

Мы сидели в тишине, которая давила на уши. Я съежилась на своем ложе, а Воррок сидел на краю, прямой и неподвижный, как страж. Снаружи доносились приглушенные звуки лагеря — треск костра, далекий смех, рык Грома, который все еще допрашивал стражников. Но здесь, в нашей палатке, царил свой собственный, напряженный мир.

— Она не остановится, — нарушила я молчание. Мой голос прозвучал слабо и надтреснуто. — Гризельда. Она попробует снова.

— Да, — спокойно согласился Воррок. — Теперь это дело чести. Ты унизила ее. Теперь она либо убьет тебя, либо потеряет лицо.

Его будничный тон пугал больше, чем рычание Грома. Для него это была лишь очередная партия в их бесконечной игре. — И что мне делать?

Он повернул голову, и я почувствовала его взгляд в темноте. — Стать сильнее. Умнее. Опаснее, чем она. Я учу тебя не для того, чтобы ты собирала красивые цветочки, маленькая птичка. Я даю тебе яд и противоядие. Как ты ими воспользуешься — зависит от тебя.

— Спасибо, — искренне сказала я. — За то, что научили. Вы спасли мне жизнь.

Он хмыкнул. — Я спас ценный актив. Союз держится на тебе. Твоя смерть принесет войну. Это невыгодно.

Цинично. Жестоко. Но это была правда. Я была не человеком, а политическим инструментом. И все же… что-то в его тоне было не так. Словно он сам пытался убедить себя в этой прагматичной причине.

— Почему вы так ненавидите друг друга? — спросила я, осмелев. — Вы с Громом.

Он надолго замолчал. Я уже думала, что он не ответит. — Наши отцы были друзьями, — наконец сказал он. — Они правили вместе. Отец Грома был силой. Мой — умом. Они дополняли друг друга. Но потом пришли огры. В одной из битв мой отец был смертельно ранен. Он просил отца Грома отступить, перегруппироваться. Но тот, ослепленный яростью, повел воинов в лобовую атаку. Он победил. Но мой отец умер у него на руках. А через год он объявил себя единственным вождем объединенного клана. Гром считает, что его отец был героем. Я считаю, что он был предателем, который воспользовался смертью друга, чтобы захватить власть.

В его голосе не было ненависти. Только холодная, как лед, констатация. Теперь я понимала глубину их вражды. Это была не просто борьба за власть. Это была кровная обида, передавшаяся по наследству.

— Мне жаль, — тихо сказала я.

— Жалость — это роскошь, — отрезал он. — В этом мире выживает не тот, кого жалеют, а тот, кто бьет первым.

Он поднялся и подошел к выходу, проверил полог. Когда он обернулся, его силуэт на фоне тлеющих углей казался еще более хищным. — Ты все еще дрожишь. Страх — это яд. Он парализует. Его нужно выгнать из крови.

Он подошел ко мне. Я напряглась, вжимаясь в шкуры. Он опустился на колени перед моим ложем, наши лица оказались на одном уровне. — Есть много способов изгнать страх, — прошептал он. — Можно заменить его яростью. Можно — болью. А можно — удовольствием. Таким сильным, что для страха просто не останется места.

Он протянул руку и коснулся моей щеки. Его пальцы были прохладными, но от их прикосновения по моей коже пробежал жар. Он смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни насмешки, ни расчета. Только темное, глубокое желание.

— Я могу помочь тебе забыть, — прошептал он.

Я должна была сказать «нет». Должна была оттолкнуть его. Но я не смогла. Я была измучена страхом, одиночеством. Я была на грани. И в этот момент его предложение прозвучало не как угроза, а как спасение. Как лекарство.

Я медленно кивнула.

Его губы коснулись моих. Этот поцелуй не был похож на те, что были во время ритуала. В нем не было ни власти, ни унижения. Он был медленным, нежным, почти неуверенным. Он пробовал мои губы, словно спрашивая разрешения. И я ответила. Я вцепилась в его плечи, притягивая к себе, отвечая на его поцелуй со всем отчаянием, что скопилось во мне.

Его руки начали исследовать мое тело. Но не так, как раньше. Не как собственность. А как нечто ценное, хрупкое. Он гладил мои плечи, спину, бедра. Его прикосновения были успокаивающими, убаюкивающими. Он стаскивал с меня одежду, но это не ощущалось как унижение. Скорее, как освобождение.

Он уложил меня на шкуры и навис сверху. — Я не буду как Гром, — сказал он, глядя мне в глаза. — Я не буду брать силой. Я хочу, чтобы ты сама этого захотела.

Он начал целовать мое тело. Медленно, подробно, не пропуская ни одного участка. Его губы и язык были повсюду. На моей шее, ключицах, груди. Он нежно сосал мои соски, и мое тело выгибалось ему навстречу. Страх отступал, вытесняемый волнами чистого, незамутненного удовольствия.

Он не торопился. Он растягивал прелюдию, доводя меня до исступления. Когда его губы наконец достигли низа моего живота, я уже извивалась под ним, умоляя о большем. Он опустился между моих ног и начал ласкать меня языком. И это тоже было иначе. Нежно, дразняще, мучительно сладко. Он довел меня почти до пика, а потом отстранился.

Я застонала от разочарования. — Почему?

— Потому что я хочу быть внутри, когда ты будешь кричать, — прошептал он.

Он вошел в меня. Плавно, медленно, давая моему телу привыкнуть. И это было откровением. Никакой боли. Только ощущение невероятной наполненности и тепла. Он начал двигаться во мне, и его ритм был идеальным. Не слишком быстрым, не слишком медленным. Он чувствовал мое тело, отзывался на каждое мое движение.

Это было не просто совокупление. Это был танец. Диалог без слов. Я смотрела в его глаза и видела в них не холодного манипулятора, а кого-то другого. Кого-то, кто так же, как и я, был одинок.

Он целовал меня, и наши стоны смешивались в один. Волна оргазма накрыла меня внезапно, сбив с ног, унося в водоворот чистого света. Я кричала, царапая его спину, и в этот же миг почувствовала, как он кончает внутри меня, содрогаясь всем телом.

Когда все закончилось, он не ушел. Он лег рядом, притянул меня к себе и укрыл шкурой. Я прижалась к его жилистому, теплому телу, чувствуя себя в безопасности впервые за долгое время. Страха больше не было. Он действительно изгнал его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я засыпала в его объятиях, и последней моей мыслью было то, что лекарство, которое он мне дал, было таким же опасным и вызывающим привыкание, как и самый сильный яд.

Глава 15: Изучая друг друга

Я проснулась от знакомого запаха дыма и пота. Тяжелая рука лежала у меня на талии. Но это была не жилистая рука Воррока. Эта была огромная, мозолистая ладонь Грома. Я открыла глаза. В палатку пробивался утренний свет. Воррока не было. На его месте, рядом со мной, лежал Гром. Он спал, его мощная грудь вздымалась и опускалась в такт размеренному дыханию.

Значит, он вернулся ночью и просто лег рядом, не став меня будить. А Воррок ушел. Ушел так же тихо, как и появился. Словно его и не было. Но мое тело помнило все. Ноющая сладость в мышцах, отсутствие липкого страха в душе — все это было доказательством того, что прошлая ночь не была сном.

Я осторожно высвободилась из-под руки Грома и села. Он что-то пробормотал во сне и перевернулся на спину. Я смотрела на него. В свете утра он не казался таким пугающим. Просто огромный, сильный мужчина, уставший после долгой ночи. На его теле было множество шрамов — белых полос, рассказывающих историю его битв. Я вдруг почувствовала укол любопытства. Каков он, этот человек-скала, когда он не пытается доминировать и утверждать свою власть?

Воррок показал мне, что близость может быть лекарством. А что насчет Грома? Могу ли я найти с ним что-то, кроме страха и подчинения?

Ночью с Ворроком я впервые почувствовала себя не жертвой, а участницей. Эта новообретенная смелость пьянила. Я больше не хотела быть просто «маленькой птичкой» или «женщиной». Я хотела быть Кирой. И я хотела понять этих двух существ, с которыми меня связала судьба.

Гром пошевелился и открыл глаза. Он несколько секунд смотрел на меня сонным, затуманенным взглядом, а потом его глаза сфокусировались, и в них появилась привычная настороженность. Он сел, и его взгляд скользнул по палатке. Он явно искал Воррока. Не найдя его, он перевел взгляд на меня. — Он был здесь, — это был не вопрос.

Я кивнула. Я не собиралась лгать. Магия, связавшая нас, кажется, не позволяла этого. Они чувствовали друг друга через меня. — Он охранял меня.

Гром нахмурился. Он придвинулся ближе, наклонился и вдохнул запах моей кожи, моих волос. Его лицо стало мрачным. — Он не просто охранял, — прорычал он. — От тебя пахнет им.

Ревность. Густая, почти осязаемая. Старая Кира съежилась бы от страха. Но новая Кира… она увидела в этом не только угрозу. Она увидела уязвимость.

— От меня пахнет обоими, — спокойно ответила я. — Я — ваша общая жена. Разве не так?

Он впился в меня взглядом, ожидая увидеть страх, но я заставила себя смотреть в ответ прямо и открыто. Я не хотела больше бояться.

Вместо того чтобы отпрянуть, я сделала немыслимое. Я придвинулась к нему и положила свою руку ему на грудь, туда, где под слоем мышц билось его сердце. Он вздрогнул от моего прикосновения, как от удара тока. Его тело напряглось. — Что ты делаешь?

— Изучаю, — прошептала я.

Я провела ладонью по его груди, ощущая под пальцами грубую кожу, жесткие волоски, рельеф старых шрамов. Он был как карта, которую я хотела научиться читать. Он не отталкивал меня, но и не расслаблялся. Он замер, наблюдая за мной с недоверчивым изумлением.

Моя рука скользнула ниже, по его животу, к набедренной повязке. Он шумно выдохнул, когда мои пальцы коснулись края кожи. Смелость моя была на грани безрассудства, но я не могла остановиться. Я хотела знать. Я хотела понять.

Я потянула за узел, и повязка упала на шкуры. Он был обнажен передо мной. И он был возбужден. Очень. Его член, даже в полурасслабленном состоянии, был огромен. Но теперь он не вызывал у меня паники. Только любопытство.

Я робко коснулась его. Он был горячим и твердым на ощупь. Гром сдавленно застонал и схватил меня за запястье. — Женщина… не играй со мной.

— Я не играю, — я посмотрела ему в глаза, и он, должно быть, увидел там искренность. — Я хочу… понять.

Я высвободила свою руку и снова прикоснулась к нему, на этот раз увереннее. Я обхватила его член ладонью, чувствуя его мощь, его пульсацию. Я начала медленно двигать рукой, так, как инстинктивно чувствовала правильным.

Гром откинул голову назад и зарычал. Это был не рык ярости. Это был рык чистого, неприкрытого удовольствия. Он, который привык брать, оказался в положении того, кому дарят наслаждение. И для него это, видимо, было в новинку.

Это придало мне сил. Я продолжала свои ласки, изучая его реакцию, находя ритм, который заставлял его тело дрожать. Он был таким огромным, таким сильным, но в моих руках он был уязвим. Это пьянило. Это давало чувство власти.

— Моя очередь, — прохрипел он.

Он уложил меня на спину и навис надо мной. Но на этот раз все было иначе. Он не стал сразу брать свое. Он посмотрел на меня, и в его глазах было нечто новое. Смесь похоти, удивления и… нежности? Он наклонился и поцеловал меня. Неумело, грубо, но это был настоящий поцелуй. Он пытался повторить то, что, видимо, почувствовал от меня — запах Воррока. Он хотел перебить его вкус, заменить своим.

А потом его огромная рука накрыла мою промежность. Он не стал искать клитор. Он просто прижался всей ладонью, и от этого широкого, горячего прикосновения по моему телу пробежала дрожь. Он начал двигать рукой, создавая трение, от которого я начала стонать. Просто. Грубо. И невероятно эффективно.

Мы лежали так, лаская друг друга, изучая тела, открывая новые грани удовольствия. Он был нетерпелив и прямолинеен, я — более осторожна и любопытна. Мы были как две разные мелодии, которые пытались слиться в один дуэт.

Я чувствовала, что он на грани. Его дыхание стало прерывистым, движения — резкими. Мое собственное возбуждение тоже достигло предела. — Гром… — выдохнула я.

Он понял. Он остановился, тяжело дыша. Он не вошел в меня. Он не стал кончать на меня. Он просто лег рядом, притянул мою руку к своему члену. — Помоги мне, — прорычал он.

И я помогла. Я довела его до конца своей рукой, чувствуя, как его тело содрогается в мощных конвульсиях, как он выкрикивает мое имя. А он в это время доводил до оргазма меня, его грубые, но такие горячие пальцы творили со мной что-то невообразимое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы кончили почти одновременно, крича в утренней тишине палатки.

Когда все закончилось, мы лежали, тяжело дыша, и смотрели друг на друга. Динамика власти изменилась. Я больше не была просто его вещью. А он больше не был просто моим хозяином. Мы изучали друг друга. И этот урок был, пожалуй, самым важным из всех.

Глава 16: Запретная тропа

Прошли недели. Жизнь в лагере вошла в свою колею, грубую и предсказуемую, как смена времен года. Днем я училась. Воррок продолжал свои уроки выживания, превращая меня из беспомощной «небесной» в пусть и слабого, но осведомленного обитателя этого мира. Гром, смирившись с моей безнадежностью в ратном деле, нашел мне другое применение: я помогала старому кузнецу раздувать меха и чистить оружие. Работа была тяжелой, грязной, но честной. Она давала мне чувство причастности и избавляла от унизительного безделья.

Но ночи… ночи принадлежали не мне. Они были территорией нашего странного, тройственного союза. Ночи были временем, когда все маски спадали, и первобытные инстинкты брали свое. Я делила ложе то с одним, то с другим, а иногда — с обоими сразу. Каждая ночь была не похожа на предыдущую. С Громом это был шторм, ураган чистой, животной страсти, где я была маленькой лодкой, отданной на милость стихии. С Ворроком это была интеллектуальная дуэль, игра теней и полунамеков, где он исследовал не только мое тело, но и мой разум, находя самые потаенные струны и играя на них с мастерством виртуоза.

Я привыкла. Страшнее всего было то, что я привыкла. Мое тело научилось отзываться на их ласки, научилось желать их. Унижение первых дней сменилось сложной гаммой чувств, в которой я сама боялась разбираться.

В одну из таких ночей мы с Ворроком остались в палатке одни. Гром ушел со своими воинами в ночной дозор на границу земель. В палатке было тихо и почти темно, лишь тлеющие угли в кострище отбрасывали слабые отблески на наши тела. Мы лежали на шкурах после долгой, неспешной любви, и я чувствовала себя расслабленной и умиротворенной.

— Существуют и другие пути, — вдруг сказал Воррок, нарушив тишину. Его голос был тихим и вкрадчивым.

Я повернула голову и посмотрела на него. — Какие пути?

— Пути удовольствия, — он провел пальцем по изгибу моего бедра. — Твое тело — это карта с множеством неизведанных территорий. Мы исследовали с тобой главный тракт. Но есть и другие тропы. Более темные, более запретные. Но ведущие к таким вершинам, о которых ты и не подозреваешь.

Я напряглась, инстинктивно понимая, к чему он клонит. — О чем ты говоришь?

Он приподнялся на локте и посмотрел на меня сверху вниз. Его глаза в полумраке казались бездонными. — Я говорю о полном доверии. О полном подчинении. О том, чтобы отдать мне ту часть себя, которую не отдают никому.

Он опустил руку ниже, его пальцы скользнули по моим ягодицам и остановились у самого входа в мое тело. Не там, где я привыкла. В другом месте. — Вот здесь, — прошептал он. — Запретная тропа.

Меня бросило в жар. Анальный секс. В моем мире это было темой для шуток или категорией в порно. Мысль о том, чтобы попробовать это на самом деле, казалась… немыслимой. Пугающей. Грязной.

— Нет, — выдохнула я, отстраняясь. — Это… это неправильно. Больно.

— «Неправильно» — это слово для детей и жрецов, — усмехнулся он. — А насчет боли… боль и удовольствие — лишь две стороны одной монеты. Все зависит от мастерства того, кто эту монету подбрасывает.

Он увидел страх в моих глазах, и его лицо смягчилось. — Я не заставляю тебя, маленькая птичка. Никогда не заставлю. Но я предлагаю. Предлагаю тебе опыт, который изменит твое представление о наслаждении. Это высшая форма доверия. Позволить войти туда, куда вход запрещен. Это требует подготовки. Терпения. И твоего полного согласия.

Он замолчал, давая мне подумать. Я была напугана. Но вместе со страхом во мне шевельнулось и другое чувство. Любопытство. Он был прав. Это было высшей формой доверия. И частью меня, той, что он сам же и воспитал, той, что хотела стать сильнее и познать этот мир во всех его проявлениях, было интересно. Что там, за этой гранью?

— Что… что нужно делать? — прошептала я, сама удивляясь своей смелости.

На его губах появилась тень улыбки. — Для начала — расслабиться. И довериться мне.

То, что последовало дальше, не имело ничего общего с грубой похотью. Это был ритуал. Медленный, почти священный. Он принес масло — ароматное, теплое, пахнущее травами. Он уложил меня на живот и начал делать мне массаж. Его руки были сильными и умелыми, они разминали каждую мышцу моего уставшего тела, снимая напряжение, убаюкивая. Я почти заснула под его прикосновениями.

Затем он перевернул меня на спину. Он снова целовал меня, долго, нежно, заставляя забыть обо всем, кроме его губ. Его руки ласкали мою грудь, живот, бедра. Он довел меня до грани оргазма одними лишь прикосновениями, но не дал сорваться, удерживая на этом сладком, мучительном пике.

— Готова? — прошептал он.

Я, задыхаясь от возбуждения, лишь кивнула.

Он уложил меня на бок, согнув мои ноги. Он смазал маслом сначала свои пальцы, а потом — меня. Обильно, не жалея. Его прикосновения были деликатными, почти врачебными. Он не торопился.

— Расслабься, — снова сказал он. — Представь, что ты раскрываешься, как цветок.

Он ввел в меня один палец. Я напряглась, мышцы инстинктивно сжались. Это было странное, непривычное ощущение. Не больно, но… чужеродно. — Дыши, — скомандовал он. — Глубже.

Я послушалась. Он начал медленно двигать пальцем внутри, и я почувствовала, как мышцы постепенно начинают поддаваться, расслабляться. Через некоторое время он добавил второй палец. Ощущение наполненности стало сильнее. Я закусила губу. Он продолжал двигать пальцами, растягивая меня, подготавливая, и одновременно другой рукой ласкал мой клитор, не давая возбуждению угаснуть.

Наконец он сказал: — Теперь я.

Он убрал пальцы. Я затаила дыхание. Я почувствовала, как он приставил головку своего члена к моему сжатому колечку мышц. Он был горячим и твердым. Он начал входить в меня. Медленно. Миллиметр за миллиметром.

Это было невероятно. Это было похоже на боль, но не остро, а тупо, растягивающе. Я чувствовала, как моя плоть растягивается до предела, принимая его в себя. Я вцепилась в шкуры, сдерживая стон. — Потерпи, — прошептал он мне на ухо. — Самое трудное позади.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он вошел в меня до половины и замер, давая мне привыкнуть. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой… полной. Таким уязвимой. Таким открытой. Он был во мне, в самом потаенном месте моего тела.

Он начал двигаться. Очень медленно, почти незаметно. И боль начала отступать. На ее место пришло нечто иное. Глубокое, гудящее, всепроникающее ощущение. Каждый его толчок отдавался вибрацией по всему моему телу. Это было не похоже на обычный секс. Ощущения были глубже, интенсивнее.

Он ускорил темп. И тогда я поняла, что он имел в виду. Удовольствие, которое начало зарождаться во мне, было другим. Более темным. Более острым. Оно шло не от клитора, а из самой глубины моего существа. Оно было почти невыносимым.

— Воррок… — простонала я, уже не понимая, что говорю.

Он перевернул меня на живот и вошел снова, в той же позе. Теперь я не видела его. Я только чувствовала его. Его член, двигающийся во мне, его руки на моей талии, его горячее дыхание на моей спине. Он наклонился и укусил меня за плечо. Несильно, но ощутимо. И этот укус, эта вспышка боли на фоне запредельного удовольствия, стала последней каплей.

Меня накрыло. Оргазм был похож на взрыв сверхновой. Он начался где-то в глубине кишечника и прошел по всему телу огненной волной, заставляя меня кричать в шкуры. Я содрогалась в конвульсиях, теряя связь с реальностью. В этот же миг я почувствовала, как он с рычанием кончает в меня, его горячая сперма заполнила меня изнутри.

Когда все закончилось, я лежала без сил, уткнувшись лицом в шкуры. Я не чувствовала ни стыда, ни грязи. Только опустошение. И странное, пугающее чувство благодарности.

Он открыл для меня новую дверь. Провел по запретной тропе. И я понимала, что после этой ночи я уже никогда не буду прежней.

Глава 17: Ревность зверя

После ночи с Ворроком что-то во мне надломилось. Или, наоборот, выстроилось заново. Та последняя, запретная грань, которую он помог мне перейти, изменила правила игры. Я чувствовала себя смелее, раскованнее. Словно сбросила невидимые оковы своего прошлого мира, его морали, его запретов. Я была здесь, в этом диком, первобытном мире, и я выживала, принимая его правила.

Я стала инициативнее. Я больше не ждала, когда они возьмут меня. Иногда я сама приходила к ним, сама начинала ласки. Это была моя маленькая революция, моя попытка вернуть себе контроль над собственным телом. Воррок принимал это с насмешливой ухмылкой, с удовольствием вступая в предложенную мной игру. Гром же терялся. Моя инициатива сбивала его с толку. Он, привыкший брать силой, не знал, что делать, когда добыча сама идет в руки. Но ему это нравилось. Я видела это по огню, который загорался в его глазах.

Наши отношения стали еще более запутанными. Между мной и Ворроком росло интеллектуальное и чувственное притяжение. Мы могли часами говорить, а потом заниматься любовью так, словно плели сложное кружево. С Громом все было проще и яростнее. Наша близость была похожа на грозу — внезапную, оглушительную и очищающую. Я нуждалась в них обоих. В холодном разуме одного и в первобытной силе другого. Они были как две чаши весов, и я была точкой равновесия между ними.

Но равновесие — вещь хрупкая.

В тот вечер Гром вернулся с границы злой и уставший. Его отряд наткнулся на разведчиков огров, была короткая, но жестокая стычка. Он не был ранен, но от него пахло кровью и адреналином. Он молча выпил целую кружку эля, бросил кости от ужина в костер и уставился на огонь.

Воррок, как обычно, подливал масла в огонь своим сарказмом. — Неудачный день, Скалолом? Потерял кого-то из своих верных псов? — Заткнись, Тенеход, — прорычал Гром, не поворачивая головы. — Не сегодня.

Я решила вмешаться, чтобы разрядить обстановку. Я подошла к Грому сзади и положила руки ему на плечи, начав разминать его затекшие мышцы. Он вздрогнул, но не отстранился. Я чувствовала, как под моими пальцами перекатываются каменные мускулы. Он медленно расслаблялся под моими прикосновениями, его дыхание становилось ровнее.

Воррок наблюдал за нами с прищуром. На его губах играла странная, непроницаемая улыбка. — Смотри-ка, — протянул он. — Маленькая птичка научилась усмирять зверя.

Гром резко повернул голову. Его взгляд упал на меня, потом на Воррока, потом снова на меня. И я увидела, как в его глазах зарождается темное, уродливое чувство. Он видел не мою заботу. Он видел в моих действиях уроки Воррока. Он видел его влияние. Он видел меня как его создание.

— Это ты ее научил? — спросил он Воррока, и его голос был опасно тихим. — Я многому ее учу, — уклончиво ответил Воррок. — Например, тому, что грубая сила — не единственный способ получить желаемое.

Это была ошибка. Искра попала в пороховую бочку.

Гром вскочил на ноги. Он схватил меня за руку и рывком поднял с земли, притягивая к себе. — Она — моя! — проревел он, глядя на Воррока, но сжимая меня. — Моя! И я не позволю тебе превращать ее в свою ядовитую змею!

— Она наша, — спокойно поправил Воррок, поднимаясь. — И если ты сейчас же не уберешь от нее свои лапы, я напомню тебе об этом своим мечом.

— Попробуй!

Они стояли друг против друга, готовые вцепиться в глотки. Я была между ними, зажатая в стальной хватке Грома. Магия союза, которая связывала нас, трещала по швам. Я чувствовала их ярость, их ненависть, и она резонировала во мне, вызывая тошноту.

— Прекратите! — закричала я. — Пожалуйста!

Но они меня не слышали. Гром, не отрывая взгляда от Воррока, развернул меня и толкнул в сторону нашей палатки. — Иди, — прорычал он. — Мы сейчас придем. И ты вспомнишь, кто твой настоящий хозяин.

Я побежала, спотыкаясь, подгоняемая их яростными криками за спиной. Я забилась в самый дальний угол палатки, на свое ложе, и съежилась, ожидая неизбежного.

Они ворвались через несколько минут. Гром был первым. Его лицо было искажено яростью. За ним вошел Воррок. На его щеке алела свежая царапина, но глаза были холодны, как лед.

Гром, не говоря ни слова, подошел ко мне и разорвал на мне тунику. Просто, как лист бумаги. Он швырнул меня на шкуры и навис сверху. — Ты забыла, женщина, — прохрипел он, его лицо было в нескольких сантиметрах от моего. — Ты забыла, что такое настоящая сила. Я тебе напомню.

Он вошел в меня. Без подготовки, без ласки. Грубо, яростно, одним мощным толчком. Боль была такой же, как в первый раз. Острой, разрывающей. Я закричала.

Он начал двигаться во мне, как одержимый. Это был не секс. Это было наказание. Это было утверждение власти. Каждый его толчок был полон ревности и ярости. Он вымещал на мне свою злость на Воррока, свою беспомощность, свою уязвленность.

Я плакала от боли и унижения. Я смотрела поверх его плеча и видела Воррока. Он стоял у входа и смотрел. Его лицо было непроницаемым, но я видела, как ходят желваки на его скулах. Он ничего не делал. Он просто смотрел, как его соперник берет их общую женщину. И в этом его бездействии было больше жестокости, чем в ярости Грома.

Гром кончил быстро, с яростным ревом. Он излился в меня и рухнул рядом, тяжело дыша. Я лежала, разбитая и опустошенная.

Но это был еще не конец.

Я услышала шаги. Воррок подошел к ложу. Он посмотрел на меня, потом на Грома. — Теперь моя очередь, — сказал он тихо.

Он оттолкнул Грома и занял его место. Он не был грубым. Он был хуже. Он был холодным. Он двигался во мне механически, отстраненно, его глаза были пусты. Он словно доказывал не мне, а Грому, что он тоже имеет право. Что я — вещь, которую они делят.

Я перестала плакать. Внутри меня все выгорело. Я лежала, как кукла, и позволяла им делать со мной все, что они хотели. Они превратили мое тело в поле битвы. И в этой битве не было победителей. Только одна проигравшая.

Когда Воррок закончил, он молча встал и вышел из палатки. Гром, уже немного пришедший в себя, посмотрел на меня. В его глазах промелькнуло что-то похожее на раскаяние. Он протянул руку, чтобы коснуться меня, но я отшатнулась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он убрал руку и отвернулся.

Мы лежали на одном ложе, втроем, но между нами была пропасть. Этой ночью ревность зверя почти уничтожила наш хрупкий союз. И меня вместе с ним.

Глава 18: В его власти

После той ужасной ночи в палатке воцарился ледяной холод. Гром и Воррок не разговаривали друг с другом, общаясь лишь через меня короткими, резкими приказами. Напряжение было таким плотным, что его, казалось, можно было потрогать. Я чувствовала себя призраком, запертым в склепе с двумя враждующими статуями. Они больше не спали рядом со мной. Каждый уходил на свое ложе, и я оставалась одна в холодной пустоте посередине.

Я думала, что это конец. Что наш хрупкий мир разрушен навсегда. Гром избегал моего взгляда, и в его молчании я видела стыд и вину. Он сломал что-то между нами, и он знал это. Воррок же стал еще более холодным и язвительным, его уроки превратились в череду колкостей и упреков.

Я была сломлена. Унижение той ночи выжгло во мне всю новообретенную смелость. Я снова стала той испуганной «небесной», какой была в первые дни. Я делала то, что мне говорили, и старалась быть как можно незаметнее.

Так прошло несколько дней. На четвертую ночь я проснулась от ощущения, что на меня смотрят. Я открыла глаза. В темноте, у моего ложа, стояла огромная фигура. Гром. — Вставай, — пророкотал он.

Мое сердце ухнуло в пятки. Я молча подчинилась, ожидая повторения того кошмара. Он не сказал ни слова, просто взял меня за руку и вывел из палатки.

Ночь была холодной и ясной. Мириады звезд горели в черном небе, как алмазная пыль. Лагерь спал. Гром повел меня прочь от костров, вглубь леса. Мы шли молча, и с каждым шагом мой страх нарастал. Куда он меня ведет? Что он собирается со мной сделать? Убить и закопать, чтобы избавиться от живого напоминания о своем позоре?

Мы вышли на небольшую поляну, залитую лунным светом. Посреди поляны рос старый, могучий дуб. Гром подвел меня к нему и развернул спиной к стволу. — Я был неправ, — сказал он, и его голос был глухим и хриплым. — Я вел себя как бешеный зверь. Я причинил тебе боль.

Я была так поражена его словами, что не сразу нашлась, что ответить. Он извинялся. По-своему, неуклюже, но это было извинение. — Я… — начала я, но он прервал меня.

— Я не умею говорить, как он, — Гром мотнул головой в сторону лагеря. — Я не умею плести слова. Я умею только… чувствовать. И когда я увидел, как ты смотришь на него, как твое тело отзывается на его прикосновения, которых я не знаю… во мне все взорвалось.

Он подошел ближе. Его огромное тело почти полностью заслонило лунный свет. — Я не хочу причинять тебе боль. Но я хочу, чтобы ты была моей. Полностью. Чтобы не было места для него. Чтобы ты чувствовала только меня.

Я не знала, что сказать. Мой разум кричал, что нужно бежать, но мое тело оставалось на месте, парализованное странным, пугающим ожиданием.

— Сегодня, — прошептал он, его горячее дыхание коснулось моей щеки. — Ты забудешь обо всем. Ты будешь только моей.

Он взял мой пояс, тот, что стягивал мою тунику. Я думала, он хочет снять его, но он сделал другое. Он завел мои руки за спину, вокруг ствола дуба, и связал мои запястья этим поясом. Не туго, но достаточно крепко, чтобы я не могла их высвободить.

Я ахнула. Я была привязана к дереву. Беззащитная. Полностью в его власти. — Гром… что ты…

— Тише, — прошептал он. — Просто доверься мне. На этот раз все будет иначе.

Он встал передо мной. Он не стал срывать с меня одежду. Он медленно, почти нежно, стянул с меня тунику, обнажая верхнюю часть тела. Прохладный ночной воздух коснулся моей кожи, соски мгновенно затвердели. Он смотрел на меня, и в его глазах горел темный огонь. Это была не ярость. Это была чистая, концентрированная похоть.

Он опустился на колени и начал целовать мое тело. Его губы и язык исследовали мой живот, ребра, поднимаясь все выше. Он не был грубым. Он был тщательным. Он словно хотел запомнить каждый изгиб, каждый сантиметр моей кожи. Когда он добрался до моей груди, он начал ласкать ее с такой нежностью, о которой я и не подозревала. Он вылизывал мои соски, посасывал их, играл с ними языком, и я запрокинула голову, прижимаясь затылком к грубой коре дерева, и стонала.

Мои руки были связаны. Я не могла коснуться его, не могла обнять или оттолкнуть. Я могла только чувствовать. И это обостряло все ощущения в десятки раз. Я была лишена одного из способов взаимодействия с миром, и все остальные чувства словно взбесились, пытаясь компенсировать эту потерю. Я острее ощущала прохладу ночи на своей коже, шершавость коры за спиной, вкус его рта на моей груди.

Он стянул с меня штаны, оставив меня полностью обнаженной перед ним. Он смотрел на меня снизу вверх, и в его взгляде было настоящее поклонение. — Ты прекрасна, — прохрипел он.

Он начал целовать мои бедра, внутреннюю их поверхность, поднимаясь все выше. Я знала, что сейчас произойдет, и мое тело дрожало в предвкушении. Он раздвинул мои складки и накрыл мой клитор ртом.

И мир исчез. Все, что было раньше, все, что делал он или Воррок, — все померкло. Лишенная возможности двигаться, я была полностью сосредоточена на его ласках. Каждое движение его языка отдавалось электрическим разрядом по всему телу. Я была натянутой струной, и он играл на мне, извлекая музыку стонов и всхлипов.

Я больше не чувствовала страха. Я чувствовала только его рот, его желание, его власть. И я добровольно отдавала ему эту власть. В этом подчинении, в этой беспомощности была своя, темная, пьянящая свобода. Свобода от выбора, от ответственности. Свобода просто быть телом, чувствовать, наслаждаться.

Он довел меня до оргазма. Мощного, всепоглощающего. Я кричала в ночной лес, и мой крик эхом отражался от деревьев. Мое тело содрогалось в конвульсиях, привязанное к дереву, и он не отпускал меня, продолжая ласкать, пока последняя волна наслаждения не угасла.

Когда я наконец пришла в себя, тяжело дыша, он поднялся. Он развязал мои руки. Я потерла запястья, на которых остались красные следы от пояса. — Я не хотел… — начал он.

— Я знаю, — прервала я его. Я подошла и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. Это был мой первый поцелуй, который я подарила ему сама.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он ошеломленно смотрел на меня, а потом подхватил на руки, как пушинку, и понес обратно в лагерь.

Той ночью он не стал входить в меня. Он просто лег рядом, притянул к себе и крепко обнял. И я заснула в его объятиях, впервые чувствуя себя не его пленницей, а его женщиной. Он показал мне свою темную сторону, свою жажду власти, но сделал это так, что это не сломало, а исцелило меня. Он вернул мне то, что отнял в ту ночь, — мое доверие.

Глава 19: Наше общее

После ночи у дуба хрупкое равновесие в нашей палатке начало восстанавливаться. Лед тронулся. Гром стал другим. Он все еще был грубым и прямолинейным, но в его отношении ко мне появилась… забота. Он приносил мне лучшие куски с охоты, следил, чтобы у моего огня всегда были сухие дрова, а однажды даже неуклюже вплел мне в волосы дикий цветок, который нашел в лесу. Это было так неожиданно и трогательно, что я рассмеялась. И он впервые улыбнулся в ответ. Не оскалился, а именно улыбнулся — широкой, мальчишеской улыбкой, которая преобразила его суровое лицо.

Воррок наблюдал за этими переменами с непроницаемым видом, но я чувствовала, что напряжение между ними спало. Они все еще были соперниками, но их вражда перестала быть такой ядовитой. Словно мой поступок, моя готовность простить и принять Грома, что-то изменила и в их отношениях. Они снова начали спать на общем ложе, со мной посередине. И наши ночи снова стали общими.

Но и они изменились. Это больше не была битва за доминирование. Они словно заключили негласное перемирие. Они научились действовать сообща, не соревнуясь, а дополняя друг друга. Они изучали мое тело вместе, находя новые способы доставить мне удовольствие. Гром дарил страсть, напор, первобытную силу. Воррок — изощренность, нежность, интеллектуальную игру. И вместе они создавали нечто третье. Гармонию.

Я никогда не думала, что смогу чувствовать себя счастливой в этом мире. Но были моменты, когда я лежала между ними, изнемогая от наслаждения, и ловила себя на мысли, что это — почти счастье. Странное, извращенное, неправильное. Но мое.

В одну из таких ночей это и случилось.

Они любили меня вместе. Долго, неторопливо, доводя до исступления. Это был идеальный шторм, идеальный танец. Сила Грома и точность Воррока слились воедино. Они передавали меня друг другу, меняли позы, целовали, ласкали. Я была в центре вселенной, и эта вселенная состояла из их тел, их запахов, их стонов.

Они довели меня до пика одновременно. Гром был во мне, а Воррок ласкал меня ртом. Взрыв был таким мощным, что я на несколько секунд потеряла сознание. Когда я пришла в себя, я лежала между ними, совершенно обессиленная и опустошенная. Они тоже тяжело дышали. В палатке пахло нами — потом, сексом, жизнью.

Мы лежали в тишине, приходя в себя. Я чувствовала себя абсолютно умиротворенной. Внутри меня было тепло и уютно. Я прислушалась к своим ощущениям. Что-то было не так. Какое-то новое, незнакомое чувство. Словно в моем теле что-то неуловимо изменилось.

Я положила руку себе на живот. Ничего. Плоский, как и всегда. Но ощущение… оно было. Легкая тошнота, которая преследовала меня последние дни по утрам. Головокружение. И странная, ноющая боль в груди. Я списывала это на усталость, на нервы. Но сейчас, в этой тишине, в этом покое, все кусочки мозаики сложились в одну, оглушительную картину.

Нет. Не может быть.

Гром пошевелился и притянул меня к себе, уткнувшись носом мне в шею. Он что-то пробормотал, и его дыхание пощекотало мне кожу. — Что? — переспросила я, мой голос дрогнул.

Он приподнял голову и посмотрел на меня. Его глаза были затуманены после оргазма, но в них светилась нежность. Он наклонился и прошептал мне прямо на ухо. Слова, которые раскололи мой мир на «до» и «после».

— Ты пахнешь иначе, — прошептал он. — Молоком. И жизнью. Ты носишь нашего ребенка.

Я замерла. Воздух вышел из легких. Я посмотрела на него, потом на Воррока, который тоже приподнялся и смотрел на нас с непонятным выражением лица. Он тоже слышал.

Ребенка.

Нашего.

Чьего? Грома? Воррока? Я спала с ними обоими. Часто. Почти каждую ночь. Узнать, кто отец, было невозможно.

Паника накрыла меня ледяной волной. Ребенок. В этом мире. От орка. Или от двух. Я застряла здесь. Навсегда. Больше не было даже призрачной надежды вернуться домой. Мое тело больше не принадлежало мне. Оно стало инкубатором. Сосудом для новой жизни. Их жизни.

Я посмотрела на руку, лежащую на моем животе. Под ней, в глубине моего тела, уже зародилась новая жизнь. Частичка этого дикого, жестокого мира. Частичка их. И моя.

Гром, видя ужас на моем лице, неправильно его истолковал. Он решил, что я боюсь его реакции. На его лице отразилась свирепая радость. — Это хорошо! — пророкотал он. — Ты родишь мне сына! Наследника! Сильного воина, как я!

— Или хитрого стратега, как я, — тихо добавил Воррок. На его лице не было радости. Только глубокая, задумчивая серьезность.

Они снова начали делить. Даже то, чего еще не было. Моего ребенка.

Я отстранилась от них. Села на ложе, обхватив себя руками. Они смотрели на меня, не понимая. Они ждали от меня радости. Или страха. Но я не чувствовала ни того, ни другого.

Я чувствовала только оглушительную, всепоглощающую пустоту.

Я была беременна. И это был мой смертный приговор. Или, может быть, начало новой жизни. Я еще не знала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20: Не может быть

«Ты носишь нашего ребенка».

Четыре слова. Четыре простых слова, которые рушили все. Мою надежду. Мое будущее. Мою личность. Я сидела на ложе, а мир вокруг меня распадался на пиксели, как плохая компьютерная графика. Гром и Воррок что-то говорили, спорили, радовались, угрожали — их голоса доносились до меня как сквозь толщу воды. Я их не слышала. Я слышала только оглушительный рев паники в своей голове.

Беременна.

Это слово пульсировало в висках, отдавалось тошнотой в желудке. Я снова и снова прокручивала в голове последние недели. Легкое недомогание по утрам, которое я списывала на местную еду. Усталость. Чувствительность груди. Все признаки были налицо, но мой мозг, мой цивилизованный, привыкший к контрацепции мозг, отказывался их складывать в единую картину. Этого просто не могло быть. Это было невозможно.

Но это была правда. И доказательство этой правды сейчас находилось внутри меня. Маленькая, микроскопическая клетка, которая уже начала делиться, расти, превращаясь в… в кого? В маленького Грома, с его яростью и силой? Или в маленького Воррока, с его умом и хитростью? А может, в монстра, сочетающего в себе худшие черты их обоих?

Я посмотрела на свои руки. На свой живот. Мое тело. Оно предало меня. Оно не просто адаптировалось к этому миру. Оно приняло его. Пустило в себя его семя и теперь вынашивало его плод. Я больше не была Кирой, студенткой-историком из другого мира. Я была самкой. Инкубатором. Сосудом для продолжения их рода.

И пути назад больше не было. Никогда.

Эта мысль была самой страшной. Пока я была одна, пока мое тело принадлежало только мне, у меня всегда оставалась надежда. Призрачная, почти безумная, но она была. Надежда найти способ вернуться. Найти портал, провести ритуал, да хоть умереть и проснуться в своей постели! Но ребенок… он привязывал меня к этой земле, к этой реальности, прочнее любых цепей. Я не могла уйти. Я не могла бросить его. Своего ребенка.

«Нашего ребенка», — сказал Гром. Даже здесь они не могли оставить меня в покое. Даже здесь они делили. Чей он? Этот вопрос сверлил мой мозг. Я пыталась вспомнить, подсчитать, но это было бесполезно. Ночи слились в один сплошной калейдоскоп секса. Я принадлежала им обоим в равной степени. И любой из них мог быть отцом.

И это было самое ужасное. Этот ребенок, еще даже не родившийся, уже был яблоком раздора. Наследником. Символом. Оружием в их вечной войне. Его будут делить, как делили меня. Его будут воспитывать по-своему. Гром будет учить его махать топором, Воррок — плести интриги. Они разорвут его на части своей враждой.

— Я убью его, — прошептала я.

Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать.

В палатке воцарилась мертвая тишина. Гром и Воррок замерли и уставились на меня. В глазах Грома вспыхнула такая ярость, что мне показалось, он сейчас меня испепелит. — Что ты сказала? — прорычал он.

— Я убью его, — повторила я громче, и мой голос звенел от истерики. — Я избавлюсь от него! Я не буду рожать монстра для этого дикого мира! Я не позволю вам сделать его своим оружием! Он мой!

Я вскочила на ноги. Меня трясло. Я была на грани безумия. — Я знаю травы! — выкрикнула я, глядя на Воррока. — Ты сам меня научил! Я знаю, как это сделать!

Воррок смотрел на меня, и впервые я не видела в его глазах ни насмешки, ни холода. Я видела… понимание. И, может быть, даже жалость.

А потом Гром сделал то, чего я никак не ожидала. Он не ударил меня. Не закричал. Он подошел ко мне, опустился на одно колено и обнял мои ноги. Он прижался лбом к моему животу. Его огромное, могучее тело сотрясала дрожь. — Не надо, — прошептал он, и его голос был полон такой боли, такой мольбы, что у меня перехватило дыхание. — Пожалуйста… не убивай его. Не убивай моего сына.

Я смотрела сверху вниз на этого огромного, свирепого воина, который стоял на коленях у моих ног и плакал. Он не плакал, когда его воины умирали. Он не плакал от боли. Но мысль о смерти его нерожденного ребенка сломала его.

И в этот момент сломалась и я.

Моя ярость, моя истерика, моя паника — все ушло. Осталась только бесконечная, всепоглощающая усталость. И осознание.

Я не смогу. Я не смогу убить своего ребенка. Каким бы он ни был. Чьим бы он ни был. Он уже был частью меня.

Я опустилась на колени рядом с Громом. Положила свою дрожащую руку ему на голову. — Я не убью, — прошептала я. — Я не смогу.

Он поднял на меня глаза, полные слез и надежды.

Воррок подошел и сел рядом с нами. Он положил свою руку поверх моей, на живот. — Он будет не твоим, Гром. И не моим, — сказал он тихо. — Он будет нашим. Общим. Как и она. И мы защитим их обоих. Вместе.

Мы сидели так втроем на полу палатки. Сломленные. Напуганные. И объединенные, как никогда раньше. Не похотью. Не магией. А маленькой, еще не существующей жизнью, которая уже изменила нас навсегда.

Паника отступила, но на ее место пришел холодный, трезвый страх. Я стану матерью. В этом мире. И теперь мне нужно было выжить не только ради себя. Мне нужно было выжить ради него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21: Внешний враг

Новость о моей беременности изменила все. Воздух в палатке, да и во всем лагере, загустел, пропитался ожиданием. Я стала не просто диковинкой или общей женой, а чем-то сакральным — носительницей будущего наследника. Или наследников. Орчихи, которые раньше смотрели на меня с презрением, теперь провожали меня взглядами, в которых смешались суеверный страх и зависть. Гризельда исчезла из поля моего зрения, словно ее и не было, но я знала, что она где-то там, в тени, и ждет своего часа, и ее ненависть теперь направлена не только на меня, но и на того, кто рос внутри.

Гром и Воррок заключили хрупкое, негласное перемирие. Их вечная война замерла, уступив место общей цели — защите меня и нашего будущего ребенка. Гром окружил меня почти удушающей заботой, следя, чтобы я ела лучшие куски, спала на самых мягких шкурах и не делала ни одного лишнего шага. Это было неуклюже, порой раздражающе, но в его действиях была такая искренняя, первобытная преданность, что я не могла злиться. Воррок же проявлял свою заботу иначе. Он приносил мне травы, снимающие тошноту, вел со мной долгие беседы, отвлекая от тревожных мыслей, и каждую ночь, прежде чем лечь спать, клал свою прохладную ладонь мне на живот, словно прислушиваясь к новой жизни.

Я оказалась в центре их странной, ненормальной семьи. И впервые за долгое время почувствовала себя почти в безопасности.

Почти.

Безопасность в этом мире была иллюзией. И эта иллюзия рухнула в один дождливый, промозглый вечер.

Я сидела в палатке, пытаясь починить одну из туник Грома. Мои пальцы, не привыкшие к грубой костяной игле, были все исколоты. Гром и Воррок были на совете старейшин — обсуждали участившиеся набеги на границах. Я была одна. Внезапно снаружи раздался крик. Не боевой клич орков, а полный ужаса, предсмертный вопль. За ним последовал второй, третий. А потом раздался звук, от которого у меня застыла кровь в жилах — низкий, рокочущий рев, не похожий на орочий. И тяжелый, гулкий топот множества ног.

Я выглянула из палатки. И увидела ад.

Лагерь атаковали. С той стороны, что выходила к болотам, в пролом в частоколе врывались чудовища. Они были выше орков, почти три метра ростом, с длинными, костлявыми руками, волочащимися по земле. Их кожа была серой и обтягивала кости так туго, что казалось, у них нет ни мышц, ни плоти. Но самым страшным были их головы. Вместо лиц у них были голые черепа с пустыми глазницами, в которых горели красные, нечеловеческие огни. Костяные огры. Я слышала о них из рассказов Воррока. Древнее, злобное племя, которое, как считалось, было давно уничтожено.

Они двигались с неестественной, дерганой скоростью, размахивая огромными дубинами, утыканными острыми камнями. Каждый удар такой дубины превращал орка в кровавое месиво. Началась паника. Воины, застигнутые врасплох, пытались организовать оборону, но огров было слишком много. Женщины и дети с криками метались по лагерю, ища укрытие.

Мой первый инстинкт — бежать. Спрятаться. Но куда? Моя палатка, палатка вождей, была первым местом, куда они нанесут удар.

В этот момент из палаты совета выбежали Гром и Воррок. Увидев, что происходит, они на мгновение замерли, а потом их лица превратились в маски ярости. — Кира! — закричал Гром, перекрывая шум битвы. — В пещеру! Быстро!

За нашей палаткой была небольшая расщелина в скале, которую использовали как склад. Я бросилась туда, не оглядываясь. Я слышала, как Гром ревет приказы, собирая вокруг себя воинов, как Воррок отдает короткие, точные команды лучникам, занимающим позиции на валу. Их вражда исчезла. Сейчас они были единым целым. Двумя головами одного боевого зверя.

Я забилась вглубь пещеры, за ящики с вяленым мясом, и закрыла уши руками. Но я все равно слышала. Звуки битвы. Лязг стали. Хруст ломаемых костей. Рев орков и безэмоциональный, мертвый рокот огров. И крики. Крики боли и ярости.

Время тянулось мучительно долго. Я сидела в темноте, обхватив свой живот, и молилась. Всем богам, которых знала, и тем, о которых никогда не слышала. Я молилась не за себя. Я молилась за них. За грубого, яростного воина и за холодного, расчетливого стратега. За моих мужей. За отцов моего ребенка.

Я не знала, сколько прошло времени. Час? Два? Звуки битвы постепенно стихли. На смену им пришел другой звук, еще более страшный. Тихие стоны раненых. Плач женщин.

Я заставила себя выползти из укрытия.

Картина, открывшаяся мне, была ужасающей. Лагерь был разрушен. Несколько палаток горело. На земле лежали тела. Тела орков. И тела огров. Победили орки, но цена этой победы была страшной.

Я увидела их. Они стояли посреди этого хаоса, рядом друг с другом. Грязные, покрытые кровью — своей и чужой. На плече Грома была глубокая рана, а Воррок хромал, но они стояли прямо. Они были живы.

Увидев меня, Гром пошел мне навстречу. Он подошел и просто обнял меня. Крепко, отчаянно. Я вцепилась в него, утыкаясь лицом в его грудь, пахнущую потом и кровью. — Все кончено, — прохрипел он. — Мы отбились.

Воррок подошел к нам. Он положил руку мне на плечо. — Это еще не конец, — сказал он тихо. — Это только начало. Они вернутся. И в следующий раз их будет больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22: Разум против силы

Лагерь превратился в госпиталь под открытым небом. Стоны раненых не утихали ни днем, ни ночью. Потери были огромными — почти треть воинов. Боевой дух был сломлен. Все понимали, что Воррок прав: огры вернутся. И следующую атаку лагерь не переживет.

Военный совет собирался каждый день, но это не приносило результатов. Гром рвался в бой. Его план был прост и самоубийственен: собрать оставшихся воинов и нанести удар по логову огров, которое, по словам разведчиков, находилось в Мертвых Топях. — Мы ударим первыми! — рычал он, стуча кулаком по столу. — Мы застанем их врасплох! Смерть или слава!

Воррок был холоден, как лед. — Это не слава, а бойня, — цедил он. — Они ждут нас. Мертвые Топи — их территория. Они заманят нас в трясину и перебьют поодиночке. Твой план — это приговор для всех нас.

— А твой план какой, Тенеход?! — взрывался Гром. — Сидеть здесь и ждать, пока они придут и вырежут нас, как скот?!

— Мой план — думать, а не махать топором, как безумец! — отвечал Воррок.

Их перемирие рассыпалось в прах перед лицом общей угрозы. Они снова были Скалоломом и Тенеходом, силой и разумом, и ни один не хотел уступать.

Я слушала их споры, и во мне росло отчаяние. Они погубят себя. Они погубят всех. Моя беременность делала меня уязвимой, но она же обострила мой инстинкт самосохранения до предела. Я должна была выжить. Ради ребенка. И если эти два упрямых самца не могли придумать, как это сделать, значит, это должна была сделать я.

Я начала думать. Я запиралась в палатке, отказываясь от еды, и думала. Я вспоминала все, что учила на уроках истории. Все войны, все битвы, все тактические уловки. Греки и Троя. Ганнибал и Канны. Кутузов и Наполеон. Сила не всегда побеждает. Иногда побеждает хитрость.

Огры были сильны. Очень. Но они были примитивны. Они полагались на грубую силу и численное превосходство. Они были предсказуемы. И в этом была их слабость.

Идея пришла ко мне ночью, во сне. Я проснулась в холодном поту с четким, ясным планом в голове. Он был безумным. Рискованным. Но он мог сработать.

Утром я пришла на военный совет. Старые орки-воины посмотрели на меня с удивлением. Женщинам здесь было не место. — Что тебе нужно, женщина? — проворчал один из них.

— Я хочу говорить, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

Гром хотел было отправить меня прочь, но Воррок остановил его. — Дайте ей сказать.

Я подошла к столу, на котором была расстелена карта местности. — План Грома — это самоубийство, — начала я, глядя ему прямо в глаза. — Но и сидеть здесь и ждать — тоже. Вы спорите о том, как сражаться, но вы не думаете о том, где сражаться. Вы позволяете врагу навязывать вам свои условия.

Я взяла уголек и обвела на карте узкий проход в скалах, ведущий к Мертвым Топям. Единственный путь. — Они ждут, что мы пойдем в лобовую атаку. Или что мы будем обороняться здесь. Но мы не сделаем ни того, ни другого. Мы заставим их прийти к нам. Туда, куда мы хотим.

— Как? — спросил Воррок, и в его глазах появился интерес.

— Мы их спровоцируем, — сказала я. — Мы отправим небольшой, но очень быстрый отряд. Не для битвы. Для диверсии. Они должны пробраться к их лагерю, устроить пожар, убить одного-двух часовых и немедленно отступить. Но отступать они будут не к нашему лагерю, а сюда, — я ткнула пальцем в проход. — Огры придут в ярость. Они не будут думать. Они бросятся в погоню. Всей своей ордой. И они побегут по единственной дороге, которая ведет из топей. Прямо в нашу ловушку.

Я обвела скалы, окружавшие проход. — Здесь, на склонах, мы спрячем наших лучников. А здесь, в самом узком месте, — я сделала жирный крест, — мы устроим завал. Небольшой отряд воинов во главе с Громом встретит их в лоб, сдерживая натиск. Когда вся их армия втянется в ущелье, мы обрушим на них камни, отрезая путь к отступлению. А потом лучники с двух сторон устроят им кровавую баню. Они окажутся в каменном мешке. Без возможности маневра, без пути назад. Мы перебьем их, как в тире.

В палатке повисла тишина. Орки смотрели на меня, потом на карту, потом снова на меня. На их грубых лицах было написано изумление.

— Это… — пробормотал старый военачальник. — Это безумие. Но это гениально.

Гром смотрел на меня с недоверием. Он привык к честному бою, лицом к лицу. Эта хитрость, этот обман были ему чужды. — Это трусость! — прорычал он. — Прятаться за скалами, как шакалы!

— Это тактика, Гром, — возразил Воррок. Он смотрел на меня с нескрываемым восхищением. — Это ум. То, чего тебе так часто не хватает. Она права. Зачем биться с ними в открытом поле, где они сильнее, если можно выбрать поле боя, где их сила станет их слабостью?

— Ты хочешь доверить наши жизни… женщине? — Гром презрительно скривил губы.

— Я хочу доверить наши жизни плану, у которого есть шанс на успех, — отрезал Воррок. — В отличие от твоего.

Они снова вцепились друг в друга взглядами. Но на этот раз спор шел не о них. Он шел обо мне. О моем плане.

Я стояла перед ними, перед этими могучими воинами, и чувствовала, как во мне просыпается что-то новое. Сила. Но не физическая. Сила разума. Воррок был прав. Мой разум был моим главным оружием. И я только что сделала свой первый выстрел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23: Победа и цена

Споры были жаркими, но логика Воррока и отчаяние старейшин перевесили упрямство Грома. Мой план был принят. Скрипя зубами, Гром согласился возглавить отряд, который должен был встретить огров в ущелье. Воррок взял на себя командование диверсионной группой и лучниками. Лагерь закипел. Началась лихорадочная подготовка. Женщины и старики таскали камни, готовя завал. Воины точили оружие и проверяли тетивы луков.

Меня оставили в лагере, в самой дальней пещере, под охраной нескольких молодых воинов. Я была слишком ценным грузом, чтобы рисковать. Перед уходом они оба пришли ко мне. Гром подошел первым. Он молча стоял, переминаясь с ноги на ногу, а потом неуклюже обнял меня. — Если… — начал он и запнулся. — Береги себя. И его.

Потом подошел Воррок. Он просто взял мою руку и прижал ее к своим губам. — Ты сделала нас сильнее, маленькая птичка, — прошептал он. — Возвращайся живым, — сказала я ему.

И они ушли. Я осталась одна, в тишине, наедине со своим страхом.

Ожидание было пыткой. Я ходила по пещере из угла в угол, прислушиваясь к каждому шороху. Время остановилось. Я не знала, что происходит там, в ущелье. Сработал ли план? Живы ли они? Каждая минута неизвестности растягивалась в вечность.

Ближе к вечеру я услышала звуки. Сначала далекие, потом все ближе. Это не были звуки битвы. Это были победные кличи.

Я выбежала из пещеры, нарушив приказ. Лагерь гудел. Воины возвращались. Усталые, израненные, но… живые. И победоносные. Они несли с собой трофеи — уродливые черепа огров.

Мой план сработал.

Я искала в толпе два знакомых силуэта. Сердце колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди. И я увидела их. Они шли впереди отряда, плечом к плечу. Гром, весь в крови, сжимал в руке свой огромный топор. Воррок, хромая еще сильнее, опирался на лук. Они увидели меня и остановились.

Я бросилась к ним. Я не знала, кого обнять первым, поэтому я просто вцепилась в них обоих. Они обняли меня в ответ, и на мгновение мы стали единым целым посреди ликующей толпы. — Сработало, — выдохнул Гром, и в его голосе было неверие и уважение. — Твоя хитрость… она сработала. Мы уничтожили их почти всех.

— Это была славная охота, — усмехнулся Воррок, но в его глазах не было веселья. Только бесконечная усталость.

Ликование в лагере продолжалось всю ночь. Но я видела и другую сторону этой победы. Я ходила между кострами, помогая женщинам перевязывать раненых. Я видела воинов, которые потеряли в бою друзей, и они пили эль не от радости, а чтобы заглушить боль. Я слышала тихий плач в палатках, где оплакивали погибших.

Да, мой план сработал. Но у победы была цена. И эта цена измерялась в жизнях. Десятки орков не вернулись из ущелья.

Позже, когда мы остались одни в нашей палатке, я увидела то, чего никогда не видела раньше. Гром сидел у огня, тупо глядя в пламя. По его щеке катилась слеза. Одна, скупая, мужская слеза. Он оплакивал своего лучшего друга, погибшего в завале. Он не пытался скрыть свою боль. В этот момент он не был вождем, не был Скалоломом. Он был просто орком, потерявшим брата.

Я подошла и села рядом, положив голову ему на плечо. Он не отстранился.

Воррок лежал на своем ложе, повернувшись к стене. Я знала, что он не спит. Я чувствовала его боль, как свою собственную. Его диверсионный отряд понес самые тяжелые потери. Он послал этих воинов на верную смерть, чтобы спасти всех остальных. И этот груз лежал на нем.

Я смотрела на них, на этих двух могучих, несокрушимых вождей, и видела их уязвимость. Их боль. Их человечность, скрытую под маской грубости и цинизма. В ту ночь я поняла, что люблю их. Не как хозяев. Не как защитников. А как мужчин. Обоих. По-разному, но с одинаковой силой.

Я встала, подошла к Ворроку и легла рядом с ним, обняв его со спины. Он вздрогнул, но не оттолкнул меня. Потом я вернулась к Грому и заснула у него на коленях.

В ту ночь в нашей палатке не было секса. Было нечто большее. Было единение. Мы были тремя израненными душами, которые нашли утешение друг в друге. Мы победили. Но мы заплатили за это высокую цену. И эта цена связала нас еще крепче.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24: Предатель среди нас

Победа принесла не только облегчение, но и новые вопросы. Когда эйфория прошла, и орки начали разбирать трофеи и хоронить павших, стали всплывать странные детали.

Первым тревогу забил Воррок. Он лично допрашивал немногих выживших огров, прежде чем Гром в своей обычной манере размозжил им головы. — Что-то не сходится, — сказал он тем же вечером, когда мы сидели на совете. Он выглядел обеспокоенным. — Огры — тупые, как камень. Их тактика — идти напролом. Но первая атака на лагерь… она была слишком точной.

— О чем ты? — нахмурился Гром. — Они прорвали частокол и вломились. Что тут точного?

— Они ударили в самое слабое место, — пояснил Воррок. — В сектор у болот, где земля мягкая и дозорных меньше всего. Откуда они могли это знать? Они никогда не подходили к лагерю так близко.

Все замолчали, обдумывая его слова. — И еще кое-что, — продолжил Воррок. — Во время битвы в ущелье. Их вождь, тот урод с тремя глазами, он кричал что-то своим воинам. Один из пленных, перед тем как умереть, перевел мне. Он кричал: «Вперед! За скалами их ждет награда! Золотоволосая сука наша!».

Я похолодела. Все взгляды обратились на меня. — Они знали, — прошептала я. — Они знали обо мне.

— Не просто знали, — Воррок посмотрел на меня тяжелым взглядом. — Они знали, что ты — ключ. Знали, что мы будем защищать тебя до последнего. Они шли не просто грабить. Они шли за тобой.

— Но откуда?! — воскликнул Гром. — Никто из наших не был в плену! Никто не мог им рассказать!

— Если только… — Воррок медленно обвел взглядом всех присутствующих на совете. — Если только им не рассказал кто-то из нас.

В палатке повисла ледяная тишина. Слово «предатель» не было произнесено, но оно висело в воздухе, ядовитое и липкое. Мысль о том, что среди них, среди орков, которые только что плечом к плечу сражались за свои жизни, есть иуда, была чудовищной.

— Не может быть! — рявкнул Гром, вскакивая. — Орк никогда не предаст свой клан!

— Времена меняются, Гром, — спокойно ответил Воррок. — Старые законы забываются. Кто-то мог позариться на обещания огров. Или… у кого-то мог быть свой мотив.

Их взгляды встретились. И я поняла, что они оба подумали об одном и том же. О старой вражде. О тех, кто был недоволен их союзом. О тех, кто считал, что один из них должен править единолично.

Началось тихое, параноидальное расследование. Воррок был в своей стихии. Он, как паук, плел невидимую сеть, наблюдая, слушая, анализируя. Гром же, не доверяя хитрости, действовал по-своему: он устраивал жестокие допросы всем, кто казался ему подозрительным. Лагерь, только начавший приходить в себя после битвы, снова погрузился в атмосферу страха и недоверия. Орки косились друг на друга, старые друзья перестали разговаривать. Союз, скрепленный кровью в битве, трещал по швам из-за яда подозрения.

Я чувствовала себя в центре этой паутины. Я была причиной. «Золотоволосая сука». Это из-за меня клан оказался на грани раскола.

Подозрение пало на нескольких орков. Один из них был дальним родственником Воррока, который всегда считал, что тот должен править один. Другой был старым воином из клана Грома, который ненавидел «тенеходов» и открыто высказывался против союза. Но самой очевидной кандидатурой была она.

Гризельда.

После моего публичного унижения и неудачного отравления она затаилась. Но я видела ее. Видела, как она наблюдает за мной издалека, и в ее глазах была не просто ненависть. В них было торжество. Словно она знала что-то, чего не знали другие.

— Это она, — сказала я Ворроку однажды ночью. — Я уверена.

— Уверенность — не доказательство, — ответил он, не отрываясь от заточки своего кинжала. — Она дочь военачальника. Ее слово весит больше, чем твое. Обвинить ее без улик — значит начать гражданскую войну.

Он был прав. Я была в тупике. Я знала, кто враг, но ничего не могла сделать.

Предатель все еще был среди нас. Он ждал. И я знала, что следующий удар будет нанесен не извне. Он придет изнутри. И он будет направлен прямо в сердце нашего хрупкого мира. В меня. И в моего ребенка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25: Живая

Ночь после победы была тихой. Не умиротворенно тихой, а оглушающе тихой. Ликование угасло, сменившись тяжелым, вязким похмельем. Лагерь зализывал раны. Из палаток доносился сдержанный плач женщин и тихие стоны тех, кому повезло выжить. Воздух пах кровью, дымом и смертью.

Мы сидели в нашей палатке вокруг костра. Никто не говорил. Слова казались лишними, фальшивыми. Мы были вместе, мы были живы, и это было единственное, что имело значение. Гром сидел, опустив свою огромную голову, и молча точил топор. Воррок чистил свой лук, его движения были медленными и механическими. Я перебирала травы, готовя отвар для раненых.

Я посмотрела на них. На их израненные, уставшие тела. На свежие царапины на коже, смешавшиеся со старыми шрамами. Сегодня я могла их потерять. Обоих. Эта мысль была такой простой и такой чудовищной, что у меня перехватило дыхание. Я смотрела на Грома, на его могучие плечи, и видела, как дубина огра обрушивается на него. Я смотрела на Воррока, на его изящные, умные руки, и видела, как стрела пронзает его сердце.

Картины, которые рисовало мое воображение, были невыносимы.

Я встала и подошла к Грому. Он не поднял головы. Я взяла чистую тряпицу, смочила ее в теплой воде и осторожно стерла с его щеки запекшуюся кровь. Он вздрогнул, но не остановил меня. Я провела тряпкой по его шее, по плечам, смывая грязь и кровь битвы. Мои прикосновения были нежными, почти благоговейными. Я касалась не вождя, не своего хозяина. Я касалась живой, теплой плоти. Доказательства того, что он здесь, со мной.

Он поднял на меня глаза. В их глубине все еще бушевал огонь битвы, смешанный с болью потерь. Он перехватил мою руку, сжал мое запястье. Его хватка была сильной, почти болезненной. Он притянул мою руку к своим губам и впился в нее поцелуем — грубым, отчаянным, почти укусом.

А потом он потянул меня на себя.

Я упала к нему на колени. Он обхватил меня, зарылся лицом в мои волосы, вдыхая мой запах, словно пытался убедиться, что я настоящая, что я здесь. — Живая, — прохрипел он. — Ты живая.

Это не было прелюдией. Это был животный, инстинктивный порыв. Потребность утвердить жизнь посреди царства смерти. Он сгреб меня в охапку, повалил на шкуры прямо у огня, не заботясь о нежности, не думая о последствиях.

Воррок поднял голову, наблюдая за нами. В его глазах не было ревности. Только темное, тяжелое понимание. Он тоже чувствовал это. Жажду жизни. Отчаянную, всепоглощающую.

Гром сорвал с меня одежду. Его руки были грубыми, его движения — резкими. Он целовал меня, и его поцелуи были солеными от крови и пота. Это был не секс. Это было отрицание смерти. Он вбивался в меня, словно хотел спрятаться внутри, укрыться от ужасов этого дня.

Я не сопротивлялась. Я отвечала ему с такой же яростью. Я царапала его спину, кусала его плечи, я хотела причинить ему боль, чтобы почувствовать его жизнь. Мы были двумя дикими зверями, сплетенными в смертельной схватке, которая на самом деле была гимном жизни.

Наши стоны были похожи на крики. Наши тела двигались в бешеном, первобытном ритме. Огонь в костре отбрасывал на нас танцующие тени, превращая нас в мифических существ.

Я чувствовала, как приближается оргазм — не сладкая волна, а болезненный, судорожный взрыв. Я была готова взорваться, рассыпаться на атомы.

И в этот момент я почувствовала еще одно прикосновение. Прохладные пальцы Воррока легли мне на шею. Он подошел бесшумно. Он опустился на колени рядом с нами и, не говоря ни слова, присоединился к нашему безумному танцу. Он целовал меня, пока Гром был во мне. Его поцелуи были горькими от усталости и холодными от осознания цены победы.

Он вошел в меня сзади, когда Гром на мгновение отстранился. Они двигались вместе, в одном ритме, разрывая меня на части, наполняя меня своей жизнью, своей силой, своей болью. Я была между ними, принимая в себя все. Я была полем битвы, на котором жизнь сражалась со смертью.

Мы кончили одновременно. С одним общим, оглушительным криком. Это был крик боли. Крик ярости. Крик облегчения. Крик победы.

Когда все закончилось, мы лежали втроем на полу, на шкурах, угасающего огня. Мы были покрыты потом и семенем. Мы тяжело дышали. Никто не двигался.

Адреналин отступил, оставив после себя гулкую пустоту. Мы выжили. Но мы были изранены. Не только наши тела. Наши души. И в эту ночь мы пытались исцелить друг друга единственным способом, который был нам доступен. Утверждая жизнь. Яростно. Отчаянно. Вместе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26: Забота о будущем

После той ночи, когда ярость и адреналин выгорели дотла, оставив после себя лишь пепел усталости и странное, израненное единение, в нашей палатке воцарилась хрупкая тишина. Дни шли своей чередой. Лагерь медленно отстраивался, раненые поправлялись, а горечь потерь постепенно сменялась суровой решимостью выжить. Моя беременность стала центром этого нового мира. Я больше не была чужачкой или просто игрушкой вождей. Я была Матерью. Носительницей будущего клана. И это изменило абсолютно все.

Особенно это изменило Грома.

Он стал невыносим. Его забота была похожа на ураган. Он запретил мне помогать кузнецу, заявив, что дым и жар вредны для ребенка. Он заставлял меня есть до отвала, принося лучшие, самые жирные куски мяса, от запаха которых меня мутило. Он укутал мое ложе таким количеством шкур, что я тонула в них, как в сугробе. Каждую ночь он ложился рядом и клал свою огромную ладонь мне на живот, замирая в ожидании. Он ждал толчка, движения, знака от своего будущего сына (в том, что это будет сын, он не сомневался ни на секунду).

Его неуклюжая, деспотичная нежность была трогательной и удушающей одновременно. Но самое большое изменение произошло в нашей интимной жизни. Он стал… осторожным. Для Грома, человека-стихии, это было противоестественно. Он боялся причинить мне вред. Боялся повредить ребенку. Наша близость стала редкой и какой-то… неловкой. Он прикасался ко мне так, словно я была сделана из тонкого стекла. Его былая ярость сменилась почти благоговейным трепетом.

В одну из таких ночей я проснулась от его взгляда. Он сидел на ложе и просто смотрел на меня. В свете тлеющих углей его лицо казалось необычайно серьезным и уязвимым. — Что-то не так? — прошептала я. — Он не двигается, — ответил Гром таким тоном, будто говорил о конце света. — Гром, еще слишком рано, — я взяла его руку и положила обратно себе на живот. — Я едва на третьем месяце. Я сама еще ничего не чувствую. — А я чувствую, — упрямо прорычал он. — Я чувствую, что он там. Мой сын. И он должен быть сильным. Он должен толкаться.

Я вздохнула. Спорить было бесполезно. Я видела его страх. Страх не за себя, а за другую, еще не рожденную жизнь. Этот огромный, бесстрашный воин паниковал из-за того, что плод в моей утробе не проявлял активности.

— Может быть… — я осмелела. — Может, его нужно разбудить?

Он непонимающе посмотрел на меня. Я приподнялась на локте и поцеловала его. Сначала робко, потом настойчивее. Он ответил не сразу, словно боясь меня сломать. — Кира… — прошептал он мне в губы. — Не надо. Ребенок…

— Ребенок — часть меня, — ответила я. — Если хорошо мне, то хорошо и ему. Я хочу тебя, Гром.

Это было правдой. Я соскучилась по нему. По его силе, по его напору. Я устала быть хрупкой вазой. Я хотела снова почувствовать себя женщиной.

Кажется, мои слова подействовали. Он неуверенно ответил на мой поцелуй. Я начала ласкать его, стаскивая с него набедренную повязку. Его тело было напряжено, как тетива лука, но оно отзывалось. Он был возбужден.

— Я боюсь сделать тебе больно, — прохрипел он, когда я обхватила его член рукой. — А ты не делай, — прошептала я. — Будь нежным.

Слово «нежный» и Гром в одном предложении звучали как оксюморон. Но он попытался.

Он уложил меня на спину, подложив под поясницу мягкие шкуры. Он целовал меня долго, неумело, но очень старательно. Он не стал, как обычно, грубо хватать мою грудь. Вместо этого он склонился и начал целовать мой живот. Он покрывал его поцелуями, что-то шептал на своем языке — должно быть, говорил со своим сыном. Он обводил языком мой пупок, и от этих странных, щекочущих ласк я рассмеялась.

Его взгляд стал серьезным. Он смотрел на мое меняющееся тело. На едва заметную округлость живота, на потемневшие соски, налившиеся груди. — Ты другая, — сказал он. — Ты… светишься.

Он начал ласкать мою грудь. Но не так, как раньше. Он целовал ее, лизал, обхватывал губами соски с такой осторожностью, будто пробовал на вкус самый диковинный фрукт. Это было странно. И невероятно возбуждающе. Его благоговение, его поклонение моему новому телу заводило сильнее любой грубости.

Он вошел в меня медленно, с максимальной осторожностью. Я обхватила его ногами, притягивая ближе, но он сопротивлялся, боясь надавить на живот. Его движения были плавными, неглубокими. Он смотрел мне в глаза, словно пытаясь прочитать в них малейший намек на боль.

Это было так не похоже на него. Это было трогательно. Но мне не хватало его огня. — Гром, — выдохнула я. — Все хорошо. Я не стеклянная. Я хочу чувствовать тебя. По-настоящему.

Он понял. Он посмотрел на меня, потом на Воррока, который спал на своем ложе, отвернувшись к стене, и в его глазах блеснул знакомый огонь собственника. Он перевернул меня на бок, пристроившись сзади. Эта поза была безопасной для ребенка. И она развязывала ему руки.

Он начал двигаться. И это был прежний Гром. Сильный, мощный, первобытный. Но в его движениях появилась новая глубина. Это была не просто похоть. Это была страсть мужчины, который любит свою женщину и защищает своего детеныша. Он двигался во мне, и его рука все время лежала у меня на животе, словно оберегая самое дорогое сокровище.

Наш оргазм был не взрывом, а глубокой, теплой волной, которая накрыла нас обоих. Он кончил в меня, а потом лег рядом, крепко прижав к себе со спины. Его рука так и осталась на моем животе. — Теперь он точно проснется, — пробормотал он и почти сразу уснул.

Я лежала в его объятиях, чувствуя себя в абсолютной безопасности. Да, его забота была порой невыносима. Но в эту ночь я поняла ее истинную природу. Это была не просто забота о наследнике. Это была любовь. Дикая, неуклюжая, орочья. Но настоящая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27: Игры разума

Прошло несколько дней. Дней, наполненных странной, густой тишиной. Гром продолжал свою удушающую опеку, следя за каждым моим шагом и каждым куском, который я отправляла в рот. Его любовь была тяжелой, как валун, и я чувствовала себя придавленной ею. Он часто уходил на охоту или патрулировать границы, и в эти моменты я могла дышать.

В один из таких вечеров Гром ушел с отрядом выслеживать саблезуба, забредшего слишком близко к лагерю. Мы остались в палатке вдвоем с Ворроком. Он сидел у огня и точил наконечники для стрел, его движения были точными и смертоносными. Я же сидела на нашем ложе, обложившись шкурами, и пыталась читать одну из уцелевших книг — трактат по философии, который теперь казался приветом из другой, нереальной жизни. Буквы расплывались перед глазами.

— Тебе скучно, маленькая птичка, — это был не вопрос, а утверждение. Воррок даже не поднял на меня глаз, но я знала, что он чувствует мое состояние. — Есть немного, — призналась я. — Не то чтобы здесь был большой выбор развлечений. — Развлечения можно найти во всем, — он отложил стрелу и наконец посмотрел на меня. Его глаза в полумраке палатки казались почти черными, в них плясали отблески огня. — Давай сыграем в игру. — В игру? — я скептически хмыкнула. — В какую? Будем метать ножи в стену? — Нет, — на его губах появилась тень усмешки. — В игру разума. Игру слов. Я буду описывать тебе что-то, а ты должна угадать, что это. — И что я получу, если выиграю? — Удовлетворение от осознания своего превосходства, — он пожал плечами. — А если проиграешь… ты исполнишь одно мое желание. Любое.

Его голос прозвучал тихо, но в последнем слове была сталь. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это была опасная игра. Слишком опасная. Но скука и внутренний бунт против роли послушной инкубаторши взяли верх. — Я согласна, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

Он улыбнулся. По-настоящему. И от этой улыбки мне стало не по себе. — Хорошо. Слушай внимательно. Я появляюсь из ничего. Я могу быть сладким, как мед диких пчел, или соленым, как море. Я могу быть тихим, почти неслышным, или громким, срывающимся на крик. Меня можно почувствовать на губах, на коже, но меня нельзя удержать в руках. Что я?

Я задумалась. Сладкий, соленый, тихий, громкий… — Звук? — предположила я. — Близко, но нет. Звук не бывает соленым на вкус, — его глаза хитро блеснули. — Еще попытка. Я перебирала варианты. Ветер? Нет. Дым? Тоже нет. — Сдаюсь, — наконец сказала я. — Стон, — выдохнул он. И то, как он произнес это слово, заставило мое сердце пропустить удар. — Стон удовольствия.

Я почувствовала, как щеки заливает краска. Он не просто играл. Он соблазнял. — Нечестно, — пробормотала я. — Это слишком… — Это слишком точно? — он усмехнулся. — Твоя очередь проигрывать. Но я дам тебе еще один шанс. Второй раунд.

Он снова отложил свою работу и полностью сосредоточился на мне. Его взгляд стал тяжелым, почти осязаемым. Он раздевал меня им, проникал под кожу. — Я могу быть твердым, как камень, и нежным, как лепесток. Я ищу тепло и влагу. Я могу принести боль, а следом за ней — величайшее наслаждение. Я оставляю после себя жизнь. Что я?

Вопрос был настолько откровенным, что не оставлял пространства для маневра. Он говорил о члене. О своем члене. Но я не могла произнести это вслух. Это было бы окончательным поражением. — Семя, — сказала я, найдя лазейку. — Семя растения. Оно твердое, оно ищет влажную землю, прорастание может быть болезненным для почвы, но оно приносит жизнь.

Воррок на мгновение замер, а потом рассмеялся. Тихо, гортанно. — Хитро, маленькая птичка. Очень хитро. Ты увернулась. Засчитано. Но игра не окончена. Теперь мой ход, и на этот раз я не оставлю тебе лазеек.

Он встал и подошел ко мне. Он не сел рядом, а опустился на колени перед ложем, так что его лицо оказалось на одном уровне с моим. Он не прикасался ко мне. Ни единого касания. — Я опишу тебе ощущение, — его голос стал тихим, почти шепотом, проникающим прямо в мозг. — А ты… просто слушай.

Он начал говорить. Он описывал, как прохладный шелк скользит по разгоряченной коже. Как капля росы медленно-медленно стекает по лепестку розы, собирая на себя пыльцу. Он описывал, как напрягается тетива лука перед выстрелом, как она гудит от сдерживаемой силы. Он описывал, как первая волна прибоя касается сухого песка — шипя, просачиваясь вглубь, делая его темным и податливым.

Его голос был гипнотическим. Я закрыла глаза, и образы, которые он рисовал, вставали перед моим внутренним взором. Я чувствовала прохладу шелка на своих бедрах. Я ощущала эту каплю, медленно скользящую вниз по моему животу. Я чувствовала, как напрягается мое собственное тело, как гудит от напряжения каждая мышца. Я стала тем песком, который ждет волну.

— А теперь волна становится сильнее, — шептал он, и его дыхание касалось моего лица. — Она уже не просто касается, она накрывает. Она заполняет каждую впадинку, она тащит за собой, обещая глубину. Она отступает, дразня, оставляя после себя мокрую, уязвимую пустоту. И ты ждешь. Ты вся превратилась в ожидание. Ты хочешь, чтобы она вернулась. Чтобы она ударила со всей силы.

Я начала тяжело дышать. Мои соски затвердели, грудь болела. Внизу живота разливалось тяжелое, пульсирующее тепло. Я неосознанно сжала бедра. Он не прикасался ко мне, но я возбуждалась так, как никогда раньше. Это было чистое, концентрированное желание, рожденное из слов.

— И вот она идет, — его шепот стал напряженным, рваным. — Огромная, девятый вал. Она поднимает тебя, подхватывает. Нет больше земли под ногами. Есть только ее мощь. Она скручивает тебя, выворачивает наизнанку. Все твое тело — один напряженный узел, который вот-вот взорвется. Ты на самом гребне. Еще мгновение, и ты полетишь вниз, в соленую, слепящую пену… Сейчас…

Он замолчал. И в этой тишине мое тело сделало то, к чему он его вел.

Меня накрыл оргазм. Мощный, глубокий, сотрясающий все тело. Я выгнулась на шкурах, из горла вырвался сдавленный стон. Я цеплялась пальцами за мех, пока волны удовольствия прокатывались по мне, одна за другой, заставляя терять связь с реальностью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда все закончилось, я лежала, обессиленная, тяжело дыша. Я медленно открыла глаза.

Воррок все так же стоял на коленях передо мной. Он не прикоснулся ко мне. Он просто смотрел. И в его глазах горел огонь чистого триумфа.

— Я же говорил, — прошептал он. — Игры разума. Ты проиграла, Кира. И теперь ты исполнишь мое желание.

Глава 28: Один на один

Воррок ушел с рассветом. Он отправился с небольшим отрядом разведчиков к северным перевалам, откуда, по слухам, могли прийти огры. Это была его стихия — тихие вылазки, сбор информации, стратегическое планирование. Его уход оставил после себя странную пустоту, смешанную с облегчением. Впервые за все это время я должна была провести целые сутки наедине с Громом. Без Воррока. Без его сарказма, без его всевидящего взгляда, без постоянного напряжения, которое создавало их трио.

День прошел в тишине. Гром был молчалив, но его молчание не было угрюмым. Он был рядом. Когда я сидела у огня, он садился неподалеку и чинил сбрую. Когда я ходила к ручью за водой, он шел следом, не говоря ни слова, просто наблюдая, как тень. Его присутствие было огромным, всеобъемлющим, но сегодня оно не давило. Оно защищало.

Вечером, после скудного ужина, он сел рядом со мной на шкуры. Я ожидала, что он, как обычно, потребует близости, грубо и прямолинейно. Но он просто сидел и смотрел на огонь. — Он вернется, — сказал Гром неожиданно. Его голос был низким рокотом, похожим на движение камней. — Он всегда возвращается. — Я знаю, — тихо ответила я. — Он нужен клану, — продолжил Гром, словно убеждая самого себя. — Его хитрость. Моя сила. Наш союз.

Он говорил о Ворроке без привычной ненависти. В его голосе была усталая констатация факта. Война и моя беременность изменили их. Они все еще были соперниками, но теперь их связывало нечто большее, чем просто договор и общая женщина. Их связывало будущее.

Он повернулся ко мне. Его огромная ладонь легла мне на живот. Я уже привыкла к этому жесту, но сегодня он был другим. Более интимным, более личным. — Как он? — спросил Гром. — Спит, наверное. Сегодня он тихий. — Хорошо. Сын вождя должен быть спокойным. Набираться сил.

Он убрал руку и лег на шкуры, повернувшись ко мне спиной. Я замерла от удивления. Он не собирался ничего делать. Он просто лег спать. И это было так неожиданно, так… неправильно, что я почувствовала укол разочарования. Я привыкла быть центром их вселенной, объектом их желания. А теперь он просто отвернулся.

Я лежала и смотрела на его могучую спину, на рельеф мышц, на старые шрамы. Он казался несокрушимой скалой. Но я знала, что это не так. Я видела его страх в бою, его боль от потерь. Я видела его неуклюжую нежность. И я поняла, что скучаю по этой нежности.

— Гром? — прошептала я. Он не ответил, но я знала, что он не спит. Я придвинулась к нему и обняла его со спины, прижавшись щекой к его лопатке. Его кожа была горячей и пахла дымом и кожей. Я положила свою руку поверх его, накрыв его живот. — Я хочу тебя, — прошептала я.

Он напрягся. Медленно, очень медленно он повернулся ко мне. В полумраке я видела, как блестят его глаза. — Ребенок, — хрипло произнес он. Это был его вечный аргумент. — С ребенком все будет хорошо, — ответила я, повторяя свои же слова из прошлой ночи. — А вот с его матерью — не очень. Я чувствую себя… одинокой.

Это была правда. Присутствие Грома было физическим, оно ощущалось кожей. Но присутствие Воррока было ментальным. И сейчас, когда он ушел, в моей голове стало слишком тихо. Я нуждалась в том, чтобы Гром заполнил эту тишину. Не словами. Собой.

Кажется, он понял. Он притянул меня к себе, и его объятия были на удивление бережными. Он поцеловал меня. Не так, как обычно — не грубо, не требуя. Его губы были мягкими, они исследовали мои, словно пробуя на вкус. Это был поцелуй, полный сомнений и новой, незнакомой ему нежности.

Он не стал срывать с меня одежду. Он медленно, почти благоговейно, развязал тесемки на моей рубахе. Его пальцы, привыкшие держать топор, были неуклюжими, но он очень старался. Он целовал каждый сантиметр моей кожи, который освобождался от ткани. Он целовал мои плечи, шею, ключицы.

Когда он добрался до моей груди, он замер. Он смотрел на нее так, словно видел чудо. — Больше, — прошептал он. — Они стали больше. Молоко… для нашего сына.

Он склонился и обхватил губами сосок. Но не так, как раньше — не кусая, не причиняя боль. Он начал сосать. Мягко, ритмично, как младенец. И от этого простого, интимного действия по моему телу разлилась такая волна тепла и удовольствия, что я выгнулась ему навстречу. Я запустила пальцы в его жесткие волосы, прижимая его голову к себе.

Он ласкал меня так целую вечность. Он целовал мой живот, что-то шептал ему. Он целовал мои бедра, мои колени. Он изучал мое тело заново. Тело не просто женщины. Тело матери его ребенка.

Когда он вошел в меня, это было так же медленно и бережно. Он выбрал позу, в которой не было никакого давления на живот — я лежала на боку, а он пристроился сзади. Он двигался плавно, глубоко, и каждое его движение было наполнено любовью. Не просто похотью. Не жаждой обладания. Любовью.

Это было так не похоже на все, что было между нами раньше. Не было борьбы, не было доминирования. Было единение. Двое людей, которые создали новую жизнь и теперь пытались понять, как жить с этим чудом.

Мой оргазм был тихим. Не крик, не взрыв. Глубокое, долгое, всепоглощающее цунами, которое смыло все мои страхи и сомнения. Я плакала. Тихо, беззвучно, слезы просто текли по щекам.

Гром почувствовал это. Он вышел из меня и прижался ко мне всем телом, обнимая, защищая. Он стирал мои слезы своими грубыми пальцами. — Тшшш, — шептал он. — Все хорошо. Я здесь. Я вас не оставлю. Никогда.

В эту ночь я впервые уснула в его объятиях, чувствуя себя не пленницей, а любимой женщиной. Я уснула, зная, что эта дикая, первобытная скала — мой дом. Моя защита. И одна из половинок моего разорванного сердца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29: Выбор сердца

Воррок вернулся через два дня. Он появился в лагере так же тихо, как и исчез — тень, скользнувшая между палатками. Он принес плохие вести: огры действительно собирали силы у северных перевалов, и их было больше, чем они ожидали. Весь вечер вожди провели на военном совете, а я сидела в палатке, чувствуя, как возвращается привычное напряжение.

Ночь с Громом была откровением. Она подарила мне покой и чувство безопасности. Но когда вернулся Воррок, я поняла, как сильно скучала по его острому уму, по нашей безмолвной связи, по его ядовитым шуточкам. Если Гром был фундаментом моего нового мира, то Воррок был его воздухом.

Когда они вернулись в палатку, Гром почти сразу завалился спать — совет и плохие новости вымотали его. А Воррок сел у огня и посмотрел на меня. — Ты изменилась, — сказал он. — Я беременна, — просто ответила я. — Это меняет любую женщину. — Не только, — он покачал головой. — Ты стала спокойнее. Он хорошо на тебя влияет. Его примитивная прямолинейность. Она тебя заземляет.

В его голосе не было ревности. Только холодный анализ. — А ты? Что принес ты? — спросила я, чтобы сменить тему. — Проблемы, — усмехнулся он. — И кое-что еще.

Он вытащил из-за пазухи небольшой сверток. Развернув его, он протянул мне цветок. Странный, темно-лиловый, с бархатными лепестками. — Нашел у подножия гор. Редкий. Говорят, его аромат помогает успокоить разум и дарит ясные сны. Тебе сейчас это нужно.

Я взяла цветок. Он и правда пах удивительно — терпко и сладко одновременно. Этот жест был так не похож на Воррока. — Спасибо, — искренне сказала я. — Не стоит, — он отмахнулся. — Забота о твоем душевном равновесии — это инвестиция в стабильность нашего союза.

Вот это уже было больше похоже на него. Я улыбнулась. — Расскажи мне об ограх, — попросила я. — Расскажи о ваших планах. Я хочу знать.

Он колебался мгновение, а потом начал говорить. Он рассказывал о тактике, о слабых местах в обороне, о возможных ловушках. Он говорил со мной на равных. Не как с женщиной, а как с соратником. Я слушала, вникала, и мой мозг, заскучавший по интеллектуальной работе, жадно впитывал информацию.

— Их шаман использует яды, — сказал Воррок. — Не смертельные, а парализующие. Он покрывает ими шипы в ловушках. Яд делают из ягод лунной тени. Они растут только в глубоких пещерах. Очень редкие. Мы должны быть осторожны.

Я кивнула, запоминая. Мы говорили еще долго, пока Гром не заворочался во сне. — Пора спать, — сказал Воррок и потушил огонь.

В темноте он подошел к нашему ложу. Я думала, он просто ляжет на свое место. Но он лег рядом со мной, с другой стороны от Грома. Мы оказались в центре, между двумя спящими гигантами. Воррок повернулся ко мне. — Твое желание, — прошептал он, напоминая о нашей игре. — Я еще не загадал его. — Я помню, — прошептала я в ответ. Мое сердце забилось чаще. — Я хочу, чтобы ты ответила на один вопрос. Честно. — Какой? — Чего ты боишься больше всего, Кира?

Вопрос застал меня врасплох. Я думала, он потребует ласки, подчинения. А он спрашивал о страхах. — Потерять вас, — ответила я, не колеблясь. И поняла, что это чистая правда. — Потерять ребенка. Остаться одной в этом мире. — А если бы тебе пришлось выбирать? — его шепот стал опасным. — Между мной и им? — Это жестокий вопрос. — Мир жесток, — ответил он. — Отвечай.

Я молчала. Я не могла выбрать. Это было все равно что выбрать между сердцем и легкими. Можно ли жить без одного из них? — Я не могу, — прошептала я. — Это убьет меня.

Он долго молчал. Я чувствовала его взгляд в темноте. — Правильный ответ, — наконец сказал он. — Ты прошла проверку.

Он придвинулся ближе. Его рука нашла мою. Его пальцы переплелись с моими. Он не пытался целовать меня или ласкать. Он просто держал меня за руку. Но в этом простом жесте было больше интимности, чем в самой откровенной ласке. Мы лежали так, в тишине, слушая дыхание Грома, и я чувствовала, как между нами протягивается невидимая нить. Связь, которая была не только в теле, но и в разуме.

Я начала засыпать, убаюканная его присутствием. Мой мозг, успокоенный ароматом цветка и нашим разговором, был ясным и чистым. И в этой ясности, на самой грани сна, всплыл образ.

Ягоды лунной тени. Темно-лиловые, почти черные. Воррок сказал, что они редкие и растут только в пещерах.

Но я их уже видела.

Я видела их не в пещере. Я видела их здесь, в лагере. Несколько дней назад. Раздавленная ягодка, прилипшая к подолу одежды. Чьей одежды? Я напрягла память, прокручивая события последних дней. Женские ссоры, перепалки у костра, косые взгляды. И вот оно. Воспоминание.

Загра. Орчиха, которая ненавидела меня с первого дня. Которая считала, G_что я заняла ее место рядом с Громом. В тот день, когда она толкнула меня, я мельком увидела лиловое пятно на подоле ее платья. Тогда я не придала этому значения. Мало ли чем можно испачкаться в лесу.

Но теперь… Редкие ягоды. Из пещер. Которые используют для парализующего яда. Яд, который чуть не убил меня. Чаша, из которой я пила, была отравлена. Воррок тогда сказал, что это был яд змеи, но он мог ошибиться. Или солгать, чтобы не сеять панику.

Я резко села на ложе. Мое сердце колотилось, как бешеное. Это она. Загра. Предательница. Это она пыталась меня отравить. И, возможно, это она помогает ограм.

Я посмотрела на спящего Воррока, потом на Грома. Я одна знала правду. Правду, которая могла взорвать наш хрупкий мир изнутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30: Я знаю, кто

Воррок вернулся через два дня. Он появился в лагере так же тихо, как и исчез — тень, скользнувшая между палатками. Он принес плохие вести: огры действительно собирали силы у северных перевалов, и их было больше, чем они ожидали. Весь вечер вожди провели на военном совете, а я сидела в палатке, чувствуя, как возвращается привычное напряжение.

Ночь с Громом была откровением. Она подарила мне покой и чувство безопасности. Но когда вернулся Воррок, я поняла, как сильно скучала по его острому уму, по нашей безмолвной связи, по его ядовитым шуточкам. Если Гром был фундаментом моего нового мира, то Воррок был его воздухом.

Когда они вернулись в палатку, Гром почти сразу завалился спать — совет и плохие новости вымотали его. А Воррок сел у огня и посмотрел на меня. — Ты изменилась, — сказал он. — Я беременна, — просто ответила я. — Это меняет любую женщину. — Не только, — он покачал головой. — Ты стала спокойнее. Он хорошо на тебя влияет. Его примитивная прямолинейность. Она тебя заземляет.

В его голосе не было ревности. Только холодный анализ. — А ты? Что принес ты? — спросила я, чтобы сменить тему. — Проблемы, — усмехнулся он. — И кое-что еще.

Он вытащил из-за пазухи небольшой сверток. Развернув его, он протянул мне цветок. Странный, темно-лиловый, с бархатными лепестками. — Нашел у подножия гор. Редкий. Говорят, его аромат помогает успокоить разум и дарит ясные сны. Тебе сейчас это нужно.

Я взяла цветок. Он и правда пах удивительно — терпко и сладко одновременно. Этот жест был так не похож на Воррока. — Спасибо, — искренне сказала я. — Не стоит, — он отмахнулся. — Забота о твоем душевном равновесии — это инвестиция в стабильность нашего союза.

Вот это уже было больше похоже на него. Я улыбнулась. — Расскажи мне об ограх, — попросила я. — Расскажи о ваших планах. Я хочу знать.

Он колебался мгновение, а потом начал говорить. Он рассказывал о тактике, о слабых местах в обороне, о возможных ловушках. Он говорил со мной на равных. Не как с женщиной, а как с соратником. Я слушала, вникала, и мой мозг, заскучавший по интеллектуальной работе, жадно впитывал информацию.

— Их шаман использует яды, — сказал Воррок. — Не смертельные, а парализующие. Он покрывает ими шипы в ловушках. Яд делают из ягод лунной тени. Они растут только в глубоких пещерах. Очень редкие. Мы должны быть осторожны.

Я кивнула, запоминая. Мы говорили еще долго, пока Гром не заворочался во сне. — Пора спать, — сказал Воррок и потушил огонь.

В темноте он подошел к нашему ложу. Я думала, он просто ляжет на свое место. Но он лег рядом со мной, с другой стороны от Грома. Мы оказались в центре, между двумя спящими гигантами. Воррок повернулся ко мне. — Твое желание, — прошептал он, напоминая о нашей игре. — Я еще не загадал его. — Я помню, — прошептала я в ответ. Мое сердце забилось чаще. — Я хочу, чтобы ты ответила на один вопрос. Честно. — Какой? — Чего ты боишься больше всего, Кира?

Вопрос застал меня врасплох. Я думала, он потребует ласки, подчинения. А он спрашивал о страхах. — Потерять вас, — ответила я, не колеблясь. И поняла, что это чистая правда. — Потерять ребенка. Остаться одной в этом мире. — А если бы тебе пришлось выбирать? — его шепот стал опасным. — Между мной и им? — Это жестокий вопрос. — Мир жесток, — ответил он. — Отвечай.

Я молчала. Я не могла выбрать. Это было все равно что выбрать между сердцем и легкими. Можно ли жить без одного из них? — Я не могу, — прошептала я. — Это убьет меня.

Он долго молчал. Я чувствовала его взгляд в темноте. — Правильный ответ, — наконец сказал он. — Ты прошла проверку.

Он придвинулся ближе. Его рука нашла мою. Его пальцы переплелись с моими. Он не пытался целовать меня или ласкать. Он просто держал меня за руку. Но в этом простом жесте было больше интимности, чем в самой откровенной ласке. Мы лежали так, в тишине, слушая дыхание Грома, и я чувствовала, как между нами протягивается невидимая нить. Связь, которая была не только в теле, но и в разуме.

Я начала засыпать, убаюканная его присутствием. Мой мозг, успокоенный ароматом цветка и нашим разговором, был ясным и чистым. И в этой ясности, на самой грани сна, всплыл образ.

Ягоды лунной тени. Темно-лиловые, почти черные. Воррок сказал, что они редкие и растут только в пещерах.

Но я их уже видела.

Я видела их не в пещере. Я видела их здесь, в лагере. Несколько дней назад. Раздавленная ягодка, прилипшая к подолу одежды. Чьей одежды? Я напрягла память, прокручивая события последних дней. Женские ссоры, перепалки у костра, косые взгляды. И вот оно. Воспоминание.

Загра. Орчиха, которая ненавидела меня с первого дня. Которая считала, G_что я заняла ее место рядом с Громом. В тот день, когда она толкнула меня, я мельком увидела лиловое пятно на подоле ее платья. Тогда я не придала этому значения. Мало ли чем можно испачкаться в лесу.

Но теперь… Редкие ягоды. Из пещер. Которые используют для парализующего яда. Яд, который чуть не убил меня. Чаша, из которой я пила, была отравлена. Воррок тогда сказал, что это был яд змеи, но он мог ошибиться. Или солгать, чтобы не сеять панику.

Я резко села на ложе. Мое сердце колотилось, как бешеное. Это она. Загра. Предательница. Это она пыталась меня отравить. И, возможно, это она помогает ограм.

Я посмотрела на спящего Воррока, потом на Грома. Я одна знала правду. Правду, которая могла взорвать наш хрупкий мир изнутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31: Суд и Приговор

План Воррока был прост и дьявольски эффективен. Он не предполагал ни криков, ни обвинений. Он был построен на психологии, на знании орочьей натуры и, что самое главное, на гордыне самой Загры. Вечером, когда все воины собрались у большого костра, чтобы обсудить предстоящую битву, Воррок взял слово. Гром стоял рядом, мрачный как грозовая туча, его рука не отпускала рукоять топора, но он молчал, как и обещал. Я сидела немного поодаль, стараясь выглядеть как можно более незаметной.

— Воины! — Голос Воррока разнесся над площадью. — Огры у наших ворот. Мы сильны, но враг хитер. Они знают о наших патрулях, о наших слабых местах. Словно кто-то изнутри шепчет им наши секреты.

По толпе прошел тревожный ропот. Орки загомонили, оглядываясь друг на друга с подозрением.

— Чтобы победить, нам нужно не только сила, но и вера друг в друга, — продолжал Воррок, обводя собравшихся тяжелым взглядом. — Поэтому, прежде чем мы пойдем в бой, мы должны очистить наши ряды. Шаманка проведет ритуал истины. Каждый, кто пил из общего котла сегодня, пройдет перед ней. Древние духи не позволят лжецу скрыть свою тьму.

Я увидела, как Загра, стоявшая в первых рядах, едва заметно напряглась. Шаманка, посвященная в наш план, вышла вперед с дымящейся чашей в руках. Она начала свой монотонный напев, обходя воинов.

Это был блеф. Никакого ритуала не было. Но Загра этого не знала. Она видела, как старая орчиха приближается, как ее пронзительные глаза заглядывают, казалось, в самую душу. Паника начала брать над ней верх.

— Это глупости! — выкрикнула она, когда шаманка подошла к ней. — Мы тратим время на бабьи сказки, когда враг у ворот!

— Ты боишься правды, Загра? — тихо спросил Воррок.

— Мне нечего бояться! — ее голос сорвался. — Это все она! — Загра ткнула в меня пальцем. — Чужачка! Она отравила разум наших вождей! Она — настоящая шпионка! Это она принесла нам беду!

Наступила мертвая тишина. Все взгляды обратились ко мне. Я почувствовала, как холодеют руки, но заставила себя встать и посмотреть Загре в глаза.

— Ты лжешь, — сказала я спокойно. — Ты пыталась отравить меня ягодами лунной тени. Теми же, что растут у лагеря огров.

— У тебя нет доказательств! — взвизгнула она.

— Доказательства есть у тебя, — вмешался Воррок. — В сундуке, в твоей палатке. Мешочек с ягодами. И амулет из клыка саблезуба. Знак огров. Принести сундук!

Двое воинов сорвались с места. Загра побледнела как смерть. Она поняла, что попалась. Ее загнали в угол. Когда воины притащили сундук и вытряхнули его содержимое на землю перед всем кланом, все было кончено. Мешочек и амулет упали на землю рядом с ее вещами.

Толпа взорвалась яростными криками. Предательство было худшим из преступлений.

— Смерть ей! — проревел один из воинов, и его поддержали десятки голосов.

Гром шагнул вперед, поднимая топор. Но я его остановила, положив руку ему на предплечье. Он удивленно посмотрел на меня.

— Нет, — сказала я, выходя в центр круга. Мой голос дрожал, но я говорила громко и четко. — Смерть — это слишком легкий выход. Она хотела видеть, как наш клан падет. Так пусть она поможет ему выстоять.

Я посмотрела на Загру, которая стояла на коленях, дрожа от страха и ненависти. — Ты сильная воительница. Ты знаешь тропы лучше многих мужчин. Ты пойдешь к ограм. Но не как союзница, а как наша шпионка. Ты вернешься с их планами, с их численностью. Ты искупишь свою вину, служа клану, который предала. А после битвы… ты уйдешь. Навсегда. Это мое слово. Слово матери наследника этого клана.

Орки замолчали, пораженные. Такого наказания они никогда не слышали. Это было унизительно, опасно и… мудро. Гром опустил топор. Воррок смотрел на меня с нескрываемым изумлением и уважением.

В тот вечер я перестала быть просто чужачкой. Я вынесла свой первый приговор. И клан принял его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 32: Последняя Ночь

Ночь перед битвой была густой и тихой. Напряжение в лагере можно было резать ножом. Воины проверяли оружие, женщины готовили припасы и перевязочные материалы. Никто не спал.

В нашей палатке тоже царило безмолвие, но оно было другим. Не тревожным, а сосредоточенным. Воррок расстелил на полу карту местности, нарисованную углем на куске выделанной кожи, и расставлял на ней камни, обозначая отряды огров и наши собственные. Гром сидел у огня, молча вырезая что-то из куска дерева. Его огромные, сильные руки двигались с неожиданной точностью и нежностью.

Я сидела между ними, обхватив руками свой огромный живот. Ребенок толкался, словно чувствуя общее напряжение. Я смотрела то на Воррока, чей острый ум сейчас просчитывал десятки вариантов исхода битвы, то на Грома, который, казалось, нашел свой способ успокоиться в этом простом, созидательном занятии.

— Они ударят с севера на рассвете, — сказал Воррок, не поднимая головы. — Загра подтвердила. Их главная сила пойдет через ущелье. Это ловушка.

— Наши воины готовы, — глухо отозвался Гром. Он закончил свою работу и протянул мне то, что вырезал. Это была крошечная, удивительно детализированная фигурка пещерного медвежонка. Я осторожно взяла ее. Игрушка была теплой и гладкой на ощупь.

— Спасибо, — прошептала я. Слезы навернулись на глаза. Это был такой простой, такой мирный жест посреди этого безумия.

— Он должен знать, что отец ждет его, — пробормотал Гром.

Я сжала фигурку в руке. Мой страх за них обоих был почти физически ощутимым. Я так привыкла к их присутствию, к их силе, к их совершенно разной, но одинаково необходимой мне заботе. Мысль о том, что завтра на рассвете я могу потерять одного из них… или обоих… была невыносима.

— Вы вернетесь, — сказала я. Это прозвучало и как приказ, и как мольба.

Они оба посмотрели на меня. — Мы вернемся, — твердо сказал Гром. — У нас нет другого выбора, — добавил Воррок. Его взгляд был устремлен на мой живот. — Теперь у нас есть причина возвращаться.

Он подошел и сел рядом со мной с другой стороны. Гром положил свою тяжелую ладонь мне на плечо. Воррок осторожно накрыл моей рукой, сжимавшей медвежонка, свою. Мы сидели так втроем, в тишине, соединенные этим простым прикосновением.

Это была не страсть. Это было нечто большее. Это было обещание. Клятва. Мы были семьей. Странной, невозможной, рожденной из насилия и отчаяния, но настоящей. Семьей, которая стояла на пороге своего главного испытания.

— Пора отдыхать, — наконец сказал Воррок. — Вам обоим нужны силы.

Он помог мне лечь, укрыв шкурами. Гром лег с одной стороны, Воррок — с другой. Они не прикасались ко мне интимно. Они просто были рядом, их огромные тела создавали вокруг меня и нашего нерожденного ребенка живую, теплую крепость. Защищая. Оберегая.

Я заснула под мерное дыхание двух самых опасных и самых дорогих мне существ в этом диком мире, молясь всем богам, которых знала, чтобы увидеть их живыми, когда взойдет солнце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 33: Рассвет и Рождение

Боевой рог пропел свою яростную песню вместе с первыми лучами рассвета. Звук пронзил тишину лагеря, и я резко села на ложе, мое сердце заколотилось в ужасе. Битва началась. Гром и Воррок уже были на ногах, одетые в боевые доспехи. Они подошли ко мне, и на мгновение их лица потеряли свою воинственную суровость. Гром коснулся моего живота, Воррок — моей щеки.

— Мы вернемся, — повторили они в один голос. И ушли.

Я осталась одна в оглушительной тишине палатки, прислушиваясь к звукам битвы, которые доносились снаружи — лязг стали, яростные крики, рев огров. Каждое мгновение было пыткой.

И в этот момент я почувствовала это. Острая, скручивающая боль внизу живота, которая заставила меня согнуться пополам, задыхаясь. А потом — теплая струйка по ногам. Воды отошли.

— Шаманка! — закричала я, понимая весь ужас ситуации.

Старая орчиха появилась почти мгновенно, словно ждала за пологом. За ней вошли еще несколько женщин. Их лица были серьезны. Снаружи бушевала битва за жизнь клана. Внутри начиналась моя личная битва за новую жизнь.

Время потеряло свой смысл. Оно превратилось в бесконечную череду схваток, разрывающих мое тело на части. Крики воинов снаружи смешивались с моими собственными стонами. Женщины действовали слаженно и быстро, говоря мне что-то на своем языке, но я почти не понимала слов, подчиняясь лишь их рукам и первобытному инстинкту, который вел меня.

Я думала о них. О Громе, который сейчас, я знала, был в самой гуще боя, его топор нес смерть врагам. О Ворроке, чей холодный разум управлял этой кровавой симфонией, ища слабости в обороне противника. Я цеплялась за их образы, черпая в них силы. Я не могла умереть. Я должна была выжить. Для них. Для нашего сына.

Боль стала невыносимой, всепоглощающей. Я чувствовала, что теряю сознание. — Еще немного, дитя! — голос шаманки прорвался сквозь туман боли. — Тужься! Дай ему жизнь!

Я закричала, вкладывая в этот крик весь свой страх, всю свою боль и всю свою любовь. И в ответ на мой крик снаружи раздался оглушительный рев. Но это был не рев огров. Это был победный клич сотен орочьих глоток.

А потом я услышала самый прекрасный звук в своей жизни. Громкий, требовательный плач моего ребенка.

Все закончилось. Боль отступила, оставив после себя гулкую пустоту и безмерную усталость. Шаманка положила мне на грудь теплый, скользкий комочек, завернутый в чистую ткань. Я посмотрела на него. Маленькое, сморщенное личико, темный пушок на голове. И глаза. Когда он открыл их, я увидела, что один глаз был цвета грозового неба, как у Грома, а второй — цвета темного янтаря, как у Воррока.

Полог палатки откинулся. На пороге стояли они. Уставшие, покрытые кровью и грязью, но живые. Они вошли и молча опустились на колени у моего ложа. Гром осторожно, словно боясь сломать, коснулся крошечной ручки сына. Воррок смотрел на меня, и в его глазах, впервые за все время, не было ни насмешки, ни хитрости. Только бесконечная нежность.

Война закончилась. Наследник родился.

Я посмотрела на своих двух мужей, на своего невероятного сына, и поняла, что больше не ищу дорогу домой. Я уже была дома. Моя головная боль и мое невозможное, дикое счастье.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец