Нереальный рок-н-ролл

А мы танцуем рок-н-ролл

1.

А мы танцуем рок-н-ролл

повесть

Аннотация

В мире, где каждый может оказаться мутантом, а каждый мутант может слететь с катушек, необходимы люди, способные справиться с этой угрозой. Вот только кому такое по силам? Доре, обычной девушке, оказавшейся в самом эпицентре операции по ликвидации опасного мутанта, предстоит это выяснить. А заодно разобраться, что делать с даром, которым ее наградили. Монстры, погони, стрельба и страсть. Веселье обеспечено. “Пока звучит музыка — танцуй”

Проем между окном и шкафом был узкий — кто потолще не втиснулся бы. Дора стояла, прижавшись спиной к стенке шкафа, таращилась через стекло на незнакомый город и слушала происходящее позади.

Неведомая жуть была и там, и там.

В комнате вопил непонятное какой-то псих, то и дело срываясь на визгливый истеричный смех, что-то хлопало, кто-то рычал — кто-то крупный, сильно крупнее собаки. Скорее похоже на льва. Рык пропадал, словно кнопку выключали, и начинался снова. Но это была не запись, ни разу не запись, не телевизор или что-то вроде — Дора поставила бы собственную бейсболку. С автографом самого Криса Эванса, между прочим.

В конце концов, когда она только-только здесь оказалась — нос к носу с этим стремным психом! — тот как раз выдергивал из воздуха за шкирку что-то кожистое, зубастое и шипастое. Как фокусник кролика из шляпы. Выдернул, бросил под ноги, отвернулся, будто тут же забыл об этой твари, и швырнул стул в стену. Стул до стены не долетел, исчез на полпути, а взамен на стол перед психом — самый обычный офисный стол, без компьютера, правда, зато с красивым бронзовым органайзером — шмякнулась с потолка огромная змеюка.

А та, первая тварь, чуть не откусила Доре ногу. Попыталась, по крайней мере. Хорошо, что ее ботинки еще попробуй прокуси, а в детстве она лихо гоняла с пацанами в футбол. Залепила по твари не хуже чем по мячу, отпрыгнула, заметила эту щель и втиснулась, пока не сожрали — здесь, по крайней мере, она с трех сторон прикрыта.

Тварь, кажется, сцепилась со змеюкой. Но пробираться к двери мимо всего этого цирка — нет, спасибо, ей собственные конечности дороги! Да и вся она себе дорога. Целиком. А этот неадекват запросто может шарахнуть ее об стену так, что мокрого места не останется.

Но за окном творилось такое, что третья сторона сразу перестала казаться безопасной. На фоне закатного неба и огней небоскребов моталась башка динозавра. Самого настоящего! Живого! Как будто шагнул сюда прямо из Юрского периода.

С тупыми злыми глазами и жуткими зубищами. По динозавру палили из вертолета, он ревел, мотал башкой, а потом начал падать — и врезался в окно. Осколки полетели фейерверком, Дора зажмурилась, вскинула руку, заслоняясь. Повезло, насколько вообще можно говорить о везении — она стояла с одного края окна, а доисторическая тварь расколотила другой. А окно — добрых два метра.

Второе “повезло” — не успела снять балаклаву и защитный костюм. Только бы не по глазам! И почему она не оказалась здесь минутой раньше, когда еще маску не стянула?! Раз уж как-то угораздило в такое вляпаться!

Осколок расцарапал кисть. Кажется, и в балаклаву что-то воткнулось. Дора осторожно стянула ее, встряхнула. Несколько острых стекол упали, зазвенев, к ногам.

Натягивать ее снова Дора не стала, сунула за ремень. Может и зря, все хоть какая-то защита, зато так легче дышалось, а еще — здесь было жарко. Очень. И куртку бы сняла или хоть расстегнула, но вдруг бежать придется. Даже наверняка придется, и очень быстро.

Знать бы еще, где она. И что за бред обдолбавшегося глюконавта вокруг творится!

Пустые руки бесили. Не то чтобы шарики с краской хоть чем-то помогли бы, но если залепить в глаз, то пару секунд можно выиграть. Не динозавру в глаз, конечно, а психу за спиной. Пробежала бы к двери.

Что делать? Что делать-то?!

“Хэй, женщина! Живая?” — заорало вдруг прямо в мозг. Дора дернулась от неожиданности и со всей дури саданулась локтем о шкаф. Сцепила зубы. Приплыли. Этот бред еще и заразный. Только голосов в голове не хватало. Что дальше? Скоро начнет истерически ржать и пускать слюни?

“Я не бред. Я Син. Тебе пора валить оттуда, если не хочешь сдохнуть”.

Как?! Как валить? Да она с самого начала только об этом и думает!

Мимо нее к разбитому окну пронеслось что-то длинное и мохнатое, напоминающее гигантскую сколопендру. Добежало до разбитого стекла и полезло вверх, цепляясь за острые сколы. Дора не могла оторвать от нее взгляда, в голове бился дурацкий вопрос — побежит по потолку или нет?

А ведь если эта тварюга, или еще какая-нибудь, прыгнет сверху на голову…

“Ты, долбаный голос подсознания, я и без тебя знаю, что надо валить, расскажи, КАК?!”

Здравствуй, истерика.

“Спокойно! Не психуй, прорвемся. Бегаешь быстро? Лимс, стоять!”

“И что ты за внутренний голос, если не знаешь, как я бегаю?”

“Стоять, говорю! Квартал направо. Две неопознанных хреновины. Это не тебе, женщина. Я без понятия, как ты бегаешь. Скажу — побежишь как ужаленная! Ясно?”

Лимс еще какой-то… Разве подсознание не выдает “наверх” только то, что ты на самом деле и так знаешь? Ой, да какая разница! Сначала надо убраться в безопасное место, а потом можно подумать.

Дора медленно вдохнула и выдохнула. Подняла взгляд. Сколопендра просочилась в разбитое окно и теперь бежала по стеклу снаружи. Вертолет устрекотал куда-то вбок, оттуда слышалась частая стрельба и звериный рев. А за спиной было тихо.

Выглянуть? Или подождать? Жаль, в стекле отражение не поймать, хотя если поднять осколок и подложить под него что-то черное… да хотя бы перчатку…

Наклониться не получится. Присесть — тем более. Жаль, хорошая была идея. Остается слушать.

Ей кажется, или и в самом деле выстрелы уже и на улице, и в здании? Где-то не так уж далеко от этой комнаты? Еще не хватало выскочить прямиком под пули.

За окном, совсем рядом, вдруг нарисовалось тупое рыло вертолета. Абсолютно бесшумно, как в дурном сне. Будто он сюда телепортировался. И главное — Дора вытаращилась, не веря глазам — лопасти винта у него не двигались!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

"Беги!" — заорало в голове. Сработало, как спусковой крючок, как команда Стэна на полигоне. Дора метнулась из своего укрытия, пригнувшись, рваным зигзагом — на голом рефлексе, не думая ни о чем.

"В коридоре налево. Запасная лестница. Дверь выбита", — транслировало в мозгу, и Дора уже не гадала, что это — игры подсознания, или с ней и вправду говорит кто-то вроде долбаного профессора Ксавье. Жесть! Но важнее то, что есть четкая команда, и можно не думать, можно представить себя на игре и просто бежать во весь дух в заданном направлении, раз уж так повезло и тебя ведут.

Держала взглядом дверь, но каким-то чудом отчетливо видела и психа: выпученные глаза, раззявленный в вопле рот. Смотрел тот не на нее — в окно. Тоже, наверное, ошалел окончательно от вида вертолета с неработающим мотором, спокойно висящего в воздухе. Вон как руками машет…

Дора шарахнулась, когда со стола взлетел бронзовый органайзер. В голову — мало не покажется. Зазвенело за спиной стекло, затрещали выстрелы. Прямо перед ней исчез пол, сменившись ровной гладью остро пахнущей бензином воды. Прыгнула — дверь была совсем рядом, за этой водной полосой шириной всего-то с небольшую канаву. Заметила краем глаза, как вокруг встает зеленая стена джунглей, с верещащими на лианах мартышками и попугаями, и тут за спиной громыхнуло — оглушительно, как будто прямо над головой ударила молния или что-нибудь взорвалось.

Твердый и очень горячий воздух ударил в спину. Дора инстинктивно скрестила руки перед лицом — за мгновение до того, как ее понесло вперед, уже не на дверь, а в кучу острых щепок, обломков, стекла и щебня. Кажется, вынесло не только дверь, но и кусок стены. “Спасибо, что пол не проломило — летела бы сейчас вниз”, — мелькнула последняя мысль перед болезненным ударом и темнотой.

2

В тот вечер ничто не предвещало проблем. Лимс, по уши залившись кофе, убрел в тренажерку. Кей беззаботно дрых прямо в приемной. Син задрался его будить, поэтому в итоге плюнул и решил потормошить Гэба на предмет новостей по исследованию древнеавлийской ерундовины — загадочной штуки, которую не так давно со сложностями отыскали на крошечном острове по следам внезапно убившейся об нее археологической экспедиции. Условно опасную ерундовину, к слову, у них со всеми возможными почестями в виде бронированного внедорожника джей-порто и десятка мотоциклистов в эскорте три дня назад забрал очередной — третий на памяти Сина — “мистер Смит” из “Отдела А”. Зато этого удалось улицезреть собственными глазами. Приятное разнообразие, как ни крути. Хотя смотреть оказалось не на что — “мистер Смит” был из тех людей, которых забываешь через пять минут после прощания и не узнаешь снова, даже столкнувшись нос к носу. Где их только таких берут?

Самым примечательным во всех “мистерах Смитах” были защитные блоки. Сколько ментальщиков их ставило, Син гадать не брался. Хватало знать главное — он в состоянии пробить и не такую защиту, если потребуется. Но морочиться с этим ради развлечения было лень, да и подставляться не хотелось. Не факт, конечно, что засекли бы, но в данном случае риск, как сказал бы Гэб, не окупался.

До Гэба Син не дошел. Армагеддец — он не знал, как еще обозвать такое адское светопреставление — начался ровно в шесть вечера. Со звонка долбанутого на всю голову связного Петерсона.

— Красный режим! Готовность икс-ноль всем подразделениям! ЧП! — вопил тот в трубку. То есть вопил в селектор, а трубку держал в руке. Брэй наотрез отказался подключаться к общей сети. Син такое одобрял. В гробу они все видали селекторные совещания.

Он вдавил до упора кнопку общей тревоги.

— Массовый побег мутантов в лаборатории “Альфа”, — наконец Петерсон перешел к делу. — Базовый уровень плюс-минус шесть. Две семерки! Усиление дара — артефактное. Степень прироста силы зафиксировать не удалось!

“Не успели” было бы точнее, думал Син уже на бегу, отслеживая Лимса и Кея. Первый рванул в гараж, второй — за своим арсеналом.

“Ту-у-ут я. Босс номер два, убавьте громкость, мой мозг болит”, — прогнусавил засранец Хорт, до которого Син добрался следующим. Засранец сидел в кафе и тянул через трубочку молочный коктейль.

— Отставить выходной! Ноги в руки и бегом!

“Побегу, когда изобразите, куда бежать. Сижу на аллее Вэйса, никого не трогаю. Было хорошо, пока вы не заорали”.

Ипси пришлось выдернуть прямо с задания. Рутинная слежка могла и подождать. А вот сбежавшие жертвы лабораторных экспериментов не могли. И, судя по тому, что Син отслеживал в “эфире”, уже вовсю развлекались.

Остальные собрались без его участия, хватило сигнала общей тревоги.

К башне Арсити — небоскребу на перекрестке аллеи Вэйса и проспекта Авлиев — пришлось ехать через закоулки и подворотни. По центральным улицам, как всегда в это время, забитым машинами, можно было разве что лететь. Лимс с привычным философски-отрешенным выражением лица вел, как спятивший суицидник, так что если бы Син не был сосредоточен на происходящем “в эфире”, то, наверное, орал, выплескивая в пространство отборную трехэтажную ругань, почти как Кей с заднего сиденья.

Лурье — телепат-связной из “Отдела А” вопил в башке не хуже самого Сина. Трясся от ужаса, даже связь нормально поддерживать не мог. Здесь блоки были гораздо слабее, так что Син, даже не пытаясь вслушиваться в то, что нес Лурье, сразу перехватил картинку целиком. Разнесенные в хлам лаборатории, мертвые исследователи, начавшаяся в городе паника. Именно по этим, гудящим от страха и растерянности районам, проще всего было отследить сбежавших мутантов. В теории. На практике недоумок психовал вместе со всеми, даже не думал отгораживаться от чужих эмоций, и лучшее, что можно было сделать — вколоть ему снотворное и отстранить от операции.

Вблизи от Лурье ни одного целителя не нашлось, так что осталось только вырубить его ментальной оглушалкой и перехватить общую связь. Наверняка придется объясняться, но это потом, да и вреда меньше, чем от телепата в истерике.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3

— Син на связи, — рявкнул он “в эфир” и провалился глубже, отслеживая позывные. Из отрядов быстрого реагирования в поле уже были Кобра и Коршуны, выдвигались на оцепление Гепарды, и даже последний резерв “Отдела А”, Медведи, был поднят по тревоге и сейчас мчался к аллее Вэйса, пугая не привычных к спецназу в полной выкладке обывателей.

— Арсити. Портальщик, — прорезался Гарт, майор из Кобры. — Выруби его, мать твою! Он всю столицу разнесет!

Син поймал картинку и натурально завис. Стало понятно, с чего вдруг непрошибаемого Гарта пробило на эмоции. Небо над Арсити горело багровым пламенем, и в этом адовом небе открывались порталы. Один за другим. А то и по несколько разом. Валила из них такая зубодробительная дьявольщина, которая даже спьяну не привидится. Летающие пасти, огненные птицы и ящеры, шары с торчащими во все стороны метровыми иглами — не поймешь, где башка, где лапы и как оно передвигается! Грозди шаровых молний или чего-то очень похожего целенаправленно атаковали все металлическое, от уличных фонарей до машин внизу. Гигантские летающие то ли черви, то ли пиявки, уже не просто огненные, а едва ли не плазменные, испаряли все, что попадалось на пути.

Когда из очередного портала вывалился динозавр, Син обрадовался ему как родному. Этот, по крайней мере, понятный!

“Босс номер два, я пришел, но мне тут не нравится. В воздухе пиявки и саблезубые ежики. На земле — бронтозавр из атласа профессора Гэба. Это слишком для моей неокрепшей психики. А еще небо горит”.

— Хорт, вали в башню! Подберись как можно ближе к портальщику. Он… — Син зажмурился, перехватывая сознание Гарта, лейтенанта Эма, рядовых, — на двенадцатом этаже. Там Кобра.

“Вижу. Опять автоматы. Не люблю автоматы. И лестницы тоже не люблю. А на лифте не поеду, у меня клаустрофобия”.

— И еще миллион идиотских фобий, которые ты только что придумал. Не отвлекай, — отмахнулся Син.

Нудеть Хорт мог сутками напролет, но это никак не отменяло его дара, который годился для любой ситуации. Перевертышей боялись не меньше, чем портальщиков и телепатов. И Хорту ничего не стоило обернуться хоть вот этим плазменным червем. Но пока можно было обойтись без такого экстрима.

Псих в башне обеспечил веселье всем, кому мог, и им надо было заняться в первую очередь. Но где остальные? Не окажется ли, что этот звездец местного масштаба — только прикрытие для чего-то еще более разрушительного? Кто-кто, а Син прекрасно знал, что запредельный дар вовсе не означает напрочь выжженных мозгов. А вменяемый сильный мутант, одержимый жаждой мести, это вам не покорная подопытная крыска!

Тут Сина догнало еще одно веселое осознание — Петерсон не сказал точно, сколько было сбежавших. “Массовый побег” — и все. Цифра “восемь” всплыла в сознании из ниоткуда, и Син, зацепившись за картинку разгромленной лаборатории, потянулся к выжившим исследователям. Оказалось, и правда, восемь. Еще четверых чудом успела обезвредить охрана на выходе с территории.

Выяснять природу дара каждого сбежавшего было некогда. А вот засечь одного, который развлекался в мини-маркете района Эштон, в пригороде, удалось почти сразу. По сравнению с портальщиком он казался безобидным деревенским дурачком — всего-то скатывал в рулоны крыши близлежащих домов и складывал эти рулоны в пирамиду посреди парковки. Паники хватало и там — ха, видели бы жители Эштона, что творится возле Арсити! Син искренне недоумевал, почему никто до сих пор просто не пристрелил невменяемого чудика. Объяснение было одно — обыватели в принципе не любили самостоятельно решать проблемы, которые можно свалить на кого-то другого. Но к мини-маркету уже стекалась полиция. Есть надежда, что справятся без спецвойск.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4

За квартал до Арсити чуть не врезались на всем ходу в огромную ледяную глыбищу, в которой угадывался раскоряченный монстр с щупальцами и клешнями. Очередная красота из дырки в небе.

Из морозников в Кобре был только Джимми-сосулька, наверняка он и развлекался. Только вот расколотить эту хреновину ни у кого, видно, руки не дошли.

— Я займусь, — бросил Лимс, выскакивая из машины. — Дальше не подъедешь. Опасно.

Кей рванул следом. А Син, глубоко вздохнув, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Ему предстояло добраться до портальщика. Хорт бубнил, что он уже на десятом и совсем не хочет выше. Риск сдохнуть на месте от какой-нибудь вывалившейся из очередного портала дряни и впрямь был максимальный. Кобра собиралась работать через снайперов. Но Син очень сомневался, что псих-портальщик так запросто окажется на линии огня, а чтобы настроиться на него и попытаться вырубить, требовалось время. Прямо пропорциональное квадрату расстояния.

И еще очень желателен был хотя бы мгновенный проблеск в его свихнутых мозгах. Настраиваться на поехавших — тот еще аттракцион на грани невозможного. Задачу немного облегчало то, что башня была почти пустой. Успели оперативно эвакуировать гражданских.

Нащупать сгусток ало-черного, воспаленного сознания, которое ничем не напоминало человеческое, оказалось несложно, а вот зацепиться за него не получилось. Боль, ярость, отчаяние. Ужас. Ничего больше. Расплывчатые, смазанные образы чудищ из порталов, и ни одной осознанной мысли — или хотя бы желания. Полная потеря не просто себя, как личности, но и как гомо сапиенс. Дар портальщика усиливали чем-то чуждым, чужеродным — и оно подавило человека полностью.

Мелькнула мысль о добытом Брэем артефакте. Но гадать о причинах было не ко времени, и Син отложил ее на потом. Сейчас требовалось срочно придумать способ зацепить психа извне — потому что погружаться в это ало-черное было страшно до жути, до полной уверенности, что и его оно сожрет. Син давно забыл, что такое ужас перед чужими мозгами, а значит, к этой уверенности стоило прислушаться.

Где там Хорт, или кто-нибудь из Кобры, или…

Он замер, не веря в запредельную удачу. Совсем рядом с портальщиком, среди животных, агрессивных сознаний — тот выдергивал из хаотично открывающихся вокруг порталов тварей всех мастей — забрезжило другое, человеческое, ясное. Женщина! Не слишком радостная новость. Хотя зависит от женщины. Эта была напугана и ошарашена. Ну еще бы — угодить из клубной раздевалки в такую психушку. Но визжать, валиться в обморок, в неадеквате кидаться куда попало или что там еще любят делать истеричные девицы, не торопилась. Син прислушался. Соображала девица здраво, и первое, что сделала — убралась с глаз психа. И тут же начала думать, как убраться еще дальше.

С этим можно было работать.

— Хэй, женщина! Живая? — окликнул он.

Использовать непонятную девицу как отвлекающий фактор было идеей опасной. Но, пожалуй, единственной. И на этот раз риск окупался. Если все они не хотели получить к ночи кишащий тварями кратер вместо Эдеры.

Гарт соображал быстро, за это Син его особенно ценил.

“Вертолет удержим. Снайперы готовы”, — отрапортовал через секунду.

“Готов”, — проявился и Хорт. У этого проблем с мозгами тоже отродясь не было.

— Беги! — скомандовал Син, и девица рванула с места так, что позавидовал бы профессиональный спринтер. Да еще и грамотно рванула — пригнувшись и не по прямой. Псих среагировал на движение, зафиксировал его, принял как угрозу, подался навстречу — и увидел вертолет.

А Син через девицу наконец-то отчетливо увидел психа — выпученные глаза с лопнувшими сосудами, заляпанный дьявол знает чем лабораторный белый халат нараспашку, с оторванными пуговицами, открывающий голую бледную грудь. И болтающуюся на этой самой груди очень даже знакомую древнеавлийскую ерундовину. Все-таки она в этом замешана! Как знал! Теперь ясно, что случилось в лабораториях.

Потом он выскажет все, что думает о придурках из “Отдела А”, лично “мистеру Смиту”, и плевать на все его блоки, а сейчас — у них есть единственный шанс удержать психа на месте. Дождаться пули. И Син, стараясь не проваливаться слишком глубоко, скользя по самой поверхности пульсирующего ало-черного ничто, задержал взгляд портальщика на неподвижном вертолете за окном. Не пытаясь воздействовать на эмоции, которых все равно было слишком много, не пробуя перешибить агрессию страхом или удивлением. Несколько мгновений застывшего в неподвижности взгляда. И все. Только бы этого хватило.

Гарту не потребовались ни команды, ни подсказки. Зазвенело стекло, разлетаясь на осколки. Снайперы целили только в голову — наверное, боялись зацепить артефакт. Син ощутил, как одна за одной входили в лоб пули. Будь он хоть немного глубже — вырубился бы с гарантией от болевого шока, сейчас же всего лишь почувствовал, как судорожно задергалось тело, и уже собрался отпустить, проверить, как там девица, вытащил ли ее Хорт, но тут ало-черное взметнулось взрывом, неконтролируемым всплеском дикой, необузданной силы.

Сина выбросило из чужого сознания. Догнало вспышкой боли, будто кто-то огрел по затылку. И мир померк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5

Было тихо.

Сливающиеся в ровный гул выстрелы, далекий рев каких-то тварей, вопли, треск, грохот — все это никак не перекрывало удивительной тишины в голове Доры. “Голос подсознания” молчал. Не орал “беги”, не подсказывал, куда именно бежать, даже бессмысленными советами вроде “не психуй” — и то не доставал.

Почему-то от этого становилось страшно. Уже поверила, что ее отсюда выведут почти что за ручку, и вдруг снова оказалась одна.

“Так, без паники. Сначала — где я и в каком состоянии”.

Оценить состояние стоило прежде всего, потому что последним отчетливым воспоминанием был “большой бум” за спиной и собственный полет то ли сквозь дверь, то ли вместе с разлетающейся на куски стеной. И очень жесткое приземление.

Дора пошевелила руками, попыталась приподняться. Над головой ударила очередь, посыпалась пыль и мелкое кирпичное крошево. С мысленным воплем Дора вжалась в пол.

Даже это короткое движение позволило сделать выводы. Болело все, но не остро, не так, чтобы думать о переломах или серьезных ранениях. Скорей всего, только ушибы. Но сильные.

Это раз.

Два — может, времени с ее отключки прошло совсем мало, или психа пули не брали, а может, стреляли не по психу, а по той змеюке и еще каким “милым зверушкам”, но ясно, что угроза никуда не делась. Вдруг ее тоже примут за монстра, по которому только палить изо всех стволов? Свет здесь тусклый и мигает, будто вот-вот перегорит, а пыли столько — даже дышать страшно. Что они там снаружи, да еще из вертолета, разглядят?!

Но валяться здесь — не меньший риск. Или даже больший. От случайной пули она не застрахована, и те, по кому стреляют, тоже могут ее найти. Чем это чревато, лучше и не думать.

“Эй”, — позвала она. Не слишком надеялась, что замолчавший “голос подсознания” вдруг отзовется, но проверить стоило.

Не отозвался.

Зато кто-то вдруг подхватил под мышки и поволок вперед. Вот только даваться в руки неизвестно кому и позволять себя тащить черт знает куда Дора не собиралась. Она дернулась изо всех сил, пытаясь вырваться. Но не тут-то было. Держал явно мужик, причем не из хлюпиков.

— Не дергайтесь, рыжая женщина. Я вас спасаю, если что. Босс номер два сказал вытащить. Не знаю, зачем. Если не навсегда замолчал, сами спросите.

— Ты кто? — голос был странный, ломкий, почти детский, и совсем не сочетался ни с крепкой хваткой, ни с окружающим смертельно опасным хаосом. — И какой еще босс? Где я? Отпусти меня, лучше сама поползу! — чуть не взвыла, когда ее проволокли по острым осколкам — плотные куртка и штаны защищали, конечно, но не шею и не лицо.

— Ползите, — согласился странный тип и уронил ее прямо в щебень. — Мне не нравится вас тащить. А если попадетесь на глаза кобрам, сами будете от них отбиваться. Я тут ни при чем.

“Как будто у тебя получится отбиваться от змей с занятыми руками”, — злобно думала Дора, выбираясь на более-менее чистый пол. Позиция “То спасаю, то мимо прохожу” взбесила сходу. Но, с другой стороны, вроде как спасать ее здесь никто не обязан.

— Очень медленно ползете. Мы так до земли доберемся через трое суток. Отползайте влево, там не заметят, и переходите в вертикальное положение. Двуногим лучше передвигаться вертикально.

“Псих. Еще один, — поставила окончательный диагноз Дора. — Но вроде не буйный, и то хорошо”.

Свернула влево. Там оказалась выбитая дверь на лестницу, наверное, та самая, о которой говорил голос. Дора подняла голову, осматриваясь. Кажется, здесь и правда можно встать.

— Да-а-а-а, босс номер два. А я думал, вы сдохли. Обрадовался. Тихо было. Она ползет, но о-очень медленно. Мне еще долго тут топтаться?

Дора переползла через низкий порожек на лестничную площадку, вскочила, на всякий случай прижавшись к стене. Тихий псих, который “то-спасаю-то-ни-при-чем”, словно не заметил. Сидел на ступеньке и бормотал себе под нос.

— Ну, если оно взорвется, мы тут тоже взорве-емся.

Это “взорвемся” категорически не соответствовало ни его скучному, бесцветному и словно пыльному голосу, ни равнодушному, как маска, лицу. На какой-то миг Дора задумалась, сколько этому типу лет и как он умудрился ее тащить — выглядел не старше пятнадцати и сущим хлюпиком.

— Вот сами сюда лезьте и хватайте ее. Я не люблю носить людей, а она не при смерти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

6

Дора медленно, но верно зверела. Хотелось взять психа за шкирку, встряхнуть и заорать, чтобы очнулся и спасал уже, раз взялся. Или хоть дорогу показывал. Но в голове вдруг знакомо завопило:

“Валите оттуда оба! Бегом! Сейчас все нахрен взлетит на воздух!”

— Ну и зачем я сюда кара-абкался, чтобы теперь бегом? — печально вопросил псих, поднимаясь на ноги.

— Дебил! — заорала Дора, все-таки хватая его — не за шкирку, за рукав, и дергая к ступенькам вниз. — Тебе сказали валить?!

Внизу — наверное, двумя-тремя этажами ниже — послышался до боли знакомый звериный рев, выстрелы и вопли. Будто мало было одной угрозы. Да что ж за жесть творится! Больше всего на свете Дора хотела сейчас просто убраться подальше. Даже не обязательно домой. Все равно куда, лишь бы отсюда! Из этого полного психов и монстров здания, с этой лестницы, на которой опасность и впереди, и позади, и неизвестно, сколько этажей до выхода… Да хотя бы вниз, на улицу!

Она рванулась вперед и чуть не упала от неожиданности. Ступеньки под ногой не было. Был асфальт, весь в выбоинах и ямах, смятая в лепешку машина, труп какой-то твари, очень похожей на птеродактиля, и что-то вообще непонятное, вроде гигантского свернувшегося ежа с металлическими иглами. Еж подпрыгнул и покатился к ней. Дора с визгом бросилась в сторону.

В глубине души она понимала, что вот теперь — все. Не уйдет. Эта здоровенная тварь или насадит ее на иголки, или расплющит — высотой до второго этажа, и вширь такая же!

Руку и бок обдало жаром, Дора оглянулась на бегу. На месте тихого психа покачивалась, стоя на хвосте, слепленная из бело-голубого пламени… пиявка? Да, пожалуй, пиявка. Такая же огромная, как еж, плоская, с трепещущими слепяще-белыми краями, с присоской на башке, вызывающей в памяти самые трэшевые голливудские ужастики о Чужих.

И ВОТ ЭТО она хотела схватить за шкирку?!

Ноги подогнулись, и Дора села прямо на асфальт. Это слишком. Слишком много для одного сумасшедшего дня.

Пиявка грациозно изогнулась, по плоскому туловищу прошли ярко-голубые огненные волны. Пасть-присоска раскрылась, оказавшись в диаметре разве что самую чуточку меньше тоннеля метро.

Еж раскалился, зашипел... и потек. Иглы таяли весенними сосульками, капли из расплавленного металла дождем застучали по асфальту. Пиявка шумно втянула воздух.

То есть, о том, что она именно втягивает воздух, Дора догадалась лишь потому, что жидкий металл тек теперь не к земле, а в пасть-присоску. Еж исчез в пасти с громким чмоканьем. Почему-то даже показалось, что пиявка облизнулась, хотя чем ей облизываться? Вроде бы языка нет?

Дора потерла заслезившиеся от яркого света глаза. А когда проморгалась — на месте пиявки стоял тихий псих, точно такой же, как был.

— Босс номер два, я только что убил ежика. Мне не понравилось. И сожрал. Он невкусный. А ваша злая рыжая женщина умеет открывать порталы, вы в курсе? Что? Всех сожрать? А может, отловим пару для профессора Гэба? Он порадуется. Вы громкий, но скучный. Я понял, иду в сторону ежиков, а рыжая женщина — в сторону Лимса. Это туда, — последние слова, подкрепленные взмахом руки, явно предназначались Доре.

— А мне показалось, что тебе понравилось, — как во сне, отозвалась она.

“Бегом прямо до парковки, налево за угол пятиэтажного дома. Там встретят”.

И Дора побежала. Сидеть в шоке можно и потом. Когда все закончится. Сейчас надо выбираться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7

Парковка, наверное, попала под ноги тому самому динозавру: сплющенные машины, снесенная искореженная ограда. Дора промчалась мимо, свернула налево за кирпичную пятиэтажку с вычурными балкончиками — и почти влетела прямо в распахнутые руки мускулистого типа в ядовито-зеленой куртке. В последний момент успела шарахнуться, спасибо все той же куртке — очень уж резанула по глазам, не хуже какого-нибудь “не влезай, убьет”.

Тип окинул ее внимательным взглядом с ног до головы. Сладко осклабился, как будто узнал.

— Держись за мной, милая. Не отставай.

— Л-ладно, — выдохнула Дора, с трудом переводя дух. Беготни на сегодня было более чем достаточно — два часа игры, и сразу после — весь вот этот дурдом. Она надеялась, что зеленый тип — обещанный “голосом подсознания” Лимс, а не черт знает кто. Хотя, по большому счету, какая разница? Лишь бы вывел.

Шли извилисто — подворотнями и глубокими дворами-колодцами, узкими переулками, где можно было, раскинув руки, коснуться стен сразу с двух сторон, мимо бетонных и металлических заборов. Дома Дора побоялась бы лезть в такие задворки хоть одна, хоть с кем-то малознакомым. Сейчас было все равно. Потому что совсем недалеко стрекотали вертолеты, тарахтели выстрелы и ревел как бы не очередной динозавр. А здесь было тихо, не валились на голову психи и гигантские сколопендры, не перегораживали путь сюрреалистические ежи-переростки и огненные пиявки — чего еще надо? Иногда Лимс (если это был он) замирал, и Дора останавливалась тоже. Он как будто вслушивался во что-то неслышное ей, а потом шел дальше. Или отходил назад и выбирал другой путь.

Когда остановился в очередной раз, и Дора чуть не ткнулась носом в его спину, вдруг ощутила жесткую хватку на плече. Зеленый тип наклонился, встряхнул слегка и сказал, пристально глядя в глаза:

— Серая джилиона. Вон та, блестящая. Беги туда.

“Джилиона” была похожа на небольшой приземистый хаммер. Стояла метрах в ста дальше по улице. Распахнулась передняя дверь, в голове прозвучало: “Дуй ко мне, женщина, я задолбался вас ждать!”

— Последний рывок, — пробормотала Дора. Ноги дрожали и подкашивались. Не от усталости — от нервного напряжения.

Вдох-выдох… она помчалась, будто за ней гонятся все психи и монстры сразу. Чуть не упала перед самой машиной, споткнувшись обо что-то мокрое и склизкое, ухватилась за дверцу и ввалилась внутрь. Обмякла на сиденье.

— Пей, — на колени упала литровая бутылка с водой. — И привет. Я Син — твой голос подсознания.

Дора повернула голову. Лыбясь во все тридцать два зуба, на нее смотрел парень, с яркими синими глазами, ежиком почти белых волос, с умилительными ямочками на щеках, чуть старше нее на вид, в черной кожаной куртке и таких же штанах. Секси… нет, не просто секси. Наверное, если бы Дора могла влюбиться с первого взгляда — то именно в кого-то вроде него.

— П-привет. Мое подсознание знает толк... — Она осеклась, свинтила пробку с бутылки и присосалась к горлышку. Вода была теплой, но все равно блаженно вкусной. Выпила не меньше половины, и все-таки не удержалась, спросила: — Ты мысли читаешь?

Уж наверное, читает, если может орать прямо в голове! Но почему-то совсем не пугало, что мог ухватить это “секси”, и про влюбиться — тоже. Наверное, человека, который вывел из настоящего ада, уже не станешь бояться, пусть он даже долбаный телепат. Или умеет превращаться в огненную пиявку и жрать гигантских стальных ежиков. Или еще что-нибудь такое же жуткое.

— Ежиков не жру. Злых рыжих женщин — тоже. Хорт их пока тоже не жрет, но опасайся. Наш маленький перевертыш — личность странная и немного… стремная? Правильно сказал?

— Ага, — согласилась Дора. — Стремная. И даже не “немного”. А я Дора, — спохватилась она. — Вообще-то Дороти, но… — Раздался грохот, машина подпрыгнула, среди домов впереди поднялся к небу столб дыма и пыли. — Это нихрена не Страна Оз, — пробормотала Дора. — Мы ведь там были? Да?

— Да. Но вы ушли. И Кобра… — он осекся, будто на секунду задумавшись. — Тоже ушла. А теперь скажи мне, Дороти-Дора... Бегаешь ты хорошо, это я понял. А водить умеешь?

— Вообще умею. Но эту... — она с сомнением посмотрела на торчащий у колена Сина рычаг, на непривычные шкалы возле руля. — Какая-то она незнакомая.

— А психи-глотатели ежиков тебе знакомы? Это другой мир, Дора. Но с моей красоткой ты справишься. Давай, меняемся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

8

Голова разламывалась просто адски. Казалось бы, отключился на пару минут, а огреб так, будто сутки напролет читал все население земного шара. Сейчас это было совсем не к месту и не ко времени, поэтому пришлось сожрать сразу несколько капсул обезболивающего. Если бы оно еще действовало мгновенно! В ушах гудело, звенело, выло сотнями голосов одновременно, так что мозги вытекали едва ли не в прямом смысле. Настроиться на нужную область получилось не сразу. Но Син не был бы собой, если б его смущали такие неполадки в собственной голове. В конце концов, читал и слушал он с младенчества, да и потом… всякое бывало. Простое и сложное. Сложного всегда больше. И не захочешь, а научишься справляться.

— До вывески “Аберхайм-сервис” и направо, — сказал он в пространство.

— Вижу, — отозвалось пространство голосом девчонки из другого мира. Посадить ее за руль оказалось удачной идеей. Так можно было хотя бы пристроить голову на подголовник и время от времени закрывать глаза. Веселье с поехавшими мутантами и не думало заканчиваться. Но хотя бы сбавило обороты. Динозавры и пиявки больше нигде не вылазили. Похоже, портальщик среди сбежавших был только один. Придурка с крышами повязала полиция. Поджигателя, который спалил чахлую рощицу у подножья Сэйтского холма, умудрились вырубить “Медведи”. Повезло, что этот даже в подметки Брэю не годился, иначе и близко не подобрались бы.

— За углом — в арку, подхватим Лимса.

Дора, “злая рыжая женщина”, как обозвал ее Хорт, не ответила, но поняла. Син усмехнулся. Она вообще вела себя на удивление вменяемо. Психовала, конечно, но не так, как могла бы психовать девчонка, угодившая в другой мир, да еще и сразу в такую зрелищную заварушку. А в машине и вовсе почти успокоилась. Как будто руль оказывал на нее гипнотическое воздействие. Или не руль. Но об этом лучше потом.

— Ты как, живой? — Лимс скользнул на заднее сиденье, хлопнул дверцей. — Тишина в эфире еще никогда не была такой пугающей. Отбиваться от этого буйства уродцев мне больше нравится с тобой в голове.

— Живой. Башка болит. Потом расскажу. Сейчас едем в Крайтану. Там на стоянке какой-то бред творится. Массовая паника ни с чего, у одних в головах — жуткие жирные гусеницы, у других — мохнатые пауки, у третьих почему-то куры. Кто-то из ментальщиков, точно. Надо подобраться ближе. Блоки. — Син поморщился. Мутант точно был там, но взламывать его с такого расстояния и с такой башкой вообще не вариант. Добавил: — Это Дора, это Лимс. Ежиков тоже не жрет, но любит бить людей. И нелюдей.

— И вовсе не “любит”. Это производственная необходимость. Может, мне за руль сесть? Ты как, милая?

— Разобралась, — ответила Дора. — Классная тачка. А Син — классный навигатор, встроенный прямо в мозг. Интересно, что страшного в курах?

— Может, размеры клюва? — предположил Лимс. — Представь себе гигантскую курицу с горящими глазами...

— Спасибо, мне хватило ежиков! — она передернулась. Картинка в голове вспыхнула такая яркая, что оттранслировалась Сину без всяких его усилий: белая взъерошенная курица размером со страуса, с алым гребнем, свисающим на один глаз, как береты у “Медведей”, полыхающие алым пламенем глаза, стальной клюв — и девчонка, палящая в эту невидаль из чего-то, похожего на кургузый автомат. Длинная очередь, и башка курицы-переростка отлетает в сторону, а из шеи брызжет фонтан кровищи.

— Умеешь стрелять? — заинтересовался он.

— По гигантским курицам с горящими глазами — не знаю, не пробовала.

— Зато какая прекрасная мишень, — оживился Лимс. — Не промажешь. Син, может, Кея туда? Он как раз жаловался на тишину и спокойствие. Страдает, бедняжка.

— Кей улетел с Коброй. На восточный берег. У них вертолет со стрелками динозавр снес. А на востоке один из психов залез на Сиельскую башню. Морозник. Строит айсберги до небес. Радуется.

— Как мало человеку надо для счастья!

— Один уже строил пирамидки из крыш. Не пойму, чем их так обдолбали, что мозги напрочь вытекли. Ладно бы один портальщик с авлийской штукой, но эти-то.

— Лучше нам не знать, Син. Серьезно.

— Эй, смотри! — Дора затормозила. — Это что?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9

Впереди мигал и дрожал воздух, метались, словно подхваченные беспорядочным ветром, ветки, оторванные с лип и кленов, и почему-то газеты, и закручивались в черный, от земли до неба смерч перепуганно галдящие галки и вороны.

— Это паника, милая, — сообщил Лимс. — Так она и выглядит, если перепугаются до смерти мирные обыватели со слабым даром.

Над крышами взлетел автомобиль, качнулся вправо-влево и помчался прочь. Колеса крутились, крышка багажника хлопала, то открываясь, то закрываясь.

— Привет, фордик “Англия”, — пробормотала Дора.

Следом устремился кто-то из слабых полетников. Улетел невысоко, быстро перехватили. Но для непривычного взгляда картинка была наверняка сюрная.

— Лимс, давай в толпу, я через тебя отслежу.

— То есть ты считаешь, я не испугаюсь огнеглазых кур?

— Я считаю, что обновил тебе блоки неделю назад, так что ты сразишь любую курицу наповал.

— Милая, чуть ближе, и встань вон там, у магазина, — распорядился Лимс.

Дора аккуратно подъехала к перекрестку, притормозила у витрины с манекенами и шляпными коробками. Лимс выскочил и скрылся в толпе. Син успел заметить вопросительный взгляд девчонки, кивнул:

— Сиди тихо, жди. — И переключился на Лимса. Зона воздействия была небольшой, всего-то с квартал в диаметре, но если ментальщик собирался отвлечь от себя внимание, то тупил немыслимо. Обыватели не убегали прочь, а метались по кругу, налетая друг на друга, на дома и машины. А за ними так же по кругу гонялись гусеницы и пауки. Но на долбаных курах ментальщика заклинило. Они выглядели реальнее всего, натуральный оживший кошмар. Картинка, пришедшая в голову девчонке, по сравнению с этим была детским лепетом. Син сосредоточился на жути, глубокой, неадекватной, ею была пронизана вся территория заправки. Паника обывателей на ее фоне казалась незначительной, слишком шумной. Сина тянуло глубже, в черное и болезненное. Лимс шел верно, будто его на поводке волокли. Ни разу не ментальщик, но страх чуял не хуже гончей. Страх и добычу.

Мутанта Син нащупал в одной из машин. Тот, почти невменяемый, скрючился на заднем сиденье и никого не гипнотизировал — сам трясся в ужасе от собственных глюков. И если бы не блоки, его курами затопило бы не только заправку.

Возиться с ним не было никакого смысла. Син кинул картинку Лимсу.

“Вырубай. Он тебя не заметит”.

Связался с “Гепардами” из оцепления, те были ближе всего и могли забрать психа уже через несколько минут.

И только тогда обратил внимание на девчонку.

Та вцепилась в руль побелевшими пальцами, смотрела на заправку круглыми глазами, и губы чуть заметно шевелились, выдавая что-то матерное.

Ее задело краем, слегка, не до паники, а до занятных картинок в башке.

— Весело, да? — спросил, отпивая из бутылки. — Все, киношка кончилась.

— И часто у вас такое? — она с заметным усилием перевела взгляд с лобового стекла на Сина. — Я так и не поняла, они настоящие? Как те ежики и динозавр?

— Нет. Настоящих или почти настоящих могу изобразить тебе я, если вдруг крышей поеду. А этот слишком слабый. Просто глюки ловил.

— Глюки, — повторила она. — Охренеть, целый квартал народа ловит чужие глюки.

— Ментальщик, — пожал плечами Син. — В смысле, воздействует на чужое сознание. Иногда, вот как этот, сам не понимая, что творит.

Глотнул еще и чуть не поперхнулся. Из центра Эдеры шибануло волной криков, боли и ужаса. Син дотянулся до оставшихся неподалеку от Арсити “Коршунов”. До надрывающихся раций и отборной ругани. А потом и до того, что отчетливо проступало за ними — багровой, пульсирующей жажды. Остро-сладкого вкуса крови на языке и в горле. До зверя, в котором не осталось ничего человеческого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

10

Син замер чуть ли не на полуслове, не допив свою воду. Дора начала уже привыкать к этой картинке — “телепат работает”, но сейчас что-то отличалось. Подумав и вспомнив прошлые разы, она даже поняла, что именно. Тогда Син проваливался в телепатию, “в эфир”, как выразился Лимс — сам, а сейчас его как будто вбросило туда. Неожиданно.

Это было жутковато. А хуже всего — Дора не понимала, что делать. Вдруг надо как-то помочь? Вытащить из этого “эфира”? Или не надо? Может, телепатам нельзя мешать? Как же бесит ничего не понимать и не знать! Вот они сидят здесь вдвоем, и случись что, даже не заметишь вовремя!

А она хотела бы помочь. И даже не потому что сейчас они команда, и не потому, что Син, чертов “голос подсознания”, вытащил ее из ожившего кошмара. А потому что… просто потому, вот.

Вернулся Лимс, плюхнулся на заднее сиденье. Кажется, собирался что-то сказать, но Дора выпалила:

— Что с Сином?! Он не сам вот так! Оно внезапно началось...

— Поймал что-то, — спокойно объяснил Лимс. — Все хорошо. Не мешай.

Ладно, наверное, он знает… Тем более что умирающим Син совсем не выглядел. А если и в самом деле все в порядке, и можно успокоиться… Тогда, раз уж они никуда не бегут и не едут, а ждут и “не мешают”, пора бы выяснить, что происходит!

— Это правда другой мир? Как такое может быть? И почему тогда мы друг друга понимаем?

— Не знаю, милая. Но, похоже, наш друг портальщик, который тащил из всех параллельных миров и реальностей что под руку подвернется, случайно притащил и тебя.

Значит, параллельные миры — не выдумка фантастов. Но волновало Дору другое.

— А вернуться я смогу? У вас же есть еще портальщики, кроме того психа?

— Есть, но такая сила не дается просто. Ты видела, чем все сегодня закончилось, так что обнадеживать не стану.

Это больше было похоже на “нет”, чем на “да”. Но спросить что-то еще Дора не успела.

— Даже я не стану, хотя я очень позитивный, — сказал вдруг Син. — Лимс, нам надо срочно к зверинцу. Там съехавший оборотень порешил уже пятерых и перекусал с десяток.

— Кто?! — не выдержала Дора. — Оборотень?!

Но классный навигатор Син уже кинул картинку в мозги, и, все еще в шоке, она развернула машину и вдавила педаль газа до упора. Шок шоком, а “срочно” — значит, срочно. Расскажут по дороге.

Картинка прямо в мозг — это вообще было круто. Невероятно и потрясающе. Хотя и “голос подсознания” был намного круче бубнежа в ухо по рации в командных играх, но сейчас Син точно мог претендовать на Оскар в роли “навигатор вашей мечты”. Она просто знала. Куда ехать, ориентиры по пути, опасные перекрестки, скорость для “зеленой улицы”, и даже места, где часто дежурит полиция — хотя сейчас опасаться полиции точно не стоило.

— А этот насколько съехал? — спросил Лимс. Он больше не предлагал сменить Дору за рулем. Надолго или нет, но она стала членом команды, и это… успокаивало? Хотя какое может быть спокойствие, если гонишь навстречу оборотню так, что спидометр зашкаливает?

— Окончательно. Вернуть не смогу. Главное, что он там не только сам взбесился, но еще и зверей взбесил. Клетки нараспашку. Загоны переломаны.

— Вервольф?

— Нет. Из кошачьих. Похож на пантеру-переростка. Клыки отрастил до земли. Страшилище то еще.

— Если окончательно, тебе туда нельзя. Полезешь же, не удержишься. Возьми перерыв.

Дора слушала, и все больше хотелось заорать. Не что-то конкретное, просто сбросить раздиравшие эмоции. Но она только прибавляла скорость, радуясь, что дорога пуста, лишь кое-где у обочины искореженные брошенные машины. Похоже, отсюда все, кто мог, уже разбежались.

— Идея отличная, но какой сейчас, к дьяволу, перерыв! Лимс, психов надо отловить. Всех. Чем быстрее, тем лучше.

— Займись другими. С этим без тебя разберемся. Где Ипси?

— Уже близко. И Арчи с ней.

— Предостаточно. Милая, тормози за следующим светофором.

— Лимс, завязывай с самодеятельностью!

— Ты же знаешь, что я прав. Давай, займись другими. И не приближайся к зверинцу. Нам не нужен окончательно травмированный телепат к утру. Все боссу расскажу о твоих суицидальных наклонностях!

Син фыркнул, но возражать больше не стал. Дора затормозила, Лимс выскочил, даже не дождавшись, пока окончательно остановится.

— Оборотня тоже выдернули не пойми откуда, как меня? Или у вас это обычное дело? — почему-то одно слово “оборотень” пугало больше, чем динозавр за окном или человек, обернувшийся огненной пиявкой.

— Наш. Но не обычный. Съехавший, вроде того портальщика. Смотри.

От возникшей картинки похолодели пальцы. Смятые решетки вольеров, вырванные дверцы клеток. Мечущиеся звери. Всякие, от енотов и лам до медведей, львов, буйволов и слонов. Хотя даже еноты и ламы вряд ли были безобидны в таком состоянии. Кровь на белых песчаных дорожках. Оборотень, вроде, должен был теряться в массе зверей, но Дора выделила его сразу. Зверюга, похожая на древнего саблезубого тигра с картинок, только черная. Огромный, с грузовик размером. На него выскочил лев, показавшийся в сравнении не страшней домашнего котика. Оборотень поднял морду и зарычал. Дора могла бы поклясться, что морда у него тоже в крови.

— Жесть, — прошептала она.

— Да уж, не пасхальный кролик.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

11

Дора взяла бутылку, отпила несколько глотков. Руки не дрожали. Повод гордиться. Вот только все равно хотелось схватиться за Сина, как за спасательный круг, а еще лучше, чтобы он прижал к себе, спрятал от всей этой жести или хотя бы дал повод немного отвлечься. Говорят, обнимашки вообще здорово помогают в плане эмоциональной терапии, а Доре до сих пор не с кем было проверить на практике. Никки Эдвардс, ее бывший парень, терпеть не мог “соплей” и “телячьих нежностей”. Почему они в итоге и разбежались: задалбывает все-таки, когда утащить тебя в кровать готовы в любое время, а просто поцеловаться, обняться или взяться за руки на людях — сразу начинается “сейчас блевану от сиропа”.

— И что теперь? — спросила она, усилием воли прогоняя заманчивое, но явно несвоевременное желание плюнуть на все и обнять Сина. Ну... по-дружески. Хотя бы. Обдумывать, откуда вообще взялась мысль о дружбе с чуваком, которого впервые видит, тоже было не время, да и не хотелось. Черт, некоторые обстоятельства сближают — просто обязаны сближать!

— А теперь… — тот снова “подвис” на секунду и вдруг заржал, громко и очень заразительно. Только вот после оборотня смех скорее пугал, чем вызывал ответную улыбку. Мало ли, вдруг эта “сдвинутость” заразная? Для телепатов?

— Обалдеть красавчик!

— Что? — волнуясь не столько об ответе, сколько о Сине, спросила Дора.

— Нашел еще одного. Милый тихий придурок. Проломил себе путь в подвалы Национального банка, разлегся там на слитках золота и вбирает какую-то таинственную “денежную энергетику”.

— К-как проломил?

— Руками, сквозь стены. Пару решеток еще выдрал. Сейчас его там и возьмут, прибалдевшего.

В голове возникла новая картинка: подвал, вывернутая стальная решетка, штабель золотых слитков и “милый тихий придурок” — качок габаритами с Терминатора, лежащий ничком на одном из штабелей, раскинув руки, словно желая обнять все это золото и прижать к сердцу. Дора вслушалась в тихое бормотание и взвыла от хохота. “Моя прелесть”.

— Кто-то воображает себя Наполеоном, а кто-то Горлумом. Син, слушай… что вообще за трэш, я так и не поняла? У вас же не каждый день такая жесть?

— Нет, только сегодня. Все прелести этого мира к твоим ногам вместо приветственных фанфар.

На слове “прелесть” Дора снова расхохоталась. Кажется, это было уже что-то ненормальное, почти истерическое. Но, наверное, лучше ржать, чем рыдать.

Отсмеявшись, спросила:

— А серьезно?

— Если серьезно, то это ни разу не смешно. Такого массового нашествия на моей памяти еще не случалось. Но рассказывать обо всем долго и муторно. Они лабораторные мутанты. Давай потом, а? Поехали лучше сожрем чего-нибудь. Последнего нащупать пока не могу, а у нас перерыв!

“Лабораторные мутанты” — это и правда было не смешно. Совсем. И то, как Син о них говорил, тоже навевало всякие напряженные мысли. Если “ментальщик” с курами — мутант, на которого охотятся… Наверное, лучше не спрашивать, считаются ли опасными мутантами телепаты.

— Куда ехать? — спросила вместо этого, но Син уже кинул маршрут, и Дора тронула с места. Чего-нибудь сожрать в самом деле не помешало бы. И даже выпить, если бы она вдруг не оказалась плотно за рулем. Хотя хорошая доза кофе с чем-нибудь сладким тоже будет кстати.

Ехать пришлось долго. Пустой и тихий центр сменился спальным районом с одинаковыми коробками пятиэтажек, и вот здесь пришлось понервничать, вписываясь в оживленное движение. Потом выехали, наверное, совсем на окраину, здесь машин стало меньше, по сторонам дороги тянулись заборы, кирпичные и металлические ангары, иногда здания, определить назначение которых Дора не могла. Может, заводы, а может, склады, или еще что.

Син вывел ее на придорожное кафе. На залитой светом фонарей стоянке были припаркованы три грузовика, неподалеку виднелось что-то вроде заправки. Забегаловка для водителей?

— Точно, — подтвердил Син. — Хорошее место, чтобы слушать, помех мало.

Выбравшись из машины, он размял шею и потянулся всем телом, сцепив руки в замок. Оказался высоким и каким-то… острым, что ли? Худощавый, с широкими плечами. А проклятая черная кожа облегала так… никакого простора воображению! Как в этом вообще можно ходить? В смысле по городу, а не в каком-нибудь стрип-клубе! В машине было не до того чтобы пялиться, но сейчас Дора просто залипла. Холодный белый свет фонарей облизывал его, бликовал при каждом движении. Одинаково откровенно обрисовывал шикарную задницу и стволы под курткой. И еще вопрос, что должно заводить больше! Не мужик, а ходячий секс. “Для впечатлительных дур, которых никогда не перло от бодибилдеров,” — съехидничала Дора в собственный адрес, наконец-то вылезая следом. Сидеть и пускать слюни — это было уже за гранью. Хватит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

12

В кафешку Син не торопился. Вместо этого открыл багажник, кивнул Доре.

— Ты палила в курицу из незнакомой штуки, здесь такой нет, но выбери подходящее. На всякий случай.

В багажнике был целый арсенал. Что-то громоздкое в кофре — снайперка? Несколько разных моделей автоматов. Стойка под пистолеты, их там было с полтора десятка разных, от дамских до тяжеленных. В ящиках рядом плотно лежали магазины и… гранаты?!

— Вы кто вообще?! — не выдержала Дора. — Копы? Спецагенты?

— Плохие парни, — Сина, похоже, вопрос развеселил. — Уж точно не полиция.

— Плохие парни, которые охотятся на других плохих парней. Ага. Ясно.

— Суть улавливаешь.

— Охренеть я везучая. — Дора с трудом оторвала взгляд от широкой насмешливой улыбки и этих невозможных ямочек на щеках, которые творили с ней что-то совсем уж ненормальное. Ну в самом деле — нельзя же быть таким… таким! — Ладно. Насчет стволов.

Она попробовала несколько пистолетов, оценивая исключительно удобство: как лежит в ладони рукоять, как ощущается в руке.

— Этот. Но тебе в любом случае придется меня проверить, мало ли какие отличия от наших. И еще учти. Всерьез, на поражение, я в жизни не стреляла. Даже в кур. Только в игре или в тире.

— Сказал бы — все приходит с опытом, но не буду. Зато точно знаю, что если припрет — выстрелишь.

— Да сдался мне такой опыт! Подожди еще минутку. Стащу с себя наконец все лишнее, а то изжарилась уже. Да и вид как черт знает у кого.

— Как у злой рыжей женщины? — ухмыльнулся Син. — Очень пыльной и слегка помятой.

Вот так всегда и бывает — когда на тебя с неба валится парень твоей мечты, ты вечно выглядишь как мокрая курица. Нет, хуже, как курица, которую выполоскали в клейстере, слегка отжали, а потом поиграли ею в футбол на очень-очень пыльном поле!

— Умыться здесь есть где? — мрачно спросила Дора. — И расческу бы.

— Ты на прием собралась? Найдем. Ипси вечно разбрасывает свои косметички. Она не жадная.

А еще, когда на тебя валится парень твоей мечты, он вечно оказывается занят.

— Твоя девушка? — На куртке заело молнию, она раздраженно дергала язычок все сильнее, пока совсем не отлетел.

— Ипси? — Син расхохотался. — Я не настолько экстремален. Ты же видела Хорта. Они с Ипси как будто из одной пробирки. Даже дар похож.

— Дар? — переспросила Дора. Просто потому, что надо было хоть что-то сказать, чтобы не чувствовать себя совсем уж идиоткой. Сначала залипла на практически незнакомого парня, потом приревновала его всего лишь к женскому имени, да еще и молния эта дурацкая!

— Таких, как Хорт, мы называем перевертышами. А Ипси — хамелеон. Стать кем-то другим она не может, но подстроиться под что угодно — запросто. — Договаривал он уже из машины. Наверное, искал косметичку.

Дора стащила куртку через голову — волосы встали дыбом, а когда попыталась пригладить их руками, аж зубы заломило от ощущения цементной пыли на ладонях. Поморщилась, сняла штаны. Осталась в футболке и бриджах — дышаться легче стало. Еще ботинки бы переобуть, но легкие мокасины лежат в раздевалке, дома. Придется рассекать так.

Королевство за кран с водой!

Затянула на поясе ремень с кобурой. Окликнула:

— Син, а меня со стволом в кафе пустят?

— Конечно, пустят. Ты же со мной. — Он вернулся со здоровенной, битком набитой косметичкой. Окинул откровенно оценивающим взглядом с головы до ног.

— Тебя бы сейчас — да под взоры наших матрон. Их бы дружно удар хватил. Мне нравится. У вас все так ходят?

Дора посмотрелась в зеркальце машины. Да уж, есть от чего ужасаться. Растрепанная, пыльная, на лице и на шее грязные разводы. А “нравится”... интересно, что? Нет, к своей фигуре Дора претензий не имела, а стрейчевые бриджи и обтягивающая футболка вполне выигрышно ее демонстрировали. Но и особенно выдающегося ничего. Хотя она ведь не видела, что на себя надевают местные девчонки и как в этом выглядят.

— У нас еще и не так ходят, если ты об одежде. А вот такими изгвазданными — нет.

— Пойдем. Вымыться здесь не выйдет, но умыться можно.

Туалет оказался приличным, чистым и даже с кусочками мыла на раковинах. Дора долго отмывалась — лицо, шею, руки. Нашла в косметичке расческу, но расческа была несерьезная, тонкая и изящная, прямо декоративная, а на голове творилось такое… Все зубья пообломаются. Помыть, что ли? Без шампуня, но хоть самую грязь выполоскать.

“Заканчивай наводить красоту, а то съем все за тебя”.

“Нет уж, я тоже голодная”, — отозвалась Дора. Рисковать расческой не стала, кое-как разобрала кошмар на голове мокрыми руками и побежала искать Сина.

Он махнул от столика. Успел взять еды на двоих и даже угадал с ее вкусами. Хотя почему угадал — наверняка подсмотрел, чего она хочет. Все-таки с телепатом классно. Все знает без долгих и нудных объяснений, и вообще — никаких проблем с коммуникацией.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

13

Если бы Сину сказали, что однажды он встретит человека, который при слове “телепат” не испытает ни страха, ни напряжения, ни даже неловкости, он бы поржал и, конечно, не поверил. Но одно уникальное рыжее исключение сидело напротив и во все стороны фонило восторгом. От еды, довольно убогой на самом-то деле — в кафешке для дальнобойщиков выбор был небогатый. Но это еще можно было понять. Ела она в последний раз давно. Но вот восторга от себя лично Син понять не мог. Да еще и поводов для восхищения изобрела столько, что хоть вешай себя в рамочку на всеобщее любование. Неожиданно, незнакомо, и чего уж, дьявольски приятно.

А еще с ней было легко. Закрывались, неосознанно, инстинктивно, даже свои. Боялись, что он заметит или прочтет то, что для него не предназначено. Раздражались, иногда злились. Даже такие флегматики, как Хорт. Брэй вообще орал как потерпевший, если подозревал покушение на “личное пространство”. Эта же — распахивалась настежь. И не потому что не понимала, что на самом деле происходит, хотя, может, понимала не до конца. А просто почему-то считала такое удивительное явление — похоже, в ее мире телепатов не было — полезным, интересным и “классным”.

Не волновалась, что перед ним как на ладони все мысли, все “ходячий секс” в его адрес и “впечатлительная дура” в собственный. Он не пытался специально это услышать, но не услышать было попросту невозможно. Прямой, яркий, откровенный посыл в адресата. Еще и с картинками. В которых Син видел себя крышесносно прекрасным. Бывает же.

“Чизкейк или шарлотка?” — спросил он, откладывая вилку.

“Чизкейк, оба куска мои!” — радостно прозвучало в ответ.

Говорить вот так, “без слов”, тоже начинали не все и не сразу. Некоторые, вроде Брэя, вообще предпочитали считать его чем-то вроде телефонной трубки, так было привычнее и спокойнее. Но Дора реагировала не задумываясь — словами на слова, мыслями на мысли. Будто неосознанно подстраивалась под него. “Ловила волну”. И чем дальше, тем больше ей это нравилось. Еще один повод для восторгов.

“Смотри, какой красавчик!” — Лимс выбрал крайне удачный момент. Шарлотка — вкусная, между прочим! — чуть не встала поперек глотки. Зато Сина вынесло наконец из состояния нирваны и ощущения “я сплю и вижу во сне чудо”. Оборотня спеленали так, что торчал только кончик хвоста. И накачали транквилизаторами — не иначе Ипси постаралась. Он снов не видел. Син, осторожно прикоснувшись к глухой, болезненной прострации, оставил его в покое.

“Какого дьявола не грохнули?”

“Материал для опытов. Они хотят выяснить, что пошло не так. Я подчинился. С ними свяжешься — не разгребешь потом. Нам оно надо?”

“Не надо”, — согласился Син. Но сейчас он сочувствовал оборотню даже больше, чем погибшим спецназовцам. Те хотя бы уже отмучились.

От Доры пришла волна вопросительного беспокойства. Без слов, только эмоции. Даже про чизкейк забыла. Это тоже было непривычно. Не то чтобы за Сина вообще никогда не волновались, но уж точно не так, и уж точно не на ровном месте. Лимс, правда, ставил рекорды. Но тот волновался за всех и всех по возможности опекал. А как это работает в случае Доры, Син пока не понимал. Они слишком мало знакомы, чтобы она могла что-нибудь угадать по его лицу, позе или хотя бы просто уловить эмоции. Разве что… Нет, не может быть.

Син снова сосредоточился на городе, постепенно увеличивая радиус просмотра. Ничего. Если последний — восьмой — псих до сих пор умудрялся ничем себя не выдать, значит, либо он не псих, либо что-то пошло не так. Серьезно не так. Все это напоминало затишье перед бурей и нервировало. Син тряхнул головой, стараясь отогнать и беспокойные мысли, и дурное предчувствие. Посмотрел на Дору и улыбнулся.

— Расслабься. Оборотня поймали. Повязан, погружен в вертолет и безопасен.

— А почему ты дергаешься? — вполголоса спросила та.

— Не могу найти последнего. То ли он слишком далеко сбежал, то ли вынашивает коварный план по захвату мира. — Вроде бы и шутил, только в каждой шутке есть доля вовсе не шутки. Здесь эта доля была пугающе большой. — Неважно. Найдется.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

14

— А он кто? Опасный?

— Да если бы я знал. В лабораториях сейчас такое творится, хорошо если к утру разберутся, кого упустили.

Само слово “лаборатория” Доре не нравилось. Она инстинктивно воспринимала его как угрозу. Очень правильная реакция. Знала бы еще, что там происходит на самом деле.

— Слушай… — спросила неуверенно. — Я не поняла. Что за фигня со мной получилась? Там, на лестнице? Шаг — и на улице. Может, у вас лифты такие? — добавила с надеждой.

Мечтательница! Син лично дорого бы дал за такой лифт. А исследователи из “Отдела А” и душу бы дьяволу продали.

— Ты открыла портал. — Ходить вокруг да около он не любил и не умел. Особенно когда в этом не было никакого смысла. Лучше пусть знает. Тем более ее нужно было предупредить. — Как так вышло? Без понятия. У меня есть теория, правда, притянутая за уши. Но я бы еще вчера и в динозавра у Арсити не поверил.

— Какая теория? — почти шепотом спросила Дора. Добавила потрясенно: — Я ведь ничего не делала! Вообще ничего.

— Не ты. — Син дожевал свою шарлотку, соображая, как бы так понятнее и без всяких лишних ужасов донести до нее суть. — Портальщик с ежиками. У него на шее была такая штука... В общем, древний и очень мощный артефакт, который только недавно откопали. Что этот артефакт творит, пока не ясно, но точно ничего хорошего. А еще он усиливает дар, так что у надевших крышу рвет в секунду. То ли тебя этим артефактом, настроенным на портальщика, приложило, то ли еще какая-то лажа произошла, но факт остается фактом. Ты открыла портал. Неосознанно. И вот это уже совсем другая история. Может, оно скоро пройдет, если это… не знаю, что-то вроде временного эффекта облучения. Но если нет, придется быть очень осторожной. Я уводил тебя от Кобры просто потому что ты из другого мира. Упекли бы к каким-нибудь очень важным персонам для выяснения… всякого. Но с даром портальщицы ублюдочные вивисекторы из “Отдела А” тебя с руками оторвут, только высунься.

— А что такое эта “Кобра”? И “Отдел А”? — Она испугалась. Очень. И это было хорошо, правильно. Лучше пусть боится, чем сунется по наивности куда не надо.

— Контрольный отдел по борьбе с рецидивами. Борются очень просто: нет мутанта — не будет рецидива. А “Отдел А” — правительственная организация, которая печется о спокойствии граждан. Исследует природу дара. И мутантов. Потому что, хотя спятившие психи никому не нужны, прибрать к рукам мутанта с сильным даром хотят все. Правительство, армия, полиция, дельцы, хорошие парни, плохие парни — все. Контролируемое усиление дара — одно из их основных направлений.

— А почему ты думаешь, что портал открыла я, а не тот псих? — она говорила теперь почти шепотом, и перед тем как спросить, быстро осмотрелась — не услышит ли кто.

— Не делай так, — подсказал Син. — Если ты выглядишь как человек, который боится, что его подслушают, тебя захотят подслушать даже те, кому это нахрен не нужно. Сейчас-то некому, — он хмыкнул. Кафешка была почти пустой. Девчонка за кассой дремала, а за одним из столиков допивал вторую кружку пива дальнобойщик по имени Бобби. Мечтал о том, как завтра наконец-то доедет до жены и маленькой дочки, которых уже месяц не видел, и плевать хотел на все вокруг. — Это на будущее. А с порталом все просто. К тому моменту портальщика уже застрелили. Ты же — изо всех сил рвалась из здания.

— Вроде как “мечты сбываются”? — отозвалась Дора. В ее мыслях неверие сменялось пониманием, что так все и было, страх на грани паники — острым интересом, роилось не меньше сотни вопросов, которых она и сама пока не осознала. — Знаешь, если бы все в мире делалось так — захотела и получила… Не очень-то похоже, что я в сказку попала.

— Если и в сказку, то в страшную, — улыбнулся Син. Странная все-таки девчонка. От страха не ревела и не хотела сбежать, забиться в какой-нибудь темный спокойный угол. Наоборот, пыталась вглядеться этому страху в глаза и обнаружить в них — бывает же! — что-нибудь интересное. Такой подход к делу Сина интриговал. А сама Дора, пожалуй, нравилась. — На самом деле не все так плохо. Главное знать, чего бояться, а чего можно и не.

— Но ты же мне объяснишь, — она не спрашивала, знала, что объяснит.

— А ты мне веришь? — Дурацкий вопрос, все и так было яснее ясного. Но хотелось услышать, что она ответит.

— Конечно, — посмотрела так, будто тоже хотела добавить “дурацкий вопрос”.

— Интересно, почему. Ну да ладно, разберемся. А знаешь, давай-ка свалим из этой кафешки. Мне нужно время, чтобы прочесать Эдеру от центра до окраин. А ты сможешь отдохнуть. Помыться. Что ты там еще хотела. Комнаты здесь, конечно, так себе. Но клопов и тараканов нет.

— Помыться — уже критично, — мрачно согласилась она. — Еще бы шмоток чистых раздобыть, и счастью моему не будет предела. Пошли, где здесь комнаты?

В этом маленьком мотеле Син однажды ночевал. И даже помнил обрюзгшего пожилого портье с роскошными седыми усами. Тот поднял на лоб очки, пристально вглядываясь в лицо попеременно то Сину, то Доре, и неодобрительно хмыкнул.

— Комнату, — сказал Син, выкладывая на стойку деньги и предвкушая милый диалог.

— Одну? — прищурился портье.

— Одну.

— Вы вместе?

— Мы вместе, Дора? — спросил Син, стараясь не заржать. Из того, что он успел понять о ее мире, нравы там были не в пример свободнее.

— А не видно? — прищур Доры почти точно отзеркалил портье. — Оформляйте уже, ночь короткая, неинтересно тут торчать в двух шагах от кровати.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

15

И, честное слово, она не имела в виду ничего неприличного. Просто устала и хотела спать. Но она не знала, какие волны негодования обрушила на себя одной фразой. Син и прежде слышал много прекрасного в свой адрес, но достопочтенный Арчибальд Брунгер, отец четверых дочерей и дед семи внуков, поразил его в самое сердце отборной бранью, которую никогда не решился бы озвучить.

— А кольца где? — спросил вместо этого. Он бы с радостью высказал все, что думает о падении нравов и современной молодежи, но воспитание не позволяло.

— Дома забыли, — ухмыльнулся Син. — Нам бы ключ. — Он перегнулся через стойку, сказал шепотом, почти на ухо, припоминая Бобби за второй кружкой пива: — Меня не было почти два месяца. Видите, как она спешила — аж одеться прилично не успела. Войдите в положение! Сил нет, как соскучился. А мне с утра снова в рейс!

— Молодежь! — изрек портье. — Ни стыда ни совести! — Кряхтя, достал ключ, вручил его Сину и с осуждением покосился на Дору. — В следующий раз хоть плащ накинь сверху. Бесстыдница.

— Что естественно, то не безобразно, а то, чего не видит моя мамочка, ее не расстроит, — Дора прекрасно поняла намеки, но вместо того чтобы возмутиться, тоже развеселилась. И с радостью включилась в игру. — Лето, какой плащ? Может, мне еще в доху закутаться ради вашей стыдливости? Скажите спасибо, что мы стоим тут и выслушиваем поучения, как приличные люди, вместо того чтобы целоваться. У вас на глазах, да.

— Спасибо, господин Брунгер! — Син обхватил Дору за талию, оттаскивая от стойки. А то, чего доброго, достопочтенного блюстителя нравственности удар хватит. Расхлебывай потом. — С меня бутылка Ариньяка. Пойдем, дорогая!

— “Бутылка”! — фыркнула Дора, вроде бы вполголоса, но так, чтобы портье слышал. — Он тут для чего сидит? Проповеди читать или все-таки комнаты выдавать? Это, дорогой, — ей было ужасно смешно, но голос лишь чуть заметно дрогнул, — называется “ненадлежащее исполнение служебных обязанностей”.

Комнату Брунгер выдал на первом этаже, в самом конце коридора. Удачно — народу в мотеле было немного, и ближайший занятый номер оказался аж через три двери от них. Пока возился с замком, Дора спросила:

— Ты же мог просто задурить ему голову? Внушить, что ты один, или что кольца есть, или чтобы он молча выдал ключ и тут же забыл?

И снова за ее вопросом не было ничего, что можно было бы в нем услышать. Она не удивлялась, почему он так не сделал, и не боялась, что мог бы, а значит, может провернуть такое с кем угодно, и с ней тоже. Только хотела понять — а вот его самого или границы его дара, Син не разобрал. Возможно, то и другое.

— Опасное это дело, Фродо, выходить за порог, — сказал он, заходя в номер. — Неизвестно, куда тебя занесет. Я не использую дар так, как мог бы. Не подчиняю людей по любому поводу. Даже слегка влияю на них только в экстренных случаях, вот как сегодня с нашими милыми и не очень психами. Существуют границы, которые лучше не переступать. Я пробовал, мне не понравились последствия.

— Фродо? Это же другой мир?

— Другой, но в нем были и Британия, и Франция. И профессор с длинной книжкой про кольцо всевластья.

— Были? А сейчас нет?

— Сейчас нет.

— Расскажешь потом? — попросила она. — Подозреваю, это займет не пять минут.

— Потом — да. Я вообще люблю поболтать, если ты еще не заметила.

— А насчет остального, что ты сказал… — она быстро подошла, положила руки на плечи и заглянула в глаза. — Классно, что ты такой. А еще спрашивал, почему я тебе верю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16

Он был обалденный, чем дальше, тем ясней Дора это понимала. Не просто секси. Не просто парень мечты. Он был… правильный, наверное. Не в том дебильном смысле, когда от правильности тошнит и хочется строить из себя дрянь просто назло — а по-настоящему. И от его “почему мне веришь?” в самом деле становилось смешно.

Да вот потому что.

Она ведь не настолько дурища, чтобы не понимать — ее “секси”, “парень мечты” и “шикарная задница” он слышал так же ясно, как пререкания с “голосом подсознания” и панические вопли там, возле психа. Но общался с ней… нормально общался. “Адекватно ситуации”, как сказал бы Стэн. Ну… разве что “дорогая” возле портье, но тот сам нарвался!

Каким-то непостижимым образом Дора понимала, что Син никак на нее не воздействует и не будет. Можно было и не спрашивать. Но ведь и ему можно было не спрашивать, верит ли она — наверняка сам знал ответ.

Дора тоже знала, но хотела услышать.

И то, что сказал, а главное — как… наверное, так и ощущается последняя капля, после которой — потоп, и соломинка, которая ломает спину верблюду. Дора не выдержала. Ну невозможно же выдержать! И почему, в конце концов, нельзя прямо сказать, какой он классный? Что это изменит?

— Мне кажется, ты слишком высокого мнения о моей скромной персоне. — Син притянул ее ближе, сказал на ухо: — Но разубеждать не буду. Я еще не до конца насладился.

Вот так, совсем-совсем рядом, в полумраке тесной комнатки мотеля, его синие глаза казались темными и очень глубокими. Затягивали — не выплыть.

— Дуй в душ. Иначе рискуем употребить кровать по прямому назначению. Я не против, но потерявшиеся психи отвлекают.

— Ага, — согласилась со всем сразу Дора. И удрала. В душ.

А телепатам, наверное, нелегко живется. Сбежавшие психи отвлекают от влюбленных дурочек, влюбленные дурочки — от сбежавших психов… Дора подставляла голову под струи прохладной воды, яростно намыливалась, отскребая цементную и кирпичную пыль, и почему-то абсолютно точно знала, что Син сейчас валяется на кровати, раскинув руки, и ищет своего психа. А на периферии чувствует ее. Всю целиком. И счастье от того, что наконец-то чистая и можно будет лечь спать, и отодвинутое пока что подальше “верните меня домой!”, и радость, что в этом безумном, долбанутом по всем статьям мире она встретила не кого-то еще, а именно Сина. И даже возбуждение после случившихся вдруг почти-обнимашек — хорошо, не слишком сильное, можно просто не обращать внимания.

Она выключила воду, чувствуя себя чистой до скрипа. И тупо уставилась на пустой полотенцедержатель.

Дурацкий мотель! Они что, полотенца в комнате складывают?!

“Син!”

Он отозвался не сразу.

“Они здесь, на столе. Принести? Или выходи, я не буду смотреть. Торжественно клянусь”.

“Ладно. Не смотри”.

Син и правда валялся на кровати. Но сейчас отвернулся, а одеяло оказалось сдвинуто в сторону. Дора добежала до сложенной на столе стопки полотенец, схватила верхнее. Маленькое. Большое оказалось под ним. Торопливо вытерлась, замотала мокрые волосы и нырнула под одеяло.

Мелькнула мысль, что спать голой, когда рядом весь такой классный и заманчивый Син, не самая лучшая идея — не заснешь.

“Вот когда ты такое думаешь, “классный и заманчивый Син” чувствует себя бревном. Спи. У тебя сегодня и так прорва новых ощущений, а я лучше переберусь на подоконник. Там свежо, прекрасно и всякие голые девы в одеялах не соблазняют разным”.

“Я не соблазняю, — откликнулась Дора. — Я помню, ты делом занят. Спокойной ночи”.

То ли от “прорвы новых ощущений”, то ли от банальной усталости заснула она мгновенно. И вроде даже ничего не снилось. Не считать же за сны смутные картинки, непонятные, смазанные, словно в тумане? Город — стекло и бетон, свет фонарей на пустынных улицах. Лица, незнакомые, почти неразличимые. Утопающие в зелени особняки где-то у берега моря. Шумела вечеринка, парочки танцевали блюз, и почему-то Дора знала, что это неприлично и почти разврат. Ну да какого только бреда во сне не увидишь.

Шум мотора почти разбудил, по потолку метнулся свет фар. Дора перевернулась на другой бок, натянула одеяло на глаза. Успела заметить, что Син так и сидит на подоконнике. И снова заснула.

Теперь сон был ярким, как наяву. И приятным, хотя и стремным. Какой-то чувак в обтягивающей коже, совсем как у Сина, с кошачьими ушками и длинным пушистым хвостом, сидел на окне. Весь такой романтичный и загадочный в свете луны, а может, фонарей, а потом вдруг оказался рядом с Дорой, крепко обнял и начал мурлыкать на ухо. Натурально мурлыкать, по-кошачьи. А когда Дора потянулась почесать его за ушком, лизнул ее в нос, горячо и щекотно.

И будто канал переключил! Дора вдруг оказалась в темном, едва освещенном коридоре. Откуда-то доносилась музыка, приглушенно, будто издалека. Кафельный пол дрожал и вибрировал, как будто невдалеке то и дело проносились поезда. Подземка, что ли? Из-за спины слышались страстные стоны и быстрое дыхание со смачным хэканьем, а совсем рядом с Дорой опирался о стену то ли обдолбанный, то ли в хлам упившийся мужик. Не блевал, уже спасибо, но выглядел как человек, которому очень надо принять горизонтальное положение.

Вот уж в каких местах точно лучше не задерживаться!

Дора побежала, но почему-то осталась на месте. “Это сон”... Она попыталась проснуться или хотя бы перевернуться на другой бок, но не смогла даже пошевелиться. А обдолбыш вдруг разогнулся, посмотрел в упор — глаза были абсолютно стеклянные и смотрели сквозь Дору. Или за ее плечо? Обернуться не получилось, хотя очень хотелось. От одной мысли, что сзади кто-то стоит, пробирал дикий, животный ужас.

— А-А-А-А!!! — завопил мужик. Голос сорвался на визг, а потом вдруг стало тихо, хотя видно было, что мужик все еще орет, надрывая горло.

И пока он орал вот так беззвучно, его лицо скукоживалось и усыхало, серели губы, белели волосы. Вытянул руку, словно хотел схватить Дору — или ухватиться за нее, но не получилось ни того, ни другого, крепкая мужская рука истончилась, под кожей отчетливо проступили кости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Несколько мгновений — и на Дору шел, шатаясь и беззвучно разевая провалившийся рот, живой скелет, обтянутый кожей, в болтающейся, как на вешалке, грязной одежде. Из-под брючины вывалился нож, зазвенел на кафеле, и этот звук словно разбил охватившее Дору оцепенение. С громким визгом она рванулась прочь — все равно куда, вот только в голове билось отчаянное: “СИН, СПАСИ!”

— Спасаю. Тихо, тихо. Все хорошо. Проснись.

Она открыла глаза, всхлипнула и крепче вцепилась в Сина. И только потом поняла, что каким-то образом стоит с ним в обнимку перед распахнутым окном, прижимается, держится за него обеими руками, а он — гладит по спутанным волосам, по спине и повторяет:

— Все хорошо. Ты здесь.

А она дрожит, и зубы клацают. И сердце колотится как бешеное — от ужаса.

Иссохший мужик из сна стоял перед глазами, как живой. То есть, тьфу, как мертвый. Каким он и был, то есть стал в итоге.

— Ты невероятная, детка! — вдруг сказал Син, и Дора не поняла, чего в его голосе было больше — восторга или изумления. — Ты даже не представляешь, что сейчас сделала! Так просто не бывает! Ты нашла этого урода! Вот так запросто взяла и подвисла на самом важном! Кому скажи — пальцем у виска покрутят. Шизанутые ублюдки! Кого они нахрен выпустили! Это же долбаный вампир! Он его высосал!

— Ч-чего? — Ей послышалось? Или сон все еще продолжается? — Вампир? Высосал?

— Да. Этот кровью не питается. Силу жрет. Жизнь. Чем больше жрет, тем сильнее становится. Невидимый, подонок! И заблочен в усмерть. Так. — Син отстранился. Заглянул в лицо. — Мне надо уехать. Замотаешься в одеяло, доспишь спокойно до утра. Да?

— Это был не сон? — уже спрашивая, Дора поняла: нет, не сон. Поняла и то, что выскочила из-под одеяла в чем мать родила, но сейчас это было не важным. Совсем. — Я с тобой! Какое “доспишь спокойно”, ты что?!

— Там опасно, ты же видела, — он взял за плечи, встряхнул легонько. — Мне не вырубить его быстро и на расстоянии. Да я тебя даже в машине не оставлю. Это не шутки! И не киношка про красавцев-упырей!

— Дашь мне еще один ствол. На всякий случай, а то, если руки трясутся, перезаряжать проблема.

— Какой ствол? С ума сошла? Он невидимый. Сначала надо его корову повязать и ловить на живца.

— И неуязвимый? От него пули отскакивают, или что?

— Куда ты палить будешь? В воздух? Он тебя сожрет быстрее, чем ты в него попадешь.

— Мало ли. Даже невидимка может себя выдать. Надо внимательно смотреть и быть готовой. Син, я не останусь. Я здесь с катушек съеду от страха и от неизвестности.

— Ты? Нет, не съедешь. Разве что сведешь с ума господина Брунгера, — он улыбнулся. Но не так, как обычно, а напряженно и отстраненно, будто был уже очень далеко. — Одевайся. И еще то, что в машине бросила, наденешь. Мы едем в такой гадюшник, что на девчонку в шмотках в облипку сбегутся все, у кого еще что-то встает. Я в машину. А ты — бегом. — Выпустил ее и махнул через окно на улицу.

Дора не стала гадать, чего вдруг он так внезапно согласился. Оделась с бешеной скоростью, боясь одного — вдруг передумает. Вдруг уедет, пока она еще здесь.

Приземление из окна получилось бы жестким, не будь она в ботинках. Вот когда порадуешься, что не успела переобуться. Дора помчалась к машине. Син распахнул дверцу и тронул, как только заскочила внутрь.

— Твой второй ствол сзади на сиденье. Переоденешься на месте.

— Ладно. Далеко ехать? И… что будем делать, когда доедем?

— Если Хорт успеет, ты будешь сидеть в машине, и я тоже. Но Хорт — это Хорт. И добираться ему с другого конца Эдеры, может не успеть. На такой скорости будем минут за пятнадцать. Это притон на краю города. Там развлекаются отбросы общества. По-всякому. Полиция смотрит сквозь пальцы, никому не охота возиться с отребьем. Да и хозяин отстегивает приличную сумму нужному человеку. А трупы… всякое случается, от передоза до поножовщины, оттаскивают подальше, на свалку.

— Идеальная столовая для вашего вампира? — очередной глупый вопрос, но Доре хотелось что-то сказать. Услышать собственный голос, убедиться, что она — как всегда. В порядке. Хотя бы относительном. Потому что если молчать сейчас, то и в истерику съехать недолго. Страшно.

За этот безумный день — Дора не знала, как считать, сегодняшний или уже вчерашний — она видела много всякой небывалой жути. Но Син был спокоен. Иногда даже шутил. Как будто ничего особенного не происходит. Все в рамках, все под контролем. И теперь его напряжение пугало.

— Я не напрягаюсь. Я в бешенстве! Убил прорву времени на поиски восьмого, чуть мозги не вскипели, а он — корова, ничего больше! Про девятого ни одна зараза из лабораторий даже не подумала. Зато теперь орут во все глотки. Очнулись.

— А “корова” — тоже мутант?

— Он донор. Лабораторный. Обычный парень, из тех, кому не повезло.

— Нет, подожди! Я не понимаю. Тот мужик, которого я видела, меньше чем за минуту в мумию превратился! А как этот донор жив до сих пор?

— Донор — это не просто пища. Это связь. Таких мутантов, как вампиры, в мир вообще не выпускают — слишком опасны. Или уничтожают, как только дар проявится, или упекают в лабораторию. Ограничивают дозы еды. Устанавливают связь с донором. Через него вампир познает мир, присасывается сознанием, как пиявка. Видит чужими глазами, слышит чужими ушами. Контролирует полностью. Вампиров очень мало. Я вообще думал, вымерли уже. А хрен там. Но как только вампир воплотится, корова ему станет не нужна, и мы огребем так, что мало не покажется.

— А воплотится — это как? Сейчас он что, призрак?

— Нет. Невидимка. Бесплотный сгусток энергии. Как тебе еще объяснить? Чтобы обрести свою изначальную телесность, ему нужно много жратвы.

— Он был человеком? А потом стал... сгустком энергии?

— Примерно так. Как оборотень, которого ты сегодня видела, был когда-то веселым пацаном, умеющим превращаться в котенка.

— Жесть.

— Эти уроды еще и блоки ему за каким-то дьяволом понаставили. Его и так не отследишь.

— Сгусток энергии… — Дора лихорадочно думала. Или пыталась думать. Когда Син сказал “невидимка” в первый раз, в мотеле, ей представился… ну, наверное, кто-то вроде волшебника под чарами невидимости из “Гарри Поттера”. Облей его водой, загони на песок или в траву — начнет оставлять следы. Дышит, шумит, пахнет. Осязаемый, в конце концов! Но как найти сгусток энергии? — Энергия — это тепло? В смысле, более активное движение молекул? У вас есть тепловизоры? Или я не в ту сторону думаю?

— Не в ту. Обнаружить вампира, если он этого не хочет, может только телепат. В нашем случае — тот, который ему блоки ставил, у него есть ментальные зацепки. Или я.

— И ты полезешь в какой-то мутный притон его обнаруживать. А где козел, который ему блоки ставил?

— Подозреваю, что он уже труп.

Стало совсем страшно.

— А если ты остался единственным, кто может его выследить, но он заметит тебя первым…

Миру тогда хана, интересно, или нет?

— Я не единственный сильный телепат в мире. И становиться завтраком упыря не собираюсь. Но мы уже потеряли время. Лишние жертвы. Возможно, много жертв, я не отследил его путь. А дальше будет больше. Главное теперь — не упустить. Поэтому давай надеяться, что мы успеем до того, как он сожрет свою корову.

17

Хорт не успевал. Застрял на шоссе Аристины. После вечернего веселья там до сих пор были проблемы с движением.

“Вы совсем озверели, босс номер два. Подростки должны спать по ночам. У меня растущий организм”.

“Выспишься в лабораториях. Когда нас всех туда упекут во избежание!” — рявкнул Син. Параллельно с нудящим Хортом в голове надрывался “мистер Смит”. Этому нужен был вампир. Желательно мгновенно. Желательно живым!

“Вас злая рыжая женщина покусала? Вы стали злым и ужасным. Я не хочу в лабораторию. Я не хочу превращаться в корову и кормить вампиров. Это слишком экстремально для моей психики”.

“Хорт, ты бесишь!”

“Сидеть в стоящем такси скучно. Но хотя бы спокойно. Вы же не хотите, чтобы я обернулся птицей и летел к вам на крыльях любви? Нет, вы хотите. Ужасный босс номер два”.

“Быстрей!”

“Не приближайтесь ближе чем на три километра!” — орал Син Гарту из Кобры и “мистеру Смиту”, который не побоялся ломануться к притону лично, с охраной, конечно, но все же. Видимо, за вампира и его развлечения отвечал головой. “Вы его спугнете!”

“Мы можем выслать подкрепление! Телепатов!”

“Нет! В жопу их себе засуньте! Где были ваши телепаты, когда этот урод валил из-под охраны? Кто его держал?”

Син знал, кто. Мейси Крон. Мощный телепат, выдрессированный “Отделом А” до состояния полной промывки мозгов. Теперь понятно, почему не он сегодня координировал отряды. Мейси нашли десять минут назад в его кабинете в лабораторном корпусе. Вернее, не Мейси, а кучку пересушенных костей, которая от него осталась.

“Син, ты не можешь ринуться туда один! Это самоубийство!” — Лимс вез к притону Ипси. Син пока не знал, как ее использовать, но подстраховка не помешает. Но эти двое были даже дальше Хорта и ни в птиц, ни в гепардов превращаться не умели.

“Лимс, захлопнись. Только тебя еще не хватало!”

“Молчу. Будь осторожен”.

Легко сказать. Пальцы, кажется, пристыли к рулю. Но он до сих пор умудрялся не пропустить ни одного светофора и не вписаться ни в один столб. Слабоватое утешение, но лучше, чем ничего.

Припарковался через улицу от цели. Привязывать корову было нельзя. Поэтому не держал даже, только слегка, едва касаясь, нащупывал, и тут же отпускал. Вампиры не просто так навевали жуть даже на самых сильных мутантов. Умные сволочи, способные на раз отследить любое ментальное вмешательство. К тому же, по какой-то странной особенности именно этого дара, у всех вампиров моральные тормоза отсутствовали в принципе. Как будто, получая дар, они переставали быть людьми. Превращались в иную форму жизни, с другой, нечеловеческой, логикой и этикой.

Дора посмотрела вопросительно, он кивнул: “Приехали”. Говорить не хотелось. Она не стала ничего спрашивать, выскочила, кинулась к багажнику, где так и валялись ее вчерашние шмотки. Напялила на себя этот серо-пятнистый ужас, перетянула талию ремнем, на котором болтались уже две кобуры. Еще бы волосы прикрыть, и не поймешь, мальчик или девочка.

Она уловила мысль, усмехнулась и надела на голову черный мешок с прорезями для глаз.

“Так?”

“Смеешься или всерьез?”

“Как скажешь”.

Действительно была готова идти вот таким чучелом.

Готова была идти. Вот что важно.

“Сними. Слишком бросается в глаза. И стволы под куртку спрячь”

Она молча сделала, как он сказал.

Дороти-Дора, девчонка из другого мира, оказалась воплощенным чудом. В чудеса Син не верил уже лет пятнадцать. Но невозможно не поверить, когда все творится у тебя на глазах. “Тонкая личностная настройка”, вот как это называли те, кто вообще понимал, о чем речь. Син до вчерашнего дня не понимал. И не знал ни одного телепата, кому бы так повезло. Это не было даром, всего лишь удивительное совпадение двух людей, синхронизация сознаний, готовность слышать и понимать друг друга. Из таких, “настроенных”, по легендам, получались самые лучшие напарники.

Похоже, легенды не врали. Дора реагировала на его эмоции, отзывалась не только мыслями — всей собой. И умудрилась увидеть то, на что он не среагировал. Учуять страх и угрозу и задержаться там, где его уже не было, даже не осознавая, что делает. Во сне! А он сейчас собирался затащить ее прямо в лапы к этому ублюдку.

Позвал, все еще на что-то надеясь:

“Хорт!”

Тот отозвался картинкой. Ночной Эдерой с высоты птичьего полета. Но времени дожидаться его здесь уже не было. Син выдохнул, отцепил наконец от руля сведенные пальцы и вылез из машины.

— Пошли.

В этом притоне он до сегодняшней ночи не бывал даже мысленно. Но, по большому счету, все места скопления отбросов похожи одно на другое. И никакой разницы, где — в заброшенном доме среди трущоб, старых портовых складах или туннелях древней подземки.

Син нашел один из запасных выходов, крысиных нор, которые используются разве что при редких полицейских облавах, а иногда — чтобы занести товар или вынести трупы. Эти ходы никто не стерег и не отслеживал, потому что знали о них только владелец и несколько человек из охраны.

Нажал плечом на ржавую решетку и шагнул в тоннель. Здесь воняло плесенью и тухлятиной. Под ногами чавкала грязь. Из труб над головой подтекала вода. Одним из отнорков тоннель выходил к осушенному семь лет назад рукаву Фрей-ривер, реки, что делила Эдеру на две части, западную и восточную. Именно там столица устроила грандиозную свалку.

“Идти недолго. Держись за мной. Крыс не боишься?”

“Умеренно. Не до визга”, — показалось, что Дора улыбнулась. Вымученно, будто пытаясь скрыть страх.

Притон располагался в складском подвале. А на складе держали бочки с горючим — грузили в товарняки и отправляли по железнодорожной ветке, что была прямо под боком. Син невесело ухмыльнулся. Брэю бы понравилось. Отличная идея — выжечь этот гадюшник дотла. Только вампир уйдет, и это ничему не поможет.

Корова сидел на корточках у местного танцпола и невидящим взглядом следил за вихляющимися парочками. Он был адски голоден и хотел пить. Но вампиру было сейчас плевать на потребности донора. Наверняка выбирал очередную жертву.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

“Ты хорошо помнишь то, что чувствовала во сне? — спросил Син. — Когда смотрела на мужика, но боялась совсем другого?”

“Помню. Такое не забудешь и ни с чем не спутаешь”.

План был так себе. И полностью зависел от тех самых новообретенных “чудесных” возможностей. Но он казался самым безопасным и перспективным из всех. Безопасным для Доры, перспективным — для него самого. Отследить вампира, не привлекая внимание. Не пытаясь прорубиться к нему через корову — рискуя спугнуть раньше времени. А значит, стоило попробовать.

Едва выбравшись из тоннеля — пришлось карабкаться вверх по проржавевшей лестнице — наткнулись на остатки еще одного трупа. Дора, резко вздохнув, схватила за руку, прошептала:

— Снова он. Как во сне.

Боялась, но не вида трупа, а мысли о поджидающем где-то поблизости вампире. Боялась повторения ночной жути, но хотела идти дальше. Лишь бы не оставаться одной и его не отпускать одного.

Син сжал ее пальцы, свернул за угол. Надо было найти подходящее место. Не слишком шумное и в то же время людное. Где-нибудь между танцполом, чтобы не отвлекаться на корову, а добираться до того с легкостью, и полутемными коридорами, по которым наверняка и рыскал вампир.

Подходящий закоулок нашелся быстро. За давным-давно выбитой дверью еще сохранились железные стеллажи камеры хранения, на нижнем кто-то спал — из потертого одеяла торчали только макушка и стоптанные драные ботинки.

“Что это за место?” — уловил он недоумение Доры. Объяснил:

“Лет двадцать назад здесь был вокзал. Потом перекрыли пассажирские ветки, теперь тут гоняют только товарняки. А сейчас…” Син обхватил ее за талию, втиснул в угол между дверным проемом и стеной, прижал собой. Теперь, если кто и войдет, увидит двоих в недвусмысленной позе и отвянет. А не отвянет — придется вырубить.

Дора обняла за шею, сделав картинку завершенной.

“Что делать?”

“Я показываю, ты смотришь. Пройдемся для начала по самым задворкам. Если почувствуешь что-то похожее на ту жуть, значит, мы его нашли”.

Дальние коридоры, пустые комнаты с висящими на проржавевших петлях дверями, тоннели подземных переходов. Места естественного обитания обдолбанных и обкуренных, упившихся или почти откинувшихся от голода, спятивших от дара, слишком тяжелого для психики, но не опасного для общества или бесполезного. Их было меньше, чем ожидал Син, а в их мыслях читались не обычные базовые потребности, а страх. Вампир не трудился скрывать следы от них. Знал, что эти — не побегут делиться страхами, а если и побегут, кто их примет всерьез?

Син скользил по поверхности сознаний, не погружаясь, не задерживаясь. Не на чем было задерживаться, он не ощущал ничего необычного, кроме этого страха, причин для которого, казалось, не было.

“Здесь!” — очередное лицо проступило резко, рывком, и Син почувствовал — не сам, через Дору — леденящий ужас. Приближение чего-то невидимого, но ясно ощутимого и запредельно жуткого.

“Понял, — отозвался Хорт. — Иду”. Син нащупал его у выхода из другого тоннеля. Он успевал. Отлично. Ипси с Лимсом тоже почти добрались.

“Останешься здесь?” — спросил у Доры, хотя понимал, что нет, не останется, даже если придется увидеть превращение человека в мумию собственными глазами, наяву.

“Зачем спрашивать, если знаешь”.

Шли быстро, от одной двери до другой, стараясь не светиться слишком сильно. Вампир его чуял, пытался достать, Син прикрывался так старательно, что на висках проступал холодный пот и нехорошо давило в затылке. Его спасали две вещи: вампир понятия не имел, с кем имеет дело. И очередная порция жратвы. Которая как раз сейчас, в этот самый миг, иссыхала изнутри. Упырь жрал медленно, и зачем-то хотел слышать, как бьется сердце. До последнего глотка силы и жизни. Урод. Ему оставалась самая малость до полноценного воплощения. Он уже и так…

Син свернул в очередной коридор и замер, вжимаясь в стену, притянул к себе Дору, прикрывая и ее. Даже дышать старался через раз. Но вампир все равно чуял, от него потекло беспокойство. Сытое и ленивое, но это сейчас. Еще пара глотков, и… Да. Есть!

“И стоило ли воплощаться”, — подумал Син, увидев получившегося уродца. Огромная голова на сморщенном тельце пятилетнего ребенка, худом почти до состояния скелета и бледном до трупной серости. Залитые алым белки глаз и жуткая кровавая трещина вместо рта.

Кинул Доре: “Стреляй по коленям!” — и, вдохнув, рухнул в холодное, мутное, на долю секунды оставшееся раскрытым и беззащитным сознание твари. Сцепился с ним намертво, срастаясь, пуская корни, отыскивая самые уязвимые места. Голод. Жажду жизни. Жадную тягу к последним, затихающим в подкорке толчкам человеческого сердца. Его сердце было таким же ледяным и непроницаемым, как сознание. Нет уж, урод, не на того напал! В голове набатом стучала кровь. Син цеплял его всеми крючками, какими мог, держал, не давая схлопнуться, уйти в невидимость. А урод даже боли не чувствовал. Она отзывалась только слабым эхом и раздражением. Хотя Дора, кажется, стреляла не раз. Сознание вампира полыхнуло разочарованием, удивлением, бешенством. Замелькали картинки. Танцпол, обмякшее мертвое тело коровы. Урод тянулся к нему. Хотел зацепиться, всосаться как следует. Чуял неприятности, мудак! Но Хорт успел. Да. Хорт, Ипси, Гарт. Син не слышал их, улавливал едва заметным отголоском, самым краем сознания, которое сейчас почти ничем не напоминало его собственное. Ничего, он успеет выбраться. Наверняка.

18

Син был прав, когда сказал: “Если припрет — выстрелишь”. Просто до сих пор она не понимала, что такое — “припрет”.

Поняла, когда Син скомандовал стрелять, а потом — отключился. То есть сначала он, кажется, сцепился с вампиром “в эфире”, если ей с перепугу это не почудилось. Перепугаешься при виде такого уродца, вот честное слово, уж лучше роскошный клыкастый кровосос, как в кино или фэнтези! Но когда Дора выстрелила раз, и еще раз, и снова, а ничего не изменилось... По тощим бледным лапкам упыря текла кровь, красная, нормальная, но он как будто не чувствовал боли. А Дора — чувствовала, как тяжело Сину. И стреляла как заведенная, не хотела и не могла останавливаться. Пока патроны не закончились.

К тому моменту уродец на ногах уже не стоял. Валялся на залитом кровью полу и подергивался. А Син сидел у стенки, с белым лицом и закатившимися глазами, и за него было страшно — до одури.

Показалось — мимо промчался кто-то невидимый. Лица коснулся то ли край легкой одежды, то ли ветер от быстрого движения, в воздухе остался едва уловимый земляничный запах. Дора шарахнулась к Сину. Боялась, что не справится с перезарядкой незнакомых пистолетов, что руки будут трястись, но сменить магазины получилось быстро. Наверное, с перепугу. Приготовилась стрелять при малейших признаках угрозы. Но, кажется, это был кто-то свой. Потому что уродский упырь вдруг обмяк, изо рта потянулась нитка розовой слюны. Не сдох — дышал. Но вымораживающей жути больше не было. Отпустило.

— Кто здесь? — прошептала Дора.

— Это я. Ипси. Не бойся, все кончилось. — Прямо из воздуха соткалась девчонка-подросток. Худенькая, с живыми глазами, острым носом и короткими растрепанными волосами. Она стояла на коленях над распростертым уродцем-вампиром и сжимала в руке шприц. — А ты — непонятная девица из портала, я знаю. Молодец. Копыта ему здорово расквасила.

Ипси. Та самая, что вечно раскидывает косметички. Дора кивнула. Повторила мысленно: “Все кончилось”. Вот теперь руки затряслись. А Син так и сидел с закатившимися глазами.

— Син? — прошептала Дора.

— Мне здесь не нравится. Шумно, грязно, воняет, и детям до восемнадцати сюда нельзя. — По коридору к ним шел Хорт.

— Ой, не начинай, — отмахнулась Ипси, поднимаясь. — Смотри! Это же вампир. Настоящий! Ты таких никогда не видел и, может, больше не увидишь!

— На что тут смотреть? — Хорт подошел ближе, потыкал вампира носком ботинка. — Уродство.

— Да ты не волнуйся, — Ипси обернулась к Доре. — Скоро очнется. Син — сильный.

— И ленивый, — добавил Хорт. — Сидит вон, расслабляется. Босс номер два, вы меня отпустите наконец или нет?

— Нет, — Син с видимым усилием открыл глаза. — Вы оба останетесь и дождетесь Кобру. Они вот-вот будут. А нам надо сматываться. Срочно.

— Из-за этой злой рыжей женщины одни неприятности, — вздохнул Хорт. — Ладно, но завтра, то есть уже сегодня у меня выходной.

— Ты точно в порядке? — такого облегчения Дора давно не испытывала.

— Сейчас на ноги встану, тогда скажу, — усмехнулся Син. — Хорт, Ипси, если что, стрелял я. С Гартом и мистером Смитом сам поговорю. Все, пора. Подъем.

Он выпрямился, придерживаясь за стену. Потер лицо ладонями.

— И чего ждете? Это я вам, злая рыжая женщина. Открывайте портал и уходите. Или вам нравится лазить по вонючим тоннелям?

— Как?! — но Дора тут же поняла, как. Просто представить, что начнется, если ее застукает здесь та самая Кобра, с девизом “нет мутанта — нет проблемы”. Или “Отдел А” с лабораториями и вивисекторами. Или еще кто-нибудь, кого очень заинтересует другой мир.

Она вцепилась в Сина, крепко зажмурилась и изо всех сил захотела в единственное безопасное место этого мира, которое успела узнать. Их комнату в мотеле, с душем, кроватью и озабоченным нравственностью портье. А тот, кстати, отлично их запомнил, и на случай неприятных вопросов алиби обеспечено.

У нее получилось. Секунда дезориентации, как будто портал открылся прямо под ногами, и они туда попросту провалились — и коридор с упырем, Хортом и Ипси исчез, а Дора, пошатнувшись и не удержав равновесия, неловко врезалась в край кровати. Жесткое ребро матраса ударило под коленки, она вскрикнула и опрокинулась на спину, так и не выпустив Сина. Почему-то не получалось разжать руки. Свалились оба поперек кровати — в грязных шмотках и обуви, пропитанные вонью притона.

— Это я погорячилась, — с досадой признала Дора. — Надо было в душ порталиться.

И тут накатило облегчение. Как будто только сейчас поняла до конца и поверила, что все закончилось и они живы, целы и в безопасности. А она тут о грязных шмотках переживает.

— Самое безопасное место в мире — кровать. Я понял. — Син приподнялся, опираясь на локоть. Дышать стало легче, но…

Тут Дора вдруг осознала, что видит его отчетливо. И хулиганскую улыбку, и смеющиеся глаза. Это что же, они всю ночь куролесили? Уже рассвет?

— И нам больше никто не мешает.

— Никаких психов? Ты никого не ищешь и никуда не надо бежать?

“И мы можем…” — она вдруг смутилась и потянулась поцеловать. Так гораздо проще, чем куча слов, пусть даже мысленных.

“Мы можем все”, — Син целовал глубоко, раздвигая языком ее губы, находя язык. Заводил, и Дора отвечала все жарче. Но почему-то получалось — нежно. Такого с ней не было еще никогда, нежность всегда стояла где-то рядом со слюнявыми школьными поцелуями, когда не заходили дальше обжимашек. “Значит, не с теми целовалась. Забудь”. Вместе с его словами Дора вдруг ощутила и чувства — тоже нежность, изумленное восхищение, желание и жадность. Сина возбуждали поцелуи, но еще сильнее возбуждало то, как от поцелуев заводится она. А ее заводило его возбуждение.

“Зеркальный коридор”, — не словами, образом вспыхнула мысль-картинка. Бесконечное число отражений, “мне нравится, что тебе нравится, что мне нравится”...

Она падала в эту бесконечность, уже не знала точно, свое желание чувствует — или Сина.

“Общее?”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

“Да”.

Обвила руками его шею, взъерошила волосы — мягкие, и от этого ощущения снова почти захлебнулась в нежности.

“Хочу. Очень”.

Он не ответил словами, но дал больше. Дора увидела себя, так отчетливо, будто в зеркале. Маленькую упругую грудь, почему-то даже почувствовала, какая она на ощупь, так, как представлял это Син, рыжие волны волос на плечах — шелковые, гладкие. Сегодня они такими точно не были! Напряженную шею, пожалуй, даже длиннее, чем на самом деле. Талию, подрагивающий живот. Даже родинку слева над пупком.

“Откуда?”

“Зеркало в ванной. Пока не успело запотеть. Я не подглядывал. Честно”.

“Невозможный!”

“Хочу увидеть это все своими глазами”.

“Увидишь”.

Попыталась расстегнуть куртку одной рукой, потому что совсем оторваться от Сина было выше ее сил. Он подхватил под спину и усадил — так, сидя, стало проще. Скоро куртка улетела в угол, а Син вдруг сказал: ”Смотри”, — и она снова увидела себя. В черной футболке в обтяжку, сквозь которую отчетливо проступали торчащие соски, с лихорадочно блестящими глазами, с прядью волос, прилипшей к щеке — она и не представляла, что для кого-то может выглядеть настолько... возбуждающей. Даже в жар бросило.

Син снял куртку и ботинки, стащил через голову майку, а Дора все сидела, часто дыша, осознавая этот взгляд со стороны. Пока Син не накрыл ладонями ее грудь.

Погладил соски, нежно, чуть дотрагиваясь. И казалось бы, через футболку. Не должно ведь быть так… остро? Дора зажмурилась.

“Разоружаемся”.

Пока расстегивал на ней пояс с кобурами, казалось — время застыло. И не хотелось открывать глаза. Потому что так, с закрытыми, каждое случайное прикосновение отзывалось ярко, будто вспышкой под веками. И майку начала снимать все так же, не открывая глаз — а Син снова показал ей, как смотрится со стороны. Как скользит по коже мягкая ткань, обнажая сначала живот, за ним — грудь, с темными напряженными сосками. Шею. Голову — снизу вверх, от подбородка до зажмуренных глаз. А потом на плечи опускаются рыжие волны.

“Захватывающее зрелище. И убийственное приключение. Называется “раздень девушку после веселой ночки”.

“Пока что девушка сама раздевается”.

“Ты оставила самое сложное”.

Она все-таки открыла глаза. Син улыбался, задорно и… предвкушающе? Хотя нет, предвкушение было не в улыбке, кажется, снова ухватила то, что он сейчас чувствует. Ухватила-впитала-отразила, поймала отражение… и снова — не разберешь, кто из них двоих больше ждет и предвкушает. Но желание стало таким сильным, что Дора, всхлипнув, сама взялась за ботинки и камуфляжные штаны. Она сделает это быстрее. А заодно хоть немного отвлечется от его взгляда.

Син помогал, так что получилось и правда быстро. Только вот бриджи снять не дал, перехватил руки и мягко опрокинул на кровать.

“А это мне”.

Провел ладонями, обрисовывая бедра, сверху вниз. Задержался на коленях.

“Нашел!” — сообщил с таким воодушевлением, будто отрыл по меньшей мере клад.

Дора даже не успела понять, что нашел, когда он прижался губами к животу. Касался родинки языком, осторожно и ласково, а Дора таяла, расплывалась и не могла понять, что с ней творится. Не было там никакой эрогенной зоны. Никогда.

“Сладкая”.

“И мокрая”, — подумала, изо всех сил вцепляясь пальцами в простыню. Между ног было горячо, мучительно хотелось прикосновений. Еще. Больше. Везде. Но почувствовать его в себе хотелось сильнее всего. “Сними их уже! Не могу!”

Приподняла бедра, когда Син подцепил бриджи вместе с трусиками и потянул вниз. Медленно. Ему нравилось смотреть, как тело освобождается от одежды, нравился контраст черной ткани и светлой кожи. Ему хотелось — тоже, но он сдерживался, чтобы насмотреться вволю. А Дору потряхивало от нахлынувшего удвоенного желания. Внутри сжималось и пульсировало, как будто он уже был там.

“Знаешь, как сильно ты заводишь?”

“Да у меня от тебя вообще крышу сносит!”

Син развел ее ноги, и Дора выгнулась навстречу, ощутив первый мягкий, неглубокий, как будто пробный толчок. Обвила руками шею Сина, раскрылась, запрокинула голову, вся отдаваясь ощущениям. Он не торопился, медлил. Точно как она любила. Вот только сейчас Дора была готова, как никогда прежде. К черту прелюдии.

“А как же растянуть удовольствие?” — отозвался Син и тут же вошел полностью, вырвав у нее сладкий протяжный стон.

Задвигался равномерно, плавно, неторопливо. А ощущения захлестывали с головой. Привычное удовольствие смешивалось с непривычным, странным, более резким, и Дора жарко покраснела, когда поняла — это ощущения Сина. “Кажется, нам светит двойной оргазм”, — мысль мелькнула внезапно, заставив смутиться. Слишком откровенно.

“Я тоже тебя чувствую. И тоже раньше так не было”.

“Почему не было? Ты же… Это ведь ты, твой дар”.

“Не я, мы. Ты не закрываешься. Сама впускаешь”.

И снова передал ей образ. Крупный план — напряженно запрокинутая голова, зажмуренные глаза и откровенное счастье на лице. А потом вошел до конца и замер. Попросил: “Опусти руки”.

Она была уже на грани, совсем-совсем. Сжала в кулаках влажную, скомканную простыню. “Не останавливайся!”

“Сейчас. Посмотри”.

Одним взглядом охватила всю картинку — широко разведенные колени, напряженный живот, темную родинку, почти такие же темные, твердые даже на вид соски, приоткрытый рот. Син снова накрыл ее грудь ладонями — она увидела их сверху, острые костяшки, белую нитку старого шрама на левой руке.

Открыла глаза. “Какой ты красивый!”

Сухощавый, подтянутый, ни грамма лишнего. Никаких ярко выраженных мышц, но сила чувствуется. И не только сила. Он снова начал двигаться, входил в нее, и сквозь жаркое марево наслаждения, сквозь подступающий оргазм Дора никак не могла оторваться от любования этими движениями. Мягкими, словно вкрадчивыми. И лицо стало… другим. Серьезным, вдохновенным каким-то, будто он тут не в постели с девчонкой кувыркается, а… священнодействует?

“В тебе тихо. Это… кайф?”

“Что?”

Может, он и объяснил бы, но не успел. Накрыло. С головой — и унесло, в не-здесь, в никуда, в запредельно-сладко-остро-нежно-тихое. Син мягко опустился на нее, сгреб в охапку. Дора обняла в ответ. Так хорошо не просто раньше не было — она и помыслить не могла, что так бывает. Не бывает. Ни с кем и никогда.

“Сейчас встану. Я тяжелый”.

“Не надо. Мне хорошо. Ты классный и обнимаешь”.

Син щекотно фыркнул в ухо.

“Да, любовь к обнимашкам в тебе неизмерима. Даже с подозрительными полукотами из снов обнимаешься”.

“Он не подозрительный, он на тебя был похож”, — Дора хихикнула, вспомнив сон — нормальную часть сна, до кошмара.

“На хвост и такие уши я не согласен. Уж прости”.

“Ты и без них мне нравишься, так что прощаю”, — она потерлась носом о его щеку. По странному выверту ассоциаций вспомнила вдруг непонятное “в тебе тихо” — что он вообще имел в виду?

“Тишину. В прямом смысле. У меня в голове ее не бывает, иногда так достают голоса, хоть на необитаемый остров сбегай. В тебе — она есть”.

“Почему? Я ведь ничего не делаю?”

“Ты глушишь все лишнее. Я не знал, что так бывает. Называется “настройка”. А мои ощущения при этом... ваш “кайф” — самое подходящее слово”.

Обнял крепче, перевернулся на спину, увлекая Дору за собой.

“Так лучше”.

“С тобой по-всякому хорошо”, — согласилась она. Совсем не ко времени накатила тревога. Весь вчерашний вечер откладывала на потом вопрос, как все-таки вернуться домой, а теперь… Дом — это дом. Родители, друзья, работа, увлечения. Нормальный мир без психов и охотников за психами. Вот только Сина там тоже нет, а без него… Без него — никогда больше не будет так хорошо. Ни с кем. Останется только вспоминать и гадать, как он здесь… в безумном мире, где приходится лезть в такие вот смертельно опасные передряги.

Еще немного, и начнет желать, чтобы пути назад не было! Вроде как и хотела, сделала все, что могла, совесть чиста. А здесь куда? В “Отдел А”? Не будут же ее прятать вечно?

— Надо подождать. Если тебе и правда достался дар, ты и сама сможешь вернуться домой. Научишься, поймешь, что делать, и откроешь портал. А если это только временный эффект, значит… — он замолчал, но и так было ясно, что собирался сказать. — Про “Отдел “А” не волнуйся. Ты сегодня видела как минимум четверых мутантов, которые гуляют на свободе и даже временами радуются жизни. А документы тебе Брэй сделает в любом случае.

— Брэй — это кто?

— Босс номер один, если словами Хорта. Рэй Брандер.

— Твой шеф?

Син еще не успел ответить, а она уже уловила “да” — и немного смущенное, искреннее тепло. Босс и даже больше, почти брат. Крутой, сильный, надежный. И тут же захотелось спросить другое: где он сегодня был, такой весь прекрасный?

В каком-нибудь офисе отчет о проделанной работе готовил?

— Засадишь его за бумажки, жди! Он не в Эдере сейчас. Танго танцует. Очень расстроится, что пропустил такое эпичное веселье.

— Танго?!

“Танго” в одном предложении со всей той жестью, которую Син скромно обозвал “весельем” — это было… абсурдно. Почти так же сюрреалистично, как те куры на стоянке.

— А мы тут что танцуем все это время?

— Рок-н-ролл? — предположил Син.

Дора рассмеялась. Что ж, судя по тому, что она знала о рок-н-ролле, похоже. Очень зажигательно, безбашенно и…

— Развратно?

— Точно. Очень развратно, особенно финал!

Она довольно зажмурилась. Могла бы — и помурчала бы от удовольствия, как тот тип из сна. И в теле, и на душе сейчас царили покой и умиротворение. Мысли о возвращении или не-возвращении, об “Отделе А”, сложностях легализации и адаптации легко засунулись куда подальше. Все потом. Они с Сином как-нибудь разберутся. А сейчас, пока их не выгоняют из этого уютного номера...

— Потанцуем еще? — отозвался на даже не додуманное Син. — Наконец-то без психов на фоне.

”Да, да и снова да!” — Дора не сомневалась, что он услышал и эти бесконечные “да”, и вспыхнувшее мгновенно, как от поднесенной спички, желание. Но все равно сказала, уже потянувшись к его губам:

— С тобой — всегда!

Конец

Последняя капля

Роман

АННОТАЦИЯ

Помолвка?! Серьезно?! Ни за что! И пусть Изабелле Сантор, потомственной Видящей, еще только предстоит развить и огранить свой дар, она готова рискнуть всем, чтобы не подчиниться решению отца и самой сделать выбор! А вдруг сама судьба подталкивает ее навстречу только что вернувшемуся на родину Хейлу Данжеро? Ведь когда-то Изабелла была обещана в жены именно ему. Еще бы понять, почему ей снова и снова мерещится давно погибшая мать. Или… не мерещится?

ГЛАВА 1

Прикрыв глаза рукой — солнечные очки помогали слабо — Белла смотрела, как идет на посадку стремительная белоснежная яхта. Пафосная и хищная, как и ее владелец. «Тинтея, детка, этот день настал! Иду к тебе. Бегу. Лечу. Плыву. И все сразу. Нашел целых пару недель в своем забитом расписании. Ради родной планеты ничего не жаль. Ждите меня, крошки. Как и обещал, наша встреча будет жаркой, сладкой и незабываемой».

Она рванула сюда, едва прочитав эту запись.

Хорошо быть дочерью владельца космопорта. Все двери перед тобой открыты. Ну ладно, не все, никто не пустил бы ее на склад или тем более к топливным резервуарам, но выйти на служебный пандус, с которого прекрасный обзор на зону ожидания при вип-доках и никакой толпы — всегда пожалуйста.

Жаркий, насыщенный влагой близкого океана ветер трепал волосы и длинную юбку. Ветер пах солью, но запах раскаленных двигателей и горячей обшивки кораблей перебивал аромат моря.

А внизу творилось настоящее безумие. Впервые Белла наблюдала его своими глазами. Нет, конечно, она знала, что Хейл Данжеро способен посеять вокруг себя хаос одним щелчком пальцев. Хотя и щелкать не придется: хватит одной усмешки с обложки очередного глянца или взгляда исподлобья, как в том проклятом рекламном ролике. Новом. Очередном. Но сейчас безумие фанаток добралось и до нее. Захлестнуло не хуже океанской волны. Даже сердце билось с восторженным предвкушением, наверняка так же, как у тех, кто толпился и орал рядом с Хейлом.

Охрана космопорта, личная охрана семьи Данжеро, еще, кажется, городские полицейские. И этот усиленный заслон дрогнул, прогнулся и едва не порвался, когда из дверей вип-дока появился ОН.

Все-таки никакие, даже самые лучшие камеры и фотографы не в состоянии были передать и вполовину эту бьющую наотмашь, почти животную притягательность Хейла. И дело не в стилистах и упаковке, не в пафосном черном прикиде от лучших кутюрье. Он мог бы, пожалуй, напялить на себя хоть мешок, или вообще раздеться. Хотя нет. Если бы Хейл вздумал раздеться в этой толпе, фанатки разнесли бы космопорт похлеще тайфуна. Просто сам он, весь, от походки до хищной улыбки, был воплощением уверенности и желания. «Ходячий секс. Горячий до полного растекания мозгов», — как однажды сказала Бетси. И с ней невозможно было не согласиться.

От восторженного вопля пополам с визгом заложило уши. Кажется, фанатки перекрыли даже рокот взлетающего с грузового поля танкера! А Хейл только улыбнулся во все зубы и вскинул руки в приветственном взмахе.

Белла едва не начала махать в ответ! Все-таки безумие толпы заразительно даже вот так, на расстоянии. Сейчас не имело никакого значения, что она помнила его мальчишкой, с которым вместе росли, пока дядя Петрас не увез Хейла в закрытую школу на Балорте и сам не перебрался туда, оставив бизнес на Тинтее. Не имели значения детские споры, драки, глупые игры в мафию и шпионов. По крайней мере, по тем нескольким строчкам, которые Хейл всегда присылал ей на день рождения, было не понять, помнил ли он сам об их детской дружбе. Или это не больше, чем формальная вежливость, обязательная для людей одного круга, и точно так же он поздравляет и толстушку Ванду Росс, и занудного ботаника Виктора Грасса, которого терпеть не мог в школе?

Интересно все же, зачем он прилетел? Да еще на пару недель? Никаких значимых мероприятий не ожидается. Может…

Движение позади Хейла отвлекло, неоформившаяся мысль вылетела из головы, и Белла замерла, прижав ладонь ко рту. Пока все взгляды скрещивались на Хейле, из вип-дока вышла женщина. Тут же свернула в сторону, к запасному выходу, наверняка никто ее и не увидел, кроме Беллы. А Белла…

Она просто не знала, верить ли глазам. Но эту походку, быстрый разворот почти танцевальным, легким движением, взмах руки, небрежно поправляющей прическу… Она не могла забыть. Никогда.

— Мама?

Глаза защипало от слез. Разве это могло быть? На самом деле? Ведь мама… Похороны были как раз через два дня после отлета семейства Данжеро. Дядя Петрас принес соболезнования и сожалел, что не может остаться и достойно проводить супругу бывшего делового партнера. Хейл кривил губы, как будто хотел что-то сказать, но не знал, как. Отец рыл землю, пытаясь найти виновников несчастного случая, но так и не нашел. «Трагическая случайность», так написали в некрологе.

Показалось? Просто похожа? Мама была белокожей рыжеватой шатенкой, как и Белла, та женщина — черноволосая и смуглая. Но разве могут разные люди настолько одинаково двигаться?

А разве может женщина двигаться точно так же, как пять лет назад, будто всего несколько дней прошло?

— Да-а, я здесь, с вами-и-и! — разнесся по вип-залу голос Хейла, и снова ударил по ушам восторженный визг фанаток. Белла, очнувшись, помчалась к запасному выходу, вслед за незнакомкой, так похожей на маму. Неслась, рискуя свалиться с пандуса, к лифту, вниз, по служебному коридору в обход всех пунктов контроля. И все равно успела заметить только мелькнувшую в сутолоке портовой площади статную фигуру в легком светлом платье, собранные в высокий хвост черные локоны, взмах руки, подзывающий такси…

Номера такси заметить, конечно же, не успела. А пока добралась до стоянки, и спросить было не у кого.

Отец! Он ведь может просмотреть файлы регистратора!

«Ты свободен? Срочно нужно поговорить. Иду к тебе», — она надиктовала сообщение, уже сорвавшись на бег. Если у отца совещание, он, конечно, так запросто ее не примет. Но ничего, она подождет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Еще одна пробежка, до служебной портальной площадки, и еще одна, от портального зала «Сантор-галактик» до кабинета отца. Милена, секретарша, улыбнулась профессионально приветливо:

— Рада вас видеть, госпожа Изабелла. Господин министр ожидает, проходите.

Отец встретил ее удивленным взглядом.

— Изабо? Что-то случилось? Твое сообщение…

— Я видела маму! — выпалила Белла. Тут же сообразила, как дико звучит, уточнила: — То есть… Похожа, так похожа, что мне правда показалось… Я хотела догнать, но не успела. Но если проверить регистратор на стоянке… Она взяла такси. Примерно за минуту до моего сообщения тебе.

— Присядь, — отец нахмурился, указал на кресло. — Ты бежала сюда в таком растрепанном виде, чтобы сказать, что видела женщину, похожую на мать? Изабо, тебе нужно успокоиться. — Добавил в коммуникатор: — Милена, два кофе.

Белла села в кресло для посетителей, мягкое, удобное. Пробежалась пальцами по волосам, поправляя прическу. И правда, растрепалась. Выглядеть такой взбаламученной перед людьми, которыми, возможно, однажды придется управлять — никак не годится. Хотя Белла искренне надеялась, что еще долгие годы пробудет всего лишь наследницей, но, с другой стороны, отец уже намекал как-то, что недурно бы ей вникнуть в дела корпорации изнутри. Значит, какая-то не слишком значимая, но все же ответственная должность может ждать ее сразу после учебы.

Когда секретарша вышла, а ноздри защекотал яркий насыщенный запах черного кофе с ноткой корицы, отец вопросительно приподнял брови.

— Итак. Какой регистратор? Где ты была?

— В космопорту. Ты ведь знаешь, что Хейл прилетел? Мне было интересно посмотреть.

— Только глухой и слепой еще не знает, что он явился. Но чем тебе может быть интересен этот распутный недоумок?

— Почему недоумок? — растерялась Белла.

— То есть почему распутник, ты и сама осознаешь. Что ж, уже легче. — отец вздохнул. — А как прикажешь называть того, кто проматывает жизнь в попойках и оргиях? Я в его возрасте уже возглавлял компанию. Ни к чему тебе знаться с подобными субъектами, Изабо.

Белла предполагала, что слухи о попойках и оргиях сильно преувеличены. Хейл ничуть не выглядел алкоголиком! К тому же он вел блог и много снимался в рекламе — продвигал новый бизнес дяди Петраса. И то, как именно продвигал, Белла считала если не гениальным, то очень близким к тому! Сын и наследник владельца туристического бизнеса, популярный тревел-блогер, проверял новые маршруты компании отца лично. Он делал захватывающие репортажи о покорении пиков Звездного хребта и умопомрачительно смешные ролики с кадрами активного отдыха на Буйных озерах Алинтамы. Он тестировал самые качественные новинки для дайвинга и серфинга и дегустировал самые невероятные напитки и блюда. А уж демонстрация всем желающим загара после посещения пляжного плато на острове Мелинас, по твердому убеждению Беллы, заслуживала пометки «Афродизиак классический. Опасно для жизни и невинности!» — и влегкую обеспечила острову первое место в рейтинге самых посещаемых этим летом.

Но озвучивать все это Белла, конечно же, не стала. Хейла искренне ненавидели отцы и матери абсолютно всех ее подруг, одноклассниц, сокурсниц и знакомых девчонок из Галанета! Как раз за его съемки, шикарную улыбку, непробиваемую самоуверенность и отчаянную любовь к нему бесчисленных фанаток. Наверное, боялись, что однажды этот «ходячий секс» поманит именно их дочурку, и та побежит за ним, забыв обо всем.

— Мне нравится его блог, — сказала Белла вместо всего этого. — Он умеет находить необычные ракурсы. Было интересно взглянуть, какой он вживую, не на экране. Сильно изменился, — невольно вздохнула. — Так вот, там я ее и увидела! Пока толпа диких фанаток рвалась к Хейлу, чтобы разорвать его на сувениры, та женщина, наверное, решила обойти столпотворение. Вышла через боковой ход, тот, который ведет сразу к такси. И уехала. Я смотрела сверху, с пандуса. Пока добежала до лифта, пока спустилась…

— Я понимаю, — прервал отец. — Ты скучаешь по матери. Тебе ее не хватает. Как и мне. Эта боль будет жить с нами, и с этим ничего не поделать. Ты взрослеешь, твой дар взрослеет вместе с тобой. Осталось совсем немного до инициации. Это ее наследие. Неудивительно, что ты думаешь о ней сейчас чаще, чем обычно. Но ее больше нет с нами, дочка. Понимаешь? — отец устало прикрыл глаза, будто этот разговор и впрямь если и не причинял ему боль — она все же успела стихнуть за пять прошедших лет, — то вызывал слишком темные, нервирующие воспоминания. — Выдохни и спроси себя. А потом честно ответь. Ты действительно видела маму, или женщину, которая чем-то, походкой, внешностью, мимикой — напомнила тебе о ней. На свете много похожих людей, Изабо.

— Я знаю, — прошептала Белла, — знаю. Но когда я ее увидела… Я подумала «мама», даже прежде чем поняла, что у нее другие волосы и другой оттенок кожи. Но она так похоже двигается! Нет, не похоже, а просто так же. Я как будто сошла с ума на какое-то время.

— Твоя мама любила танцевать, — вздохнул отец. — И особенно любила тинтейский лассин. Многие женщины, которым нравится этот танец, похоже двигаются. Все эти отточенные развороты, и вот это вот кистью, — он попытался изобразить, но, конечно же, ничего не получилось. Движения в лассине и вправду сложные, сходу не повторить. — Одно время это и меня сбивало с толку.

— Да, наверное, — вздохнула Белла. Сейчас, под такие разумные, логичные объяснения отца, ей и самой казалось, что на нее нашло какое-то помутнение, будто она подхватила от толпы фанаток немного их безумия. — Прости, я тебя оторвала от дел.

— Как раз наоборот. Ты обеспечила мне дополнительный перерыв на кофе. К тому же есть одно дело, которое я хотел обсудить с тобой лично. Оно касается твоего праздника.

— Дня рождения? — удивилась Белла. — Я думала, у нас уже все утверждено. Бал, список гостей, меню. Кстати о гостях, ведь будет приличным пригласить Хейла? Все-таки он сын дяди Петраса и мой детский приятель.

— Дался тебе этот Хейл, — поморщился отец. — Если хочешь эпатировать приличное общество, приглашай. Я не стану возражать, это твой праздник. А он — сын одного из богатейших магнатов Балорта и потомок почтенной семьи, оставившей след в истории Тинтеи, пусть сам он об этом, похоже, забыл. Но речь не о нем. Согласись, такой праздник — прекрасный повод, чтобы приурочить к нему еще один. Мы объявим о твоей помолвке.

— П-помолвке?!

Сказать, что Белла изумилась, значило бы сильно, очень сильно преуменьшить. У нее не было ни парня, ни воздыхателей, которых она выделяла бы из прочих. Вообще-то… в детстве, до того, как закончилось деловое партнерство отца и дяди Петраса, ей в мужья прочили наследника Данжеро. Но ведь…

— Вряд ли ты имеешь в виду Хейла, учитывая все сказанное. Тогда кто? И почему?

— Старые договоренности — в прошлом. А почему — ты и сама отлично знаешь ответ. Твой дар требует огранки и бережного партнера. Очень скоро тебе понадобится достойный муж, который сможет не только сделать тебя настоящей женщиной и талантливой Видящей, но и войдет в семью Сантор на правах моего делового партнера и зятя. Мы говорили с тобой о Джеймсе Фицройсе, помнишь? Он вполне достойный сын своих родителей. Поверь, Изабо, это лучший претендент на твою руку.

Да, на это «почему» Белла и вправду знала ответ. И то, что ее дар требует для инициации мужчину. И то, что выбирать придется из тех, кто сможет достойно войти в семью и в отцовский бизнес. Но она спрашивала совсем о другом! Почему — так? «Мы объявим о твоей помолвке» и «я уже выбрал лучшего для тебя претендента», а не «Пусть список вероятных женихов не так уж и велик, но все же выбери, кто из них тебя больше привлекает». Или хотя бы менее противен!

Джеймс. Да, он отличный экономист, неплохой управленец, безвольная тряпка, который во всем будет слушать босса… Упс. Кажется, она начала думать немного не в тех выражениях, которые можно повторить вслух перед отцом. Но ведь так и есть! Джеймс удобен для отца, возможно, будет удобен и для жены, в качестве мужа-подкаблучника… а может, и нет. Кто знает? Может, наоборот, будет отыгрываться в семье за подчиненное положение в корпорации? Хотя для такого случая в брачном договоре наверняка будет предусмотрен пункт о разводе. Проблема в другом.

— Мы ведь говорили о нем в связи с новыми назначениями в главном офисе, разве нет? Я помню, еще сказала, что с ним наверняка будет комфортно работать. Но…

«Но он мне совсем не нравится как возможный мужчина», — точно не те слова, которые станут для отца веским аргументом. Да хоть каким-то аргументом!

— Но? — переспросил Людвиг Сантор, министр транспорта Тинтеи, владелец корпорации «Сантор-галактик» и третий в десятке самых влиятельных людей планеты. Переспросил с искренним непониманием. И, к сожалению, Белла ничего не могла ему противопоставить. Отец любил ее, в этом она никогда не сомневалась. Любил, считал своей единственной наследницей, воспитывал как наследницу, но… Она думала, это всерьез, а получается, что только на словах. Формально. Только для прессы, для светской хроники, для колонок деловых новостей и обзоров. Ее удел — улыбаться с обложек светского глянца и деловых таблоидов, запросто здороваться с министрами и главой Альянса, а править империей за спиной «королевы» будет, конечно же, мужчина. Джеймс или нет — отцу неважно, лишь бы подходил под его стандарты «достойного партнера и зятя». Для отца не было и не могло быть никаких «но». Он всерьез считал, что сможет сделать дочь счастливой, выбрав ей мужа? Хотя понятия счастья у него вряд ли вообще сочетались со словом «муж».

— Изабо, — мягко заговорил отец, видимо, прочитав по лицу ее настроение. — У тебя было два года. И целая Тинтея для выбора. Ты давно знакома со всеми наследниками и теми, кто хоть за какие-то заслуги достоин войти в нашу семью. Но так и не решила, за кого хочешь замуж, верно? Мы больше не можем ждать.

Не решила. Не то чтобы среди «достойных» совсем не было никого привлекательного или хотя бы интересного. Но… Белла сама не знала, чего ей не хватало, что отталкивало от одних и заставляло держаться строго в дружеских рамках с другими. Мог так работать дар будущей Видящей? Этого она тоже не знала. Мама не успела объяснить самые важные нюансы — тогда Белла была слишком мала для подобных разговоров. А спрашивать у других… этот странный дар мало того, что был крайне редким, но еще и проявлялся по-разному в разных семьях.

— Я просто чувствую, что это плохой для меня выбор, — сказала она, заранее понимая, что не докажет и не убедит. — Не знаю, почему. Ничего не имею против Джеймса, или Генриха, или Алекса, но знаю, что они не для меня. Или я не для них. Не могу объяснить.

Она заглянула в опустевшую кружку, будто в кофейных разводах могла увидеть ответ.

— Я рассчитывала, что ты хотя бы посоветуешься со мной. А не вот так.

— И что бы ты ответила мне, если бы я посоветовался?

— Поискать в других местах! Возможно, среди других людей. Отец, я ведь тоже помню… об инициации. Давно помню и давно присматриваюсь. Жду, чтобы мой дар, та его часть, которая уже проснулась, подсказала, кто подойдет. Ищу. Да, пока не нашла! Но ведь совсем не обязательно проводить инициацию именно сейчас! Еще год, а то и два, точно есть в запасе.

— Какие глупости ты говоришь. Изабо, в самом деле, что за детские попытки отсрочить неизбежное? Я ведь объяснял. Любой силе нужен выход. А нам нужно время, чтобы как следует развить твои способности. По традиции, у тебя будет несколько месяцев после помолвки, чтобы привыкнуть к человеку, который останется рядом, а позже поведет к алтарю. Чего еще ты хочешь?

Сказал бы уж прямо — «к человеку, который получит все права на твое тело, нравится тебе это или нет». Но Белла отлично знала, что когда отец говорит вот таким тоном, спорить нельзя. Просто нельзя, если не хочешь сделать все еще хуже.

— Ладно, — она поставила чашку и поднялась. — Значит, пойду отправлю приглашение Хейлу. Его наверняка позабавит идея поприсутствовать на моей помолвке.

ГЛАВА 2

«Хейл, надо встретиться! Срочно!»

Белла не знала, откликнется ли Хейл на такое малоинформативное, да что там, вообще ни о чем не говорящее сообщение, но ничего большего доверить коммуникатору не могла. Хотя нет, могла послать приглашение. На день рождения или и правда на помолвку. Но приглашение, во-первых, совсем не требовало немедленного ответа, не говоря уж о личной встрече. А во-вторых, дар смутно нашептывал, что реакция Хейла на вариант с помолвкой может оказаться совсем не такой, какой хотелось бы ей. Например, он может стереть ее сообщение и отправиться куда-нибудь снимать свои сюжеты или развлекаться.

Белла откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Успокоиться. Она должна держать себя в руках. Слишком многое на кону. Да что там многое! Вся ее будущая жизнь.

Личный кабинет в отцовском офисе, тот самый, где она сейчас сидела, после новости о помолвке казался насмешкой. Фикцией. Такой же постановкой, какой станут ее неизбежные фото в глянце и интервью в светской хронике. А она-то думала…

Так, стоп! Не думать. Лучше полистать новости. Сегодня они должны быть особенно интересными. Или возмутительными, как наверняка сказал бы отец. Потому что с Хейлом просто не может быть иначе.

Он вообще получил ее сообщение?!

Коммуникатор молчал, и это тоже казалось насмешкой.

В ожидании ответа Белла успела выяснить, что Хейл арендовал на две недели элитный закрытый клуб «Лунная устрица». Целиком. Вместе с апартаментами для вип-персон и персоналом. Собственно, выяснить это большого труда не составило, достаточно было пробежаться по не слишком чистоплотным каналам, из тех, что гоняются за каждой сенсацией.

Попутно Белла развлеклась глупейшим сюжетом об отцовской корпорации, точнее, о давно анонсированном запуске нового круизного лайнера. Если акулы ядовитого пера не высосали всю историю из пальца, то… Да нет, такой череды нелепых случайностей просто не могло произойти, это же вопреки любым законам статистики! Массовое отравление всего экипажа несвежим обедом. Само по себе бред! Перед вылетом обедают в служебной столовой космопорта, а там такой контроль! Но, к сожалению, эту деталь в сюжете опустили, а то можно было бы запросто засудить их за клевету.

Но ладно бы только отравление! Какой-то идиот, ничего вообще не понимающий в космическом судостроении, ляпнул, что старт задерживается из-за неполадок с двигателем. И эта ересь дошла до пассажиров! В результате всю последнюю треть сюжета занимала патетичная речь выгружающейся из лайнера «на твердую землю родной Тинтеи» старухи Элиот-Фицройс, кстати, двоюродной тетки Джеймса. Она, видите ли, «при всем доверии к Людвигу» не желает рисковать своей драгоценной жизнью на борту судна с предположительно неисправным двигателем. Хотелось бы послушать, что на это ответит отец!

Впрочем, сейчас не до этого. Сейчас важнее, что, а главное, когда, ответит Хейл!

Белла снова, в который раз, проверила коммуникатор — как будто она могла бы пропустить сигнал о входящем сообщении! Он там что, уже использует «Лунную устрицу» по назначению? То есть для оргий, пьянства и разврата?

Ждать в офисе «Сантор-галактик» не имело смысла. Она никогда не задерживалась здесь без конкретного дела, отклонение от привычного поведения вызовет вопросы. Но возвращаться домой… Там станет совсем невыносимо, к тому же, если Хейл ответит, лететь к «Лунной устрице» придется через всю Тинтарину. Перемещение порталом Белла даже не рассматривала: данные об использовании портальной сети из дома или офиса отец может просмотреть в любой момент, и тогда придется отвечать на вопросы, которых она хотела бы избежать.

Что ж, если блистательный и великолепный господин Данжеро-младший не изволит сегодня отвечать на свою почту, придется заявиться к нему без приглашения. Не слишком приятно, но ждать она не может. Слишком мало времени. Всего-то неделя осталась!

Перед тем, как выйти из кабинета, Белла внимательно рассмотрела себя в зеркале. Поправила прическу, подновила макияж. На камерах «Сантор-галактик» дочь босса должна выглядеть безупречно. И улыбку. Легкую, спокойную, безразлично-вежливую. Какие бы мысли и тревоги ее ни занимали, на лице они отразиться не должны.

Вызвала такси и спокойно пошла к лифтам. Пока спустится вниз, машина уже будет ждать.

В коридоре столкнулась с отцом.

— Изабо? — удивился он. — Почему ты задержалась?

— Смотрела новости. Что за дурацкая история с «Гордостью Тинтеи»? Звучит полнейшим бредом.

— Старт действительно задержали на полтора часа. Отвратительно. Я уже потребовал подробный доклад. Ты домой?

— Хотела прогуляться немного. Привести мысли в порядок.

— Если задержусь, ужинай без меня. С этой отвратительной историей нужно разбираться по горячим следам.

Белла кивнула, мысленно порадовавшись, что все это безобразие случилось именно сегодня. Неприятно, конечно, зато отвлекло от нее внимание отца.

Такси приземлилось через полминуты после того, как Белла вышла на стоянку. Секунды отсчитывало огромное табло на фасаде «Сантор-галактик», и только это доказывало, что время не остановилось вовсе. Белла неторопливо села — чудеса самообладания на камеру! — пристегнулась и сказала:

— «Лунная устрица». Как можно быстрее.

— Клубная стоянка открыта по личным приглашениям господина Данжеро-младшего, — сообщил навигатор. — Прошу загрузить приглашение.

Такси тем временем поднялось в воздух. Мелькнули за окном залитые светом широкие зеркальные окна «Сантор-галактик», острый шпиль здания Совета Тинтеи, машина развернулась и легла на курс.

— Ближайшая к клубу общественная стоянка, — внесла поправку Белла.

— Принято, — отозвался навигатор. — Время в пути тринадцать минут, оплата…

Оплата Беллу не интересовала, деньги спишутся автоматически с ее коммуникатора. А вот время…

Что делать, если за тринадцать минут Хейл так и не ответит? Стоянка закрыта для всех, кроме счастливчиков с личными приглашениями, значит, клуб тоже. Меньше всего Белла хотела, чтобы ее приняли за рвущуюся к кумиру фанатку, тем более что это абсолютно без шансов. Просто назвать охране свое имя? Изабеллу Сантор до сих пор нигде еще не разворачивали от входа, словно какую-нибудь попрошайку, но, зная Хейла, совсем не исключено, что сегодня она впервые испытает это наверняка незабываемое ощущение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Может, зря она затеяла всю эту безумную авантюру?

Но, стоило прикрыть глаза и вспомнить Джеймса, как решимость вернулась. Белла крепко, до боли, сжала кулаки и несколько раз глубоко вздохнула. «Все получится. Обязательно. А если не получится с ним, придумаю что-нибудь еще. В конце концов, вариант «замуж за Джеймса» никуда не денется, так что хуже, чем сейчас, в любом случае уже не будет».

Это «хуже не будет» действительно придало сил. Хейл закрыл клубную стоянку? Прекрасно, его право. Но сама-то стоянка никуда не делась. Проблема только в приглашении. Даже нет, не так! Проблема в том, что такси откажется туда садиться без этого проклятого личного приглашения, которого у нее нет. Но ведь не зря сказано — если максимально точно сформулировать проблему, в самой формулировке можно найти решение.

Конечно, не у каждого пассажира есть код спецдопуска, но, благодаря паранойе отца и одному несчастному случаю, у нее он был! А значит, она может переключиться на ручное управление и спокойно припарковаться. Ну, может быть, не совсем спокойно, если у «Устрицы» или Хейла чересчур ретивая охрана и камеры на каждом шагу, но в любом случае это лучше, чем метаться в толпе фанаток, пытаясь пробиться к клубу с улицы, и психовать, гадая, что осчастливит ее раньше — ответ от Хейла или гневный звонок от отца.

Небоскребы Сити сменились парковой зоной, районом, который на картах города был обозначен как экопарк «Золотые поляны», а в народе его называли попросту «Оранжерея». Место сосредоточения элитных гостиниц, клубов, ресторанов, в котором Белла бывала нечасто, чтобы не сказать «почти никогда». Отец предпочитал для нее более — по его словам — респектабельные, а на самом деле ужасающе чопорные и тошнотворно скучные места.

И все же «Лунную устрицу» она опознала сразу. Трудно было бы не догадаться! Фанатки, конечно же, добрались и сюда, хотя и в меньшем количестве, чем было в космопорту. Только самые наглые и отчаянные, сумевшие пробиться через кордоны частной охраны.

На клубной стоянке как раз выдворяли кучку таких. Тоже, наверное, воспользовались спецключом. Пролетая мимо — к ближайшей общественной стоянке — Белла хорошо рассмотрела и этих ненормальных, и бегущих к ним охранников. И дамочку в обтягивающем до неприличия платье и экстравагантном перьевом шарфике ядовито-розового цвета, снимающую все это безобразие. И нескольких весело ржущих парней с банками пива, а может, чего покрепче. Нет, стоянка отпадает. Ей нужен приватный разговор с Хейлом, а не скандальные ролики по всему Галанету.

И тут взгляд упал на крышу. Там тоже была оборудована парковка, наверное, для вип-клиентов или владельцев. Сейчас на ней красовался в гордом одиночестве ослепительно-белый бент-премьер, любимая марка Хейла, такой же впечатляющий, как он сам.

— По крайней мере, это будет прибытие в его стиле, — пробормотала Белла, перехватывая управление. И момент удачный: пока все заняты скандалом на стоянке, вряд ли кто станет пялиться в небо совсем с другой стороны. А ей и нужно-то не больше десяти секунд.

Такси послушно заложило крутой вираж. Белла снизилась, не сбрасывая скорость до последнего: она всегда точно чувствовала нужный момент. И пусть приземление получилось немного жестким, главное — она здесь!

А вот надеяться на то, что ее не заметят или хотя бы заметят не сразу, было, конечно, глупо. Она только и успела заглушить двигатель и отстегнуться, а к машине уже бежали охранники. Да еще все как на подбор такого устрашающего вида, будто тут же на месте готовы растерзать на лоскуты любого, кто так варварски покусился на частную территорию. Белла даже задумалась, стоит ли выходить им навстречу. Может, безопаснее будет вести переговоры изнутри, спрятавшись за дверцами такси, как… ну да, как за створками той самой устрицы. Хотя такие амбалы любую устрицу расплющат! Она нервно рассмеялась, положив ладонь на ручку дверцы, и тут пиликнул коммуникатор. Лаконичное «Лунная устрица». Представься на входе» вызвало еще один приступ нервного смеха. Ну да, она так вошла, что теперь только представиться и осталось. Вот и швейцар уже подоспел, один особо ретивый, остальные поотстали, и, кажется, готов без лишних предисловий вытащить ее отсюда голыми руками.

Белла резко надавила на кнопку, система безопасности пискнула, отключаясь, и дверца мягко отъехала в сторону. А теперь медленно, неторопливо, как будто ничего странного не произошло, а она каждый день так паркуется, дать себя рассмотреть всем желающим. От модных босоножек на шпильках до все еще безупречной, как она надеялась, прически.

— Изабелла Сантор. По личному приглашению господина Данжеро.

Шкафоподобному «швейцару», у которого в роду явно затесался тролль, стоило отдать должное. На его устрашающей каменной морде не дрогнул ни один мускул и не отразилось ни одной эмоции.

— Пройдите к лифтам, вас проводят.

— Благодарю, — прохладно-вежливо ответила Белла.

У лифта и в самом деле ожидал парень в униформе, наверняка из обслуги «Устрицы». С легким поклоном открыл для нее двери, вошел следом и нажал вторую сверху кнопку.

Две или три секунды почти невесомости, и лифт плавно остановился.

— Прошу за мной, — служащий неторопливо пошел вперед, словно давая гостье время как следует рассмотреть интерьер. Что ж, возможно, здесь и впрямь было что оценить: все эти мягкие изгибы, зеркальные покрытия, в которых отражалась не Изабелла Сантор, а то прекрасная эльфийка, то коренастая приземистая гномка, то ужасающая полузмея-полудевушка… Возможно, она должна была удивиться явно магическому освещению и довольно интересной звукоизоляции, иногда позволяющей услышать музыку, но не голоса. Вот только Белле было сейчас глубоко плевать на полет творческой фантазии архитекторов и магодизайнеров. Волнение, которое ей так долго удавалось сдерживать, все-таки настигло. В ближайшие несколько минут, может быть, четверть часа, решится ее судьба. И она совсем не была уверена, что задуманная ею афера найдет понимание у Хейла. Все-таки последние пять лет они и не общались совсем. Оба изменились. Может ли она по-прежнему рассчитывать на детскую дружбу?

Служащий распахнул перед ней дверь, впустил, предложил подождать и исчез.

Комната была пуста.

Белла рассеянно осмотрелась. Почему-то она думала, что Хейл будет ждать ее. Но если он только сейчас заметил ее послание, и если он с гостями… тогда понятно. Она появилась слишком быстро. Интересно, почему ее провели не сразу к нему, не к гостям, а сюда? В отдельную комнату, которая, похоже, предназначена для приятного времяпрепровождения парочек из числа вип-гостей? У него ведь тоже есть дар, в чем-то даже похожий на тот, который должен пробудиться у нее. Только Хейлу повезло больше, ему не нужна никакая инициация. Он привыкал к своим способностям с детства. Всегда знал, как лучше. Как правильней. Куда можно залезть безнаказанно, а куда не стоит. Когда можно удрать навстречу приключениям, а когда нужно сидеть и с видом пай-мальчика учить уроки. С кем дружить, а от кого держаться подальше. И если ее идея ему не понравится, может, он предложит что-то другое, что точно сработает?

Уютные кресла-трансформеры так и тянули присесть, а то и прилечь. Но сейчас Белла не высидела бы и секунды. А вот бутылка Алиентского виски на столе выглядела в самом деле привлекательно. После всех сегодняшних событий она бы, наверное, даже рискнула выпить. Только потом, дома, после разговора с Хейлом, чем бы он ни закончился.

— Скажи мне, что было вначале — ты получила сообщение, а потом устроила налет на крышу, или наоборот?

Белла обернулась к двери так резко, что чуть не упала: шпилька завязла в толстом ворсе ковра.

— Я не услышала, как ты вошел.

Сейчас, вблизи, он выглядел проще, чем в космопорту — в простых джинсах и черной рубашке навыпуск, без какого-нибудь очередного стильного кошмара на голове — обычные волосы, слегка растрепанные, и это было ужасно непривычно. Выбивалось из того образа, который успел у нее сложиться от его роликов в блоге и рекламы в видеосети и Галанете, сюжетов в новостях и фото в медиа. И в то же время… такой Хейл был ближе. Стало спокойнее и легче, она даже улыбнулась, отвечая на его вопрос:

— Твое приглашение пришло исключительно вовремя. Ко мне как раз мчались охранники, наверняка пылая желанием сбросить с крыши.

Ну да, она его разглядывала. Откровенно говоря, пялилась, бессовестно и неприкрыто. А как тут не пялиться, после стольких лет сначала тишины, а потом наблюдения за его стремительно возрастающей популярностью? И это вам не какой-нибудь пандус в космопорту, здесь он был на расстоянии вытянутой руки. Протяни — и дотронься. Вот он — тот самый Хейл Данжеро, с этими его блогами-клипами-улыбками-невозможными торсами и всем прочим! Но он тоже ее разглядывал! Взгляд, пристальный, внимательный, как будто слегка насмешливый, скользил по телу почти ощутимо, до легких, может, воображаемых, а может, и настоящих будоражащих мурашек.

— Как хорошо, что я успел. Разбрасываться такими девушками — верх расточительства. Так что же привело одну из самых завидных невест Тинтеи в мое развратное логово? — он усмехнулся и махнул на кресло. — Присядем?

ГЛАВА 3

— Забавно, отец наверняка высказался бы так же. Насчет развратного логова. — От «завидных невест» улыбка стала казаться приклеенной, мешающей. Захотелось содрать ее с собственного лица, как сдирают пластырь, а вместе с ней и прилипшую намертво маску наследницы босса, пришедшей на деловые переговоры. А еще это вбитое в голову «держи спину прямо», которое даже сейчас, когда кресло так удобно подстраивается под любые желания, мешает расслабиться. Завидная невеста, идеальное воспитание, ни одного не то что пятна, даже тени на безупречной репутации. И никакой от всего этого радости, ни надежд на простое семейное счастье, ни, как стало вдруг ясно, карьерных перспектив — ни-че-го!

— Мнение высшего общества, особенно отдельных его представителей, для меня не секрет. Предложить тебе выпить? — Хейл открыл ту самую бутылку виски, плеснул в бокал на два пальца. — Ты не выглядишь, но ощущаешься, как человек, которому не помешает.

Белла покачала головой:

— Может быть, позже. Даже наверное. Сначала поговорим, хорошо?

Он опустился в кресло напротив — вот уж кто умеет выглядеть, а может, и быть, расслабленным в любой ситуации. Хейл всем своим видом, от вальяжной позы до умеренного любопытства на лице, выражал готовность слушать. Даже бокалом отсалютовал в приглашающем жесте.

— Рассказывай. Я весь внимание.

Как вести деловые переговоры с человеком, который ощущает твое истинное состояние? Ответ прост — честно, прямо, без уверток. То есть, может, не в любом случае, но Хейл, кажется, по-прежнему ценит прямоту. А еще… чем дальше, тем меньше ей нравится это определение — «деловые переговоры».

— Через неделю мой день рождения, — она все еще не могла решить, с чего начать: продуманный в офисе план разговора почему-то разлетелся вдребезги от одного вида Хейла и никак не хотел собираться обратно хоть во что-то приемлемое.

— Я в курсе, — отозвался он с заметной долей иронии. — Кажется, еще ни одного не пропустил.

— Надеюсь, этот станет особенным, и ты не пропустишь его не только в письменном виде. Я выбила у отца разрешение пригласить тебя, хотя лучше умолчу, как он прокомментировал эту идею.

— Умолчи, — согласился Хейл. — Веришь? Конкретно на это мне искренне плевать. Но ты пыталась взять приступом крышу явно не для того, чтобы пригласить меня лично. Доберись до сути, Белла. Или тебе помочь?

— Даже интересно, как? Суть в том, что я предлагаю тебе внести поправку в один из пунктов праздничной программы. Если ты согласишься, конечно.

Почему-то показалось, что Хейл уже знает, что она хочет предложить. Может, даже знает имя ее предполагаемого жениха. Белла перевела дух, собираясь с силами. И правда, хватит тянуть дракона за хвост. Хейл смотрел с выжидательным любопытством, но ей в ее напряженном состоянии чудилось, что это… нет, не маска, скорее то самое умение держать лицо, которое прививали и ей. Что Хейл не старается сейчас скрывать свои эмоции, но это получается рефлекторно. И все же что-то она могла уловить.

— Отец собирается объявить о моей помолвке. Мне не нравится жених. Я бы предпочла тебя. Это, конечно, ужасно, так себя предлагать, но… — На его лице мелькнуло удивление. Значит, все-таки не ожидал? Не такого? Чего же, интересно? — Два варианта, на твой выбор, я согласна на любой. Фиктивный брак, и ты помогаешь мне убраться с Тинтеи. Или — по-настоящему. Если тебе не нравятся оба, я надеюсь, что ты найдешь какой-нибудь выход, потому что у меня других идей нет.

— Как интересно, — протянул Хейл, продолжая ее разглядывать. А выражение сменилось с отстраненного любопытства до… пожалуй, сосредоточенного интереса.

Должно быть, странную картину они представляли со стороны. Всматривались друг в друга, стараясь не пропустить ни одного движения или эмоции, вслушивались, будто знакомились заново. Еще только обнюхать друг друга не хватало. От этой мысли Белла с трудом сдержала нервный смешок. И сразу стало понятно, с каким напряжением она ждала ответа.

Видимо, Хейл в конце концов разглядел или почуял то, что хотел, потому что он снова расслабленно откинулся на спинку кресла, глотнул виски и спросил:

— Почему я? Мы не общались много лет, так почему вдруг именно я стал спасательным кругом и единственным шансом?

— На этот вопрос не ответишь в двух словах, — медленно сказала Белла. — Хуже того, я даже сама для себя не могу сформулировать ответ достаточно ясно. Чтобы с аргументами, с нормальной логикой и все как полагается. Но я попробую. Извини за сумбурность, иначе вряд ли получится.

Она все-таки откинулась в кресле, обхватила себя руками. Перед глазами вместо Хейла оказались кусок окна и кусок потолка. На самом деле она хотела бы видеть реакцию Хейла на все те откровения, которые сейчас неизбежно прозвучат, вот только вряд ли сможет спокойно говорить, глядя в его лицо и ощущая на себе его взгляд.

— Ты ведь знаешь о моем даре? Об этой чертовой инициации, которая для него нужна?

— Конечно, — коротко ответил он.

— Сейчас он спит, но будто не совсем спит. Я два года присматривалась ко всем, кто мог бы стать моим мужем, и всегда так или иначе понимала — нет, не тот. От кого-то меня категорически отталкивало. С кем-то рано или поздно видела, что будет лучше остаться друзьями, знакомыми, коллегами, кем угодно, но не… Не вот это. Не брак. Отец считает, что это глупости. Но я боюсь. Сама не знаю, почему, но по-настоящему прихожу в ужас от одной мысли… о любом из них как своем муже. Мне казалось, я еще могу подождать. Но отец настаивает, что времени нет. Что эта проклятая инициация должна произойти самое позднее через несколько месяцев. Зная его, не удивлюсь, если после помолвки «несколько месяцев» превратятся в несколько недель.

Она глубоко вздохнула. Надо было соглашаться на виски. Может, было бы легче.

— Тебя я не боюсь. Когда я… попыталась представить тебя… ничего такого не ощутила, что можно было бы описать как «неправильный выбор». Это первое. Второе — я тебе доверяю. Да, мы не общались целых пять лет, но все-таки до того были друзьями и отлично понимали друг друга. Я отдаю себе отчет, что могу не нравиться тебе как девушка, или ты можешь вовсе не стремиться изменить свой холостой статус на «занят», но… У тебя тоже дар. Я знаю, если ты захочешь мне помочь, ты найдешь действительно хорошее решение. И наконец, — она невесело усмехнулась, — помимо всего этого, в тебя влюблены все девчонки галактики, я не исключение. Но это… лирика. Решает не она. У меня действительно безвыходная ситуация. Если я послушаюсь отца, моя жизнь будет загублена. Я точно это знаю. А кому довериться, кроме тебя — не знаю. Вот так, Хейл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Как я понял, господин министр тебя не слушает или не слышит. Почему, Белла? Чего он хочет? Отдать тебя в добрые руки или поскорее обзавестись личной Видящей? — прозвучало довольно бесстрастно, однако за ровным тоном отчего-то слышалось то ли ехидство, то ли хорошо скрытое презрение. Еще эти «добрые руки».

— Мне кажется, второе, — тихо сказала Белла. — Сегодня его главным аргументом было то, что мой дар не может больше ждать. И… еще одно, что тоже мне не нравится. Он подбирает не мужа для меня, а зятя для себя. Делового партнера. Того, кто будет вместе с ним у руля. Это… обидно. После всех его разговоров про наследницу и преемницу вдруг понять, что из меня собираются сделать ничего не решающую куклу, лицо для прессы.

— Какими чудесными откровениями встречает меня родина. Угодить прямиком под венец я как-то не рассчитывал. А что за изумительная идея насчет «убраться с Тинтеи»? Ты серьезно? Пустишься в бега? Ты единственная наследница человека, который никогда не отдаст добровольно то, что принадлежит ему. Тем более единственную дочь. А ты всерьез решила все бросить?

— Потому что, если ты откажешься, проблема инициации никуда не денется. Меня не устраивает кандидат отца, но на Тинтее он не позволит мне выбрать никого другого. Может, повезет где-нибудь еще. — Она старалась говорить ровно, но на «ты откажешься» голос, кажется, все-таки дрогнул.

— А если я соглашусь, твоего отца хватит удар. Думаешь, он примет этот брак? И кстати, нет, меня не интересуют фиктивные жены.

— Это согласие или отказ? — держать себя в руках становилось все труднее, похоже, еще немного, и она сорвется. И с каких пор его волнует мнение ее отца? Еще в начале разговора было, кажется, «мне плевать»?

— Ты была обещана мне с рождения. И я от тебя не отказывался. Это твой отец забывает о неудобных договоренностях, Белла. — Хейл поднялся, разлил виски, теперь в два бокала, и протянул один ей. — Но у меня есть условие.

— «Старые договоренности — в прошлом», так он сказал сегодня, — она выпила виски, почти не ощутив вкуса, только горячую волну, упавшую в желудок и разбежавшуюся теплом по телу. — Почему-то он говорил так, что я подумала… Хейл, я думала, это вы отказались… когда уехали, — прозвучало ужасно глупо, как будто оправдывалась. Она протянула бокал, и он, поставив его на стол, снова уселся напротив. — Какое условие?

— Познакомиться заново. Я не женюсь на девушке, которую не знаю. Какой ты стала, Белла? Что господин министр из тебя вылепил? Ведь точно пытался воспитать свою идеальную наследницу.

— Пытался, — кивнула она. — Конечно, я согласна на твое условие. — Боже, «согласна»! Все равно что сказать «ну ладно, сойдет», сорвав джек-пот. — Только… как именно ты предлагаешь знакомиться?

— Пока не знаю. Но непременно придумаю, — он ослепительно улыбнулся, и вот это была та-самая-улыбка, ради которой Белла пересматривала по сто раз каждый его сюжет. — Уж точно не чинно сидя в креслах. Формат деловых переговоров не для меня.

— Честно говоря, мне он тоже не нравится.

— А что тебе нравится? Хотя нет, давай так. Как ты относишься к экспериментам любого рода, кроме лабораторного? Последний нас пока не интересует.

— Экспериментам? — прозвучало настолько неожиданно и странно, что в первый момент Белла растерялась. Что он вообще имеет в виду под «не лабораторными экспериментами»?

— Ты выглядишь так, будто я спросил, в какой позе ты предпочитаешь заниматься сексом. Расслабься. Об этом я тоже непременно спрошу, но не сейчас.

— Я просто не поняла, — честно призналась она. — То есть, не сразу поняла. В моей жизни нет экспериментов, Хейл. Только четкий график, планирование, расписание и все в таком духе. Я не знаю, как я к ним отношусь. Но, пожалуй, совсем не против выяснить.

— Уже чуть легче. Хорошо. Тогда следующий вопрос. В своих попытках отыскать подходящего партнера как далеко ты успела зайти? Целовалась хотя бы? — спросил он после короткой паузы, глядя на нее со смесью сочувствия и сожаления.

Белла покачала головой.

— Кому-то другому я не стала бы отвечать. Нет, Хейл. До поцелуев не доходило.

— Вдохновенно смотрели друг другу в глаза и держались за руки?

— Ты серьезно или все-таки смеешься? — подозрительно уточнила Белла.

— Я пытаюсь выяснить масштабы проблемы.

— Боже, Хейл! Можно подумать, что ты никогда не бывал на светских мероприятиях! Заметь, я сказала не «вечеринках». Скучные разговоры, обязательно под присмотром. «Держались за руки» — разве что в формате «вежливо поцеловать руку при встрече» или «помочь выйти из машины». Просто знакомство, общение в рамках одного круга. И танцы, конечно же. Пожалуй… да, если вспомнить, обычно именно после танцев я понимала, что не хочу ничего большего с этим партнером. Возможно… не уверена, но возможно, что несколько раз дело могло бы зайти дальше, если бы я подала какой-то знак. Но… — Она беспомощно пожала плечами.

— То есть твой отец собрался инициировать Видящую, которая касалась мужчины разве что в танце, ничего не знает о собственном теле и абсолютно не представляет пределов своей чувственности? Отличный план.

— Я так понимаю, именно поэтому он оставляет время после помолвки. Чтобы… «привыкнуть», — прозвучало издевательски, хотя отец наверняка имел в виду скорее заботу. Белла снова обхватила себя руками: внутри нарастала дрожь, которую надо было сдержать, потому что вот так, в разговоре с Хейлом, все вдруг показалось гораздо хуже, чем виделось во время спора с отцом.

— Привыкнуть к мужчине, которого ты не хочешь? Или к мысли, что его надо захотеть? — ехидно уточнил Хейл. — Ясно. Боюсь, если продолжу спрашивать, мне станет еще страшнее. Поэтому давай иначе. Если я предложу тебе прямо сейчас подойти и сесть ко мне на колени. Исключительно в целях более тесного знакомства. Что ты почувствуешь? Не отвечай, — быстро добавил он. — Сначала прислушайся к себе, а я и так пойму. Можешь просто подойти и сесть.

Первым чувством, настолько ярким, что куда уж прислушиваться, было смущение. Но, если все-таки попытаться в нем разобраться… в этом смущении сплелось сразу несколько мыслей, но главная была: «Это-же-Хейл!» Тот самый Хейл, торс-улыбка-ходячий-секс-бездна-обаяния, каждый кадр с которым она помнила лучше, чем собственное отражение в зеркале. И тот самый, с которым когда-то давно, когда еще не было никакой нужды думать об отношениях с мужчинами вообще и поисках партнера в частности, держалась за руки без всякого смущения. И тот, который сказал: «Я от тебя не отказывался».

Белла встала. Какие-то два или три шага. Есть ли что-то, что она чувствует, кроме смущения? Страха — точно нет. Любопытство? Пожалуй. Желание прикоснуться? Не столько желание, сколько… как же назвать это тянущее, будоражащее и нервирующее чувство?

Ожидание? Но чего именно?

Она сделала эти три шага, все-таки три, так осторожно, словно шла по тонкому льду. Или по узкому мостику без перил — над пропастью. Вздрогнула, случайно коснувшись коленом колена Хейла. Сердце забилось чаще.

— Кусаться не буду, — пообещал он, вскидывая руки. — Прикасаться пока тоже. Садись, вот увидишь, я гораздо удобнее кресла.

Глупая по сути шутка разрядила напряжение, Белла даже улыбнулась, хоть и немного нервно, кажется. Повернулась, придержала юбку и осторожно устроилась у Хейла на коленях.

— Глубже, Белла. Удобнее. И надежнее.

— Боже, — покраснев так отчаянно, что, кажется, от нее можно было бы разжигать костры и фейерверки, она оперлась ладонями о колени Хейла и подвинулась, как он сказал, «глубже». И сразу стало неудобно, неустойчиво, потому что она, конечно же, по привычке держала спину прямо, а он сидел, откинувшись на спинку кресла, и его колени создавали отнюдь не горизонтальную плоскость. На самом деле казалось очевидным, что «удобнее и надежнее» — это расслабиться и откинуться, как и он, опереться спиной о его грудь. Но та картинка, которая рисовалась в голове, картинка того, как она практически лежит на нем! Ужасающе смущала. И волновала. И… — Хейл… Ты имел в виду именно «сесть»? Или «как удобнее»?

— Как захочешь. Ни в чем себе не отказывай.

Глубоко вздохнув, Белла расслабила напряженную почти до судорог спину и мягко подалась назад. Совсем как в той мысленной картинке. Теперь она практически лежала на Хейле. Ну ладно, пусть не лежа, а полулежа — какая разница? Она чувствовала его дыхание, ровное, неторопливое, и невольно подстроилась. Тут же стало спокойнее. Как будто самое сложное — тот мостик над пропастью — позади, а дальше… Даже если будет сложно, она все равно не окажется над бездной одна и без страховки.

— Умница, — мягко сказал Хейл. — По-моему, отличное начало.

ГЛАВА 4

Может быть, начало и в самом деле было отличным, но Белла от слов Хейла смутилась даже больше, чем от собственной невероятно раскованной позы. Так странно, что он ее хвалит… за вот такое — таким тоном, каким хвалят маленького ребенка за порядок в комнате и выученный стишок! И в то же время и его мягкий тон, и слова пробуждали в ней что-то теплое и радостное, такое, чего она давно уже не чувствовала.

— Не страшно, — сказал Хейл с едва уловимой насмешкой. — Но очень волнуешься, да? Закрой глаза и попробуй расслабиться, а потом продолжим.

— Волнуюсь, — согласилась Белла. Закрыла глаза, но расслабиться это ничуть не помогало. Еще это «продолжим»… Что именно он собрался продолжать? — Мне кажется, с закрытыми глазами только хуже.

— Было бы гораздо проще, если бы не твой дар. Ты знаешь, почему с даром Видящих рождаются только женщины?

— Потому что для инициации нужен мужчина?

— Нет, конечно. В нашем мире столько рас и столько способов деторождения и получения удовольствия, что мужчина тут совсем не обязателен.

— Но ведь… — Белла замолчала, не договорив. Ну да, ей всю сознательную жизнь говорили вот то самое, что она сказала Хейлу. Но если подумать… Кто говорил? Отец, у которого были свои вполне определенные виды и планы на ее дар. А Хейл явно что-то знает, и дело совсем не в «разных способах получения удовольствия», просто, по его мнению, она явно сморозила какую-то невероятную глупость. — Но почему? — она спрашивала обо всем сразу: и почему ее слова — глупость, и почему отец убеждал ее именно в этом, и даже почему вдруг Хейл знает о ее даре больше, чем она сама. Но ответил он на свой собственный вопрос:

— Дело в вашей эмоциональности и чувственности. Именно они позволяют вам улавливать самые тонкие колебания вселенной. Предсказывать, предугадывать, видеть недоступное другим. А секс — лучший способ развить вашу чувственность. На пике удовольствия после всплеска эмоций вы учитесь переступать грань. Партнер Видящей должен помочь ей раскрыться в полную силу. Провести ее между страстью и экстазом к тому самому состоянию. Доверие, Белла. Доверие и желание. Вот что должно их связывать.

— Доверие и желание, — повторила Белла. — Тогда понятно, почему меня сегодня так накрыло. Не понимаю другого, отец разве не знает этого всего? Ведь мама… Она ведь тоже была Видящей.

— Твоей матери… — он вздохнул, — ладно, я думаю, ты уже в состоянии принять правду. Твоей матери не повезло с партнером. Династические браки у нас неслучайны. Хранить и беречь дары — обязанность старых семей Тинтеи. Видящим всегда выбирали тех, кто способен им помочь. Интуитов, ментальщиков, порой даже целителей, но твой отец — воздушник. Как думаешь, он многое мог дать твоей матери? Иногда, правда, не хуже дара справляется сильная взаимная страсть или любовь, но последняя — редкость в союзах по сговору.

Не повезло? Но отец любил маму, Белла всегда была в этом уверена! Или… Хейл сказал, взаимная. Много ли понимала Белла в отношениях взрослых, когда мама была жива, а сама она была еще ребенком? Вспоминая сейчас — может ли с чистым сердцем сказать, что родители действительно любили друг друга? Взаимно и достаточно сильно? На самом деле даже любовь отца такая… такая, как будто он любит не тебя саму, а возможности, которые ты подаришь его корпорации! Если у него так с родной дочерью, кто сказал, что с женой было иначе?

Белла прижала ладонь ко рту, как будто это помогло бы не только не заплакать, но и уменьшить боль. А Хейл закончил убийственным уже для нее самой:

— Твой отец, думаю, убежден, что и номинальной инициации вполне достаточно для семейного бизнеса.

— Ты очень… очень точно его понимаешь, — глухо сказала Белла. — Я и хотела бы возразить, а не могу.

— Кого он тебе выбрал?

— Джеймс Фицройс. Для корпорации — действительно неплохой вариант. Для меня — отвратительный.

— Фицройсы, — задумчиво протянул Хейл. — В их роду были сильные стихийники.

— Вода, — кивнула Белла. — Но Джеймс — типичное болото!

— Настолько опасный или настолько тухлый?

— Тухлый, — она невольно поморщилась.

— Но ведь у Альберта Фицройса другой наследник, так зачем этот болотный Джеймс понадобился твоему отцу?

— Все просто. Как раз из-за того, что он не наследует Фицройсам. Речь о слиянии бизнесов не идет. Отец воспитает из него наследника для себя. Принц-консорт, — горько усмехнулась она. — Вот только власть наследной принцессы будет чисто номинальной.

— А наследная принцесса так сильно хочет править? — рассмеялся Хейл. — С нашей последней встречи твои амбиции несколько возросли.

— Тебе это не нравится? — помолчав, спросила Белла. Кольнул страх: за разговорами о чувственности и экспериментами с сидением на ручках она успела выпустить из виду его условие: познакомиться заново. А оно ведь наверняка не было номинальным, и знакомство вряд ли предполагает только расспросы о том, целовалась ли она уже, и ее реакцию на предложение более тесного контакта.

— Дело не в этом. А в том, насколько объективно ты способна оценить ситуацию и собственные силы. Ты ведь знакома с наследниками правящих семей. Отцы обычно дают им почувствовать вкус власти заранее. Одни уже лет с четырнадцати становятся управляющими дочерних компаний, другие — сразу после совершеннолетия заменяют отцов на отдельных заседаниях совета. У тебя ведь ничего этого не было, не так ли?

— С четырнадцати, — Белла чуть повернула голову, пристроившись удобнее на плече Хейла. — Я… мне было очень тяжело тогда. Не стало мамы, сразу же уехали вы. А потом отец решил, что наша школа недостаточно хороша для меня, и перевел меня в Бурдонский лицей.

— Своеобразный выбор. Насколько я знаю, там воспитывают отличных жен и матерей, но не наследниц. Интересно, чем старушка Элистина соблазняла твоего отца.

— Я его возненавидела сразу же, — призналась Белла. — Там ужасные порядки. Все чинно, благопристойно, этикет важнее математики. Но иногда с отцом бесполезно спорить, это был как раз такой случай. И вот представь. Тошно в школе и невыносимо в пустом доме, и некуда деваться, разве что напроситься к отцу в офис. Раз, другой, а потом он и сам начал поощрять. Выделил для меня кабинет. Сначала я всего лишь делала там уроки, а потом… Нет, никакого вкуса власти, но в делах «Сантор-галактик» я разбираюсь не так плохо. Уж точно получше Джеймса! К тому же он хороший управленец, но слишком нерешительный для руководителя. И мне обидно! Именно поэтому, понимаешь? Он хуже меня! Был бы лучше, я бы уступила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Зато ему не нужно быть хорошей женой и матерью, — Хейл хмыкнул. — Все, что от него требуется — слушать советы господина Сантора и хорошо выполнять свою работу. А если он при этом станет еще и партнером Видящей, цены не будет такому достойному экземпляру.

— Вот ты смеешься, а отец, похоже, всерьез так думает. Если честно, я рассчитывала, что после учебы он погоняет меня по служебной лестнице, даст более глубоко вникнуть… Конечно, сейчас я еще не готова править не то что корпорацией, но даже одним подразделением! Но у меня есть база, нужно только наработать опыт. На самом деле… нет, я не думаю, что это единственное дело моей жизни. Но это довольно интересно. Уж точно поинтересней приемов и балов! Хотя… — ей вдруг стало неловко от собственной горячности, к тому же она так и не поняла, что Хейл думает насчет ее «амбиций». — Теперь это все в любом случае не имеет значения.

— Имеет, — возразил он. — Неважно, сбежишь ты с Тинтеи или нет, неважно, останешься со мной или без меня, желания Видящей всегда важны. Они — ее дорога вперед. Понимаешь? Забудь об отце сейчас. Закрой глаза. Я хочу кое-что проверить.

— Что? — Белла закрыла глаза, зажмурилась крепко, с силой, потому что после этого «хочу проверить» неудержимо тянуло подсмотреть, хоть в щелочку, сквозь ресницы. А еще… еще она пыталась вспомнить, когда последний раз слышала, понимала, что ее желания могут быть важны. И от кого. От мамы? Отец всегда говорил, что дорога вперед идет через самоконтроль и противодействие собственным слабостям.

— Подумай обо мне, — сказал Хейл, и одновременно со словами Белла почувствовала прикосновение его ладоней. Они осторожно, едва касаясь, улеглись ей на талию. Даже в танце ее держали крепче. — Что угодно. Можешь думать даже нецензурно, я не против.

Почему-то представилось, как при этих словах — о «нецензурно» — он улыбается той-самой-улыбкой. Представилось так отчетливо, что Белла улыбнулась, будто отвечая. И тут же его ладони сжались крепче. Совсем немного, но она ощутила это прикосновение настолько ярко, что перед глазами словно вспыхнуло солнце. Как будто она снова стоит на пандусе и смотрит на его прибытие, только он — не внизу, в толпе фанаток, а каким-то чудом оказался за ее спиной. И держит. Еще крепче, а потом одна ладонь вдруг оказалась на животе. И это ощущалось — странно. Не так, как она могла бы подумать, представляя подобное в воображении. Не смущающе с оттенком неприличности, а будто в детстве, когда Хейл крепко держал ее за руку в каком-нибудь не слишком безопасном месте. Надежно. Еще одно плавное движение — и теперь Хейл почти обнимал ее за талию, а Белла вдруг вздохнула и расслабилась. Действительно расслабилась, позволила ему себя держать. Под закрытыми веками пылало солнце, в лицо бил неосязаемый ветер, и где-то совсем рядом, даже не в шаге, а еще ближе, была… ладно, не пропасть, но какая-то опасная высота. Но он держал, и Белла не боялась. Даже подалась вперед, пытаясь рассмотреть, что там, в солнечном мареве. Или — кто? Чудилась чья-то фигура, но в таком ярком свете увидеть четко было нереально. А разглядеть хотелось! Почему-то казалось важным. Белла напряглась и рванулась туда, в свет — но почему-то упала в мягкую, теплую и сонную темноту.

Когда она открыла глаза, оказалось, что лежит на диванчике, удобно подстроившемся под ее фигуру. Еще и легким одеялом укрыл кто-то, хотя что значит «кто-то», Хейл, конечно. Но где он сам? Белла села, одним взглядом окинула комнату. Пусто. И что с ней такое случилось, что за странные отключки?! Что Хейл подумает? Почему-то казалось, что ее внезапный сон, если это был сон, а не какой-нибудь пошлый обморок, совсем не входил в программу его проверок, экспериментов или как еще это назвать. А сама?! Она, в конце концов, пришла договариваться о вполне конкретном деле, и… нет, вроде бы все хорошо. По крайней мере, Хейл ее не вытурил сразу, выслушал и даже много чего рассказал. Но договорились они или нет? Сейчас Белла ощущала себя в ситуации крайней неопределенности, и это тревожило, беспокоило, нервировало… да ладно — бесило!

В дверь неожиданно постучали. Вошедший… судя по шкафоподобным габаритом, вероятно, охранник, сказал учтиво:

— Госпожа Сантор, пойдемте со мной, я отвезу вас домой. Распоряжение господина Данжеро.

— Да, конечно, — кивнула Белла. Мучил вопрос, где Хейл, почему прислал охранника, а не пришел сам, а главное, что он думает об их встрече. Но не этого же шкафа спрашивать! «Свяжусь с ним из дома», — решила она, и тут, словно в ответ на ее мучения, завибрировал коммуникатор, высвечивая одно пропущенное сообщение.

«Уехал по делам. Позвоню».

И что думать? Правда у него срочные дела, или это вежливая отписка? Почему нет ничего конкретного? Или все конкретное он оставил для звонка? Так, пожалуй, было бы даже лучше.

Путь домой пролетел незаметно: мысли были заняты Хейлом, их разговором, его прикосновениями, собственной непонятной реакцией… Слишком много всего, что нужно понять и осмыслить. А еще очень тревожило, что скажет о ее отсутствии отец. Все-таки она сказала, что собирается всего лишь «немного прогуляться», а не штурмовать закрытый клуб, непривычно тесно общаться там с Хейлом, а потом еще и поспать успеть! Но отец и сам, как оказалось, еще не вернулся, и это вызвало странное чувство облегчения пополам с виной. Пусть Белла и не считала, что поступает неправильно, таиться от отца и идти наперекор его воле было непривычно.

Он прилетел, когда Белла все-таки решила поужинать. Заглянул в столовую, сказал:

— Завтра не заходи в офис. Наверняка там будут околачиваться все эти стервятники, которые называют себя «свободной прессой».

— Что-то случилось? — заинтересовалась она.

— Все то же. Миллион дурацких слухов из-за задержки старта. Спокойной ночи, Изабо. Я поужинаю у себя и еще поработаю.

Вот и весь разговор. Даже не заметил ее напряжения и волнения. А если подумать, разве раньше замечал?

— Спокойной ночи, отец, — ответила она уже закрывшейся двери. Почему после единственного разговора с Хейлом давно привычное начинает казаться неправильным и обидным?

И почему вдруг кажется ужасающе неудобным, сидя в одиночестве за столом в собственном доме, держать спину идеально?

Белла поставила чашку с недопитым кофе и резко поднялась. По крайней мере, в своих комнатах она всегда чувствовала себя свободнее. Туда никто и никогда, со времени смерти мамы, не входил без стука, и там можно было не держать осанку, можно было сидеть с ногами в кресле или на подоконнике, глядя на парк внизу, или окунуться в Галанет в поисках новостей и… и, да, новых сюжетов Хейла!

Странно, о его прибытии на Тинтею нашлось всего несколько очень коротких репортажей, которые она видела еще днем. Чем он все-таки занят?

Хейл позвонил, когда она уже устала гадать о его делах и мыслях и решала, перезвонить самой прямо сейчас или все-таки завтра.

— Соскучилась, принцесса? — прозвучало слегка насмешливо. — Прости. Я честно собирался охранять твой сон, как рыцарь — даму сердца, но реальность слегка спутала планы.

— Я не понимаю, почему вдруг заснула! — выпалила она, хотя совсем не собиралась в этом признаваться. И вообще хотела спросить о другом.

— Знаешь, ты первая девушка, которая умудрилась заснуть на свидании со мной. Это… познавательный опыт.

Свидание? Он назвал это свиданием?

С другой стороны, а как еще назвать, когда девушка сидит у парня на коленях, а он к ней прикасается? Точно не деловыми переговорами. Но, боже, заснуть на свидании! Да еще с парнем, который… К которому… Белла могла себе представить реакцию подружек, если сказать «я была на свидании с Хейлом Данжеро»! Но даже ее воображение отказывало напрочь при попытке представить их глаза, если потом она скажет: «И я заснула»!

— Хейл… — прозвучало как-то жалко. Но она понятия не имела, что здесь можно сказать. Не оправдываться же усталостью в самом деле!

— Перестань. Твоим раскаянием и волнением фонит даже через коммуникатор. Мое самолюбие пострадало не смертельно. Зато мы выяснили кое-что важное.

— Что?! — Нет, на самом деле… Если говорить только о ней, она услышала достаточно много важного. Но Хейл? — Послушай, мне в голову приходит только одно: ты выяснил, что у меня абсолютно никакого опыта с мужчинами, а я — что ты от меня не отказывался. Вот только я совсем не понимаю, не откажешься ли теперь… — закончила убито.

— Доверие, Белла, — сказал он серьезно. — Помнишь, о чем я говорил? Твой дар мне точно доверяет. Именно это мы и выяснили. Вряд ли он позволил бы тебе заснуть в стане врага или в объятиях человека, который опасен для тебя.

— Это хорошо, да? Хейл… — И вроде бы сомневаться не в чем, конечно, хорошо, раз он считает это важным. Но только этого было мало. Беспокоило другое. Она нуждалась хоть в какой-то определенности. Иначе ее вечерним сном в «Лунной устрице» все и закончится. Разве сможет она уснуть, так и не поняв, чего ждать?! — Ты хочешь продолжать?

— Продолжать знакомиться? — она не видела его, но почему-то была уверена, что вот сейчас он улыбнулся. — Да, я не против продолжить наше знакомство, принцесса. Что там делают парочки на самом первом этапе? Может, пригласить тебя куда-нибудь? Или прислать цветов? Ты любишь цветы?

— Это будет эксперимент, — немного подумав, серьезно ответила она. — Цветы не вызывают у меня приятных мыслей, но, с другой стороны, мне ведь еще не дарил цветов парень, который мне нравится.

Может быть, это перебило бы память о ворохах белых лилий на могиле мамы, но этого Белла, конечно же, не стала говорить вслух. Вместо этого сказала:

— Но если выбирать одно из двух, то лучше пригласи. Нам ведь надо… знакомиться дальше. Если завтра, то у меня как раз весь день свободен.

— Завтра… — Хейл замолчал. Может, обдумывал свое завтрашнее расписание, наверняка плотное, а может, выбирал более подходящий день. — Хорошо. Давай завтра. Ты уже знакома с Пако. Он заедет за тобой в двенадцать. Договорились?

— Договорились, — Белла надеялась, что Хейл не слышит облегченного вздоха. Кажется, ее первое свидание — настоящее первое свидание! — прошло не настолько ужасно, как она боялась.

— Значит, до завтра, принцесса.

— До завтра, Хейл, — Белла улыбалась, прощаясь, и вот теперь надеялась, что и он тоже услышит, почувствует ее улыбку. И то, как ей приятно называть его по имени. И радость от того, что завтра они снова встретятся.

Искать новости больше не хотелось, вообще ничем не хотелось перебивать впечатление от разговора. Белла забралась с ногами на подоконник. Внизу шумел кронами парк, а дальше, за широкой полосой зелени, сияли огни небоскребов. Там жизнь не замирала никогда, неважно, день за окном или ночь. А выше… Выше сияли звезды. И где-то там уже легла на курс «Гордость Тинтеи», странности с запуском которой обеспечили ей на завтра свободу, и где-то там шумел деловой и промышленный Балорт, ставший для семьи Данжеро новой родиной. Белла подумала вдруг, что никогда не смотрела на звездное небо в романтическом настроении. Только как на объект деятельности «Сантор-галактик».

Пиликнул коммуникатор, принимая сообщение. Белла напряглась, увидев отправителя: Хейл. Может, у него возникли новые срочные дела и завтрашнее свидание отменяется? Было бы обидно.

Но послание оказалось о другом. И заставило Беллу так покраснеть, как она не краснела даже в «Лунной устрице», ощущая прикосновения Хейла.

«Держать тебя сегодня в дружески-братских объятиях было, конечно, приятно, но уверен, мы сможем найти моим рукам гораздо более интересное и пикантное применение. Мне уже не терпится начать поиски. Сладких снов, принцесса».

ГЛАВА 5

Конечно, во всем было виновато его последнее сообщение! Белла засыпала, думая о Хейле, о завтрашнем свидании, а главное — снова и снова повторяя про себя это странное определение: «дружески-братские объятия». И как будто чувствовала их снова. Так отчетливо ощущала прикосновения широких мужских ладоней, что становилось жарко, и сердце билось часто и сильно, будто она бежала сломя голову, а не спокойно лежала. Хотя какое уж тут «спокойно»!

«Сладких снов, принцесса»… Почему-то хотелось, чтобы Хейл приснился не просто в сладких, а даже в очень жарких снах. Как будто их короткий разговор («Да, я не против продолжить наше знакомство, принцесса. Что там делают парочки на самом первом этапе?»), а потом еще и эти слова про объятия и пикантное применение открыли какие-то плотно запертые шлюзы в ее разуме, и теперь она тонула в незнакомых, новых, крайне волнующих желаниях.

Но, когда все-таки заснула, сон оказался жарким не только в том смысле, который одновременно пугал и манил. Белла снова стояла на крохотном уступе на опасной высоте в мареве солнечного света, а Хейл снова держал ее за талию, но совсем не «дружески-братскими объятиями», а, наверное, как раз такими, которые можно было бы назвать «пикантными». И жарко было от всего сразу. От рук Хейла, медленно спускающихся с талии на бедра, от того, что она опиралась спиной о его грудь, и от горячего, по-южному знойного солнца, от которого негде было спрятаться.

И когда стало казаться, что она вот-вот расплавится от охватившего ее жара, далеко внизу вдруг появилась чья-то тень, темная фигура, облитая солнечным светом так, что не различить лица. Только движения. Легкая, летящая походка, знакомый взмах руки, поправляющей волосы, почти танцевальный разворот.

— Мама!

Белла рванулась туда, к ней — и проснулась.

Лежала, тяжело дыша и всхлипывая, очень медленно успокаиваясь и осознавая, что вокруг — темнота и тишина, что в распахнутое окно льется ночная прохлада, и что снова заснуть уже не получится. Она не сможет. Сон с мамой напоминал совсем не о встрече в космопорту, а об ужасающе долгом времени после похорон, когда ей снились похожие кошмары.

Но почему вдруг снова? Глупый вопрос. Понятно, почему. Пусть отец вчера убедил ее, что сходство той женщины с мамой — случайность. Мало ли похожих людей на свете! Но это сходство, эта встреча слишком многое пробудили в памяти.

Что ж, раз не получится заснуть, значит, надо встать, выпить кофе и чем-нибудь себя занять. Как-то убить бездну времени до двенадцати.

Белла долго стояла под душем, делая воду то прохладной, то горячей, то на несколько секунд почти ледяной. Помогло: кошмары выветрились из головы, а взамен проснулся зверский аппетит, так что кроме привычного утреннего кофе она заказала плотный завтрак. И не в столовую, а в свою комнату, хотя отец такое не одобрял. И открыла ленту новостей прямо за едой, что тоже категорически не приветствовалось в их доме, по крайней мере для нее.

И чуть не подавилась первым же глотком кофе.

Нет, о ее фееричной парковке на крыше «Устрицы» папарацци не прознали, никаких воплей о разнузданности «золотой молодежи», падении нравов, пренебрежении моралью и правилами безопасности, и что там еще они могли бы придумать. И «дела», занявшие вечер Хейла, тоже остались в тайне от широкой публики. Зато вчерашняя глупейшая сенсация с отложенным стартом «Гордости Тинтеи» получила за ночь столь же нелепое продолжение. Едва лайнер успел лечь на курс и пассажирам разрешили подняться из кресел, как не меньше трети из них попали в медблок с острым приступом неконтролируемого чихания. И далеко не сразу выяснилось, что виной всему стал разнесшийся по кораблю нежный запах гиарских фиалок. В самом деле, кто бы связал с повальными жалобами на свербеж в носу и першение в горле абсолютно безопасные даже для завзятых аллергиков цветы, аромат которых используется в самых популярных освежителях воздуха? И вполне возможно, что медики объявили бы карантин и забили тревогу, но тут выяснилось, что престарелая Мелинда Фернандес случайно разлила флакон со своими любимыми духами! Теми самыми, «Сладкое дыхание дракона», которые лет пятнадцать назад были сняты с производства. А почему? Да потому что входящий в их состав экстракт огненного перца вызывал как раз вот такие аллергические приступы!

Белла посмотрела на часы, подхватила планшет и пошла в столовую. Отец уже должен завтракать, он встает рано.

— Ты это видел?!

— Доброе утро, Изабо. Что-то случилось? Не спалось?

— Мне приснилась мама, — вспоминать сон не хотелось, и Белла положила перед отцом раскрытый планшет. Тот поморщился:

— А, старуха Фернандес. Еще одна головная боль. Подняла шумиху, видите ли, случился резкий толчок, из-за которого она лишилась уникального, последнего в мире флакона этого ее «Драконьего дыхания».

— Резкий толчок?! — не поверила ушам Белла. — На лайнере?!

— Чушь, разумеется, но ты же понимаешь, этим стервятникам только дай повод. Я тебе говорил не приходить сегодня в офис?

— Да. Думаю отправиться куда-нибудь отдохнуть. Туда, где точно нет журналистов, — наверняка Хейл что-нибудь такое и выберет, так что она даже не врет. Только недоговаривает, с кем именно планирует отдыхать.

— В «Сердце океана» позавчера доставили гигантскую шипохвостую акулу. Ту самую, за которой мы отправляли экспедицию с магами воды на Герензию. Говорят, впечатляющее зрелище. Открытие будет завтра, так что сегодня ты можешь посмотреть на нее спокойно.

— Может быть, — дипломатично согласилась Белла. Рыбы не слишком ее увлекали, ни мелкие аквариумные радужные гуппи, ни гигантские акулы. Но эта конкретная акула точно хоть на пару вечеров станет темой всех новостей и разговоров, как и уникальная по оснащению экспедиция «Сантор-галактик», благодаря которой состоялись ее поимка и перевозка. Так что посмотреть имело смысл. Но сегодня программу выбирает Хейл, и Белле было очень интересно, что он выберет.

— В любом случае отдохни как следует, — улыбнулся ей отец. — Пока мне придется разгребать все это безобразие. Может, даже не только сегодня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И ушел, а Белла вдруг поняла, что разговор достаточно ее отвлек, и можно еще немного поспать. Благо, что кофе так и не выпила.

Она задернула шторы, отключила звук на коммуникаторе и, подумав, завела будильник на половину двенадцатого. И, едва донеся голову до подушки, провалилась в сон без сновидений, только с чем-то теплым и нежным, что как будто обнимало ее, и гладило, и убаюкивало, и охраняло от кошмаров.

И, вот ужас, ее действительно разбудил будильник! Хотя была уверена, что проснется гораздо раньше и успеет собраться не торопясь.

Умыться-причесаться-одеться, подвести глаза и губы, боже, что надеть, голубое платье слишком простое, алое — вызывающе, белое — намек на невесту, вдруг Хейл подумает что-нибудь не то?! Кофе бы выпить, но некогда, хотя вон он стоит, давным-давно остывший. Без пяти! Белла натянула узкий, красиво облегающий фигуру сиреневый сарафан, прихватила волосы в высокий хвост и, стуча шпильками, помчалась вниз.

Пако ждал рядом с серой Селентой, надежной и мощной, как какой-нибудь бронтозавр, но не слишком популярной из-за своей блеклости и неприметности. У нее не было ни роскошных изгибов спортивной Андры-миллениум, самой нашумевшей модели этого года, ни впечатляющей броской красоты Бент-Премьера. Зато именно на такой (а может, как раз на этой?) Хейл в прошлом году объехал весь Южный Инлой, от национального парка «Черные слоны» на западе до Страны Водопадов на юго-востоке. Джунгли, саванны, отвратительные дороги, а то и вовсе никаких дорог. Туризм для любителей экстремальных приключений. Белла пересматривала тот фильм не меньше десяти раз.

— Добрый день, госпожа Сантор, — Пако, сохраняя на лице исключительно каменное выражение, распахнул перед ней дверцу. — Прошу вас.

Изабелла скользнула на сидение. В салоне приятно пахло, и почему-то сами собой навевались мысли о кондитерских. Корица, лимон, щепотка ванили — опознала Белла и улыбнулась. Совпадение или нет, но именно так пахли ее любимые кексы, которые готовила ворчливая Марчелла, кухарка семьи Данжеро. Ворчала-то она ворчала, но детворе позволяла таскать вкусненькое прямо с кухни, тайком от родителей.

Селента мягко, плавно тронулась с места. Почти сразу Пако поднял ее в верхние эшелоны, в скоростную вип-зону. И уже через несколько минут плавно приземлился у портала. Белле даже почудился укоризненный взгляд в зеркальце: вот, мол, как надо парковаться, а не таранить крыши, словно взбесившийся дракон.

— Доставил в целости и сохранности. Ни один волос с головы не упал, — отчитался Пако в коммуникатор. И Белла только сейчас заметила Хейла. Нет, узнать его, конечно, было можно, если смотреть в упор, но он не просто не бросался в глаза, как обычно, а будто сливался с пространством. В мешковатых штанах и такой же футболке приглушенно-серого цвета, в низко надвинутой на глаза кепке. Один из толпы, неотличимый от других.

Он распахнул дверцу с ее стороны, поклонился, как на каком-нибудь великосветском приеме, и протянул руку.

— Прошу на выход, принцесса.

И слова, и поклоны настолько не вязались с таким видом, что Белла фыркнула, перехватывая его ладонь.

— Что, таким не нравлюсь? — хмыкнул Хейл.

— Не ожидала, — честно ответила Белла. — В таком виде тебя не узнает даже самый прожженный папарацци.

— Эти не страшные, — беззаботно откликнулся тот. — В отличие от других.

— Фанатки одолевают? — понимающе усмехнулась Белла. Вообразить себе Хейла, который спасается от толп обезумевших девчонок, облачаясь не пойми во что и прячась по закоулкам, было сложно, зато ужасно смешно. — Вот она — цена славы.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда тебя попытаются разодрать на ленточки и сувениры. А если свяжешься со мной, покоя тебе не видать, принцесса. Очень скоро вытащат из тени и перемоют каждую кость и волосину. Не страшно еще? Тогда пойдем.

Он не выпустил ее ладонь, это было странно, очень странно — идти не под руку или не просто рядом, а держась за руки, будто в детстве. Почему-то волновало. И очень хотелось спросить, куда Хейл ее поведет, но, как и в детстве, Белла решила не портить сюрприз.

К счастью, очереди к порталу не было. Они так и шагнули в портальный круг, держась за руки, и Белла невольно затаила дыхание и крепче сжала пальцы. Миг — и шум столицы, который даже не замечаешь, настолько он привычен, сменился шелестом листвы и громким щебетом птиц, а удушающая городская жара с навязчивым запахом асфальта — тенью и влажной прохладой.

— Это… — Белла жадно осматривалась, узнавая и не узнавая. Она отчетливо помнила будку с мороженым в виде смешного ушастого хомяка и автоматы с напитками рядом, но вот это дерево… его не было? Или было, просто успело так сильно вырасти? — Хейл… Боже, мы сюда приходили на мой день рождения, когда мне исполнилось семь?!

— Когда тебя пыталась обаять или покусать одна занудная зебра? Тогда точно были. А потом, кажется, позже, когда засранец Пит решил сбежать из дома и утащил нас с собой.

Белла расхохоталась. Хотя тогда им совсем не было смешно, потому что вернули их почти сразу и влетело всем так, что правило «никуда без спроса!» запомнилось на всю жизнь. По крайней мере, Белла и сейчас чувствовала себя слегка неуютно из-за того, что не сказала отцу точно, куда собирается. А ведь Хейл тогда сразу предупреждал, что ничего хорошего от этой вылазки ждать не стоит.

— И не клевещи на зебру! Я всего лишь покормила ее булкой.

И она нетерпеливо, как в детстве, потащила Хейла вперед, по выложенной камнем широкой дорожке, отгороженной от зверей невидимым магическим барьером. Экопарк «Все звери Тинтеи», или, как его называли обычно, просто Старый зоопарк, не пользовался популярностью у взрослых, зато был одним из любимых мест детских развлечений. Хейл выбрал место для прогулки с умом, здесь точно никому не придет в голову выискивать знаменитостей, но гораздо важнее то, что это место пробуждало воспоминания. Счастливые воспоминания. Белла вдруг поняла, как глубоко, в каких пугающе далеких закоулках ее памяти прятались беззаботные детские дни. Она ведь и не вспомнила бы о той зебре, если бы не Хейл! А сейчас даже булка вспомнилась, длинная, посыпанная кунжутом, она и сама-то всего два или три раза откусила. А у зебры были мягкие и словно бархатные губы, и она так аккуратно ела эту булку прямо из рук!

— И куда мы так несемся? Навстречу прошлому? — спросил Хейл. Однако он по-прежнему держал ее за руку, и голос его звучал скорее заинтересованно, чем недовольно. — Боюсь, занудная зебра уже давным-давно обзавелась потомством и стала степенной мамашей.

— А у меня нет с собой булки, чтобы кормить ее детенышей, — согласилась Белла. — Но это же не повод стоять у входа? Пойдем, найдем это зебрячье семейство! Я хочу посмотреть!

В ней бурлило удивительно глупое, детское, давно позабытое любопытство. И даже если вместо зебры они выйдут к слонам или носорогу, какая разница! Впереди почти весь день. Ее детские воспоминания подсказывали, что времени хватит, чтобы обойти Старый зоопарк если и не весь, то, по крайней мере, самые интересные его уголки.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, — насмешливо протянул Хейл. — Могу и булку достать, если хочешь.

— Много булок! — радостно согласилась Белла. — Ты помнишь, как после зебры я пыталась покормить слона? Дядя Петрас утащил меня под мышкой!

— А ты болтала ногами и верещала. Хочешь, чтобы в этот раз тебя оттаскивал я? Какая коварная принцесса!

Так, под беззаботную болтовню, они вышли к первому вольеру, и в нем действительно оказались слоны. Наверное, чтобы с размаху впечатлить детское воображение. Белла радостно взвизгнула:

— Хейл, ты обещал булку!

— Скоро будут, а пока можешь угостить вот этим. Не зря же оно здесь лежит.

И правда, на закрытом от солнца лотке лежали крупно нарезанные куски толстого, сочного даже на вид тростника, а сверху красовалась табличка: «Угостить слонов». Белла подхватила сразу несколько, и тут же к ней протянулся хобот ближайшего животного, а остальные заинтересованно подошли ближе.

— Какие же они огромные! — прошептала Белла.

— Да уж, такую малявку, какой ты была в семь лет, запросто могли перепутать со сладкой булочкой и проглотить не глядя.

Куски тростника исчезли в пасти, и Хейл тут же подал ей еще пучок.

А потом Пако принес полную сумку булок…

После слонов был уникальный белый носорог, потом зебры — даже не семейство, а небольшое стадо, вольеры с бизонами и оленями, прудик с лебедями и фламинго… Дорожки ветвились и переплетались, и было никак не угадать, куда выведет очередной поворот. То есть, конечно, никто не мешал запросить план парка и ориентироваться по навигатору, но разве это интересно? Белла совсем потеряла счет времени, пока Хейл, подхватив ее под локоть, не вывел прямиком к лужайке с крошечным кафе. Почти все столики под зонтиками были свободны, только за одним счастливый толстощекий малыш под присмотром бабушки уплетал здоровенный пончик в шоколадной глазури.

— Хочешь? — спросил Хейл, заметив ее взгляд. — Нас чуть позже ждет обед в одном интересном месте. Но я всегда считал, что здесь продают самое вкусное мороженое на Тинтее. Убедимся?

— Конечно!

— А пончик?

— Тогда уж и лимонад!

— Клубничный и грушевый, я помню. А еще?

— Мятный, — улыбнулась Белла. — Для тебя.

Хейл отошел к стойке, а она осмотрелась, выбирая столик, и тут… Как будто что-то неосязаемое мягко толкнуло в спину. Взгляд, но слишком пристальный для случайного взгляда, слишком… жадный? Белла обернулась, но увидела только мелькнувшую тень за стеной бамбука — и то не могла бы сказать с полной уверенностью, что ей не почудилось.

Но стало не по себе.

Если бы это фанатки выследили Хейла, вряд ли они тихо и культурно скрылись бы, верно? К тому же ощущение было, что смотрят именно на нее.

— Ты ведь не нанимал никакой охраны или чего-нибудь вроде? — почему-то шепотом спросила она у вернувшегося с подносом Хейла.

— Зачем? — удивился тот. — Есть Пако, он давно со мной.

— Кто-то смотрел на меня. Так, знаешь… пристально, и… тревожаще. А потом исчез. — Она через силу улыбнулась: — Я даже подумала на твоих фанаток, но вряд ли они проявили бы деликатность и тихо ушли.

— Я знаю, кто это, — Хейл вдруг заговорщицки понизил голос и склонился к ее уху. — Слон. Большая сладкая булочка даже интереснее маленькой. Но он понял, что здесь ему ловить нечего, и грустно убрел к остальным. Идем. Я обещаю спасти тебя от любого слона и носорога. Но только после лимонада.

Слон, выслеживающий из зарослей бамбука человека, угощавшего вкусными булками — это звучало одновременно абсурдно и мило, и Белла невольно рассмеялась.

— После лимонада и мороженого, — весело согласилась с Хейлом. Но столик все-таки выбрала подальше от бамбука. На всякий случай.

ГЛАВА 6

Наверное, его фанатки от такого зрелища уже давно бились бы в сладких конвульсиях, но Белла держалась стоически. Просто молча наблюдала, как Хейл старательно, неторопливо, явно смакуя, отправляет в рот сначала крупную, облитую густым сиропом вишню, мягко оторвав ее губами от черенка, а потом принимается за мороженое. И вроде он не делал ничего такого, просто ел, даже ложечку не облизывал так, чтобы это начало выглядеть пошлым или хотя бы неприличным, но глаза отвести невозможно. Тем более она была уверена: такого Хейла видели не многие. Вот этот — не для объективов и чужого жадного внимания. Ничего постановочного, начиная с низко надвинутой кепки и заканчивая пушистыми темными ресницами. Да таким ресницам любая девчонка позавидует, но вот странность — общей мужественности Хейла эти девчачьи ресницы нисколько не портили. Наоборот, придавали ему какой-то особый шарм, а всегда настойчивому, даже, пожалуй, требовательному взгляду добавляли волнующей нежности.

— Нравится? — спросил Хейл, отправил в рот очередную ложку мороженого и взглянул на нее насмешливо.

— Что?

— Моя физиономия. Это же ее ты так тщательно изучаешь. Мне интересны результаты исследований.

Жар прилил к лицу — аж до кончиков ушей! Белла быстро отпила лимонада, чуть не закашлялась, потому что теперь Хейл смотрел на нее, и она не очень понимала, что значит его взгляд. То есть, наверное, он ждал ответа, но… не только.

— Ты неожиданный, — выдавила она. И тут же отправила в рот ложечку мороженого. Была уверена, что от смущения и вкуса-то не почувствует, но нет, мороженое и в самом деле было превосходным. Определенно лучше того, которое продавалось в холле «Сантор-галактик»! Только почему-то теперь взгляд Хейла смущал еще сильнее. А сам он, кажется, совсем не собирался ее щадить. Предложил с самым невинным видом:

— Попробуй вишенку, — и добавил: — Она така-а-ая вкусная.

— Я заметила, — иронично отозвалась Белла. То есть задумывалось это ироничным, а получилось… Получилось настолько странно и непонятно для нее самой, что лучше было не продолжать! И Белла сочла за лучшее и в самом деле заняться мороженым… и вишенкой, да! Сочной, сладкой, холодной…

Но она зря надеялась, что самое смущающее уже позади, потому что Хейл вдруг буднично поинтересовался:

— Когда начнем целоваться? В смысле, когда госпожа принцесса не сочтет это неприличным? Через сутки после нового знакомства? Позже? Или можно прямо сейчас?

Белла поперхнулась вишней и отчаянно закашлялась. Хейл, порывисто перегнувшись через столик, похлопал ее по спине. Сказал в ухо:

— Ты что творишь? Дыши спокойно.

Спокойно?! От его дыхания, от его губ настолько близко — пусть это совсем не было поцелуем — снова окатило жаром, только теперь этот жар, разлившись по лицу, ушам, шее, стек вниз и собрался в теплый комок где-то чуть пониже солнечного сплетения. И сердце забилось так, что хоть лицом в это мороженое ныряй — охладиться!

— Мне нравится, как ты реагируешь, — сказал Хейл, снова садясь на свое место. — Очень нравится. Но, пожалуйста, не пытайся скончаться прямо у меня на глазах от всякой ерунды.

— Это ты о чем? — подозрительно спросила Белла. Вряд ли он назвал ерундой… вот это? Собственное дыхание на ее ухе, внезапную ошеломляющую близость и настолько же внезапное осознание, что его вопрос кажется категорически неправильным? Или не вопрос, а ее реакция? Тот ответ, который она даже подумать испугалась?

— О твоей попытке убиться вишней, — хмыкнул Хейл и отпил лимонада. — У нас меньше недели, чтобы провести такую инициацию, которую не оспорит даже твой отец. Верно?

— Д-да, — положив ложечку, отозвалась Белла. — Шесть дней. И я… Хейл, если бы меня сейчас заботило, прилично это все или нет, я бы и не пыталась прорваться к тебе в «Устрицу». От «прилично» ничего не осталось уже тогда. Не имеет смысла думать об этом теперь. Я просто… — Она глубоко вдохнула и призналась: — Смущаюсь. Ты меня волнуешь, это непривычно. И… — Никогда в здравом уме она не призналась бы в таком, но шесть дней! Хейл прав, у них шесть дней на то, чтобы стать максимально близкими друг к другу, у них просто нет времени для долгих романтических ухаживаний. Хотя… Хейл и «романтическое» в одном предложении? — Моя реакция на тебя. Тоже волнует. Я ни о чем таком не думала в тот момент, но когда ты спросил… Хейл, это правда очень странно — вдруг понять, что хочешь ответить «прямо сейчас»!

— Странно? — он прищурился. — Да нисколько. Тебе скоро двадцать, и такие желания нормальны. Меня больше интересует, почему это случилось только сейчас. Я, конечно, неотразим и всячески прекрасен, но ты совсем не похожа на замороженную треску, твоя чувственность давным-давно должна была проснуться. И разбудить ее мог кто угодно. Одного рукопожатия хватило бы. А ты смущаешься от слова «целоваться».

— Да нет же! — Белла даже головой замотала, совсем по-детски, наверное, все-таки место влияло. — Меня смутило совсем не слово. А мысль о том, что я могу целоваться с тобой. Именно с тобой.

— Именно мне ты предложила всю себя целиком. А теперь смущаешься от мыслей о поцелуях, — кивнул Хейл. — А что будет, если я заговорю о том, что может случиться после них?

— Н-не знаю, — неуверенно отозвалась Белла. Слова Хейла смущали даже больше, чем мысли о его возможных действиях. Мысли, если уж честно, скорее будоражили. — Ты собрался проверить?

— Обязательно проверю, — он усмехнулся. — Но не сейчас. Не хочу делиться прекрасным зрелищем со всякими любознательными слонами в бамбуке. Ешь, а то совсем растает. Я тебя смущаю и волную. Будем считать, что мы прошли первую фазу сближения.

— «Фазу»! — Белла фыркнула и, не выдержав, рассмеялась. — Это же что-то из физики! — С сомнением посмотрела на мороженое, но оно и не думало таять, только по краям слегка размякло. И выглядело совсем не так интересно и увлекательно, как Хейл. Особенно сейчас, когда Белла ощущала его взгляд, как будто легкую, едва заметную щекотку. Он ее рассматривает?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она взяла креманку в руки и откинулась на спинку легкого плетеного кресла. Да, Хейл смотрел на нее, и от его взгляда, в котором читались легкая насмешка и, если Белла правильно понимала, вполне определенный интерес, ее охватывало предвкушающее волнение, и вот оно точно было абсолютно незнакомым.

— Что ты видишь? — само прыгнуло на язык. Она вроде и не собиралась ничего такого спрашивать, но, уже спросив, поняла: ее волнует, что он ответит.

— Вижу? О, много всякого. Лучше спроси, что я чувствую. А чувствую я, что ты сильно рискуешь, задавая такие вопросы. Потому что если я начну отвечать подробно… — Он поднял бокал с лимонадом, прищурился, разглядывая его на просвет. — То скажу, например, что твоему сарафану не повредит расстегнуть пару верхних пуговиц. Твоя грудь и без того прямо-таки просится в ладони, но смотреть на нее стало бы еще приятнее. — Он отпил. — Продолжать?

Белла поставила креманку и провела пальцами по ряду мелких пуговичек. Они выглядели скорее как украшение, на самом деле она ни разу не расстегивала их, надевая или снимая этот сарафан. И вдруг самой захотелось проверить, насколько отличаются ощущения. Конечно, это стало бы бессовестным надругательством над дизайнерским замыслом, но…

Верхняя пуговка протиснулась в петлю с трудом, вторая — легче. Белла обвела кончиком пальца получившиеся острые, как у воротничка, уголки. Дома обязательно рассмотрит, как это выглядит. Может, не так и плохо. Дышалось определенно свободнее. Вот только гораздо больше, чем о внешнем виде или дыхании, думалось о том, какую свободу эти две незастегнутые пуговицы могут дать ладоням Хейла. Это, наверное, следующая «фаза» после поцелуев? Или все-таки одновременно?

— Да, продолжай.

— Уверена? Что ж, хорошо, — он вдруг как-то коварно улыбнулся и подался вперед, пристально ее разглядывая. — Еще вижу, что первыми у тебя краснеют уши, потом — щеки. Ты почти не носишь украшений, поэтому, когда говоришь тебе на ухо — очень хочется прихватить губами, ну так, слегка, и посмотреть, что получится. Хотя-я-я, — задумчиво протянул он, — носи ты серьги, я бы попробовал и с ними. А пирсинга у тебя случайно нет? В каком-нибудь интересном месте?

Белла, отчаянно покраснев, замотала головой. Почему-то не просто до жара, а до отчетливых, почти реальных ощущений представилось, как Хейл прихватывает губами серьгу и тянет, совсем как ту вишенку с черенка. А потом — так же, но с пирсингом, как у Бетси, колечком над пупком.

— Жаль. А впрочем, неважно. То, что я вижу сейчас, лучше всяких пирсингов. Значит, белье ты предпочитаешь очень тонкое, и лифчик на тебе без всяких жестких подкладок. Иначе сквозь этот сарафан я бы ни за что не разглядел, как соблазнительно у тебя твердеют соски, когда ты… смущаешься.

Белла скосила глаза вниз: что там можно разглядеть?! Или… можно?! Она схватила стакан с лимонадом, выпила залпом те несколько глотков, что в нем еще оставались. Клубничная сладость пролилась в горло.

— Осторожнее, — мягко сказал Хейл. — Не подавись снова. Мы и так привлекаем нездоровое внимание одной почтенной старушенции.

Белла вспомнила бабушку с внуком и пончиками и с трудом сдержала желание обернуться. Пробормотала:

— Она, наверное, и не такое видала на своем веку. Главное, чтобы не оказалась твоей фанаткой, а то, знаешь ли, у тех старушек, которые с возрастом не слепнут, взгляд становится слишком острый. Узнает под любой маскировкой.

— В самом худшем случае через пару часов все узнают, что я предпочитаю проводить время на Тинтее в детских зоопарках в компании подозрительных красавиц. Но через пару часов нас здесь уже не будет, так что плевать.

На запястье Хейла мигнул коммуникатор. Вообще, он мигал постоянно, а сначала и вовсе гудел и булькал, пока Хейл его не отключил. Так что Белла и не обратила бы внимания, но на этот вызов, в отличие от прошлых, Хейл ответил. Выслушал, сказал коротко:

— Понял. Буду.

Потом вызвал кого-то сам.

— Пако, скажи Алексе, что время пришло. Пусть готовится.

И наконец посмотрел на Беллу.

— Надо уехать. Ждут на съемку. Прости, принцесса. Я не собирался расставаться с тобой так рано, но… — он покаянно развел руками.

— Работа, — грустно кивнула Белла. — Я понимаю. Но мы отлично погуляли! Спасибо, Хейл, было правда здорово.

— Пако отвезет тебя домой. Не грусти, ладно? А еще, так, на всякий случай, не вздумай любезничать со всякими подозрительными… слонами. Я ужасно ревнивый. Пошли?

Белла рассмеялась.

— Не буду. Честно, Хейл, слоны не выдерживают никакой конкуренции с тобой! — отошли от кафешки и бамбука, прошли мимо бизонов и белого носорога, и Белла спросила: — Правда ревнивый? Совсем-совсем?

— Собственник, — он пожал плечами. — Но без патологий. К каждому кусту ревновать не буду.

— Поняла, кусты поливать можно, а кормить слонов — только под твоим присмотром, — легко согласилась Белла.

— Бдительным, — кивнул Хейл.

Они вышли к порталу, еще шаг — и тишина Старого зоопарка сменилась гомоном и гулом столицы. Белла на мгновение крепче сжала пальцы, прежде чем отпустить руку Хейла.

Села в невзрачную серую Селенту, а когда Пако поднял ее в воздух, взглянула вниз, но Хейла уже не увидела.

Дома она первым делом подошла к зеркалу. Вид с расстегнутыми пуговками и вправду был… провокационным? Почти откровенным? В общем, как раз таким, чтобы понравиться Хейлу, да и любому, наверное, нормальному мужчине. И сама она выглядела совсем другой, непривычной. Раскованной и, пожалуй, чуть более свободной, чем было допустимо до сих пор.

Возвращаться в обычную колею отчаянно не хотелось. Не раздеваясь, Белла села на подоконник, подтянула колени к груди. Настолько волнующего дня — по-хорошему, приятно волнующего! — в ее жизни, пожалуй, не было еще никогда. И оказалось, что она даже не может вспомнить его в деталях и подробностях — эти самые детали вспыхивали в памяти хаотично и бессистемно, то лежащие в тени бизоны, то мелькнувшая в бамбуке тень и ощущение взгляда, то пучок тростника, исчезающий в слоновьей пасти… И слова Хейла тоже вспоминались отдельными фразами, почему-то связанными не с течением их прогулки и разговора, а с ее чувствами. Чаще всего — смущением. И как раз то, что вызывало смущение и будоражило, хотелось прокручивать в памяти еще и еще. «Когда начнем целоваться»? «Мне нравится, как ты реагируешь». «Ты не похожа на замороженную треску». В последней фразе что-то ее зацепило, и Белла сосредоточилась, пытаясь вспомнить. Про чувственность. Да, точно! «Ты не похожа на треску, но твоя чувственность давно должна была проснуться, а ты смущаешься». На самом деле это было странно, очень странно. Та же Бетси целовалась с парнями уже несколько лет и не стеснялась рассказывать о своих свиданиях — иногда восторженно, иногда с пренебрежением, но Белла всегда слушала ее с каким-то отстраненным интересом. Наверное, с таким же, как рассказы о новой модной книге или очередной скучной вечеринке. Если хорошо подумать, только на сюжетах Хейла в ней действительно что-то сдвигалось, чаще билось сердце и возникали смутные, неосознанные желания. В последнее время, кажется, сильнее, чем раньше, но все равно…

Но сегодня все было иначе. По-настоящему. А теперь, вспомнив его слова, она вдруг испугалась. С ней что-то не так? Но что? И почему? Она ведь… нормальная, правда?

— Конечно, нормальная, — прошептала сердито. — Сегодня… Да если бы его не вызвали на съемки, мы точно дошли бы и до поцелуев, и до… — она провела пальцами вдоль расстегнутых пуговиц. Но раньше…

Что ей мешало раньше? Может, всему виной строгие порядки в лицее? Там и мыслей не возникало о мальчиках, даже о том, чтобы просто за руки подержаться, не говоря уж о поцелуях и чем-то большем. Да за одно слово «чувственность» там, пожалуй, усадили бы на неделю по вечерам вышивать на пяльцах и слушать проповеди о целомудрии!

— Это давно в прошлом, — фыркнула Белла. — Пора забыть и становиться нормальной!

Мелькнул, снижаясь к парковке, отцовский Вестер-Примо, и Белла, тряхнув головой, спрыгнула с подоконника. Вот так задумалась, уже вечер! В душ, переодеться и на ужин! Спросить, какие новости в офисе, и… наверное, сказать, что и завтра она туда не пойдет? Вдруг Хейл найдет время встретиться?

И тут, словно ответом на ее мысли, пискнул коммуникатор.

«Во сколько засыпают принцессы? Могу заехать ближе к полуночи. Познакомимся с твоей акулой, пока ее не растащили на плавники и жабры».

Надо же, запомнил! Она ведь упомянула об этой акуле совсем мимолетно, кажется, даже не о самой акуле, а о том, что завтра у Хейла появится конкурент по части внимания журналистов. Хотя и самая монструозная акула вряд ли заинтересует охотников за сенсациями слишком надолго — если, конечно, случайно не сожрет кого-нибудь неподходящего.

«Буду!» — радостно ответила Белла. И только потом, все еще глупо улыбаясь, поняла: ответила так же, как Хейл на свой звонок. Хотя еще сегодня утром наверняка написала бы в ответ что-нибудь вроде «спасибо, непременно».

Что ж, до полуночи хотя бы уйма времени, она успеет спокойно собраться, а не галопом в панике на бегу, как утром. И… «Надо подумать, что надеть», — она представила, как расстегивает верхние пуговички блузки — не сразу, конечно, не дома, а уже когда будет с Хейлом, — и щеки обожгло жаром будоражащего предвкушения.

ГЛАВА 7

Ближе к полуночи прилетело короткое «жду в машине», и Белла заторопилась вниз. После долгих и вдумчивых сборов она ощущала себя на редкость взбудораженной, почему-то больше всего волновал не сам факт того, что она посреди ночи едет с Хейлом смотреть на акулу, а вопрос, одобрит ли он выбранный для этой ночи наряд. Белла долго колебалась между блузкой с рюшами и глубоким вырезом и более строгой, с воротником-стойкой, и остановилась на второй по двум совершенно противоположным причинам. Первая — эта блузка смотрелась крайне целомудренно, и никто из случайно увидевших отъезд Беллы не подумает чего-нибудь ненужного. А вторая… При мысли о второй она краснела. Белла не меньше получаса провела перед зеркалом, оценивая вид этой блузки с двумя, тремя и даже четырьмя расстегнутыми верхними пуговицами. Четыре — это, пожалуй, было совсем на грани или даже немножко за, а вот три оказались в самый раз — вроде бы прилично, но очень… намекающе, да. Пожалуй, как и брюки, классические, но прекрасно подчеркивающие все, что нужно подчеркивать.

Знакомую Селенту она заметила не сразу: Хейл не стал заезжать на освещенную стоянку, припарковался поодаль, в густой тени, и главное, не прямиком под камерами. А вот ей нужно было пройти вдоль ярко освещенной ограды, что давало Хейлу отличную возможность рассмотреть и оценить.

Дверца перед ней приглашающе распахнулась, и Белла села на переднее сиденье, рядом с Хейлом.

— Привет. Рабочий день Пако закончился?

— Нет, я просто решил, что булок эта акула вряд ли захочет, а сами мы пока справимся и без телохранителя. А что? — он, пробежавшись пальцами по дисплею управления, окинул Беллу медленным, заинтересованным взглядом, — ты соскучилась по Пако?

— Нет. Я еще не ездила с тобой. Меня ждут новые волнующие ощущения?

Наверняка ждут, и на самом деле это радовало. Как будто впервые после смерти мамы она снова по-настоящему жила. И под взглядом Хейла почему-то хотелось не просто краснеть, как было сегодня днем, а отвечать на двусмысленные шутки такими же двусмысленными, на грани… флирта? Серьезно, она хочет флиртовать?! Совершенно новое и неизведанное желание! А замкнутое пространство машины, темнота за окнами и внутри, насыщенный запах в салоне, где к уже знакомому — кексов, теперь примешивался еще свежий, с легкими нотками горечи — от Хейла, только усиливали его. Хейл, кстати, тоже переоделся. Черная рубашка, с небрежно подвернутыми рукавами и расстегнутым воротником, и черные джинсы. Интересно, в океанариуме он тоже постарается прикрыть лицо, или там безопасно?

— От моей манеры водить — точно нет, — качнул головой Хейл, поднимая Селенту к верхним уровням, — сейчас не время и не место поражать тебя крутыми виражами и скоростью. А от чего-нибудь другого, — он встроился в общий поток, ввел на дисплее курс и с многозначительной, даже вроде бы предвкушающей интонацией договорил: — вполне возможно. Ты, я вижу, очень быстро учишься.

— Хороший учитель? — шутливо спросила Белла.

— Зерна падают в жаждущую почву. Неподготовленную, невозделанную, но о-о-очень жаждущую. И меня, честно говоря, крайне увлекают перспективы.

— Меня тоже, — тихо откликнулась Белла. — Увлекают.

— Я заметил, — усмехнулся Хейл. — Четвертую пробовала? Или решила, что слегка нецеломудренные три для меня — в самый раз?

— Ну вот откуда ты такой проницательный?! — кажется, она все-таки покраснела. — Пробовала.

— И как? Понравилось?

— Только для тебя! — Белла нащупала четвертую пуговицу и расстегнула, глядя Хейлу в лицо. Едва освещенное тусклым светом дисплея, оно казалось загадочным и притягательным. Хотелось прикоснуться. Может, даже поцеловать.

— Откровенно, — протянул тот, неотрывно разглядывая ее грудь. — Оголяет достаточно, чтобы возбудить, но не настолько, чтобы выглядеть пошло. Спрячь и никому больше не показывай, только мое должно быть только моим, — он взглянул прямо, встречаясь с ней глазами. — Скажи, детка, а за детку ты меня убьешь или пожалеешь? Принцессам целуют руки, в крайнем случае — губы. Но я хочу целовать тебя в такие места, которые запрещены цензурой в приличном обществе. Детка здесь подойдет гораздо лучше.

— Называй, как тебе нравится, — почти прошептала она, на ощупь застегивая четвертую пуговку. — Но пусть это тоже будет только для тебя, хорошо? Для тебя и для меня.

И вот почему, когда разговор дошел до таких интересных моментов, поездка вдруг закончилась? Внизу засиял огнями океанариум, Селента клюнула носом и плавно пошла на снижение, а Белла подумала с досадой: может, нужно было договориться просто полетать над ночной Тинтариной? Но переигрывать сейчас выглядело бы… пожалуй, не очень.

Она вышла из машины, все еще слегка раздосадованная, и замерла, рассматривая фасад океанариума. Хотя он работал круглосуточно, Белла еще никогда не видела его ночью. Последний раз она была здесь… когда же? Не в семь лет, но все еще с Хейлом. Десять, одиннадцать? Конечно же, днем. Белла помнила яркую цветную мозаику на фасаде с картинками подводного мира, но и не знала, что ночью эта мозаика светится, мерцает, переливается огнями, искрами, бликами… Как-то и в голову не приходило, что скучное «ночная подсветка» из путеводителей может означать такое великолепие.

— Почти не изменился, — сказал Хейл, останавливаясь рядом. — Интересно, по ночам здесь бродит столько же народу, сколько днем?

— Зал с акулой в любом случае будет только для нас. Нужно просто найти кого-нибудь из служащих, чтобы отвели, — Белла осмотрелась и решительно направилась к дежурившей у входа девушке-экскурсоводу. Представиться и сослаться на отца оказалось достаточно, и уже через пять минут они с Хейлом входили в отдельное здание, которое представляло собой один гигантский аквариум.

— Вы можете смотреть отсюда, — экскурсовод плавно повела рукой, обводя стеклянную стену, за которой в тусклой подсветке угадывались стремительные тени, — а можете воспользоваться смотровой капсулой, вход наверху, вон по той лестнице. Но это для тех, у кого крепкие нервы, — улыбнулась профессиональной улыбкой. — Я могу вас оставить?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, спасибо, — кивнула Белла и устремилась за Хейлом, для которого вопрос выбора вообще не стоял — он сразу направился к лестнице. Объяснил:

— Какой смысл смотреть на что-то издали, если можно вблизи?

Смотровая капсула была рассчитана человек на десять: продолговатый пузырь с круглым диваном в центре, с привычным дисплеем управления и даже мини-баром. Наверное, для особо впечатлительных.

— Хейл, я порулю? — жадно спросила Белла, внезапно снова почувствовав себя почти ребенком.

— Дерзай, мой отважный капитан, — разрешил тот, устраиваясь на диване. — Только не привези нас прямиком акуле в пасть. У меня еще планы на ночь.

Про планы на ночь Белла почти пропустила мимо ушей (что, возможно, было ошибкой). Впрочем, довольно быстро оказалось, что свобода маневра сильно ограничена: за безопасностью пассажиров следил автопилот, и рулить получалось только в рамках уже заложенного примерного маршрута. Но даже так вести прозрачную каплю капсулы сквозь толщу воды в поисках акулы казалось захватывающим приключением!

Ровно до того момента, когда акула все-таки показалась впереди, прямо по курсу.

Сначала вдалеке проплыла мимо огромная длинная туша. Потом стремительно развернулась и описала несколько витков вокруг капсулы.

— Кто тут на кого смотрит? — пробормотала Белла. Между тем автопилот отключил движение, и капсула неподвижно зависла в толще воды.

Когда мимо, совсем рядом — кажется, руку протяни, и дотронешься! — проплыл бугристый серый бок, стало понятно, почему экскурсовод говорила о крепких нервах.

— Два, три, четыре… десять, — считала Белла секунды, даже не заметив, что делает это вслух. На двенадцатой туша сузилась, на тринадцатой сменилась хвостом. Когда хвост мотнулся, ударившись всей огромной плоскостью о кабинку, Белла взвизгнула. Но щитовые чары оказались сильнее подводного монстра, кабинка даже не шелохнулась. Акула отплыла, развернулась — расстояние как раз позволяло рассмотреть ее целиком в деталях и подробностях: тупую, напоминающую криво обрезанную сигару морду, полукружья жаберных щелей, острые треугольники спинных плавников, передний высокий, а задний чуть ниже и скошенный… Хвост, удар которого они уже видели вблизи… Длинный шип на хвосте, давший этому монстру название. Шипохвостая! Как будто, кроме шипа, и посмотреть не на что!

А потом тварь рванула к ним, будто какая-нибудь торпеда! Белла только сглотнуть успела, как тупой акулий нос с размаху ударил в стенку капсулы.

Потом по стенке проехался акулий бок, еще разворот, и…

— Теперь она хочет нас надкусить, — деревянно сказала Белла, рассматривая три ряда острых зубов в широко распахнутой пасти.

— Или проглотить целиком, — раздался над ухом голос Хейла. — Какая активная девочка. И какая зубастая! А вот другая девочка — моя — слишком нервничает. Иди сюда, рулить пока не требуется.

И вдруг подхватил на руки, вынимая из кресла. Белла крепко обняла его за шею, вцепилась, вжалась. Уткнулась лицом в черную рубашку и даже закрыла глаза.

Сразу стало спокойнее.

— Интересно, что она видит вместо капсулы? Иллюзионисты явно старались создать что-то крайне привлекательное. — Хейл, кажется, опустился обратно на диван, так и не выпустив ее из рук. — Такие ракурсы — мечта любого фотографа. Смотри.

— Хочешь снять репортаж? — спросила Белла, с опаской приоткрыв глаза. Стоило совсем немного повернуть голову, чтобы продолжать ощущать щекой Хейла и оценить так привлекший его ракурс.

Зубы крупным планом.

Стремительный хищный изгиб длинного тела, взмах хвоста.

Проплывающее над головой белесое брюхо и скребущий крышу капсулы шип.

Белла нервно рассмеялась.

— Не любого. Думаю, какой-нибудь свадебный фотограф или, знаешь, из тех, которые снимают детишек на праздниках, не поддержит твоего энтузиазма. Но тем меньше конкурентов, да?

— А я бы не отказался от свадебного фото в обнимку с такой красавицей. С двумя красавицами, — уточнил Хейл. — Одна зубастая, гиперактивная да еще и из редчайшего вымирающего вида. А другая — вообще в единственном и неповторимом экземпляре. Это гораздо интереснее типичных сердец, купидончиков и голубей.

— С одной! — решительно возразила Белла. — Вторая, так и быть, может позировать снаружи. Прости, но я не готова делить твои объятия с какой-то зубастой рыбиной, которая все равно их не оценит.

Хейл вдруг перекинул за спину ее волосы и сказал, склонившись к самому уху:

— Как скажешь… детка.

И снова от его дыхания на коже бросило в жар. Только теперь были еще и объятия, те самые, которыми Белла не хотела делиться ни с кем — не только со всякими редкими рыбинами. И вдруг очень остро осозналось, что между ней и Хейлом всего два слоя тонкой одежды, почти не мешающей… ничему? По крайней мере, она отлично чувствовала, какой он теплый, и какие у него крепкие мышцы, и… и он ведь так же чувствует ее? Наверное, даже слышит, как часто бьется ее сердце?

И ощущает ее волнение, он ведь эмпат!

— Что это? — все еще не отстраняясь, шепотом спросил Хейл. — От чего моя девочка дрожит сильнее, чем от вида акульей пасти? Расскажи мне.

Рассказать? Вот так… откровенно?!

— Ты же сам знаешь? — неуверенно ответила Белла.

— Чувствую, — поправил Хейл. — А хочу — услышать.

— Ты волнуешь меня, — прошептала она. — Волнуешь, смущаешь, и… и мне сейчас хорошо сидеть вот так, и приятно чувствовать тебя… вот так! И ужасно неловко об этом говорить! Но еще больше неловко — думать, что ты тоже чувствуешь меня так же… так же близко.

— Волную настолько, что ты даже забыла о страшной рыбине, которая собиралась нами закусить, — Хейл не спрашивал, скорее размышлял. — Что я там говорил о фазах? По-моему, за сегодня мы умудрились преодолеть сразу несколько. Подожди меня тут, ладно? Я сейчас.

Он отстранился, и Белла послушно расцепила руки, выпуская его. И вот теперь точно почувствовала то самое, что он говорил при первой встрече, в «Устрице», и что тогда она приняла скорее за поддразнивание. Его колени правда были удобнее дивана! И без его объятий сразу стало холодно, как будто вся толща воды вокруг проникала в капсулу своим холодом — хотя, конечно же, такого просто не могло быть!

Хейл отошел к панели управления, вводил что-то, наверное, направлял капсулу по обратному маршруту. Белла рассеянно огляделась, пытаясь понять, куда им плыть — и поняла, что без автопилота не нашла бы верное направление. Везде, со всех сторон, темнела одинаковая толща воды, и даже акулы в ней больше не было. Ничего не было, только голубые, бирюзовые и зеленоватые блики.

И вдруг погас свет в капсуле. Осталось только мерное, голубовато-тусклое сияние подсветки снизу. В этом таинственном, то ли пугающем, то ли, наоборот, успокаивающем полумраке все воспринималось совсем иначе. Сейчас капсула будто стала частью резервуара — казалось, сквозь прозрачные стены и вправду вот-вот начнет просачиваться такая же голубовато-темная, как подсветка внутри, вода. Но акула все еще не показывалась. Может, сработали защитные чары, отпугивая ее от подозрительного объекта, и она совсем уплыла?

Кажется, Белла спросила вслух, потому что вернувшийся Хейл, привлекая ее к себе, объяснил:

— Сначала иллюзия завладевает вниманием объекта. Для полного эффекта присутствия и отличных кадров. Потом активируется отводящая защита. Сеанс закончился, господа посетители, прошу на выход. Я видел подобное в Кармолине, правда, там притягивали кита. Тоже было на что посмотреть. А теперь забудь об акулах, и давай вернемся к тому, на чем остановились.

— На том, что мне нравится с тобой обниматься? — уточнила Белла. — Или на том, сколько фаз мы сегодня прошли и каких?

— На всем сразу, — Хейл, обхватив ее за талию, притянул ближе, и Белла послушно притянулась, почти инстинктивно, не думая, обняв его свободной рукой поперек живота. Это было удобно, но хотелось приткнуться еще ближе, совсем вплотную, и Белла не стала спорить с таким понятным желанием. — Попробуй закрыть глаза и представить, что я что-то делаю. Что-то такое, чего хотелось бы тебе сейчас больше всего прочего. Давай. И не забудь рассказать мне, что именно представляешь.

— Какие сложные задания ты даешь, — полушутя, полувсерьез фыркнула Белла. Было бы гораздо легче не самой представлять, а идти на поводу у Хейла, более опытного, умелого, просто довериться ему и ни о чем не думать.

Она глубоко вздохнула, снова ощутив тот же волнующий запах, который отметила еще в машине, свежий и слегка горьковатый. Закрыла глаза и пристроила голову у него на груди.

Чего ей хотелось?

Прикосновений — ответ правильный, пришедший сразу, но, пожалуй, совсем не такой конкретный, как просил Хейл. И все-таки сказала:

— Меня волнует, когда ты ко мне прикасаешься. И еще дыхание, когда я его чувствую. Когда ты что-то говоришь мне на ухо, это… даже не знаю, как описать! Будто я не слышу тебя, а реагирую всем телом сразу! И… помнишь, в зоопарке ты сказал… — она невольно сглотнула, снова представив. — Про серьги… Даже если у меня их нет…

Она не успела додумать, не то что договорить, когда почувствовала ладонь Хейла на затылке. Он мягко потянул за волосы, заставляя запрокинуть голову, а потом также мягко, будто приноравливаясь, тронул губами ухо.

— Продолжай представлять. Мокро, щекотно и нежно или сильно, настойчиво и остро?

— М-м-м… — Его губы ощущались ярко и в то же время невесомо. Пожалуй, слишком невесомо. Но само ощущение было настолько новым и непривычным, что его хотелось изучить тщательно и всесторонне. И Белла ответила: — От нежного к настойчивому? Хочу сравнить. Только без щекотки! — При одной мысли о щекотном все в ней начинало протестовать!

— Моя девочка тоже ревнивая?

— Особенно к акулам! И к фанаткам, — добавила, подумав. Хотя думать получалось не очень хорошо, потому что Хейл не останавливался. Прикосновения становились настойчивее. Губы сжимались крепче. И Белла, растворяясь в этой увлекательной игре «попробуй — узнаешь», даже не сразу поняла, что к губам присоединился язык. Только когда уху стало влажно и ужасно горячо, а внутри все напряглось в ожидании чего-то еще более яркого. И это яркое случилось, когда на мочке вдруг сомкнулись зубы. Мгновение остро-мучительного удовольствия, а следом — легкое давление и снова — обжигающе-горячо-мокро.

— Так?

— Боже, да!

На самом деле удовольствие сейчас оттенилось огромным, невероятным изумлением. Говоря о «настойчивом», Белла неосознанно ожидала что-то вроде «настойчивой нежности», о которой пишут в романах и о которой все уши ей прожужжала Бетси. Хотя, пожалуй, дать точное определение этой самой «настойчивой нежности» она не сумела бы, но точно была уверена, что вот это — не оно. Не «нежно», скорее «остро». Но такое «остро» порождало целый фейерверк исключительно приятных, волнующих и будоражащих ощущений!

— А дальше? — спросил Хейл. — Не останавливайся, представляй. Не поверю, что все твои желания ограничиваются ушами.

Да Белла вообще не думала, что на ушах можно задержаться так надолго! И тем более не могла даже вообразить, что уши — всего лишь уши, подумать только! — могут оказаться таким возбуждающим объектом для ласк.

— Ты спрашивал, когда мы начнем целоваться, — прерывающимся, почему-то незнакомо тонким голосом сказала она. — Мне кажется, сейчас самое время.

— Все-таки еще совсем принцесса, — с непонятной интонацией отозвался Хейл, но задуматься об этом Белла не успела: он снова обхватил ладонью ее затылок и прижался к губам.

Это было… пожалуй, страннее всего прочего. Потому что вроде бы не произошло совсем ничего — абсолютно безобидный, невинный поцелуй, но Белла вдруг напряженно замерла, даже, кажется, дышать перестала. Губы Хейла просто касались ее губ, а внутри все подрагивало от острого желания остаться в этом мгновении — ждать на самом краю перед чем-то совсем другим. Особенным? По-настоящему взрослым? Или по-настоящему важным?

Отчетливо, гулко билось сердце, а Белла сидела с закрытыми глазами и вслушивалась в себя. Такую незнакомую. Новую. Но мгновение закончилось, Хейл качнулся ближе, ладонь на затылке стала уверенной и жесткой, и Беллу потащило сквозь ослепительную россыпь новых ощущений, они сменяли друг друга оглушающим водоворотом, засасывали, увлекали, в каждый вдох, в каждое настойчивое движение губ и языка, который сплетался с ее так откровенно и правильно, что захватывало дух, и что-то внутри нее отзывалось на эти движения нетерпеливым жаром, волнением и томительной тяжестью в животе.

Бесстрастное механическое «экскурсия окончена, пассажиров просим покинуть смотровую капсулу» прозвучало громом среди ясного неба — пожалуй, только теперь Белла в полной мере осознала это сравнение. «Как, уже?!» — она, наверное, так и сказала бы, но целоваться было гораздо интереснее, и мысль осталась мыслью, а через мгновение и вовсе ушла, растворившись в ярких и все более захватывающих переживаниях.

ГЛАВА 8

— Ну как акула? — спросил за завтраком отец. — Совсем забыл вчера поинтересоваться.

— Зубастая! — с чувством ответила Белла, мельком порадовавшись отцовской забывчивости. Пусть лучше считает, что она, как он и предлагал, посмотрела на новую сенсацию днем. — Пасть — жуть! А у тебя все еще «Гордость Тинтеи»?

— Самого чуть не сожрали наши акулы пера, — поморщился отец. — Не рейс, а нагромождение нелепиц. Читала последние новости?

— Нет, а там еще что-то произошло? Я вчера так загулялась, что не добралась до новостей вообще.

— И не читай, — поморщился отец. — Сущий бред. Представь, теперь там якобы разладилась система водоснабжения! Во всех каютах сразу. Причем те, у кого просто перестала течь вода, еще счастливчики, даже если они в эту минуту стояли намыленные в душе! Потому что там, где вода была, ее температура хаотично менялась с ледяной до кипятка. Нам предрекают небывалую волну исков, внеплановые проверки всего и вся, а самые радикально настроенные — отзыв лицензии на пассажирские перевозки. Такой злорадной шумихи вокруг «Сантор-галактик» не было с тех пор, как мы разделили бизнес с Петрасом.

— Тогда сегодня я тоже гуляю подальше от офиса? — спросила Белла.

— И сегодня, и завтра, и, пожалуй, до праздника. Такая шумиха быстро не утихнет, а у тебя и без того с избытком поводов для волнений.

— Более чем! — согласилась Белла.

И ничуть не покривила душой. Да не то что весь вчерашний день, не то что поездка в океанариум, а один только финал этой поездки взволновал ее больше, чем весь предыдущий год, а то и два! Она даже не могла толком вспомнить, как Хейл вез ее домой, настолько погрузилась в собственные ощущения и переживания. В основном, конечно, в ощущения, настолько новые и непривычные, что Белла как будто и сама стала какой-то совсем другой, новой, незнакомой. Она потянулась поцеловать Хейла перед тем, как выйти из машины, и этот поцелуй горел на губах, пока медленно расстегивала четвертую, пятую и остальные пуговицы, представляя, как сделал бы это Хейл, и пока плескалась в душе, и когда засыпала. И снилось, как сидит у него на руках, крепко обнимая за шею и подставляя губы под поцелуи, а потом… Потом все пуговицы оказались расстегнутыми, и поцелуи сместились ниже: на шею, на грудь, она вся горела, а Хейл вдруг сказал приглушенно: «Детка, я не стал бы так торопиться, если бы не твой праздник, но…»

А она ответила быстро, даже не дослушав: «Продолжай, не останавливайся!»

И проснулась. Как ни странно, даже успела позавтракать вместе с отцом. Хорошо, что ему есть на что списать ее волнение!

Сообщение от Хейла пришло, как только машина отца оторвалась от земли. Как будто нарочно следил! На короткое «Пообедаешь со мной?» Белла ответила таким же коротким: «Да!» — а совсем уж лаконичное «Пако, к часу» дало понять, что Хейл весь в делах. Опять, наверное, съемки. Придется подумать, чем занять время до полудня.

От еще одного сигнала коммуникатора Белла вздрогнула: Хейл? Что-то изменилось? Но сообщение было от Бетси.

«Белла, ты его видела? Отпад, да???»

Прежде чем Белла поняла, что подружка говорит о Хейле — о ком же еще?! — та переключилась на голосовую связь.

— Нет, ну что за дела?! Стоило уехать на пару дней, а тут такое! Выход из тени, срыв покровов, ажиотаж до небес! — возбужденно тараторила Бетси. — Ты же видела, да? Подумать только! Алекса! Не зря, ой, не зря про них так давно болтали. А я тебе говорила — сплетен на ровном месте не бывает! Самое обидное, что она ужасно хорошенькая! И Хейл рядом с ней такой… такой обалденный!

Пожалуй, примерно так же Белла себя ощущала бы, лягни ее вдруг… ну, наверное, слон. Не просто дыхание перехватило — она и в самом деле не могла не то что ответить, а даже вдохнуть. Алекса? Хейл рядом с ней? Срыв покровов? В памяти вспыхнуло: да, Хейл называл это имя в зоопарке, перед тем, как уехать. И тут же вспомнилось другое: Бетси и правда несколько раз пересказывала сплетни о связи Хейла и какой-то девицы, создавшей на Тинтее его фан-клуб, ведущей его блог и что-то еще… Белла даже не помнила толком, что именно. Никогда не принимала всерьез все это, к тому же сам Хейл и его сюжеты всегда казались гораздо интереснее сплетен вокруг имени. Но теперь!..

Трясущимися руками она открыла новостную ленту. Конечно же, так возбудивший Бетси «срыв покровов» выпал первым, на самом верху! Хит просмотров, кто бы сомневался.

— Белла? Белла! Ты здесь?

— Д-да, я слушаю, — отозвалась Белла невпопад. — Я не видела. Сейчас посмотрю.

— У тебя все хорошо? — спросила Бетси, разом переключаясь с возбуждения на беспокойство.

— Да, — привычно ответила, запуская видео. — Нет, — сказала, залипнув на первых кадрах, где Хейл — в самом деле отпадный, обалденный, невероятный и черт знает какой еще Хейл! — приветственно махал рукой, другой обнимая не просто «очень хорошенькую», а прямо-таки шикарную длинноногую брюнетку. — Это кто?! Я перезвоню, хорошо? — выдохнула, стараясь, чтобы голос хотя бы не дрожал.

— Давай, я и сама пересмотрю еще раз!

— Привет всем! С вами Хейл Данжеро и я, Алекса Ньюл, его помощник и администратор на Тинтее! Сегодня у нас сенсация — интервью в прямом эфире! И ради такого события я, как вы уже заметили, даже решилась выйти из тени, — она заразительно рассмеялась. — Самые горячие вопросы! Все, что вы хотели знать, но стеснялись спросить. Да-да, настолько откровенно!

Ясно видимое и плещущее через край счастье Алексы не удивляло. Но то, как обнимал ее Хейл! Не для камер. Или все-таки для камер? Белла так мучительно искала ответ на этот очень важный вопрос, что почти пропустила мимо ушей начало интервью, тем более что там были ожидаемые и практически обязательные слова: о том, как приятно вернуться хоть ненадолго на родину, о том, какой яркой, богатой на новые впечатления и трогательные воспоминания оказалась эта встреча.

— Хейл, и все-таки очень интересно, зачем ты приехал. Мы безудержно рады твоему триумфальному возвращению, но всех, конечно же, волнуют твои ближайшие планы. Ты решил немного развеяться, развлечься, вспомнить детство, или… — Алекса сделала таинственную паузу, буквально пожирая Хейла глазами. Будто прямо сейчас он мог вот так, в прямом эфире, посвятить ее в самые запретные тайны семейства Данжеро.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Или, — Хейл коварно и обольстительно улыбнулся. — Что, уже сгораете от любопытства? Правильно. Каждому из вас отлично известно, что в любом путешествии, даже из дома до магазина, я люблю и умею находить что-нибудь интересное и впечатляющее. Зачем планировать, если можно просто выйти на улицу? Тинтея — моя родная планета, и мы так соскучились друг по другу, что вам не избежать самых горячих неожиданностей. У вас не будет времени расслабиться, это я обещаю.

— Прекрасно! — подхватила Алекса. — Мы все и правда сгораем, и от любопытства, и от нетерпения, и от кое-чего другого, — она очень выразительно похлопала ресницами. — Ты обещал откровенные ответы на откровенные, а может, — она понизила голос до громкого шепота, — и не совсем приличные вопросы. Можно?

— Конечно, обещаний я не нарушаю.

— Ты же понимаешь, о чем я собираюсь спросить?

— О размере обуви? — невинно поинтересовался Хейл. — Или, постой-ка, ну конечно, — о том, на каком боку я предпочитаю спать. Хотя нет. Кажется, об этом меня уже спрашивали.

— Девушки, Хейл, — заговорчески улыбнулась Алекса. — Твоих подписчиц очень интересует портрет твоей идеальной девушки. Поделишься? Или давай так. Я озвучу собственную заготовку. Да-да, — она подмигнула в камеру, — я готовилась, а как иначе? И, как мне кажется, выбрала черты, которые не могут тебе не понравиться. Я называю черту, а ты…

— А я соглашаюсь или в ужасе сбегаю отсюда?

— Сбежать я тебе не дам! — пылко пообещала Алекса. — Не бойся, я очень старалась! Итак, начнем. Она должна быть… яркая!

— Да.

— Смелая?

— Да.

— Страстная?

— Обязательно.

— Высокая.

— Возможно.

— Брюнетка?

— Все равно.

— С сочными красивыми губами, — Алекса выжидающе прищурилась, наблюдая за реакцией, добавила: — Я помню, в прошлом году в интервью для «Гранда» ты говорил, что поцелуи это отдельный вид наслаждения.

— Говорил, — кивнул Хейл, а у Беллы загорелись губы от яркого, почти физически ощутимого воспоминания. — Но для наслаждения поцелуями неважно, какие у девушки губы, главное, чтобы тебе хотелось их целовать.

— Это… и впрямь откровенно, — томно вздохнула Алекса. Ее губы были именно сочными, даже при сдержанно-естественном оттенке помады. — А что насчет… груди? Какую ты предпочтешь?

— Ее должно быть видно, — усмехнулся Хейл.

— Да-да, — обрадовалась Алекса, — мы помним, что ты предпочитаешь классические формы в противовес модным тенденциям.

— То, что я предпочитаю, и то, что выбираю — не всегда совпадает. Я не люблю усреднять.

— Конечно! Жизнь полна сюрпризов. Внешность — это лишь внешность, но есть ведь еще характер и… чувства! Кстати, Хейл, прости мне следующий вопрос, но я просто не могу не спросить! Эйдана Блант была девушкой твоей мечты или… — Алекса снова выразительно замолчала и с напряженным интересом ждала ответа. А Белле показалось, что тот самый гипотетический слон лягнул ее снова. Этого имени она не слышала, но… Боже, разве по всем ответам и так не ясно, что девушек у Хейла было не две или три, а скорее два или три десятка! Его опытность… чувствуется, разве нет?

— Почему была? — удивился Хейл. — Она и остается девушкой мечты. Не моей, но это ничего не меняет.

«Не моей мечты или не моей девушкой?» — мысленно переспросила Белла. К сожалению, ответа на этот вопрос ждать не приходилось. Хотя, может, и к лучшему? Смогла бы она спокойно услышать, что Хейл мечтает о другой?

— Ваш разрыв до сих пор будоражит всех, кому не все равно. Ты можешь объяснить, что случилось, или пока лучше не касаться этой темы?

— Я же обещал откровенность. Поэтому скажу единственный раз и только тебе. Любая эйфория проходит. Мы с Эйданой были вместе почти год, и я до сих пор не понимаю, как у нее получилось столько времени меня терпеть, — он улыбнулся, на этот раз не привычной улыбкой, от которой уходила из-под ног земля и начинало нездорово трепыхаться сердце, а какой-то мягкой и совсем не публичной. — И мы до сих пор есть друг у друга как очень близкие друзья.

— И это окончательная точка?

— Абсолютно.

— У нас двухминутный перерыв на рекламу, — сообщила Алекса. — Хейл, лимонада? У нас здесь самый лучший мятный лимонад Тинтеи. Специально для тебя.

— Ну вот, теперь о еще одной моей маленькой слабости знают все, — заметил Хейл с деланным укором, и на экране замелькала реклама.

Это неизбежное и ненавистное зло сейчас почти обрадовало. Пока зрителей убеждают в непревзойденном вкусе очередного фастфуда, а Хейл за кадром пьет лимонад, можно хотя бы отдышаться. Конечно же, Белла не думала, что она вдруг окажется у Хейла первой. Он старше, а даже среди ее ровесников невинного парня уже не найти. Но, как любая наивная и романтичная глупышка, втайне надеялась оказаться если не первой, то единственной с момента начала отношений. И только теперь вдруг поняла предельно четко, что она именно наивная и романтичная, хотя сама о себе так и не думала. А если эта самая Эйдана, «девушка мечты» и до сих пор «очень близкий друг», снова согласится стать девушкой Хейла? А если он вдруг выберет еще кого-нибудь? Белла явно далека от его идеала, к тому же ее он не выбирал, она сама на него свалилась. «То ли буквально на голову, то ли прямо в руки, — горько усмехнулась, припомнив их встречу в «Устрице». — Как тут было не проверить, какие губы и какая грудь».

— Напоминаю, с вами Хейл Данжеро и Алекса Ньюл, и наш откровенный разговор в самом разгаре! Продолжим?

— Запросто, — Хейл, теперь вальяжно и расслабленно сидящий в кресле с бокалом лимонада, так и просился на рекламный плакат. Или на обложку «Гранда». «Человек номера», а лучше — «человек года». И казался абсолютно, запредельно недосягаемым, хотя для Беллы, наверное, не составило бы большого труда и самой попасть на обложку.

— Ты не первый год входишь в первую десятку рейтинга самых желанных мужчин Балорта. А после расставания с Эйданой вернулся на вершину топа самых завидных женихов. Что ты чувствуешь по этому поводу? Одним словом.

— Ничего.

— Интересно. Можешь добавить еще пару слов, для самых непонятливых вроде меня?

— Рейтинги никак не влияют на мою жизнь, — пожал плечами Хейл. — Хоть первым, хоть тридцать первым я занимаюсь тем, что мне нравится. Вы поддерживаете меня своей активностью. Вот что влияет.

— И я очень надеюсь, что наша активность влияет на твою жизнь исключительно благотворно! Хейл, возвращаясь к твоей идеальной девушке. Многих волнует, какой ты видишь свою будущую жену. Самодостаточной деловой леди, эмоциональной и активной любительницей острых ощущений, готовой сопровождать тебя в твоих многочисленных поездках, или хранительницей семейного очага?

— Самодостаточной и активной эмоционально-деловой хранительницей, — с самым серьезным выражением лица выдал Хейл. — Так можно?

— Тебе можно все, — рассмеялась Алекса. — Особенно сегодня. Во второй вечер твоего воссоединения с нашей любимой планетой! Но скажи, что ты считаешь самым важным в отношениях между мужчиной и женщиной.

— Если ты ждешь сенсации или скандала, их не будет, — усмехнулся Хейл, отставляя опустевший бокал. — Я ужасно старомоден во всем, что касается отношений.

— Так-так, вот это уже крайне интересно. И все же?

— Верность. И честность.

— Это связано с твоим даром, так?

— Отчасти. Там, где начинается ложь, заканчиваются отношения.

— Мы знаем, что вместе с основным даром у интуитов чаще всего развивается эмпатия. Эта способность усложняет тебе жизнь или облегчает?

— Усложняет. Тебя ведь интересуют личные отношения. Именно там иногда полезнее закрыть на что-то глаза. Но для эмпата это невозможно.

— Что ж, Хейл, пока ты и выглядишь, и звучишь как ожившая мечта любой девушки. Честно говоря, — она отвернулась от Хейла и посмотрела прямо в камеру, — даже просто находиться с тобой в одной комнате на расстоянии вытянутой руки поистине испытание не для слабых духом. Я готова спорить на что угодно, что за эту твою «старомодность» очень многие девушки отдали бы тебе и сердце, и руку, и все остальное. Но ты, как я понимаю, совсем не торопишься жениться. Почему?

— Ищу идеал, о котором ты сегодня столько спрашивала, конечно.

— А твой приезд на Тинтею может быть как-то связан с этими поисками? — лукаво и одновременно хищно, будто почуявшая кровь акула, улыбнулась Алекса.

— Может, — Хейл тоже посмотрел в камеру, и, наверное, каждой девчонке по ту сторону экранов и мониторов в эту секунду казалось, что этот взгляд, прямой, затягивающий, многозначительный и жаркий, предназначается только ей.

— А что говорит твой дар?

— Что приезд на Тинтею — одно из моих самых правильных и важных решений за последние пару лет.

— И ты уже знаешь, какими будут результаты этой поездки?

— Не совсем. Но думаю, на все, или почти на все оставшиеся вопросы, мы получим ответы в самое ближайшее время. И тебя, дорогая, это касается в первую очередь.

— Ты обещаешь мне еще один эксклюзив? — Алекса всем телом подалась вперед, и выглядело это крайне двусмысленно, даже, пожалуй, провокационно.

— Именно, — ослепительно улыбнулся Хейл. — Самый эксклюзивный из возможных.

На этом запись закончилась, и тут же снова позвонила Бетси, привычно и даже почти успокаивающе полыхающая эмоциями. Как всегда. Сколько роликов Хейла они всесторонне обсудили за последнее время! И сейчас… Белла хотела бы рассказать и о свидании, обо всех свиданиях, и о своих решениях, и о договоре, который предложил Хейл. Кому еще, как не Бетси?! В конце концов, они дружили еще со школы — с нормальной школы, а не мерзкого лицея! И Хейла Бетси помнила мальчишкой. Да и вообще, ближе подруги у Беллы просто не было. Но после этого интервью, после Алексы и «срыва покровов» она не готова была обсуждать себя и Хейла. Не сразу. Сначала надо уложить это все в голове. И, может быть, даже спросить кое-что у самого Хейла. Раз он считает честность важной!

— И все-таки у тебя что-то случилось, — проницательно заметила Бетси. — Ты сама не своя.

— Случилось, — согласилась Белла. — Очень много всякого. Но это лучше обсудить за кофе с кексами, а не вот так. Может, завтра? Или вечером? На самом деле я даже не знаю точно, когда смогу встретиться.

— Да когда сможешь, тогда и зови, — отозвалась Бетси. — В ближайшие дни я совершенно свободна.

— Договорились, — с облегчением выдохнула Белла. — Тогда до встречи!

И, не успела нажать отбой, как тренькнуло входящее сообщение. На этот раз — от Хейла. «Оденься попроще, принцесса. Лучше в спортивное. Будем мимикрировать».

Белла посмотрела на часы и вскочила. Осталось всего сорок минут на сборы! «Что ж, — усмехнулась, — зато страдать некогда. Может, на самом деле все не так уж и безнадежно?»

ГЛАВА 9

К машине Белла бежала — хотя, учитывая спортивный костюм, странным это, наверное, не выглядело. Поздоровалась с Пако, откинулась на спинку сиденья и только теперь позволила себе задуматься.

Она так и не определилась, как относиться к услышанному. С одной стороны, она ничуть не подходила под портрет «идеальной девушки Хейла Данжеро». «Яркая, смелая, страстная» — это скорее кто-нибудь вроде той же Алексы, а не наследница «Сантор-галактик», с идеальной осанкой, в идеальных костюмах и не умеющая целоваться. И, да, краснеющая, расстегивая четвертую пуговицу на блузке! «Грудь? Ее должно быть видно!»

Хорошо хоть, что она никогда не была модной доской, и те самые «классические формы», которые предпочитает Хейл — вполне о ней. И грудь у нее на самом деле красивая, и губы очень даже! Хотя о губах он сказал — неважно, какие, если хочешь их целовать. А ее красивая грудь прячется то под блузкой, то, как вот сейчас, под слишком свободной футболкой — единственной из запасов спортивной одежды, которую можно назвать «попроще».

А еще Алекса знает, какой лимонад Хейл любит! Как тут не поверить слухам?

Оставшаяся на Балорте «не его девушка-мечта» оптимизма тоже не прибавляла. Стоило вспомнить, как тепло Хейл улыбался, говоря о ней, и охватывала мрачная безнадежность. Может, они и расстались, но Эйдана — кстати, кто она, вообще, такая?! — все еще важна для него. Может, он даже любит ее? Или, по меньшей мере, скучает? А Белла — что Белла? Она даже не может сказать, что стала «запасным космодромом», потому что сама пришла к Хейлу со своей проблемой, и эта проблема никуда не делась.

Но Хейл сказал, что консервативен в отношениях и ценит честность и верность, значит, о двух девушках одновременно речи быть не может. Раз она с ним, значит, и он только с ней. Надолго ли — уже другой вопрос. Наверное, то, что он заговаривал о свадьбе — о свадебных фото на фоне акулы — можно считать обнадеживающим? Как и его «я от тебя не отказывался». С другой стороны, кто заставит его оставаться с девушкой, которая не нравится? Ведь он потому и затеял «повторное знакомство»? На этой мысли снова вспоминался «идеальный портрет», и робкие надежды таяли окончательно.

Когда Пако опустил Селенту на стоянке у портала, Белла совсем измучилась от всех этих мыслей. Хотя вид Хейла, такого же неопознаваемого, как вчера у зоопарка, на этот раз тоже в спортивном костюме, светло-сером, самом обычном, и в неизменной низко надвинутой кепке, слегка отвлек.

Он окинул ее быстрым взглядом, сказал:

— Привет, принцесса, — и, крепко взяв за руку, увлек в портал.

А вот где они оказались, Белла не поняла. Прямо напротив гудела оживленная магистраль. Но ни одного привычного силуэта столичных высоток, ни рядом, ни на горизонте не обнаружилось. От портальной зоны тянулась неширокая улочка с приземистыми двух- и трехэтажными зданиями, с широким, но пыльным газоном и редким рядом низкорослых деревьев между магистралью и тротуаром.

— Тин-Верден. Не бывала здесь? — Хейл, не выпуская ее руку, свернул в первый переулок.

— Только слышала, и то мало, — призналась Белла.

— Обычный промышленный городишко, разросся вокруг топливного завода Барта Тирбина. Вот про него ты точно слышала. Или даже знакома лично.

Белла поморщилась:

— Встречала. Самовлюбленный сноб.

— Зато недавно здесь открылся ресторанчик Рауля Гаспа. Он не любит мегаполисы.

— Ты туда меня ведешь? Постой, тот самый Рауль Гаспа, ресторатор с Балорта, о котором у тебя был сюжет прошлым летом?

— Он. Мы неплохо знакомы. У Рауля всегда отлично кормят. Но самое главное — можно не опасаться сливов и сплетен. Полная конфиденциальность и приватность.

Переулок вывел в небольшой сквер, с лавочками под незнакомыми Белле раскидистыми деревьями и с детской площадкой по центру. Мамаши и няни следили за своими чадами и не обратили внимания на спортивно одетую парочку. А по другую сторону сквера обнаружилась крохотная площадь с фонтаном по центру, окруженная каменными домами с магазинами на первых этажах. Среди ярких вывесок почти терялась неброская, которую Белла и не заметила бы, если бы не тот самый сюжет: «У Рауля».

Они спустились в прохладный полуподвал, и Белла с любопытством осмотрелась. Небольшой общий зал, всего на десяток столиков, выглядел уютно-эклектично, в том самом, как выразился Хейл в сюжете, неповторимом стиле Рауля, который называется «никакого стиля!», и где букетики на покрытых скатертями столах соседствуют с хромированными пультами заказа-доставки, а отделанные деревом и камнем стены — со сверкающими светильниками и зеркальным баром. Но из того же сюжета Белла помнила, что общий зал — для случайных посетителей, для тех, кто забежал поесть на полчаса. А главной особенностью всех ресторанчиков Рауля были приватные комнаты, которые могли выглядеть согласно пожеланиям гостей. И даже сомневаться не приходилось, что Хейл не в общий зал ее привел!

— Кто заказывает обстановку, ты или я? — поинтересовалась Белла. — Давай ты? Что-нибудь экзотическое?

Ей было интересно, что выберет Хейл, к тому же… Его выбор, наверное, мог намекнуть и на его планы. Или хотя бы настроение.

— Уверена? А вдруг я выберу кратер вулкана или акулью пасть?

— Это будет элементом знакомства, — объяснила Белла. — Я ведь тоже знаю, каким ты вырос, только из твоих сюжетов и интервью.

— Я мало изменился. По-прежнему люблю риск, но только в разумных пределах. Люблю пробовать и узнавать новое, но возвращаться предпочитаю к тому, в чем уверен. — Он шагнул к большой низкой чаше, погрузил руку в упругую, желеобразную субстанцию и прикрыл глаза. — Острова Крайна с песчаными дюнами и фиолетовым морем? Банально. Ты запросто можешь побывать там сама. Со мной или без. Шале на поляне эдельвейсов в Грочестере? Красиво, но… Тоже слишком просто. А вот это, пожалуй, годится. Входи.

Хейл вынул руку из чаши, поднес коммуникатор к дисплею ниже, а прямо на гладкой стене перед Беллой появилась дверь. Которая могла открыться куда угодно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они оказались на небольшой круглой площадке, отгороженной от остального мира стеклом и защитными чарами. В центре площадки стоял массивный деревянный стол, за ним — пара таких же грубо сколоченных, но надежных деревянных стульев. И все это вместе с самой площадкой будто висело прямо в воздухе, между небом и землей, а вокруг, насколько хватало глаз — расстилалась искристая снежная пустыня, с вкраплениями ярко-голубых льдин, вставших на дыбы гигантских торосов, устремившихся к небу причудливо изогнутых ледяных наростов, которые сверкали россыпями разноцветных бликов на гладких гранях. На ближайшем, на самом верху, сидел ослепительно белый карликовый дракон. Вдали тонкими нитями от белого неба до белой равнины крутились смерчи, стремительно надвигаясь ближе. Дракон повернул в ту сторону увенчанную полупрозрачным гребнем узкую голову, расправил широкие крылья и взмыл в небо. Белла провожала его взглядом, пока не превратился в едва заметную точку, и только потом спросила:

— Где это?

— Смотровая башня на Карментине, — объяснил Хейл. — Стульев и столов ты там, конечно, не найдешь, площадки заняты оборудованием и безумными учеными, среди которых самые безумные, разумеется, маги, им не дают покоя ледяные драконы.

— Ты там был? — Белла подошла к краю площадки. От бесконечной искрящейся белизны хотелось моргать, но и отвести взгляд не получалось. Хейл и правда выбрал завораживающее место. — О чем спрашиваю, конечно, был, если так точно представил. А почему сюжета в блоге не было?

— В моем блоге — места, куда может приехать любой, было бы желание. Или — желание и деньги. Но Карментин закрыт для туристов. Я туда попал только благодаря нашим защитным костюмам, которые там испытывали. И то дальше башни не выпустили.

— И я, скорее всего, никогда бы этого не увидела, — продолжила Белла. — Спасибо, что показал.

Смерчи рассыпались искрящимся снегом, вдали пролетели сразу два дракона.

— Садись, — Хейл отодвинул ей стул. — Мы же сюда обедать пришли, а не пейзажами любоваться. Я заказывал заранее, но если хочешь чего-то другого — скажи.

Белла опустилась на стул, оказавшийся гораздо более удобным, чем казалось по его виду, и на столе тут же появились блюда. Хейл отдал предпочтение морскому меню. Кольца кальмаров в белом соусе, острые осьминоги, запеченная рыба, которую Белла и не пыталась опознать, и рассыпчатый длинный рис на гарнир. И вино — Белла не сдержала удивления, увидев даже не элитный, а коллекционный Снежный жемчуг.

Хейл наполнил бокалы. Усмехнулся, поднимая свой.

— Как раз к пейзажу. За что выпьем, принцесса?

У Беллы тоскливо сжалось сердце. Банальные «за нас» и «за нашу любовь» (боже, о какой вообще любви она думает?!) после интервью не шли на язык. «За то, чтобы ты меня не бросил» даже подумать было страшно, не то что произнести вслух. «За успешную инициацию»? — ну да, скажи уж прямо: «За то, чтобы ты успешно и перспективно лишил меня невинности!»

— За твой приезд, Хейл. Я правда очень рада снова тебя увидеть… и познакомиться заново.

Холодное вино осело терпкой кислинкой на языке.

— Рада? — Хейл отпил и отставил бокал, посмотрел пристально и серьезно. — Если так звучит, выглядит и ощущается твоя радость, то я, по меньшей мере, ледяной дракон. Вчера ты не выглядела самой печальной девой Тинтеи. Что случилось?

Белла отпила еще. Опьянеть не получится, но вкус странным образом соответствовал моменту. Или не моменту, а ее настроению?

— Посмотрела твое интервью и оценила свои шансы оказаться твоей идеальной девушкой, — честно ответила она.

— Зачем? — он нахмурился. — Зачем тебе смотреть какие-то интервью, если для любых вопросов у тебя есть подлинник, а не экранная подделка? И зачем тебе вдруг вздумалось становиться моим идеалом? Белла, их не бывает. И подозреваю, что это к счастью.

— А «девушка мечты»? Тоже не бывает?

— Бывают. Но когда мечта исполняется, от нее обычно хочется сбежать подальше, а не пронести сквозь всю жизнь. Если бы ты знала, о каких девушках, точнее женщинах, я мечтал в юности, ты бы вряд ли так переживала. Мечты меняются, иногда сбываются, иногда нет. А с нами остается реальность. Даже не пытайся запихнуть себя в какие-то стереотипы. Ты хороша сама по себе. А я сам по себе бываю абсолютно невыносим. Никто из нас не идеален.

— Но я видела, как ты улыбался, когда говорил о ней. Настолько… хорошо и правильно? Совсем не так, как ты обычно улыбаешься на камеру. Хейл, я смотрела все твои сюжеты, но я не фанатка. Никогда не собирала сплетен о тебе и не знаю, кто та девушка, с которой ты расстался. Но я увидела, что она тебе дорога. И я… испугалась? Да, наверное, испугалась. Я ведь просто пришла и навязалась тебе со своей проблемой. Может, ты сам и не посмотрел бы на меня. «Смелая, страстная» — разве это обо мне?

— Насчет первого пока не уверен, насчет второго — точно да. Я ведь говорил, это особенность твоего дара. Пожалуйста, Белла, выброси из головы весь этот мусор про «навязалась» и «не посмотрел». Вот он я, смотрел вчера и смотрю сегодня. Не тащи в наше настоящее прошлые разочарования и трагедии, свои необоснованные страхи и моих гипотетических или реальных женщин. Зачем они здесь? Тебе нужны? Мне — точно нет. — Он долил вина в ее почти опустевший бокал и договорил: — Если тебя беспокоит Эйдана, попробуй просто забыть о ней. Она хороший друг, но мы категорически не подходили друг другу ни в совместной жизни, ни тем более в постели.

— А что будет, если я тебе не подойду? — почти шепотом спросила Белла.

— А что будет, если через пару месяцев брака ты поймешь, что тебе не нужен муж, который бывает дома хорошо если недели три за полгода? На такие вопросы нельзя ответить заранее. Хотя как раз ты могла бы. Кто из нас Видящая?

— Пока никто, — Белла торопливо отпила еще вина.

На самом деле вопрос Хейла — не о Видящей, а первый, о муже, имел смысл. Она точно не хотела бы встречаться с ним настолько редко! Но и «не нужен» никогда бы не сказала и даже не подумала — во всяком случае, по такому поводу. Скорее, приложила бы усилия, чтобы сопровождать его хотя бы иногда. Лучше даже всегда, но почему-то она точно знала, что всегда — не получится.

— О чем-то можно договариваться, — медленно сказала она, — а что-то остается только принять как данность. Твой вопрос точно из первых. Мой — не знаю. И ты, наверное, еще не знаешь? Время покажет, да? Хейл, я… — бокал как-то слишком быстро опустел, но, похоже, вино немного развязало ей язык. — Я попробую. Не думать об Эйдане, о своих страхах и о твоих прошлых девушках. Ты такой обалденный, было бы странно, если бы у тебя их не было! А я… для меня важно то, что ты сказал. Что мое «навязалась» — просто мусор. Но я ведь и правда свалилась на тебя, как…

Она запнулась, подыскивая подходящее сравнение, и Хейл подсказал с мягкой насмешкой:

— Как пьяный дракон? Закусывай, Белла.

— Да, обязательно, — она подцепила на вилку осьминога и спросила: — Сегодня, сейчас ты ведь хочешь быть со мной, правда?

— Конечно, нет. Это просто один пьяный дракон, точнее драконица, притащила меня сюда насильно, посадила на цепь и замуровала. А сам бы я — ни за что на свете.

Белла мрачно отправила в рот осьминога. Вот как отвечать на такие шутки? С другой стороны, какой вопрос, такой ответ, а вопрос был, пожалуй, вполне достоин пьяной драконицы. С акцентом не на «драконицу», а на «пьяную». Это же Хейл! Кто б его заставил, если бы он не хотел?

Осьминог был вкусным. Очень. И рыба тоже. А Хейл откровенно ее рассматривал, покачивая в руке бокал, совсем как лимонад на интервью. Ах да, они договорились, что она не будет думать об интервью. Потому что рядом с ней — подлинник. «Для любых вопросов», так ведь он сказал? Даже для глупых. Или… для неприличных?

— Хейл… А можно я спрошу такое… ну, совсем такое!

— Совсем какое? Звучит интересно. Спрашивай.

— Мои губы сочные и красивые или такие, когда все равно? Ну то есть… Когда все равно, какие, потому что хочешь?

— Боже, детка. Ты этот бред с первого раза наизусть выучила или еще и пересматривала? — Хейл опустил голову и прикрылся бокалом, похоже, уходя в состояние перманентного фейспалма.

— У меня хорошая память! — с достоинством сообщила Белла. И честно добавила: — Но я бы, конечно, пересмотрела. Если бы так сильно не спешила на свидание с оригиналом. То есть подлинником. А Алекса недопустимо быстро закрыла тему!

— Тему чего? — слегка придушенно спросил Хейл.

— Поцелуев, конечно! — Белла сосредоточилась и скрупулезно уточнила: — Как отдельного вида наслаждения.

— Это «Жемчуг» здесь особенно крепкий или кому-то стоит ограничиться лимонадом? — поинтересовался Хейл у пространства. — Если захочешь, я открою тебе эту тему заново. С подробными объяснениями, примерами и доказательствами.

— Практическими примерами?

— Теория в таких вопросах меня мало интересует.

— Хочу, — решительно согласилась Белла. — И с доказательствами тоже практическими. И еще меня волнует… — она задумалась. — Алекса реально слила тему! То, что меня волнует, вообще обошла. Ну и ладно. У меня есть оригинал, то есть подлинник, и он мне все объяснит, правда?

— Правда, — кивнул Хейл. — И что же тебя волнует?

— Разница, — весомо сказала Белла. — Между «принцесса» и «детка». Ее тоже надо раскрыть с доказательствами. И примерами! Потому что если послушать Алексу, то тебя вообще должны интересовать только «принцессы», и никаких «деток»!

— Думаешь, мне стоило более подробно обговорить с ней виды и особенности поцелуев и моих предпочтений? — озабоченно спросил Хейл, будто собирался сейчас же исправить это досадное упущение. — Прямо на интервью? Или, может, за кадром?

— Нет! — испугалась Белла. — И так получился «срыв покровов» и «а я тебе говорила, что все эти слухи неспроста!»

— А вот отсюда поподробнее. Ты успела еще и обсудить это с кем-то? Надо было забирать тебя прямо с утра, во избежание плачевных последствий.

— Мне успели о нем рассказать! — обиженно уточнила Белла. — Думаешь, я сама полезла его искать, не успев проснуться, вместо того чтобы собираться на свидание? Нет, я сначала услышала о срыве покровов и о том, какая хорошенькая Алекса рядом с таким обалденным тобой, и что сплетен на пустом месте не бывает.

— Потом ты решила проверить лично. И проверяла аж до обеда, погрузившись в пучины печали. Я понял. Детка, ты так агрессивно тыкаешь в этого несчастного осьминога, что мне даже слегка его жаль. Может, закажем десерт? А потом я тебе подробно расскажу или даже покажу на практике, какие сладкие у тебя губы. Никакого сравнения со всякими там кексами и зефирками.

ГЛАВА 10

Было очень странно выйти из бело-снежно-ледяного Карментина в пыльную летнюю жару Тин-Вердена. И, хотя на самом деле нереальной была смотровая башня во льдах, на вершине которой они с Хейлом долго и вдумчиво целовались, Белле казалось, что именно площадь, где журчит фонтан, и сквер, из которого слышен радостный детский визг, и ленивые голуби, подбирающие насыпанные кем-то зернышки и крошки — какой-то странный морок. Слишком обыденный для того, что происходило с ней.

Губы все еще горели и сладко ныли, а собственные недавние страхи казались такой глупостью, что Белла не понимала, как им поддалась. Ведь Хейл уже говорил ей, что хочет ее целовать! И не только в губы. И не только говорил! А она повелась на хайповый ролик специально для фанаток, как будто тоже думает не головой, а… тем, что в приличном обществе вслух не называют!

— Кажется, драконице слегка полегчало, — мягко поддел Хейл. — Или она просто больше не пьяная?

— Пьяная, но по-другому, — Белла взяла его за руку. — От счастья. Мне так хорошо!

— Прогуляемся?

— Конечно! А куда? Или в твоем неповторимом стиле — без всякого плана на поиски приключений?

— Угадала, — улыбнулся Хейл. — Только не приключений, а впечатлений. Чем меньше ждешь, тем больше шансов удивиться.

Тин-Верден мало походил на города, знакомые Белле. Здесь не было огромных площадей и высоток, масштабных парков и роскошных особняков. И все же там, где промышленная часть переходила в относительно зеленый центральный район, провинциальный Верден удивил внезапным очарованием. Будто капля настоящей жизни посреди бесплодного, созданного человеком мира, стиснутый со всех сторон заводскими кварталами, бесконечными трубами и однотипными застройками, он все же делился с теми, кто умел смотреть, своими маленькими, потайными уголками. Хейл смотреть умел. А Белле оставалось только следовать за ним, цепляться за него и таращиться, открыв рот, то на крошечный, закрытый со всех сторон стенами и арками, утопающий в цветах дворик, будто сошедший с иллюстрации в старинной книге — с высокими ярко-розовыми и сливочно-белыми мальвами, оплетенной виноградом беседкой и позабытым кем-то на столе в беседке пузатым блестящим чайником, то на кошачью лужайку посреди залитого солнцем сквера. Кошки, которых Белла безуспешно, но очень старательно пыталась сосчитать, подставляли полосатые, пятнистые, пушистые и гладкие, тощие и толстые бока и спины лучам и неожиданным взглядам и вели себя так, будто именно они истинные хозяева мира.

Был среди впечатлений этого дня и неприличный фонтан с голой русалкой, возле которого Хейл заставил ее сфотографироваться. Белла даже немного посопротивлялась, но после его уверенного «Мы обязаны посрамить эту неправильную каменную грудь правильным эталоном» сдалась, и даже, кажется, не слишком полыхала щеками, просто солнце было уж слишком горячим.

Был холодный, пузырящийся на языке шипучий лимонад из крошечного бара. Был толстощекий малыш, тычущий в Беллу пальцем с уверенным «Ма-ма, смотли, какая тетя. Можно я на ней женюсь?» И Хейл с потрясающе серьезным: «Нельзя. Эта тетя — моя. А тебе еще надо немного подрасти».

Было так много самых разных, вроде бы обычных, но удивительных впечатлений, что когда они вдруг снова оказались у кафе Рауля, а Хейл, неожиданно крепко стиснув ее запястье, дернул за собой, отступая в переулок, Белла не сразу поняла, что происходит нечто странное.

Или не такое уж и странное? Странно или нет, когда парень, который привык прятаться от фанаток, прижимается к стене и обшаривает взглядом покинутый ими сквер? Белла тоже выглянула из-за его плеча, и ей даже почудилось какое-то подозрительное движение, сразу несколько одиноких и сбившихся в стайки девиц, которые уж точно не были мамашами с детьми и не голубей покормить сюда прибежали!

Мягко обхватив ее рукой за талию, Хейл попятился вглубь переулка. Стремительно свернул в темную подворотню, и Белла тихо фыркнула, услышав далекое: «Да только что здесь был!»

Все это напоминало не бегство от психованных фанаток, а шпионский боевик с беготней и выслеживанием, и ощутить себя героиней такого боевика оказалось неожиданно весело и азартно. Подворотня-двор-снова подворотня, выглянуть на улицу, заметить подозрительную компанию, вернуться в густую тень переулка, свернуть в тихий дворик, спугнув греющуюся на солнце кошку, ощущения при этом — как от того лимонада с пузырьками, который они пили всего-то час или полтора назад, — бодряще-искристые, волнующие. Хотелось смеяться и почему-то целоваться, как будто нет ничего естественней поцелуев в переулках, на бегу, когда тебя настигают преследователи! Ну да, в кино именно так и бывает. «Я как девушка супершпиона», — это звучало совсем не так, как «девушка популярного блогера, спасающегося от безумных фанаток», правда?

Когда Хейл, притянув ее к себе, вдруг вжался в узкую щель между домами, она решила, что обязательно поделится с ним этой мыслью. Позже. А еще вдруг подумала, что в тех самых блокбастерах поцелуями все только начинается. Думать о таком, всем телом соприкасаясь с Хейлом, оказалось ярко и захватывающе. Уже не лимонад, а шампанское. И, когда мимо промчалась погоня — смешно, конечно, называть погоней трех взбудораженных девиц, зато в духе шпионских историй! — Белла приняла как должное, что Хейл не поспешил выйти из укрытия, а продолжал прижимать ее к себе.

Они еще постояли так, слушая тишину, хотя Белле казалось, что стук ее сердца заглушит сейчас любые подозрительные звуки.

— Не бойся, — прошептал Хейл. — Я спасу тебя даже от самых страшных поклонниц. Эти так, молодняк неопытный. Интересно только, кто их сюда приманил.

Переулок оставался пустым и тихим, наверное, фанатки убедились, что здесь искать некого, и устремились в другое место. Или вовсе решили, что обознались.

Но Хейл все еще напоминал бдительного и осторожного супергероя, когда они выбрались в переулок. Белла представила его таким, какими снимают киноактеров для постеров: с бластером наперевес в одной руке, а другой — обнимающим красотку. В роли красотки — Изабелла Сантор. И залилась внезапным жаром — Хейл на этой воображаемой картинке из просто офигенного и сногсшибательного превратился в гиперофигенного, суперсексуального и… и на этом слова заканчивались!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А вот поток воды, внезапно хлынувший на них с только что вроде бы абсолютно голубого и абсолютно солнечного неба, был настолько неуместным, что не просто не вписывался ни в один подходящий сценарий, а вообще казался чьей-то идиотской шуткой. Какая красавица сможет остаться красавицей, когда ей на голову выплескивают целую бочку воды?! А ощущения от этого дурацкого ливня были именно такими. Белла не просто мгновенно протрезвела от всего пьяняще-искристо-жаркого, а еще и ужасно разозлилась. Пусть Хейл успокоил ее насчет губ, груди и соответствия идеалу, но «мокрая курица» — точно не тот облик девушки, который может вдохновить парня!

Хейл, живо утащивший ее обратно в спасительную щель, где теперь откровенно подтекало со всех сторон, но хотя бы не лило, сказал, с трудом сдерживая смех:

— Дождик я не заказывал. Унесите.

— И верните все как было! — возмущенно согласилась Белла. Мокрые волосы неприятно липли к шее, футболка — к спине, за шиворот текло, и даже на нос откуда-то сверху вдруг упала крупная и холодная капля.

— Ты злишься, — сказал Хейл, заглядывая в лицо и притискивая ее к себе крепче. Его руки каким-то волшебным образом оказались под футболкой и на контрасте с противно-мокрой холодной тканью показались особенно теплыми. — Моя мокрая встрепанная детка ужасно злится на дождик и нервничает. Почему?

— Потому что я не люблю потоки воды на голову! — озвучила Белла самое очевидное. — Я промокла с головы до ног и…

— И ты слишком много думаешь. А все мокрое можно высушить. Или сначала снять, а потом высушить. Второй план мне нравится больше.

— Прямо здесь? — прозвучало ужасно глупо, но, наверное, «мне тоже» было бы не лучше. Тут же вспомнились недавние мысли, что с поцелуев все только начинается, а следом — их поцелуи у Рауля, такие сладко-волнующие, что было досадно прекращать и уходить, и обещание Хейла продолжить позже. При мысли о том, что можно совместить прежнее обещание с новым планом, становилось не просто тепло, а даже слегка жарко. Потому что следом тянулись такие волнующие картинки — куда там супергероям с их красотками.

— Я чувствую тебя, — сказал Хейл на ухо. — Предвкушение. Ожидание. Желание. И идея откровенных обжимашек в тесном закоулке уже не кажется мне такой уж плохой. Но нет, здесь мы просто переждем дождь. А потом… Потом пойдем туда, где тепло, сухо, вовремя обновляют бытовые заклинания, есть душ, и главное… кровать. Как ты относишься к кроватям?

«Положительно», — хотела ответить Белла, но тут на нос прилетела очередная капля, и вырвалось полное досады:

— Лучше, чем к дождю, который вообразил себя душем!

Закончился ливень так же внезапно и резко, как начался. Брызнуло солнце, заискрилось и забликовало в лужах, в каплях на мокрой траве, в оконных стеклах. А Хейл, поколдовав над коммуникатором, привел ее в маленькую семейную гостиницу, которая оказалась совсем неподалеку, всего в трех кварталах.

Девушке за стойкой хватило одного взгляда на них, промокших до нитки. В профессионально приветливой улыбке отразилось живое сочувствие, и единственное, что она спросила:

— Одну комнату или две?

— Одну, — ответил Хейл. Белла кивнула. Наверное, она волновалась бы гораздо больше, если бы не вымокла так сильно, но пока что хотелось только стащить с себя холодный компресс, в который превратилась одежда, и нырнуть под горячий душ. Правда, где-то на краю сознания робко царапалась мысль, что будет, если Хейл нырнет под душ с ней вместе. Отторжения мысль не вызывала, только смущение и острое любопытство. Их, наверное, Хейл и почувствовал, потому что сказал, пропустив ее в номер:

— Душ — для тебя. Я не настолько замерз. Пока высушу одежду.

Ну да, в такую жару даже после ливня совсем уж замерзнуть сложно. Наверное, и ей было бы теплее, если бы не впитавшие воду волосы, тяжеленной примочкой лежащие на спине. Их и подставила в первую очередь под горячую воду.

А пока промывала волосы и отогревалась сама, все сильнее захватывало предвкушение. То самое, наверное, которое почувствовал Хейл — с желанием и ожиданием. Ясно же, что кровать нужна совсем не для поцелуев! Белла никогда не думала, что все может случиться настолько стремительно, что от первого поцелуя и до постели пройдет так мало времени. Но с Хейлом все всегда происходило правильно, она и в детстве это знала, и тем более сейчас. И волновалась только об одном — понравится ли ему?

Как всегда после быстрой сушки чарами, волосы распушились, рассыпались по плечам и спине пышной гривой. А вот банного халата здесь не оказалось, и Белла, отчаянно покраснев от мысли, как выходит в комнату совсем голой, прикрытая только волосами, завернулась в полотенце.

Хейл ждал ее, сидя на кровати. Полностью одетый — похоже, пока она мылась, он успел все высушить, и… И Белла не совсем понимала, как на это реагировать. С одной стороны, одетый Хейл был понятным и правильным, но с другой — она вдруг испытала что-то сродни разочарованию.

— Чтобы не смущать тебя раньше времени еще сильнее, — сказал он, видимо, отвечая на ее немой вопрос.

Смотрел так внимательно, неторопливо скользя взглядом по ее телу, от лица до голых коленок и ниже, будто хотел, чтобы она чувствовала его взгляд, ощутимый, медленный, не хуже, чем прикосновения, откровенные и ставшие уже знакомыми. А если бы вместо взгляда он касался ее руками?

— Лучше любой русалки. Я же говорил. Только полотенце лишнее. — В голосе вдруг почудились низкие, бархатные, ласкающие ноты. Не просто голос. Тоже — почти прикосновения. Но «почти» — это ведь не на самом деле. — Иди ко мне.

Эти несколько шагов были совсем другими, чем в первую встречу, в «Устрице». И вовсе не потому, что тогда шпильки путались в длинном ворсе ковра, а сейчас гладкий прохладный пол ласкал босые ступни. Тогда она вся, кажется, состояла из страхов, сомнений и неуверенности, теперь же — ждала и желала того, что сейчас произойдет. Хотя неуверенность тоже была. Все-таки она совсем не знает, как и что делать, чтобы Хейлу тоже понравилось… В том, что ей — понравится, Белла уже не сомневалась. Хейл никак не сочетался с такими сомнениями.

Она подошла вплотную и остановилась, касаясь его коленей своими. Хейл тоже высушил голову чарами и выглядел пушисто-лохматым, и вдруг захотелось погрузиться пальцами в его волосы.

— Попробуй. — Он улыбнулся. И объяснил: — Ты так выразительно смотришь.

Белла понятия не имела, как именно смотрит, она поднесла ладонь так, что волосы щекотно коснулись кожи, осмелела и запустила в шевелюру Хейла всю пятерню. Такое обычное, слегка нелепое даже действие показалось вдруг до ужаса забавным, домашним и неожиданно успокаивающим. Белла выдохнула, пропуская сквозь пальцы его волосы. Она не боялась, нет, но все равно немного нервничала, а напряженного ожидания было столько, что просто стоять на месте не получилось бы. Она всем существом предчувствовала, как Хейл дотронется до нее, хотела этого и все-таки… Все-таки оказалась не готова. На его прикосновение тело отозвалось сильной тягучей дрожью. Хейл не церемонился, просто сдернул с нее полотенце, и ужасно захотелось зажмуриться. Ждать, что будет дальше, с закрытыми глазами.

Хейл положил ладони на ее бедра чуть выше коленей, медленно повел вверх, будто изучая, и поднял голову. Наверное, хорошо, что она не зажмурилась — его взгляд будоражил сейчас не меньше прикосновений. Хотелось о чем-то спросить, но о чем — она не понимала, мысли путались, горло перехватывало, и все, что сумела — судорожно вдохнуть, когда его руки оказались на ягодицах, а Хейл отвел взгляд, подался ближе и вдруг прижался губами к ее животу.

Белла втянула воздух и замерла. Под губами Хейла стремительно погорячело, будто его поцелуй разжег в ней даже не огонь, а маленькое пылающее солнце. Горячая волна прокатилась по телу вместе с дрожью.

— Если почувствуешь что-то совсем необычное, дай мне знать, — сказал Хейл. — Насколько я понимаю, видения приходят ко всем по-разному. Но должен быть момент перехода. Пред-чувствия, пред-ощущения. Постарайся вычленить его из всего остального. Нам нужно, чтобы ты научилась узнавать это состояние. Тогда мне будет проще вывести тебя на него, а тебе — понять, что происходит.

Странно, но слова Хейла, хотя Белла отчетливо их слышала, не отрезвили, не заставили переключиться на мысли о собственном даре, будто сейчас они с ним были по-настоящему неделимы. Дар — часть ее, он ждет только подходящего момента, чтобы пробудиться, как ждет и она — чтобы стать по-настоящему взрослой женщиной, страстной, чувственной, такой, какие нравятся мужчине, которого она сама выбрала. Мужчине, который хочет понять ее. И помочь.

Хейл снова коснулся губами ее живота, и Белла с готовностью погрузилась в щекочущий жар, расходящийся по телу горячей дрожью и томительным, тянущим ощущением внизу. Она не могла думать о даре, только о том, что испытывала сейчас, и о том, что Хейл сделает дальше: как и где прикоснется, будет нежнее или решительнее. Но отчего-то точно знала, что тот самый момент перехода, о котором он говорил, она не пропустит. Ведь это тоже — часть ее сути. Видящей, которая готова пробудиться и получить свою силу.

По разгоряченной коже вокруг пупка прошелся язык, одна рука Хейла переместилась на талию, а вторая втиснулась между бедер. Хейл обхватил колено, погладил ласково и повел вверх, так невыносимо медленно, что Белла вцепилась в его плечи, одновременно пытаясь сдержать нетерпение и не потерять равновесие, потому что ноги от мысли, куда именно движется его ладонь, почти подогнулись.

— Чшшш, — выдохнул Хейл, обдавая горячим дыханием повлажневшую от поцелуев кожу в центре живота, и Белла неожиданно даже для себя всхлипнула, почувствовав прикосновение его пальцев.

А потом Хейл дернул ее к себе, подхватил на руки, опрокидывая на кровать. Она выгнулась, потянулась к нему, к его рукам, желая быть ближе, чувствовать — больше. И вскрикнула от опаляюще-влажного жара, когда Хейл, разведя ее бедра, склонился над ней и начал целовать прямо там, внизу. Жадно, быстро, вылизывая и дразня. Белла стонала, вскидывала бедра, плавилась от неожиданно-острого и такого мучительно-откровенного удовольствия, цеплялась за простыню и за Хейла.

А потом даже стонов стало мало, она утонула в слишком ярком, слишком глубоком, каком-то совсем огромном удовольствии — и крепко зажмурилась от заполнившего мир невыносимо яркого света.

И никакого пред-ощущения не было. Все случилось мгновенно, словно по щелчку невидимого переключателя. Она словно раздвоилась. Одна Белла выгибалась на простыне, подставляясь под поцелуи, вскрикивая, теряясь в наслаждении и все равно желая большего, а другая — парила в солнечном свете, почему-то ощущая руки Хейла на талии, как будто и здесь он ее держал, а вокруг метались и мельтешили картинки, некоторые яркие и четкие, другие — размытые, словно призрачные. Прошел отец, отмахнувшись от парня с микрофоном, гортанно рассмеялась старуха в шляпке, слон тянулся к пучку тростника в руках ребенка, беззвучно столкнулись и разлетелись две машины незнакомых Белле моделей, Хейл спросил: «Хочешь мороженого?» — и протянул почему-то длинный, посыпанный кунжутом багет. Голова шла кругом, видений становилось все больше, они мелькали, сталкивались, расплывались и съеживались, накладывались друг на друга, Белла всматривалась изо всех сил, надеясь, что видения станут четче, но от усилий только заплясали пятна перед глазами и заныло в висках. Она крепко зажмурилась, мелькнул не страх, нет, но что-то похожее — тревога, потерянность, мгновенный укол паники? Желание оказаться в спокойной безопасности рядом с Хейлом? Стоило вспомнить и подумать о Хейле, как мельтешение картинок стало размываться, отступать, а ощущения тела — возвращаться. Тело было тяжелым, как-то очень по-хорошему уставшим, и… довольным, пожалуй? Белла вспомнила, что Хейл просил сказать о необычном, хотя, наверное, сейчас смысла уже не было, но все равно.

— Хе-ейл… я видела. Что-то. Непонятно. Размыто, — говорить получалось только так, коротко и через силу, потому что хотелось другого — уткнуться в Хейла, обнять, приходить в себя, чувствуя его рядом. Осознать все те новые, яркие и волнующие ощущения, которые он подарил. Привыкнуть? Да, наверное — привыкнуть к мысли о том, что и вот так можно, что она теперь знает, как это — когда тебя целуют во всякие такие места, которые… как он тогда сказал? «Запрещены цензурой в приличном обществе»? Она глубоко, счастливо вздохнула и призналась: — Было так хорошо.

— Мне нравится все, кроме слова «было».

Белла, почувствовав движение, открыла глаза. Хейл, стоя у кровати, раздевался. Неторопливо снял майку, потянул вниз штаны. Белла сглотнула и поспешно отвела глаза. Глупость, конечно, ей ведь хотелось посмотреть. Даже не просто посмотреть на него вот так, без всего, а разглядеть пристально и подробно, как он изучал и разглядывал ее. К тому же, ему давно пора было раздеться. Но раз он раздевается сейчас, значит… Она встретилась с насмешливым взглядом Хейла, и щеки снова обожгло смущением. Вот уж самое время смущаться, да, голой, посреди разворошенной постели, после всего… этого.

— Мы же не собираемся остановиться на полпути? — Хейл оперся коленом на кровать, потянулся к ней, и Белла, с невероятным облегчением обхватив его за шею, сказала на удивление уверенно:

— Ни за что.

Удовлетворенно вздохнула, почувствовав, как Хейл прижимает ее к себе, крепко и надежно, и с готовностью подставила губы под поцелуй. Тот вроде бы был неторопливым, ласкающим, но почему-то Белле казалось, что она чувствует скрытое нетерпение. Будто Хейлу приходилось сдерживаться. И только когда он, не прерывая поцелуя, накрыл ее своим телом, стало понятно, почему. Не почувствовать его возбуждение она бы не смогла. Твердый и по ощущениям довольно большой член прижался к ее животу, так что вдруг больше всего остального захотелось податься еще ближе и ощутить его ниже, сжать бедрами, раскрыться и принять. Снова мягко и томительно накрывало возбуждением, и с каждой секундой, с каждым движением губ Хейла оно сливалось с нетерпением и жаждой. Белла гладила Хейла по спине и плечам, прижимала к себе, терлась об него грудью и животом, жадно отвечала на бесконечный, выматывающий и такой сладкий поцелуй, обвила ногами его бедра. Это было ее «хочу». Оно замирало на кончике языка, билось в висках, вырывалось изо рта вместе с короткими стонами, скапливалось горячим пульсирующим ожиданием внизу живота.

— Хе-йл, — со всхлипом позвала Белла, понимая, что больше не может ни молчать, ни ждать.

— Будет больно, — выдохнул Хейл. — Потерпи.

И Белла сразу ощутила твердое, настойчивое, медленное давление между ног. Замерла, изо всех сил стараясь расслабиться, впустить, не сжиматься, но она была слишком распаленной для того, чтобы спокойно ждать и позволить Хейлу быть неторопливым и осторожным. Чтобы в принципе принять всерьез это его «будет больно»! Какое «больно», когда ей так хорошо, так жарко и томно, и так хочется получить, наконец, все, что Хейл хочет ей дать, и ему отдать все, что может дать она. И разве он этого не чувствует?!

Когда Хейл резко качнулся вперед, и, в самом деле, внизу вспыхнула короткая боль, Белла только крепче обвила Хейла и руками, и ногами, прижалась к нему вся и, коротко всхлипнув, подставила губы под поцелуй. И уже в поцелуй простонала, когда Хейл начал двигаться неторопливо и плавно:

— Хочу… хочу тебя.

В этот раз удовольствие было другим. Да, слегка болезненным, но от этого только более острым и ярким. Более… реальным, наверное? Ее не уносило в тот слепящий свет и в новые видения, она вся была здесь, с Хейлом, и радовалась этому. Все-таки свой первый раз хотелось прочувствовать, осознать и запомнить полностью, с начала и до конца, во всех деталях, а сумбурные картинки видений в эти детали как раз не входят! Гораздо приятнее смотреть на Хейла, ловить его внимательный и в то же время какой-то шальной взгляд, ощущать его — всего и везде. Поймать момент, когда он ускорился, задвигался быстро и резко, а потом — напряженно замер, и, будто только этого ей не хватало до пика, до завершенности, Белла застонала, сжавшись вокруг Хейла, полностью погружаясь в новое, неведомое и прекрасное ощущение.

Хейл обмяк, навалился сверху, обнял крепко, пробормотал:

— Сейчас… слезу.

— Мне нравится, — возразила она, с трудом опуская ноги и размыкая сцепленные вокруг его шеи руки, — полежи так немного.

— Тяжело.

— Зато я тебя чувствую. Всего. Не хочу отпускать.

— Я никуда от тебя не денусь, — сказал Хейл, и вот теперь Белла, закрывая глаза и чувствуя спокойное, умиротворяющее удовлетворение, по-настоящему в это поверила.

ГЛАВА 11

На этот раз Белла точно поймала момент, когда из блаженной истомы соскользнула в видения. Только что она наслаждалась ощущением руки Хейла на своей груди, и вот уже висит в слепящем свете, пытается понять, куда двигаться из этой точки «нигде», а невидимый Хейл очень даже ощутимо придерживает за талию, и почему-то слышится его голос: «Не бойся, все хорошо. Я не дам тебе упасть».

Свет мешал, слепил глаза, Белла попыталась прикрыться ладонью, подумала, что надо бы просто спуститься ниже, в тень — и оказалась внизу.

Она стояла на широком бульваре, под золотым светом фонарей, а напротив вызывающе сверкал огнями узнаваемый фасад «Лунной устрицы». А к дверям клуба шла та самая женщина, которую Белла видела в космопорту. Уверенно открыла дверь, что-то сказала охраннику на входе, тот коротко кивнул и посторонился.

А Белла, не помня себя, уже бежала следом, и в висках билась единственная, всепоглощающая мысль: «Мама!»

Здесь, в слепящем свете видений, не было места заблуждениям и сомнениям. Здесь казалось нелепым отцовское «в мире много похожих женщин». Похожих много, но мама — одна, и разве может Белла ее не узнать?!

Каким-то образом она пролетела прямо сквозь стену и оказалась… видимо, в кабинете. Успела увидеть, как мама кивает Хейлу, а тот поднимается ей навстречу. Успела сначала до крайности изумиться, потом — вспомнить, что мама вышла из вип-доков вскоре после Хейла, и неожиданно сообразить, что никакого другого судна там не было в тот момент. Не было! Только яхта Данжеро.

И тут ее вышвырнуло из видения в реальность.

Хейл внимательно смотрел в лицо, она всхлипнула, вцепившись в его плечи:

— Хейл! Я не понимаю! Я… видела маму. Живую, в «Лунной устрице». С тобой! Как такое может быть?!

Мысли путались и разбегались. Сплошные вопросы! Она видела будущее, или мама уже приходила в «Устрицу»? А есть разница? Если мама прилетела на Тинтею с Хейлом, то… Нет, не может быть! Если Хейл знал, что она жива, почему не рассказал? Разве можно о таком молчать?!

— Чш-ш-ш, тише, — Хейл обнял, притянул к себе, успокаивающе поглаживая по спине. — Я все расскажу. С первой встречи ждал, когда ты наконец увидишь и спросишь. Сейчас наконец можно.

— Ждал? То есть… ты знал?! Но почему ждал?! Если сейчас можно, почему было нельзя?! — Отстранилась, заглядывая ему в лицо. Прикосновения успокаивали, но видеть глаза казалось важнее. Как будто мало было только слов, только голоса, чтобы понять. Ведь Хейл… Это Хейл, он всегда знает, как сделать правильно, как будет лучше! Но разве хорошо, когда считают мертвым живого человека, самого родного и близкого? Что в этом может быть правильного?!

— Сейчас нет смысла скрывать, — он опустил ладонь на ее затылок, ласково зарылся пальцами в волосы. — Ты Видящая, и ты знаешь правду. Так — правильно.

— Должна была увидеть? — прошептала Белла. Все внутри протестовало, но, если подумать, наверное, Хейл прав. Как всегда. Ведь она встретила маму еще в космопорту! И сразу узнала, но все равно поверила логичным доводам отца, а не сердцу. Значит, чтобы поверить, ей нужен был этот беспощадный свет истинного видения?

— Да, — Хейл снова притянул ее к себе, и теперь она не стала отстраняться, прижалась, уткнулась ему в плечо. В глазах вскипали слезы, но его рука в волосах, пальцы, неторопливо и успокаивающе перебирающие пряди, удерживали от глупых рыданий.

— Ужасно, — пробормотала Белла. — Мне надо радоваться, а я вот-вот разревусь. Почему?

— Слишком много эмоциональных переживаний. Осознай пока. Успеешь еще порадоваться.

— А отец? Он тоже не знает? Он ведь не мог… не мог убеждать меня, что я ошиблась, если бы…

— Он тоже не должен был узнать раньше времени. Слишком велик риск. Но теперь история с исчезновением твоей матери почти закончилась. И, возможно, пока мы здесь лежим, твоя мать и мой отец ставят в ней последнюю точку.

— Дядя Петрас? — удивленно переспросила Белла. — Он разве тоже здесь?

— Нет, и даже не на Балорте. Второй конец нити очень далеко. Слишком много загадок и вопросов, да? Давай начнем с того, что твою мать я встретил три месяца назад, как раз после вылазки на Карментин, на крошечном спутнике Карментина — Иверде. Единственное место, куда она с риском для жизни, но сумела бы добраться без денег, без документов, после почти самоубийственного побега. Она видела на Карментине меня. А во мне — увидела первую за столько лет возможность все исправить. Вернуться. Но главное — вернуть долги тем, кто лишил ее семьи и нормальной жизни. Цепочка совпадений, которую легко проследила бы любая опытная Видящая, привела вас с отцом на кладбище, а ее — на закрытую частную станцию неподалеку от Иверда, в ловушку без выхода. Но подробности она расскажет тебе сама.

«В ловушку»? «Проследила бы любая Видящая»? То есть, опытная, но… разве мама…

Вопросов и правда было очень много, слишком много! Но главным, единственным по-настоящему важным был один.

— Когда я смогу ее увидеть?

— Мне сообщат. Это операция внешней разведки, пока она в активной фазе, нам с тобой нужно держаться подальше. Прежде всего тебе, Белла.

«Почему» и «разведки?!» столкнулись на языке, и каким-то образом вырвалось изумленное:

— Мне?

— Ты — Видящая, — напомнил Хейл. И добавил жутковато-непонятное: — Мишень.

Белла глубоко вздохнула. Осторожно приподнялась и села, поджав под себя ноги. Покраснела под откровенным взглядом Хейла и решительно сказала:

— Еще раз. Ты, мама, дядя Петрас, разведка — как это совместить?!

— Так твой отец не говорил тебе?

— О чем?!

— Что они разделили бизнес, когда моему отцу предложили работу во внешней разведке.

Белла замотала головой. Дядя Петрас… Привычный с детства, то веселый, то резкий, но всегда открытый и откровенный дядя Петрас — разведчик?!

— Я знаю только, что отец до сих пор на него обижен за тот раздел.

— Что ж, значит, даже в обиде Людвиг Сантор умеет хранить действительно важные тайны. Не зря мой отец ему доверял.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А ты? Ты — тоже? В разведке?!

«Популярный тревел-блогер — разведчик» звучало так же странно, как «богатейший бизнесмен и глава одной из старейших семей Тинтеи — разведчик». Но, если подумать, как раз в этом был смысл. Постоянные путешествия, съемки, сюжеты. Идеальное прикрытие?

Хейл смотрел на нее внимательно и серьезно.

— Это важно, Белла?

Не «детка» и не «принцесса». Хейл редко называл ее по имени. Интересно, это что-нибудь означает?

И почему она вообще думает о такой ерунде?!

— Да и нет, — быстро вздохнув, ответила на вопрос. — Важно, потому что я хочу все о тебе знать. Неважно, потому что ты это ты, и я люблю тебя, а не твою работу.

— Вот прямо так сразу — берешь и любишь? — он улыбнулся. С долей иронии, пожалуй, но какой-то доброй иронии, без подтекстов.

Наверное, это ее признание — спонтанное и слегка неожиданное даже для нее самой — и впрямь могло показаться поспешным, но ведь он чувствует ее эмоции? Сейчас Белле вовсе не казалось, что она торопится. Просто факт. Просто слово. Очень важное, конечно, но просто слово, которое честно сказалось.

— Тогда ты примешь любую правду. А правда в том, что на мне — почти весь семейный бизнес. А его особенности — иногда отличное прикрытие для дел отца. Так же как моя медийность. Любовь фанатов иногда до чертиков бесит, но порой это не только приятно, но еще и полезно. Прекрасная ширма. Мой дар, как ты понимаешь, тоже полезен не только для бизнеса. Поэтому нет, я не работаю на разведку галактического альянса. Но я работаю с отцом, если ему нужна моя помощь.

Все это звучало понятно и логично, и Белла кивнула. И спросила:

— Так ты прилетел на Тинтею по делам дяди Петраса, связанным с разведкой, и в этом замешана мама? А я? Отвлекала тебя, или… — пришедшая в голову мысль казалась не очень приятной, но тем более стоило спросить. Белла усвоила урок с интервью и не хотела повторять ту же ошибку, страдая на пустом месте. — Ты сказал, я мишень. Почему? И… это ведь не значит, что ты со мной, потому что так было надо?

— Я с тобой, потому что ты попросила. И потому что сам хочу. Теперь — хочу. Но когда я летел на Тинтею, ничего подобного, — он сел и усмехнулся, обводя широким жестом номер, ее, кровать, — не планировал. Твое предложение стало неожиданностью. Пришлось реагировать по ситуации. А мишень… Белла, твоя мать попала в очень неприятную историю. Запутанную, мерзкую и страшную. Как я понял, в тот момент, пять лет назад, она почти лишилась дара, не могла отличить истинные видения от ложных, потеряла опору, с которой сжилась — твой отец тогда только стал министром, ему было не до жены с ее непонятными проблемами. И стала жертвой целой преступной сети. Они работают именно с Видящими. Ищут их, наблюдают, отслеживают только проблемных. Ваш дар — особенный, ему больше прочих нужна поддержка. Если Видящая больше не может видеть, если теряет человека, на которого опиралась — это кризис, который сложно пережить в одиночку. Именно так выбрали твою мать. А своим побегом сейчас она дала им повод пристальнее присмотреться к тебе. Дочь талантливее матери и еще совсем неопытна. С таким материалом, — он поморщился, а Белла вдруг поняла, что дрожит, — работать было бы проще. Если бы им, конечно, удалось подобраться к принцессе Сантор. Но твой отец бережет тебя хлеще, чем дракон — вожделенную гору золота. Отвлечь его и вывести тебя из-под постоянного надзора оказалось сложно даже нам с отцом, не то что этим гадам.

— Отвлечь? — переспросила она. — Постой, «Гордость Тинтеи»?!

— Без Видящей такое было не провернуть, твоя мать очень помогла, так что саботаж и мелкие, но нервирующие неприятности Людвигу обеспечила она, остальное — отвлечение наземной слежки — сделали отцовские иллюзионисты.

— А эти, которые «гады»? Они… — Белла сама не знала, что хотела спросить: кто они, где, что им нужно? Пытались ли тоже как-то к ней подобраться, отвлечь отца, обеспечить ему неприятности? Они ведь по-настоящему опасны! Сумели как-то похитить маму, устроили ей ловушку, а семью убедили в ее смерти! — Мне страшно, — вырвалось будто само, хотя она совсем не о том сейчас думала. И только уже признавшись, поняла: в самом деле страшно, и дрожит она совсем не от холода. Представлять себя героиней шпионского боевика весело, когда в преследователях — безопасные, только слегка нервирующие фанатки, а не настоящие преступники!

И тут в голову пришла внезапная мысль.

— Хейл… А я могу их увидеть с помощью дара? Проверить, где они, что делают и нужно ли бояться?

— Незачем тебе на них смотреть, — он подтянул одеяло и замотал ее едва ли не с головой. Обхватил весь этот внушительный куль, прижал к себе и сказал в ухо: — Бояться уже нечего. А теперь только представь, что было бы, расскажи я тебе раньше. Все закончилось, детка. Твоя мать в безопасности. Ты — тоже. А своему дару ты найдешь множество других применений. Как насчет того, чтобы посмотреть, прибьет ли меня твой папочка в приступе большой радости и сильно ли будет этого хотеть?

— Не прибьет, но хотеть будет, — Белла рассмеялась, хотя смех вышел каким-то слишком нервным. — Это и без дара понятно.

Вздохнула, успокаиваясь. Дыхание Хейла щекотало ухо и навевало желания вместо страхов. И в его руках было уютно и безопасно даже вот так, в одеяле, хотя без — было бы лучше. Определенно лучше!

— Поцелуй меня, — попросила, поерзав и поняв, что сама из кокона не выпутается никак. — А потом поедем в «Устрицу», да? Мама будет там? Я хочу скорее ее обнять. И узнать, что с ней случилось. И… вернуться с ней вместе домой, — закончила почти шепотом, — ведь уже можно будет, правда? Хейл?

— Она тоже хочет тебя обнять. Кстати, ты сильно удивишься, если я скажу, что тем слоном в бамбуке была она?

— Мама?! В бамбуке? — Конечно же, Белла вспомнила то нервирующее ощущение слишком пристального взгляда, на самом деле вспомнила, еще когда Хейл упомянул «наземную слежку». Но решила, что это слежка и была. Или охрана, или те самые «гады», от которых, видимо, ее заодно со всеми развлечениями и свиданиями прикрывали Хейл и дядя Петрас. — Но…

«Она ведь могла подойти?» — так и рвалось на язык, и никакие «уже объяснили, почему нет», «секретность» и «операция разведки» не помогали справиться с обидой за упущенную возможность. Белла замотала головой.

— Прости, я сейчас, наверное, как ребенок, которому не дают самый нужный подарок.

— А если поцелую, ребенку полегчает? — Хейл приподнял ее за подбородок, смотрел насмешливо. — Хм. Мой дар утверждает, что да. Проверим?

— Обязательно надо проверить, — шепотом согласилась Белла.

ЭПИЛОГ

— Белла Данжеро! С ума сойти! — Бетси, кажется, очень нравилось сочетание ее имени и фамилии Хейла, иначе с чего бы она повторяла это раз, наверное, сотый? Не от потрясения же? И ее абсолютно не смущало, что помолвка — это еще не свадьба. — Нет, ты только представь! Представь, что будет твориться, когда все узнают!

На этих «что» и «все» Бетси пугающе таращила глаза и по виду становилась очень близка к какому-то священному экстазу.

Самой Белле сейчас не было никакого дела до гипотетических «всех», ее мысли занимало совсем другое. В последние несколько дней случилось столько разговоров, объяснений и потрясений, было столько слез и объятий — с мамой, и объятий с поцелуями и… всем остальным, да — с Хейлом, столько беготни, звонков, согласований, примерок, что вот эти двадцать минут или полчаса до начала торжества — когда она уже одета и полностью готова, и осталось только дождаться нужного времени — казались внезапным затишьем посреди урагана.

А ураган в мыслях продолжался.

Тогда, с Хейлом, узнав о судьбе мамы очень коротко, только основное, она испугалась тех, кто похитил маму тогда и охотится за ней снова. Или уже за ними обеими. Но сейчас, после того, как мама долго, очень долго, подробно и откровенно, говорила с ней, а потом объясняла все отцу, чувства стали совсем другими.

Белла до сих пор помнила то первое, потрясающее ощущение от простого понимания: мама здесь. Ее можно взять за руку. Можно реветь, не сдерживаясь, уткнувшись ей в плечо. Можно обнимать ее крепко-крепко, как в детстве, и в ужасе замирать, слушая до боли горькую и жуткую историю о Видящей, которая понимала, что утрачивает дар, и, пожалуй, едва не сошла с ума в самом прямом смысле. Игрейна Сантор винила во всем себя.

«У Людвига был такой сложный период, это назначение давалось ему совсем не легко. Ему было не до меня, я обижалась, потом злилась. А мне нужно было потерпеть, Бель, просто немного потерпеть. Министр, это должность, которая требует больше, чем дает. Ему нужна была моя поддержка, а я ушла в свои страхи и обиды. Дар сходил с ума вместе со мной. Ложные видения, Бель, это непрекращающийся кошмар наяву. Я не могла отделаться от навязчивой идеи, что вам с отцом грозит смертельная опасность. А я, со своим разболтанным даром, не сумею увидеть и защитить. Это стало последней каплей. Видящая, которая ослепла и не смогла уберечь самых близких, что может быть ужаснее? Теперь я знаю ответ на этот вопрос».

О долгих годах плена, о закрытой станции, о так называемой «программе стабилизации видящих» мама говорила скупо, короткими фразами, и Белла не настаивала, не выпытывала подробности, чувствовала за каждым словом — боль и еще не утихшую ярость. А вот «самоубийственный побег», как назвал его Хейл, маму, наоборот, веселил.

«И ничего самоубийственного. Грузовой отсек мусоровоза — самое романтичное и прекрасное место галактики! Не верь, если кто-то скажет иначе. Там я летела к надежде. А надежда самым наглым образом схватила меня за шкирку, закинула в свою яхту и только потом потрудилась спросить, кстати, очень ехидно, почему уважаемая и уже пять лет как мертвая тетушка Игрейна носится по краю света в одном мешке из-под картошки и почему от нее так разит помойкой».

Вообще, о Хейле мама говорила с неизменным теплом. И о том, что никогда никого другого не представляла рядом с единственной дочерью. «Я ведь не просто так договаривалась с Данжеро о вашем союзе. Я видела вас вместе, Бель. После родов было мое лучшее время. Видения были такими отчетливыми, такими прекрасными. Хейл очень подходит тебе».

И о том, что после «чудовищного морозильника» («Людвиг что, совсем свихнулся от горя? Отдать тебя этой проклятой бессердечной каракатице?! Как он мог?!»), то есть Бурдонского лицея, отогреть Беллу мог только Хейл.

Наконец стало понятно, что с ней там случилось, и почему Хейл удивлялся, что чувственность в ней пробуждалась так медленно. Оказалось, что «Проклятая каракатица», в смысле госпожа директриса Элистина Фертин, разработала целую систему чар и зелий, чтобы девочки в ее лицее «не отвлекались на неуместный в их юном возрасте зов плоти». «Для сильных стихийниц это еще может быть оправдано, — говорила мама, — взросление — период нестабильности дара, а внезапные ураганы, потопы и пожары опасны и для окружающих, и для самой девочки. И мать, и бабка Людвига учились в Бурдоне. Но подавлять чувства Видящей — губить ее дар!»

Мама жива. Мама здесь. С ней можно говорить. Ее можно слушать. Ей можно рассказать такое, в чем даже себе стесняешься признаться. Она поймет. Белла носила в себе эти счастливые открытия осторожно, чтобы не расплескать, оберегала их, привыкала к ним, чтобы из непривычных и удивительных они постепенно становились для нее нормой.

Бояться, как и сказал Хейл, было теперь некого. Вот только Белла очень ясно, до леденящего ужаса отчетливо понимала, чего избежала. Главная опасность, которая осталась в прошлом — вовсе не те преступники, с которыми сейчас разбирается полиция Альянса, а приличный и удобный, такой полезный для отца и «Сантор-галактик» Джеймс Фицройс, ее теперь уже несостоявшийся жених. «Болотный Джеймс», как назвал его Хейл. Нелюбимый, не любящий, считающий нормой брак по расчету, вот только расчет в случае с ним — совсем не правильный. Примерно как у отца с мамой, но у них, кроме расчета, была еще и любовь. И до сих пор есть — Белла видела своими глазами! Любой бы понял, какие чувства связывают Людвига и Игрейну Сантор, увидев их встречу! Хотя потрясение отца, к которому давно погибшая и похороненная жена явилась прямо в рабочий кабинет, было, похоже, маминой маленькой местью за былое непонимание.

За непонимание того, что и как нужно Видящей. За то, что Игрейна почти потеряла свой дар, пока муж волновался только о работе, о политике, о благе Тинтеи и о развитии бизнеса. За то, что вынуждена была искать помощи у каких-то сомнительных «консультантов», а в результате оказалась в руках преступников.

Что ждало Беллу в замужестве с Джеймсом? Ее дар подсказывал, что ничего хорошего. Мамин говорил о том же. И все же им пришлось вдвоем втолковывать отцу, в чем он не прав. Напоминать о давнем договоре с семьей Данжеро. Давить на то, что именно Хейл вернул маме свободу, а Петрас покончил с мерзавцами навсегда, обезопасив и ее, и Беллу, и, возможно, всех других Видящих.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Теперь все это было позади. Все стало правильно. Так почему задним числом пробирает ужас? Как будто она прошла по самому краю, по лезвию, и только чудом избежала худшего.

И какая ерунда по сравнению с этим истерика прессы, до которой дошел слух о смене в последний момент жениха, но которая так и не разузнала имя нового претендента на руку «принцессы Сантор-галактик»!

— Скандалы, интриги, расследования, — ехидно протянула Бетси, высовываясь в окно. — Смотри, там столько охотников за сенсациями сидят в засаде, что наверняка оттоптали друг другу ноги! И наставили синяков локтями и камерами.

— Мне больше интересно, где носит Хейла, — нервно отозвалась Белла. — Нам уже пора. Он что, через Балорт сюда добирается?

«Главное, чтобы не устроил на Балорте мальчишник», — мелькнула непрошеная мысль. Что за ерунда лезет в голову! Белла в очередной раз кинула взгляд в зеркало и раздраженно передернула плечами — огромное, во всю стену, оно отражало ее в полный рост, от живых цветов в небрежно уложенных волосах (и неважно, что на эту показную небрежность у Аманды Миркос, лучшего стилиста столицы, ушло почти два часа) до узких мысков туфель. Она знала, что выглядит идеально, что это платье, сшитое для нее по уникальным лекалам, удивительно ей идет, и Хейлу точно понравится, хотя он, возможно, предпочел бы видеть ее и вовсе без платья, но это уже позже, после всего неизбежного официального. Знала, что с макияжем все изумительно, ничего не потекло и не расплылось. Была уверена в каждой мелочи, в каждой детали. И все равно нервничала. Да, это волнение, пожалуй, было даже приятным. Но только первые полчаса. Сейчас ожидание, нетерпение и необъяснимый внутренний мандраж становились уже почти невыносимыми.

— А вдруг его взяли в плен активные поклонницы? — страшным шепотом спросила Бетси и фыркнула в ответ на, как Белла надеялась, ее очень многообещающий и выразительный взгляд. — Ну а что? Держат в заложниках. Пытают любовью. И требуют ответа на вопрос, зачем такому прекрасному господину Данжеро вдруг потребовался лучший банкетный зал Тинтарины.

— Убью, — мрачно пообещала Белла. — Всех поклонниц, начиная с Алексы. Хотя, возможно, Алекса мне поможет.

— Какой ужас! — воскликнула Бетси, откровенно развлекаясь. — Что Хейл сотворил с моей дорогой Изабеллой? Она стала кровожадной и пугающей!

— Лишь бы Хейл не испугался, — вздохнула Белла. Кажется, ее мандраж перешел уже все разумные границы. — Вот ты можешь предположить, почему его до сих пор нет? Без жутких историй про пытки любовью!

— Могу, — Бетси вдруг разулыбалась и хулигански подмигнула. — Жуткие мне понравились, но реальная причина гораздо романтичнее.

— Я тебя внимательно слушаю. Очень внимательно!

— Ты же не думаешь, что я испорчу Хейлу сюрприз? Потерпи еще чуть-чуть. Никуда он не денется, скоро появится.

И будто подгадав самый подходящий момент или просто сжалившись над Беллой, которую вдруг до изумления взволновал вопрос «откуда Бетси знает про сюрприз, если они с Хейлом виделись всего раз, вчера вечером, ровно десять минут и в ее присутствии?» — наконец распахнулась дверь.

Хейл еще даже не успел войти, а Беллу потянуло к нему как магнитом. Не броситься на шею, конечно, но убедиться, что вот он — теперь точно здесь. Дотронуться, или хотя бы просто быть ближе. И только через несколько ударов сердца и один очень долгий взгляд Белла начала осознавать окружающее. Когда Хейл, до ужаса красивый и торжественный, уже держал ее за руку и протягивал скромный букет. Три лилии, перевитые простой серебристой лентой. Упругие стебли с крупными молочно-белыми цветками в тончайших голубоватых прожилках. Белла вдохнула тонкий, свежий аромат, так не похожий на въевшийся в память кошмар детства, удушающе густой запах вороха лилий… Нет, зачем вспоминать то, что в итоге оказалось всего лишь страшным мороком? На мгновение прикрыла глаза, целиком сосредоточившись на удивительном запахе и на волнующем до мурашек прикосновении Хейла. А когда открыла — по прожилкам пробежало голубоватое сияние, окутало цветы и медленно впиталось, оставшись мягким, едва заметным отблеском на лепестках.

Белла моргнула, чувствуя, как неожиданно защипало глаза.

Лилии Селены, редчайшие, цветущие в единственном месте на Тинтее, но главное — не это. Цветы, которые тут же вянут, если сорвать их просто так, для продажи или для статусного подарка. Только сорванные с искренним желанием подарить по-настоящему важному для тебя человеку, они будут жить и цвести. До тех пор, пока живы чувства.

— Не сказала? — спросил Хейл, и Белла как-то поняла, что это он Бетси.

— Молчала как рыба! Было сложно!

— Лично вручу тебе медаль самой героической подруги. Но теперь мы точно опаздываем, и это надо срочно исправить. Белла?

А Белла не понимала, что сказать. Потому что слов для того, что она сейчас чувствовала, просто не существовало. Радость? Надежда? Уверенность? Счастливое до дрожи ожидание? Щемящая до слез благодарность за эти волшебные цветы, за возможность, глядя на лилии, плакать от счастья, а не от горя? Все это, и еще многое-многое другое. Разве такое выразишь в нескольких словах? Поэтому она просто сжимала руку Хейла, смотрела на нежные, кажущиеся такими хрупкими цветы, и верила, а может, и знала, что они не завянут. Видящая она, в конце концов, или кто?

Конец

БЕЛАЯ ВОЛЧИЦА, ЧЕРНЫЙ ВОЛК

Рассказ

Аннотация

Гарат и Рэда из разных племен. Они никогда не виделись, но знают достаточно, чтобы принимать друг друга такими, какие есть. Что может объединить гордую волчицу, после гибели мужа выбравшую одиночество, и волка, которому мало кто отважится сказать «нет»? Одна ночь. Заветное желание. И немного волчьей нежности.

— Не нравятся наши девчонки? — глухо стукнуло днище баклаги с пивом, Рэда оперлась о столешницу ладонями, наклонилась расчетливо, так, чтобы узорчатые малахитовые бусы закачались прямо перед глазами у просидевшего здесь весь вечер волчары. Грудь за бусами была роскошная, зрелая, не какие-то девчачьи прыщики — раз ни на одну молоденькую не позарился, так может, другое любит? Рассмотрит, а там, если не слепой, заметит и крутые бедра, и алые ждущие губы, и две косы — знак, что взрослая волчица свободна и ищет, с кем провести время.

Сегодня, в ночь обновления крови, Рэда надеялась найти того, кто будет достаточно силен. К ним пришли альфы из трех племен сразу — кто присмотреть себе пару из нетронутых, а кто и просто поразвлечься с истосковавшейся по мужской любви, на все готовой самкой — без последствий, без обязательств. Зато и на детей после этой ночи никто не может предъявить права, они принадлежат только матери — и племени.

Вот только почему этот шикарный волк сидит здесь и лакает пиво, вместо того чтобы делиться своим семенем, как принято этой ночью?

Чужой взгляд мазнул по ней словно нехотя, широченная ладонь потянулась к пиву, но запах взрослого, матерого зверя, альфы — усилился от другой жажды. Горький, дурманящий. У Рэды от него затвердели соски и погорячело между ног. Сильный. Хорошие дети будут.

— Нравлюсь? — спросила она, жадно вбирая в себя этот запах, рассматривая крепкие плечи, мускулистые руки, резко очерченное узкое лицо. Красивый. Это не самое важное, но все-таки хорошо. Если родится дочь и пойдет в отца, а не в мать — печалиться ей тоже не придется.

— Ты так пялишься, что это я должен спрашивать.

— Спроси, отвечу, — Рэда усмехнулась, обнажив зубы. — А только мне еще нюх не отшибло.

— На улице — всеобщая случка. Несет так, что даже на дохлятину встанет, — он отхлебнул из кружки, посмотрел исподлобья, пристально, будто оценивал. — Ты поинтереснее будешь. — И ухмыльнулся, подонок. Будто чуял, что от таких любезностей ее накроет яростью. До пелены перед глазами. Но Рэда не была бы собой, если бы поддалась порыву. Она распрямилась, сказала, небрежно поведя плечом, так что широкий вырез съехал еще ниже:

— Да и ты не похож на того, кто бросается на любой мосол. Или я ошиблась?

— Мослы и кости пусть грызут другие, я люблю куски посочнее. Только не с чужого стола.

У него хищно дрогнули ноздри. Рэда отлично понимала, что он вынюхивает — запах других самцов. Чужие ласки, чужое семя. “Ищи, ищи, — подумала с давней, привычной горечью. — Нет волка, который пробовал бы на вкус Рэду Белую. После Арга — нет. И тебе бы не предложила, но кто здесь подарит мне потомство? Нет таких, все — слишком слабые”.

Арг ушел за Грань три года назад. Давно выветрился последний след горького, обволакивающего запаха, давно позабыло тело, как сладко было в его руках. Только душа все еще помнила. Но сегодня это не было важным. Аргу не понравилось бы, что его женщина остается бездетной, словно бессильная пустовка.

— Долго терпишь, — он перестал внюхиваться, отхлебнул из кружки и со стуком поставил ее обратно на стол. — Вдова?

— Да, — коротко ответила Рэда. Тоска, давно ставшая привычной, всколыхнулась резко, остро, словно в первые дни, когда выла по Аргу, не переставая. На какой-то миг даже захотелось уйти, оставить этого чужака наедине с его пивом. “Ребенок, — напомнила себе Рэда. — Только мой”.

— Пожелай ты случки, на тебя залез бы любой из местных. Значит, ищешь другого. — Он прищурился. — Мужа? Щенков? С первым ты точно не по адресу.

И снова Рэда усмехнулась:

— Пожелай я мужа, давно два племени упились бы на свадьбе. Только сейчас, чужак. А после — даже не вспоминай.

— Не вспомню. И увижу — не узнаю. Меня устраивает. Как и чужак — завтра. Сегодня — Гарат.

Он поднялся, выпрямился во весь свой немаленький рост, с обманчиво мягкой, хищной грацией обогнул стол, повел носом в сторону выхода, поморщился — с улицы несло так, что встало бы не только на дохлятину, но и у дохлятины. Запахи возбужденных альф и жаждущих самок, ядреная смесь желания, страсти, похоти. Покосился на Рэду:

— Веди.

Это ей понравилось. Рэда не была брезгливой, но свальная случка вызывала отвращение. Дарить и получать ласки она предпочитала наедине.

— Не туда, — она повернула к заднему ходу. Оттуда тоже несло, вряд ли этой ночью во всей деревне нашелся бы укромный, никем не занятый уголок. Но Рэда знала место.

Деревню миновали быстро. Свернули в лес, тоже полный запахов — острых, возбуждающих. Здесь уединиться было проще, даже странно, что мало кто воспользовался зеленым укрытием. Но Рэда не пошла ни на одну из знакомых полян.

Она вывела Гарата к реке, к густому ивняку выше по течению. Сюда ходили редко — и купались, и стирали ближе к деревне. Здесь пахло илом, медленной проточной водой, дикими утками, что гнездились в заводи. Травой, деревьями, мокрой землей. Ни одного чужого, раздражающего запаха.

Рэда обернулась, как раз чтобы увидеть, как Гарат в двух шагах от нее стаскивает с себя рубаху.

— Я слышал, в этих лесах встречается добыча покрупнее уток и зайцев.

— Олени. Кабаны. Лоси. Медведи. Рыси. Если любишь настоящую охоту, тебе понравится.

Отвечала, а сама смотрела, оценивая уже не скрытое рубахой тело. Жгуты мускулов под загорелой до цвета бронзы кожей, стремительную легкость движений, дикую силу хищника, охотника и бойца. Для такого и олень будет слишком легкой добычей.

— Загонять зайцев — это для волчат, зубы почесать, и для трусов. У нас в Краснолесье одни косули остались, остальных — извели. Кабан — хорошо. Не соскучишься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Знаю место, где пасется стадо, — впервые за долгое, очень долгое время Рэда улыбнулась широко и от души. — Отведу. Повеселимся.

От вида сильного, поджарого тела, от запаха альфы, от разговоров о хорошей охоте желание охватило так сильно, что трудно стало держать себя в руках. Давно голос Рэды не звучал так низко, хрипло и отрывисто, давно ей не было так сложно говорить связно, а не короткими, рублеными фразами.

Гарат почуял, поднял голову. Глаза его — Рэда помнила, что темные — уже отливали золотом. Спросил с заметной насмешкой:

— Тебя раздеть, охотница? Или сама справишься?

Рэда развязала и скинула юбку, рванула рубашку через голову. Зацепила бусы, и прочная оленья жила лопнула от нетерпеливого рывка, остро резанув шею. Рэда не смотрела, куда раскатились бусины — пусть лесной хранитель приберет, на счастье.

Холодный ночной ветер лизнул разгоряченную, повлажневшую от желания кожу. Но взгляд Гарата ощущался гораздо сильнее. Будоражил, пробуждая давно забытое. Тек по телу. Обжигал. Будто не Гарат смотрел, а его волк оглаживал ее шершавым горячим языком. Щекотал роскошной блестящей шерстью. Рэда жадно облизнулась, шагнула к нему. Пришлось запрокинуть голову, чтобы поймать этот жаркий, обещающий слишком многое взгляд. Так близко, что напрягшиеся соски коснулись кожи Гарата. Впилась пальцами в твердые плечи, вставая на цыпочки, приникла всем телом.

— Возьми, — выдохнула, почти дотянувшись до его губ.

Лес пах прелой листвой и влажной свежестью воды, а Гарат — горечью и силой. Он положил ладонь на затылок, наклонился сам и ее притянул к себе — еще ближе. Не целовал — пил, жадно, ненасытно, как умирающий от жажды. И Рэда отвечала тем же, и тоже словно оживала, как от прохладной свежей воды, льющейся в иссушенное горло. Притиралась теснее, вдавливала короткие ногти в горячую кожу, постанывала от каждого движения языка во рту. Застонала гортанно и протяжно, когда Гарат тронул ее между ног. Пальцы, только пальцы, но истосковавшееся по мужчине, по настоящему волку тело зашлось от счастья даже от такой малости. Рэда приняла их, впустила глубоко, стиснула накрепко, прогибаясь под незнакомыми руками. Чувствуя животом толстый крупный член так отчетливо, будто и не было на Гарате штанов из плотной грубой кожи.

— Торопишься. — Шепот коснулся горящих губ, обжег шею под ухом. Рэда инстинктивно вздрогнула, почувствовав клыки. Сладко, в предвкушении заколотилось сердце. — Мокр-р-ая. Хор-р-рошо.

Будь она сейчас волчицей, вся шерсть на загривке встала бы дыбом от этого низкого, приглушенного рычания.

Гарат рухнул в листву, в холодные гладкие ивовые плети, увлекая ее за собой, и тут же перекатился, опрокидывая на спину, придавливая тяжестью. И от его веса, от жесткой хватки на плечах, от колена, раздвигающего ее ноги, и без того почти невыносимое желание вспыхнуло палевом, лесным пожаром. Исчезло все, кроме этой ночи и этого мгновения — память, сожаления, мечты. Осталась лишь волчица, изголодавшаяся по волку, по силе, которой не стыдно, не зазорно подчиниться.

— Возьми, — повторила она, но теперь вместо внятного слова из горла вырвался полу-стон, полу-вой. Зазывный, страстный. И Гарат откликнулся.

Вошел одним резким толчком. Слишком большой для ее отвыкшего тела. Рэда вскрикнула, дернувшись от боли. Вцепилась зубами Гарату в плечо. То, что нужно. Так, как нужно. Вздумай он сейчас нежничать или жалеть, ее наверняка снесло бы в ярость. Рэда не хотела ни того, ни другого. Эта боль была хорошей, правильной. Важной. Пьянила, как горький мед старого Торгада. Глоток — и ты в волчьем раю. Толчок — и ты прежняя, страстная и ненасытная. Желанная и безудержно молодая.

Второй толчок — сильнее, резче — заставил зарычать. Она так и не разжала зубы, и к запаху альфы, горько-острому и дурманящему, добавился вкус его крови. Совсем немного, но Рэде хватило. Вскинула бедра навстречу, обвила ногами поясницу Гарата, руками — шею, могла бы — обвилась вокруг него змеей, оплела дикой лозой. Он вжал ее плечи в землю, в пряный ковер прелой листвы, и задвигался быстро и мерно, неудержимо, глубоко, так глубоко — но Рэда все равно подмахивала, насаживалась еще глубже, рычала с каждым толчком, сжимая зубы крепче, пока не сжалось все нутро, не зашлось в сладкой судороге. А тогда — выгнулась, упершись затылком в землю, подставив Гарату беззащитное горло. Простонала:

— Еще. Сильнее. Бери.

— Ты слишком сладкая добыча, чтобы делить на части. — Он намотал косы на запястья, дернул, будто поводья на лошади натянул. Рэда сильнее выгнула шею, задышала часто и хрипло. От нетерпения хотелось завыть, громко, на весь лес. Гарат внутри был по-прежнему твердым, но не двигался, и Рэда подчинялась — ждала вместе с ним, старалась удержать его слишком внимательный для перевозбужденного альфы взгляд. Только не получалось. В глазах плыло. Хотелось стиснуть зубы, зажмуриться, смять в кулаках клочки влажной от росы травы — так ждать было бы легче. — Сегодня вся моя будешь. До дна.

“Куда уж больше?” — мелькнула словно не ее, слишком разумная для такого мгновения мысль. А инстинкт подсказывал, и тело знало — будет больше.

— Возьми, — умоляюще простонала она, — не останавливайся.

Уже и забыла, как это сладко — умолять и покоряться. Быть слабой — не потому что ты и в самом деле слаба, а потому что твой волк — сильнее.

Гарат усмехнулся — медленно, обнажив клыки. Лизнул ее в шею, прикусил под ухом. И задвигался быстрее, рыча, так и не выпустив ее кос. Рэда больше не пыталась сдерживаться. Кричала и выла, сжимая в себе его член, не желая выпускать даже на короткий миг, даже зная, что тянущая пустота сменится новым мощным толчком, распирающим изнутри, болезненно-сладким. А Гарат рычал, вбиваясь глубоко и сильно, брал, как берут добычу — не покорную с самого начала, а укрощенную.

Рэда почувствовала, как излилось желанное семя. Горячее, почти обжигающее. Гарат толкнулся еще раз и упал на нее, стиснул, снова прикусил шею, словно напоминая: “Моя”. А Рэду уже охватывала истома, тягучая, как смола, и сладкая, как мед, и тяжесть мужского тела, вдавившего ее в листву, ничуть этому не мешала, а лишь делала ощущения ярче и глубже. Правильней.

Мягко, плавно сжималось внутри. Рэда чувствовала в себе член, обмякший, но не слишком. Наверное, Гарат мог бы взять ее еще раз, если бы захотел. Но древний инстинкт продолжения рода подсказывал — ей хватит. Она получила то, что хотела получить.

И все же оказалось трудно разжать сцепленные на шее Гарата руки и опустить ноги, обвивавшие его поясницу. А когда он вынул член и встал, Рэда жалобно, протяжно всхлипнула. Ей, может, и хватит, но тело просило еще. Не сейчас, не сразу — сейчас она чувствовала себя сытой и удовлетворенной, но уже хотелось повторения. Слишком хорошо Гарат напомнил, каково быть женщиной, быть желанной.

Ухо уловило едва слышный шорох шагов. Рэда приподняла голову, перекатилась на бок. Двигаться было лень, но не могла отказать себе в удовольствии посмотреть. Гарат, теперь уже полностью раздетый, входил в реку. Вода — жидкое, расплавленное серебро под полной луной, ласкалась к нему, нежно облизывала, как хотела бы облизать Рэда — икры, колени, бедра, ягодицы.

— А я ведь знаю тебя, — сказал тихо, но среди приглушенных звуков ночного леса прозвучало отчетливо — будто в ухо. — Рэда Белая. Вдова Арга, бывшего вождя Серых. Лучшая охотница племени, верная жена. У нас тобой волчат пугают. Говорят, прокляла за мужа племена Горелых пустошей. Когда они еще не были горелыми.

— Дураков проклинать не надо, сами справятся, — лениво ответила Рэда. — А ты, выходит, не пугливый. Хорошо.

Он плеснул водой в лицо, потянулся, запрокинув голову к луне.

— Завтра на сходке будут новости. Серых из Дикоцветья примет Краснолесье. “Краснолесье”, — Рэда мысленно прокатила на языке название. С тех пор как умер Арг, она узнавала новости вместе со всем племенем. Но все еще знала больше прочих. Серых из Дикоцветья осталось слишком мало. Разговоры о том, чтобы присоединиться к одному из кланов, начались еще при Арге.

Теперь стало ясно, отчего Гарат сидел наедине с пивом посреди всеобщей случки. Не за тем приехал.

Рэда никогда не была в Краснолесье. Только слышала. Рыжие сосны и красные скалы. Красиво. Мало дичи — мало пищи. Сильному клану так же остро нужны плодородные земли и богатые добычей леса, как племени Серых — защита и новая кровь. Выгода будет равной.

— Хочешь увидеть Краснолесье, Рэда Белая? Или останешься здесь, доживать свой век со стариками и гонять оленей?

— А ты зовешь меня гонять косуль? — фыркнула она. И тут же спросила уже всерьез, с изумившей ее саму жадностью: — Или нет?

— Я зову тебя жить. Растить волчат, которых ты так хочешь. Большего Чужак предлагать не станет. Для начала тебе стоит познакомиться с Гаратом Черным, старшим сыном Вагдаха Кровавого. В Краснолесье это сделать проще. Туда он возвращается после каждой большой охоты.

— Гарат Черный, — повторила Рэда. — Ты узнал меня, а я тебя нет. Хотя немало о тебе слышала.

Она встала, сладко потянулась и пошла к нему. Прохладная речная вода с тихим плеском обняла ноги. Полная луна дробилась в мелкой речной ряби, рассыпалась серебром. Звала перекинуться и бежать на охоту. Наконец-то — не в одиночестве.

Впервые за долгие три года она чувствовала себя по-настоящему живой. Словно лесной хозяин, приняв подношение, вернул взамен ту часть Рэды, что умерла вместе с Аргом. Гарат…

Им тоже пугали детей — Рэда усмехнулась этому совпадению. Наследник вождя клана, такой же сильный, как его отец, Вагдах Кровавый, и еще более жадный до схватки с вражескими племенами или опасной охоты. И до странности не падкий на ласки любой хорошенькой волчицы. Слишком разборчивый. Рэда могла бы и сразу догадаться, кто перед ней.

Таким отцом волчата могли бы гордиться. Но Рэда никогда не любила заглядывать так далеко вперед и строить планы о том, что может и не случиться. Да и согласиться хотелось не поэтому. Просто не годится умирать, пока в тебе на самом деле столько жизни.

— Да, Гарат, я хочу увидеть Краснолесье. А узнать тебя по-настоящему хочу еще больше. Но я обещала кое-что — помнишь?

— Стадо кабанов. Сочных. Жирных. И опасных, — он втянул носом ветер, будто надеялся учуять их прямо отсюда, спросил с ухмылкой: — Поохотимся, белая волчица?

Конец

Конец