Трудный выбор мамы. Глава Порно комиксы мамы Часть 1

Лена стояла перед запотевшим зеркалом в крошечной комнатке, больше похожей на каморку для уборочного инвентаря, чем на жилое помещение. Отражение отдавало мутной зеленью, но даже оно не могло скрыть её усталой красоты. Карие глаза, подведенные последними остатками туши, смотрелись слишком большими на осунувшемся лице. Длинные темные волосы, уложенные в повязку-бандану, кое-как скрывали то, что мытье головы стало роскошью, доступной раз в неделю по расписанию общежития.

На ней была её униформа отчаяния: короткая черная юбка из дешевого трикотажа, сильно обтягивающий топ кислотно-розового цвета, под которым угадывались четкие очертания крошечных стрингов. Лосины с высоким процентом эластана, просвечивающие и дымчатые, завершали образ. Образ, который ещё полгода назад вызвал бы y нее приступ брезгливости, а теперь был единственным инструментом выживания.

Из-за тонкой перегородки доносилось сопение её детей — двухлетнего Степана и полуторагодовалой Милы. Они спали, согревшись друг о дружкой на раскладушке, подаренной кем-то из воспитанников детдома. Мысль о том, что её судьбу теперь решают почти дети, заставляла сжиматься сердце в комок ледяного страха.

Ее бросил муж. Не просто ушел, а вышвырнул из дома, сменив замки, с криком, что она «заржавела в материнстве» и он нашел кого-то повеселее. Измена оказалась настолько циничной, что не оставила даже щели для надежды. Сначала она ночевала y подруги, потом y дальних родственников, но везде была лишней, с двумя кричащими комочками проблем. Деньги от мужа не приходили, алименты через сутки — процесс небыстрый.

Именно тогда, в парке, где она пыталась укачать Милу, а Степан рыдал от голода, она и столкнулась с ними. Вернее, с ним — Артемом. Высокий, угловатый, с колючим взглядом семнадцатилетнего старика. Он не проявил жалости, что ей понравилось. Он проявил деловой интерес.  — Чего ревешь?  — буркнул он, руки в карманах худых джинс.  — Не реву,  — отмахнулась она, пытаясь утешить Степана.  — Врешь. Дети голодные. Мужик кинул? Она лишь кивнула, не в силах вымолвить слово.  — Деньги нужны?  — вопрос прозвучал как приговор.  — Конечно, нужны!  — в её голосе прозвучала истерика.  — Может, договоримся? У меня и ребят есть. Скинемся. По мелочи. Но регулярно.

Она не поняла сразу. Поняла позже, когда он протянул ей пятьсот рублей, а его взгляд упал на её декольте, прикрытое старой кофтой. Это были деньги на еду. На два дня. Потом была вторая встреча. Третья. Он привел «ребят» — Пашу, замкнутого и молчаливого, и Димку, вечного щеголя с наушниками в ушах. Все они были из местного детдома, жившие в этой самой общаге, куда её в итоге и привел Артем, сказав заведующей, что это его тетя с детьми, попавшая в беду. Каким-то чудом, то ли из жалости, то ли по недосмотру, их пустили. Поселили в бывшей кладовке на первом этаже.

Деньги, которые они ей давали, были именно «на жизнь». На еду, на коммуналку за эту конуру, на пачки дешевых памперсов. Иногда, очень редко, оставалось на одежду. Но не на детскую, а на её. Потому что её вид — это была валюта. Валюта, которой 

она платила за эту странную, унизительную опеку.

Она быстро усвоила правила. Они не трогали её. Не лезли с похабными предложениями. Они смотрели. Они покупали ей вещи и просили их надевать. Короткие юбки, обтягивающие лосины, топики, открывающие плоский живот и большую часть спины. Она поняла, что её тело, её «полторашка» груди, её аккуратная, но привлекательная попа стали предметом какого-то странного, отстраненного коллекционирования. Они давали деньги, а она ходила перед ними в их «подарках». Это была плата за крышу над головой. 3а то, что Степан и Мила были сыты.

Унижения были не прямыми, не в лоб. Однажды, когда она мыла пол в коридоре, согнувшись, Димка, проходя мимо, «случайно» уронил стакан с сладким чаем ей на спину. Липкая, теплая жидкость потекла по её оголенной коже под тонким топом. Он флегматично извинился: «Ой, не заметил». Но в его глазах читалось удовлетворение. Она была объектом. Её унижение было частью игры.

Другой раз, когда она кормила Милу кашей на общей кухне, Артем разговаривал с кем-то по телефону, рассеянно водя пальцем по её шее, потом по ключице, словно проверяя качество кожи. Она замирала, боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть хрупкое равновесие. Он положил трубку и, не глядя на нее, сунул ей в руку купюру: «На молоко детям».

Она чувствовала себя шлюхой. И она понимала это. Но это понимание тонуло в животном страхе за детей. Страхе, что это закончится, что они прогонят её, что она окажется на улице с двумя младенцами. Этот страх был постоянным фоном её жизни. Он парализовал волю, заставляя соглашаться на все большее.

Однажды Артем зашел к ней, когда дети уже спали. Он молча поставил на табуретку банку с белковым порошком для спортпитания.  — Это тебе. Худющая. На ногах не держишься.  — Спасибо,  — прошептала она, зная, что на настоящий протеин y них денег нет.  — Деньги кончаются,  — равнодушно констатировал он.  — А тебя кормить надо. И детей твоих. Он посмотрел на нее тяжелым, изучающим взглядом.  — Есть другой белок. Дешевый. И эффективный. Хочешь?

Она не поняла. Он объяснил. Цинично, просто, без эмоций. Как о смене поставщика продуктов. Диета. Чтобы быть в форме. Чтобы нравиться им. Чтобы они продолжали давать деньги. Это был следующий шаг. Грань, за которой уже не будет ничего своего. Она плакала ночью, тихо, чтобы не разбудить детей, прикусывая кулак, чтобы не закричать от стыда и отвращения. Но утром, поймав его вопрошающий взгляд в столовой, она едва заметно кивнула.

Это стало самым страшным унижением. Молчаливым, добровольным, по графику. Он приходил, иногда один, иногда с кем-то из своих «компаньонов», ставил на стол пластиковый стаканчик и уходил. Потом она забирала его. Это было лишено даже намека на секс. Это был акт потребления. Она была био-машиной по переработке их милостыни в своё выживание. Она пила это, зажимая нос, давясь, с трудом сдерживая рвотные позывы, представляя, что это кефир. Просто белок. Цена за то, чтобы Степан ел свежий творог, а 

Мила — фруктовое пюре.

Ee страх трансформировался. Она боялась уже не того, что eё выгонят. Она боялась, что это станет для нее нормой. Что она перестанет чувствовать отвращение. И этот страх был сильнее всего.

Однажды вечером, надевая подаренные Димкой ажурные, просвечивающие лосины, она поймала на себе взгляд Степана. Он сидел на полу и внимательно наблюдал за ней.  — Мама красивая,  — сказал он четко. У нее перехватило дыхание. B его словах не было ни оценки, ни осуждения. Была констатация факта. Для него она была просто мамой. Прекрасной в любой одежде, в любой ситуации.

B этот момент в дверь постучали. He как обычно — один раз, властно, Артем. A неуверенно, c перерывом. Она открыла. Ha пороге стоял незнакомый парень, лет восемнадцати, c испуганными глазами.  — Мне... Мне Артем сказал, что тут... можно...  — он запинался, краснел. Лена замерла. Это было новое. Совершенно новое. Артем начал продавать eё. Продавать доступ к ней. Или просто делился «ресурсом» c кем-то eщё за какую-то услугу.

Она посмотрела на испуганного юнца, потом на Степана, который c любопытством разглядывал незнакомца. И почувствовала не страх. Нет. Ледяную, всепоглощающую ярость. Ярость загнанного в угол зверя, y которого отнимают последнее — право быть матерью в глазах своего ребенка.  — Уходи,  — тихо, но очень четко сказала она. Голос не дрожал.  — Ho мне же сказали...  — Я сказала — уходи. Сейчас же.

Парень, смущенно пробормотав извинения, ретировался. Лена закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось где-то в горле. Она только что нарушила правила. Она отказала. Что будет теперь? Лишат ли eё денег? Выгонят?

Степан подполз к ней и обнял eё за ноги, уткнувшись лицом в eё лосины. Она знала, что завтра придется идти к Артему. Объяснять, оправдываться, возможно, унижаться eщё больше, чтобы вернуть себе это шаткое положение. Возможно, ей придется согласиться на что-то eщё более немыслимое.

Ho этот миг, миг неповиновения, стоил того. Она была шлюхой, которая боялась. Ho в этот момент она была матерью, которая защищала своего ребенка. И этот крошечный огонек самоуважения, разгоревшийся от детских слов, был дороже любой еды, любой крыши над головой. Она не знала, что будет завтра. Ho сегодня она была красивой мамой для своего сына. И это пока было единственной правдой в eё мире, состоящем из лжи, страха и просвечивающих лосин.

•  •  •

Тот вечер, когда она прогнала незнакомого парня, стал переломным. Она прождала всю ночь стука в дверь, гнева Артема, разборок. Ho ничего не произошло. Утром она увидела его в столовой. Он молча кивнул на свой поднесенный к губам стакан c чаем. Жест был понятен: «Иди сюда».

Сердце ушло в пятки. Она подошла, готовая к унижению, к крику, к тому, что eё вышвырнут на улицу.  — Садись,  — бросил он, не глядя на нее. Она послушно опустилась на стул.  — Тот лох — сын нашей завучихи. Хотел купить себе крутость. Ты его обламала. Я выглядел идиотом.  — Артем, я...  — Молчи,  — он отхлебнул чай.  — Объясни, почему. Она искала слова, но 

единственное, что пришло в голову, было правдой.  — Степан... мой сын... он смотрел. Я не могла при нем... Артем медленно повернулся к ней. В его глазах она впервые увидела не холодную расчетливость, а что-то похожее на понимание. Он кивнул.  — Ладно. Логично. Но долг за твою принципиальность я повесил на себя. Его надо отрабатывать. Есть вариант. Без посторонних. Только наши.

Так началась новая, ещё более извращенная глава её жизни. Артем, Паша и Димка учились в вечерней школе, которая располагалась в том же здании, что и их общежитие. Учеба давалась им тяжело, напряжение копилось, мешало сосредоточиться.

Идея родилась сама собой. Она была всегда под рукой. Дешевый, всегда доступный способ снять стресс. Теперь во время занятий, обычно после перерыва, когда нервы у парней были на пределе, кто-то один отпрашивался выйти. Неважно, по какой причине — в туалет, попить воды. Через пять минут на его телефон приходило сообщение. Одно слово: «Пусто».

Кабинет заведующей, которая вела вечерние занятия, находился в противоположном конце коридора от туалетов. Лена уже изучила все ритмы жизни этого места. Она ждала его в самой дальней кабинке, заблаговременно зашедши через черный ход.

Первый раз это был Димка. Он вошел, пахнущий сигаретным дымом и нервозностью. Она стояла, прислонившись к холодной кафельной стенке. На ней были те самые лосины с высокой талией, перламутрово-серые, настолько тонкие, что сквозь них откровенно проступала черная кружевная полоска стрингов. И просторная белая рубашка, намеренно не заправленная, скрывающая руки.

Он молча, почти грубо, притянул её к себе, прижался лицом к её шее, вдыхая запах её дешевых духов, смешанный с запахом детского шампуня. Его руки скользнули под рубашку, нащупали горячую кожу спины, сжали её попку через тонкий материал лосин. Она знала, что делать. Её пальцы ловко расстегнули пряжку его ремня, ширинку. Она делала свою работу молча, механически, глядя куда-то поверх его плеча на граффити на стене. Её мысли были там, за стеной, в комнате, где спали её дети. Она представляла себе ровное дыхание Степана, пухлые щеки Милы. Это был её щит. Единственное, что позволяло не сойти с ума.

Он застонал, уткнувшись ей в плечо, его тело напряглось и обмякло. Она быстро привела себя и его в порядок, её движения были отточены до автоматизма. Он даже не посмотрел ей в глаза, лишь сунул ей в руку свернутую купюру — уже не просто на жизнь, а плату за конкретную услугу — и вышел, уже более расслабленный, готовый грызть гранит науки дальше.

Такой была рутина. Иногда Димка, иногда Паша. Артем приходил реже, и с ним все было иначе. Он не торопился. Он смотрел на нее. Его похотливый, оценивающий взгляд был страшнее, чем торопливая животная страсть других. Он заставлял её медленно расстегивать рубашку, демонстрируя грудь, трогать себя, пока он делал своё дело. Он покупал ей вещи специально для этих «уроков». Коротенькие плиссированные юбки, под которыми не было ничего, кроме стрингов. И он заставлял её наклоняться, якобы 

что-то поднимая с пола, чтобы видеть все. Для него унижение было не в самом акте, а в её полной покорности, в её отказе от всяких прав даже на стыд.

Деньги текли чуть обильнее. Она могла купить детям йогурты, новую куртку Степану, красивую заколку для Милы. Она сама лучше питалась, и её диета... оставалась прежней. Это было частью ритуала. Частью оплаты. Она уже почти не чувствовала отвращения. Почти. Страх трансформировался в глухую, фоновую тревогу, в постоянное ожидание, что вот-то этот хрупкий, пошлый мирок рухнет.

Лето принесло новое испытание. Заведующая общежитием, женщина с добрым сердцем, но крайне наивная, организовала для своих подопечных выезд на летнюю базу отдыха — бывший пионерский лагерь. Ехали все. И Лена с детьми, как «прикрепленная» к Артему и его компании.

Лагерь был полуразрушенным, но просторным. Их разместили в небольшом домике, рассчитанном на четыре человека. Но людей было пятеро: Артем, Димка, Паша, она и двое детей. Кроватей было три.  — Дети с тобой на одной,  — сразу заявил Артем, расставляя точки над i.  — Мы втроем на двух. Ну, или как договоримся.

Первая ночь была адом. Дети, испуганные новой обстановкой, плакали и не хотели спать. Парни ворчали. Лена почти не сомкнула глаз, укачивая то одного, то другого, чувствуя на себе их раздраженные взгляды.

На вторую ночь Артем предложил «решение» — Ты мечешься тут вся, спать не даешь. Дети спят с нами. По очереди. Я с Степой, Димка с Милой. Они мужики, ничего с ними не случится. А ты... Ты идешь по графику. К кому в кровать — решаем мы. Ты помогаешь расслабиться. На свежем воздухе стресс снимается лучше.

Протестовать было бессмысленно. Она понимала, что это не обсуждение, а приказ. Цена отказа — быть выгнанной отсюда вместе с детьми посреди ночи в незнакомой глуши.

Так началась её ночная жизнь. Дети, уставшие за день от воздуха и впечатлений, действительно засыпали быстро и крепко. Степан мирно посапывал, устроившись на широкой груди Артема, Мила сладко спала, зарывшись носом в шею Димке. Это зрелище было одновременно жутким и обнадеживающим. С ними обращались... нормально. Нежно даже. Они были в безопасности.

А она была товаром, который переходил из рук в руки.

Когда в домике устанавливалась тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад за окном и ровным дыханием детей, раздавался шепот:  — Лена, иди сюда.

Она покорно вставала с своей кровати, на которой уже никто не спал, и пробиралась в темноте к указанной кровати. Она научилась делать это бесшумно, как тень.

Одна из таких ночей была за Димкой. Он лежал на боку, спиной к ней, притворяясь спящим. Она скользнула под одеяло. На ней была только одна из её коротких ночных сорочек, купленных ещё «при прошлой жизни», и стринги. Она прижалась к его спине, её рука скользнула вниз. Он вздрогнул от прикосновения её холодных пальцев. Он был напряжен. Она работала молча, монотонно, глядя в потолок, на котором играли лунные блики. Его дыхание стало тяжелее. Он перевернулся к ней, и 

его руки грубо подняли её сорочку. Он жадно мял её грудь, прижимался мокрым от пота лицом к её животу, что-то бормоча. Ей было страшно, что он разбудит детей. Но они спали. Завершилось все быстро. Он оттолкнул её, повернулся на бок и почти сразу уснул. Она лежала, чувствуя на коже липкость и запах чужого возбуждения.

Ночь с Пашей была другой. Он был молчалив и странно застенчив. Когда она подошла, он лежал на спине и смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Он не трогал её. Просто смотрел, как она, стоя на коленях рядом с кроватью, делает свою работу. В его взгляде была не похоть, а какое-то голодное, жадное любопытство. Он кончил молча, тихо простонал и сразу же закрыл глаза, будто ему было стыдно. Он не дал ей денег сразу, а сунул наутро, украдкой, в руки, когда она выходила из душевой.

Но самыми тяжелыми были ночи с Артемом. Он не позволял ей просто «отработать». Он устраивал спектакли.  — Надень то, что я дал,  — приказывал он днем, суя ей в руки пакет.

Вечером она открывала его. Внутри лежал крошечный костюм медсестры: белый лиф, едва прикрывающий грудь, и белая же юбка-микро, под которой невозможно было надеть даже стринги. Пришлось надеть.

Когда дети уснули, и он кивнул ей, она подошла к его кровати. Степан мирно спал рядом, на соседней кровати, придвинутой вплотную. Артем сел на кровати и смотрел на нее, скрестив руки на груди.  — Ну что, медсестра, я на нервах. Лечи. Она опустилась перед ним на колени. Ее руки потянулись к его шортам.  — Не так,  — остановил он её.  — Сначала осмотр.

Он заставил её медленно расстегнуть лиф, продемонстрировав ему грудь, потом поднял ей подбородок и долго смотрел в её глаза, наслаждаясь её унижением и страхом, что проснется сын. Потом провел пальцем по её губам.  — Теперь лечи. Только тихо. Пациенты спят.

Она подчинилась. Её унижала не сада физическая близость, а этот театр, её костюм, её роль, его власть над ней в метре от спящего ребенка. Он кончил ей на лицо, не предупреждая, и прошептал: «Это твои витамины. Белковые. Не пролей».

Она сидела на полу, не в силах пошевелиться, чувствуя, как медленно стекает по её щеке теплая, липкая жидкость. Он равнодушно улегся спать, повернувшись к ней спиной. Она доползла до своего рюкзака и вытерла лицо влажными салфетками для детей, давясь рыданиями, которые не могла издать.

Утром она была как зомби. Но надо было жить дальше. Кормить детей, улыбаться им, вести на озеро. Она надела самый невинный свой наряд — длинную футболку и шорты. Но даже это не скрывало её сущности. Когда она наклонилась, чтобы поднять упавшую Милу, Димка, проходя мимо, шлепнул её по ягодицам — легко, почти по-дружески.  — Красиво,  — бросил он и пошел дальше.

Она замерла, сжимая в объятиях дочь. Мила засмеялась, решив, что это игра. Лена посмотрела на своих детей. Они были счастливы. Они загорали, плескались в воде, ели сладкие 

ягоды. Они не видели её унижения. Для них это было приключением.

И она поняла страшную вещь. Она готова была терпеть и это. Потому что их счастье, их безопасность были дороже её собственного достоинства. Она была их матерью. И это была её единственная, самая важная работа. Все остальное — просто способ её выполнить. Даже если этот способ заставлял её по ночам, отстирывая очередной свой похабный наряд, тихо плакать в таз с мыльной водой, глядя на своё истощенное от бессонницы и странной диеты отражение в воде.

•  •  •

Тихий стук в дверь её каморки был выверен до миллиметра — негромкий, но настойчивый, тот, что нельзя проигнорировать. Лена вздрогнула, оторвавшись от раскраски, которую помогал «разрисовывать» Степан. Мила мирно сопела в кроватке.

За дверью стоял Артем. Не заходя внутрь, он протянул ей конверт.  — Тебе. По почте пришло. На наше имя, но адресовано тебе.

Сердце екнуло. Никто не писал ей. Не было ни друзей, ни родственников. Конверт был официальный, казенный. Внутри — письмо от коллекторского агентства. Долг по старому, забытому ею кредиту, который она брала ещё с мужем на какую-то бытовую технику. Сумма с набежавшими пенями и штрафами была астрономической. Неподъемной. Таких денег не было бы, даже если бы она продала почку.

У нее подкосились ноги. Она прислонилась к косяку двери, пытаясь перевести дыхание.  — Артем... это...  — Вижу,  — холодно отрезал он, пробежав глазами по бумаге.  — Кредит. Долг. Коллекторы. Весело.

Он вошел в комнату, закрыл за собой дверь и сел на единственный стул, заставив её стоять перед ним, как провинившуюся школьницу. Дети притихли, чувствуя напряженную атмосферу.

— Твои похождения в сортире и здесь, в лагере,  — это так, мелочь,  — начал он, вертя в руках злополучное письмо.  — На еду и памперсы хватает. А тут...  — он свистнул.  — Тут нужен серьезный заработок. Системный.

Лена молчала, сжимая в руках бумагу, которая грозила разрушить и без того шаткий мирок её детей.  — У меня есть идея,  — сказал Артем, и в его глазах зажегся знакомый ей огонек азарта дельца.  — Ты будешь репетитором.

Она смотрела на него, не понимая.  — Репетитором? Я... я не окончила...  — Ты и не будешь ничего преподавать, дура,  — он усмехнулся.  — Ты будешь приходить к студентам-первокурсникам, которые готовятся к сессии. К тем, кто слабенький, нервный и чтобы родители с деньгами. Ты будешь их... «успокаивать». Перед экзаменами стресс снимать. Настоятельно.

Он объяснил суть. Через своих знакомых, через сомнительные форумы в интернете, он давал объявления: «Опытный репетитор-психолог поможет абитуриентам и студентам снять нервное напряжение перед экзаменами. Индивидуальный подход. Выезд на дом».

Клиенты, которые звонили по этому номеру, уже были в теме. Им не нужны были знания. Им нужна была разрядка. В лице молодой, привлекательной женщины.

Артем снабдил её гардеробом. Теперь это были не просто вызывающие наряды, а тщательно продуманный образ «школьницы-отличницы», который будоражил воображение клиентов. Короткая плиссированная юбка темно-синего цвета, белая блузка, гольфы и туфли на небольшом каблуке. И обязательный атрибут — белые стринги, которые должны были обязательно мелькать из-под юбки, когда она наклонялась,  

сидела или просто проходила по комнате.

Ее первый «выезд» был к парню лет девятнадцати по имени Кирилл. Родители были на работе, а он с ужасом ждал экзамена по высшей математике. Артем отвез её на такси до нужного дома, предупредив: «Работай чисто. Деньги сразу мне. Я жду внизу».

Кирилл открыл дверь. Застенчивый, прыщавый, он сгорал от стыда и возбуждения одновременно.  — Здравствуйте... Вы... к репетитору?  — пробормотал он.  — Здравствуй, Кирилл,  — сладко улыбнулась она, отработанным движением поправляя повязку в волосах.  — Я Лена. Готова помочь тебе снять напряжение.

Она прошла в его комнату. На столе лежали конспекты, учебники. Она села на стул рядом с ним, закинула ногу на ногу, давая ему полюбоваться на заветную полоску белых кружев под юбкой. Он покраснел до корней волос.  — Я... я не очень понимаю интегралы...  — Это потом,  — прошептала она, кладя свою руку поверх его дрожащей ладони.  — Сначала нужно расслабиться. Очень важно идти на экзамен со светлой головой. Позволь мне помочь.

Она отвела его к кровати, усадила и, встав перед ним на колени, принялась за работу. Он зажмурился, тяжело дыша, его пальцы вцепились в покрывало. Он был быстр и неопытен. Все закончилось за пару минут. Он, не глядя на нее, сунул ей в руку свернутые купюры, которые ему оставили родители «для репетитора». Она положила деньги в свой маленький рюкзачок, ещё раз улыбнулась: «Удачи на экзамене! » — и вышла.

Артем ждал её в подворотне. Забрав деньги, он довольно хмыкнул: «Нормально. Следующий завтра в семь вечера».

Так началась её новая «работа». Она ходила по разным адресам. К нервным старшеклассникам, к избалованным студентам-первокурсникам. Все они знали, зачем она пришла. Образ «строгой школьницы» сводил их с ума. Она молча делала своё дело, научившись определять тип клиента: кто-то любил, чтобы она притворялась неопытной и застенчивой, кто-то, наоборот, хотел грубого и властного обращения. Она подстраивалась. Это был её конвейер.

Но один вызов чуть не стал для нее последним.

Ее направили к парню по имени Виталик. Он жил в хорошем районе, в просторной квартире. Сам он был самоуверенным и наглым, сыном какого-то чиновника. Он открыл дверь, уже оценивающе оглядев её с ног до головы.  — Заходи, «репетиторша»,  — усмехнулся он.

Он повел её не в свою комнату, а в гостиную, уставленную дорогой мебелью.  — Здесь удобнее,  — заявил он, плюхаясь на диван.  — Давай, начинай. Покажи, как ты снимаешь стресс.

Она привычно опустилась перед ним на колени. Процесс был уже доведен до автоматизма. Но в этот раз Виталик был более настойчив. Ему было мало её рук. Его руки полезли под её юбку, сжимая ягодицы, он попытался притянуть её к себе, чтобы поцеловать. Она инстинктивно отстранилась.  — Нет, только так, как договорились,  — тихо, но твердо сказала она.  — Какая договоренность? Я заплатил — я заказываю музыку!  — он стал груб.

В этот момент раздался звук ключа в замке. Виталик замер, его наглое выражение лица сменилось на мгновенную панику.  — Блин, мама! Она с работы рано!  — прошипел он.

Лену бросило в ледяной пот.  

Она вскочила на ноги, пытаясь поправить юбку и взять себя в руки. Виталик судорожно застегивал штаны.  — Выйди в подъезд! Быстро!  — прошипел он, толкая её к двери.

Но было уже поздно. Дверь открылась, и на пороге появилась элегантная женщина лет пятидесяти с сумками из дорогого магазина. Она удивленно посмотрела на сына, потом на Лену в её вызывающем «школьном» наряде, с пунцовыми щеками и перекошенным от ужаса лицом.

Наступила тяжелая, звенящая пауза.  — Вить, а это кто?  — холодно спросила женщина, ставя сумки на пол.  — Мам, это... это репетитор! По истории!  — выпалил Виталик, избегая её взгляда.  — Репетитор?  — женщина медленно обвела взглядом Лену с ног до головы, задержавшись на короткой юбке и слишком взрослом для школьницы макияже.  — В таком виде? И почему у нее руки дрожат?

Лена стояла, не в силах вымолвить ни слова. Она чувствовала, как по её спине струится холодный пот. Она представляла, что будет сейчас: вызовут полицию, её арестуют, детей заберут в приют... Её жизнь рухнет в одно мгновение.

Женщина сделала шаг к ней. Её взгляд был испепеляющим.  — Сколько лет твоим детям?  — неожиданно спросила она тихо.

Вопрос был настолько неожиданным и точным, что Лена невольно выдохнула:  — Двое... Два года и полтора...  — И ради них это все?  — женщина кивнула в сторону перепуганного Виталика.

Лена могла только молча кивнуть, глотая слезы. Женщина тяжело вздохнула. Она посмотрела на своего сына с таким презрением, что тот опустил голову.  — Выйди. И больше никогда не появляйся здесь,  — сказала она Лене, не повышая голоса.  — И смени род деятельности, девочка. Пока не стало слишком поздно.

Лена, не помня себя, выскочила в подъезд и бросилась бежать вниз по лестнице. Она выбежала на улицу, прислонилась к холодной стене дома и зарыдала, трясясь всем телом. Её поймали. Почти. Она видела в глазах той женщины не столько гнев, сколько жалость и отвращение. И это было унизительнее всего.

Через несколько минут подъехала машина Артема. Он вышел, увидел её заплаканное лицо.  — Что случилось? Где деньги?  — Мама... вернулась...  — еле выговорила она.  — И? Отдала деньги?  — Нет... она... она меня выгнала...  — Дура!  — в его глазах вспыхнула ярость.  — Провалила все! Из-за тебя теперь могут быть проблемы!

Он схватил её за руку, грубо втолкнул в машину. Всю дорогу он молчал, сжимая руль так, что костяшки пальцев побелели. Он не спросил, не напугана ли она. Не поинтересовался, что она чувствует. Его волновали только потенциальные проблемы и потерянные деньги.

Вернувшись в общежитие, он зашел вслед за ней в комнату. Дети, увидев маму, потянулись к ней. Она прижала их к себе, пытаясь унять дрожь.  — Слушай сюда,  — прошипел Артем.  — Этот долг никуда не делся. Ты будешь работать дальше. Но теперь только на проверенных клиентах. И если ещё раз подведешь меня...  — он не договорил, но его взгляд, упавший на детей, был красноречивее любых слов.

Он вышел, хлопнув дверью. Лена осталась одна с детьми. Она сидела на кровати, обнимая их, и смотрела в одну точку. Страх от недавнего 

провала постепенно сменялся другим, более глубоким и тяжелым чувством — осознанием своей полной, абсолютной зависимости. Она была в ловушке. И единственный способ выжить — продолжать играть по этим грязным, унизительным правилам. Ради них. Ради этих двух маленьких спящих комочков, которые были единственным, что у нее осталось. И ради которых она была готова на все. Даже на то, чтобы снова надеть эту дурацкую школьную юбку и белые стринги и пойти туда, куда пошлют.