Сердцеедка. Глава 3. Неожиданные события

Офис жил в привычном ритме, но для Марины этот ритм вдруг изменился. Новый проект пришёл внезапно. Руководитель вызвал её в кабинет и сказал сухо: «Ответственность большая, сроки сжаты. На тебя рассчитываем». Всё как она любила — контроль, результат, возможность показать себя. И Марина кивнула, будто это было для неё привычно, хотя внутри сразу поднялась волна напряжения.

Она любила такие вызовы. В них было пространство, где можно держать всё под контролем: цифры, графики, отчёты, подчинённых. Проект был действительно крупным, требовал постоянного присутствия и полного вовлечения. Никто не мог приблизиться слишком близко, если ты прикрыта задачами. И всё же, на этот раз вместе с азартом пришёл странный привкус: ощущение, что это «спасение» от чего-то другого.

Днём, спеша на встречу, она заметила его взгляд. Он сидел с чашкой кофе, как всегда, и смотрел в её сторону. Не прямо, но достаточно, чтобы она почувствовала это. Ей захотелось остановиться, сказать что-то больше, чем дежурное приветствие. Но часы на телефоне показывали, что у неё всего две минуты до звонка.

Она прошла мимо.

На следующий день она всё равно зашла в зону отдыха. Хоть и не планировала. Сидела, обняв чашку, и вдруг произнесла, сама не понимая зачем:

— Сегодня кофе невкусный.

Алексей отозвался сразу, будто тоже ждал момента:

— Сегодня день не держит форму.

Она посмотрела на него — и впервые позволила себе быть честной. Без защиты, без формулы вежливости.

— Хорошо, что Вы есть.

Он ничего не ответил. Но остался рядом. Молчание стало их языком — простым, ясным, безопасным.

Через несколько дней работа накрыла её окончательно. С утра — отчёты, днём — совещания, вечером — согласования. Она перестала заходить в зону отдыха, перестала появляться там, где могла бы его встретить. Не потому, что не хотела. Скорее потому, что боялась показать: даже ей иногда нужен кто-то рядом.

Алексей, наверное, ждал. Она представляла его лицо — это странное, чуть задумчивое выражение, когда он смотрел сквозь людей. Но её не было. Ни утром, ни в обед, ни вечером. Ни в коридоре, ни на проходной.

Через несколько дней Марина уже уезжала в командировку. На три недели. В другой город, в другой ритм. Там не было ни корицы в кофе, ни тихих пауз, ни его взгляда из-за чашки. Только задачи, цифры, отчёты.

И всё же в какой-то момент, сидя вечером в гостиничном номере с документами, она вдруг поймала себя на мысли: «А вдруг он решил, что я просто исчезла? »

Она не написала ему. Не объяснила. И от этого чувство вины становилось ещё тяжелее. Это отвратительное для неё чувство, которое заставляет чувствовать собственную слабость.

Она вернулась через три недели. После майских праздников. Командировка измотала её, хотя внешне это было незаметно. Внешне — та же самая: спокойная, собранная, в привычном деловом ритме. Улыбнулась в коридоре, кивнула паре коллег. Села за привычный столик у кофемашины и привычным движением стала разливать по чашкам малиновый чай в пакетиках.

Но внутри она ощущала перемену: словно её собственный мир стал плотнее. Словно за время командировки в нём появилось что-то новое, чему Алексей был не нужен. Так, по крайней мере, она старалась убедить себя.

Марина чувствовала его взгляд ещё до того, как он заговорил. Она старалась быть спокойной, но внутри что-то дрожало — смесь ожидания и страха, что он начнёт разговор, к которому она не готова.

— Командировка прошла удачно? — спросил он, будто между ними не было трёх недель молчания.

— Да. Даже слишком. Нас ждёт новый объём работы. Директора довольны, — ответила она ровно.

— А ты?

Марина чуть улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз. Она сделала паузу, а потом позволила себе только самую безопасную правду:

— А я… довольна тем, что опять можно пить свой чай не из пластикового стаканчика.

Она не спросила его ни о чём. Даже формального «как дела? » не прозвучало. Не переспросила, не зацепила тему, которая могла бы приблизить их. И сама ощутила, что это было сделано нарочно — выстроить стену.

В этот момент в зону отдыха заглянули двое коллег: невысокий разработчик с бородкой и толстыми линзами и девушка из маркетинга, вечно похожая на героиню личной драмы. А следом — знакомый голос, звонкий и чуть торопливый:

— Марина, ты идёшь? — позвала Эльмира.

— Иди, я догоню, — откликнулась она, даже не подняв головы.

Имя прозвучало вслух, и Алексей будто зацепился за него.

— Марина, значит? — сказал он, будто проверяя, правильно ли услышал.

Она посмотрела прямо, но ответила вопросом:

— А мы разве не знакомились?

С этими словами встала и вышла вслед за подругой. И тут же почувствовала, как внутри что-то сжалось. Сердце билось быстрее, чем хотелось. Она знала: дала ему ровно то, что нужно, чтобы он не смог приблизиться ближе. И всё же было ощущение — словно сама себе наступила на горло. «Зачем я это сделала? Почему снова оттолкнула? » Но проглотила эти мысли. Так безопаснее.

В тот же день, ближе к обеду, она искала место, где можно остаться одной. Хотелось тишины, места, где можно сбросить маску. Вышла на лестничную площадку, где старое кресло у стены, мигающий автомат с газировкой, пустота вокруг — идеальное убежище. Но оказалось, что оно не только её. Алексей уже сидел там, на старом кресле у стены, рядом с мигающим автоматом газировки. Он не заметил её сразу: смотрел в пустоту, будто разговаривал с кем-то внутри себя.

Марина остановилась на секунду в дверях, думала — стоит ли уйти, пока он её не заметил. Но что-то заставило её всё же войти.

— Сюда ходят только потерянные, — сказала она, стараясь, чтобы в голосе не прозвучала слабость и опустилась рядом.

— Значит, мы оба на правильном пути, — ответил он спокойно.

Она кивнула, и повисла пауза. Марина вдруг почувствовала, что может сказать то, что обычно прятала от всех.

— Я иногда делаю вид, что слушаю музыку в наушниках, чтобы не говорить с людьми, — призналась она тихо. — Хотя ничего не играет. Просто тишина.

Он усмехнулся, и его ответ прозвучал так же честно, как её признание:

— Я держу в браузере вкладку с календарём открытой всегда. Чтобы, если кто-то подходит, можно было кивнуть и сказать: «я на созвоне».

Они улыбнулись друг другу — не из вежливости, а по-настоящему. В этих улыбках было узнавание, как у двух людей, которые вдруг обнаружили одинаковые привычки прятаться от мира.

Они замолчали, каждый погружённый в свои мысли. Марина смотрела на стекло, за которым медленно ползло облако, и впервые за несколько недель ощущала не давление, а странное облегчение.

Через несколько минут Марина опомнилась, что дала слабину. Решила, что нужно реабилитировать свой имидж неприступной, пока никому не пришло в голову воспользоваться её слабостью. Она встала:

— Пойду. До конца перерыва три минуты. А я ещё человек ответственный, — сказала она, поднимаясь.

— Это страшнее, чем быть уставшим, — сказал он, глядя ей вслед.

Она оглянулась. Не спросила, что он имел в виду. Просто поняла.

Вечерний город жил своей жизнью. Дождь, моросивший днём, превратил асфальт в чёрное зеркало, где отражались фонари, витрины и редкие фары проезжавших машин. Сырой воздух ложился на кожу липкой прохладой, и Марина, выйдя из офиса позже обычного, почувствовала, что ноги буквально вязнут в усталости.

Эльмира ждала её у входа. Она всегда появлялась неожиданно, словно знала лучше самой Марины, когда нужно подхватить её и увезти из этого замкнутого круга бесконечных мыслей и неудачных разговоров. Сегодня Эльмира улыбалась легко, почти беззаботно.

— Садись, — сказала она, отворяя пассажирскую дверь своей маленькой машины, в которой всегда пахло кофе и ароматизатором «чёрная ваниль», которые лишь изредка были разбавлены запахом мятной жвачки.

Марина молча устроилась на сиденье, притянув к себе ремень безопасности. Машина мягко тронулась с места.

В салоне играла тихая музыка — лёгкий джаз, что-то ненавязчивое, но с теплом. За окном тянулись огни ночных улиц: редкие прохожие, витрины круглосуточных магазинов, мерцающие вывески. Эльмира вела уверенно, одной рукой держа руль, другой — играя пальцами с прядью своих волос.

— Ты как будто опять перегорела, — заметила она между делом, бросив короткий взгляд на Марину.

— Устала, — коротко ответила Марина.

Её голос прозвучал тускло, будто через вату. Она не собиралась рассказывать больше, но в присутствии Эльмиры слова всегда просились наружу. И в то же время — именно сейчас ей казалось, что лучше промолчать.

Эльмира усмехнулась, но не стала давить. Вместо этого она заговорила о пустяках: как её коллега пытался два часа подключить принтер, как случайно встретила в магазине одноклассника, который теперь торгует кроссовками. Она рассказывала так, что даже эти мелочи казались важными, обретали вес.

Марина слушала и думала: вот так и живут другие. Смеются, делятся пустяками, находят радость в мелочах. Её собственная жизнь, напротив, казалась натянутой, как струна, на грани разрыва.

Они остановились на светофоре. Красный отблеск лёг на лицо Эльмиры, и она вдруг сказала, глядя прямо вперёд:

— Ты знаешь, я иногда думаю: ты слишком сильная.

Марина чуть нахмурилась.

— Это плохо?

— Нет, — улыбнулась Эльмира, повернув голову к ней. — Просто сила — это не броня.

— А что тогда?

Светофор переключился, и машина тронулась. Эльмира повела её вперёд, медленно, будто не спеша доехать до цели.

— Сила — это когда можно довериться и не бояться, — сказала она негромко, словно сама себе.

Слова повисли в воздухе. Марина смотрела в окно, где фонари растягивались в длинные золотые нити. Она не знала, что ответить. Доверие — для неё это всегда было синонимом уязвимости. Позволить кому-то войти внутрь, увидеть слабость — значит, потерять контроль.

Она не ответила. Только сжала пальцы на коленях, пытаясь не выдать, что внутри что-то зашевелилось.

Эльмира не настаивала. Снова заговорила о мелочах, переключилась на музыку, слегка подпела мелодии. Но слова уже осели глубоко.

Когда машина остановилась у дома Марины, та задержалась, не открывая дверь. Хотела что-то сказать, но слова не приходили.

— Спасибо, — только и выдохнула она.

— Всегда пожалуйста, — легко ответила Эльмира, чуть наклонив голову. — В офисе особо не поговоришь — всегда дёрнут на полуслове. Иди отдыхай.

Марина вышла. Смотрела, как машина уезжает, растворяясь в потоке огней. И осталась одна, с фразой, которая не выходила из головы: «Сила — это когда можно довериться и не бояться».

Она знала: однажды эти слова вернутся. В тот самый момент, когда у неё не останется ничего, кроме хрупкой нити, протянутой к ней из чужой заботы.

После того разговора на лестничной площадке, Марина и Алексей начали видеться чаще. Но эти встречи не стали дружбой, не стали отношениями. Это было похоже на прогулку по тонкому льду: вдвоём, но на расстоянии. И каждый неверный шаг грозил трещиной.

Они стали пересекаться чаще. Иногда утром у кофемашины, иногда в зоне отдыха, иногда в коридоре, будто случайно — но слишком регулярно, чтобы назвать это случайностью.

Алексей говорил мало, чаще — о простом, повседневном. Для любого другого это были бы пустяки. Но Марина уловила закономерность: он словно выбирал поводы, чтобы задержаться рядом.

Она слушала, кивала, отвечала сдержанно. И каждый раз чувствовала, как будто сама сдаёт позиции.

«Я же должна быть собранной. Я не могу позволить, чтобы кто-то видел меня расслабленной. Даже на пять минут. »

Иногда, задержавшись на секунду дольше обычного, она ловила себя на том, что ждёт этих встреч. Пять минут утром. Три — в обед. Семь — вечером. Это были крошечные отрезки времени, в которые мир становился другим. И именно это пугало её больше всего.

«Если мне достаточно этих пауз, значит, во мне есть слабость. А слабость — то, что однажды обязательно используют против тебя. »

Она наблюдала за ним со стороны, стараясь не выдать взгляда.

Вот он морщит лоб, читая что-то на экране.

Вот смеётся над шуткой коллеги, но смех у него мягкий, негромкий.

Марина подмечала эти детали и тут же злилась на себя: «Зачем я это замечаю? Какая мне разница? »

Был один обеденный перерыв, когда она сидела чуть в стороне, делая вид, что читает. Алексей говорил с кем-то из коллег о спорной задаче, и вдруг резко откинулся на спинку кресла, махнул рукой — как будто спорить больше не имело смысла. Его глаза на секунду встретились с её. И Марина подумала: «Он ищет подтверждения, что его понимают».

Это ощущение — будто от неё чего-то ждут — вызвало у неё резкий протест. Она отвела взгляд и спряталась за чашкой с остывшим чаем.

«Нет. Это не моё. Я не должна в это втягиваться. »

Она всё чаще прокручивала одну мысль: Алексей слишком другой. Слишком открытый. Слишком простой в каких-то вещах. С ним нельзя построить опору, на которой можно идти вперёд. Рядом с ним она становилась мягче, и это пугало её куда больше, чем его возможное отсутствие.

«Я не могу позволить себе такой роскоши — расслабляться рядом с человеком. Иначе всё, что я строила, треснет. »

Она начала сама себя убеждать: это не отношения, не дружба, даже не привязанность. Это просто привычка видеть знакомое лицо в коридоре. Просто совпадение траекторий. Ничего большего.

И всё же каждый раз, когда он оказывался рядом, когда между ними возникало это молчание — густое, но не тягостное, — Марина ощущала: они словно идут по тонкому льду.

Он — с надеждой, что лёд выдержит.

Она — с твёрдым намерением в любой момент отступить назад.

Но ночами, в тишине уютной квартиры, в которой у каждой вещи есть своё место, оставались лишь двое — Марина и её одиночество. И в эти часы она вспоминала Лёшу с теплом, забывая о всех своих доводах против.

Она лежала в тишине ночи, и мысли её текли к Алексею, как река, ищущая русло. Стоит лишь закрыть глаза — и он рядом: его голос, его взгляд, его тёплая рука на её плече. От этого образа по коже бежала дрожь.

Волна поднималась медленно, как дыхание перед грозой. Сначала лёгкий трепет — будто ветер коснулся тонких нитей внутри. Она знала: это он. Он дышит рядом, даже если их разделяют километры.

Вторая волна сильнее. Она уже не могла оставаться неподвижной — сердце билось чаще, дыхание рвалось. Ей было достаточно одного воспоминания о том, как его глаза задерживались на ней дольше, чем нужно. Она чувствовала это взглядом — ниже кожи, глубже сердца.

Третья волна захлестнула совсем: она как будто растворилась в собственном теле, в ощущениях, которые сама себе дарит, но каждый раз представляет — это его рука, его нежность. С каждой секундой она была всё ближе к пику, и именно мысль о нём толкала её туда, где нет одиночества.

И тогда… волны накрывали её одна за другой. Она не могла их сдержать, они уносили прочь, оставляя только его — внутри её дыхания, в её стоне, в сердце, которое уже принадлежало ему, какими бы доводами она это не парировала.

А самое сильное — она может повторять это снова и снова, потому что он — неиссякаемый источник. Даже когда она далеко, он всё равно доводит её до блаженного края.