Оправдай меня. Серия: Как меня ебали

1 глава

Как же хочется спать. Веки невероятно тяжелые, не разлепить.

А еще хочется пить. Невообразимо сушит горло.

И прохладно что-то, замерзла. Озноб охватывает все тело.

Пытаюсь нащупать одеяло, натянуть его на себя, но что-то никак не получаются. Ворочаюсь, внезапно нахожу источника тепло и крепко к нему прижимаюсь, облегченно вздохнув. Мне тепло, от этого вновь проваливаюсь в сон.

Как же душно. Дышать нечем, хочется открыть рот и хапнуть воздуха.

Что-то липкое и неприятное ощущаю. На руке. На лице. На теле в целом.

Нужно проснуться. Нужно понять, что со мной. Состояние какое-то дурное.

Заставляю себя разлепить глаза. Не сразу понимаю, что вижу. Несколько секунд пытаюсь сфокусировать взгляд. Пару раз моргаю и даже тру рукой глаза, но теперь и они в чем-то липком и одновременно что-то ни них засохло. Перевожу взгляд на свои руки и вздрагиваю. Они почему-то в крови. Несколько мгновений зачаровано их разглядываю. Я похожа сейчас на палача, убившего только что человека.

Этот факт заставляет меня подорваться и безумным взглядом начать озираться вокруг. Где я? Я гостинице. Номер мне незнаком. И без понятия, как тут оказалась. В памяти провал. Чернота. Опускаю глаза на свои руки. Ужас! Они действительно в крови. Меня охватывает крупная дрожь. Более того, в крови грудь, живот. Одергиваю в сторону простынь. Может это моя кровь? Но нет, из меня ничего не сочится, фонтаном не брызжет. Я не умираю от кровопотери.

Рядом кто-то шевелится. В панике оглядываюсь и только сейчас осознаю, что в кровати не одна. Рядом мужчина. Незнакомый мне мужик. А возле него нож. В крови. У меня от этого зрелища и понимания плывет сознание.

— Мамочки…. – шарахаюсь в сторону и смачно слетаю с кровати, потянув за собой простынь. Мужик не шевелится.

Может его зарезали? А нож кинули рядом со мной, и я во сне испачкалась? Только каким образом я оказалась с этим незнакомцем в одном номере и еще раздетой? Вопросов много, а ответов нет. Что, черт возьми, происходит?

Подтягиваю к себе ноги, начинаю раскачиваться в разные стороны, силясь вспомнить вчерашний день. В голове дурман, все нечетко и неясно. У меня будто провал памяти. Я не помню, что было вчера с того момента, как проснулась.

Сколько сейчас времени? Какой вообще день? Может прошло уже несколько дней-недель…. Голова разрывается от мыслей и от тупой ноющей боли в висках. У меня будто похмельный синдром, но я вчера не пила. Или пила?

Зажмуриваюсь, по крупицам пытаюсь вспомнить события, стертые из памяти. Хочется кричать от бессилия, но лишь мычу. Я совершенно не знаю, что делать, но одно ясно – если подам голос, если выйду из номера, меня без вопросов возьмут под ручки и уволокут в полицию. Если еще обнаружат рядом труп, если окажется, что его зарезали, а нож, которым его убили, это тот самый нож, что сейчас лежит на кровати, мне хана. Всхлипываю.

Какой бред у меня в голове, однако, нож на кровати не исчезает, а руки по-прежнему в запекшей крови. Что за чертовщина? Что происходит? Почему я оказалась втянута в это? Нужно собраться. Истерика делу не поможет, но что мне делать? Ни одной ясной мысли по поводу того, кому звонить, кого просить о помощи.

Поднимаю голову, смотрю на свои окровавленные руки. Чья это кровь? Почему я испачкана в ней? Почему я ни хрена ничего не помню? Всхлипываю и одновременно скулю. Мне безумно страшно. От страха скручивается желудок и холодеют все конечности.

— Какого хрена! – внезапно басит мужчина, приподнимаясь.

Я испуганно вскакиваю на ноги и, как кролик в клетке, начинаю метаться по комнате, но ничего умного не приходит в голову, как схватить простынь с пола и обернуться в нее. Незнакомец тем временем сонно потирает глаза, не пытаясь прикрыть свою наготу. Он, как и я, полностью обнажен.

Мы с ним переспали? Но я его в упор не помню. И не знаю. Мужчина тоже с вопросом в глазах лениво меня разглядывает. Внезапно прищуривается, лицо ожесточается. Он смотрит на мои руки, потом вокруг и замечает рядом с собой нож. Опять на меня смотрит.

— Это не я… - зачем-то лепечу, не зная, в чем собственно сейчас оправдываюсь. – Это не мое. Я не знаю, как тут оказалась с вами и откуда нож. Я вообще не понимаю, что происходит… Ничего не помню. Проснулась, я вся в крови, вы тут рядом… И…

— Заткнись! – рыкает на меня незнакомец.

Я затыкаюсь, как приказали. Может он, знает, что случилось вчера, и как мы оказались вместе. Мужчина начинает озираться по сторонам, словно что-то ищет. Видимо то, что ищет, не находит. Чертыхается.

Неожиданно кто-то стучится в дверь. Я в панике кошусь на незнакомца, потом на свои руки и на нож. У меня моментально ослабевают ноги, оседаю, обхватив себя руками, словно защищаясь. Никто спешно не подхватывает и не пытается удержать мое сознание, по щекам не хлопает. Незнакомец встает с кровати, перешагивает меня, как препятствие на своем пути. По дороге к двери заглядывает в ванную, обматывает себя полотенцем и только после этого открывает тому, кто стучался. На пороге стоит человек в форме. У меня сердце уходит в пятки. Мне хана.

— Капитан… Вы слышали что-то подозрительное ночью.… Где вы были…

Вопросы доносятся до меня обрывками.

Я никак не могу взять себя в руки, у меня в голове прокручиваются различные сценарии моего ареста, моей дальнейшей судьбы. Мне кто-то должен помочь… Папа. Или дядя. Да. Почему я туплю на ровном месте. Теперь нужно всего лишь им позвонить, для этого стоит найти телефон. Поднимаюсь с пола, осматриваюсь. В номере нет ни одежды, ни телефонов. Мне все равно нужно позвонить, это вопрос жизни и смерти. Подхожу к мужчинам в дверях. Полицейский сразу напрягается, но я не улавливают этот момент.

— Простите, у вас есть телефон? Мне нужно позвонить.

Очаровательно улыбаюсь, чувствую, как кто-то меня больно щипает за бок сквозь простынь. Ойкаю. Возмущенно взираю на незнакомца, он странно смотрит на меня и качает головой. Эффект от хороших мысли сходит на нет. Я понимаю, как выгляжу со стороны, и открываю рот, а потом его закрываю. Сама себя подставила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ваше имя и фамилия, - допрашивает меня капитан.

— Милана Ольковская, - блею слабым голосом, опуская глаза вниз, разглядываю свои босые ступни и черны ботинки полицейского.

— Ольковская? – переспрашивают. Киваю. – Артур Капияров кем вам приходится?

Вскидываю голову, растерянно смотрю на полицейского, потом на незнакомца, который стоит рядом и помалкивает, но уши греет. Почему меня спрашивают об Артуре?

Хмурюсь. Какие-то обрывочные воспоминания мельтешат в голове. Годовщина. Торт. Номер в отеле. В холле я вижу его… Широко распахиваю глаза, прикрываю рот ладонью. Боже. Я его видела в отеле. С любовницей.

— Какое сегодня число?

— Двенадцатое.

— Вчера было одиннадцатое. Годовщина нашей свадьбы, - меня охватывает вихрем притупленная злость вчерашнего дня. – Где этот козел? – свирепо смотрю на полицейского.

—В соседнем номере.

Я отпихиваю капитана, он не успевает мне ничего сказать, как и схватить. Воинственно прусь в соседний номер. Замечаю толпу народу. Меня это не смущает. Сейчас очень хочется надрать задницу Артуру и его мымре. Если мой муженек думает, что я закрою глаза на его измену, то он глубоко ошибается. Я заставлю его пройти все круги ада и унижения, как прошла я вчера за короткое мгновение, когда мы с ними столкнулись вчера вечером в холле.

Меня почему-то никто не задерживает, наоборот пропускают, но ровно до того момента, как я переступаю порог спальни. Кто-то удерживает за локоть, словно дальше зона отчуждения. Замираю и в ужасе смотрю на представленную перед глазами картину. Такое я даже в страшном сне не готова была увидеть.

— Милана Романовна, вы арестованы по подозрению в убийстве Артура Капиярова.

Я оседаю на пол, неподвижным взглядом смотря на тело своего мужа на кровати. Вокруг него кровь. Приступ тошноты подкатывает к горлу, прижимаю ладонь ко рту, не в силах встать и убежать. Сижу и смотрю на бледное лицо Артура, молясь всем Богам, чтобы этот паршивец сейчас же открыл глаза и сказал, что это злая шутка. Но ничего подобного не происходит. Секунды превращаются в минуты. Мотаю головой, запуская пальцы в волосы, и начинаю раскачиваться, будто впадая в транс. Кто-то меня трогает, я лишь вздрагиваю, чувствуя, как холодно растекается по всему телу, как наркотик, парализуя меня изнутри. У меня не получается ни кричать, ни рыдать, ни причитать.

— Берите ее и к нам в офис, - кто-то приказывает над головой.

Меня подхватывают под руки, с меня сползает простынь, которой прикрывалась. Все на мгновение застывают. Кто- то смущенно отводит глаза в сторону, кто-то с интересом разглядывает, кто-то, а это единственный человек, спешно поднимает простынь с пола и закутывает меня с ног до головы. Я не в состоянии даже поблагодарить его кивком, просто пустым взглядом смотрю на всех и не верю, что все происходит именно со мной.

— А этого тоже брать, капитан? – слышу вопрос со стороны.

Поворачиваю голову, вижу в коридоре незнакомца, с которым проснулась недавно. В отличие от меня, он вполне нормально выглядит либо безупречно умеет владеть собой. Он даже в одном полотенце смотрится весь впечатляюще и царственно, что ли. Этакий король без одежды.

— И этого тоже.

Мужчину берут под локоть, он качает головой и сам направляется ко мне, точнее в мою сторону. Нас вместе выводят из коридора в лифт, а оттуда в вестибюль. Мне хочется провалиться сквозь землю. Все посетители, работники смотрю с любопытством. Чувствую, как горят щеки. Конечно, беспокоиться о том, что будут обо мне говорить, последнее дело, но черт побрал, стыдно до невозможности. А если кто-то сфотографирует… Выложит в сеть… Позор то какой…. Папа будет в ужасе, мама в обмороке. Хотя они итак будут в шоке от случившегося.

— Ты слишком спокойна для человека, который только что увидел мертвого человека, которого убила, - тихо произносит незнакомец, шагая в ногу со мной.

— Это не я! – шиплю, взбивая волосы так, чтобы они закрывали мое лицо от любопытных зевак.

Взгляд цепляется за руки, которые все еще в запекшей крови. Меня мутит, сбиваюсь с шага. Незнакомец удерживает за локоть, тем самым спасая меня падения. Дергаюсь как ужаленная, испуганно смотрю на всех вокруг.

— Это не я! – шепчу.

Меня немного догоняет произошедшее, и ужас парализует. Я хочу кричать, доказывать всем свою невиновность, получается, только шептать и беспомощно смотреть по сторонам. Сердце испуганно ухает в груди.

— Так, девочка, смотрит на меня, - незнакомец щелкает пальцами у меня перед носом, заставляя вздрогнуть и пару раз моргнуть. – Вот умничка, не думай отъезжать.

— Я не убивала! Это не я! – смотрю в черные глаза, а там темнота, которая меня поглощает и одновременно удерживает. – Меня подставили! Я не убивала!

— Я тебе верю, - внезапно удивляет меня незнакомец.

Я останавливаюсь. Он и все люди, которые нас сопровождали, тоже застыли. Недоверчиво смотрю на всех, потом вновь на мужчину в полотенце. Он действительно мне верит или для успокоения сказал? Могу ли я ему верить? А что если именно он тот, кто сможет меня оправдать перед всеми. Мне ничего не остается, как в это мгновение довериться этого черноволосому мужчине с черными глазами. Вдруг он знает намного больше, чем я и сотрудники полиции.

2 глава

От души намываю руки мылом и тру ладонями лицо, словно это поможет смыть прошедшую ночь, которую собственно я ни хера не помню, и странное, почти сюрреалистичное утро. Вот попал, так попал, даже представить подобное не мог. Фантазией не обделен, но то, что произошло в гостинице, открыв глаза, ни в какие ворота не лезет. В такую ситуацию можно попасть будучи в пьяном или наркотическом угаре. Я ни в первом, ни во втором не был. Я помню ужин с инвесторами, помню, как мы подписали выгодный друг для друга контракт. Потом в какой-то момент меня вырубило до такой степени, что в памяти только тьма.

— Ильдар, ты долго будешь намыливать свой фейс? – слышу сквозь шум воды насмешливый голос. – Начальник отделения пошел на уступки из уважения, а не по уставу.

Выключаю душ, сдергиваю с держателя полотенце, обматываюсь им. Мотаю головой. Дежавю какое-то. Утром точно так же кутался, правда, это происходило в номере и в компании незнакомки с милой мордашкой, а не в отделе полиции.

— Много разговариваешь, - появляюсь в раздевалке, суша маленьким полотенцем волосы. – Что происходит?

— Это мне хотелось бы узнать, что происходит.

— Даян, мне не до шуток.

— Да я собственно не шучу, - Даян присаживается на скамейку, закидывает ногу на ногу и следит за тем, как одеваюсь в одежду, которую он привез. Раздражает он своим молчанием.

Поправляю воротник рубашки, заправляя ее в брюки, и подхожу к зеркалу. Беру фен, сушу волосы, смотря на себя. Внешне невозмутим, а внутри разрывает от ярости на части. Хочу знать, какая сволочь меня так искусно подставила. Узнать имя и разорвать на клочья, преподать всем остальным урок, чтобы больше ни у кого даже мысли не возникало втыкать нож в спину.

— Собственно тебя попытаются за уши притянуть как соучастника, но мы уже подсуетились и собрали нужный материал, который доказывает, что с девушкой ты не имеешь никаких отношений, - подает голос Даян, стоит мне выключить фен.

— А кто эта девчонка и мужик? Мы как-то с ними связаны? – оборачиваюсь, застегивая пуговицы на рукавах рубашки.

— Милана Ольковская дочь Андрея Ольковского, владельца металлургического завода, ты хотел на него позариться, но передумал.

Морщусь, пытаясь вспомнить, когда это мне хотелось иметь завод по металлам. Так то моя сфера нефтеперерабатывающая отрасль. Но фамилия Ольковских мне незнакома, значит не сильно мне и нужен был завод.

— А мужик ее что? Кто он, чем занимался?

— Капияров ее муж, работал вместе с тестем, отвечал за сбыт. Думаешь, кому-то перешел дорогу?

— Пытаюсь понять, каким боком нас связали. Мое мимолетное желание обладать заводом не тот повод, чтобы убить этого Капиярова и подставить девчонку. Мутно все тут, - последнее бормочу себе под нос, но Даян слышит, поэтому согласно мычит.

Мы выходим из служебной раздевалки. В коридоре никого, что радует. Сейчас не хочется излишнего внимания к себе. Мне бы сегодня выйти отсюда, иначе пресса начнет мусолить тему на свой лад, а это негативно отразится на акциях. Отец по головке не погладит. Дед вообще может оплеуху дать. Он придерживается суровых методов воспитания.

— Ильдар Икрамович, вас ждут, - неожиданно из-за угла выскакивает сотрудник в форме, заискивающе улыбаясь.

Мы с Даяном переглядываемся. Друг мой по совместительству еще мой адвокат, поэтому говорить будет он. Умом понимаю, что допрос, скорее всего, будет тет-а-тет, но меня так и подмывает спросить о судьбе девчонки, которую обвиняют в убийстве. Насколько у нее серьезно положение? Оправдают ее? Хотя с ножом, с которым она проснулась рядом со мной, вряд ли у нее есть шанс уйти от ответственности. Вот только меня гложут сомнения. Девчонка не производит впечатления той, которая может убить. Муху прихлопнуть вполне, но не хладнокровно убить. Хотя за ангельским образом вполне может скрываться дьявольская сущность.

Следователь пытается вывести меня на разговор, но я упрямо молчу, зато Даяну дай только повод почесать языком. Он умеет и любить заговаривать зубы до такой степени, что потом не понимаешь, о чем суть разговора. Собранные доказательства за несколько дней по часам доказывают следователю, что в моем окружении Ольковской нет и не было. Более того, Даян активно толкает мысль, что я жертва, что меня подставили.

— А вы уверены, что Капиярова убила именно Ольковская? – подаю голос, устремляя на мужчину в форме пристальный взгляд. – Вам не кажется странным, что девушка проснулась в номере рядом с номером, где убит ее муж. По логике она должна была убежать, избавиться от оружия, а тут с поличным. Все слишком явно, словно кто-то пытается убедить нас в очевидном.

— Ильдар Икрамович, - следователь усмехается.- Вы сейчас заставляете меня усомниться в приведенных вашим адвокатом алиби. Что касается Ольковской, факты говорят, что это она.

— Неужели такая хрупкая девушка может справиться с мужиком? – сомнения грызут меня со всех сторон. – Да в ней едва пятьдесят килограммов.

— Вы свободны, - следователь жестом руки указывает на дверь, я открываю рот, но тут же получаю по щиколотке ощутимый удар от Даяна. Криво улыбаюсь.

В коридоре я оборачиваюсь и смотрю на закрытую за нами дверь. Раньше никогда не лез в чужие разборки. Своих хватало выше крыши. Однако сейчас, что-то меня толкает к краю своей стабильности. Умом понимаю, не нужен мне этот геморрой, связанный с непонятной девчонкой. А внутри все кишки перекручиваются от мыслей о ней. Я сопротивляюсь.

— Серега, - мимо проносится мужчина в гражданском, залетает в допросную, за собой дверь не прикрывает. Именно поэтому я слышу, что он говорит следователю.

— Прикинь, Ольковский погиб в аварии. И вместе с ним его жена. Вот не повезло девчонке. Теперь ей вообще из этого говна не выбраться.

Я смотрю на Даяна, он на меня. В моей голове проносятся куча мыслей, по моим глазам друг понимает, что делать. Он уверенно возвращается в кабинет, предварительно прикрыв за собой дверь. Мне до жути интересно, о чем там толкуют, но сдерживаюсь. Рано или поздно все равно узнаю информацию. Разговор за закрытыми дверьми длится минут десять. За это время приходится измерить коридор от угла до угла, когда выходит Даян, я замираю перед ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не произносим ни слова. Он кивает в сторону, мы идем за сотрудником, который меня допрашивал. Петляем по бесконечным коридорам, лавируем между сотрудниками, наконец-то, куда-то приходим. Откуда-то появляется странное волнение. Природу его появления я не понимаю, но не и не анализирую. Некогда.

Дверь распахивается, и мы все заходим в кабинет, в котором сидит девушка. Она испуганно вскидывает на нас глаза, но тут же воинственно задирает подбородок, прищурившись. Хороша до невозможности. Утром я чет этого не успел отметить, а сейчас разглядываю ее точеное лицо с высокими скулами, белоснежные волосы, собранные в небрежный пучок, огромные голубые глаза, в которых любой моряк потонет к чертям.

Она сидит за столом. Смутно припоминаю, что фигурка у девушки тоже очень даже.… Сейчас на нее бесформенный какой-то балахон, а утром она была, в чем мать родила.

— Милана…

Следователь обращается неформально и с какой-то толикой нежностью, которая меня раздражает и даже злит. Я зыркаю в сторону этого служителя закона, но между нами встает Даян. Видимо, чует, как в кабинете внезапно запахло жаренным. Или боится, что я под воздействием эмоций окажусь рядом с девушкой.

— Милана, - следователь присаживается напротив девушки, кладет руки на стол.

Она убирает свои руки под стол, смотрит на меня с Даяном, потом на сотрудника полиции. Девушка еще не подозревает, что ей скажут. Даже не имеет понятия, иначе не выглядела такой спокойной.

— Нам только что сообщили новость, что твой отец с матерью… - тягучая пауза. Глаза девушки становятся большими, и в них появляется догадка. Она мотает головой.

— Нет.… Нет.… Это неправда! – на ее лице неверие и потрясение.

Милана умная, догадалась, что вслух не произнесли. Глаза наполняются слезами, губы дрожат. Весь ее вид побуждает кинуться и утешить. Я даже делаю шаг, но Даян меня удерживает, схватив за руку. Внезапно ее красивое лицо перекашивается. Растерянность и потерянность уступает место гневу и злости. Голубые глаза мечут молнии в каждого, на кого натыкаются.

— Это не авария! – уверенно заявляет, скрестив руки на груди. - И Артура убила не я! Кто-то целенаправленно уничтожает меня и мою семью.

— Вы кого-то подозревается? – включается в диалог следователь. – Вы же понимаете, что доказательств против вас очень много.

— Но это не я! – девушка прикусывает губу, внезапно поднимает глаза.

У меня от ее твердого взгляда мурашки вдоль позвоночника. Каждый нерв натягивается как тетива лука. Малышка огонь. Жизнь ставит ее в позу рака, а она упрямо пытается выпрямиться. Цепляет. Я таких давно не встречал, не видел. Обычно вокруг меня все подхалимки, готовые ради сытой и обеспеченной жизни со многим смириться. Милана другая. Возможно, потому что родилась с золотой ложкой во рту, и не прогибалась ни под кого, потому что ей этого не нужно было.

— Это не я! – вновь уверенно повторяет девушка, и в тишине кабинета признание звучит четко и непоколебимо.

Она всем видом показывает нам, что ее совесть чиста. И, твою мать, я ей верю. Мы встречаемся глазами. Ее взгляд сильный, проникает в самую душу. Смотрит без колебаний – уверена в себе на сто процентов, тем самым заставляя поверить ей. У меня возникает стойкое ощущение, что в ее роду точно есть ведьмы, ибо сомнения растворяются в воздухе, она будто читает мысли и принуждает смотрящего на нее человека поверить в сказанное. Она подавляет.

Впервые в моей жизни девушка пытается противостоять мне зрительно. Не безропотная тварь дрожащая, а имеет право отстоять себя. Осознаю, что меня цепляет девушка. Цепляет за все живое и неживое внутри. Я готов вытащить ее из этой западни – будь то физическая или эмоциональная. Верю, что смогу ее спасти, даже если это будет трудно и кто-то скажет, что невозможно. А ведь невозможное вполне возможно. Нет никаких преград, нужно просто грамотно представить факты в оправдание, даже если их придется выдумать. Это будет трудная борьба, но в итоге я ее выиграю и получу желанный приз: Милану.

Выйдя с Даяном из кабинета, поворачиваюсь к другу. Он качает головой, будто заранее знает, о чем я его сейчас попрошу. Но мне плевать на его мнение. Хочу добиться победы и получить награду любой ценой.

— Нет, Ильдар, - словно слышит мои мысли, остерегает меня Даян. – Не делай этого! Ты пожалеешь об этом позже.

— Пожалею позже, а сейчас я хочу, чтобы ты любой ценой оправдал ее. Нет доказательств, создай, - хлопаю друга по плечу с коварной улыбкой. Внутри все кипит от предвкушения. – Я на тебя рассчитываю, Даян.

3 глава

Хочется выть. Дико, надрывно, неистово. Но не позволяю себе и звука издать, лишь обнимаю себя руками и забиваюсь в самый угол камеры, куда меня поместили после задержания. Кстати, почему-то в камере я одна, но это хорошо, никто не лезет с расспросами и в душу с ненужными разговорами. Я не в том состоянии, чтобы адекватно отвечать. Сохраняя внешнее спокойствие, меня внутри колотит от переживаний и потрясений. Знаю, сейчас держу себя в руках, но позже меня накроет не на шутку, а спусковым крючком может стать сущая ерунда.

Подтягиваю к себе ноги, обнимаю колени, уткнувшись в них лбом. Сотрудники полиции выдали мне какую-то одежду, сижу не голая, но ощущение нереальности происходящего, до сих пор не покидает меня.

Артур мертв. Более того, его убили. Все улики указывают на меня: нож, самое главное доказательство, видео в гостинице, где я устраиваю скандал, увидев мужа с любовницей, наш разговор с угрозами от меня, записанный сотрудником отеля. Все против меня. Почему-то девушку, которая была с Артуром, не подозревают. У нее алиби. Железное: в полночь она покинула отель, а через два часа уехала на поезде. Этот уезд вызывает подозрения, но только у меня, для остальных все нормально. Ну и вишенка на торте – незнакомый мужик, с которым проснулась поутру. Без понятия кто он, и каким образом мы оказались вместе. Судя по одежде, взгляду и адвокату – он шишка. Человек со связями и властью. С такими нужно дружить и договариваться. Он как мой папа. Только вот…

Хрип душу в ладонях. Слезы прячу в волосах. Меня мог бы спасти папа. Он бы нанял адвокатов, поднял на уши всех следователей, чтобы те нашли улики, которые меня оправдали, но… Кто-то целенаправленно уничтожает семью.

Кому выгодно? От этого вопроса бросает в дрожь. Никогда не задумывалась о том, что кому-то будет выгодна смерть родителей и мое заключение. Артур, получается, стал разменной монетой. Ни за что, просто так.

Чем больше размышляю, тем тревожнее и сложно понять, что, черт возьми, происходит.

Трясу головой. Нужно собраться. Истерить и мотать сопли на кулак – делу не поможешь. У папы металлургический завод. Частный. Он способен выполнять средние заказы, но для в масштабах страны слишком мал. Значит, важные большие шишки не заинтересованы. Конкуренты есть, однако, без понятия, у кого осмелилась подняться рука, уничтожить соперника таким варварским способом. Если только… Нужно теперь наблюдать, кто прибежит меня спасать. Из чувства благодарности по логике я должна буду выйти замуж за спасителя, закрыв глаза на его возраст, жизненные принципы, внешность. Я буду красивой куклой, с которой можно будет играться, и она и слова не скажет, так как знает, благодаря кому на свободе.

И все же, очень хочется правды. Хочется понять, кто враг, а кто друг. Хочется распутать этот клубок интриг, сотканный изо лжи, предательства. Раскрыть план и разрушить его.

— Ольковская, на выход. Тебя ждет адвокат, - раздается противный скрежет засова, который режет слух. Я поднимаюсь с пола, одергиваю на себе одежду, приглаживаю волосы.

— Государственный адвокат? – смотрю на конвоира. – Я еще не пользовалась правом на адвоката.

— Иди, давай, - меня легонько подталкивают к железной двери, которая разделяет камеры и служебное помещение. Ведут по знакомому уже коридору, заводят уже в знакомые кабинет.

При моем появлении мужчина в костюме встает и оборачивается. Я вопросительно выгибаю бровь. По имени этого человека не знаю, но именно он был тут с тем утренним незнакомцем, когда следователь сообщил о смерти родителей.

За спиной закрывается дверь, а я не двигаюсь с места. Насторожено смотрю на мужчину, он улыбается. Улыбка приятная, но от этого доверия больше не стало. Видимо, он понимает меня. Спешно достает визитку и протягивает ее мне.

Даян Нуриманович Саттар.

— Очень приятно, - возвращаю визитку, чем удивляю мужчину. – Мне не нужны ваши услуги. Я обращусь к своему семейному адвокату.

— К сожалению, Максим Викторович отказывается работать над вашим делом. Считает, что спасать вас бесперспективно.

— В смысле? – от изумления меня ведет в сторону, я хватаюсь за край стола и опираюсь на него. – Он не будет со мной работать? Почему?

— Считает, что доказательства слишком существенны, чтобы вас оправдать.

— Не верю, - мотаю головой. – Это не может быть!

Даян Нариманович невозмутимо протягивает мне мобильный телефон, на котором имя Максима Викторовича. Мне остается только нажать вызов. И я нажимаю.

Долгие гудки. Кажется, проходит несколько минут, прежде чем слышу щелчок на другом конце. Сердце екает. Я уверена до конца, что ошибка, поэтому выпаливаю сразу всю информацию на семейного юриста, который молча, меня выслушивает. Мой монолог длится полторы минуты, ответ Максима Викторовича занимает меньше секунды. Он отказывает мне.

Потрясенно опускаю руку с телефоном. Его осторожно у меня забирают, я вздрагиваю и смотрю на адвоката перед собой. Он не торжествует, даже не сочувствует. Прячет во внутренний карман мобильник и ждет от меня решения, прекрасно понимая, что, по сути, он единственный сейчас, кто рядом.

— Вы мне поможете? – тусклым голосом спрашиваю.

— Сделаю все возможное, что в моих силах.

На душе гавно

Я смотрю на Даяна Нуримановича и думаю, откуда он взялся, точнее, от кого пришел. На государственного служащего он не похож, в визитке не указано, в какой частной конторе работает. Только фамилия, имя и должность. Гадай теперь.

— От кого вы? – тихо спрашиваю, нарушая тишину.

Мужчина вскидывает на меня глаза. Темные, почти черные, и не моргает. Такой всю душу вытрясет, если нужно. Сейчас, когда весь мир против меня, когда я беззащитна, родителей нет, мне хочется понимать, кто мой друг, а кто враг.

— Вы же видели мою визитку.

— Я спрашиваю, от кого вы пришли.

Он медлит, и в воздухе повисает тишина.

— Сейчас это так важно? - Даян Нуриманович сцепляет пальцы в замок и устремляет на меня холодный до мурашек взгляд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я передергиваю плечами, мне внезапно становится холодно. В этот момент я осознаю, что от ответа зависит больше, чем просто деловые отношения. Это может определить, кто я есть на самом деле, и поможет ли он мне справиться с тем, что происходит вокруг.

Сижу на стуле напротив адвоката, сердце бьется чаще, чем обычно, нарушая нормы в медицине. Каждый звук, будь то дыхание и шорох за дверью, кажется оглушающим, мир перед глазами и за пределами этой комнаты допроса размазан. Я вижу, что Даян Нариманович видит мой страх, мои сомнения, мои крошки надежды. Он не спешит ничего оправдывать. Ожидания рвет нервы на лоскуты.

Эти секунды молчания заставляют меня задыхаться от неизвестности, умирать и вынужденно оживать. Мысли в голове разные, они сейчас похожи на птиц в клетке, бьются об прутья, не зная, как вырваться на свободу. Мне безумно страшно, я отчаянно храбрюсь, задираю нос, но страшно даже рта открывать, боясь, что неправильно поймут мои показания, все обернется против меня.

Улыбаюсь легкой улыбкой, изображаю беззаботность, тем временем в душе бушует ураган эмоций: тревога о будущем, страх перед неизвестностью и ощущение уязвимости.

— Давайте попытаемся восстановить хронологию событий до сегодняшнего утра, - Даян Нариманович сосредотачивается на планшете, куда видимо будет вносить все мои показания. Я тяжело вздыхаю.

С Артуром у нас на днях была годовщина свадьбы. Брак наш по договоренности, но мы всегда испытывали друг к другу большую симпатию. Я наивно полагала, что со временем притремся, будет нормальная семья. Ошибалась. Жестоко ошибалась. Артур предпочитал задерживаться на работе, а не спешить домой. На все мои попытки сблизиться неохотно откликался, было ощущение, что делал мне глубокое одолжение. Но я упрямо желала быть счастливой с мужчиной, которого выбрали мне родители.

Забронировала номер в отеле, в котором у нас была свадьба и первая брачная ночь. Заказала романтический ужин. Предупредила мужа о том, что у меня для него сюрприз, позже вышлю адрес, куда нужно будет подъехать.

Сюрприз получила я от Артура: столкнулась на входе отеля. Ладно, если бы был один, но, увы, рядом с ним находилась незнакомка. Не нужно быть лауреатом ученых степеней, чтобы не понять, кем является девушка, так нахально прижимающая к моему мужу.

Голос предательски срывается, я опускаю голову, пряча лицо в волосах. Не могу говорить о том, что было дальше. Мне безумно стыдно. Сжимаю руки в кулаки, заметив, как пальцы начали мелко дрожать. Пытаюсь выровнять дыхание и собираться. К счастью, адвокат не давит и не выпытывает настойчиво подробности. Он ждет.

Ожидание тянется, как вечность, я понимаю, что нужно до конца рассказать некрасивую историю, чтобы хоть кто-то еще был в курсе, что произошло накануне. Мне нужно успокоиться. До безумия цепляюсь за надежду от Даяна Наримановича, что он поможет разобраться в этой сложной ситуации и оправдать меня.

Как и все оскорбленные жены, я устроила скандал на публику. На меня тогда накатило странное чувство злости, досады и желания растоптать обидчика. Я не только оскорбляла самыми грязными словами парочку, я им угрожала.

Конкретно, наезжала на Артура, который пытался меня утихомирить, утащить в сторонку, чтобы не тешить публику. Тогда мне не нужны были его попытки успокоить меня; в тот момент я была полна ярости и не понимала, как он может быть так безучастен ко мне. Я была задета его изменой, обижена его отношением ко мне. Он пытался что-то сказать, но каждое его слово, каждая попытка защитить себя лишь подливала масла в огонь.

Я хотела, чтобы все видели, что я не сдамся, что я достойна большего, чем такая предательская измена. Внутри меня бушевали сильные эмоции: любовь, ненависть, унижение. Я отчаянно хотела, чтобы Артур испытал все, что испытываю по его вине. Мне хотелось его уничтожить, растоптать, задавить. Я пообещала мужу, что убью его. Мою угрозу слышали множества людей, в том числе и любовница, еще эту ужасную сцену зафиксировали камеры. Все факты против меня, и только чудо поможет мне выйти сухой из воды.

— Что мне грозит? – шепотом спрашиваю, не смея смотреть на адвоката. Слышу, как шуршит бумагами, что-то печатает и записывает. Украдкой бросаю на мужчину быстрый взгляд. Он ловит его.

— Так как вы ранее не привлекались к уголовной ответственности, если покаетесь, признаете вину, то вам светит от шести до десяти лет. Будет все зависеть от прокурора и доказательств.

— Но я его не убивала…. – твердо произношу. – Угрожала – да, но не убивала. Я понимаю, меня мало кто будет слушать, но все тщательно спланировано. Я не исключаю момента, что убийство Артура и смерть родителей – все связано. Мой отец владелец завода, он небольшой, но многие хотели и хотят его прибрать к своим рукам. Папа умер, по идеи управление должен был взять Артур, но его тоже убрали, осталась я, меня тоже убирают.

— Кому это может быть выгодно? – Даян Нариманович хмурится, что-то смотрит у себя в планшете. Не получив ответа на вопрос, поднимает глаза. Я пожимаю плечами.

— Я не знаю. Меня никогда не вводили в курс дела производства, мое дело было учиться и быть красиво, чем и занималась, - грустно хмыкаю. – По идеи, если во главе завода никого нет, есть могут продать и растащить на куски, наверное.

— Я вас услышал, Милана, - собирает вещи, у меня сердце уходит в пятки от понимания, что сейчас вновь вернусь в камеру. Хватаю мужчину за руку, мешая ему.

— Вы мне поможете? – умоляюще смотрю в черные глаза. – Вы должны мне помочь! Прошу вас!

— Я сделаю все возможное в рамках закона.

4 глава

— Боюсь, что все не так просто, как ты изначально думал. Дело мутное, но кто-то очень постарался, чтобы всех собак повесили на Ольковскую, - Даян подпирает дверной косяк ванной комнаты, наблюдая, как я бреюсь.

— Ну, сделай так, чтобы этих собак перевесили на другого, - споласкиваю пену с бритвы.

Бреюсь не станками, а опасной бритвой. В нашей семье все ею бреются и самостоятельно. Дед только сейчас в возрасте семидесяти лет нанял человека, который ухаживает за его внешним видом. Зрение подводит, ум по-прежнему остр, а характер паршивый. Тиран был, тираном и остался.

— Боюсь, в этом городе у меня руки связаны, нужно выходить на прокуроров, а ты понимаешь, что тут не свои. Это мы у себя цари и боги, а тут обыкновенные люди.

— Выйди на прокуроров через наших людей, - вскидываю глаза на Даяна, он недовольно поджимает губы. – В чем проблема?

— Как ты любишь усложнять мне жизнь.

— Ты тогда бы слишком скучно жил, варясь в обычных юридических делах. Со мной весело, - хмыкаю, перевожу взгляд с друга на себя.

Я головная боль семьи. Так как являюсь старшим, в меня вкладывали по максимум, но и требовали до черта. Шаг влево иль вправо очень жестко карался. Родители, конечно, пытались смягчить острые углы воспитания, но дед всегда придерживался очень строгих, порой ужасных по современным меркам, методов вдалбливания ума-разума. Ему никто не смел перечить. Жить всем хотелось в достатке и свободно, поэтому, что мой отец, что его сестра держали свое мнение при себе. Мои двоюродные сестра и брат тоже ходят дома по струнке.

Дед не раз говорил, если хочется жить по своим правилам, уходите, но тогда никто не смеет пользоваться благами семьи. Кто ушел? Правильно, никто. Но нервы трепать деду у меня с сестрой и братом – хобби. Двоюродные по мелочи шалят, а я по-крупному, не до полного пиздеца, но взбучку получаю потом такую, словно закон нарушил.

— Кстати, - складываю бритву в футляр, споласкиваю лицо водой, беру полотенце и прижимаю его к скулам. – На журнальном столике все данные по заводу Ольковского. Я, кажется, вспомнил, почему очень хотел купить его детище, - выдавливаю на ладонь лосьон, кошусь на сосредоточенного Даяна. Он внимательно меня слушает.

— Ольковский два года назад купил часть акций по железной дороге от имени завода, поэтому он дешевле прайса гонял свою продукцию по стране. А у нас как раз был, да он и сейчас остается, затык в транспортировке. Ценник задирают до такой степени, что впору строить свою железку и покупать товарные составы.

— Ильдар… Я не думаю, что идея хорошая, - перебивает Даян, уже понимая, куда я клоню. Оборачиваюсь к другу, прислонясь к столешнице с раковиной, и скрещиваю руки на груди.

— Мне нужен этот завод целенький и со всеми бонусами, что он имеет. Мы не должны допустить того, чтобы его распилили на части, кому бы там это не было выгодно. Поэтому выясни в ближайшее время, кому все переходит в связи со смертью владельца. После этого будем плясать, что делать с Миланой, - широко улыбаюсь от предвкушения интересной игры в бизнесе и с девушкой.

Милана не так проста, как может показаться. Красивая внешность легко вводит в заблуждение, там есть характер, который очень хочется подчинить. Чего скрывать, покорные, готовые на все ради комфортной жизни девушки уже утомили. Они скучные, в них нет огонька и чувства собственного достоинства. Ольковская моего поля ягода, будь у нее не такая патовая ситуация, в которую кто-то целенаправленно меня втянул, мне бы не пришло в голову затевать с ней игры.

— Ты похож на хищника, который предвкушает охоту. Не боишься, что в итоге ты станешь тем, на кого охотятся? – Даян меня хорошо знает, как и значения моих улыбок.

— Это интересно, кто из нас двоих в итоге окажется победителем, - ухмыляюсь, прохожу мимо друга, направляясь в гардеробную. – В любом случае, мне нужна достоверная информация по поводу того, кто будет владеть заводом. Если нужно будет вытащить Милану из тюрьмы, доказать ее невиновность, мы докажем, - сдергиваю голубую рубашку с плечиков.

— Каким образом? В номерах нет камер и нет никаких жучков.

— У меня есть привычка включать запись на телефоне на всех деловых переговорах. Люблю, чтобы слова соответствовали делам, - застегнув все пуговицы на рубашке, поворачиваюсь к Даяну. – Ты будешь наблюдать, как я оголяю свой зад?

— Как – будто я не видел твой голый зад, - бурчит друг, отворачиваясь. – Так что с твоим телефоном? У тебя запись? И что там? Почему о ней не сказал полиции?

— Кто-то целенаправленно его сломал, - снимаю спортивные штаны, беру черные брюки. – Отдал на восстановление, обещали к завтрашнему утру по возможности все восстановить.

— Думаешь, убийца такой дурак и не додумался проверить телефон?

— Как раз думаю, что он и обнаружил запись, поэтому удалил все и сломал мобильник, но то что попало однажды в сеть, никуда не исчезнет. Мои записи каждые десять минут автоматически сохраняются в облако. Об этом мало кто знает.

— У меня от тебя мороз по коже, - Даян оглядывается через плечо. – Ты жуткий. Наши разговоры тоже записываешь? – прищуривается.

— Конечно, - смеюсь, одевая пиджак, подхожу к напряженному другу. Хлопаю его по плечу. – Расслабься, все твои откровения останутся при мне. Я могила.

Слушая внимательно своего собеседника, замечаю, что на мобильный телефон приходит сообщение. Воспитание не позволяет сразу взять в руки мобильник и прочитать его, поэтому жду удобного случая. Мысли уже настроены совершенно в другое русло: сообщением. Удобный момент, чтобы прочитать, наступает через полчаса.

Сообщение от мастера, сообщает, что телефон восстановлен и информация. Не уточняется какая, но рассчитываю, что та, которая нужна по зарез, чтобы вытащить девчонку из камеры временного содержания и снять с нее обвинения. Уже в интернет гуляют разные домыслы, по поводу причины убийства зятя Ольковского и его смерть. Люди обсуждают и поливают грязью девушку, словно забывают, что колкими словами стоит живая девушка, которая не может ответить на их нападки. В таких ситуациях особенно важно оставаться на стороне справедливости и поддержки. В идеале, но у меня есть свои причины быть благородным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Скучный обед подходит к концу. Как только встреча заканчивается, спешу покинуть ресторан, не позволяя мыслям разгуляться, понимая, что сейчас важнее действовать, а не терять время на бесполезные размышления. Не гнать лошадей, не имея на руках факты.

Меня очень интересует завод, точнее возможность максимально снизить затраты по перевозке.

О чувствах Миланы не думаю, не за чем. Она на все согласится, как только поймет, что я именно тот, кто ее вытащит из этого дерьма, в которое она попала. Хочу быть ее надеждой, опорой, чтобы девушка сама была на моей стороне.

Есть желание расплатиться с тем, кто ввел меня в это темное дело, и оно растет, как снежный ком, становится всё сильнее. Я не могу просто сидеть и ждать погоды у моря, то есть ждать, когда там семейная служба безопасности что-то существенное выяснит. Хочу сам использовать свои навыки и возможности, чтобы докопаться до истины. Не ради Миланы, а ради себя.

— Восстановился все, что смог, - мастер протягивает разбитый телефон и флэшку.

Я забираю, подхожу к включенному ноутбуку и вставляю флэшку. Просматриваю папки звуковых записей, вставляю в одно ухо проводной наушник и прослушиваю все, что там есть на ускорении. Нужные записи сохранились всего две, но их должно хватить для того, чтобы усомниться в том, что Милана курсировала между номерами. Чужие голоса четко дают понять, что меня и девушку от души накачали снотворным.

Досадливо кусаю губу. Очень хотелось услышать, что будет произнесено имя организатора всего этого спектакля. На душе появляется паршивое чувство, что меня тупо использовали как пешку.

Расплачиваюсь с мастером за работу, иду к машине, звонит телефон. Даян. Он явно по делу беспокоит.

— Да.

— Прямая наследница Милана, но если ее посадят, то завод распилят на мелкие предприятия, у каждой будет своя сфера деятельности. Мне тут по секрету шепнули, что Ольковскому не раз предлагали продать завод. Естественно никто ничего не продал. Видимо те, кто предлагал, пошли на радикальные меры.

— Имена есть?

— Я тебе вышлю список на почту. Что будешь делать?

— Спасать принцессу и окольцовывать ее в срочном порядке.

— Я надеюсь, ты так неудачно пошутил.

— Нисколечко. Я сделаю Милане предложение, от которого она не сможет отказаться.

— Ильдар, не думаю, что идея хорошая. Будут последствия.

— О них подумаем после, - улыбаюсь, садясь за руль. – Дед так мечтал меня женить, так чего старика не порадовать.

— Ильдар… - Даян стонет мое имя.

— Мне некогда с тобой разговаривать, отключаюсь, - нажимаю отбой, прежде чем друг успевает что-то еще гнетущее сказать по поводу моей идеи.

Жениться на Милане – спонтанная идея. И чем больше я ее обдумываю, тем сильнее убеждаюсь, что в этой идеи есть смысл. Мне срочно нужно увидеть девушку и обсудить этот вариант. Уверен, что она согласится, как только выслушает, если у нее есть здравый смысл.

— Салихович, ты не у себя дома, - громыхает прокурор, как только я озвучиваю цель визита, вальяжно развалившись на стуле. – Это у себя ты царь и бог, а тут простой смертный, так что вали отсюда по-хорошему.

— Так пришел именно по-хорошему, давайте не будем дело доводить до плохого, - очаровательно улыбаюсь, а прокурор сверлит тяжелым взглядом. – Иначе завтра не вы будете смотреть на меня с превосходством, а я, - несмотря на то, что продолжаю улыбаться, тон мой предельно ясно дает понять, что со мной лучше договариваться.

— Нужно подать запрос на разрешение посещений посторонним людям. – со вздохом бормочет прокурор.

— Давайте без этой юридической волокиты. Мне нужно буквально тридцать минут личного разговора.

— Еще чего! - вновь закипает представитель закона и порядка.

— Хотелось бы в любви признаться без свидетелей.

— Чего?

В кабинете становится душновато. Прокурор явно не верит моим словам, а я продолжаю делать вид, что именно из больших чувств добиваюсь встречи с очаровательно блондинкой. В итоге мне идут на уступки, но мы все равно будем под присмотром: под камерами со звуком. Приходится на такое соглашаться, буду шепотом разговаривать.

Дежурный провожает меня в допросную комнату. Какое-то время сижу один, в ожидании Миланы. В голове прокручиваются мысли по поводу моей идеи пожениться, пока время тянется медленно. Нужно начать разговор так, чтобы было понятно, лучшего предложения не будет.

Девушка появляется через десять минут. Выглядит не очень хорошо, вид изможденный и уставший. Лицо очень осунулось, в глазах нет блеска. Она словно смирилась с положением дел.

Увидев меня, удивляется, но не задает вопросы с порога, чего от нее хочу. Молчание создает странную, тягучую атмосферу. Девушка обходит стол и садится напротив, руки, сцепленные в замок, ложатся на поверхность. Не спешу начинать разговор, продолжаю ее разглядывать.

Удивительно, но даже в таком непрезентабельном виде она меня по-прежнему цепляет. Не знаю, в чем дело, но что-то в ее присутствии заставляет мои зубы сжаться, а узел галстука слегка ослабить. Внутри начинает без причины печь, особенно становится жарко, стоит Милане на меня взглянуть своими бездонными глазищами в пол-лица. Словно зачарованный, не моргая, выпаливаю:

— Давай поженимся.

5 глава

Слегка трясу головой, потом еще ковыряюсь пальцем в ухе, словно вода попала, из-за чего у меня плохая слышимость. Склоняю голову, внимательно смотрю на это холеное лицо «жениха». Породистый - знает себе цену, держится уверенно, словно весь мир у его ног. Я таких видела и старалась обходить стороной, считая, что весь мир подвластен мне, а корона голову не жмет.

— С какой стати? – усмехаюсь, продолжая разглядывать «жениха».

Он прищуривается, в глазах мелькает тень недовольства. Похоже, рассчитывал, что я сразу соглашусь без вопросов и буду по гроб благодарна, но нет. Более того, я не знаю его имени. Видеть видела, а как зовут, без понятия.

Шишка большая, раз и адвоката сразу себе вызвал, и освободили его без мытарств, и пустили ко мне предварительного запроса на встречу.

— Предпочитаешь замужеству сгнить в тюрьме? – скалится, как хищник, он сразу подбирается, словно вышел на охоту за добычей. А добыча – я, и мне это совсем не нравится.

— Еще не доказано, что это я убила. И я не убивала, - злюсь, сжимаю руки в кулаки и исподлобья сверлю тяжелым взглядом этого самоуверенно самца. Он хмыкает, откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди.

— Давай отбросим эмоции в сторону и обсудим факты, а они не очень приятные. К сожалению, оружие убийство обнаружили недалеко от места преступления. На нем только твои отпечатки. Есть свидетели, есть видео, где ты ругалась с мужем и грозила его убить. Слово не воробей: вылетит — не поймаешь.

Мне нечем крыть. Кусаю губы, отвожу глаза в сторону и думаю. Хорошо так думаю, потому что чую подвох в этом предложении о замужестве. В голове возникает логичный вопрос: на хера я ему сдалась? Определенно есть какая-та выгода.

— Зачем тебе все это? Думаю, что у тебя нет проблем жениться. Выйди на улицу, щелкни пальцем и любая будет рада стать твоей женушкой.

— А мне не нужна любая.

Мужчина резко подается вперед, отчего я откидываюсь назад. Спинка стула больно впивается в спину. Морщусь. Он меня пугает своим напором. Смотрит в глаза, у меня от этого взгляда холодок пробегается вдоль позвоночника. Жутко.

— Мне нужна ты. Веришь в любовь с первого взгляда? – лукавая улыбка подсказывает, чтобы не велась на провокацию, но этот человек заставляет меня сейчас улыбнуться. Он каким-то образом тупым вопросом снижает внутренний градус напряжения.

Теперь я подаюсь к нему, опираясь локтями об стол. Мы неожиданно оказываемся очень близко друг к другу лицами. Я вижу насколько у него длинные и густые ресницы, с загибающимися концами. Безупречная кожа, такой не каждый и каждая может похвастаться. А еще глаза… Пронзительные, до мурашек, смотрят прямо в душу, будто знают все твои тайные мысли. Взгляд непроизвольно опускаю на губы. Они у него манящие, созданы, чтобы их без устали целовали, царапаясь щетину.

Это момент молчания наполняет воздух чем-то важным. Я чувствую, как мое сердце ускоряется в сердцебиение на пустом месте. Или не на пустом? Есть что-то притягательное в этом мужчине, он тянет к себе, как магнит скрепку. И головой понимаю, что мысли у меня не в ту сторону свернули, инстинкты берут свое. Когда видишь сильного мужчину перед собой, который ни за что никогда не прогнется под тебя, такого хочется завоевать, подчинить. Это как укротить самого дикого хищника, превратить его в ласкового питомца, кормить с рук.

— Ну так что?

Вопрос задан низким тоном, я непроизвольно сжимаю бедра под столом. Меня бесит мое состояние текущей сучки. Бесит, и я от всей души ему сопротивляюсь. Сладко улыбаюсь, слегка прищурившись, провокационно облизываю губы и прикусываю нижнюю. Кадык мужчины дергается. Усмехаюсь. Реакция есть, значит, не только я плещусь в неуместных эмоциях.

— Мой ответ нет. Я не вижу смысла и выгоды выходить за тебя замуж. Ты предложил замуж, но ни слова не сказал, что вытащишь меня отсюда. И потом… - наблюдаю за мужчиной, поднимаю руку, не спеша отбрасываю волосы с одной стороны на спину. Он следит за каждым моим жестом.

— Мне фиктивный брак не нужен.

— Что? – моргает, хмурится и уже выпрямляется на стуле. Включает саму серьезность.

— Я если буду выходить замуж второй раз, то по большой любви. Хочу любимого и любящего мужа, кучу милых очаровательных детишек. В тебя я не влюблена, поэтому мне неинтересно твое предложение.

Его лицо мгновенно меняется, словно налетевшая буря. Глаза сужаются, а брови резко поднимаются, выдавая шок и недоумение. Это зрелище длится недолго. Мужчина берет себя в руки, черты лица ожесточаются, а губы прекращают улыбаться, он их поджимает в тонкую линию, челюсть напрягается. Глаза превращаются в льдинки. В них теперь такой арктический холод, что непроизвольно передергиваю плечами. Сводит брови к переносице, барабанит пальцами по столу, чем нервирует и одновременно раздражает.

Мне не по себе. Обхватываю себя руками, пытаюсь согреться. Вокруг почему-то стало слишком холодно. Или это мне холодно от взгляда напротив. Чувствую, как внутри растет напряжение и нервозность. Еще с каждой секундой растет ощущение неправильного решения. Не знаю, почему так, но как-то так. Я пытаюсь нарушить это тяжелое молчание, с весом тонну, но слова застревают в горле как кость. Взглядом мечусь по кабинету, стараясь ненароком не цепануться с взглядом мужчины. Нужно что-то делать. Встать и уйти? Там за дверью меня ждут, в камеру отведут.

Принимаю решение уйти. Медленно встаю. Мужчина вскидывает на меня глаза, секунду удерживает мой взгляд, резко тоже поднимается. Я не успеваю ничего сообразить, как он хватает меня за локоть, грубо дергает на себя. Другой рукой хватает за шею и затылок одновременно, фиксирует и прижимается своими губами к моим.

У меня перехватывает дыхание. Можно сказать, что в моей жизни был один человек, который так глубоко меня целовал. С языком. Это Артур. Муж. До встречи с ним были только легкие поцелуи и чмоки в щечку с другими парнями, с которыми встречалась, прежде чем в жизни появились серьезные отношения, вылившие в логический финал: свадьба.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

У меня ступор, я не знаю, как поступить: оттолкнуть иль ответить без задней мысли. Поэтому первые секунды этого неожиданно поцелуя никак не реагирую. Даже не думаю. Все концентрируется на том, что чувствую. И то, какие чувства бушуют внутри, пугают сильнее, чем реальный срок за убийство мужа. Потому что если приговор можно обжаловать, подать апелляцию, оправдать позже себя с новыми доказательствами, то поцелуй с другим мужчиной, вызывающий волнующие мурашки в животе – это за гранью понимания. То, что я не понимаю, я не принимаю.

Соскребаю все моральные и физические силы в единую кучу, упираюсь ладонями в широкую грудь, чувствуя, как напрягаются мышцы под рубашкой, и отталкиваю. Рука взметается вверх, бью по колючей щеке, не моргнув глазом. Глаза напротив вспыхивают адским пламенем, обжигая кожу лица, но я стойко выдерживаю его горящий взгляд. Губы, ядовито-сладко целовавшие мои губы, кривятся то ли в усмешке, то ли в улыбке. Непонятно.

Не знаю, чем бы закончилась наша зрительная битва, но в кабинет заходит следователь. Он явно чувствует напряжение между нами, потому что настороженно смотрит то на меня, то на мужчину. Деликатно пару раз кашляет в кулак, мы отмираем.

— Время посещений вышло, - следователь переминается с ноги на ногу, приоткрывает дверь и выходит, но не закрывает за собой. Видимо боится, что встреча затянется.

— Вот моя визитка, - незнакомец лезет во внутренний карман пиджака, достает визитницу, из нее вытаскивает визитку и кладет ее на стол. – Мое предложение действует двадцать четыре часа, после этого актуальность теряется. Хорошенькой подумай над моими словами.

— Не буду думать, - фыркаю, скрещиваю руки на груди. – Считаю, наши пути на этом расходятся. Всего вам доброго, - задираю подбородок, наблюдая, как незнакомец мрачно и в тоже время с каким-то торжеством окидывает меня с ног до головы, уходит. Закрывает дверь, оставляя после себя гнетущую тишину, давящую на виски. Я беру на столе визитку. Хочется знать имя этого самоуверенно придурка.

Салихович Ильдар Икрамович.

Фамилия знакома. Будь я гламурной чикой, непоняла о ком идет речь, но так как папа владел промышленным заводом, волей-неволей некоторые фамилии в нашей семье были на слуху.

Семья Салихович – хозяева нефтяной отрасли. Они самые крупные поставщики нефти, у них куча дочерних компаний и много других отраслей в бизнесе. Как говорится, владельцы заводов, газет и пароходов. Жутко богатая семейка. Неудивительно, что этот товарищ такой самоуверенный напыщенный индюк, уверенный, что все окажется у его ног по щелчку пальцев.

Хочется смять визитку, но почему-то засовываю ее в карман брюк. Устало сажусь на стул в ожидании, когда за мной придут и отведут в камеру. Благо сижу одна. Даже неинтересно, почему так складывается.

Стучу безымянным пальцем по столу, смотря перед собой, пытаюсь трезво оценить свои возможности. Точнее прикидываю варианты, кто может сейчас кинуть мне на помощь, вытащить из этого дерьма, в котором оказалась, защитить. Оправдать.

Перебираю папиных знакомых, которые были вхожи в наш дом. Близких друзей, которые как семья. Вспоминаю родственников, с которыми натянутые отношения. Никого с ходу не могу назвать, и от этого понимания мне становится страшно за себя. Я как-то сразу ощущаю себя одинокой во всем этом огромном мире, который внезапно оказался ко мне враждебным, в котором не оказывается человека с протянутой рукой помощи.

Тут меня щелкает.

Мне срочно нужен телефон. Нужно позвонить. Внутри трепещутся надежда и уверенность, что все же кое-кто может мне помочь. Прикусываю губу, нетерпеливо поглядываю на закрытую дверь, ожидая, когда кто-то войдет.

Мои молчаливые молитвы кто-то слышит, в кабинет заходит следователь, который ведет мое дело. Я, к сожалению, не помню его имя.

— Ну, что Ольковская, - следователь садится за стол, кладет руки на стол и сцепляет их в замок. – Дела твои не очень хороши. Все против тебя.

— Я не убивала, - тихо повторяю, как молитву Отче наш. – Не убивала.

— Допустим, я тебе поверю, но все улики против тебя. Если есть маленькая зацепка, чтобы тебя оправдать, я бы не стал давить, позволил твоему адвокату тебя оправдать.

— Мне нужно позвонить. Я знаю, кто будет за меня горой.

— Правда? – на меня с сомнением смотря.

Следователь нажимает кнопку включения, видимо не хочет записи своих действий. Протягивает мне мобильный телефон. Хорошо, что у меня прекрасная память, я помню номера, на которые много раз звонила. Нервно дергаю под столом ногой, вбиваю номер и нажимаю вызов. Слушаю долгие гудки. Происходит соединение, и слышу дыхание на той стороне.

— Макс, это Милана. Мне нужна твоя помощь.

— Милана? – голос звучит слишком ровно. Нет ноток удивления. – Какими судьбами?

— Мне нужна твоя помощь. Меня подозревают в убийстве.

— Что? Кого? – слышу уже признаки каких-то эмоций. – Боже, Милана, во что ты влипла?

— Макс… - голос начинает предательски дрожать, внезапно появляются слезы на глазах. Видимо, эмоции берут вверх над рассудком. Я слишком устала держать себя в узде, быть сильной.

— Милан, скажи, где ты, я приеду!

Следователь забирает у меня телефон и рассказывает Максу всю информацию, связанную со мной. Я закрываю лицо ладонями, чувствую, как они становятся влажными. Выдержка дает сбой. У меня надежда, что Макс, мой сводный двоюродный брат, приедет и, как рыцарь на белом коне, спасет от неприятностей. У меня последняя надежда на него.

6 глава

Даян молчит. Он знает, что когда я бешусь, меня лучше не трогать. Иначе будет хуже всем вокруг. Вспыльчивый темперамент никому ни разу не удавалась обуздать.

Сжимаю зубы, смотря перед собой. Внутри все бушует от желания рвануть в изолятор временного содержания и встряхнуть со всей силы упрямицу, чтобы мозги встали на место. Дура. Не думает о перспективах дальше одного дня.

— И кто теперь ее защищает? – холодно спрашиваю друга. Понимаю, что он не виноват в ситуации, но хочется кого-то прессануть.

— Адвокат Осадченкова.

— Осадчекнкова? – изумленно приподнимаю брови, услышав давно забытую знакомую фамилию. – А он, каким боком, тут нарисовался?

— Ты его знаешь? – осторожно спрашивает Даян.

— Мы вместе учились в университете, но крутились в разных тусовках. Редко пересекались. Так как он связан с Ольковской?

— Он ее двоюродный брат.

— Чего? – свожу брови к переносице.

Мне не нравится полученная информация. Она вызывает глухое раздражение. Я помню Макса как самого тихого студента, который всегда был у кого-то на побегушках. Он учился лучше всех на потоке, потому что был бюджетником и дорожил повышенной стипендией. Ему всегда были не по карманы наши вечеринки и посиделки. На пятом курсе Макс внезапно стал вхож в наш круг избранных. У него появились деньги, он стал носить одежду с известными этикетками и ездить с нами отдыхать заграницу. Однако, Макс словно завис посредине: он уже не мог себя относить к простым смертным, но при этом он никак не мог полностью быть своим среди нас. После выпуска никто нашего элитного круга с ним не держал связь, поэтому я не имел понятия, чем занимался, дышал и живил мой однокурсник.

Нужно встретиться с Максом и спросить.… О чем? Какие у него планы на Милану? Как он собирается ее вытаскивать? Неужели у него есть какие-то доказательства? Если есть, значит, он причастен к тому, что я с Миланой проснулся в одной постели.

Резко встаю. Даян следом подрывается. Без слов понимает меня, куда я собираюсь идти. Не останавливает, знает, что безрезультатно. Наверное, поэтому мы с ним так долго вместе.

— Попробуй сейчас узнать, чем занимается Макс, - останавливаюсь перед закрытой дверью лифта, нажимаю кнопку вызова. Смотрю на Даяна. – Выясни, что связывает его с Ольковской. У тебя полчаса на все. Хотя бы поверхностно.

— Тебе действительно так нужен этот завод?

— Мне нужен этот завод, - твердо произношу. – И Милана к нему, - тут губы дергаюсь в довольную улыбку. Девушка цепляет. Она будоражит и волнует не на шутку. Хочу ее тело и душу.

— Ильдар, - Даян деликатно кашляет, возвращая меня в реальность из пошлых мыслей. Я поправляю ремень на брюках. Размышления о девушке заставляет чувствовать неуместное сейчас возбуждение.

— Я постараюсь узнать все до того, как ты припаркуешь машину возле изолятора, - друг усмехается, пересекаемся взглядами, оба скалимся.

— Жду от тебя информацию, - киваю на слова Даяна, первым выходя из лифта, едва тот раскрыл свои двери.

Направляюсь к выходу из отеля, на ходу застегивая на одну пуговицу пиджак. Ловлю на себе оценивающие взгляды девушек, которые сидят в фойне отеля. Мажу по ним равнодушным взглядом, ловя себя на том, что ни одна не заставляет оглянуться.

А вот Милана… Милана заставила меня думать о ней. Не двадцать четыре часа в сутках, но ее слишком много в моей голове. Такое впервые. Обычно мои отношения с противоположным полом ограничивались парочкой свиданий и несколько бурных ночей. Никаких обещаний, предложений о совместной жизни.

Достаю из кармана ключи от черного с глянцевыми боками джипа. Красавчика только вчера пригнали из салона. Внутри пахнет новой кожей и местами даже еще есть защитная пленка. Не скажу, что я фанат машин, у меня нет ангара с автомобиля разных марок, но дома в гараже парочка есть. Под разные случаи.

Трогаюсь с места, сразу на экране управления высвечивает номер телефона деда. Чертыхаюсь и паркуюсь, так и не выехав на дорогу. С дедом в движении разговаривать чревато. Мы не умеем нормально вести беседы, каждый норовит вывести своего собеседника из себя.

— Ильдар, - громыхает на весь салон грозный голос деда, стоит нажать принять вызов. – Когда ты собираешься возвращаться домой?

— Соскучился по мне, дедуля? – слащаво воркую, на что глава семьи презрительно фыркает.

— Ты обещал удивить меня, но пока ничего удивительно от тебя не слышу. Даян тоже молчит. Сделка сорвалась? Ты же знаешь, что нам нужно сотрудничать со многими, чтобы расширять свои возможности.

— Терпения, дедуля, - смотрю перед собой, слушая, как дед опять презрительно фыркает на «дедулю». – Я приеду домой и очень тебя удивлю.

— У тебя на все три дня. В противном случае можешь не приезжать, - отключается. Никогда не ждет ответного слова.

Прикрываю глаза, крепко сжимая руками руль. У деда очень завышенные требования ко мне. Он никогда не объяснял, почему ждет от меня высоких результатов по всем фронтам, будь то оценки в школе, диплом в универе, выгодные контракты в бизнесе, перспективная невеста. К двоюродным сестре и брату у деда требования не такие завышенные.

Выдыхаю, вновь трогаюсь с места. Теперь никто не отвлекает. Я без приключений доезжаю до изолятора. Заглушая мотор, вижу, что звонит Даян.

— Слушаю.

— Максим является вторым главным акционером завода Ольковского на данный момент. За пару дней он скупил все доступные акции. Главный пакет в теории остается у Миланы. Если ее посадят, то он запросто может и его приобрести. Он ее сводный двоюродный брат. Его мать вышла замуж за брата ее отца. Тоже работает на заводе. Был заместителем мужа Миланы, теперь исполняет его обязанности.

— Санта – Барбара отдыхает, - сжимаю переносицу.

Какое-то странное чувство скребется внутри, но не могу понять, что это и с чем связано. Четко понимаю одно: просто не будет. Макс вряд ли теперь тот самый тихий студент, он так просто не отдаст завод. У него тоже, похоже, цель им завладеть. Возможно, ради Миланы. Опять накатывает глухое раздражение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ильдар? – слышу сзади себя удивленный голос.

Оборачиваюсь, захлопывая дверь машины. Застегиваю пиджак, внимательно смотря на человека перед собой. Мы пристально разглядываем друг друга, прицениваемся, одновременно приветливо начинаем улыбаться, но не от души.

— Сколько лет, сколько зим, Макс.

Делаю шаг вперед, протягиваю руку для рукопожатия. Макс не колеблется, шагает навстречу, сжимает крепко мою ладонь, словно показывает, что теперь достойный мне соперник, где бы мы не соревновались друг с другом.

— Рад тебя видеть. Ильдар.

Мы смотрим друг на друга изучающее. Я по привычке приветливо тяну губы в улыбке, несмотря на то, что улыбаться этому человеку не хочу. Он мне не нравится. Всегда бесил своим положением посередине. И вряд ли сейчас что-то изменилось, хоть и пытается казаться. Может я высокомерный ублюдок, но когда ты из грязи в князи, князем никогда не станешь, как при рождении.

— Какими судьбами тут? – первый интересуюсь, убирая руки в карман брюк после пожатия.

— Приехал спасать свою сводную сестренку, - кривит губы в усмешке. – Малышка попала в неприятности, вот и обратилась. А ты?

— Невесту собираюсь вызволят, - хмыкаю. – По ошибке ее тут держат.

— Ясно. Приятно было увидеться, - кивает и уходит в сторону пропускного контроля. Я смотрю ему вслед прищуренным взглядом.

Сестренку вызволять. Ага, так и поверил. Чую, что у него стоит на Милану давно и крепко, вот и хочется «сводную сестричку» затащить к себе в постель. Эта мысль раздражает и одновременно бесит. Ненавижу, когда кто-то смотрит на то, что я смотрю и хочу. И мысль, что так Макс первый увидел Милану, вообще не колыхает.

Пройдя пропускной пункт, направляюсь сразу к следователю. Уверен, что там сидит Макс и пытается выяснить перспективы. Мои догадки оказываются верны. Так как перед кабинетом никого, я спокойно захожу, чем удивляю своей наглостью присутствующих.

— Салихович, подожди за дверью, - раздраженно повелевает следователь, кивая в сторону двери, но я не слушаюсь.

Прохожу к переговорному столу, сажусь напротив Макса. Он прищуривается и поджимает губы. Явно гадает, каким ветром тут оказался. Кладу руки на стол, а рядом телефон, на котором нужные и главное важные для оправдания Миланы записи.

— Боюсь, что у нас с вашим посетителем схожий интерес: помочь красивой девушке в беде.

— Каким образом? – Макс склоняет голову. – Неужели… Милана твоя невеста? Серьезно?

— Конечно. Если ты не в курсе, то когда убили ее мужа, мы были вместе. В одной постели. Голыми.

Кадык братца Миланы дергается. Ноздри раздуваются. Глаза вспыхивают обжигающем пламенем… ревности что ли. Похоже у него действительно чувства к Милане. Не только голимая похоть, как у меня. Забавно.

— У тебя есть доказательства? – вмешивается в наш разговор следователь, заставляя меня перестать разглядывать напряженного Макса. Поворачиваю голову и усмехаюсь.

— У меня есть запись разговора, из которого будет ясно, что ночью Милана была не в состоянии выйти из номера, чтобы убить своего мужа, как грозилась. Потому что ее накачали снотворным, как и меня, - кошусь на внимательно слушающего Осадченкова.

— Правда? – Макс недоверчиво смотрит на мобильник, потом на меня. – Откуда?

— У меня есть вредные привычки, например, записывать важные договоры, - хмыкаю, иронично глядя на бывшего однокурсника.

Отдаю следователю телефон, он встает и направляется к своему столу. Возвращается к нам с проводными наушниками. Несколько минут в кабинете висит гнетущая тишина. Я чувствую, что Фортуна на моей стороне. И судя по удивленно вскинутым бровям следака, мои доказательства вполне весомы.

— Ваши доказательства существенно могут поменять ход дела. Однако, почему вы, Ильдар Икрамович, предоставили это мне, а не адвокату Ольковской?

— Потому что Милана отказалась от услуг моего адвоката, доверившись юристу Максима Андреевича.

— Невеста не доверяет юристам своего жениха? – ехидничает Макс, я скалюсь, весело сверкая глазами. Меня так и подмывает тож съехидничать, но молчу, криво приподняв уголок рта с одной стороны.

Нас прерывает стук. Дверь открывается, заходит мужчина в полицейской форме, следом за ним Милана. С первого взгляда девушка ни капельки не изменилась с нашей последней встречи. Но если присмотреться, можно заметить бледность, даже серость лица. Взгляд лишен живости, тусклый и какой-то равнодушный. При виде меня и Макса, она слегка оживает.

Макс приподнимается со своего места, я тоже встаю, по привычке застегиваю на одну пуговицу пиджак.

— Милана! – тянется к девушке Осадченков.

Я оказываюсь шустрее, заслоняю девушку от Макса, ласково ей улыбаюсь. Сокращаю между нами расстояние. Зрачки девушки расширяются. Губы слегка приоткрываются. Она такая милашка в этом моменте. Неудивительно, что сводный двоюродный братишка пускает слюни и ночами ее представляет, работая рукой в своих штанах. Полное понимание и нет ни капли осуждения.

— Дорогая, - обращаюсь к Милане. От чего у девушки изумленно взлетают вверх брови и округляются глаза. – Скоро все закончится.

7 глава

Сказать, что я перестаю что-то понимать, ничего не сказать. Мужчины в кабинете говорят между собой. Сложно определить у кого главный голос. Чувствую себя лишней, на меня совершенно никто не обращает внимания.

Смотрю на Макса. Двоюродный сводный брат стал настоящим мужчиной, от которого сложно отвести взгляд. Он уверенно говорит, его голос ровный, лишен эмоциональных качелей, взгляд прямой. И все же не он главный в диалоге. И даже не прокурор.

Салихович ничего особенного не делает, но каким-то непостижимым образом заставляет всех присутствующих, в том числе и меня, слушать, что он говорит своим тихим голосом. И чем ниже тон, тем сильнее вытягиваешь шею, боясь что-то важное пропустить. А еще он смотрит так, что непроизвольно выпрямляешь спину, и хочется вытянуться по стойке смирно, прижав руки по швам.

Прокурор на фоне этих двоих теряется, несмотря на то, что именно от его решения зависит моя дальнейшая судьба, где я проведу часть своей жизни: на свободе или на нарах. А ведь я невиновна. Не убивала Артура. Да, злилась, грозилась, но у меня духу не хватит поднять руку на человека с целью его убить. Да кто поверит, доказательства против моих аргументов.

— Милана, - Макс поворачивается ко мне и так знакомо улыбается, что я сразу начинаю млеть от его улыбки.

Боже, а ведь было время, он мне безумно нравится. До чертиков. Только вот папа был категорически против моей симпатии. Именно поэтому мы сложились как пара, но я по-прежнему на него рассчитываю, так как знаю, Макс тоже испытывал ко мне чувства.

— Скажи, Ильдар действительно твой жених?

Я широко распахиваю глаза. Умудряюсь не рассмеяться от абсурдности вопроса. Кошусь на Салиховича, сглатываю. Он гипнотизирует меня и явно пытается внушить нужные ему мысли. Знать бы какие.

Перевожу взгляд на напряженного прокурора. То будто ждет решающего слова от меня, а я без понятия, что говорить. Наверное, мне стоило прислушаться к их разговору, а не летать в своих мыслях.

— Ну… - прикусываю губу нижнюю, прислушиваюсь к интуиции, но она как назло молчит и не подсказывает, как поступить правильно. Несколько секунд размышляю над тем, как поступить, тихо бормочу:

— У нас с ним довольно тесные отношения, - чувствую, как горят щеки.

Нет от вранья, от внезапных воспоминаний в гостинице, где мы проснулись на одной кровати вместе да еще голые. Кажется, что все было в далеком прошлом, и вообще приснилось.

— Настолько тесные, что вы решили вместе убить Артура? – выкидывает внезапно Макс очередную версию.

— Язык прикуси, - рявкает Ильдар, что я и прокурор вздрагиваем.

Сглатываю. Ощущение такое, что нахожусь между двух огней, каждый обжигает.

— А что? – Макс провоцирует, подкидывает дровишек в пылающий огонь гнева Ильдара.

Мне становится жутко находиться с ними в одном помещение, словно в кладовке с пороховыми бочками с одной свечой, которую мотыляет из стороны в сторону. Вот-вот все вокруг бахнет. Не знаю, почему Макс не понимает, что ему не по силам тягаться с Ильдаром. Разные весовые категории. Салихович если вздумает, сравняет неугодных с землей. В прямом и переносном смысле.

—Милана собиралась разводиться. Это Артуру был невыгоден развод, так как в свое время оба подписала брачный контракт, в котором говорилось, что каждый остается со своим имущественном и деньгами. Как ты понимаешь, у Милана ничего не теряла.

Я в шоке смотрю на Ильдара. Откуда он знает о контракте и о тонкостях? Этот человек меня пугает с каждой минутой. По истине, если захочет узнать, что у меня на душе, узнает, не составит труда.

— Если она собиралась разводиться, то чего вдруг устроила истерику и стала грозить убить мужа, увидев того с любовницей? – Макс пытается блеснуть логикой своих размышлений. Я киваю, как бы поддерживая его. Действительно, если я собиралась разводиться, зачем поднимать шум и гам, наоборот, стоило пожелать удачи парочке.

— Кстати, а вы девушку, которая была с Артуром, нашли? – озвучиваю вслух вопрос, смотря на прокурора. – Он ведь в номере обнаружен один, значит его спутница свидетельница.

— Ищем, - лаконично отвечает прокурор.

Макс и Ильдар не проявляют никаких эмоций. Им, похоже, не особо интересна любовница моего мужа. А зря. Ведь она может быть соучастницей. Ведь в номер нужно попасть без шума, чтобы убить Артура.

— Так зачем Милане убивать мужа, если она собиралась разводиться с мужем? – двоюродный сводный брат пытается вернуть тему обсуждений.

— Потому что она не убивала его. Угрозы были сказаны запальчиво, мы же с тобой знаем, какая она бывает эмоциональная, - Ильдар прожигает во лбу Макса дырку своим мрачным взглядом.

— Угрозы действительно сказаны на эмоциях. Задетая гордость и самолюбие. Знаю, - опускаю глаза на свои руки, разглядывая поломанные ногти. – Глупо обвинять мужа в измене, будучи сама в отношениях с другим мужчиной, но так получилось.

— Значит, ты действительно с ним в отношениях? – в голосе Макса столько недоверия, что я поднимаю голову и виновато улыбаюсь.

Эх, врать не очень хочется, но понимаю своей головой, Салихович не даст сгнить в тюрьме, вытащит максимально быстро. Это значит, что придется согласиться на его абсурдное предложение выйти замуж. Без понятия, зачем ему это, но мне он нужен, как ни крути.

— Ты не можешь быть с ним в отношениях! – запальчиво твердит брат. – Вы даже не знакомы были до убийства Артура!

— Тебе откуда знать? Свечку что ли держал? – иронизирует Ильдар, а у меня просыпается дикое желание пнуть его со всей дури, чтобы не подливал масла.

— Тогда почему ты не согласилась на его помощь сразу? – резко спрашивает у меня Макс, сжимает руки в кулаки. Он явно разгневан. Нет, он просто в бешенстве, но контролирует себя.

— Милые бранятся, только тешатся, - за меня отвечает Салихович. – В любом случае, тебе Макс тут теперь не место. Я позабочусь о Милане.

Макс резко встает и, не глядя на меня, проходит мимо. Я чуть не подрываюсь со своего места и не бегу за ним. Меня удерживает Ильдар. Он как ясновидящий, предугадал мое поведение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Доверься мне, Милана, и завтра ты окажешься на свободе, - тихо произносит чисто для меня Салихович.

Я поворачиваю голову в его сторону и попадаю в капкан темных глаз. Он действительно гипнотизирует, у меня все вокруг расплывается, кроме его лица. И хочется верить, но червяк сомнений грызет. Однако, киваю головой.

***

— На выход!

Я вздрагиваю от грубого голоса, непонимающе смотрю на мужчину в форме, стоящего в дверях. У меня совершенно нет никаких эмоций. Без понятия, сколько дней уже сижу в камере временного содержания. День? Два? Может уже неделю. По ощущениям месяц. Мне обещали свободу, но почему-то все еще нахожусь в казенных стенах.

Стараюсь ни о чем не думать. Гоню мысли о родителях, о муже. Так проще держать себя в руках и не скатиться в истерику. Мои эмоции тут никому не нужны.

Встаю со скамьи. Тело деревянное. Никогда не спала на досках. Матрац, как подстилка для собаки в конуре, не предназначен для сна человеку. Чешу руку. Очень хочется помыться. Мне кажется, что я насквозь пропитана этим казенным запахом. Его невозможно даже описать, просто теперь, почуяв нечто подобное от человека, я смогу с уверенностью сказать, откуда он вышел. Иль работает. Сдается мне, что все сотрудники этого неприятного места сроднились с этим запахом.

Чешу голову. На голове у меня не волосы, а горстка соломы. И, наверное, там уже и вши, и блохи. Не удивлюсь, если скоро обнаружу их трупики под ногтями.

— Меня ведут на допрос? – осмеливаюсь тихо спросить сиплым голосом.

— Тебя выпускают, - неохотно отвечает служащий, открывая дверь-решетку в коридор.

Я в изумлении застываю на месте, что ему приходится меня подтолкнуть. Хочется переспросить, но благоразумно прикусываю язык. Рано или поздно пойму, что вообще происходит.

Идем по коридору, только в этот раз проходим мимо двери, которая ведет в еще один коридор, а там кабинет допроса. Сейчас подходим к самой дальней. Лязгают замки, звенят ключи, и я даже не верю, что дверь, ведущая к свободе, открыта для меня.

Недоверчиво перешагиваю порог и тут же усмехаюсь. С неудобного деревянного стула поднимается мужчина. Ильдар Салихович собственной персоной. При виде меня рефлекторно застегивает свой безукоризненный дизайнерский пиджак на одну пуговицу. Губы тянутся в подобие приветливой улыбки, глаза при этом остаются холодны, как морозы на Крайнем Севере.

Мы не успеваем обменяться и словом, появляется прокурор. Он отдает Салиховичу папку и так же молчаливо удаляется. Значит, Ильдар максимально приложил усилия для моей свободы, как и обещал. И это понимание совсем не нравится. Рассчитывала, что вытащит Макс, хоть он и уходил недовольный в последнюю встречу, но, похоже, у людей с властью и деньгами больше возможностей решить любые вопросы.

— Пойдем, - командует Ильдар, поворачиваясь к выходу.

— Не горю желанием, - скрещиваю руки на груди, приподнимая подбородок. Мужчина оглядывается через плечо, замирая на мгновение.

— Можешь вернуться обратно в камеру, только второй раз тебя уже никто не сможет вытащить, даже я.

Верю этим словам. И, черт побрал, из-за этого, сжимая зубы, иду следом за Салиховичем. Сверлю его широкую спину колючим взглядом. Какой же он бесячий до невозможности. Раздражает его уверенность в себе. С таких товарищей хочется лопатой сбить корону.

На улице жмурюсь из-за яркого солнца. Теплый ветер приятно обдувает меня со всех сторон. Хочется дышать полной грудью и надышаться этим воздухом.

Улыбаюсь, останавливаюсь, закрываю глаза и откидываю голову слегка назад, подставляя лицо лучам солнца. Приятно припекает. Кто бы мог подумать, что однажды начну ценить такие простые мелочи.

Вздрагиваю от мелькнувшей мысли о том, что меня ждут. Причем очень хочется узнать цену за свободу. Ребром ладонь прислоняю ко лбу, заслоняясь от солнца, смотрю на мужчину возле внедорожника. Машина под стать своему хозяину: престижная, дорогая, с блестящими отполированными боками. С салона что ли пригнали сегодня.

Ильдар смотрит на меня. Чувствую, как разглядывает на расстоянии, анализирует и пытается считать все мои мысли. Втягиваю живот и пробую дышать ровно, не показывая этому человеку себя истинную. Лучше пусть думает, что я готова лезть амбразуру и рисковать своей головой, чем примет меня за дрожащую овцу, блеющую слова благодарности. Настоящая я что-то посредине.

— Куда мы поедем? – хмыкаю, сокращая между нами расстояние. – Я как-то не рассчитывала быть признательной тебе.

— Думала, что тебя спасет, как рыцарь, братишка? – склоняет голову набок, прищуривается. – У меня оказались более весомые доказательства твоей невиновности, чем у него.

— Мог бы ему отдать.

— С какой стати? – черная бровь иронично выгибается.

— По доброте душевной, - ерничаю, Ильдар сдержанно смеется, открывая для меня пассажирскую дверь своего элитного автомобиля.

— Садись, поедем приводить тебя в порядок и вкусно кормить.

При упоминании еды мой желудок предательски громко урчит, а от мысли, что смогу принять душ, намылиться от мылом, у меня сладко сжимается сердце. Мне даже спорить не хочется, лишь бы побыстрее оказаться в месте, где есть горячая вода, мыло, шампунь и вкусная еда.

В салоне машины пахнет новой кожей и владельцем. Пряный терпкий запах с нотками корицы витает в воздухе. В открытом пространстве запах не чувствуется. В замкнутом кажется все пропитывается им, даже я сама.

Ильдар садится за руль, кладет мобильный телефон в специальное для него отделение, подключив зарядку. Обращаю внимание на длинные пальцы. Ухоженные, с маникюром. Ногти подстрижены, кутикула срезана.

Украдкой кошусь на мужчину. Профиль как у царя, точнее у того, кто владеет всем миром и знает, как его подчинить себе. Нос с небольшой горбинкой. Ломали? В драке? Или случайно упал и впечатался своим пяточком в какую-то поверхность?

Костюмчик сшит по фигуре. Наверное, у какого-то известного портного-дизайнера. Артур тоже любил костюмы по индивидуальным меркам. Еще и обувь старался заказывать с ручной отделкой. Любил он себя.

Вздыхаю. Странно думать о нем в прошедшем времени. Если честно, до сих до конца не осознаю, что нет мужа, нет родителей. Мне все еще кажется, что произошедшее это какой-то сюр, что вот приеду домой и расскажу всем, в какой передряге побывала, вместе посмеемся.

— Это действительно не сон? – тихо спрашиваю, смотря перед собой. – Артур, правда, умер? И родители?

— Мы поговорим об этом чуть позже, - так же тихо отвечает Ильдар, замечаю, как крепко сжимает руль.

Мысли роятся в голове, отматываю все события назад и теперь, как в замедленной съемке, пытаюсь анализировать все, что видела, слышала. Измена мужа, скандал с ним в отеле в день нашей годовщины свадьбы. В сердцах я ему угрожаю, психую и ухожу в бар, где пью без разбору. Ко мне кто-то подсаживался, кто-то пытался клеиться, но все эти люди без лиц и имен. Я их не помню. Как и не помню, каким образом внезапно оказалась в номере с Ильдаром.

— Как ты оказался со мной в одной постели?

Поворачиваю голову, смотрю на Салиховича. Ильдар не спешит с ответом, плавно тормозит на светофоре и только после этого переводит взгляд с дороги на меня.

— Мне тоже хотелось бы получить ответ на этот вопрос.

8 глава

Выхожу из душа, вытираю ладонью запотевшее зеркало и смотрю на отражение. Вид оставляет желать лучшего, что неудивительно, проведя какое-то время в камере временного содержания. Там любая красавица превратится в страхолюдинку.

Беру зубную щетку, выдавливаю пасту и яростно начинаю чистить рот. Недавно так ожесточенно мыла голову. В какой-то момент словила себя на том, что могу остаться без волос. Решила пощадить зубы.

Заворачиваюсь в пушистый белый халат, обуваю отельные тапочки и выхожу из ванной. Мне бы завалиться на кровать и поспать, но в гостиной двухкомнатного номера ждет Ильдар.

— Чувствуешь себя человеком после душа? – Салихович стоит ко мне спиной, разливая по бокалам вино. Как он узнал, что я появилась, загадка. Наверное, имеет на затылки глаза.

Не отвечаю, иду к дивану, сажусь. Подгибаю под себя ноги, настороженно наблюдаю за мужчиной. Меня беспокоит, что я нахожусь наедине с этим человеком. Мало ли что у него на уме, хоть и с виду кажется приличным. В курсе, как богатые наследники куролесят, соблазняют невинных овечек и потом выкидывают их за порог, как использованный материал. Правда, я не овечка да и стелиться под Салиховича мне нет нужды. Или он за освобождение потребует плату натурой?

— Поешь, - расставляет тарелки на низком столике, открывает крышки с некоторых.

От запахов и аппетитных видов давлюсь слюной. Оказывается, я жутко голодна. Ловила себя на том, что нужно поесть, но не думала, что это настолько жизненно важно будет сейчас.

Как выгляжу со стороны, стараюсь не думать. Ильдар садится в кресло, держа в руке бокал с вином, второй бокал ставит на стол ближе ко мне. Не смотрю на него, но его взгляд каждой клеточкой тела чувствую.

Он смотрит на меня не как мужчина, который жаждет мной обладать, а как человек, который прикидывает, что с меня можно взять, выжать до последней капли.

Жуткое ощущение, поэтому непроизвольно передергиваю плечами. Не обольщаюсь по поводу его видимой заботы. Это не просто так и не по доброте душевной.

Ильдар как хищник, ждущий, когда его добыча нажрется до отвала, чтобы потом было самому чем-то полакомиться. Не торопит, будто у нас в запасе куча времени, не комментирует мой жуткий голод, лишь смущает внимательным взглядом, но это мне не мешает, я не давлюсь едой.

Откидываюсь на спинку дивана, прихватив бокал с вином, и делаю маленький глоток, смотря на Салиховича поверх бокала. Он лениво усмехается.

— Поговорим?

— Давай попробуем, - вздыхаю.

Не хочу разговоров. Это придется говорить о родителях, я до сих пор не осознала, что их нет. У меня будто блок в голове на их смерть. Я придумала себе историю о том, что они уехали и находятся где-то без связи, поэтому не в курсе, в какую передрягу попала их дочь.

— Если устала, мы можем завтра поговорить.

— Я думаю, что нет смысла откладывать неизбежное, - облизываю губы, ловлю потемневший взгляд.

Чувствую, как по телу пробегается дрожь с головы до пяток, а потом внезапно концентрируется в области живота, точнее ниже пупка. Слегка трясу головой, Ильдар моргает, и странное ощущение исчезает.

— Нам нужно обсудить вопрос с похоронами твоих родителей, - голос Салиховчиа ровный, я закусываю губу и стараюсь нормально дышать. На кончике языка чувствуется привкус крови.

— Послезавтра похороны. Забронировал зал прощаний, заказал все необходимое для похорон, ресторан для поминок. Мой адвокат всех, связанных с твоим отцом, людей оповестил. Завтра с тобой свяжутся юристы с завода твоего отца. Нужно будет решить, что ты будешь делать с заводом…

Я отключаюсь. Не теряю сознание, но мир и человек напротив меня, говорящий что-то с серьезным лицом, воспринимаются через какую-то искривленную призму. Не слышу ни слова, но слежу за движениями губ. Время будто останавливается для меня. Понимаю, это защитная реакция, что все равно мне придется столкнуться нос к носу с реальностью, но не сейчас…

Чувствую себя уязвленной, беззащитной. Больше некому меня грозно и одновременно шутливо журит, ждать с теплым ужином, душевным разговором за чаем с маковыми булочками, которые я очень люблю, которые только мама умеет вкусно печь. Не зря говорят, что пока живы родители – ты ребенок, как только их не оказывается рядом, за раз взрослеешь. И я отчаянно цепляюсь за уходящее ощущение беззаботности. Чего лукавит, мне безумно страшно в одиночку сражаться с врагами, которые были у папы, которые сейчас жаждут меня прогнуть под себя, продавить под свои интересы. Ведь смерть родителей – это не стечение обстоятельств.

— Милана! – меня трогают за плечо.

Я вздрагиваю, испугано моргаю и не понимаю, как Ильдар оказался так близко ко мне. Настолько близко, что мои колени упираются в его бедро. И стоит мне поднять руку, как могу дотронуться до щетины, почувствовав, какова она на ощупь. А еще запах… Он приятно пахнет. Хочется уткнуться в его шею и медленно вдыхать, задерживая дыхание. И вообще его присутствие меня странно будоражит. Внезапно возникший жар внизу живота, обжигает. Все это до чертиков пугает, потому что не могу контролировать свои чувства, как и объяснить, почему так остро реагирую.

— Ты случайно не заболела? – обеспокоенно заглядывает в глаза, тянет ладонь к моему лбу. – Вся красная.

Прижимаю руки к горящим щекам. Они действиетльно пылают, впрочем, тело тоже горит. Я заболела или это у меня такая реакция на Ильдара?

Когда он внезапно подается ко мне, задерживаю дыхание, наблюдая как в замедленной съемке за его приближением. Непроизвольно приоткрываю губы. Жду чего-то. И на меня накатывается глубокое разочарование, стоит мужским губам коснуться моего лба, а не моих губ.

— Да ты горишь! – бормочет мужчина, резко вставая с дивана. Я не успеваю опомниться от его близости, как меня подхватывают на руки и куда-то несут.

— Не выдумывай! Поставь меня на ноги! – возмущаюсь, извиваясь, но Ильдар держит крепко и отпускает только на кровати. – Я в порядке!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сомневаюсь, - сдергивает одеяло, смотрит так повелительно, что против воли подчиняюсь.

Поджимаю губы, скрестив руки на груди. Берет трубку от телефона, куда-то звонит. Слышу, что просит принести градусник и жаропонижающее. Еще никто насильно обо мне ни разу не заботился. Это раздражает и заставляет чувствовать себя беспомощной.

— На пустом месте разводишь суматоху, - недовольно бурчу.

Скрещиваемся, как шпагами, взглядами. С Артуром часто вела зрительные поединки, чаще всего выходила победительнице, однако Ильдар оказывается достойным соперником. Он смотрит так, против воли хочется опустить глаза и склонить голову. На чистом упрямстве выдерживаю его прессинг, если бы не стук в дверь, не знаю, сколько бы смогла противостоять ему.

Когда он выходит из спальни, на меня нападает апатия и какое-то бессилие. Сползаю на подушки, прислушиваюсь к тихому разговору из гостиной. Сдавливаю пальцами переносицу, прикрыв глаза, нудная боль сжимает затылок. Пару раз моргаю, глаза сухие, словно в них насыпали песка.

Переворачиваюсь на бок, подгребаю под себя одеяло, закинув на него одну ногу. Закрываю глаза. Слышу шаги, даже улавливаю момент, когда в спальне вновь не одна, однако сил среагировать не оказывается. Я просто забываюсь сном.

Открыв глаза, не понимаю, сколько сейчас времени. В комнате сумрачно, единственный источник света – это прикроватное бра. Потягиваюсь, зеваю, прикрыв рот ладошкой, да так и остаюсь в комичной позе.

Во-первых, на мне футболка. Я отчетливо помню, что была в халате. Кто-то переодел, кто-то меня видел голой и трогал. От этих мыслей чувствую, как лицо вновь начинает гореть. Градус существенно поднимается за считанные секунды.

Во-вторых, в кресле напротив кровати спит Ильдар. Рубашка нахально расстегнута наполовину, жилетки не наблюдается, ладно хоть в брюках. Тут меня будто обливают кипятком. Я думаю о том, что именно Салихович меня переодевал, а значит, видел всю мою наготу. Тело моментально покрывается мурашками.

Возмущенно смотрю на мужчину, раздумывая, а не запустить ли в него подушку. Как он посмел меня касаться!

Всматриваюсь в холеное лицо и прикусываю губу. Даже в спящем состоянии этот человек выглядит очень даже ничего. Наверное, если у него изо рта будет капать слюна, многие найдут его привлекательным. И тут меня будто обливают кипятком. Я думаю о том, что именно Салихович меня переодевал, а значит, видел всю мою наготу. Второй раз, подумав об этом, становится невыносимо жарко в груди.

Тут эти мысли перебивают мысли о муже. Глядя на Ильдара, я вспоминаю Артура. Он тоже был симпатичным и, глядя на него, иногда испытывала влечение к нему. Его харизма кружила голову, располагала к себе. А когда он улыбался, поджимались пальцы на ногах, и екало сердце.

Когда я с ним познакомилась, была очарована и совсем не сопротивлялась предложению отца присмотреться к Артуру. Всепоглощающей до мурашек любви у нас не было, но нам было вместе хорошо до определенного момента.

Потом что-то пошло не так. Артур стал пропадать то на работе, то на каких-то встречах. Я с головой окунулась в учебу, мечтая в будущем заняться дизайном женского нижнего белья. Тайком ночью иногда воплощала за своей швейной машинкой безумные фантазии и грезила об успехе своего детища. Не признавалась родителям и мужу в этой тайной мечте.

Подружкам из университета нравились мои комплекты, они готовы были платить приличные деньги за единственный экземпляр крутого набора нижнего белья. Шила под псевдонимом, чтобы никто на меня даже не думал. Товар доставляла как посредник, таинственным шепотом восславляя талант молодого дизайнера. Тайна, как правило, пробуждала интерес, повышала спрос. Поэтому финансово от мужа не зависела, была с головой в своих проектах. Совсем не заметила, как брак стал просто формальностью.

— О чем думаешь? – слышу тихий голос с хрипотцой.

Незаметно вздрагиваю и поворачиваю голову в сторону кресла. Ильдар нормально садится, крутит головой, вскидывает руки вверх и тянется. Рубашка непозволительно задирается снизу, мне резко приходится отвести глаза в сторону.

— О муже, - признаюсь, приподнимаясь на локтях, чтобы опереться спиной на подушки. – Размышляла о нашем браке, пыталась понять, в какой момент мы стали чужими друг другу, что он завел любовницу.

— Это теперь так важно? – Ильдар встает, пересаживается на край кровати.

Возмущение застывает на губах, когда понимаю, что он не домогаться собрался. Дает мне градусник. Поджимаю губы и молчу, стоит его ладони коснуться моего лба.

— Вроде температуры нет.

Убирает руку, кладет ее на свое колено, склоняет голову набок и смотрит. В сумраке его глаза очень ярко блестят. Еще вопрос у кого тут температура. Сую градусник подмышку, слегка отодвигаюсь.

— Если тебе морально тяжело, ты можешь ни в чем не участвовать.

Не сразу понимаю, о чем Ильдар говорит. Мотаю отрицательно головой, когда догоняю смысл. Вздыхаю и вытаскиваю градусник, как только тот начинает пищать. Температуры нет, но слабость присутствует. Очень хочется съесть сладкого, собраться с духом и все же начать решать взрослые проблемы, которые раньше обходили меня стороной. Даже брак мой был решением моих родителей и Артура, а не лично мной.

— Мне все равно нужно все порешать, - кривлю губы в подобие улыбки, Ильдар не поддерживает меня. – Думаю, доверю завод Максу. Он в курсе внутренний кухни.

— Ты ему так доверяешь?

— А почему я ему не должна доверять? Он член моей семьи. Можно сказать, что единственный родственник остался, с кем я росла рядом. Макс – моя опора.

— Я тоже могу стать тебе опорой.

Я удивленно вскидываю вверх брови, начинаю тихо смеяться, иронично смотря на Ильдара. Он не поддерживает веселье, только все больше хмурится и темнеет лицом.

— Каким образом ты станешь мне опорой? Ты мне чужой человек, хоть и вытащил из тюрьмы, но это не тот повод, чтобы стать близкими друг другу.

С Ильдаром происходят метаморфозы. Он словно оборотень, из милого пса превращается в грозного волка с холодным взглядом, от которого становится не по себе. Я даже внутренне сжимаюсь, стараясь смотреть ему в глаза и не моргать, не показывать, как он меня сейчас пугает.

— Возможно, у тебя все еще температура, раз ты не очень догоняешь, что происходит. Тебя подставили, хотели посадить в тюрьму, чтобы ты не имела возможность как-то влиять на деятельность завода. Акции в цене существенно бы рухнули, и тот, кто больше всего заинтересован в заводе, скупил по дешевке все акции. Как думаешь, кому такой расклад играет на руку? Почти тридцать процентов акций завода твоего отца сейчас владеет Макс, твой сводный двоюродный брат, вода на киселе. Более того, акционеры ему симпатизируют, они на его стороне. Ты в их глазах всего лишь красивая блондинка, умеющая только тратить деньги, но никак не руководить заводом. Поэтому акционеры сделают все возможное, чтобы ты поступила так, как хотят они и Макс.

— А ты тут каким боком заинтересован? – прищуриваюсь.

Слова Ильдара имеют смысл. Есть над чем подумать и признать его правоту, только я до сих пор не понимаю, зачем наследнику очень богатой семьи крутиться возле меня и предлагать замуж, даже в шутку. Есть подвох, только непонятно в чем.

— Давай заключим взаимовыгодную сделку, - улыбается, а от улыбки мороз по коже. Еще вопрос, кто опаснее сейчас: Макс, по словам Ильдара, или он сам. Лотерея, какая-та. Знать бы, где соломку постелить.

— Какую? Что я могу тебе дать? – я как никогда осторожна, чувствую себя сапером на минном поле, не зная, где рванет.

— Мне завод не нужен, но я могу сохранить его, не дать алчным шакалам растеребанить его на мелкие куски. Тебе ведь важно что-то иметь в память об отце, он ведь всю душу вкладывал в этот бизнес. Плюс ко всему этому, нам с тобой вдвоем выгодно вывести на чистую воду того, кто столкнул нас лбами утром в отеле. Заодно выясним, кто стоит за смертью твоего мужа и родителей. Ты же не веришь, что родители просто попади в аварию?

— Ты хочешь, чтобы я душу тебе отдала? - шепотом выпаливаю.

— Отдашь? – очаровательно улыбается, но я не ведусь, так как глаза его при этом по-прежнему смотрят по-волчьи опасно. – Выходи за меня замуж.

9 глава

Моя первая свадьба была по правилам и традициям.

Было белое пышное платье, длинная фата, белоснежные туфли на каблуке. Были девочки цветочницы, которые шли впереди меня и разбрасывали в разные стороны лепестки роз. Были настоящие музыканты, которые играли на инструментах, сопровождая мой выход к жениху под ручку с папой. Было много гостей, которые сидели за красивыми украшенными столами, радостной смеялись, шутили и аплодировали. Был жених, который улыбался мне, весь вечер держал меня за руку и давал ощущение, что эта сказка с нами будет всегда.

Вторая моя свадьба, если ее можно так назвать, вообще противоположна. Я в черном. На мне очень красивое черное платье в пол, которое обнаружила поутру на вешалке возле кровати. Его сложно назвать нарядом для похорон, но и свадебным тоже с трудом принимаешь. Рядом стояли лаконичные черные туфли на каблуке. На журнальном столике на маленьком подносе лежати из жемчуга сережки. Не успев толком принять душ, как в номере появилась девушка с чемоданчиком ручной клади и сообщила мне, что сделает макияж и прическу.

Пока меня собирали, я все гадала, к чему весь этот спектакль и где мой сценарий, чтобы понимать, когда произносить свои реплики.

Девушка с чемоданом ручной клади создала красивый образ. Подчеркнула мою естественную красоту, скрыла темные круги под глазами и каким-то чудом освежила лицо. Мои светлые волосы собраны в элегантный пучок, приглажена каждая волосинка, ничего не торчало в сторону. Сама я бы так не собралась.

В одиночестве в номере побыть не удалось. Пришел незнакомый водитель и сообщил мне, что Ильдар Икрамович ждет внизу. Почему Ильдар сам за мной не пришел, я так и не поняла.

Внизу Салиховича увидела сразу. Его невозможно было не заметить. Такие мужчины обращают на себя внимания, даже ничего не делая. Все женщины, независимо от возраста, пялились без стеснения. Я тоже глазела на него и с трудом верила, что ночью согласилась выйти за него замуж.

— Кольцо не нравится? – вздрагиваю от вопроса, выныривая из своих мыслей.

Растерянно смотрю на Ильдара, потом на женщину, которая регистрировала наш брак, только потом опускаю глаза на кольцо. Обычный золотой ободок, купленный в первом ювелирном магазине. У Салиховича точно такое же кольцо. Простое, без камушков, узоров и надписей.

Забавно все получается. Что я, что Ильдар никогда не были обделены в финансах. Мы могли позволить себе купить дорогие кольца. Однако, по умолчанию, не сговариваясь, зашли в обычный магазин и одновременно консультанту на вопрос «какие кольца желаете», показали на золотые ободки.

— Нормальное кольцо, - беру ручку, расписываюсь в нужных бланках. Еще ставлю подпись под брачным договором.

Это, наверное, самая странная сделка за всю мою жизнь. Думаю, и в будущем подобное вряд ли повторится.

Ильдар предложил брак, не озвучив свои мотивы, но пообещал сохранить завод и найти того, кто заварил густую кашу. В брачном договоре прописано, что при разводе я не останусь с голой задницей. Так как мне муторно до сих пор, не стала вчитываться во все пункты, доверяя своей интуиции, она молчит, и серьезности Салиховичу. Если он меня обманет, мне не составит труда раздуть скандал, а насколько мне известно, его семья всегда сторонится шумихи вокруг себя. Фамилию, как и в первом браке, я не меняю. Не вижу смысла, фиктивный брак имеет срок: два года.

Есть темы, которые нужно с Ильдаром обсудить, но они могут подождать до лучших времен. Сейчас, получив в паспорта штампы, я в очередной раз убедилась, как деньги могут упростить некоторые бюрократические процедуры и ускорить их. Не спрашиваю, откуда у Ильдара свидетельство о смерти Артура, как он сумел за ночь договориться о регистрации брака, каким образом провернул все моменты организации похорон. Наверное, мне просто очень хочется на кого-то рассчитывать, опираться, чтобы не сломаться. Я чувствую, что внутри меня все на пределе, любая мелочь может стать тем самым спусковым крючком, когда не смогу больше держать лицо и превращусь в комок истеричных эмоций.

Выходим из кабинета, в коридоре нас ждет адвокат Ильдара, и по совместительству его друг. Даян сдержанно мне улыбается, кивает Салиховичу, забрав у того все документы.

Теперь по расписанию мы едем в похоронный зал, где все знакомые, друзья, коллеги, компаньоны моих родителей и Артура будут с ними прощаться. На это мероприятие заложено два с половиной часа. После их троих кремируют, урну с прахом поместят в специальные ячейки. На поминальный обед отведено тоже два часа. Что будет потом, меня не посвящали.

— Уверена, что выдержишь? – тихо спрашивает Ильдар, когда мы садимся в его машину.

Я сглатываю, крепко сжав кулаки. Мне нужно любой ценой выдержать этот день. Упасть без сил можно только после того, как закроется дверь, и дать волю слезам. Врагам не нужно знать, что держусь из последних сил.

— В любом случае другого варианта нет. Мне нужно там присутствовать, чтобы исключить часть слухов. Уверена, многие сочиняют небылицы по поводу смерти родителей, мужа, а кто-то будет гнуть линию, что всюду виновата я. Так же нужно дать понять

— Хорошо, знай, что я рядом.

— Ты теперь мой муж, поэтому обязан быть рядом, - поднимаю руку, двигаю пальцами, демонстрируя кольцо.

Кому сказать, что один из самых богатых наследников нашей страны теперь мой муж. Не поверят. Сама с трудом верю. Даже щипаю себя за руку, беззвучно ойкаю. Происходящее действительно не сон.

Ком в горле мешает дышать, но, сжав зубы, смотрю перед собой. Иногда отвлекаюсь, чтобы кому-то кивнуть, кому-то выразить благодарность, что пришли. Пару раз начинаю искать глазами Ильдара, и когда нахожу, чувствую легкое облегчение.

Он уверенно рулит парадом и не теряется перед форс-мажорами, решает на ходу возникшие вопросы. Пару раз замечаю, как папины коллеги и сотрудники вопросительно смотрят то на Салиховича, то на меня. В их взглядах так и читается мысль по поводу того, что он тут делает и на каких правах всем руководит. Объясняться здесь и сейчас нет желания и сил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Похороны – это очень энергозатратно, даже если ты особо в организации не участвовала. Я запрещаю себе плакать, так как понимаю, что стоит только слезинки скатиться из глаз, поток слез будет просто нескончаемый. Не хочу, чтобы толпа людей стали свидетелями моего уязвленного положения. Ведь среди пришедших на прощание есть те, кто желал моему отцу смерти и решил замысловато меня подставить.

— Милана, - меня кто-то трогает за локоть, вздрагиваю и слегка оборачиваюсь. Рядом стоит Максим. Вымученно ему улыбаюсь.

Он такой родной, знакомый, что на секунду мне становится немного легче и не чувствую себя бесконечно одинокой. Двоюродный брат, словно связующее звено между прошлым и настоящим.

— Рада тебя видеть, не думала, что придешь.

— Я не мог оставить тебя одну в этот день, - он слегка меня обнимает за плечи, с удовольствием к нему прижимаюсь, ища необходимую сейчас мне защиту.

Замечаю, как Ильдар с кем-то разговаривает, полностью сосредоточен на собеседнике. Однако у меня создается впечатление, что он заметил Макса и меня, и, судя, по тому, как поджимаются губы, ему не нравится увиденное.

— Ты держишься молодцом, - Макс сжимает мое плечо.

Мне кажется, что ему хочется более тесного контакта, я не против, но вокруг нас много посторонних людей и мой муж. От этой мысли дергаюсь и отшагиваю назад от брата. Он хмурится и недоуменно заглядывает в глаза.

— Не будем давать повода новым слухам, - губы дергаются в подобие улыбки.

Чтобы не совершить что-то неподобающее, я ухожу в зал, где стоят три дорогих классических гроба и несколько стульев. В зале никого, люди приходят, отдают дань уважения и уходят. Никто не задерживается дольше положенного времени. Тяжело тут находиться и смотреть на троих умерших. Начинаешь думать за жизнь, а не каждому хочется копаться в себе и делать какие-то выводы. Например, как все может случайно и внезапно закончиться. Человек имел планы, жил полной грудью и в одно мгновение планы так и остались планами, а жизнь неожиданно оборвалась.

Присаживаюсь ближе к папе. Смотрю на его худое, заостренное лицо. Выглядит так, будто спит, лишь бледность кожи с легким оттенком синевы указывает на то, что человек давно не дышит. Но при первом взгляде кажется живым

Маму хорошо загримировали. Она словно спящая красавица, будто вот-вот откроет глаза, улыбнется и скажет, что это неудачная шутка, задуманная папой.

Устремляю опустошенный взгляд на третий гроб. Умерший муж выглядит слишком серьезным. Даже не верится, что он больше не улыбнется, и не будет подкалывать в своей ироничной манере. Не могу сказать, что у нас все было плохо. У нас было, как у всех, и хорошо, и не очень. Мы пытались жить друг с другом, принимать достоинства и недостатки. Однако, где-то не справились. И отдалились, стали чужими.

Родственники Артура в обеденном зале. Они держатся обособленно и смотрят так, будто проклинают, несмотря на то, что лично при встрече выражали слова поддержки и сочувствия. Однако, это обманчивая вежливость. Уверена, что они во всем винят меня и убеждены, что смерть Артура – это дело моих рук. Если узнают, что я уже замужем, не похоронив первого мужа, не будут молчать, станут гнуть версию, что я убила.

Рядом кто-то садится, я вздрагиваю и поворачиваю голову. Салихович. В руках у него тарелка с небольшими бутербродами, два вида овощных салатов и запеченное мясо.

— Я не хочу есть, - отворачиваюсь, продолжая смотреть на папу.

— Тебе нужно поесть, иначе не будет сил жить дальше, не то, что выяснять правду, - насильно сует в одну руку тарелку, в другую вилку. – Голодовкой никому не поможешь.

— А то, что у меня нет аппетита, ты не задумывался, - кручу вилку в руке, поглядываю на лицо Ильдара.

Когда он предельно серьезен, не знаешь, как себя вести. То ли неудержимо шутить, то ли активировать режим загрузки разных тяжелых мыслей. Тяжелый взгляд проходится по моим рукам, поднимается к моему лицу, задерживается на губах и только после этого смотрит в глаза. Это быстрое путешествие глаз Салиховича сопровождалось непонятным смятением и волнением в руки. Даже кровь в венах вскипала.

— Завтра будет собрание акционеров.

— Отца еще не похоронили, а завод уже спешат поделить, - ожесточенно накалываю кусочек мяса, но в рот не спешу отправлять. – К чему такая суета?

— Бизнес не любит застоя и каких-то промедлений. Ему плевать на проблемы человека. Поэтому эмоции в сторону и нужно включать голову. Я буду выступать от твоего имени. Возьму на себя управление.

— Я так понимаю, мы останемся в этом городе, не поедем в твой город?

— Пока не выясним, кто против тебя, никому нельзя доверять и дела кому-то передавать. К родственникам моим съездим, - на губах Ильдара появляется гадкая улыбка. Знаю, что она меня не касается, но неприятно становится именно мне.

— Я смотрю, ты так и пылаешь нежными чувствами к своим близким, - отправляю в рот мясо. Теплое, кто-то позаботился его разогреть. И салаты подобрал мне вкусные. Благодарно смотрю на Ильдара, но он делает вид, что ни при чем.

— У меня с ними очень интересные отношения. Не скажу, что мы близки, но и жить друг без друга не можем. Поэтому на пару дней съездим. Я как раз решу своим вопросы, а ты просто отдохнешь перед тем, как начнешь вливаться в жизнь замужней деловой женщины.

— В смысле? Я в работе завода совершенно не смыслю, - ставлю тарелку на соседний стул. – Что ты придумал для меня?

— Неужели у тебя нет никаких идей, чем хотела бы заняться? – Ильдар приподнимает брови, склонив голову набок. – Ты из тех, кто любит просто прожигать жизнь и деньги?

— Нет, - отрицательно мотаю головой, прикусываю губу.

О своем хобби сложно сейчас признаться. Это шанс, момент, который не нужно упускать. Салихович точно не будет мне ставить палки в колеса. Наоборот, возможно поможет. Ведь я так долго жила, горела, мечтала о своем брэнде нижнего белья. И теперь сложно решиться, вслух произнести то, чего хотела бы для себя. Глядя на Ильдара, борюсь сама с собой.

С одной стороны, мне хочется верить, что именно тот человек, который протянет руку и поможет мне твердо встать на ноги, даже если придется дорого платить по счетам.

С другой стороны, разве возможно так без оглядки доверять почти первому встречному, несмотря на то, что мы были в довольно пикантной ситуации. Вдруг он будет смеяться, обесценит мои планы и скажет, чтобы не забивала голову ерундой.

— У меня есть планы, чем хотела бы заняться, но пока я не готова говорить о них с тобой.

Опускаю глаза на свои руки. Разглядываю кольцо. Перевожу взгляд на руки Ильдара. Он не сжимает кулаки, поэтому кольцо заметно. Так странно считать этого мужчину своим мужем. Я совсем его не знаю, даже элементарных вещей. Например, завтракает ли он, возвращается ли к ужину.

— Когда все это закончится, Милана, - от его низкого голоса с особой интонаций, вызывающей мурашки, вздрагиваю и вскидываю на Ильдара глаза. Его черные зрачки, будто меня засасывают, как воронка. – Найди в себе силы поплакать, иначе внутри, - опускает взгляд на грудь. – Сгоришь от не выплеснутых эмоций.

10 глава

Опустошенно смотрю перед собой. Вздрагиваю от громкого хлопка входной двери, растерянно пару раз моргаю и оглядываюсь по сторонам. В гостиную заходит Ильдар, замирая на секунду на пороге. Он внимательно смотрит вокруг, кладет на стул портфель, снимает пиджак, вешает его на спинку. На ходу засучивает рукава рубашки, направляясь в сторону кухонной зоны.

Умом понимаю, что мне стоит встать и включиться в реальность. Убрать бардак, который каким-то волшебным образом образовался без моего участия.

Разбросанная одежда на диване, не заправленная с утра постель, гора фантиков и коробок после разной еды на журнальном столике, много банок из-под газированной воды. Это только часть.

Наблюдаю за Ильдаром. Он убирает грязную посуду в посудомоечную машину. Вытирает грязь со всех поверхностей. И без единого упрека. Интересно, насколько его хватит? Я не специально развожу срач, просто никак не могу справиться с внутренним вакуумом, который образовался после похорон мне близких людей. Обратиться за помощь к специалисту мешает мое внутреннее сопротивление. Все еще убеждаю себя, что со мной все в порядке, что копаться в кишках души не нужно постороннему человеку. Однако по-прежнему ни разу от души не порыдала. Не могу. Будто механизм слезного канала заклинило.

— Ты ела? – Ильдар с пакетом в руках сгребает мусор со стола.

— Наверное, - растеряно смотрю на пустые коробки. – Что-то ела.

— Иди в душ, я приготовлю легкий ужин и заварю тебе чай.

— В душ? – удивленно вскидываю брови и глаза. – Зачем? – принюхиваюсь к себе, но совершенно не чувствую запаха.

— Иди, - Ильдар кивает головой в сторону ванной комнаты.

Я его слушаюсь и послушно иду в указанном направлении. Застываю перед зеркалом, пытаюсь осознать, что отражение – это я. Со спутанными грязными волосами, бледным лицом, в заляпанной пижаме пугало – это я. Усмехаюсь и тут же вздрагиваю, заметив за спиной Ильдара. Он на мгновение встречается со мной глазами, а потом обходит и с охапкой грязного белья присаживается возле стиральной машинки.

Чужой человек, по документам мой муж, все еще мне незнаком. Я до сих пор не спросила его о семье, о привычках, о планах, о том, что будет с нами. Беспрекословно делала все, что мне говорили, не имея желания сопротивляться.

Мы вместе живем на съемной квартире. Возвращаться в жилье, где жила с Артуром или где жили родители, морально тяжело. Ильдар догадался меня не спрашивать о том, где хочу жить. В съемной квартире мы спим в разных спальнях. Пересекаемся редко. Можно сказать почти никогда.

Утром, когда он уходит на работу, решать важные вопросы с заводом, я сплю. День мой проходит на диване перед телевизором, еду не готовлю, пользуюсь доставкой. Вечером, когда Ильдар возвращается, а возвращается он очень поздно, обычно я уже в своей кровати либо в наушниках слушаю аудиокнигу, либо просто слушаю музыку. Редко залипаю в социальных сетях. Отвечать на вопросы от знакомых, друзей и просто любопытных нет желания.

Ни разу не задавалась вопросом, кто убирает после меня. Почему-то все время думала, что рано утром, пока сплю, приходит из клининга человек и приводит квартиру в порядок. Теперь осознаю, кто все же поддерживает порядок в квартире.

— Давай, наверное, наберу тебе ванную, - Ильдар, закинув вещи в стиральную машину, встает и подходит к ванне. Включает воду, сыпет соль, пену, а я все это время тупо смотрю ему в спину без единой мысли в голове.

— Сама разденешься или помочь?

— Что? – моргаю, фокусирую взгляд на глазах мужа. – Сама.

Вскидываю руки вверх, начинаю расстегивать пуговицы, на груди внезапно останавливаюсь и поднимаю глаза на Ильдара. Несколько секунд смотрим друг на друга. Сложно понять, о чем он думает в этот момент. Я не могу его считать. Салихович отводит взгляд в сторону и оставляет меня одну.

Скинув пижаму на пол, залезаю в ванную и вытягиваюсь. Прикрываю глаза. Мысли жужжат в голове, но я их не анализирую, воспринимаю как посторонний шум, который не требует моего внимания. В какой-то момент, набираю полную грудь воздуха и ныряю под воду и пену. Замираю, чувствуя, как становится везде тепло.

Внезапно меня выдергивают и слегка встряхивают, откинув волосы с лица. Я широко распахиваю глаза, шумно втянув воздух и приоткрыв рот. На меня с гневом смотрят темные глаза.

— Что ты творишь? – цедит Ильдар тихим, пугающим голосом. Кожа покрывается мурашками, и это не от перепада температуры.

— Ничего… Просто окунулась.

— Окунулась? – недоверчиво разглядывает мое лицо, сводит к переносице брови и отпускает меня. Тут же по подбородок погружаюсь в воду, пытаясь согреться.

— Я не собиралась топиться, - вяло успокаиваю и даже выдавливаю из себя подобие улыбки. – Сил не хватит.

Ильдар как-то тяжело вздыхает. Он встает, берет лейку и внезапно присаживается на край ванны. Настраивает воду и аккуратно начинает лить на голову, смахивая проворные струйки со лба. Последний раз мне кто-то мыл голову, когда я была, наверное, в начальной школе. Эта внезапная забота заставляет что-то внутри сжаться и надломиться. Стискиваю зубы, подгребаю к груди колени.

— Откуда ты знаешь, что я пользуюсь этим шампунем? – тихо спрашиваю, почувствовав знакомый запах.

— Съездил на квартиру, в которой жила последнее время. Не стал ничего забирать, просто новое все купил.

Пальцы Ильдара мягко массажирую голову, непроизвольно зажмуриваюсь. Мне приятно. Он аккуратно распутывает волосы, несколько раз смывает пену. Потом нанес бальзам.

— Сама будешь мыться или мне помыть? – скучным голосом интересуется, а жарко становится мне от мысли, что увидит меня головой, когда морально слаба и уязвима.

— Сама, - мне всучивают в руки мочалку с гелем.

Я не вижу, но чувствую, как Ильдар встал и вышел. Намыливаюсь несколько раз, ожесточенно натирая кожу, желая ее содрать, чтобы хоть как-то почувствовать боль и желание поплакать. Смываю бальзам с волос, потом гель с себя. Еще раз ополаскиваюсь с ног до головы и вылезаю из ванной. На пуфике лежат свежие полотенца, пижама. Мои грязные вещи убраны с пола и, похоже, уже стираются.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Промокаю волосы полотенцем, после того, как переодеваюсь в пижаму, чувствую себя посвежевшей и немного обновленной. Открываю ящик под раковиной в поисках фена, замечаю, что привычная уходовая косметика стоит запакованная и ждет меня. Несколько секунд смотрю на запакованные пленкой флаконы, чувствую, как перехватывает дыхание, как становится трудно дышать, а слезы застилают глаза.

Обо мне мало кто заботился. Беспокоился. Кроме родителей я никому никогда не была интересна без выгоды. И где-то в глубине души противный голос советует не вестись на такие мелочи, меня трогает забота Ильдара, его внимание ко мне.

— Милана? – слышу за дверью встревоженный голос.

— Все хорошо, - откликаюсь, спешно делая глубокий вдох и выдох. – Сейчас высушу волосы и выйду.

— Хорошо.

Высушиваю феном волосы, нанеся предварительно спреи для защиты. Увлажняю кожу лица. Теперь отражение в зеркале не так пугает. Улыбаюсь себя, пусть и криво, подбадриваю взглядом и выхожу.

Бардак, устроенный мной, ликвидирован. Со стороны кухни чувствую аппетитные запахи. На столе расставлены тарелки, стоит бокал и чашка. Я присаживаюсь на стул. И вновь наблюдаю за Ильдаром. Он снял жилетку, но не переоделся в домашнюю одежду. Оказывается, что-то есть в возне мужчины на кухне. Будоражит и слегка возбуждает даже.

На ужин мне подают овощной салат, стейк рыбы на гриле и чашку мятного чая. У Ильдара тоже самое, кроме чая, себе он наливает немного вина.

— Откуда у тебя столько самостоятельности, будучи наследником самой богатой семьи? – отправляю в рот божественный кусочек рыбы. Идеально. Словно именитый шеф-повар приготовил.

— Я в свое время часто путешествовал и предпочитал жить самостоятельно, а не в отелях, где за тебя все делают. Экономил семье бюджет, - криво улыбается, в глазах пляшут смешинки. В очередной раз убеждаюсь, что в его семье очень высокие отношения в кавычках.

— Я всегда жила с комфортом. Быт был не на мне, так что жена я так себе в плане готовки, уборки и стирки. Надеюсь, ты не заставишь меня непривычными вещами заниматься.

— Да вроде мы неплохо справляемся с ролями. Ты идеально мусоришь, я идеально убираю, - ехидничает, делая глоток вина, слегка прищуривается.

— Я серьезно.

— Я тоже. Не люблю чужих людей в своем личном пространстве.

— Насколько мне известно, - смотрю на Ильдара поверх чашки. – Ты живешь в огромном доме с родителями и дедом.

— Есть такое, отчего я не в восторге. Поэтому оттягиваю момент отъезда, как только могу, но однажды нам придется туда поехать. Планирую через недельку вернуться обратно сюда.

— Так я тебе нужна, чтобы сбежать из дома?

— Бинго! – салютует мне бокалом.

Смеюсь. Наверное, впервые за долгое время смеюсь. И мне становится немного легче. Значит, я смогу однажды вернуться к нормальной жизни, нужно просто немного времени.

Посуду в этот раз убираю я, как и порядок навожу на кухне. Ильдар в это время что-то сосредоточенно читает в мобильном телефоне, крутя бокал с недопитым вином. Убедившись, что оставляю порядок, желаю своему мужу доброй ночи и иду в свою спальню. Обнаруживаю там, что постельное белье поменяно, и хаос вокруг упорядочен, при этом сразу обнаруживаю свои вещи. Искать их с навигатором не придется.

Засыпаю почти сразу. Сплю беспокойно. Снится странный сон с ощущением того, что мне нужно кого-то догнать и заставить его оглянуться. И тогда я узнаю, кто заварил кашу вокруг меня, кто убил мужа и моих родителей. Я почти догоняю человека, бегущего впереди, цепляю его, он поворачивает голову, и.… Просыпаюсь с истеричным криком, чувствуя мокрое лицо от слез. Сердце колотится в груди как ненормальное.

Встаю и на ватных ногах ползу на кухню, хочется выпить воды. Сон растеребил меня. Все внутри ноет от тупой боли. Мелькают как картинки воспоминания о родителях, о муже. Не дохожу даже до гостиной, сгибаюсь пополам в коридоре, обхватив себя руками. Судорожно всхлипываю, хриплю, а слезы катятся по щекам, попадают то в рот, то зависают на подбородке и срываются вниз.

Неожиданно меня хватают за плечи, резко поднимают и подхватывают на руки. Утыкаюсь в лицом в голую мужскую грудь. Прижимаюсь к коже губами. Слегка сжимаю зубы. Мне невыносимо терпеть раздираюсь боль вперемешку с тоской. Хочется выть, и я тихо мычу, содрогаясь всем телом от нового приступа рыданий.

Меня укладывают в кровать. Разлепляю глаза, смотрю на сосредоточенного Ильдара. Он мне нужен. Здесь и сейчас. Эгоистично хочу, чтобы заставил меня забыться, раствориться и обновиться.

— Не уходи, - хватаю его за запястье, как только он попытался встать.

— Что? – хмурится, всматриваясь в мои глаза, отрицательно качает головой. – Я не думаю, что это хорошая идея, - понимает без слов.

Я приподнимаюсь, решительно тянусь к нему. Хорошая иль плохая идея – не считаю. Не собираюсь, и задумываться о последствиях. Хочу здесь и сейчас. Жадно смотрю на Ильдара, тянусь к нему, не отпуская его руку. Целую в сомкнутые губы. Играю языком, дразню, все теснее и теснее прижимаясь к мужчине. Чувствую, как свободную руку запускает в мои волосы, сжимает затылок и жестко отвечает на поцелуй. Без компромиссов, без уступок. И я подчиняюсь.

11 глава

Ильдар напирает на меня своими эмоциями. Он вжимается в меня так сильно, что я едва могу дышать. Но у меня даже не мелькает мысли его остановить. Крепче его обнимаю, будто сама хочу влезть в него, превратиться в ребро, из которого создали грешницу Еву для праведного Адама.

Мысль о том, что секса может и не случиться, улетучивается. Ильдар хочет меня. Его член четко прощупывается сквозь ткань пижамных штанов, а стоит мне положить ладонь, как муж сдержанно шипит в губы. Меня обуревает неконтролируемая эйфория. Я балансирую между рассудком и безумием.

— Трахни меня, - горячо шепчу Ильдару на ухо, выгибаясь в его руках.

Он вжимается в мои бедра. Между нами чертова одежда. Раздраженно рычу, запускаю руки под резинку штанов и впиваюсь пальцами в ягодицы мужа.

— Твою ж мать, - чертыхается Ильдар, слегка отстраняется.

Я улыбаюсь, облизываю губы и закусываю зубами нижнюю. Похотливый взгляд темных глаз будоражит. Мы смотрим друг на друга, в этом время мои руки торопливо расстегиваю пуговицы на пижамной рубашке. Склоняется над грудью, одной рукой обхватывает левое полушарие, теребя пальцами напряженный сосок, вторую возбуждает дыханием и языком, медленно всасывая сосок в рот. Запускаю руки в его волосы, сжимаю его затылок, выгибаясь в пояснице. Желание бушующей волной несется по всему телу.

Ильдар приподнимается. Я тянусь к его губам. Целую жадно и неистово. Целую так, будто от него зависит моя жизнь. В принципе сейчас так и есть. Он должен меня растормошить, иначе у меня поедет крыша.

Развожу шире ноги, когда его рука ныряет в штаны, касается влажных складок. Трахает языком, глубоко, смачно, совпадая с ритмичными движениями пальцев внутри меня. Но мне мало. Очень мало. Не хватает напряжения внутри.

От меня внезапно отстраняются. Я расфокусированно вожу глазами в разные стороны. Чувствую, как стягивают штаны с ног, как переворачивают и под живот подкладывают подушку. Ахаю и зажмуриваюсь, ощутив давлением сзади. Внутри все распирает от полноты. Ильдар не двигается, он дает время привыкнуть к себе, своему размеру. Я перевожу дыхание, и первая двигаю бедрами ему навстречу, давая знак, что можно все. Разрешаю. Зеленый свет.

Секс для меня никогда не имел особого значения. Он просто был в моей жизни, и не было каких-то покоренных вершин и неописуемого экстаза. Было хорошо и славно.

Ильдар творил что-то невероятное. Я только успевала охать и ахать, стонать, уткнувшись в матрац. Тело то натягивается как тетива, то на мгновение расслабляется. Меня то закручивают в бараний рог, то выпрямляют в ровную линию.

Его прикосновения подобны электрическим разрядам. Его касания вызывают мурашки по коже. Когда он прижимается к моей спине своей влажной грудью, обняв за талию, мы становимся единым, растворяемся друг в друге. Мне кажется, что как и я, Ильдар теряется в вихре эмоций, где нет ни страха, ни сомнений, только голимая жажда. Наши тела говорят на своем языке, понятным только им. Дыхание и сердцебиение совпадают в ритме. И в какой-то момент стирается грань между реальностью и воображением.

Чувствую себя вымотанной, обессиленной, но все еще неудовлетворенной. Ильдар меняет положение наших тел. Лежу на спине, тяжело дышу и мутным взглядом разглядываю вспотевшее лицо мужа. Он сгибает мои колени, нависает надо мной. Ощущения становятся острыми и яркими. Толчки мощными и редкими. И мне хватает. Я превращаюсь в молекулу. И последняя мысль, что это момент близости — не только физических тел, но и душ, где каждый на мгновение находит недостающую часть самого себя.

Рядом прогибается матрац. Тело дрожит, внутри все пульсирует. Грудь часто поднимается, опускается, сердце никак не найдет свой привычный ритм.

Поворачиваю голову, смотрю на Ильдара. Он лежит с закрытыми глазами. Красивый, зараза. Тактичный. Понимающий. Даже хозяйственный. Не мужчина, а мечта. Только на хер он мне сдался, как и я ему. И то, что сейчас между нами произошло – это разовая акция. Никакой романтической ерунды по отношению к мужу у меня нет. Четко ясно кто кому нужен и для чего.

— Не думай, что это войдет у нас на постоянку, - переворачиваюсь набок, прикрывая свою наготу простыней.

— А как же супружеский долг? – его губы кривятся в усмешке. – По закону ты моя жена.

— Наш брак фиктивный.

— Если ты забеременеешь…

— У меня спираль, - хмыкаю, Ильдар открывает глаза и прищуривается. – Залета не будет. Спасибо, что помог справиться со стрессом. Я обращусь к психологу.

Наблюдаю, как Ильдар переворачивается на спину, а затем садится. Сначала в одну сторону наклоняет голову, потом в другую, после встает и, не смущаясь наготы, поднимает с пола свои штаны, одевается. Я сжимаю зубы. Он, конечно, хорош, такого на сухом пайке невозможно держать, но готова ли я делить этого мужчину с кем-то…

— У тебя есть любовница?

— Что? – черные брови медленно съезжают к переносице. – Ты хочешь, чтобы я имел любовницу? Зачем? – скрещивает руки на груди.

— Потому что для здоровья нужен регулярный секс.

— А что насчет тебя? Любовника заведешь?

— Мы о собачках говорим? – иронично выгибаю бровь.

— Так ты первая об этом начала говорить. Я не имею привычки тратить свою энергию направо и налево. Зачем мне любовница, если есть жена, которая вставляет.

— Я…

— Думаешь, я не разведу тебя на секс? – самодовольно хмыкает. – Сама будешь меня умолять тебя трахать каждый ночь.

— Какое самомнение, смотри, как бы больно не было от разочарований. Меня не так просто развести.

— Ты бросаешь мне вызов? – Ильдар хмыкает. – Очень любопытно, что из этого выйдет.

Смотрю, как Ильдар уходит. После спонтанной ночи я избегаю его, не хочу ни смотреть на него, ни общаться. Подхожу к столу, вижу оставленные бумаги. Я беру их в руки только после того, как слышу щелчок входной двери. Это доверенность на вступление в наследство. Впервые мне досадно, что ни черта не понимаю тонкости в таких делах. С одной стороны хочется довериться мужу по документам, одна совместная ночь не делает нас настоящими супругами. С другой стороны, разве можно так без оглядки вручать управление своей жизнью человеку, который до сих пор ясно не обрисовал свои интересы. Ильдар для меня загадка, темная лошадка. Опять сержусь на себя, что толком его не слушала, поэтому не могу вспомнить его аргументы по поводу женитьбы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я, конечно, могу сейчас обратить к семейному юристу, который долгие года вел папины дела. Уверена, что в консультации мне не откажут. Нужно вникать в дела, хочу я этого или нет. Позже решу, что в итоге делать с заводом, сейчас нужно стать у руля. При поддержке Ильдара.

Досадливо кусаю губы. Как ни крути, а муженек мне нужен больше, чем я ему. Нужно осторожно еще раз выяснить у него, что ему так необходимо от завода. От мысли о предстоящем откровенном разговоре чувствую приступ тошноты. Лучше бы нам продолжать жить по отдельности друг от друга, не сближаясь.

Чтобы не скатиться вновь в болотную депрессию, я принимаю решение доехать до семейного юриста и спросить у него, как на самом деле обстоят дела с заводом и что мне делать.

Для встречи выбираю платье футляр изумрудного цвета. Сережки-кольца, тонкую цепочку с кулоном бесконечность. Кольцо остается только обручальное. Поразительно, что его не особо хочется снимать. Точнее я про него забываю. Оно мне не мешает. Макияж для встречи делаю максимально естественный, волосы оставляю распущенными.

В юридической конторе мне приходится немного подождать, папин юрист встречает с доброй улыбкой. Я сразу выкладываю ему оставленные Ильдаром утром бумаги, кратко ввожу в курс дела, не сомневаясь, что и без меня он знает, как обстоят дела. Он слушает меня внимательно, не перебивает, когда я заканчиваю, некоторое время молчит.

Юрист кратко и понятно все раскладывает по полочкам. Завод хотят растащить на мелкие отрасли. От этой новости все внутри горит от возмущения, но я прикусываю язык. Я узнаю, что благодаря Ильдару акционеры не спешат остатки акций слить за бесценок. Основная борьба сейчас едет за управление между моим мужем, так как он выступает от моего имени, а я прямая наследница, и… Максом. Он имеет чуть меньше половины акций. Купил под шумок, когда все в панике из-за смерти папы скидывали на рынок почти даром. Эта новость будоражит и поднимает волну разных, противоречивых чувств.

Папин юрист не спрашивает меня, каким образом я внезапно оказалась женой Салиховича, он советует довериться мужу, сказав, что эта семья никогда своих в обиду не даст. Я при нем подписываю бумаги. Знаю, что совет действиетльно хороший. Но в глубине души часть меня противится этому решению. Хочется довериться двоюродному брату.

« Нам нужно поговорить» - приходит сообщение, как только я покидаю контору и подхожу к своей машине. Эйфория охватывает на секунду. Макс по-прежнему заставляет мое сердце екать. Поэтому я отвечаю согласием на разговор. Кто знает, когда мы еще раз увидимся.

Кафе, в котором назначена встреча, любимое. Часто сюда приходила с подругами. Удивительно, как двоюродный братец попал с местом. Меня на входе с улыбкой встречает администратор. Приветливо улыбаемся друг друга, обмениваемся формальными фразами.

Захожу в зал, и сердце сразу начинает биться сильнее. Узнаю силуэт Макса. В это мгновение остро понимаю насколько он мне знакомый и родной. Облизываю губы и часто моргаю. Сейчас мои чувства к нему не уместны.

Макс поднимает голову, замечает меня и встает. Я медленно двигаюсь к нему, словно по стеклянному мостику, который подозрительно трещит под ногами. Оставляюсь в пару шагов, встречаемся глазами.

Губы дергаю в приветливой улыбке. Пытаюсь скрыть свое волнение, которое сейчас не уместно. Взгляд Макса мягок, ласков, заставляет мое сердце екать и теплу растекаться по всему телу. Я на мгновение вспоминаю, как без оглядки втюрилась в братца, когда он появился в нашей семье. Влюбилась и не смела, признаться в чувствах. Папа в жизнь не одобрил нашу пару. А сейчас между нами мой муж. Мысли об Ильдаре нагоняют тень на мое лицо, заставляют нахмуриться.

— Хорошо выглядишь, - Макс вежливо отодвигает для меня стул.

— Потихоньку привыкаю жить в новых обстоятельствах.

Беру меню, бегло просматриваю ассортимент, при этом ловлю на себе пристальный взгляд брата. Я не выдерживаю и отвожу глаза в сторону.

— Он тебя не обижает?

— Что? Ильдар?

— А у тебя еще есть муж? – Макс криво улыбается, откидываясь на спинку стула, скрещивает руки на груди. – Забавно второй раз тебя упустить.

— В смысле? – недоуменно на него смотрю.

— Когда ты выходила замуж за Артура, я понимал, что между нами твои родители, которые никогда меня не одобрят. Поэтому не смотрел в твою сторону. И вот выпал второй шанс, и его просрал. Кто-то оказался проворнее.

Я склоняю голову набок. В этот момент подходит официант, принимает заказ. Все это время Макс сканирует меня, будто пытается прочесть мои мысли по поводу истинных причин моего замужества. Прчу трусующие руки под стол. Всем видом стараюсь показать, что меня не трогаю его слова, но сердце бьется в ребра, как в клетке, как узник, желающий вырваться на свободу, но, увы.

— Я тоже испытываю к тебе теплые чувства, - вскидываю глаза. – Как к брату. Я замужем. Люблю своего мужа, - произношу последние слова без запинки, даже умудряюсь улыбнуться.

— Правда? Именно из-за большой любви вышла так быстро замуж? – прищуривается, резко подается вперед, облокачиваясь об стол.- Родители с мужем еще не похоронены были, а ты уже расписалась с ним. Возникают вопросики.

— Так получилось, - четко произношу.

Эмоции накатывают лавиной. Сносит все вокруг, держусь на силе воле, но хочется выпалить Максу всю правду, все, что было за это короткое время. Уверена, поймет, утешит и возможно найдет решение. Но я не произношу и слова. Выдерживаю его проникающий в душу взгляд.

Меня корежит от того, что лгу, что приходится думать, прежде чем что-то сказать. Но я не могу сейчас себе позволить с головой нырять в чувства, которые Макс предлагает. Ведь не просто так он сказал мне про свои шансы. Тут только тупая не поймет намек.

Я даже немного сожалею, что уже замужем. Если бы это признание прозвучало намного раньше, все было бы по-другому. Но сейчас в моем паспорте новый штамп о семейном положении, а это значит, некоторые двери закрыты навсегда.

Чувствую жжение в затылке. Оглядываюсь и цепенею. На входе в зал стоит Ильдар. Я напрочь забываю, что во время обеда тут много людей. Судя по тому, как его обходят некоторые мне знакомые люди из управления завода, он тут с коллегами. Налаживает контакт.

— У твоего мужа будут вопросы по поводу нас? – как-то сладко спрашивает Макс, накрывая мою руку своей ладонью. Я пытаюсь выдернуть, но брат не позволяет. Рассержено смотрю на него.

— Что ты делаешь?

— Будоражу твою личную жизнь.

12 глава

Хожу взад-вперед перед окном. Живя мы на первых трех, я бы посматривала вниз на парковку, ожидая, когда появится знакомый джип. Мы живем высоко, поэтому поглядываю только на темнеющее небо и на часы. Стрелки словно в издевку едва двигаются.

Когда слышу, как поворачивается ключ входной двери, метеором несусь в холл. Появляется Ильдар, выпаливаю на одном дыхании:

— Между нами ничего нет!

— Мне абсолютно плевать, - равнодушно отвечает, разуваясь.

Бросает ключи в вазочку на консоли, проходит мимо меня. От безразличия и показного холода мне хочется еще больше оправдаться. Не знаю почему. Иду за ним следом. Смотрю, как кладет на стул свою сумку, снимает пиджак и после этого берет со стола стакан и из графина наливает воду.

— Я подписала документы, - беру с дивана прозрачный файл и кладу его на стол. – Я доверяю тебе.

Ильдар усмехается, выпивает воду, ставит стакан на стол и после этого забирает файл. Просматривает, прячет в сумку. Я все жду от него хоть какой-то живой реакции.

— Макс мой брат, поэтому у нас есть какое никакое, но общее прошлое. Мы росли вместе. Поэтому неудивительно, что встретились. Он беспокоится обо мне.

— Мне плевать, - темные глаза темнеют, я понимаю, что Ильдар злится. – Мне плевать на ваше прошлое, на то, что его беспокоит. Но очень раздражает, когда жена не стесняется проявлять свои симпатии к другому мужчине. Хоть бы постеснялась, что ли так открыто проявлять чувства. У людей могут возникнуть вопросы, появятся слухи, а это ни к чему. Если не в состоянии себя контролировать, тебе стоило положиться на Макса.

— Но только ты очень настаивал на свадьбе, пообещав меня вытащить из тюрьмы и позаботиться о будущем заводе, при этом выяснив, кто нас подставил.

— Думаю, Макс бы позаботился о тебе и заводе, а вот что касается преступника, я бы и без тебя выяснил…

— Так кто мешал? – скрещиваю руки на груди.

Желание оправдаться испаряется. Желание развестись здесь и сейчас возрастает. Мы смотрим друг на друга исподлобья.

— Хорошо, - Ильдар вздыхает. – Да, мне не понравилось то, что увидел в кафе. Более того, скажу, что мне очень это не понравилось. Оказывается я не готов видеть тебя с другим мужчиной, будь он брат-сват и кто-либо еще.

— Ты ревнуешь? – удивленно вскидываю брови. – Неожиданно. Это была обычная встреча, без каких-либо тайных смыслов.

— Я думаю, что Макс испытывает к тебе чувства. Более того, ты тоже к нему неравнодушна.

Я прикусываю язык. Меня удивляет, как быстро он считал нас, понял, что между нами. Мы ведь столько лет скрывали наши чувства не то, что от всех, от самих себя скрывали. Неужели в кафе все так четко читалось между нами?

— В любом случае, я не хочу в этом разбираться. У нас фиктивный брак, каждый имеет право на тайные чувства, - Ильдар трет пальцами лоб. – Через три дня мы летим к моим родственникам. Будем знакомиться.

— Что? – изумленно восклицаю.

Я как-то не подготовлена к такой резкой смене темы. Мои мысли все еще крутятся вокруг меня и Макса, и Ильдара, как он тут подкидывает мне новость отъезда. Я растерянно смотрю на мужа, медленно вспоминаю, как выглядит его дед и что о нем пишут. Пишут мало приятного, от чего становится не по себе. Более того, мне страшно. Тут я хоть на своей территории, в своем городе, знаю, куда обратиться и к кому за помощью, если вдруг. Там я полностью буду зависеть от Ильдара во всех смыслах.

— Ты бы поинтересовался моим мнением.

— А оно так важно сейчас? Мы едем туда пару недель, потом вернемся.

— Может, ты один съездишь? Я буду только мешать.

— Боюсь, что мой старомодный дед такого не поймет. Раз мы женаты, значит должны быть вместе. Да и мне будет спокойнее, если будешь рядом, а то вдруг опять вляпаешься во что-то, - Ильдар усмехается, берет свои вещи и идет в сторону своей спальни. Я даже не успеваю опровергнуть его слова.

Несколько секунд стою в гостиной, а потом все же решаюсь поговорить с мужем о своем хобби, чтобы занять себя и не чувствовать бесполезность в этом мире.

Без стука распахиваю дверь спальни и цепенею. Ильдар стоит голый. Ну, почти голый. В одних боксерах. Вопросительно на меня смотрит, вешая пиджак на плечики. Я тупо его разглядываю, будто вижу первый раз. По сути, вижу первый раз. Когда мы занимались сексом, мне было не до разглядываний кубиков на прессе, мышц на руках, ногах.

Он красивый. Рука так и чешется взять карандаш и набросать зарисовки его тела. Тут есть что прорисовывать. Интересно, сколько времени проводит в тренажерном зале? Вряд ли такое тело от природы. Поразительно, но во мне просыпается желание соответствовать ему. Хотя нет, это неправда, я бы пошла в зал, чтобы посмотреть, как другие девушки на него реагировать. А потом демонстративно показать всем, кому этот мужчина принадлежит. Мысли подростка с бушующими гормона с первыми серьезными отношениями. Почему подобное испытываю к Ильдару? Ведь он не первый единственный в моей жизни. Нет.

Чувствую нервозное волнение. Сержусь на свои странные эмоции, на свою реакцию. Мы фиктивные супруги, между нами не должно быть никаких чувств, только деловые отношения.

— Я хотела поговорить.

— Говори.

— Ты бы оделся.

— Меня не смущает нагота. А тебя?

Вот как понять, серьезно спрашивает, или издевается? Как же иногда хочется инструкции по расшифровки его поведения. Было бы проще и мне, и ему.

— Ладно, - прохожу в комнату, сажусь в кресло.

Ильдар вешает пиджак в шкаф. Оборачивается и вопросительно на меня смотрит, уперев руки в бока. Воин. Защитник. За спиной такого мужчины не страшно находиться.

— У меня есть хобби, которым я хочу заниматься и вывести на широкую публику. Пока была дочкой, потом женой, мне нельзя было этим заниматься.

— Почему? Ты делаешь порно игрушки? – нахально ухмыляется, склоняя голову набок. – Или что-то другое?

— Не могу поддержать твой юмор, - искусственно три раза произношу «ха-ха-ха». – Я шью нижнее белье, - признаюсь. Сразу замечаю, как в глазах мужа появляется искорка интереса. Он присаживается на кровать. Воодушевленная его вниманием, продолжаю:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Раньше шила на заказ, у меня есть псевдоним, но никто не знает, что шью я. Хочу продолжить шить, только уже расширить аудиторию.

— При этом оставаться по-прежнему в тени?

— Я не хочу к себе внимания и ассоциации с нижним бельем. Меня устраивает, что вокруг моего бренда будет присутствовать некая тайна. Больше интриги – больше продаж. Пока эта стратегия работает.

— Чего ты хочешь от меня? Разрешения? – ироничная улыбка на губах раздражает и хочется ее стереть.

— Разрешение. Финансирование. Поддержку. Так как я не хочу светиться, тебе придется многим заниматься.

— У меня и без этого бизнеса полон рот забот. Может, наймем управленца?

— Он будет знать факты, а это угроза раскрытия моего имени. Не хочу.

— Послушай, Милан, - Ильдар неожиданно устало трет глаза и сбрасывает маску ироничности. Выглядит утомленным человеком, нуждающимся в отдыхе. Но меня угрызение совести не грызут.

— Мне действительно некогда сейчас заниматься твоим бизнесом, его продвижением. Предлагаю пока остаться на прежнем уровне, шить на заказ в единственном экземпляре в узком кругу. Позже, когда разберусь с заводом, я подумаю, как реализовать твой проект по твоим требованиям.

Верю. Глядя на него, верю. Странно, когда Артур мне что-то обещал, как правило, эти обещания оставались обещаниями. Ильдар пока не подводил словом.

— Хорошо, - киваю, встаю. Возле двери оборачиваюсь и смотрю на сидящего мужа, смотрящего мне вслед. – И спасибо.

Быть богатым - быть свободным. Живешь в комфортных условиях, ешь вкусную разнообразную еду, ездишь на машине высокого класса, можешь себе позволить все, что пожелает душа. Даже личный самолет.

Смотрю на Ильдара, он сосредоточенно что-то читает в планшете. Ему ровно до того, где находится, что вокруг. Человек родился с золотой ложкой во рту, с золотой картой в руке. Я сама из состоятельной семьи, но уровень моей семьи и уровень семьи Ильдара – это как сравнивать коттедж в элитном поселке с замком с закрытой со всех сторон территорией, с охраной на входе. Разный уровень.

Нервничаю. Из-за этого лезу в интернет и начинаю читать все, что известно о семье Салиховича. Лучше бы была по-прежнему в неведенье. Мне становится немного не по себе от мысли, в какую семью по воле случая вошла. Я хоть и не девушка из деревни, умею за себя постоять и что-то собой представляю, но все равно, в этом аквариуме с этим акулами жизненно опасно плавать.

— Не накручивай себя, - Ильдар откладывает планшет в сторону и улыбается. Я нервно дергаю губы в подобие улыбки.

— Тебе легко говорить, а мне все же не по себе. Может, стоило что-то твоему дедушке купить в качестве подарка от нас и твоим родителям?

— Если ты пообещаешь им в ближайшее время подарить наследника, они смирятся с тем, что ты не та, кого им хотелось видеть.

Я хмыкаю, выключаю телефон и скрещиваю руки на груди. Ильдар зеркалит мою позу. Мы одни, не считая экипажа самолета. Можно заняться чем угодно, никто ничего не скажет. Только вот не уверена, что мне нужно в фиктивный брак вводит эмоции. Потом будет сложно расставаться. Причем обоим.

— А тебе дед подобрал невесту?

— Она подобрана еще до ее собственного рождения, - смеется, берет бокал шампанского и делает глоток.

Его смех режет слух. Он такой натянутый, как электрические провода между столбами. Мысленно делаю вывод, что отношения между родственниками хуже, чем думается. Нужно как можно меньше говорить при деде, не влезать без разрешения ни в какие разговоры. Наш брак с Ильдаром выгоден только нам двоим, его родные вряд ли слету и без подробностей догадаются, почему мы вместе.

— У тебя есть близкий человек, на которого ты можешь положиться? – тихо интересуюсь после продолжительного молчания, за время, которого я внимательно изучала непробиваемое лицо своего мужа. Он хмурится и отрицательно качает головой.

— Я хочу, чтобы ты знал – я твой близкий человек. На меня можешь рассчитывать. Не предам и не обману. Денег тоже не попрошу, - усмехаюсь, Ильдар приподнимает брови, явно не понимая, к чему я. Вздыхаю. Каким бы умным не был, иногда тупит на ровном месте.

— Мы должны быть друг за друга.

Внезапно муж протягивает руку, я вопросительно на нее смотрю, он призывает взглядом взять ладонь. Беру осторожно, ожидая какого-то подвоха. Меня мягко дергают из кресла, заставляя тем самым привстать и оказаться перед Ильдаром. В смятении смотрю в темные глаза, не понимая, что происходит. Когда он тянет на себя, вынуждая сесть к нему на колени, непроизвольно упираюсь ладонями ему в грудь. Сразу чувствую напряжение мышц и сердцебиение. Стоит его руками меня обнять, притянуть, я перестаю дышать и окончательно понимать, что происходит. Подсознательно ожидаю, что начнет приставать, но ничего такого не происходит. Ильдар обнимает, уткнувшись лицом мне в макушку, спокойно дышит.

Ощущения странные. Что-то внутри меня лопается, трескается. Будто лед после внезапного потепления. Мне и хочется прервать эти странные объятия, и остаться в том положении, в котором сижу. Выбираю второе. И даже себя не спрашиваю, почему. Просто уютно, просто хорошо, просто нужно. Через пару минут Ильдар меня отпускает, я не интересуюсь, что это было. Не хочу.

Три часа пролетают быстро. Самолет приземляется в сторонке, специально в предназначено месте для таких вот важных людей как люди из семьи Салиховича.

Когда я спускаюсь по трапу позади Ильдара, в легкую преодолев пару ступенек, замечаю, как от вип здания аэропорта направляются в нашу сторону несколько человек. Напрягаюсь, сверлю беспокойным взглядом широкую спину мужа. Он будто чувствует, что я смотрю, пару раз оглядывается, но не останавливается, за руку не берет. Наоборот, еще больше стремится меня заслонить собой.

— Ильдар Икрамович, - к мужу обращается мужчина в очках, сдержанно улыбаясь ему и мне. – С возвращением домой.

— Рад тебя видеть, Максим, - Ильдар улыбается, кивает мужчине. – Какие новости в нашем царстве-государстве? – никто не останавливается для разговора, все на ходу. Я едва поспеваю за ними и злюсь за эти торопливые шаги.

— Все хорошо. Ваш дедушка и отец в добром здравии, очень ждут вас.

— Еще бы, - Ильдар оглядывается на меня и неожиданно замедляет шаг. Я едва успеваю сбавить скорость, чтобы не влететь в него. В этот раз все шагают в моем темпе.

Выходим на парковку. Чуть не присвистываю, увидев несколько тонированных седанов черного цвета. Наши чемоданы отправляются к последней машине, Ильдар берет меня за руку и подводит к седану, который стоит вторым в веренице. Мужчина в очках садится в первый автомобиль.

— Это кто? – почти шепотом спрашиваю, кивая на машину спереди.

— Дедушкин поверенный, правая и левая рука, глаза и уши, и язык. Обычно все, что говорит Максим, это слова деда.

— Суфлер.

—Типа того. Когда дед злится или обижается, предпочитает разговаривать через посредника. Как понимаешь, им чаще всего выступает Максим. Раз он приехал нас встречать, значит, дед очень жаждет меня увидеть и устроить разнос.

От его слов, хоть и сказанных с ироничной ухмылкой, у меня мурашки по коже. Ильдар пытается меня расслабить, снизить градус ожидания, но все действует наоборот. Я еще больше сжимаюсь, как пружина, еще больше волнуюсь от предстоящей встречи с родными мужа. Легко не будет, задница чует. Но я должна достойно выдержать эти смотрины, в противном случае глава семья меня сожрет с потрохами, и Ильдар ничего не сделает.

13 глава

Всю дорогу от аэропорта до дома я молчу. Поглядываю на Ильдара, рядом сидящего со мной. У него отрешенное выражение лица, и смотрит перед собой. Хочется его спросить о родных, о том, как себя вести, но почему-то язык не поворачивается задать вопросы. Нутром чувствую, что не стоит лезть сейчас к нему. Он похож на бомбу замедленного действия. Одно неловкое движение, и все бахнет вокруг.

Отворачиваюсь к окну, жую свою губу и сгребаю в единую кучу все свои ресурсы, чтобы выдержать первую встречу с родней Ильдара. Вряд ли нас ждут с ковровой дорожкой, караваем и оркестром. Я даже сомневаюсь, что нам будут рады. Уверена, что глава семьи не в восторге от самостоятельности наследника. Никогда не чувствовала себя недостойной какого-либо мужчины, наоборот, с самооценкой с противоположным полом все время было все в порядке, но сейчас внезапно засомневалась, что дотягиваю до планки в качестве невестки для семьи Салиховича. Если так подумать, то я не такая уж и хорошая партия для Ильдара: вдова, родители погибли, завод – единственное богатство, но в управлении я не смыслю. Да и вряд ли папин завод имеет ценность в глазах деда Ильдара.

Кортеж машин заезжает на частную территорию. Понимаю это по охране при въезде, по тому, что какое-то время никто по пути не встречается, а вокруг только лес да виднее вдали озеро. До конца еще не осознаю размах масштабности семьи Ильдара.

Когда автомобили останавливаются, наш седан замирает напротив огромного дома с каменным крыльцом с бесконечно множеством ступенек. Мельком кошусь на застывшее лицо мужа, хочется получить от него поддержки, но вместо этого получаю ощущение одного воина в поле.

Мне открывает водитель дверь, выхожу. Непроизвольно стряхиваю с одежды невидимые пылинки, поправляю все, что можно поправить на себе, в том числе и одежду. Облегченно выдыхаю, когда понимаю, что Ильдар замирает возле меня и шагает со мной в ногу, никуда не спешит и не отстает. Возле парадных дверей нас ожидает прислуга в форме. Я пару раз моргаю, стараясь откровенно не удивляться увиденному. Все вокруг: дом, обстановка, люди, - создают впечатление киношности. Слишком всего тут.

— Добро пожаловать домой, Ильдар Икрамович, - вежливо и ласковым тоном нас приветствует пожилая женщина в строгой одежде. Методом логических размышлений прихожу к выводу, что это управляющая дома.

— Рад видеть вас, Елизавета Георгиевна. Нас ждут? – Ильдар улыбается, но его напряжение чувствует на расстоянии.

— Ваш отец и мать уехали в город, ваш дедушка отдыхает. Ужин в семь.

— Хорошо, - неожиданно ко мне поворачивается, слегка приобнимает. – Это моя жена, Милана. Прошу любить и жаловать.

Никогда в жизни так пристально, будто букашку под микроскопом, не рассматривали. Я чувствую, как эта пожилая женщина сканирует меня не только внешне, но и пытается понять, что я из себя представляю. Она явно в прошлом работала в силовых структурах, где человека напротив нужно было считывать за долю секунды.

— Очень приятно, добро пожаловать, - мне вежливо улыбаются, но это показательно. Я ей не нравлюсь. Это не видно, это чувствуется. Представляю, что будет, когда настанет момент знакомиться с остальными.

Мы проходим в дом, Елизавета Георгиевна и остальная прислуга следуют за нами. Меня на пороге холла сшибает роскошь этого дома. Если бы Ильдар не продолжал обнимать, споткнулась об собственные ноги. Все, что я сейчас вижу, это будто вход в совершенно другой мир. Все вокруг поражает воображение. Дом великолепен архитектурой не только внешне, но и внутри. В каждой детали интерьера чувствуется изысканный стиль. Я непроизвольно задираю голову, разглядывая роскошные хрустальные люстры, свисающие с высоких потолков. Мраморные полы блестят на солнце.

Непроизвольно выпрямляю спину, задираю подбородок и стараюсь часто не дышать. Пусть я не из трущоб и нищеты, но в такой роскоши, где каждая деталь интерьера громко кричит, сколько она стоит, и что она уникальная, неповторимая, моя семья не купалась. Чего стоит антикварная мебель в малой гостиной, мимо которой мы проходим к парадной лестнице.

У меня вырывается нервный смешок, стоит подумать, что вся прислуга последует за нами до комнаты, еще и там будет обслуживать. Почувствуй себя аристократкой из прошлого. Смешок заставляет Ильдара взглянуть на меня. Я улавливаю его взгляд, неопределенно качаю головой.

На втором этаже интерьер не уступает первому этажу. Чего стоят картины, развешанные на стенах. Уверена, что все куплены на аукционах за баснословные деньги. Меня лично это богатство начинает душить. Не понимаю, как можно в подобном доме жить двадцать четыре на семь круглый год. И начинаю догадываться, почему мой муж при удобном случае сбежал отсюда. Пусть и на время.

Ильдар открывает дверь одной из комнаты, мы проходим в спальню. Правда, спальней эту комнату сложно назвать, скорее это квартира-студия без кухни с приличным метражом. К счастью, вензелей, хрусталя и антиквариата здесь нет. Мебель дорогая, но современная.

Я сажусь в кресло, ноги не в состоянии меня удерживать, наблюдаю, как заносят чемоданы, неся сразу в гардеробную. Несколько девушек в форме оценивают уборку и наличие полотенец, халатов ванной комнате. За всем этим коршуном наблюдает Елизавета Георгиевна. Убедившись, что все на высшем уровне, толпа народа покидает спальню, я и Ильдар остаемся одни.

Скидываю туфли, вытягиваю ноги, положив их на банкетку. Муж садится на софу, тоже вытягивает свои длинные ноги, раскинув еще руки на спинке. Смотрим друг на друга. Его глаза предельно серьезны и не блестят задорным блеском. Наоборот, будто предупреждают, что будет не до смеха.

— Добро пожаловать в мой мир, Милана.

Скрещиваю руки на груди. У меня четкое ощущение, что засунули в логово ядовитых змей. Нужно быть предельно внимательным. Глядя на Ильдара, он как тот факир, который умеет управлять гадкими существами.

— Есть что-то такое, что я должна знать о твоей семье?

— Никому не доверяй,- криво усмехается. – Даже мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А это неожиданно.

— В этом доме есть уши, глаза и рот. Нужно обдумывать все, что ты хочешь сказать, сказанное тобой будет же использоваться против тебя. Старайся больше помалкивать.

— Почему ты так говоришь? Твоя семья не в курсе причин женитьбы?

Хочу знать чуть больше, чем знаю. Ильдар скуп на информацию о семье, а я чувствую себя уязвимой. И хоть инстинкты подсказывают, что лучше прислушаться к совету, упрямство подталкивает к тому, чтобы выяснить больше фактов, чем дают.

— Скажем так, - Ильдар склоняет голову набок. – Я не говорил им правду, немного приврал. Правда может оказаться опаснее, чем ложь, - его глаза темнеют, я непроизвольно сглатываю, чувствуя, как становится не по себе.

— Значит, ты сам не доверяешь своей семье? — спрашиваю, желая понять, что скрывается за его непроиницаемой маской.

— Доверие — это роскошь, которую может позволить себе лишь наивный, — отвечает он, и я вижу, как светлеют его глаза, будто тьма отступает. — Но ты, кажется, слишком умна, чтобы не понимать этого.

— Чем занимается твоя семья? – пытаюсь уйти в нейтральные темы.

Чутье мне подсказывает, что я была на границе, пересекать которую не стоит ни при каких обстоятельствах. Ильдар может и выглядит приятным человеком, но внутри него явно живут бесы. Батюшку бы позвать и освятить его голову, только я не уверена, что он близок к христианству.

— Дед треплет нервы, - усмехается, явно расслабившись. - Дед сейчас ничем официально не занимается. Он на заслуженном отдыхе, но это совсем ему не мешает контролировать все действия работающих членов семьи. Каждый шаг подвергается критике и осуждению, редко хвалит. Ему главное осудить, за что, повод найдет. Отец управляет основным бизнесом – все, что имеет отношение к нефти. Остальным отраслями управляю я. Мелкими проектами заведует Адиль.

— Адиль? – удивленно вскидываю брови.

— Мой двоюродный брат.

Хочется взять блокнот и все записывать. Я понимаю, что с ходу не запомню имена всей семьи, и кто чем занимается. Не хочется в их глазах посрамиться.

— Чем занимается твоя мама?

— Женщины в нашей семье занимаются благотворительностью. Они создают хороший имидж нашей семье. Если вдруг возникает нехороший слух, как правило, этим слухам никто не верит, потому что считается, что люди, занимавшие хорошими делами, не могут быть связаны с чем-то нехорошим.

— В смысле? – трясу головой.

Подсознательно понимаю, о чем Ильдар болтает. Отец как-то говорил, что некоторые успешные люди специально создают приятное впечатление о себе. Если такой человек убьет кого-то, сразу в его преступление никто не поверит без существенных доказательств. Даже если улики будут указывать на него, все будут до последнего сомневаться.

— Ты думаешь, что мы все тут белые и пушистые? - хмыкает, встает с дивана. – Периодически мы для благополучия бизнеса поступаем не совсем правильно, но это между нами.

— Что ты делаешь? – шокировано спрашиваю, наблюдая, как Ильдар расстегивает рубашку. – Зачем ты раздеваешься?

— Хочу принять душ и немного отдохнуть.

— Но почему тут? – озираюсь по сторонам. Меня немного накрывает паникой. Я морально не готова лицезреть мускулистую грудь своего мужа. Нервы могут сдать в неподходящий момент. Мои чувства к нему перегружены противоречиями.

— А где? – Ильдар все же до конца расстегивает рубашку. – Это наша комната. Совместная.

— Что?

Вскакиваю на ноги, путаюсь в них как идиотка и падаю. Если бы кое-кто не подхватил, распласталась на полу, разбив нос. Ильдар крепко меня держит, еще зачем-то прижимает к груди. Я вскидываю на него глаза и зависаю, погружаясь в темноту его глаз. У меня сбивается дыхание. Чувства обостряются, сумбурно скапливаются в области сердца, заставляя его болезненно сжиматься.

— Ой, какая картина маслом! Голубки милуются! – слышу язвительный женский голос за спиной. Пытаюсь отскочить от Ильдара, но лишь крепче меня стискивает в своих объятьях, я едва дышу.

— Не учили стучаться, прежде чем войти? Могла стать свидетельницей более пикантной сцены, - чувствую, как горячи ладони Ильдара смещаются с лопаток на талию.

— Старые привычки трудно искоренить одним махом, - слышу, как цокот каблуков раздается в нашу сторону. – Не терпелось познакомиться с твоей женой.

— Могла бы дотерпеть до ужина, и все залпом познакомились. За дверью случайно очередь не выстроилась?

— Если только из прислуги, желающей посплетничать о жизни хозяев. Так ты нас познакомишь? Или ждать ужина? – женский голос совсем рядом. Наверное, не прошеная гостья стоит в нескольких шагах от нас. Я упираюсь ладонями в грудь Ильдара, он вынужден меня отпустить, чтобы со стороны не выглядело, будто насильно удерживает. Оборачиваюсь.

Передо мной стоит красивая брюнетка. У нее блестящие гладкие черные волосы до талии. Раскосые с восточным разрезом карие глаза, обрамляющие темными ресницами. Губы и скулы точно сделаны у косметолога, но очень грамотно, не бросаются в глаза. Фигурка тоненькая, то ли природа наградила миниатюрностью, то ли результат диет, спорта, непонятно.

Она действительно красивая. Не знаю, какая по характеру девушка, но первое впечатление перехватывает дух и заставляет немного закомплексовать. Мне кажется, ее уверенность и легкость в движениях лишь усиливают ее привлекательность.

Она с ухмылкой разглядывает нас, и в моей голове появляются сомнения: может, я недостаточно хорошо выгляжу рядом с Ильдаром на фоне такой девушкой? Я стараюсь не выдавать свои переживания, пытаюсь сосредоточиться.

— Вы случайно дверью не ошиблись? – говорю, пытаясь задать тон.

Девушка фыркает, как будто смеется над моими словами. Внутри меня все бурлит, но надо держаться. Не хочу в первый день прослыть скандалисткой.

— Меня зовут Милана.

Очаровательно улыбаюсь, протягиваю руку для рукопожатия. Девушка слегка приподнимает брови, в глазах читается откровенная насмешка. Пренебрежительно смотрит на мою руку, и я сразу ее убираю, поняв, что со мной никто дружить тут не собирается. Прищуриваюсь и прекращаю строить из себя дружелюбное создание.

Внутри меня бурлит недовольство. Почему я должна демонстрировать интерес к такой самодовольной особе? Неприятное ощущение стыда смешивается с осознанием, что, возможно, меня не воспринимают всерьез. Хочу понять, что за личность скрывается за этим внешним блеском.

— Я думала, у тебя вкус улучшился, Ильдар, а он ухудшился, — мажет по мне незнакомка равнодушным взглядом как по пустому месту.

Стискиваю кулаки, чувствуя, как закипаю. Я бы на нее посмотрела, как она выглядела после утомительного перелета. И вообще испытываю к ней стойкую неприязнь. И это вызвано не из-за приветствия. Она мне не нравится, потому что слишком по-хозяйски смотрит на Ильдара. Будто он ее собственность.

— Со своим вкусом я разберусь сам, а пока выйди из моей с женой спальни.

Ильдар обнимает за талию и придвигает к себе. В этот раз я не протестую. Брюнетка движение замечает, недовольно поджимает губы. Ничего не говорит, разворачивается в сторону двери и лениво покидает комнату. Даже не прикрывает за собой дверь. Ильдар сам идет к двери и закрывает ее, еще щелкает замком.

Тишина в комнате становится ощутимой. Я смотрю на Ильдара и вижу в его глазах легкое облегчение. Но в груди продолжает гореть огонь.

— Это кто? — стараюсь не спрашивать слишком ревниво.

С голосом справляюсь, а вот со своим внутренним состоянием никак. Меня бесит поведение этой наглой брюнетки. На каком основании она себя так вольно ведет в чужом доме!

Ильдар снимает рубашку и кидает ее на софу. Мой вопрос игнорирует, но я слишком упряма, особенно когда хочу докопаться до правды. Иду за ним следом. И совершенно спокойно смотрю, как муж оголяет свой зад. Он замечает меня в зеркале, оглядывается через плечо. На лице появляется хитрое выражение.

— Хочешь присоединиться?

— Я хочу знать, кто эта девушка? Почему она ведет себя так, словно хозяйка?

— Потому что она моя невеста.

Слово «невеста» в его устах отдается резонансом в моем сознании. Я будто могла бы ощутить, как мир перевернулся. Внутри все бурлит от этой новости, и в горле скапливается комок. Неужели это правда? Ильдар с недоверием смотрит на меня, понимая, что его слова выбили почву из-под ног. Я дергаю губы в подобие улыбки и выхожу из ванной. Замираю посредине комнаты.

Это явно не конец отношений «жениха и невесты». Я по-женски чувствую, что эта брюнетка так просто не отдаст Ильдара. Будет борьба за него. Готова ли я бороться за своего фиктивного мужа? Над этим мне стоит подумать.

14 глава

Придирчиво рассматриваю себя в зеркале. Платье хоть и не вечернее, но и не совсем домашнее. В таком наряде я обычно встречаюсь с подругами за пределами дома, а тут, блин, на ужин нужно нарядиться.

Кошусь на мужа, отражающего в зеркале. На нем темные брюки, молочная рубашка. Сейчас закатывает рукава, и над чем-то думаете. Иногда мне очень хочется обладать способностью, читать чужие мысли, чтобы понимать, кто враг, кто друг, а кто просто проходящий мимо прохожий. Я каждой клеточкой своего тела чувствую, что в этом доме, с проживающими здесь людьми, мне будет не просто. Они самые настоящие актеры. Вряд ли кто-то выразит свои искренние чувства.

— Вы всегда при параде собираетесь за столом? А как же милые уютные посиделки с родными без рамок и правил? — поворачиваюсь к Ильдару, он вскидывает на меня глаза.

— Это не про мою семью, — иронично усмехается, уперев руки в бока. – Я даже не помню, чтобы мы спонтанно собирались. Завтрак и ужин четко по графику, если ты не успеваешь ко времени – это твои проблемы. Как правило, за стол, опоздавший человек не садится. Дед не любит нарушение четко заведенных порядков. Он не любит и новых лиц за столом, так что будь готова к его вниманию. Будет всеми силами тебя выживать.

— То есть? — скрещиваю руки на груди. Мне уже не нравится предстоящий ужин. Явно буду голодной и злой, так как придется отстаивать свои личные границы.

— Ты думаешь, моя бывшая невеста оказалась тут случайно? Именно в тот момент, когда я приехал домой с женой. Нет, конечно. Она тут для того, чтобы напомнить мне, где мое место и что я должен делать.

— Просто идеальный змеиный гадюшник, — бормочу себе под нос, но Ильдар слышит меня, тихо смеется, заставляя меня улыбнуться.

Он не выглядит напряженным, обеспокоенным и на стреме. Наоборот, я впервые вижу его расслабленным. Оказывается, за все время, что мы с ним знакомы, он долго был на взводе. Сейчас его лицо больше задумчиво, чем сосредоточено.

— Похоже, у тебя довольно интересная семейка, — говорю я, стараясь развеять нарастающее напряжение. — Но, может, это и не так плохо? Возможно, благодаря этому ты стал таким, какой есть. Сумеешь выжить в любом обществе.

Ильдар чуть наклоняет голову, вновь поднимая на меня взгляд. В глазах странное выражение, которое я не могу растолковать. То ли не понимаю, то ли жизненного опыта не хватает для понимания.

— Спасибо за поддержку, — отвечает он с легкой улыбкой. — Но я бы предпочел более спокойные вечера без драмы и столкновений. Как там сказала… - задумывается, будто вспоминает. – Посиделки, да.

— Кто знает, может, ты даже сможешь воспользоваться сегодняшней ситуацией и заставить их понять, что ты уже не тот мальчик, которому постоянно нужно подтягивать штанишки? — подбадриваю я, надеясь, что он почувствует больше уверенности.

— Вот только за столом это точно не получится, — смеется он, и я замечаю, как его напряжение окончательно уходит. — Пойдем? Готова встретиться лицом к лицу со змеями?

Не сдерживаюсь, смеюсь и беру протянутую Ильдаром ладонь. Его тепло передается мне и растекается по всему телу. Я до сих пор не понимаю, что между нами, во что выльется наш брак, но сейчас получается так, что этот человек мне откликается.

Спускаемся вместе по лестнице, держась за руки, как и положено молодоженам. И первая кто нас встречает, конечно, это невеста, имени которой я до сих пор не знаю. Она при виде наших сплетенных рук поджимает губы, задирает подбородок и с высокомерным видом проходит мимо.

В очередной раз отмечаю, что девушка необычайно красива и волей-неволей притягивает взгляд. Особенно в провокационном полупрозрачном платье с крупным цветочным принтом. Вроде прилично одета, а впечатление такое, что раздета.

Я непроизвольно смотрю на свое платье. Ильдар перехватывает мой взгляд, крепко сжимает руку и одними губами произносит: «Все хорошо». Неожиданно наклоняется ко мне и целует в висок. У меня от этого жеста подкашиваются ноги, но я умудряюсь устоять. И заметить пожилого мужчину, стоящего в дверном проеме. Судя по его прищуренному взгляду и суровому виду – это дедушка Ильдара. Теперь меня мучает вопрос – специально поцеловал или случайно.

Я не успеваю сказать, что нас заметили, дед скрывается, а Ильдар смотрит на меня, словно никого вокруг не замечает. Улыбаюсь, не говорю о том, кого видела. Все так же держась за руки, мы появляемся в столовой, где присутствуют все, и, кажется, ждут только нас.

— Ильдар, наконец, ты дома, - первая к нам навстречу идет красивая женщина в элегантном однотонном классическом платье. Строгое, но современное и ей очень к лицу.

Ей на вид можно дать тридцать, я интуитивно догадываюсь, что это мама Ильдара. И верно догадываюсь, муж отпускает мою руку и тепло приветствует подошедшую женщину.

— Я соскучился по тебе, мам, - тихо произносит, чтобы слышно было только мне и женщине. Чмокнув маму в щечку, встает вполоборота и кладет руку мне на талию, легонько подталкивает вперед.

— Мам, это Милана, моя жена, надеюсь, ты возьмешь ее под свое крылышко, пока мы будем тут, - говорит с улыбкой, но я вижу, что Ильдару важно получить поддержку от матери. Наверное, хочет видеть в ней союзника.

Мама его не разочаровывает. Берет меня за руку, сжимает. Кажется, что ей хочется и обнять меня, но почему-то сдерживается. Возможно, в этой семье не принято бурно проявлять эмоции. Все тайком, урывками.

Чувствую себе чуточку увереннее, поэтому смело встречаюсь с остальными родственниками. Каждый рассматривает меня как зверушку из зоопарка, привезенную из-за бугра.

Пожилой мужчина, смотревший на нас, когда Ильдар чмокал в висок, оказывается, самым старшим. И по логике это глава семьи. Салихович Иман Адамович. Его имя на слуху даже для тех, кто политикой и экономикой знаком поверхностно. Из-за возраста и по состоянию здоровья, как в свое время писали журналисты, Иман Адамович оставил пост главы компании политическую деятельность. Но пост главы семьи держит в своих руках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Рядом с этим пожилым мужчиной стоит красивый мужчина в расцвете лет. Я сразу догадываюсь кто он, потому что его копия улучшенной версии теперь мой муж. Отец Ильдара смотрит на меня так же холодно, как и в свое время, его сын. Удивительное сходство не только во внешности, но и во взглядах, в мимике.

Радости на его лице нет. Спустя пару секунду вспоминаю и имя, не зря в самолете изучала семью Ильдара. Икрам Иманович Салихович – глава нефтеперерабатывающей компании, ведущей во всей стране. Мне явно будет не просто завоевать его расположение. Такие люди предпочитают присматриваться, постепенно делать выводы.

Женщина, стоящая рядом с Икрамом Имановичем, молодая девушка и парень, они похожи на эту женщину, мне неизвестны. Явно родственники, раз присутствуют на семейном ужине. Женщина не скрывает своего пренебрежения. Ее полностью зеркалит молодая девушка, не только выражением лица, но и позой. Похоже, своего мнения у нее нет, в отличие от парня, смотрящего на меня с любопытством. Кажется, он второй человек, после матери Ильдара, который проявляет доброжелательность.

И, конечно, невеста. Бывшая невеста, как подчеркнул сам бывший жених. Девушка даже не удостаивает меня взглядом, а вот моего мужа пожирает глазами и не стесняется этого показывать. Нахалка, вот бы ей треснуть.

— Милана, знакомься, - Ильдар опять кладет свою ладонь на мою талию, будто пытается приободрить. – Дедушка, Иман Адамович. Мой отец – Икрам Иманович. Моя тетя – Самила Имановна.

Я прикусываю щеку изнутри. Вот почти угадала, что женщина с высокомерным выражением лица это родственница. И ее копия, скорее всего дочка. Обе змеюки еще те, к ним явно пытается затесаться еще цветастая змеюка – бывшая.

— Сестренка – Альбина. Брат, мой помощника, моя поддержка – Адиль, - Ильдар впервые тепло улыбается кому-то из родни, кроме матери. Значит, двоюродного братца и маму он действительно ценит, уважает, к остальным относится так, как они к нему. И вот мы замираем перед знакомой незнакомкой.

— Малика – наша гостья, считающая почти семьей, - Ильдар ехидно кривит губы. Малика сладко улыбается.

Ее совершенно не трогает ирония бывшего жениха. Кажется, эта девица ни за что не сдастся. Мне не нравится ощущение нервозности. Я словно на тропе войны, о которой не имею понятия.

— Познакомились? – дед, Икрам Адамович, не ждет ответа, разворачивается и уходит. За ним следуют остальные. Я растерянно смотрю на Ильдара. От теплоты знакомства аж хочется заскрежетать зубами.

— Привыкай, он всегда такой. Дает пять минут на все про все, если не успел, то это только твои проблемы. Это касается любой темы.

Улыбаюсь, киваю, а самой хочется выть. Меня напрягает эта семья. Я постоянно на каком-то стреме. Жду подвоха, а он будет. Это чувствуется. Если мужчины не будут меня трогать, то подколодные змеи не упустят возможность ужалить, не просто больно, а смертельно.

Вся толпа перемещается в столовую, где нас уже ожидает прислуга. Похоже, в этом доме нет понятия самообслуживания. Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть.

Мое место оказывается возле Ильдара, напротив его матери. Она улыбается, но стоит ей встретиться с взглядом мужа, улыбка застывает и постепенно тускнеет. Дед сидит во главе, на всех смотрит тяжело и угрюмо. Интересно, он умеет улыбаться или по жизни бука? Вздыхаю, украдкой кошусь на мужа. Он держится отстраненно и отчужденно.

Вообще за столом гнетущая атмосфера, я уже мечтаю, чтобы ужин побыстрее закончился.

Разговаривают мужчины. Сначала мне тоже хочется вставить свои пять копеек, особенно, когда слышу, как Ильдар упоминает завод, но в последний момент сдерживаюсь. Понимаю, что женщины не вмешиваются в беседу мужчин. Полная дискриминация.

Убирают тарелки, ставят десертные блюдца. Предвкушаю скорое завершение этого чопорного ужина. Мне уже порядком надоело сидеть так долго без дела.

— Скажи, Милана, как вы познакомились с Ильдаром? – пользуясь паузой, спрашивает Малика, приторно сладко улыбаясь. – Ведь уезжал он отсюда, будучи моим женихом.

Я иронично приподнимаю бровь. Без понятия, какая история озвучена Ильдаром для семьи. Мы что-то этот момент упустили, не обсудили. Чувствую, как на ногу ложится горячая ладонь мужа. Это заставляет вспомнить о том, что нужно подумать, прежде чем что-то говорить.

— В отеле, - поворачиваю голову в сторону Ильдара. Он кивает, одобряет мой ответ. – Влюбились с первого взгляда. Не стали тянуть с отношениями.

— Чушь! – не выдерживает тетушка супруга, поджав губы. – Думаешь, тут сидят дураки и поверят в вашу сказку?

— А меня мало волнует, во что тут поверят присутствующие, главное то, во что я верю. Факт остается фактом, - демонстративно поднимаю руку и показываю всем обручальное кольцо. Все жду, когда Ильдар меня дернет, шикнет, но он молчит и не перебивает. Кажется, вполне доволен разыгрываемым представлением.

— Прекратите! – рявкает дед, стукнув кулаком по столу.

Вздрагивают все, спешно уткнувшись в свои тарелки. Возникает неудобная пауза, никто не спешит ее нарушить.

Иман Адамович встает, выходит из-за стола. Никто не дергается следом. Последние секунды этого утомительного ужина, скоро можно будет вернуться в свою спальню и перестать изображать из себя милашку. Неожиданно глава семьи замирает за спиной своей невестки и смотрит на меня в упор. Сглатываю и поспешно опускаю голову. Чувствую себя провинившейся школьницей, которую застукали за неподобающим занятием.

— Милана, ты со мной.

— Что? – вскидываю сначала глаза на старшего Салиховича, потом растерянно смотрю на Ильдара. Он выглядит удивленным. И его отец явно ошеломлен услышанным.

Ничего не остается, как подняться и послушно последовать за дедом. Хочется оглянуться, я совершенно не готова к аудиенции с главой, не знаю, о чем нам с ним наедине разговаривать. Чего лукавить, мне страшно.

Мы приходим в кабинет. Иман Адамович неспешно подходит к креслу возле камина, присаживается, я стою посредине и не знаю, куда себя деть. Разрешения сесть мне не дали, а самовольно сесть чего-то побаиваюсь. Вдруг проявить инициативу будет расценено дедом, как неуважение к нему.

— Садись, - великодушно мне разрешают присесть на софу. – Я не буду ходить вокруг да около, скажу напрямую: ты мне не нравишься.

— Рада сообщить вам, что это взаимно, - с улыбкой признаюсь, на что глава семьи прищуривается, явно шокирован моей откровенностью, но не показывает этого. Стальная выдержка.

— Раз мы честны друг перед другом, то невестой Ильдара я хотел видеть Малику, она более подходящая партия, чем ты, не имеющая за душой ничего. Такие семьи, как наша, обычно заключают выгодные браки, не основанные на чувствах. Говорят, что из грязи в князи – это путь для избранных. Я всегда думал, что это просто дорожка в лужу!

— Если память мне не изменяет, Иван царевич нашел лягушку в болоте, не побоялся на ней жениться, а она оказалась вполне годной невестой. Кто знает, может я тоже из этой оперы, - воинственно задираю подбородок, складываю руки в замок на коленях. Мне тяжело, я в напряжении, из-за чего жутко болит голова, но нужно выдержать этот поединок. Даже если его проиграю, проиграю с гордо поднятой головой.

— Я в курсе, что за ты «царевна», - дед усмехается. – Не ахти какая, но и не совсем простушка, однако, твой завод никак не перевешивает чашу весов бензиновых комплексов семьи Малики. Дабы не терять время, скажу прямо – разведись с моим внуком. Я заплачу.

Наверное, получить реальную пощечину было не так обидно, как получить предложение продаться. Меня пытаются опустить до уровня алчной девки, которая с радостью на все согласится при мысли о больших деньгах. Но дедуля не на ту напал. От денег я бы не отказалась, но знаю, что Ильдар сделает все возможное и невозможное, чтобы завод приносил стабильный высокий доход. Я в него почему-то очень сильно верю.

— А вы не допускаете мысль, что между мной и Ильдаром любовь? Ну, бывает так, что есть невеста, все просчитано наперед, а тут хоба, одна единственная встреча все меняет.

Я говорю правду. Одна встреча, утро в одной постели, номер, где мы с ним провели ночь - все именно тогда пошло вкривь и вкось. До сих пор гадаю, чем руководствовался Ильдар, предлагая мне брак. Понимаю, что для меня это хорошая с ним сделка в сложившихся обстоятельствах. В противном случае была бы сейчас где-то в колонии строго режима, запертой на десять-двадцать лет, зависело бы все от того, как постарался прокурор.

— Любовь? – от души хохочет, будто умную и веселую шутку услышал. – Деточка, в моем мире браков по любви не бывает, но так уж и быть, я дам вам шанс доказать, что между вами любовь… - хитро улыбается, у меня неприятно начинает сосать под ложечкой.

— И как доказать? – осторожно спрашиваю.

— Роди Ильдару сына.

15 глава

Вокруг тайга и ни души. Сказать, что мне не по себе, ничего не сказать. Страх стискивает сердце и заставляет держать нос по ветру. Кто ж знал, что для зачатия наследника дед Ильдара отправит нас сразу же в уединенное место, где никто нам не будет мешать.

Кошусь на Ильдара. Он уверенно ведет большой джип, которому не страшны бездорожье. На лице нет никаких эмоций. Видимо все переваривает внутри себя. Покорность с решением деда меня удивила. Я почему-то думала, что Ильдар будет яростно спорить.

— Почему ты ничего не сказал деду? – не выдерживаю тягостного молчания в машине.

— А что я должен был сказать? – косится в мою сторону, усмехается. – Рассказать всю правду о наших с тобой отношениях? Про наш фиктивный брак? Или про то, при каких обстоятельствах мы познакомились? Уверен, он бы увлеченно послушал.

Прикусываю губу, отворачиваюсь к окну. Сложно представить, как отреагируют родственники, узнав, что между нами вовсе не любовь с первого взгляда, а желание докопаться до правды. Мне и Ильдару интересно, кто нас подставил и с какой целью.

Время идет, детали стираются, боль утихает и уже произошедшее кажется каким-то кошмаром, а не случившимся фактом. Чего лукавить, я уже иногда задумываюсь, а сумеем ли мы докопаться до истины, ведь не так просто сейчас восстановить преступление по шагам. И кто нам даст документы о деле, чтобы посмотреть работу правоохранительных органов.

— Как думаешь, мы сумеем узнать, кто нас поставил в двусмысленную ситуацию в отеле? – поворачиваю голову в сторону Ильдара. Он хмурится, сосредоточенно глядя на дорогу.

— Я надеюсь, что узнаем. Не все идет так, как хотелось бы, но все равно докопаюсь до правды. Чем больше я думаю о том днем в отеле, тем больше меня гложут сомнения. Постоянно задаюсь вопросом, кого хотели подставить: тебя или меня.

— Конечно меня! Убили в соседнем номере моего мужа, а не твоего любовника!

Ильдар выгибает бровь, при этом не кидает в мою сторону гневные взгляды за сказанное. Но ведь правда, с какой стати кому-то подставлять Салиховича? Может позже преступник планировал вымогать у него деньги за молчание? Слишком сложно и мудрено.

— Ладно, - со вздохом поворачиваюсь к мужу. – Давай просто отдохнем эти пару дней на природе, и не будем думать ни о чем.

— Предлагаешь заняться тем, из-за чего нас в эту глушь сослали? – иронизирует Ильдар, криво улыбнувшись. – Тебя будет в ближайший месяц задалбливать вопросами по поводу беременности.

— А ты вообще как относишься к мысли стать отцом?

— Никак. В моем мире ребенок это пунктик, возле которого нужно со временем поставить галочку. И желательно, чтобы родился сын.

— Ну, а если убрать этот пунктик, то сколько бы ты хотел детей? Одного? Двух?

— Пятерых, - ерничает Ильдар. – Как единственный ребенок, мне всегда хотелось иметь братьев и сестер. Я бы с удовольствием со своими детьми ездил на пару дней в тайгу, ходили в походы, охотились вместе. Мне бы хотелось им показать мир, который их окружает. А еще хотел, чтобы они росли как обычные дети, без оглядки на статус, без груза ответственности. Но это всего лишь мечта, - поворачивает голову в мою сторону и улыбается.

Мне становится грустно. Грустно не о того, что не рожу ему пятерых детей, я и не планировала столько иметь наследников, а грустно от того, что с его семьей это действительно несбыточная мечта жить обычной жизнью.

Ильдару только и остается просто представлять, как могла бы проходить его обычная жизнь: уютные семейные вечера, совместные праздники, воспоминания, которые можно передавать из поколения в поколение.

Однако, в семьях, где все четко по плану расписана каждая секунда, сложно спонтанно организовать посиделки, поездки, пьянки. И я четко ловлю себя на том, что не соответствую критериям семьи Ильдара. Им сложно будет принять меня немного простоватую, несмотря на то, что и не совсем бесприданница. Мне будет трудно жить по заведенному порядку, не смея шагнуть ни вправо, ни влево.

— Когда мы разведемся, ты женишься на Малике? – тихо спрашиваю, чувствуя, как сам вопрос доставляет мне дискомфорт.

— Если к тому времени дед не найдет мне другую партию по своим интересам.

— А как же твои интересы?

— Мне позволено сейчас, жить по своим интересам, - Ильдар сбрасывает скорость, только после этого обращает на меня внимания. – Давай действительно хорошенько отдохнем, прежде чем вернемся в цивилизацию с ее проблемами.

— Хорошо.

Переключаюсь на то, что вижу за окном машины. Вместо палатки впереди стоит вполне приличный одноэтажный деревянный домик. На крыльце нас ожидает мужчина в зеленой форме. Наверное, это лесник. Когда Ильдар глушит машины и выходит, он спешит к нему. Мужчины пожимают руки, судя по широким улыбкам рады увидеться. Я тихо вылезаю из машины, но под ногами хрустит ветка, поэтому эти двое сразу на меня обращают внимания.

— Иман Адамович сообщил мне, что ты приедешь с женой. Красавица, - лесник приятно улыбается, уважительно кивает. Я смущаюсь пристальному вниманию постороннего мужчины. Тоже киваю.

— Мы на пару дней, как говорится, хотим уединиться.

Ильдар двусмысленно окидывает меня пожирающим взглядом с ног до головы. Лесник замечает этот взгляд, хмыкает. Стыдно становится мне, потому что я на секунду забываю, что все это игра. А тело молниеносно реагирует.

— Надо на Мальдивах уединяться, а вы в тайгу. Хотя, - мужчина хитро улыбается. – Ребенок зачатый здесь точно родится настоящим мужчиной.

— А если будет девочка, в детдом отдать? – не упускаю возможность тыкнуть этих мужланов за желание иметь только наследников.

Лесник теряется, вопросительно смотрит на Ильдара, то с улыбкой качает головой. Они переглядываются, хмыкают и вместе направляются к дому. Мне ничего не остается, как последовать за ними, так и не получив ответ. Из-за чего до трясучки раздражена.

Дом, в который мы заходим, с первого взгляда производит впечатление уюта, несмотря на скромные метры. Пока мужчины что-то свое обсуждают, я успеваю заглянуть в ванную комнату, тут и душ и ванна, что приятно удивляет. В спальне обнаруживаю двуспальною кровать. На первый взгляд двое вполне могут с комфортом разместиться, однако, в поместье Салиховича в нашей спальне кровать была настолько огромной, что мы за ночь ни разу не оказывались рядом друг с другом. В доме кроватка имела скромные размеры, и дед видимо знал об этом. Тут возможно спать вдвоем только в обминку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вздыхаю и возвращаюсь в гостиную мужчинам. Самое притягательное место в гостиной: камин. Я сразу представила, как будет уютно сидеть на диване напротив пылающего огня, завернувшись в плед и попивая горячий ягодный чай. Оглядываюсь по сторонам, замечаю панорамное окно, вид завораживает глаз.

Оказывается наше временное жилье стоит на высоком берегу, внизу река, а другом берегу лес, точнее тайга. От вида у меня все внутри трепещет. Я восхищена и в полном восторге. Сказать честно, почему-то мне казалось, что дед нас отправит ютиться в палатки, чтобы мы с Ильдаром согревали друг друга всевозможными способами.

— Нравится? – неожиданно спрашивает Ильдар, подойдя сзади. Я оглядываюсь через плечо, замечаю, что мы остались одним. Лесник умеет уходить бесшумно.

— Тут нереально красиво, - признаюсь, скрещивая руки на груди. – Ты первый раз здесь?

— Нет, я сюда приезжал, когда мне нужно было над чем- то подумать в одиночестве. Со Степаном ходили на охоту для снятия напряжения.

— Ты убивал животных? – в ужасе отшатываюсь от Ильдара.

— Либо ты, либо тебя, как и в жизни.

Поджимаю губы. Правда в его словах присутствует, и все же меня пугает, что Ильдар может кого-то убить, не дрогнув. Или может он просто ходит с ружьем, а убивает лесник. Стараюсь не думать об этом долго, поэтому отхожу от окна, направляясь в сторону кухонной зоны. От нечего делать, заглядываю в холодильник. Еды хватит накормить роту солдат, а не только двух людей. Сую нос в кладовку, там тоже все есть, чтобы не умереть с голоду. Можно вообще не выходить из дома, а жрать, спать, смотреть без конца телевизор или зависать в интернете.

— И чем мы будем сейчас заниматься? – интересуюсь у Ильдара, наблюдая, как он снимает ветровку, кидает ее на кресло, а сам заваливается на диван с телефоном в руке.

— Я буду тупить, а ты что хочешь, то и делай. Тут никто не будет следить за каждым твоим шагом, поэтому не напрягайся и не жди подвоха.

Усмехнулась. Это он верно сейчас подметил. Именно так я себя чувствовала, находясь в поместье с его родственниками. Мне всюду мерещились ядовитые змеи, готовые в любой момент смертельно укусить.

Вернулась в небольшой коридорчик, взяла свой чемодан с вещами. Там у меня ноутбук, поэтому пользуясь моментом замедления, буду работать. Тем более нужно уже думать над концепцией новой коллекции. И потихоньку как-то громким голосом заявлять о себе. Страшно? Конечно. Боюсь разочарования? Естественно.

В спальне сначала раскладываю вещи по местам в шкафу. Не люблю все доставать из чемодана, даже если останавливаюсь на день-два. Все время стремлюсь к ощущению внутреннего уюта. Мои вещи занимаются не слишком много места, поэтому в порыве я возвращаюсь в коридор, на мгновение, замерев на пороге гостиной.

Ильдар спит. Ноги сами меня несут к дивану. Зачем? Без понятия. Приседаю на корточки, любуюсь спящим мужем. Во сне его лицо выглядит спокойным, нет тень серьезности. Губы расслаблены, так и хочется их поцеловать. Странное желание, но почему-то хочется его исполнить. Вместо поцелуя я осмеливаюсь осторожно коснуться пальцами его губы. Очерчиваю контур, двухдневная щетина слегка покалывает подушечки пальцев.

Он притягательный. Как карамелька для малышка. Его безумно хочется, но стоит запрет, потому что чревато для здоровья. Для моего душевного здоровья. Мне нельзя привязываться к этому человеку и погружаться с головой в эмоции, которые он будет. Потом будет больно расставаться, будет долгая и нудная реабилитация, которая не факт, что закончится выздоровлением.

Резко одергиваю руку и бесшумно встаю. Порыв разложить вещи Ильдара в шкафу гасится. Я возвращаюсь в спальню, достаю ноутбук и залезаю на кровать. Время поработать, занять свой мозг более полезными делами. Сердцу придется смириться с тем, что ничего не будет. Не позволю себе совершить фатальную ошибку.

16 глава

Проснувшись, я лениво вытягиваюсь во весь рост, чувствуя приятную расслабленность во всём теле. Блаженно улыбаюсь — впервые за долгое время я действительно отдохнула. Ни тревог, ни тяжёлых мыслей, ни бесконечного внутреннего диалога, который обычно сопровождал меня по утрам. Просто спокойствие.

Но стоит мне повернуть голову и посмотреть на подушку рядом, как внутри что-то екает. Она не смята. Значит, Ильдар спал на диване.

Это осознание вызывает странные, противоречивые чувства. Я не знаю, что именно меня задевает — его отсутствие рядом или, наоборот, его тактичность? Должно быть, это облегчение, ведь я не была готова делить с ним постель. Но почему-то его решение спать отдельно оставляет во мне лёгкую тень разочарования.

Меня пугает моя собственная реакция на мужа. Ведь все было понятно. Было. А теперь… Теперь мне кажется, что он начинает мне нравиться, хочу я этого или нет. Эта мысль сбивает с толку, заставляет нервно сглотнуть. Когда это случилось? Когда он начал проникать в мои мысли не как человек, с которым я связала свою жизнь по необходимости, а как мужчина?

Я провожу рукой по холодной простыне рядом. Он не просто ушёл — он даже не пытался нарушить границы. Это должно было радовать. Но почему-то… почему-то в груди неприятно покалывает, как будто я чего-то не поняла, что-то упустила.

Трясу головой, отгоняя ненужные мысли, и сползаю с кровати, направляясь в сторону ванной. Но прежде чем добраться до неё, я осторожно высовываю нос из-за двери спальни — и тут же замираю. Ильдар стоит у плиты.

Я должна просто развернуться и уйти, но мой взгляд притягивается к нему, как магнит. Он готовит завтрак, как будто, так и должно быть. Он не замечает меня — полностью погружён в процесс приготовления. Мужчины, готовящие завтрак, всегда казались мне невероятно сексуальными, но когда мужчина при этом выглядит так, будто сошёл с обложки брутального глянцевого журнала, это становится опасным оружием. Спортивные штаны низко сидят на бёдрах, а обнажённая спина — широкая, сильная, с плавно перекатывающимися мышцами — заставляет меня сглотнуть. Он двигается спокойно, уверенно, не торопясь, и я чувствую, как предательски слабеют мои колени.

Нет, нет, нет. Я не должна так на него реагировать. Это просто биология. Просто влечение. В конце концов, я же живая женщина! Мужчина без футболки, особенно если он выглядит так, будто модель фитнес-зала, способен сбить с толку кого угодно. Это нормально. Но почему тогда моё сердце так колотится, будто я подросток, впервые столкнувшийся с тем, что называется «химия»?

Я в панике бегу в ванную, молясь, чтобы он не заметил. Закрываю дверь, прислоняюсь к ней спиной и прижимаю ладонь к груди. Сердце бешено колотится, сбиваясь с ритма, как будто оно живет своей жизнью, и плевать хотело на мои попытки мыслить здраво. Проклятье.

Я что, влюбляюсь в собственного мужа? Нет. Это абсурд. Это просто реакция на физическую близость, на тепло, на заботу, которой так давно не было. Это не про чувства. Этого не может быть. Я делаю глубокий вдох, задерживаю воздух в лёгких и медленно выдыхаю. Все под контролем. Просто успокоиться. Нужно выйти и сделать вид, что ничего не происходит со мной.

Прикладываю ладонь к груди, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Оно громкое, отчаянное, словно мой организм уже понял то, что я пытаюсь отрицать. Похоже, скоро я буду постоянным пациентом у кардиолога. Или психотерапевта. Или любовницей собственного мужа. Мысль настолько ошеломляющая, что я едва не сползаю вниз по двери. Вдох. Выдох. Спокойствие.

Но стоит мне закрыть глаза, как перед внутренним взором снова возникает картина: Ильдар у плиты, мышцы перекатываются под кожей, движения лёгкие, словно в нём изначально заложена грация хищника. Меня тут же бросает в жар. До дрожи хочется сейчас выйти из ванной, обнят его сзади, провести пальцами по этой широкой спине, вдохнуть запах.

Господи. Я закатываю глаза и стукаюсь затылком о дверь. Я безнадежна.

Холодная вода приносит облегчение, прогоняет разбегающиеся мысли, но не до конца. Я смотрю на себя в зеркало: влажные волосы прилипли к коже, щёки раскраснелись, а в глазах… что-то новое. Что-то, что я пока не хочу разгадывать.

Когда я выхожу на кухню, воздух кажется плотнее, чем должен быть. Но, к счастью, Ильдар уже в футболке. Хотя даже это не особо помогает. Он замечает меня, дежурно улыбается — быстро, почти машинально. Будто возводит между нами невидимую стену. Или, наоборот, приглашает перешагнуть через неё?

На столе появляются тарелки, приборы. Четкие, размеренные движения, в которых угадывается привычка заботиться, даже если он не считает это чем-то важным. Но меня это сбивает. В моем первом браке обо мне не заботились, даже по мелочам. И все же чувствую себя лишней. Гостьей здесь.

Молча сажусь на стул, наблюдая, как он ловко раскладывает завтрак. Удивительно, что даже за обычными движениями заворожено наблюдаешь. Жду, когда меня накормят. И стараюсь не думать, что всё это уже не похоже на обычное утро двух чужих друг другу людей.

— Удивлена, что умеешь готовить, - разбавляю глупой фразой тишину. – Я все думала, кто нас будет тут кормить. У меня с кулинарными навыками не очень.

— Сочувствую твоему третьему мужу, - иронизирует Ильдар, накладывая на тарелки пышный омлет с овощами, ставит нарезки мясные, сырные, овощные. Еще на столе появляются большие чашки с чаем. Иронию не пропускаю мимо ушей.

— Я завидую твоей второй жене, такое сокровище должно достаться уникальной женщине, и это не Малика, - хмыкаю, беря вилку.

Ильдар лишь усмехается, садясь напротив. В его глазах мелькает что-то едва заметное — словно он взвешивает мои слова, но не спешит их комментировать.

— Не думаю, что она оценила бы твои слова, — говорит он, наконец, поднося чашку чая к губам. Я хмыкаю, пытаясь скрыть собственное напряжение за насмешкой:

— Тогда мне ее искренне жаль.

Мой голос звучит легко, непринуждённо, но внутри меня что-то неуловимо колотится. Это соревнование? Обмен колкостями, как будто между нами никогда не было ничего другого? Или я просто пытаюсь отвлечься от мысли, что до сих пор не могу избавиться от ощущений, оставшихся после увиденного? Я тыкаю вилкой в омлет, размышляя о том, что за странная игра между нами сейчас происходит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты не похожа на завистливую женщину, — вдруг замечает Ильдар, спокойно разглядывая меня поверх чашки.

— Я не завидую. Просто делаю очевидные выводы. Если ты так заботливо кормишь своих женщин, то они должны быть по-настоящему особенными.

— Просто не вижу смысла оставлять кого-то голодным.

Он ухмыляется, но в его взгляде мелькает что-то, отчего мне становится немного не по себе. Я делаю вид, что меня устраивает такой ответ, но внутри все сжимается. Чувствую себя одновременно гостьей в этом доме и той, кто должна здесь быть. Черт возьми, почему так сложно разобраться в собственных чувствах?

Мы едим молча, но это не та тишина, которая тяготит. Скорее, это напряжение, натянутая нить, которая может порваться от любого случайного движения. Я заставляю себя сосредоточиться на завтраке, но каждое движение Ильдара — как он берёт вилку, как пьёт чай, как лениво откидывается на спинку стула — кажется мне слишком значимым. И я знаю, что если сейчас подниму глаза, то встречусь с его пристальным взглядом.

Ильдар отодвигает тарелку, ставит локти на стол. В его взгляде что-то спокойное, уверенное, но в то же время изучающее, как будто он уже что-то обо мне понял, а я об этом даже не догадываюсь.

— Чем планируешь заняться? — спрашивает он, слегка склонив голову набок. — Или хочешь присоединиться ко мне?

— А что ты планируешь делать? — поднимаю на него взгляд, в котором немедленно вспыхивает интерес.

Голос звучит ровно, но в голове не крутится ничего приличного. Лес. Мы вдвоём. Долгие часы, когда никто не помешает. Я чувствую, как предательски сжимается низ живота, отзываясь на самые смелые мысли. Приходится сжимать бёдра, стиснув зубы, будто это поможет избавиться от пульсации, мгновенно охватившей меня изнутри.

Ильдар замечает мою нервозность и ерзанье на стуле. Я вижу, как в его глазах мелькает догадка о моем состоянии, но он не подаёт виду, лишь слегка усмехается и говорит:

— Я с Иваном, лесником, иду на охоту.

— Охота? — я вскидываю брови, как будто ослышалась. Мой романтический сценарий с треском рушится. — Убивать животных?

Едва я представляю, как двое мужчин с ружьями пробираются сквозь чащу, выслеживая кого-то беззащитного, как по моей коже пробегает дрожь отвращения.

— Фу, какое варварство, — меня передергивает, и я невольно вздрагиваю.

Ильдар, похоже, ожидал такой реакции. Он смотрит на меня с насмешливым интересом, словно я ребёнок, который впервые столкнулся с реальностью и теперь возмущён.

— Это не варварство, а естественный процесс, — спокойно говорит он, сцепляя пальцы в замок. — Люди охотились испокон веков.

— Люди испокон веков сжигали друг друга на кострах, — скрещиваю руки на груди, решив, что буду спорить с ним до последнего. — Но это не значит, что мы должны поддерживать традиции.

— Всё зависит от точки зрения, — усмехается Ильдар, лениво складывая руки на груди. В его голосе слышится лёгкая насмешка, но в глазах — внимательность. Он наблюдает за мной. Оценивает. Читает, как раскрытую книгу.

— Хищники охотятся, — продолжает он. — Мы тоже хищники, если подумать.

От этих слов внутри что-то странно дрожит.

Хищник.

Я смотрю на него и понимаю, насколько это слово ему подходит. В каждом его движении скрыта сила, выжидательная, сосредоточенная. Он умеет ждать. Выслеживать. Добиваться желаемого. Наверное, поэтому он и предложил сделку. Выяснить, кто преступник. Преступник — это добыча. А Ильдар — хищник. И он не просто выслеживает добычу. Он загоняет её, не оставляя ни единого шанса. Меня бросает в жар, но это не страх. Это что-то другое, первобытное. Как будто я чувствую его инстинкты на своей коже.

— Так ты со мной или нет? — спрашивает он через секунду, пристально глядя мне в глаза. Я вздрагиваю от вопроса, не сразу понимая, что у меня спрашивают.

Охота. Лес. Часы, проведенные вместе. В моей голове моментально возникает хаос. И мысли совсем не о дичи. Моему воображению не нужно подсказывать, что можно делать в диком лесу, когда ты рядом с мужчиной, которого изо всех сил стараешься не хотеть. Откуда-то изнутри поднимается предательская волна жара, и я едва успеваю сжать бёдра сильнее, чтобы окончательно не выдать себя. Ильдар видит. Он замечает все, что происходит со мной. Медленно откидывается на спинку стула, позволяя мне взять себя в руки.

— Нет, спасибо, — говорю я наконец, с трудом находя в себе силы. — Я найду занятие, не связанное с убийствами.

— Как знаешь.

Он встаёт и начинает собирать тарелки, и в его движениях есть что-то ленивое, но в то же время пугающе продуманное. Кажется, он играет. Играет со мной. И самое страшное — я уже не уверена, что хочу выиграть.

____________

Приходите ко мне в канал тг, там свежие новости и мои мысли обо всем и ни о чем.

17 глава

Ильдар уходит с лесником, оставляя меня один на один с тишиной. Сначала мне кажется, что всё нормально. Обычный деревянный домик, уютное тепло внутри, панорамное окно с видом на лес… Я даже пытаюсь какое-то время поработать, но то и дело постоянно прислушиваюсь. Тишина становится слишком громкой и нервирующей. Она давит на меня. Звенит в ушах.

Нервно облизываю губы, откладываю ноутбук в сторону, подхожу к панорамному окну. Вздрагиваю, услышав за окном странный звук. Кажется, кто-то рядом с домом ходит, что-то хрустит. Над крышей тоже слышится шелестение. Меня пробирает до мурашек, что непроизвольно обхватываю себя руками. Сердце взрывается бешеным ритмом.

Отскакиваю от окна, понимая, что мне нужно что-то делать. Убедить себя, в конце концов, что это просто ветер, это просто звуки леса, однако, по спине пробегается липкий страх.

Я могла бы сейчас залезть обратно в кровать, закутаться в одеяло и смотреть в панорамное окно, гадая, кто ходит вокруг дома. Или забиться в крохотную ванную, дожидаясь возвращения мужчин. Но эти варианты не про меня. Сидеть в доме, ощущая себя загнанной зверушкой в клетке, я не собираюсь.

В груди загорается упрямство. Я не какая-то слабая девчонка, чтобы трястись над каждым шорохом! В груди поднимается раздражение, перемешанное с тревогой. Я ненавижу это чувство — беспомощность, зависимость от обстоятельств, собственную уязвимость перед неизвестностью. Резко выдыхаю, будто пытаясь вытолкнуть страх вместе с воздухом, разворачиваюсь и быстрыми шагами иду в спальню, подхожу к шкафу.

Сбрасываю домашнюю одежду, натягиваю спортивный костюм, зашнуровываю кроссовки так крепко, что пальцы немеют. Адреналин пульсирует в венах, подстёгивает, не даёт усомниться в решении.

Мне никто не запрещал выходить. Не говорили, что я должна сидеть и бояться, поэтому прогуляюсь по протоптанным тропинкам, не уходя далеко. Не медведь же мне выйдет навстречу.… Хотя сердце уже предательски сжимается в груди от странного предчувствия.

На улице не так страшно, как мне казалось в доме. Свежий воздух бьёт в лицо, ветки приятно хрустят под кроссовками, а лёгкий ветер свистит в ушах, унося с собой остатки страха. Я останавливаюсь на мгновение, глубоко вдыхаю и выдыхаю, чувствуя, как напряжение постепенно покидает мышцы.

— Ну и дурочка, — усмехаюсь сама себе.

Накрутила себя на ровном месте. Испугалась какого-то шелеста, каких-то шагов, которых, скорее всего, и не было. Широко улыбаюсь, позволяя расслаблению накрыть меня с головой, и уверенно шагаю вперёд, в сторону тропинки, ведущей вниз.

А чего мне бояться? Это всего лишь лес. Всего лишь я, решившая победить собственные страхи. Шагаю по тропинке вниз, ни о чем, толком не задумываясь, но мысли назойливо гудят в голове, в рой в пчелином гнезде.

Ильдар.

Наши отношения до невозможности странные. Нет смысла отрицать, что нас тянет друг к другу, мы играем на грани фола, при этом у каждого свои границы, которые стараемся не пересекать. Если кто-то со стороны глянет на нашу пару, ничего не заподозрит, но если узнает внутрянку, то поймет насколько наши чувства странные, запутанные сложные. А если еще кому-то станет известна причина нашего брака, точно покрутит у виска указательным пальцем.

И всё же мы притягиваем друг друга, но в то же время между нами стена. Высокая, холодная, прочная, как гранит. Длинная, как китайская — ни начала, ни конца. Я будто кружу вокруг неё, снова и снова касаясь ледяных камней, ищу трещины, пытаюсь найти лазейку, но каждый раз только разбиваю руки в кровь. Ильдар тоже не пытается её сломать. Мы просто существуем по разные стороны, держась за эту невидимую преграду, как за последнюю грань, за которую нельзя заходить.

Наш брак заключен на договоренности, на жажде узнать правду. Кто убил моего первого мужа? Что стоит за смертью Артура? Случайность или его смерть четко спланированный план? Какие роли в этом плане отведены мне и Ильдару? И самое главное, кто из нас играет ведущую роль?

Злость, как яд, разливается по венам, горячая, жгучая, разъедающая изнутри. Я стискиваю зубы так, что сводит челюсть. Глаза жгут слёзы — не от слабости, а от ярости, от боли, которую мне так и не удалось заглушить. Вспышками проносится перед глазами прошлое.

Вспоминаю свой шок от бездыханно тела Артура. Его холодные, мёртвые пальцы. Запёкшаяся кровь на белых простынях. Переживаю вновь ужас в камере временного содержания. Грубый матрас, пропахший чужим отчаянием. Гулкие шаги за дверью. Пристальные, оценивающие взгляды. Но пиком моих эмоциональных качелей тогда была новость о гибели родителей. Тогда во мне что-то сломалось. Я помню это ощущение. Как будто меня раздавили, смяли в комок, выжали все эмоции, оставив только пустоту.

Но теперь пустоты нет. Теперь есть гнев и жажда узнать правду, наказать виновного, призвать его к ответу. Папа никогда халатно не относился к своей машине. Он всё проверял, всё держал под контролем. Эта авария… Она не могла быть случайностью. Кто-то приложил к этому руку. Кто-то хочет, чтобы я оставалась в неведении, заблудилась в этих смертях, как сейчас заблудилась в этом лесу.

От этой мысли по коже пробегает озноб. Я резко останавливаюсь, дыхание сбивается. Озираюсь по сторонам — вокруг лишь одна непроглядная лесная стена.

Ветви деревьев смыкаются надо мной, сплетаясь в плотный купол, сквозь который почти не пробивается свет. Воздух становится тяжелым, душным, как перед грозой. Страх холодной рукой сжимает сердце.

Как далеко я ушла? Где тропинка?

Я пытаюсь вспомнить, в какую сторону шла, но мысли путаются, а ноги, кажется, подкашиваются от слабости и от понимания, что я заблудилась. Еще мне кажется, что вокруг меня сгущается какой-то туман. Делаю пару шагов в одну сторону, потом в другую и замираю, не зная, что делать.

И тут… Хруст. Я едва души, пытаюсь понять, откуда звук. Где-то за спиной ломается ветка, раздаётся мягкий, но тяжёлый звук шагов. Не человеческих. Я отчетливо это понимаю, и это понимание меня парализует. Это звериные шаги. Они размеренные, неторопливые. Кто-то крадётся сзади.

Я чувствую взгляд, прожигающий спину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Медленно, очень медленно поворачиваю голову. Цепенею от ужаса, не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть. Сердце гулко бьется в ушах, а пальцы начинают мелко дрожать. Я встречаюсь с глазами зверя. Не в состоянии определить кто он. Зверь крупный. Тёмный. В тени деревьев он кажется ещё больше. Глаза его поблёскивают хищным интересом, в то время как мои расширены от ужаса. Лёгкое покачивание головы, едва заметное движение лапы вперёд. Он не боится. В отличие от меня.

Осторожно, едва передвигая ноги, я начинаю пятиться назад, каждый шаг даётся с трудом, как будто я пытаюсь оторвать себя от земли. Вижу, как глаза скользят по мне, острые, хищные, как у животного, которое точно знает, что его жертва не уйдёт.

Я не отрываю взгляда от зверя, хотя сердце бешено стучит в груди, почти выбиваясь из ритма. Шум в ушах становится невыносимым — гулкая тишина, пронзаемая только звуками моих шагов. Еще наше дыхание, его и мое, разбавляет это громкое безмолвие тайги. Я чувствую его присутствие, его приближение, и от этого по спине пробегает дрожь, холодная, как ледяной дождь.

Внезапно осознаю, что не могу отступить так далеко. Мои движения замедляются, а лес вокруг кажется всё более тесным, как будто он сжался, ограждая меня от мира. Мне некуда идти. Нет пути назад. В жажде спастись не найду правильную дорогу, ноги понесут куда угодно, лишь бы унестись.

Я слышу его шаги, все ближе. И кажется, что земля под ногами исчезает, а лес будто поглощает меня в свои тёмные объятия. В голове одна мысль — выжить. Спастись. Теперь я понимаю, что значит быть живой.

Каждое движение, каждый момент, каждый вдох — это драгоценное, неповторимое ощущение. Я цепляюсь за жизнь, как никогда раньше, и ощущаю, как весь мой организм кричит, требуя спасения. Я не готова умирать. Не так. Не в этом лесу, не от этого зверя.

Чувствую, как мои ноги слабеют, но не позволяю себе упасть. В голове невыносимая боль — от страха, от того, что я одна, и от того, что в этом лесу я никому не нужна.

Зверь всё ближе, но при этом не вылезает из кустов, его глаза не мигают. Он не спешит. Он точно знает, что я не смогу сбежать. И эта уверенность в его глазах пугает меня сильнее, чем сама угроза.

Отшагиваю назад, и под ногами хрустит ветка, этот звук настолько громкий, что кажется, он раздаётся эхом по всему лесу. Провокационный, объявляющий себя. И я тут же сжимаюсь, инстинктивно зажмуриваю глаза, как если бы это могло меня защитить, как если бы тьма вдруг поглотила меня и оставила в покое.

В этот момент вся моя жизнь пролетает перед глазами, но не плавно, как кинолента, а на ускоренной перемотке. Вспышками. Мелькают моменты, события, люди — всё, что когда-то казалось важным, теперь кажется каким-то чуждым. Слишком поздно понимаю, что многое из этого я бы хотела прожить иначе.

Моя грудь сжимается, и я с трудом втягиваю воздух. Ощущение такое, будто душа уже отделяется от тела. Каждый вдох дается с болью, я чувствую, как натягивается кожа на лице, как вены на шее пульсируют, как будто уже пытаются выходить наружу. Я считаю последние секунды. Их не так много.

Молюсь. Молюсь, чтобы смерть пришла быстро. Чтобы не было боли, чтобы я не успела почувствовать, как жизнь уходит. В моей голове не укладываются мысли. Они путаются. Я не могу понять, что будет дальше, и что из этого всё вообще значит. Я просто хочу, чтобы всё закончилось. Побыстрее.

Внезапно вокруг меня начинает шевелиться воздух. Он становится плотным, тяжёлым, как будто лес решает меня поглотить, как если бы он сам был живым, наблюдающим за мной. От страха я по-прежнему стою, зажмурив глаза, пытаясь спрятаться от этой реальности, но каждую клеточку тела пронизывает ощущение, что рядом со мной кто-то есть.

Это

не тень.

Это не воображение. Я чувствую его здесь, рядом, словно он появился из воздуха, и этот шорох становится громче, чем всё, что было до этого.

Сердце стучит в ушах, когда я снова втягиваю в себя воздух. И вдруг — знакомый запах. Парфюм. Тот самый, который я запомнила. Его аромат проникает в мои ноздри, такой резкий и одновременно тёплый. Я вздрагиваю, потому что, несмотря на всё, не могу поверить в это. Не может быть! Это просто галлюцинации. Или, может, я уже совсем с ума сошла от страха?

Осторожно приоткрываю один глаз. Потом второй. Щурюсь, не веря своим глазам, и сглатываю. Передо мной — широкая спина Ильдара, обтянутая ветровкой цвета хаки, будто всё вокруг него поглощается этим оттенком. Он стоит, широко расставив ноги, как каменная стена, готовая остановить любой удар. Его поза напряжена, на грани воинственности, нет лишних движений. Он на чеку. И это в тот момент, когда я уже думала, что всё. Он здесь. Он пришёл.

Зверь всё ещё рядом. Вижу, как он выглядывает из кустов, и он не решается напасть. Он тоже на чеку. Я не понимаю, что происходит, но между этим животным и Ильдаром возникает какой-то странный баланс. Ожидание. Как будто они оба знают, что это столкновение неизбежно.

Я не могу дышать, не могу двигаться. Кажется, что время замедляется, а весь мир вокруг меня становится слишком острым, слишком напряжённым. Всё происходит в долю секунды, когда не успеваешь даже моргнуть, не успеваешь понять, что вот-вот ужасное случится. В этот момент я не могу слышать ничего, кроме собственного сердца, которое гулко бьётся в ушах.

И тут он выпрыгивает. Огромный, чёрный, словно сама тьма воплотившаяся в животном. Кабан. Зверь, которого я видела только на картинках. Я даже не успеваю понять, что происходит, как он уже несётся на нас. Его массивное тело мелькает в лесной тени, и я чувствую, как земля дрожит под ногами от его топота копыт.

Секунда и тишину леса, разрывает громкий выстрел. Вздрагиваю от резкого звука, кажется, что его разрыв оглушает меня, и я не могу понять, где теперь выдуманный мир, а где реальность. Огромный зверь будто спотыкается, его тело как-то тяжело падает, и, несмотря на это, продолжает двигаться по инерции, размахивая туловищем. Он катится по земле, не контролируя свою мощь, и останавливается буквально в нескольких шагах от Ильдара.

Всё становится туманным. Я не могу даже дышать. Мое тело отказывается подчиняться. Я не понимаю, где я. Где он. Где я нахожусь в этот момент. Я просто стою и смотрю. И чувствую, как всё

внутри меня замерло. Вижу, как Ильдар оборачивается, его лицо быстро меняется. Его решимость, его храбрость вдруг растворяются, и в глазах появляется беспокойство. Это так странно, я даже не могу в это поверить. Пытаюсь осознать, что происходит, но всё превращается в мгновенную пустоту. И прежде чем я отключаюсь от реальности, слышу его хриплый голос:

— С тобой все в порядке?

18 глава

Меня трясёт, словно током бьёт изнутри. Всё тело дрожит, а кожа покрывается липкой испариной. Где-то на грани сознания я чувствую, как пульсируют виски, словно внутри головы играет барабанщик. Воздух вязкий, тяжёлый — дышать трудно, каждое движение отдаётся тупой болью.

Я не могу поднять руку. Пальцы словно весят тонну. И глаза… Я тоже не могу их открыть. Тьма окутывает меня со всех сторон, сдавливает, пугает, но я всё ещё где-то здесь, в этом теле, в этом кошмаре.

Из моей груди вырывается долгий, протяжный стон. Моя душа словно плачет сквозь это болезненное, прерывистое дыхание. Я не понимаю, сплю я или это реальность, но вдруг... словно кто-то рядом. Что-то прохладное ложится мне на лоб. Я едва не всхлипываю от облегчения. Это прикосновение — как спасение. Как глоток воздуха после долгого погружения. Я выдыхаю с надрывом, словно только сейчас позволила себе отпустить боль. Кто-то здесь. Я не одна. Это спасает меня от окончательного падения в бездну. Это возвращает меня в тело, в чувства, в реальность.

Заставляю себя приподнять веки — они тяжёлые, будто налиты свинцом. Мир вокруг расплывается, как в тумане, всё плывёт, но я упорно цепляюсь за реальность, стараясь сфокусироваться. Полумрак в комнате кажется мягким, свет не бьёт по глазам, и это радует — хоть что-то не причиняет боль.

Судорожно выдыхаю, как будто только сейчас позволила себе дышать по-настоящему. Чувствую — кто-то рядом. И в ту же секунду мою руку берут в ладони. Тепло. Надежно. Пальцы крепко сжимают мои, не отпуская. И я невольно сжимаю их в ответ, слабо, но искренне.

С трудом перевожу взгляд в сторону, сердце на миг замирает — это Ильдар. Он сидит, чуть наклонившись вперёд, будто всё это время не отходил от меня. Его лицо уставшее, под глазами глубокие тени, щетина на щеках и подбородке придаёт ему ещё более мрачный вид. Он выглядит так, будто не спал не одну, а несколько ночей подряд. И всё это время был рядом.

Я не знаю, что сказать. Не уверена, что вообще смогу говорить. Но мне не нужны слова, чтобы почувствовать — он действительно переживал.

— Очнулась? — тихо спрашивает Ильдар, заглядывая мне в глаза, и, заметив мой слабый кивок, едва заметно, устало, но искренне улыбается. В его голосе облегчение, сдержанное, как будто он боится спугнуть меня или перегрузить лишними эмоциями.

— Пить хочешь?

До этого вопроса я даже не осознавала, насколько сильно хочу пить. Но как только он произносит слово «пить», пересохшее горло тут же болезненно напоминает о себе. Во рту — пустыня. Я снова киваю, уже чуть увереннее.

Он помогает мне сесть, медленно, осторожно, словно я сделана из стекла, которое может треснуть от любого неловкого движения. Подкладывает подушки под спину, придерживает за плечи, пока я не оказываюсь в полусидячем положении. И только после этого подает стакан. Его ладони все еще не отпускают мои — словно он держит меня не только физически, но и морально, вытаскивая из состояния между сном и реальностью.

Я беру стакан и делаю пару глотков. Холодная вода стекает по горлу, и я чувствую, как что-то внутри меня начинает оживать. Как пересохшее растение, которому, наконец, дали глоток влаги, я распрямляюсь, чуть выгибаю спину, позволяю себе дышать глубже.

В этот момент я замечаю, что на мне явно не моя одежда. Огромная футболка, почти до колен, пахнет свежестью и чем-то... Ильдаровым. Мягкая, тёплая. Я на секунду замираю, скользя взглядом по его лицу.

— Это ты?.. — я не договариваю, голос срывается, но он кивает, понимая, о чем я.

Мне странно, уютно и неловко одновременно. Как будто внутри меня — слишком много всего сразу. В груди тесно от эмоций, словно они все разом проснулись, но еще не знают, куда себя деть. Между нами с Ильдаром — хрупкое пространство. Оно не требует слов. Наполнено тишиной, в которой слышен и пульс, и дыхание, и то самое нечто, что давно зрело между нами, но никто из нас так и не осмелился назвать.

Неужели, чтобы оно проросло, нужно было пройти через такой ужас?.. На секунду закрываю глаза, и перед внутренним взором снова предстаёт тот миг, когда на меня несся дикий зверь. Лапы, пасть, бешеные глаза. Страх, холод, отчаяние. Готовая крушить смерть.

— Всё позади, — будто читает мои мысли, шепчет Ильдар.

Я открываю глаза и киваю. Да, позади. Но я еще не в себе. В теле дрожит отголосок страха, в голове еще гул, а на коже — память.

И, видимо, я не успела это скрыть — он увидел. Мелькнувшую тень в моем взгляде, напрягшиеся плечи, едва заметную тревогу. Потому что в следующее мгновение Ильдар, не говоря ни слова, пересаживается ко мне на кровать. Его движения уверенные, решительные и в то же время очень мягкие. Он аккуратно обнимает меня за плечи, прижимает к груди. Тепло его тела окутывает меня, как плед, и я замираю, едва дыша. Я не вырываюсь. И даже наоборот — словно растворяюсь в его объятиях.

Он крепко держит меня, словно боится, что я исчезну. Медленно, едва заметно покачивает, словно убаюкивает ребёнка. Его ладонь гладит мои волосы, дыхание касается моей макушки — размеренное, глубокое, живое. Всё это невероятно естественно. Как будто мы не в первый раз так сидим. Как будто мы всегда вот так — вместе, рядом, плечом к плечу. И в этот момент я понимаю: я не одна. Я выжила. Я нужна.

Я слегка отстраняюсь, совсем чуть-чуть — не для того, чтобы уйти, а чтобы увидеть. Его. Его глаза. Они смотрят на меня так, будто в них можно утонуть. Будто я — центр его мира, а всё остальное не имеет значения.

Ильдар изучает моё лицо, словно запоминая каждую деталь. Его взгляд скользит по щекам, глазам, опускается к губам. Он поднимает руку и медленно, заправляет выбившуюся прядь мне за ухо. Пальцы замирают у моего лица, обхватывают затылок. Легкое, почти невесомое прикосновение. Но оно — ток, электрический импульс, проходящий по позвоночнику.

Он медлит. Смотрит, словно безмолвно спрашивая: можно? Я не отступаю. Не делаю ни шага назад, ни движения навстречу. Я просто

есть

. Жду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И мои ожидания оправдываются. Его пальцы чуть сильнее сжимают мой затылок, притягивая меня ближе. Горячее дыхание касается моей кожи, прежде чем его губы накрывают мои. Сначала осторожно. Почти бережно. Но уже через секунду — словно больше не может сдерживаться — Ильдар углубляет поцелуй, проникая внутрь, жадно, требовательно, обжигающе.

Мои пересохшие губы сразу же откликаются. Всё внутри словно пробуждается от спячки. С каждым движением наших губ, с каждым его прикосновением я чувствую, как рушатся границы. Тонкие стены, которые я старательно возводила между нами, трещат. Всё становится настоящим, настоящим до боли, до дрожи в коленях.

Он целует меня так, будто это единственный способ убедиться, что я жива. Что мы оба — здесь, сейчас. Что нас не победили. Что после ужаса и боли может быть не просто тишина, а нечто большее. Что-то похожее на жизнь. На чувства.

Мои пальцы, дрожащие от желания и нахлынувших чувств, поспешно ныряют под его футболку. Кожа под ними горячая, плотная, как натянутая струна, — я провожу ладонями по напряжённому прессу, наслаждаясь каждым изгибом, каждым сокращением мышц под моими прикосновениями. Моё дыхание сбивается, в груди пульсирует что-то первобытное.

Ильдар не отстаёт. Его руки почти синхронно повторяют мои движения. Сначала по бокам, медленно, словно запоминая, как я устроена. Пальцы скользят вверх, замирают на мгновение, словно спрашивая разрешения, а затем с нарастающей уверенностью его ладони обхватывают мою грудь.

Я тихо выдыхаю, когда его большие пальцы проводят по соскам — они уже затвердели, стали чувствительными, и каждое его движение — словно разряд тока. Я выгибаюсь ему навстречу, подставляясь, требуя большего, без слов, всем телом говоря о своей жажде — жажде его ласки, его прикосновений, его близости.

Его руки жадно скользят по моей коже, словно желая запомнить каждую линию, каждый изгиб. Мы словно стремимся раствориться друг в друге, забыть, где заканчивается один и начинается другой. Всё происходит быстро и медленно одновременно — как в замедленной съёмке, где каждое движение словно подчёркивает, как сильно нам этого не хватало.

Я ощущаю его дыхание на своей шее, чувствую, как дрожь пробегает по телу от одного только прикосновения. Мы теряемся в поцелуях, в мягких рывках и нетерпеливых жестах, словно пытаемся заполнить пустоту, которая образовалась между нами за всё это время. Он смотрит на меня так, словно в этом мире больше никого и ничего нет. И в этот момент так и есть.

В комнате становится жарко, воздух между нами вибрирует от сдерживаемых чувств. Где-то в глубине души вспыхивает мысль, что, возможно, именно с этого момента начнётся что-то новое… или станет последней искрой перед тем, как всё сгорит дотла.

Я наклоняюсь к нему, медленно, наслаждаясь тем, как мои волосы щекочут его кожу. Его грудь под моей ладонью горячая, дыхание учащенное, но он не торопит меня. Он позволяет мне быть главной, позволяет вести нас туда, где больше нет страхов, сомнений и преград. Только мы. Только ночь, где все дозволено.

Я провожу пальцами по его ключицам, шее, ловлю этот жаркий ритм, подстраиваясь под него. Его пальцы касаются моих бёдер, но лишь на мгновение — я не позволяю ему взять всё в свои руки. Сегодня всё по-другому. В этот момент мне хочется не просто близости — мне хочется раствориться в нём. Быть не телом, а ощущением. Быть не рядом, а внутри — в мыслях, в сердце, в душе.

И когда я сажусь верхом на его бёдра, глядя на него глубже, чем на исповеди, — я больше не боюсь. Ничего. Потому что с ним я настоящая. Я его люблю. Это признание стреляет пулей в висок.

Я замираю на секунду, принимая этот факт. Люблю. Не за его богатство или красивые глаза. И даже не за то, что он в своё время вытащил меня из тюрьмы, решив мою судьбу. Я люблю его, потому что он рядом, когда мне тяжело, когда всё рушится. С первой минуты, как мы проснулись в одной постели, он стал частью моего мира.

С ним я настоящая. Я могу быть уязвимой, могу быть сильной, могу быть открытой. Он словно знает меня без слов. Его молчаливое присутствие — это безопасность, понимание, которого мне так не хватало. И я чувствую, как его руки бережно держат мою душу, даже если он сам этого не осознаёт.

Любовь... Она не приходит по щелчку пальцев. Я не думала, что это случится. Но вот оно, тихое признание самой себе. Я люблю его. И в этот момент я понимаю, что больше не могу скрывать это от себя.

Опускаю голову, упираясь лбом в его грудь. Закрываю глаза и позволяю себе дышать им — его кожей, его запахом, его сердцебиением. Наверное, глупо его любить, однако это чувство вопреки, что у нас было и чего не было. При этом я четко улавливаю свой страх, заставляющий меня все внутри сжаться. Завтра поутру все будет сложным. Я вновь буду сопротивляться себе, возможно, захочу сбежать от Ильдара, от его семьи, спрятаться где-то в глуши, чтобы никогда ни за что никто не нашел. И все же я очень, очень-очень хочу быть с ним….

Целую пупок, и Ильдар рвано выдыхает. Я чувствую, как его тело напрягается, но его руки остаются неподвижными, поднятыми над головой, словно позволяя мне направлять всё. Его взгляд мягкий, почти задумчивый, и в нём не ощущается ни сопротивления, ни напряжения — только полное доверие. Он не пытается вернуть себе контроль, не пытается изменить правила игры. Всё, что ему нужно, — это ощущение моей уверенности, моего присутствия.

Я медленно приподнимаю голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Он не отворачивается, а, наоборот, в его взгляде читается нежность и спокойная сила, как будто в этот момент он хочет показать мне, что готов быть уязвимым, что это не слабость, а сила доверия.

Я чувствую, как его дыхание становится ровным, и его тело расслабляется, позволяя мне вести всё так, как я хочу. Он даёт мне пространство для маневра, как будто понимает, что в этот момент я — та, кто ведет. И мне это нравится. Я не спешу, наслаждаясь каждым мгновением этой близости, когда не нужно ничего доказывать, когда достаточно просто быть рядом и позволить себе чувствовать.

В его глазах я читаю благодарность и желание. Он ждёт, но не торопит. Он готов быть здесь, в этом моменте, и я позволяю себе наслаждаться его доверием.

Стоит моим губам коснуться чувственной плоти, и Ильдар прикрывает глаза, выдыхая через рот, будто вырвавшись из какого-то запертого пространства. Его дыхание становится тяжелым, но не торопливым. Я вижу, как его тело напрягается, но в этот момент его мышцы — не сталь, а упругая натянутая нить, готовая порваться от малейшего прикосновения.

Мои губы касаются его кожи, и я чувствую, как довольная улыбка играет на моих губах. Желание подарить ему это наслаждение утраивается, нарастающее, как тёплая волна, поглощая всё вокруг. Я растягиваю эту сладкую пытку, наслаждаясь каждым мгновением, каждым его ответом. И в этом молчаливом обмене чувств я прекрасно осознаю, что играю с огнём, балансируя на острие чувств, на грани между наслаждением и страстью.

Каждое прикосновение — это тонкая грань, которую я перехожу с осторожностью, но с тем, чтобы он почувствовал: я здесь, я рядом, и всё, что мы переживаем, — это результат нашего взаимодействия, наших безмолвных соглашений и без слов сказанных истин. Я ощущаю, как его тело реагирует на каждое моё движение, и, несмотря на всю внешнюю расслабленность, знаю, что в его глазах горит огонь, едва сдерживаемый этим напряжённым моментом.

— Милана… — хрипло произносит мое имя, устремляя на меня безумный жаждущий взгляд. – Не томи…

Мольба в голосе возбуждает, я перекидываю ногу, медленно сажусь сверху. С каждой секундой наполняя себя щекочущими сладостными ощущениями. Не шевелюсь, давая, себе и Ильдару насладиться друг другом, почувствовать друг друга. Первая неспешно двигаю бедрами, едва сдерживая себя, чтобы резко не перейти в бешеный темп. Ильдар улавливает мою слабую волю, удерживает меня за талию, при этом еще контролируя глубину проникновения. Скребусь ногтями по его груди, зажмуриваюсь, мысленно подгоняя мужа к более решительным действиям.

Мне невыносимая эта пытка, хочу побыстрее взлететь, чтобы несколько секунд побыть в невесомости. В эту секунду, наверное, это самое заветное желание. И Ильдар, как волшебник, исполняет его. Он заставляет меня потерять счет времени, заставляет меня забыть о том, чего хочу, да у него получилось стереть у меня из памяти собственное имя.

Я крепко сжимаю Ильдара руками, ногами, всем телом, как будто стараюсь удержать его и себя в этом моменте. Внутри всё сжимается, как пружина, готовая к резкому освобождению. Мое дыхание сбивается, и я чувствую, как сердце сначала подскакивает к горлу, а затем стремительно опускается, унося за собой все мысли, оставляя только ощущения.

Мы оба замираем в этом мгновении, словно время застыло, и каждая секунда кажется вечностью. Всё вокруг теряет смысл, остаётся только он, только я, и это неизбежное чувство, когда не нужно слов, чтобы понять, что происходит.

Смотрю на Ильдара поплывшим взглядом. Он ответно смотрит на меня, с тем же выражением — смесью удовлетворения и лёгкой потерянности. И в этот момент я понимаю: сейчас, только сейчас, мы вдвоем — это всё, что имеет значение. Всё остальное, что происходит за пределами нашего дома — тайны, сложные вопросы, проблемы, которые так или иначе будут требовать решения — всё это теряет свою значимость.

Всё, что мне нужно сейчас, — это быть рядом с ним. Я ощущаю, как между нами возникает невидимая связь, едва ли не физическая, и она настолько сильная, что заслоняет все остальное. В этот момент важен только он и я, и то, что мы разделяем здесь и сейчас. Время, как будто замедляется, и я позволяю себе забыть обо всем остальном, целиком поглощённая этим мгновением.

19 глава

— Что вы так быстро? Наелись друг другом? — интересуется тётушка, когда мы сталкиваемся в парковке.

Судя по пакетам с логотипами дорогих бутиков, она только что вернулась. Видимо, оторвалась по полной, пока мы с Ильдаром прятались от мира. Мы переглядываемся, и между нами вспыхивает улыбка — тёплая, интимная. Такая, которая появляется у людей, у которых теперь есть нечто большее, чем просто общая фамилия.

Тетушка замечает этот взгляд, хмыкает, словно поняв больше, чем мы хотели показать, и проходит мимо, высоко задрав подбородок. Почти сразу за ней появляется мужчина в тёмно-синем костюме — помощник или водитель — молча забирает пакеты и уносит их в дом.

— Мы ещё долго будем здесь гостить? — тихо спрашиваю я, пока Ильдар достаёт из багажника наш походный рюкзак. Мой голос звучит спокойнее, чем я себя чувствую. Мне хочется ясности, но я боюсь услышать ответ, если он окажется не таким, как я ожидаю.

Он на секунду замирает, потом медленно поднимает на меня взгляд. В нём читается что-то сложное, словно он сам не до конца понимает, что происходит. Затем его взгляд скользит в сторону. Я машинально оборачиваюсь и замираю — на крыльце стоят его дед и отец. Они смотрят на нас. Не прячутся, не отворачиваются. Просто смотрят. Оценивают.

Внутри у меня всё сжимается в тугой комок. Мы с Ильдаром так и не обсудили, как нам быть теперь. Что значат эти ночи — просто физическую близость, разрядку напряжения или начало чего-то нового? Мы по-прежнему пара на бумаге или уже что-то большее?

Я хочу взять его за руку, но не решаюсь. Вдруг это всё ещё спектакль. Или я просто придумала, что это что-то настоящее. В голове шумит от мыслей. Сердце бьётся быстрее, чем должно. А Ильдар просто молчит. И я не знаю, хорошо это… или плохо.

— Поговорим наедине, — произносит Ильдар, берёт меня за руку, и мы вместе направляемся к крыльцу.

Каждый шаг даётся с трудом, будто я взбираюсь на эшафот. Сердце стучит, стук отдается в висках, дыхание сбивается, теряется где-то в горле. Когда мы оказываемся лицом к лицу с Имамом Адамовичем и Икрамом Имановичем, ощущение приговора становится почти физическим. Они не говорят ни слова, не делают резких движений, но в этой тишине таится угроза. Тот самый момент, когда тебя ещё не бьют, но уже больно.

Я сглатываю, словно пытаясь проглотить комок страха, и гадаю про себя, что меня ждёт: публичный выговор, изгнание или просто ледяное молчание, которым здесь владеют в совершенстве.

— Как охота? — негромко спрашивает отец Ильдара, и этот вопрос звучит почти как насмешка. Он скользит по мне взглядом — быстрым, отстранённым, как будто я пустое место. Как будто я здесь по недоразумению.

Дед, напротив, разглядывает меня в упор. Его взгляд тяжёлый, цепкий, будто он смотрит не на меня, а сквозь меня. Ощущение такое, что он ожидает: я раскрою карты, назову сроки беременности, имя будущего ребёнка, и даже его предназначение. Он не задаёт вопросов — в этом нет нужды. Его молчание говорит громче любых слов. И, странным образом, именно оно пугает больше всего.

Я сжимаю пальцы Ильдара чуть крепче. Мне нужно, чтобы он почувствовал: я рядом не потому, что обязана, а потому что выбрала его. Но сама не уверена, достаточно ли этого, чтобы выдержать напор его семьи.

— Застрелил кабана, — улыбается Ильдар, будто говорит о пустяке. Его тон лёгкий, но в глазах — бдительность. Он прекрасно улавливает смысл зрительной игры между дедом и отцом, игру, которая проходит мимо меня… несмотря на то, что я — главная ставка в этой партии.

— Разве не холодно сегодня? — наконец подаёт голос Иман Адамович. Его тембр ровный, без резких нот, но в голосе чувствуется суровая уверенность человека, привыкшего к власти. Он смотрит прямо на меня, словно намеревается считать все мои тайны. — Не забывай, девочка, что холод снаружи — ничто по сравнению с тем, что может замерзнуть внутри семьи.

Я не знаю, как на это реагировать. В его словах нет прямого обвинения, но между строк — холодное, расчётливое предупреждение. Как будто он держит ружьё не в руках, а в голосе. Направляет не дуло, а интонацию.

В груди сдавливает — не страх, а тревога. Эта тонкая, липкая тревога, как паутина, обволакивает всё изнутри. Я чувствую, как тело инстинктивно напрягается, будто в любую секунду нужно будет бежать или защищаться.

Глаза деда сверлят, как будто он видит меня насквозь. И, может быть, действительно видит. Может, ему и не нужно, чтобы я что-то говорила — он уже всё для себя понял. Меня словно ставят перед витриной, оценивают: годится или бракованный товар. Я чувствую себя невестой, которую покупают — только вот цену не называют, и торг идёт молча.

Пальцы Ильдара всё ещё сомкнуты на моей руке, это единственная опора сейчас, но даже она кажется хрупкой. Словно если я чуть сожму — он отдёрнет. Или, наоборот, отпустит, если кто-то прикажет.

— Ты довольно быстро вливаешься в нашу семью. О тебе сейчас никто не знает, поэтому нужно ознакомиться с некоторыми правилами, — взгляд старика медленно скользит по нашим с Ильдаром переплетенным пальцам. — Речь идёт о репутации нашей семьи.

Ильдар напрягается, но молчит. Я чувствую, как его рука крепко сжимает мою. Он держит меня, словно щит, и в то же время чувствую, как защищает.

— Ты ведь понимаешь, — продолжает дед, чуть наклоняя голову, сверля меня мрачным взглядом, — если хочешь быть частью семьи, ты должна сначала думать, потом что-то говорить, что-то делать, смотреть…

— И по-особенному дышать? — не выдерживаю, иронизирую, за что получаю укор в темных глазах главы семьи.

— Всё, что ты скажешь, сделаешь или даже подумаешь, касается теперь не только тебя, — игнорируя мое высказывание, заканчивает Иман Адамович. Он делает паузу, позволяя словам осесть. Потом, чуть мягче:

— Не жди, что тебе позволят быть слабым звеном. Если ты хочешь быть с Ильдаром — всегда стой рядом с ним плечом к плечу и не смей жаловаться. Если нет — уйди сейчас. Пока мы все ещё можем разойтись мирно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

У меня всё обмирает внутри. Каждое слово деда будто играет по нервам. Я едва стою на ногах, чувствую, как колени предательски дрожат, но стараюсь не выдать слабость. Он бросает вызов, замаскированный под наставление. Это не разговор — это проверка. На выносливость. На прочность. На право быть рядом с Ильдаром.

Я понимаю, что родные Ильдара не в курсе обстоятельств нашего знакомства, не знают, что наш брак — не история любви с первого взгляда, а скорее тщательно отрежиссированная сделка. И, Боже упаси, чтобы кто-то узнает правду. Даже намек на скандал будет как капля крови в воде для акул. Меня сживут — не только из этой семьи. Меня сотрут с лица земли, заставят пожалеть, что когда-то сделала шаг в их сторону.

В горле пересыхает. Хочется сказать, что я готова. Что не подведу. Что сильнее, чем выгляжу. Но язык будто прилипает к небу. Вместо слов — только внутренний крик, который никто не слышит. В этой семье всё происходит по их правилам. Я всего лишь гостья за их игорным столом. И не факт, что с хорошими картами.

Градус обстановки снижается, когда раздается звонок телефона. Звук разрезает напряжение, как лезвие — шелк. Отвечает Икрам Иманович. Он молча разворачивается, отходит в сторону и, не глядя на нас, принимает вызов. Разговор длится недолго. Напряженно, коротко и сухо. Он быстро извиняется перед отцом и нами, кивает и спускается по ступенькам, направляясь к подъехавшему черному седану.

Иман Адамович провожает сына прищуренным взглядом, не произнося ни слова. Когда дверь машины закрывается, он слегка встряхивает головой и, прихрамывая, поворачивается к дому. Его силуэт кажется ещё более внушительным в проеме дверей — как символ власти, которой до сих пор владеет, несмотря на возраст.

Мы идем следом, но у лестницы наши пути расходятся. Дед, как всегда, уходит в сторону кабинета, где, кажется, держит в руках нити, управляя всей семьей. Мы с Ильдаром поднимаемся на второй этаж, каждый погруженный в свои мысли.

Как только дверь за нами захлопывается, я будто сбрасываю маску. Прислоняюсь к стене, прячу в ладонях лицо, делаю глубокий вдох, но внутри всё сжимается. На меня накатывает что-то похожее на паническую атаку. Хочется спрятаться, исчезнуть, раствориться в тени, лишь бы не чувствовать на себе больше оценивающих взглядов, давления со стороны незнакомых мне людей.

— Милана…

Ильдар осторожно приближается, но я вскидываю на него глаза, в которых плещется всё: страх, обида, злость и отчаяние. Никогда не чувствовала себя настолько уязвленной, как сейчас. Даже в СИЗО, когда сообщили о смерти родителей, мне не было так страшно.

— Я не справляюсь, — вырывается из меня, хрипло, с надрывом. — Я стараюсь… правда стараюсь, Ильдар. Улыбаюсь, молчу, когда хочется кричать, терплю, когда на меня смотрят, будто я ошибка. Но я не железная. Я не выросла в мире, где нужно уметь дышать по расписанию. Я не умею быть идеальной.

Ильдар вздыхает, делает шаг ко мне, но я качаю головой. Он хочет что-то сказать, но я продолжаю, не давая перебить:

— Я боюсь их. Я боюсь того, что им стоит только щелкнуть пальцами — и меня больше не будет. И самое страшное… — голос срывается, я отвожу взгляд, — самое страшное, что ты даже не поймешь, в какой момент я исчезну. Или поймешь — но не вмешаешься. Потому что одно дело, когда кто-то неизвестный подставляет нас, другое дело — твоя семья.

Молчание становится невыносимым. Молчание — густое, вязкое, почти ощутимое на вкус. Оно заполняет всё вокруг, давит, прилипает к коже, не давая вздохнуть. Я стою на месте, как будто вросла в пол. Всё внутри стянуто, мышцы напряжены, а в голове шумит — будто рядом водопад, и я стою под ним, не в силах двинуться.

Слышу, как дышит Ильдар. Медленно, тяжело. Он старается сохранять самообладание, но дыхание выдает, что внутри всё клокочет. Шагает ко мне. Между нами максимально сокращено расстояние. Не могу встретиться с ним сейчас взглядом, но кожей чувствую его пристальный взгляд.

Ильдар протягивает руку, касается моей щеки. Я робко поднимаю на него влажный взгляд. Его глаза тёмные, жгучие, в них буря, которую он отчаянно пытается удержать внутри. Скулы напряжены, губы плотно сжаты. Он выглядит так, будто держит себя из последних сил. Рубашка немного помята, волосы чуть взъерошены, в пальцах дрожит легкое напряжение. Он — словно вулкан на грани извержения, сдерживающий в себе лаву.

Воздух между нами тяжелеет. Я чувствую, как перехватывает дыхание. Хочется что-то сказать, хоть слово, но язык не слушается, не подчиняется мне. В груди — глухой страх. И ещё что-то другое. Уязвимость. Потому что впервые за всё это время я ощущаю: между нами что-то есть. Что-то важное. Что-то, от чего теперь не сбежать. И не хочется потерять.

Его ладони осторожно, будто боясь напугать, ложатся на мои плечи. Ильдар мягко притягивает меня к себе, прижимает к своей груди — крепко, но не властно, а будто защищая от всего мира. Я замираю у него на груди, улавливаю стук его сердца, и этот ритм успокаивает, как будто он бьётся вместо моего.

Жадно втягиваю в себя его запах — родной, тёплый, такой настоящий. Обвиваю руками его талию, прижимаюсь крепче. На мгновение становится легче. Я — дома.

Ильдар не говорит ни слова, просто держит. Тепло его тела проникает под кожу, растапливая тревогу. Но страх всё равно живёт внутри — он тянет, гложет. Я до дрожи боюсь его потерять.

Боюсь, что кто-то вмешается, что кто-то решит за нас, что обстоятельства, чужие амбиции или прошлое настигнут и отдалят нас друг у друга. Разведут в разные стороны. Это чувство сильнее меня. Я цепляюсь за Ильдара, как за последний шанс на что-то настоящее. Потому что впервые за долгое время понимаю — мне страшно не быть рядом с ним. Не просто любить, а быть рядом. Под одной крышей. В одном ритме. В одном «мы».

— Я вмешаюсь при любом раскладе. Даже если ты этого не попросишь. Потому что ты — не ошибка. Ты — мой выбор.

Я поднимаю на него глаза. В его взгляде нет обещаний, от которых замирает сердце. Но в нём есть честность. И, может быть, этого достаточно, чтобы пока остаться. Но сердце всё равно стучит тревожно. Потому что я чувствую — впереди будет только сложнее.

20 глава

— Тебе обязательно уезжать? — я подпираю голову рукой и наблюдаю, как Ильдар собирается.

Мне нравится просто смотреть на него. Нравится осознавать, что он теперь мой не только физически, но и документально. Странно, как мне теперь хочется, чтобы наш брак оказался "долго и счастливо", несмотря на то, как нелепо и странно мы познакомились.

— Это не моя прихоть, — Ильдар оборачивается, мягко улыбается и складывает в чемодан пару футболок. — Думаю, через пару дней вернусь. А пока тебе придётся самостоятельно общаться с моими милыми родственниками, — последние слова он произносит с иронией. Я хмыкаю. Мне предстоит быть факиром, чтобы ушлые змеи танцевали под мою дудку.

— Может, мне прикинуться больной, чтобы меня не трогали? — выдвигаю план-минимум. Очень хочется остаться в спальне и пережить тут время, пока мужа не будет. Ильдар неопределённо пожимает плечами. Похоже, он сам не верит, что это сработает.

— Понимаю, если я буду лежать на смертном одре, они всё равно достанут, — вздыхаю с притворным страданием.

— О, не сомневайся, — Ильдар усмехается. — У моей тёти нюх, как у ищейки. Стоит только переступить порог, сразу учует, если что-то не так.

— Отлично. Значит, будем делать вид, что у нас всё идеально.

— Ну, с этим проблем нет, — он подмигивает и бросает взгляд на наши обручальные кольца. — Ты справишься.

— А если нет? — спрашиваю, стараясь скрыть тревогу. — Если я скажу что-то не то? Или случайно отправлю твоего дедушку в долгое путешествие?

— Ему не привыкать путешествовать, — усмехается Ильдар. — А по поводу тебя... — он делает паузу, будто взвешивает варианты, — скажем, у тебя кризис адаптации.

— Или гормональный сбой, — подхватываю. Щёки вспыхивают: мои слова вдруг кажутся слишком близкими к правде. Кто знает, какие последствия будут после нашей поездки на природу? — Им ведь проще поверить, что я сумасшедшая, чем признать, что ты женился не по их указке.

— Это точно, — кивает Ильдар. — Мы едва знакомы, а уже женаты, имеем общую тайну и цель.

Он усмехается, но его взгляд резко становится серьёзным. Тайна — это причина нашего брака. Та самая встреча, то самое обстоятельство, о котором знают только мы двое. Из этой причины и выросла цель. Я невольно прикусываю внутреннюю сторону щеки. И понимаю, со стороны Ильдара не было ни малейшего намёка на чувства. На те чувства, которые по-настоящему связывают людей.

— Но, честно говоря, мне всё равно, что они подумают.

— Правда?

Ильдар внезапно замирает посреди сборов. Откладывает футболку, подходит к кровати и бесшумно опускается рядом. Его рука тянется к моему лицу, костяшки пальцев едва касаются щеки. Такое ласковое, почти неосязаемое прикосновение. Я, как кошка, зажмуриваюсь, растворяясь в этом жесте. И вдруг воздух возле губ становится тёплым. Горячим. А потом поцелуй. Жадный, внезапный, как будто он больше не может сдерживаться. Я сразу же отвечаю. В теле вспыхивает молния, предвкушение разливается откуда-то из груди, касаясь каждой клетки. Всё сжимается в одну точку, в его губы, в этот миг.

Он целует меня так, будто в этом поцелуе всё, что он не может сказать. Его пальцы скользят по моей шее, потом ниже, к ключице. Я выгибаюсь навстречу, будто тело знает его лучше, чем я сама. Его ладони опускаются на талию, подтягивают меня ближе, опускается на подушки. Я оказываюсь у него на груди, между нами уже нет ни сантиметра воздуха. Его дыхание тяжелеет, губы скользят к шее, я тихо выдыхаю, теряя связь с реальностью.

— У нас не так много времени, — бормочет Ильдар, при этом не прекращает свои поползновения по моему телу.

— Пожертвуем семейным завтраком, — прикусываю губу, почувствовав, как его пальцы сжимают мои ягодицы, как член упирается крепким стояком.

— Ты уверена? — шепчет, голос хриплый, сдержанный, как будто последней силой держит себя в руках. Я киваю, почти не дыша.

— Да, — произношу почти беззвучно. — Сейчас.

Он смотрит мне в глаза, как будто хочет убедиться окончательно, и только потом мягко перекатывается, оказавшись теперь сверху. Его прикосновения и поцелуи становятся осторожными, бережными, будто он держит не тело, а доверие. И я ему безоговорочно доверяю себя и свое глупое сердце.

Когда наши тела наконец сливаются, я чувствую не просто физическую близость, я чувствую, как рушится стена между нами. Хоть на мгновение, но она исчезает. Секс не просто секс. Это что-то выше обычной близости. Глубже и тоньше. У меня даже слов нет, чтобы описать происходящее между нами здесь и сейчас, в это самое мгновение. Просто смешивается нежность, ласка, потребность быть рядом. Есть желание не просто взять, а подарить. Ильдар будто бы читает меня кожей, губами, сердцем. И я отвечаю ему всем, что у меня есть.

Ильдар замирает, прильнув ко мне, потом медленно двигается, целует меня в висок, прижимает крепче. Каждое его движение, как подтверждение того, что мы вместе. Каждое прикосновение, будто обещание, которое он не произносит вслух. Я зажмуриваюсь. Всё, что хочу — сохранить этот миг. Спрятать его внутри, как секрет. Лелеять и греть свое сердце, когда Ильдар уедет. Скучать, тосковать и считать минуты до следующей встречи.

— Я тебя выбрал. Остальное ерунда, — слышу Ильдара, жадно хватая ртом воздух, тело трясется и распадается на частицы. Тело мужа напрягается на мне, теснее прижимается ко мне, замирает. Мы едины, и переплетены не только телами.

Завтрак мы, конечно, пропускаем. В этой семье это чуть ли не святотатство. Я уже успела понять, что семейные утренние сходки за столом почти религия. Поэтому, когда мы спускаемся, держась за руки, у подножия лестницы нас уже поджидают почти все. И у всех неодобрительные взгляды. Сначала на нас, потом на наши сцепленные пальцы.

Я чуть тушуюсь, инстинктивно пытаясь отпустить его руку, но Ильдар сжимает её крепче.

Он наоборот, будто выпрямляется, вызывающе приподнимает подбородок. Всем своим видом говорит: «Мне плевать на ваши правила».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Малика не справляется со своими эмоциями, её лицо перекашивает от злости. Глаза сверкают, сильно поджимает губы, они почти белеют. Остальные держат лицо, но по взглядам видно, осуждают от души. Кто-то отворачивается. Кто-то смотрит в упор, будто ждёт, что я споткнусь и скачусь по лестнице, свернув себе шею.

И в этом молчаливом столкновении мы с Ильдаром как будто выходим на новый уровень: теперь мы вместе не только в поисках преступника, но и против его семьи.

Малика не сдерживается. Ее несет на эмоциях, она как утопающий пытается спастись, хватаясь за любую возможность удержаться. Мне становится не по себе. Одержимые люди пугают своим напором и упрямством.

— Из грязи в князи, — её голос будто режет застывший воздух, острым, как нож. — Ни кола, ни двора, ни стыда, ни гордости. Прибилась, как бездомная дворняжка, к первому, кто дал крышу и постель.

Слова бьют меня прямо в грудь, а еще унизительно по щекам. Я сжимаю руку Ильдара и пытаюсь выдернуть, но он не отпускает меня. Он даже не шевелится, его взгляд всё так же холоден. Но вот, в самый момент, когда Малика готова сказать ещё что-то, раздается громкий голос, который заставляет всех замереть.

— Хватит! — Его голос звучит властно и тяжело, как грозовой гром. Мы все поворачиваем головы, и я вижу, как дедушка выходит со стороны своего кабинета. Его взгляд точный, непоколебимый, с огнём в глазах. Иман Адамович явно недоволен назревающим скандалом. Малика замолкает, но взгляд её не теряет злости.

— Дедушка, я просто говорю правду. Она ничего не стоит. Сколько ещё мы будем терпеть этот позор? — её слова по-прежнему эмоциональны и цепляют, заставляют прислушаться.

Дедушка стоит, не двигаясь. Потом делает шаг вперёд. Все присутствующие в почтении опускают глаза в пол, но украдкой все же поглядывают по сторонам. Каждому явно интересно, в какое русло потечет этот зарождающийся скандал.

— Ты — не судья, Малика. Ты — бывшая невеста, и больше ничего. — Он смотрит прямо в её глаза. — «Дворняжка» — это слово тебе не к лицу, особенно когда ты говоришь о человеке, который получил моё одобрение, а не просто появился здесь по случайности.

Малика сжимает губы, но уже не может сказать ни слова. Я должна чувствовать торжество, но вместо этого испытываю тяжесть на своих плечах одобрения главы семьи Салиховичей. Ильдар сжимает мою руку ещё крепче. Он молчит, но я чувствую, как его поддержка словно защищает меня от всего этого. Тишина. Иман Адамович стоит, и его присутствие давит на нас всех. Малика не сдерживается, её лицо искажено злостью, она словно готова убивать.

— Что ты говоришь, дедушка? — она почти кричит. — Сколько можно закрывать глаза на этот позор! Ты что, не видишь, что она пятно на репутации семьи? Все тут до сих пор не знают, как они познакомились, как всё случилось! Я больше чем уверена, что не все так просто между ними! — зловеще и, будто знает все тайны и секреты, смотрит на меня и Ильдара.

Я чувствую, как взгляд присутствующих переключаются на меня, и сердце замедляется. У меня душа уходит в пятки, когда осознаю, что говорит Малика. Испуганно смотрю на Ильдара, но он контролирует свое лицо и сложно понять, насколько его задели слова Малики. Я стараюсь не додумать, но мысли так и лезут в голову. Одна ужаснее другой.

— Если все узнают, что Ильдар женился непонятно на ком, — продолжает Малика, её голос с каждым словом становится всё более острым, — люди начнут копать. Зачем эта тайна? Почему Ильдар женился на женщине, которая загадочно с ним познакомилась? Почему об отношениях никто не знал?

У меня горизонт перед глазами качается. Я так и слышу другой подтекст, который говорит Малика. Загадочное знакомство? Ну да, проснуться в одной постели с незнакомцем, та еще загадка. А стать главное подозреваемой, когда улики, отпечатки говорят против тебя, — загадка со звездочкой. Я не убивала. Я это знаю, но что же меня и Ильдара так подставил?

Ее слова точно попадают в благодатную почву. Дедушка и отец Ильдара над чем-то задумываются. Другие тоже начинают мысленно прикидывать варианты отгадок. Ильдар поджимает губы и прищуривается, глядя на Малику. Та скрещивает руки на груди и не отводит глаза в сторону. Она видимо и хотела добиться его внимания. Я не могу скрыть своей паники. Всё, что происходит, всё, о чём Малика говорит, — это правда, но не вся правда.

— Ее рассмотрят под микроскопом, найдут старых забытых друзей, бывших парней и даже личного гинеколога достанут, чтобы узнать что-то непристойное, — продолжает Малика, её голос словно вгрызается в тишину. — Если будет хоть малейший повод обмусолить личное бельишко, они будут говорить об этом вслух. Пострадает не только репутация семьи, но и цены на акции. Понимаете?

Её слова звучат в моей голове эхом. Все, что она сказала, — истина. Невыносимая правда, которую никто не хочет слышать. Малика как палач. Безжалостная. Режет по живому, не щадя никого. Я едва держусь на ногах, чувствуя, как ноги подкашиваются, а в груди невыносимо ноет. Под ребрами болезненно колет, будто кто-то ударил острием ножа в самое сердце.

В её словах есть здравый смысл, и это делает их ещё более страшными. Она правдива, как нож, и я начинаю понимать, что скрыть наше с Ильдаром настоящее положение будет почти невозможно. Если все узнают, что я не просто подруга, а жена, подписавшая документ, это приведет к катастрофе. Мы так и не сумеем выяснить правду, кто организовал убийство Артура.

Холодеют руки, и я не могу их согреть. Ильдар, заметив моё состояние, обеспокоенно смотрит на меня. Его глаза полны беспокойства, но он молчит, будто не зная, что сказать. Я сжимаю его руку и вымученно улыбаюсь.

— Всё будет в порядке, — пытаюсь сказать, но голос предательски дрожит.

— Ильдар, нам пора, — первым отмирает Икрам Иманович. Его голос звучит твердо, без тени сомнения, словно ставит точку в этой сцене.

Он не задерживается у подножия лестницы, разворачивается и спокойно направляется к выходу. Ильдар крепко сжимает мою руку, бросает мне ободряющую улыбку. Я читаю по его губам:

«Я позвоню»

. И не дожидаясь моей реакции, спешит вниз по ступенькам, догоняя отца.

Кажется, идея спрятаться в комнате сейчас лучший выход. Я ничего не говорю, не оправдываюсь, не оглядываюсь. С прямой спиной, будто гордость ещё держит меня на плаву, поднимаюсь по лестнице. Но как только скрываюсь из поля зрения остальных, ноги будто подкашиваются сами собой. Я добираюсь до двери, захлопываю её за собой, поворачиваю ключ в замке и медленно сползаю на пол. Опускаю голову в ладони.

Кажется, быть счастливо любимой мне не суждено.

21 глава

Я стараюсь покидать комнату только по необходимости. Удалось договориться с одной из служанок, она приносит мне еду наверх, прикрывая мою добровольную изоляцию мифическим недомоганием перед родственниками Ильдара.

Время без Ильдара и затворничество, выбранное по собственной воле, я использую на полную. Всё — злость, несбывшиеся мечты, обида, странные чувства к мужу, путающиеся с любовью, нежностью и тоской — становятся топливом для творчества.

Я рисую, как одержимая, будто в трансе. Один эскиз сменяет другой: нижнее бельё, полное шарма, элегантной женственности и тайны. На бумаге рождаются линии, за которыми история, стиль, характер. То, что выходит из-под руки, мне до дрожи нравится. Руки чешутся запустить всё в работу, поскорее вдохнуть жизнь в эти идеи. Я чувствую: это будет не просто круто. Это будет бомба.

Ночью переписываюсь с мужем. Шлю ему несколько эскизов, самые дерзкие, самые притягательные. Он, как мужчина, смотрит на них по-своему: оценивает, насколько быстро их можно снять… или порвать. Мы смеемся смайликами, кидаем друг другу дерзкие реплики, и от этой лёгкой перепалки веет теплом, интимностью и полным доверием.

Я ловлю себя на том, что замираю, глядя на экран, на те самые три мигающие точки, когда он что-то пишет. И в этот момент всё внутри приятно сжимается. Он стал для меня чем-то большим. Он не просто муж, не просто мужчина. Такое впечатление, что Салихович поселился во мне, точнее в голове, в крови, в душе. Основательно. Надолго. И уходить не собирается.

От одной мысли, что вдруг нас может что-то разлучить… становится физически плохо. Будто в груди открывается бездонная пустота. Но он есть. Здесь. Сейчас. И я стараюсь не думать, что нас ждет завтра.

Просыпаюсь рано утром. Смотрю на часы — всего пять. Забавно: легла около полуночи, но чувствую себя бодрой, как будто спала полноценно. Тихо поднимаюсь с кровати, стараясь не шуметь, и иду в ванную. Контрастный душ помогает окончательно проснуться, а заодно привести мысли на порядок.

Пока капли стекают по коже, в голове выстраивается план на день. Мне не терпится взяться за дело, начать шить, воплощать наброски в реальность. Но этот дом не моя мастерская, и вряд ли в нём найдется швейная машинка. А покупать её ради пары дней, глупая прихоть, расточительство чистой воды.

Значит, продолжаю рисовать. Чем больше эскизов, тем лучше. Так будет проще решить, какие из них подойдут для индивидуального пошива, а что достойно станет пилотной линейкой. Я ощущаю в себе прилив сил.

На цыпочках выхожу из комнаты, крадучись спускаюсь вниз, на кухню. Дом спит, возможно, только охрана на участке не дремлет. Знаю, что хозяин дома, дед Ильдара, не приветствует, когда лезут на территорию прислуги. Но я понимаю, что до завтрака просто не дотяну без кофе. Это своего рода подзарядка организма для великих дел дня.

Кухня встречает тишиной и легким ароматом дерева и металла. Всё вылизано до блеска. Я включаю кофемашину, стараясь не греметь посудой. Запах свежемолотых зёрен наполняет комнату, вызывая почти щенячий восторг. Сегодня день начинается с кофе, а не с тревог. Ставлю чашку под носик, кофе начинает тонко капать в чашку, когда за моей спиной раздаётся шелест ткани и лёгкий стук каблуков по плитке. Я поворачиваю голову, на кухню входит Малика.

На ней шелковый халат, туго завязанный на талии, волосы безупречно уложены, будто она так и спит — глянцево и идеально. Она не удивляется моему присутствию. Наоборот, смотрит как хозяйка, которую раздражает, что кто-то посмел нарушить её порядок. Выглядит уверенной, как человек, который не привык ни к отказам, ни к неожиданным конкуренциям.

— Какие люди соизволили спуститься к простым смертным, — лениво тянет Малика, подходя тоже к кофемашине.

Ставит чашку под носик и мимоходом окидывает меня изучающим взглядом с ног до головы. Смотрит на мою фигуру, на мою чашку с кофеем, на весь мой внешний вид. Малика бросает быстрый взгляд на мои босые ноги, усмехается одними глазами.

— В этом доме кофе пьют только настоящие люди. Ты ведь, кажется, у нас временно?

Я усмехаюсь, подношу чашку к губам, делаю глоток и с легкой улыбкой небрежно отвечаю:

— А кофе, как и любовь, не терпит временности. Или остаётся навсегда, или уходит навсегда.

Малика поджимает губы, сверлит меня недобрым взглядом. Будь я немного чувствительнее, запаниковала под взглядом бывшей невесты своего мужа, но мне совершенно плевать на то, что она там думает обо мне.

— Здесь не очень любят, когда нарушают порядок. Особенно если... временные гости начинают вести себя слишком свободно.

Ставлю чашку на стол, поворачиваюсь к ней лицом. Меня раздражает Малика и хочется ей высказать все, что думаю, но сдерживаюсь, даже умудряюсь любезно улыбнуться.

— Я никому не мешаю. И, если честно, не чувствую себя гостьей.

Малика слегка приподнимает брови, её взгляд становится тяжелее, как будто она не ожидала от меня прямоты. В ее глаза вспыхивает открытая неприязнь. Я понимаю, что такие, как она, в прошлом, наверное, убирали соперниц радикальными методами.

— Уверенность, конечно, хорошо, — говорит она, поправляя ворот халата. — Но в этом доме всё держится не на эмоциях, а на традициях. И традиции... не всегда благосклонны к тем, кто приходит позже.

— Бывает, что позже — значит вовремя.

Она хмыкает, словно я её развлекла, и, взяв из буфета бутылку минеральной воды, отворачивается.

— Смотри, чтобы тебя эта уверенность не подвела. Тут любят порядок и тех, кто его умеет соблюдать.

— А ещё тут, — спокойно произношу я, беря чашку обратно в руки, — любят тех, кто умеет любить. По-настоящему. Без оглядки на прошлое.

— А ты можешь похвастаться своим прошлым? — оглядывается через плечо, а у меня все холодеет внутри. — То, что думаешь, является тайной, вовсе никакая не тайна.

Я цепенею. Я понимаю, что Малика знает нашу с Ильдаром тайну. Знает или догадывается о причине, почему мы вместе. И самое страшное, что я совсем не уверена, что она будет молчать. Нет, она наоборот воспользуется знанием, чтобы убрать меня. Из семьи Ильдара и из его жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я улыбаюсь Малике, делая вид, что вообще не понимаю, о чём она толкует. Губы растягиваются в вежливую улыбку, хотя внутри всё закипает. Малика хмыкает, налив себе стакан воды, и величественно уходит, будто победительница. Словно между нами был какой-то бой, и она — триумфатор. Я провожаю её взглядом, не желая этого, но глаза сами цепляются за её спину, за плавную походку, за эту идеальную фигуру бывшей невесты Ильдара.

Ком в горле мешает дышать. Хватаю чашку, торопливо выскальзываю из кухни и почти бегом поднимаюсь на второй этаж. Стараюсь дышать ровно, не думать, не паниковать, но мысли роятся, как злые осы. Каждое слово Малики, как жалящий укол. Я ненавижу это чувство бессилия. Словно кто-то выбил почву из-под ног, а я должна улыбаться, делать вид, что всё хорошо.

У себя в комнате плотно прикрываю дверь, прижимаюсь лбом к прохладной стене и закрываю глаза. Усталость накрывает волной. Не телесная, нет. Эмоциональная. Эта тишина давит, одиночество лезет под кожу. Я снова одна наедине со своими страхами. Хочется поддержки от человека, который поймет все без слов. Ильдар.

Хватаю телефон, не раздумывая. Тыкаю пальцем в контакт Ильдара. Сердце колотится, как пойманная в ловушку птица. Часть меня кричит: «Не звони! Не унижайся!» Но страх внутри нарастает, жжёт, и я не выдерживаю. Хотя бы слово. Одним словом успокоить. Что угодно, только не это обжигающее чувство ожидания раскрытия правды.

И всё же… я ему не звоню.

Палец зависает над экраном, но я опускаю руку. Медленно, осознанно. Сама умудряюсь успокоиться. Не поддаюсь истерике и не злюсь. Подхожу к столу, где царит рабочий беспорядок, и, не обращая на него внимания, сажусь. Бумаги, блокнот с записями, недопитая банка энергетика — всё на своих местах, как будто ждало меня, чтобы я снова взяла себя в руки.

Включаю планшет. Яркий экран ослепляет, но не пугает. Я ныряю с головой в работу, словно в спасительное укрытие. Клики, строки, задачи — всё кажется куда важнее, чем ехидные взгляды и жалкие намёки. Малика исчезает, её слова растворяются, как пепел, не оставляя следов. С каждой минутой становится всё равно, что она лепетала. Абсолютно всё равно.

Потому что есть он. Ильдар.

И он лучше всех знает мою правду.

Он знает не только мои поступки, но и мои мотивы. Он был рядом, когда молчание стоило дороже слов. Мы оба храним тайну, одну на двоих, такую хрупкую и опасную, как лезвие ножа. И если кто-то и способен разрушить нас, то только мы сами. Не Малика. Не её сплетни. Не чужие мнения.

Я работаю. Стилус уверенно скользит по экрану, линии ложатся одна за другой, вырисовывая новые эскизы нижнего белья. Эти наброски будто дышат вместе со мной. И, странным образом, именно сейчас, в этом процессе, я чувствую себя живой. Я снова могу дышать. Грудь не сдавливает. Голова не гудит. Не замечаю, как время пролетает.

Вдруг стук. Резкий, неуместный, выдёргивающий меня из фантазий. Я вскидываю голову. Дверь распахивается без приглашения, и на пороге возникает Малика.

На мгновение у меня перехватывает дыхание. От наглости и уверенности в её движениях будто становится душно. Она заходит, как к себе домой, как будто ей тут всё принадлежит. Я не двигаюсь, только поднимаю бровь в немом вопросе.

— Рисуешь? — её голос звучит лениво, почти скучающе. Словно она пришла не за ответом, а ради того, чтобы просто напомнить о себе.

Я молчу. Не вижу смысла в этом диалоге. Она и не ждёт слов. Проходит внутрь, скользя взглядом по комнате, и садится на банкетку возле кровати, как хозяйка, которой всё позволено.

Склоняет голову набок, а на губах улыбка. Сладкая, приторная, до омерзения фальшивая. Меня передёргивает. Я знаю, она не просто так пришла. Знаю, что за этим визитом стоит нечто большее, чем любопытство. И всё во мне напрягается, но я держусь. Потому что если я дам слабину, она это почувствует.

— Честно, я думала, что ты уже слиняла из дома и подала на развод, — хмыкает Малика, пропитывая ядом каждое слово, — но, видимо, до некоторых очень туго доходит положение вещей.

Я вжимаюсь в спинку стула, но сохраняю внешнее спокойствие. Внутри всё пульсирует. Горло перехватывается спазмом злости, но я молчу. Она хочет реакции, но пусть подождёт.

— Пришла тебе ещё раз намекнуть, — продолжает она, кривя губы в самодовольной полуулыбке, — что некоторые факты твоего прошлого могут пагубно повлиять на семью Ильдара. Я сомневаюсь, что скандал, который возникнет из-за тебя, будет по вкусу дедушке и отцу Ильдара.

Она делает паузу, будто наслаждается собственным голосом. Вижу в ее глазах триумф, будто за пазухой держит что-то такое, отчего будет хорошей ей, но плохо мне.

— Улавливаешь суть? Или для одарённых нужно ещё больше разжёвывать?

Малика отворачивается и с надменным видом принимается разглядывать ногти, словно на них, действительно, что-то важное. Это не просто поза — это демонстрация: ты мне не интересна, но я пришла всё же напомнить, кто из нас «настоящая».

У меня перед глазами вспыхивают картинки — мой путь, моя боль, страх, одиночество, предательства, выборы, которые пришлось сделать не от хорошей жизни. Малика не знает и половины. Или, может, знает, но только настолько, насколько ей нужно для нападения.

Я сжимаю кулаки. Так сильно, что ногти впиваются в кожу ладоней, будто только физическая боль способна удержать меня от того, чтобы не взорваться. Молчу, хотя внутри клокочет ярость, смешанная с унижением. Я знаю, что могла бы сейчас обрушить на Малику всю правду, заставить ее хоть на секунду почувствовать то, через что прошла я. Но воспитание, этот неумолимый внутренний тормоз, не позволяет мне опуститься до ее уровня. И ещё потому, что она слишком подлая. Вывернет всё так, что в итоге я окажусь агрессором, а она несчастной жертвой.

— Не буду томить, — тянет с театральной усталостью Малика и достает телефон.

Я чувствую, как напрягается каждая клеточка моего тела. Это затишье перед бурей. Она что-то скринит, пальцами с безразличием перелистывает экран. И вдруг, как по сигналу, оживает мой телефон. Вибрация словно разрывает воздух. Я бросаю взгляд. Сообщения. Незнакомый номер. Неохотно беру в руки мобильный, будто зная, там не может быть ничего хорошего. Открываю. И в этот момент внутри что-то рвется.

Перед глазами расплываются буквы, но достаточно одного взгляда, чтобы всё понять. Скрины. Факты. Голые, безжалостные. Против которых ничего не скажешь. Меня будто вывернули наизнанку. Всё, что хранилось за семью замками, теперь в ее руках.

Я едва не замахиваюсь на бывшую Ильдара телефоном, чтобы умереть от разрывающей на части боли. Сдерживаюсь. Не дам ей ни единого шанса насладиться своей победой. Улыбки нет, но и страха в глазах тоже. Только внутри все рвется на части.

— Судя по твоему молчанию, ты понимаешь суть ситуации, — её голос звучит спокойно, почти деликатно. — Поэтому будь умницей и вали на все четыре стороны. Тебя никто в этом доме не будет останавливать. Искать — тоже.

Она выдерживает эффектную паузу, чтобы я смогла почувствовать ее превосходство. Какая же она омерзительная.

— Что касается Ильдара… Думаю, он прислушается к мнению своего деда и отца. Семья — превыше всего.

Малика сдержанно хмыкает, но ее торжество не спрятать. Оно сочится из каждого жеста, из каждой складки на идеально выглаженном платье. Она встает. Не прощается. Просто уходит, как хозяйка, поставившая на место обнаглевшую гостью.

Как только за ней закрывается дверь, я задерживаю дыхание на долю секунды. А потом... Прячу лицо в ладонях. Глубоко дышу, судорожно, будто воздух колется. Чувства рвут изнутри, как струны. Чувствую свое бессилие и одновременно силу. Война, которая толком еще не началась, мной проиграна.

Присланные скрины, на которых видны черновики публикаций для нескольких СМИ — тех, что любят гоняться за скандалами и грязью, смакуя каждую подробность. Они вытаскивают на свет все самое грязное, разрушая репутацию человека. Это не просто ложь и клевета — это тщательно подготовленные заготовки, которые при удобном случае будут использованы против меня. Выбранные Маликой СМИ настоящие стервятники, ищущие повод, чтобы начать клевать жертву до смерти, не задумываясь о последствия. Они хотят хлеба и зрелищ.

22 глава

Самый лучший способ избежать больших проблем — это убежать от их причины. Бесславно, малодушно, но по-другому никак. Я, недолго думая, быстро собираю самые необходимые и дорогие сердцу вещи — выходит чемодан среднего размера. Даже в этом простом действии — паника: беру то, что попадается под руку, потом отбрасываю, потом снова складываю. Руками тру виски, будто это поможет собраться.

Незаметной выскользнуть из особняка не получится: повсюду камеры, охрана снуется по территории. Мне все равно нужно будет вызывать такси, и ехать в аэропорт. Радует, что Ильдара нет в городе, он не остановит. Побег — это малодушный поступок, но только таким образом я могу обезопасить любимого человека от больших проблем, даже если он меня об этом не просил.

Меня душит страх. Не за себя — за него. За того, кто стал центром моего мира. Я ухожу не потому, что не люблю, а потому, что люблю слишком сильно, чтобы допустить, чтобы его имя оказалось в грязи.

Ильдар, узнав о том, что ушла, распсихуется не на шутку и будет рыть носом землю, чтобы меня найти. Поэтому мне нужно бежать туда, где он меньше всего подумает искать. Значит.… В голову приходит только Максим. Выбор так себе, но верный.

На ужин я спускаюсь вниз. Специально. Еще соблюдаю идеальный дресс-код. Иман Адамович впервые за все время нашего знакомства одобрительно на меня смотрит. Одобрение получаю и со стороны матери Ильдара. Только Малика сверлит меня глазами, будто хочет разорвать. Пусть.

За столом ведется пустая беседа. Обсуждают знакомых, которых я не знаю, но знает Малика, обсуждают некоторые мероприятия, о которых я не в курсе, но в теме бывшая невеста Ильдара. И она прямо смакует свое торжество, всем видом показывает, что мне не место в этой семье. С чем-то могу и согласиться. В этой семье мне действительно некомфортно. Слишком всего тут: и ответственности, и ожиданий, и требований, и много другого.

Я смотрю на Ильдарову родню и понимаю: я здесь чужая. Моя семья была другая, душевная что ли и тепла в ней было много, а тут все холодны и отстраненны. Ильдар другой, и с ним мне уютно. С ним я бы по доброй воле никогда не рассталась. Но слишком люблю, чтобы быть эгоисткой.

После ужина я возвращаюсь в спальню. Еще раз перебираю разные бумаги на столе, боясь, что оставила ценный набросок своей коллекции. Один непослушный лист падает на пол. Нагибаюсь, чтобы его поднять, замечаю, как из самого нижнего ящика торчит уголок конверта. Решаю его аккуратно поправить, поэтому выдвигаю ящик и без задней мысли заглядываю внутрь. Там какие-то договора, контракты. Сначала читаю без понимая, что читаю, но постепенно начинаю вникать и все внутри холодеет. Постепенно смысл встаёт перед глазами.

Железная дорога. Завод. Условия. Имя Ильдара. И моё. Он женился на мне, чтобы получить контроль. Не ради любви, а потому что я — удобный ключ к его семейному бизнесу.

Теперь становится понятна причина женитьбы Ильдара на мне. Он знал, что ни за какие деньги я не продала что-то из бизнеса отца, поэтому решил, что стоит к проблеме подойти нестандартно. Просто женился на той, которая безоговорочно ему доверилась. И сама лично все ему вручила, что ему нужно было. Акции железной дороги. Кому-то покажется полной ерундой, а тому, кто промышляет продажей промышленного сырья, железная дорога в частичной собственности сэкономит много денег сейчас и в будущем.

Меня выворачивает. Предательство не режет — оно выжигает. Уничтожает всё, что ты строил в себе для этого человека. Я, конечно, еще отчаянно цепляюсь за надежду, что не правильно поняла документы, прочитанные только что, поэтому звоню Максиму. Он точно в курсе происходящего.

— Мне нужен короткий ответ: да или нет.

— Я слушаю.

— Железная дорога от завода теперь принадлежит Ильдару?

— Милан…

— Ты обещал коротко.

— Да. Железка теперь его. Без права на возврат.

Мир в моей груди рассыпается на мелкие осколки. Не громко, не драматично — просто рушится. Больно так, что сердце будто вырывают голыми руками, а ты не можешь закричать. Тяжело дышу в трубку, будто много лет страдаю астмой.

У меня чуть не выпадает телефон из рук. С усилием воли стискиваю трубку, пытаясь принять новую правду. Я не могу быть с человеком, который предал, который ударил в спину, при этом обещая меня защищать от всего и вся. Я не кричу и не плачу. Я просто встаю, беру чемодан и ухожу из комнаты. Плевать, что за окном вечерние сумерки. Хочу просто остаться верной себе.

Я любила его. Не просто — влюбилась. Я отдала ему всё, что могла: доверие, тепло, веру. Как будто стояла на краю и без страха шагнула в бездну, потому что знала, он поймает. А он… просто предал.

Теперь я не знаю, что в нём было настоящим. Его руки, что прижимали меня к груди? Его голос, что шептал, что защитит? Его глаза, в которых я искала отражение своей души?.. Или всё это хорошо сыгранная роль ради сделки?

Как можно так легко предать? Как можно смотреть в глаза, целовать, обещать и в то же время хладнокровно подписывать контракты за моей спиной?

Мне хочется кричать от боли, но голос застрял где-то между глоткой и сердцем. Предательство — это не просто удар. Это будто ты замерзаешь изнутри, а человек, который должен был тебя согреть, подбрасывает ещё льда.

В полночь вызываю такси. Номер машины высвечивается на экране, а внутри тишина. Странная, глухая тишина, в которой сердце стучит слишком громко. Плевать, кто попытается остановить меня. Хотя… я уверена, что никто не шелохнётся. Никто не бросится следом. Слишком многие в этом доме мечтают увидеть, как я исчезаю за порогом. Чтобы просто вычеркнуть, будто меня никогда и не было.

Чемодан глухо стучит по ступеням, когда я спускаю его на первый этаж. Его звук будто разносится эхом по пустому дому. Словно финальная сцена фильма, когда герой покидает дом — тихо, без крика, но с внутренним крушением.

На плече у меня сумка с ноутбуком, и ещё одна, женская, где всё самое нужное: документы, карты, немного наличных, ключи от моей квартиры, куда по логике мне стоит вернуться, но куда я не поеду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стою в холле, выпрямив спину, хотя внутри всё скукожилось в тугой узел. Почему-то до последнего жду, что

вот сейчас

кто-нибудь выйдет. Скажет: «Останься». Спросит: «Куда ты?» Просто

появится.

Но холл пуст. Ни одного движения из глубины дома. Ни шагов, ни голосов, ни случайного скрипа пола. Словно этот дом уже давно отвернулся от меня, сбросил с себя моё присутствие, стер его, как пыль с мебели. Я будто призрак, который сам себя выгоняет.

Машина будет через пять минут. За это время может произойти всё и ничего. И всё равно я жду. Не сознательно. Подспудно. Жду, что кто-то сломает эту пустоту, но тишину никто не нарушает, громко лишь мое прерывистое дыхание. И тогда я делаю шаг к двери. Один. За ним второй. Берусь за дверную ручку, чувствую напряжение плеч и…. дергаю вниз, выхожу из дома. Все. Назад пути нет.

Уверенно иду по тропинке к калитке, каждый шаг отзывается тяжестью в груди. Спина прямая, подбородок высоко, будто мне нечего бояться. Но внутри дрожь, неуверенность, почти детская надежда, что кто-то всё-таки окликнет. Что кто-то скажет: «Ты не должна уходить».

Оглядываюсь. Пусто. Все будто вымерли именно сегодня. Ни света в окнах, ни шороха за занавесками. Как в тех снах, где ты один на весь мир. Но всё же… сердце замирает, когда замечаю человека в черном костюме у калитки. Рывок надежды — может, охрана? Может, приказ не выпускать?

Дыхание сбивается, но не от страха, от предвкушения. Я уже почти вижу, как он скажет: «Вернись», «Нельзя», «Они передумали»… Но он просто молча распахивает калитку. Словно это просто проход, а не граница между прошлым и тем, что дальше.

Такси уже поджидает у въезда. Холодный свет фар режет глаза. Меня начинает мутить не от дороги, а от осознания:

всё.

Последняя капля надежды испаряется, когда тот самый человек — не враг, не спаситель, просто винтик чужого мира — берёт мой чемодан и аккуратно, безмолвно укладывает его в багажник. Словно помогает избавиться от меня без следа. Захлопывает крышку. Глухой звук, как выстрел. Кивает мне и исчезает за калиткой. Щелчок замка звучит слишком отчетливо. Как будто кто-то запирает меня снаружи навсегда. Больше нет «дома», нет «их», нет «нас». Только я. Чемодан. И дорога, ведущая в никуда.

В аэропорту я не сразу понимаю, что ближайшего рейса нет. Только через четыре часа. Четыре мучительно долгих часа. Я стою у стойки, сжимая ремень сумки, и тупо смотрю на табло, будто оно сейчас изменится, подстроится под мою боль, предложит выход отсюда, немедленно. Но нет. Всё, как есть: задержка, ожидание, тишина. Как и в жизни.

Ничего не остаётся, как купить билет. Не бизнес. Простое место у прохода. Лететь всего чуть больше трёх часов, плевать. Пусть будет неудобно. Главное улететь. Подальше. Навсегда.

Где-то глубоко, как заноза в сердце, живёт надежда. Глупая, унизительная. Что всё это глупая ошибка. Что он появится. Позвонит. Остановит. Что в последний момент всё можно повернуть вспять. Я сама злюсь на эту надежду, но не могу её задушить.

Прохожу досмотр. Люди вокруг суетятся, кто-то спешит, кто-то зевает, кто-то роняет паспорт, а у меня внутри всё в крошку. Как разбитая чашка: внешне целая, а стоит потрогать, тут же осыплется.

Когда оказываюсь в зоне ожидания, понимаю: всё. Всё. С Ильдаром и его семейкой покончено. Безвозвратно. Больше не будет разговоров под утро, не будет его взгляда, не будет рук на талии и… ни тепла, ни лжи.

Пока жду рейс, стараюсь не думать. Ни о нём, ни о себе, ни о том, как сжала зубы, пока охранник за меня закрыл калитку. Просто быть здесь, в этой стерильной, безликой зоне ожидания. Пью кофе, горький до невозможности, но тёплый. Листаю чужие забытые журналы, страницы шуршат в руках, но ничего не запоминается. В наушниках играет музыка, и каждый аккорд как будто придавливает к полу, но я держусь. Я обязана держаться.

Разрешаю себе думать только об одном — о коллекции. О тех эскизах, что ещё живут в моей голове. Они — мои. Моя территория, моя свобода, мой воздух. Желание сотворить что-то настоящее, дерзкое, сногсшибательное распирает изнутри. Это мой способ выжить. Мой путь обратно к себе. Но вот подкрадывается коварная, едва уловимая мысль. Она звучит тихо, почти шёпотом, но попадает точно в цель

:

Ты хочешь не просто создать. Ты хочешь доказать. Ему. Им. Всем, кто не поверил…

Я поджимаю губы. Становится горько, даже горче, чем от кофе. Я ведь не ради себя хочу добиться успеха. Я хочу, чтобы он пожалел. Чтобы когда-нибудь, сидя в своём кабинете, окружённый схемами, акциями и мнениями деда, он открыл журнал, увидел моё имя и понял. Понял, что променял не просто женщину. Он променял целую вселенную. И в этом, наверное, есть сила. И слабость. Потому что пока я думаю о нём, он всё ещё где-то рядом. А мне нужно научиться быть вне. Вне него. Вне воспоминаний. Но пока что я просто жду свой рейс. И кофе ещё тёплый.

23 глава

— Кофе с молоком?

Максим смотрит вопросительно, но с тёплой уверенностью, будто знает ответ заранее. Я киваю. Конечно, да. Я люблю кофе с молоком. Просто. Без выкрутасов. Он это помнит. Мы пили такой кофе тогда, между делом, между встречами, между жизнями.

Макс не удивился, когда утром я появилась на его пороге. Ни одного лишнего взгляда, ни намёка на неловкость. Просто открыл дверь и пропустил внутрь. Молча протянул полотенце. Отправил в душ. Когда я вышла, всё уже было готово: поджаренный бекон, яичница, свежие помидоры, тёплый хлеб. И вот кофе с молоком.

Так просто. Так человечно. У меня предательски щиплет в носу, а глаза вдруг становятся тяжелыми от влаги. Не от слов. От молчаливой заботы. От того, как легко с ним быть.

— Ты даже не спросишь, почему я тут? — спрашиваю тихо, едва касаясь вилкой тарелки. Голос садится, ломается. Макс делает глоток, смотрит на меня спокойно.

— Если ты здесь, значит, было нужно. Если захочешь — расскажешь.

Простые слова. Без давления. Как якорь в буре. Его спокойствие — мой глоток воздуха. Я смотрю на него — на знакомые черты, спокойные глаза, мужскую прямоту, которая никогда не пугала. И думаю… С ним всё могло бы быть иначе. С ним, возможно, я бы осталась целой. Сейчас бы многих проблем не было. И родители были живы. Они бы со временем приняли его. Сопротивлялись бы, да. Но смирились. Мы бы выстояли. Уверена, что с ним у меня бы многое получилось. Однако, сейчас совершенно нет смысла гадать, как бы все сложилось, нужно разгребать то, что случилось. Важно — что есть. И это надо разгребать. Ручками. Сердцем. Медленно и с болью.

— У нас с Ильдаром ничего не получилось, — выдыхаю, глядя в тарелку. Бекон уже холодный. — Мы слишком разные.

Замолкаю на секунду. Все внутри болит и тоскует. Меня мотыляет из стороны в сторону от чувств к своему мужу. И да, я все еще думаю, как он там, сказали ему о моем побеге, что думает, что сделает.

— А когда я узнала, что дорога полностью на него оформлена, без моего ведома, поняла: мы не просто разные. Мы по разные стороны баррикад.

Тарелка вдруг кажется чужой. Вилку хочется отложить. Максим ничего не говорит. Он просто рядом. Не лезет, не давит, не учит. Это странно. Это невероятно. Это… нужно. Сейчас. Именно так.

— У меня на первую половину дня запланированы встречи, — говорит Макс, бросая беглый взгляд на часы.

Я понимающе киваю. Не обижаюсь. Он не отдаляется, просто уходит по делам. И всё равно остается рядом. Это чувствуется.

— Ты отдыхай, — его голос спокойный, уверенный. — И подумай, что будешь делать дальше.

Он делает паузу. Эта пауза вызывает у меня дрожь и нежелание смотреть правде в глаза, но я понимаю, бесконечно изображать из себя страуса невозможно. Нужно предпринимать какие-то действия.

— Со своим браком. С заводом. Со своей жизнью.

Затем смотрит мне прямо в глаза, и в этих словах нет ни осуждения, ни давления. Только поддержка.

— Помни одно: я рядом.

Это "я рядом" отзывается внутри каким-то щемящим теплом. Таким тихим, как луч солнца на полу, когда тебе особенно темно на душе. Я не отвечаю. Просто смотрю ему вслед. И чувствую: может, я ещё не в порядке… но я уже не одна.

Максим собирается по своим делам, я в это время неохотно доедаю завтрак, размышляя, чем заняться. Копаться в себе не очень хочется, но видимо придется. Слышу: «Пока» и хлопок входной двери. Что-то внутри обрывается, будто трос перетерся. Я прячу лицо в ладонях и начинаю судорожно дышать, давя в себе рвущиеся рыдания.

Я знаю, что жить без Ильдара смогу, это не так уж трудно. Я буду дышать, ходить по своим делам, готовить себе завтрак. Буду пить кофе с молоком как раньше. Даже буду спать, пусть прерывисто, скомкано, в чужой квартире, в чужой постели и с чужой подушкой. Все будет нормально. Вроде бы.

Только вот внутри что-то сломано. Будто кто-то выдернул из меня часть души и унес с собой. Часть, в которой был он. Я хочу его ненавидеть остатками, что есть у меня. Ненавидеть за то, что выбрал не меня.

Что промолчал, когда должен быть моей защитой и опорой. Что позволил бывшей невесте марать мое имя, шантажировать, тыкать прошлым, будто вонзая нож в сердце и ковыряясь им. Что забрал чертову мою дорогу себе. Молча. Без объяснений. Без попытки договориться. Будто я просто часть сделки. Бонус.

И все же я его люблю. До слез. До тупой ноющей боли в груди. До остановки дыхания. До потери гребаного пульса. Люблю до такой степени, что хочу взять телефон, позвонить ему и просто сказать:

— Ты мудак, Ильдар. Ты трус. Ты не достоин меня. Но, чёрт возьми, я всё равно тебя люблю.

Я хочу услышать его голос. Хочу, чтобы он объяснил. Чтобы хоть что-то, хоть одна вещь в этой истории оказалась правдой. Хочу, чтобы он пришёл. Схватил за руку. Сказал:

— Я ошибся. Прости. Не отпускай.

Но он не придет. Он ведь даже не звонит мне. Не обрывает звонками мой телефон. Не закидывает бесконечными сообщениями. Он не ищет меня. Живёт своей жизнью. Правильной. Сильной. Удобной для всех, кроме меня. А я так, случайность, событие, о котором стыдно даже самому вспоминать.

В голове без конца прокручиваю наши общие моменты. Меня бросает в волнующую дрожь, стоит только вспомнить обжигающий взгляд. Тот самый взгляд, из-за которого хочется сжать бедра, потушить пожар в животе. Я едва дышу, явственно ощущая его обжигающие прикосновения, которые клеймят, убивают и воскресают. Его улыбка, то ради чего можно пожертвовать всем.

Неужели наше прошлое действиетльно было правдой? Или все же это была игра с его стороны?

От этих вопросов без ответов начинает болеть голова. И все же я пытаюсь сейчас сделать правильный выбор. Что если руководствоваться не чувствами, а рационализмом. Тогда по всем статьям мне подходит Максим. Он спокойный, уравновешенный. Смотрит, как на человека, а не как на чемодан с тайнами. С ним проще. С ним легче. Но в голове всё равно Ильдар.

Проклятая любовь. Глупая, неправильная, болезненная. Но моя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И если бы он сейчас вошёл в эту комнату, просто посмотрел на меня.… Не знаю, хватило бы мне сил сказать: «Уходи». Я не умею прощать, но я, черт побрал, люблю.

Максим возвращается домой ближе к вечеру. Непривычно тихий, даже уставший. В руках у него пакет с суши и бутылка белого вина. Я, застигнутая врасплох, не сразу понимаю, зачем он это — для себя или… для нас?

— Мир тебе, беженка, — усмехается он, ставя всё на кухонный стол. — Надеюсь, хоть рыбу ешь?

Я киваю, будто по инерции. За время его отсутствия я измоталась морально, и чтобы не сорваться, чтобы не начать сомневаться в собственном решении — сбежать от Ильдара, — я ушла с головой в работу. Рисовала, вычерчивала, даже пару писем набросала поставщикам тканей, будто завтра всё наладится, и я запущу коллекцию.

Макс накрывает на стол, не спрашивая разрешения. Не суетится, не болтает, просто включает какую-то инструменталку в колонке — джаз, кажется, — и наливает вино. Я замечаю, что он всё делает без напряжения, будто мы давно так живем. Будто всё это — норма. Но для меня это всё ненормально. Ненормально уютно. Ненормально спокойно. Слишком мирно, слишком просто, слишком по-домашнему.

Настороженно наблюдаю, как Максим снимает пиджак, вешает его на спинку стула и садится. Двигает бокал в мою сторону, потом протягивает деревянные палочки, расставляет соевый соус, васаби, имбирь.

— Не помню, чтобы у нас с тобой были такие вечера, — говорю, беря в руки бокал.

Он усмехается и откидывается на спинку стула:

— Потому что у нас с тобой не было “нас”.

Я отвожу взгляд, делаю глоток. Легкое, холодное вино царапает горло. Я слишком хорошо знаю Максима, чтобы не чувствовать, как он сканирует меня взглядом. Он не давит, но читает. Считывает с моего лица каждую эмоцию, каждый нерв.

— Ты всё ещё надеешься, что он придёт за тобой? — спрашивает тихо, без насмешки, просто глядя в глаза.

Я молчу. Слишком громко в ушах стучит имя, которое я сама от себя пытаюсь прятать. Ильдар. Мой Ильдар. Мой предатель. Моя любовь. Хочется рассмеяться, но смех неуместен и будет звучать слишком наигранно.

— Это уже не важно, — шепчу. — Главное, чтобы он остался чист в глазах своей семьи. Чтобы его имя не размазали по грязи из-за меня.

Максим хмыкает, но не язвит. Он сегодня другой. Усталый, но терпеливый. Он похож на охотника, который выжидает свою добычу, дает ей возможность подойти ближе, чтобы потом… Чтобы потом насладиться своей победой. Выходит я добыча?

— Ты всегда была глупо верной. Даже тем, кто этого не заслужил.

— Возможно, — я с трудом выдавливаю улыбку. — Но я не умею по-другому. Если люблю, то до конца. Даже если этот конец — бегство.

Тишина слегка давит. Не то, что она доставляет дискомфорт, но передернуть плечами хочется. Только музыка звучит, и тарелки между нами. Я смотрю на Максима и вдруг понимаю: если бы не всё это… возможно, мы бы могли. Только мы уже слишком много знаем друг о друге, чтобы начать отношения.

— Какие у тебя планы, Милана? Что думаешь делать дальше — со своим браком, со своей жизнью? — спрашивает Максим спокойно, даже заботливо, с едва уловимой теплотой в голосе. Он сидит напротив, чуть наклонившись вперёд, с открытым, внимательным взглядом, будто и правда хочет услышать меня, понять, поддержать.

Я отмечаю, как он ненавязчиво создаёт ощущение безопасности: вкусный ужин, лёгкое вино, приглушённый свет, его мягкий голос — всё это будто шепчет:

ты не одна, ты можешь на меня опереться

. И всё бы хорошо. Вот только внутри что-то не даёт расслабиться. Как будто я сижу не напротив друга, а напротив хамелеона, умело подстроившегося под мои ожидания. Он такой внимательный, вежливый, тёплый... Но мне не даёт покоя ощущение, что всё это маска. Что за этой маской он наблюдает, анализирует, просчитывает.

Мне даже самой неловко от этих мыслей, ведь Максим, по сути, ничего плохого не сделал. Он помогает, он рядом, он вытащил меня в самый тяжёлый момент. Но интуиция, эта тонкая струна внутри, не даёт молчать. Она дрожит, будто предчувствует, что в этой идеальной поддержке есть что-то неуловимо чужое. Я не могу доказать это, не могу предъявить претензии, потому что у меня нет ни фактов, ни причин. Только смутное, неприятное беспокойство. Я выдыхаю и надеваю привычную маску уверенности:

— Наверное, для начала нужно найти жильё, — говорю с лёгкой, почти игривой улыбкой. — У тебя хорошо, правда. Но всё же… нужно иметь честь и свой угол. Не люблю надолго быть в чужом пространстве.

Он кивает, почти с одобрением, а я ловлю себя на мысли, что его поддержка звучит так, будто он доволен моими словами. Будто я всё делаю правильно — по его, невысказанному, плану.

— Потом я планирую вернуться к работе. Плотно. Хочу заняться делами.

— Заводом? — уточняет Максим, делая глоток вина.

— Заводом и своими проектами, — отвечаю чуть жестче, чем хотелось бы. — На завод нужно нанять грамотного управляющего. Я не хочу, чтобы Ильдар продолжал там хозяйничать. Кто знает, что ему ещё захочется себе присвоить... кроме железной дороги, — голос становится холоднее, и я чувствую, как на сердце ложится глухая тяжесть.

Максим внимательно смотрит на меня, будто ищет что-то в моём лице. Затем спокойно спрашивает:

— То есть ты не собираешься с ним разводиться?

Я вскидываю на него взгляд. В глазах удивление и тревожная настороженность:

— Что?

Эти слова будто бьют в грудь. Я ещё не была готова к этому вопросу. Не от него. Не так рано. Не в такой обстановке. А может, дело даже не в словах, а в интонации — слишком спокойной, слишком уместной, как будто он знал, что этот момент настанет. Как будто ждал его.

— Что? — я машинально ставлю бокал, пальцы чуть дрожат.

— Развод, — Максим произносит это слово медленно, почти ласково, будто проверяя, как оно ляжет между нами. — Если ты всерьёз собираешься вычеркнуть Ильдара из бизнеса и из жизни, логично отрезать все хвосты юридически.

Он делает новый глоток, взгляд ни на секунду не отрывает от моего лица: ласково-внимательный, но слишком уж пристальный. Мне чудится, будто он примеряет мои реакции, выбирает, куда давить сильнее.

— Макс, я пока даже не… — я запинаюсь. — Слишком рано говорить о разводе. У меня внутри всё горит — и обида, и любовь. Я не разобралась.

— Именно поэтому тебе нужна помощь, — он наклоняется ближе, локти на столе. — Юристы, надёжные посредники. Я всё устрою. Пока ты соберёшься, Ильдар может сделать новую рокировку, ещё глубже увести активы. Тебе надо обезопасить себя, Милана. Я могу это организовать. Быстро.

Его слова звучат логично, почти благородно. Но меня снова окатывает тот самый холодок: всё слишком просто, слишком заранее продумано. Он протягивает помощь так, будто давно держал её в рукаве.

— Мне надо время, — я стараюсь, чтобы голос звучал твёрже. — И, честно, я хочу решать сама. Не обижайся.

Максим откидывается, под маской мягкости на миг мелькает тень досады. Почти сразу он снова улыбается. Идеальная трансформация хамелеона.

— Конечно, выбор за тобой. — Он поднимает ладони, будто сдаётся. — Я просто рядом. С жильём помогу, с управляющим — найду лучшего. С любой юридической поддержкой тоже. Тебе не обязательно делать всё одной.

«Тебе не обязательно» звучит, как «ты не справишься без меня». А у меня вдруг вспыхивает упрямое желание доказать обратное. Я медленно встаю из-за стола, забираю пустой бокал.

— Спасибо за заботу, Макс. Правда. Но мне нужно немного тишины, чтобы всё обдумать.

— Как скажешь, — он кивает, и в голосе снова тёплая вежливость. Только в темнеющих глазах я улавливаю то самое хищное ожидание: ещё шаг, и сеть захлопнется.

В ванной, закрыв за собой дверь, я прижимаюсь лбом к прохладному кафелю. Он хочет, чтобы я опиралась только на него. Чтобы стала зависима — эмоционально, юридически, финансово. Максиму выгодно моё бегство и моя слабость.

Но я слабеть не собираюсь.

Предательство Ильдара ранит до крови, но оно же оттачивает сталь внутри. Никто больше не будет распоряжаться мной и моими решениями. Ни Ильдар — своим коварством, ни Максим — своей «заботой».

Я вытираю слёзы, выпрямляюсь и шепчу отражению:

— Сначала жильё. Потом управляющий. Потом план на жизнь.

24 глава

Квартиру я нахожу быстро. Запросы у меня скромные: одна комната, небольшая кухня, ничего лишнего. Просто угол, где можно перевести дух, закрыться от всего мира и хоть немного почувствовать контроль над собственной жизнью. Конечно, хотелось красивого ремонта, света, воздуха, и чтобы вид из окна открывался не бетонный забор, а на что-то настоящее, живое.

Мое желание исполнилось, почти чудом. С пятой попытки нашлась квартира недалеко от парка. Тихий район, свежий воздух, магазины, аптеки — всё под рукой. И главное — место, где не нужен автомобиль, где можно исчезнуть с радаров. Где никто не будет смотреть с сочувствием или скрытым упрёком, и тем более с намёками на “помощь” с обязательствами.

Самое важное, квартира оказалась достаточно далеко от квартиры Максима. Не на другом конце города, но на безопасном от него расстоянии. Он, к слову, палки в колёса не ставил. Наоборот, любезно, сдержанно, почти заботливо катал меня по квартирам. Заезжал вовремя, открывал двери, давал советы, оставался на расстоянии.

И всё равно… внутри каждый его жест вызывал напряжение. Слишком выверенно, слишком гладко. Словно он заранее знал, какую квартиру я выберу, и просто ждал, когда я озвучу решение. Как будто давал свободу выбора, но контролировал траекторию моего падения. Он всё ещё рядом. Слишком рядом. Но теперь у меня есть двери, которые я могу закрыть. И замок, ключ которого только у меня в руках.

— Тут мило, — Максим подходит к окну, замирает перед ним, слегка щурясь от света. — Атмосферно.

— Главное, что всё для жизни есть, — отвечаю спокойно, раскладывая продукты по полкам. Двигаюсь медленно, продуманно, будто стараюсь оттянуть момент, когда придётся сесть и поговорить. Краем глаза слежу за ним — и с каждой минутой всё острее чувствую: он ведёт себя не как гость. Не как друг, предложивший крышу над головой на пару дней. А как человек, уверенный в своём праве быть рядом. Хозяин. Помощник. Спаситель. И это ощущение разрастается во мне раздражением, будто заноза под кожей, которую не видно, но больно при каждом движении.

Почему я так на него реагирую? Ведь он внимателен. Не лезет с расспросами. Не давит. Не осуждает. Но… где-то внутри всё равно не покидает странное, липкое ощущение, что передо мной хамелеон. Лицо — одно, мысли — совсем другие. Словно за его теплотой прячется что-то ещё, невидимое, чужое. И нет ни одного реального повода думать так. Только интуиция. Только лёгкий холод в спине, когда он слишком долго молчит.

— А что по поводу брака? — вдруг спрашивает Максим, разворачиваясь ко мне. Облокачивается на подоконник, скрещивает руки на груди. Смотрит прямо, не отводит взгляда. — У меня есть хороший адвокат на примете. Он поможет даже выбить из Салиховича компенсацию за моральный ущерб.

Я замираю на полпути к шкафчику. Его слова звучат буднично, почти деловито, но за ними угадывается слишком многое. Слишком быстро он перешёл к теме развода. Словно давно уже считал мой брак делом закрытым. Словно ждал, когда я устану бороться, и можно будет поставить жирную точку, не спросив, хочу ли я этого.

— Мне нужно привести мысли в порядок, потом встретиться с Ильдаром и мирно всё решить. Думаю, мы обойдёмся без скандалов и разборок. По сути, нам нечего делить. Дорога? — задумываюсь, на секунду застывая с пакетом муки в руке. — Эта малость. Хорошо, что не весь завод забрал. Буду постепенно вникать в вопросы бизнеса, разбираться, думать, как завод вывести в топ в своей сфере.

Максим опирается плечом о стену, наблюдая за мной с прищуром. Этакий хищник, сидящий в кустах и наблюдающий за жертвой.

— Меня уволишь? — с иронией спрашивает он, выгибая бровь. — Или оставишь, позволишь участвовать вместе с тобой?

Я улыбаюсь — автоматически, по привычке. Но внутри что-то щёлкает. Его слова звучат просто, будто дружеская шутка. Но под поверхностью, совсем другой смысл. Вопрос звучит, как попытка утвердиться. Заявить права. Остаться не просто в бизнесе… а в моей жизни. Как будто он ждёт моего разрешения быть рядом. Всегда. И не как коллега.

Это ощущение снова возвращается — холодок под кожей, тревожный звоночек, будто что-то не так, а я ещё не понимаю, что именно. Он ведь добрый, заботливый, всегда рядом… Почему тогда мне хочется держать дистанцию?

— Я буду рада твоей поддержке, — говорю мягко, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Ты лучше меня разбираешься в делах завода. Работаешь там, держишь руку на пульсе. Без тебя будет трудно.

Максиму кто-то присылает сообщение. Он мельком смотрит на экран, хмурится и вдруг резко говорит:

— Прости, мне нужно бежать. Срочные дела, — кидает на ходу, застегивая куртку.

— Конечно, — делаю вид, что немного расстроена. — Надеялась, что хоть чаю попьём.

Он улыбается, быстро целует меня в висок. Слишком по-домашнему, слишком свободно. И уже через минуту за ним закрывается дверь.

Я застываю на месте. Потом медленно выдыхаю. Облегчённо. Он меня знатно напрягает. Это не объяснить словами. Вроде бы всё правильно, всё чутко, всё в рамках приличий. Он рядом, он помогает, он заботится. Но есть чувство, будто он каждую минуту сканирует меня, подбирает ключи. Не ко входной двери, а к голове. К сердцу. К воле.

Если бы не моя зависимость от его знаний по заводу, я бы давно свела к минимуму наши встречи. Но увы. Придётся сталкиваться. Придётся быть начеку. И главное, держать дистанцию. Жёстко, чётко, без намёков на личное. Потому что он, как вода. Протекает туда, где его не ждут. Пересекает границы, которые я даже не успеваю очертить.

Он не просит, он ставит перед фактом. Не предлагает — навязывает. А я будто обязана принимать это как норму. В другой ситуации его забота и попытки решить за меня все проблемы, возможно, тронули бы. Даже растрогали. Но сейчас… они вызывают тревогу. Слишком настойчиво. Слишком планомерно. Слишком по сценарию, который пишу не я.

Я пытаюсь вспомнить, что вообще знаю о Максиме. Мы знакомы не первый год, он был рядом в самые разные периоды моей жизни. Заботливый, вежливый, уверенный в себе. Казалось бы — надёжное плечо, на которое можно опереться. Но чем ближе он становится, тем больше вопросов возникает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Помню, что папа его не очень уважал. Говорил о нём сдержанно, без особого тепла. Однажды, бросив вскользь фразу, назвал его лицемером и игроком на два фронта. Тогда я не придала этим словам значения. Максим всегда вел себя лояльно, со мной внимательно, даже преданно. Что именно не устраивало папу, так и осталось загадкой. Может, он видел то, что я ещё не замечаю?

Иногда я пытаюсь разложить в уме все наши с Максимом разговоры, жесты, взгляды, будто собираю пазл, в котором не хватает ключевого фрагмента. Он рядом, всегда вовремя, всегда с нужными словами. Но за этой предусмотрительностью будто скрывается что-то иное. Непроявленное. Прикрытое маской. Словно он знает, куда меня ведёт, а я — нет.

Чтобы не погрузиться в грустные размышления и вязкие воспоминания, я быстро навожу порядок на кухне. Монотонные движения помогают успокоить мысли. Затем устраиваюсь у окна, за небольшим столом, где в хаотичном порядке разложены мои рисунки, карандаши, клочки тканей, пуговицы, кусочки фурнитуры. Здесь — моя тихая гавань, единственное место, где всё зависит только от меня.

Мне нравится то, над чем сейчас работаю. Эта коллекция получается особенной. В ней нет шаблонов, нет ничего наспех. Только чувства, только я и то, что рождается изнутри. Каждая деталь, будто продолжение моей души, отражение моего состояния. И, несмотря на всё происходящее, я чувствую в этих вещах тепло. Коллекция обещает быть неповторимой, оригинальной и, возможно, востребованной. Потому что каждый комплект создан с любовью. С верой, что я всё еще могу строить своё, пусть и в новом мире, без иллюзий и без прежней наивности.

Смотрю на часы. Вздыхаю и потягиваюсь, откладывая в сторону карандаш. Пора спать. День вымотал, а завтра ждет еще один сложный, почти вязкий по ощущениям. Придется вплотную заняться заводом, и это уже само по себе морально выматывает. Но за этим тянется еще один, куда более болезненный вопрос: Ильдар.

Максим ненавязчиво, но регулярно подталкивает меня к разводу. Логически он прав. Всё указывает на то, что так будет лучше: проще, правильнее, безопаснее. Но всякий раз, когда я представляю, как ставлю точку, выхожу из этого брака окончательно, внутри что-то кричит в протесте. Будто бы мне говорят: "Мы должны ампутировать тебе ногу. Есть подозрение на заражение. Но это не точно."

Как вообще забыть Ильдара? Как стереть его из памяти, если он всё еще живёт где-то в моем сердце? Пусть в крохотной клетке, пусть под замком, но он там. И этот факт делает даже самую правильную идею казнью.

Встаю, зевая, и иду на кухню. Включаю чайник. Перед сном непременно выпью мятного чая, чтобы хоть немного успокоить мысли. Потом направляюсь в ванную, смыть день с себя. Теплая вода ласково стекает по коже, будто стирая тревогу, напряжение, все лишнее. Я вытираюсь, неспешно наношу крем на лицо, разглядываю себя в зеркале: уставшие глаза, тонкая линия губ, чужое выражение. Не узнаю себя. Переодеваюсь в мягкую пижаму и, уже почти зевая, выхожу из ванной.

И тут глухой стук. Я замираю. Сердце тут же подскакивает к горлу и начинает бешено стучать, в унисон с гулом в ушах. Медленно, почти неслышно подхожу к двери. На цыпочках, как будто каждый шаг может выдать моё присутствие. Припадаю к дверному глазку. И у меня подкашиваются колени.

Он. Ильдар. Стоит по ту сторону двери. Как будто не было предательства. Как будто всё, что было между нами живо. И я, как дурра, спешно щелкаю замками, распахивая дверь.

— Ты быстро меня нашёл, — выпаливаю, скрещивая руки на груди, будто пытаюсь удержать себя от того, чтобы шагнуть навстречу.

Он молчит, смотрит внимательно, и в его взгляде что-то усталое, но упорное. Уголки губ опущены, под глазами лёгкая тень. Выглядит как человек, который много думал, долго летел, и слишком много чувств в себе сжимал. Элегантный, как всегда: костюм цвета чёрного кофе сидит идеально, начищенные ботинки блестят, рядом у ног чемодан на колесиках.

— Ты одна? — спрашивает, и в голосе нет агрессии, только ровное, сосредоточенное внимание.

— С дублёром, — парирую я с лёгкой усмешкой, пытаясь не выдать дрожь в голосе.

— Тогда познакомимся, — сухо отзывается, и прежде чем я успеваю что-то сказать, уверенно переступает порог.

Я вынуждена отступить. Он уже внутри. Снимает обувь, расстёгивает пуговицы на пиджаке, как будто вернулся домой, а не вторгся в мой хрупкий, только что выстроенный мир. Спокойно, не спеша, направляется в сторону кухни.

Я послушно следую за ним. В груди всё горит — от обиды, от нежности, от его запаха, который я узнала бы среди тысячи. Я безумно рада его видеть. И одновременно безумно злюсь на себя за это. За то, что не забыла. За то, что скучала. За то, что всё ещё люблю.

Ильдара обнаруживаю у своего рабочего стола. Он не шумит, не копается в вещах, просто внимательно и с интересом рассматривает эскизы, разложенные мной ещё днём. Его пальцы касаются бумаги бережно, как будто боится испортить. Он не делает резких движений, но его присутствие всё равно заполняет пространство слишком плотно.

Я иду на кухню, ставлю чайник, достаю мяту, украдкой поглядываю на него через плечо. Он снимает пиджак и аккуратно вешает его на спинку стула. Потом расстёгивает манжеты и закатывает рукава рубашки. Знакомое до боли движение, от которого по спине бегут мурашки. В нём всё по-прежнему безупречно: и осанка, и контроль, и способ, которым он держится — сдержанно, по-мужски уверенно.

Я наливаю чай, ставлю перед ним кружку. Он уже сел на стул, удобно устроившись за маленьким кухонным столом, как будто за своим, и я снова ощущаю, как стремительно рушится тот крохотный остров свободы, что я так упорно строила.

Сажусь напротив. Обхватываю свою кружку обеими руками, будто она мой якорь, единственное, что может удержать в этом волнующем, тревожном море чувств. Не поднимать глаз. Не поддаваться. Не выдать дрожь внутри.

Но мы здесь. Вдвоём. В квартире, где его быть не должно. И чашка не спасение, а слабая защита от всего, что между нами ещё не проговорено.

— Я не буду спрашивать, что произошло дома, пока я был в отъезде. Раз ты убежала, значит, на это были веские причины, — говорит Ильдар ровным голосом, не обвиняя, не требуя. — Ты не из тех, кто уходит по пустякам. Немного подумав, пришёл к выводу, что ты узнала про железку. Да, это моя ошибка, что не ввёл тебя в курс. Но так… нужно было.

— Иначе что? — я выгибаю бровь, старательно наскребаю в себе остатки злости, будто пыль со шкафа, мелкая, но такая въедливая. — Максим сказал, что железка теперь официально твоя. Без возврата. Без обсуждений.

— Максим сказал… — Ильдар хмыкает, берёт чашку, делает глоток, и морщится, обжигаясь. — А что он ещё сказал?

— Советовал развестись с тобой, — говорю тихо, будто это пустяк, незначительная реплика. Но в комнате повисает тишина, натянутая, как трос.

— А ты? — его голос мягкий, но с подводной тяжестью. В нём не просьба и не угроза, а что-то личное, глубоко спрятанное.

— А я думаю, — честно отвечаю, не отводя взгляда. Я не играю и не защищаюсь. Просто говорю правду.

— Я могу изменить твоё мнение? — Ильдар склоняет голову набок.

Его взгляд становится тёмным, пронзительным. Он скользит по моему лицу медленно, будто хочет прочитать всё между строчек, добраться до того, что я прячу даже от себя. И в этот момент я чувствую, как всё внутри сжимается в нерешительности, в предчувствии, в слабости, которую так не хочу признавать.

Я не хочу реагировать. Я должна быть холодной, независимой, расчётливой. Между должна и есть целая пропасть. Тело предательски трепещет, вспоминая каждое прикосновение, каждую ночь, каждый вздох рядом с ним.

Он встаёт из-за стола первым, обходит стол медленно, шаг за шагом, будто даёт время мне отступить, но я не срываюсь с места. Его пальцы легко касаются моего подбородка, поднимают моё лицо. В его взгляде нет злости, нет обиды. Только жгучее, неостывшее чувство, от которого у меня перехватывает дыхание.

— Ты ведь скучала, — шепчет он, почти не касаясь губами кожи, но я чувствую, будто прикосновение прошло насквозь.

— Я… — пытаюсь сказать, но не успеваю.

Он целует. Сначала медленно, будто проверяя, позволю ли. А потом резко, с натиском, с горькой жадностью человека, у которого вот-вот отнимут самое дорогое. Я хватаюсь за него, как за воздух, как за правду, как за то, что ни один из нас не может забыть, несмотря на всё.

Руки скользят под пижаму. Он мнет мою грудь, целует шею, ключицу, возвращается опять к губам, терзает их сладко. Подхватывает меня, усаживая к себе на талию, и несет в сторону кровати. Укладывает, нависает надо мной и спешно расстегивает рубашку, а я стаскиваю с себя верх пижамы, низ Ильдар уже сам снимает, широко разводя мои ноги в разные стороны. Его нетерпение обжигает и заставляет ерзать на простынях в томительном ожидании.

Он смотрит на меня, тяжело дыша, взгляд почти хищный, но в глубине всё тот же Ильдар: мой, родной, бесконечно близкий и пугающе незнакомый одновременно. В нём будто ломается что-то, все стены, за которыми он прятал свои чувства, рассыпаются в пыль.

— Я с ума схожу без тебя, — выдыхает он, скользя ладонями по моим бёдрам, словно запоминая заново, как я устроена, где дрожу, где цепенею.

Мгновение и он внутри, уверенно, властно. Я хватаюсь за его плечи, выгибаюсь, прижимаюсь бедрами. Нас качает в едином ритме. Он врывается в меня как в дом, в котором давно не был, но который всё ещё его. Мысли путаются. Вкус у нас общий — горький, как вина, сладкий, как прощение.

Он шепчет слова, которые не разбираю. В голове какая-та сладка вата. Этот секс, вовсе не секс, а будто борьба: за любовь, за нас, за право остаться. Безмолвно признается, так же что-то обещает. Когда всё заканчивается, он не отпускает, лишь крепче прижимает к себе. Молчит. Только наши сердца грохочут в груди.

— Я не позволю тебе уйти, — наконец произносит. — Мы справимся. Вместе. Ты слышишь? Я не отдам тебя никому. Даже тебе самой.

И в этот момент я понимаю, что даже если уйду, половина меня всё равно останется с ним. Люблю его.

25 глава

Три дня мы с Ильдаром не вылезали из постели, словно запертые в собственном маленьком мире, где не существует ничего, кроме наших тел и дыхания. Мы держали друг друга в крепких объятиях, как будто боялись отпустить и потерять навсегда. Голод по нежности, ласке и вниманию гнал нас друг к другу, заставляя забыть обо всём — времени, проблемах, внешнем мире. Хотя наша разлука длилась всего несколько дней, казалось, будто мы расставались на годы, и теперь каждое прикосновение, как долгожданное спасение.

— Какие у тебя планы? — интересуется Ильдар, поглощая только что привезённые блюда из ресторана с кавказской кухней. Я сижу за рабочим столом, задумчиво кручу карандаш в руке.

— Если ты продолжишь отвечать за завод, то я займусь своей коллекцией.

— А были другие варианты? — муж усмехается, блестящие от жира губы едва приоткрываются, он отламывает кусок лаваша. — Или ты планировала спихнуть управление Максиму?

— Были такие мысли, — я смотрю на Ильдара, — но знаешь… я рядом с ним испытываю какое-то необъяснимое тревожное чувство. Он вроде хороший, учтивый, всегда помогает, советует что-то, но что-то не то. Будто слизня в руке держу.

Я пытаюсь представить себе эту мерзость в своих руках и невольно передергиваюсь. Ильдар смеётся, но я замечаю, что его лицо при этом остаётся предельно серьёзным. Он явно мысленно совсем не смеялся.

Оставляю карандаш на столе и медленно подхожу к мужу, садясь напротив. Есть не хочется, а вот наблюдать, как он с аппетитом ест, куда интереснее. Сердце сладко сжимается, когда вижу, как капелька соуса застыла на его губах, рука невольно дергается. Вздыхаю, подпираю ладонь щеку и просто любуюсь им.

Красивый засранец. Даже без футболки, в одних спортивках, с взлохмаченными волосами и трехдневной щетиной он способен с легкостью очаровать и покорить любое женское сердце. Он не просто очарователен — он чертовски соблазнителен.

— Почему у тебя такое предвзятое отношение к Максиму? — интересуюсь у Ильдара, пристально глядя в ему глаза. — Он будто специально тебе насолил.

— Ты сама сказала, что он на слизня похож, —пожимает плечами, вытирает руки салфеткой, протирает губы и берет бутылку с водой, делая глоток. — Мне он просто не нравится. И одна из причин — он слишком часто рядом с тобой, как будто пытается контролировать.

— Ну, мы как брат и сестра, — неуверенно отвечаю, беря ту же бутылку, из которой только что пил Ильдар. Он иронично смотрит на меня, и я понимаю, что у него есть свои сомнения насчёт таких «братских» чувств Максима.

— Что по поводу твоей семьи? Они явно не в восторге от «невестки», — иронизирую, но внутри меня прячется тревога. Я не хочу, чтобы Ильдар отказывался от семьи, и чтобы я стала яблоком раздора.

— Родители у меня лояльны, — отвечает он спокойно. — Отец, может, еще для вида пофыркать, но не станет вставать против меня в выборе человека, с которым хочу провести жизнь. Что касается деда — ему нужно время. Он все еще считает, что имеет право контролировать меня и заставлять плясать под свою дудку.

— Малика… — говорю я, пытаясь подобрать слова.

— Малика вернулась к себе домой. У нас её больше нет. Возможно, она ещё будет появляться — дружит с моей двоюродной сестрой, могу допустить, что захочет охмурить братца как замену мне. Но это её проблемы, а не мои. И ты не должна реагировать на её выкрутасы.

Я замолкаю, тяжело вздыхаю и, чувствуя, что сейчас нужно быть честной, говорю:

— Она… угрожала. Говорила, что выйдут статьи о моём прошлом и не упустит шанс узнать, как мы познакомились.

Ильдар смотрит на меня, и в его глазах появляется что-то решительное. Смотрит так, что любая проблема решаема. Он понимает, что это может стать настоящей угрозой, но он рядом, и я знаю — вместе мы справимся.

— Даян обо всем позаботился. Он отличный юрист. Любое издание, которое начнет нас полоскать, тут же получит повестку в суд. Поверь, никто не захочет судиться и попадать на большие деньги, поэтому все статьи будут убираться. Для показательности одно издательство засудим, чтобы другим не повадно было, — спокойно говорит Ильдар, сжимая в руках чашку.

— И… ты уже знаешь, кто стоит за всем этим? — спрашиваю я, не решаясь прямо назвать всё.

Он внимательно смотрит на меня, и в его взгляде я вижу понимание. Я не говорю вслух, но он знает, о чём я. Я о той ночи в отеле, когда мы проснулись вместе. Когда я обнаружила в руке нож. Тот самый нож, которым убили Артура в соседнем номере.

— У меня пока нет ничего конкретного, — говорит Ильдар, слышу, как голос дрожит от напряжения и бессилия. — Ты понимаешь, что напрямую всех опрашивать — значит подвергать себя подозрению. Дело в полиции замяли, потому что нет ни подозреваемых, ни новых улик. Оно просто висит у них, забытое. Никому не хочется этим заниматься — забот других полно. Мы с Даяном делаем всё, что можем. Однажды правда выйдет наружу. Ты не убивала своего мужа. Это факт.

— А если... — я опускаю глаза, дыхание становится тяжелым. Сжимаю руки на коленях, как будто пытаюсь удержать себя от падения. Внутри нарастает холод, тревога и страх переплетаются так густо, что кажется, что они могут разорвать меня на части.

Я... я ни черта не помню, что со мной происходило после того, как увидела Артура с любовницей в нашу годовщину. Было ощущение, что меня чем-то опоили, дали что-то, что стирает память на долгое время. И теперь... у меня даже закрадывается паршивая мысль: а действительно ли я не убивала?

Утро начинается как обычно. Пока кофемашина гудит, варя ароматный кофе, а тостер поджаривает хлеб, я привычно пролистываю ленту в телефоне. Всё то же — чьи-то вечеринки, чужие дети, еда на красивых тарелках и очередные сплетни. Пальцы механически смахивают экран, взгляд бегло цепляется за заголовки. До тех пор, пока вдруг не замирает.

Моё лицо. Моё. Лицо.

На глянцевом фоне чужой странички снимок, который я точно не выкладывала. Замерла. В горле пересохло. Сердце сбивается с ритма, будто оступилась в пустоту. Небольшой заголовок и под ним длинный текст. Дрожащим пальцем нажимаю на пост. Фотография растягивается, под ней подгружается статья. Не веря глазам, медленно начинаю читать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Скандальное прошлое. Темные связи. Загадочная смерть супруга. И не менее загадочная новая любовь...»

Меня бросает в жар. На висках выступает холодный пот, и тонкие капли медленно скатываются по коже, будто яд. Грудь сжимается, сердце, будто прячется внутрь, а мурашки пробегают вдоль позвоночника, холодные и липкие.

Текст злой, ядовитый. Там нет фактов, только домыслы, грязные намёки и грязные формулировки. Всё, что я пыталась забыть, вытаскивают наружу, выворачивают, коверкают. Любая моя ошибка раздутa до уровня преступления. Мой брак — комментируется так, будто я сама его разрушила. Артура упоминают с жалостью, меня с презрением. Пытаются понять мотивы Ильдара, почему он женился на вдове, которую обвиняли в убийстве собственного мужа.

Руки трясутся. Губы сухие. Я не чувствую запаха кофе, не слышу привычных звуков. Только звон в ушах, от которого хочется зажать голову руками. Мне хочется кричать, оглохнуть от собственного крика и ослепнуть. Чтобы ничего не знать.

Кто-то специально выложил пост. Кто-то терпеливо выждал момент. Это не случайность. Это удар. И он попал точно в цель. Я не могу даже предположить, что последует за этой статьей.

Слышу шаги. Поднимаю глаза. Ильдар останавливается в дверях кухни и будто бы замирает. На секунду, совсем короткую, он просто смотрит на меня, словно пытается на расстоянии понять, что происходит. А потом хмурится. Его взгляд цепляется за мои глаза, ловит в них тревогу, боль, панический блеск.

— Что случилось? — тихо, без резких нот, но уже со сдержанной яростью под кожей.

Я не отвечаю. Только чуть заметно подаю ему телефон, и пальцы мои дрожат. Он подходит ближе, молча забирает его из моих рук. Несколько секунд смотрит на заголовок. Потом начинает читать.

Я наблюдаю за ним. Как сжимается его челюсть. Как ходят желваки. Как пальцы крепко врезаются в корпус телефона, будто тот виноват. Он дочитывает. Поднимает на меня глаза. Зрачки сузились, взгляд потемнел. Не от злости ко мне, от бешенства и бессилия. В нем кипит ярость, и я почти слышу, как она грохочет у него в груди.

— Кто-то очень сильно хочет войны, — произносит он хрипло. — И получит её. Только не с тобой. Со мной.

Я сглатываю. Становится страшно и… спокойно одновременно. Он не сомневался. Не спрашивал. Не упрекнул. Просто встал между мной и этим ударом.

— Это всё не так, — вырывается у меня.

Он опускается на корточки передо мной, берёт мою ладонь в свою — тёплую, крепкую. Я смотрю на него сверху вниз, и в горле поднимается тугой ком, мешая дышать. Всё внутри будто перехватывает: столько боли, тревоги, вины, страха. И… облегчения.

С одной стороны я так рада, что не одна. Что в этой грязной, подлой ситуации рядом человек, который не дрогнул, не повернулся ко мне спиной, не задал ни одного лишнего вопроса. Он просто рядом. Как каменная стена, как опора, как щит.

С другой — страшно. Жутко. Потому что я боюсь за него. За то, что эта грязь коснётся и его. Что его имя окажется в одной связке с моим. Что из-за меня он пострадает, его репутация, бизнес, семья.

— Ты не должен втягиваться в это. Я сама…

— Замолчи, — спокойно, но жёстко. Его голос, словно стальной прут. — Даже не смей так думать. Ты не одна. Это не «твоя» проблема. Это наша. Поняла?

Я киваю. Но внутри всё равно борется две половины — та, что хочет спрятаться, исчезнуть, не подставлять его, и та, что хочет прижаться к нему крепче, зарыться носом в грудь и дать себе слабость побыть просто женщиной, которую защищают.

— Я не позволю им разрушить тебя, — добавляет он, поднимаясь на ноги. Его взгляд становится холодным, сосредоточенным, как у охотника. — Пусть даже придётся снести половину этого чёртового города.

Губы мои дрожат, как будто хочу что-то сказать, но не могу подобрать слов. Ильдар отходит к окну. Снова читает статью. Потом оборачивается:

— Я сейчас свяжусь с Даяном. Это не просто жёлтая пресса. Это заказ. Профессиональный. Через несколько часов выясним, кто слил информацию. А дальше — выжгу всё дотла. Я тебе обещаю.

Ильдар кому-то звонит, я заставляю себя встать и налить кофе себе и мужу. Привычные движения немного успокаивают, мысли перестают скакать с места на места как блохи. Я не успеваю накрыть стол, как кто-то звонит в дверь. Замираю, наблюдая, как Салихович уверенно идет встречать пришедшего человека. Через пару минут появляется со своим адвокатом. Пытаюсь вспомнить его имя и фамилию. Он улыбается, понимает мое замешательство.

— Просто Даян, — подходит к столу, берет чашку с кофе. — За кофе спасибо, — делает глоток.

Сказать, что я ошалела от наглости, ничего не сказать, но молчу. Ильдар усмехается, качает головой и садится за стол. Даян тоже садится, успев снять пиджак. Я сажусь последней, будто вхожу в круг, где правила уже установлены без меня. Чувствую себя лишней на собственной кухне. Отпиваю кофе. Руки немного дрожат, но я стараюсь не показывать этого. Даян что-то быстро набирает на телефоне, потом откладывает его в сторону.

Адвокат с первой нашей встречи производил впечатление спокойного человека, но внутри от него веяло тревогой, как от грозы, которая ещё не началась, но ты уже чувствуешь давление в воздухе.

— Похоже, начали действовать, — произнёс он, делая глоток кофе. — Не думал, что так грязно пойдут.

Ильдар кивает, тоже пьет кофе. Он сосредоточенно над чем-то думает. Я хочу им чем-то помочь, но чувствую себя бесполезной. Только смотрю то на одного, то на другого.

— Текст явно готовили заранее, — продолжает Даян, отвлекаясь на мобильный телефон. Ему кто-то написывает, но это не отвлекает от разговора. — Часть фактов вырвана из контекста, часть откровенный вымысел. Но звучит убедительно. Журналисты подкованные. Я уже связался с издательством. Они готовят официальное заявление, что статья была опубликована третьей стороной, и начнут внутреннее расследование. Параллельно подадим судебный иск — просто чтобы создать давление.

Я сижу на краю стула, руки сцеплены между коленей, подбородок опущен. Во рту пересохло, будто я проглотила песок. Мне нечего сказать. Я не знаю, какую дать подсказку, чтобы облегчить им поиски слива информации. Я не знаю, откуда всё это вылезло.

— Как думаешь это один человек или группа? — спрашивает Ильдар, постукивая пальцами по чашке.

— Я бы сказал, что кто-то с личной мотивацией, — хмурится Даян. — Слишком точечно. Слишком персонально. Это не просто заказ — это кто-то, кто хочет её раздавить. И кто-то, кто хочет разрушить не только Милану, но и твою репутацию, Ильдар.

На кухне возникает тягучая и противная пауза. Хочется передернуть плечами и что-то сказать, лишь бы не молчать. Даян вновь склоняется над телефоном, быстро печатает ответ, поднимает сосредоточенный взгляд на Ильдара и тихо говорит:

— Ты понимаешь, что следующая статья может быть уже про тебя? И не факт, что она будет связана напрямую с Миланой. Просто чтобы ударить по имени, по репутации, по семье.

— Я к этому готов, — отзывается Ильдар, жёстко и хрипло. — Пусть лезут. Только пусть знают, что я тоже копать умею.

Даян внезапно переключается на меня. Под его проницательным взглядом я съеживаюсь и чувствую себя какой-то преступницей. Он будто меня сканирует, и ничего от него невозможно утаить.

— Милана, — голос Даяна мягче, но внимательный взгляд мягче не становится, а наоборот, кажется, что режет без ножа, вскрывает тебя внутренне. — Может, ты вспомнишь кого-то, кто был рядом, но вызывал странное чувство? Кто интересовался твоей личной жизнью, прошлым, спрашивал, лез глубже, чем следовало?

— Она не обязана помнить, — вдруг вмешивается Ильдар, находя под столом мою руку, крепко ее сжимает. — Наша задача выяснить, кто полез в её прошлое и почему.

— Я этим уже занимаюсь, — отзывается Даян. — Мы пробиваем контакты с тем журналистом, кто подписал статью, но по факту он — подставное лицо. Имя левое, фото сгенерированное. Мы пока ищем, откуда слили информацию. Если подключим старые связи, возможно, платили бывшему окружению Миланы. Соседи, однокурсники, даже кто-то из родственников. Всё возможно.

Тут меня пробирает до дрожи. Я испуганно смотрю на Ильдара, он вопросительно вскидывает брови, Даян перехватывает мой взгляд и тоже ожидает ответа. Нервно облизываю губы, не зная, правильно ли говорить свои подозрения. Доказательств нет.

— Милана…

— Когда мы были в гостях у твоей семьи, накануне моего побега у меня состоялся разговор с Маликой.

— Малика? — Даян удивляется и тут же задумывается. — А какой ей резон мутить воду?

— Не знаю, — выдыхаю, ощущая, как ладони становятся влажными от напряжения. — Но тогда, в разговоре, она ясно дала понять, что знает, кто я. Что она в курсе того, что случилось в отеле. Говорила завуалировано, но очень уверенно. Как будто держала меня за горло.

— Что именно она сказала? — голос Ильдара становится ниже, опасно спокойным. Его глаза сверкают, челюсть будто зацементирована от злости.

— Она намекнула, что может сделать так, чтобы моё прошлое всплыло. Что я не справлюсь с последствиями, и что от меня отвернутся все. — Я сжимаю пальцы в замок, пряча их между коленей. — Тогда я подумала, что это просто манипуляция. Но теперь… теперь не могу отделаться от мысли, что она действительно что-то знала. И, возможно, не одна.

— Ты думаешь, Малика слила информацию? — переспрашивает Даян, прищуриваясь. — Или передала тому, кто мог это сделать?

— Думаю, она могла быть посредником, — осторожно произношу. — Я не уверена. Но в её словах тогда было слишком много уверенности. Она показала мне свой телефон, в котором были заметки обо мне. И грозила, что если я не исчезну, то все мои грязные моменты станут достоянием общественности. А это удар по репутации семьи. Акции могут потерять цену, инвесторы проявят недоверие к скандальному человеку, у которого жена была за решеткой по обвинению в убийстве. Пусть меня и оправдали, то убийцу так и не нашли, а значит я все равно как самая главная подозреваемая.

— Чушь! — психует Ильдар, вскакивая на ноги. — Ты не убийца. И точка.

— Но в её словах есть смысл, — спокойно произносит Даян, не отрываясь от экрана телефона, будто стараясь сохранить трезвость ума, пока Ильдар кипит от ярости. — Репутационные скандалы действительно могут больно ударить. Особенно сейчас, когда готовится запуск нового проекта. Инвесторы чутко реагируют даже на слухи.

— Да плевал я на инвесторов! — Ильдар резко разворачивается, сжимает кулаки, и по его напряжённым плечам видно, что он на пределе. — Пусть сами решают, кому доверять. Я Милане доверяю. А кто не способен отличить правду от грязной сплетни, пусть идут к чёрту!

Я вжимаюсь в спинку стула. Его защита, как стена за моей спиной. Но именно она и пугает меня. Он не должен терять всё из-за меня. Не должен сжигать мосты ради моего прошлого.

— Во всяком случае, у нас уже хоть что-то, чем ничего, — Даян забирает со стола мобильный телефон и встает. — Будем работать. Тебе, Ильдар, нужно держать себя в руках, и если вдруг кто-то полезет с вопросами — молчи. Никаких комментариев, даже в кругу знакомых. Милана, ты тоже не отсвечивайся. Будь тише воды, ниже травы. Тот, кто это всё мутит, определённо имеет план действий. Нам нужно понять его цель… и сыграть на опережение.

Он надевает пиджак, бросает короткий взгляд на меня, в котором читается не только профессиональный интерес, но и искреннее сочувствие, и уходит, оставляя после себя запах свежего кофе и напряжения.

Мы с Ильдаром остаёмся в тишине. Он подходит ко мне, берёт чашку из моих рук, ставит её на стол, и обнимает. Молча. Без слов. Я слышу, как гудит у него в груди, будто в нём кипит молчаливая ярость, которую он глушит ради меня.

— Мы справимся, — тихо говорит он. — Главное, чтобы ты была со мной.

Я киваю, но внутри растет беспокойство. Но рада, что Ильдар со мной, что он каждый раз доказывает поступками, что я не просто так в него влюбилась. Смотрю в его глаза, сердце готов разорваться от любви к этому мужчине. Хочу ему, наконец, сказать, что люблю. И тут раздается звонок.

Мы переглядываемся, не понимая, кого еще может принести ко мне в такую рань. Для посторонних людей еще слишком рано для визитов, близких людей, которые за меня волнуются, нет. Ильдар напрягается. Он становится просто каменным.

— Я открою, — привстаю на цыпочки и чмокаю его в нос. Он изумляется моему порыву, поэтому угрюмое выражение пропадает, уступая место мягкой улыбке. Удерживает меня за руку, тоже чмокает в нос и отпускает.

Я тихо смеюсь, качаю головой и иду в прихожую. Щелкаю замками, открываю входную дверь и застываю, не веря глазам. Сначала вижу огромный букет лилий, от чего в носу появляется щекотка, а за этим букетом вижу Максима.

— Милана…. — голос полон сочувствия и беспокойства. — Я как увидел статью, сразу помчался к тебе и решил порадовать цветами, а еще купил твои любимые пирожные, — демонстрирует коробку. — Как ты? Держишься?

26 глава

Губы дергаются в подобие улыбки. Максим, как всегда, уверен в себе. Смотрит на меня с тем самым выражением, которое я ненавижу — слишком спокойное, будто он знает то, чего не знаю я. Или будто уверен, что я всё ещё та, с которой он может играть. А внутри меня всё сжимается.

Я боюсь. Не того, что он скажет что-то неприятное — неприятного за последние месяцы хватило. А именно столкновения. Когда Ильдар и Максим окажутся в одном помещении. Я не уверена, как это может закончиться. Словами? Ударами? Криками? Или чем-то хуже? Максим будто создан, чтобы провоцировать, а Ильдар, чтобы защищать. От таких, как он.

Я принимаю цветы. Слишком крепко сжимаю коробку с пирожными, словно она может дать мне опору. Возвращаюсь на кухню, как будто всё нормально, но всё тело напряжено, как струна.

Первое, что бросается в глаза, — окно. Оно открыто. Комната проветрилась, воздух стал легче. На столе порядок. Посуды больше нет. Всё прибрано.

Медленно, украдкой, бросаю взгляд в сторону спальни. Дверь закрыта. И вот тут меня пробирает холод. Он здесь. Он слышит. Значит, хочет послушать Максима. Хочет дать ему шанс выдать себя. Хочет поймать его на слове, на интонации, на полунамёке. Я бы сделала то же самое, если его подозревала. Но я не подозреваю, потому что не вижу выгоды Максима в неразберихе, в которой я оказалась.

Однако, если Ильдар хочет что-то услышать, значит, я должна помочь. Но как? Я не умею играть в двойные игры. У меня нет юридического образования, нет хитроумных планов. Только страх — за Ильдара, за себя, за правду, которую не могу понять.

Что мне говорить Максиму? Про завод? Наверное. Это его слабое место. Там всё и началось, там всё и сплелось. Может быть, попробовать вскользь, не в лоб. Может Максим даст какую-то зацепку, кому выгодно меня убрать со сцены и распилить завод на части. Инвесторы? Тайный соучредитель, о котором никто не знает?

Даже думая об этом, я ощущаю, как мне тяжело дышать. Как ладони холодеют, а сердце будто дрожит под рёбрами. Эти тайны и загадки не дают спокойно жить, даже если ты не хочешь их разгадывать, все равно нет покоя.

Я не умею врать. И не умею скрывать страх. Надеюсь, он этого не заметит. Надеюсь, не почувствует запах тревоги, который, кажется, проникает из каждой моей поры. Ставлю цветы в воду. И медленно выдыхаю. Потом оборачиваюсь к Максиму.

— Чай будешь? А то мне одной много пирожных, — голос звучит ровно, почти легко.

Я поворачиваюсь к чайнику, чтобы он не видел, как дрожат пальцы, когда я наливаю воду. Автоматически включаю. Пусть кипит. Пусть шумит. Он заглушит мои мысли. Я не хочу говорить вслух, о чем думаю, поэтому мне предпочтительнее молчать.

Максим садится за стол. Слишком вальяжно и с таким видом, будто это его дом, а не мой. Откидывается на спинку стула, сцеживает снисходительную полуулыбку и не сводит с меня глаз. Я знаю этот взгляд. Он изучает. Наслаждается своим присутствием. Уверен, что держит ситуацию в руках. У него такое выражение, словно все давно решено, нужно просто соблюсти формальности, а дело в шляпе.

Стараюсь не выдать раздражения. Не показать, что он выводит меня из себя одним только молчанием. Делаю вид, что не замечаю его взгляда. Самое сложное из всего, что приходится сейчас играть. Я расставляю чашки, как будто всё это — обычный визит хорошего знакомого, с которым мы знакомы тыща лет и нам есть что обсудить, вспомнить, над чем посмеяться и погрустить. Никаких подводных течений. Никаких затаённых подозрений.

— Статья провокационная, — наконец говорит Максим, как бы между делом, — будто кто-то пытается выбить у тебя почву из-под ног. Но не переживай, я всё улажу.

Он делает паузу, как будто ждёт, что я посмотрю на него с благодарностью.

Наверное, рассчитывает, что я упаду к его ногам, сломаюсь, заплачу, буду умолять больше меня не оставлять, быть рядом, прикрывать от злых врагов, беречь, защищать, как когда-то… Но не дождётся.

— Нужно только выяснить, кто на тебя точит зуб, — добавляет с ленивой уверенностью, склоняя голову набок, дотрагиваясь до ручки чашки.

Я смотрю на чайник. Он ещё не закипел. Между нами пауза, которую не хочется растягивать до бесконечности. Мне некомфортно с ним молчать. Молчание с Максимом пугает.

— Ты предполагаешь, кто за этим всем стоит? — спрашиваю осторожно. Как бы невзначай. Как будто мне просто интересно.

Достаю ложки, при этом стараюсь уловить хотя бы мельком его реакцию. В груди сжимается. Я чувствую какой-то подвох со стороны Максима. Сейчас он либо соврет, либо скажет правду. Или полуправду, завернутую в красивую упаковку.

Максим чуть наклоняется вперёд, взгляд такой понимающий, сочувствующий, что сводит зубы. В его голосе появляется вкрадчивая интонация:

— Милан… ну зачем ты вообще это тянешь? Хочешь, я разрулю ситуацию? Быстро, без продолжения скандалов. Ты ж понимаешь, что вся эта тряска нижним бельем не очень на руку в работе заводу. Люди будут шептаться о твоей личной жизни, перетирать интимные подробности и гадать, а действительно ли ты невиновна, как говоришь.

Я вздрагиваю. Он говорит, будто знает, что именно так и будет. Его уверенность пугает до чертиков. Его слова звучат слишком прямолинейно. И протянутая рука помощи формальность, он уже всё решил за меня. Я впервые всматриваюсь в Максима и пытаюсь понять, какой он, черт побрал, человек. Почему он вроде такой внимательный, участливый, но в последние время мне с ним некомфортно, хотя раньше такого между нами ощущения не было.

— Ты говоришь так, будто у тебя есть волшебная кнопка, — стараюсь говорить ровно, но чувствую, как внутри что-то сжимается. — Но это не просто скандал. Это моя жизнь. Моя репутация. Ильдар. Его бизнес…

Имя Ильдара вырывается почти случайно. Но, может, это напоминание охладит Максима в его запале мне помочь? Это он еще шарманку о разводе не завел. Максим прищуривается, усмехается. На мгновение мне кажется, что мелькает выражение ненависти. Но на мгновение. В следующую секунду Максим мягко улыбается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я хочу тебе помочь. Ты мне дорога. И в этом дерьме, которое булькает вокруг тебя, никого нет, кроме меня. Только я рядом с тобой, Милан. Остальные… Где они? Где Ильдар? Он твой муж, должен защищать от этих шакалов, но его нет… А я рядом, — Максим протягивает руку и дотрагивается до моих костяшек. — Мне важно, чтобы ты была счастлива. Я всегда с тобой. Твоя опора. Твоя страховка. Твое все.

Я прикусываю губу. Максим говорит очень убедительно. Очень проникновенно. И не будь Ильдара, его Даяна, их желания докопаться до правды, я бы поддалась Максиму. Поверила ему, находясь в столько уязвимом положении. Я ведь девочка, которая никогда с подобным не сталкивалась. Которую всегда защищал кто-то сильнее меня. Сначала это был папа. Потом Ильдар.… И снова Ильдар, но на его место метит Максим.

Сжимаю пальцы под столом, чтобы не выдать дрожи. Сердце колотится, как сумасшедшее. В голове мысль за мыслью скачут друг перед другом. Я понимаю, что Максим пытается манипулировать мной. Тактично давит. Мне хочется, что Ильдар сейчас же вышел из спальни и поставил Макса на место.

— Я могу убрать все статьи. Сделать так, чтобы имя твоё очистили. Я даже могу организовать "настоящего" подозреваемого. Главное — играй со мной в одной команде. Без глупостей.

Смотрю на него. В этом взгляде столько уверенности. Он привык, что люди сдаются. Привык, что достаточно лишь слегка надавить, и человек треснет. Не закричит, нет. Просто примет его правила игры. Игра, в которой он всегда выигрывает. Потому что просчитывает на ход вперёд, потому что знает, куда бить. Не громко, не грубо, а точно.

Я вижу перед собой того же Максима, с которым когда-то жила. Он не стал другим — он всегда был таким. Просто раньше я этого не замечала. Или не хотела замечать. Он умел быть нежным, заботливым, обходительным. Умел создавать иллюзию безопасности рядом с ним. И мне казалось — он спасает. Защищает. Держит меня в руках, когда я падаю.

А теперь понимаю, он держал, чтобы не дать упасть не мне, а ситуации. Чтобы всё оставалось под контролем. Чтобы я была под контролем. Я думала — это забота. А теперь вижу: это была власть.

Сейчас он сидит передо мной, такой же спокойный, уверенный в себе, чуть насмешливый. Будто знает наперёд, чем всё закончится. Его взгляд ловит мой, будто ждет — сейчас я кивну, соглашусь, снова сделаю шаг к нему. Он уверен, что стоит мне испугаться, и я приму его условия. Я же не справлюсь одна. Так он думает.

Мне действительно страшно. Ибо я не знаю, какие шаги Максим уже продумал в моей ситуации. Я чувствую, как дрожат пальцы. Как горло сжимает, словно петлей. Как больно дышать. Он всё еще силён. Всё еще умеет давить. Но теперь я знаю, чем это заканчивается. И если сейчас сдамся, назад уже точно не будет дороги.

Хочу верить, что Ильдар всё слышит. Что понимает, насколько мне тяжело. Что видит: я борюсь. Пусть и молча. Пусть и внутри. Но борюсь. Хочу, чтобы он сделал выводы. Хочу, чтобы поверил — я не та, что была раньше. Я сильная, хоть и нуждаюсь в его поддержке.

— А по-своему — это как? — спрашиваю с притворным спокойствием, хотя внутри всё кричит. — Ты заплатишь за молчание журналистов? Или кому-то угрожаешь?

— А тебе какая разница, Милана? Главное — будет результат. Тебя оправдают не в суде, а в глазах людей. Это куда важнее, правда? — насмешливо смотрит, склоняя голову набок.

Максим сокращает между нами расстояние. Он неожиданно оказывается рядом. Его колено касается под столом моего колена. От этого прикосновения меня бросает в дрожь, вскидываю на него широко распахнутые глаза. Надеюсь, он ничего там не увидел. Надеюсь, не выдала себя с потрохами.

— Ильдар… он хороший парень, но ты же понимаешь, он не из нашего мира. Он элита. Ему эта грязь вокруг тебя ни к чему. Он не будет марать руки, рисковать репутацией семьи ради тебя. А я буду, — рука Максима оказывается возле моей руки, невзначай касается пальцами моих пальцев. — Я изваляюсь ради тебя в грязи. Подниму все свои связи и хорошие знакомства.

Вкрадчивый голос завораживает, со мной будто разговаривает змей искуситель. Я действиетльно чувствую, как поддаюсь его влиянию. Меня будто опутывают невидимой нитью. Крепко-крепко. Смотрю в глаза Максима, и вижу его в образе большого хищного паука, который умело создает вокруг себя прочную паутину, которую одним махом не разорвать. Он хищник. А я бабочка в его сетях, попавшая по глупости.

— Я не отдам себя на растерзание, — шепчет, опуская взгляд на мои губы. Я непроизвольно их облизываю, от чего зрачки Максима расширяются, делая глаза полностью черными — Никому не позволю тебя растерзать.

Поворачиваю голову в сторону Максима. Заставляю себя улыбнуться. Легко, как будто ничего не произошло, как будто он действительно только что протянул руку помощи, а не воткнул мне нож в спину. Стараюсь выглядеть благодарной. Ровно настолько, насколько он ожидает. Потому что если дать больше, он почувствует ложь, если меньше — усомнится в моей покорности. Он слишком внимательный. Слишком давно меня знает.

В висках бьётся истеричная мысль, как назойливый комар. Не отпускает. Я гоню её прочь, я говорю себе, что это паранойя, что он не способен на такое. Но сейчас... теперь всё складывается в мозаичный узор, который я больше не могу игнорировать.

Как по заказу — публикации. Как по щелчку — всплывающие подробности, которые никто, кроме него, не знал. И слишком ловкие формулировки. Как будто кто-то специально пишет это так, чтобы не было повода для иска. Как будто кто-то умеет ставить капканы между строк.

Я вспоминаю, как Максим однажды доверительно говорил, что в грязных играх побеждает тот, кто первый начинает. Тогда я смеялась, не понимала, что это не просто фраза. Это его кредо.

Сейчас он сидит напротив, спокоен, как всегда. Смотрит внимательно, почти ласково. В глазах лёгкий интерес, будто он наблюдает за экспериментом. За моей реакцией. Проверяет, догадалась ли я. Понимаю, если покажу страх, он победит. Если покажу, что чувствую его игру, он изменит правила.

Я не могу его обвинить здесь и сейчас. У меня нет ни одного доказательства. Всё держится на ощущениях. На памяти. На интуиции. Он же всегда умел действовать без улик. Всегда выбирал такие ходы, за которые нельзя зацепиться.

Но я чувствую, что за всеми этими сплетнями, за всей грязью, что льётся на меня и мою семью, стоит он. Не напрямую. Он бы не стал мараться лично. Но он знает, как делегировать грязную работу. Как бросить кость тем, кто с радостью разорвёт.

И эта мысль уже не гость. Она постоянный житель в моей голове. Я не хочу в неё верить. Не хочу признавать, что человек, который был рядом, который когда-то казался близким — способен так хладнокровно уничтожать. Но всё внутри говорит: да, это он. И если я не найду способа это доказать, он не остановится.

Телефон Максима вибрирует, и его взгляд отрывается от меня. Он быстро читает сообщение, а я, пытаясь не выдать волнения, глубоко вдыхаю и кусаю изнутри щеку. Хочется, чтобы он поскорее ушёл, чтобы остаться одной с собственными мыслями. И мыслей сейчас больше, чем когда-либо.

— Милана, мне нужно идти, — говорит он неожиданно мягко и протягивает руку, чтобы лёгким касанием коснуться моей щеки. Я едва сдерживаюсь, чтобы не отдернуться. — Я всегда рядом. Был и буду. Подумай над моим предложением. Пока ты стоишь на месте, тебя будут поливать грязью.

— Я подумаю, — выдавливаю, вставая с места вместе с ним. Он позволяет себе ещё одну вольность, которая заставляет меня замереть: наклоняется и целомудренно целует меня в лоб.

Я улыбаюсь. Заставляю себя улыбаться, чтобы он не почувствовал сомнений, чтобы скрыть страх. Провожаю его до двери, закрываю замок и остаюсь стоять в прихожей, неподвижная, словно парализованная.

Слышу шаги. Медленно оборачиваюсь и встречаю взгляд Ильдара. Его глаза — мрак, тёмная бездна, полная сдерживаемой ярости, но я чувствую — этот гнев не направлен на меня. Мы смотрим друг другу в глаза, и я сдавленным голосом выдавливаю:

— Это Максим.

27 глава

Когда ты знаешь врага в лицо, становится чуть легче — по крайней мере, ты понимаешь, как с ним себя вести, какие слова подбирать, с каким взглядом смотреть, чтобы не выдать себя, и даже какую улыбку натянуть, чтобы она казалась естественной. Но легче — не значит спокойно. Я всё ещё не могу до конца принять, что этот человек, которому я доверяла, с кем делилась своими страхами и радостями, кого считала близким, оказался без принципов и морали. Это как осознать, что он внешне красивый, но внутри опасный и пустой.

Для чего? Какая у него была цель? Что он получил, разрушая мою жизнь? В голове не складывается ни одна логичная версия. Я перебираю события последних лет, пытаюсь найти точку отсчёта, с которой всё пошло под откос, но в каждом воспоминании он всё ещё улыбается так, будто желает мне добра. И от этого становится вдвойне противно — потому что теперь я знаю, что за этой улыбкой пряталось.

Ильдара почти не бывает дома. Он с головой ушёл в дела завода, и я подозреваю, что ищет улики, ниточки, ведущие к тому, кто затеял эту грязь. Даян, как тень за спиной, защищает нас от СМИ, гасит скандалы, которые вспыхивают, как костры на сухой траве, и угрожают разгореться в полноценный пожар. Но даже он не может остановить всё — слухи живут своей жизнью, обрастают новыми подробностями, которые никто не проверяет.

Из-за этой напряжённой ситуации я остаюсь дома. Выхожу только тогда, когда это крайне необходимо, и каждый раз ощущаю на себе взгляды — не всегда враждебные, но всегда оценивающие. Я стараюсь по минимуму контактировать с людьми, чтобы не слышать невинных, но до боли неприятных фраз: «Мы просто спрашиваем, чтобы понять…», «А это правда, что…».

Я полностью растворяюсь в работе. Это единственное, что помогает не думать. Когда рисуешь, когда занята, когда у тебя горят твои личные сроки и от твоей скорости зависит результат, у тебя нет сил гонять по кругу вопросы, на которые всё равно нет ответа.

Но даже работа не всегда спасает. Стоит на пару минут замереть над листом с карандашом в руке — и в голову начинают лезть картинки: как он, возможно, сидит в каком-то уютном кабинете, пьёт кофе, и с лёгкой ухмылкой придумывает очередную ложь про меня. Как раздаёт указания — где и что опубликовать. Как наслаждается тем, что я вынуждена оправдываться перед теми, кто раньше меня уважал.

Разочарование — оно тяжелее любого страха. Потому что страх ты хотя бы понимаешь: он конкретный, у него есть форма. А разочарование — бесформенное, оно просто лежит внутри, давит, и с каждым днём вес его только растёт.

Я пытаюсь не анализировать слишком глубоко, потому что знаю — если начать копать, можно наткнуться на такое, что потом уже не сможешь забыть. И я боюсь… боюсь, что в этой копке я найду не только его вину, но и свои ошибки. И придётся признать, что я сама пустила его слишком близко, сама стала катализатором все несчастий вокруг себя и своей семьи.

Сейчас я живу от звонка до звонка Ильдара, от коротких сообщений Даяна, от новостей в сети, которые уже боюсь открывать. А ещё я жду… жду, когда этот кошмар закончится. Хотя, если быть честной, не уверена, что после всего моя жизнь когда-нибудь снова станет прежней.

Слышу хлопок входной двери — короткий, уверенный, как всегда. Сердце почему-то вздрагивает, и я, не раздумывая, подрываюсь с места. Шаги сами несут меня в коридор. Там — Ильдар. Он, слегка наклонившись, разувается, аккуратно ставит обувь на место, и в этот момент поднимает голову, встречает мой взгляд. Никаких лишних слов, ни тени вопроса в глазах — только тихое узнавание. Он кладёт портфель на банкетку, выпрямляется и медленно идёт ко мне.

Обнимает. Просто, крепко, как будто хочет сказать этим всё сразу: «Я здесь. Я с тобой». Его руки ложатся мне на плечи, притягивают ближе, и я утыкаюсь носом в его грудь. Вдыхаю его запах — такой родной, тёплый, в котором смешаны что-то терпкое и еле уловимый аромат табака. И в этот момент весь шум в голове стихает. Рядом с ним мне не страшно. Всё остальное будто отступает на второй план.

Я понимаю, что ситуация с Максимом, со всеми его грязными интригами, парадоксальным образом только сделала нас с Ильдаром сильнее. Мы сплотились, как люди, которые стоят спиной к спине, зная, что враг где-то рядом. У нас уже нет той неловкой дистанции, что была раньше, нет недосказанности, которая могла ранить.

Вспоминаю нашу первую встречу — и понимаю, что она больше не имеет значения. Те старые обиды и недопонимания, которые казались такими важными, сейчас кажутся смешными пустяками. Как мелкие ссоры, которые стираются из памяти, когда приходит настоящее испытание.

А настоящее — вот оно. Его руки на моих плечах. Его тепло, которое прогоняет холод изнутри. Его молчание, которое громче любых обещаний. Всё, что важно — мы вместе. Мы держимся друг за друга. И я впервые за долгое время верю, что это «вместе» уже не сломать ни Максиму, ни тем, кто стоит за ним.

— Выглядишь уставшим, — тихо говорю, всматриваясь в его лицо. Под глазами тени усталости, взгляд тяжёлый, будто за ним целый день борьбы, разговоров и невидимых поединков. Я протягиваю руку, зачесываю отросшую челку назад, открывая его лоб, и на мгновение задерживаю пальцы, словно хочу хоть так снять часть его усталости.

— Устал — факт, — он почти не улыбается, но в голосе появляется мягкость. — Но увидев тебя, немного приободрился.

Его губы едва касаются моего лба, тёплый, быстрый поцелуй — как немое признание в том, что я для него — передышка. Он разворачивается и направляется в спальню, снимая пиджак и расстёгивая рубашку на ходу. Я знаю — он идёт в душ, чтобы смыть с себя всё то, что принёс с завода: пыль, запах металла, но главное — тяжесть чужих взглядов и фраз, которые весь день давили на него.

Я ухожу на кухню. Ставлю кастрюлю на плиту, разогреваю поздний ужин. Металлический звон посуды и тихое шипение масла звучат почти успокаивающе. Ставлю чайник, наблюдаю, как струйка пара медленно поднимается вверх. Эти маленькие, почти бытовые действия придают иллюзию нормальности, будто за дверью нет скандалов, слухов и грязи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В голове крутится мысль: возможно, за чаем он мне что-то расскажет. Хотя я уже знаю его привычку — хранить молчание, чтобы не грузить меня тревожной информацией. Он по-своему заботится обо мне, прячет от лишней боли, словно уверен, что я должна дышать только чистым воздухом, пока он сам разбирается с гарью и дымом.

И от этой мысли в груди одновременно становится теплее и тяжелее. Теплее — потому что он защищает меня, тяжелее — потому что мне хочется разделить его тяжесть, а он всё равно держит её один.

Ильдар, закончив ужин, словно по привычке ложится на диван. Берёт пульт и начинает щёлкать каналы, без задержки, будто не в поисках фильма или передачи, а просто чтобы занять руки и взгляд. Но я знаю — это не про телевизор. Это про его мысли. Они сейчас где-то далеко, между цехами завода, в разговорах с людьми, в разборе документов.

Я украдкой наблюдаю за ним. Лёгкая складка между бровей, чуть сжатые губы — он напряжён, но старается не показывать. И всё же даже в таком состоянии он излучает какое-то внутреннее спокойствие, которое передаётся мне.

Я тихо возвращаюсь за свой рабочий стол, снова включаю ноутбук и открываю файлы. Меня не тяготит его молчание. Не раздражает, что он не разговаривает. Мы просто находимся в одном пространстве, и этого достаточно. От его присутствия словно гаснут все внутренние бури. Тревоги, которые ещё утром казались огромными и тяжёлыми, вдруг уменьшаются.

Я понимаю, что с ним мне не нужно притворяться сильной — он и так знает, когда я на грани, даже если молчу. И именно в такие вечера, когда он просто лежит рядом и молчит, я чувствую, что между нами есть что-то гораздо прочнее слов.

Хочется подойти, опереться щекой на его плечо, просто посидеть вместе, но я даю ему пространство. Пусть он будет в своих мыслях, а я — в своих делах. Главное, что мы в одном доме, и это сейчас мой самый надёжный тыл.

Я, вместо того чтобы работать, ловлю себя на том, что уже минут десять просто сижу и рисую Ильдара. Линия за линией — и на листе появляется он. Уютный, несмотря на лёгкую морщинку между бровей и неподвижную серьёзность во взгляде. Красивый. Настолько, что у меня никогда не было шансов остаться к нему равнодушной.

Я влюбилась в него постепенно. Сначала — во внешность. Потом — в характер, в поступки. Но сильнее всего — в то, что он делает со мной. Как меняет изнутри. Какое послевкусие оставляет после себя. Он как редкое, дорогое вино: его невозможно пить каждый день, но ради одного глотка можно отказаться от всего остального, чтобы потом всю жизнь помнить оттенки, что остались на языке.

— После того, как завершим вопрос с Максимом, что будем делать? — тихо спрашиваю, украдкой наблюдая за мужем.

Ильдар будто вздрагивает от моих слов. Лоб слегка морщится, губы поджимаются, и я вижу, как он уходит в свои мысли. На миг мне становится тревожно — вдруг опять что-то пойдёт не так, вдруг снова он решит, что нужно молчать и держать всё в себе. Но через несколько секунд его лицо меняется: напряжение уходит, взгляд смягчается, и он поворачивается ко мне. В уголках губ появляется едва заметная, но тёплая улыбка.

— Возьмём полноценный отпуск и уедем отдыхать, — произносит он спокойно, словно уже видит нас вдвоём где-то далеко от всей этой грязи.

Я чувствую, как внутри становится теплее. Мелькает образ: море, солнце, он рядом — без тяжести на плечах, без вечного груза дел. И я понимаю, что хочу именно этого. Не роскоши, не дорогих отелей, а его рядом, свободного от всего, что сейчас давит.

Мне даже не важно, когда наступит этот отпуск. Главное — что он об этом думает. Что мы говорим о будущем, а не только о проблемах. Это значит, что у нас впереди есть «потом».

— А если серьёзно? — откладываю карандаш, прячу набросок Ильдара за листами с эскизами коллекции. Только когда он оказывается в безопасности, позволяю себе взглянуть на мужа, раскинувшегося на диване.

— Поставим во главе завода грамотного управленца, вернёмся в мой город и будем активно стремиться выполнить приказ деда, — Ильдар иронично улыбается, садится.

Я прищуриваюсь, не сразу улавливая суть. Он сказал это так буднично, словно речь идёт о каком-то обычном проекте. Но когда до меня доходит, о чём он, я машинально прикусываю губу.

— Думала, не узнаю? — его голос мягкий, но в нём сквозит та уверенность, от которой у меня одновременно теплеет и сбивается дыхание. — Дед спит и видит, как подержит на руках правнука, а ещё внесёт существенный вклад в его воспитание. Поэтому, как только разберёмся с Максимом, выведем его на чистую воду, я хочу исправить все промахи, допущенные по отношению к тебе.

Сердце будто делает лишний удар. Я не знаю, что сильнее — лёгкий испуг от самого факта, что он говорит о ребёнке всерьёз, или то, как он это произносит, не как просьбу или мечту, а как твёрдое решение. Его слова ложатся глубоко, заполняют всё внутри тёплым светом, который я давно боялась впустить. У меня перехватывает дыхание. Не знаю, как правильно толковать его слова, но внутри всё сжимается в тугую пружину. В груди поднимается волнение, будто он вот-вот признается в любви… и всё же Ильдар молчит.

Молчу и я, хотя этот разговор — тёплый, доверительный, тот самый момент, когда можно приоткрыться, сказать что-то важное. Но страх держит за горло. Страх, что потом окажется: между нами не любовь, а лишь влечение, симпатия, уважение. Да, на этих чувствах можно идти долго, но я хочу большего.

Я хочу, чтобы меня любили безусловно — не за поступки и не вопреки недостаткам. Просто так. За то, что я есть. За то, что я — это я. И пока он молчит, а я делаю вид, что просто задумалась, это желание становится почти болезненным.

Но в этот момент я понимаю: для него я — уже не временная спутница, не союзница «на время». Он строит со мной планы. Долгие. Настоящие. И от этого у меня одновременно хочется смеяться и плакать.

28 глава

Расплачиваюсь за покупки, беру пакет и выхожу из супермаркета. Жмурюсь от яркого солнца, ощущая, как горячий воздух ударяет в лицо. После прохлады магазина улица кажется раскалённой печью, и я невольно передёргиваю плечами.

— Эй, Милан! — раздаётся оклик.

Я оборачиваюсь и на долю секунды застываю. Воздух будто густеет, превращаясь в вязкую липкую массу. Но я тут же заставляю себя улыбнуться. Всего лишь привычная маска.

В нескольких шагах стоит машина, из окна выглядывает Максим. Лёгкая улыбка, открытый взгляд — он выглядит до смешного дружелюбным, словно добрый знакомый, случайно встретивший меня на улице. И именно эта притворная простота обжигает сильнее любого солнца. Я теперь хорошо знаю, как обманчивы бывают люди.

— Садись, подвезу! — предлагает он, кивая в сторону пассажирского сиденья.

И пока его тон звучит легко, почти по-домашнему, у меня внутри медленно и неотвратимо поднимается холодок.

— Да мне тут рядом, недалеко идти! — я стараюсь произнести это легко, будто действительно так думаю, и, наверное, мне удаётся. Максим всё так же улыбается, словно не замечает моей натянутости. Он покачивает головой с мягкой укоризной, как будто я капризный ребёнок, отказывающийся от конфеты.

— Чего ты будешь переться по этой духоте, когда я довезу с комфортом и в прохладе. Садись!

Я понимаю, если буду упираться дальше, он может почувствовать подвох. Может заподозрить, что я его сознательно избегаю. И ведь будет прав. Я отвечаю на звонки неохотно, встреч стараюсь избегать, прикрываюсь работой и "усталостью". А на самом деле просто не хочу снова попасть под его влияние и тонкое манипулирование. Но объяснить это словами я не могу.

— Уговорил, — говорю я, наконец, и подхожу к машине.

Пакеты отправляю на заднее сиденье. На мгновение возникает безумное желание сесть туда же, отгородиться хотя бы расстоянием. Но я же всегда садилась рядом. Сажусь и сейчас — привычка, словно ловушка, в которую загоняю саму себя. Пристёгиваюсь и прячу подрагивающие пальцы между коленями. Машина плавно трогается с места.

Максим, как обычно, играет роль — обаяние, доброжелательность, эта лёгкость, которая всегда действовала на людей. Он будто светится изнутри, и в его улыбке нет ни намёка на то, что за ней скрывается. Я же чувствую, как под кожей шевелится тревога.

— Выглядишь уставшей, — бросает он небрежно, но в голосе слышится забота. Слишком убедительная забота. — Много работы?

Я заставляю губы изогнуться в лёгкой улыбке, будто слова его действительно приятно греют. Отвечать приходится тоже в том же тоне — непринуждённо, доверительно. Я знаю: стоит только выдать раздражение или холодок, он сразу уловит. А этого допустить нельзя. Внутри же всё время свербит мысль: он чересчур умело притворяется. И эта лёгкость, куда страшнее прямой угрозы.

— Хочу всё сделать идеально, я ведь не только нарисовала коллекцию, но и сама лично выбираю ткани, фурнитуру, ищу швею. С последним выходит затык. Люди вроде умеют шить, но услышав о том, что нужно шить нижнее бельё из дорогих тканей, округляют глаза и сразу идут в отказ. Я их страх понимаю. Не каждый возьмётся за такую тонкую работу, а самой шить не вариант. Не хочу быть мастером на все руки.

— Помочь с поиском кадров?

— Нет, хочу справиться сама. Я и так на тебя повесила завод и…

— И на Ильдара, — Максим усмехается, крепко сжав руль до побелевших костяшек. В голосе язвительная усмешка, в улыбке слишком много зубов. — Я думал, что между вами всё кончено, а выходит…

— Он помогает с заводом, — спешно перебиваю. — Ничего личного. Пока у него совершенно нет времени поговорить со мной о личном.

В салоне сразу становится тесно. Между нами будто натянулась тонкая металлическая струна, звенящая от напряжения. Словно одно неверное движение, и она сорвётся, хлестнёт, оставив болезненный след. Я чувствую, как воздух становится осязаемым, а каждая фраза даётся с трудом, будто через сопротивление. Максим не смотрит на меня, но его сжатые руки на руле выдают то, что кипит внутри. И мне приходится буквально заставлять себя сохранять спокойствие, дышать ровно, не дать трещине появиться снаружи.

Я совершенно не вру Максиму. Просто не договариваю правду. На самом деле Ильдар действительно сильно занят. Завод отнимает много сил, времени и энергии. По обрывочным телефонным разговорам поняла, что часть семейного бизнеса тоже на его плечах, но там вся работа налажена как часы, поэтому ему удается руководить дистанционно. Однако, понимаю, что так будет не всегда. Однажды Ильдару всё равно придётся вернуться туда, где его место по рождению. И пусть он говорил, что хочет выполнить наказ деда по поводу ребёнка, я до конца так и не решила, хочу ли связываться с этой семьёй. А Ильдар из семьи, если уж по правде, не уйдёт. Не так воспитан. Все его бунты и диверсии — это всего лишь краткий всплеск в огромном океане под названием семья Салихович.

— Ну да, скандал, связанный с тобой, тоже его частично коснулся. Акционеры были возмущены такой грязной правдой. Некоторые даже потребовали развода.

— Вот так напрямую и потребовали? — я скосила глаза на Максима. Его профиль неподвижен, взгляд прикован к дороге. Лицо кажется отлитым из камня, ни одна эмоция не прорывается наружу, только сжатая челюсть выдаёт скрытое напряжение.

— Не напрямую, а между собой, — холодно поясняет он, будто говорит о вещах, не имеющих к нему никакого отношения.

— Ясно… — выдыхаю, поворачиваю голову к окну.

Солнце бьёт в стекло, разогревает салон, и вместе с этим растёт давящее ощущение, будто машина едет не по улице, а по узкому тоннелю, из которого не выбраться. Тишина становится слишком густой, каждый вдох с усилием, а где-то под рёбрами медленно, но неуклонно сжимается тугая пружина. Я понимаю: этот разговор ещё не окончен.

Замечаю, что нужный поворот остаётся позади. Сердце будто спотыкается, и я резко поворачиваюсь к Максиму с немым вопросом. Он краем губ усмехается, а затем, не отрываясь от дороги, бросает на меня быстрый, странный взгляд. Щёлчок замков дверей звучит слишком громко в тишине салона. Страх липко обнимает меня со спины, как холодная паутина. Я заставляю себя не выдать ни малейшего волнения, хотя в висках начинает пульсировать кровь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы, кажется, проехали поворот к моему дому, — говорю как можно будничнее, почти равнодушно, будто замечаю пустяк.

— Хочу с тобой немного покататься. Ты против? Куда-то спешишь? — голос Максима мягкий, спокойный, даже ленивый, но в этой спокойности есть что-то слишком выверенное.

— Да нет… — отвечаю неопределённо, прикусываю щеку изнутри, чтобы занять рот хоть чем-то и не выдать дрожь в голосе.

Салон словно стал теснее, воздух густым и тягучим. Машина едет плавно, но я ощущаю, как под этой плавностью что-то скрывается, как будто невидимая сила меняется вокруг нас. Чем дальше от дома, тем сильнее давит тревога, растёт ощущение, что контроль над ситуацией постепенно ускользает из моих рук.

Если я сейчас показательно вытащу мобильный телефон и напишу Ильдару, Максим всё сразу поймёт. Кто знает, какая у него будет реакция. Представлять это не хочется. Поэтому я лишь сильнее стискиваю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, и отворачиваюсь к окну, заставляя себя запоминать каждый поворот, каждую вывеску, каждый неприметный ориентир. Куда он меня везёт? А главное — зачем?

Больше всего пугает его молчание. Эта гробовая тишина в салоне давит на виски, словно машина едет не по городу, а по замкнутому коридору, где стены медленно сдвигаются. Он специально тянет паузу, нагнетает обстановку, доводит меня до предела, чтобы потом… что? Чтобы я согласилась на всё, что он предложит?

Я не питаю иллюзий. Человек, который хладнокровно подставил меня под обвинение в убийстве, втянул в это Ильдара — одного из влиятельнейших людей страны — точно не живёт наобум. У него отсутствует чувство страха и паники. Всё, что он делает, — тщательно просчитано. Даже его внезапное появление у супермаркета теперь кажется частью сценария. Значит, следил. Ждал. Высчитывал идеальный момент.

Паника крадётся по позвоночнику липкими лапами, подбираясь всё ближе к горлу. Я стараюсь дышать ровно, но лёгкие будто сжимаются, воздух становится густым и вязким.

Мы покидаем город. Окраины мелькают за окнами, дома редеют, и вскоре вокруг остаются только серые поля и тёмные полосы деревьев. Дорога будто вытягивается в бесконечность. Я продолжаю молчать, и Максим тоже. Кажется, он намеренно маринует меня в собственных мыслях, страхах, догадках.

— Зачем ты это делаешь? — не выдерживаю я. Голос дрожит, но я стараюсь говорить ровно. — Почему ты так со мной поступил и продолжаешь это делать?

Я не уточняю. Он не дурак. Он прекрасно понимает, о чём речь. И по довольной ухмылке на его лице понимаю — угадала.

Пока он думает над ответом, я украдкой скольжу пальцем по телефону, нащупываю кнопку быстрого набора и запускаю запись. Всё делаю на вдохе, затаив дыхание, будто ворую что-то у самого времени. Максим слишком сосредоточен на дороге, и сложный участок с поворотами играет мне на руку.

— Так о чём ты? — произносит он с ленивой усмешкой, словно проверяя, сколько ещё выдержу.

Машина резко сворачивает с трассы на просёлочную дорогу. Всё происходит так стремительно, что я даже не успеваю прочитать указатель. Только успеваю ощутить, как сердце проваливается вниз, будто мы пересекли границу, и назад пути нет.

— Зачем ты всё это замутил? С какой целью? Завод? — я слышу собственный голос, будто со стороны. Внутри сотни вопросов, но я боюсь, что если задам ещё хоть один, то просто не выдержу и сорвусь.

— Завод? — Максим хмыкает. — Он и так почти мой. Но да, будь ты моей женой, весь завод перешёл бы полностью ко мне. Это и было в планах.

— Упечь меня в тюрьму и выкупить акции? — слова вырываются сами, губы дрожат.

— Не совсем. — Он усмехается, и эта усмешка режет по нервам хуже ножа. — Я хотел тебя подчинить. С первой нашей встречи у меня появилась навязчивая идея — обладать тобой. Я до безумия желал тебя, сходил с ума от невозможности прикоснуться. Ты не представляешь, сколько раз я представлял, как ты стонешь подо мной, умоляешь не останавливаться, а глаза твои полны преданности и обожания.

Он резко сбавляет скорость, поворачивает голову и смотрит прямо на меня. От этого взгляда у меня в животе всё сжимается в тугой комок. Стеклянные глаза, пустые и одновременно горящие каким-то маниакальным светом. Передо мной уже не холодный стратег, а безумец, у которого отказали все тормоза. И в его руках — я.

_______________________

Моя новая история - Эрлан. Горец с багажом.

29 глава

Машина несётся по разбитой дороге, и я чувствую, как каждая кочка отдаётся в животе тяжёлым толчком. Стараюсь сидеть прямо, не выдавать дрожи в руках, но пальцы сами собой впиваются в ткань сиденья. Максим молчит. Даже не смотрит на меня, сосредоточен только на дороге. Но я кожей ощущаю его торжество, как будто он излучает тепло, наполняет салон вязким напряжением.

Я боюсь нарушить тишину. Любое слово может стать спусковым крючком. Но и его молчание хуже любых угроз — оно давит, заставляет гадать, что у него на уме.

Максим вдруг усмехается. Негромко, коротко, но в этой усмешке есть что-то триумфальное. Будто он заранее знает, что я уже в ловушке, что выхода у меня нет.

Я кусаю щёку изнутри, чтобы не сорваться, но тревога растёт, царапает изнутри, лишает воздуха. И именно в этот момент он поворачивает ко мне голову и, не мигая, смотрит. В его взгляде нет ничего человеческого — только холодное, безжалостное довольство охотника. Только после этого он начинает говорить:

— Твой отец был против меня, — его голос становится почти мягким, будто рассказывает не жуткую исповедь, а обиду давних лет. — Хотя я обещал тебя любить и сдувать пылинки. Он не верил моим чувствам. Попросил исчезнуть из вашей жизни и не докучать тебе своей одержимостью. Вместо меня выбрал Артура, — он усмехается с презрением. — Этого хлюпика, который даже трахать тебя как следует не мог. Чувствовал себя ущербным, вот и бегал по любовницам. С ними у него получалось. Но не с тобой.

У меня начинает колоть под рёбрами. Словно каждое его слово — тонкий, точный нож. Самое страшное, что часть сказанного правда. Артур… да, он никогда меня не удовлетворял. Были вечера, когда я лежала рядом с ним и чувствовала себя пустой, ненужной, поломанной. Мне казалось, что я неполноценная женщина. Но об этом некому было сказать.

— И я подумал, — Максим наклоняется ближе, глаза его холодно блестят, — раз между вами нет ни любви, ни настоящей близости… зачем тебе мучиться рядом с таким никчёмным мужем? Почему бы не освободить тебя?

— Но… — голос предательски дрожит, в горле першит, будто слова застряли. — Ты же подставил меня.

— Это часть моего плана по завоеванию тебя. Я хотел, чтобы ты была зависима от меня, благодарна мне, понимала, что в любой ситуации, будь она плохая или хорошая, рядом с тобой только я, — Максим улыбается, и от этой улыбки у меня пробегает ледяной озноб по всему телу. Сердце бьется как сумасшедшее, дыхание сбивается, и мне кажется, что мир вокруг словно сжимается, а я оказываюсь в ловушке без выхода.

Он останавливает машину в поле и глушит мотор. Впереди ни души. Сзади — пустота. Поле вокруг поглощает нас, словно мы растворились в безлюдной тьме. Я ощущаю, как паника стучится в висках, сковывает грудь и холодным железными тисками сжимает внутренности. Хочется закричать, убежать, но ноги не двигаются, а руки дрожат, сжимая колени.

— Я люблю тебя с первой встречи. Как только увидел и понял, что кроме тебя мне никто не нужен. Но кто я такой? Без денег, без власти, без влиятельных родителей. Мне нечем было тебя взять. Но однажды я понял, как сделать так, чтобы у меня было все, что можно пожелать. Я придумал идеальный план. Нужно было избавиться от Артура и сделать так, чтобы убила ты его. Тебя бы посадили. А тюрьма — это не курорт, Милана, там тебе бы пришлось несладко. А тут я — заботливый, внимательный, желающий тебя спасти.

Слова Максима словно острые ножи: холодные, расчетливые, безжалостные. Паника внутри меня смешивается с ужасом, предательством и болью, оставляя ощущение, что сердце вот-вот разорвется. Я ощущаю себя куклой в его руках, без воли, без защиты, полностью зависимой от его решений. Глаза его стеклянные, взгляд пустой, уверенный — и в этом взгляде я вижу, что я уже проиграла, что теперь нет ни дороги назад, ни спасения.

Максим улыбается. От его улыбки у меня по спине бежит холодный пот, словно иголки. Тишина поля вокруг кажется удушающей. Только мы вдвоём, и это ощущение одиночества, беззащитности, почти физически давит на меня.

Я не могу дышать ровно. Кажется, будто воздух стал густым, липким, прилипает к губам, к коже, к лёгким. Слова Максима про Артура, про план, про мою тюрьму — гремят в голове, не давая мыслям собраться в единое целое. Страх и ужас смешиваются с чувством предательства и горечью невозможности что-то изменить.

Я сжимаю кулаки, чтобы не выдать дрожь, но пальцы впиваются в кожу до боли. Холод стекает по спине. Я понимаю, что нахожусь на грани — между паникой, которая готова вырваться наружу, и необходимостью сохранять контроль над собой, чтобы не показаться слабой перед ним.

Максим смотрит на меня, и во взгляде нет ни капли сомнения, ни тени страха. Только уверенность, что он уже победил — что моя свобода, моя воля, мои чувства — теперь полностью в его руках.

— У меня ведь были родители… Папа не дал бы меня посадить… — голос предательски дрожит, слова застревают в горле.

— Поэтому я от них тоже избавился. — Максим произносит это так спокойно, с ледяной уверенностью, что сердце будто останавливается.

В голове всё плывёт. Дыхание сбивается, грудь сжимается железным кольцом, легкие горят, кровь кажется слишком густой. Каждое слово Макса бьет, словно удар током, и разум не успевает обработать жестокость сказанного.

Я смотрю на него и вижу чудовище. Безжалостное, хладнокровное, расчетливое. Его блестят, в них сверкает жажда контроля, одержимость, готовность идти по трупам ради своей цели. И чем дольше я на него смотрю, тем сильнее ощущаю: не просто страх, а полное оцепенение, словно тело замерло, мышцы парализованы, сердце бьётся в груди, но с каждой секундой кажется, что оно вот-вот остановится.

Поле вокруг будто сжалось, тишина давит со всех сторон, мир превратился в безвоздушную пустоту, и я понимаю — нет выхода, нет спасения. Только он. И он держит меня в этой ловушке. Я хочу закричать, убежать, сопротивляться… но тело не слушается, разум замирает, страх разливается по венам как ледяная вода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тогда приходит ужасная ясность: я - пленница. Не просто пленница обстоятельств, а пленница его безумного, идеального контроля, от которого нет защиты. Каждое слово Макса отзывается в груди как удар, а я могу только сидеть, застыв, в этой тёмной тишине, понимая, что столкнулась с настоящей тьмой. Мой пленитель — идеальное сочетание обаяния и безумия, к которому невозможно подобрать слова.

— Да, Милан, авария твоих родителей — дело моих рук. Тебя по всем статьям должны были упечь в тюрьму. И я должен был стать для тебя опорой, миром, Богом. Ты должна была молиться на меня, пока сидела в тюрьме. Поверь, через годик-два ты бы смотрела на меня как на самого лучшего мужчину на свете, который не бросил в трудную минуту. Благодаря которому ты бы вышла, сломленная, разбитая, униженная, но моя. Твоё привычное окружение отвергло бы тебя, никто не захотел бы связываться с преступницей, мараться. А я рядом. Я же знаю, что ты никакая не преступница… — Максим улыбается, и его рука тянется к моей щеке.

Я вздрагиваю от прикосновения, но отдергиваюсь. Сердце стучит так, будто хочет выскочить из груди, дыхание сбито. Внутри всё дрожит, словно тело превратилось в ледяную статую. Каждое его слово, каждое движение — как удар током по нервам. Я боюсь спровоцировать его, боюсь дышать не так. Психи непредсказуемы, а жить хочется.

— И всё бы получилось, если бы не Салихович… С ним я совершил ошибку. Мне не стоило поддаваться эмоциям. Но так сладко было наблюдать, как этого ублюдка хоть на время, но упекали за решётку. Мне стоило тоже его прикончить.

Слова Макса рвут меня изнутри. Горло сжимается, глаза слепит холодный страх, а голова будто наполнена тяжёлым свинцом. Я вижу перед собой не человека, а машину разрушения, которая не остановится ни перед чем. В каждом его взгляде — жажда контроля, в каждом движении — предельная опасность. И я понимаю, что сейчас единственное, что держит меня в этом мире — моя осторожность и тихое, отчаянное желание выжить.

— Чего ты хочешь сейчас? — шепотом спрашиваю после долгого молчания.

Максим улыбается. И теперь я понимаю, как выглядят настоящие психи. Они могут быть милыми, симпатичными, обычными на первый взгляд… а внутри — настоящие монстры. Сердце кровоточит, в груди тяжело и трудно дышать, словно каждый вдох давит на лёгкие.

— То, что изначально и планировал. Ты сядешь за убийство, а я буду ждать тебя, как верный рыцарь, — его голос мягкий, почти ласковый, но ледяная острота в словах режет меня насквозь.

Он медленно наклоняется ко мне, его движение преднамеренно, как будто хочет показать контроль. Я затаиваю дыхание, едва осмеливаюсь моргнуть. Его лицо оказывается так близко, что могу почувствовать каждый мускул, каждое дыхание. Сердце колотится в груди, удары эхом отражаются в висках.

Максим забирает мой телефон, останавливает запись и мгновенно её удаляет, не выключая устройство.

— Скоро сюда примчится Салихович, повторим сценарий с небольшими изменениями.

— Что? — вскидываю на него глаза, холодея от ужаса.

Я понимаю, о чём он говорит, но отказываюсь верить. Мотаю головой, отрицая его слова и свои мысли.

Максим резко выходит из машины, огибает ее спереди. Открыв дверь с моей стороны, вытаскивает меня. И делает шаг ближе. Его тень падает на меня, обвивает, словно сетка, давящая на грудь и спину одновременно. Внутри меня сжимается ком, дыхание прерывисто, руки начинают непроизвольно дрожать. Каждое его движение — предвестник беды. Я вижу в его глазах ожидание, как охотник смотрит на добычу, и ощущаю себя полностью беззащитной.

Мгновение растягивается до вечности. Я слышу собственное сердце, звук крови в ушах, едва различимый шепот страха, который, кажется, громче всех звуков мира. Любое движение — шаг к катастрофе. Моя кожа горит, мурашки бегут по всему телу, и единственное, что остаётся — надеяться, что я не спровоцирую этого монстра слишком рано.

Я зажмуриваюсь, сердце колотится так, что кажется, оно сейчас вырвется из груди. Вдруг раздается выстрел — резкий, оглушающий, и Максим дергается, наваливаясь на меня всем телом. Я задыхаюсь, грудь сдавлена, дыхание рвется прерывистыми хрипами. Руки отказываются слушаться, ноги будто приросли к земле, и я не могу пошевелиться.

Кто-то появляется, словно из ниоткуда. Его шаги тихие, но каждое движение точное и уверенное, как удар часового механизма. Время растягивается: я ощущаю, как кровь стынет в жилах, как холод пробегает по позвоночнику и доходит до кончиков пальцев. Шаги раздаются рядом. Я поворачиваю голову и вижу Ильдара. Облегченно выдыхаю. Но оказалось рано.

В одно мгновение Максим резко отстраняется, выхватывает нож и приставляет его к моему горлу. Ледяной металл впивается в кожу, острый край режет мягкую ткань. Я вздрагиваю, перестаю дышать, плечи напрягаются, словно каждое движение может стать последним. Пот струится по вискам, руки трясутся, пальцы то сжимаются, то разжимаются.

Максим шумно дышит мне на ухо. Кожей чувствую его вибрацию, его нервозность. Ильдар неподвижен. Его взгляд холоден, как камень, и никакой страх не отражается в нем. Я чувствую холод ножа на своей шее, слышу собственное сердце, бешено колотящееся в груди, и понимаю: любое движение — смерть.

Мир сужается до этой ледяной стали у моего горла. Я почти теряю сознание, тело подчинено панике, но умоляющий взгляд не отвожу от Ильдара. Он непробиваем, непоколебим, и я зависаю между ужасом и невозможностью пошевелиться, ощущая каждый болезненный вдох, каждый удар сердца и каждое острое прикосновение металла к коже.

Я зажмуриваюсь, а холодное лезвие впивается в кожу у горла. Сердце стучит так, что кажется, его слышно всем вокруг. Дыхание рвется, грудь будто сдавлена стальными обручами. Пот стекает по спине, пальцы дрожат, пытаясь ухватиться за что-то, хоть за воздух. Ноги подкашиваются, но не дают мне упасть — парализована страхом, а не телом.

— Кончай дурью маяться, — голос Ильдара сухой и холодный, режет пространство между нами, словно клинок. Он неподвижен. Кажется, ни одна мышца не дрогнула на его суровом лице. Я слышу только собственное сердце и дыхание. Максим шипит:

— Хрен то там! Никто никогда не догадается, что за всем стою я!

Я чувствую каждый его мускул, каждый дрожащий жест, ощущаю натяжение кожи на шее от ножа. Лезвие холодное, острое, оно режет не только кожу — оно режет мою реальность. Внутри скручивается желудок, ноги подгибаются, а все тело словно заблокировано страхом, парализовано.

— Но я то догадался, — говорит Ильдар, спокойно, почти без движения. — Поэтому кончай этот спектакль.

Время растягивается. Каждая секунда тянется как вечность. Я чувствую, как Максим вздрагивает, но Ильдар непробиваем, как стена, как сталь. Шум крови в ушах, ледяной холод лезвия, сердцебиение, удары дыхания — всё смешалось в одном клокочущем ужасе. В этот момент я понимаю: между мной и смертью — целая жизнь, растянутая до предела.

Вдруг где-то вдали раздается звук сирены. Мигают огни — красное и синее, будто реальность сама рвется на части. Максим дергается, он теряет концентрацию. Я чувствую, как лезвие на мгновение соскальзывает с кожи, холод пронизывает меня насквозь.

Ильдар не моргает. Он мгновенно реагирует: одним рывком вырывает нож из рук Максима и, не замедляя ни секунды, сталкивает его на землю. Звук удара глухой, а тело Максима дергается, словно марионетка без нитей.

Я почти не дышу, ноги подгибаются, спина опираюсь к холодному металлу машины. Сердце стучит так, что кажется, выпрыгнет из груди и помчится подальше от такого стресса. Максим пытается встать, хватает меня за руку, но Ильдар мгновенно блокирует его движения, держит уверенно и сильно. Вокруг нас становится слишком многолюдно и суетливо.

Я падаю на колени, руки дрожат, пальцы цепляются з штанину Ильдара, он сразу реагирует на меня, приседает и обнимает меня крепко, будто хочет влить в тело свою уверенность. Его дыхание теплое на моей шее, голос тихий и ровный:

— Всё в порядке… всё хорошо.

Я замираю в этих объятиях, сердце постепенно замедляет бешеный ритм, лед в груди начинает таять. Вокруг сирены, крики, хаос, но внутри меня — тишина. Я живу. И он рядом.

30 глава

Вздрагиваю и открываю глаза. Жмурюсь, хотя в комнате совершенно не ярко. Ночник на прикроватной тумбочке даёт мягкий свет, который абсолютно не режет глаза. Мне хочется вновь провалиться в спасительный сон, где я совершенно не думаю, ничего не анализирую, не пытаюсь понять людей и совершенно не испытываю душевной боли.

Однако организм, видимо, выспался, хотя тело по-прежнему ватное, голова гудит, будто кто-то стучит молотком прямо в виски. Сколько я спала? Несколько дней… или часов? Не знаю. Я просто спала, пряталась от реальности. Мозг отказывается принимать факты, сердце отказывается верить.

Я боюсь шевельнуться, будто любое движение снова впустит в моё сознание весь ужас последних дней. Боюсь открыть глаза шире, потому что вдруг это окажется не сон? Вдруг всё, что произошло, правда, и мне придётся жить с этим знанием дальше?

В горле першит, губы сухие с трещинками, но я не чувствую жажды — только гул пустоты внутри. Тело как скорлупа: внешне целое, но изнутри всё растрескано. Я сжимаю пальцы в кулак и слышу, как костяшки хрустят, убеждаюсь, что я ещё здесь, что не растворилась во сне.

В памяти всплывает его лицо… его слова. Мгновение — и сердце снова падает в бездну. Я зажмуриваюсь крепче, но в темноте вспыхивают образы — и от этого ещё страшнее.

Я хочу исчезнуть. Хочу обратно в темноту, где не существует ни Максима, ни его чудовищных признаний, ни меня самой.

И вдруг в тишине слышу лёгкий звук — тихий скрип стула, будто кто-то рядом встал. Я замираю, не решаясь открыть глаза. В комнату проникает аромат… тёплый, свежий, мятный. Я делаю осторожный вдох — чай. Запах обволакивает и словно тянет меня обратно в жизнь.

— Милана… — голос, низкий и спокойный, разрезает вязкую пустоту. Он не давит, не требует, просто есть. Я медленно открываю глаза и вижу его. Ильдар сидит рядом. Он держит чашку так, будто в ней что-то бесконечно ценное, и протягивает мне. Улыбается мне и ставит ее на прикроватный столик, когда видит, что я не подаю никаких эмоций.

— Попробуй, — говорит он, взгляд не отводит от моего лица. Ни капли жалости. Только сила и тёплая настойчивость.

С трудом поднимаюсь на подушках. Руки дрожат, как будто я впервые учусь ими пользоваться. Он помогает мне — бережно, но уверенно, подставляя ладонь к моей спине. Тепло этого прикосновения прорывает что-то внутри, и я впервые за долгое время ощущаю себя живой. Я делаю глоток. Горячая жидкость обжигает язык, но вкус мяты тут же успокаивает. С каждой секундой мне становится чуть легче дышать.

— Ты спала три дня, — тихо произносит Ильдар. — Организм выключился сам, чтобы защитить тебя.

Я смотрю на него и вижу в глазах то, что страшнее любой правды: он знает всё. Всё, что я боюсь принять. Его взгляд тяжёлый, как свинец. В нём нет ни тени сомнений, ни растерянности — только холодная уверенность человека, который собрал воедино все куски головоломки. Но вместе с этим в его глазах есть нечто, от чего у меня перехватывает дыхание: жёсткая решимость смешана с тихой, почти невидимой заботой. Будто за его холодной маской скрывается огонь, сжигающий его самого, но он не позволит мне это увидеть.

Я чувствую, как внутри всё снова переворачивается. Сердце сжимается от боли, руки дрожат сильнее от пережитых эмоций, чем от усталости. Меня будто вдавливает обратно в подушки — настолько тяжело становится от понимания, что никакого сна больше не будет, придётся смотреть правде в лицо.

Мне хочется отвернуться, закрыть глаза, сделать вид, что его взгляд — просто наваждение, что это не мои проблемы, не моя жизнь. Но не получается. Я прикована к этим глазам. Они держат меня так же крепко, как его рука на моей спине несколько минут назад.

И тогда накатывает новая волна страха — не перед Максимом даже, а перед тем, что Ильдар знает всё, и от этого уже не спрятаться. Я больше не могу прятаться в собственных иллюзиях.

— Расскажи, — мой голос едва слышен, но он кивает, будто именно этих слов ждал.

Ильдар садится ближе ко мне, и матрас чуть пружинит под его весом. Он не смотрит на меня сразу, будто даёт время привыкнуть к его близости. Его ладонь находит мою и осторожно берёт её, словно хрупкий предмет, который может разбиться от малейшего неловкого движения.

Он медленно перебирает мои пальцы, будто проверяет, все ли они целы, будто этим касанием хочет убедить себя — я здесь, живая. Его прикосновения тёплые, но неторопливые, обдуманные, будто он не хочет напугать меня резкостью.

В его глазах тяжесть не просто знание, а груз, который он готов делить со мной. Он смотрит вниз, потом снова на меня, как будто каждый раз проверяет, выдержу ли я. Я вижу, как он подбирает слова — губы чуть шевелятся, но фраза не слетает сразу. Он не спешит. Сначала выдыхает, потом будто примеряет мысль на вкус и только тогда решается произнести её вслух.

И от этой его сдержанности во мне рождается странное ощущение: будто он держит в руках мою реальность и боится резким движением расколоть её окончательно.

— Максима арестовали, — говорит он тихо, но в этой тишине слышится больше, чем в крике. — Максим психически болен. Не так, чтобы лежать в клинике, — хуже. Он был тронутый умом, умный и расчётливый, но извращённый. Всё, что он делал, было направлено только на одно — заполучить тебя.

Я закрываю глаза, и меня будто снова накрывает темнота — вязкая, липкая, как болотная тина. Горло сжимается, и, кажется, что я глотаю осколки стекла. Внутри всё ноет, стучит, сжимается в болезненный ком, будто сердце пытается вырваться наружу, лишь бы не слышать этого.

Моё дыхание становится рваным, поверхностным, как у человека, которого только что вытащили из ледяной воды. Лёд всё ещё сидит в лёгких, и от каждого вдоха больно.

Где-то глубоко внутри поднимается волна отчаяния, тяжёлая, гулкая, она словно переворачивает меня изнутри. Я чувствую, как пальцы дрожат в руках Ильдара, хотя я пытаюсь удержать их неподвижными.

Слова Ильдара вонзаются прямо в меня, и с каждым его звуком я будто теряю опору. Хотелось бы открыть глаза — убедиться, что всё это не так, что всё это не со мной. Но я не могу. Я боюсь увидеть его взгляд, в котором не оставлено места надежде на другую правду. У меня кружится голова, в висках пульсирует боль, и я понимаю — это не кошмар. Это реальность. И от неё нет спасительного сна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ильдар осторожно убирает прядь волос с моего лица, и это простое движение будто вбивает гвоздь в моё сознание: я здесь, я жива, и мне придётся слышать дальше. Его пальцы задерживаются у моего виска — лёгкое, почти невесомое прикосновение, словно он боится ранить сильнее, чем уже ранила правда.

— Он всё просчитал, — продолжает Ильдар. Голос у него ровный, но за этой ровностью чувствуется сдержанная ярость, холодное презрение к тому, о ком он говорит. — Каждое твое движение, каждую реакцию, даже твой страх. Он питался этим. Манипулировал ситуацией, людьми, окружением. Даже смерть твоего мужа… — он запинается, будто не решается произнести, но всё же говорит, глядя прямо мне в глаза, — он имел к этому отношение.

Моё дыхание срывается. Я хватаюсь за край одеяла, словно оно способно удержать меня от падения.

— Он хотел, чтобы ты оказалась в изоляции, — Ильдар чуть сжимает мои пальцы, словно возвращая меня в этот момент. — Чтобы никому не верила. Чтобы однажды, когда вокруг не осталось никого, кроме него, у тебя не было выбора. Ты должна была принадлежать только ему.

Я чувствую, как по спине пробегает холод, будто кто-то открыл настежь окно и пустил зимний ветер прямо в комнату. Сердце бьётся в груди как пойманная птица, и мне кажется, оно вот-вот вырвется наружу.

— Максим не был просто человеком, Милана, — тихо добавляет Ильдар. — Он сделал из себя чудовище. Он хотел, чтобы ты была обязана ему. Всё спланировал: твой арест, твой страх, твоё одиночество. Ему нравилось видеть тебя загнанной в угол. Это была его игра, в которой ты должна была остаться только с ним. Он убрал тех, кто мешал, — глаза Ильдара в этот момент становятся стальными. — Твоих родителей. Он сделал так, чтобы вина падала на тебя, чтобы ты чувствовала себя слабой, беспомощной. Чтобы без него у тебя не было воздуха.

Возникает пауза, дающая нам двоим перевести дыхание и каждому задуматься над тем, как одержимый человек с лёгкостью может переступать все допустимые и недопустимые границы. Я слышу, как тикают часы на стене — сухо, гулко, будто отмеряют не время, а саму тягость этой правды. В комнате становится слишком тихо, и эта тишина давит сильнее слов. Она напоминает о том, что зло не всегда приходит с криком или оружием в руках — иногда оно носит маску дружбы, заботы, участия. И именно это страшнее всего.

— Он манипулировал всеми. Даже мной пытался. Но понял одно — его жажда обладать тобой была сильнее всего. Он хотел не любви, а власти. Чтобы ты смотрела только на него. Чтобы благодарила его за то, что он тебя “спасает”, хотя на самом деле это он загнал тебя в ловушку.

Ильдар делает короткую паузу, будто собираясь с мыслями, и продолжает тише, с той самой тяжестью, от которой становится холодно внутри.

— Максим всегда завидовал мне. Не потому, что я был умнее или сильнее, а потому что я родился в богатой семье. У меня было имя, защита, всё, что он никогда не имел. А он… всю жизнь только выживал, выгрызая своё место под солнцем. Ему приходилось пробиваться, обманывать, ломать других, чтобы подняться хоть на шаг выше. И когда он смотрел на меня — в его глазах это была несправедливость. Я был для него символом того, что жизнь распределяет карты неравно. Вот этот триггер и сделал его одержимым по поводу меня. Он хотел доказать себе и всему миру, что может отобрать у меня самое ценное: свободу и тебя.

Я ощущаю, как пальцы Ильдара крепко сжимают мою ладонь. Это не просто жест уверенности — в нём столько силы, что он словно удерживает меня от того, чтобы снова провалиться в хаос мыслей. Мозг начинает постепенно перестраиваться, сердце стучит быстрее, но не от страха, а от какой-то осторожной надежды.

— Но теперь всё закончилось. Его жизнь — это цепочка грязных поступков, и за каждый он ответит. По закону. Я сделаю так, чтобы он не избежал наказания.

Слова звучат тихо, ровно, но в них сконцентрирована мощь и уверенность. Я смотрю на него и чувствую, как напряжение в груди постепенно отпускает, будто тяжёлый груз медленно сползает с плеч. Сначала страх, тревога и злость переплетаются с лёгким облегчением, а потом наступает странная, почти тихая благодарность. Наконец-то правда на поверхности, и хотя она горькая и жестокая, она даёт мне опору, ощущение реальности и контроля.

Я глубоко вдыхаю, позволяю воздуху наполнить лёгкие, и впервые за несколько дней понимаю: мир продолжает существовать, даже после всего кошмара. Сердце всё ещё дрожит, но дрожь эта уже не от ужаса — она от того, что страшная тайна раскрыта, и я могу начинать заново дышать.

— Ильдар, — робко смотрю на Ильдара. — А что будет с нами? Ведь твоя семья не на нашей стороне.

Я аккуратно перебираю его пальцы, как будто через это касание хочу удержать связь с реальностью, почувствовать, что он рядом и всё под контролем. Сердце бешено колотится, грудь то сжимается тревогой, то раздувается надеждой. Мысли путаются, но взгляд Ильдара успокаивает — в нём и тепло, и уверенность, и лёгкая игривость, которая будто говорит: «Всё будет так, как нужно».

— Это задачка чуть попроще, чем ситуация с Максимом, намного легче решаемая, — говорит Ильдар с той редкой шаловливой улыбкой, которая мгновенно смягчает мои внутренние страхи.

Я прикусываю губу, и на миг на лице появляется тихая улыбка, хотя тревога не уходит. Вспоминаю, приказ деда о наследнике семьи.

— Ты думаешь, что ребенок решит проблему? — спрашиваю, голос слегка дрожит. Сердце сжимается от страха и неопределённости. Я всё ещё ощущаю тяжесть ответственности за наше будущее, за отношения с его семьёй.

Ильдар смотрит на меня, глаза блестят в мягком свете лампы, и в них читается спокойствие, уверенность и решимость. Он понимает, что его семья не на нашей стороне, что они могут быть холодны и непреклонны, но он не позволит никому диктовать, как нам жить и что делать. Его взгляд словно говорит: «Я знаю, что делаю. Доверься мне».

В груди всё ещё играет смесь тревоги и надежды: я хочу верить, что Ильдар найдёт путь через все препятствия, что наша семья будет целой, несмотря на чужое недовольство. Я знаю — эмоции ещё долго будут бурлить, но в этом взгляде я ощущаю возможность спокойствия и уверенности, хотя бы на этот момент.

Я сижу рядом с Ильдаром, мои пальцы переплетаются с его, а он держит мою ладонь крепко, как будто через прикосновение передает всю свою силу и защиту. Сердце бешено стучит, грудь сжимается, дыхание перехватывает, но это уже не страх, а напряжение, которое постепенно рассеивается.

Ильдар слегка наклоняется ко мне, и свет ночника падает на его лицо, делая его черты мягкими, не такими ожесточенными, несмотря на всю силу, что в нем скрыта. Его глаза — спокойные, уверенные, но в них теплится искорка заботы, и я чувствую, как страх медленно отступает, оставляя место облегчению. Он рядом со мной.

— Всё будет так, как нужно, — шепчет он. Его голос глубокий, ровный, убаюкивает и сладко что-то обещает. Я понимаю, что мы вместе и теперь никто не сможет нас разрушить.

Прижимаюсь к нему, ощущаю его тепло, слышу, как бьется его сердце, и впервые за долгое время могу просто дышать. Ветер за окном шуршит листьями, и кажется, что мир вокруг тоже выдохнул вместе со мной. Страшная правда раскрыта, Максим будет наказан, заговор разоблачен.

Я понимаю, впереди будут трудности, семейные игры и вызовы, но мы встретим их вместе. Никто больше не сможет забрать у нас право на настоящее счастье. И в этой минуте я чувствую — мы победили, мы свободны, мы вместе.

— Ильдар…

— М-м-м…

— Я люблю тебя.

Слышу смешок, поцелуй в макушку и крепкие объятия, от которых перехватывает дыхание, и замирает сердце. Я в надежных руках. Но все же на мгновение внутри возникает напряжение. Есть момент, который меня волнует. Он личный. Для двоих. И облегченно выдыхаю, уткнувшись лицом в шею Ильдара, нащупав губами пульсирующую жилку, когда слышу тихое признание в ответ:

— Я тоже тебя люблю. Сильно.

Его голос звучит хрипло и уверенно, а объятия становятся ещё крепче, будто он боится отпустить даже на мгновение. Внутри что-то щёлкает, и я понимаю: все страхи и сомнения остаются в прошлом. Мы прошли через ад, и теперь каждый новый день будет нашим собственным выбором, а не игрой чьей-то больной фантазии.

Я цепляюсь за этот момент, как за спасение, как за воздух. Его руки — моя крепость. Его сердце — мой дом. И я впервые за долгое время чувствую, что могу позволить себе верить в завтра.

Мир может быть жестоким, люди — коварными, но сейчас всё это далеко. Здесь только мы. И наши слова, ставшие клятвой. Я улыбаюсь сквозь слёзы и шепчу почти неслышно:

— Теперь у меня есть всё.

_________________

Приглашаю в новинку Эрлан. Горец с багажом

Конец