Артефакт будущего.

Глава 1.

Глава 1.

Артефакт

Лидия Удача ненавидела понедельники с такой страстью, будто они лично ей что-то сделали. Каждый новый начинался одинаково: звонком будильника, который орал так, будто у неё в спальне завёлся пожарный расчёт; кофе, проливающимся мимо кружки; и взглядом в зеркало, где отражалась женщина тридцати пяти лет, которая никак не могла решить, кем же она хочет быть — героиней романа, бухгалтершей на пенсии или всё-таки собой.

В зеркале смотрели её глаза — большие, карие, живые. И в них всё ещё теплилась дерзкая искра, похожая на вызов миру: «Ну давай, удиви меня, я не против». Всё остальное в ней было нормальное. Нормальная фигура, удобная (сама так говорила). Нормальный рост — такой, что и на каблуках не гигант, и без каблуков не гном. Нормальные каштановые волосы, обычно собранные в пучок «на скорую руку». Ни тебе роковая красотка, ни тётка с рынка — обычная, как тысячи других. И именно это её бесило больше всего.

Она с самого утра трижды выругалась: первый раз — на будильник, второй — на кофемашину, третий — на себя, когда поняла, что снова собирается надеть «рабочую форму»: серую юбку и блузку.

— Лида, ты выглядишь так, как будто проиграла спор жизни, — сказала она отражению и с силой подвела стрелку на глазу.

На работе её звали «той самой с языком». Формально она значилась «старший специалист по документации в авиастроительном концерне». По факту — человек, который собирал чужие ошибки в одну аккуратную папку, чтобы начальство думало, будто самолёты у них летают выше облаков, а не валятся вниз от перегруза бюрократии.

Лида умела сказать шефу в лицо:

— У вас отчёт — как крыло без болтов. Улетит в никуда.

И за это её не увольняли. Потому что все знали: если Лида не соберёт бумаги в кучу, то улетит не отчёт, а их премии.

Её хобби было странным для женщины её возраста — самолёты. Нет, в кабину пилота она никогда не садилась, но знала каждую модель от «биплана братьев Райт» до новейших истребителей. У неё дома стояли витрины с десятками миниатюрных моделей — пластиковые, металлические, с крыльями, с пропеллерами, блестящие и матовые. Они были её маленькой армией, которая никогда не предавала. В отличие от мужчин.

Отношения у Лиды были. Даже несколько раз серьёзные. Но заканчивались все одинаково: он хочет совместный отпуск, она — поехать на выставку авиации. Он ждёт ужина и уюта, она задерживается в офисе до полуночи. Он говорит: «Ты слишком много в работе». Она отвечает: «А работа хотя бы не изменяет». И снова оставалась одна. С самолётиками и своим сарказмом.

Утро понедельника не предвещало ничего нового. Но именно в такие дни жизнь любит подбрасывать сюрпризы.

В офис её влетела Аня — ураган в юбке, подруга ещё со студенческих времён. Яркая блондинка с глазами-хулиганками, у которой даже походка была как вечный смех.

— Лидка! — выпалила она. — Собирайся. Вечером идём в музей.

— У меня дедлайн, — буркнула Лида, не отрываясь от монитора.

— У тебя дедлайн десять лет. Всё, хватит. Сегодня открытие выставки «Артефакты космоса и древности». Там будут мужики, шампанское и, главное, — тот самый золотой самолётик.

— Игрушка, — фыркнула Лида.

— Амулет! — с жаром поправила Аня. — Учёные до сих пор спорят: то ли древние знали про авиацию, то ли это просто красивая побрякушка. Но знаешь что? — она ткнула пальцем в Лиду. — Он может изменить твою жизнь.

— Моё хобби может изменить мою жизнь? — усмехнулась Лида. — Разве что я подавлюсь одним из этих самолётиков.

— Нет, — отрезала Аня. — Но если ты не выйдешь из офиса, то точно здесь и умрёшь, похороненная под кипой отчётов.

И в этом она была права.

Вечером Лида всё-таки пошла.

---

Музей встретил их запахом старого камня, пыли и шампанского. В зале было шумно: толпа перемещалась от одного экспоната к другому. Под стеклом лежали каменные маски, рядом стояли костюмы астронавтов. В углу возвышался метеорит, который все пытались потрогать «на удачу». На стенах висели плакаты «Космос и мифы», «Древние и будущее».

Лида шла, ехидно комментируя каждую витрину:

— Вот это — булыжник с дороги.

— А это — скафандр без перчаток. Интересно, где они? На барахолке?

— А это вообще керамика. У меня дома такая же тарелка.

Аня шикала, но смеялась.

— Ты невозможная.

— А ты неисправимая, — парировала Лида.

И тут они дошли до центральной витрины.

На бархатной подставке лежал золотистый предмет размером с ладонь. Самолётик. Крылья, хвост, вытянутая мордочка. Но линии были слишком правильными, а блеск исходил не только от золота — будто он светился изнутри.

— Вот он, — прошептала Аня. — Не игрушка. Артефакт.

Толпа гудела. Учёный с седыми висками рассказывал, что этот предмет находили уже дважды, и оба раза он исчезал. Сегодня его вернули.

Лида смотрела — и чувствовала, как скука, словно пыль, осыпается с её души. Артефакт будто звал.

— Потрогать бы, — пробормотала она.

— Ты что! — зашипела Аня. — Там охрана!

Но Лида уже шагнула ближе. Она не знала, зачем. Просто нужно было. И тут случилось простое.

Она зацепила витрину браслетом. Стекло сдвинулось. На руке осталась царапина. Капля крови упала прямо на золотое крыло.

Мир качнулся.

Сначала она подумала, что шампанское ударило в голову. Потом — что свет мигает. Но нет: потолок поплыл, люди растаяли, звуки свернулись в спираль.

Артефакт вспыхнул в её руках.

— Лида! — крикнула Аня.

Но крик исчез. Всё заволокло серым туманом.

И только мысль мелькнула: «Ну что, Удача, опять влипла».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2.

Глава 2.

Город, который дышит

Её швырнуло из серого тумана прямо в свет — такой яркий и плотный, будто кто-то вылил на зрачки горячее молоко. Лида инстинктивно зажмурилась, споткнулась о собственные ноги и, пытаясь удержать равновесие, ухватилась за… воздух. Воздух оказался упругим — как натянутый батут. Ладонь провалилась в невидимую мембрану и мягко оттолкнулась обратно. Она распахнула глаза.

Над ней висело небо, но не то небо, к которому она привыкла. Слои. Глубина. В самом высоком слое медленно шли огромные, как плавающие киты, платформы с садами на спинах. Ниже — прозрачные дорожки, переливающиеся, как мыльные пузыри, по ним скользили тени людей. Ещё ниже — город. Он не стоял, он тек: живые фасады из полупрозрачных материалов шевелились под светом, как поля пшеницы под ветром; окна растворялись, превращаясь в балконы и обратно; по стенам спускались ленты зелени — папоротники, деревья с серебряной листвой, мхи, — и все они шептались ветками, будто обменивались новостями.

Запах — первый настоящий удар. Воздух пах не бензином, не гарью, не жареной картошкой из соседнего киоска. Он пах водой после грозы, хвоей, чем-то цитрусовым, чуть-чуть металлом — как монеты в ладони, — и тонкой сладостью тёплого теста. Внезапно захотелось смеяться: «Ну здравствуй, будущее. Я всегда знала, что ты пахнешь булочками».

Под ногами — поверхность, похожая на стекло, но тёплая и чуть живая, как кожа барабана. Прозрачная настолько, что на секунду у неё подогнулись колени: метров на сорок ниже плыла другая улица, на ней разливались витрины, и между ними струились люди. В воздухе — на расстоянии вытянутой руки — шла полоса света, как светящаяся ленточка: «СЮДА» — прочитала Лида, и только потом поняла, что слово не написано буквами. Оно было запахом — свежей мятой. «Ничего себе… дорожные знаки пахнут освежающей жвачкой», — подумала она, и это почему-то успокоило.

Лида шагнула. Подошвы кроссовок вцепились в «стекло» липкими невидимыми присосками, словно платформа сама решила: «Не дам упасть». На уровне груди из пустоты распустилась полупрозрачная плашка — как окно смартфона, только в воздухе. На ней возникли красивые, слишком правильные буквы — и тут же превратились в понятные ей русские.

ПОСЕТИТЕЛЬ НЕ АВТОРИЗОВАН. ВРЕМЕННАЯ ЗАЩИТА АКТИВИРОВАНА.

— Какая ещё защита? — сказала Лида вслух и тут же вздрогнула от собственного голоса. Эхо не отразилось — будто город не любил повторять сказанное.

Поверх её запястья — того самого, где была царапина — вспыхнула тонкая золотая линия. Как тёплая нить под кожей. Она тянулась от основания большого пальца к предплечью, расходилась в миниатюрные крылышки — точно рисунок самолётика, тот самый контур, который она сто раз видела в каталогах по археологии. Артефакт, похоже, выбрал новый «дом». Лида приподняла руку; золотая нитка мягко жила вместе с пульсом. «Отлично, Удача, теперь у тебя тату — уровень “инопланетный VIP”».

Над головой мягко загудел воздух. Лида подняла взгляд и — рефлекторно пригнулась. Её обогнала капсула — прозрачная, каплевидная, будто слеза стекла по невидимому стеклу и застывала. Внутри — человек с длинными косами и спокойным лицом. Капсула не ехала — плыла. Вслед за ней, по параллельной «воздушной улице», проплыли ещё три — бесшумно, только лёгкий «мммм», от которого на коже мурашки. Ни одного колеса, ни одного выхлопа. «Колёса — для прошлого. Поняла. Мы на уровне “город на аквариумных лифтах”».

Она попыталась сообразить, где она вообще. Вокруг — не только улицы и здания, но и мосты-ленты, на которых шаги превращались в плавание. Мост подхватывал ногу и мягко перекидывал дальше, будто лёгкая рука придерживала за локоть. На пересечениях ленты «встряхивались», предупреждая — здесь потоки, смотри внимательнее. Ни одно движение не было шумным. Даже разговоры — шёпотом, смех — мягкий, без резких взрывов.

Лида мотнула головой, прогоняя дурную мысль, что она умерла и попала в прилично оформленный рай с внутренним кашемиром. «Нет. Слишком дорого для рая. Это будущее. Либо музей, либо огромный ТЦ для богов. Разберёмся».

— Извините… — обратилась она к ближайшей фигуре.

Фигура была высокая, в одежде, которая выглядела как жидкий шёлк. Ткань переливалась, повторяя линию плеч, бедёр, коленей, и казалась живой: как будто наряд дышал вместе с телом. Лицо — тонкие черты, глаза — светлые, но неясно, какие. Мужчина? Женщина? «Они», — решила Лида. И почувствовала странное: одежда незнакомца пахла мягкой лавандой — как иконка-облачко над ближайшей аркой, где рисовался стилизованный лист. «Навигация по запаху. Кто-то очень любил парфюмерию и UI».

— Простите, — повторила она, — здесь… где… — Лида замялась. Потому что фраза «какой это год» казалась слишком оскорбительной для любого нормального будущего.

Фигура улыбнулась — тёпло, но как улыбаются официанты, которым уже всё равно, какое блюдо вы заказали: они вас всё равно накормят.

— Сообщения будут по вашему каналу, — сказала фигура и слегка наклонила голову, будто прислушиваясь к радио внутри Лиды. — Ваш профиль не считывается. Временно — гостевой маршрут. Следуйте за тропой майора.

— За чьей? — Лида не успела.

Над землёй — на уровне щиколоток — вспыхнула струйка света. Она пахла мятыми листьями. «Сюда», — без слов сказала струйка. «Вот это сервис, — подумала Лида. — Ладно, веди меня, парфюмерная колбаска».

Тропа повела её через небольшую площадь. Вернее, небольшую «чашу»: улица уходила вниз нежной воронкой, края опоясывали амфитеатр из скамей-волокон, на которых полулежали люди — кто-то читал плавающие страницы, кто-то ел что-то парящее в тарелке (еда тоже парила?), кто-то закрывал глаза, и над их висками плавали тонкие нити, как у Лиды на запястье. В центре чаши — фонтан. Вода бежала не вверх, не вниз, а по спирали; казалось, её кто-то завёл, и теперь она стягивалась и распускалась, как пружина. Капли пахли апельсином. Лида хмыкнула: «Даже вода тут с ароматизатором. Надо надеяться, что туалеты не пахнут ванилью — иначе я сломаюсь».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тропа оттолкнула её к арке. Арка светилась мягким янтарём и сдула с неё уличный шум, как пыль с плаща. За аркой — зал. Большой, высокий, почти храм. Только вместо икон — панели, на которых шли города, дороги, схемы, лица. Всё плавно, без рывков, как в хорошей презентации, когда дизайнер не ленился. На полу — разметка, похожая на рельефную карту метро, только линии не замыкались — они дышали, сжимаясь и расширяясь, будто у каждой ветки были лёгкие.

ПОСЕТИТЕЛЬ, ПРОХОДИТЕ ДЕЗАКТИВАЦИЮ.

— Очень прошу, без воды на голову, — сказала Лида и зажмурилась заранее.

Холодного душа не последовало. Пространство погладило её — прохладой и лёгким ветром. Что-то стерло с волос пыль, со щёк — липкость, с ладоней — невидимый липкий стресс. Одежда подрагивала, как налипший после дождя плащ, и тут же стала сухой. Становилось слегка стыдно — так бывает после хорошего спа, когда ты понимаешь, что до этого ходил в образе «уставший носок». Она затылком почувствовала собственное «ух». Город звучно не ответил — но воздух стал теплее.

ДАЛЕЕ: РЕГИСТРАЦИЯ ГОСТЯ. ПОЛУЧЕНИЕ ОПЦИОНАЛЬНОГО КОМПЛЕКТА. ПОКАЗ ГОРОДА.

— Опционального… чего? — пробормотала Лида, и тропа мятного запаха толкнула её к боковой нише.

Ниша как ниша — если вы жили в квартире мечты из журнала: мягкий свет, поверхность, похожая на мрамор, только тёплая, и стоящий на подставке предмет, который не мог определиться, он кресло или объятие. «Садитесь», — подсказал запах — лёгкая ваниль. Лида присела — и кресло потекло под поясницу так, что у неё из горла вышло предательское «ммм».

Перед глазами расплылась дымка — не серый туман из музея, другой. Радужный, как бензиновая плёнка на луже. Внутри проявилась строка:

«ЛИДИЯ УДАЧА?»

— Да, — сказала Лида. — Сама в шоке.

«ВАШЕ ИМЯ — СЧАСТЛИВОЕ. МЫ ЛЮБИМ ТАКИЕ СОВПАДЕНИЯ.»

— Кто «мы»? — машинально спросила она, но дыма уже не было. Два жёлтых огонька, как глаза гигантской кошки в темноте, посмотрели на её запястье. Золотая нить там вспыхнула и на секунду стала ярче — словно отвечала невидимому собеседнику.

Кресло отлипло. Пол рядом открылся, и из него выехал ящик — тонкий, как пицца в коробке. Он мягко «встал» к её ногам. На крышке просто: «КОМПЛЕКТ».

— Это мне? — Лида ожидала, что из-за угла выскочит строгая тётушка с вопросом «а чек?», но тётушки не было. Она сунула пальцы под крышку — и нащупала ткань. Вынула.

Платье. Нет, не платье. Комбинезон? Вторую кожу. Материал тонкий, тянущийся, как шелковая резинка, с россыпью микрозазоров, которые на свет выглядели как звёздная карта. Цвет… Лида ухмыльнулась. «Хамелеон». На ладони — серо-стальной; стоило наклонить — уходил в глубокий графит с бирюзовым отливом.

Под ним — плоские ботинки — вроде кроссовок, только подошва — как слоёный пирог из прозрачных пластин. Рядом — какая-то полоска — браслет? — и очки, тонкие, как линия подводки.

«ДЛЯ НОВЫХ СРЕДЫ ПОЛЕЗНО ИМЕТЬ СРЕДУ НА СЕБЕ», — проплыла в воздухе фраза. Напоминание не настаивало. Но Лида, махнув на свою «рабочую» одежду, решила, что быть человеком в джинсах и футболке в городе из жидкого света — это как прийти в оперу в тапочках. «Ладно, буду космической Анной Карениной. Только без поезда».

Раздевалка нашлась сама собой: стена чуть растаяла, выпуская из себя комнатку, и сложилась назад, как вода за спиной ныряющего. Лида шагнула внутрь — и вдохнула. Здешний воздух пах… Лида уткнулась в собственный рукав. Пахла ткань. Причём пахла ею самой. Не ароматизатором «женская энергия», не мылом — именно её кожей, её шампунем с запахом лимона, её привычной чужой нежностью. Она ощутила что-то вроде глупого облегчения. «Спасибо, город. Вы слишком внимательны. Но приятно».

Комбинезон лёг на тело как действительно вторая кожа. Он не облегал — обнимал. На плечах — лёгкая прохлада, на животе — комфортная поддержка, на спине — как ладонь, которая говорит «я здесь». Лида скосила глаза в зеркало — зеркало тоже возникло тут же, как в сказке «по щучьему велению» — и чуть не улыбнулась своему отражению. Не фотомодель, нет. Но линии стали чище, талия — чётче, ноги — длиннее. Глаза — всё те же, карие, слишком честные. Золотая нить на запястье в новом наряде смотрелась как часть дизайна — дорого, странно, чуть вызывающе. Браслет защёлкнулся сам — на секунду прохладой прижал кожу и отстегнулся — оставшись как ничего. Очки сели на переносицу — и исчезли. Нет — не исчезли: мир добавил вторую глубину. На краях зданий тонкими штрихами появились комментарии — не слова, а значки: «пища», «вода», «сад», «тихая зона». Если смотреть чуть в сторону, эти значки таяли. Если сфокусироваться — возникали подсказки. «AR, детка. Только без рекламы памперсов. Это ли не счастье?»

Она вышла обратно в зал. Несколько человек скользнули мимо — их ткани шептали и светились. Цвета — не кричали, а текли: кто-то был как вода в сумерках, кто-то — как дым от ветвистого костра, кто-то — как мох на камнях. Лица — разные, но общее — спокойствие. Ни одного «я спешу, у меня летучка». «Вы или все бездельники, или просто умеете жить», — пробормотала Лида. Город, кажется, ухмыльнулся ей ароматом печёных яблок.

Мятная тропа снова замахала хвостом. На этот раз она потянула её вглубь, куда зал с панелями переходил в пространственный коридор, а коридор — в… пешеходный дождь. Нет, дождя не было. Были световые нити, падающие сверху — редкие, мягкие. Они не касались кожи. Зато касались запахом: лёгкий жасмин — «тише», капля грейпфрута — «переход», и тонкая-тонкая нота горького шоколада — «опасная зона». Лида шла и ловила себя на том, что начинает мыслить носом. Это было нелепо и приятно одновременно. Где-то внутри включился «режим авионики»: «разведданные по пяти каналам: визуальный, тактильный, обонятельный, звуковой, внутренний. Полёт проходит нормально, капитан Удача на связи».

Коридор завершился вздохом — и перед ней распахнулась площадь. Не такая, как первая — больше, свободнее, с видом на… море. Лида остановилась. Море не было водой. Это было небо — близко-близко, как чашка, поднесённая к губам, перевёрнутый купол. По нему шли стаи. Стаи не птиц — стаи аппаратов. Одни — как тонкие стрелы с прозрачными крыльями; другие — как цветы с лепестками, которые вращались, обнимая воздух. Третьи — как медузы, мягко толкающиеся без ветра. Они летели почти бесшумно, только иногда по площади пробегал низкий тёплый гул, от которого хотелось подтянуть носки на ногах. Лида стояла, открыв рот, и чувствовала, как в груди распускается старое, почти забытое чувство. То самое, из-за которого она любила самолёты. Восторг, в котором всегда, как корица в кофе, была щепотка страха.

— Вижу, — прошептала она, — вы, значит, решили, что законы аэродинамики — это советы, а не правила.

По краю площади тянулись ряды — не «лавки», а островки. На одном парили чашки — кофе, но не тот кислый офисный, от которого хочется скрести язык. Аромат — глубокий, тёплый, с нотами какао и тоста. На другом — прозрачные сферы, внутри — зелёные, как изумруды, салаты, которые сами крошились в вилку. На третьем — что-то жарилось на невидимом огне — нити дыма пахли кориандром и лимонной цедрой. В центре — стол, на котором лежали… книги? Настоящие. Бумажные. Люди брали, листали, возвращали. Лида потянулась и погладила корешок. Бумага шуршала, как заварка в чайнике — глухо, обещающе.

— Скажите, — обратилась Лида к островку с кофе, — у вас принимают карты «я из прошлого, меня только что сюда выкинуло»?

Островок ответил — не человек, а голос — приятный, с лёгкой хрипотцой, которой обладали ди-джеи ночных радиостанций.

— Любые валюты принимаются. На испытательный период — на дом.

— Что-то я недооценила ранг, — пробормотала Лида. — Меня тут прям балуют.

Чашка возникла из воздуха — простая, матовая, как камешек с моря. Кофе был идеальным — и не потому что идеальным был кофе, а потому что в момент, когда она сделала первый глоток, кто-то слегка увеличил время вокруг — на долю такта, ровно настолько, чтобы глоток растянулся, как карамель, и стал воспоминанием. Лида зажмурилась, и уголки глаз сами собой расслабились. «Окей, мир. Ты играешь нечестно. Сначала ты наряжаешь меня, потом поишь. Я готова подписать петицию: “дайте мне остаться”».

Она шла, попивая кофе, и рассматривала людей. Они были… красивые. Не в смысле «все модели», а в смысле — ухоженные, спокойные, без сжатых челюстей и вечной усталости под глазами. У кого-то кожа была цвета молока с каплей кофе, у кого-то — тёплого янтаря, у кого-то — чёрного дерева. Возраст… определялся сложно. Не было стариков с палочками, но были лица с умом, который приходит только после пятидесяти. Дети — да, дети бегали, но не визжали; их смех похож был на шуршание хлопка. Иногда мимо проезжали — про-скользили? — небольшие платформы с людьми, которые двигались чуть медленнее остальных. Больные? Или просто те, кто не хотел сегодня идти. Платформы пахли хвойным — «лечение» — и пространством — «мы проведём».

Лида поймала своё отражение в фасаде — фасад ответил слегка более ласковым светом, как будто польщён комплиментом своими формами. «Прилично выгляжу, — отметила она. — Для пропавшей из музея — просто принцесса инстаграма». Она иронично представила: «Привет, это Лида, я поработала в Excel десять лет и теперь тестирую бета-версию будущего. Расскажу, как настроить свой нос под навигацию».

Путь привёл её к месту, которое резко отличалось от остального. Здесь не было мягких кривых, расплавленных углов и живых фасадов. Здесь — прямые линии. Камень — настоящий, шероховатый. Накатанные ступени из бледного материала, который, похоже, видел тысячи ног. Над входом — знак: простая геометрия, три линии, пересекающиеся в одной точке. Запах — не парфюмерный, не булочный. Запах книги, которая долго лежала в шкафу, и её достали.

АРХИВ ЛЮДЕЙ — подсказали очки.

Внутри было тихо. Не музейно-тихо, а так, как бывает в библиотеке перед сном: словно сама тишина пригрелась в углу и дышит. На стенах — фотографии. Настоящие — с зерном, с царапинами, с переливом матовой бумаги. Люди. Земля двадцать первого века. Двадцать второго. Двадцать третьего? Мальчишки в кедах, женщины в белых халатах, мужчины на фоне ракет, школьницы с плакатами, пожилые пары в парке — держатся за руки, у них морщины — не как трещины на фарфоре, а как берега рек. Лида пошла вдоль стены и вдруг поймала: её сердце сбивается с ритма. Не от страха — от узнавания. «Вы — мои. По одежде, по взглядам, по тому, как вы улыбаетесь, когда вам неловко».

В дальнем углу — стол. Тонкий, прозрачный. На столе — артефакты. Слово «артефакты» теперь смешило. На лотке, похожем на музейную подставку, лежали предметы: старый смартфон; бумажник, в котором торчала карточка «скидка на гречку»; ключи с брелоком в виде самолётика; пластиковая карта авиалюбителя — в точности, как у Лиды; и… Лида застыла. На отдельной подложке — золотой самолётик.

Нет, не тот. Этот был другой — острые крылья длиннее, хвост другой формы, корпус чуть тяжелее, будто в нём больше металла. Но рука всё равно тянулась. Она прикусила губу, как делает человек, который 59 раз говорил себе «нет» и на 60-й понял, что да. И протянула пальцы.

В воздухе щёлкнуло — тихо, как щёлкает старый фотоаппарат. Лида почувствовала, как золотая нить у неё в запястье запела. Не громко. Шёпотом. Это было как ощущения в самолёте, когда пилот готовит выпуск закрылков: в груди тянет, уши закладывает, а ты улыбаешься идиотской улыбкой, потому что взлёт — одна из лучших вещей в мире.

Палец коснулся металла.

Ничего — никаких молний, никаких «пум». Но в глубине — у основания черепа — стеклянный колокольчик звякнул. Вокруг, будто ответив на невидимый сигнал, поверхности дыхнули. Где-то далеко щёлкнула створка; на стене слева светлячками вспыхнули точки. Очки подали символы. «Техническая галерея», «запрет», «только персонал». Лида дёрнула нос — там не пахло миндалём опасной зоны; пахло сухой пылью и железом — запах, который она любила ещё в детстве, когда лазила по гаражам с братом. «Очень опасно. Абсолютно необходимо», — сообщила ей её личная система принятия решений.

Дверь в узкий коридор открылась сама, когда она ещё только подумала «а если…». Пахнуло прохладой, не той, которую продают в кондиционерах, а холодом, который живёт в подвалах, где прячут самое дорогое.

С правой стороны по стене шла полоса света — ровная, как дорожка ожидания в аэропорту. Слева — стекло. За стеклом — ничего. Нет, не пустота. Прозрачность. Как будто мир там не успели нарисовать. И только когда Лида остановилась и приложила ладонь — стекло стало зеркалом. Отразило её — чужую, но свою, в «второй коже», с золотой нитью на запястье, с глазами, в которых искра «ну давай, удиви меня, мир» разрослась до огня. «Привет, — сказала она себе. — Ты всё ещё ты. Просто тебя поменяли на версию “с обновлениями”».

Коридор вывел в пространство, от которого у неё зачесались пальцы — настолько хотелось потрогать всё. Ангар. Но не из железа и бетона. Лёгкий, как полый костяк гигантской птицы. Своды — из бледных, как костяные, арок. Между арками — стекло в миллион ячеек. Сквозь него виднелась — близко — дорога небесных стаек. Внизу — дебаркадер: платформа, на которой стояли аппараты. Два — как серьёзные яхты на воздушной подушке. Один — маленький, как детская игрушка, только очень функциональная. И — в центре — он.

Аппарат, который был самолётом только в том смысле, в котором человек — зверь. Казалось, что кто-то взял математику полёта и попросил художника нарисовать из неё лебедя. Линии — чистые, строгие. Крылья — не крылья, а вытянутые поверхности с микроперфорацией. Фюзеляж — не труба, а капля. На «носу» — знак: знакомые три линии, пересекающиеся в одной точке. Запах — новый: ледяная мята и горячая смола. Рядом — никого. Ни людей, ни роботов, ни дронов. Только длинная тень аппарата, как стрелка солнечных часов, и тонкий писк — почти неслышимый, как у старых кинопроекторов, когда плёнка идёт.

Золотая нить в запястье обожгла приятным теплом. Лида вытянула руку — неосознанно, как на первой встрече, когда тянутся поздороваться, ещё не зная, понравится человек или нет. Аппарат ответил. На «носу» он открыл глаз — нет, не глаз: люк. И лестница вытекла, как язык света. Раз. Два. Три ступени. «Заходи», — сказал запах — свежескошенная трава и металл под дождём.

— Это ужасно плохая идея, — сказала Лида. — Поэтому я уже на ступеньке.

Ступени не звенели — они мягко отдавались под ногой, как если бы она ходила по сну. Внутри — полумрак. Не пугающий, а уютный, как внутри палатки с фонариком. Когда её ступня коснулась пола кабины, всё вокруг пришло в фокус. Панели не включились — они проснулись. Контуры снялись со стен и легли под руки. Удобство, от которого хотелось ругаться — так правильно всё было рассчитано. Сиденье приняло форму её бедра так, что Лида почувствовала себя во взрослом кресле в детской игре. Под ладонью — рукоять. Не рычаг, не кнопка. Мягкая поверхность, как шероховатый камень, согретый солнцем. Пахло — чёрным чаем, печеньем, пилотским потом (смешной ложной памятью), — и вдруг — домом.

— Хорошо, — сказала Лида, — если ты — симулятор, я готова. Если ты — корабль, я не готова, но мы притворимся, что да. Если ты — иллюзия, сделай, пожалуйста, звук потише: у меня сердце сейчас вылетит через горло и будет летать само.

Золотая нить отозвалась в такт сердцу. На мгновение ей показалось, что в углу кабины скользнул силуэт — не человек, а идея человека, как на старых кинолентах, когда кадр чуть двоится. Но силуэт исчез, оставив лёгкую волну прохлады.

Лида села. Запястьем коснулась панели. Мягкий клик — как если хлопнуть в ладоши в пустой комнате. И мир ласково переменился. Снаружи — загудело. Не как мотор, не как турбина. Как море, на которое легла лодка. Кабина потрепетала — не от вибрации, от напряжения ожидания.

— Ладно, — прошептала она, — удиви меня, мир.

Город вытянулся, как кошка на солнце. Где-то далеко — уже не место, а мысль — запульсировала мятная дорожка, предлагая маршрут. Но аппарат и без того знал путь. Он приподнялся — совсем чуть-чуть — и замер, как дыхание перед поцелуем.

Лида закрыла глаза на секунду. За веками у неё происходило всё: Excel, кофе, люди, которые «давай просто отдыхать», гостиные музея, золотой самолётик на бархате — и вот она — в кресле, которое пахнет домом, в городе, который дышит. Сердце сделало то самое движение, без которого жизнь скучна: шаг в пустоту.

Кабина плавно развернулась — так мягко, что волос на затылке улыбнулся. И Лида вдруг поняла: ей совсем не страшно. Ей интересно. И очень смешно. Потому что где-то внизу, в архиве, лежал пластиковый брелок с самолётиком — смешной, дешёвый, любимый, — а здесь — огромная, как мечта, капля полёта ждала её «да».

— Да, — сказала она.

Аппарат послушался.

Мир чуть сдвинулся.

А потом — темнота. Не та, что пугает, а та, что обещает. Как занавес перед началом.

И только золотая нить под кожей продолжала тихо светиться — как тонкая полоска «выхожу в эфир», чтобы кто-то, где-то — Аня? музей? — знал: Удача не пропала. Удача взлетает.

Глава 3.

Глава 3

Зал выбора

Сознание возвращалось медленно. Сначала был шум — низкий, вибрирующий, будто целый город гудел под кожей. Потом — свет, неяркий, голубоватый, и запахи: прохладный металл, острые специи, что-то сладкое, напоминающее корицу, и тонкая нота озона, как после грозы. Лида приоткрыла глаза и увидела потолок — высокий, арочный, выложенный чем-то похожим на прозрачный камень, в котором переливались золотые прожилки. Ей показалось, что они двигаются, как кровь по венам.

— Ну, здравствуй, Удача, — пробормотала она вслух. — Опять влипла.

Попробовала встать — и получилось. Голова кружилась, но тело было целым. На ней не было её офисной блузки и юбки: вместо них странный костюм, что-то среднее между туникой и комбинезоном, из мягкой ткани цвета молочного стекла. Он облегал фигуру, но не сковывал движений. На груди — знак, похожий на золотую спираль, вытянувшуюся в длинный хвост.

— Очень удобно, — хмыкнула Лида, ощупывая ткань. — А что, если я захочу кофе пролить? Или кетчуп? Есть режим «стирать на сорок градусов»?

Её сарказм утонул в общем шуме. Она подняла голову и наконец осознала, где находится.

Зал. Огромный, величественный, словно собор, только построенный не людьми. Колонны — тонкие, светящиеся изнутри, поддерживали сводчатый потолок, на котором переливались созвездия. Стены были прозрачны, и за ними пульсировало небо — то ли реальное, то ли голографическое. Толпа женщин заполняла пространство. Их было много — десятки, сотни, разных: темнокожие, светловолосые, рыжие, с татуировками на лицах и без, одетые в такие же белые комбинезоны. Все они переговаривались, смеялись, смотрели вперёд — туда, где возвышалась огромная полукруглая сцена.

На сцене — трое в длинных серебристых плащах. Их лица закрывали маски, но голоса звучали громко, отовсюду сразу:

— Добро пожаловать в Зал выбора. Здесь каждая из вас найдёт себе круг спутников. Здесь решается ваша судьба.

— Отлично, — буркнула Лида. — Даже на вечеринку не позвали, сразу на кастинг.

— Если вы не выберете сами, — продолжил второй голос, — система выберет за вас. И вы знаете: выбор системы не всегда удачен.

Толпа зашумела. Кто-то засмеялся, кто-то ахнул, кто-то зашептался. Лида почувствовала, как у неё неприятно похолодело внутри.

— Ну вот, — сказала она себе. — Или выбирай, или получи кота в мешке. Ага, в моём случае это будет кот с тремя хвостами и аллергией на сарказм.

Рядом с ней стояла женщина лет сорока, с мягким лицом и тёплыми глазами. Она наклонилась к Лиде:

— Совет: выбери сама. Если не возьмёшь трёх минимум, Совет распределит за тебя.

— Трёх? — Лида поперхнулась. — Вы серьёзно?

— Очень, — кивнула женщина. — И поверь, лучше самой. У меня сестра не решилась — и теперь живёт с двумя слизнями и одним киборгом. Говорит, скучно и холодно.

Лида хлопнула глазами.

— Ну спасибо, прям вдохновила.

Толпа зашевелилась. Перед женщинами открылись двери — не обычные, а огромные арки, каждая подсвечена своим цветом. Над арками вспыхнули надписи:

Эльфы.

Биороботы.

Демоны.

Рыцари.

Прочие.

— Ну хоть честно написали, — хмыкнула Лида. — А я боялась, будут сюрпризы.

— Ты должна пройти в каждую залу, — объяснила соседка. — Там кандидаты представляют себя. Ты смотришь, выбираешь.

— Как на рынке, — фыркнула Лида. — Мяса нет? Огурцов солёных?

Женщина только пожала плечами:

— Здесь жизнь дороже еды.

Лида глубоко вдохнула и шагнула вперёд.

---

Первый зал — эльфы.

Её встретил свет, как на подиуме. Пространство было похоже на роскошный клуб: мягкие ковры, золотые занавеси, запах цветов и мускуса. И мужчины. Высокие, беловолосые, золотокожие, стройные, как модели с обложки. Они двигались плавно, каждый жест — как танец. Один стоял с арфой, перебирая струны. Другой медленно снимал плащ, обнажая плечи и грудь. Третий просто смотрел, и его взгляд был рассчитан так, чтобы вонзиться в самое сердце.

— О, боже, это показ Victoria’s Secret, только без ангелов, — прошептала Лида.

— Добро пожаловать, земная, — сказал один из них, подходя ближе. Его голос был мягким, как бархат. — Я могу подарить тебе мир наслаждения.

Он провёл пальцем по её плечу. Лида едва не расхохоталась.

— Дружище, я бы тебе поверила, если бы не твой запах. Афродизиак литрами. У нас такое в клубах подсыпали, чтобы девчонки соглашались на танцы.

Эльф улыбнулся, но его улыбка стала жёстче. Другие тоже придвинулись ближе. Лида подняла руки:

— Стоп, ребята. Я вообще-то зашла только посмотреть ассортимент. Пока ничего не беру, спасибо.

Она развернулась и вышла, под дружный вздох недовольства.

---

Второй зал — биороботы.

Здесь всё было стерильно, бело и блестяще. Стены сверкали, воздух пах металлом. Мужчины стояли в линию, как солдаты. Идеальные тела, одинаковые лица, глаза голубые, как холодное стекло.

— М-да, — сказала Лида. — Конвейер.

Один шагнул вперёд. Его голос был безэмоционален:

— Моя программа предназначена для защиты и заботы. Я буду верен, пока не отключусь.

— Звучит романтично, — съязвила Лида. — А есть функция «не доносить начальству», если я решу сбежать с работы?

Никто не ответил. Она фыркнула и пошла дальше.

---

Третий зал — демоны.

Здесь воздух был густым, горячим, пах серой и вином. Сцена подсвечена красным. Мужчины были разные: чернокожие, краснокожие, с рогами, хвостами, огнём в глазах. Один был обнажён по пояс, мышцы переливались в свете факелов. Другой демонстративно провёл языком по клыку. Третий вообще подошёл вплотную, и жар от его тела ударил Лиде в лицо.

— Ты горишь, — прошептал он. — И я хочу гореть с тобой.

— Милый, — сказала Лида, не отводя глаз. — У меня дома был такой кот. Тоже всё время шипел и тёрся. Закончилось кастрацией.

Толпа демонов заржала. Мужчина отступил, но его взгляд стал опасным.

— Смешная, — пробормотал он. — Интересная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лида махнула рукой и пошла к выходу.

---

Четвёртый зал — рыцари.

И это был сюрприз. Весь зал был заставлен мужчинами… в скафандрах. Настоящих, блестящих, с гермошлемами. Они стояли, как манекены.

— Да ладно, — ахнула Лида. — А я должна выбирать по цвету кнопочек? Или по марке шлема?

— Каждая броня скрывает сердце, — сказал голос из-под одного шлема.

— Ага, — фыркнула Лида. — И каждая кастрюля скрывает суп. Но мне же пробовать, а не угадывать.

Рыцари молчали. Только один шагнул ближе и протянул руку.

— Выбор — в доверии.

Лида посмотрела на его перчатку. Потом на других.

— Ну знаете, я, конечно, люблю загадки, но не до такой степени. Я пошла.

---

Она вышла обратно в общий зал. Толпа гудела: женщины спорили, обсуждали, смеялись. Лида встала, прикрыла глаза и прошептала:

— Господи, какой же цирк.

Но внутри у неё шевельнулась искра. Этот выбор был больше, чем просто шутка. Он тянул к себе. Он обещал перемены. И, возможно, беду.

И где-то в глубине зала, в тени, трое мужчин смотрели на неё. Они не участвовали в шоу. Не играли роли. Они ждали.

Их выбор ещё впереди.

Глава 4.

Глава 4

Выбор

Лида открыла глаза, когда в куполе загорелся мягкий свет — словно рассвет, но без солнца. Здесь всё было искусственным: и воздух, отфильтрованный до стерильности, и трава, которая росла слишком ровными клочками, и небо, которое не знало ни облаков, ни дождя. Даже рассвет казался срежиссированным.

Она села на ложе — широкое, жёсткое, обтянутое серебристой тканью — и уставилась в стену. Стена была гладкой, матово-белой, без окон. Только тонкая линия внизу намекала: это не глухая плита, а дверь.

— Доброе утро, — сказала мягкий голос.

Лида вздрогнула и обернулась. У входа стояла женщина. Высокая, изящная, в длинном платье переливчатого оттенка, которое меняло цвет от синего к зелёному, словно поверхность воды. Кожа золотистая, глаза узкие и пронзительные, волосы цвета тёмного мёда.

— Наори, — представилась она, чуть склонив голову. — Наставница клана выбора.

— Ну ещё бы, — пробормотала Лида. — Тут без наставниц и навигатора в навигаторе можно с ума сойти.

Наори улыбнулась, будто не заметила сарказма. Она подошла ближе, и воздух вокруг будто наполнился её запахом — лёгким, но тёплым, чем-то между цветами и дымом.

— Сегодня твой день. Ты должна сделать выбор.

— Выбор чего? — Лида нахмурилась. — У нас на Земле выбор — это либо президента, либо между макаронами и гречкой.

— Здесь — это мужчины. Твои спутники.

Лида застыла. Потом хмыкнула.

— Ага. То есть сразу со старта мне предлагают реалити-шоу «Холостяк», но в версии «Угадай, кто не откусит тебе голову ночью».

— Почти, — кивнула Наори. — Только правила честнее. Ты можешь сама зайти в каждый зал. Посмотреть. Почувствовать. Выбрать тех, кто тебе близок. Минимум троих.

— Минимум?! — Лида чуть не подавилась воздухом. — А что, моногамия у вас умерла?

— Здесь сила женщины делится. Слишком много энергии для одного. Несколько мужчин — твоя опора и защита. Если ты не выберешь сама, Совет сделает это за тебя.

— Совет, значит… — пробормотала Лида. — Отлично. И угадай, какой будет выбор. Самые подходящие кандидаты из серии «я робот, я всегда готов» или «я демон, у меня три хвоста и ни грамма мозгов».

Наори впервые усмехнулась по-настоящему.

— Ты быстро понимаешь суть. Но выбор твой. Хочешь — сама решай. Хочешь — отдашь судьбу другим.

Лида выдохнула.

— Ладно. Показывай свой шоурум с кандидатами.

---

Они вышли в длинный коридор. Пол был зеркальный, свет исходил от стен, и казалось, что они идут по воздуху. По обе стороны были двери — высокие, с голографическими символами. Каждая сияла своим цветом.

— Здесь залы, — пояснила Наори. — Каждый для своего народа.

Лида остановилась у первой двери. На ней мерцали линии, напоминавшие ветви дерева, переплетённые с молниями.

— Эльфы, — сказала наставница. — Их тела совершенны. Их умы холодны. Но среди них есть те, кто ищет женщину не для украшения, а для силы.

— Прекрасно, — фыркнула Лида. — Надеюсь, у них хотя бы чувство юмора не вырезано вместе с аппендицитом.

Она толкнула дверь и вошла.

---

Зал был залит мягким светом. Воздух пах смолой и чем-то сладким, как мёд. Ряд мужчин стоял на помосте. Высокие, статные, с гладкой кожей, волосы длинные и блестящие. Они почти не двигались, только смотрели на неё.

Лида почувствовала, как к горлу подступает смех.

— Господи, ну прямо кастинг на обложку шампуня. Осталось, чтобы один сказал: «Моё сердце — как мои волосы, чистое и струящееся».

Один из эльфов сделал шаг вперёд. Его глаза были изумрудные, и голос глубокий, словно отзвуки флейты.

— Мы — твоя вечность. Выбирай нас — и твой род будет красив, как сама природа.

— Красота — штука опасная, — отрезала Лида. — Она всегда заканчивается морщинами и пластическим хирургом. Что вы умеете кроме позирования?

Эльф не моргнул.

— Мы владеем энергией ветра. Мы — лёгкость и скорость.

Лида повернулась к Наори.

— А у них, случайно, пакет «доставить продукты домой и вынести мусор» не входит?

Наори приподняла бровь, но не ответила.

Лида окинула взглядом остальных. Один был почти голый — тело резное, как статуя. Он улыбался, показывая ровные белые зубы. Другой, наоборот, был в длинном плаще, закрывавшем почти всё, и смотрел не на неё, а в пол. Этот показался ей странно более реальным, чем все блестящие статуи.

— Запомним, — сказала она себе и вышла.

---

Вторая дверь сияла металлическим холодом. На ней были выгравированы прямые линии и символы, похожие на микросхемы.

— Биороботы, — сказала Наори. — Созданные, чтобы служить. Но некоторые из них учатся чувствовать.

— Отлично, — пробормотала Лида. — То есть можно выбрать парня, который по инструкции обязан приносить тапочки.

Зал напоминал лабораторию. Белые стены, ровный свет. Мужчины стояли в одинаковых чёрных костюмах, но лица у них были разные. Один — высокий, светловолосый, с глазами цвета стали. Другой — смуглый, с тёмными волосами, но взгляд сухой, отрешённый.

Первый шагнул вперёд.

— Моё имя Арен. Я создан, чтобы оберегать и слушать.

— А эмоции у тебя есть? — прищурилась Лида.

Он замер, будто обрабатывая вопрос.

— Я изучаю их. С тобой могу научиться.

Лида фыркнула.

— Великолепно. Значит, я для тебя курсы повышения квалификации.

Другой биоробот сказал глухо:

— Эмоции — слабость. Но я силён.

— О, ну спасибо, Терминатор, — кивнула Лида. — Только мне нужен не пылесос, а мужчина.

Она заметила, что в углу стоял третий. В отличие от остальных, его одежда была не идеальной — рукав чуть надорван. И он смотрел прямо на неё. Не как на объект, не как на цель. А как на человека.

— Ладно, посмотрим, — пробормотала Лида и вышла.

---

Третья дверь пульсировала красным. Символы на ней напоминали когти и языки пламени.

— Демоны, — сказала Наори.

Лида закатила глаза.

— Ну вот. Сейчас точно будет цирк с конями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она вошла — и не ошиблась. Зал был как грот. Каменные стены, жар, запах серы. Мужчины стояли полуголые. Кто-то с рогами, кто-то с хвостом, один вообще сиял кожей, словно расплавленный металл.

— О-о-о, — протянула Лида. — Кабинет физиотерапии «вырви глаз».

Один демон шагнул к ней, мышцы перекатывались под кожей, глаза горели красным.

— Я сделаю тебя королевой. В огне со мной ты не сгоришь.

— Мило, — сказала Лида. — Но я предпочитаю спать на кровати, а не на углях.

Другой — высокий, тонкий, с татуировками по всему телу — склонился ближе.

— У нас трое суток страсти, и ты забудешь своё имя.

Лида прыснула.

— Знаешь, у меня и без этого память дырявая. Но спасибо за предложение.

И только один сидел в стороне, в тени. У него были только маленькие рога и спокойные глаза. Он не говорил. Просто смотрел.

— Запомним, — сказала Лида и выскочила обратно.

---

Следующая дверь сияла серебром. Символы были как щиты и копья.

— Рыцари, — сказала Наори.

Зал был странный. Все мужчины стояли в одинаковых доспехах. Полированные, сияющие, закрытые полностью.

— И как мне их выбирать? По шлемам? — ахнула Лида. — Может, у вас тут конкурс «угадай мужа по сапогу»?

Наори чуть усмехнулась.

— Здесь выбор по чести. Они откроют лица только тем, кого сочтут достойным.

Лида скрестила руки.

— Прекрасно. То есть я должна сказать: «Здравствуйте, я ваша невеста, но лица я не видела». А если там дед с бородой до пояса?

Один рыцарь сделал шаг вперёд. Он не открыл шлем. Но наклонился, и его голос был низким, спокойным.

— Мы клянемся не женщине, а пути. Если ты пойдёшь с нами — мы будем идти рядом.

Лида замолчала. В этом голосе было что-то… настоящее.

Она отвернулась и выдохнула.

---

Когда они вышли в коридор, Лида устало опустилась на стену.

— Ну и парад невест. Прямо рынок женихов на оптовом складе.

Наори посмотрела на неё внимательно.

— Ты чувствуешь. Ты видишь. Но время выбора ограничено.

— Я не могу выбрать сразу, — призналась Лида. — У меня мозг вскипел от всех этих «я подарю тебе вечность» и «три дня страсти без перерыва».

— Тебе нужно минимум трое, — напомнила Наори. — Если ты не решишься, решат за тебя.

Лида прикрыла глаза.

— Ну спасибо, Вселенная. Хотела перемен — получила Tinder на максималках.

Она открыла глаза и посмотрела прямо в лицо наставницы.

— Но знаешь что? Я сама выберу. Пусть хоть весь ваш Совет подавится.

И внутри у неё впервые за долгое время загорелось что-то, похожее на азарт.

Комната, куда меня проводили после всех этих залов, напоминала одновременно и будуар, и кабинет психолога. Свет был мягким, стены светились ровно, как будто тканью обтянутые, и никаких камер я не видела, хотя была уверена — следят за каждым движением. В центре — столик с прозрачной поверхностью, на которой переливались золотистые значки. На них — символы, похожие на знаки зодиака, но явно не земные.

— Садись, — сказала Наори.

Она опустилась напротив меня, ловко закинув ногу на ногу. Женщина из тех, кто привык командовать и одновременно подбадривать — будто любимая начальница, которая и отчитается, и кофе подаст. Её глаза блестели с искренним интересом, но я знала: за этим интересом есть расчёт.

— Ну что, землянка, — начала она мягко. — Ты видела все залы. Ты понимаешь, что если не сделаешь выбор сама, Совет сделает его за тебя?

Я дернулась.

— Ага, спасибо. Очень мотивирующе. То есть, если я сама не ткну пальцем, меня кто-то удачно «пристроит» к какому-нибудь рогатому биороботу?

— Не «к какому-нибудь», — поправила Наори. — К тем, кого система сочтёт подходящими по балансу силы.

Я закатила глаза.

— Баланс силы… У нас на Земле это называлось «женщина с зарплатой и мужик без работы». Тоже баланс, ага.

Она улыбнулась, явно наслаждаясь моими уколами.

— Но всё же. Давай обсудим. Скажи, что ты увидела.

Я вздохнула.

— Хорошо. Первый зал — эльфы.

И в памяти вспыхнули образы. Высокие, гибкие, сияющие мужчины, их кожа будто светилась изнутри, а глаза горели разными оттенками: серебро, золото, тёмная зелень. Они смотрели на меня открыто, некоторые даже… слишком открыто. Один вообще стоял полуобнажённый, явно демонстрируя, что его «достоинства» — это лучшее резюме. Другой пел, бархатным голосом растягивая слова, как будто завораживая.

— Красивые, — призналась я. — Но слишком знают, что они красивые. Это как ходить на свидание с Инстаграм-блогером: пока он рассказывает про свои мышцы, у тебя уже начался внутренний сон.

Наори хмыкнула.

— Запишем: впечатляющие, но вызывают аллергию на самовлюблённость.

— Точно, — кивнула я. — Дальше были биороботы.

И тут я чуть нахмурилась. Стальные силуэты, идеально ровные лица, как будто их лепили по одному шаблону. Кто-то был почти человек, только глаза выдавали механическую природу. Один даже произнёс: «Я создан, чтобы служить». И это прозвучало так, что внутри меня что-то перекувыркнулось.

— И? — мягко подтолкнула Наори.

— И это страшно. Сначала вроде удобно: кнопочку нажал — и тебе чай принесут. Но я же знаю себя. Мне через неделю захочется, чтобы он сам сказал что-то неожиданное. А если нет — я его молотком долбану, чтобы сброс перезапустить.

Наори рассмеялась, а я вдруг почувствовала — смех ей не чужд.

— Дальше были демоны.

И я сразу передёрнула плечами. Чёрные, краснокожие, с рогами и с хвостами, которые явно жили собственной жизнью. Кто-то демонстративно предложил «проверить прямо здесь, что он умеет», а кто-то склонился низко, его голос был как шёлк и уголь одновременно.

— Честно? — я подняла глаза на Наори. — С ними у меня ассоциация как с бывшим начальником. Красивый, наглый, обещает золотые горы, а потом оказывается, что у тебя на столе лежит в три раза больше работы.

— Но признала бы, что тянет? — прищурилась Наори.

Я пожала плечами.

— Тянет, но только если вино, свечи и чтоб на утро он исчез навсегда.

Мы обе рассмеялись.

— И последние… рыцари. — Я вспомнила тяжёлые фигуры в доспехах. Металл, гравировка, и ни одного лица. Шлемы опущены. Стоят, как витрина вооружённого магазина.

— Это вообще цирк, — фыркнула я. — Как выбирать? По царапинам на шлеме? А если там под бронёй сидит дед на пенсии?

— Некоторые именно так и выбирают, — спокойно сказала Наори. — Внешность скрыта, но характер проявляется потом.

— Отлично, то есть лотерея, — пробурчала я. — Может, там принц на белом коне, а может — психопат, который три года сидел в капсуле и теперь ненавидит всё живое.

Наори наклонилась вперёд.

— И всё же. Кого ты отметила бы?

Я уставилась на золотые значки перед собой. В груди что-то сжалось.

— Эльфов — нет. Красивые, но я с ума сойду от их зеркала.

— Биороботы… может, один. У него взгляд был… странный. Как будто он не просто программа.

— Демоны… одного тоже отмечу. Того, что молчал. Потому что те, кто меньше всего обещают, иногда и делают больше.

— А рыцари… — я задумалась. — Пусть будет один. Просто ради интереса.

Наори кивнула, её взгляд стал теплее.

— Видишь, уже почти выбор.

— Почти, — повторила я. И внутри меня вдруг вспыхнуло странное волнение. Словно я подписываю контракт, который изменит всё.

Я коснулась первого значка. Он вспыхнул мягким светом. Второго. Третьего. Сердце билось так, будто я бежала по лестнице на двадцатый этаж.

Когда пальцы коснулись четвёртого, всё вокруг на секунду замерло. Я услышала собственное дыхание, почувствовала, как будто кто-то смотрит прямо в меня сквозь стены.

— Ну что, Лидия Удача, — прошептала я себе. — Вот ты и ввязалась.

Наори коснулась моего плеча.

— Добро пожаловать в игру, где ставка — твоя жизнь и твоё сердце.

Я рассмеялась нервно, но в смехе был вызов.

— Ну что ж. Я всегда любила играть ва-банк.

И в этот момент четыре символа на столе вспыхнули ярко, как огонь в топке, и в воздухе раздался мелодичный звон, похожий на пересечение часов в башне.

Я знала: выбор сделан.

Глава 5.

Глава 5.

Правила выбора

Утро началось с тяжёлого запаха дыма, пыли и сладких специй, что проникали в комнаты огромного здания, похожего и на храм, и на дворец одновременно. Снаружи он светился колоннами из металла, что переливался как живой, а внутри гул голосов не стихал ни на минуту. Женщины и мужчины в длинных одеждах шли по коридорам, то споря, то смеясь, то провожая взглядами тех, кто ещё только стоял перед выбором.

Лида сидела на жёсткой лавке, пытаясь справиться с тем ощущением, что её жизнь за ночь превратилась в плохо написанную оперу: костюмы, чужие лица, правила, которых она не знала. И, конечно же, шёпоты за спиной. Она привыкла к женскому коллективу на работе, но этот «женсовет будущего» был куда хуже. Каждая пара глаз изучала её: кто с интересом, кто с завистью, кто с подозрением.

— Ты плохо спала, — негромкий голос вывел её из мыслей. Перед ней стояла Наори. Та самая женщина, что с самого начала держалась к ней доброжелательно. Высокая, с серебристой нитью в волосах и внимательными глазами, она казалась не просто старшей, но хранительницей неписаных правил.

— Ты угадала, — ответила Лида сухо. — Сны снились такие, что любой психоаналитик бы себе виллу купил, разбирая их.

Наори слегка улыбнулась, но быстро перешла к делу:

— Сегодня твой день. Ты должна подать заявку.

— Какую ещё заявку? Я что, в студенческом деканате?

— Заявку на спутников, — сказала Наори серьёзно. — Здесь женщина не может оставаться одна. Это правило Совета. У тебя есть возможность выбрать сама — трёх. Минимум трёх. Если не сделаешь этого до конца дня, Совет назначит тебе спутников сам. И тогда… — она чуть наклонилась ближе, — не удивляйся, если окажешься в доме с теми, кто мечтает видеть в тебе только утробу для потомства.

Лида сглотнула, но сарказм всё равно полез наружу:

— Отличный сервис. «Выбирай сама или мы выберем за тебя». Прямо как в нашем бухгалтерии: или сделай отчёт, или завтра будет ад.

— Это не шутка, — мягко, но твёрдо сказала Наори. — Ты видела залы. Ты должна вспомнить и решить. Но знай: выбор — не просто «понравился — не понравился». Выбор определяет твою жизнь, твоё будущее, твою силу. Здесь мужчины не просто мужья. Они — щит. И ключ.

Лида закрыла глаза на секунду. Перед ней всплыли вчерашние картины.

Первый зал — эльфы. Красивые, стройные, и, к её удивлению, не такие холодные, как она читала в книгах. Да, были надменные, но были и те, кто смотрел с горячим вызовом. Один даже шагнул к ней полуобнажённый, предлагая себя «целиком и сразу», от чего у неё вырвалось нервное хихиканье: «Ну да, кастинг в стриптиз-клуб будущего». Но другой — молчаливый, в длинном плаще, с внимательными глазами. Он не сделал ни одного шага вперёд, не сказал ни слова, но именно он врезался ей в память. «Почему? — спросила она себя. — Может, потому что не пытался продать себя, как все остальные?»

Второй зал — биороботы. Они были идеальны: тела без изъяна, улыбки одинаковые, жесты отточенные. Слишком правильные. «Как витрина манекенов в торговом центре, только с функцией разговора», — подумала она. И всё же один отличался. В его движениях было что-то… человеческое? Или ей показалось? А ещё в нём чувствовалась странная сдержанность, будто он здесь не по своей воле. «Шпион? — мелькнула мысль. — Или просто бедный парень с программой «улыбайся, иначе штраф»?»

Третий зал — демоны. Те устроили настоящее шоу. Кто-то буквально искрил энергией, кто-то вытягивал когти, кто-то демонстративно обнажал тело, словно на аукционе. Лида едва удержалась от смеха, глядя, как двое одновременно пытались подойти к ней ближе и едва не сцепились. Но был и один другой. Стоял чуть в стороне, руки скрещены, взгляд насмешливый. «Выбирай хоть всех, мне-то что». И именно его равнодушие оказалось самым заметным. Она даже почувствовала лёгкое раздражение: «Ты чего, самый умный?»

И, наконец, рыцари. В тяжёлых доспехах, словно музейные экспонаты, одинаковые, безликие. «Как я должна выбирать? По ржавчине на шлеме?» — язвила Лида мысленно. Но когда она уже готова была развернуться, один рыцарь шагнул вперёд. И голос, глухой, но твёрдый, прозвучал из-под шлема: «Выбор не всегда глазами. Иногда — сердцем». От неожиданности у неё дрогнули губы. Она даже не знала, что ответить.

— Ты видишь, — сказала Наори, прервав её воспоминания. — Каждый из них показал тебе себя. Но выбор за тобой. И если ты не сделаешь его сейчас, позже ты можешь пожалеть.

— Знаешь, Наори, — выдохнула Лида, — в моём мире это называлось «корпоративная вечеринка с конкурсом «Мистер Компания». Только там хотя бы шампанское наливали бесплатно».

— Здесь шампанского не будет, — мягко улыбнулась женщина. — Но будет то, что определит всю твою жизнь.

Лида поднялась. Внутри смешались раздражение, азарт и страх. «Три спутника, говорите? Ну что ж. Удача, твой выход».

Она уже знала: сегодня вечером она назовёт имена. И чья-то жизнь изменится вместе с её собственной.

И пока она шла по коридору к залу регистрации, внутри звучала только одна мысль:

«Главное — не выбрать идиота».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6.

Глава 6

Дом, который выбирает

Лида ненавидела очереди. Ирония судьбы заключалась в том, что даже в будущем, даже в мире, где здания дышат и дорожные знаки пахнут мятой, очереди всё равно существовали. Только назывались они теперь гордо — «коридор распределения».

Она стояла среди десятков женщин — кто-то шептался, кто-то высокомерно молчал, кто-то смотрел на неё с тем самым выражением «а эта что тут делает?». Атмосфера напоминала школьный конкурс красоты, где у каждой под юбкой не шпаргалка, а зубы, готовые вцепиться соседке в коленку.

— Добро пожаловать на процедуру закрепления, — раздался мягкий голос. В зал вошла Наори. Её платье текло зелёными переливами, волосы блестели золотом. Она шла медленно, но так, что все инстинктивно расступались. — Сегодня каждая из вас получает свой круг спутников, дом и участок земли.

Толпа зашумела. Для местных это был важный день: чем больше мужчин, тем больше сила, тем богаче дом и шире земля. А для Лиды это было похоже на момент, когда в супермаркете у тебя в корзине внезапно обнаруживается чужая банка тушёнки.

— Лидия Удача, — произнесла Наори.

Толпа моментально повернулась к ней. Кто-то зашептался: «Вот та самая… землянка… новая… говорят, артефакт выбрал её». В голосах звенели и зависть, и любопытство.

Лида подняла руку и сделала вид, что машет на конкурс «Мисс Вселенная».

— Добрый вечер, дамы. Если что, корону потом верну в целости и сохранности.

Несколько женщин прыснули от смеха, но большинство уставились с холодом.

Наори подвела её к центральному столу. На нём лежали четыре кристалла. Три из них Лида уже отметила сама — эльф, демон и рыцарь. Четвёртый светился холодным белым светом.

— А это что за новогодняя гирлянда? — прищурилась Лида.

— Это твой четвёртый спутник, — спокойно ответила Наори. — Биоробот. Решение Совета.

Толпа загудела. Кто-то шепнул: «Ей дали робота!», «Эксперимент…», «Повезло или проклятье?».

— Простите, — Лида подняла руку. — Я, конечно, всё понимаю, но я заказывала троих. У меня даже список покупок был: эльф, демон, рыцарь. Робот в корзине не числился.

— Совет посчитал иначе, — сказала Наори всё тем же тоном. — Ты сильный источник. Твою энергию нужно проверять на разных проводниках. Биоробот — редкий случай.

— Отлично, — хмыкнула Лида. — То есть меня сделали лабораторной мышью, только без сыра.

Кристаллы вспыхнули одновременно. И в воздухе появились они.

Первым шагнул эльф. Высокий, с длинными волосами, в плаще, который больше скрывал, чем открывал. Его взгляд был холодно-внимательный, без дешёвых улыбочек. Он молча поклонился.

За ним выступил демон. Черноволосый, с татуировками по груди, улыбка хищная, но не наглая. В его глазах было тепло, как в костре — жар, который может согреть, а может обжечь.

Рыцарь появился последним — в доспехах, с закрытым шлемом. Он лишь склонил голову, и от этого жеста у Лиды в груди дрогнуло.

И потом — он.

Биоробот. Высокий, красивый, словно статуя, ожившая в человеческом облике. Лицо безупречное — слишком правильное. Глаза холодные, стальные. Он смотрел прямо на неё, но в этом взгляде не было эмоций. Только ожидание.

Толпа ахнула. Кто-то зашептал: «Ей достался механизм», «Они же опасные…», «С ними нет тепла».

Лида выдержала паузу, потом театрально хлопнула в ладоши.

— Браво, Совет. Отличный набор: у меня теперь и статуя, и печка, и загадочный трансформер. Открывайте шампанское, я официально коллекционер.

Несколько женщин прыснули, но в их взглядах была и зависть: не каждой выпадала такая «колода».

Наори подняла руку, и зал стих.

— Теперь твой дом, Лидия. Твоё место.

Пол рядом с ней засветился, линии побежали, складываясь в карту. В центре вспыхнул знак: золотая спираль.

— Земля у восточного водопада, — сказала Наори. — Дом уже готов принять тебя.

Лида прищурилась.

— Водопад, говорите? Хорошо. Надеюсь, там есть кухня. Потому что если меня снова попытаются кормить парящей лапшой из шара, я сбегу обратно в музей.

Толпа засмеялась. Но смех был нервный. В этом мире у каждой женщины были глаза, готовые выцарапать удачу из чужих рук.

И Лида уже чувствовала, что её «удача» ещё покажет зубы.

---

Когда Лиду вывели из зала распределения, она чувствовала себя то ли выпускницей, которую заставили танцевать вальс с отличниками, то ли победительницей в конкурсе, где главный приз — неоплаченный кредит. Сзади шагали её новые «спутники». И если демон и эльф выглядели естественно — будто им плевать на взгляды толпы, рыцарь был молчалив, а биоробот… биоробот шёл как выставочный экспонат. Ни одного лишнего движения.

— Отлично, — пробормотала Лида. — Теперь у меня свой музей восковых фигур.

Наори улыбнулась, не оборачиваясь:

— Привыкай. С этого дня они часть твоего круга.

— Круг, ага, — хмыкнула Лида. — У нас на Земле это называлось «гарем наоборот».

---

Их доставили к дому не на машине и не на капсуле. Это был поток света — прозрачный, мягкий, словно тебя схватили невидимые ладони и аккуратно перенесли. Лида сначала закричала:

— Я не заказывала аттракцион «Муха в банке»! — но потом, когда под ногами снова возникла твёрдая поверхность, замолчала.

Перед ней был дом. Точнее, целый комплекс.

Склон горы, с которого стекали две серебристые струи воды, обрамлял здание. Дом будто вырастал из камня: стены — полупрозрачные, с золотистыми прожилками, крыша — как сплетение живых ветвей, через которые струился свет. Вода с водопада падала в озеро у подножия, и от него поднимался прохладный туман.

— Ну, здравствуй, хоромы, — сказала Лида. — Где тут табличка «Не сорить, мыли только что»?

Ворота раскрылись сами. Внутри было ещё чуднее.

Полы — тёплый камень, по которому приятно ступать босиком. Стены — как ткань, слегка податливая, и казалось, что они дышат. В воздухе витал аромат свежего хлеба и хвои.

— Дом подстраивается под хозяйку, — пояснила Наори. — Запоминает запахи, желания, привычки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Опасно, — фыркнула Лида. — Если он запомнит, что я люблю шоколад, то через неделю я разнесу эти стены вместе с талией.

---

Зал был огромный. В центре — стол, который сам менял форму: то длинный банкетный, то маленький кофейный. На полках уже стояли книги, и Лида подозревала, что это не её коллекция по авиации, а «библиотека для начинающих жён».

Слева — кухня. Но какая! Столешницы светились мягким светом, а шкафы открывались сами, стоит только подумать. Лида потянулась к одной дверце — и в руки ей тут же выскочила чашка.

— Ого, — присвистнула она. — Умный дом уровня «я — твоя домработница». Интересно, если я подумаю «кофе с корицей», он сварит?

Она подумала. Машина зажужжала. Через минуту на столе стояла чашка, и пар пах именно корицей.

— Всё, — сказала Лида. — Этот дом я не отдам. Мужья могут идти лесом, а вот кухню я никому не уступлю.

Демон засмеялся. Голос у него был низкий, с лёгкой хрипотцой.

— Осторожнее, хозяйка. Здесь дома ревнивы.

— Прекрасно, — вздохнула Лида. — У меня даже стены будут ревновать.

---

Спальни были на втором уровне. Лестница плавно поднималась вдоль стены, и с каждого пролёта открывался вид на водопад. Комнаты не были разделены жёстко — каждая как отдельная ниша, обрамлённая полупрозрачными перегородками.

— Здесь твоя, — Наори провела её в центр. Огромное ложе, покрытое тканью, что переливалась серебром и золотом. Окно выходило прямо на водопад. Вода падала медленно, будто во сне.

— Это слишком красиво, — прошептала Лида. — Я же теперь точно не смогу злиться.

— Сможешь, — усмехнулась Наори. — Особенно когда Совет пришлёт проверку.

— Отлично, — пробормотала Лида. — Рай с налоговой инспекцией.

---

А потом Наори сказала фразу, от которой у Лиды едва не поперхнулся кофе.

— Сегодня вечером у тебя первая ночь.

— Какая ещё ночь? — прищурилась Лида. — Я только заехала! У меня чемодан даже не распакован!

— Это традиция, — ответила наставница. — В течение семи дней ты должна соединиться с каждым из мужчин. Так строится круг. Без этого ни дом, ни земля не признают тебя хозяйкой.

У Лиды отвисла челюсть.

— Прекрасно, — сказала она. — Я-то думала, что меня ждёт торжественное открытие холодильника. А оказывается — брачная неделя.

Демон усмехнулся. Эльф лишь кивнул. Рыцарь молчал. Биоробот посмотрел на неё холодно, и только его глаза чуть вспыхнули синим.

— Господи, — пробормотала Лида. — Я влезла в программу «Тренажёр для магии через постель».

И где-то в глубине дома раздался мягкий звон, будто стены радовались её выбору.

Дом затих, как собака, которой наконец-то объяснили, кто здесь хозяйка. Туман от водопада повис мягким кружевом, делая воздух прохладным и вкусным, как родниковая вода из алюминиевой кружки. Лида стояла посреди главного зала и чувствовала, как у неё под кожей то ли гул города, то ли шёпот этого странного здания отвечает на её дыхание.

— Ладно, — сказала она самой себе и дому одновременно. — Договоримся так: я не ломаю тебе стены табуретками, ты не подсовываешь мне по утрам зелёные смузи. Договор?

В ответ в углу негромко щёлкнуло что-то приятное: подсветка над кухней перелилась золотисто-мёдовой, как «согласна».

Наори посмотрела на неё с лёгкой улыбкой:

— Дом принял. Это хорошо.

— Лучше б он принял ипотеку, — буркнула Лида. — Так, граждане спутники, — она развернулась к мужчинам, — проходите, располагайтесь. И не суетитесь. У меня на такие вещи аллергия.

Эльф шагнул первым — беззвучно, как тень. Вблизи он оказался не «глянец-глянец», а живой: на виске несколько прядей сбились в непослушную волну, на мантии — едва заметная затяжка. От него пахло хвойной смолой и чем-то свежим, как утренний воздух над рекой.

— Я — Ален, — сказал он тихо. Голос был низким, в нём не звенела эта эльфийская «сиропность», которую Лида вчера уже успела ненавидеть. — Мой круг — ветер и рост. Если ты позволишь, возьму на себя сад и воздуховоды.

— Воздуховоды? — оживилась Лида. — То есть ты понимаешь, как тут всё дышит? Бери. Лишь бы из спальни не устраивал аэродинамическую трубу. Я люблю, когда волосы лежат, а не улетают в стратосферу.

Демон шагнул следом — улыбкой, плечами, всем сразу. Улыбка у него была неправильная — не «продавец счастья», а теплая, с искоркой «я умею делать тепло из ничего». По коже шли чернильные линии — не агрессивные, а будто старые дороги на карте.

— Кай, — представился он. — Огонь, кухня, банные печи, защита от холода. И если нужно — смех.

— Смех? — Лида прищурилась. — Ты у нас штатный стендапер?

— В плохих мирах смех — роскошь. В хороших — оружие, — серьёзно сказал Кай, а потом подмигнул. — И да, печь разожгу, баню нагрею. Дом у водопада должен знать, что такое жар.

Рыцарь не подошёл — он просто оказался рядом, как будто появился из более плотного воздуха. Его доспех не блистал ослепительно, скорее матово мерцал, как лунный камень. Вместо герба — три простых насеченных линии, пересекающиеся в одной точке.

— Триан, — сказал он. Голос — ровный, без попытки давить. — Путь, охрана, мостки к воде, связь с окрестными постами. Ночью буду обходить периметр.

— Идеально, — кивнула Лида. — Если увидишь у забора кролика — это мой будущий ужин. Если увидишь у забора женщину с глазами «ой, случайно забрела», — это мой будущий геморрой. Прогони ласково, но настойчиво.

Рыцарь молча кивнул.

И наконец — биоробот. Он не двигался — переключался из состояния в состояние, как лампа, у которой есть только «вкл» и «выкл». Красивый, да. Ровный, выточенный, как статуэтка из светлого камня. Хочется поставить под стекло и подписать: «Не кормить. Рук не совать».

— Арен, — сказал он. Ни «рад встрече», ни «позволь». Просто факт: Арен. — Мои протоколы: защита, медицинский блок, интерфейсы, учёт энергии.

— Учёт энергии? — фыркнула Лида. — Так-то я бухгалтерию бросила, но цифры меня всё равно догнали. Ладно, Арен, будешь следить, чтобы я не сгорела как лампочка. Но предупреждаю: я люблю перерасход.

Наори при этом всё это время ничего не навязывала — наблюдала, как каменная статуя хранительницы. Потом кивнула Лиде и, чуть наклонившись, тихо, только для них двоих:

— Помни: дороги назад нет. Когда артефакт выбрал — он запечатал твой след.

Слова ударили, как ветром из открытого люка. Лиде вдруг увиделся зал музея, бархатная подставка, Анино лицо — испуганная открытость, капля крови на крыле «самолётика». Никакого «потом». Никакого «вернусь, если не понравится». Привычное желание шутить в этот момент вспухло, как спасательный круг, и она уцепилась за него.

— Дороги назад нет… — повторила она и втянула носом запахи дома: хвоя, хлеб, вода. — Тогда давайте построим дорогу вперёд. Широкую. С бордюрами. И кофе по обочинам.

Наори улыбнулась глазами — крошечными морщинками в уголках.

— Я зайду завтра. Привезу регистрационные ленты и ключ земли. И… — она посмотрела на мужчин, — напомню про правила.

— Какие ещё правила? — насторожилась Лида.

— Простые. Без насилия, без принуждения, без давления. Решения — только в согласии круга. Энергия — дар, а не дань. И ещё, — она замялась на секунду, — биомодуль обязан один раз в год сдавать накопленную энергию в Храм Памяти. Это касается Арена.

— Прекрасно, — вздохнула Лида. — У меня в доме налоговая, энергонадзор и годовой техосмотр. Каю, срочно печь. Мне нужна булка успокоительная.

---

Кухня отозвалась на просьбу моментально: в воздухе тонкими лентами поднялись ароматы тёплого теста, корицы, запечённых яблок и чего-то орехового. Кай, закатав рукава, одним взглядом уговорил плиту разжечься, и пламя в её нутре заговорило на языке янтаря.

— Ты с огнём разговариваешь? — негромко спросила Лида, усаживаясь на высокий табурет.

— Огонь любит, когда с ним разговаривают, — ответил он, разминая тесто ладонями; по запястью, чуть выше татуировки, пробежала крошечная искра. — Как и люди.

— А дом любит, когда его хвалят, — вмешался Ален, расставляя вдоль стены маленькие круги-вихри; они тихо жужжали и гоняли воздух мягкими струями. — Смотри: вытяжка будет работать, как надо, но без сквозняков.

Триан тем временем молча снял с плеч ремень с инструментами — не железными, а глухо-серебристыми, как шёпот стали — и начал крепить у порога тонкие пластины, похожие на листья.

— Метки пути, — объяснил он коротко. — Чтобы чужой не нашёл вход, а свой не споткнулся ночью.

Арен стоял ровно. Если бы не лёгкая пульсация в шее — можно было бы подумать, что он выключен. Потом подошёл ближе к столу, коснулся ладонью края. Поверхность загорелась сеткой прозрачных символов.

— Я зарядил домовой узел, — сообщил он. — Текущая ёмкость — девяносто две единицы. На обогрев, свет, защиту периметра достаточно.

— А на кофе? — немедленно уточнила Лида.

— Кофе я отнесу к приоритетам, — бесстрастно согласился Арен.

Она прыснула.

— Мы с тобой поладим, бухгалтер.

---

Пока Кай колдовал над булками, Лида прошлась по дому. В кабинете, который дом будто бы сам ей предложил — окно на восток, длинный стол, ряд полок — она на секунду замерла. На верхней полке стояла миниатюрная модель самолёта. Не золотого. Самого обычного, пластикового, как те, что у неё дома. Только на хвосте — знакомый контур самолётика-артефакта, тонкой золотой нитью.

— Эй… — выдохнула она. — Ты откуда тут?

Дом мягко ответил запахом бумаги и пыли — как библиотека детства. На мгновение боль, которой она ещё не успела дать имя, потеплела. «Аня, — подумала Лида. — Я бы тебе позвонила. Сказала: тут у меня дом-добряк, мужчины комплектом и булочки с корицей. Ты бы сказала: “держись и не делай глупостей”. А я бы ответила: “я постараюсь”».

— Постараюсь, — уже вслух сказала она.

Она вернулась на кухню — вовремя: булочки из печи выглядели как маленькие солнечные спирали. Кай поставил их на стол, и от тепла стекло чуть запотело.

— Внимание, — сказала Лида, отломив краешек и обожгшись. — Собрание круга.

Мужчины остановились. Даже Арен повернул голову, как будто его кто-то выключил из режима «задания».

— Правила простые, — начала Лида, считая на пальцах. — Первое: вранья не люблю. Я сама иногда вру, но это всегда добросовестное враньё, чтобы никого не травмировать. Второе: на моей кухне не спорить. Кто готовит — тот шеф. Сегодня шеф Кай, послезавтра — я, потом, возможно, Ален приготовит ветер в банке. Третье: моё утро — моё. Пока я не выпью кофе и не скажу «я человек», я инфузория туфелька и не подлежу дрессировке. Четвёртое: мы — команда. Никаких игр в «кто главнее». Тут главнее я. Но я добрая. Иногда. Пятое: с завтрашнего дня я хочу видеть планы на быт. Кто что берёт: огород, вода, маршруты, стирка, снабжение, храм, проверка Совета. И… — она вздохнула, — шестое, для протокола: да, брачная неделя. Сегодня — знакомство и распределение. Завтра — первый ритуал.

— С кем? — ровно спросил Арен.

— А вот это — сюрприз, — парировала Лида, и Кай захохотал, как костёр, который вдруг получил сухую хвою.

— Я запишу, — сообщил Арен и, кажется, действительно записал.

— Дополню, — сказал Ален спокойно. — Я могу поднять сад-террасы у восточного склона. Дам фильтры на водопад, чтобы туман не сырил спальни. И… — он чуть замялся, — построю для тебя мастерскую. Ты любишь механизмы. Это видно по глазам.

Лида моргнула. Сердце пропустило шаг.

— Люблю, — призналась она. — Очень. Если ты сделаешь мне стол под сборку и лампу, которая не орёт в глаза — я тебя официально запишу в список любимых людей и предметов.

— Список возглавляет кофе, — уточнил Кай.

— Кофе вне конкуренции, — заверила его Лида.

— Я проведу ночную тропу, — вставил Триан. — И поставлю сигнал-колокол. Если будет беда — услышите даже в бане.

— Надеюсь, мы не узнаем, как это звучит, — сказала Лида. — Но колокол — хорошо.

---

Они ели булочки на ходу, споря о ничтожном и важном. Кай настаивал, что баню надо ставить у самого озера — «водяной пар любит воду», Ален возражал, что ветер возле водопада утащит жар — «мы потеряем половину тепла на тропе». Триан рисовал пальцем на столе схему периметра: тропа — здесь, мосток — здесь, колокол — вот. Арен задавал короткие, странно точные вопросы: «В какую сторону открывать створки кухни при пожаре? Сколько времени у тебя, Кай, уходит на разогрев печи до четырёхсот? Ален, как часто ты будешь чистить фильтры?».

— Он у нас и правда бухгалтер, — шепнула Лида, не удержавшись. — Беспощадный и прекрасный.

— Я эффективен, — без тени иронии ответил Арен.

— Это тоже слово на «э», — согласилась она.

К вечеру дом наполнился тихими делами. Ален ушёл на склон — и через час у восточной стены выросли тонкие лестницы-лотосы, по которым можно было спуститься к воде, не намокая ног. Кай возился во дворе: из камня и стекла собирал круглую, как луна, чашу будущей парной. Триан уходил и возвращался бесшумно — как будто прокладывал дорожку по самому небу. Арен интегрировал дом с чем-то невидимым: время от времени в воздухе вспыхивали сетки символов, и Лида чувствовала лёгкое покалывание в запястье — золотая нить-артефакт отзывалась на его «касания».

Она стояла на террасе, глядя, как туман поднимается над озером, и думала. Мысли шли волнами: «Это мой дом… Мой дом?.. Дом…» Вдруг вспыхнула здешняя «навигация запахов» — лёгкая нота чабреца подсказывала: «Спокойствие», а следом родился запах свежего картофельного пюре, и она рассмеялась вслух.

— Спасибо, дом. Понимаешь меня лучше многих людей.

— Дом — это память, — неожиданно произнёс голос Наори. Она вернулась почти бесшумно, как тень от облака. — Память тех, кто жил. Память тех, кто будет.

— Будет — это громко сказано, — буркнула Лида, но мягко. — Я ещё не привыкла к слову «мы».

— Привыкнешь, — сказала Наори. — Потому что выбора нет. И потому что ты умеешь смеяться. Кто смеётся — тот живёт.

Они помолчали. Где-то внизу плеснула вода. Вдалеке, на противоположном склоне, вспыхнул огонёк чужого дома. На террасе мелькнула женская фигура — высокая, тонкая, с гладко зачёсанными волосами. На секунду их взгляды встретились через расстояние и туман. Женщина улыбнулась — беззубо сладко — и помахала ладонью. Лида помахала в ответ.

— Алиа, — подсказала Наори негромко. — Живёт по соседству. Умна. Амбициозна. Всегда улыбается.

— Прекрасно, — сказала Лида. — Значит, у меня есть соседка, которая улыбается так, будто уже отследила мой график сна и знает пароль от вайфая.

— Не ссорься, — мягко предупредила Наори. — Но и не верь.

— Это два моих любимых режима, — кивнула Лида. — «Не ссорься» и «не верь».

---

Ночь падала не небом, а водой — водопад темнел, и струи казались лентами из чёрного шёлка. Дом притих. В спальне лёгкая ткань на огромном ложе пахла свежим снегом и нагретым солнцем — так пахла новая простыня из магазина, в который ещё никто не успел зайти.

Мужчины собрались внизу, в зале, — без неё. Лида не подслушивала «официально», но дом шептал едва слышно, как ракушка, приложенная к уху.

— Порядок ночей, — говорил ровно Триан. — Хозяйка сказала: завтра — первый ритуал. Сегодня — покой.

— Я не претендую, — отозвался Кай. — Дом ещё не знает её телесно. Пускай выберет технику дыхания, привыкнет к тишине.

— Согласен, — спокойно сказал Ален. — Ненужная спешка — как порыв ветра на мосту. Опасна.

— Принято, — ответил Триан. — Охрана на мне. Я спать не лягу.

— Я буду на связи, — сказал Арен. — У меня протоколы ночного мониторинга. Если частота её пульса выйдет за пределы…

— Арен, — мягко перерезал его Кай, — не числи её, как батарею. Она — человек.

— Я её защищаю, — безэмоционально ответил Арен и… замолчал, будто сам услышал, как это прозвучало. — Я учусь.

Лида, сидя на ступеньках, улыбнулась в темноту. «Учись, — подумала она. — Мы тут все будем учиться. Я — жить без обратного билета. Вы — жить с женщиной, у которой рот быстрее тормозов».

Она поднялась. Перед тем как уйти в спальню, вернулась на кухню, нацарапала на стеклянной панели короткую записку — дом тут же подсветил её мягким янтарём:

«Завтра: вода, сад, огонь, путь. И — разговор. Большой. Про всё.

P.S. Кофе на рассвете. С корицей.

P.P.S. Арен, в приоритетах кофе поднять на 1 позицию».

Через секунду из темноты откликнулось суховатое:

— Приоритет кофе — повышен.

— Отлично, — сказала Лида, и смех сам собой сорвался с губ.

Она легла, и дом подстроил под неё матрас — не утопил, не вытолкал, а именно подстроил, как ладонь, которой доверяешь. За стеной ровно дышал водопад. В голове, как огоньки навигации, вспыхивали и гасли мысли: «Завтра… ритуал… кто первый?… Аня… нет, не плачь… смейся… дом… мужчины… кофе…»

Последним пришёл запах. Едва-едва уловимый, как обещание. Запах лаванды и дыма. И где-то в глубине — тёплая корица. Дом сказал: «Спи». И она послушалась.

---

Рассвет ещё не наступил, когда Ален тихо, почти невесомо, потянулся к восточным створкам, отворяя их ровно настолько, чтобы впустить полоску холодного воздуха. Кай затопил маленькую печь у воды и сел, обняв колени, слушать, как у огня свои разговоры. Триан растворился в тени у ворот. Арен стоял неподвижно в зале и считал — не числа, а удар сердца, длину вдоха, расстояние до каждого из них.

Дом держал их всех — вместе. Слушал их, как хорошая скрипка слушает руку.

А на соседнем склоне Алиа делала глоток сладкого вина и улыбалась ещё одним своим, почти незаметным ртом — там, где улыбка граничит с завистью. Она уже знала, что завтра утром в ящик у ворот Лиды упадёт тонкий лист с печатью «Совета Городов». И что там будет не весь Совет, а только чья-то аккуратная ложь.

Но это будет потом. А сейчас дом у водопада дышал ровно, и в этом дыхании было то самое, за чем Лида гналась всю жизнь: чувство полёта до отрыва.

Глава 7.

Глава 7.

Брачная неделя

Утро началось с запаха. Не кофе, не хлеба, не корицы — а запаха холодной воды, что падала с высоты и разбивалась о камень. Он проникал в дом сквозь стены, вплетался в ткань, в её волосы, в её кожу. Лида открыла глаза и на секунду не поняла, где она. Огромное ложе, серебристая ткань, полупрозрачные перегородки, вид на водопад. Дом дышал рядом, как живое существо.

— Ну здравствуй, новая реальность, — пробормотала она и села, обняв колени.

Снизу доносились звуки: стук металла, глухие шаги, тихое бормотание. Мужчины уже были на ногах. Конечно. Кто-то готовил завтрак, кто-то проверял периметр, кто-то занимался тем, что мужчины веками считали важным. А она сидела наверху и чувствовала себя школьницей перед экзаменом: знала, что сегодня — первый день «брачной недели».

На кухне пахло так, что желудок предательски заурчал. Она спустилась босиком, и пол под ногами был тёплым, как печка в деревенском доме.

Кай стоял у печи, закатав рукава, и жарил что-то на сковороде. Аромат был таким, что Лида едва не закрыла глаза от удовольствия.

— Я же просила булочки вчера, а не пытку ароматом сегодня, — сказала она, садясь на табурет.

Кай обернулся и улыбнулся.

— Это не пытка, хозяйка. Это завтрак.

— Ты серьёзно? — Лида прищурилась. — Я всегда думала, что мужчины умеют готовить только яичницу и макароны.

— Это всё ещё впереди, — отозвался он, и в его глазах мелькнуло пламя — то самое, которое согревает.

Ален сидел у окна и что-то чертил прямо на стекле. Тонкие линии складывались в схему сада.

— Восточный склон выдержит три террасы, — сказал он, не поднимая глаз. — Хозяйка, ты любишь зелёное?

— Я люблю кофе, — ответила Лида. — А зелёное — только если оно не салат без соли.

Ален чуть улыбнулся уголком губ.

— Тогда сделаем террасу с кофейными кустами.

— Ты издеваешься? — ахнула Лида. — Кофейные кусты у водопада?

— Мир меняется под желание, — спокойно сказал он.

Рыцарь стоял у дверей, как тень. Триан молчал, но его присутствие было плотным, как стена.

— Ты хотя бы ешь? — спросила Лида.

— Позже, — коротко ответил он. — Сначала охрана.

— Отлично, — фыркнула она. — Будет у нас на кухне вечный дежурный.

Арен сидел у стола и водил пальцами по поверхности. Символы вспыхивали и гасли.

— Дом активирован. Ночью было два касания к периметру. Птицы. Опасности нет.

— Спасибо, биоробот из службы безопасности, — отозвалась Лида. — Но, если честно, я бы предпочла, чтобы ты научился улыбаться.

— Я учусь, — сказал Арен.

Лида прыснула.

— Господи, это будет самое интересное обучение в моей жизни.

---

Завтрак прошёл в странной тишине. Кай пытался завести разговор про специи, Ален — про сад, Триан ограничивался кивками, Арен отвечал только фактами. Лида чувствовала себя ведущей ток-шоу с очень разными гостями.

После еды они разошлись по делам. Кай ушёл к печи во дворе, Ален — на склон, Триан проверял тропу, Арен остался в доме. Лида поднялась в кабинет, тот самый, где стояла модель самолётика. Она долго вертела её в руках, вспоминая Аню.

— Ты бы меня убила, если б знала, где я, — прошептала она. — Но я выживаю. С юмором, как обычно.

Она села за стол и стала писать список.

1. Найти место для мастерской.

2. Проверить, умеет ли робот делать кофе.

3. Научиться жить с четырьмя мужчинами и не сойти с ума.

— Легко, — усмехнулась она. — Три пункта, всего-то.

---

Вечером, когда солнце скатилось за скалы, дом зажёг мягкий свет. Лида стояла у окна, глядя на водопад. Сегодня должна была быть первая ночь. И сердце билось так, что хотелось сбежать обратно в музей.

Кай вошёл первым. Он нёс чашку с горячим напитком, от которого шёл сладковатый пар.

— Чтобы снять тревогу, — сказал он.

Лида взяла чашку и посмотрела ему в глаза. В них было тепло, но без давления.

— Спасибо, — сказала она. — Но знай: если ты думаешь, что я девушка из рекламы духов, которая сама падает в постель, то придётся разочароваться.

Он улыбнулся.

— Я думаю, ты женщина, которая сама выбирает, когда и с кем.

Лида почувствовала, как её щёки вспыхнули. Она отхлебнула напиток и закашлялась.

— Господи, ты что туда налил?

— Немного огня, — ответил он. — Чтобы разбудить твою силу.

Она поставила чашку и глубоко вдохнула.

— Ладно. Пусть будет огонь.

---

Ночь началась не с страсти, а с разговора. Они сидели на краю ложа, смеялись, перебрасывались словами. Кай рассказывал истории о демонах, которые проигрывали в карты, Лида — про офисные будни и отчёты. Смех связывал их лучше, чем любые ритуалы.

А когда тишина всё же упала, дом отозвался запахом лаванды и корицы. И в этой тишине она впервые почувствовала, как магия оживает в теле. Тепло, волнами, мягко. Она смеялась и плакала одновременно, а Кай только держал её и шептал: «Не бойся».

И где-то глубоко внутри золотая нить на её запястье вспыхнула так ярко, что дом загудел.

---

Утро встретило её лёгкостью, которую она давно не знала. Она сидела на террасе, пила кофе и улыбалась. Мужчины были рядом: каждый занят своим делом. Она впервые почувствовала — может, здесь получится. Может, дом и этот мир примут её.

И именно в этот момент у ворот что-то упало. Тонкий свиток, перевязанный серебряной нитью.

Лида подняла его, развязала — и сердце ухнуло вниз.

«Есть способ вернуться. Если осмелишься — приходи завтра на западный склон. Никому не говори. Ты не обязана оставаться здесь навсегда».

Она reread трижды. Почерк был ровный, слишком правильный. Запах бумаги — сладковатый, как мёд, но с едва уловимой горечью.

И в голове зазвучал голос Наори: «Назад дороги нет».

Лида сжала письмо и рассмеялась — нервно, но громко.

— Ну здравствуй, интрига. Начинается игра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8.

Глава 8.

Ключ земли

Письмо лежало на столе, как чужая мысль на чистом листе. Серебряная нить-перевязь поблёскивала упрямо, и Лида поймала себя на том, что уже в третий раз складывает его обратно — как будто от этого слова внутри исчезнут. «Есть способ вернуться… никому не говори… западный склон…» Сладковатый запах меда с горечью держался в воздухе, и дом, кажется, морщил невидимый нос.

— Не дуйся, — сказала Лида дому. — Я всего лишь посмотрю. Смотреть в этом мире пока бесплатно.

В ответ где-то у кухни щёлкнуло недовольно, и кофемашина на секунду взяла паузу, как будто подумала: «Ладно, хозяйка, но кофе ты всё равно выпьешь».

Она выпила. Медленно, почти церемониально. Горячий глоток выбил из головы липкую тревогу, и мысли вернулись в строй. «Сегодня регистрация. Ключ земли. Правила круга. И… — Лида постучала ногтем по краю письма, — вопрос доверия».

— Хозяйка, — у дверей бесшумно появился Триан. В его присутствии дом переставал дышать — будто вытягивался по струнке. — Наори ждёт нас у нижних террас.

— Идём, — сказала Лида и взбодрилась. — Парни, строем!

Кай снял с крючка куртку-полукид, улыбнувшись в полупрофиль: огонь всегда немного кокетничал. Ален перекрыл узкие створы у восточного окна — ветер любит ускользать на свидания без спроса. Арен подошёл последним, поднял взгляд — глаза, как полированная сталь, но в глубине упрямый синий пиксель: «запрос — безопасность».

— Протокол сборов выполнен, — коротко сообщил он. — Периметр на пассивной защите.

— Перевожу на человеческий: если кто сунет нос, дом даст по лбу подушкой, — хмыкнула Лида. — Идеально. Пошли.

---

Зал регистрации был похож на храм и на бухгалтерию одновременно — та редкая смесь, когда тебе и страшно, и хочется спросить, где печати и где кофе. Высокий купол сиял матовым светом, пол, как струганый камень, слегка пружинил под ногой. В воздухе вились запахи: лавр — «тишина», лимон — «внимание», сухая корица — «документы». Наори ждала у круглого стола, который был одновременно фонтаном: вода стекала тонкими нитями по прозрачным желобам, складываясь в знаки.

— Лидия Удача, — сказала она, и вода послушно вычертила имя из золотых капель. — Город признал твой дом. Осталось признать тебя.

— Город может меня не любить, — честно ответила Лида. — Но кофе он делает лучше многих людей, так что я готова к союзу.

Наори позволила себе едва заметную улыбку и подала ей узкую ленту — живая ткань, прохладная, как вода из колодца.

— Лента круга. На ней — узор твоего источника. Надень.

Лента сама легла на запястье, рядом с золотой нитью артефакта. Узор вспыхнул: тонкая спираль и три короткие черты вокруг — как спутники планеты.

— И ключ земли, — Наори протянула маленькую пластину цвета затуманенного серебра, с вырезом в форме капли. — Это не физический ключ. Это договор. Ты согласна питать землю и принимать её силу.

— Значит, я — розетка, — пробормотала Лида. — Хорошо. Только чтобы без перепадов напряжения.

— Перепады — часть жизни, — мягко ответила Наори. — Но дом теперь с тобой. И круг — с тобой.

Мужчины шагнули вперёд, каждый в свой миг. Кай коснулся ленты кончиками пальцев — в ткани мелькнули тёплые искры и исчезли. Ален провёл по краю ладонью, и лента пахнула свежескошенной травой. Триан положил ладонь на сердце — коротко, как клятву: не словесно, а телом. Арен приложил к ленте три пальца, и тонкие световые дорожки пробежали к золотой нити.

— Соединение зафиксировано, — лаконично сказал он, но Лида уловила микроскопическую паузу — как будто внутри его системы кто-то тихо удивился: «это… приятно».

— Правила круга, — продолжила Наори, и воздух пахнул шалфеем — «память». — Первый круг — семь дней. Каждый день — выбор хозяйки. Магия — дар, а не монета. Биомодуль сдаёт годовой объём в Храм Памяти, но распоряжается ежедневным потоком по решению хозяйки. Ссоры решаются советом круга. Насилие исключено.

— Всё как в хорошей семье, — кивнула Лида. — Только с документацией получше, чем у нас в ЖЭКе.

— И последнее, — Наори медленно провела пальцем по поверхности стола, и струйки воды сложились в знак трёх пересекающихся линий, — врата западного склона сейчас закрыты для частных переходов.

Лида подняла бровь.

— Это вы так, между прочим, говорите или к чему-то клоните?

— К тому, что слухи — плохая почта, — спокойно ответила Наори. — Если тебе кто-то будет обещать невозможное — не иди одна. Граница там сложная.

Сердце у Лиды дрогнуло, как струна. Письмо в кармане потяжелело, будто туда положили камень. «Она знает? Или просто всегда говорит такие вещи?»

— Учту, — сказала Лида. — И спасибо.

---

После регистрации они вышли на площадь. Рынок гулял, как карнавал: островки с едой, лакированные инструменты, мягкие ткани, птицы-игрушки, что пели настоящими голосами. Запахи смеялись и спорили: обжаренный кмин «звал» к одной лавке, мята — к другой, ладан — отгонял суету.

— Нам нужны простыни, полотенца, ножи, — бодро загнула пальцы Лида. — И что-нибудь бесполезно прекрасное. Для души.

— Для души — вот, — Кай подал ей маленькую медную подвеску в виде крылышка. На солнце крыло чуть дрожало — не от ветра, от внутреннего тепла. — Нагревается от тепла кожи и пахнет… — он вдохнул, — твоим домом.

— Я куплю, — непрошено сказал Арен и расплатился так быстро, что продавец даже не успел улыбнуться.

— Ты что, у нас семейный финансовый управляющий? — прищурилась Лида.

— У меня есть доступ к бюджету круга, — безобидно ответил Арен. — И к списку необходимых вещей.

— Тогда внеси в «необходимые» шоколад, — распорядилась она. — И две бессмысленные подушки, на которых нарисованы созвездия. Если кто спросит — это научное оборудование.

Ален ушёл к ряду растений, вернулся с горстью семян в ладонях — серых, как дождевое небо.

— Это «дыхание склона». Будет расти на террасах и смягчать ветер. Ты сможешь сидеть на краю и не мёрзнуть.

— Романтик ты наш, — усмехнулась Лида, но тепло в груди было честным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Триан молча купил нож — не блестящий, а матовый, с рукоятью из тёмного дерева. Он подал его Лиде рукоятью вперёд.

— Для кухни. Вещь должна служить.

— Благодарю, — сказала она, внезапно серьёзная. — Буду резать им не только хлеб, но и глупости.

---

Дом принял покупки как добрый кот — обнюхал запахи, согрел светом, сплёл полки там, где их ещё не было. На террасе пахло дождём — Ален запускал на склоне узкие струйки воды, строил невидимые плотины из воздуха. Кай собрал в чаше у озера первую пробную парную — камень под пальцами звучал, как тёплый барабан. Триан установил у ворот колокол — низкий, как гул сердца. Арен уединился в зале и тихо говорил сам с собой — точнее, с домом: на стекле вспыхивали строчки, менялись таблицы, и золотая нить на запястье Лиды иногда откликалась коротким щелчком.

— Привыкнем, — сказала Лида вслух. — Мы все. Даже ты, дом.

На рассвете второго дня брачной недели она выбрала Алена. Не потому что так положено «после огня — ветер», а потому что хотелось тихого и внимательного. Кай только улыбнулся — без тени огорчения; Кай вообще умел радоваться за других. Триан кивнул, и его кивок был «я рядом». Арен уточнил расписание — машинально, но не холодно.

Они с Аленом пошли к водопаду. Вода падала полосами тумана, капли висели в воздухе, как крошечные стеклянные ноты. Ален коснулся её ладони — не как «беру», а как «есть здесь?».

— Я не умею «по-эльфийски», — предупредила Лида, — если это вообще глагол. У меня всё проще: кофе, сарказм, дыхание, иногда мат.

— Дыхание — как раз то, что нужно, — ответил он. — Ветер — не мычит и не кричит. Он слушает.

Они сидели на тёплом камне, и Ален предложил: «Вдох — четыре, задержка — две, выдох — шесть». Лида сначала хихикнула — «как в аэропорту, инструкция по посадке» — а потом поймала, как воздух сам легчает, как плечи оттаивают, как тело перестаёт быть «телом усталого бухгалтера», превращаясь в проводник — тёплый, живой, не стыдящийся.

Когда его пальцы сдвинулись ближе, это не было игрой «владения». Это было как раздвинуть шторы, чтобы впустить утро. Движений почти не было — дыхание, запах мокрого камня, трепет водяной пыли на коже. Мир приподнялся на миллиметр, как крыло на встречный порыв, и золотая нить под кожей затеплела — мягко, без ослепительной вспышки. Лида смеялась тихо — и плакала, тоже тихо, потому что смех и плач в этот момент были одним и тем же.

— Ты слышишь? — спросил Ален едва слышно.

— Слышу, — сказала она, не открывая глаз. — Как будто внутри меня дерево выросло. И листья шуршат… нет, не листья. Крылья.

— Крылья тоже листья, — улыбнулся он. И ветер ласково провёл по её вискам, будто разбирая, где тревога, а где радость.

Дом не подсматривал — но слушал. И в его тишине было уважение, как в хорошей библиотеке.

---

К обеду Лида ходила, как человек, который наконец вспомнил, что у него есть тело, и оно не враг. У неё получалось улыбаться не зубами, а глазами.

— Ты другая, — констатировал Кай, подливая в чай что-то янтарное. — Ветер тебя причесал.

— Он просто выдул из меня вчерашних тараканов, — отмахнулась Лида. — Не всех, конечно. Есть особо живучие.

Арен поднял голову от панели.

— Частота пульса стабилизировалась. Сон будет глубоким.

— Сообщу тебе утром, как он был, — кивнула Лида и поймала себя на том, что благодарна ему за дотошность. Кто-то в этой команде должен помнить про «частоты».

Вечер подкрался незаметно — с запахом томата и базилика (Кай колдовал над соусом), с шелестом семян в ладонях (Ален готовил террасы к ночной влаге), со звоном металла у ворот (Триан менял посадку петли — «не скрипеть»). Дом был занят делом: устал так, как устают хорошие дома, — довольный и немножко гордый.

И именно в эту тёплую, правильную минуту в ящик у ворот тихо шлёпнулось что-то лёгкое.

Триан поднял — тонкая полоска пергамента, без печатей. Он, не открывая, протянул Лиде.

— Тебе.

Лида взяла. Запах ударил сразу: мёд, чуть корицы, на донышке — горечь апельсиновой кожуры. Почерк был другой — острее, нервы в наклонах букв, но мысль — та же:

«Сегодня. Полночь. Западный склон. Путь откроется только тебе. Никому не говори. Это шанс. Второго может не быть».

Она почувствовала, как дом дёрнулся — не стенами, воздухом. Как будто кто-то по гладкой поверхности провёл тупым ножом.

— Плохой запах, — спокойно сказал Арен, стоя ровно, но глядя чуть вбок — как будто слушал не ушами. — Чужой. Несогласованный.

«Сейчас скажи — и они пойдут со мной. А письмо, возможно, — дешёвая ловушка. Или — подарок. А если нет? Если есть шанс действительно вернуться…»

Лида вдохнула. Выдохнула.

— Это — пригласительный на ночной рынок, — сказала она, и голос не дрогнул. — Женский. Там продают всякие штуки, которые мужчинам видеть не положено. Я схожу. Быстро.

Тишина упала меловой пылью. Кай приподнял бровь — и тут же опустил. Ален посмотрел прямо: в его взгляде не было «ревности» (этого здесь не бывает), но было «будь осторожна». Триан сказал коротко:

— Периметр на мне. Если выстрелит сигнал — я рядом.

Арен не спорил. Он только уточнил:

— Ваше местоположение будет отслеживаться?

— Нет, — ответила Лида. — Мой дом знает, куда я иду. Этого достаточно.

Дом на секунду приглушил свет — как знак: «я слышу».

— Хорошо, — сказал Арен. — Я увеличу освещение на западной тропе.

— Не надо, — мягко остановила его Лида. — Если там правда открывается путь «только мне», лишний свет может быть грубостью.

— Принято, — кивнул он.

Она спрятала письмо — не под подушку (слишком банально), а в основание модельки самолёта, где тонкая золотая нить-узор сливалась с пластиком.

---

Полночь пришла без луны. Водопад темнел без шёпота — как будто ночь выключила звук. Дом держал её ладонью под спину — не удерживал, а провожал. На ступенях тихо стоял Триан: не взглядом, тенью. Кай оставил на столе кружку с горячим имбирём — «на всякий случай». Ален положил у порога плоский камень — тёплый, как сердце: «вернёшься — наступишь на него, и дом поймёт». Арен молчал, но на мгновение его пульс синего огонька в зрачке стал тише.

— Я быстро, — сказала Лида и сама не узнала в своём голосе эту смесь бравады и стука сердца. — Если что — дом знает, где мои заначки со шоколадом.

— Мы знаем, — хором ответили трое. Арен уточнил:

— Я внёс шоколад в приоритетные ресурсы.

— Вот ради этого и стоит жить, — вздохнула Лида и шагнула в туман.

Западная тропа начиналась как всегда — гладкий камень, влажный воздух, запахи папоротника и ночной мяты. А потом что-то изменилось: воздух стал плотнее, как стекло перед дождём; кожа услышала звон — не уши, кожа; золотая нить на запястье нагрелась.

Перед ней возникло не «врата», не «дверь» — сдвиг. Как если бы картину стянули в сторону и показали, что за ней ещё одна, тусклее. Лида подошла ближе. Сердце тикало неслышной картошкой в духовке.

— Если ты меня подставляешь, — сказала она уже не дому, а письму внутри головы, — я не забуду.

Она шагнула.

И мир сделал то, ради чего она любила самолёты: оторвался от привычного.

Глава 9.

Глава 9.

Корабль

Рынок кораблей оказался не рынком в привычном смысле. Это был целый город внутри города: доки, ангары, башни и мосты, соединяющие плавучие платформы. Огромные купола из прозрачного материала накрывали площадки, где в ряд стояли корабли — не просто машины, а живые существа из металла, стекла и ткани, что дышали, как рыбы в воде. Каждый был особенный: один переливался, как мыльный пузырь, другой выглядел, будто его собрали из костей китов, третий был похож на птицу с расправленными крыльями, только крылья у него складывались внутрь, а не наружу.

Запах был оглушающий: озон, горячее железо, пряные масла и сладкая нота энергии, что здесь звали «эфиром». Воздух вибрировал — от гулких голосов продавцов и низкого пения самих машин, которые отзывались на приближение людей.

— Добро пожаловать, хозяйка, — сказал Кай, подавая ей руку, когда они сошли на первую платформу. — Тут, как на базаре: главное, не показывай, что понравилось, иначе сбросят цену… в смысле, поднимут в три раза.

— Я-то думала, что базары — это прошлое, — фыркнула Лида. — А оно, оказывается, будущее. Только вместо огурцов продают дирижабли.

Ален шёл рядом, и его глаза светились любопытством. Он то и дело останавливался, чтобы рассмотреть новые материалы: крылья-ткань, которые шевелились, словно листья на ветру; корпус из прозрачного минерала, что переливался изнутри мягким светом.

— Эти конструкции живые, — сказал он задумчиво. — Они не только летают, но и слушают хозяина.

— Ага, а потом, небось, обижаются, если хозяин слишком много шутит, — буркнула Лида.

Триан шёл чуть впереди. Его взгляд скользил по каждой модели так, будто он проверял не форму, а слабые места. Он не задавал вопросов, не комментировал, просто наблюдал, и Лида понимала: именно он в итоге скажет, какой корабль безопаснее.

Арен держался ближе всех. Его глаза фиксировали цифры на табло, схемы на голограммах, он что-то тихо подсчитывал про себя, а пальцы то и дело выводили невидимые формулы в воздухе.

— Если это шопинг, то у меня стресс, — пробормотала Лида. — Обычно я выбираю платье три часа. А тут мне предлагают выбрать летающий дом.

— Поэтому и пришли мы, — сухо сказал Арен. — Выбор должен быть рациональным.

— Рациональный выбор — это кофе утром, — возразила Лида. — Всё остальное — эмоции.

---

Наори встретила их уже у центрального ангара. Она стояла рядом с высоким мужчиной в одежде цвета охры, у которого на поясе болталась связка ключей — металлических, настоящих, старых.

— Это мастер Керис, — представила она. — Один из старейших сборщиков. Его корабли служат дольше, чем живут поколения.

— Льстишь, — буркнул Керис, но глаза его блеснули, когда он посмотрел на Лиду. — Земная, значит? Ну-ну. У вас кровь шумная. Посмотрим, что тебе подойдёт.

Он махнул рукой, и створки ангара открылись.

Перед ними стоял корабль. Он не был самым большим — скорее среднего размера, но в нём было что-то… родное. Корпус вытянутый, словно капля, крылья-перепонки мягко дрожали от воздуха, и весь он светился изнутри серебром, будто в нём пряталось небо.

— Это дирижабль-крыло, — сказал Керис. — Универсальная модель. Может поднять пятерых, выдержать шторм, уйти в верхние слои. Энергия берётся от круга.

— То есть от меня, — уточнила Лида.

— От вас, — подтвердил он. — Мужчины — направляют, но женщина — источник.

— А если я вдруг захочу отпуск? — спросила Лида. — Ну, не знаю, скажем: «я уехала в спа, подкачивайтесь сами».

— Тогда корабль сядет, — просто ответил Керис.

Лида прыснула.

— Ну шикарно. Получается, я теперь не только розетка, но ещё и бензоколонка.

— Ты — центр, — мягко поправила Наори. — И корабль примет это так же, как мужчины.

---

Покупка заняла почти полдня. Кай спорил о цене, Ален проверял материалы, Триан молчал, но в нужный момент сказал: «Этот держит удар», и это стало точкой. Арен подсчитал все расходы и сообщил, что в бюджете останется ровно столько, чтобы купить продукты и пару «необязательных, но приятных вещей».

— Например, шоколад? — прищурилась Лида.

— Он уже в списке, — сухо ответил Арен.

— Господи, робот мечты, — пробормотала она.

Когда договор был подписан, корабль ожил. Крылья дрогнули, корпус издал низкий гул, и в воздухе разлился запах свежей грозы. Лида положила ладонь на борт, и золотая нить на её запястье вспыхнула в ответ.

— Принял, — сказал Керис удовлетворённо. — Теперь он твой.

---

Наори подошла ближе, когда мужчины занялись проверкой внутренних отсеков. Её голос был тихим:

— Ты всё ещё думаешь о возвращении?

Лида вздрогнула.

— А ты откуда знаешь?

— Я вижу, — ответила Наори. — И хочу, чтобы ты знала: назад дороги нет. Никто не возвращался.

— Может, просто никто не пробовал? — упрямо возразила Лида.

— Пробовали, — сказала Наори. — И исчезали.

Лида замолчала. Внутри боролись два чувства: одна часть тянулась к этому миру, к дому, к мужчинам, которые уже стали чем-то большим, чем просто «спутники по контракту». Другая — всё ещё цеплялась за надежду: музей, Аня, её жизнь «до».

Она вспомнила смех Ани, её «Лидка, ты невозможная». И сердце сжалось.

— Я хотя бы попробую, — тихо сказала Лида. — Даже если это глупо.

---

Корабль приняли в их круг. Дом связался с ним, как два сердца через артерию. Теперь они имели возможность летать — и это было началом новой жизни.

Вечером, когда все занялись делами, Лида осталась одна на палубе. Ветер трепал её волосы, внизу переливался город, а в руке был новый свиток. Его подложили прямо в сумку с документами.

«Теперь у тебя есть корабль. Приходи. Только так ты сможешь пройти. Западный склон. Полночь. Никому не говори».

Она reread трижды. Почерк был тем же, что и прежде. И запах — мёд с горечью.

Лида засмеялась — горько и весело одновременно.

— Отлично. Купила билет в один конец, и мне тут же прислали расписание рейсов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она подняла взгляд на серебристые крылья дирижабля и шепнула:

— Ну что, Удача. Игра продолжается.

Глава 10.

Глава 10.

Западный склон

Утро пришло не солнцем, а серебряным шёпотом — водопад за стеклянной стеной втягивал ночь обратно в скалы и отдавал дому прохладу. Лида проснулась с ощущением, будто внутри у неё ставили новую проводку: всё на местах, но искрит — приятно. Вчерашний корабль ещё стоял в голове живым гулом, как большой кот на груди — тёплый, тяжёлый, довольный.

— Капитан Удача, на мостик, — сказала она своему отражению и состроила морду «я всё могу, но не сегодня».

На кухне Кай уже жарил что-то ароматное: в воздухе плыли томат, базилик и знакомая нота корицы, которую он теперь подсыпал везде, где можно и нельзя. Ален распахнул восточные створки — и дом подхватил утренний ветер, как скрипач, который нашёл верную ноту. Триан, без шлема (и с этим невозможно было свыкнуться — он и правда оказался «удар по глазам красотой»), точил нож. Арен сидел у столешницы и рисовал на стекле цифры, которые не стеснялись своих намерений: «расход», «тягловая кривая», «резерв».

— Нам нужно имя, — заявила Лида, глядя на всех по очереди. — Кораблю. Я не собираюсь кричать в эфир: «эй, ты, серебряная капля, притормози».

— «Северный огонь», — не задумываясь, бросил Кай.

— Слишком героично, — отозвалась она. — Мы не в телесаге.

— «Лёгкое крыло», — предложил Ален.

— Слишком прилично, — фыркнула Лида. — Будут думать, что у нас в кают-компании чай без сахара.

Триан поднял глаза от ножа: — «Путь». Коротко. Мы узнаем любой путь.

— Серьёзно и красиво, — признала Лида. — Но у меня есть предложение получше. — Она постучала ногтем по кружке. — «Удача». Просто и по делу. Если уж кто-то несёт на себе ответственность смешить судьбу — это я.

— Принято, — сказал Арен. На панели загорелась подпись: УДАЧА. — Имя закреплено в реестре портов.

— Ты иногда пугающе быстро исполняешь мечты, — вздохнула она. — Осторожнее: так и до яхты на красном озере дойдём.

— Бюджет не предусматривает яхту, — невозмутимо сообщил Арен.

— И слава богу. Я не выношу розовый цвет, — подытожила Лида.

Дом в ответ хмыкнул ароматом печёных яблок — значит, настроение коллективу нравится.

---

Они пошли смотреть «Удачу» днём — не как покупатели, а как семья, вносящая коробки в новую квартиру. Корабль, привязанный к причалу-ленте у водопада, отбрасывал на воду блики, и казалось, будто озеро стало небом, просто перевёрнутым.

— Ваши места, — объявила Лида торжественно, хотя никакого парада не планировала. — Кай — печи, кухня и все дела, где нужно «горячо, но не сгореть». Ален — воздух, крылья, фильтры и всё, что шуршит и поёт. Триан — путь, безопасность, тропы и то, что я обычно называю «смотрящий так, что у бандитов портится настроение». Арен — интерфейсы, связь, «не дайте мне случайно открыть люк вместо дверцы туалета».

— Принято, — кивнул Арен. — Я также настроил ограничители: люк не откроется, если вы не назовёте кодовую фразу.

— Прекрасно. Какая фраза?

— «Где мой кофе».

Лида прыснула. — Идеально. Я ни за что не скажу это рядом с люком.

Корабль изнутри оказался… домашним. Не в смысле ковров и керамических петушков, а в смысле доброго «сюда хочется возвращаться». Стены были тёплые на ощупь, как гладкий камень под солнцем. Панели не «включались» — просыпались; кресла не «садили» — принимали. В каютах не пахло ни пластиком, ни машинным маслом — только водой, деревом и чем-то пряным, как шкатулка с корицей. Лида провела ладонью по переборке — и та ответила лёгкой дрожью, как кошка, которую правильно почесали.

— У вас здесь слишком интимная дружба, — заметил Кай, поглядывая, как корабль реагирует на прикосновения Лиды.

— Ревнуешь? — она вскинула брови.

— Нет, — он улыбнулся. — Просто запоминаю, какой звук у корабля, когда ему хорошо.

Ален завис у крыльев, сказал что-то кораблю на своём — ветерном — языке, и перепонки легонько расправились. В воздухе потянуло свежескошенной травой.

Триан снял перчатку и прикоснулся к ребру силового каркаса — тонкому, как струна. «Удача» коротко откликнулась низким м-мм, и Лида вдруг подумала, что этот корабль и этот мужчина договорятся точно так же быстро, как договорились её дом и её смех.

А Арен… Арен стал частью интерфейса. Его ладонь скользила над символами, и голограммы всплывали, как рыбы в прозрачной воде. Он не «любил» корабль — ещё не умел. Но корабль уже вёл себя рядом с ним мягче, словно учитель, который решил: «Ладно, у тебя получится, даже если ты железный».

— Тут нет зеркал, — сказала Лида, заглянув в одну каюту. — И это хорошо. Я в полёте предпочитаю забывать, сколько у меня под глазами праведных синяков.

— Я могу вывести зеркало на любую поверхность, — предложил Арен.

— Только если оно говорит: «ты богиня, и это официально», — отрезала она. — Иначе оставим стены стенами.

---

К полудню дом и корабль «сцепились» так, как сцепляются двое, которым вместе будет легче. Лида сидела на носовой скамье, ноги свесила вниз — и туман лизал щиколотки прохладным языком. Триан тихо поставил рядом кружку с имбирём; он делал это так, будто вспомнил про напиток за секунду до того, как она захотела.

— Ты меня слышишь, когда я молчу? — спросила она. — И это притом, что я редко молчу.

— Когда тихо — слышно лучше, — ответил он.

Сегодня он был без шлема, без «храма на голове». Лиду поражало, как иначе начинает звучать человек, у которого наконец видно лицо. У него были тёмные глаза — не чёрные, не уголь, а такие, в которых можно различить цвет меди под патиной. Губы — ровные, но с резкой ямкой, которая вдруг распирала его серьёзность, как солнце распирает утро. Волосы — тяжёлые, гладкие, длиннее, чем у многих городских мужчин; не «позёрство», а «удобно заплести и забыть». На подбородке — едва заметный шрам: не «геройский», а как у тех, кто один раз не успел отвернуть голову.

— Почему доспех? — спросила она. — По привычке или как тёплая куртка — без неё холодно?

— Доспех — обещание, — сказал он просто. — Пока ты в нём, тебе легче помнить, что ты обещал. Но иногда его надо снимать. Чтобы обещание не стало клеткой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы так не договаривались, — буркнула она, — а ты вдруг умеешь философствовать.

— Я мало говорю, — согласился он. — Но думаю часто.

— Меня это пугает. Обычно хорошие солдаты думают меньше, — отшутилась Лида и зацепилась взглядом за его руку: тёплую, широкую, с тонкими белыми полосами старых порезов. — Покажи мне что-нибудь из твоего «пути».

Он поднялся, протянул ей ладонь.

— Пойдём наверх.

Наверх — это не на палубу. Это на плато над водопадом, где дом, корабль и небо сходились на одной линии. Там стоял их новый колокол — глухая бронзовая чаша, что отзывалась на ветер. Там дорога уходила к западному склону. И там же Триан разложил на плоском камне что-то похожее на старый набор мостовщика: верёвка, узкие клинья, плоские шипы с резной насечкой.

— Будешь смеяться, — предупредил он. — Магия — магией, а иногда тропу держит клинышек.

— Я из тех, кто любит, когда лестница не шатается, — кивнула Лида.

Он показал ей, как вбивать «лист» в мягкий камень у кромки — не ломая, а как вплетая в него новый корень. Как вязать узел одной рукой, если вторая занята. Как становиться так, чтобы у тебя всегда был «третий центр тяжести» — не нога, не рука, а ось. Лида повторяла, ругалась, смеялась на своих «съехало!» и «ой!», и через час у неё получалось. Ветер гладил ей шею, а вода за спиной была как фонтан уверенности: «ты не упадёшь».

— Это часть моего ритуала, — сказал он после, когда они сидели, свесив ноги в пустоту. — Рядом с женщиной я всегда ставлю «листья» на тропе. Это не хитрость. Это уважение.

— Звучит как «я не прячусь за бронёй, я строю мосты», — выдохнула Лида и впервые за весь день не почувствовала в груди ни одной колючки.

Он повернулся к ней. Движение — простое, без «возьми меня немедленно», но дом вокруг улавливал каждый вздох. Лида не делала из этого сцены. Она просто положила ладонь на его шею — туда, где волоски меняют направление, — и сказала:

— Нам пора.

Не тьма, не огонь — полутень и тепло. Они не соревновались, кто громче вздохнёт. Тело Триана было как хороший путь: без предательских ям, с мягкими поворотами, с местами, где хочется замедлиться и посмотреть вниз. Магия включалась не вспышкой, а как когда снимаешь тяжёлый плащ — и вдруг понимаешь, как легко дышать. У Лиды дрожали пальцы; у Триана дрожал голос, когда он шептал ей: «я здесь». Дом не заглядывал, но держал стены шире. Корабль на привязи чувствовал ритм и отвечал тихой вибрацией, как сердце, которое в унисон.

Золотая нить под кожей у Лиды зажглась ровно — не «сигнальной лампой», а хорошо настроенной лампой на столе в мастерской. Лёгкое свечение переползло от запястья к локтю, от локтя к ключице; Триан отозвался чем-то похожим — не светом, силой: вокруг них на секунду плотнее стал воздух, как купол. Лида рассмеялась — не потому, что было смешно, а потому, что счастье иногда не знает, как выходить, кроме смеха. И она не стеснялась.

— Я не богиня, — сказала она после, когда они лежали рядом на тёплом камне. — Я обычная женщина, у которой на запястье провод под кожей. Но это… это как вернуться домой и узнать, что у твоего дома новый запах, и он лучше прежнего.

— Это и есть дом, — ответил он. И в этом «дом» не было пафоса — было «оставайся».

---

К вечеру их новый быт закрутился, как чёткий хоровод. Кай развёл первую пробную баню. Из круглой чаши у воды валил пар, в котором было столько елового и мятного, что можно было дышать носом и чувствовать себя деревом. Ален выстроил на террасах первый ряд «дыхания склона» — серые семена уже ловили шёпот ветра. Арен перебросил узел связи с «Удачей» через дом, как тонкий мост, и теперь корабль отзывался на её мысли, если она вдруг думала: «а не поехать ли до рынка за корицей?».

Наори пришла под закат. Не «проверить», а «навестить». Она принесла тканый мешочек с цитриновой крошкой — «держит теплую радость», сказала — и длинный плоский ключ, на котором были процарапаны три линии, сходящиеся в точке.

— Это не вещь, — объяснила она. — Это память. Ты можешь «записать» на него место, куда хочешь возвращаться. Дом уже вписан. Хочешь — впиши корабль. Хочешь — место первого смеха. Хочешь — имя.

— А можно вписать «кофе»? — попросила Лида. — Чтобы всегда находить ближайшую кофейную станцию?

— Ты смеёшься, — улыбнулась Наори, мягко пожурив взглядом. — Но в этом городе такое могли бы придумать.

Потом они сели на террасе. Женская беседа — не о том, как резать лук кубиком, а о том, что режет жизнь. Наори, не смягчая, сказала:

— Слухи идут по городу. Кто-то шепчет про западный склон. Про «врата». Про «проводницу из прошлого». И про то, как удобны женщины-источники, которых можно уговорить идти туда, куда они сами не хотят.

— Ты предупреждаешь? — прямо спросила Лида.

— Да, — так же прямо ответила Наори. — И напоминаю: здесь женщины редко ревнуют мужчин. Здесь ревнуют землю, дом, силу, место под небом. У тебя — дом, корабль, круг. Много. Кому-то покажется — слишком.

Где-то на противоположном склоне мелькнула тень — женская фигура, тонкая, как тростинка в бокале. Алиа. Она подняла бокал — даже здешние ночи знают вкус вина — и улыбнулась в их сторону так сладко, что у Лиды в зубах свело.

— У меня аллергия на сахарозу, — пробормотала Лида.

— Не ссорься, — мягко повторила Наори. — Но и не верь.

---

Ночь сменила воздух на более прохладный, и дом заговорил тихими звуками: где-то шуршала вода в тонких жилах стен, где-то вздыхала древесина, где-то корабль на привязи зевал низко. Лида написала на стекле записку (дом подчёркнул янтарём, как важное):

Утро: проверка крыльев. День: тренировки. Вечер: карты ветров.

P.S. Кто взял мою тайную шоколадку — пусть положит на место.

— Я внесу в приоритеты «шоколадка, тайная», — донёсся из зала голос Арена.

— Ты лучший кошмар любой диеты, — признала Лида.

Она почти уже выключила в себе «что-если», почти. Но письмо из прошлого (или из такого будущего, где любят лгать) зудело в кармане. «Полночь. Западный склон. Только ты. С кораблём будет проще». В версии девятой главы таких писем было два. В её голове — уже сотня.

— Иди, — сказал дом. Нет, он не говорит словами. Он выдохнул лёгкую ноту лаванды — «успокойся» — и свежей горькой мяты — «думай». Лида кивнула самой себе: «Иду. Думаю. Возвращаюсь».

Она не стала вязать на дверях бантики «я ушла вскопать картошку». Она не стала придумывать сказок. Она надела лёгкую куртку, вписала в плоский ключ короткое «имя» — Дом — и сунула его в браслет. Подошла к кораблю — только потрогала борт, и «Удача» вздрогнула, будто проснувшийся кот.

— Ты со мной? — полушёпотом.

В ответ лёгкая вспышка в панели: Да. Корабли в этом городе редко отвечают словами. Но иногда одного «да» хватает.

— Никому не говори, — произнесла Лида своему страху. — И мне — тоже.

---

Западный склон ночью был похож на охотничью шкуру: бархатный, тёплый, немного тревожный. Тропа, которую днём они с Трианом укрепили «листьями», держала ногу как надо. Пахло щавелем и дождём, которого не было. Где-то ниже шумел рынок ночных птиц — их голоса похожи на ступни в пустом храме.

Письмо обещало «путь, что откроется только тебе». И он открылся — не дверью, не воротами. Сдвигом. Как будто кто-то взял за край картину и оттянул на себя, а за ней — вторая, тусклее, но зовущая. Лида остановилась и выдохнула:

— Вот и здравствуйте, мембрана моей глупости.

Золотая нить на запястье нагрелась — не больно, но как если бы тебя удерживали за руку. «Удача» сзади тихо втянула воздух, осталась на привязи: корабли не прыгают туда, где не видят неба. Лида шагнула сама.

Первое, что ударило — запах. Не обычная мята «сюда», не жасмин «тише». Мед. Густой. И на самом дне — горечь апельсиновой кожуры. Она уже чувствовала его в письмах. «Сладко, чтобы завлечь. Горько, чтобы поверили, что правда».

— Ты пришла, — сказал голос. Женский. Тёплый, ровный. Так разговаривают те, кто привык побеждать в спорах, не повышая тона.

Перед ней стояла фигура в лёгком плаще с капюшоном. Без театра — просто капюшон глубоко наброшен. Лицо не увидеть. Руки в тонких перчатках. На ладони — пластина, такой же формы, как её ключ, только темнее, как затянутый дымом лёд.

— Я не люблю, когда мной руководят анонимки, — ответила Лида. — Но иногда у меня отсутствует инстинкт самосохранения. Что это? Сеанс «вернись туда, где тебя ждут отчёты и серая блузка»?

— Сеанс «у каждого есть право на дом», — мягко поправила женщина. — Врата открываются редко. Очень. Они любят тех, кто очень хочет. — Тон на последнем слове стал чуть гуще. — Ты хочешь.

— Я хочу всего, — честно сказала Лида. — Кофе, полётов, чтобы мои мужчины не утомляли меня своей идеальностью, чтобы соседки перестали улыбаться, как будто нюхают ваниль сорокоградусной крепости. И… да. Посмотреть, есть ли где-то Аня, которая сказала: «Лидка, ты невозможная». Но я ещё хочу жить. Здесь тоже.

— Выбор — не всегда ножницы, — сказала женщина. — Иногда — шов. Я предлагаю шов.

Она подняла пластину. Воздух между ними елис тонкой ряби. У Лиды по спине пробежал холодок: не от страха — от узнавания. Это был не портал, который «разрывает». Это был «сбор энергии». Тонкий, мягкий, вежливый. Вежливость — часто худшая форма насилия.

— Что нужно? — спросила Лида так спокойно, как только могла, и спина корабля за её плечом напряглась, будто кот, который увидел чужого кота.

— Капля. Две. И твоя нить. Только прикосновение. Я покажу тебе место, где можно… — пауза, — сделать шаг.

— И исчезнуть к чёртовой матери, — закончила она за женщину и улыбнулась зубами. — Я бухгалтер, у меня в голове всегда баланс. Сколько капель — столько потерь.

— Ты сильная, — мягко сказала та. — Не бойся.

Лида протянула руку — не к пластине. К своему запястью. Подцепила ногтем золотую нить — она не настоящая нить, но кожа помнит, где она поднимается ближе — и нажала. Сильнее. Капля крови выступила мгновенно, тёплая. Упала — не на пластину. На землю между ними.

Земля шорохнула, тонко. Воздух дрогнул. «Удача» за спиной взревела практически неслышно — низко, так низко, что сердцу захотелось поменять ритм. Нить вспыхнула ярче, но не растеклась — собралась.

— Ты лжёшь, — сказала Лида мягко, и в голосе был не гнев — ясность. — Это не шов. Это слив. Ты не проводишь домой. Ты проводишь в батарею. И если даже проводишь — то кого? Меня? Или мою энергию? — Она сделала полшага ближе, вдыхая — мёд, апельсиновая горечь, и ещё — тонкий след сладкого вина, старого, у которого улыбка как у… — Алиа.

Капюшон дрогнул на долю тела. Пальцы в перчатках сжались на пластине — чуть слышно скрипнула ткань.

— Какое странное имя, — ровно сказала женщина. — Здесь много Али.

— Не столько, сколько сладкого вина. И не настолько рядом, — отозвалась Лида. — У тебя зависть пахнет вкусно. Это редкий талант.

— Ты думаешь, что у тебя всё, — женщина не повысила голоса. — Дом, земля, мужчины. Корабль. — В голосе появился тонкий звон. — Ты уверена, что сумеешь не развратить этим город? Что не станешь маленькой королевой, у которой смех — валюта? Я тоже умею жить. Я тоже хочу. И этот мир любит тех, кто берёт.

— Этот мир любит тех, кто смеётся, — сказала Лида. — А я смеюсь лучше многих.

Пластина в руке женщины вспыхнула темнее. Волна — вежливая, мягкая — потянулась к запястью Лиды, как тёплая вода в ванну. В идеальном мире Лида бы отступила и сказала «нет». Но этот мир — не идеальный. Она шагнула навстречу — на сантиметр — и с силой, на которую не рассчитывала сама, ткнула пальцем в воздух между. Не кожу. Пустоту. Ключ на запястье, тот, плоский, с вписанным «Дом», отозвался резким щелчком. От земли под ногами поднялся запах — мокрого камня, хлеба, дымка печи. Дом, чёрт возьми. Дом — не слово, а «ты с ума сошла?» в родной интонации.

Вежливая волна распалась на кружево — так, как распадаются мыльные пузыри на солнце. Женщина отшатнулась на полшага. Капюшон чуть съехал. Лида увидела линию подбородка, родинку у уголка губ — не «доказательство», но «достаточно».

— Спи сладко, соседка, — сказала Алиа (или та, у кого её губы), и теперь мёд в её голосе был холодный, как стекло. — В следующий раз путь откроется выше. Над водой.

И сдвиг закрылся — не хлопком, а как закрывают шкатулку: мягко, с внутренним «щелк».

«Удача» рванула привязь, насколько позволяли «листья» Триана. Дом ударил колоколом — низко, коротко, «не тревога, но стоять». Из-под тени сосен бесшумной тенью вышел Триан — он не нарушал её просьбу «никому не говорить», он просто ВЫШЕЛ — периметр — его обещание. За ним — Кай, с плащом на плечах, как огонь ночью. Ален — беззвучно: как ветер ловит шорохи. Арен — ровно, но в его глазах синий пиксель дрожал — как лампа на краю.

— Всё нормально, — сказала Лида, не давая себе даже вдохнуть неправильно. — Я вернулась. Я сама.

— Мы чувствуем, — Кай уже был рядом, тёплый. — Запах мёда — не твой.

— Горечь тоже не моя, — согласилась она. — Моя — корица и кофе.

— Я усилил локальную защиту на западной тропе, — сухо сказал Арен. — И настроил фильтр на запах «мёд плюс апельсиновая цедра». Если он появится — дом позовёт.

— А я завтра переставлю «листья», — произнёс Триан. — Чтобы тропа была только твоя.

Ален стоял чуть в стороне и смотрел на неё так, будто проверял не «целая ли она», а «на месте ли смех». Он кивнул — коротко: «на месте».

Лида вдруг поняла, что у неё дрожат колени. Не от страха — от злости. Её пытались «вежливо» слить. Вежливость — худшее из оружий.

— Ладно, — сказала она бодро, и голос сорвался на смешок — но не на слёзы. — Кто-нибудь, принесите мне чай с мятой и булку побольше. Я хочу злиться цивилизованно.

— Уже, — Кай, конечно, уже.

Они вернулись в дом. Дом пахнул печёным и обнял стенами, как большой, немного хмурый пёс: «не гуляй ночью одна». Корабль на привязи глубоко выдохнул и утих. Сенсор под дверью оставил тонкую риску на камне: Запад. Раз. — Арен молча отметил, Лида молча увидела.

— Ты мне доверяешь? — спросила Наори утром, когда пришла «на чай» и увидела у Лиды под глазами кружки — не чёрные, но тёмнее радости.

— Да, — сказала Лида. — Но я ещё доверяю себе. А это опаснее.

— Это — живее, — возразила Наори. — Ты не уйдёшь одна ночью?

— Не обещаю, — честно сказала Лида. — Но в следующий раз мы поднимемся выше. На «Удаче». Если кто-то хочет швы — пусть шьют на высоте.

— Полёт? — оживился Ален, как мальчишка, которому разрешили босиком по лужам.

— Полёт, — подтвердил Кай и потер руки. — Я как раз довёл печи до ума.

— Я составил карту ветров на ближайшие сутки, — сказал Арен, — и план эвакуации на случай «если».

— А я поставлю колокол в облаках, — кивнул Триан. — Чтобы звук падал на дом сверху.

Лида смотрела на них — на двоих «огонь и смех», «ветер и внимательность», «путь и молчаливая клятва» и «железо, которое учится быть человеком». Любовь? Нет. Пока нет. Но привязанность уже была крепче, чем ей нравилось признавать. Уважение — тоже. И смешное, самое смешное — она наконец почувствовала себя женщиной не от того, что кто-то её «выбрал», а от того, что сама выбрала смеяться.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда так. Днём — полёт. Ночью — ящер с мёдом, если явится. Корабль — «Удача» — будет рядом. И если кто-то снова предложит мне швы, я вежливо предложу иглу вставить себе в…

— В игольчатый фильтр корабля, — поспешно перевёл Арен.

— Именно, — улыбнулась Лида.

Дом пахнул корицей, как печать. Где-то ниже, внизу, на другой террасе, Алиа подняла бокал — не днём ли мёд пьёт эта женщина? — и улыбнулась небу. Улыбка была правильной, как буквы в красивом письме. И такая же ненадёжная.

На ступенях у двери, там, где вчера её кровь отметила землю, лежал тонкий осколок — не камня. Стекла? Нет. Сахара. Небольшой кристалл, как глазок меда, засахаренного на морозе. Лида подняла его, поднесла к носу. Запах мёда был слабее. Горечь — сильнее.

— Следующий раз — над водой, — сказала она вслух, не кому-то конкретно, а своему «не уступлю». — И на это у меня есть «Удача».

Корабль ответил коротким, довольным м-мм, как кот, который облизнулся во сне. Дом тихо засмеялся в вентиляциях. Наори кивнула: «так». Мужчины занялись делом — каждый своим, но всем сразу. А Лида почувствовала то, что искала с самого музея: не портал. Порог. И он, похоже, был ей по зубам.

Глава 11

Глава 11.

Кромка ветра

Утро оказалось прозрачным, как первый вдох после лихорадки. Водопад говорил негромко, дом подсёк этот тембр и понёс по стенам как басовую линию. «Удача» на привязи лениво поводила крыльями — так кот шевелит хвостом, когда делает вид, что спит, а сам уже следит за голубями.

— Подъём, небесный мой колхоз, — объявила Лида и подпёрла бока, будто собиралась покорить Эверест минимум в балетках. — Сегодня у нас первый настоящий вылет. Не тренировочный кружок над домом, а прямо туда, где у воздуха зубы.

— Сначала еда, потом зубы, — возразил Кай и поставил на стол миску с запечёнными корнеплодами и чем-то, что пахло дымом и тем самым кориандром, из-за которого хочется целоваться даже с чайником.

Ален с утра был ветром: босой, лёгкий, волосы за уши, на плечах — куртка с сетчатой подкладкой, в карманах — семена и щепотка смеха.

— Я проверил высотные потоки, — сказал он, глядя вверх, будто там надписи. — Между третьим и четвёртым слоем есть «лестница». Мы пройдём мягко.

— Я поставил дополнительные «листья» на верхней тропе, — отозвался Триан. Сегодня он был без доспеха, в плотной тёмной ткани, на поясе — нож, на запястье — короткая петля верёвки. — Если будем садиться на облачный причал, у нас будет своя якорная линия.

Арен принёс на подносе кружки и табличку из тонкого стекла, на котором лёгкими линиями светились цифры.

— Я синхронизировал «Удачу» с домом и с ключом. Маршрут — кольцевой: над городом, через рынок неба и к Маяку Памяти. Возврат — по запасному. Сигналы — по трём каналам, фильтр на «мёд + горечь» активен.

— Люблю тебя, робот, — сказала Лида, поднимая кружку. — Но не говори никому: люди начнут просить тебя чинить утюги.

— Я не чиню утюги, — серьёзно ответил Арен.

— Вот и отлично. Пусть чинят те, кто полюбили розовый, — подвела итог Лида и стянула волосы в хвост. В зеркале на стене дом тактично подрисовал ей «я справлюсь» и «не забудь дышать».

---

Старт всегда начинается до старта. С того момента, когда ладонь ложится на борт, и корабль решает: «ну ладно, несёмся». «Удача» приняла руки по очереди: Кая — как жар, что обещает не жечь; Алена — как шёпот трав; Триана — как линию, которую проводят по карте; Арена — как правильность, от которой не зудит. Лида положила обе ладони, и корабль отозвался низким, довольным м-м-м. Золотая нить у неё под кожей слегка нагрелась, но без прежней лихорадки; их связь стала спокойнее, как семейные завтраки по выходным.

— Кодовая фраза люка? — спросила она на всякий случай.

— «Где мой кофе», — напомнил Арен.

— Ты однажды доведёшь меня до инфаркта, — вздохнула Лида. — Если я однажды спрошу вслух «где мой кофе», и мы выпадем в стратосферу, я тебя не прощу.

— Я установил исключение для зоны кухни, — успокоил он.

— Жить можно, — постановила Лида и заняла своё место.

Кабина пилота была вылитый храм. Кресла приняли всех, как будто давно знали, где у кого плечо любит поддержку, а где — свободу. Панели не сверкали агрессивно — светились ровно, как хорошие лампы в библиотеке. Через носовой купол видно было всё: город снизу, леса и терассы, водопад, который для их дома — как пульс на запястье.

— По местам, — сказала она, и для разнообразия в её голосе не было сарказма.

Кай занялся печами — не огонь из сказки, а аккуратный, цивилизованный жар, что гладит воздух под крылом. Ален положил руки на «стропы» — тонкие линии управления, и крылья ответили трепетом, как будто смеялись. Триан проверял ремни и узлы, но не превращал это в допрос: его «проверка» была заботой. Арен подключил свою ладонь к панели — связи зазвучали, как струны, затянутые ровно.

— «Удача», — прошептала Лида, — поехали.

Корабль не «поехал». Он вдохнул. Под ними мягко отлипло всё, что удерживало их на земле, и они поднялись — не рывком, а так, как всплывает во сне лифт. Город сполз вниз, как одеяло; мосты и амфитеатры сложились в узор; ряды рынков стали бусинами на нитях; люди — золотыми пылинками в световом конусе.

— Если это сон, будить меня через два дня, — сказала Лида, и Ален снизу, из своих ремней, улыбнулся так, будто поймал на ладонь солнечного зайчика.

Первый слой был тёплым и пах кофе. Второй — чистым стеклом. Третий — тем, что Лида назвала бы «холод, но по-хорошему». Руки вспомнили всё разом: как держать руль велосипеда, как в детстве каталась на карусели, как впервые сдала отчёт и не умерла. В груди было не «страшно» и не «ах», а «живу».

— Рынок неба на траверзе, — сообщил Арен. — Поворачиваем правее.

Рынок неба оказался тем же базаром, только парящим. Платформы — как лепестки, привязанные к одной чашечке, — плавали в мягком потоке. На них продавали всё: живые ткани для крыльев, ароматические верёвки, что меняют запах ветра; рыбу, которая, простите, пела; кружки, которые согревают содержимое от человеческого смеха. Покупатели перемещались на тонких «подвесах» — как если бы воздушные лианы держали их издалека.

— У нас есть деньги? — спросила Лида.

— Есть бюджет, — поправил её Арен, и Лида поняла, что иногда это одно и то же, но звучит спокойнее.

Кай выпросил у торговки банку пасты из жгучего корня — «для высотной ухи»; Ален купил горсть полупрозрачных перьев — не птицы, а воздуха — «их вплетают в кромку крыла, чтобы слушать лучше»; Триан молча взял набор крошечных якорей: на вид — серьги, по сути — спасение.

— А мне, — сказала Лида, — тонкую цепочку-аромат «пахнуть как дом». Если я опять сунусь туда, где пахнет мёдом и горечью, пусть мои руки помнят, где им нравится.

Продавщица — женщина с лицом, на котором улыбка не была должностью, — кивнула. Лида вдохнула цепочку и почувствовала: печёные яблоки, древесина после дождя, имбирь. Всё там. Всё — её.

---

За рынком, выше, начинался пояс облачных садов. Там висели платформы с деревьями, чьи корни не уходили в землю, а плели сети в воздухе; там жили птицы, которые не махали крыльями — они думали о полёте, и воздух делал за них остальное. «Удача» шла меж садов, и листья шептали их имена — не словами, запахами. Лида узнала себя в корице и кофе, Кая — в жаре и сладком дымке, Алена — в прохладном зелёном после дождя, Триана — в камне и меле, Арен… пах структурой. Дело не в том, что запах «таблица», а в том, что даже у спокойствия есть аромат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы — спектакль, — сказала Лида и коснулась стекла носового купола. — И никто не репетировал.

— Репетиция была всем вчера, — возразил Ален мягко. — Просто ты не любишь слова «правила».

— Люблю, — ответила она. — Когда сама их пишу.

— Записываю, — сказал Арен.

— Не смей, — фыркнула Лида и замолкла, потому что воздух перед ними чуть-чуть «съехал».

Это было почти незаметно. Как если бы кто-то смазал пальцем линию на стекле. Панель Арена коротко пикнула, «Удача» напряжённо выгнула перепонки, а у Лиды на запястье золотая нить стала ощутимо теплее.

— Сторонний сигнал, — сказал Арен. — Низкая мощность. Похоже на приветствие.

Запах пришёл раньше смысла. Мёд. И апельсиновая кожура, горькая на самом дне. А потом — голос. Не по каналу. Внутри головы, аккуратно.

Лидка, ты невозможная.

У неё скрутило живот. Это была интонация. Не просто фраза, а именно эта манера, которой Аня в старой жизни бросала «ну что ты опять сделала» и тут же смеялась.

— Стоп, — сказала Лида так тихо, как могла. — Это не она.

— Я чувствую «мёд», — констатировал Кай. — Не дом.

— Внешний узор пытается подхватить ваш ключ, — сообщил Арен. — Очень вежливо. С имитацией вашего голоса-опоры. Это… изящно.

— И мерзко, — добавил Триан.

Перед ними, чуть выше и правее, «облачная лестница» сложилась в пролёт. В том месте не должно было быть пустоты. И всё же воздух, как ткань, натянутую на раму, кто-то проткнул аккуратной иглой. Свет превратился в тонкую арку, достаточно широкую, чтобы пройти на «Удаче».

Только ты. Только сейчас. Я жду, Лидка.

Лида откинулась в кресле и закрыла глаза на секунду. Голос был настолько правильным, что хотелось поверить. И именно поэтому — нельзя.

— «Удача», стой, — сказала она кораблю. — Проверь.

Корабль послушался. Вибрация в крыльях изменилась, стала частой, как щебетание. Ален коснулся кромки панели, прислушался к воздуху на вкус — так делают только те, кто умеет пить ветер. Кай убавил жар ровно на одну «долю», и корабль завис, как капля на паутинке. Арен перебрал фильтры, как музыкант перебирает струны, пытаясь поймать фальшивую.

— Это не портал, — сказал он наконец. — Это «сбор». Энергия уйдёт с вашего запястья на внешнюю пластину. Возврата нет. Канал мимикрирует под ваш «дом».

— Слив, — подтвердила Лида. — Тут я уже, кажется, учёная.

Она потёрла золотую нить большим пальцем — не чтобы боли, чтобы тело запомнило, где сейчас её «я». Достала плоский ключ с вписанным «Домом», вдохнула его запах — хлеб, печь, имбирь. Потом выбрала самый упрямый тон голоса и произнесла:

— Не сегодня, моя милая сахарная соседка.

Арка не обиделась. Она сменила тон. Мёд стал насыщеннее. Горечь — мягче. Фраза вернулась в голову с другой интонацией:

Я всё равно жду. Ночью. Над водой.

— Записал, — сказал Арен.

— Это я для памяти, — отмахнулась Лида, и только Кай заметил, как у неё дрогнул кончик брови.

— Уводим, — сказал Триан.

«Удача» мягко развернулась, облизнула крыльями поток и ушла выше. Ветер зашумел иначе — как сосновый лес. А потом они увидели её.

Станция. Не новенькая, не из «глянцевой». Каркас — как кости огромной рыбы; кольца — состыкованные, с прорезями, в которых ходили световые язычки, где-то изнутри сочились мягкие огни. На одной из балок висела табличка — выцветшая, как старый фонарь: «Маяк Памяти». И рядом — маленькая подвесная капсула, плюющаяся раз в минуту золотыми искрами в сторону ближайшего города.

— Швартовы, — сказал Триан. — На кромку третьего кольца.

— Я готовлю «приветственный» чай, — сообщил Кай. — На станциях память любит пряности.

— А я… — Лида замолчала, потому что станция пахла. Не мёдом. Пылью книг. Архивом. Тот самый запах, от которого у неё в музейной жизни начинало щекотать в носу и ругаться сердце: «осторожнее, ты можешь здесь остаться навсегда».

Они причалили. Клин «Удачи» вошёл в паз, как ключ в замок. Перепонки крыльев сложились, панель сказала «мм» — слегка обиженно, будто хотела ещё. Дверь выпустила лестницу, и Лида сказала себе: «не говори про кофе у люка» — и не сказала.

Внутри Маяк был тише, чем можно. Тишина не падала на плечи — сидела где-то рядом, как кошка в кресле, и мурлыкала, не мешая. Стены — стекло и старая смола. На них — карты ветров разных лет: линии, похожие на нервные рисунки, как если бы сама планета рисовала свой почерк. В одном из залов стояли ячейки — плоские, квадратные, как шкатулки без крышек. В них — не вещи. Впечатления.

— Хозяйка, — Арен стоял чуть поодаль, но, казалось, видел всё; для него такие места — концерт из цифр. — Здесь хранят записи полётов и «узоров источников». Вы можете оставить свой «первый полёт» как знак.

— А можно забрать «чужой»? — спросила Лида.

— Нельзя, — ответил он. — Но можно «вдохнуть». На минуту.

Она выбрала ячейку, где свет золотился мягче всего. Наклонилась — вдохнула. И услышала: смех девочки лет семи, что впервые увидела город сверху; глухой бас мужчины, который шептал «я сделал это»; хриплый лай старой собаки, которую взяли в полёт «чтобы простилась с облаками». Из глаз предательски выступили слёзы — не горькие.

— Ты в порядке? — спросил Кай.

— В полном, — ответила Лида. — Я просто взяла чужую радость. Отдам позже.

На верхнем кольце — смотровой балкон. Вид отсюда был тот, ради которого стоило выдумать самолёты. Город лежал снизу, как игрушечный, но в каждой игрушке билось сердце. Вдали, как шрам, лежал западный склон. Над ним — ровная полоска воды, гладкая, как стекло. Ночью там будет красиво и опасно.

— Мы пойдём туда, — сказала Лида, не поднимая голос. — Но не одному. И не «вежливо». Мы пойдём как мы. Со смехом, с печами, с якорями, с фильтрами. Со мной.

— «Удача» сказала «да», — подтвердил Арен.

— Это ты сказал, — хмыкнула она.

— Я перевёл, — не моргнув, ответил он.

---

Обратный путь вниз был как песня после аплодисментов — всё ещё музыка, но уже прощание. «Удача» играла в потоке, осваиваясь: то подставит бок ветру, то шлёпнет крылом, то проскользнёт в «лестницу», как в лоскутное одеяло.

Лида не выдержала и устроила на борту малую сцену безобразия: сняла ботинки, поставила ноги на холодное стекло носовой панели и, глядя вниз на мелькание воды, сказала:

— Вот ведь штука: у меня есть дом, у меня есть корабль, у меня есть мужчины, которые умеют варить не только кофе. А я всё ещё хочу чего-то, чего, возможно, нет. Что со мной не так?

— Ты живая, — ответил Кай. — Живым всегда «ещё». Если однажды «ещё» уйдёт, мы начнём тебя будить ложкой по кастрюле.

— Я запишу «ложка по кастрюле» в тревожные сигналы, — сообщил Арен.

— Не смей, — сказала Лида и рассмеялась. Смех вышел такой, что «Удача» дрогнула и чуть ускорилась сама, будто ей понравилась эта музыка.

---

Сели они уже в золотом. Дом подхватил их мягко, как мать подхватывает ребёнка, который заснул на диване. Корабль на привязях глубоко выдохнул и подтянул крылья, довольный и усталый. У ворот висела тонкая полоска бумаги — не письмо, метка. Она пахла мёдом. На ней были всего три слова, буквами, которые слишком старались быть ровными:

Полночь. Над водой.

— Скучно тебе, — сказала Лида бумажке. — Ты даже стихи не сочиняешь.

— Она сочиняет ловушки, — заметил Ален.

— А мы сочиняем маршруты, — возразил Триан.

— Я составлю план, — пообещал Арен. — Два плана. Нет, три.

— А я сварю чай, — подвёл итог Кай. — И принесу тот шоколад, который я «не брал».

— Ты его брал? — прищурилась Лида.

— Нет, — честно сказал он. — Но я всегда виноват заранее. Это экономит время.

Ночь пришла как обещание. Дом стал тише, корабль — темнее, вода — глубже. Лида сидела у окна и трогала пальцем плоский ключ, на котором было вписано короткое слово Дом. И вдруг подумала, что вся её жизнь — это попытка вписать в разные вещи короткие слова: «смех», «кофе», «поехали».

Лидка, ты невозможная.

Фраза прошла в голове, но теперь мёда в ней было меньше. Горечь чувствовалась яснее. Лида улыбнулась уголком губ.

— Ага. И именно поэтому в полночь я поднимусь над воду на «Удаче». Но не туда, куда меня зовут. А туда, куда пойду я.

Она посмотрела на спящих мужчин: Кай, раскинувшись, как кот на тёплой печке; Ален, свернувшись на бок, подложив ладонь под щёку; Триан, как всегда, полусидя, как будто караулится мир; Арен — без сна, но в режиме «тихий огонь», — его синий пиксель в глазах мерцал ровно, как маяк.

— Любовь? — шепнула она себе. — Нет. Пока нет. Но привязанность — да. И уважение — тоже. И, чёрт побери, мне нравится, как это звучит.

За стеной дом хмыкнул корицей — печатью. На столе «случайно» появилась ещё одна плитка шоколада. «Удача» в темноте тихо мурлыкала, как животное, которое знает: ночью будут приключения.

А у западного склона, над водой, воздух сложился тонкой линией. Не аркой. Маршрутной чертой. Она светилась медово и тонко, как шрам, и вела туда, где никакие карты ещё не записали слово Дом.

Глава 12.

Глава 12.

Лестница над водой

Вечер заплетался в волосы тонкими холодными пальцами. Дом гудел тихо — как большой музыкальный инструмент, который настраивают в полутоне. «Удача» на привязях вытягивала крылья, пробуя влажность и упругость воздуха: ночью он всегда другой, у него меньше терпения и больше тайных привычек.

— Проверяем списки, — сказала Лида, ударив ладонью по столешнице. — Якоря, «листья», печи, фильтры, связь, колокол. И шоколад. Не забудьте шоколад, иначе наша экспедиция обречена.

— Шоколад — в двух местах, — отозвался Кай, загибая пальцы. — Настоящий и «резерв, о котором я не знаю».

— О котором ты не знаешь, — уточнила Лида. — И который чисто теоретически существует. Теоретически.

Арен разложил на стекле карты. Линии ветров светились молочно-голубым, как жилки в мраморе. Маршрут до водной кромки был отмечен тёплым янтарём, а над самой полосой воды пульсировала тонкая черта — не «врата», а то самое «щупальце», что Алиа вытягивала из сладкого голоса.

— Фильтр на «мёд + горечь» усилен, — сообщил он. — Любой сигнал с этой нотой будет оборачиваться в «песок»: рассыпется до фонового шума, не зацепив ключ.

— А если она попробует на запах «дом»? — спросила Лида, покрутив на пальце плоский ключ с вписанным словом. — Я не удивлюсь, если скоро начну слышать свой собственный голос со стороны, рассказывающий мне, какая я чудесная. Я, конечно, чудесная, но всё же.

— Я добавил «сигнатуру», — кивнул Арен. — Дом пахнет не только корицей и хлебом. Он пахнет твоим смехом. Это не подделаешь.

— Господи, — сказала Лида, — когда-нибудь твои комплименты доведут меня до загса.

— Что такое «загс»? — заинтересовался Кай.

— Место, где красивые люди получают красивые бумажки, — успокоила Лида. — Иногда без драки.

Ален стоял у распахнутой створки, слушая вечер. Ветер с воды приносил скупой аромат водорослей, камня и чего-то, напоминающего лимонную кожуру, вымоченную в луне.

— Там сейчас мягкая кромка, — сказал он. — Пойдём по нижней «лестнице», обойдём завихрение с северо-запада. И встанем над водой на две длины «Удачи» — так, чтобы зеркало было прямо под носом.

— Колокол? — спросил Триан.

— Уже над нами, — ответил Ален. — Я поднял его на тросе: будет падать звук, как дождь.

— «Листья» возьму я, — сказал Триан. — И якоря. И — он посмотрел на Лиду, — верёвку с узлом. На всякий случай.

— Развернуться и уйти — тоже план, — напомнила Лида. — Не геройствуем.

Они разошлись собираться: один — подтянуть ремни, второй — разобрать якорный набор, третий — отнести на «Удачу» свёрток с пряностями. Лида задержалась в дверях. «Удача» стояла близко, как собака, которая приткнулась к ступеням, чтобы не пропустить хозяев. Лида коснулась борта — тёплый, чуть влажный — и улыбнулась своей собственнической улыбкой: «моя». Затем поймала в отражении стекла Алена.

— Хочешь ветер до старта? — спросил он, почти не шевеля губами.

— А у нас есть ветер до старта? — уточнила она.

— У нас есть всё, — отозвался он с совершенно неприличной убеждённостью. — Особенно если ты смеёшься.

Он повёл её на верхнюю террасу, туда, где дом гладится о небо. Здесь шум водопада становился мягче, как барабанная дробь под вальс. Ален достал тонкую сетку — не ткань, не металл — и перекинул её между двумя стойками. Сетка поймала воздух так, будто небо согласилось сыграть роль паруса.

— Смотри, — он поднял ладонь. — Дыши со мной.

И они дышали: вдох — медленный, до лопаток; выдох — длинный, по рёбрам вниз. Лида чувствовала, как запахи сдвигаются — от горячего камня к поблёкшей траве, от травы к воде, от воды — к чему-то прохладно-металлическому, как новая монета на языке. Ален держал рукав куртки возле её запястья, и золотая нить под кожей расслаблялась, как струна, которую перестали тянуть.

— Ты умеешь тянуть и отпускать, — сказала она, совсем несмешно.

— Я умею ловить, — поправил он. — И отпускать. И держать, когда надо.

Он не прижимал её, но стоял так близко, что чувство тела становилось внятным: плечо об плечо, локоть — вдоль локтя, ладонью — в дыхание. Лида дотронулась до его шеи — там, где волосы закручиваются спиральками от влажности — и тихо сказала:

— Запомни.

Они поцеловались — не «взять и сжечь», а «момент до грозы, когда воздух смеётся». Её нить пошла теплом вверх к ключице; по крыльям «Удачи» пробежал невинный шёпот — корабль, кажется, был не против. Магия включилась без вспышки: словно кто-то открыл ещё одну форточку в доме, и стало больше воздуха. Ален улыбнулся губами — мягко, как приличный человек, которого только что убедили в том, что приличность — понятие гибкое.

— Это не «ночь», — предупредила Лида, прислоняясь лбом к его лбу. — Это «держи меня ровно».

— Я умею, — сказал он. И правда — держал.

Они спустились — лёгкие, как из воды. Кай оглянулся, кивнул коротко «ладно», Триан посмотрел на их шаг — и понял, что у «лестницы» теперь ещё один перила. Арен посмотрел ровно, но синий огонёк у него в глазах мигнул иначе — как отметка в журнале: «это работает».

---

Ночной старт — это другое. Днём город — как оркестр, ночью — как соло виолончели. «Удача» ушла от причала акуратно, не плюхнув хвостом. Печи шептали, крылья сгибались и расправлялись, как ладони. Дом отпустил их на запах корицы и имбиря — «возвращайся», — и колокол над крышей звякнул один раз: не тревога, а «счастливого пути».

— Взяли курс, — сообщил Арен. — Слоёв — четыре. «Лестница» — между вторым и третьим. Возле воды — ровная плита.

— Ровная плита — любимое место для ловушек, — заметил Триан.

— Любимые места — всегда ловушки, — отозвалась Лида, — иначе было бы скучно.

Город отступил быстро. Ночной воздух был плотнее, в нём меньше чужих запахов, и любой новый оттенок выпирал, как кнопка на гладком столе. Мёда пока не было. Была вода — металл и лимон; была каменная пыль; была редкая, добрая нота дыма, которую Кай носил с собой как талисман.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А помните, — сказала Лида, чтобы разрядить тишину, — как я ругалась, что мне не нравятся понедельники? А теперь у меня понедельник — это каждый день.

— И понедельник тоже тебя любит, — заверил Кай. — Он просил передать.

— Скажи ему, пусть не целуется, — попросила она.

— Запишу, — сказал Арен.

— Не смей, — дружно сказали трое.

---

Вода появилась как зеркало, подложенное под небо. Ни ряби, ни шороха — дыхание у неё, наверное, было где-то с другой стороны. «Удача» понизила ход, крылья легли шире, пульс корабля ухнул глубже. Запахи стали скупее: камень, соль, холодный металл.

— Две длины, — сказал Ален. — Есть.

Триан бросил первый «лист». Он не падал — он вставал на воздух, как лист металла в плотный песок. Второй и третий легли так, что «Удача» оказалась вплетена в невидимую сеть. Якоря зацепились за «стежки» ветра — очень старые, аккуратно перевязанные тропы, которые кто-то когда-то прошивал небом.

— Колокол, — кивнул Триан.

Ален дернул трос. Высоко, почти в темноте, протянулся глубокий звон — как будто огромная чаша облизала языком воздух. Волны звука опустились на воду, пошли кругами — и картина изменилась.

Это не был портал. Это было воспоминание. На глади воды вспыхнула узкая дорога — тонкий след, как след от ладони по пыли. От него пахнуло мгновенно — мёдом, да; горечью, да; но ещё — чем-то, что Лида не ждала: шелуха старой бумаги, чернила, смех девочки…

Аня.

— Тише, — сказал Кай, успевая раньше слов.

— Это подмена, — прошептал Арен. — Опорный голос — твоя подруга. Шаблон строится из твоих же «зелёных зон». Если ты пойдёшь — я не обещаю возвращения.

— А если мы пойдём? — спросила Лида.

— Тогда у нас больше рук, чтобы держать, — спокойно ответил Триан.

— И больше ртов, чтобы ругаться, — добавил Кай.

Лида рассмеялась — коротко. Смех сразу вернул кости на место.

— Делаем как договаривались. Без героизма. Я — на нос. Кай — со мной. Триан — узлы, «листья». Ален — следи, где воздух врёт. Арен — фильтры, связь, колокол каждые пять минут, если что-то пойдёт не так — уводишь.

— Принято, — сказали четверо.

Лида вышла на нос. Внизу вода смотрела на неё, как зеркало в примерочной, где свет слишком честный. Золотая нить у неё под кожей загорелась ровнее, тоской не пахло — пахло делом. Она достала плоский ключ. Его резьба, три линии, сходящиеся в точке, казались на ощупь теплее.

— Дом, — сказала она тихо. — Я здесь.

Ключ отозвался лёгким щелчком. По воде пошла новая волна — не кругом, полосой; тонкая дорожка поднялась на пальца два, как если бы под поверхностью кто-то подвёл ладонь.

И тогда пришла Алиа. Не в плаще и не с театром. Тонкая тень, отразившаяся в воде рядом — как если бы она стояла на нижней стороне зеркала. Голоса не было. Была надпись — не буквами, пятнами запаха: мёд — «иди», апельсиновая кожура — «не больно», и ужасно знакомый лимонный шампунь из прошлой жизни — «Аня».

— Ах ты ж, — сказала Лида, и в голосе её не было ни грамма нежности. — Это низко. Даже для тебя.

Кай оказался рядом — не касаясь, но создавая тёплую стену. Его печи — маленькие, портативные — зашипели едва заметно. Тёплый воздух над водой дрогнул.

— Я сниму «сахар», — сказал он. — И оставлю только «костяк». Посмотрим, что под глазурью.

Он «переварил» воздух — чуть-чуть добавил жара, и мёд прогорел. Осталась горечь. И ещё… ещё один запах, который они не чувствовали прежде: холодное железо, на котором кто-то много плакал. Не «дом». Не «Аня». «Жадность». Тонкая, как жгутик.

— Видишь? — произнёс Ален. — Это не лестница. Это сеть.

Сеть на секунду проявилась: узелки света, привязанные к запахам, как бусины — к нити. Сеть ловила не людей. Энергию. Женскую. Ту самую, за которую в этом мире давали дома, корабли и уважение. Украсть чужой «дом» — самый быстрый способ получить своё.

— Мы можем её сжечь, — предложил Триан. — Якорями. Жёстко.

— Или разобрать, — подумал вслух Арен. — По узлам. И посмотреть, куда уходит «сбор».

— Разбор, — решила Лида. — Сжечь — легко. Сначала поймём, кому это во благо.

Они работали, как команда, которой давно пора было работать вместе. Кай согревал и сушил, пока мёд и горечь не потеряли власть; Ален слушал ветер, находя узлы по «хрипоте» в потоке; Триан с щепоточной точностью кидал крошечные якоря — те самые, похожие на серьги, — чтобы зафиксировать «узлы»; Арен ловил сигналы и писал карту — быстро, экономно, без лишних украшений.

Лида держала ключ. И — смешно — иногда просто говорила. Придуманные на ходу, слишком честные слова:

— Я не уйду. Я никому ничего не должна. Мне можно хотеть двух миров сразу. Можно хотеть кофе и безмятежности. Можно быть дерзкой и устать. Можно любить всех и никого. Мне можно всё — кроме лгать себе.

Каждая фраза как будто вынимала из сети по одной бусине. Вода под носом «Удачи» переставала блестеть — становилась честной: тёмной, глубокой, пахнущей солью.

— Нашёл, — сказал Арен через несколько минут. — Куда уходит. Не в город. Вверх. На подвесную платформу в районе «сахарных садов». Владелец — приватный. Имя маскировано.

— Сладкие гады, — пробормотала Лида. — Сахарные.

— Можно передать Советам, — предложил Кай.

— Передадим, — согласилась Лида. — Но для начала…

Она протянула ключ. Пальцем — к одному из «узлов» у кромки. Ключ щёлкнул и «съел» его — не разрушил, а вписал, как адрес в записную книжку. Золотая нить под кожей зажглась радугой — не больно, красиво. «Удача» отозвалась низким выдохом; по крыльям пробежали искорки, как по ткани, которую гладят по ворсу.

— У тебя теперь «якорь» на этой штуке, — понял Арен. — Ты сможешь узнавать её по любой воде.

— Это называется «не полезла туда, а ещё и пользу вынесла», — обрадовалась Лида. — Всё, закрываем лавочку. Колокол — раз. И — домой.

Алиа не показалась. Но на поверхности, прежде чем зеркало схлопнулось, всплыла маленькая пластинка — дымчатая, с едва заметной гравировкой: три линии, сходящиеся в точку, и вокруг — тонкая вязь, как если бы кто-то писал чужими буквами слово «шанс».

— Подарки? — удивился Ален.

— Презрение, — поправила Лида. — Ей кажется, что я возьму любую блестяшку.

Она всё равно взяла — потому что не блестела, а пела. Самую тихую ноту — тон в тон ключу.

— Проверю дома, — сказала. — С глаз долой — анализ в огонь.

«Удача» снялась с «листов» легко. Колокол пропел уход, вода закрыла глаза. Воздух снова стал честным — без чужих сахарных зон. Дом встретил их запахом хлеба, прогретого камня и мятного чая, которым Кай, разумеется, уже завладел.

---

Тёплый свет снял напряжение с плеч. Мужчины разошлись по делам: Триан — проверять узлы на верхней тропе, Ален — спускать колокол и заносить его под крышу, Кай — в кухню, откуда голоса возвращались счастливыми, как коты. Арен сел за стол и развёл карту: линиями, цифрами, подписями. Лида подошла к нему и положила на край пластину — ту, дымчатую.

— Можешь посмотреть?

— Могу, — он коснулся её пальцами и на секунду замер. — Она «выбирает». Не всех. Только тех, у кого ключ уже «поёт» в нужной тональности. И… — он поднял глаза, — это не Алиа сделала. Она только подобрала. Настоящий узор — старше.

— Нас на секунду перестали считать за дураков, — хмыкнула Лида. — Это приятно. Непривычно, но приятно.

Арен вернул пластину. Их пальцы столкнулись — случайно. Лида почувствовала, как его ладонь теплее, чем «должна» быть у того, у кого под кожей железо. И как внутри неё самой поползла косая улыбка: «ну привет».

— Ты устала? — спросил он.

— Я — да, — честно сказала Лида. — Но у усталости сегодня красивое лицо.

Кай в этот момент явился с подносом. На нём — кружки, тарелка, на тарелке — что-то в карамели. Запах — ах.

— Стервятник, — сказала Лида ласково. — Ты чувствуешь, где в комнате падает самообладание, и туда ставишь блюдо.

— Это называется «забота», — возразил он. — Ешь. И иди в баню. И да, мы сегодня живём.

— Мы всегда живём, — напомнила она.

— Нет, — мягко сказал Кай. — Иногда мы только обсуждаем. Сегодня — живём.

Баня была горячей и пахла хвойным дымом. Лида не любила «париться», но любила сидеть на нижней полке и слушать, как вода шипит на камнях — так её мозг переставал грызть сам себя. К ней присел Ален. Они молчали. Иногда молчание — лучший разговор для тех, кто чувствует одно и то же ртом разного слова.

Потом был двор, ночь, шуршание трав, тёплая спина «Удачи», на которую они опёрлись. Лида откинула голову назад и смотрела, как звёзды двигаются между крыльями — редко, с достоинством. Ален дотронулся до её руки. То, что между ними началось на террасе, легло шире — как крылья корабля. Это была не «брачная ночь», не «победная иллюминация». Это было то, что взрослые люди называют смешным словом «близость»: ты не замерзаешь рядом, и тебе не надо ничего объяснять словом «надо». Тепло, кожа, дыхание, смех, который прячут в локоть, чтобы не будить дом. Магия — тихая, как поток воздуха вдоль кромки крыла; нить под кожей — ритмичная, как вечерний вальс. «Удача» мурлыкала, дом улыбался корицей, и мир наконец занялся своим делом — быть достаточным.

---

— Итак, — сказала Наори поутру, появившись как всегда не «внезапно», а «вовремя», — у вас на столе лежит чужая пластина, в небе — карта чужих сетей, в душе — шрам от голоса подруги. И что вы планируете делать?

— Жить, — ответила Лида. — И летать. И — она пододвинула к наставнице карту Арена, — передать Советам координаты «сахарных садов». Пусть у них с утра будет работа.

— Они её не любят, — предупредила Наори.

— Я — тоже, — сказала Лида. — Но иногда полезно. И — да, — она положила ладонь на пластину, — это не Алиа сделала. Она слишком любит готовые вещи.

— Алиа любит витрины, — согласилась Наори. — Но иногда витрины отражают то, что в зале. Берегись отражений. И не обижайся на себя за то, что ты всё ещё слышишь голос из прошлого.

— Я на него злюсь, — честно призналась Лида. — Но злюсь — значит, живу. Справлюсь.

— Справишься, — подтвердила Наори. — И не одна.

Мужчины уже собрались: Кай — у дверей, Ален — у окна, Триан — в проходе, Арен — за столом. Они выглядели так, как выглядят люди после удавшегося дела: уставшими и спокойными. На их лицах не было ревности — только то странное мужское братство, которое они не демонстрируют демонстративно, чтобы не распугать удачу.

— У нас есть корабль, — сказала Лида, — дом, ключ, пластина, которая поёт, и список мест, куда лучше не ходить одной. У нас есть завистливая соседка, которая в следующий раз попытается прицепиться сверху, а не снизу. У нас есть рынок неба, Маяк, который хранит чужую радость, и лестница… много лестниц. Мне кажется, это неплохой старт.

— И шоколад, — добавил Кай.

— И шоколад, — согласилась Лида. — И… — она подняла пластину на просвет, — и вот это. Я не знаю, что это, но мне нравится, как оно звучит.

Пластина в её пальцах едва заметно звякнула — как бокал о бокал. Вибрация прошла по комнате, house принял её в свои стены, «Удача» ответила на причале, как если бы корабль понял новый аккорд своей хозяйки.

— Кажется, — сказал Арен, вглядываясь в цифры, которые ещё не успел написать, — у нас появился маркер. На карты. И на судьбу.

— Тогда ставь, — велела Лида. — И подпиши: «Не шов. Якорь».

— Подпишу, — пообещал он и впервые за всё время улыбнулся так, что у него исчезли все «железные» углы.

Снаружи ветер перевернул на перилах плоский лист, который вчера служил блокнотом. На обратной стороне кто-то — явно не из их рук — вывел тонкими линиями слово, незнакомое и понятное сразу:

Вернись.

— Я оставлю это, — сказала Лида и повесила лист под колоколом. — Чтобы видеть каждый день. Чтобы знать, откуда я выросла. И чтобы никогда не забывать, куда иду.

Дом ответил корицей. «Удача» — довольным гулом. Мужчины — кто кивком, кто полупоцелуем, кто молчанием, но таким тёплым, что хотелось смеяться. И Лида, женщина с говорящей фамилией и вредным чувством юмора, подумала, что наконец-то у неё не только есть лестница — но она ещё и знает, по какой ступеньке ставить ногу.

И где-то там, над водой, невидимая сеть сжалась, не выдержав чужого смеха.

Глава 13.

Глава 13.

Центр Памяти

Центр Памяти возвышался над городом, как стеклянный айсберг, вплавленный в ткань будущего. Его шпили уходили в облачный слой, а нижняя часть утопала в зелени садов, что тянулись каскадами по стенам. У входа висели полупрозрачные полотнища — не флаги, а тексты, что менялись на глазах: «Истоки», «Расы», «Артефакты», «Антиквариум».

— Музей, значит, — пробормотала Лида, сдерживая нервный смешок. — Опять. Моё счастье вечно связано с музеями. Не хватало только, чтобы тут тоже витрина на меня рухнула.

Кай ухмыльнулся:

— Тут витрины кусаются, осторожнее.

— Отлично, — парировала Лида. — Тогда я просто не буду подходить близко. Пусть сначала они представятся.

Внутри их встретил голографический гид. Не человек, не робот — переливчатая фигура, будто сотканная из дыма и света. Голос был одновременно мужским и женским, и слегка вибрировал, будто говорил не один, а хор.

— Добро пожаловать в Центр Памяти. Здесь хранятся корни мира.

Лида шепнула Алену на ухо:

— Корни мира. Ну всё, начнётся лекция по ботанике.

Гид повёл их в первый зал.

---

Зал «Истоки» был спроектирован как гигантский купол. На полу — проекции Земли: зелёные материки, синие океаны. Потом картинка дрогнула и изменилась: метеорит, пылающий огнём, врезался в атмосферу. В зале запахло гарью, ударил горячий ветер. Лида прикрыла лицо рукой.

— Эффект спецэффектов на максималках, — хрипло сказала она. — У нас в кинотеатре дешевле было.

Гид объяснял:

— Так угасла старая цивилизация. Магия не существовала, но энергия Земли была нарушена. Тогда пришли гости из-за звёзд.

Фигуры в длинных плащах, с головами-спиралями, появились среди пламени. Их руки излучали свет, и земля начинала зеленеть.

— Они принесли знания. Смешались с людьми. Так родились первые новые расы.

Перед ними вспыхнули образы: эльф с серебряной кожей; демон с огнём в глазах; человек в сияющих доспехах; фигура, чьи глаза мерцали как кристаллы — биоробот.

Лида прикусила губу.

— То есть все ваши «раса магии» — это результат инопланетных «свиданий вслепую»? Ну отлично. В моём мире от Tinder хотя бы детей без рогов рожают.

Кай прыснул от смеха, Ален закашлялся, прикрывая улыбку. Арен же всерьёз заметил:

— В отчётах Совета так и зафиксировано. Контакт и смешение.

— Господи, — Лида закатила глаза. — Сухарь. Даже смешение у тебя — «по отчётам».

---

Следующий зал назывался «Антиквариум». И там у Лиды чуть не случился нервный срыв.

На постаментах стояли витрины с «реликвиями»: кнопочный телефон, потрескавшаяся зубная щётка, пластиковая бутылка «Кока-колы». Над каждой витриной плавала надпись: «Артефакт XXI века».

— Вот она, моя культурная ценность, — прошептала Лида. — Щётка из «Ашана». А у нас её максимум кот грыз.

На центральной платформе вращался ноутбук, старый, с облезшей клавиатурой. Надпись гласила: «Машина для записи мыслей. Символ уходящей эпохи».

Лида чуть не упала.

— Машина для записи мыслей! Да это мой старый HP, который два раза падал с кровати. И символ он ровно один — как не надо покупать технику в кредит.

— Тише, — шепнул Кай, сдерживая улыбку. — А то ещё купят тебя в придачу.

— Пусть покупают, — отрезала Лида. — Я хотя бы полезнее ноутбука.

И тут начался аукцион. Мужчины в длинных одеждах поднимали руки, делая ставки. За зубную щётку спорили трое, за мобильник — пятеро.

— Продаётся телефон. Двести эфиров, триста, четыреста… — объявлял голос.

Лида схватилась за голову:

— Я же таким же телефоном будильник ставила! Кто-то сейчас отдаст за него ползарплаты!

Триан наклонился к ней, голос у него был низким и спокойным:

— Для них это прошлое. А прошлое всегда дороже золота.

Лида замолчала. И вдруг почувствовала, как сердце сжалось. Её прошлое — вот оно, под стеклом. Музей.

---

После зала был коридор с витринами. На одной лежала… фигурка самолётика. Не тот золотой, но похожий. Металл потускневший, крылья короче. Подпись: «Форма, найденная в развалинах пирамид. Символ перехода».

Лида прижала руку к запястью. Золотая нить под кожей едва заметно дрогнула.

— Вот и ответ, — прошептала она. — Меня звали не случайно. Кто-то тогда в панике просил о силе. И вот я тут.

Ален накрыл её ладонь своей. Его пальцы были тёплыми, лёгкими.

— Ты не случайность, Лида. Ты — выбор.

Она подняла глаза. И впервые в его взгляде не было лёгкости мальчишки. Там была нежность. И жажда.

Вечером, когда они вернулись в дом, Лида сидела на веранде. Город светился под ними, ветер шевелил волосы. Ален вышел следом, в руках у него был маленький экспонат — осколок пластика.

— Купил для тебя, — сказал он. — Чтобы у тебя было хоть что-то из твоего времени.

Она рассмеялась и покачала головой.

— Ты мне зубную щётку подарил?

— Нет. Просто кусок прошлого. Чтобы ты знала: оно с тобой.

И когда его пальцы скользнули по её щеке, Лида впервые позволила себе закрыть глаза. И позволила будущему прикоснуться к ней.

---

Дальше начались чудеса с инженерным акцентом. Зал «Ткани будущего» встречал звуком тихого шёпота — это шептали вещи. На прозрачных манекенах мерцали одежды, которые сами меняли фасон, как настроение в понедельник: пальто пересобиралось в плащ, плащ — в пиджак, пиджак — в платье с хулиганским вырезом. На табличке значилось: «Нейрошвы. Стирают обиды. Сушат слёзы. Не подходят для упрямства».

— Стирают обиды… — протянула Лида. — Дайте два. Причём XXL — на мою гордость.

Манекен повернул «голову» и написал в воздухе запахом бергамота: «Временно отсутствуют».

— Ну конечно, — вздохнула Лида. — Обиды всегда sold out.

Рядом витал «чулан запахов»: тонкие фляги с этикетками «Первый снег», «Пыль школьной библиотеки», «Горячий хлеб». Ален вдохнул «Пыль школьной библиотеки» и заулыбался, как мальчик, впервые разрешивший себе прогулять урок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо? — спросила Лида.

— Как будто меня в детстве никто не ругал, — признался он. — И можно листать книгу, пока не устанет мир.

— Осторожно, — предупредил Кай, — с «горячим хлебом» Лида начнёт покупать корабли.

— Поздно, — парировала она. — Мы уже на этой стадии отношений.

В «Зале нанороя» пространство было похоже на снежный шар. На ладонь выпускали рой — крошечные серебристые точки, которые на команду «мост» собирались в лестницу, а на команду «чай» — строили кружку и поддерживали температуру на уровне «согревает руки и чувства, язык не обжигает». Кай попытался заказать «борщ», рой задумался, сложился в ложку и вывесил в воздухе вежливое «пока нет рецепта вашей бабушки».

— Они знают, что нельзя без бабушки, — уважительно заметил Кай. — Нейросеть мудра.

Триан изучал «боевые» конфигурации: рой мог становиться швом, который за минуту латал порез на крыле «Удачи», мог — сеткой, ловящей мелкие дроны, мог — на секунду стать мечом (экспозиция вежливо предупредила: «только под присмотром»).

— Возьмём два комплекта, — резюмировал он. — Один — к крылу. Другой — к моим нервам.

Арен стоял у панели и фиксировал параметры как сладкие грехи: «порог сборки», «температура удержания», «допустимый шум команды». На вопрос смотрителя «вам чем-нибудь помочь?» Арен серьёзно ответил: «Да. Остановить время на пять минут». Смотритель улыбнулся и выложил в воздухе запах тимьяна: «Не предусмотрено регламентом».

---

Зал «Хронолента» оказался театром без актёров и с очень честными декорациями. На округлой сцене, как на бублик, один за другим накладывались века. Сначала — города на костях облаков; потом — войны за «ключи» (Лида одёрнула Алена за локоть: «Смотри, это история про мой характер»); затем — «Соглашение Источников»: первые матриархальные круги, где женщины — центральные узлы, а мужчины — «каналы и щиты».

Гид — всё тот же переливчатый — объяснял без пафоса:

— Эфир — не «магия». Это общая работа. Источник даёт тональность. Каналы держат ритм. Щит — обеспечивает форму. Если один элемент считает себя главнее, система глохнет.

— Классика проектной работы, — хмыкнула Лида. — Один пишет, трое «держат форму», начальник «задаёт тональность», а потом премию получают все, включая того, кто просто красиво стоял.

— Зато работает, — заметил Триан.

— Когда любят, — добавил Ален.

Следующий фрагмент ленты вонзился в грудь неожиданно. Голос гида стал ниже:

— В периоды великих войн и безрассудного потребления эфирной силы Источники угасали. Круги искали подпитку: древние артефакты, «песни вакуума», чужие звёзды. Иногда — чужих. Из иных времён. Иных миров.

На сцене вспыхнули выделенные строки — как скриншот из протокола. «Протокол Нужды. Запрос: живой якорь. Тональность: земля-кофе-железо. Форма запроса: шёпот через артефакт перехода».

Лида почувствовала, как золотая нить у неё под кожей ответила тёплым толчком — так бьётся в ладонь тигрёнок, которого на секунду погладили.

Арен, не мигая, записал последовательность запахов и знаков. Его голос был ровным:

— Совпадение с вашей сигнатурой — восемьдесят девять процентов.

— Прекрасно, — сказала Лида, странно спокойно. — Я — шёпот. Кто-то прошептал, и я пришла. Не случайность. Выбор. И не мой.

— Ты — не инструмент, — тихо сказал Ален, как будто боялся, что слово «инструмент» обидит стены. — Даже если тебя позвали как ключ — ты уже стала дверью. И домом.

— И кухней, — вставил Кай. — И кораблём. И… шоколадом.

— Размечтались, — фыркнула она, но тепло в животе уже не спрятать.

---

Зал «Стенограмма Иных» был сделан как тёмный сад: низкие светильники, дорожки, голоса, что шли откуда-то слева и справа. Вот разговаривали «Скульпторы» — те, чьи головы-спирали Лида видела в огне. Их язык был похож на музыку: короткие ноты, между ними — запах холодного камня и мокрого железа.

— У них речь — как архитектура, — сказал Арен, поражённо. — Смысл строится из опор.

— Похоже на меня, — признался Триан.

— И на меня, — добавил Кай. — Только у меня опоры съедобные.

Дальше слышались «Певцы вакуума» — шёпот на грани слышимости. Их карты мира были нотными станами, а маршруты — ритмами. «Шли, пока не запели». Лида закрыла глаза и поймала себя на том, что кивает в такт. Её золотая нить отзывалась едва-едва, как согласное «угу» другу.

Последняя дорожка вела к «Чёрным гончарам» — те, кто «пекли» корабли. Их словарь был короткий: «жечь», «мять», «держать». Лида улыбнулась: «Мои люди. Только без Excel».

— Всё равно скучаю по твоему Excel, — шепнул Кай.

— Ты псих, — шепнула она в ответ. — Но мой.

---

Перекус устроили прямо в музейном кафе — странном месте, где столы делали вид, что они овальные камни, а чай заваривали «умные» кувшины, которые вспоминали, как тебе нравилось «в прошлый раз». Лида взяла «Книга-с-джемом»: ты читаешь страницу, и джем на хлебе меняет вкус под текст. На слове «метеорит» он стал горьким, на слове «сад» — яблочным, на слове «дом» — коричным.

— Это мошенничество, — сказала Лида, глотая тепло. — Я теперь люблю книжки официально.

— Раньше ты их любила неофициально? — уточнил Арен.

— Раньше я всё любила подпольно, — призналась она. — Даже себя.

Мужчины переглянулись — без пафоса, без «вот мы сейчас скажем речь». Тихую сцену «как жить дальше» разложили у себя в чашках.

— Мы обсудили график полётов, — начал Триан, аккуратно выбирая слова, как камни у воды. — И график неполётов. Дом — тоже часть маршрута.

— Ритуалы — по мере твоего желания, — продолжил Кай. — Не по жадности мира. Если мир торопит — пусть сначала сам приготовит ужин.

— Я добавлю «сети» к нашим маршрутам, — сказал Арен. — Если где-то будет «мёд + горечь», мы увидим это за три слоя.

Ален молчал. Он просто взял руку Лиды — ладонь к ладони — и положил на стол. Не «владею», не «держу», а «вот, это — мы». И это было самым интимным.

— И как мы будем это называть? — спросила Лида, разглядывая их лица. — «Круг». «Семья». «Шайка лихих романтиков»?

— «Дом», — сказал Ален.

— «Дом», — согласились остальные.

Она кивнула и, удивляясь самой себе, не съязвила.

---

Аукцион антиквариата во второй половине дня оказался шоу, достойным отдельной главы. Под куполом «Антиквариума» люди в богатых плащах и скромных куртках сражались за прошлое, как за лекарство. Продавали всё: пластиковые карты, «муляж» кофейного стакана с логотипом «We are open!», пленочные фотоаппараты. Когда вынесли чёрную футболку с выцветшей надписью «I ♥ Moscow», Лида не выдержала и пихнула Кая локтем:

— Если кто-то даст больше тысячи, я расплачусь.

— Две тысячи, — прозвучало из сектора богатых.

Лида сглотнула. Ален на секунду прикрыл её плечи курткой, как пледом.

— Три, — сказал кто-то из дальнего ряда.

Лида подняла палец. Все мужчины одновременно повернули к ней головы.

— Сколько у нас в бюджете «на глупости»? — спокойно спросила она у Арена.

— Двести сорок эфиров, — ответил он без намёка на осуждение. — Но я могу перераспределить «на эксперименты».

— Это и есть эксперимент, — сказала Лида. — Четыреста.

Зал обернулся. Ведущий улыбнулся: «От прекрасной гостьи — четыре сотни!»

— Пятьсот, — подал голос юноша в ярком плаще.

— Шестьсот, — сказала Лида. — И это мой потолок. И моя футболка.

Юноша колебался. Потом пожал плечами. Ведущий крылом жеста отдал лот.

Футболка оказалась тяжёлой — впитавшей чужие лета. На ярлыке ещё держались нитки. Лида прижала ткань к щеке, и мир пахнул пылью метро, каникулами, жареной кукурузой, дождём в августе.

— Всё, — сказала она, — я официально музейный экспонат. Меня можно ставить под стекло с подписью «Носила счастье».

— Мы поставим тебя под одеяло, — поправил Ален. — И снимем подпись. Не делись.

— Кто тебе сказал, что я делюсь? — Лида улыбнулась. — Я коплю.

---

У выхода их снова поймал гид — не навязчивый, а как вежливый знакомый, который знает, что ты уходишь, но ещё хочет подарить конфету.

— Вы просили доступ к закрытому срезу «Протокола Нужды», — сообщил он, голос слегка дрогнул — будто в этой просьбе был удар по старой памяти. — Доступ разрешён на одну минуту. Только для носителя ключа.

Лида посмотрела на мужчин. Они ничего не сказали, только стали ближе — как стены дома.

Зал был маленький — почти кабина исповеди, только вместо решётки — жидкое стекло. Внутри, в глубине, струились рукописи — не слова, «запахи-фразы». Лида шагнула, и золотая нить у неё на запястье вспыхнула. Стекло быстро перебрало ноты: кофе, дождь, лимон, железо — и остановилось на «имбирь + корица». Дом. Ключ.

— Протокол принят, — сказал невидимый голос. — Запрос исполнен. Контур не замкнут.

— Что значит «не замкнут»? — тихо спросила она.

— Значит, — вмешался Арен через плечо, — кто-то всё ещё держит противоположный конец. Или линия вывода энергии не закрыта.

Лида кивнула. Она не дрожала. Она просто очень аккуратно взяла у стекла единственное, что оно хотело отдать: короткую запись — не текст, «отголосок». Какая-то женщина, на грани отчаяния, шептала без слов: «Помоги. Дай нам шанс. Дай нам смех». И в эту просьбу, как в хлеб, был замешан запах мёда и горечи.

— Не Алиа, — сказала Лида, выходя. — Раньше. Гораздо раньше.

— Тогда у этой истории есть честная часть, — подвёл итог Триан. — Это уже легче.

— И тяжелее, — призналась Лида. — Потому что на честность трудно злиться.

---

Ночь вернула их домой мягко, словно мир боялся спугнуть ту кроткую уверенность, что поселилась у Лиды под грудиной. «Удача» мурлыкала на причале; дом дышал корицей; баня — хвойной парой. Они поужинали — просто, как после долгой дороги: суп, хлеб, травяной настой.

А потом Ален положил на стол маленькую коробочку из «Антиквариума». Не ту, что с пластиком, — другую. Внутри лежал круглый, тёплый на ощупь медальон. Плоский. На одной стороне — выцветшая гравировка «Я дома», на другой — крошечный магнитный замочек, который щёлкал с идеальной вежливостью.

— Это не дорогая вещь, — сказал он. — Но она честная. Я хочу, чтобы, когда ты сомневаешься, ты щёлкала и слышала: «Я дома». Даже если на час ты решишь, что нет.

— Я… — Лида сглотнула, почувствовав, как нелепо теплеет горло. — Я буду злоупотреблять.

— Злоупотребляй, — разрешил он.

И она злоупотребила: потянулась к нему, села к нему на колени, потому что иногда для взрослой женщины лучшее место — не «кресло начальника», а «в чьих-то руках». Поцелуй был медленным, как старое кино, где каждая секунда — работа ручного проектора. Нить под кожей заговорила на низкой частоте, передавая в «Удачу» и в дом их смешной, человеческий «мы здесь». Они не спешили — в этот вечер торопиться было бы бестактно. И когда дыхание стало ровнее, а пальцы — теплее, Лида шепнула ему в висок:

— Ты — мой «лёгкий». Я им иногда не дышала. Поправляюсь.

Ален усмехнулся так, будто ему сказали «ты самый красивый», и это была правда, но он всё равно не поверил бы до конца.

— Дыши, — попросил он. — Я рядом.

---

Перед сном Лида повесила футболку с выцветшим сердцем на крючок у двери. Ни стекла, ни таблички. Просто ткань, в которой шуршало прошлое и успокаивалось настоящее. Под футболкой — гвоздик: на него она надела медальон. Щёлк. «Я дома».

Она взглянула в окно, где под крылом «Удачи» медленно проходила звезда, и подумала: «Я — шёпот, который пришёл. Но теперь у меня тоже есть голос».

Дом ответил корицей. Корабль — низким «мм». Мужчины — кто вздохом, кто улыбкой сквозь сон. А где-то в глубине «Центра Памяти» протоколы смяли один тонкий лист: «Контур почти замкнут». Почти — потому что его держали уже с двух сторон.

Лида выключила свет. И мир, на удивление, никуда не делся.

Глава 14.

Глава 14.

Полет над миражами

Утро началось с легкого гула. Не звенящего, как трамвай, не рычащего, как мотор, — а похожего на мурлыканье гигантской кошки, что устроилась где-то под домом и решила, что будет дремать, пока не выведет хозяев на прогулку. Это был их дирижабль. Он звал.

Лида вышла на веранду босиком. Под ногами было теплое стекло-камень, под ним — глубина города, еще сонного и полупрозрачного. Воздух пах морской солью, хотя до настоящего моря отсюда было три дня пути. «Подмешали ароматизатор, чтобы я поверила, будто живу на курорте», — усмехнулась она.

Корабль висел на привязях чуть выше крыши. Серебристый корпус, мягко дышащие крылья, светящийся «хребет», на котором пробегали волны цвета янтаря. Когда Лида подняла руку, золотая нить на запястье дрогнула, и корабль отозвался тихим вибрато.

— Ну здравствуй, зверь мой домашний, — пробормотала она. — Я тебя глажу на расстоянии, а ты мурлычешь. Осталось только когти выпустить.

Позади раздался хрипловатый смешок Кая:

— Когти он выпускает только в полёте. Так что, хозяйка, собирайся: сегодня у нас первое настоящее испытание.

— Испытание кого? — уточнила Лида. — Меня, корабля или вашей выдержки?

— Всех сразу, — вмешался Триан. Он вышел из дома в привычном для него минимуме слов и максимуме смысла. На нём был новый лётный плащ, серебристо-синий, с эмблемой их круга. Широкие плечи, сосредоточенный взгляд. Честно говоря, в таком виде он походил скорее на капитана космического флота, чем на «рыцаря без лица», как Лида привыкла его называть.

Ален появился следом — и был полной противоположностью: волосы собраны небрежным узлом, в руке — кружка с дымящимся напитком.

— Я голосую за испытание терпения. Например, твоего, Лида. Как долго ты выдержишь без сарказма?

— Минут пять, — сказала она. — Потом я превращаюсь в тыкву.

Арен подошёл последним. В его руках уже лежала папка-проекция с маршрутами. Лаконичный костюм облегал фигуру, движения точные, экономные.

— Мы должны проверить управляемость. Сначала над городом, потом — выше.

— Господи, — вздохнула Лида. — Я думала, мы ограничимся романтической прогулкой: облака, шампанское, закат. А у нас опять лабораторные испытания.

— Ты источник, — напомнил он. — От твоего состояния зависит весь полёт.

Лида показала ему язык, но внутри по-настоящему заныло: «Источник». Как бы она ни шутила, а реальность была серьёзной — без неё корабль даже не взлетит.

---

Они поднялись на борт.

Внутри дирижабль оказался ещё живее, чем снаружи. Стены дышали светом, пол слегка пружинил, кресла подстраивались под каждого. В центре — круглый пульт с тремя вогнутыми панелями для рук. Когда Лида коснулась одной, золотая нить на запястье вспыхнула, и корабль наполнился её дыханием.

— Так вот как это работает, — прошептала она. — Я — батарейка. Только вместо «пальчиковая АА» — «саркастическая Лида».

Кай рассмеялся и положил руки на соседний пульт. Его панель вспыхнула мягким рубиновым.

— Ты — не батарейка. Ты — сердце.

— Отлично, — хмыкнула Лида. — Сердце, которое колотится от страха. Надеюсь, ваш пульт это тоже учитывает.

Корпус корабля ответил вибрацией. Крылья расправились. И город под ними качнулся.

---

Полёт начался медленно: сначала они поднялись над своим кварталом. Дома светились, как аквариумы, мосты-ленты переливались запахами — жасмин, лимон, мята. Люди внизу махали им, кто-то складывал пальцы в знак круга. Лида, опершись о борт, чувствовала одновременно восторг и панический ужас.

— У меня всё дрожит, — призналась она. — Ноги, руки, голова. Даже сарказм дрожит.

Ален подошёл сзади, обнял её за плечи.

— Это нормально. Первый раз всегда такой.

— Ах да, эксперт в «первых разах», — усмехнулась Лида. — Сколько у тебя их было, признавайся?

— Достаточно, чтобы знать: стоит только довериться — и дрожь превращается в удовольствие.

Она хотела что-то съязвить, но слова застряли. Его губы коснулись её виска, и дрожь действительно сменилась теплом.

---

Корабль взмыл выше. Город остался внизу крошечным световым пятном. Вверху раскинулась бездна облаков — не серых, а переливающихся, как витраж. Внутри облаков сверкали огни — молнии? Нет. Наносполохи: электрические дуги, которые служили маяками для навигации.

— Это… — Лида раскрыла рот. — Это как северное сияние, только круглосуточно.

— Это защитные слои, — пояснил Арен. — Они удерживают атмосферу.

— Спасибо, профессор, — фыркнула Лида. — Но я предпочитаю думать, что это просто для красоты.

В этот момент дирижабль вильнул. В облаках показалась огромная тень. Сначала Лида решила, что это другое судно. Потом — что это горная гряда. Но тень зашевелилась.

Из облака вышло существо. Огромное, как целый стадион. Крылья прозрачные, тело похоже на скопление звёзд. Глаза — два светила.

— Это… — выдохнула Лида. — Кит?

— Небесный хранитель, — ответил Триан спокойно. — Они появляются, когда новое судно проходит испытания.

Существо пело. Гул проникал под кожу, заставляя сердце биться в такт. Корабль дрожал — не от страха, а от отклика. Золотая нить на запястье Лиды горела, как пламя.

— Господи, — прошептала она. — Я же говорила: кошка с когтями. Только это котище небесного масштаба.

Хранитель наклонился ближе. Его глаз-звезда отразился в глазах Лиды. На миг ей показалось: он видит её. Не как «источник», не как «женщину из прошлого», а как ключ.

— Принято, — произнёс Арен. — Мы прошли.

Существо медленно ушло обратно в облака, оставив после себя шлейф света и запах свежей грозы.

---

Позже, уже на земле, они сидели на палубе, делясь впечатлениями.

— Это было… — начал Кай. — Даже я не найду слов.

— Удивительно, — закончил Триан.

Ален только посмотрел на Лиду.

— А ты?

Она отхлебнула из кубка — сладкий, густой напиток, вкус которого был смесью шоколада и персика.

— Я? Я поняла, что зря тратила жизнь на Excel. Надо было сразу заводить дирижабль и небесного кита в придачу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мужчины засмеялись. Но в их смехе было и облегчение, и гордость.

А ночью, когда Лида осталась одна в своей комнате, под её дверью оказался новый свиток.

«Ты открыла путь. Но вернуться можно только сейчас. Западный склон. Полночь».

Запах был знакомым: мёд с горечью. Почерк тот же.

Лида сжала письмо. Сердце сжалось, а потом заколотилось вдвое быстрее.

— Вот так всегда, — сказала она шёпотом. — Только поверила, что начинаю жить… и снова дразнят надеждой.

Она прижала письмо к груди и закрыла глаза.

И знала: выбор снова придётся делать ей.

Глава 15.

Глава 15.

Храм Эфира

Утро пахло перетёртым имбирём и холодной водой. Дом ещё не успел включить «режим бодрости», а в ладони у Лиды уже лежал тот самый свиток — знакомый узор, знакомый мёд с горечью. «Сейчас или никогда. Западный склон. Полночь». Слова то уменьшались, то раздувались, как рыбы в аквариуме её мыслей.

— Кофе? — спросил Кай из дверей — как человек, который десять лет знает твою нервную систему и не собирается с ней спорить.

— Две кружки, — ответила Лида. — Одну — внутрь. Вторую — на совесть.

— Совесть лучше запивать чем-то покрепче, — хмыкнул он и поставил на стол дымящийся кувшин. — Но кофе — тоже метод.

Ален сунул голову в кухню, волосы перетянуты лентой, глаза — ясные.

— Ты как небо перед грозой, — осторожно произнёс он. — Красиво, но лучше зонтик прихватить.

— Я — зонт, — сказала Лида. — И громоотвод. И тот человек, который ходит под лестницами, лишь бы проверить примету.

— Тогда сегодня — храм, — сообщил тихо Триан. Он появился беззвучно, в тёмной ткани, без доспеха, но с той же «собранностью», от которой исчезают лишние вопросы. — Синхронизация круга. Мы откладывали, хватит. После — делай, что решишь.

Арен протянул ей тонкую табличку с маршрутами и графиками ветров, как врач протягивает анализы, в которых уже всё ясно.

— Храм Эфира в третьем слое. Я согласовал окно. Ритуал займёт час. Побочные эффекты: ясность, желание говорить правду и… — он честно замялся, — повышенная тактильность.

— Вот это слово мне нравится, — оживилась Лида. — Берём.

Она положила свиток рядом с кружкой, словно делала из него подставку. «Полночь» врезалась в зрачки, но теперь у неё было «сначала».

---

Храм Эфира не был «зданием». Это была звучащая долина, подвешенная в воздухе на тонких, как паутинные нити, мостах-резонаторах. Стены — не каменные, а из слоёв прозрачного кристалла, в которых «застряли» музыкальные волны. Когда они ступили на первый круг, лёгкий гул прошёл по коже, как кошачий хвост.

— Добро пожаловать, — сказала хранительница — женщина с волосами цвета тёмного мёда и руками, на которых вместо браслетов лежали тонкие полосы светящегося кварца. — Круг Удачи? Я слышала о вашем корабле.

— Он сам о себе рассказывает, — призналась Лида. — И да, мы шумные.

— Шум — тоже ритм, — спокойно ответила хранительница. — Встаньте.

Они встали пятерёнкой: Лида — в центре, мужчины — по сторонам света. Кай — юг, где тепло и кухня; Ален — восток, где ветер и свет; Триан — запад, где щиты и закаты; Арен — север, где цифры и ясность. С потолка спускались нити — почти невидимые, пахнущие дождём и свежей смолой. Хранительница коснулась каждой ладони.

— Источник, — её пальцы легли в центр — к Лиде. — Каналы. Щит. Ум.

— А юмор? — тихо уточнила Лида.

— Он — смазка, — без улыбки ответила хранительница. — Без него всё скрипит.

Зазвучали кристаллы. Не громко — так, что внутри живота стало тепло, а голова прояснилась. Лида закрыла глаза. Сначала — дыхание Кая: у него оно пахло пряным дымом и хлебной коркой; потом — лёгкость Алена, как первый глоток воздуха после апноэ; затем — ровная, уверенная тяжесть Триана — не якорь, а берег; и наконец — тихая точность Арена, будто кто-то разгладил мятую простыню у неё в мыслях.

Прикосновения не были «церковными». Ритуал требовал кожи. Тёплые ладони скользнули по плечам; губы прочертили линию у виска; сильная рука легла в прогиб спины, там, где иногда болит от чужих забот; прохладные пальцы Арена остановились на запястье — прямо над золотой нитью. «Я здесь» — сказал каждый по-своему. И магия пошла — без фанфар, как честный чай.

Тело ответило мгновенно. Лиде не понадобилось «делать вид»: ей нравилось. Нравилось, как Кай шепчет «дыши», и от его шёпота воздух становится плотнее. Нравилось, как Ален смеётся губами, а не звуком, и этот смех забирается под кожу. Нравилось, как Триан держит ладонью её «я сейчас уйду», и оно остаётся, не уходя. Нравилось, как Арен следит, чтобы всё это было не только красиво, но и безопасно.

— Достаточно, — негромко сказала хранительница через какое-то время, когда кристаллы перешли к тихому «ласточкиному» пению. — Контур собран. Ритм — устойчив. Источник — не из этого слоя, но готов в нём жить.

— Это диагноз? — пошутила Лида, медленно открывая глаза.

— Это подарочная открытка, — спокойно ответила хранительница. — Возьмите её с собой. И — осторожнее с чужими «письмами». Они слишком часто пишут те, кому не хватает своей силы.

Слово «письма» упало как монета в стакан — звякнуло и утонуло. Лида кивнула.

— Спасибо, — сказала она. — У меня как раз «сборник».

На выходе, под музыкой мостов, мужчины не задавали вопросов. Не требовали «решай немедленно». Не читали лекций. Только Арен, уже внизу, когда ветер пробежал по кустам и встряхнул белые флажки на дорожке, спокойно произнёс:

— В полночь на Западном склоне будет ветер с моря. Хороший. Для правды.

— Мы идём вместе, — добавил Триан, как факт.

— Я приготовлю еду заранее, — отозвался Кай. — На случай, если правда окажется прожорливой.

Ален просто взял её за руку. И Лида впервые за утро перестала думать о свитке как о «кроме»: он становился «вместе с».

---

Западный склон ночами пах солью, металлом и травой, которая не боится обрывов. «Удача» висела чуть в стороне, на мягких «листах» — в тени, как кошка, которая не хочет пугать птиц. Колокол на мачте дышал глубоко — раз в десять минут, чтобы не забыть дорогу назад.

Письмо вело точка в точку: тропа с выбитыми ступенями; каменная «арка», сложенная из плит, словно кто-то играл гигантским домино; узкая площадка — ровно на пять человек. Мёд с горечью шёл впереди, как не самый отталкивающий проводник.

— Фильтр? — шёпотом спросила Лида.

— Включён, — ответил Арен. — «Мёд» — в песок. «Горечь» — в свет. Нечему цепляться.

— «Листья» по периметру, — тихо сказал Триан, уводя тонкие пластины в землю. — Если попытаются закрыть — не закроют.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кай поставил рядом с ногой Лиды маленькую печь — смешную «коробочку» с жаром.

— На случай, если будет холодать, — произнёс он в пространство, обращаясь, кажется, к ночи.

— Я не замёрзну, — ответила Лида. — Я на злости.

— Злость — тёплая, — согласился он. — Но руки всё равно мерзнут.

Ален поднял лицо к небу — прислушался. Небо отозвалось едва слышным «мм», как если бы оно тоже чего-то ждало.

— Приготовились, — сказал Арен. — Сигнал идёт.

Он и правда шёл: тонкий мёдовый след вытянулся из пустоты, как нерв. На площадке светлело, воздух становился плотнее, как перед грозой. Вдоль края обрыва зажглись маленькие огоньки — сладкие, тёплые, «домашние». Пахло… Лида закрыла глаза. Пахло тем шампунем, который она покупала на распродаже, и дождём над магистралью, и «Кока-колой» из киоска под метро, и ещё — Аниным смехом.

— Аня, — прошептала Лида, и Кай мгновенно коснулся её локтя — не удерживая, напоминая.

— Фильтр, — сказал Арен, и воздух над площадкой «песочился»: сладость рассыпалась на зерно. Зерно упало. Остался только скелет сигнала — чёткая геометрия тонких лучей, связка в облачке над аркой и — узел.

— Живой, — сказал Триан. — С подсосом.

— Сниму «глазурь», — отозвался Кай, добавляя жар. Невидимая сетка вспыхнула, как паутина в луче фонаря.

— «Якорь», — произнесла Лида, вытягивая плоский ключ. Золотая нить под кожей отозвалась. Ключ щёлкнул, и один из лучей «поймался» — как если бы его записали на её ладонь. — Есть первый.

— Второй — слева, — Ален показал взглядом. — Там ветер «врёт».

— Вижу, — сказал Арен. — И третий — над нами. Это ретранслятор. Если отрежем — всё рухнет.

— Ловлю, — коротко отозвался Триан.

Он шевельнулся — почти неуловимо — и серебристая нитка вылетела из его руки. Это была не «стрела» и не «нож»: что-то между лассо и иглой. Нитка зацепила невидимый «третий» узел, дернула — и тот, как плохо прибитая вывеска, сорвался, раскрывшись на миг дроном-лампой. Приятной, грушевидной, пахнущей ванилью.

— Разрешите, — сказал Кай, и его «коробочка» вдруг вытянулась, превратившись в мини-купол. Купол накрыл дрон и убаюкал жаром. Запах стал честным — пластик и дешёвое масло.

— Сигнатура отправителя? — ровно спросил Арен, уже залезая пальцами в свет. — Есть… «частный сад», «сахарная гильдия», «А.» — он поднял глаза на Лиду. — Не прямой почерк. Но её канал.

— Естественно, — произнесла она. — Витрины тоже должны что-то продавать.

Там, где был «портал», осталась пустая площадка, пахнущая солью и железом. Вода внизу на секунду взяла на себя чужой свет — и вернула его небу.

— И всё? — спросил Ален. — Правда такая тихая?

— Самая правдивая — да, — отозвался Триан.

Из тени арки шагнула Наори. Она не пряталась — просто стояла там, где её не было видно, пока не закончилась работа. Золото в её волосах светилось лунным.

— Спасибо, — сказала она. — Я шла рядом, но не вмешивалась. Нужно было, чтобы ты сама увидела «как». А потом — «кто».

— Алиа, — произнесла Лида без злобы. — Не как монстр, а как продавец. Торгует чужим «домом». Сладкий бизнес.

— Я не сделаю вид, что удивлена, — сказала Наори. — Но теперь у нас есть факты. И ретранслятор. И карта. Совет не любит «сахарные сети». Тем более — рядом с храмом.

— А письмо? — спросила Лида, показывая свиток, как рану.

— Письма — старый способ рыбачить в мутной воде, — ответила Наори. — Им верят те, кому больно. Те, кто ещё не научились сидеть на берегу и ждать, пока вода станет зеркалом.

— Я учусь, — кивнула Лида. — И — это важно — я больше не пойду одна. Даже если очень захочу.

— Это и есть взрослая магия, — подытожила Наори. — А теперь — домой. Вы продрогли.

---

Дома пахло корицей так тепло, что хотелось петь. Кай сунул всем по кружке с густым настоем и тарелки с едой «на ночь — чтобы сны не проголодались». Арен разложил на столе «трофеи»: дрон-лампу (она больше не пахла ванилью, и ей было стыдно), карту узлов, три маленьких «якоря» — Лида поймала их ключом. Триан снял плащ и, впервые за долгое время, просто сел у огня — спиной к стене, руками на коленях, как человек, у которого сегодня день «можно».

— Я закрыла, — сказала Лида, и голос у неё дрогнул не от страха. — Эту штуку — закрыла. Больше никаких полночей на чужих письмах. Если буду открывать — то только свои.

— А я закрыл печь, — откликнулся Кай. — Потому что суп выкипит, и это будет трагедия, достойная эпоса.

— А я закрыл петли маршрутов, — добавил Арен. — Следующие две недели — без «мёда». Только честный ветер.

— А я… — начал Ален, задумался и улыбнулся, — я вообще ничего не закрывал. Я — открывал. Окна. Чтобы было чем дышать.

Триан поднял взгляд.

— Я открыл шлем, — сказал он просто.

И действительно: он положил на стол свой «лицевой» — не железный, тканевый капюшон, который часто заменял ему привычный доспешный закрытый образ. Лида вдруг поняла, что давно смотрит на него «сквозь». А теперь — «в». Высокие скулы, спокойные глаза цвета старой меди, лёгкие шрамы у губ — не уродующие, а как цитаты из прошлой жизни. Лицо, на котором «держат».

— Привет, — сказала она, и улыбка вышла честной.

— Привет, — ответил он. — Меня зовут Триан. Без шлема — тоже.

Смех в комнате был мягким — тот, что расправляет плечи. «Удача» на причале отозвалась низким м-м, дом пропел на стенах что-то вроде «так и надо».

Лида сняла с гвоздика под колоколом старую футболку «I ♥ Moscow», погладила ткань и повесила рядом с ней новый талисман — пустой, вычищенный «ретранслятор». Пусть висит. Чтобы помнить, чем соблазняют тех, кто хочет назад.

— Я не перестану скучать по прошлому, — сказала она в голос. — Но я перестану позволять «мёду» вести меня за нос. Моё «назад» будет жить здесь, на крючке. А я — вперёд.

Она щёлкнула медальоном Алена: «Я дома». Звук был такой простой, что захотелось плакать и смеяться одновременно.

— И да, — добавила Лида, вытирая уголок глаза ладонью, — на случай, если кто-то из вас сомневается: я никуда не делась. Я здесь. С вами. С кораблём, у которого мания величия, и с домом, который пахнет булочками.

— И с людьми, которые тебя любят, — спокойно сказал Кай.

— И будут держать, — добавил Триан.

— И слушать, — сказал Арен.

— И дышать вместе, — закончил Ален.

Лида встала, подошла к каждому, по очереди — без церемоний. Щёка к щеке, ладонь к груди, губы к виску. В комнате стало очень тихо — такая тишина бывает только после правильно сделанного дела.

— Ну что, — произнесла она в эту тишину и подмигнула, — у кого там график «повышенной тактильности»? По регламенту храма обязаны исполнить.

Кай театрально вздохнул: «Кухня закрыта. Открыта… нежность». Ален уже смеялся. Арен покраснел элем в глазах — или это просто лампа мигнула. Триан поднялся — не спеша — и подал ей руку, как подают не «женщине из легенды», а «своей».

Ночь — не «брачная», не «победная» — разложилась на ладони ровным теплом. Дом приглушил свет, «Удача» перевернулась на другой бок на привязях, ветер перевернул страницу в книге, оставленной на подоконнике. Мир наконец не обещал — он был.

Свиток с «полночью» Лида наутро сожгла в печи. Не со злости — по правилам гигиены. Пепел пах удивительно честно — бумагой и концом. Она вынесла его к водопаду и бросила в струю. Вода сказала «спасибо» вообще за всё.

А наверху, в Храме Эфира, хранительница отметила в журнале пять слов: «Круг Удачи — собран. Устойчив». И добавила на полях: «Источник — с юмором. Значит, выживет».

Глава 16.

Глава 16.

Праздник признания

Дом проснулся раньше неё и, кажется, раньше солнца. Стены шевелились лёгкими рябями света, будто натянутые струны проверяли строй, пол под босыми ступнями был тёплым — не «от батареи», а как гладкий камень у воды. Из кухни шёл запах корицы и печёных груш; где-то выше, на уровне второй галереи, слышалось щебетание — это наноптицы проверяли гирлянды, складывая тонкие «ноты» света в орнаменты.

— Признавайся, ты всю ночь репетировал, — шепнула Лида дому. Тот ответил ей ленивым «ммм» в стенах, и подоконник выдавил к её ладони маленькую чашу с матовым напитком. На поверхности проплыл узор — четыре тонкие линии вокруг золотой точки. Их круг.

Сегодня — праздник признания. Не свадьба и не чиновничья церемония — скорее «мы есть», услышанное и принятое городом. Наори настояла: «Это нужно не Совету — тебе. Чтобы мир сказал тебе: да, оставайся». Лида привычно отшутилась… а потом согласилась. Потому что оставаться — значит где-то повесить табличку «дом», даже если это табличка у тебя под кожей.

Гостиная расширилась сама собой. Нанорой вырастил из пола длинный стол, и тот не «поставился», а вырос, как дерево: с годичными кольцами рисунка, с тёплыми жилами, которые мерцали слабым янтарём. Стулья были мягкими, но держали спину, и каждый чуточку разный — как характеры друзей. С потолка спустились ленты-резонаторы; когда по ним пробегал свет, в воздухе оставался след запаха — яблоко, лимон, тмин, дождь. «Салюты для носа», — отметила Лида и усмехнулась.

Зал для танцев открылся со стороны внутреннего дворика, где стена-сада сегодня была особенно щедрой: мхи дремали бархатными подушками, серебристые папоротники тянулись лунными коготками, а из ниш струились тонкие водопады — больше для звука, чем для жажды. У входа висели светлые шали — для тех, кто любит плясать в тени; на них были вышиты запахи в виде знаков, и это выглядело ужасно красиво и абсолютно бессмысленно. «Праздник», — сказала себе Лида. — «Значит, можно бессмысленно».

В комнату вошла Наори. Как всегда — будто появилась из воздуха, ни одного лишнего шороха. Сегодня на ней был длинный накид — не ткань, а свет. Переливчатый, глубокий, как бензиновая плёнка в луже при закате; на краях — тонкие кварцевые полосы, что дышали как невидимые браслеты.

— Ты готова, Удача? — спросила она тихо и с той улыбкой, которая не из «я знаю лучше», а из «я рядом».

— Если отвечать честно — нет, — пожала плечами Лида. — Если красиво — да. Если по-нашему — «посмотрим».

— По-нашему, — одобрила Наори и протянула тонкую коробку. — Это наряд круга. Дом подшил его под тебя.

Платье оказалось вторым кожухом ночного неба. На свету — графит с лёгкими искрами; в тени — тёплый серый, как крыло «Удачи» перед стартом. По лифу шла вышивка — не нитками, ароматами: пряный дым, яблочная кожура, мята, чистый металл — и в центре — золотая нить. Лида провела пальцами и вздрогнула: кожа под запястьем ответила лёгким жаром, как будто платье здоровается с артефактом.

— Это очень… — она поискала слово, — честно. И опасно. Я в этом как объявление.

— Праздник — он такой, — сказала Наори. — Сегодня можно быть объявлением. Завтра снова станешь редактором.

Мужчины пришли к рассвету — один за другим, как четыре стороны света. Кай явился в чём-то откровенно аморально-укрепляющем настроение: рубиновый камзол с дымчатыми вставками на плечах, ворот открытый «до аргумента», волосы собраны в хвост, на виске — тонкая цепочка-специя, пахнущая кориандром и перцем. «Из тех, кто может заговорить духовку», — отметила Лида и позволила себе улыбку шире приличий.

Ален казался то ли легче воздуха, то ли роднее ему. На нём — полупрозрачный плащ, меняющий оттенок от перламутрового к лавандовому; под ним — тонкая туника с швами-нитью (швы шептали, когда он поворачивался — именно шептали, мешая Лиде сосредоточиться). В волосах — тонкая лента, на висках — след от чьей-то ночной ладони (её? да).

Триан, разумеется, умудрился прийти «без доспеха» и при этом быть в доспехе. Его праздничный наряд был из ткани цвета старой стали; плечи ловили свет и отбрасывали его обратно ровно настолько, чтобы видеть силу, а не блеск. Вдоль грудной клетки — тёмная вышивка шрамовыми стежками (Лида поймала себя на том, что хочет провести пальцем). На рукаве — знак их круга, но не «эмблема», а зарубка: «здесь держат».

Арен был безупречен. Чёрный костюм, будто выкроенный по алгоритму «всё лишнее — отсеять», тонкие графитовые дорожки-микросхемы по плечам и… чуть-чуть чужого. Манжеты — из грубой ткани, похожей на лён; непослушная деталь, как заусенец в идеальной таблице. Лида улыбнулась ему благодарно — за этот маленький бунт против собственной точности.

— Красиво, — сказала она вслух, обходя каждого. — Красиво, страшно и вкусно. Надеюсь, сегодня никто не собирается есть меня вместо десерта.

— После десерта, — автоматически отозвался Кай, и Арен кашлянул так, будто ему в горло попала дата отчёта.

Гости приходили волнами. Соседи по уровню — один круг за другим, тихие «примите свет», плечевые касания, легкомысленные подарки, серьёзные — тоже. Кому-то принесли «умный» ковш (он умел петь, если в нём варили сироп любви), кто-то принёс набор «дневного снега» — бросишь в баню, и в парной пойдёт лёгкая метель. Наори принесла молча тонкую сферу — прозрачную, как утренняя тень. Внутри светилась крошка, и крошка была тёплой.

— Ядро роста, — объяснила она. — Дом примет — и вырастит ещё одну комнату. Какую — решит ты.

— Ванную с окном на звёзды, — мечтательно выдохнул Ален.

— Кухню, которая сама моет посуду, — мечтательно вздохнул Кай.

— Бокс для ремонта, — тихо добавил Триан.

— Комнату для тишины, — уточнил Арен.

Лида повертела сферу в ладони. Она была совсем как её жизнь: в руках — маленькое, внутри — большое. «Посмотрим», — сказала она. Дом под пальцами ответил одобрительно.

Зал для танцев к этому моменту уже парил. Не «поднимался» — парил. Пол стал лёгким, как плотная дымка, и на нём можно было шагать в воздухе, оставляя едва видимые следы. Музыка была не только звуком — её можно было трогать: проводишь рукой — и на ладони остаётся вибрация, как от струны. Кай взял Лиду и закружил не бурей, а тёплым вихрем; рядом Ален вёл кого-то из соседей, смеясь глазами; Триан танцевал так, как сражается — экономно, точно, но с тем пулей жарким моментом, где всё решается в одном повороте; Арен сначала стоял у края и считал, а потом позволил себе шаг — и ещё шаг — и ещё.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Еда выходила из кухни как театр. Супы в чашах пели низким м-м, когда их подносили к губам; хлеб сам ломался на «каждому по счастью»; десерты парили, и если задержать дыхание, можно было поймать карамель прямо языком. Лида смеялась, говорила глупости, вовремя молчала, и всё это было «впервые» и «как будто всегда».

Алма появилась не из двери — из угла. На ней было отлично сидящее платье цвета «слишком спелая вишня», на губах — невинность с привкусом ягоды. Она скользнула к столу с десертами, пальцем коснулась одного из кувшинов, и от него тонко пахнуло медом. Слишком знакомым медом.

— Кай, — негромко сказала Лида, не глядя. Он уже там был. Ладонь накрыла кувшин, «мёд» забился, как вошь под ногтем, и растворился в паре.

— Слишком сладко, — объявил Кай, улыбаясь Алме. — А у нас сегодня по рецепту — честность, соль и чуть-чуть перца.

— Я думала, ты любишь десерты, — сладко ответила она Лиде, поворачивая крошечный рот.

— Люблю, — кивнула Лида. — Особенно когда они сгорают в печи в правильный момент.

Алма улыбнулась тоньше и ушла — туда, где ей место: фон, шёпот, тихий звоночек «зависть».

Тосты начались, когда «солнце» в куполе сменилось искусственными звёздами. Сначала говорил сосед-астроном (владал сетью «песни вакуума», а хохотал как трактор), потом — женщина-целитель (пахла хвойной смолой и хлебом), потом — кто-то из Совета, кто умеет говорить так, чтобы никто ничего не понял, но все плакали. Наори не говорила — просто положила ладонь Лиде на плечо. Иногда лучшая речь — ладонью.

Лида встала, когда поняла: пора. Иначе начнут думать, что она «забытая принцесса», а она — не принцесса, она «себя». В животе дрожало как перед стартом «Удачи»; золотая нить на запястье шевелилась — не зовом, скорее ритмом.

— Я скажу коротко, — начала она и сама не поверила, что так бывает. — Меня привел сюда шёпот. Я была злой, смешной, уставшей женщиной с коллекцией самолётиков и Excel’ем вместо дневника. Здесь я стала… — она поискала слово и нашла не поэзию, — источником. Это страшно, смешно и иногда приятно. Это ответственность, как ключи от дома, который пахнет булочками. Спасибо вам за «да». Я… остаюсь.

Кто-то зааплодировал, кто-то вздохнул так, что сдвинулись гирлянды, дом тихо провёл в стене «мм», и даже «Удача» на привязях дернулась, как кот, услышавший: «кушать».

И вот тут это случилось. Не как в фильмах — не фанфарами, не криком «чудо!». Дом на мгновение стал… двуголосым. Где-то глубоко, под полами, под стенами, под горячим воздухом кухни, прозвенел второй тон. Низкий и очень маленький. Как «тук-тук», который слышно не ушами — ребром ладони.

Лида вдохнула. Мир собрался в точку — не у виска и не в сердце, ниже. Пульс золотой нити стал мягче, гуще, как кисель теплее воды. Наори уже стояла рядом. Не «спросить» — «быть».

— Это… — выдохнула Лида.

— Это, — кивнула Наори. — Не слово. Резонанс.

— У меня всё в порядке, — уверенно сказал Арен. — Я соберу спектр позже. Сейчас — живи.

— Люблю, когда вы так говорите, — пролепетала Лида — и впервые в жизни не пошутила поверх. Она просто держала в ладони живот — не «беременный», не «пугающий», просто — «я есть ещё где-то».

Кай материализовал ей стакан воды — из тех, что пахнут «давай спокойно». Триан встал за спиной — не перекрывая, а как берег. Ален присел рядом, и его глаза были большими, как у мальчика, который нашёл в траве звезду.

— Мы… — сказал он и осёкся.

— Мы, — закончила Лида. — Никаких «я одна». На этот раз — нет.

Праздник продолжился, как продолжаться умеют только правильные праздники — в тон ниже, чем прежде. Смеялись, танцевали, что-то дарили, кто-то даже успел устроить мини-турнир в «лёгких» доспехах — и проигравший честно мыл посуду (кухня смеялась и не сопротивлялась). Алма ещё раз прошла по краю зала, зацепив чьё-то внимание, но внимание сегодня выбирало другой центр.

Поздно-поздно, когда стены приглушили свет и музыка ушла в пол, дом вынес на галерею тонкую колыбель — не деревянную, не «бэби-шутку», а светлую дугу с мягким «мм» внутри. «Не рано?» — спросила Лида взглядом.

«Не обязана», — ответил дом рябью. — «Просто могу».

Они вышли на веранду в пятером. Город снизу переливался остатками праздников, корабли шли по своим «орбитам», «Удача» тихо притихла. Вверху прошёл звёздный кит — совсем вдалеке, как воспоминание о сегодняшнем дне. Ветер принёс запах хвои и маленького будущего.

— Ну что, — сказала Лида, — ядро роста?

— Комнату для тишины, — одновременно произнесли Арен и Триан.

— С окном на звёзды, — добавил Ален.

— И нишей под чайник, — завершил Кай.

— И местом, где можно смеяться, — устало рассмеялась Лида. — Я согласна.

Она положила сферу-ядро на ладонь, золотая нить отозвалась, дом вдохнул. На внутреннем дворе невидимое проросло видимым: из стены выдвинулась новая перспектива, лёгкое круглое пространство, в которое можно войти, посидеть, помолчать. Не «детская» — «тишина». А детская — пусть сама случится.

Они стояли, прижавшись друг к другу плечами, как люди, которые давно знают: иногда важнее всего не речь, а вес чужой головы на твоём плече.

— Я дома, — сказала Лида, привычно щёлкнув медальоном. И вдруг услышала как ответ — ещё один тихий щелчок. Слишком тихий, чтобы быть настоящим. Достаточно громкий, чтобы запомнить навсегда.

Дом заурчал. Ночь улыбнулась. А где-то на самом краю праздника, в тёмном проёме, блеснула вишнёвая тень — и растаяла, как карамель на горячем камне. Пусть фон остаётся фоном. У них — сюжет. И время. И свет. И смешные, честные, беспорядочно прекрасные планы на утро.

Глава 17.

Глава 17.

Полёт

Утро началось с запаха металла и свежей росы. Дом был тих, словно тоже знал: сегодня не обычный день. Сегодня их первый настоящий вылет. Не прогулка над крышами и не проверка крыльев на боковом ветре, а путь — за пределы города, туда, где воздух редеет, а свет становится гуще.

Лида проснулась раньше всех. Ей снилось, что она снова в музее: витрины, артефакты, люди в строгих костюмах. Только на этот раз за стеклом стояла она сама, с золотой нитью на запястье, и на табличке было написано: «Источник». Она проснулась с тяжёлым сердцем, но, глядя на серебристые крылья корабля за окном, позволила себе улыбнуться: «Ну что, экспонат, готов к полёту?»

Внизу, на платформе, мужчины уже собирались. Каждый по-своему.

Кай вышел с двумя корзинами — в одной были бутылки с искристым вином и хлеб, во второй — неприличное количество сладостей.

— Я что, виноват, что первый полёт нужно отметить? — парировал он, встретив укоризненный взгляд Арена.

Арен, разумеется, проверял системы. Его пальцы мелькали над панелями, на виске светился тонкий голубой знак связи. Он выглядел так, будто в голове у него таблица с четырьмя тысячами пунктов: «проверено» и «исправить».

— Если ты прольёшь вино на кристаллы питания, я тебя сам сброшу вниз, — сухо сказал он Каю.

Ален, как всегда, был лёгким и в то же время собранным. На нём был новый комбинезон цвета облачного рассвета, волосы перехвачены тонкой лентой. Он держал в руках шкатулку — внутри светились карты звёзд.

— Чтобы не просто лететь, а знать, куда, — пояснил он, когда Лида заинтересованно заглянула.

Триан молчал. Он просто стоял у трапа, ладонь на холодном корпусе, взгляд — вдаль. Его сдержанность сегодня казалась особенно громкой.

— Ну вот, — сказала Лида, спускаясь к ним. — У меня ощущение, что мы идём на школьную экскурсию: один всё проверяет, другой тащит еду, третий делает вид, что знает дорогу, а четвёртый притворяется, что не волнуется.

— А ты? — спросил Кай, хитро прищурившись.

— А я учительница, которая знает: через десять минут все будут бегать и кричать.

Корабль принял их мягко, как всегда: ступени светились под ногами, воздух в кабине был чуть прохладнее, чем снаружи, панели оживали при прикосновении. Лида заняла центральное кресло — не потому, что так положено, а потому что корабль сам подтянул её туда. Золотая нить вспыхнула ярче, и корпус тихо загудел, словно мурлыкал.

— Ну что, «Удача», — сказала Лида, гладя панель. — Покажи нам, куда ведёт имя.

Старт был не рывком, а плавным выдохом. Город остался внизу — светящийся, текучий, со своими садами и башнями. Сначала Лида держалась за подлокотники, потом отпустила — и позволила себе просто смотреть.

Под ними распахивались поля из зеркальной травы, где паслись стада светящихся животных, словно сотканных из молний. Дальше — полосы пустынь, где песок был чёрным и искрился, будто угли. Вдалеке поднимались горы — не серые, а синие, с вершинами, где парили кристаллы.

— Это всё одна планета? — ахнула Лида.

— Одна, — кивнул Ален. — Мы называем её Основа. У каждой расы есть свои земли, но не все открыты для чужаков.

— Отлично, — пробормотала Лида. — Значит, я попала в мир, где даже география — VIP-доступ.

Кай засмеялся так громко, что даже Арен на секунду отвлёкся от расчётов.

Они летели всё выше. Воздух становился прозрачнее, небо — плотнее. В кабине зажглись звёздные карты, и Лида впервые увидела их иначе: не просто точки на потолке планетария, а живые огни, зовущие и обещающие.

— Мы можем подняться до верхнего слоя, — сказал Триан впервые за всё утро. — Там тише. И там видно всё.

Они поднялись. И Лида впервые в жизни увидела, как мир снизу превращается в шар. Город был лишь огненной россыпью, поля — зелёной щетиной, а океаны светились так, будто в них кто-то опустил лампы.

Она молчала. Не шутила, не язвила. Только смотрела. Мужчины тоже молчали, каждый по-своему. У Кая даже дыхание стало тише, Ален держал её за руку, Арен проверял показатели, но взгляд его был прикован к звёздам. А Триан стоял за её спиной — и его тень казалась надёжнее любого ремня безопасности.

— Ну что, — наконец сказала Лида, — первый полёт можно считать удачным. Никто не умер, никто не поссорился, и даже сладости целы.

— Пока, — мрачно уточнил Арен.

— Пока, — согласилась она. — Но знаешь, я впервые за долгое время думаю: если завтра будет так же, я не против остаться.

Тишина в кабине стала ответом. Но в этой тишине было всё: смех, обещания, страх и свет.

Корабль лёг на новый курс. И где-то вдали, на границе видимого, мелькнул странный сигнал — тонкий луч, будто зов.

Лида прищурилась.

— Ну вот. Только собралась поверить в спокойную жизнь — и уже маяк. Обожаю будущее.

Корабль тихо рассмеялся вместе с ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18

Глава 18.

Пир

Дом сиял так, будто готовился не к празднику, а к восхождению в легенду. Стены — полупрозрачные, с подсветкой изнутри; балки, что обычно оставались матовыми, переливались мягким золотом. Пол устилали ковры из живой травы — настоящей, только заколдованной так, чтобы не мять ногами, а отзываться лёгким ароматом. В воздухе кружили сотни светящихся лент, и каждая звучала — одни тихим смехом, другие шепотом ветра, третьи лёгкой мелодией.

Лида стояла на пороге и смотрела, как мужчины хлопочут, и впервые почувствовала: это их общий дом.

Кай командовал, как прирождённый тамада.

— Сюда поставьте чаши с вином. Нет, выше, пусть льётся каскадом. Лида, смотри, у нас будет фонтан из вина!

— Шикарно, — фыркнула она. — Только предупреди, если он ещё и пениться начнёт.

Ален занимался освещением. Он нашёл где-то кристаллы, что загорались от движения, и теперь развешивал их по залу. Когда Лида проходила мимо, кристаллы вспыхивали, и она чувствовала себя кинозвездой на красной дорожке.

— Слишком пафосно, — заметила она.

— Ты заслуживаешь пафоса, — ответил Ален, и его улыбка была слишком тёплой, чтобы спорить.

Арен проверял столы. У него в руках был список блюд и напитков, и он мрачно вычёркивал то, что, по его мнению, было «слишком жирным», «слишком сладким» или «слишком мало полезным».

— Это праздник, а не лечебная диета, — буркнула Лида.

— Именно поэтому нужно контролировать, — сухо отозвался он. — Чтобы вы все завтра могли двигаться.

Триан молчал. Но именно он лично уносил тяжёлые блюда и ставил их так, чтобы Лида могла дотянуться, не вставая. Она заметила, как он незаметно следит за её движениями, и сердце странно потеплело.

Наори появилась ближе к вечеру. На ней было платье цвета ночи, усыпанное звёздными искрами. Волосы собраны в высокую косу, на запястье — браслет с символом клана. Она обняла Лиду, и в этом объятии было то, чего Лида не получала даже от мужчин: признание.

— Сегодня твой день, — сказала наставница. — Твой круг — твоя сила. Пусть весь город увидит.

И город увидел.

Собрались соседи, представители Совета, женщины в ярких платьях, мужчины с горящими глазами. В зале звучал смех, музыка текла, как мёд, и даже воздух вибрировал — от магии, что вспыхивала искрами.

Алма, разумеется, пришла тоже. На ней было платье такого красного, что даже факелы казались бледными. Она улыбалась слишком широко, смеялась слишком звонко и то и дело бросала в сторону Лиды взгляды с прищуром.

— Смотри, — прошептал Кай. — Наше солнце пришло погреться.

— Ещё чуть-чуть, и оно сгорит, — ответила Лида сквозь зубы, но сдержала улыбку.

Пир развернулся. Столы ломились от блюд: парящие фрукты, что сами падали в ладонь, мясо, обжаренное пламенем без огня, сладости, которые взрывались искрами на языке. Вино текло, музыка кружила.

Лида позволила себе расслабиться. Она смеялась, спорила, пробовала еду, танцевала. И впервые — чувствовала, что она не чужая.

В какой-то момент Наори коснулась её плеча.

— Ты знаешь? — спросила она.

— Что?

Наставница посмотрела прямо в глаза.

— Ты несёшь жизнь.

Сердце Лиды ухнуло. В шуме, смехе, музыке она услышала только это.

— Что?..

Наори улыбнулась.

— Рано ещё объявлять. Но твой свет изменился. Город уже чувствует.

Лида села, закрыла лицо руками. Мир кружился вокруг, но внутри было странное тепло — не её, большее. Она тихо рассмеялась — нервно, растерянно, счастливо.

— Ну, Удача, — прошептала она. — Влипла так влипла.

А рядом её мужчины уже спорили, кто первым нальёт ей воды, кто подвинет кресло ближе, кто уберёт со стола лишнее. Даже Алма на миг прикусила губу — и отвернулась.

Пир продолжался. Но для Лиды этот вечер стал началом новой истории.

После того как Наори шепнула слова о новой жизни, пир словно стал ярче. Музыка усилилась, ароматы зазвучали громче, и каждый взгляд, брошенный в сторону Лиды, будто нёс в себе особый смысл. Она старалась держаться, но ощущала: воздух вокруг сгущается, словно весь дом вместе с гостями узнал её тайну раньше неё самой.

— Ты устала? — тихо спросил Ален, подавая ей кубок с прозрачным напитком, который пах зелёным яблоком и лёгким дождём. Его глаза были такими внимательными, что Лида чуть не уронила кубок.

— Нет, — соврала она. — Просто кажется, что я стала частью какого-то фильма. И меня снимают со всех сторон.

— Так и есть, — усмехнулся Кай, садясь рядом. Он наклонился ближе, чтобы только она слышала. — Весь зал смотрит только на тебя. И, между прочим, ты выглядишь лучше, чем половина декораций.

Лида прыснула, но смех быстро сменился жаром. Мужчины не отходили от неё ни на шаг. Триан стоял позади, как тень, ловя каждый взгляд, что пытался задержаться на Лиде слишком долго. Арен сидел напротив, и его холодная рассудочность вдруг показалась ей защитной стеной: он видел всё и сразу, даже то, чего она не замечала.

— Знаешь, — пробормотала Лида, поднося кубок к губам, — если бы у меня был один мужчина, я бы с ума сошла. А так вас четверо, и вы друг друга уравновешиваете.

— И разжигаем, — заметил Кай и подмигнул.

Музыка сменилась. В зале поднялись танцующие пары. Танец был странным — не совсем привычный вальс или румба. Он был как поток: шаги мягкие, руки скользили по телам, а движения больше напоминали дыхание, чем хореографию.

Ален встал и протянул ей ладонь.

— Пойдём.

— Я не умею, — возразила она автоматически.

— Ты умеешь дышать? — спросил он серьёзно.

Она кивнула.

— Тогда умеешь и это.

И он увёл её в круг. Музыка коснулась ног, и тело само нашло ритм. Его ладонь была тёплой на её талии, пальцы крепко держали её руку, и Лида позволила себе закрыть глаза. Мир вокруг исчез. Остался только его голос у самого уха:

— Ты не гостья здесь, Лида. Ты уже часть нас.

Когда они вернулись к столу, дыхание её сбивалось, а щеки горели так, будто она пробежала марафон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Алма стояла рядом, с кубком в руке. Её улыбка была холодной, как лёд.

— Хорошо танцуете. Даже слишком.

— Спасибо, — отрезала Лида, наливая себе вина. — Тебя, вижу, учили держать зависть красиво.

На миг вокруг стало тише, и даже Кай вскинул брови. Но Алма только приподняла кубок.

— Удачи тебе, землянка. Она тебе понадобится.

И ушла в толпу.

— Она вечно как заноза, — пробормотал Кай, — но красивая заноза.

— Из тех, что оставляют заражение, — добавила Лида.

Ночь продолжалась. Музыка лилась, еда не кончалась, и в какой-то момент гости разошлись, оставив дом в полумраке. Ветер качал ленты света, на полу блестели капли пролитого вина, а столы источали тёплый аромат специй.

Лида поднялась на второй этаж. Мужчины шли следом — и каждый был слишком близко. Она чувствовала их дыхание, их тепло, и сердце колотилось так, будто готово было выпрыгнуть.

— Ты хочешь тишины? — спросил Триан. Его голос был низким, почти шёпотом.

— Я хочу… — она замялась, — чтобы вы были рядом.

Кай усмехнулся:

— С этим проблем не будет.

И в их взглядах уже не было места чужим, не было места Советам, интригам и праздникам. Там была только она — и то, как они смотрели на неё.

Лида отступила в комнату, и мужчины вошли следом. Дверь мягко закрылась, отрезая их от остального мира.

А дом, словно понимая, что его хозяйке нужно уединение, притих, и даже свет на стенах стал мягче.

И впервые Лида позволила себе не думать ни о прошлом, ни о будущем. Только о настоящем. Только о них.

Глава 19.

Глава 19.

Разоблачение

Дом после пира выглядел так, будто сам дышал. Стены из прозрачного камня светились мягким янтарём, огоньки фонарей в саду отражались в стеклянных переплётах, и даже воздух был насыщен запахами — смесью вина, фруктов и цветов, что переплетались, словно ноты одной мелодии. Мужчины разбрелись: Кай скинул куртку и помогал слугам убирать столы, Ален устроился на ковре с бокалом и тихо подшучивал над Трианом, который всё ещё был напряжён, как струна. Арен сидел у панели управления и, казалось, в уме подсчитывал всё, что было съедено и выпито.

Лида стояла у окна. Её золотая нить на запястье светилась ровнее обычного — будто её пульс совпал с ритмом дома. Она чувствовала странное: усталость, но и бодрость, лёгкое опьянение, и вместе с этим — тень тревоги. Письма. Они всё ещё висели в её памяти липкой паутиной.

— Ты всё ещё думаешь об этом? — спросил Кай, подойдя ближе. Его ладонь мягко скользнула по её плечу. — Пора выбросить. Это всё уловка.

— Я и выбросила бы, — усмехнулась Лида. — Только ощущение, будто бумага сама обратно в карман залезет.

В этот момент дверь с шорохом отъехала в сторону. На пороге — Алма. В тонком платье, что переливалось лунным светом, с улыбкой, которая пыталась казаться дружелюбной. Она держала в руках кувшин вина.

— Дорогие мои, — протянула она певуче. — Я подумала, вам стоит продолжить вечер. Не каждый день у нас такие праздники.

Лида прищурилась. Мужчины обменялись взглядами. Триан шагнул вперёд и принял кувшин, но его лицо было каменным.

— Мы благодарим, — сказал он сухо. — Но у нас достаточно.

Алма чуть дрогнула, но улыбка не исчезла. Её глаза скользнули по комнате, задержались на Лиде, и в них мелькнула тень — злость? зависть?

— Ах, как жаль, — вздохнула она. — Я только хотела помочь. Хотя… — она чуть склонила голову. — Странные письма, правда? Откуда они могли взяться?

Воздух словно застыл. Лида почувствовала, как кровь приливает к щекам.

— Откуда ты знаешь про письма? — её голос прозвучал резче, чем она ожидала.

Алма на миг потеряла маску. Её улыбка исказилась, словно треснула. Мужчины поднялись почти одновременно. Арен встал первым, его глаза блеснули холодным светом.

— Мы не упоминали писем, — сказал он медленно. — Ни словом.

Кай шагнул ближе, его плечи напряглись. — Так это твоих рук дело?

Алма попыталась отступить, но дверь за её спиной закрылась с мягким звуком. Дом реагировал на атмосферу.

— Вы не понимаете! — её голос стал резким. — Ей не место здесь! Она чужая! Этот мир не для земных женщин, она только забирает силу, только разрушает равновесие!

— А ты решила поиграть в равновесие? — Лида не выдержала, шагнула вперёд. — Письмами? Подставами? Что дальше? Подсыпешь мне чего-нибудь в вино?

Алма дрожала. Но больше всего — от злости, не от страха.

— У тебя нет права! — выкрикнула она. — Ты не понимаешь, куда попала!

— Зато я понимаю одно, — перебила её Лида. — Ты больше не касаешься моей жизни. Ни слова, ни письма. Хочешь меня убрать? Делай это честно. А не как подворотная интриганка.

Слова повисли в воздухе, как удар колокола. Алма молчала, её глаза метались, но выхода не было. Дом словно замкнул её внутри, и мужчины окружили её живым кольцом.

— Совет узнает, — твёрдо сказал Триан. — Твои игры закончились.

Алма дрогнула, и в её глазах впервые мелькнул страх. Она уронила кувшин — стекло рассыпалось, и вино пролилось на пол, как кровь.

Лида стояла посреди комнаты, дыша тяжело, но в груди ощущала странное облегчение. Тяжесть писем ушла. Нить на запястье светилась ровнее, спокойнее.

— Ну что, Удача, — прошептала она. — Арку мы закрыли.

Кай тихо усмехнулся и накрыл её руку своей.

— Закрыли. Теперь ты действительно одна из нас.

И впервые Лида почувствовала — да, её приняли. Не как случайность, не как чужую. А как ту, что встала и отбилась.

Алма стояла в центре зала, и её платье, тонкое, словно сотканное из лунного тумана, уже не казалось изящным. Оно подчёркивало каждое нервное движение, каждый рывок дыхания. Волосы, уложенные волной, растрепались на висках, а на щеках проступили красные пятна. Она пыталась держать осанку, но пальцы сжимали край ткани так, что костяшки побелели.

Дом усиливал напряжение. Стены светились холоднее, золотые линии в камне подёрнулись стальными прожилками, воздух наполнился запахом горечи, как если бы сожгли траву. Лида стояла неподвижно, чувствуя, как каждый вдох отдаётся в груди тяжестью. Её сарказм, привычный спасательный круг, вдруг застрял в горле.

— Ты знала, — сказал Кай, его голос был низким и глухим, как гроза. Он шагнул ближе, и его тень легла на Алму. — Знала и вела игру.

— И зачем? — добавил Ален, его глаза блеснули обидой, в которой вдруг звучала непривычная серьёзность. — Ты хотела её место? Или нас?

Алма хмыкнула, но звук сорвался на нервный смешок.

— Вас? — её голос дрогнул, но она тут же подняла подбородок. — Я хотела справедливости. Вы даже не понимаете, кто она! Чужая! Притащила свою «удачу», а теперь все пляшут вокруг неё.

Арен встал, его движения были выверены, холодны. Он не кричал, не давил, но его слова звучали хуже удара:

— Чужая — это та, кто вносит разлад.

Алма дёрнулась, будто пощёчину получила. Её взгляд метнулся к Триану — словно в надежде, что он встанет на её сторону. Но Триан только приблизился к Лиде и стал за её спиной, словно стена.

— Здесь твои игры кончены, — сказал он ровно.

Лида наконец заговорила. Голос был твёрдым, но внутри у неё тряслись колени.

— Ты знаешь, что самое смешное? — она шагнула ближе, так, что почувствовала запах её духов — сладких, приторных, как гниющий фрукт. — Ты столько старалась меня унизить, подставить, вытолкнуть… но в итоге сделала только одно. Подтвердила, что я здесь нужна. Раз тебя так колбасит, значит, я уже на своём месте.

Алма побледнела. На мгновение маска слетела — злость и зависть оголились, как острые кости. Она открыла рот, но слова не вышли. Дом будто задушил её голос.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тут стены зазвучали — лёгкий перезвон, как предупреждение. В воздухе вспыхнул символ Совета — три пересекающихся линии. Вызов. Свидетельство.

— Совет услышал, — тихо произнёс Арен. — Ты сама себя выдала.

Кувшин на полу расплылся лужей вина, и отражение Алмы в нём было искривлённым, будто дом уже списал её со своих.

Лида вдохнула глубже. Она впервые почувствовала — да, это не просто игра. Это бой. И она его выиграла.

Кай коснулся её руки, накрыв золотую нить на запястье.

— Теперь всё. Ты одна из нас, и никто не отнимет.

Ален, всё ещё серьёзный, добавил:

— Но враги будут всегда. Просто теперь они будут бояться открыться.

Лида усмехнулась — устало, но с вызовом.

— Пусть боятся. Я-то не боюсь.

Мужчины сомкнулись вокруг неё, и Алма впервые выглядела не соперницей, а жалкой. Дом открыл за ней створку, холодный поток воздуха вынес её прочь.

Когда дверь закрылась, тишина стала густой, как мёд. Лида провела рукой по лицу и наконец выдохнула:

— Ну что, Удача. Теперь точно арка закрыта.

И мужчины, как по одному сигналу, кивнули.

Конец