Сойка: Возрождение Легенды

Глава 1. Другой.

[…] Все, кого я любила, умерли, а мы обсуждаем следующие Голодные игры, чтобы предотвратить дальнейшие жертвы. Ничего не изменилось. И ничего не изменится. Играм не будет конца.

Мой мальчик с хлебом по-прежнему под властью охмора. Конечно же, в его поведении есть изменения к лучшему, он уже не хочет меня убивать, но и любить он меня больше не способен. Тот единственный человек, который по настоящему обо мне заботился, любил, был готов за меня умереть, больше никогда не будет моим любимым. Сноу отобрал у меня все самое дорогое. И я отомщу!

Семь человек. Трое голосуют «против» последних Голодных игр, двое голосуют «за».

- Остались Китнисс и Хеймитч, – напоминает Койн.

Интересно, а как это произошло семьдесят пять лет тому назад? Другая группа тоже сидела и голосовала за и против Голодных игр? Единогласно ли они приняли решение? Может, кто-то взывал к милосердию, но его заглушили вопли тех, кто требовал смерти детей?

Я тщательно взвешиваю возможности, обдумываю все варианты.

- Я голосую «за»… ради Прим, – говорю я, не отводя глаз от белоснежной розы.

- Хеймитч, твой голос решающий, – напоминает ему Койн.

Пит в ярости. Он призывает Хеймитча не становится соучастником преступления. Хеймитч лишь наблюдает за мной. Настал решающий момент. Сейчас мы узнаем, насколько мы похожи и действительно ли Хеймитч меня понимает.

- Я поддерживаю Сойку, – говорит Хеймитч, не сводя с меня пристального взгляда. Кто бы сомневался. Он всегда меня поддерживает. Видимо, в самом деле, между нами много общего.

- Отлично. Решение принято, – резюмирует Койн. – А теперь нам пора. Казнь состоится совсем скоро.

Она проходит мимо меня, и я протягиваю ей стакан с розой.

- Вы не могли бы распорядится о том, чтобы над сердцем ему прикололи вот это?

- Конечно, – улыбается Койн.

***

Когда выводят президента Сноу, люди приходят в ярость, превращаясь в бушующую злостью массу. Охрана приковывает его к столбу, но это ни к чему: ему не избежать наказания. Сноу некуда бежать. Он в десяти ярдах от меня. Лук урчит в моей руке. Я достаю стрелу из колчана, кладу на тетиву, прицеливаюсь в ненавистную мной белоснежную розу в его петлице и смотрю в лицо Сноу. Я пытаюсь прочитать в глазах бывшего президента хоть что-нибудь: раскаяние, гнев, страх, но, как и во время нашей последней встречи, я вижу лишь изумление. Он словно повторяет свою последнюю фразу: «О, дорогая мисс Эвердин, мы ведь договорились не лгать друг другу».

Он прав. Мы договорились.

Наконечник стрелы идет вверх, я отпуская тетиву, и президент Койн падает с балкона на землю. Она мертва. Конец играм.

Все потрясенно умолкают. В повисшей тишине слышен лишь один звук – ужасный, булькающий смех Сноу. Он, сгибаясь, падает на землю, начинает кашлять, изо рта у него льется пенящийся поток крови. Бывшего президента окружают охранники, и он притихает. Его последний змеиный взгляд прикован ко мне. Он мертв. Захлебнулся собственной кровью.

Ко мне направляются люди в серой форме. Что ждет меня, убийцу нового президента Панема? Допрос, возможно пытки, публичная казнь? Я снова не попрощалась с горсткой людей, которые мне все еще дороги. Но мне пришлось бы встретится с матерью, у которой теперь никого не останется, и это решает все.

- Спокойной ночи, – шепчу я луку и чувствую, как он замирает в моей руке. Поднимаю левую руку и наклоняю голову, чтобы сорвать зубами капсулу с ядом, пришитую к рукаву. В конце концов, это лучший конец для Сойки. Но зубы впиваются не в ткань, а в живую плоть. Я разжимаю челюсти, поднимаю голову и натыкаюсь на взгляд серых глаз. На руке сжимающей капсулу с морником остается кровавый след моих зубов.

- Отпусти! – рычу я, пытаясь высвободиться.

- Прости, солнышко, не могу, – тихо отвечает Хеймитч.

Его оттаскивают от меня, отрывая карманчик с ядом, фиолетовая капсула падает на землю, ее давит сапог солдата. Я превращаюсь в дикого зверя: брыкаюсь, кусаюсь, царапаюсь, делаю все, чтобы выбраться, но мои попытки тщетны. Стражники поднимают меня и несут на руках, над толпой. Я кричу, взываю о помощи. Мне нужен тот, кто сможет прекратить мои страдания. Один точный выстрел. Но его нет. Мне никто не поможет. «Конец Сойке» - последняя мысль вспыхивает в моих мыслях, прежде чем разум и сознание покидают мое измученное тело.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Ожидание. Свобода.

POV Китнисс

Я открываю глаза: меня привели в мою старую комнату в Тренировочном центре. Здесь я провела несколько дней перед своими первыми Голодными играми и Квартальной бойней. На кровати нет простыней, один лишь матрас, за распахнутыми дверцами шкафа красуются пустые полки, но все же эту комнату я не могу не узнать.

С трудом поднимаюсь на ноги и снимаю с себя костюм Сойки. Мое измученное тело саднит, на бледно-розовой коже красуются синяки, сама же кожа, созданная из клонированных в капитолийской лаборатории клеток, тонкая, словно бумажная салфетка, местами повреждена и кровоточит. Но мне уже все равно. Вряд ли кто-нибудь собирается лечить убийцу.

Дохромав до душевой, забираюсь в душ и включаю воду. Теплая вода струйками стекает по моему телу, словно поток кипящей лавы, обжигая растерзанную кожу. Интересно, когда они придут за мной? Не знаю сколько я здесь нахожусь, но, с того момента как меня сюда привели, я не видела ни единой живой души. Видимо, посетители у меня все же есть, потому что каждый раз когда я просыпаюсь ото сна или выхожу из душевой, на прикроватной тумбочке меня ожидает поднос с едой и лекарствами.

На сей раз выходя из душевой, помимо выше именуемых «даров», я обнаруживаю на своей кровати белый бумажный халат, кровать же, в свою очередь, заправлена чистым бельем. Костюм Сойки исчез.

После трапезы принимаю лекарства, мажу кожу бальзамом и, надев халат, сворачиваюсь клубочком на кровати. На душе пустота и холод. Я ощущаю себя умершей. Птицей, которой обожгли крылья. Сойкой, которая больше никогда не сможет петь.

Меня все чаще посещает мысль о самоубийстве. Но как именно свести счеты с жизнью? И возможно ли это вообще? Когда я решила собрать все таблетки, которые мне приносят ежедневно и выпить разом смертельную дозу, мне уменьшили количество таблеток.

На днях я решила воспользоваться столовыми принадлежностями. Дождавшись когда мне в очередной раз принесут поднос с едой, я, не раздумывая, взяла вилку и начала ковырять запястье левой руки. Не успела я, хоть немного приблизится к желаемой цели, как дверь отворилась, и в комнату вбежали два человека в серой форме, отобрали «орудие» и вышли, не сказав мне ни слова. Все тщетно. Чертовы наблюдатели!

Теперь я уверена, что за мной следят круглые сутки, и моя любая попытка самоубийства обречена на провал. Снова моей жизнью распоряжаются другие люди. Даже обидно. Но это еще не конец. Жизнь моя, и уходить из нее я буду на своих условиях!

Оглядываю комнату в попытке найти то, что могла упустить. Что-то, что поможет поставить конец всему этому. Пустой шкаф, комод, окно, кровать, тумбочка, поднос, на котором все еще лежит фарфоровая тарелка с уже остывшей едой. Тарелка! Ее не забрали!

Кровь кипит в венах, глаза горят безумием, нарисовав на моем лице такую же безумную улыбку. Сорвавшись с места, в два прыжка я добираюсь до тумбочки, хватаю тарелку и с размаху бью об пол, разбив ее на десятки осколков. Подняв треугольный осколок с пола, одним точным и резким движением черкнув по левому запястью, я оставляю на нежной бледной коже длинный глубокий порез.

Сажусь на кровать и смотрю, как по руке стекает моя кровь, образовывая под ногами красную, горячую лужицу, которая стремительно растет в размерах. Мысленно попрощавшись со всеми родными и любимыми, начинаю петь сама себе колыбельную, которую когда-то пела малышке Руте. На глаза наворачиваются слезы. Но это скорее слезы радости, чем боли, ибо, наконец-то я сама хозяйка своей жизни, и сама принимаю решение. И никто не способен мне помешать.

Я больше не чувствую себя связанной клятвой с этими монстрами, именующими себя людьми, пусть даже сама я – одна из них. Безусловно, Пит был прав: мы уничтожаем друг друга, чтобы наше место занял другой, более достойный вид. Ведь с существами, которые улаживают проблемы, жертвуя своими родными детьми, что-то явно не в порядке. И никакие объяснения не изменят этого. Сноу считал Голодные игры эффективным методом контроля. Койн думала, что парашюты с бомбами приблизят победу в войне. И в конечном итоге, кому это все принесло выгоду? Никому! Никому не выгодно жить в мире, в котором творится такое. И я не исключение. Я освобождаю себя от надобности жить в этом мире.

Прощай, Пит! Мой любимый мальчик с хлебом!

Прощай, мама.

Прости, Прим.

Хеймитч…

Дверь с глухим стуком открывается, в комнату врываются двое солдат в серой форме, те самые, что отобрали вилку. Из моей груди вырывается бешеный смех, который наполняет комнату. Я сделала все так, как задумала. Они не сумеют мне помочь. Я победила.

Вслед за ними вбегает бледный Хеймитч, из уст которого доносятся громкие крики, смысл которых я уже слабо различаю. В глазах мутнеет. Мой слух улавливает лишь отрывки адресованной мне Хеймичем тирады.

- Зачем, солнышко?...не уходи…не покидай…меня…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Я свободна…, – шепот срывается с моих губ, прежде чем сознание покидает мое почти холодное, полуживое тело. Гаснет свет. Исчезают звуки. Я свободна!

POV Хеймитч

- Да поймите же вы, ее нельзя держать вот так взаперти, как какое-то животное! – я кричу.

- Мистер Эбернети, при всем уважении, но мисс Эвердин несказанно повезло, что ее вообще не казнили за то, что она прилюдно убила президента Койн! – говорит президент Пэйлор громким, но в то же время, сдержанным голосом.

- Госпожа Президент, думаю Хеймитч прав. И было бы более приемлемым отправить мисс Эвердин в привычную для нее местность, – вступается Плутарх. – Быть может, нам все-таки удастся восстановить ее душевное равновесие. В конце концов, она - символ революции! – старый лис не хочет списывать Сойку со счетов.

- Мистер Хэвенсби, о важности и ценности нашего с вами символа революции никто не спорит! И, безусловно, благодаря ей мы свергли деспотический режим Сноу. Именно поэтому можете не сомневаться в том, что я лично подумаю о судьбе мисс Эвердин и решу, что для нее будет более приемлемым, учитывая ее «заслуги перед народом», так сказать, – чеканит президент Пэйлор на одном дыхании, тоном который не терпит возражений.

Дверь в кабинет с шумом распахивается, заставляя меня, Плутарха и президента Пэйлор прекратить наш спор и устремить свой взор на входящего. Высокая, темнокожая девушка с длинными черными волосами, останавливается в дверном проеме, не решаясь зайти в кабинет.

- Госпожа Президент, мэм…, – лицо девушки выдает испуг и озабоченность. Чувствую как в груди, что-то сжимается, во рту ком. На душе тревожно. Что-то не так.

- Что случилось, Аирис? – спросила Пэйлор, вставая со своего стула.

- Китнисс Эвердин, мэм, она …, – конца фразы я уже не слышал, мое тело среагировало быстрее сознания. Сорвавшись с места, я выбегаю из кабинета. Ноги несут меня по широким коридорам, которым, кажется, нет конца. Поворот, второй, лестница, опять коридоры. Черт бы их побрал!

Добежав до нужной двери, врываюсь в комнату, в которую несколькими секундами раньше вбежали два солдата. Картина, которую я вижу, рисует ужас на моем лице. Моя девочка сидит на кровати бледная, словно одурманенная, пустой взгляд, с ее губ срывается дикий смех, который режет слух. Под ее ногами стремительно растет лужа крови.

Чувствую, как к горлу подступает тошнота. С трудом сдерживаюсь. Мою грудь разрывает крик.

- Зачем солнышко? – ору я, – Сделайте же что нибудь! – подбегаю к ней и беру ее за левую, окровавленную руку. Пытаюсь зажать рану на запястье, но кровь не желает останавливаться и сочится сквозь мои пальцы. Боже! Она перерезала себе вены.

- Китнисс, детка, ты меня слышишь? – ее взгляд становится почти безжизненным, огонек в глазах потихоньку угасает, – Китнисс, не уходи! Не покидай меня! – срываюсь на крик.

- Нужно отвезти ее в больничное отделение! – восклицает один солдат.

- Мы не успеем, она истекает кровью! – перебиваю я его. – Нужно зажать чем-то рану! – пытаюсь что-нибудь придумать. Судорожно сглатываю, мысли путаются в моей голове. Сам того не замечая, снимаю рубашку, и разрываю ее в клочья, располосовываю, пытаясь перевязать Китнисс руку, но чертов материал стремительно впитывает кровь, которая все также хлещет фонтаном.

Смотрю на бледную Сойку, взгляд которой устремлен в потолок.

- Я свободна…, – последний шепот срывается с ее губ, после чего она замолкает, закрывая глаза.

Ее рука покоится в моей. Я по-прежнему сжимаю ее руку на запястье. Чувствую, как слабеет пульс под моими пальцами. Чувствую, как жизнь капля за каплей, красным ручьем, вытекает из ее хрупкого тела. Чувствую, как внутри меня что-то обрывается, что-то умирает во мне…

Глава 3. Воспоминания.

POV Пит

Я сижу в своей комнате в Тренировочном центре и перебираю в голове все последние события нынешней недели. Тренировки, захват Орешка, агитационные ролики Сойки, призывающей людей к борьбе за свое будущее. Сойка. Стоит мне вспомнить о ней, как в моем сознании вспышками мелькают воспоминания. Некоторые слишком яркие, другие же, затертые и слишком блеклые, притом все они противоречат друг другу.

В моей голове, сотни, тысячи воспоминаний, но как узнать где правда, а где ложь?

В памяти всплывает предпоследняя ночь на арене, на Квартальной бойне. Мой с Китнисс разговор на пляже:

- Если ты умрешь, мне не будет покоя в Двенадцатом дистрикте. Не останется никого, кто был бы нужен. Ты – вся моя жизнь! – сколько горечи в моих словах.

Китнисс хочет возразить, но я не даю ей этого сделать, поспешно прижимая указательный палец к ее губам.

- Ты – другое дело. Ты нужна родным, – отпускаю голову.

- А как же ты? – растерянно спрашивает Сойка.

- А я никому не нужен, - в моем голосе ни нотки жалости к себе, хотя мне, безусловно, жаль, мне обидно.

- Мне, - возражает Китнис, – Ты нужен мне.

Набираю в грудь побольше воздуха, готовясь привести ей еще с десяток доводов, но не успеваю сказать и слова. Ощущение поцелуя, сначала робкого, затем нежного, и вконец страстного, ураганом сметает все мысли в моей голове. Ее губы такие мягкие, нежные, желанные.

Я поверил в ее поцелуй. Почти поверил в ее чувства.

Со стремительной силой, в память врезается другое воспоминание. Другой поцелуй. Наш с Китнисс первый поцелуй, на наших первых играх, в пещере. Я был таким наивным. Позволил себе поверить в то, что Китнисс может меня полюбить. Поверил в то, что она испытывает что-то ко мне. Я был настолько ослеплен радостью, что не заметил очевидное: Сойка – обманщица. Своими поцелуями она всего лишь выпрашивала у Хеймитча и спонсоров подарки. И она их получала! А я – нет!

О, да! Хеймитч ни за что не предпочел бы меня Сойке. С самого первого дня, тогда в поезде, она стала его любимицей. Она покорила его своей наглостью. Он делал все ради нее. И Сойка этим пользовалась.

С одной стороны я даже благодарен Сноу, он открыл мне глаза на сущность Китнисс: обманщица, предательница, лицемерка! Или нет? Как же мне разобраться в себе? Я ее любил. Правда. Любила ли она меня? Ложь!

Шум и слабо различимые крики, вырывают меня из цепких лап воспоминаний и возвращают в реальность. Прислушиваюсь. Кажется, звуки исходят из коридора. Подхожу к двери и медленно открываю ее. Мужские крики и женский смех становятся громче. Выхожу из комнаты. Иду по коридору. Звуки доносятся из соседней комнаты. Из хорошо знакомой мне комнаты, комнаты Китнисс. Непонятное чувство заставляет меня пойти на звук. Смеха больше не слышно, зато крики отчетливее. Среди них я различаю голос Хеймитча, и еще один – незнакомый мне.

- Китнисс, детка, ты меня слышишь? – раздается из помещения голос ментора, – Китнисс, не уходи! Не покидай меня!

- Нужно отвезти ее в больничное отделение! – кричит кто-то.

- Мы не успеем, она истекает кровью! Нужно зажать чем-то рану! – орет Хеймитч.

Рану?

Сам того не замечая ускоряю ход, но приблизившись к настежь открытой двери, я замираю в дверном проеме. Картина, открывшаяся моему взору, вгоняет в ступор, не позволяя переступить через порог.

Окровавленная Сойка лежит на руках у испуганного Хеймитча, который, сжимая запястье Китнисс, откуда струится кровь, продолжает разговаривать с уже, кажется, ничего не слышащей девушкой. Ее глаза закрыты. В какой-то момент мне кажется, что она мертва, и эта мысль пробуждает во мне животный страх. Страх потерять ее. Навсегда.

- Китнисс? – дрожащий шепот срывается с моих губ.

- Мистер Мелларк? – человек в серой форме оборачивается ко мне, – Вернитесь в свою комнату! – направляясь ко мне, говорит солдат с Тринадцатого дистрикта.

- Что с ней? – пытаюсь подойти поближе, но солдат останавливает меня, – Что с ней?! – не унимаюсь я.

- Вернитесь в свою комнату, сэр! – жестче отвечает солдат, и, хватая меня за руку, выводит в коридор. Пытаюсь вырваться, но все тщетно. Солдат держит железной хваткой, решительно отводя в сторону моей комнаты.

Не успеваю я опомниться, как солдат, вталкивая меня в мои покои, с шумом закрывает передо мной дверь. Далее я различаю лишь звук ключа, проворачивающегося в замке. Дергаю за ручку. Дверь закрыта.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Что случилось? Почему она была в крови? Ее пытались убить? Сойка мертва? Мертва?? Что там делал Хеймитч, и почему он умолял ее:

«не уходить от него»

?

Я настолько поглощен мыслями о Китнисс, что даже не слышу, как в комнату входит мой ментор. Замечаю, что стою на том же месте, где меня оставил солдат. Сколько я так простоял? Вероятно, долго, Хеймитч уже успел переодеться и умыться.

- Ты ее любишь? – вопрос срывается с моих губ, прежде чем я успеваю сообразить, что сказал. Хеймитч молчит. Смотрит мне прямо в глаза и молчит. Видимо, не может разобрать, не ослышался ли он. – Ты ее любишь?! – повторяю я вопрос громче.

Ментор не удостаивает меня ответом, лишь опускает голову с еле заметной ухмылкой. Мне не нужен ответ, своей реакцией, Хеймитч подтверждает мои догадки.

- Между вами всегда была, какая-то непонятная мне связь, – тихо говорю я, скорее сам себе, чем ему.

- Парень, ты действительно считаешь что это сейчас так важно? – в его голосе проскальзывает нота раздраженности.

- Что с ней? – спрашиваю, понимая, что ментор прав. Я сейчас думаю не о том, о чем должен.

- Без сознания, – выдыхает ментор, отводя от меня взгляд. – Потеряла много крови, но… – ментор делает паузу, – жить будет, – спешно добавляет он, глядя мне в глаза, словно наблюдая за моей реакцией.

- Что случилось? – спрашиваю я.

- Попыталась свести счеты с жизнью, – пожимает он плечами. – Наверное, хотела уйти на своих условиях, – губ ментора касается едва заметная грустная улыбка.

- В этом вся она.

- Да, парень, в этом вся Эвердин.

- Хеймитч? – смотрю на него, – Плутарх сказал, что ее отсылают обратно в Двенадцатый дистрикт? – утвердительный кивок, – И ты едешь с ней? – опять кивок, – Позаботься о ней, – выдыхаю я и чувствую, как что-то внутри меня обрывается. Но так будет лучше. Для всех.

- Всегда, – ухмылка, – удачи, парень! – киваю в ответ.

Хеймитч покидает мои покои, оставляя меня наедине со своими мыслями. Я вроде должен радоваться, что Сойка будет далеко, но на душе почему-то далеко не радостно.

POV Хеймитч

«Я в нее влюблен»

. Чертов Мелларк! Ишь чего удумал! Скажет тоже. Девчонка, конечно, не дурна собой, но чтоб я в нее влюбился – это уж слишком!

«Да она же еще ребенок!»

- кричит мой разум. И к тому же она упрямая, как сто баранов! Настырная, грубая и дерзкая девчонка! Это, конечно, не самые плохие качества, да и в чем-то мы с ней даже схожи, разве что Китнисс не старая и уж точно не алкоголичка, но все же это не те качества, которыми должна обладать особа слабого пола. Хотя слабой девчонку едва ли можно назвать.

Пожалуй, нужно отдать Сойке должное, у нее целый арсенал положительных качеств. Она самоотверженная. Всегда вспоминаю, как девочка вызвалась добровольцем на игры вместо малышки Прим, и ведь она знала, что ее там ждет неминуемая смерть. Добросердечная – до последнего была с умирающей Рутой, хотя понимала, что сильно подставляется и может стать легкой мишенью для оставшихся в живых профи. Храбрая – это же надо было додуматься пустить стрелу в силовое поле, знала ведь, чем может обойтись такая самодеятельность. Пит был идеальным примером. Но нет – девчонка решила ценой своей жизни, взорвать арену, и тем самым открыто бросить вызов Сноу. Ну, не храбрость ли это? Хотя, по сути, у Китнисс, понятие слова «храбрость» граничит с «глупостью». Но, тем не менее, в случае Сойки, даже ее недостатки играют ей на руку. Дерзкая – можно сказать в самый первый день нашего «знакомства», в поезде, чуть не лишила меня пальцев, орудуя своим ножиком. И, следует признать, тем самым, покорила меня. Наглая – осмелилась пустить в судей стрелу. Ей, видите ли, не понравилось, что они не проявили к ней должного внимания! К слову сказать, благодаря своей наглости, она получила больше всех очков. Девчонка перещеголяла даже профи. А благодаря своей резкости, граничащей с грубостью, Китнисс пленила Цезаря и всю публику Капитолия. В кой-то мере даже Сноу не остался к ней равнодушен. Какая ирония!

И все же, не могу отрицать, что я восхищаюсь этой девочкой. Она будет в сотню раз храбрее и человечнее большинства людей, которых я повстречал за всю свою, отнюдь не короткую, жизнь. Но, утверждать, что я в нее влюблен – глупо! Она – молодая девушка, даже девочка. Я – старый пропойца, годящийся ей в отцы, но не подходящий на эту роль! Конечно, у меня имеются к ней чувства: уважения, необходимости оберегать ее – как ментор, своего трибута, разумеется, нежности, скорее отцовской, чем мужской. Но чтоб любовь? Чушь несусветная!

За размышлениями о словах Мелларка и качествах Сойки, я даже не заметил, как дошел до ее палаты. Стою перед дверью и не могу решиться зайти. Картина окровавленной Китнисс навсегда впечаталась в мою память. Я никогда не забуду тот ужас, который я испытал в тот миг, когда ощущал, как ее пульс слабеет, как жизнь покидает ее почти обескровленное тело. Несомненно, это счастье, что команда врачей успела вовремя и оперативно среагировала, им удалось вырвать ее из цепких лап смерти, но все же я никогда не забуду те долгие минуты страха, животного страха потерять ее. После своих Голодных игр, я думал, ничего ужаснее со мной случиться не может – я ошибался.

Открываю дверь и вхожу в палату. Сойка по-прежнему в бессознательном состоянии, такая невинная, беззащитная. Подхожу к ее кровати, сажусь на свое место, место стражника Сойкиного покоя, с намерением оберегать ее сон и ее саму. Я ведь обещал.

- Возвращайся к нам, солнышко…, – говорю я в пустоту, она меня, конечно же, не слышит, а как бы хотелось.

Глава 4. Пробуждение.

POV Китнисс

«Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне восемнадцать лет. Я двукратная победительница Голодных игр. Я символ восстания, зачинщик войны. Из-за меня погибло много людей. Мой родной дистрикт разрушен, впрочем, как и половина страны. Я осталась ни с чем. У меня все отняли: родных, друзей, любимого, Прим. Сноу разрушил всю мою жизнь. Я убила Сноу. Я убила нового президента Альму Койн, которая, сбросив бомбы, хладнокровно лишила жизни сотни ни в чем не повинных детей…и мою малышку Прим. Моего утенка больше нет. И смысла жить тоже нет. Почему я не умерла? Я должна умереть. Так будет лучше для всех.»

Те, кого я любила, пролетают надо мной, словно птицы, кружат в небе, взмывают, зовут меня. Так хочется присоединиться к ним, но я не могу, я словно в ловушке. Я провожу в этой ловушке дни, годы, а может столетия. Я мертва, но умереть мне не дозволено. Жива, но фактически мертва – я так одинока.

Открываю глаза. Я в невероятно белой палате. Яркий свет режет глаза. Может, я все же мертва? Едва ли. Я в палате для умалишенных? Осматриваюсь. Здесь мало мебели, вернее, ее вовсе нет, если не считать кровать, на которой я лежу, и кресла, в котором кто-то сидит. Щурюсь, пытаясь разглядеть моего гостя: светлые длинные волосы, щетина, мятые вещи. Это Хеймитч. Он спит, видимо, опять напился до беспамятства. Но, раз тут мой ментор, значит я не в психушке. Маловероятно, что к умалишенной, убившей двух людей и пытавшейся свести счеты с собственной жизнью, пустят посетителя, да еще и позволят последнему спать с ней в одной палате. Вывод один – я в Капитолийской больнице, где целая армия врачей, не позволит мне умереть. Снова.

Пытаюсь встать, но мое тело отказывается подчиняться, оно скованно и ломит, будто меня зажали в гигантские тиски. Из груди вырывается глухой стон.

- О, солнышко, очухалась? – растирая глаза тыльной стороной ладони, как бы отгоняя остатки сна, спрашивает мой ментор, – Как ты? – к моему удивлению он совершенно трезв. Я молчу. – Твой суд завершен, и…

- Где я? – перебиваю, не дав ему закончить начатую фразу.

- Ты в больничном отделении, – объясняет Хеймитч. – Ну ты даешь, солнышко, заставила нас всех тут прилично побеспокоиться! – он пытается улыбнуться.

- Зачем? – мой голос хриплый, его едва слышно.

- Что зачем, солнышко? – он удивляется.

- Почему ты не дал мне спокойно умереть? – я смотрю ему в глаза, – Зачем ты спас меня, Хеймитч? – в моем голосе столько горечи, что с лихвой хватило бы на всех жителей Капитолия.

- Ну, спас-то тебя не я, врачи постарались, – он нервно усмехается, – Ты ведь знаешь, что врачи в Капитолии отменные! – ментор подходит к моей кровати и гладит по щеке.

- Я хотела умереть, Хеймитч! – отбиваю его руку, теперь я злюсь. – Я не хотела жить! Все, что я хотела, – это быстрее избавиться от всего этого кошмара! – на глаза наворачиваются слезы. – А ты не дал мне это сделать! Оба раза, ты не дал мне сделать то, что я хочу, Хеймитч! – кричу я, глотая слезы.

- Солнышко, я …, – пытается оправдаться мой ментор. – Я просто …

- Я хотела умереть! – снова кричу. – У меня никого не осталось!

- А ну прекрати! Слышишь? – Хеймитч хватает меня за плечи и встряхивает, как тряпичную куклу. – Не смей! Ты не одна все потеряла! Хватит быть эгоисткой, черт тебя побери! – он злится, его глаза отливают металлом. – Пит потерял всю семью! Цинна и Финник – мертвы! Полстраны пало на поле боя! Мы все кого-то оплакиваем! – кричит он, продолжая меня трясти.

- Это моя вина…, – шепчу я. – Это я во всем виновата, – слезы обжигают лицо, у меня начинается истерика, – Я виновата! Я убила их всех! – кричу я, пытаясь вырваться из цепких рук Хеймитча. – Я убила их всех! Я убила их!!! – я превращаюсь в обезумевшее от бешенства существо. Истошный крик вырывается из моей груди.

В палату вбегают два человека в белых халатах и пытаются вколоть мне успокоительное. Я брыкаюсь, кусаюсь, лягаюсь, словно ополоумевшее от боли, раненное животное. Хеймитч по-прежнему держит меня в кольце своих крепких рук, нашептывая на ухо успокаивающие слова. Санитарам все-таки удается сделать мне укол, и я ощущаю, как непонятное тепло растекается по моему телу, мышцы понемногу расслабляются, дыхание становится глубже и реже, я обмякаю в объятьях своего ментора, и он бережно укладывает меня обратно на кровать. Санитары уходят.

- Все будет хорошо, солнышко, – шепчет мне Хеймитч, аккуратно убирая выбившуюся прядь мне за ухо. – Я не дам тебе раскиснуть. Никогда.

- Хеймитч…почему? – слова даются мне с трудом. – Почему ты не дал мне умереть? – одиночная слеза скатывается по моему лицу.

- Я просто не смог бы…, – Хеймитч нагибается к моему лицу и, смахнув пальцами мои слезы, целует в лоб, – Просто не смог бы…без тебя…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мои веки тяжелеют и, словно свинцовые занавесы, опускаются. Я погружаюсь в темноту: холодную, безжизненную, глухую. Она целиком поглощает меня, обволакивает, убаюкивает. Я кану в небытие, забывая обо всем: о душераздирающей боли, об утрате, забываю об играх, о войне. И лишь пару слов судорожно пульсируют в моем мозгу: «я не смог бы без тебя».

POV Хеймитч

Она уснула. Теперь Сойка покоится на своей кровати, такая умиротворенная, тихая и безмятежная. Она больше не кричит, не рыдает, не дерется, не кусается, не плюется обвинениями, она мирно спит. Ее дыхание спокойно, тело расслабленно, а на лице задорно играют солнечные зайчики, и лишь слегка подрагивающие ресницы выдают ее истинное состояние. Вероятнее всего сейчас ей снятся кошмары, и ее демоны не отступятся, пока она сама не захочет от них избавиться.

Поддавшись минутному порыву, я протягиваю руку и касаюсь ее губ, таких мягких, желанных, манящих, но, тут же отдергиваю руку. Что это со мной? В следующее мгновенье в палату входит Пит.

- Неужели решил все-таки навестить любимую? – в моем голосе проскальзывают нотки издевательства.

- Как она? – спрашивает парень, явно пропуская мое замечание мимо ушей. Подходит к кровати.

- А ты у нее сам спроси, – начинаю злиться.

- Ей наверняка будет здесь тяжело, после всего, что случилось.

- После того что случилось, – я намеренно выделяю каждое слово, – ей везде будет тяжело!

Пит молчит, явно что-то обдумывает. А я добавляю:

- Главное не где, она будет находиться, а с кем. Кто будет рядом. Кто поддержит ее.

- Ты будешь рядом, Хеймитч, – отпускает голову, разглядывает что-то на полу, будто собирается с мыслями, – Ты должен увезти ее отсюда, подальше от Капитолия, от воспоминаний, от меня. Так будет лучше.

- Лучше для кого? Может, ты ее спросишь, чего она сама хочет? – смотрю ему в глаза, пытаясь понять, что им движет. Но, видимо, люди Сноу, хорошо промыли мальчику мозги, потому что прежний Пит ни за что бы не оставил девушку.

- Брось, Хеймитч! – парень повышает голос. – Со мной ей небезопасно! И, возможно, уже никогда и не будет! – в его голосе читается горечь. – Я боюсь, что однажды у меня случится очередной приступ, и я сделаю непоправимое! – он смотрит на меня и грустно улыбается. – Я больше не тот славный парень. Я переродок Сноу! – он разворачивается и спешно идет к выходу, намереваясь уйти, но у самой двери останавливается, и, не оборачиваясь, добавляет. – Позаботься о ней, ты обещал мне!

- Да, я обещал…, – говорю я уже сам себе, Пит уходит.

Перевожу взгляд на Сойку. Бедная птичка: ей обломали крылья, лишили голоса, свободы, родных и близких, лишили ее самого дорогого, а потом заботливо отпустили на волю. Игры и война сломали ее, как когда то и меня. Мы с ней действительно очень похожи. Только вот надеюсь, такой как я она не станет. В конце концов, я ей это не позволю.

POV Пит

Едва я успел выйти из палаты Китнисс, как ко мне подходит солдат в форме, и, сообщив, что президент Пэйлор хочет меня видеть, любезно проводит меня до нужного кабинета. Открыв дверь и пропуская меня внутрь, сам же он остается снаружи.

В кабинете, помимо президента, которая, восседает за массивным столом из резного дерева, предположительно дуба, я встречаю Плутарха Хэвенсби. Новый Министр связи, по сути, исполняет должность личного советника и правой руки Президента Пэйлор.

Хэвенсби распологается в одном из двух изысканных кресел, из такого же резного дерева, как и президентский стол, отличием является лишь обивка из красного бархата.

- Мистер Мелларк, рады Вас видеть! – расплывается в улыбке Плутарх Хэвенсби. – Пожалуйста, присаживайтесь, – указывает он рукой на свободное кресло.

Прохожу через кабинет и сажусь на указанное место, по привычке закинув ногу на ногу.

- Мистер Хэвенсби, – киваю в знак уважения. – Госпожа президент, - опять кивок. – Чем обязан?

- Мистер Мелларк, нам нужно серьезно с Вами поговорить, – говорит Пэйлор. – На счет вашей невесты.

- Ах вот оно, что? Ну что ж, я весь во внимании.

Весьма занимательно, что они скажут? Подобно Сноу, силой заставят нас пожениться, завести кучу детишек, дабы сохранить легенду и не испортить всеобщую картину? Намереваются ежегодно выставлять нас напоказ? Или же придумали что-то более изощренное?

- Пит, – осторожно начинает Плутарх, – Ты ведь понимаешь, что для нас всех, очень важно, чтобы Китнисс, как можно быстрее поправилась и оставалась в здравии. И хотя бы в знак благодарности за то, что она для всех нас сделала, мы должны позаботиться о ее безопасности. Мы уверены, что ты тоже желаешь ей лишь добра! – мне даже становится интересно, к чему он клонит?

- Разумеется, – коротко отвечаю я, кивая в знак согласия.

- Мы не знаем, что именно сделали с тобой подручные Кориолана Сноу, каким пыткам тебя подвергали, и к каким именно последствиям в будущем это может привести, чем это может обернуться для Сойки, – говорит Хэвенсби.

- Простите, я не совсем понимаю, к чему вы клоните. – В моем голосе чувствуются нотки раздраженности.

- Пит, - вступается Пэйлор, – Нам очень важно, чтобы Китнисс оставалась целой и невредимой, и мы считаем, что ты, все еще представляешь для нее не малую угрозу, поэтому, мы решили, что будет лучше, если …

- Если что? – перебиваю я.

- Если мы отошлем мисс Эвердин обратно в Двенадцатый дистрикт, – заканчивает Плутарх.

- Прекрасно, когда мы уезжаем? – спрашиваю я.

- В Двенадцатый дистрикт вернется лишь Китнисс в сопровождении мистера Эбернети, – говорит президент Пэйлор. – Вы же останетесь здесь мистер Мелларк.

- И когда же я смогу вернутся домой? – на душе тревожно.

- Когда мы будем уверены в том, что ты больше не представляешь для Сойки опасность, – отвечает на мой вопрос Плутарх.

- Так, когда я смогу вернутся? – делаю акцент на каждом слове.

- Мы точно не знаем, что с тобой и как тебя лечить Пит. В твоем состоянии есть изменения к лучшему, но нет никаких гарантий, что у тебя не случится приступ и … - объясняет Хэвенсби.

- Когда?

- Возможно, никогда, Пит, – резюмирует Пэйлор.

Ну вот и все. Такого я не ожидал. Она уйдет из моей жизни. Я ее больше не увижу, в обмен она будет в безопасности. Я не смогу причинить ей зла. Я не могу объяснить, что чувствую к Китнисс, потому что сам не знаю. Знаю, что когда-то очень сильно ее любил, но не знаю, что чувствую сейчас. Конечно, я больше не желаю ей смерти, но они правы, я не могу исключить возможность того, что однажды, что-то в мозгу снова щелкнет, животное во мне проснется и снова попытается сомкнуть свои руки на шее Сойки.

Я и сам хотел уйти от нее – на время, пока не буду уверен, что не являюсь для нее угрозой. Вот только я хотел, чтобы это было моим решением, а не решением Капитолия, и уж тем более не мог подумать, что Капитолий разлучит нас навсегда. Ничего не изменилось.

Глава 5. Мы едем домой.

POV Китнисс

Я снова прихожу в себя. После случившейся истерики проходят два дня. Два дня, в течение которых я упорно отказываюсь есть и принимать лекарства. Я отказываюсь даже от морфлинга, и признаться в минуты, когда боль, со стремительно нарастающей силой, словно волной, накрывает меня, я проклинаю себя за это.

Хеймитч каждый день навещает меня, вернее, каждый раз приходя в сознание, я неизменно нахожу его спящим в кресле у моей больничной кровати, либо в те редкие случаи, когда его там нет, не проходит и пяти минут после моего пробуждения, как он заходит в мою палату. Вероятно, за мной по-прежнему ведется круглосуточное наблюдение. Опасаются, что я лишу их возможности отрубить мне голову, опять вскрыв себе вены?

Осматриваю себя. Моя, некогда оливковая кожа, теперь бледно-больная, синяки от игл, не так давно вогнанных в мои вены, на ней теперь особо четко выделяются багровыми пятнами. Левое запястье забинтовано. Отодвигаю край бандажа и вижу аккуратный, тонкий шов на том месте, где всего пару дней назад красовалась, нанесенная мной смертельная рана. Провожу пальцем по шву и ощущаю легкую пульсацию.

- Красиво? – спрашивает вошедший Хеймитч, от неожиданности я подпрыгиваю на кровати. Не отвечаю.

- С самого начала тебе хотели сделать операцию по пересадке кожи, но потом передумали, – продолжает он. – Как по мне, то и так не плохо.

Хеймитч пересекает комнату, и, на долю секунды остановившись у моей кровати, рассматривает меня, будто прикидывает в уме, насколько паршиво я выгляжу, после чего вальяжно располагается в кресле, закинув ногу на ногу. Я молчу. Делаю вид, что его здесь нет. Он же продолжает наблюдать за мной. Я зла на него, хотя, по сути, понимаю, что не права, и он вовсе не виноват в том, что всегда спасает меня, в конце концов, это его работа, ведь он мой ментор. Ведь именно он не дал мне сгинуть на первой арене, и он же вытащил меня со второй. Каждый раз, когда на моем пути появляется очередное препятствие, он помогает мне преодолеть его, не дает раскиснуть, расклеиться, упасть на колени. Каждый раз, когда я выплевываю ему в лицо очередную порцию обвинений, сыплю в его адрес проклятья, он с упорством носорога подставляет мне свое плечо, как опору. Конечно же, я благодарна ему за это. Кажется, спасать меня вошло в его привычку, и именно это злит меня, ведь я об этом не просила. Я решила иначе, а Он, подобно Капитолию, не дал мне права выбора!

- Твой суд завершен, – моего ментора, кажется, не особо беспокоит тот факт, что я демонстративно, не желаю с ним разговаривать. – Мы едем домой, – как подтверждение моим мыслям добавляем он.

Домой? О чем это он? Знает ведь, что дистрикта Двенадцать больше нет. Даже если бы это воображаемое место действительно существовало, я слишком слаба, чтобы двигаться. Но я понимаю, что он не шутит, когда в комнате появляются незнакомые люди, которые кормят, поят, моют и одевают меня. Кто-то поднимает меня на руки, словно тряпичную куклу, и несет на крышу, сажает в планолет и пристегивает ремнем безопасности. Напротив сидят Хеймитч и Плутарх. Планолет взлетает.

Хэвенсби в таком хорошем настроении, что аж светится, словно проглотил включенную лампочку.

- Полагаю, у тебя накопилась куча вопросов! – спрашивает он, улыбаясь во все тридцать два зуба.

Я молчу, но он все же на них отвечает. Оказывается, после убийства Альмы Койн начались беспорядки, но продолжались они не долго. Были организованы экстренные выборы, и в результате президентом Панема избрали Пэйлор. Она назначила Плутарха министром связи, а значит он контролирует телеэфир. Первым крупным событием, показанным по телевизору, стал судебный процесс надо мной, в котором новоиспеченный министр связи сыграл роль одного из главных свидетелей. Хотя, основная заслуга в том, что меня оправдали, принадлежит доктору Аврелию, который представил меня как безнадежную душевнобольную. По решению суда меня все же освободили при условии: что я буду находиться под его присмотром. Меня было решено отправить в Двенадцатый дистрикт, вплоть до особого распоряжения, по словам Хэвенсби, для того, чтоб я смогла «забыть обо всем что случилось», только вот этому не суждено случиться. Я никогда не смогу забыть об Играх, арена цепкими острыми когтями впилась мне в сердце. Я не смогу забыть Прим, Руту, Цинну или Финника. Они были мне слишком дороги, чтобы ради своего душевного благополучия, вычеркивать их из памяти. Я никогда не смогу забыть тех, кого я убила, они навеки вечные останутся в моих кошмарах.

Мы ненадолго приземляемся в Третьем дистрикте, чтобы высадить Плутарха. Он встречается с Бити, чтобы обновить трансляционное оборудование.

- Не пропадай, Сойка, – говорит он на прощание.

Когда мы снова взмываем к облакам, я смотрю на Хеймитча. Он выглядит таким уставшим и вымотанным, словно все тяготы мира сего взгромоздились ему на плечи. С его помятого лица сползла привычная ухмылка. Волосы взъерошены, взгляд пуст. Война оставила на всех свой отпечаток. Не пощадила никого.

- А ты? Для тебя в Капитолии тоже места не нашлось? – спрашиваю я сиплым голосом. Хеймитч, лишь пожимает плечами, уголки его губ искривляются в едва заметной ухмылке. – Ты должен присматривать за мной? Стать моим духовным наставником?

Он устремляет свой взгляд на меня, но ничего не отвечает. Всю оставшуюся дорогу мы проводим в гробовой тишине. Я притворяюсь, что сплю, а он притворяется, что верит мне.

***

В Деревню победителей мы прилетаем уже ночью. В половине домов, включая дом Хеймитча и мой, но не в доме Пита, горит свет. Захожу в дом, в кухне разведен огонь, но там никого нет. Прохожу в гостиную, там тоже пусто. Второй этаж погружен во мрак. В доме ни души. Сажусь в кресло-качалку у очага. Хеймитч заносит багаж в дом и, оставив его в коридоре, направляется следом за мной в кухню, но не решается зайти, останавливается в дверном проеме.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Моя мать не вернется, верно? – я смотрю на него.

- Нет, – Хеймитч вытаскивает вскрытый конверт из кармана пиджака и протягивает мне. Этот изящный, аккуратный почерк я узнаю сразу. Письмо от матери. Кидаю конверт на стол, почему-то я догадывалась, что именно так и будет.

- Она помогает создать больницу в Четвертом дистрикте. Просила, чтобы ты позвонила ей, по приезду домой, – ментор подходит ближе, садится на корточки напротив меня, берет за руки. – После всего, что случилось, - Хеймитч старается тщательно подбирать слова. – Ей будет слишком больно и невыносимо здесь находиться…

- А мне, видимо, нет? – мой голос предательски дрожит, лицо обжигают непрошеные слезы. Хочу вырвать свои руки из плена рук Хеймитча, но он не позволяет этого сделать, лишь крепче сжимает мои ладошки. Он выпрямляется и, увлекая за собой, заставляет подняться с кресла, после чего прижимает меня к своей груди, так бережно и одновременно настойчиво, что я не в силах сопротивляться.

- Хочешь знать, кто еще не приедет? – тихо спрашивает он.

- Нет. Не хочу, – мое тело содрогается от немых всхлипов, я прячусь лицом в его грудь. Конечно же, я знаю, кого больше никогда не увижу.

- Шшш… Не плач, солнышко, – успокаивает он меня, нежно поглаживая по голове, как маленькую девочку. – Ты справишься, я обещаю.

Больше не в силах сдерживаться, я даю волю чувствам. Комната наполняется тихим плачем, таким жалким, скорее похожим на скуление щенка, которого в зимнюю, морозную ночь выставили на улицу. Ощущаю себя тем самым, никому не нужным, щенком. Все отвернулись от меня. Я осталась совсем одна. Эта огромная машина власти поглотила меня, перемолола и, выжав из меня все соки, выплюнула, как ненужный мусор.

- Ты справишься, – повторяет Хеймитч.

Чувствую, как сильные мужские руки подхватывают меня, а я даже не пытаюсь сопротивляться. Ментор выносит меня из теплой кухни, проносит через коридор, поднимается по лестнице на второй этаж. Сквозь пелену щиплющих глаза слез, замечаю, что мы в моей спальне. Хеймитч бережно укладывает меня на кровать, накрывает одеялом и укутывает, словно в кокон. Так когда то делал мой отец.

- Спасибо, – еле слышно произношу я, но Хеймитч слышит.

- Спи, солнышко, – он улыбается в ответ.

Мужчина разворачивается и направляется к двери, намереваясь уйти.

- Хеймитч, - зову я его. Он оборачивается и вопросительно смотрит на меня. – Ты побудешь со мной?

- Конечно, – его губ касается едва заметная улыбка.

Он подходит. Придвигает вплотную к кровати большое темно-коричневое кресло и усаживается в него. Он жалеет меня, а я благодарна ему за это, потому что спать одной в этом большом доме, где каждый предмет напоминает о тех, кто навсегда ушел из моей жизни, я просто не смогу.

Я добровольно отдаюсь на милость моих ночных демонов и погружаюсь в глубокий сон.

POV Хеймитч

Даже в кромешной темноте я могу разглядеть, как мелко подрагивают ее ресницы, едва заметно, словно их волнует легкий ветерок. Спящая девушка выглядит почти безмятежно. Ее сон почти спокоен. Почти. И лишь тихий шепот, такой тихий, что я невольно напрягаю слух, чтобы расслышать его, выдает ее состояние.

Девушка начинает ворочаться, ее руки сжимают простыни, голова метается из стороны в сторону, а из горла вырывается приглушенный крик о помощи. Ей снятся кошмары. Раньше парень спасал ее от них. Я пару раз видел, как ночью он, оглядываясь по сторонам, словно воришка, который боится быть пойманным, пробирался в ее купе в поезде, либо в ее комнату в Тренировочном центре. Наутро они оба выглядели лучше, не так паршиво, как в те ночи, что проводили по отдельности. Они спасались от кошмаров. Боролись со своими страхами, вдвоем ведь проще, чем поодиночке. А теперь парня нет, и она опять ворочается во сне. Правда, уже не кричит, лишь приглушенно стонет.

Глава 6. Застывшая во времени.

POV Китнисс

Когда я открываю глаза, на дворе уже утро. Яркий свет режет глаза. Щурюсь. Несмотря на то, что этой ночью меня почти не мучили кошмары, все же ощущаю себя разбитой. Осматриваю комнату. Кресло – пусто. Хеймитч ушел. Встав с кровати, спускаюсь на первый этаж. На кухне кто-то гремит сковородками. Это Сальная Сэй возится у плиты.

- Ах, Китнисс, проснулась уже? – старушка приветливо улыбается. – Садись за стол, завтрак почти готов.

Киваю в знак согласия. Я не голодна, но мне не хочется разочаровывать Сэй, поэтому я сажусь за стол. Она подает мне яичницу с беконом, поджаренный хлеб, и сидит рядом, пока я не съедаю все. Мы практически не разговариваем. Да и о чем нам говорить? После завтрака Сэй моет посуду и уходит, а в обед возвращается, чтобы снова накормить меня. Не знаю, делает ли она это из жалости ко мне или ей за это платят но, тем не менее, Сальная Сэй приходит ко мне два раза в день. Она готовит мне, следит за тем, чтобы я ела, убирается и стирает.

Пытаюсь понять, что же мне делать дальше, как жить? Теперь мне вряд ли кто-то сможет помешать покончить с собой, однако, видимо, я чего-то жду. Сама не знаю чего. Или кого? Прим больше нет, моя мать меня бросила, Пит, скорее всего, никогда не вернется. Хеймитч ко мне тоже не заходит, наверное, передумал и уехал или просто в стельку пьян.

Телефон надрывается, но я не беру трубку. Не хочу ни с кем разговаривать, не хочу ни кого видеть. Пора привыкать к одиночеству, потому что именно такой теперь и будет моя жизнь.

В таком ритме проходят несколько дней. Я не выхожу из дома и даже с гостиной, если не считать походов в ванную. На мне все та же одежда, в которой я приехала из Капитолия. Мое единственное занятие заключается в том, что я сижу в кресле в гостиной и наблюдаю картину за окном. Иногда мое внимание привлекают потрескивающие дрова в камине, плавный процесс превращения деревянной материи в черные угли, а потом и вовсе в пепел. Так случилось и с моей душой. Она сгорела – и кроме пепла ничего не осталось.

- Ты бы погуляла, сходила на охоту. На улице такой великолепный весенний денек. Развеешься, да и дичь нам не помешала бы, – говорит мне Сэй.

- У меня нет лука, - бесцветно отвечаю я.

- Посмотри в прихожей, кажись, я видела какой-то лук среди твоих вещей, – отзывается женщина, а я лишь киваю головой, даже не собираясь сдвигаться с места.

- Такой красивый, – Сэй, стоит в дверном проеме с говорящим луком, тем самым, что подарил мне Бити в Тринадцатом дистрикте.

- Да, – отвечаю я и беру лук в руки. Он начинает вибрировать: просыпается. Бити разработал его специально для меня. Оружие реагирует лишь на мой голос. Одно из самых лучших его творений.

- Но как? Как сумасшедшей дали оружие? – криво усмехаюсь. – Не боятся, что я еще кого-нибудь убью?

- Брось, девочка! Что ты такое говоришь, - Сэй улыбается и гладит меня по щеке. – Разве ты сумасшедшая? Сноу заслужил смерти, а та дамочка ничем от него не отличалась, такая же змея! Лично мне она не нравилась! – Сэй прямая женщина, всегда говорит то, что думает. – Кстати, к нему прилагалось вот это, - она протягивает мне маленькую карточку, подобно тем, которые посылал мне на арене Хеймитч с подарками. Читаю текст:

«Китнисс без лука – не Китнисс вовсе!

Именно «девочка с луком» нас всех покорила.

Думаю, он должен принадлежать тебе,

все равно он больше никого не слушается.

Подписано - Бити.»

Смотрю на чудо-лук и невольно улыбаюсь. Добрый, милый Бити, даже на расстоянии не прекращает меня радовать.

- Нужно будет обязательно пойти поохотиться. Но не сейчас, – сажусь в кресло, опуская лук к своим ногам.

- Конечно, девочка, как скажешь, - Сэй заметно мрачнеет. – Обед я приготовила. Ты поешь обязательно, – в ее голосе чувствуются ноты озабоченности. Киваю в знак согласия. – Тебе еще что-то нужно?

- Нет, спасибо Сэй, – пытаюсь улыбнуться. – За все, – женщина, попрощавшись, уходит восвояси, оставляя меня наедине со своими мыслями. Но побыть одной мне удается не долго. Сразу после ухода Сальной Сэй, приходит Хеймитч. Он опрятно одет, расчесан, чисто выбрит, и на удивление трезв.

- Привет, солнышко, – проходит в гостиную и садится в кресло напротив. – Паршиво выглядишь! - на лице все та же ухмылка.

- А ты я вижу трезв? – огрызаюсь я. – С чего бы это?

- Вот такой ты мне нравишься больше, – смеется Эбернети. – Огненная девушка, а не та сопливая плакса!

- Перегорела огненная! – зло парирую я. – Чего явился?

- Ууу, как грубо. А я думал, что ты будешь рада меня видеть, - с досадой бросает он.

- Прыгаю от счастья! – раздраженно кричу я. – Тебя не было четыре дня! Чего сейчас вдруг вспомнил обо мне?

- Просто хотел тебя увидеть, - тихо отвечает он.

- Ну что ж, увидел? Теперь можешь идти, - уже спокойнее говорю я. – Ты знаешь, где дверь, – рукой указываю в сторону двери.

- Во как! – протягивает Хеймитч. – А ты чем займешься? Опять вены резать будешь? – он начинает злиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Да хоть бы и так! Тебе какое до этого дело? – спрыгиваю с кресла и молнией подбегаю к нему. – Тебя это не касается! – кричу я, тыкая указательным пальцем в его грудь.

- Когда ты, наконец, перестанешь, вести себя, как глупая, эгоистичная девчонка, и посмотришь чуть дальше своего носа? - не стесняясь в выражениях, зло шипит Хеймитч. – Так нельзя делать, Китнисс! Это не выход! – срывается на крик мой ментор.

- Нельзя?! Или этого не хотелось бы тебе? – сама не понимаю, зачем говорю это.

- Да! – раздраженно вопит Эбернети. – Мне не хотелось!

- Ты не имел права, слышишь?! Не имел права решать за меня! – удары градом сыпятся ему на грудь. Цепкой хваткой Хеймитч ловит мои руки и заводит их мне за спину, заключая меня в кольцо своих рук. Пытаюсь вырваться, но он лишь сильнее сжимает мои запястья, от чего я вскрикиваю от боли. Мне хочется рыдать, но слез нет, и меня просто трясет в беззвучной истерике.

- Пусти, – не унимаюсь я.

- Успокойся, - шипит он. – Возьми себя в руки. Смотри, во что ты превратилась.

- Я не знаю, что мне делать. Я словно застыла во времени, понимаешь? - шепотом говорю я. – Я не могу так жить, Хеймитч.

- Ты сможешь, солнышко, – уже спокойнее говорит он. – У тебя просто нет другого выхода. Ты должна жить, хотя бы ради Прим.

Хеймитч ослабляет хватку и в конечном итоге отпускает мои руки. Неожиданно для самой себя я обнимаю его, обхватывая за шею. Наконец долгожданные слезы льются рекой. Меня начинает трясти сильнее, чем прежде, и вдруг начинает казаться, что я сейчас сойду с ума от горя.

Ментор поглаживает меня по голове, как маленькую девочку, и при этом шепчет на ухо какие-то слова утешения. Я немного успокаиваюсь, и вдруг делаю то, что никак не поддается объяснению. Поддавшись какому-то непонятному мне порыву, я встаю на цыпочки и аккуратно касаюсь его губ своими. На долю секунды он замирает и не шевелится, но уже в следующее мгновенье, обнимая меня за талию, отвечает на поцелуй. Легко. Нежно. Ласково. Его руки принимаются гладить мою спину, вызывая во мне бурю эмоций. Что-то внутри меня кричит, что это не правильно, но что-то другое не дает остановиться. И мне не хочется останавливаться, мне хочется большего. Я хочу забыться. Я сильнее сжимаю его плечи и льну к нему вплотную. Вдруг чувствую, как Хеймитч напрягается всем телом, хватает меня за плечи и, легонько отстраняя от себя, отрывается от моих губ.

- Ты точно ненормальная, солнышко, - тяжело дыша говорит он.

- Прости, - опускаю глаза в пол. – Не знаю, что на меня нашло, – мне становится так стыдно, что я готова провалиться сквозь землю, лишь бы не смотреть ему в глаза. – Я просто не знаю, что мне делать.

- И ты подумала:

«А не поцеловать ли мне моего ментора?»

, – смеется Хеймитч. – Я конечно несказанно рад, что ты приходишь в себя, но…

- Хеймитч! – перебиваю я его. – Я ведь извинилась.

- Нет, ты конечно не подумай, я не против, но… – он делает паузу, стараясь сдержать смех. – Может, начнем с чего-то попроще? – не понимаю, о чем он?

- Давай начнем с того, что приведем тебя в порядок, – говорит Хеймитч, улыбаясь.

- Что? – ошарашенно смотрю на него. Он что издевается надо мной?

- Я хочу сказать, что тебе не помешало бы помыться и переодеться для разнообразия, – на его лице опять появляется ухмылка.

- Да пошел ты, Хеймитч! – я начинаю злиться.

- Я серьезно, – успокаивает меня мой ментор, поглаживая по руке, – Я точно помню, что это именно те вещи, в которых ты была одета, когда мы приехали из Капитолия, – говорит он, указывая рукой на мой наряд. – Да и багаж свой могла бы разобрать.

- Какая тебе разница? – упрямо скрещиваю руки на груди и, вздернув подбородок, смотрю прямо ему в глаза.

- Детка, не начинай снова, - останавливает меня Хеймитч. – У тебя есть выбор: либо ты сама идешь в душ и приводишь себя в божеский вид, либо я тебя туда отнесу и лично проконтролирую, чтоб ты сделала все, как надо, – говорит ментор, и я, глядя на него, понимаю, что он не шутит.

- Ладно, - бурчу я недовольно. – Я сама пойду.

- Ну вот и умница, – на лице ментора играет довольная ухмылка. – Если нужна будет помощь, ну знаешь там, спинку потереть или еще что, ты только скажи. Я всегда к твоим услугам, – он в открытую издевается надо мной.

- Иди ты, - говорю я себе под нос и выхожу из комнаты в сопровождении громкого хохота.

Явно довольный своей победой, Хеймитч садится на диван в гостиной и включает телевизор. Я же иду в свою спальню и, едва переступив порог, со стуком хлопаю дверью. Прохожу вглубь комнаты и сажусь в кресло у окна, решив, что принципиально не буду мыться. Чего это вдруг все решили, что могут помыкать мной, указывать мне, что и как делать? Я страшно возмущена. Стараюсь успокоиться и направить свои мысли в другое русло, как вдруг в памяти всплывает недавний поцелуй. Зачем я это сделала? Что это на меня нашло? Ведь это абсолютно ненормально. Хеймитч – мой ментор, и плюс ко всему, он в два раза старше меня. И, тем не менее, я это сделала. Теперь от насмешек Хеймитча не будет покоя. Он ни за что этого не забудет, и уж тем более не упустит возможности поиздеваться надо мной.

Смотрю в окно. Голубое, чистое небо, не омрачено ни единой тучей. Белоснежные облака на горизонте становятся кучевыми, сквозь них ярко чистым светом проникают веселые лучи весеннего солнца, которое начало постепенно прогревать землю, согревать своими лучами остывший за долгую зиму воздух. Пейзаж за окном почти идеален. Покой. Умиротворение. Новая жизнь. И лишь все еще застывший в воздухе пепел напоминает о тех ужасных событиях, случившихся совсем недавно. Пепел, застывший во времени, совсем, как и я.

Не знаю, сколько времени я провела сидя в кресле, наедине лишь со своими мыслями. Но, видимо, я была слишком, поглощена ими, потому что совершенно не услышала, как дверь в спальню отворилась, впуская непрошеного гостя в мои покои. Я прихожу в себя, лишь услышав хриплый шепот Хеймитча, который заставляет меня вздрогнуть.

- Я знал, что тебе потребуется моя помощь, солнышко, – резко оборачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом, его лицо так близко от моего, что я невольно ощущаю его обжигающее дыхание на своих губах. – Или ты нарочно? Хотела, чтобы я искупал тебя? – на его лице играет какая-то дьявольская улыбка, никогда ранее он так не улыбался. Я сбита с толку.

- Я что?... Я не… - бормочу я, пытаясь понять, в чем дело. Смысл сказанных Хеймитчем слов доходит до меня слишком поздно. Уже в следующее мгновение я оказываюсь у него на руках. В голове эхом отдается его последняя фраза: «Хотела, чтобы я искупал тебя?». Душ! Он приказал мне привести себя в надлежащий вид.

- Пусти, - я начинаю вопить, поняв, что он намеревается сделать. – Пусти, немедленно! – не унимаюсь я. Пытаюсь вырваться, дерусь, брыкаюсь, но все мои попытки обречены на провал. Он лишь сильнее сжимает меня, и несет в направлении ванной.

- Не кричи, солнышко. Я дал тебе право выбора, – смеется Хеймитч. – Но, ты им пренебрегла. – Он распахивает дверь ногой и вносит меня в ванную комнату. Пытаюсь уцепиться за дверной проем, но он лишь отдергивает мою руку и спешно опускает на дно ванной. Вот он, мой шанс, - думаю я, и пытаюсь выпрыгнуть из кабинки, пока мой ментор настраивает температуру воды. Но он реагирует молниеносно, и, перехватив меня сильной рукой, толкает обратно. По-видимому, он не рассчитал силы и толкнул меня слишком сильно, потому что я теряю равновесие и лечу вниз, больно ударяясь коленями о дно ванной. Как наказание за попытку бегства, на меня обрушивается целый град холодной воды. Вскрикиваю. Вода кажется мне ледяной. Опять пытаюсь вырваться, но Хеймитч, прижав меня к стене, удерживает в таком положении одной рукой, а другой, за каждую попытку неповиновения, обдает холодным градом мое лицо. Наконец, я прекращаю всякое сопротивление и смиренно стою под потоком воды. Мое тело пробивает мелкая дрожь, которая постепенно перерастает в судорожные подрагивания.

- Холодно, – все, что я способна сказать, вцепившись в руку ментора, в то время как мои зубы отбивают чечетку.

- Обещаешь быть послушной девочкой? – спрашивает Хеймитч и, не дождавшись ответа, включает теплую воду. Несколько секунд я энергично киваю головой в знак согласия, запоздало соображая, что вода уже не холодная. Двумя руками цепляюсь за Хеймитча, и облегченно выдыхаю.

- Детка, дальше сама, – на лице Эбернети снова играет эта самодовольная улыбка.

Ментор выходит из ванной, оставляя меня одну. Я спешно стягиваю с себя мокрые вещи и кидаю их на дно ванной, решая позже ими заняться, и, начинаю активно орудовать мылом и мочалкой, в попытке согреть замерзшее тело, которое успело покрыться гусиной кожей.

Выходя из ванной комнаты, замечаю на своей кровати аккуратно сложенные в стопку вещи. Кремовый кашемировый свитер, свободно повторяющий изгибы тела, при этом, не облегая его, и темно коричневые брюки, к слову сказать, мои любимые. Невольно думаю, что у Хеймитча хороший вкус. Правда я и раньше замечала, что он, пусть и частенько помятый, но все же одет со вкусом.

Высушиваю и расчесываю свои волосы, которые не видели расчески почти неделю, и, надев оставленные Хеймитчем вещи, спускаюсь на первый этаж, со слабой надеждой, что он уже ушел восвояси. Но стоит мне переступить порог гостиной, как все мои надежды и мечты рушатся. Хеймитч, развалившись на диване, как у себя дома, и закинув ногу на ногу, улыбается во все тридцать два белоснежных зуба.

- Вот это уже другое дело, – говорит он, вставая с места и приближаясь ко мне. – Разве тебе так не лучше? – спрашивает он, проводя рукой по моим волосам.

- Нормально, – бурчу я и кидаю на него волчий взгляд исподлобья, как бы стараясь выказать свое недовольство. Но это лишь забавляет Хеймитча.

- Ладно, солнышко, ты тут развлекайся, а я зайду позже, – начинает он, направляясь к входной двери. – И, ты бы поела, а то больно худая. Обед на столе, надеюсь, хоть тут ты сама справишься, без посторонней помощи, – у самого входа он, останавливается, и, одарив меня улыбкой победителя, покидает мой дом.

С секунду я стою посреди комнаты, как вкопанная. Перевариваю все события сегодняшнего утра, и, придя к выводу о том, что лучше не испытывать судьбу, решаю пойти и пообедать добровольно. Картина кормящего меня с ложечки Хеймитча нисколько не привлекает.

На обеденном столе меня ожидает огромная тарелка вкусностей: рагу из баранины с черносливом. Блюдо, так полюбившееся мне в Капитолии. Сажусь за стол и принимаюсь уплетать яства за обе щеки. И хоть мне ненавистен Капитолий и любое о нем напоминание, все же я очень голодна, чтобы отказаться от еды или размышлений о том, откуда в моем доме кипитолийская еда. Вряд ли это Сальная Сэй приготовила. В нашем Дистрикте такое никогда не ели даже в самых обеспеченных семьях, не говоря уже о бедняках, которые мясо в общем-то, видели раз в год.

Покончив с обедом, решаю разобрать свой багаж, который вот уже неделю стоит в коридоре. Впрочем, без особого энтузиазма, просто не хочу ссориться с Хеймитчем, потому что с ним, как я уже успела убедиться – шутки плохи.

Глава 7. Пагубное пристрастие.

POV Китнисс

Время летит, неумолимо мелькая чередой дней, сменяемых днями. Неделя за неделей. Я по-прежнему не выхожу их дома. Но в свое оправдание могу сказать, что все же мое состояние значительно улучшилось. Теперь список моих занятий не ограничивается рассиживанием в кресле в гостиной, за бессмысленным и бесконечным наблюдением картины за окном. Нужно признать, что мое состояние улучшилось благодаря одному до чертиков упрямому человеку – Хеймитчу. Именно он изо дня в день не дает мне покоя, своими наставлениями. Он заставляет меня есть, пить, мыться, спать. Снова и снова, пока я не начинаю делать это самостоятельно, уже по привычке. Почти весь день Хеймитч проводит со мной. И почти каждую ночь дежурит в кресле у моей кровати, охраняя мой сон, и спасая меня от кошмаров. Именно мой ментор заставил меня начать общаться со своим психиатром.

- Не забывай солнышко, в Капитолии думают, что доктор Аврелий самым серьезным образом занимается твоим леченьем, – как-то сказал мне Хеймитч. – Он в самом деле хочет тебе помочь, не нужно подставлять его.

То ли из чувства вины перед врачом который, отнюдь немало для меня сделал, то ли от того что я действительно нуждаюсь в помощь, я все-таки начинаю снимать трубку когда звонит мой психиатр. Правда долгое время не могу заставить себя заговорить с ним, это бесконечный монолог. Одностороннее общение едва ли можно назвать терапией, но все же болтовня психиатра меня порядком расслабляет. Хоть какое-то разнообразие. Доктор интересуется моим самочувствием, дает рекомендации, задает вопросы, на которые я естественно не отвечаю, и каждый раз говорит, что обязательно перезвонит. Я выслушиваю все это и клала трубку. Постепенно, тоже по настоянию Хеймитча я перехожу непосредственно к следующему этапу лечения – к общению.

По рекомендации доктора Аврелия я начинаю заниматься обычными рутинными делами, уборкой, стиркой, готовкой, и к моему огромному удивлению это помогает. Мало-помалу я учусь жить заново.

Но, как известно, у каждой медали две стороны, и мой случай не исключение. Порой на меня волной накатывают воспоминания. Призраки прошлого мучают меня, терзая мою душу и тело в бесконечных кошмарах. Есть моменты, когда даже Хеймитч не может мне помочь, в подобные ночи он с трудом вырывает меня из цепких лап Морфея. Мне нужно найти способ забыться, хотя бы на время, и я его нахожу.

Хеймитч носится со мной как с маленьким ребенком, от чего начинает меньше пить, у него на это просто нет времени. Постепенно он бросает, и лишь по привычке продолжает таскать за собой бутылку, все более и более полную, а потом и вовсе все чаще и чаще нетронутую. Так в моем доме появляется виски, бренди, ром и еще много всяких видов пойла, названия которых я не знаю.

Я начинаю пить. Правда прикладываюсь я к бутылке лишь в самые, что ни на есть тяжелые моменты, но и этого вполне достаточно, что бы творить глупости. Алкоголь туманит мой разум и развязывает язык. Я говорю что думаю, или, по крайней мере, мне кажется, что это так. Тем не менее, не знаю, что мною движет в такие моменты смелость или глупость, но что то явно заставляет меня делать те вещи, о которых я потом жалею, и за которые мне бывает стыдно.

В один из таких тяжелых вечеров, я оказываюсь одна дома. Хеймитч ненадолго ушел к себе. Сижу в кресле в гостиной, и словно обвороженная смотрю на потрескивающие дрова в камине. Языки пламени беспощадно обгладывают поленья, разрушают деревянную структуру, оставляя за собой черный угольный след, выжигая все дотла. В моей памяти вспыхивают события прошедших дней, те которые я так старательно пытаюсь забыть все это время, но которые не хотят покидать меня. Воспоминания, которые навсегда останутся неотъемлемой частью меня, моего сознания, которые яркими пятнами искрят перед глазами, стоит лишь посмотреть на огонь.

Я снова на площади, перед президентским дворцом. Десятки и сотни детишек стоят огороженные ото всех, не нужные никому, ни президенту ни повстанцам. Они просто стоят и ждут помощи, которую не получат. Вот в небе появляется планолет. Серебряные парашюты. Вытянутые к небу ручки детей, радостно ловящих сверкающие «подарки с едой и лекарствами». Один миг и площадь содрогается от беспорядочных взрывов. Красный от крови детей снег. Медики повстанцев, с аптечками в руках, пытающиеся помочь пострадавшим детям.

Сперва я замечаю длинную светлую косу. Затем, когда девушка снимает пальто, укрывая им плачущего ребенка, я вижу, что полы ее рубашки выбились сзади, словно утиный хвостик. В следующий миг я протискиваюсь сквозь толпу, выкрикивая имя девушки. Я почти у цели, девушка меня слышит – ее губы произносят мое имя. И в тот самый момент, когда мы встречаемся взглядом, взрываются остальные парашюты. Девушка, охваченная пламенем, превращается в живой факел. Она горит, и я словно вижу ее душу, искрами покидающую тело.

По моему лицу градом текут слезы. Я так старалась уберечь свою малышку, но не смогла. Я не справилась, и теперь Прим мертва, а я осталась жить с осознанием того что не смогла спасти своего утенка.

Беру со стола, так кстати оставленную Хеймитчем бутылку, почти нетронутую, и делаю пару больших глотков. Чувствую, как дьявольский напиток подобно потоку лавы спускается по пищеводу в желудок, выжигая все на своем пути. Поглощаемая мной, глоток за глотком, противная на вкус жидкость, выветривает из моего сознания, терзающие меня воспоминания. Я все глубже погружаюсь в бездну забытья. Для меня теперь ничего не имеет значения, ни игры унесшие жизни тысяч детей, ни война, уничтожавшая все на своем пути, ни мать, бросившая меня, ни Прим, улыбки которой я больше не увижу, ни даже Пит, мой мальчик с хлебом, когда-то спасший меня от голодной смерти. Ничего по отдельности, и все разом. Остается только чувство боли, и сострадания к самой себе, одинокой, и брошенной всеми.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Входная дверь со скрипом открывается, впуская в мой дом долгожданного гостя. Пожалуй, единственного кто не покинул меня, поначалу фактически навязавшего мне свое общество, заставившего жить и всячески пытавшегося помочь мне в этом.

Хеймитч входит в комнату, пересекает ее и уже в следующую секунду стоит передо мной.

- Хеймитч, – протягиваю я расплываясь в улыбке. – Ты не оставил меня.

- Ооо, солнышко, – он улыбается в ответ и, опускаясь на корточки, аккуратно гладит меня по щеке. – Ну и когда ты успела так нализаться?

POV Хеймитч

Направляюсь к дому девчонки. Уже на пороге думаю что, еще одна ночь в кресле, плохо скажется на моей спине. Но, не смотря ни на что, не могу себе позволить бросить ее одну на растерзание ночных кошмаров.

Толкаю дверь ботинком, та легко поддается, и со скрипом открывается. Она опять не заперлась. Дурная привычка. Девчонку не перевоспитать, она не поддается дрессировке. Иногда мне начинает казаться, что она делает все мне на зло, но потом прихожу к выводу, что она всего-навсего слишком на меня похожа, такая же упрямая. Все это замечают.

Вхожу в дом, в нос сразу же бьет запах алкоголя. Странно с чего бы? Но, едва войдя в гостиную, я понимаю, в чем дело. На своем привычном месте, в кресле у камина сидит, поджав под себя ножки, абсолютно пьяная девушка. Ее голова запрокинута на спинку кресла, губы слегка приоткрыты, в руке полупустая бутылка моего виски. Выругавшись про себя, преодолеваю расстояние, приближаясь к девушке. Едва я успел шагнуть в ее направлении, как она резко открыв глаза, расплылась в пьяной улыбке.

- Хеймитч, – девчонка роняет бутылку, та беззвучно падает на мягкий ковер, пропитывая его янтарной жидкостью. – Ты не оставил меня, – промямлила она, все так же улыбаясь.

- Ооо, солнышко, – опускаюсь на корточки и аккуратно глажу ее по пылающей щечке. Вид ее пьяной вызывает улыбку. – Ну и когда ты успела так нализаться?

- Не смей осуждать меня, – девушка меняется в лице, улыбка исчезает с ее губ, а в голосе слышна обида. – Только не ты! – она пытается встать с кресла, но ее шатает из стороны в сторону, как осенний листочек на ветру. Она пытается сделать шаг, но ее ноги подкашиваются и она летит вниз. Я успеваю подхватить ее на руки, прежде чем она коснется пола. – Я могу сама! – начала протестовать Сойка.

- Сама ты не сможешь, детка, ножки заплетаются, – улыбаюсь я. Забавно наблюдать, как она злится. – Я донесу тебя, – говорю я, направляясь к лестнице, ведущей на второй этаж. – Тебе нужно поспать, – словно подчиняясь, девушка обнимает меня за шею и затихает.

Оказавшись в ее спальне, я аккуратно ложу ее на кровать, надеясь что она быстро заснет, но девчонка, по прежнему обнимающая меня за шею, неожиданно притягивает меня к себе и целует в губы. Снова, как и в первый раз, я застываю на месте как истукан, не зная как реагировать. Она опять застала меня врасплох. Я знаю, что это не правильно, и я должен остановиться, но ощущение прикосновений ее мягких губ, таких сладких и манящих, не позволяют мне отступить. Я отвечаю на ее поцелуй. Провожу языком по ее нижней губе, слегка покусываю. Поцелуй становится горячим, страстным. Ее язык врывается в мой рот, перехватывая инициативу. Мое тело отказывается мне подчиняться, я плавлюсь в руках девчонки, которые скользят по моему телу, оставляя ожоги везде где им удается побывать. Она запускает ручки в мои волосы, пальчиками перебирая каждую прядь. Ее язык скользит по моей шее, оставляя мокрый след за собой, аккуратно, почти нежно она покусывает мочку моего уха, заставляя предательский стон наслаждения сорваться с моих губ. Она выдыхает мое имя, тихо, почти беззвучно.

- Я хочу тебя, – шепчет Китнисс. Этот шепот бешеным грохотом отдается в моем мозгу. Он приводит меня в чувства, заставляя остановиться. Я прерывисто выдыхаю, не способный вдохнуть обратно. Воздух застревает в моей глотке не желая поступать в легкие. Что я творю?

Смотрю на девушку, ее глаза затуманены. Руки, в попытке забраться мне под одежду, вцепились в мою рубашку, терзая тонкую ткань. Девушка возбуждена, и изрядно пьяна. И даже будь я последним мерзавцем, не смог бы позволить себе воспользоваться ею сейчас.

Она поглаживает мои плечи, плавно переключаясь на шею. Меня словно пронзает током, хватаю ее за руки и резко отстраняю ее от себя.

- Эй, детка, ты чего это задумала? – хрипло говорю я, пытаясь восстановить сбитое дыхание.

- Поцелуй меня, – выдыхает девушка, ерзая на постели в попытке высвободиться.

- Ты пьяна, солнышко. Тебе нужно успокоиться, – говорю я чуть громче, пытаясь вразумить ее. Но, неожиданно, пелена желания с ее глаз исчезает, сменяемая гневом.

- Отчего же? – шипит огненная и с такой силой отталкивает меня, что я, никак не ожидая такой реакции с ее стороны, едва не слетаю с кровати. – Я слишком паршива для тебя? Не подхожу? – буйствует девушка, вставая на кровати, и толкая меня в грудь. Я оказываюсь на полу.

- Китнисс, успокойся, – вытягиваю руки вперед, в примирительном жесте. Но она снова кидается в бой, спрыгивая с кровати, толкает меня, бьет кулаками в грудь.

- Ведь ты из-за этого не дал мне умереть? – кричит она. – Я ведь для этого тебе нужна, чертов ублюдок?! – ее кулаки неразборчиво награждают меня ударами, в грудь, в плечи, в живот. – От чего же теперь воротишь нос, а?

Мне изрядно надоедает выслушивать шквал обвинений и ругательств, который она мастерски выплевывает в мой адрес. Я хватаю ее за плечи и хорошенько встряхиваю, пока напор ее гнева не стихает.

- Угомонись, психопатка чертова! – кричу я. – Что ты тут устроила?! Ведешь себя как полоумная! – с силой отшвыриваю ее, отчего она падает и ударяется головой о спинку кровати. Девчонка хватается за голову и, корчась от боли, начинает скулить как щенок, но я слишком зол на нее чтобы начать жалеть ее. Выхожу из ее спальни с силой хлопаю дверью, отчего дерево немного потрескивает. Направляюсь к лестнице, ведущей на первый этаж, и слышу, как из спальни доносятся глухие всхлипы, постепенно превращающиеся в плач. Хочу вернуться, но вовремя отдергиваю себя, отгоняя всякие мысли о жалости к ней. Пусть плачет. Она это заслужила!

Спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную и сажусь в ее кресло. Огонь в камине почти погас. Подкидываю пару поленьев, беру бутылку бренди со стола, открываю ее, и, откинувшись на спинку кресла, делаю пару больших глотков. Впервые за последние пару недель, алкоголь, обжигая глотку, попадает в мой желудок. А я ведь почти бросил. Чертова девчонка!

Делаю еще пару глотков, и чувствую, как начинаю успокаиваться. Поленья, потрескивают в камине. Огонь разгорается с новой силой, заливая гостиную мягким светом, в то время как я плавно погружаюсь в темноту.

***

POV Китнисс

Когда я просыпаюсь солнце уже в зените. На часах немного за полдень. Попытка подняться с кровати оборачивается головокружением и резкой головной болью. Пытаюсь вспомнить события прошлого вечера, но в голове туман. Чувствую себя разбитой. Тело ломит, а в желудке словно буйствует стадо бизонов.

Мое состояние немного улучшается только после прохладного душа. Привожу себя в порядок, переодеваюсь, заплетаю косу и осматриваю себя в зеркале, кожа бледно-серая, под глазами круги, а губы отдают синевой.

Спускаюсь вниз. С кухни доносятся голоса. Сальная Сэй ловко орудуя у плиты, что-то обсуждает с сидящим за столом и попивающим кофе Хеймитчем. От одного взгляда на него в памяти всплывают все мои вчерашние подвиги. Картинки, одна хуже другой, накладываются друг на друга. Едва ступаю на порог кухни, как оба оборачиваются. Завидев меня, Хеймитч меняется в лице, улыбка моментально исчезает с его губ. Сэй охая подбегает ко мне.

- Боже мой! Девочка, что с тобой? – причитает старушка, бегая вокруг меня. – Тебе нехорошо? Может врача?

- Не нужно Сэй, все хорошо, – сиплым голосом отвечаю я. – Мне просто плохо спалось.

- Опять кошмары мучили? – с наигранной заботой спрашивает Хеймитч, смотря на меня в упор.

- Да, - тихо отвечаю я, рассматривая носки своих комнатных тапочек. Мне стыдно смотреть ему в глаза. Он злится на меня, и совершено заслуженно.

- Присаживайся, дорогая, тебе бы поесть, – суетится Сэй.

Сажусь за стол, напротив своего ментора. Стараюсь не смотреть на него, в то время как он не сводит с меня пристального взгляда. Чувствую себя словно жертва выслеживаемая хищником. Сэй ставит передо мной полную тарелку риса с мясом и салатом, и кружку черного чая. Стоит моему носу ощутить запах еды, как к горлу подступает рвотный рефлекс. Спешно прикрыв рот рукой, вылетаю из кухни. Бегу в направлении лестницы, но не успеваю я ступить и на первую ступень, как оказавшийся рядом Хеймитч вцепившись в мою руку железной хваткой, отдергивает меня и ведет в ванную на первом этаже. Я не сопротивляюсь.

Наконец я опускаюсь на колени перед унитазом. Впервые в жизни меня выворачивает так долго и мучительно. Никогда мне еще не было так плохо как сейчас. Все тело ломит, от собственной слабости хочется реветь. Мой желудок судорожно сводит снова и снова, чертово пойло просится наружу. Мое тело содрогается, пальцы, белые от напряжения, стискивают края унитаза. Мне кажется, что этому кошмару не будет конца. Даже когда приступ рвоты уже заканчивается, у меня совсем не остается сил чтобы встать. Обреченно всхлипываю. Тихо выругавшись, Хеймитч, стоявший все это время позади меня, хватает меня за плечи и поднимает на ноги, разворачивая лицом к себе.

- Ну как ты? – спрашивает он без капли сочувствия. Я не отвечаю, лишь тихо плачу. – Умойся! – говорит он и выходит из ванной, оставляя меня одну.

Когда я, приведя себя в порядок, выхожу из ванной, Хеймитч ждет меня в гостиной. Он стоит у окна, спиной ко мне. Я знаю что мне нужно извиниться перед ним за свое вчерашнее поведение, но совсем не нахожу слов чтобы завязать разговор. Мне настолько стыдно, что все мысли путаются в голове.

- Хеймитч я хотела… – он резко оборачивается. Его взгляд такой жесткий, что слова застревают у меня в горле. – Я хотела…извиниться перед тобой…

- За что? – резко спрашивает он, отпивая виски из бокала.

- Ты снова пьешь? – почему-то спрашиваю я. Не ожидавший этого вопроса Хеймитч, удивленно поднимает брови, после чего поджимая губы, пожимает плечами.

- А ты? – спрашивает он. Я не нахожусь с ответом. – Так за что ты там хотела извиниться?

- За свое вчерашнее поведение, – тихо говорю я. – Извини меня, – добавляю еще тише.

- За что именно? – зло ухмыляется Хеймитч. – За то, что ты, напившись как свинья, лезла ко мне? Или за то, что опять плевалась обвинениями? За что мне тебя прощать?! – он срывается на крик.

- Не кричи, пожалуйста, Сэй услышит.

- Надо же, а вчера ты не беспокоилась о том, что кто-нибудь может услышать, – смеется ментор и залпом осушает бокал. – Она ушла.

- Мне действительно жаль, – разворачиваюсь, собираясь уйти, но, едва я успеваю дойти до двери, как Хеймитч, больно схватив меня за локоть, рывком разворачивает к себе.

- Что ты делае… – Конец вопроса застревает в горле. Хеймитч хватает меня за подбородок и впивается в мои губы жестким, яростным поцелуем, который похож не на проявление нежности, а на издевательство. Он терзает мои губы, больно кусая их. Я не отвечаю на его поцелуй, мои руки упираются ему в грудь в слабой попытке оттолкнуть, и видимо это злит его, потому что в следующее мгновенье он отрывается от моих губ. Его глаза метают молнии.

- Зачем ты это сделал? – спрашиваю я, касаясь своих губ.

- Хочу, чтобы ты кое-что запомнила, как следует, – шипит он. - Только попробуй еще хоть один раз, выкинуть подобное, и я обещаю, что не стану строить из себя джентльмена! Богом клянусь, что сделаю то, о чем ты так просила вчера, – таким злым я его еще ни разу не видела. – Ты меня поняла? – нужно признать, что такой Хеймитч нагоняет на меня страх. Я судорожно киваю.

- Не слышу! – рычит он.

- Да, – срывающимся голосом говорю я. – Я поняла.

- Вот и умница, – уже мягче говорит он. – А теперь иди, поешь. Сэй оставила для тебя обед на столе, – добавляет он тоном не терпящим возражений. И хотя аппетита у меня совершенно нет, все же перечить я не осмеливаюсь, потому что я уже помню, что споры с ним ни к чему хорошему не приведут, а если учесть его нынешнее настроение, то и подавно.

Глава 8. Пустота.

POV Китнисс

Неделю назад я впервые за все время пребывания дома решилась выйти на охоту. Лес, угрюмый и тихий в зимнюю пору, весной, несмотря на все еще не совсем высокую температуру, пробуждается к жизни. Местами по-прежнему лежит снег, но белоснежные глыбы встречаются все реже и реже, все чаще уступая место прорастающей траве и весенним цветам. Звери и птицы, спешно покинувшие лес, гонимые грохотом бомб, постепенно возвращаются туда, где родились. С каждым новым днем их становится все больше и больше, это касается и людей. Двенадцатый понемногу оживает, восстанавливается, расцветает.

Сегодня, в отличие от прошлых дней, погода еще прекраснее. Солнце все выше и выше поднимается над землей, и, кажется, уже все вокруг пропитано его теплыми светлыми лучами. Едва очутившись за порогом родного дома, я вдыхаю полной грудью, пытаясь до предела наполнить свои легкие кислородом. Вот чего мне не хватало все это время – воздуха. Ощущения свободы.

Прохожу мимо дома Пита, он так и не вернулся, да и скорее всего уже никогда не вернется. Вся его семья погибла и здесь его больше ничего не держит, кроме воспоминаний и кошмаров, терзающих душу и тело – Пит оставил меня здесь одну.

Из Двенадцатого я решаю выйти через Луговину, когда-то столь красивую, усыпанную разноцветными цветами, теперь же служившею братской могилой для всех погибших жителей родного дистрикта. Мы часто проводили здесь время с Гейлом. От Сальной Сэй я узнала что он, получив хорошую должность, остался во Втором дистрикте, стал большим человеком. И он тоже не вернется. Справедливости ради, следует признаться, что от этого я испытываю лишь облегчение. Как бы я ни старалась, как бы ни уговаривала себя, я вряд ли когда-либо смогу спокойно смотреть на Гейла и не вспоминать, что идея с ловушками принадлежала ему, что он частично является виновником гибели Примроуз. Отныне его лицо – вечное напоминание о пережитом.

Гейл звонил мне пару раз, но, едва услышав его голос, кроме короткого «алло», я не смогла выдавить из себя ни единого слова. Он спрашивал, как мои дела, как здоровье, можно ли ему навестить меня, но я лишь отмалчивалась и ставила трубку на рычаг, а потом и вовсе перестала отвечать на его звонки.

Сегодня я не способна охотиться, силы мало-помалу покидают меня, отчего я решаю просто прогуляться. В лесу я чувствую себя свободной: зеленая обитель принимает меня с распростертыми объятьями, залечивая мои душевные раны и даруя силы жить дальше.

Бессмысленно скитаясь, я набредаю на небольшой, вернее, совсем крохотный, едва расцветающий кустик желтых примул. Цветы, в честь которых назвали мою младшую сестренку. Они яркими пятнами покрывают черную, все еще голую после зимы землю. Болезненные воспоминания с новой силой переполняют меня, острыми когтями раздирая до крови мое сознание. Гонимая чувством невосполнимой потери, я бегу домой. В дом, где больше никогда не прозвучит звонкий смех Прим, где мама больше не ждет меня. В дом, где я совсем одна, никому не нужная, растоптанная, сумасшедшая.

Дома, словно измываясь надо мной и моими и без того изувеченными чувствами, меня ожидает неприятный сюрприз – рыжий, шипящий, грязный Лютик. Сколько всего он пережил, бомбежку Двенадцатого и Тринадцатого дистриктов, восстание, войну. Даже к нему судьба проявила милосердие. К паршивому коту! Но не к моей бедной Прим.

- Ее здесь нет. Зря пришел, – говорю я. Лютик снова противно шипит. – Шипи сколько влезет, вот только Прим от этого не вернется, – услышав ее имя, кот поднимает уши и с надеждой мяукает. – Убирайся! Прочь! – Лютик уворачивается от брошенной в него подушки. – Она не вернется! Она мертва, тупой кот! – я дрожу от ярости и боли. – Прим мертва! А ты явился, чтобы поиздеваться надо мной? – снова швыряю в кота подушку. Кричу. Плачу. Мое тело отчаянно пытается дать выход, переполняющему меня, отчаянию. Я крушу все вокруг, скидываю пустые бутылки Хеймитча со стола, украшая пол мелкими стеклянными осколками. Воплю, словно израненный зверь. Бьюсь в конвульсиях. Не знаю, сколько продолжается моя истерика и сколько бы еще продолжалась, если бы не как обычно появившийся вовремя ментор. Он пытается меня успокоить, но этот поток ругательств вкупе с рыданиями и проклятьями, кажется, уже никто не в силах остановить.

POV Хеймитч

Подобно внезапно проснувшемуся вулкану, дремлющему тысячи лет, она извергает из недр своей израненной, разодранной в клочья души, всю накопившуюся в ней боль. Она проклинает Сноу, ежегодно забиравшего детей на Игры и морившего голодом всю страну, Койн за то, что отправила ее сестру на поле боя, Гейла за то, что тот изобрел злосчастные бомбы, которые в итоге отняли жизнь ее сестры, мать, бросившую ее, и даже Пита больше не способного ее любить. Но самое главное она винит себя, развязавшую войну, которая унесла жизни десятков тысяч людей, проклинает себя за то, что не съела тот треклятый морник на арене. У нее снова истерика, и ей больно.

Я пытаюсь успокоить девушку, но никакие слова утешения не способны ее утешить. Никакие уговоры не могут ее уговорить. Никакие крики не могут заставить ее перестать кричать. Она разносит все на своем пути, устраивая погром, бьет посуду, бутылки, вазы, ломает мебель. Едва разобравшись, в чем дело, я подбегаю к ней, вовремя успевая отскочить в сторону, когда кочерга со свистом пролетает мимо моей головы. Эвердин даже не осознает, что делает, ее состояние сейчас близко к сумасшествию.

- Прим! Прим мертва! Мать меня бросила! Даже Пит, даже ему я не нужна! – бьется она в истерике. – Все отвернулись от меня! Все! Так почему ты все еще здесь? – она с яростью запускает в меня подушкой, но промахивается. – Убирайся сукин ты сын! Убирайся! Оставь меня! Я не хочу тебя видеть! – вопит Китнисс, кидая в меня замысловатыми снарядами, всем, что попадает ей под руки, но я успешно уворачиваюсь. Лишь один раз, когда разъяренная девушка запускает в мою голову металлическую статуэтку, я не успеваю вовремя увернуть голову, и спустя долю секунды металл, пролетая вскользь, рассекает мне бровь. Чувствую слабое головокружение, и, ощупав лицо рукой, ощущаю клейкую, горячую жидкость, струящуюся из раны. Чертыхнувшись, подлетаю к девчонке, и прежде чем она успевает взяться за торшер, выбиваю его из ее рук, погружая гостиную в полумрак. Сбитая с толку Китнисс, на секунду растерявшись, начинает махать головой по сторонам, я же воспользовавшись моментом и заломив ей руки за спину, разворачиваю ее спиной к себе и хватаю девушку за талию, тем самым обезвредив ее. Стремясь вырваться, огненная с силой упирается затылком мне в грудь, и в попытке вывести меня из равновесия, подпрыгивает, но в итоге, ничего путного, кроме бесполезных брыканий ногами в воздухе из этого не выходит. Я сжимаю ее еще крепче и направляюсь в спальню.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хочу в прямом смысле слова охладить пыл огненной девушки, но когда я пытаюсь зайти в ванную, Эвердин хватает с тумбочки маникюрные ножницы и вонзает их в мою руку, отчего резкая боль пронзает мою ладонь. Я ослабляю хватку, и девушка, вырвавшись, бежит в сторону двери, однако ей не удается выпорхнуть наружу, потому что я, догнав ее, железной хваткой цепляюсь за плечи, и, дернув на себя, с силой толкаю в сторону кровати.

Приподнимаясь на локтях, она предпринимает повторную попытку убежать, но я припечатываю ее к матрасу, навалившись на нее всем телом и заведя руки над головой. Сойка обезврежена, но лишь физически. Ее голова болтается из стороны в сторону, а из груди вырывается истерический вопль наперегонки со звонкими проклятьями и ругательствами, адресованными мне. Ее личико искажено злобной гримасой, а глаза метают молнии. Если бы взглядом можно было убить, то я, наверняка, был бы уже мертв или по крайней мере покалечен.

- Будь проклят, чертов ублюдок! – надрывается она. – Поганый сукин сын! Пусти меня, идиот!

- Угомонись ненормальная! – повышаю я голос, чувствуя, как во мне, стремительно, закипает злость, но Китнисс не успокаивается, а как раз, наоборот, с новым напором сквернословий кидается в бой. Схватив девушку за плечи и встряхнув, я с силой ударяю ее о кровать, вжимая в подушки. Отчего-то меня страшно раздражает каждое ее кривое слово, адресованное мне. Мне хочется от нее совершенно иного поведения, хотя я старательно отгоняю от себя подобные мысли, все же это так. И когда девушка снова открывает рот, дабы извергнуть на меня новую порцию ругательств я делаю то, что первым приходит мне на ум – затыкаю ей рот поцелуем. Обездвиженная Эвердин сопротивляется недолго и сначала на время замирает.

- Я не уйду, – выдыхаю я.

Мягко и в то же время настойчиво раздвигаю ее губы и, глубоко ворвавшись к ней в рот, принимаюсь ласкать язычок. Китнисс отвечает на поцелуй, задрожав всем телом, и постепенно берет инициативу в свои руки. Желание накрывает меня с головой и я, расслабившись, ослабляю хватку. Когда огненной удается высвободиться, я разочарованно жду, что она начнет отбиваться, но вместо этого Китнисс обнимает меня за шею, притягивая к себе еще ближе. Мои руки пробегают по ней, поглаживая каждый миллиметр ее разгоряченного тела. Девчонка начинает извиваться подо мной, как маленький уж, на которого ненароком наступили. Прервав поцелуй и немного отстранившись, я смотрю на нее сверху вниз, но девушка лишь ложится удобнее и, тяжело дыша, снова тянется к моим губам. Она целует меня нежно, аккуратно и, слегка захватывая мою нижнюю губу, заставляет протяжный стон сорваться с моих губ. Поцелуи становятся все горячее. С каждой секундой дышать все труднее, очередной глоток воздуха, поступивший в легкие, кажется, вот-вот расплавит меня изнутри. Снаружи же я ощущаю, как моя кожа плавится под девичьими ручонками, забравшимися под мою рубашку и неумело ласкающими меня.

Опускаю руку на талию Китнисс и поддев большим пальцем ее майку, веду руку вверх, поглаживая и одновременно раздевая девушку. Она напрягается, но не оказывает сопротивления, даже когда я избавляюсь от ее лифчика. Девчонка прерывисто дышит и постанывает мне на ухо, когда я начинаю осыпать поцелуями ее небольшую, но упругую грудь. Она недовольно сопит, когда я ненадолго отрываюсь от нее, и, блаженно выдыхает, когда я захватываю губами ее затвердевшие соски, слегка покусывая их.

Прокладываю дорожку из поцелуев, спускаясь от груди к ее плоскому животу, рисую узоры на коже, обвожу языком пупок, при этом стараюсь не сводить взгляда от ее лица, слежу за реакцией на мои ласки. От удовольствия девушка откидывает голову назад, и, запустив руки в мои волосы, настойчиво притягивает меня к себе, снова припадая к моим губам.

Мои руки ложатся ей на бедра, и, нащупав застежку на штанах, безрезультатно пытаются с ней справиться. В конечном итоге, мне это надоедает, и я начинаю дергать замок в надежде просто сломать его, но и это не приносит желаемого результата.

- Снимешь их сама, или это сделать мне? – недовольно спрашиваю я, устремляя на нее взыскательный взгляд. Дымка в ее глазах, приоткрытые сухие губы и тяжелое дыхание являются доказательством ее неутоленного желания. Девчонка спускает руки к своим штанам, и, нащупав застежку, с легкостью справляется с ней; я же помогаю ей избавится от ненавистной тряпки, откидывая ту куда подальше.

Еще сильнее прижимаю к себе хрупкое тельце, усыпая поцелуями шею, плечи, грудь, сжимаю бедра. Я страшно возбужден, мне стоит огромных усилий сдерживаться и не накинуться на нее в эту самую секунду. Опускаю руку между ее ног, там уже влажно. Понимая, что больше не смогу себя сдерживать, я, на секунду отстраняясь от нее, избавляюсь от своей одежды, и, сорвав с Китнисс последний элемент ее гардероба – трусики – развожу ее ножки, удобно устраиваясь между ними. Вероятно, девчонка чувствует, насколько я возбужден, потому что в ее взгляде читается испуг. Но, не придав этому должного значения и сделав резкий толчок, я вхожу в нее, стремясь как можно быстрее избавиться от докучливого желания. Как выясняется, совершенно напрасно. Эвердин вскрикнув, всхлипывает от боли, все внутри нее сжимается, она напряжена и натянута, как струна, ее ногти, словно острые лезвия, впиваются мне в спину.

- Черт побери, Китнисс, – вырывается у меня.

Чего-чего, а такого я никак не ожидал. Я и подумать не мог, что она может быть девственницей, уж слишком часто они с Питом проводили ночи вместе. А Мелларк как оказалось, либо попросту не знает, что делать с девушкой в постели, либо полный идиот.

Все еще напряженная, Эвердин всхлипывая, утыкается личиком мне в грудь. Невольно ощущаю себя последним подонком.

- Тише, солнышко, потерпи, – шепчу я на ушко Китнисс. – Боль скоро пройдет.

Я замираю на несколько секунд, давая ей время свыкнуться с новыми ощущениями. Снова начинаю ласкать девчонку, пытаюсь отвлечь поцелуями, и когда она, хоть и неуверенно, но приподнимает бедра, я осторожно и неторопливо вхожу в нее немного глубже. Она по-прежнему напряжена, такая узкая и горячая. Двигаюсь медленно, стараясь причинить ей как можно меньше боли, не прекращая ласкать ее, целую ее шею, нежно покусываю мочку уха, и, услышав слабый стон, понимаю, что моя девочка ко мне привыкла. Моя?

Начинаю двигаться увереннее, постепенно делая толчки глубже и глубже. Девушка закусывает губки, стремясь сдержать стоны, но едва ли ей это удается. Она вся извивается подо мной, выгибает спинку как кошка и стонет все громче, теряя над собой контроль. Проводит ручками по моей спине вдоль позвоночника, царапается, кусается, разводит ноги шире, и, двигаясь мне навстречу, с новой силой вжимается в меня.

Меня начинает потряхивать, я чувствую, как нарастающая волна наслаждения вот-вот накроет меня с головой. Разрядка, не заставляя себя ждать, приходит новым красочным фейерверком. Китнисс закусывает истерзанные губы, мурлычет от удовольствия, ее мышцы конвульсивно сокращаются, сжимая мой член внутри себя. От этого ощущения я готов сойти с ума сию же секунду. Делаю еще несколько резких и глубоких толчков, вхожу в нее на всю длину и чувствую, как по моему телу пробегает мелкая дрожь, а из горла вырывается хриплый стон наслаждения. Выхожу из нее, кончая на ее плоский, слегка подрагивающий, животик. После чего совершенно обессиленный я всем телом наваливаюсь на нее, вдавливая в кровать. Девчонка не отталкивает меня, а обнимает, и, уткнувшись носиком мне в плечо, поглаживает по спине. Ее горячее дыхание жжет кожу, а мокрые губки целуют меня в шею. Пытаюсь перевести дыхание.

Наконец собравшись с силами, скатываюсь с нее, и, ложась рядом, притягиваю девушку к себе, обнимая ее за талию. Целую Китнисс за ушком и через короткий промежуток времени слышу ровное посапывание. Моя девочка, измотанная истерикой, засыпает, а я остаюсь наедине со своими мыслями. Терзаемый догадками, я пытаюсь прикинуть все возможные варианты, касающиеся ее завтрашней реакции, когда она осознает, что сегодня случилось. Без сомнений она попытается меня убить. И, пожалуй, заслуженно.

***

POV Китнисс

Утро. За окном все еще темно, светает медленно. Солнце постепенно выползает из-за горизонта, окутывая землю мягким светом. На фоне светлеющего неба проступают силуэты деревьев, с которых ветер как бы осторожно сдувает золотистый туман. Солнышко медлит, словно запуталось где-то, и вдруг выкатывается на простор золотым колесом со своими огненными лучами. Природа начинает оживать. Тихо веет теплый весенний ветерок. Просыпаются птицы.

Насыщенные, колоритные солнечные лучи заливают комнату ярким светом. Ворочаюсь в постели, вытягиваюсь, нежусь. Совершенно нет желания покидать свое теплое гнездышко, и я бы его не покинула, если бы не одно «но» – я не одна.

Под щекой ощущаю что-то мягкое и горячее. Слегка приподнимаюсь на локте и лицезрею спящего в моей кровати ментора. Спокойный, беззаботный, но едва завернутый в одеяло мужчина, лежит, закинув одну руку за голову, а другой обнимает меня. Его лицо, слегка хмурое, но все же безмятежное и умиротворенное и лишь небольшой, но, видимо, глубокий, порез на левой брови портит общую картинку. Моя рука покоится у него на груди, а наши ноги переплетены, словно запутавшиеся шнурки. Вспоминаю вчерашний вечер, вот у меня началась очередная истерика, я устраиваю в своем доме погром. Непонятно откуда взявшийся Хеймитч безуспешно пытается меня успокоить, драка уже в моей комнате, кровать, и мы… Боже! Этого не может быть! Это просто дурной сон.

Приподнимаю одеяло – я абсолютно голая, … Хеймитч тоже. Из горла вырывается тихий стон.

- Что же я наделала… - пытаюсь сесть на кровати, между ног неприятно тянет. Это не сон. Это кошмар, но наяву. – Хеймитч… - мой голос хриплый, севший, как будто я всю ночь напролет непрерывно выкрикивала баллады. – Хеймитч, – уже громче и настойчивее повторяю я, пихая мужчину в плечо. Ментор, в мгновение ока подскакивает на месте и совершенно неожиданно набрасывается на меня. Я не успеваю опомниться, как оказываюсь под его тяжелым, массивным телом, вдавливаемая в матрас, в то время как его руки железной хваткой сцепляются на моей шее, перекрывая доступ к кислороду.

- Хеймитч, пусти, – кряхчу я, в панике хватаясь за его руки, в слабой попытке высвободиться. Все тщетно, его глаза мутные, он как будто в каком-то трансе. Будто бы еще спит. – Ты задушишь меня, кретин! – из последних сил ударяю его коленом в низ живота. Он ослабляет хватку, но не отпускает, а мне, кажется, совсем нечем дышать. – Хеймитч, мне больно, – меняю тактику и беру его лицо в свои руки, ладошкой поглаживая по щеке. – Пусти, – к моей великой радости и такому же великому удивлению, он приходит в себя, и, убирая руки с моей шеи, валится на кровать рядом со мной.

- Прости, – бурчит он. – Так бывает.

- Что это было? – спрашиваю я, потирая шею и натягивая на себя одеяло.

- А от чего твои кошмары, солнышко? – ухмыляется он, сосредоточенно глядя в потолок. Мне не нужно ничего объяснять, конечно же, я все понимаю без лишних слов. Это все проклятые Игры. Они на всех оставили свой след. Будь проклят, Сноу! – Ты застала меня врасплох, вот и все, – добавил он.

- А вчера? – еле слышно, едва ли не себе под нос, спрашиваю я. – Что было вчера?

- Вчера… - эхом отзывается ментор. – Было, …это было…

- Это было ошибкой! – заканчиваю я за него. Сажусь на кровати, прикрывая грудь одеялом.

- Ошибкой, – повторяет Хеймитч. Ложась на бок, он изучающе разглядывает меня. – Но тебе вроде понравилось, – мурлычет самодовольный мерзавец, проводя рукой по моей голой спине, вдоль позвоночника, от основания и до шеи, совсем легко, едва касаясь моей кожи кончиками пальцев. От этого, казалось бы, совсем безобидного прикосновения меня пробирает дрожь. Где-то внизу живота зарождается, словно дитя в чреве матери, ком возбуждения. От одного лишь прикосновения. Чертов Хеймитч, чтоб тебя!

- Прекрати, это не смешно! – взрываюсь я. – Это ты виноват! Только ты!

- Да ну? – брови ментора ползут вверх, а губы искривляются в поганой ухмылке. - Ты, в самом деле, так считаешь, детка?

- Именно! Ты затащил меня в постель, воспользовавшись моей слабостью.

- Может и так. – Хеймитч вмиг становится серьезным и улыбка тут же сползает с его лица. – Но, вот только, отказа я от тебя не получал. Ты вроде была совсем не против.

- Разрешения ты тоже не получал!

- Солнышко, а ты попробуй чаще себе это повторять, глядишь и поверишь в свои же сказки, – мужчина зло улыбается, вставая с кровати, но при этом, не сводя с меня колкого взгляда своих серых глаз.

Я не нахожусь с ответом. В какой-то степени он прав, я ведь и в самом деле не отказала ему. Я не сказала «нет». Почему же? Может быть от того, что я была не в себе? У меня ведь вчера случился срыв. Скорее всего, это было, какое-то временное помутнение рассудка. А как же тогда те поцелуи? Что с ними? Я ведь тогда сама его целовала. И мне это определенно нравилось. Сама не знаю почему, но я хотела его близости.

Вероятно, я и в самом деле схожу с ума.

- А хотя знаешь, – тем временем продолжает Хеймитч, застегивая молнию на штанах. – Если тебе от этого станет легче, ты вольна думать то, что именно я во всем и виноват…

- Так и есть, Эбернети! – снова перебиваю его, при этом пытаясь придать голосу уверенности, но по усмешке ментора понимаю, что едва ли мне это удается.

- Китнисс, – начинает тихо говорить мужчина, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь к выходу из моей спальни, при этом остановившись в дверях. – Поскольку ты утверждаешь, что я всему виной, то обещаю, что больше не притронусь к тебе, – он оборачивается, кидая на меня холодный, серьезный взгляд. - Пока ты сама об этом не попросишь, – заключает он.

- Не попрошу! - кричу я, как ошпаренная, вскочив с кровати и совершенно забыв, что я голая. Молниеносно кидаюсь за одеялом, прикрываюсь, но по довольной физиономии Хеймитча понимаю, что пары секунд ему вполне хватило, чтобы разглядеть меня нагую. – Не дождешься, Хеймитч! – чувствую, что краснею, и от этого меня переполняет злость.

- Попросишь, детка, – спокойно отвечает ментор; в его глазах горят дьявольские огоньки, он доволен собой, и, видимо, моей реакцией тоже. – Причем очень скоро, – добавляет Эбернети, и, одарив меня лучезарной улыбкой во все тридцать два, выходит из комнаты. Через минуту слышу, как хлопает входная дверь. Ушел.

- Подонок! – зло кричу я в пустоту. Пустота окутывает меня.

Глава 9. Охотник и жертва.

POV Китнисс

Вы когда-нибудь задумывались, что чувствует зверь, перед тем как стать жертвой охотника? Какая палитра чувств играет в его сознании? Страх, опасение, трепет, обреченность или боль? Что именно его одолевает?

Охотник умело выслеживает зверя, загоняет его – он сконцентрирован и сосредоточен. Выжидает подходящий момент – его взгляд сфокусирован, дыхание ровное. И наконец, вдох-выдох – убивает зверя. Лучше всего это делать на выдохе.

Зверь же ничего не подозревает, в нем нет страха, нет боли. Он даже не ожидает смерти, и лишь в ту долю секунды, перед самым концом своего бытия, когда в него летит стрела, в глазах зверя искрит ужас. Всего лишь миг, и он, словно громом пронзенный, валится на землю, из груди вырывается жалобный крик, тепло покидает тело, а жизнь в его глазах постепенно угасает. И ты являешься вольным свидетелем этой переменчивой картины.

Сегодня охота удалась, мне повезло, и я подстрелила оленя, первого за долгое время. На самом деле после войны зверей стало намного больше. Люди теперь не зависят от леса, еды достаточно. Новое правительство заботится о народе, больше нет голода, а значит, нет нужды охотиться. Но охотник всегда остается охотником, поэтому я по-прежнему хожу в лес. Это меня успокаивает, здесь я могу разобраться в себе и собраться с мыслями, да и Сальная Сэй говорила, что свежее мясо нам не помешает. Вот только как мне в одиночку донести домой оленя? Благо этот молодой и не совсем тяжелый, хоть и справиться с ним будет нелегко.

Обвязав прочной веревкой рога животного у самого основания и перекинув петлю через подходящую ветку, подвешиваю его на дереве. Разделав тушу, избавляюсь от требухи. Внутренние органы начинают гнить достаточно быстро, поэтому нет органов – меньше риска испортить мясо. Аккуратно, стараясь не повредить, сдираю шкуру. Продавать ее теперь нет нужды, так как денег у меня и так немерено, но все же решив что она пригодится, складываю ее в свой рюкзак. Разделанное и расфасованное по пакетам мясо отправляется вслед за шкурой. Нужно признать, что, несмотря на то, что я подстрелила совсем еще молодое животное, на полпути к дому я начинаю ощущать боль в спине. Олень остается оленем, это вам не заяц и даже не индюшка.

Дома меня встречает Сэй. Старушка, приходящая ко мне, как обычно, для того, чтобы прибраться и приготовить еды, несказанно рада моей добыче.

- Ну, девочка, теперь мяса нам хватит на неделю, а то и больше, – улыбаясь, говорит женщина, выкладывая содержимое рюкзака на стол. – Как ты умудрилась в одиночку разделать оленя, да и еще так мастерски? – с явным восторгом спрашивает Сэй, принимаясь раскладывать мясо в морозилку.

- Ты разве забыла, чем я зарабатывала до…, – конец фразы застывает в горле, не желая быть произнесенным. Игры. Проклятые Игры! Сколько боли приносит одно лишь упоминание о них, – чем я зарабатывала раньше? – наконец, мне удается выговорить. – Я охотник! Так уж вышло, – грустно улыбнувшись, смотрю я на женщину.

- И это очень хорошо, что ты охотник! С голоду уж точно не помрешь, – увидев мое резко ухудшившееся состояние и желая хоть как-то исправить ситуацию, быстро выговаривает старуха.

- Да, конечно, ты права.

- Конечно, я права, девочка, я ведь старая уже. Жизнь прожила.

- Сэй, как думаешь… , – она с интересом смотрит на меня, а я совершенно не понимая зачем, задаю мучивший меня долгое время вопрос. – Эта боль, боль потери, она когда-то пройдет или нет?

- Нет, Китнисс, не думаю, эта боль никогда не проходит. Со временем она притупляется, но не проходит бесследно, – поджав губы, отвечает женщина, ее глаза мрачнеют. – Но одно я знаю точно, – уже бодрее говорит она и, подойдя ко мне, ласково, по-матерински, поглаживает по плечу. – Ты с этим справишься. Вот увидишь.

- Спасибо тебе, Сэй, – с усилием выдавливаю я из себя ответ и, натянуто улыбнувшись, спешно покидаю кухню.

Спину неумолимо ломит, и я, решив принять ванну и расслабиться, уже было направилась в свою комнату, но, неожиданный телефонный звонок останавливает меня на полпути. Поначалу, думая, что это скорее всего мой мозгоправ, доктор Аврелий, либо так часто и безрезультатно названивающий мне Гейл, я не хочу отвечать на звонок, но неукротимое любопытство берет вверх и я снимаю трубку.

- Алло, – коротко отвечаю я.

- Ну, наконец-то, Ее Величество снизошла до мира сего и все же решила ответить мне, – раздается раздраженный, слегка писклявый голос на том конце провода.

- Джоанна? – от изумления только и могу выговорить я. Кого-кого, а ее я уж точно не ожидала услышать.

- Твою мать, Эвердин, ты что башкой стукнулась? – шипит она. – Конечно, это я! Кто же еще? – с плохо скрываемой злостью в голосе спрашивает Мейсон.

- Чего тебе? – бурчу я в ответ. Она совершенно невыносима.

- Фу, как грубо, – слышу, как Джо гадко смеется в трубку. – Узнаю прежнюю Сойку! – с издевкой добавляет моя «подруга».

- Ты что-то хотела? – снова задаю я вопрос.

- Нет, – безразлично отвечает она.

- Тогда зачем звонишь мне? – удивленно спрашиваю я, вскинув руки в сторону и едва не выронив телефонную трубку.

- Сама не знаю, – уже спокойнее, совсем не свойственно себе, отвечает Мейсон. – Хотела узнать, как ты? Как дела?

- Нормально, – я совершенно сбита с толку. – Ты интересуешься моими делами, Мейсон? А ты как, не заболела ненароком? – смеюсь я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Да ну тебя, Эвердин, – злится и снова, словно змея, шипит Джоанна. – Пока.

- Стой! – торопливо говорю я. – Извини. Ты как? – в ответ тишина. – Джоанна?

- Хорошо, – после короткой паузы все-таки отвечает Мейсон. – Я еще позвоню, наверное. Пока, – из трубки раздаются гудки.

- Пока, – отвечаю я уже прервавшей разговор девушке.

Джоанна Мейсон позвонила мне, чтобы поинтересоваться, как мои дела? Странно. Даже более, чем странно, и совершенно на нее непохоже. Еще с минуту я, абсолютно растерянная, стою с телефонной трубкой в руках и вслушиваюсь в прерывистые гудки, рассуждая о возможных причинах ее неожиданного звонка, но не найдя ни одной правдоподобной, все же вешаю трубку на рычаг и направляюсь в свою спальню.

Усталость, подобно огромной ледяной глыбе, внезапно навалившейся на плечи, давит на меня. Медленно пересекая свои покои, направляюсь в ванную комнату. Набираю полную ванну, от поверхности воды даже сквозь обильную пену исходит горячий пар, такой манящий, соблазнительный. С каждой секундой благоухание и тепло горячей ванны околдовывает и завладевает моим сознанием. Я не спеша, раздеваюсь и с томной негой на лице опускаюсь в ароматную воду. Опершись затылком о бортик, наслаждаюсь окутавшим меня исключительно приятным, ни с чем несравнимым чувством блаженства и наслаждения.

В памяти очень ясно и красочно всплывают события той ночи. Его горящие адским огнем глаза. Его мягкие губы на моих губах. Теплые руки, блуждающие по телу и срывающие с меня единственный покров. Как они гладят… скользят… ласкают. Все ниже и ниже. Нежнее. Смелее. Откровеннее. Я знаю это чувство. Этот голод, подобно тому, что я ощущала тогда в пещере с Питом. Я…хотела его.

С той ночи прошло чуть меньше недели. Всю эту неделю Хеймитч мучает меня. Нет, он не домогается, не пытается затащить меня в постель, ничего такого. Он действует иначе. Умело. От его якобы случайных прикосновений меня словно бьет током, когда он гладит меня по волосам, меня бросает в жар, а когда он подходил слишком близко, мое тело, не желая, подчиняться, предательски начинает дрожать. Я никак не могу себя контролировать. И лишь те слова, что он будто выплюнул мне тем утром, так надменно и чертовски самоуверенно:

«Попросишь, причем очень скоро»,

- отрезвляя, возвращают меня в реальность.

Желание подталкивает меня. Подначивает. Ломает. Искушает, словно сам дьявол, желая затащить в ад.

Моя рука, скользнув с бортика, опускается под воду и проводит по бедру. Я прикрываю глаза и кончиками пальцев, воровато, словно молодой и несмышленый воришка, дотрагиваюсь до чувствительного места. Делаю несколько легких движений и ненадолго замираю, прежде чем продолжить, погружаясь в фантазии с головой, представляя себе его ласковые руки, его горячее, обжигающее мои губы дыхание, страстные поцелуи. Отдаюсь нахлынувшим чувствам с таким трепетом и наслаждением, что мое тело, словно вечный огонь в дьявольской обители, начинает пылать. Даже не пылать, а требовать свое. Едва прикусив нижнюю губу, я снова замираю, стараясь продлить удовольствие, и вдруг тихий издевающийся голос возвращает меня в реальность:

- Меня представляешь, солнышко? – в дверях, облокотившись плечом о дверной косяк и скрестив руки на груди, с насмешкой наблюдая за мной, стоит Хеймитч.

Мое сердце, подпрыгнув до невозможной высоты, делает два оборота, и потом, резко упав, начинает бешено биться где-то на уровне колен. Щеки пылают. Он стоит неподвижно, с довольной улыбкой на губах и внимательно наблюдает за моей реакцией. А мне в эту самую секунду хочется лишь одного: провалиться сквозь землю, утонуть в этой самой ванне, да что угодно, лишь бы не видеть его и не выслушивать неизбежно последующие насмешки в мой адрес.

- Как ты… вошел? – слышу свой злобный, срывающийся голос.

- Через дверь, – Хеймитч смеется, указывая рукой в сторону настежь распахнутой входной двери, ведущей в мою спальню.

«Черт побери! Дура! Даже не потрудилась запереть эту гребаную дверь и занимаюсь тут… »

- проносится у меня в голове. Хеймитч, будто прочитав мои мысли, продолжает:

- Могла хотя бы дверь закрыть ради приличия, – я не нахожусь с ответом. – Ну, так что? Ты не ответила на мой вопрос, – и вновь эта усмешка.

- Что? Какой вопрос? – с непониманием спрашиваю я.

- Меня представляла? – прыскает Хеймитч.

- Не дождешься, Эбернети! – взрываюсь я. Конечно же, это наглая ложь, ведь именно о нем я и думала, но говорить ему об этом я не собираюсь. Это все равно, что добровольно кинуться под поезд.

Хеймитч начинает бешено гоготать, а меня накрывает волна злости, на него, на себя, на ситуацию, в которой я очутилась по собственной глупости.

- Заткнись, кретин! – шиплю я. – Мог бы и не подглядывать!

- Так я и не собирался, солнышко, – продолжая смеяться, говорит мужчина. – Я, в общем-то, шел к тебе по делу, но увидев тебя, такую… - Хеймитч делает паузу, указывая рукой на меня. – Просто не смог оторваться. Так чем ты говоришь тут занималась?

- Принимала ванну! – кричу я, негодующе вскидывая руки вверх.

- Ну да, детка, я так и подумал.

- Хеймитч, – начинаю я, устало прикрывая лицо рукой. – Просто уйди. Оставь меня, пожалуйста.

- Хорошо, ухожу, – мужчина разворачивается на сто восемьдесят градусов и, направляясь к выходу, добавляет. – Только ты смотри не заигрывайся, солнышко, я жду тебя в гостиной, – и снова взрывается в бешеном хохоте.

- Твою мать! – вырывается у меня.

***

Через минут пятнадцать я спускаюсь на первый этаж. Хеймитч ожидает меня в гостиной, вальяжно растянувшись в кресле. Подхожу совсем близко, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки, но он меня не замечает. Ментор сосредоточенно, словно гипнотизируя, смотрит на горящий в камине огонь. Со стороны он такой спокойный, домашний, словно совсем другой человек, не знающий ни об Играх, ни о голоде, ни о каких-либо других бедах до недавних пор царящих вокруг.

- А ты быстро, – не поворачиваясь ко мне, говорит он. – Наигралась?

- Что тебе нужно? – спрашиваю я, пропуская мимо ушей его вопрос.

- Хоторн звонил, – спокойно отвечает Хеймитч.

- Что он хотел? – напряженно спрашиваю я, подходя ближе.

- Хотел узнать, как ты, сказал, что ты не отвечаешь на его звонки и что в ближайшее время, он навестит тебя, – пожав плечами, отвечает ментор. – Ты что серьезно с ним не разговариваешь? – уже поворачиваясь ко мне, спрашивает Хеймитч.

- Не о чем мне с ним говорить! – взрываюсь я. – И видеть его я тоже не желаю! – в порыве внезапно нахлынувшего гнева я сметаю со столика хрустальную вазу, которая, ударившись о стену, со звоном разлетается на сотни крохотных осколков. Ярость накрывает меня новой волной, бешено пульсируя в висках. Крушить все вокруг – мое единственное желание.

- Эй-эй, солнышко, – Хеймитч подскакивает ко мне и, перехватывая мои запястья, заводит мне руки за спину. Я опять оказываюсь в его объятиях. – Ну-ка возьми себя в руки, – я пытаюсь вырваться. – Успокойся, я сказал! – в самое ухо хрипит мужчина. – Не заставляй меня применять силу. Ты ведь хорошая девочка. Правда? – его дыхание обжигает мне кожу. Уткнувшись лицом в его грудь, киваю головой в знак согласия, но он не спешит высвобождать меня из своих крепких рук.

- Это он виноват… – едва слышно говорю я. – В смерти Прим он виноват, – одинокая, горячая слеза скатывается по моей щеке.

- Детка, я, конечно, не в восторге от твоего дружка, – так же тихо начинает ментор, поглаживая меня по голове. – Но едва ли парня можно винить в ее смерти. Это не он убил твою сестренку, Китнисс.

- Он изобрел те ловушки, Хеймитч! – испепеляюще смотрю прямо в глаза ментору. – Как ты можешь защищать Гейла?

- Я его не защищаю, – мужчина начинает говорить спокойно, разделяя каждое слово, словно говоря с маленьким ребенком, так, чтобы тот понял его. – Не хочешь видеть его? Вот и славно, я, видишь ли, не являюсь ярым поклонником твоего Хоторна, – уже с улыбкой добавляет он, легко, едва касаясь, целуя меня в макушку.

- Не хочу, – тоже спокойно говорю я, не отводя от него взгляда. – И он вовсе не мой, – зачем-то добавляю я. Хеймитч поджав губы, кивает, словно соглашаясь со мной. Пару минут мы стоим молча.

- Успокоилась? – спрашивает он, продолжая гладить мои волосы.

- Да, – хрипло отвечаю я.

- Тебе нужно научиться справляться со своим гневом, контролировать его, иначе в скором времени в твоем доме не останется ничего целого. Ты как ураган «Катрина», детка, – смеется Хеймитч.

- Ага, а ты тогда кто? Чертов укротитель ураганов? – смеюсь я в ответ.

- Может и так, – он протягивает руку к моему лицу и аккуратно закладывает непослушную, выбившуюся прядь волос мне за ухо. – Мне следует начать требовать плату за свои услуги, – немножко серьезнее, но по-прежнему улыбаясь, говорит он.

- Плату, – эхом повторяю я, инстинктивно потянувшись к его лицу.

- Плату, – выдыхает он мне в рот. От такой непростительной близости, все та же мелкая, не поддающаяся контролю дрожь, поражает каждую мышцу моего тела. Словно зачарованная, приблизившись почти вплотную, я едва ощутимо, почти невесомо, касаюсь его губ своими. Он не отвечает, но и не отталкивает меня, какая-либо реакция с его стороны отсутствует вовсе. Если бы не его горячее, обжигающее кожу дыхание, то я бы могла подумать, что он и не дышит.

Мои руки по-прежнему находятся в его плену, но это нисколько не тревожит меня, так даже лучше. Хеймитч сейчас настолько близко, что я чувствую, как рьяно и неистово отбивает ритм его сердце. Мне начинает казаться, что оно вот-вот пробьет дыру в его груди и ворвется в мою грудную клетку. И хотя он старается внешне никоим образом не выдавать свое состояние, и не реагировать на мои поцелуи, все же, я знаю, что внутри него идет настоящая война. Он борется сам с собой, со своими желаниями.

Я предпринимаю новую попытку, снова, уже настойчивее целуя ментора, провожу языком по его верхней губе, покусываю нижнюю. Высвободив свои руки, я запускаю одну в его мягкие волосы, перебирая каждую прядь, второй, отодвинув воротник его рубашки, проскальзываю под нее, тем самым оголив шею. Слышу его сбитое дыхание, чувствую, как сильно он возбужден. Осыпаю поцелуями мужественный подбородок, шею, покусываю мочку уха, думая, что это наверняка ему понравится, но Хеймитч по-прежнему бездействует. Оторвавшись и слегка отстранившись от него, я с непониманием смотрю ему в глаза.

«Разве ты не хочешь меня?» - вопрос застывает на моем лице. Словно поняв, о чем я думаю, мужчина, без всяких эмоций, совершенно невозмутимо говорит:

- Я ведь обещал, что и пальцем к тебе не притронусь, пока сама не попросишь, – насмешка. – Ну же, солнышко, тебе нужно только попросить.

- Иди ты к черту, Эбернети! – я толкаю его в грудь, снова начиная злиться. Просить его? Вот еще чего удумал! – Я не собираюсь тебя ни о чем просить!

- Но ты ведь хочешь меня, – с издевкой говорит он. – Признайся.

- Ошибаешься! – отталкиваю его в сторону, и, повернувшись к нему спиной, хочу уйти, но Хеймитч хватает меня за локоть и резко разворачивает лицом к себе. Он настолько сильно вцепился в мою руку, что невольно я думаю о том что, завтра там обязательно будет синяк. – Пусти! – я срываюсь на крик.

- Я тебе не игрушка, Китнисс, – у самого уха шипит он. – И будь уверена, я не позволю тебе вертеть мной так, как ты привыкла это проделывать с Мелларком, – он нависает надо мной подобно грозовой туче, готовой в любую секунду разразиться громом. – Ну же, признайся…

- Нет… нет, не хочу, – себе под нос говорю я.

- Хочешь, – настойчиво продолжает он. Я отрицательно махаю головой. – Хочешь! – повышает он голос, и, хватая меня за плечи, встряхивает. – Признайся хотя бы самой себе!

- Хочу! – в тон ему отвечаю я, и добавляю: – Доволен?

- Более чем, – спокойно говорит мужчина, и, притянув меня к себе, жадно впивается в мои губы требовательным поцелуем. Пытаюсь оттолкнуть его, но, честно говоря, его напору трудно противостоять, и мне не остается ничего другого, кроме как поддаться его ласкам. Хотя, едва ли можно назвать ласками, тот факт, что после неудачной попытки справиться с мелкими пуговицами моего сарафана, он просто разрывает его на мне и отбрасывает в сторону, словно ненужную тряпку. Таким же способом он избавляется и от моего нижнего белья. Его руки блуждают по моему обнаженному телу, то нежно поглаживая, то сжимая, то щипая меня. Касаюсь плечей Хеймитча, будто упрашивая его быть нежнее, аккуратнее. Где-то внизу живота, разгорается дьявольский огонек желания, и я уже неспособная совладать с собой, начинаю освобождать его от вещей, спешно расстегивая рубашку и пряжку ремня. Хеймитч, осыпающий мое лицо поцелуями, убирает мои руки в сторону и, довольно улыбаясь моей нетерпеливости, расстегивает ширинку.

- Не спеши, детка, – говорит он сквозь поцелуи и, подняв меня на руки, бережно усаживает на так кстати оказавшееся рядом трюмо. – Потерпи немного. – Его сильные руки скользят по моей груди, животу, поглаживают ноги, побуждая скрестить голени у него на пояснице. Чувствую, как его возбужденная плоть касается моего бедра. Я не в силах сдержать стон наслаждения, когда его губы касаются ямочки у основания шеи.

- Хеймитч, – выдыхаю я ему в ухо. – Прошу…

- Желание женщины – закон…

Мужчина, чуть отстранившись, подхватывает меня под ягодицы и резко входит, заставляя вскрикнуть от неожиданности. Его тело напряжено. Грубыми, рваными толчками он погружается все глубже и глубже, будто вколачивается, рвется в мое тело. К моему восторгу эта грубость не приносит боли, она приносит долгожданное удовлетворение.

Хеймитч ускоряет темп, заставляя меня с каждым новым рывком, все сильнее изгибаться в его руках, до боли сжимать кулачки, все громче и громче стонать ему на ухо, слушать его сбитое рычание у шеи и ощущать его разгоряченную плоть внутри себя. Он заставляет меня забыть обо всем. Внушает, что ничего не имеет значения, только мы и бешеное желание, овладевшее нами.

Резко нахлынувшее наслаждение, заставляет нас одновременно содрогнуться. По телу пробегает сладкая дрожь. Ноги становятся ватными и, если бы не сильные руки Хеймитча, поддерживающие меня, я бы всенепременно оказалась на полу.

POV Хеймитч

Я слегка отстраняюсь от нее, но по-прежнему поддерживаю ее ноги, не давая соскользнуть вниз. Чувствую, как по телу девушки, все еще бьющемуся в конвульсиях, пробегает волна дрожи, ее мышцы слабо сжимаются. Из горла Сойки вырывается тихий стон. Встречаюсь взглядом с ее серыми, затуманенными глазами цвета грозового неба, дымка страсти, в которых постепенно рассеивается, уступая место чему-то другому, - осознанию произошедшего. Ее щеки вспыхивают огнем, веки опускаются, ресницы трепещут. Теперь ей нечем себя оправдать. Ей стыдно.

- Китнисс, – зову я ее. От звука моего голоса у девушки начинают еле заметно подрагивать губы. Она молчит. – Китнисс, – снова зову Сойку, проводя рукой по ее волосам, со всей нежностью, на какую только способен сейчас. – Мне уйти? Хочешь, чтобы я оставил тебя? – Тишина. – Я сделаю так, как ты захочешь. Тебе нужно только попросить.

Ее глаза, резко распахнувшись, устремляют на меня колючий взгляд. Мне не нужно ответа. Я все понимаю без слов. Девчонка зла на меня, и, вероятно, никогда не простит того, что я уже дважды воспользовался ее слабостью. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но вдруг чувствую, как она останавливает меня, хватая за руку. Ее ногти, словно острые лезвия, больно впиваются в мою ладонь.

- Останься, – еле слышно, почти беззвучно шепчет она, смотря мне прямо в глаза. Я ожидал услышать от нее все, что угодно: сквернословия, обвинения и упреки, но никак не это. Поддавшись порыву, я протягиваю руку и, аккуратно взяв ее за подбородок, касаюсь мягких губ, отчего девушка прикрывает глаза. Сокращаю расстояние между нами, сводя его к минимуму, после чего и вовсе прижимаю девушку к стене, удобно устроившись между ее ног. Большим пальцем оттягиваю ее нижнюю губу, заставляя открыть рот, она поддается. И когда в следующее мгновение, легко, словно знакомясь, касаюсь ее губ своими, она отвечает мне. Из ее груди вырывается глухой стон.

- Это как музыка для моих ушей, – говорю я, осыпая лицо девушки жаркими поцелуями. При этом мои руки уже вовсю блуждают по ее телу, поглаживая ее ровную спину, хрупкие плечи, аккуратную упругую грудь, плоский живот. Руки же девушки бездействуют, но стоит мне немного отстраниться, как она спешно притягивает меня и обнимает, обвивая шею руками.

«И все же она сдалась, как жертва охотнику»,

- эта мысль, проносящаяся у меня в голове, не может не доставлять мне удовольствие.

Глава 10. Чувство вины.

POV Китнисс

Чувство вины. Неукротимое, неподвластное и всепоглощающее чувство вины овладевает мной каждый раз после очередной близости. Оно молниеносно настигает меня, окутывает, душит, подобно кислоте разъедает меня изнутри, это словно плата за испытанное, несколькими мгновениями раньше, столь запретное и постыдное удовольствие.

Я безуспешно пытаюсь убедить себя в том, что мне не из-за чего чувствовать себя виноватой, но где-то на подсознательном уровне понимаю, что все это глупые отговорки и попытки оправдать себя. Я даже не могу понять, за что именно мне становится стыдно, за сам факт того, что я получаю удовольствие от близости, или за то, кто именно дарит мне его, в чьих именно объятьях я так старательно пытаюсь забыться.

«Ты предательница, Китнисс Эвердин! Жалкая предательница!»

- эта фраза безжалостно стучит в висках, насилуя черепную коробку. Она подобно мантре, выжженной в моем сознании. Может быть, дело в Пите? Может быть, это чувство вины перед ним? Хотя, за что мне винить себя? Это ведь он предал меня! Это он предатель! Это он бросил меня здесь одну!

- Китнисс, с тобой все в порядке? Ты вообще слушаешь меня? – голос Хеймитча спускает меня с небес на землю. Оторвавшись от своих мыслей, я понимаю, что он рассказывал мне о чем-то, а я опять забылась. – В последнее время ты сама не своя, такая задумчивая и отстраненная, – он подходит и, притянув меня к себе, убирает выбившуюся прядь за ушко. – Что с тобой, солнышко?

- Все хорошо, Хеймитч, – обнимаю его и, улыбнувшись, целую в губы. – Со мной все хорошо, тебе показалось.

- Я всегда говорил, что актриса из тебя паршивая, – ментор смеется и, слегка отстранившись, испытующе смотрит мне в глаза. – Ну? Я слушаю, в чем дело?

- С чего ты вообще решил, что со мной что-то не так? – упрямо складываю руки на груди.

- Да вот даже с этого, – Хеймитч указывает на меня в обобщающем жесте. – Ты хмуришься больше, чем обычно, стала молчаливой, не то, чтобы раньше ты была шибко разговорчивой, просто сейчас из тебя слова крючком вытаскивать приходится, - ментор делает паузу, я молчу. – Ну же, детка, тебя ведь что-то мучает? – он буравит меня своими серыми глазами, словно желая прожечь во мне дыру. Я отвожу взгляд, старательно избегая смотреть ему в глаза. Чертов Хеймитч, ему хватает всего лишь одного беглого взгляда, чтобы понять, что со мной не все в порядке. Отхожу подальше и, отворачиваясь от него, сажусь на кровать. – Китнисс? – мужчина подходит и, схватив меня за плечи, аккуратно поворачивает к себе.

- Я… мне… стыдно… ясно? – Я заикаюсь. Вот как мне сказать ему? Как?

- Стыдно? Нет, мне не ясно! – ментор удивленно поднимает брови.

- Не то что бы стыдно… просто, – закусываю губу. – Я не могу объяснить, Хеймитч. Это пройдет, – в попытке закрыть эту тему, хочу вырваться из его хватки, но, Хеймитч явно желая продолжить беседу, лишь сильнее сжимает мои плечи, заставляя меня вскрикнуть от боли.

- Ну, ты уж постарайся, детка, объясни мне, в чем дело? – сам факт того, что он не может понять, что, собственно говоря, со мной происходит, начинает сильно злить его. Я же пытаюсь сформулировать мысль, но это получается у меня крайне скверно и вместо объяснений, с губ срывается совершенно неожиданный и непрошеный вопрос:

- Хеймитч, почему Пит остался в Капитолии вместо того, чтобы приехать в Двенадцатый? – ментор хмурится. На его лице за долю секунды проходит целый парад, сменяемых друг другом эмоций. После этого оно становится подобно каменной маске, на которой вообще отсутствуют какие-либо эмоции и лишь его глаза все еще наполнены чувствами, совсем не добрыми, противоречивыми, но все же чувствами.

- Ах, вот оно что? Пит? Я кажется, понял. Ты чувствуешь вину за то, что спишь со мной, да, детка? – он смотрит на меня колючим взглядом. Беснуется, а потом ухмыляется. – А почему бы тебе не позвонить ему, а Китнисс? – он гладит меня по щеке, но не в приступе нежности, а будто бы издеваясь, потом резко разворачивается ко мне спиной и идет к выходу из спальни, кидая на ходу: – Позвони ему. Он будет несказанно рад услышать тебя.

- Хеймитч, – окликаю его, но он даже не оборачивается, не то что бы остановиться. – Хеймитч, погоди! – подбегаю к нему и, вцепившись в его плечо, пытаюсь остановить – тщетно; он не желает меня слушать. – Эбернети! – Преграждаю ему путь, встав перед ним и упершись своими руками в его грудь, вынуждаю остановиться. – Просто скажи мне. Ты ведь знаешь, почему он не приехал?

- Разве это что-то меняет? – зло кидает он, опаляя меня уничтожающим взглядом. – Его здесь нет! – щелкает пальцами перед моим лицом. – Нет его!

- Почему? – чувствую, как нос начинает щипать, на глаза наворачиваются слезы. – Просто скажи мне: почему?! Это ничего, мать твою, не меняет, Эбернети! – с остервенением смахиваю непрошеные слезы, злясь на себя за это секундное проявление слабости.

- Тогда зачем тебе это? – он смягчается, его голос отдает ноткой вселенской усталости и обреченности.

- Я просто хочу знать, почему он оставил меня, Хеймитч? Почему он в Капитолии, а ты, черт бы тебя побрал, здесь со мной? Ведь это он, а не ты, клялся мне в вечной любви, Хеймитч! – ударяю его кулаком в грудь. Меня стремительно, подобно бурлящей, вязкой вулканической лаве, медленно текущей по земле и сжигающей все на своем пути, окутывает волна ярости. Я злюсь на Пита за то, что бросил, на Хеймитча за то, что остался со мной, на себя за это проклятое чувство вины, и, в конце концов, на весь мир, просто за то, что я ощущаю себя такой несчастной и покинутой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Я, правда, не знаю, солнышко, – ментор вздыхает. – Я не знаю, почему он решил остаться там. Он сказал мне, что так будет лучше для тебя. Он сделал это для тебя, детка. Пит боится, что может навредить тебе, – слова Хеймитча нисколько не убеждают меня.

- Он бросил меня, а все остальное лишь отговорки! Ты прав, Хеймитч, это ничего не меняет. Его здесь нет! – закрыв ногой дверь спальни, толкаю мужчину в грудь, заставляя его пятиться в сторону кровати. На ходу, дрожащими от злости пальцами, вытаскиваю его рубашку из штанов и спешно расстегиваю пуговицы на ней. Хеймитч слегка шокирован, но никак не препятствует мне.

- Что ты делаешь, детка? – он смотрит мне в глаза, а я успешно справляюсь со всеми пуговицами и избавляюсь от его рубашки, как от ненужной тряпки, откидывая ее на пол. – Китнисс? – ментор улыбается, а я хватаюсь за пряжку на его ремне. Звук расстегивающейся ширинки слышен в тот самый момент, когда ноги ментора упираются о край моей кровати. Толкаю его на мягкую постель.

- Что? – спрашиваю я, снимая футболку через голову. – Это называется секс, Хеймитч. Этим я и хочу сейчас заняться. Ты что против? – упираю руки в бока. Хеймитч смеется и, перехватив мою руку в запястье, тянет на себя, усаживая верхом.

- Нет, солнышко, я не против, – мужчина заключает мое лицо в плен своих ладоней и нежно целует в губы. – Я только за.

И я снова забываюсь в его объятьях, он помогает мне в этом. Он нежный, опытный и терпеливый, в очередной раз доставляет мне удовольствие, окуная в океан блаженства. Самое главное, что он рядом и не бросит меня, и это, пожалуй, первый раз за последний месяц – именно столько мы вместе – когда после близости я не испытываю это поганое чувство вины.

***

- Ну же, Хеймитч, расскажи мне, – словно упрашивая, вожу пальчиком по его обнаженной груди. – Ну, давай же! Я ничего о тебе не знаю, за исключением того, что ты победитель пятидесятых Голодных игр, имени, возраста и того, что по невиданным причинам, ты до сих пор один, – ментор, в сотый раз за сегодняшнее утро, услышав слегка поднадоевшие причитания, театрально закатывает глаза.

- Китнисс, ты просто невыносима! – Хеймитч проворно вытягивается на кровати, после чего привлекает меня к себе и, обняв за плечи, нежно целует в губы. – Зачем это тебе? – спрашивает он сквозь поцелуй.

- Просто хочу знать, – улыбаюсь и, всерьез намереваясь вытянуть из него хоть какую-то информацию, пытаюсь отстраниться от Хеймитча, но он лишь крепче сжимает меня в своих объятьях, углубляя поцелуй.

- Брось, детка, тебе это ни к чему, – этот хитрый лис знает, как заткнуть мне рот, и активно пользуется недавно приобретенными знаниями. – Тем более, к чему нам эти пустые разговоры, когда мы можем заняться чем-нибудь более приятным и полезным?

- Я серьезно, Эбернети! – сделав над собой усилие и собрав всю волю в кулак, отстраняюсь от него. – Почему ты так и не завел семью? – от этих слов мужчина, словно получив пощечину, резко отстраняется от меня и встает с кровати.

- Боже мой, детка, я не хочу говорить об этом, – он собирается уйти, но я, проворно схватив за плечи, укладываю его обратно и, молниеносно оседлав, как строптивого жеребца, нависаю над ним, целуя в шею. Ментор одобрительно выдыхает, тем самым подстегивая меня с новым напором продолжить свои расспросы.

- Почему? – мурлычу, как кошка. – Неужели в целом дистрикте ты не смог найти себе женушку, м? – провожу языком по мочке его уха и, втянув ее в рот, начинаю слабо покусывать и посасывать. – Хеймитч? – томно выдыхаю.

- Смог, – коротко говорит мужчина. Не ожидая такого ответа, я резко отстраняюсь, устремляя на него вопросительный взгляд. – Ты ведь знаешь, что Сноу, получая очередного победителя, предпочитал извлекать из последнего как можно больше выгоды. А точнее, ему нравилось выжимать из нас все соки, до последней капли. Ты ведь помнишь, как он поступил с Финником, дорогая? – Я нервно сглатываю, мне совершенно не нравится то, какой оборот принимает наш разговор. Конечно же, я помню, что именно этот старый ублюдок заставлял делать Одэйра. Зря я затронула эту тему. – Когда он предложил мне, по его мнению, «выгодную сделку» - я отказался. Сноу предупреждал меня, что в случае моего отказа, мне не поздоровится, но я, будучи слишком молодым и самонадеянным, опрометчиво решил, что смогу противостоять ему. Я решил, что слова Кориолана Сноу всего лишь пустой звук, и он ничего не сможет мне сделать, но когда я приехал домой, то понял, что он не шутил. – Ментор делает паузу и, горько усмехнувшись, продолжает: – Сноу убил всю мою семью, мою невесту, он лишил меня всего. Он уничтожил все, что было мне дорого, Китнисс.

- Прости, – я ощущаю себя виноватой. – Я не должна была…

- Верно. Не должна была, – резко перебивает меня Хеймитч. – Знаешь, я проголодался. Как насчет того, чтобы пообедать вместе? – он спешно подбирает и натягивает, до сих пор валявшиеся на полу, штаны и изрядно измятую рубашку и, направившись к выходу, дает понять, что неприятный для него разговор окончен. Признаться, я искренне этому рада.

- Да, конечно, – бурчу себе под нос, подходя к вещевому шкафу.

«У него была невеста. Любимая невеста. Почему, потеряв ее, он все же остался одиноким?»

- пронеслось в моей голове.

Спускаюсь на первый этаж. С кухни доносятся звуки гремящей посуды. Едва мой нос улавливает весьма аппетитные запахи жареного мяса, как рот невольно наполняется слюной. Чувство голода приходит вместе с неприятными спазмами в области живота, сопровождаемыми почти болезненным бурчанием и осознанием того, что в последний раз я ела сутками ранее.

Захожу на кухню. Вид Хеймитча, самозабвенно хлопочущего над сковородой, заставляет меня невольно улыбнуться. Никогда бы не подумала, что мой бывший ментор умеет готовить, пусть и немудреные блюда, но все же, он готовит. Это так на него не похоже, так мило. Он выглядит таким… домашним?

Обедаем мы в мертвой тишине. Хеймитч, не желая возвращаться к начатому мной в спальне разговору, делает вид, что он крайне увлечен поеданием перловки с салатом, приготовленными Сальной Сэй, вкупе с наивкуснейшим, собственноручно зажаренным, оленьим мясом. Мне же, напротив, вид делать не приходится. Еда настолько вкусная, что я не могу оторваться от тарелки, пока та не оказывается пустой.

Тишина становится просто невыносимой. Она тяжелым грузом давит на меня. Мне начинает казаться, что воздух в кухне накалился до предела, безжалостно выжигая кислород. В попытке хоть как-нибудь разрядить обстановку, благодарю Хеймитча за обед, не забыв упомянуть и о том, что он получился на славу. Ментор, увлеченный своими мыслями, лишь блекло улыбается и коротко кивает, даже не удостоив меня взглядом. Признаться, это мне совсем не нравится. Какого черта?

Беру стоящую на столе бутылку виски и, налив себе пол бокала, залпом опустошаю содержимое. Этот факт моментально привлекает внимание Хеймитча. Ну, надо же, стоит мне взяться за бутылку, и я тут же вызываю у него интерес. Ну что ж, раз так, значит продолжим. Повторяю процедуру, на сей раз безжалостно приговорив полный бокал. Мужчина недолго думая, отбирает у меня выпивку, но того количества алкоголя, которое я уже успела влить в себя, с лихвой хватает для того, чтобы порядком вскружить мне голову и развязать язык.

- Детка, мне казалось, мы уже решили проблему с пьянкой? – настойчиво и как бы с нажимом говорит ментор.

- Ну а мне так не кажется, Эбернети, – мне вдруг страшно хочется позлить его, чтобы сравнять счеты. – Не нужно мне указывать, что да как!

- Китнисс, не начинай снова. У меня нет ни малейшего желания лицезреть и переносить твои очередные скандалы и истерики, – твердо заявляет Хеймитч, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Ты ведь и сама знаешь, что стоит тебе выпить, и ты тут же превращаешься в несносную, дурно воспитанную девчонку, которая к тому же страшно любит сквернословить. – Его слова оказывают на меня совершенно неожиданный эффект. Мне просто сносит башню.

- И это говоришь мне ты, Мистер «где же моя бутылка»? – с иронией спрашиваю я. Алкоголь, медленно, но верно, делает свое дело, туманя мой разум. Во мне вдруг возникает крепкая и импульсивная решимость и желание выговориться. – Тот, кто, не сумев уберечь своих близких, добровольно влез в эту самую бутылку и закрыл за собой пробку? Хеймитч Эбернети, да ты чертов лицемер!

Когда ментор меняется в лице, я, спешно прикусив язык, понимаю, что наговорила лишнего. Хеймитч, сжав зубы и тяжело дыша, казалось бы совершенно спокойно, переваривает выплюнутые мной секундой ранее гадости. Но спокоен он только снаружи. Бешено играющие желваки свидетельствуют о том, что внутри него разыгрался разрушительный, ему неподвластный и сокрушающий все живое на своем пути, ураган. Сказать, что он зол, - это ничего не сказать. Он в бешенстве, его глаза гневно и беспощадно буравят меня, белеющие костяшки на сжатых в кулаки руках, невербально говорят мне о том, что в эту самую секунду Хеймитч пытается перебороть пульсирующее в его мозгу желание немедленно свернуть мне шею. Признаться, я, вмиг протрезвев, даже непроизвольно пугаюсь, когда он медленно направляется в мою сторону.

- Хеймитч, ради Бога, прости, – решая исправить сложившуюся ситуацию и, в примирительном жесте, выставив руки вперед, тихо говорю я. – Извини, я совсем не это хотела сказать. – Когда он, оказавшись в непосредственной близости, начинает сжигать меня метающим молнии взглядом и опалять мое лицо своим прерывистым дыханьем, я невольно сжимаюсь в ожидании неизбежного. Ментор же, скрипнув зубами, пугающе спокойно говорит:

- Ты сказала именно то, что хотела, детка, – с этими словами он, брезгливо оттолкнув меня в сторону, направляется к входной двери и, сильно хлопнув этой самой дверью, заставляет меня вздрогнуть, покидает мой дом.

«Какая же ты дура, Китнисс Эвердин! Какая же ты все-таки дура!»

- мелькает у меня в мозгу. Осознание того, что я только что основательно и бесповоротно все испортила, больно колет где-то под ребрами. Также больно поддевает и то, что я, после того как Хеймитч, пусть и нехотя, но все же открыл передо мной душу, бессовестно туда плюнула. Ударила именно туда, где больней. Грязными пальцами расковыряла, все еще незажившие, кровоточащие раны.

Резко ощутимое чувство дурноты, не физической, а моральной, больно ударяет под дых, а столь ненавистное мне чувство вины отвешивает звонкую пощечину.

Решив побежать за Хеймитчем, я кидаюсь к двери, но едва добежав до нее, понимаю, что он в лучшем случае не захочет меня слушать, а в худшем, попросту свернет мне шею. Думаю, дождаться, пока он остынет и придет сам. Тогда я и попытаюсь загладить свою вину. Но он не приходит. Ни этим вечером, ни следующим утром, ни через день, ни через два. Его попросту нет, я остаюсь одна. Совсем одна, и снова мучимая кошмарами и демонами ночи. Впрочем, я сама в этом виновата.

Глава 11. Всего лишь миг: Страх потери.

POV Китнисс

- Девочка, разве Хеймитч больше не приходит? – слова Сальной Сэй создают эффект хлыста, больно бьющего прямо в цель.

Ментора нет уже два дня. Два долгих дня, в течение которых я добровольно занимаюсь самобичеванием, не находя себе места, и Сэй это, безусловно, заметила. Я ждала, что Хеймитч придет, но напрасно, его нет, и я злюсь на саму себя, на свою грубость, резкость и неспособность вовремя прикусывать длинный язык. Сэй, будто бы прочитав все мысли, что в эту самую секунду проносятся в моей голове, подливает масло в огонь. – Вы что вконец рассорились? – вопрос, больше похожий на утверждение.

- С чего ты это взяла? – как можно спокойнее, через силу растягивая губы в безразличной усмешке, спрашиваю я. – Скорее всего Хеймитч снова ушел в запой. Не в первый раз ведь, – ухмыляюсь. Меньше всего мне сейчас хочется, чтобы старуха догадалась о моих душевных стенаниях.

- Зря ты так, – с явным упреком говорит она. – Эбернети многое пережил.

- Все мы многое пережили, Сэй, – бесцветно отвечаю я, трепетно надеясь, что старуха продолжит рассказ, но когда та, поджав губы, начинает медленно отворачиваться к плите, спешно и с плохо скрываемым интересом спрашиваю: – Что такого могло с ним случиться, что бы сделало его случай особенным? – про себя молюсь всем известным богам, чтобы она ответила и при этом не заметила, с каким интересом я жду этого ответа.

Сальная Сэй оборачивается и, неспешно вытирая руки о фартук, говорит:

- Ах, Китнисс, Хеймитч Эбернети вовсе не особенный. Он, как и все мы, всего лишь жертва тирана, Кориолана Сноу. Он такой же несчастный, как и ты, девочка. Так же как и ты, он был вынужден убивать, чтобы остаться в живых. Ты – чтобы вернуться к сестре, он – чтобы вернуться к невесте. – Каждое упоминание о Прим вызывает во мне целую бурю эмоций. Сэй предусмотрительно делает паузу, давая мне возможность проглотить подобравшийся к горлу ком, и продолжает. – Хеймитч Эбернети и Кларисса Стоун, его невеста, – объясняет Сэй, – были очаровательной, радующей глаз парой. Он – приятный, хоть и драчливый; она – тихая, спокойная, черноволосая и голубоглазая девочка. Они учились в одном классе, все время были вместе, прямо не разлей вода. К девочке, хоть она и была неописуемо красива, никто не осмеливался подойти, не говоря уже о том, чтобы заговорить. Хеймитч охранял ее, как зеницу ока. Стоило кому-либо приблизиться к Клариссе ближе дозволенного, Эбернети, подобно коршуну, отгонял прочь нахала, при этом не стесняясь махать кулаками. Все были уверены, что по окончанию школы пара, скорее всего, поженятся. Но у жизни, как известно, на все имеются свои планы. – Старуха горько усмехается.

- Что тогда произошло? – задаю вопрос, ответ на который, догадываюсь, мне не понравится, ведь со слов Хеймитча я знаю, что Кларисса умерла. Подозреваю, что ментор намеренно не рассказал мне самого главного, то, как именно не стало его невесты.

- Ох, это было ужасно. Я право не знаю, девочка, стоит ли тебе вообще об этом говорить? – Сэй пожимает плечами, но все же, после короткой паузы продолжает свое повествование. – Это случилось сразу после того, как закончились Игры. Хеймитч был еще в Капитолии, когда к нему домой явились миротворцы. Они безжалостно избили сопротивляющихся отца и брата, после чего прилюдно казнили их на Площади Правосудия, якобы за измену и подстрекательство на бунт. Мать пощадили. Но тем же вечером те же миротворцы, пришли к почти убитой горем вдове. На беду, миссис Эбернети оказалась дома не одна. Добродушная Кларисса пришла утешить мать своего жениха. Никто не видел, что именно с ними делали миротворцы, но явно не песни им пели. А потом дом семьи Эбернети охватило пламя. Крики несчастных женщин были слышны на весь Дистрикт, и никто не мог им помочь, миротворцы, окружив дом, никого ближе, чем на пушечный выстрел не подпускали. Когда Хеймитч вернулся в Дистрикт, вместо родного, отчего дома и любимой семьи, его встретило пепелище и четыре могилы на кладбище, две из которых были пустые. И знаешь Китнисс, – старуха смотрит мне прямо в глаза, – убитый горем парень, из некогда красивого, подающего надежды молодого человека, за короткий срок превратился в угрюмого Хеймитча Эбернети, которого ты знаешь. Он, начав винить себя в смерти близких, принялся запивать свое горе горячительными настойками. Он просто сломался. – Сальная Сэй, поджав губы и отвернувшись обратно к плите, принимается колдовать над кастрюлями, а я, почувствовав тошноту и отвращение к самой себе, решаю, во что бы то ни стало, переступить через свою чертову гордость и исправить содеянное.

POV Хеймитч

Первая мысль, посетившая мой воспаленный рассудок, - свернуть мерзавке шею, вытрясти из нее душу, стереть с лица земли, уничтожить. Что угодно, лишь бы больше не слышать эти гадости, что так искусно срываются с ее ядовитых губ. Девчонка так виртуозно поливает меня грязью, что ей впору выдавать медаль за артистизм и находчивость!

- Мерзкая дрянь! – хриплый крик, вырывающийся из моей груди, схож с воплем зверя, бьющимся в предсмертной агонии, и сопровождается треском разбивающегося вдребезги бокала, в порыве злости кинутого в стену.

Минувшее, яркими, интенсивно режущими глаз пятнами въедается в мой измученный разум. Призраки прошлого благополучно оживают и снова преследуют меня, изводя по ночам. Боль утраты накрывает с головой, засасывая в пучину скорби и горечи. Все, о чем я так старательно пытался позабыть все эти годы, все, что заливал тонами спиртного, лишь бы забыться в пьяном угаре и не вспоминать никогда, то, что схоронил в самом далеком уголке своего сознания, теперь воскресло, воспрянуло из небытия, пробудилось, и с новой, удвоенной, а может даже утроенной силой, сводит мое самообладание на «нет».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда Китнисс говорит мне эти слова, я чувствую резкий прилив гнева, неконтролируемого гнева, который пробуждает во мне монстра, не знающего пощады, активизирующего одно единственное желание - сокрушать. Я на самом деле пугаюсь того, что могу причинить Сойке вред, но когда она, поняв, что сболтнула лишнее, отступает, при этом начав извиняться, я подавляю в себе зверя. Усыпляю, заковываю его в ржавые кандалы и закрываю в самую дальнюю и темную клетку своей сущности. Не то чтобы меня как-то успокаивают ее извинения, просто мой пыл остужает тот факт, что она осознала свою ошибку.

***

Я не вижусь с Китнисс два дня. Нет сил да и желания, признаться, тоже нет. На данный момент это выше меня. Мне просто нужно время, чтобы успокоиться и немного отойти. Забыть все это. Захоронить воспоминания глубоко-глубоко внутри своей разорванной в клочья души на кладбище потерянных надежд, туда, где им самое место. Поэтому все это время я, в надежде забыться снова, старательно топлю свое горе в реках старого доброго виски. Не хочу вспоминать былое, оно слишком сильно жжет изнутри.

Девчонка, вопреки всем моим желаниям, заявляется ко мне спустя два дня. Игнорируя мои требования немедленно убраться, она несмело заявляет мне, что хочет поговорить. И, видимо, чертовка настроена решительно, потому что даже после того как я, не желая продолжать этот бессмысленный, и, на мой взгляд, бестолковый разговор, принципиально поворачиваюсь к ней спиной, она все же остается, даже не собираясь уходить.

Понимаю, что все мои попытки выпроводить Китнисс вон – напрасны, и этих нецелесообразных разбирательств мне просто не удастся избежать.

- И что ты тут забыла? – еле шевеля языком, спрашиваю я.

- Я хотела поговорить, – хриплым, поникшим голосом отвечает Сойка.

- Прямо сейчас? – даже не пытаюсь скрыть свое раздражение. Пусть знает, что я очень зол на нее.

- Да, – тихо, едва слышно, отзывается девушка, подходя почти вплотную. Я не могу увидеть ее, так как стою к ней спиной, но могу превосходно ее чувствовать. Каждый неуверенный шаг, каждый рваный вздох. Я ощущаю, как она дрожит, как нервно сглатывает, как трясутся ее руки, и даже то, как тревожно бьется сердце у нее в груди, через раз пропуская удары.

- Нашла время, – фыркаю я и, поднимая, как бы демонстрируя ей свой полный бокал, добавляю: – Не видишь, я очень занят?! Мне сейчас совсем не до дурацких и лишенных смысла бесед. – И в подтверждение своим словам парой больших глотков осушаю бокал.

Я чувствую ее тепло. Она делает еще шаг, стоит пару секунд неподвижно, как бы обдумывая и решаясь на что-то, потом медленно обнимает меня со спины и, уткнувшись лицом мне в лопатку, оставляет на ней легкий поцелуй. Руки девчонки ложатся мне на грудь. Все ее действия, движения пропитаны неуверенностью. Она словно боится, что я ее оттолкну. Признаться, с самого начала я собирался сделать именно это, но ее непосредственная близость, тепло ее тела, ее голос, на пару секунд вводят меня в ступор. Когда же я, придя в себя, собираюсь разорвать объятья, Китнисс, словно почувствовав, что я намереваюсь сделать, еще крепче обнимает меня.

- Прости меня, Хеймитч, – ее голос звучит так виновато и раскаянно, что я не осмеливаюсь оттолкнуть ее. – Я была не права. – Что мне ей ответить? Что все в порядке, и я совершенно не зол на нее?

- Китнисс, зачем ты здесь? – вздыхаю, боже, как же я устал. – Что тебе от меня нужно? – оборачиваюсь, Сойка отходит на шаг и, молча, словно не в силах найтись с ответом, начинает нервно теребить край своей блузки. Меня почему-то это поддевает настолько, что хочется больно, почти до слез, уязвить, подковырнуть ее.

- Я просто хотела… – неуверенно начинает она.

- Хотела что? Извиниться? – смеюсь. – А знаешь, ты была совершенно права, солнышко. Я лицемер! Это я виноват в том, что случилось с моей семьей, я и моя чертова гордость! – Китнисс отрицательно качает головой, явно желая возразить мне, но она не успевает открыть рта. Я еще не закончил. – Да, Китнисс. Я был слишком самонадеянным, надо же, я победитель пятидесятых Голодных игр! Я выиграл, в то время как сорок семь трибутов пали на арене. Каков герой, да? Вот только я этого не просил! Я не хотел участвовать в этих треклятых Играх. Я не хотел становиться куклой в руках Сноу. Я не хотел терять семью и любимую женщину. Единственное, чего я желал, это быть с ней, жениться, завести детей. Поэтому я и отказал Сноу, за что и поплатился. – Сойка смотрит на меня с печалью, а я лишь несладко усмехаюсь.

- Хеймитч, я… – девушка порывисто делает шаг навстречу и резко останавливается, опуская голову. – Мне жаль…

- Да ты что, солнышко? Серьезно? – ухмыляюсь я. – А теперь поговорим о тебе. Со мной все ясно, я лицемер, а ты? Чем ты лучше меня, а? – девчонка хмурится, нервно мнется на месте, переступая с ноги на ногу. Ей, безусловно, не нравится то, какой оборот принимает наш разговор. – Знаешь, кто ты, солнышко? – спрашиваю с нажимом, указывая на нее указательным пальцем.

- И кто же? – с вызовом интересуется Эвердин. – Ну же, удиви меня.

- Ты чертова заноза в моем заду, Китнисс, вот кто ты! – выплевываю ей в лицо, все так же тыкая пальцем в ее сторону, от чего сказанное обретает удвоенный эффект. Лицо девушки загорается негодованием. Она начинает злиться. Как забавно! – Что? Не ожидала, что еще кто-то кроме тебя может кидаться оскорблениями? – Сойка, изначально явно желавшая что-то ответить, спешно проглатывает свои невысказанные реплики, а я продолжаю, мне мало сказанного. – Ты думаешь лишь о себе, плевать тебе на других. Эвердин, ты конченая эгоистка, лелеющая лишь свою боль, и знаешь что? Шла бы ты, куда подальше со своими извинениями! – сопровождением последней фразы является полет очередного, ни в чем неповинного бокала о стену. Видимо, это начинает входить в привычку.

Вот оно! Эвердин сглатывает, в ее серых, бездонных глазах появляются слезы. Мои слова успешно достигают намеченной цели, уколов ее в самое сердце. Ей больно так же, как и мне пару дней назад. Наконец-то я ощущаю столь долгожданное облегчение, а вместе с ним и горечь. Мои слова, подобно дегтю, отравляют не только ее, но и меня самого. Одинокая слеза скатывается по ее пылающему лицу. Она отводит взгляд и, явно не желая делать меня свидетелем своей слабости, медленно ступая на дрожащих ногах, направляется к выходу, спасаясь бегством. На секунду останавливается и не оборачиваясь, Китнисс совершенно спокойно говорит:

- Я извинилась, потому что была не права, Хеймитч, потому что сделала тебе больно, хоть и не намеренно. А ты, – она делает паузу. Прерывисто выдыхает. – Ты только что сделал то же самое, что и я тогда, – поворачивает голову на бок и, ухмыляясь, добавляет: – Вот только разница в том, что ты это сделал намеренно. Надеюсь, тебе стало легче? – Нет, будь она неладна, мне не стало легче! Мне стало совестно, ведь девчонка, безусловно, права, желая избавиться от своей боли, я сделал больно ей.

- Китнисс, – устало и с долей вины окликаю я Сойку, она оборачивается. – Просто нужно время, понимаешь? – она кивает головой.

- Да, конечно, – и спустя секунду покидает мой дом, оставляя меня одного наедине со своими мыслями и чувством того, что я хоть и прав, но, безусловно, перегнул палку. Зато, теперь между нами нет этой слепой недосказанности. Да и уже, наверное, ничего нет.

В конце концов, Сойка не виновата, она всего лишь сказала мне правду, пусть и горькую, но все же, правду. Я же, в свою очередь, тоже не солгал. Почему же так щемит в груди, ведь мы вроде бы пришли к согласию? Нам обоим нужно время, чтобы остыть, успокоиться и расставить все по полочкам.

С девчонкой можно помириться завтра или послезавтра. Только не сегодня, только не сейчас.

POV Китнисс

В душевных терзаниях и раздумьях проходит еще пара дней и бессонных, одиноких ночей, в которых я, опять мучимая кошмарами, где Прим, переродки, арена, убитые мной трибуты, погибшие друзья, война, унесшая тысячи жизней, и море, огромное море крови. Море, в котором я тону, и нет никого, кто мог бы спасти меня. Никого, даже Хеймитча. А он так нужен.

«Зачем он это сказал? Неужели он и в самом деле так думает? В самом деле, считает меня занозой?»

- я, гонимая этими глупыми мыслями, иду туда, где мне всегда рады, в лес. Решаю поохотиться, успокоить нервы. Все равно сейчас я просто не способна заняться чем-либо.

Выхожу на столь любимую мной еще с самого детства Луговину, служившую теперь братской могилой тем, кто погиб во время бомбежки. В Дистрикте больше не осталось тел умерших, все они теперь покоятся здесь. Луговина, которая всего лишь несколькими месяцев тому назад, будучи полностью перерытой, напоминала огромную дыру в моей душе, теперь, покрыта редким зеленым покровом и такими же редкими, но очень красивыми цветами. Эти цветы сделали луг более живым, умело замаскировав смерть, что теперь навеки покоится в его недрах.

Лес – это удивительный мир, к которому хочется прислушаться, чтобы уловить каждый его шорох. Весна в лесу – это особенная пора, период, когда все обновляется, подготавливая здешних обитателей к жаркому лету. Свежая, зеленая листва снова шелестит на ветвях, земля под деревьями покрывается травой и мягким мхом. С каждым днем в лесу расцветает все больше цветов: примулы, медуницы, незабудки, колокольчики, дикие нарциссы и тюльпаны.

Из нор выползают лисы, где-то в берлоге просыпается медведь. К слову сказать, мне еще ни разу не доводилось лицом к лицу встретиться с последним. Помню, как-то раз отец рассказывал мне, что медведи, которые водятся в наших лесах, крайне опасны. Эти животные являются одними из самых крупных наземных хищников, встреча с которыми не сулит ничего хорошего. Достигают медведи в среднем около трех метров в длину, но некоторые жители Дистрикта утверждают, что иногда встречаются и четырехметровые особи. Якобы раньше, в темные времена, когда Дистрикт не был отгорожен от леса электрической проволокой, эти страшные животные часто забредали в гости, наводя ужас на местных жителей. После того как вокруг Дистрикта был выстроен так называемый забор, медведи исчезли. Но они остались в здешних лесах, и это еще одна веская причина, по которой жители Двенадцатого дистрикта предпочитают не соваться в лесную чащу.

Охота проходит на редкость плодотворно. Мне удается подстрелить четырех белок и двух молодых индюшек. Довольная, я осматриваю результат трехчасовых скитаний по лесу и, засунув добычу в сумку, привязываю беличьи тушки к поясу, так как в сумке просто не остается места.

«Зато добытого мяса с лихвой хватит на ближайшие два-три дня»,

- весело думаю я. И хотя сегодня я вышла в лес вовсе не из-за ставшей ребром проблемы о нехватке дичи, которая как таковая – отсутствует; все же, не могу не отметить, что за охотой я почти забыла обо всех событиях, произошедших за последние девяносто шесть часов.

Домой я решаю пойти другой дорогой. Хочу проверить выставленные двумя днями ранее силки. У меня они получаются не так мастерски как у Гейла, поэтому я почти не надеюсь найти в них что-либо, но проверить все же стоит.

Солнце высоко над головой, время немного за полдень. Стараюсь идти быстрым шагом, желая вернуться домой задолго до наступления темноты. Не то что бы я боялась, просто мало приятного в том, чтобы в кромешной тьме бродить по лесу, который в ночное время суток, живет совершенно иной, кажущейся зловещей, жизнью. За этими мыслями мне начинают мерещиться посторонние, несвойственные этому месту голоса. Оглядываюсь – ничего. Я будто бы ощущаю чужое присутствие, но, пытаясь отогнать подальше все неприятные мысли, начинаю тихо, себе под нос, напевать веселые песенки, которые когда-то мне пел отец, вот так же в лесу. В поле зрения виднеются мои силки, в которых, к моему разочарованию, совершенно пусто, однако они повреждены. Обхожу силки, осматриваясь по сторонам. Никого. Мятые кусты, изломленные ветви низких деревьев.

Совсем недалеко, к северу от моего местоположения, слышатся странные, неслышные ранее звуки, издалека напоминающие гортанный рев какого-то зверя. Иду на звук, постепенно ускоряясь, а в следующий момент, уже бегу навстречу неведомому. С каждым шагом рев становится отчетливее, ближе. Что-то необъяснимое влечет меня, заставляя забыть об осторожности. Впрочем, совершенно напрасно.

Металлический скрип и резкое чувство боли в левой ноге заставляют меня остановиться и я, чудом не упав, остаюсь на ногах. Помимо моей воли из груди, нарушая временную лесную тишь, вырывается нечеловеческий вопль, который в следующее мгновенье переплетается с ревом того самого животного, на звуки которого я бежала. Пытаюсь успокоиться и сдержать громкие стоны, рвущиеся наружу. Осматриваю ногу, но то, что я вижу, меня совершенно, не радует. Огромные металлические, литые тиски, с едва зазубренными краями сжимаются на моей тонкой щиколотке. Это капкан, похожий на те, что, по словам отца, ставились на медведей. Сглатываю. Стараюсь не паниковать, но острая боль, признаться, не самым лучшим образом влияет на мое самообладание. Медленно, пытаясь не тревожить раненую ногу, опускаюсь на землю. Трясущимися руками, преодолевая дикую боль, ломая ногти до мяса, пробую разжать металлические тиски, это удается не сразу. Каждая попытка приносит новую волну боли, и проходит, казалось бы, целая вечность, прежде чем мне все же удается высвободить ногу из капкана. Так все выглядит еще хуже, небольшие зазубрины, впившиеся в кожу, оставляют на ней неглубокие, но рваные, пульсирующие раны, сквозь которые горячими ручейками сочится алая кровь.

«Остановить кровотечение!»

- даю себе целенаправленную команду.

Безжалостно разрываю свою рубашку на толстые, длинные полосы, после чего наспех туго перевязываю ими ногу. Активно пропитывающий тонкий материал поток крови постепенно останавливается. Пытаюсь встать на ноги. Ступать больно, но с помощью наскоро сооруженной трости – возможно. С каждым шагом, я все изощреннее и красочнее выражаюсь в свой адрес, ругая себя самыми грязными словами. Ну, вот зачем, скажите на милость, сдалось мне проверять эти проклятые тиски? И как теперь добраться до дома?

Откуда-то издали доносится чей-то голос… и все тот же гортанный рык. Причем рык все ближе, а голос, мне кажется или он окликает мое имя? Останавливаюсь. Оборачиваюсь. Прислушиваюсь, и вот уже в следующее мгновенье отчетливо слышу… Хеймитча.

- Китнисс, беги скорее! – ментор мчится в моем направлении, попутно вытаскивая из-за пояса свой охотничий нож. Лезвие блестит в лучах солнца. – Оглянись! – орет ментор, ускоряя шаг. На его лице… испуг?

Я оборачиваюсь в тот самый момент, когда до моего слуха совершенно отчетливо доносится тот самый животный рык. В метрах десяти, огромный, разъяренный, движущийся на меня медведь. Равномерно окрашенная, густая, иссиня-черная шерсть. Мощное, с высокой холкой тело, массивная голова с небольшими ушами и свирепыми глазами. Огромная озлобленная пасть и грозные сильные лапы оснащены мощными, невтяжными когтями, готовыми в эту самую секунду разодрать меня в клочья.

Инстинкт самосохранения срабатывает моментально, рука автоматически тянется к луку, другая за стрелой. Животное ускоряется. Я натягиваю тетиву, прицеливаюсь. Медведь в пяти метрах от меня. Первобытный животный страх студит кровь, я не имею право на ошибку. Выдыхаю и стреляю. Оглушающий рык. Промахиваюсь, и в мгновение ока из охотника превращаюсь в жертву. Неистовый крик Хеймитча совсем рядом, но все же недостаточно близко. Тянусь за второй стрелой, но понимаю, что мне не успеть. Зверь в паре метров от меня. Жизнь черно-белыми кадрами проносится перед глазами. Наконечник моей стрелы направлен на приближающуюся, словно кожей ощутимую смерть. Прошлое и будущее переплетаются воедино, настоящее стремительными темпами исчезает из-под моих ног. Натягиваю тетиву. Животное, подобное огромной грозовой туче нависает надо мной. Выдыхаю. Лапа с пятью острыми лезвиями грозно замахивается. Толчок. Падение. Два рыка сплетаются в один, а я становлюсь невольным наблюдателем происходящего. Борьба за жизнь, за лидерство. Лезвие ножа. Хеймитч. Кровь. Мертвая туша. Стон. Бездыханное тело. Мой безумный крик, разрывающий грудную клетку. Жизнь и смерть. Всего лишь миг… и неисцелимый страх потери.

POV Хеймитч

Спустя пару дней я успокаиваюсь и, понимая, что, несомненно, перегнул палку, иду к Сойке. Ее не оказывается дома. Сальная Сэй говорит, что девчонка пошла в лес. Ну конечно, где же ей еще быть? Также от Сэй я узнаю, что Китнисс в последние дни сама не своя.

- Забрала лук, сказала:

«Нужно успокоиться!»

- и умотала на охоту, – объясняет женщина, – Ты подожди, Хеймитч, она давно ушла, часа три назад. Скоро обернется. – Сэй улыбается и возвращается к своим делам.

Проходит пара часов, а Китнисс все нет. Странное чувство тревоги не дает мне покоя, настырно ковыряя в груди. Расхаживаю по гостиной, пытаясь убедить себя в том, что все хорошо, и мне не о чем беспокоиться, ведь девчонка знает лес как свои пять пальцев. Но, когда Сальная Сэй тревожно говорит:

«А не случилось ли чего, Хеймитч? Девочки давно нет, обычно она уходит всего на пару часов и к обеду возвращается!»

- чувство тревоги начинает бить в колокола.

- Я схожу за ней, Сэй, не волнуйся, – с этими словами я выбегаю из дома Китнисс, про себя молясь, чтобы все мои тревоги оказались напрасными.

Найти Китнисс мне удается не сразу, но когда она все же оказывается в поле моего зрения, хоть и очень далеко, я ликую. Пару раз окликаю девчонку, но она, озираясь по сторонам и не замечая меня, следует дальше. Ступаю за ней, стараясь не выпускать из виду. Вдалеке слышны какие-то звуки. Слишком далеко, мне не разобрать. Неожиданно Сойка срывается с места и, словно гонимая всеми ужасами ада, бежит сломя голову на все четче доносящийся издали шум. Бегу за ней, но девчонка оказывается проворнее, и к моему глубокому разочарованию, ей удается скрыться из виду. Я не успеваю толком прочувствовать всю глубину этого, без сомнений, сильного чувства, как лесную тишь пронзает исступленный крик Китнисс. Ускоряюсь и ощущаю, как загорается земля под моими ногами. По мере того как я сокращаю расстояние разделяющее нас, ее стоны становятся все громче и болезненнее. Они рвут в клочья мою душу.

Китнисс снова оказывается в поле моего зрения, совсем близко, примерно в пятидесяти метрах от меня, когда я замечаю, что прямо на нее движется огромный, свирепый черный медведь. Окликаю девчонку, она оборачивается.

- Китнисс, беги скорее! – Сойка, словно приросшая к земле, с изумлением смотрит на меня, я же со всех ног мчусь к ней. Заметив на ее ноге кровавую повязку и самодельную трость, о которую она упирается, понимаю, что бежать девчонка не сможет. Ускоряюсь, попутно высовывая из-за пояса свой охотничий нож. – Оглянись! Китнисс, оглянись! – она слушается меня и, завидев зверя, инстинктивно тянется к луку. Выпускает в гиганта стрелу, но промахивается. Разъяренное животное с грозным рыком кидается на Сойку. Девушка тянется за второй стрелой, но я понимаю, что она не успеет, медведь раздерет ее, прежде чем она натянет тетиву.

Кровь закипает в жилах, сердце бьется где-то в животе, а в висках пульсирует одна единственная мысль:

«Спасти ее любой ценой!»

Я уже в двух шагах от Эвердин, когда зверь, нависая над ней, готовится нанести роковой удар. Нет времени на раздумья. Это тот самый случай, когда от одной единственной секунды может зависеть, останется ли девушка в живых или нет, и решение приходит само по себе, заменить ее – собой. Это ведь так просто, и я это делаю. Отталкиваю Китниис, принимая удар на себя. Это единственное правильное решение, и пусть даже оно будет последним в моей жизни, но все же, оно самое правильное. И хотя силы катастрофически не ровны, все же я борюсь до конца. Главное не подпустить зверя к девчонке, нанести ему максимальное количество ран, и при этом совсем не важно, сколько я получу взамен.

Мертвая туша валится на землю. Я падаю рядом с ней, ноги совершенно не держат меня. Дышать становится трудно, почти невозможно. Голову пронзает острая боль. Мир, словно карусель, кружится вокруг меня. Сквозь звон в ушах слышу жалкий крик Китнисс. Расплывчато вижу ее, нависающее надо мной, лицо, которое постепенно превращается в бесформенное, сплошное пятно. Я с трудом различаю горький плач, сопровождаемый тихими, скулящими мольбами:

- Только не умирай, Хеймитч, – просит девушка, – Только не сейчас!

А я не могу ей ничего обещать. Я устал. Мне страшно хочется отдохнуть, я позволяю темноте окутать себя, и она бережно погружает меня в бездну.

Глава 12. С днем рождения, солнышко!

POV Китнисс

Лес. Я снова стою посреди родного леса. Вокруг темнота. Густая, вязкая и, кажется, совсем непробиваемая темнота окружает меня. Она такая пустая, абсолютно пресная, и нет в ней ничего кроме тошнотворного, металлического привкуса потери. Сначала темнота заботливо укутывает, принимая в свои объятья, после чего начинает постепенно душить, словно выкачивая весь кислород из моих легких.

Рык. Стон. Два кардинально разных звука, переплетаясь, медленно сливаются в единую мелодию, безжалостно царапающую изнутри мою черепную коробку.

Закрываю глаза, зажмурившись так сильно, что мрак покрывается сплошными красными пятнами. Кровь. Много крови вокруг. Солнечные зайчики, весело играющие на серебристом лезвии ножа, замирают на неопределенное время, да и само время тоже замирает, застывает, словно боясь заново пуститься в привычный для себя ход.

Я немею, прирастаю к земле, надежно пустив в нее свои корни. Я не могу пошевелиться, могу лишь наблюдать как огромный, разъяренный зверь настигает меня. Он все ближе и ближе, совсем рядом. Его мощное, массивное тело нависает надо мной, заставляя мое сердце сначала судорожно содрогнуться, а потом резко остановиться. Зверю не суждено добраться до меня. Вместо этого он довольствуется тем, кто, рьяно пытаясь защитить меня, добровольно и так самоотверженно предоставляет себя на растерзание.

Озлобленное, со свирепым, диким взглядом, животное награждает столь родное тело бесконечными ударами, безжалостно впечатывая в него свои мощные когти, раздирая его кожу в клочья. Жертва рьяно сопротивляется, желая повергнуть хищника, но в этой схватке одного лишь желания недостаточно. Его мало, катастрофически мало, силы не равны и мужчина стремительно сдает позиции. Я хочу помочь ему, но по-прежнему не могу, проклятое онемение, сковавшее мое тело, никак не желает отступать. Я всего лишь безвольный зритель устрашающего спектакля.

Мертвенно-бледное лицо, украшено кровоточащими ранами, длинными и глубокими. Некогда светлые пряди волос пропитываются кровью и безобразно склеиваются. Глаза закрыты, дыхание тяжелое, прерывистое, пульс едва прощупывается.

Этот ужас продолжается бесконечное количество раз. Я теряю его, снова и снова.

Неистовый, исступленный крик рассекает ночную тишину пустого дома. Дикий, леденящий душу страх, растекается по венам, скручивая мое тело, словно одной сплошной судорогой. Я снова просыпаюсь в холодном поту, совсем одна, потому что того, кто последнее время спасал меня от ночных видений, рядом больше нет. Кошмары сковывают мое подсознание тяжелыми оковами. Раньше мне снились переродки, мертвые трибуты и война, сейчас же мне снится кровавый лес, разъяренное животное и едва живой Хеймитч, который подобно привидению каждый раз испаряется.

В своих снах я ищу и не могу найти, настигнуть его; это все равно, что ловить дым голыми руками. Стоит ему появиться в поле моего зрения всего лишь на один короткий миг, как он тут же бесследно ускользает от меня. Это похоже на чью-то злую шутку.

Хеймитча нет уже неделю. Одна долгая неделя, на протяжении которой я, будучи в абсолютном неведении, без каких-либо новостей, медленно схожу с ума. Неделя, на протяжении которой я не могу нормально есть и спать, и если раньше я успокаивалась, убегая в столь родной мне с самого детства лес, то сейчас именно он и стал моим главным ночным кошмаром. Мне больше некуда бежать. Вот и сейчас, в очередной раз, будучи не в силах пережить этот ночной ужас, я просыпаюсь, а с моих до крови искусанных губ срывается его имя.

- Хеймитч… – и снова слезы. Это я во всем виновата! Это я должна была быть на его месте, это меня, а не его, должен был изувечить медведь. – Хеймитч… – сажусь на кровати, глухие рыдания душат меня изнутри. Ну, зачем, на кой черт, мне сдались те тиски? Зачем я вообще пошла тогда в лес? – Где ты, Хеймитч? – подтягиваю ноги к груди и, обхватив коленки руками, начинаю качаться взад-вперед. От неведения мне хочется выть, рвать на себе волосы, но едва ли это может мне чем-то помочь, ведь его все равно нет. – Где ты? – за окном, медленно начинает светать, утро постепенно вступает в свои законные права и, казалось бы, вот он новый день, светлый, солнечный, а на душе почему-то все так же темно, холодно и одиноко.

***

В тот роковой день, не помню, как именно, но мне все же удалось протащить на себе, находящегося в полубессознательном состоянии, Хеймитча почти до самого дома. Еще на середине пути я почувствовала, что силы мало-помалу покидают меня и что мне не удастся самостоятельно добраться до дома. Также я понимала, что если поддамся секундному порыву и остановлюсь, то просто не смогу заставить себя снова идти, и в результате Хеймитч умрет от потери крови. Поэтому, превозмогая острую боль в собственной израненной конечности и окаменевшие от нагрузки мышцы, я все же заставила себя двигаться дальше. Когда мне удалось дотащить раненного мужчину до Луговины, нас заметили Тэд и Джим, когда-то работавшие с моим отцом в шахте, они и помогли добраться до больницы, где нам оказали первую медицинскую помощь.

Мне повезло больше, чем ментору, кость оказалась не повреждена, я отделалась наложением двенадцати швов и постельным режимом. Кроме того, на протяжении недели я должна была терпеть ежедневные посещения врача, который осматривал меня и менял повязку, в то время как Эбернети требовалась немедленная госпитализация. Из-за обширных повреждений тканей, многочисленных переломов и сотрясения, его срочно увезли в Капитолий. Когда я заявила, что желаю сопровождать его, мне напомнили о наложенном «запрете» покидать пределы Двенадцатого. Его забрали, я осталась одна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Первая неделя прошла тяжело, но следующая в тысячи раз тяжелее. У врача, который ежедневно осматривал мою ногу, мне так и не удалось узнать ничего о Хеймитче. Как он? Что с ним? Жив ли он? Совершенно ничего, и это сводит меня с ума.

Каждый божий день меня мучает один и тот же вопрос, ответ на который мне никак не удается найти:

«Зачем он это сделал?»

. В мозгу, подобно маленькой сигнальной лампочке, мигает одно единственное слово: «жертва». Осознание того, что после всей той правды, которую я так услужливо, с присущей мне жесткостью, высказала ему, тем самым, безусловно, глубоко ранив Хеймитча, он все же пожертвовал собой, спасая меня, неприятно ковыряет где-то в груди. Меня переполняет целая гамма чувств, начиная от вины и заканчивая какой-то необъяснимой злостью, которая, закипает во мне подобно вулканической лаве, готовой в любую секунду извергнуться наружу.

- Чертов Хеймитч! Хренов сукин сын, чтоб ты провалился вместе со своей долбанной самоотверженностью и жертвенностью! – в который раз в сердцах кричу я в тишину пустого дома.

Как-то утром, на мои крики прибежала Сальная Сэй и, завидев, в каком я состоянии, принялась активно меня успокаивать, правда бесполезно, моя утренняя истерика, вызванная очередным ночным ужасом, стремительно набирала обороты, грозясь, перерасти из обычной в масштабный, долговременный нервный срыв.

- Шшш, ты чего, девочка? Успокойся, не плачь. С ним все будет хорошо, – говорила мне Сэй.

- Я виновата… – всхлипывала я, будучи не в силах успокоиться. – Сэй, я так виновата…

- Не говори ерунды! – отдернула меня старая женщина. – С того, кто на самом деле виноват, уже неделю как сняли шкуру!

- Ты не понимаешь, Сэй! – щенячьими стонами продолжало вырываться из моей груди. – Это ведь из-за меня он пострадал! Он пошел в лес за мной!

- Китнисс, хватит корить себя! В конце концов, Эбернети – взрослый мужчина! Он хотел защитить тебя и сделал это. С ним непременно все будет хорошо и совсем скоро он вернется домой, – настойчиво, в который раз повторяла она. А я пыталась ей верить.

Без сомнения она знает, что Хеймитч очень важен для меня, ведь она не раз видела, как он носится за мной, как за маленьким ребенком, остро нуждающимся в том, чтобы ему каждые пять минут подтирали сопли. Сэй знает, что нас с Хеймитчем что-то связывает, что-то очень сильное, но догадывается ли она насколько, ведь я сама еще до конца это не поняла. В тот самый миг, когда он, истекая кровью, закрыл глаза, когда его дыханье стало неровным, а пульс слабее, когда я поняла, что его может не стать, что он может навсегда исчезнуть из моей жизни, мне стало по настоящему страшно. Страшно потерять его, так же как и Пита. От переживаний и неведения мне буквально хочется лезть на стену. Я впадаю в депрессию, первую дни игнорирую все телефонные звонки. Я не хочу ничего делать, не хочу, кого-либо видеть или слышать. А зачем? Тот единственный человек, который сейчас занимает все мои мысли, на данный момент находится очень далеко. И вряд ли кто-либо побеспокоится о том, чтобы мне позвонили и сообщили о состоянии здоровья ментора. Спустя еще пару дней я набираюсь смелости и сама звоню доктору Аврелию. От него мне и удается узнать, что Хеймитча удачно прооперировали и его жизни на данный момент ничего не угрожает. Большего мне и не нужно, ведь он жив и это самое главное. Мне остается лишь считать дни до его приезда, и я начинаю считать.

***

- С днем рождения, Кискисс! – Гейл с огромным букетом белых лилий стоит на пороге моего дома и улыбается, а я не знаю, что мне делать. Наверное, правильнее всего было бы пригласить его в дом, ведь так, по крайней мере, поступают гостеприимные хозяйки. Но я словно прирастаю к полу, да и честно говоря, события, произошедшие в моей жизни за последние месяцы, недели, дни, нисколько не способствуют моей гостеприимности, а с точностью, наоборот. Я не хочу никого видеть, в особенности Хоторна. Первым порывом было просто захлопнуть дверь прямо перед его носом, но почему-то я сдерживаюсь, не могу, ведь это же Гейл, старый добрый Гейл, друг детства… и виновник смерти Прим! – Может, все-таки впустишь меня или мне так и стоять на пороге? – он напряженно улыбается, протягивая мне цветы. – Это тебе, – киваю и усилием воли заставляю себя улыбнуться ему в ответ. Оказывается это не так уж и сложно: надевать на себя маски.

- Да, конечно, проходи, – отхожу в сторону, пропуская его в свой дом. – За цветы, спасибо, но, пожалуй, не стоило утруждаться, – криво усмехаюсь. – Я не праздную, мне не с кем. – Хоторн хмурится, отпускает голову, конечно же, он чувствует себя виноватым, но ведь мне от этого не легче.

Направляюсь на кухню, Гейл следует за мной. Ставлю цветы в вазу, одну из тех немногих, что еще остались в моем доме. Неловкое, напряженное молчание виснет в воздухе. Очевидно, война и здесь наследила, оставив в наших душах несмываемые отпечатки своих холодных, цепких пальцев. Больше нет той непринужденности и дружеской раскованности, да и дружбы в принципе тоже нет. Хеймитч отчасти прав и, возможно, глупо винить Гейла в смерти Прим но, как бы я не старалась, вряд ли мне удастся, когда-либо, вновь относиться к нему как прежде.

Он молчит, избегая смотреть мне прямо в глаза. Напряжение нарастает, усиливается. Я не выдерживаю и первая нарушаю тишину:

- Чаю? – спрашиваю Гейла.

- Нет, спасибо, – он нервно теребит рукав рубашки.

- Как у тебя дела, Гейл? – сажусь за стол напротив него. – Слышала, ты неплохо устроился во Втором дистрикте, нашел хорошую работу, – он коротко кивает. – Все хорошо?

- Да, – быстро отвечает он, слишком быстро. Он нервничает, его, словно что-то мучает, гложет. – Китнисс, я хотел поговорить с тобой, – начинает он, но резко замолкает. Глубоко вдыхает, потом выдыхает, словно решаясь на что-то. – Китнисс, ты сможешь когда-то простить меня? – в его глазах отражается столько боли, вины и надежды, что я просто не в силах глядеть в них. Прикусив губу, я спешно отворачиваюсь от него. Не хочу видеть его раскаяния, мне оно не нужно.

- Мы ведь и так говорим, разве нет? – отвечаю я, намеренно игнорируя его последний вопрос.

- Я не об этом, Кит… – начинает Гейл, но я перебиваю его на полуслове.

- А о чем? – наигранно недоумеваю я, театрально разводя руки в стороны, – Обо мне, о тебе или, может быть, о нас? О моих чувствах, о Пите, о моей матери или может быть о смерти Прим? О чем именно ты хочешь поговорить Гейл? – ярость, подобно ядерному взрыву, стремясь вырваться наружу, разрывает меня изнутри.

- Я знаю, что ты никогда не сможешь меня простить. Я виноват перед тобой, Кискисс, – он делает паузу и, посмотрев мне прямо в глаза, продолжает: но все же, прошу, хотя бы попытайся понять меня… – В его глазах мольба, и это невыносимо. Во мне борются два совершенно противоречивых желания: простить или прогнать; и я принимаю решение, может поспешное, но все же.

- Хорошо, Гейл, – я одобрительно киваю. А как иначе? Ведь это же Гейл, старый добрый Гейл… друг детства.

***

Я открываю дверь и замираю. Не могу поверить своим глазам, передо мной, на пороге моего дома, действительно стоит Эбернети или мое воображение опять играет со мной злую шутку?

- Хеймитч… – я боюсь пошевелиться, даже дышать боюсь, чтобы ненароком не спугнуть прекрасный плод своего воображения.

- С днем рождения, солнышко, – мужчина улыбается мне с таким теплом и нежностью что я, не помня себя от радости, практически готова поверить в эту, столь правдоподобную и желанную, иллюзию. – Ну же, детка, иди ко мне, – мягко говорит Хеймитч и призывно раскрывает свои объятия для меня. И тут я теряюсь, я верю, я иду к нему. Он так близко, что я кожей ощущаю жар, исходящий от него, я готова расплавиться подобно восковой свече. Протягиваю руки, хочу обнять, почувствовать тепло его тела, растворится в нем, но едва мои пальцы касаются его, как он тут же исчезает. Он испаряется подобно дыму, будто бы его и не было вовсе.

Я снова просыпаюсь одна с его именем на губах.

- Хеймитч… – мой хриплый шепот глухо растворяется в тишине пустого и холодного дома.

Глава 13. Встреча и выводы. Долгожданная и ошибочные.

POV Хеймитч

Я, подобно немощному, безвольному и такому ничтожному существу валяюсь на больничной койке, будучи просто не в силах пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы встать. Мне с трудом удается поднять голову, чтобы оглядеться вокруг, и это незначительное движение служит катализатором острой головной боли и невыносимой тошноты. Совершенно обессиленный, я ложусь обратно на подушки и тут же погружаюсь во тьму, безграничную и непроницаемую, почти осязаемую.

Из-за сильного жара я мечусь по кровати, пребывая в абсолютном бреду, временами возвращаясь в реальность лишь для того, чтобы снова погрузиться в бездонную пучину нескончаемых галлюцинаций и кошмарных снов. Мое воспаленное воображение раз за разом возвращает меня в прошлое, заставляя, заново, снова и снова переживать события того страшного дня.

Я снова в лесу. Я вижу Китнисс и чудовище, напавшее на нее. Словно кожей, всем своим существом ощущаю холодящий душу страх от того, что за долю секунды могу потерять ее навсегда.

Я кидаюсь к девчонке, чтобы защитить ее, и мне снова страшно, но я боюсь не зверя, я боюсь не успеть. Затем следует борьба, в которой я явно сдаю позиции, принимая на себя бесконечное количество ударов, но мне плевать на это, главное ее безопасность. И вот настает момент, когда зверь, издав свой последний, предсмертный рык падает замертво наземь. Я, чувствуя, что ноги больше не держат, падаю рядом. Эдакая солидарность, чтоб ее!

Дышать все труднее, голову пронзает острая боль. Мир, словно карусель, кружится вокруг меня. Сквозь звон в ушах слышу жалкий крик Китнисс. Расплывчато вижу ее, нависающее надо мной, лицо, которое постепенно превращается в бесформенное, сплошное пятно. Я с трудом различаю горький плач, сопровождаемый тихими, скулящими мольбами:

- Только не умирай, Хеймитч, – просит девушка, – только не сейчас!

А я не могу ей ничего обещать. Я устал. Мне страшно хочется отдохнуть, я позволяю темноте окутать себя, и она бережно погружает меня в бездну. И вот, я снова, в который раз боюсь, но ни смерти конечно. Мне страшно, что, уходя во тьму, я перестану слышать то единственное, что все еще держит меня на этом свете – ее голос.

Мне даже начинает казаться, что я стремительно начинаю сходить с ума. Я словно хожу по краю и, находясь где-то между действительностью и вымыслом, между жизнью и смертью, не знаю, какой путь мне следует выбрать. Да и мне, если честно, совершенно все равно, куда идти, лишь бы по-прежнему, непрерывно слышать этот родной и такой необходимый голос. Ее голос. То единственное, что не позволяет мне с головой, окончательно и безвозвратно погрузиться во всепоглощающую тьму, это то, что заставляет меня продолжать бороться.

Я детально чувствую все свое измученное тело: переломанные кости, истерзанную, покрытую многочисленными, еще не успевшими затянуться, ранами – кожу, поврежденные внутренности, кровь бешено текущую по венам, невыносимый, адский жар, беспощадно сжигающий меня изнутри и все это в сопровождении непрекращающейся ни на секунду головной боли.

Никогда прежде я не ощущал себя хуже, чем сейчас, таким разбитым и беспомощным, таким изломанным и больным, и также никогда ранее я не ощущал себя более живым, чем сейчас, потому что, именно эта вечная боль служит мне напоминанием о том, что я все еще жив.

***

- Мистер Эбернети, как вы себя сегодня чувствуете? – знакомый женский голос, несмотря на то, что звучит тихо, но, к слову сказать, достаточно настойчиво, неприятно режет мне слух. – Мистер Эбернети? – да, эта дамочка подобно назойливой мухе, приземлившейся своими мерзкими лапками прямо на лицо, начинает меня сильно раздражать, да настолько, что хочется ее смахнуть, а потом и прихлопнуть. А эта ее напористость, которой она и мертвого из могилы заставит подняться, совершенно не идущая ее внешности, все же отлично подходит статусу нового президента Панема.

Когда я открываю глаза, то первое, что я вижу это темно-карие глаза, которые с неприкрытым интересом разглядывают меня.

- Полагаю, что намного лучше, чем выгляжу, – раздраженно отвечаю я на заданный мне ранее вопрос.

- Это хорошо, – президент Пэйлор довольно качает головой и едва заметно улыбается, – хотя должна признаться, что и выглядите вы не плохо. По крайней мере, намного лучше, чем пару недель назад, – улыбка на ее лице становится шире, а мое раздражение масштабнее и колоритнее.

Вот уже более двух недель, как на мне испытывают различные новшества современной медицины, из-за чего я неизменно начинаю ощущать себя подопытным кроликом. Ежедневно меня пичкают наипротивнейшими таблетками, от которых меня неумолимо клонит в сон и мучает постоянная горечь во рту. Ставят уколы, от которых сон на спине временно не представляется возможным, а от неисчислимых капельниц мои вены исколоты и покрыты темно-бурыми, неизменно обновляющимися пятнами как у наркомана, зависимого от иглы. Бесчисленные анализы и проверки, осмотры, обследования и исследования, будто бы имеют одну единственную вселенскую цель - установление пригодности, определение возможной полезности и выявления процента годности меня на что-либо еще.

- Когда я смогу уехать домой? – задаю я мучающий меня все это время вопрос, но ответа не следует. Президент, молча, наблюдает за мной, будто бы изучая. – Когда меня выпишут? – не унимаюсь я.

- Скоро, – с серьезным выражением лица и без тени улыбки, совсем недавно красовавшейся на лице, отвечает женщина. – А вы куда-то торопитесь, мистер Эбернети? - с деланным интересом спрашивает она.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Хотелось бы побыстрее убраться отсюда, – отвечаю я в тон дамочке, хотя, несмотря на свою неоспоримую молодость, и смену гардероба, все же называть Пэйлор дамочкой как-то не получается, это скорее определение для Эффи. Пэйлор же – ранее командующая Восьмым дистриктом и нынешний президент.

- Вам не нравится столица, Хеймитч? – удивленно спрашивает женщина.

- О, не принимайте так близко к сердцу мисс Пэйлор, просто я не люблю больницы, – мои губы привычно искривляются в ухмылке, неприятно растягивая кожу лица, от чего я сразу же чувствую дискомфорт и слабую головную боль. Рука инстинктивно тянется к лицу, ощупывает, изучает.

- Думаю еще пару дней в больнице, под пристальным наблюдением квалифицированных врачей, пойдут Вам только на пользу. Во всяком случае, вреда от этого точно не будет, – женщина протягивает мне небольшое, лежащее на моей тумбочке, будто бы именно с этой целью и как будто бы ожидающее именно этого момента – зеркало. – Шрамы, безусловно, украшают мужчин но, все же, мистер Эбернети, вы уверены, что не желаете, от него избавится?

- Абсолютно, - сухо отвечаю я, внимательно изучая свое отражение. Короткий, не столь давно полученный, но уже полностью заживший шрам, рассекающий левую бровь, как и другой, совсем крохотный, но сквозной шрам на правой ладони, являются напоминанием о первой и от этого самой незабываемой ночи в моей жизни. Ночи, проведенной с Китнисс. Два новых, продольных, бледно-розовых, уже заживших, но все еще свежих шрама, безжалостно, от виска и до самой линии челюсти, рассекают всю левую щеку. Они в свою очередь послужат мне напоминанием того, что я чуть было не потерял девчонку в тот проклятый день, напоминанием того животного страха и того, как она мне дорога.

- Это, конечно же, Ваше личное дело мистер Эбернети, и Вы можете не отвечать на мой вопрос, но все же я не могу не спросить, что все-таки с Вами случилось и как именно с этим связана мисс Эвердин? – В голосе женщины слышится все та же напускная строгость и толика слабо прикрытого любопытства. – Хотя, боюсь, что на вопросы, каким-либо образом касающимся мисс Эвердин, Вам все же придется отвечать.

- Вы, абсолютно, правы, госпожа президент, – через силу улыбаюсь.

- В чем именно я права? – женщина с изумлением смотрит на меня.

- В том, что это совершенно не Ваше дело, – отвечаю, все так же улыбаясь.

- Не кажется ли тебе, Хеймитч, что ты слишком много на себя берешь? – холодно и с открытой злостью спрашивает женщина. – Все, что касается мисс Эвердин, это мое дело! В особенности это мое дело, если и без того морально нестабильная девушка, в истерике звонит своему психиатру и сообщает, что ты умираешь. Также это мое дело, если тебя, к слову сказать, недавно добровольно просившегося сопровождать ее в Двенадцатый, привозят в Капитолий на экстренном планолете искалеченным и полумертвым! – она делает паузу лишь для того, чтобы отдышаться и с новым потоком аргументов продолжить. – К твоему сведению Эбернети, первую неделю девушка звонила по сто раз на дню, с требованиями и даже угрозами, и не успокоилась пока ей не сообщили, что с тобой все хорошо. Сейчас же она звонит каждый божий день и спрашивает, когда тебя все-таки выпишут из больницы. Пару минут назад ты также, настаивал на скорейшей выписке, поэтому я еще раз задам свой вопрос, а ты хорошенько подумай, прежде чем отвечать мне! – Выделяя каждое слово, чеканит Пэйлор. – Итак, Эбернети, как именно со всей этой историей связана Китнисс Эвердин?

- Никак, – по слогам, так, чтобы меня наверняка поняли, отвечаю я. Женщина меняется в лице, за долю секунды на нем читается несколько стадий одолевающей ее ярости. Она скрещивает руки на груди и, ухмыляясь под стать мне, шипит словно змея:

- Ты больше никогда не вернешься в Двенадцатый! – И, видимо, теперь в лице меняюсь я, так как сказанная фраза, произведя на меня должный, и, вероятно, желаемый эффект, рисует на лице женщины самодовольную улыбку. Она поворачивается ко мне спиной и стремительно направляется к выходу.

- Это случилось на охоте, – очень тихо говорю я. – Я видел, как на нее бежал разъяренный медведь. – Пэйлор, остановившись у самой двери и резко развернувшись, пристально смотрит на меня, словно побуждая продолжить. – Он был так близко, всего лишь в десятке метров. Она промахнулась и не успела бы выстрелить снова. Он бы просто разодрал ее в клочья! Что мне оставалось делать? – в моем сознании в мгновение ока всплывают услужливо нарисованные моим же воображением картинки из прошлого. Кривлюсь, словно заново переживая произошедшее.

- Что ж, ты все сделал правильно, Хеймитч, и, пожалуй, я не буду спрашивать, как именно ты оказался в лесу. Думаю, совсем скоро ты сможешь вернуться в Двенадцатый, – задумчиво изрекает женщина.

- Как скоро? – с крупицей надежды спрашиваю я.

- Совсем скоро. Через пару дней. А сейчас, тебе нужно отдохнуть, паршиво выглядишь, – отвечает она и, постояв еще пару секунд, покидает мою палату.

За все время, что я нахожусь здесь, меня успел посетить Мелларк, Хэвенсби и даже Бити, но, пожалуй, никому из них я не был настолько рад, как женщине секундой ранее покинувшей мои временные покои.

***

Выхожу из поезда. Родной Дистрикт встречает меня чудесной, солнечной погодой. Люди на перроне суетятся, спешат кто куда. Некоторые встречают приезжих, другие же напротив кого-то провожают. Подобной суматохи во времена кровавого режима Сноу не наблюдалось, исключением были те дни, когда поезд увозил добываемый нашим дистриктом уголь в Кипитолий и наших детей на Игры, в другие же дни вокзал был пуст, жители Двенадцатого, также как и жители других дистриктов не имели права самостоятельно путешествовать по Панему. Теперь же все изменилось, мы стали свободными. Больше нет границ и изгороди, нет голода и страха.

Осматриваюсь. Прямо посреди перрона, в коротком светло-голубом сарафане и такого же цвета босоножках, ярко выделяясь из толпы, стоит Сойка. Девчонка, обняв себя за плечи, и ежесекундно переминаясь с ноги на ногу, нервно озирается по сторонам, будто бы боясь упустить что-то очень важное. Едва ощутимый ветерок игриво колышет ее иссиня-черные, длинные волосы, ниспадающие на плечи живым каскадом, и это чертовски странно, ведь обычно девчонка заплетает их в эту дурацкую, известную всему Панему и именно от этого действующую мне на нервы – косу.

Едва завидев меня она, широко распахнув глаза, замирает подобно мраморной статуе. Мне начинает казаться, что она даже дышать перестала. Пару секунд мы просто смотрим друг на друга. В то время как Китнисс, видимо, обдумывая и, вероятно, пытаясь предугадать мои дальнейшие действия, принимается судорожно комкать края своего наряда, мне не остается ничего другого, кроме как открыто ею любоваться. Она прекрасна, и даже худоба и болезненно-бледная кожа не могут затенить ее красоту. Улыбаюсь. Девчонка, будто ждавшая именно этого, словно по команде срываясь с места, бежит ко мне, но, добегая, останавливается в шаге от меня. Рассматривает и, поджав губы, протягивает руку к моему лицу, едва ощутимо касаясь шрама.

Капитолийские медики более двух недель колдовали надо мной, пичкали новейшими препаратами, заставляющими мои кости срастаться, регенерирующими поврежденные внутренние органы и с сумасшедшей скоростью, приводящие мое здоровье в норму. Они настаивали на пересадке кожи, чтобы избавиться от ужасного шрама, но я отказался, решив оставить себе след от когтей медведя, наградившего меня им, как напоминание о случившемся.

- Паршиво, да? – спрашиваю я. Китнисс отрицательно машет головой.

- Нет, – тихо, почти шепотом отвечает она. Ее пальчики медленно скользят по шраму. Девушка делает шаг навстречу, подходя почти вплотную и одной рукой, неуверенно, словно спрашивая разрешения или опасаясь, что я все еще могу оттолкнуть ее, обнимает меня за шею. Притягиваю Сойку к себе и, обнимая за плечи, заключаю в свои объятия. Ее руки ложатся мне на поясницу. Зарывшись лицом в волосы, жадно вдыхаю ее аромат, она пахнет теплом и нежностью, так непривычно, совсем несвойственно Сойке. Будто прочитав мои мысли и желая доказать мне обратное, девчонка тянется ко мне и незаметно для окружающих, легко, едва ощутимо но по-щенячьи ласково, целует меня в шею. При этом, я готов поклясться, что все же услышал, сказанные совсем тихо, почти шепотом, будто бы предназначенные самой себе слова:

«Я так скучала».

- Я тоже, – в тон ей отвечаю я и ответно целую ее за ушком. Китнисс утыкается мне в грудь. Только сейчас, когда она снова рядом, я в полной мере способен осознать насколько соскучился по этой вредной, несносной девчонке. Ответом на мои слова следует слабый, приглушенный смешок. Она рада мне, а я ей.

- Как ты? – все также тихо, мне в грудь выдыхает она.

- Ну, я, конечно же, все еще симпатичный, но боюсь, что в конкурсе красоты мне уже не выиграть, – смеюсь я. Разумеется, я понял, что она имела в виду не мой внешний вид, а состояние здоровья, но говорить девчонке о ломоте в теле, фантомной боли в недавно заживших костях, редкой головной боли и о том, что я предумышленно ушел из больницы раньше времени, лишь бы побыстрее увидеть ее – не намерен. Зачем ей это?

- Нет, тебе уже не выиграть, – тихо отвечает Китнисс и, по ее интонации, я понимаю, что она улыбается. – Но, если для тебя это так принципиально, то я бы смогла отсудить тебе первое место, – задорно добавляет девушка. Хриплый смешок срывается с моих губ.

- Ты думаешь, что я все еще красавчик, да? – с наигранным удивлением спрашиваю я девчонку, медленно поглаживая ее по спине.

- Я в этом абсолютно уверена, – подыгрывает мне Эвердин, кокетливо водя пальчиком по контуру моих губ, и этот жест, такой простой, но при этом такой волнующий просто сносит мне башню. – Ты все еще красав… – оборвав ее на полуслове и обняв еще крепче, я поддаюсь порыву и целую ее. Девчонка напрягается.

- Тут люди… Хеймитч… на нас смотрят… – прерывисто, сквозь поцелуй говорит она, стараясь меня остановить, но ее слова не приносят должного эффекта, так как я вовсе не желаю это прекращать.

- Плевать… – выдыхаю я ей в рот, настойчиво углубляя поцелуй. К моему великому восторгу, Китнисс не предпринимает никаких попыток оттолкнуть или отстраниться от меня. Вместо этого она несмело отвечает на мои поцелуи, и лишь услышав слабый стон, сорвавшийся с ее горячих и таких сладких губ, я нахожу в себе силы остановиться, пока все не успело зайти слишком далеко. – Идем домой, солнышко, – сиплым голосом говорю я.

- Да… – глухо отзывается она, судорожно, подобно выброшенной на берег рыбе, хватает воздух ртом, при этом энергично, как ветряной болванчик, кивает головой. – Идем домой.

***

Деревня Победителей встречает нас привычным спокойствием.

Из двенадцати оставшихся домов заселены только три: дом Пита, дом Сойки и мой, остальные же пустуют. Хотя, по сути, представители людской цивилизации проживают лишь в одном из них, в доме Китнисс. Пит, как известно, остался в Капитолии и скорее всего уже не вернется, а я еще с первых дней фактически перебрался к девушке, сначала в кресло, как охранник ее сна, а потом, по обоюдному согласию в ее постель. Это подобие отношений, также по обоюдному, безмолвному соглашению, удавалось держалось втайне от окружающих, и это устраивало нас обоих.

После последней ссоры и короткого представления устроенного нами на вокзале, не уверен, что это по-прежнему удастся скрывать, и уж тем более не уверен, в какую дверь мне сейчас было бы правильнее зайти, в свою или в ее. Несмотря на то, что я страшно соскучился по девчонке и, скорее всего, отдал бы предпочтение второму варианту, все же напрашиваться я не собираюсь.

Мы идем молча, каждый, очевидно, погружен в свои глубокие раздумья. Едва дойдя до своего дома, Китнисс останавливается и, привычно переминаясь с ноги на ногу, при этом глядя мне прямо в глаза, неуверенно спрашивает:

- Зайдешь? – ее голос звучит так, словно она боится отказа, а во взгляде ясно читается неприкрытая, такая детская надежда и, к слову сказать, меня это несказанно радует. Радует сам факт того, что она, будь то сознательно или неосознанно, что в принципе не столь важно, все же желает и надеется получить именно положительный ответ.

Я, уже собравшись согласиться, не успеваю и рта раскрыть, как входная дверь Сойкиного жилища открывается и перед нами, со словами:

«Кискисс, ты уже вернулась? О, Эбернети, привет!»

- появляется Хоторн во всей красе с влажными, видимо, после душа, волосами, улыбкой до ушей и обнаженной грудью.

- О, как, – с ухмылкой, старательно пытаясь скрыть бешенство, которое я сейчас испытываю, смотрю на Китнисс. От злости я готов рвать и метать, размозжить Хоторну череп, чтобы стереть эту якобы нервную улыбочку с его смазливого лица, переломать на мелкие кусочки каждую косточку, находящуюся в его теле. И вконец, придушить Эвердин, которая, в этот самый момент, старательно изображает изумление, растерянно переводя взгляд с Хоторна на меня и наоборот. Ну, надо же, какова актриса! Лицемерка чертова! – Нет, думаю, не стоит, солнышко. С этим, – киваю в сторону Гейла, – ты прекрасно справишься и сама. – Я варюсь в своих самых темных чувствах, словно картофель в кипящем масле. В попытке хоть как-то унять бушующий внутри ураган, еще шире улыбаюсь и, круто развернувшись на каблуках, направляюсь в сторону своего дома, стараясь не думать об увиденном. Последнее, что я слышу, прежде чем захлопнуть за собой дверь, это озлобленный возглас девчонки:

«Какого черта ты творишь, Гейл?»

- сопровождаемый звонкой оплеухой.

Глава 14. Лучший подарок.

POV Китнисс

Сказать, что я поражена выходкой Гейла это все равно, что не сказать абсолютно ничего. Да о чем он только думал, когда решил ходить по моему дому, чуть ли не в чем мать родила? И как мне теперь объяснить Хеймитчу, что все это ничто иное, как одно большое и очень глупое недоразумение? Эбернети в это никогда не поверит, особенно после всех этих игр на публику в несчастных влюбленных, после поцелуев с Гейлом, после многочисленных истерик и переживаний за Пита, когда тот находился в плену у Сноу, после всего того, чему он стал свидетелем. Хеймитч ни за что в жизни не поверит в то, что с Хоторном у меня ничего не было, это стало ясно по выражению его лица, когда он минутой ранее увидел моего полуголого друга на пороге моего же дома.

- Какого черта ты творишь, Гейл? – гнев, в сопровождении звонкой и вполне ощутимой оплеухи отвешенной Хоторну, вспыхивает во мне ярким и интенсивным пламенем, безжалостно обжигающим мое и без того израненное и покореженное сердце.

- Ай, больно ведь, – жалобно шипит парень, потирая место удара. – Это еще за что? Что я такого сделал? – следует ошеломленный, сдобренный крупицей обиды, возглас.

- Что ты сделал? – с деланным изумлением спрашиваю я. – Решил поиграть в порнозвезду, когда подумал, что можно разгуливать в таком виде по моему дому, вот что ты сделал, Гейл! – Переполняемая отнюдь не добрыми чувствами, я захожу в дом, размышляя о том, как же теперь быть в сложившейся ситуации. – Ты вроде бы говорил, что утром хочешь вернуться во Второй? – прохожу в гостиную, устало опускаюсь в свое излюбленное кресло и, прижав ноги к груди, обнимаю коленки руками.

- О чем это ты? – удивленно и с долей непонимания спрашивает Гейл, игнорируя мой последний вопрос. – На улице жара, а в поезде ехать долго, вот я и решил перед отъездом принять душ, пока тебя нет дома. Я понятия не имел, что ты так скоро вернешься, – объясняет он и, подходя ближе, садится передо мной на корточки, добавляя: – Я и не думал злоупотреблять твоим гостеприимством, Китнисс, – легкая улыбка трогает его губы. – Поезд через час. Я волновался, что не успею попрощаться с тобой перед отъездом.

- Ну, как видишь, успел, – слабо улыбаясь в ответ и откидывая голову на спинку кресла, прикрываю глаза. – Лучше иди, оденься, не то Сэй с ума сойдет, когда увидит тебя в таком виде.

- Разумеется, когда еще ей удастся увидеть такое тело? – смеется Гейл, поднимаясь с корточек и направляясь в свою временную комнату. – Ты ведь проводишь меня до поезда? – уже с лестницы кричит он.

- Конечно, – глухо отзываюсь я.

***

После отъезда Гейла и возвращения с вокзала домой, меня так и подмывает без предупреждения завалиться к Эбернети и, несмотря на все возможные недовольства, не покидать его дом пока он целиком и полностью не поверит мне. Но, едва дойдя до ворот, ведущих в Деревню Победителей, вся моя напускная, непоколебимая решимость, пошатнувшись, со звучным грохотом, рушится. С каждым шагом, все сильнее приближающим меня к его дому, эта самая решимость, вернее то, что от нее осталось, тает на глазах, пока от прежнего напора и вовсе не остается ни капли. Она полностью иссякает. Решив, что нужно все как следует обдумать, я направляюсь к себе домой. Успею еще поговорить с Хеймитчем. Потом. Нужно дать ему время, чтобы остыть, а мне, чтобы собраться с мыслями.

Дом встречает меня уже привычной, почти глухой, тишиной. Нехотя думаю об очередной одинокой, кошмарной ночи, ожидающей меня, и о том, что в ближайшем будущем, скорее всего, таких ночей будет много. И каково же мое удивление, когда войдя в спальню, я обнаруживаю там своего бывшего ментора. Вальяжно развалившись на моей кровати и скрестив руки на груди, он смотрит прямо на дверь, будто бы поджидая меня.

- Что ты тут делаешь? – спрашиваю первое, что приходит мне на ум.

- Да вот, решил вещи свои собрать, – пожав плечами, как ни в чем не бывало, спокойно отвечает Эбернети. – А что, дружок твой уже ушел? – ухмыляется. Ненавижу, когда он так делает, когда старается вывести меня из себя. Я игнорирую вопрос, заданный им, и, пытаясь не подать виду, что вот-вот взорвусь от распирающих меня чувств, в попытке успокоиться, стараюсь в уме сосчитать до десяти. Медленно, неторопливо прохожу в комнату, закрывая за собой дверь.

- Твои вещи в шкафу, а не в моей постели, Эбернети, – он, в свою очередь, отвечает тем же, пропуская мимо ушей мое замечание. И как ему только удается держаться так спокойно? Я, наверняка, попыталась бы убить Хеймитча, если бы мне довелось увидеть в его доме полуголую девицу. Вот сейчас, к примеру, я едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него с кулаками за то, что он ушел, а Эбернети в свою очередь лежит себе преспокойно на моей кровати и, самодовольно улыбаясь, всячески пытается выбить меня из колеи.

- Уже успели опробовать? – смысл заданного им вопроса доходит до меня не сразу, и лишь тогда, когда он медленно проводит рукой по кровати, я понимаю, что именно он имеет в виду. И это последняя капля моего самообладания. Его хищный оскал, издевательский, пошлый жест и чертовски обидные слова служат катализатором резко нахлынувшей, плохо контролируемой и совершенно неуправляемой вспышки ярости, которая, помутнев мое сознание, подобно бомбе, взрывает мне мозг.

- Да пошел ты к черту, Эбернети! – Беру первое, что попадается мне под руки: старые настольные часы, и с диким воплем кидаю их в него. Я прекрасно знаю, как он не любит, когда я веду себя подобным образом, но сейчас это необходимо для того, чтобы спровоцировать его, и черт побери, мне это с легкостью удается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ухмылка резко исчезает с его лица, уступая место чувству, которое сейчас на самом деле движет им – бешенству. О да, он в бешенстве, с того самого момента, как увидел Гейла в моем доме. И сейчас, я готова поклясться, он в состоянии убить меня за мою выходку. Но, мне плевать, ведь именно это и нужно: не его притворная ухмылка, за которой он пытается спрятаться каждый раз, а истинные чувства, какими бы темными они ни оказались. Их проявление не заставляет себя ждать.

Хеймитч, подобно голодному, дикому зверю, резко накидывается на меня и, схватив за шею, грубо вдавливает в стену, словно желая сравнять меня с ней. Резкая боль вихрем разносится по всему телу. Безусловно, сейчас с ним бесполезно спорить, но ярая обида, подобно пробудившемуся вулкану, стремительно закипает во мне. Желая высвободиться из цепкой хватки, изо всех сил отталкиваю его, но безуспешно. Мужчина лишь сильнее стискивает свои пальцы на моей шее, тем самым полностью перекрывая доступ кислорода в легкие. Обрушиваю на его грудь целый шквал ударов, но мои жалкие попытки вырваться лишь сильнее распаляют его. От нехватки воздуха, грудь начинает мучительно болеть. Чувствуя, что вот-вот задохнусь, начинаю с удвоенной силой награждать ментора ударами и лишь звонкая пощечина, которую он никак не ожидал, заставляет его отпустить меня.

- Кретин! – пытаюсь влепить ему вторую пощечину, но он вовремя перехватывает мою руку, при этом больно сжав запястье. – Какого черта, Эбернети?! – потирая шею, жадно хватаю воздух ртом.

- Никогда, слышишь, никогда больше не смей так делать! Поняла меня? – шипит он подобно змею, разъяренно сверкая глазами.

- А ты больше никогда не смей выставлять меня шлюхой! – свободной рукой толкаю его в грудь. Предательские слезы щиплют глаза.

- Но, я не называл тебя… – растерянно отвечает он и, сбитый с толку таким поворотом событий, спешно отпускает меня, отступая на шаг. - Послушай, я так не считаю.

- Неужели? – расплываюсь в злостной ухмылке. – А выглядело именно так, когда ты намекал на то, что я была с Гейлом! – заявляю я, слегка повышая голос.

- А что еще я мог подумать, когда на пороге твоего дома, появляется твой полуголый дружок?! – выпаливает он, пытаясь защититься от моих словесных атак.

- Да ты просто идиот, Хеймитч Эбернети! – беззлобно констатирую я, скрещивая руки на груди.

- Детка, не нарывайся! – он предупреждающе поднимает правую руку в воздух, пытаясь остановить меня, но я игнорирую его предостережения, все же продолжая свои нападки, хоть и в более мягкой и почти добродушной манере.

- Гейл приехал, чтобы поздравить меня с днем рождения, – доходчиво, разделяя каждое слово, словно желая, чтобы каждая буква, каждый звук хорошенько отпечатались в его мозгу, объясняю я. – И, если бы ты на самом деле, хоть на секунду, задумался, то вспомнил бы, что сам говорил мне о том, что он собирается навестить меня! – вздыхаю и, закрыв глаза, добавляю: – Я не звала его. Поначалу я вообще думала выгнать его, не впускать в дом, но не смогла этого сделать, – снова смотрю на Хеймитча, пытаясь выдержать его пристальный, изучающий и, словно анализирующий на предмет лжи, взгляд. Выдерживаю.

Хеймитч, хмурится, молча обдумывая услышанное, а я стою, неподвижно, ожидая его реакции. Когда он резко делает шаг в мою сторону, я еле сдерживаюсь, чтобы не отпрыгнуть в сторону, но ментор хватает меня за руку и мягко притягивает к себе. Мне совершенно не хочется сопротивляться, но прирожденное упрямство и все еще свежая обида делают свое дело.

- Ты чуть не придушил меня, – обвиняюще, недовольно бурчу я и, отстраняясь, пытаюсь повернуться к нему спиной.

- Я не хотел, – он снова подходит ближе, почти вплотную и, словно желая пресечь мои возможные попытки сопротивления, аккуратно берет за подбородок, тем самым вынуждая смотреть ему прямо в глаза. – Ты ведь знаешь, что я бы не сделал этого, – я отрицательно махаю головой, а он удивлено смотрит на меня.

- И это все? – с вызовом спрашиваю я, при этом нервно сглатывая. Мое тело привычной дрожью реагирует на его близость. Его тяжелое дыхание обжигает мне кожу, губы манят, а глаза, завораживают и подчиняют своей воле. Он так близко, что я кожей ощущаю жар его тела. Сердце, словно ненормальное, пускаясь вскачь, принимается отбивать сумасшедший ритм. Дыхание учащается.

- Прости, – коротко говорит он, мучительно медленно приближаясь ко мне. – Сможешь? – он проводит рукой по моим волосам, а я судорожно вдыхаю его запах. Когда он пальцами очерчивает контур моих губ, меня словно бьет током, и я уже сама тянусь к нему. Боже, как же мне его не хватало все это время! – Солнышко? – он наклоняется и нежно, едва ощутимо касается моих губ своими. В этот самый момент я полностью теряю над собой контроль, отвечая на все его ласки, словно дикая, ненасытная.

- Да, – говорю я на выдохе, шепотом, скорее самой себе, нежели ему. Он углубляет поцелуй, при этом ласково поглаживая меня по спине. От этих ласк у меня подкашиваются ноги и, чтобы не упасть, я еще крепче обнимаю Хеймитча. – Да, – отвечаю немного громче и увереннее. Когда он, не спеша, принимается расстегивать мелкие пуговички на моем сарафане, при этом страшно путаясь и нетерпеливо дергая, буквально разрывая его на мне, я, безумно жалея, что этот чертов сарафан не на молнии, прихожу ему на помощь. Непоправимо испорченная вещь плавно соскальзывает на пол к моим ногам, и я остаюсь в одном нижнем белье. Слабый стон срывается с моих губ в тот момент, когда губы Хеймитча касаются моей шеи и в особенности ямочки у ее основания. – Боже, да. Да, я прощаю тебя. – Меня пробивает мелкая дрожь, отчего кожа покрывается мурашками. Желая ощутить его тело еще ближе, хватаюсь за его рубашку и, на удивление быстро справившись с ней, отбрасываю ее ему за спину, словно ненужную тряпку. Когда мои руки касаются пряжки ремня, с губ мужчины срывается тихий, гортанный рык.

По моему телу проносится безудержный трепет, а из горла вырывается протяжный, хриплый стон, когда он берет мою руку и прилаживает к своему, недвусмысленно сильно возбудившемуся органу. Рука дрожит, но я не отвожу ее, вместо этого принимаюсь робко и неумело поглаживать его.

- Господи, малышка, ты понятия не имеешь, как действуешь на меня, – он судорожно вдыхает и, жадно хватая воздух ртом, подается бедрами навстречу доставляющей удовольствие руке.

- Как? – завороженно спрашиваю я, при этом не прекращая своих ласк.

- Ты просто сводишь меня с ума, – он рычит, ужесточая поцелуй, кусает. Настойчиво. Требовательно. Властно. – И боюсь, что такими темпами я долго не продержусь, – он мягко отводит мою руку в сторону и, подхватив меня, несет в сторону кровати. Ежусь, едва ощутив под собой холод простыней, кардинально противоположный жару, охватившему все мое естество. Тянусь к Хеймитчу, гонимая безумным желанием ощутить на себе тяжесть его тела. – Теперь моя очередь, – он нависает надо мной, принимаясь, не спеша осыпать меня поцелуями с головы до пят: плечи, груди, живот, бедра, ноги. С моих губ слетают безудержные стоны. Я прошу, почти умоляю его прекратить эту пытку, когда его рука, медленно спускаясь вдоль живота, проникает под мои трусики, принимаясь неторопливо поглаживать меня. – С ума сойти, какая же ты влажная, – хрипит мужчина.

- Хеймитч, пожалуйста, я больше не могу, – я начинаю скулить, когда его пальцы принимаются с остервенением теребить мою уже и без того до одури возбужденную плоть. Он смеется, но все же поддев пальцами резинку трусиков, торопливо снимает их с меня. Я тянусь к его губам и, будучи больше не в силах ждать, призывно и так откровенно бесстыдно раздвигаю ноги. В любой другой ситуации я, скорее всего, покраснела бы до корней волос, сгорела бы со стыда, но сейчас мне совсем не до этого.

- Бесстыжая, – смеется Хеймитч сквозь поцелуй.

- Заткнись, – выдыхаю ему в рот и, нетерпеливо приподнимая бедра, чувствую, как его возбужденный член упирается мне в живот. Хеймитч слегка отстраняется и медленно, явно издеваясь, проводит головкой по моей промежности. Жалкая мольба сходит с моих губ. Я почти готова расплакаться подобно маленькой капризной девочке, когда он, словно раззадоривая, вводит одну лишь головку и останавливается. Когда же я пытаюсь двинуться ему навстречу, он мертвой хваткой вцепляется в мои бедра, тем самым пресекая на корню всякое своевольство. – Мерзавец. Неужели я должна просить тебя об этом? – мне начинает казаться, что этой муке не будет конца, и я сейчас вполне могу сойти с ума. Я готова взвыть от удовольствия, когда он, плавно качнув бедрами, все же входит в меня, наполняя наполовину. – Ох! – громкий крик наслаждения разрывает тишину ночного дома. Мужчина начинает размеренно двигаться, каждым своим проникновением вызывая во мне бурю эмоций и восторженных возгласов.

Он жадно целует меня, покусывая губы. Заставляет исступленно кричать под ним, извиваться змеей и срывать голос, до хрипоты выкрикивая его имя. А я, находясь на грани между нормальностью и сумасшествием, получаю дикое удовольствие от всего этого безумия.

Перед глазами темнеет, когда он, сделав резкий толчок, входит в меня на всю длину. Резкая боль, смешанная с неописуемым удовольствием, клинком пронзает все мое тело.

- Боже, Хеймитч, ты слишком большой, – от переизбытка чувств впиваюсь ногтями ему в спину. Он, уткнувшись лицом в мое плечо, отвечает грозным рыком и очередным, еще более резким и глубоким толчком, от которого мне в прямом смысле слова сносит башню.

- Ты даже не представляешь себе, какой это комплимент, детка,… и как чертовски здорово он звучит из твоих уст, – тихий смешок слетает с его губ.

Движения становятся грубыми, до одури глубокими, он буквально вдалбливается в меня, безжалостно распластав на кровати, которая, к слову сказать, жалобно скрипит, угрожая быть сломанной под его напором.

Чувствую, как внизу живота разрастается огромный шар, напряженный и даже болезненный, интенсивно увеличивающийся в размерах и предвещающий близкую развязку. Хеймитч делает еще несколько пронзительных толчков и, входя на всю длину, позволяет волне удовольствия, наконец, пробежаться по телу. Нас одновременно накрывает наимощнейшим оргазмом. Он, кончая, больно впивается зубами в мою шею, при этом, несомненно, оставляя на моей коже синяки, ссадины и засосы. Своеобразная собственническая метка, но мне плевать. Я судорожно обнимаю его, не желая выпускать из себя. Мое тело до сих пор сотрясается в конвульсиях, как и его.

Пролежав так еще некоторое время, мне становится тяжело дышать, и Хеймитч, почувствовав это, торопливо сползает с меня. Мне приходится хоть и нехотя, но все же отпустить его. Ложась рядом, он притягивает меня к себе и, крепко обняв, по-щенячьи нежно целует.

- Это было великолепно, – тяжело выдыхаю я, безрезультатно пытаясь выровнять дыхание. – Это лучший подарок на мой день рождения, – в знак благодарности, зная, как он млеет от этого, целую его в шею.

- Секс – это лучший подарок? – притворно недоумевает Хеймитч, и слегка приподнимаясь на локте, смотрит мне в глаза.

- Нет, – смеюсь я, удобнее устраиваясь на его груди. И после короткой паузы, уже зевая, добавляю: - Ты лучший подарок, – после чего ощутив ласковое поглаживание по голове и нежный поцелуй в висок, благополучно проваливаюсь в царство Морфея, молясь лишь о том, чтобы на утро это не оказалось сном или всего лишь плодом моего разыгравшегося воображения.

Глава 15. Перемены.

POV Китнисс

Я ощущаю душераздирающую пустоту, когда проснувшись следующим утром, не обнаруживаю рядом Хеймитча. Я совсем одна в холодной постели и это может означать лишь одно: все произошедшее минувшей ночью было не более чем очень жестоким, но до зубного скрежета желанным, сном.

Сейчас мне до одури хочется закричать, завыть, заплакать, забиться в истерике, но, понимая, что все это абсолютно бессмысленно, я встаю с постели и, пребывая в апатичном и совершенно безучастном состоянии, словно неживая, бреду в ванную комнату. Все эмоции куда-то исчезают, их словно выкачивают из меня огромным насосом, при этом помещая мое сердце и душу в мертвящий вакуум. Мной будто бы овладевает некий эмоционально-мотивационный паралич – состояние, характерное чрезмерной пассивностью, безразличием, упрощением чувств, побуждений и интересов.

На полном автопилоте привожу себя в порядок, при этом действуя совершенно бессознательно и непроизвольно. Машинально умываюсь, чищу зубы, принимаю душ и надеваю халат. Расчесывая мокрые волосы, с чистым равнодушием разглядываю свое отражение в зеркале и даже роняю расческу на пол, когда в нем появляется Хеймитч. В изумлении распахнув глаза, словно опасаясь, что это сон, и я сейчас проснусь, убийственно медленно, будто бы боясь спугнуть, поворачиваюсь к нему лицом.

- Уже проснулась, соня? – смеется он, остановившись в дверном проеме. Я смотрю на него через зеркало словно завороженная, жадно цепляясь за мельчайшие детали его облика. Мне до сих пор не верится, что это он, что я не сошла с ума и это не плод моего больного воображения. Но, вот он стоит передо мной, настоящий, из плоти и крови, в домашних штанах, с расстегнутой рубашкой, полностью оголяющей покрытую многочисленными шрамами и рубцами грудь, улыбающийся и пристально смотрящий на меня. – Китнисс? – От звуков его голоса я невольно вздрагиваю, и он это замечает. – Что случилось, малышка? – Эбернети не спеша подходит ко мне и, схватив за плечи, немного встряхивает, тем самым заставляя пробудиться от охватившего меня оцепенения и глубоко и часто задышать.

- А мне показалось, что ничего не было, – едва слышно отвечаю я.

- Ты о чем? – он с непониманием смотрит на меня.

- Когда я проснулась и не нашла тебя рядом, то подумала, что вчерашняя ночь была лишь сном, что тебя не было, – я хмурюсь, а Хеймитч, улыбаясь, заключает меня в свои объятия.

- Размечталась, – глухо смеется он мне в самое ухо. – Теперь ты при всем своем желании так просто не отделаешься от меня.

- Больно нужно, – выдыхаю я ему в грудь и, еще крепче прижимаясь к нему, жадно вдыхаю его запах, успевший стать мне таким родным и необходимым, как сам воздух. От Хеймитча веет теплой защитой, и я с присущей детям радостью, подобно губке впитываю в себя это тепло. Хочу спросить, где он был, но решив, что теперь это не столь важно, так как сейчас он рядом, спешно проглатываю оказавшийся ненужным вопрос.

- Я завтрак готовил. Думал, тебе будет приятно, – объясняет он, словно желая рассеять недосказанность и возможные сомнения.

- Мне приятно, – чувствую, как мои губы растягиваются в глупой улыбке.

- Ну, так идем скорее, твой кофе остывает, – с наигранной строгостью говорит он и, обнимая меня за плечи, торопливо выводит из ванной.

- Идем, – в тон ему отвечаю я и, молча ступая бок о бок и пребывая в истинном восторге оттого что Эбернети по-прежнему рядом.

Завтрак проходит практически в полной тишине. Хеймитч не спеша и с явным удовольствием пьет черный ароматный кофе, при этом, наверное, первый раз в жизни читая утреннюю газету – во всяком случае, раньше я не замечала за ним этой странной, но такой умилительной привычки. Я же в свою очередь, с огромным, почти животным аппетитом поедаю приготовленные ментором вкусности и бесцеремонно разглядываю сконцентрировавшегося за чтением мужчину, в особенности то, что скрывается под его бессовестно и, безусловно, специально распахнутой рубашкой.

- Если и дальше будешь так на меня пялиться, подумаю, что ты по уши в меня втюрилась. – Хеймитч откладывает газету, отставляет пустую чашку в сторону и, скрестив руки на груди, откидывается на спинку стула. От осознания того, что только что меня поймали с поличным, я давлюсь куском тоста и начинаю дико кашлять, на глаза наворачиваются слезы, и я не могу понять, от чего они: то ли от кашля, то ли от сказанной ментором фразы, то ли от нелепости данной ситуации в целом. Эбернети начинает смеяться, а меня это задевает еще сильнее, впрочем, как обычно.

- У тебя что, третий глаз на лбу имеется или ты способен видеть сквозь предметы? – недовольно ворчу я, с трудом справившись с приступом.

- Мне не нужен лишний глаз для того, чтобы чувствовать тебя, солнышко, – мужчина говорит это с таким серьезным видом, что у меня почему-то не возникает ни капли сомнения на этот счет. Я знаю, что у нас с ним чертовски схожие характеры, что позволяет ему прекрасно понимать меня, зачастую без всяких слов. Он просто прочитывает меня как открытую книгу. Он предчувствует, когда поменяется мое настроение, когда близится очередная истерика, когда мне нужна помощь, моральная поддержка, когда я нуждаюсь в чем-либо. Он понимает. Он чувствует меня. Всю меня. И мне это определенно нравится.

- В самом деле? – невозмутимо спрашиваю я, также откидываясь на стуле. – Тогда почувствуй, чего же мне хочется сейчас, в эту самую секунду? – наши глаза встречаются и мне на мгновение кажется, что в его взгляде блеснул дьявольский огонек. Нет, черт побери, я готова поспорить, что в нем загорается неистовое пламя. Беспощадное и душераздирающее пламя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Чего ты хочешь сейчас? – переспрашивает он таким тихим, спокойным голосом, что мурашки вихрем пробегаются по моему телу. Я киваю. Он встает со своего места и, обогнув стол, не спеша подходит ко мне, останавливаясь за моей спиной. Я по-прежнему смотрю прямо перед собой, туда, где буквально только что сидел Хеймитч. Не решаюсь обернуться и взглянуть на него; и даже тогда, когда он, рывком схватив меня за плечи и заставляя подняться со стула, разворачивает лицом к себе, я, избегая смотреть ему прямо в глаза, останавливаю свой взор на его губах. Этим, вероятнее всего, я и выдаю себя и свои желания, так как губы мужчины расплываются в довольной улыбке. Он подходит вплотную и, заботливо заводя влажную, непослушную прядь за ушко, медленно наклоняется к моему лицу, но не к губам, а куда-то в сторону. – Поиграть со мной вздумала? – раздается тихое шипение над моим ухом.

- Нет, – также тихо отвечаю я, слегка поворачивая к нему голову. По-прежнему держа за плечи, он придвигает меня к себе так близко, что мои груди едва касаясь его, ощущают гулкий, бешеный ропот его сердца, что вызывает во мне новую волну мурашек и значительно учащает мое собственное сердцебиение.

- А я бы поиграл, – его дыхание опаляет и плавит кожу, а губы, целуя, обжигают шею. Язык проходится по ней словно ядовитое жало, оставляя болезненные ожоги. Его ласки мучительны, но так необходимы, что хочется молить его не останавливаться.

- Играть с огнем опасно, – шепчу я, отклоняя голову назад и предоставляя ему больше доступа к себе, хотя больше уже некуда.

- Думаешь? – спрашивает он, слегка отстраняясь от меня и тем самым вырывая из моей груди недовольный и в то же время жалобный стон. Инстинктивно тянусь к нему и, в попытке вернуть приносящие наслаждение губы, уже сама обнимаю его и целую везде, где только могу достать, начиная с плечей, потом плавно переходя к шее, и в конечном итоге останавливая свое внимание на мочке уха.

- Да, можно ненароком обжечься, – медленно прохожусь руками по его животу, груди, плечам и, подцепив пальцами край рубашки, не торопясь стягиваю ее, оголяя обожаемую кожу миллиметр за миллиметром.

- Я рискну, – Хеймитч, откинув в сторону ненужную тряпку, опускает руки на мои бедра и слегка толкает назад, заставляя упереться поясницей в столешницу. – Смотри на меня, – спокойно, но жестко приказывает он, и я подчиняюсь. Я смотрю на него, не мигая, глаза в глаза, когда он не спеша развязывает пояс на моем халате. Когда отодвигая тонкую ткань и, словно изучая кончиками пальцев, едва касаясь, он поглаживает ключицы, обводит грудь, бегло пробегается по талии и бедрам. Я не отвожу взгляда даже тогда, когда он резко подхватив меня под ягодицы, усаживает на обеденный стол, разводя мои ноги.

- Это то, чего ты хотела? – спрашивает он, избавляя меня от халата и снова обнимая за талию.

- Да, – отвечаю я, просовывая руки между нашими телами в поисках пряжки ремня, с которой без труда справляюсь. Расстегиваю ширинку и запускаю руку в его штаны.

- Вижу, ты хочешь продолжить? – Эбернети довольно ухмыляется, когда я, добравшись до его чрезвычайно возбужденного члена, начинаю поглаживать, не торопясь, словно желая подразнить его.

- Как оказалось, – сильнее сжимаю его в руках, заставляя Хеймитча судорожно вдохнуть и задержать дыхание, – не я одна этого хочу. Верно? – большим пальцем, слегка надавливая, поглаживаю чувствительную головку, после чего принимаюсь размерено двигать рукой, с каждым новым движением вырывая из его груди сдавленное и все более и более грозное, животное рычание.

- Маленькая паршивка, – мужчина сжимает мои бедра с такой силой, что при большем желании он с легкостью мог бы раздробить мне кости. Понимая, что он на грани, немного сбавляю темп, чем окончательно привожу его в бешенство. Эбернети грубо подтягивает меня к себе и, подхватив под ягодицы, резко и болезненно входит на всю длину, вынуждая меня сжаться и, жалобно вскрикнув, впиться ногтями в его спину. Еще толчок – еще вскрик, каждое движение отдается болью. Я начинаю жалостно скулить, моя голова безвольно падает на его плечо и это, видимо, приводит его в чувство, так как он останавливается, хоть и не покидает меня. Пытаюсь подтянуть ноги к себе, отодвинуться от него, но он не дает мне этого сделать. Вместо этого сильнее обнимает одной рукой за талию, второй поддерживая снизу.

- Прости, малышка, – выдыхает он и, уткнувшись лицом в мои волосы, начинает медленно, не спеша покрывать мою шею, плечи и грудь нежными, чувственными поцелуями, после каждого извиняясь за причиненную боль. – Прости меня, – он начинает поглаживать меня по спине, бегло пробегаясь пальцами вдоль позвоночника от поясницы до самой шеи и обратно. Его прикосновения будоражат, волнуют, накаляя воздух между нами до невозможных температур. Мое дыхание учащается, сердце ускоряет ритм, заставляя кровь неистово гнаться по венам. Волна мурашек привычно пробегается по телу, вызывая утраченное возбуждение. Хеймитч находит мои губы и сначала ласково, а потом требовательно и настойчиво целует. Я расслабляюсь, тянусь к нему и, сильнее обнимая ногами его бедра, отвечаю на поцелуй. Ментор, рисуя языком на моей шее замысловатые завитушки, начинает плавно двигаться во мне и это действует на меня подобно сильному электрическому разряду. Я двигаюсь навстречу его бедрам, желая принять его как можно глубже. Боли больше нет, есть только абсолютно исступленное и совершенно неудовлетворенное желание.

- Быстрее, – судорожно выдыхаю я, больно впиваясь зубами в его шею. Эбернети не заставляет меня долго ждать. Он принимается активно двигаться внутри меня, врываясь глубоко и остервенело. С каждым новым движением вырывая из моей груди протяжные стоны и экзальтированные крики, Хеймитч вынуждает меня восторженно пищать и буквально скандировать его имя. Чувствуя приближающийся конец, я начинаю хныкать. Наслаждение находит на меня по нарастающей. Последний, глубокий толчок вызывает тряску во всем теле, и мы кончаем практически одновременно. Эбернети, зажмурившись и уткнувшись мне в плечо, пытается восстановить сбитое дыхание, а я, в свою очередь, глубоко дыша, пытаюсь успокоить головокружение и унять безумную дрожь во всем теле. – Думаю, нам стоит серьезно задуматься о контрацепции, – с трудом подняв голову с его плеча, смотрю на его уставшую, но довольную физиономию и, погладив по щеке, добавляю: – Иначе будут последствия, а я не хочу детей.

- Я знаю, – он целует меня в висок и нежно очеркивает скулу, – не волнуйся, солнышко, нежелательных последствий не будет. – Я недоуменно смотрю на него, совсем не понимая, что он имеет в виду, но не успеваю сказать и слова, как следующая сказанная им фраза повергает меня в шок: – Я никогда не смогу иметь детей, это финальный подарок старого ублюдка, – последний раз поцеловав меня в губы, он одевается и выходит из кухни, оставляя меня сидеть на столе, в абсолютном ступоре. Я, конечно же, рада, что теперь не придется беспокоиться о последствиях, но должного восторга не испытываю, а совсем наоборот. Мне безумно его жаль, ведь у меня, в конце концов, есть выбор, а Хеймитча этого самого выбора жестоко и безжалостно лишили.

***

После войны Двенадцатый дистрикт, по приказу президента Пэйлор, стали активно восстанавливать. Сейчас его почти не узнать. Больше нет ни Шлака, ни изгороди, ни угольных шахт, дистрикт сильно изменился. Совершенно новые многоэтажные здания и жилые комплексы, торговая зона, продуктовые магазины и магазины одежды, фармацевтический завод, госпиталь, новая школа, новые улочки, Площадь Победы и Дворец Правосудия, все это отстраивается под чутким руководством мастеров из Второго. Благодаря изобретателям Третьего, чьи новейшие технические разработки, компьютеры, телевизоры и прочая электронная аппаратура появляется в наших магазинах, Двенадцатый, некогда богом забытый и отдаленный от цивилизации дистрикт, становится современным, технически развитым, вполне культурным, но все еще негусто населенным пунктом. Огромное число квалифицированных работников, присланных Капитолием, с неимоверной скоростью заново отстраивают Двенадцатый.

Дистрикты Семь и Восемь поставляют нам новую мебель, ткани и одежду; Четвертому, Десятому и Одиннадцатому мы обязаны за различные продукты питания, морепродукты, мясные изделия, овощи и фрукты; наши новые поля, расположенные на окраине Луговины, засеяны зерном доставленным из Девятого. Между дистриктами налажена новая система товарооборота, торговля легализирована, а жители дистриктов вольны заниматься любым пришедшим им по вкусу ремеслом.

Прогуливаясь по новым, но совершенно чужим улицам, я с неприкрытым интересом разглядываю все вокруг: выросшие, словно грибы после дождя, строения и измученных войной и бесконечными потерями людей, пытающихся начать жизнь с чистого листа и с надеждой смотрящих в будущее. Проходя мимо заброшенной шахты, я невольно вспоминаю недавний разговор с Гейлом:

- Значит, мы больше не добываем уголь? – спрашиваю я его, в попытке развеять слишком затянувшееся молчание, в то время как мы, идя на вокзал, проходим мимо очередного магазинчика.

- Нет, теперь Двенадцатый будет производить лекарство. Скорее всего, останутся пару рабочих шахт, но исключительно для личного пользования и торговли. Больше не будет никакого рабского, низкооплачиваемого труда. Не будет голода и неоправданных, регулярных, подземных смертей. Теперь мы все свободны и это все благодаря тебе, Китнисс, – Гейл говорит все это с такой нескрываемой гордостью, что у меня невольно создается впечатление, что он, безусловно, очень доволен новой властью и считает каждую смерть вполне оправданной и даже необходимой.

Сейчас, прогуливаясь по новым улицам дистрикта и вглядываясь в лица прохожих, я пытаюсь убедить себя в его правоте, но как бы я не пыталась поверить в его слова и оправдать себя, что якобы все это было во благо и без этого было просто не обойтись, все же я не могу смириться с тем, что вполне осознанно стала причиной смерти десятка тысяч людей.

Последние два-три дня, с тех самых пор как уехал Гейл, Сальная Сэй ко мне не приходит. По ее словам, я полностью оправилась и вполне могу справиться со всеми домашними делами сама. Понимая, что, возможно, ей накладно проводить столько времени у меня, поскольку у нее самой есть хозяйство, я не стала настаивать на том, чтобы она и дальше помогала мне по дому. Я решаю делать все сама: убирать, стирать, ходить по магазинам и даже готовить.

С некоторых пор я полностью перестала ходить в лес. Кошмары, связанные с произошедшими в нем событиями, до сих пор мучают меня по ночам. Даже умершие трибуты, погибшие во время войны люди и переродки отошли на второй план. Хеймитч, будучи обеспокоенным моим нынешним состоянием, предложил сходить туда вместе, но я еще не готова охотиться. Да и просто гулять по лесу я тоже вряд ли смогу, так что дичи в моем доме временно нет и именно поэтому нам приходится покупать все, включая мясо.

Выходя сегодня из дому, у меня были дурные предчувствия, и, видимо, не напрасно. Всю дорогу до рынка я ловлю на себе любопытные и временами даже осуждающие взгляды. Особо не задумываясь, я списываю все это на людскую обиду из-за того, что я виновата в смерти их родных и близких. Но, купив на обратном пути местную газету, я понимаю, что на меня, словно могучей, нещадной лавиной опускается осознание истинной причины чужих, неприятных перешептываний за моей спиной. В газете оказывается небольшая статья, сопровождаемая серией пикантных фотографий, на которых запечатлены мы с Хеймитчем, и тот спонтанный, единственный поцелуй на перроне. Забыв обо всем на свете, я необычайно злая, возвращаюсь домой, при этом, не забыв купить один экземпляр той самой злосчастной газетенки, и всячески стараясь не накинуться на ухмыляющуюся молоденькую продавщицу.

POV Хеймитч

Я понимаю, что что-то неладно в тот самый момент, когда девчонка возвращается домой злая как сам черт. Хлопнув дверью и бросив продукты в коридоре, она влетает в комнату и кидает мне на колени какую-то газету.

- Что это? – недоуменно спрашиваю я, в то время как она беспокойно мечется по гостиной.

- Вторая страница, – коротко говорит Китнисс, я же не торопясь переворачиваю страницу. – Вот тут, посмотри! Читай! – кричит она, нервно тыкая пальчиком в, и без того, приметную статью, приправленную нашими фотографиями.

-

«Сойка оправилась или окончательно сошла с ума?»

- вслух читаю громкий заголовок. – И что с того? – откладывая газету на стол, закидываю ногу на ногу и, скрестив руки на груди, невозмутимо смотрю на нее. Моя спокойная реакция ее бесит. Эвердин мигом взрывается словно боевой, чересчур исправный снаряд.

- И что с того? – кричит девушка. – Боже мой, Эбернети, в этой чертовой газете наши фотографии! Кто-то напечатал эту проклятую статью, а ты говоришь

«и что с того»

?! – девчонка яростно жестикулирует. Она так зла, что готова буквально разодрать меня в клочья. И без сомнений она бы сделала это, если б только смогла.

- Можно подумать мне сильно нравится то, что теперь все кому не лень станут говорить о нас. Я, детка, знаешь ли, уже не в том возрасте, чтоб из меня делали героя-любовника, – стараюсь говорить спокойно, не выдав собственного волнения. Эвердин, услышав мои слова и вмиг вспыхнув, кидается на меня.

- Вот значит как? Выходит ты не в том возрасте, чтобы о тебе сплетничали, выставляя моим любовником, но при этом, возраст все-таки вполне подходящий, чтобы продолжать трахать меня, так? – негодующе вопит она.

- Нет, не так, Китнисс! Не переиначивай! – встаю с кресла и в попытке предотвратить потенциальную, нежелательную истерику, хватаю ее за плечи и слегка встряхиваю. Она немного успокаивается. – Что-то я не припоминаю, чтобы ты была против того, что я тебя трахаю. И, кстати, что за выражения? У кого набралась? – пытаясь вразумить, с деланной строгостью отчитываю я ее.

- У тебя и набралась! – крайне недовольно отвечает она и, скрестив руки на груди, отворачивается. Она просто невыносима! Этот незначительный жест сносит мне крышу, я беру ее за руку и, не имея ни малейшего желания церемониться, резко, нисколько не волнуясь о том, что возможно делаю ей больно, разворачиваю к себе лицом.

- Слушай, я не понимаю, почему ты злишься на меня? Ты ведь сама только что, ворвавшись в дом, принялась истошно вопить! Из всей твоей бешеной, стервозной тирады мне ясно, что ты не хочешь, чтоб о нас судачили, значит, ты стесняешься этих отношений! – срываюсь я, скорее не спрашивая, а утверждая.

- Я не стесняюсь этого, Эбернети! – разделяя каждое слово, зло шипит она. Но, сделав пару глубоких вдохов, немного успокаивается; огоньки гнева, горевшие в ее глазах, потихоньку гаснут, лицо расслабляется, принимая почти миролюбивый и беззаботный вид. Почти. – Просто я не хочу, чтобы об этом узнали в Капитолии, не потому что боюсь, а потому, что мне надоело быть у всех на виду. Я больше не хочу быть в центре внимания! – и после короткой паузы, почти жалобно добавляет: – Я хочу сойти, наконец, с этого поезда, Хеймитч. Я устала. Я хочу жить спокойно, хочу, чтобы меня, наконец, оставили в покое, – она прячет лицо в ладонях и, глубоко вдохнув, добавляет едва слышно: – Боже, как же я устала.

- Я знаю, солнышко. Иди ко мне, – я притягиваю ее к себе, заключая в объятия. Она обнимает меня в ответ, положив голову мне на грудь.

- Я не понимаю, как тебе удается оставаться таким спокойным? – тихо спрашивает девушка.

- Все очень просто, малышка, – также тихо отвечаю я, при этом бережно поглаживая ее спинку. – Мне настолько хорошо с тобой, что совершенно наплевать на всех. На всех, кроме тебя… – она замирает, словно пытаясь осмыслить услышанное. Я же в ожидании ее реакции невольно задерживаю дыхание. Время будто бы застывает, растягиваясь, словно резина. Секунды кажутся минутами, минуты – часами, часы – годами, а года – вечностью. Кровь стучит в висках в ожидании ее ответа, и это ожидание настолько мучительно, что хочется выть. Но, пожалуй, оно того стоит.

Китнисс крепче прижимается ко мне и, уткнувшись личиком мне в грудь, глубоко вдыхает. Тянется ко мне и, целуя в шею, шепчет два единственных слова, которые в один миг делают меня самым счастливым на всем белом свете: «Мне тоже».

- Мы справимся, да? – так же шепотом спрашивает моя девочка.

- Конечно, справимся, солнышко, – уверенно отвечаю я, про себя молясь всем богам, чтобы мои слова оказались правдой.

Глава 16. Превозмогая страх.

POV Хеймитч

Когда заходит солнце и на землю опускаются сумерки, когда ночь вступает в свои законные права, старые кошмары вонзают свои острые, цепкие когти в ее измученный и слегка пошатнувшийся рассудок, безжалостно разрывая тело, терзая душу, и нещадно сжигая ее изнутри. Даже густая ночная тьма не в силах скрыть от меня волнение и дрожь, насквозь пронизывающие девичье существо.

Эвердин снова беспокойно ворочается во сне. Ее длинные волосы беспорядочно разметались по подушке. Каждый мускул на ее лице напряжен до невозможности, кожа покрыта тонким, липким слоем испарины, а ко лбу прилипли две влажные, непослушные пряди. Она с такой силой сжимает влажные, горячие простыни под собой, что ткань жалобно трещит, а костяшки ее пальцев белеют.

Ее голова мотается из стороны в сторону. С сухих, потрескавшихся губ, слетает тихий, тревожный шепот, который в слиянии с ее приглушенными, вымаливающими стонами, преображается в безрассудный крик, леденящий кровь и на куски раздирающий мою душу.

- Хеймитч, не надо…, не умирай…, – словно в бреду вопит она сквозь сон. Я в попытке обнять, придвигаюсь к ней поближе, но стоит мне коснуться ее, как она, истошно крича, принимается яро отбиваться, вероятнее всего приняв меня за одного из ночных монстров, приходящих к ней во сне. – Не-ет! Не надо!!!

- Китнисс, проснись, – ухитрившись увернуться от очередного летящего в меня кулака, я перехватываю ее запястья и насильно придвигаю к себе. – Успокойся, милая, это всего лишь сон, дурной сон, – шепчу ей на ухо, в то время как она, упираясь ручками мне в грудь, жалобно поскуливает. – Все хорошо, малышка. Я здесь.

- Хеймитч…, – плавно покидая царство Морфея, девушка просыпается и сильнее прижимается ко мне. – Хеймитч, ты живой, – ее тело пробирает мелкая, постепенно перерастающая в лихорадочные конвульсии, дрожь.

- Я живой, солнышко. Тебе приснился кошмар, – убаюкиваю я ее, бережно обняв за плечи. – Все хорошо, – пригладив ее запутавшиеся волосы, начинаю нежно поглаживать девчонку по спине. В ответ она обнимает меня за талию, положив голову мне на грудь. Дрожь проходит, дыхание выравнивается и Китнисс понемногу успокаивается, замирает. Мы лежим так некоторое время, прежде чем она снова решает пошевелиться.

- Спасибо, – медленно выдыхает девушка.

- За что? – слегка приподнимаюсь и удивленно смотрю на нее.

- За то, что разбудил, за то, что вырвал меня из лап чудовища, – она слабо улыбается, но улыбка эта такая вымученная и несчастная, что от жалости к ней у меня щемит в сердце.

- Не за что, малышка, – нежно очеркиваю пальцами ее скулу и легко, едва касаясь, целую в висок. В ответ девчонка тянется ко мне и, сжавшись комочком словно маленький, ласковый котенок, прячется в моих объятиях, порывисто целуя в грудь. Это так по-щенячьи мило, так трогательно, что единственное, что мне сейчас хочется, это защитить ее, укрыть, спрятать, уберечь ото всех бед.

Шелудивое любопытство подмывает меня спросить девчонку, о чем ее кошмары, но старая добрая совесть и нежелание снова окунать ее в пучину неприятных воспоминаний и холодного страха не дают мне этого сделать.

- Мне снился лес… и ты, – отзывается девушка, будто бы ответом на мои мысли. Я не зная, что сказать и как реагировать, просто молчу, давая ей возможность выговориться, и словно подбадривая, принимаюсь медленно поглаживать ее по руке. – Снился зверь, несущийся на меня. Снилось, как я пыталась убить его, но промахивалась раз за разом. Как он готовый разорвать, навис надо мной… и ты, спасающий меня от него, – ее голос начинает дрожать и, я понимаю, что она, глотая слезы, еле сдерживается, чтобы не разрыдаться вновь. – Мне снилось, как ты дрался с ним… и как потом истекал кровью… а я, я не могла тебя спасти. Я не могла даже приблизиться к тебе. Ты каждый раз исчезал. И кровь. Было так много крови…, – она неосознанно цепляется пальчиками за мою рубашку и начинает заикаться.

- Все хорошо, Китнисс, – ее начинает трясти и я, слегка приподнимаясь, тянусь за покрывалом. Нащупав сбившуюся к ногам ткань и подцепив пальцами, накрываю девушку, попутно поцеловав в плечико.

- Я словно заново пережила все произошедшее тогда, – она удобнее устраивается на моей груди, укутываясь, словно в кокон. Через короткий промежуток времени мне становится так невыносимо жарко, что кажется, будто бы душа начинает гореть во мне ярким пламенем, сжигая внутренности дотла и плавя кожу, но ради комфорта девчонки я готов терпеть абсолютно все. Я готов сгореть по-настоящему, лишь бы ей было хорошо и спокойно.

- Детка, так дальше не может продолжаться, – я стараюсь говорить мягко и не давить на нее. В прошлый раз разговор не удался, но сейчас я настроен решительно и не собираюсь отступать от своего, пока она не согласится. – Мы должны…

- Хеймитч, я не могу, – Китнисс, словно поняв, к чему я веду, обрывает меня на полуслове. – Пойми, ничего не получится, – в попытке закрыть тему, она пробует перевернуться на бок, ко мне спиной. Как бы не так! Я обнимаю ее за плечи, не позволяя двинуться с места и давая понять, что разговор не окончен. Она поднимает на меня глаза и, в который раз, жалобно добавляет: – Я не могу. Не заставляй меня.

- Ты должна вернуться в лес, – по-прежнему пытаюсь говорить тихо и спокойно. Я прекрасно понимаю, что она сейчас чувствует и как ей тяжело с этим справиться. Понимаю ее страх и нежелание, в очередной раз возвращаться к преследовавшим ее в каждую ночь кошмарам. Но, на сей раз, не во сне, а наяву. Добровольно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Не надо, Хеймитч, прошу тебя, – она начинает дергаться из стороны в сторону как маленькая капризная девочка, вот только капризы тут ни при чем и это не признак избалованности.

- Китнисс, посмотри на меня, – беру ее лицо в свои ладони. – Я пойду с тобой, слышишь? Все будет хорошо, мы пойдем туда вместе, – ласково поглаживаю ее по щекам. Она смотрит на меня, отрицательно качая головой. – Мы должны это сделать, солнышко. Мы вместе, ты и я. Иначе это не закончится никогда, слышишь? Кошмары будут преследовать тебя по ночам, а страх станет таким невыносимым, что ты начнешь сходить с ума. Этому не будет конца, малышка.

- Хорошо, – говорит она, кивая, – мы сделаем это. Вместе.

- Вот и умница, хорошая моя девочка, – снова начинаю убаюкивать ее, нашептывая на ушко слова утешения и при этом поглаживая по голове. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Проходит еще немало времени прежде чем Китнисс засыпает вновь. Она больше не стонет, не плачет и не метается по кровати. Ее сон спокоен, и я сделаю все, чтобы так было всегда. Любой ценой.

POV Китнисс

- Это плохая идея, Эбернети, – моему недовольству нет предела, но Хеймитча это, кажется, мало волнует. Он бодро выходит из дома и, закрыв входную дверь, поворачивается ко мне.

- Да неужели, солнышко? – ехидно улыбаясь, он демонстративно прячет ключ от моего дома во внутренний карман своей охотничьей куртки. – Значит, по-твоему, оставлять все на самотек – это хорошая идея? Впрочем, мы это уже не раз обсуждали, так что, шевели попкой, малышка, – он, обойдя меня и энергично спустившись с крыльца, выходит на дорогу и, направляясь в сторону ворот, ведущих к Луговине, прикрикивает: – Ну же, Эвердин, в дом тебе все равно не попасть, – мужчина разражается оглушительным хохотом, а мне не остается ничего иного кроме как последовать за ним.

- Мерзкий гад, – бормочу я себе под нос, пользуясь тем, что Эбернети далеко и вряд ли услышит. В глубине души я, конечно же, понимаю что он делает это отнюдь не для того, чтобы позлить меня, а наоборот, для моего же блага, но мое природное, ослиное упрямство не дает мне возможности оценить это по достоинству.

- Ты что-то сказала, дорогая? – дойдя почти до ворот, он останавливается и оборачивается.

- Нет, – недовольно буркнув, обхожу его стороной и выхожу из Деревни Победителей. – Давай быстрее покончим с этим, ладно?

- Ладно, – он быстро нагоняет меня и, ступая рядом, добавляет: – Китнисс, я знаю, что ты злишься на меня, и я ни в коем случае не жду от тебя благодарности, я просто искренне надеюсь на то, что после этого тебе и впрямь станет легче. – Он говорит все это с таким серьезным выражением лица, что от моей напускной обиды не остается и следа. Более того, я начинаю ощущать болезненные уколы совести за свое глупое и недостойное поведение.

- Хеймитч, – я замедляюсь, кладу руку ему на плечо, тем самым останавливая. Он с неприкрытым интересом смотрит на меня, словно в ожидании чего-то важного. Я же поддавшись внезапно возникнувшему порыву, приближаюсь к нему и, поднявшись на цыпочки, легко, почти невесомо касаюсь его губ. – Спасибо.

- Всегда пожалуйста, солнышко, – он мягко улыбается мне и погладив по плечу, добавляет фразу, которая буквально сбивает меня с ног: – А я не такой уж и мерзкий гад, раз уж ты каждый раз лезешь ко мне целоваться! – он, самодовольно усмехнувшись, движется дальше, а я стою на месте, словно пораженная молнией, глупо хлопая глазами и широко разинув рот.

«И в самом деле, мерзавец!»

- проносится в моей голове. – Ну, так мы идем или нет? – зовет он, не оборачиваясь.

- Идем, – откликаюсь я, прибавляя шаг.

Когда мы доходим до Луговины я невольно останавливаюсь и, оглядываясь по сторонам, буквально теряю дар речи. Прошел примерно месяц с того дня, когда я видела ее в последний раз. Один месяц, а она стала еще прекраснее: зеленый, цветущий и такой живой луг, что глядя на него, с трудом верится в то, что там, глубоко под землей, покоятся сотни и даже тысячи ни в чем неповинных людей.

Подумать только, сколько чистых, непорочных душ, перечеркнутых жизней и сломанных судеб прячет эта земля. Сколько невинных, детских глаз не увидят больше неба над головами. Сколько прекрасных матерей никогда не познают радости материнства, бравых отцов, не успевших породить продолжателей рода, и сколько седовласых старцев не узрят, как растут, взрослеют и влюбляются их любимые внуки. Кто бы мог подумать, что костей здесь больше, чем травинок и цветов, а крови и слез больше, чем дождя в небе?

- Ну, ты как? – Хеймитч останавливается рядом и мягко улыбается, ободряюще похлопав меня по плечу. – Все в порядке? – я киваю в знак согласия.

- Раньше это место было моим любимым.

- Почему было? – спрашивает ментор, делая ударение на последнее слово.

- Теперь это кладбище, – грустно улыбаюсь. Осознание того, что я причастна ко всем этим смертям, никогда не покинет, а чувство вины будет грызть меня вечно.

- И что? Разве от этого оно стало менее прекрасным? – Эбернети, скрестив руки на груди, переступает с ноги на ногу, по-прежнему не сводя с меня пристального взгляда. Он будто пытается понять меня, мои чувства, мысли, переживания.

- Я постоянно думаю о них. Все они погибли в этой бестолковой войне из-за меня, – в памяти всплывают воспоминания давно минувших дней, прошедших событий, лица умерших.

- Несмотря на все потери, это была самая оправданная война, Китнисс! – Эбернети слегка обнимает меня за плечи. – Все они боролись за свободу.

- Но это несправедливо! Мы живы и мы ходим по их костям! – сам факт того, что Хеймитч говорит обо всем этом со спокойным равнодушием выводит меня из себя, даже если это самое спокойствие фальшивое. Я понимаю, он прав. Сноу давно перешел черту, и война бы началась в любом случае. Со мной или без меня, так или иначе, это было неизбежным. Хеймитч прав. Он всегда прав.

- Это всего лишь смерть, малыш, – он нежно поглаживает меня по щеке, – рано или поздно мы все умрем. Но благодаря тебе, свободными людьми, а не рабами, – он слегка отстраняется от меня и, оглядевшись по сторонам, задумчиво изрекает: – И все-таки она прекрасна, эта Луговина.

Весь оставшийся путь до леса мы проходим молча.

В лесу я открываю для себя одну очень приятную истину: Эбернети прирожденный охотник. Несмотря на всю свою медвежью грацию, он все же невероятно ловкий, внимательный и проворный. Я не могу не отметить, как тихо Хеймитч передвигается. Обладая совершенно фантастической физической сноровкой в движениях и действиях, он до того искусен, что ему удается подкрасться к зверю настолько бесшумно и близко, насколько никогда ранее не удавалось мне. Глядя на то, как он одним метким броском ножа убивает кролика, я невольно начинаю ощущать себя дилетантом.

Хеймитч бодро движется вглубь леса. И чем он дальше от дома, тем ближе к злосчастному месту. Едва завидев знакомую местность, я чувствую, как все мои кошмары, словно вмиг оживают и материализуются. Я остро реагирую на безобидное шуршание травы и шелест листьев. Мне начинает казаться, что сейчас откуда-то из-за дерева появится иссиня-черная холка. Я, сфокусировав все свои рецепторы, начинаю нервно озираться по сторонам, боясь учуять, услышать или увидеть знакомую грозную, гигантскую тушу. Но ее нет, и я готова взорваться от напряжения.

Сосредоточив все свое внимание на поисках зверя существующего теперь лишь в моих кошмарах, я настолько отстранилась от реальности, что услыхав едва различимый шорох за спиной, я вздрагиваю и, обернувшись, автоматически вытаскиваю из колчана стрелу, направляя ее в сторону шума.

- Эй-эй, малыш, – Хеймитч хватает меня за плечи. – Все хорошо. Это всего лишь дикий кабан, – он мягко улыбается и показывает пальцем куда-то в сторону. – Вон там, видишь?

- Да, – я слегка расслабляюсь и приспускаю лук.

- Хорошо, – мужчина одобрительно кивает и отходит на пару шагов. - Давай, солнышко, подстрели его, – подмигнув мне, он заговорщически улыбается. – Смелее.

Я снова натягиваю тетиву и прицеливаюсь, но мои руки так сильно дрожат, что наконечник неизменно уходит в сторону.

- Расслабься, ты промахнулась всего лишь раз, с кем не бывает?

- Тот раз мог стоить мне жизни… и тебе тоже… – выпаливаю я, безуспешно пытаясь сосредоточиться на своей жертве.

- Но ведь все обошлось, – Хеймитч заходит мне за спину и, аккуратно обнимая, выпрямляет лук и выравнивает стрелу. – Давай, малышка, вместе. У нас все получится. – Он направляет мой лук на кабана. Я прицеливаюсь. – Плавно выдохни и стреляй сразу, как будешь готова. – Выдыхаю и, выпуская стрелу, словно в замедленной съемке, наблюдаю за тем, как железный наконечник вонзается прямо в кабаний глаз. – Умница. – Эбернети нагибается и, одобряюще похлопав меня по плечу, легко целует в плечо и отходит.

- Спасибо, – сделав жадный вдох, довольно улыбаюсь.

- Ну, Китнисс, поздравляю с удачной охотой, – ментор присаживается на корточки, довольно разглядывая мою добычу. Вытаскивает стрелу из свиной туши, вытирает и протягивает ее мне.

- Ты доволен? – спрашиваю я, все так же улыбаясь.

- Более чем, – ответная улыбка. – Думаю, мы можем возвращаться.

После случившегося в лесу это будет первая спокойная ночь, без кошмаров, без душераздирающих криков и без жалобных стонов. Превосходная, безмятежная ночь, сопровождаемая не менее прекрасным утром. Утром, когда Хеймитч преподнесет мне более чем неожиданный подарок.

Глава 17. Слияние душ и тел.

POV Китнисс

Утром, еще находясь в полудремоте, я ощущаю легкие поцелуи на своей спине. Нежные прикосновения его теплых рук и горячее, обжигающее дыхание куда-то в шею, вырывают меня из заботливых объятий Морфея, окончательно отгоняя остатки сна прочь. Мурашки муравьиными стайками пробегаются по телу. Переворачиваюсь на спину и, по-прежнему не открывая глаз, сладко потягиваюсь и зеваю. Эбернети притягивает меня к себе и обнимает, а я, открывая глаза, натыкаюсь на его изучающий, мягкий взгляд. Пару секунд мы, не мигая, смотрим друг на друга. На его сонном лице играют озорные солнечные зайчики и легкая улыбка.

- Доброе утро, малышка, – Хеймитч не спеша обводит указательным пальцем контур моих губ и, нагибаясь надо мной, едва ощутимо, но при этом так чувственно, что я невольно задерживаю дыхание, целует.

- Доброе утро, – выдыхаю я ему в рот, обнимая еще крепче и углубляя поцелуй. – Колючий, – протягиваю с наигранным недовольством, при этом улыбаясь и поглаживая его по щеке.

- Кто колючий? Я что ли? – подыгрывая мне, недоумевает Хеймитч и, грозно нависая надо мной, ласково целует, но на этот раз в кончик носа.

- Да, и тебе не мешало бы побриться, – ловко выворачиваюсь из его объятий, – а то совсем зарос. – Встаю с постели и, на ходу натягивая на плечи халат, иду в ванную комнату. Ментор, спрыгивая с кровати, следует за мной.

- Разве я тебе уже не нравлюсь? – усмехается он, останавливаясь за моей спиной и неторопливо пробегая своими руками по моим, от кончиков пальцев к запястьям, локтям. Едва дойдя до плеч, он переключает свое внимание на грудь, очеркивает линию талии, поглаживает живот и бедра.

- Нравишься, – тихонько посмеиваясь, отвечаю я, запрокидывая голову ему на плечо и, открыто наслаждаясь этими ласками. – Но без бороды ты мне нравишься еще больше, – откидываю голову на бок, предоставляя его губам доступ к своей обнаженной шее.

- Хорошо, – легко соглашается мужчина, целуя и легко прикусывая венку на шее, наблюдая через зеркало за моей реакцией на его проделки. – Но и ты мне больше нравишься без этого, – его руки ложатся на мою талию и принимаются развязывать пояс на халате.

- Неужели? – поворачиваюсь к нему лицом, попутно стягивая шелковую материю с плеч и уже спустя секунду шелковая вещица оказывается на полу у его ног. Подхватив под ягодицы, ментор усаживает меня на трюмо.

- Определенно, – Мое тело пронзают сотни электрических разрядов, когда его шкодливые руки, задорно оглаживая коленки, оказываются между моих ног. От его дразнящих поглаживаний у меня начинает кружиться голова. В попытке найти точку опоры я судорожно хватаюсь одной рукой за раковину, а второй обвиваю его шею. Я не могу дышать. Каждый новый глоток кислорода дается с таким невероятным трудом, словно мою грудную клетку сковывают безжалостные невидимые тиски. Воздух комом застревает в горле и мне кажется, что я сейчас непременно задохнусь. Пытаюсь остановить его.

- Хеймитч, мне сегодня нужно кучу дел передела…, – конец фразы, вылетающий из моего горла, оборачивается громким вскриком, когда во мне оказываются сразу два его пальца.

- Знаю, но мне ужас как нравится, когда ты издаешь вот такие звуки, – от его изначально медленных и плавных, а потом резких и размеренных движений, из моей груди вырываются многочисленные, не поддающиеся контролю стоны. Эбернети придвигает меня к себе еще ближе, нежно целует и… покинув меня, отходит в сторону к раковине.

- Ты чего? – Сбитая с толку его выходкой, я пытаюсь выровнять дыхание, а Хеймитч, открывая кран, как ни в чем не бывало, начинает умываться.

- Ничего, – вытирая лицо, отвечает ментор. – У меня кое-какие дела в городе, да и тебе, вроде как, есть чем себя занять сегодня.

- Какие у тебя могут быть дела в городе? – растерянно спрашиваю я, в то время как Эбернети, открыто игнорируя мой вопрос, разворачивается ко мне спиной, явно намереваясь уйти. Схватив за руку, резко и настойчиво притягиваю его обратно. – Хеймитч?! – выжидающе смотрю ему прямо в глаза, но, не увидев в них ничего кроме озорных чертиков, самодовольно отплясывающих румбу, я чувствую, как во мне с астрономической скоростью начинает расти негодование. Заметив это, мужчина медленно приближается ко мне почти вплотную и, упершись руками о трюмо по обе стороны от моих бедер, намеревается поцеловать меня в губы. В самый последний момент я отворачиваюсь, и поцелуй приходится в щеку. Хеймитч, видимо ожидавший от меня именно этого, берет меня за подбородок и, аккуратно, но при этом настойчиво, поворачивает к себе лицом.

- Разве у меня не может быть личных дел? – улыбаясь, он касается моих губ своими.

- Поверить не могу, что ты оставишь меня в таком виде, одну, – в надежде, что ментор все же передумает, беру его за руку.

- А придется, – усмехаясь, он обнимает меня за талию.

- Ты шутишь, да? – спрашиваю я, все еще держа его за руку и не желая отпускать, крепче сжимаю его ладонь.

- Нет, – как бы для большего эффекта и в подтверждение своих слов он отрицательно машет головой. – Прости, но мне нужно идти.

- Эбернети, ты будешь последним засранцем, если уйдешь сейчас! – мужчина нагибается, целует меня в лоб и отходит на шаг.

- Прими душ, детка, помогает, – у самой двери говорит он.

- О, ты пожалеешь об этом. Обещаю! – кидаю я ему в след. Даже понимая, что он намеренно оставил меня крайне возбужденной и неудовлетворенной, я не злюсь, просто чувствую себя обманутой и брошенной. Хотя нет, я злюсь, еще как злюсь!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Буду к ужину, – раздается из холла голос Хеймитча, прежде чем за ним закрывается дверь.

***

Переполняемая диким желанием проучить Хеймитча, весь день, занимаясь уборкой, я разрабатываю план мести. Вытирая пыль и драя полы, я представляю себе, как доведя его до края, разворачиваюсь и ухожу. Как оставляю его возбужденного, неудовлетворенного и от того чертовски злого. Выбивая половики, я в мельчайших деталях планирую каждый этап своей «атаки» и «отступления». Выстраивая стойкую оборону, намереваюсь нанести наимощнейший удар по его отшлифованному до блеска самолюбию.

Меня немного отпускает лишь к вечеру, когда готовя ужин я, сосредоточив все свое внимание на Эбернети, а не на резке овощей, щедро прохожу остро заточенным ножом по своим пальцам. Резкое чувство боли на несколько секунд выталкивает из моей головы дурные мысли, но спустя короткий промежуток времени я, еще более злая, начинаю с удвоенной силой разрабатывать

вечернюю программу.

Покончив с уборкой и готовкой, я поднимаюсь на второй этаж и, прибравшись в спальне, аккуратно застилаю постель шелковым гарнитуром, подаренным мне одной капитолийской ценительницей прекрасного. Хоть я и не люблю Капитолий и все, что с ним связано, тем не менее, в моем доме полным полно новомодных, стильных статуэток, рамочек, горшков для цветов и амфор. Эффи старательно заполняет мой дом «стильными» аксессуарами, присылая новые хрустальные вазы на замену тем, что я, находясь во власти очередного приступа злости, разбиваю.

Неимоверно уставшая и измотанная, я направляюсь в ванную, заслужено предполагая, что горячая, ароматная ванна меня излечит. Забравшись по самую макушку в нежные объятия благовоний, я с детским восторгом ощущаю, как свинцовая усталость капля по капле покидает мое тело. Напряжение, беспощадно сковавшее все мои мышцы, уходит, уступая место приятному чувству расслабленности, а из головы улетучиваются все обиды. Я прикрываю глаза от удовольствия и, открыто наслаждаясь теплом, растекающимся по телу, откидываю голову на железный ободок, желая полностью раствориться в этом блаженстве.

POV Хеймитч

Терпеть не могу все эти городские прогулки. Если честно, меня больше привлекают походы в лес. Но, в лесу, как известно подарок не купишь, а из меня презент, по правде говоря, паршивый.

Решив поздравить Китнисс должным образом, я отправляюсь в город, понятия не имея, что дарить восемнадцатилетней девчонке. К моему великому счастью, после войны, дистрикт изменился до неузнаваемости. На узких, мощеных улочках, как грибы после дождя повырастали целые ряды новых жилых и торговых зданий. Огромное количество продуктовых и вещевых магазинов, магазинов электроники и бытовой техники. Также здесь есть магазины подарков, украшений и даже магазин ювелирных изделий. Именно в таком магазине, я и натыкаюсь на одну вещицу, которая сразу привлекает мое внимание. При виде аккуратно-выполненного золотого кулона в виде солнца, украшенного крохотным желтым камушком, я мигом вспоминаю о девчонке. По-моему, это идеальный подарок для нее.

- Это топаз, – молодая продавщица, увидев мой заинтересованный взгляд, тут же подходит ко мне. – В золотой огранке он особенно красив, – в ее правильно поставленной речи ясно читается капитолийский акцент. Впрочем, ее выдает не только акцент, но и внешний вид. Несмотря на то, что на ней обычный, серый однотонный костюм, все же он отличается неким шиком, несвойственным нашему дистрикту. – Говорят, что драгоценные украшения с топазом помогают раскрывать тайны окружающего мира, – девушка мило улыбается мне, видимо, пытаясь завоевать мое расположение.

- По-моему, это полнейшая чушь, в которую способны поверить лишь наивные капитолийцы, – не без ухмылки говорю я, но, заметив вмиг помрачневшее лицо девушки, понимаю две вещи: первая – я ее обидел, и вторая – я был прав, решив, что она бывшая столичная жительница. Вероятнее всего ее попросту отослали из Капитолия в самый дальний дистрикт. – Извините, я не хотел вас обидеть. А что еще говорят об этом камне, капитолийцы? – намеренно делая акцент на последнем слове и желая хоть как-то исправить ситуацию, я как бы извиняясь, улыбаюсь.

- Прозрачный топаз желтого цвета, как этот, часто называют винным, – она улыбается в ответ. – Этот камень помогает своему хозяину духовно развиваться, усиливает его интеллектуальные способности и активизирует самые лучшие черты характера. Винный топаз положительно влияет на сон, справляется с бессонницей и плохими сновидениями. Минерал улучшает работу органов пищеварения, облегчает течение простудных заболеваний.

- Как интересно, – отзываюсь я, слегка покривив душой. – Хороший сон это хорошо. Пожалуй, я его беру, – говорю я, погрузившись в свои мысли, но едва заметив ее изумленное лицо и выпученные глаза, спешно добавляю, – не для себя конечно.

- Вам его завернуть в подарочную упаковку или обычную? – спрашивает девушка, удаляясь с драгоценностью к кассе.

- В подарочную, – отвечаю я, опять погружаясь в свои мысли.

Возвращаясь домой, я прохожу через рынок. Пожалуй, это единственное место во всем дистрикте, которое практически не изменилось, ну разве что теперь все легально, да и ассортимент куда шире прежнего. Люди все также торгуют ради выживания, ради прибыли, но теперь им за это не грозит публичная порка на центральной площади.

Проходя мимо многочисленных торговых лавок, набитых разной цветастой и душистой дрянью, я с немалым интересом озираюсь по сторонам пока мне на глаза попадается иссиня-черная медвежья шкура, лежавшая на одном из прилавков. Ни секунды не сомневаясь в том, что это шкура именно того медведя, что мы с Китнисс повстречали в лесу, я незамедлительно подхожу к продавцу, торговавшем ею. Им оказывается Тэд, один из двух мужчин, что тащили меня в тот день в больницу на своем горбу. Я видел его лицо и слышал его голос, уговаривающий меня держаться, в те краткие мгновения, когда мое сознание возвращалось ко мне.

- Это он, – мужчина отвечает на мой вопрос, прежде чем я успеваю его задать. Хотя мне и не нужно чье-либо подтверждение. Его я узнаю сразу, да и вряд ли в дистрикте найдется еще хоть кто-нибудь, кроме нас с Эвердин, кому удалось пережить встречу с живым медведем.

- Сколько стоит? – спрашиваю я отчего-то севшим, охрипшим голосом.

- Можешь забирать задаром, это ведь твоя добыча, – Тэд протягивает мне тюк, очищенного и приятного на ощупь медвежьего меха.

- Спасибо, – секунду поколебавшись, все же решаю забрать свой трофей.

- Да не за что, – мужчина добродушно улыбается. – Мы поделили тушу и раздали нуждающимся. Извини, что без спросу, но вам вроде как не до этого было. Вот мы и подумали: чего добру пропадать-то? – с плохо скрываемым волнением он, поджав губы, выжидающе смотрит на меня, будто желая предугадать мою реакцию на сказанное.

- Правильно сделали, – ободряюще похлопав его по плечу, старательно выдавливаю из себя дружелюбную улыбку. Все-таки я ему обязан за помощь, без него и Джима, Китнисс не дотащила бы меня или сама слегла бы от усталости.

- Ох, и сильно же он тебя приложил, думали, не выживешь. А девчонка-то как кричала. Ты-то как? – перехватив его любопытный, разглядывающий медвежью метку на моем лице, взгляд, я ощущаю легкую волну раздражения. Всячески стараясь не подать виду, подвожу беседу к концу.

- Ничего, поправляюсь. Спасибо за помощь, – пожав ему руку и прихватив «добычу», направляюсь в сторону дома, думая лишь о том, как бы Эвердин не выставила меня вместе с этой мягкой шерсткой за дверь.

- Да не за что, – кидает мне вдогонку Тэдди.

***

Дом встречает меня тишиной, небывалой чистотой и теплым уютом. Из-за доносящихся из кухни чудесных запахов, мой рот наполняется слюной, а живот, словно желая напомнить мне о том, что я не ел весь день, начинает болезненно урчать.

Не найдя Китнисс на первом этаже и решив принять душ перед ужином, я поднимаюсь наверх. В спальне царит кромешная, казалось бы такая холодная, тьма и лишь из-за приоткрытой двери, ведущей в ванную комнату, сквозь тонкую щелку пробивается такая же тонкая полоса света, доносятся чудные благовония, создающие спокойную атмосферу, и звук плескающейся воды. Как можно тише открываю дверь и вхожу в светлое, наполненное паром помещение, как раз в тот момент, когда разгоряченная после горячей ванны Сойка завязывает пояс на своем белом махровом халате. Увидев меня, она никак не реагирует, лишь поворачивается ко мне спиной и начинает крайне сосредоточенно, расчесывать свои черные локоны.

- Уже пришел? – спрашивает девушка, совершенно бесцветным и не выказывающим никаких эмоций голосом.

- Пришел, и, по-видимому, как раз вовремя, – Китнисс кидает на меня убийственный взгляд, и я чувствую, как мое лицо тут же расплывается в широкой улыбке. До неприличия лестная мысль о том, что Эвердин бесится и злится на меня из-за сегодняшнего утра, хаотично вертится в моем мозгу, никак не желая оставить меня в покое. Девчонка, будто бы прочитав все мои мысли, тут же меняется в лице и, неизвестно по какой причине, непривычно спокойно реагирует на них.

- Нет, ты немного опоздал, – картинно улыбаясь, она намеренно делает акцент на предпоследнем слове.

- Какая досада, – я медленно подхожу к ней. Встав за ее спиной, кладу подбородок на аккуратное девичье плечико, облаченное в мягкую материю, и обнимаю за талию. От нее исходит слабый аромат апельсина и шоколада. Будучи не в силах сдержаться, поддаюсь секундному порыву и, уткнувшись лицом в шейку, жадно вдыхаю ее нежный запах. – С ума сойти, как вкусно ты пахнешь, – откидываю ее волосы на бок и отодвигаю ворот халата, оголяя плечо. Пульсирующая венка на ее шее тут же привлекает мое внимание. Прохожу по ней пальцами, затем припадаю губами, поглаживая языком. В ответ на эту немудреную ласку, Сойка блаженно выдыхает. Когда мои руки не торопясь развязывают пояс на ее халате и, проникая под него, ложатся на ее бедра, девушка откидывает голову мне на плечо. Она подается назад и, как бы невзначай, упирается своей попкой мне в пах. Китнисс настолько близко, что ее пьяняще-чистый запах бьет в ноздри, пробуждая во мне почти животную похоть. От ощущения ее нежной, бархатной кожи и податливо принимающего мои ласки тела, у меня начинает кружиться голова, а от резко нахлынувшего желания и острого возбуждения, темнеет в глазах. Эвердин не отвечает на мои нежности, но при всей своей пассивности так сладко стонет, что мое вожделение резко возрастая в разы, становится просто неконтролируемым. Когда ожидание становится почти невыносимым, я начинаю спешно срывать с себя одежду, она, резко обернувшись, укутывается в свой халат и, скрещивая руки на груди, начинает буравить меня взглядом. Тут я и понимаю, что попался. Девчонка провела меня как зеленого, несмышленого мальчишку. Стараясь отвлечься, успокоиться и хоть как-то унять болезненное возбуждение, лихорадочно прохожу рукой по своим волосам.

- Жестоко, – из-за этого проклятого чувства неудовлетворенности, я изначально сам не узнаю свой сиплый, севший голос.

- Разве? – она недоуменно смотрит на меня и как ни в чем не бывало, пожимает плечами.

- И долго ты об этом думала? Небось, весь день планировала? – меня приятно радует тот факт, что мои предположения могут оказаться правдой.

- Не понимаю, о чем ты, – деланно улыбаясь, Эвердин, не мигая, смотрит мне прямо в глаза.

- А знаешь, мне это даже льстит, – подхожу к ней вплотную и медленно-медленно провожу рукой по ее все еще влажным волосам.

- Это еще почему? – она удивленно смотрит на меня.

- Ну, ты же злилась, а значит, хотела отомстить. Следовательно, ты думала обо мне, выходит, цель достигнута, – на долю секунды девчонка меняется в лице, но уже спустя мгновенье берет себя в руки и натянуто улыбается.

- Ужин готов. Спускайся, – повернувшись ко мне спиной и недовольно фыркнув, она уходит, оставив меня возбужденного и злого в гордом одиночестве.

- Отомстила, так отомстила. Маленькая мерзавочка, – смеясь с самого себя, торопливо забираюсь в душ, под холодную, бодрящую струю, дабы остудить свой палящий пыл.

За ужином, а к слову сказать, он получился весьма аппетитным, мы почти не разговариваем. Китнисс, активно орудуя вилкой, делает вид, что страшно занята поглощением содержимого своей тарелки. Она все еще злится на меня, хоть и всячески старается не выказывать этого. Я делаю пару безуспешных попыток разговорить ее, но девчонка лишь махает головой, старательно храня молчание.

Когда нависшая над нами тишина, начинает сжимать мои виски в, казалось бы, свинцовые тиски, а молчание становится почти нестерпимым, я, решив разбавить ситуацию крупицей неожиданности, вытаскиваю из-под стола заранее спрятанный туда тюк медвежьего меха.

- Что это? – увидев его, Эвердин бледнеет и едва не давится едой.

- Нравится? – я протягиваю ей сверток.

- Какого дьявола, Хеймитч? – девушка резко дергается в сторону, словно от чумы. – Зачем ты притащил ее сюда?

- Это мой тебе подарок, – я отвечаю спокойным и безмятежным голосом.

- Подарок? – спрашивает она шепотом. Ее только что бледное лицо вмиг становится багровым. Задыхаясь от резко нахлынувшей на нее волны бешенства, она начинает часто и шумно дышать и, уже в следующую секунду, встав из-за стола и отшвырнув стул в сторону, буквально срывается на крик. – Подарок?! Да ты чертов псих, Эбернети! Я видела, как этот зверь драл тебя на куски! Ты истекал кровью на моих глазах! Ты чуть не умер на моих руках…, – ее серые глаза темнеют, потом наполнившись слезами, начинают блестеть подобно двум алмазам.

- Китнисс, успокойся. Это всего лишь очередное доказательство того, что твой кошмар сдох, – кидаю шкуру к ее ногам, – целиком и полностью. Его больше нет, и я хочу, чтобы ты помнила об этом. Можешь делать с ней, – указываю пальцем на валяющийся на полу ком меха, – что угодно. Хочешь, сожги ее, изрежь или попросту выбрось на помойку, вместе со всеми воспоминаниями, связанными с ней. Мне совершенно все равно, что ты сделаешь. Она твоя.

Девчонка пару секунд смотрит на меня, не мигая, затем переводит взгляд на валяющуюся у ее ног иссиня-черную шерстку. Долго о чем-то думает. Делает пару глубоких вздохов, словно желая успокоиться и, нагнувшись, поднимает с пола медвежью шкуру, подходит ко мне и кладет ее на спинку моего стула.

- Не хочу, – говорит она тихим, спокойным голосом. – Пусть лежит на полу, в гостиной, у камина, – я киваю в знак согласия и, привлекая ее к себе, заключая в свои объятия. Она, как обычно, утыкается лицом в мою грудь. – Это было жестоко.

- Знаю, но это было нужно нам обоим. Тебе, чтобы навсегда забыть о своем страхе.

- А тебе зачем?

- А мне, чтоб помнить, что ты не всегда в безопасности.

***

Чуть позже, уже в спальне, выходя из ванной комнаты, я застаю Китнисс в весьма пикантной позе. Стоя на полу, на коленках, с оттопыренной вверх попкой, она очень сосредоточенно шарит под кроватью, при этом что-то недовольно бурча себе под нос.

И без того короткая сорочка, непростительно задралась вверх, да так, что перед моим взором открывается чрезвычайно занимательная и любопытная картина. Вид ее соблазнительных ягодиц облаченных в кружевное темно-красное белье тут же отзывается вполне объяснимой реакцией в паху.

- Ты что-то потеряла? – от звуков моего голоса, она вздрагивает и, резко дернувшись вверх, ударяется головой о кровать. По ее болезненным стонам, да собственно говоря, и по жалобному скрипу кровати, я понимаю, что она сильно ударилась.

- Хеймитч, чтоб тебя…, – поднявшись на ноги, девушка, недовольно фыркая, потирает ушибленное место. – Да, потеряла! Застежку от сережки… она куда-то упала, не могу ее найти…

Кидаю беглый взгляд на пол. Крохотная застежка валялась немного левее от того места, где ее искала девчонка. Отсвечивая комнатный свет, она тут же попадается мне на глаза.

- Значит, не там ищешь, – нагибаюсь и, подобрав пропажу, протягиваю ее Китнисс.

- Спасибо, – нахмурившись, она поворачивается ко мне спиной и отходит к трюмо. Торопливо снимает вторую серьгу и кладет ее в шкатулочку. Я подхожу к ней со спины, привычно обнимая за талию.

- У меня есть для тебя еще один подарок, – внимательно смотрю на ее отражение в зеркале и, завидев на миловидном личике блеклую тень опасения, начинаю улыбаться.

- Ты решил меня добить сегодня? – она нервно смеется. – Учти, Хеймитч, второго такого «подарка» моя нервная система не выдержит.

- Нет, солнышко, это другое. Я уверен, что тебе понравится, смотри, – достаю из кармана маленькую коробочку из темно-синего бархата и протягиваю ее девушке. Пару долгих секунд она недоверчиво смотрит на меня, и прежде чем принять мой подарок, с подозрением спрашивает:

- Что там такое?

- Открой и сама увидишь, – я ободряюще улыбаюсь и она, успокоившись, раскрывает коробочку. Едва завидев подвеску, Китнисс впадает почти в детский восторг. Я прекрасно знаю, что девчонка не падка до украшений, но увидав его на витрине, я подумал, что ей понравится именно оно. И, по всей видимости, не ошибся.

- Спасибо, Хеймитч, оно великолепно, – девушка поворачивается ко мне лицом и, обвив мою шею руками, сладко целует. Сойкина «благодарность» не ограничивается одним единственным поцелуем и, уже в следующее мгновенье, ее пальчики, ловко расправившись сначала с пуговицами на моей рубашке, а потом и с пряжкой ремня, начинают виртуозно поглаживать каждый миллиметр моей кожи, бессовестно дразня и распаляя меня.

- Ты чего удумала? – мой голос становится настолько сиплым, насколько сильно мое возбуждение.

- Мы не закончили, утром, и я не прочь продолжить начатое, сейчас, – отзывается девушка сладким голосочком.

- Я тоже не прочь продолжить, – стараясь не отставать от Китнисс, я спускаю тоненькие бретельки сорочки с ее худеньких плеч и спешно стягиваю их, оставляя девчонку в одном нижнем белье. Когда же мои руки тянутся к застежке ее бюстгальтера, она торопливо отводит их в сторону и, положив свои ладошки на мою грудь мягко, но при этом настойчиво толкает меня в сторону кровати.

- Не так быстро, малыш, – заставив меня принять лежачее положение, она забирается на меня словно на строптивого жеребца. – Я хочу немного поиграть. Ты ведь не против, правда?

- Малыш? – из моей груди вырывается хриплый смешок, но когда она, словно пришпоривая коня, сжимает мои бедра своими ножками, расположенными по обе стороны от меня, смешок резко сменяется лихорадочным вздохом. – Я не против.

- Вот и славно, – она начинает плавно двигать бедрами взад-вперед, раззадоривая меня и разжигая во мне адское неконтролируемое пламя, в то время как ее шкодливые ручонки шарят по моему телу. Обжигая меня своими прикосновениями, девчонка ловко пресекает всякие попытки дотронуться до нее, как бы давая понять, что это она, а не я, хозяин положения. Эвердин с удовольствием играет роль главной, а я в свою очередь охотно подчиняюсь всем ее прихотям.

Меня обдает жаром, когда она, пройдясь ручками вдоль моих ребер, останавливает свое внимание на моей груди, в то время как ее язычок рисуя незатейливые узоры вокруг моего пупка, начинает спускаться все ниже и ниже. Когда я оказываюсь почти на грани, когда возбуждение становится почти болезненным и я готов взорваться к чертям собачьим, девчонка, резко спрыгнув с меня, слезает с кровати. Стон разочарования и даже обиды раздирает мои легкие.

- Я так и знал! Решила отомстить? – осознание того, что я как последний идиот во второй раз за сегодняшний вечер попался на ее удочку, неприятно бьет под дых.

- Да! Ты бросил меня и ушел! – старательно изображая обиду, девчонка безуспешно пытается скрыть нотки возбуждения, проскальзывающие в каждом ее слове.

- Брось, малышка, ты ведь уже простила меня за это, к тому же ты и сама меня хочешь. Посмотри на себя, ты же вся дрожишь от желания, – я медленно, как удав, передвигаюсь к краю кровати, при этом старательно отвлекая Сойку разговорами. Мне достаточно, чтобы она расслабилась и отвлеклась хотя бы на одну секунду. И к моей великой радости она расслабляется. Воспользовавшись этим, я подскакиваю к ней и, схватив за локоть и повалив на кровать, тут же накрываю ее своим телом, чтоб не сбежала. Осознав, что попалась, она, в тщетной попытке вырваться из моих рук, начинает брыкаться, чем и вызывает у меня приступ смеха.

- Это не смешно, Эбернети. Пусти меня! – девчонка дергается и принимается колотить меня.

- Ну уж нет. Сначала мне придется наказать тебя за то, что ты решила поиздеваться надо мной, – я продолжаю смеяться, тем самым страшно раздражая Китнисс.

- Всего лишь хотела ответить тебе взаимностью, – желая вырваться из моих объятий, она в очередной раз ударяет меня кулаком в грудь.

- Разве ты не отомстила мне, в ванной? – удивленно улыбаюсь, старательно не обращая внимания на ее тычки.

- Этого было мало! – обиженно выкрикивает она, отворачиваясь.

- Мало? – целую ее в подбородок, но она старательно хоть и безрезультатно отталкивает меня от себя. Принимаюсь настойчиво покрывать ее шейку поцелуями и чувствую, как ее сопротивление потихоньку слабеет. – Хочешь, чтобы я попросил прощения?

- Хочу, – отвечает она дрожащим голосом.

- Ну, так прости, – шепчу я ей на ухо и, спустя краткий промежуток времени, все барьеры и препятствия, выставленные Сойкой между нами, рушатся. Девушка пылко отвечает на все мои ласки и поцелуи.

- Сегодня я хочу быть сверху, – тяжело выдыхает она. Не долго думая, беру ее за бедра и, перевернувшись на спину, сажаю верхом на себя.

- Будь, по-твоему.

Некоторое время спустя, лежа в постели, я пытаюсь успокоить бешеное сердцебиение и вконец сбитое дыхание. Никогда еще не ощущал себя таким обессиленным, словно после длительного, изнурительного марафона.

- Совсем загнала меня, бесстыжая. Скачешь на мне, как на коне, – с притворным недовольством замечаю я. Девчонка не отвечает, лишь довольно посмеивается. Крепче обнимаю ее и, нежно поглаживая разгоряченное тело, наблюдая за тем, как она медленно засыпает. Мое внимание привлекает крохотная капелька пота, лениво скатывающаяся между ее грудей к покоящемуся там же медальону. Она ярко светится и блестит, и когда достигает цели, солнце на ее груди начинает сверкать как настоящее. Мое солнце.

Глава 18. Тревожные мысли.

POV Китнисс

Яркое, полуденное солнце, нависая над озером, нещадно палит, словно желая выжечь на сочной траве и густой листве деревьев свои инициалы. Дышать практически невозможно. Обычно прохладный и свежий лесной воздух, став непривычно горячим, обжигает горло и ноздри.

Уже который день подряд стоит невыносимая, знойная и не желающая отступать жара. Обещанные синоптиками кратковременные дожди так и не пришли. Они обошли нас стороной, словно забыв к нам дорогу. В воздухе катастрофически не хватает кислорода и единственным спасением кажется прохладная, кристально-чистая вода. Именно благодаря ей Хеймитч и спасается от жалящего солнца и раскаленного, словно угли в камине, воздуха. Он, но не я. Я остаюсь на берегу и упрямо, но безуспешно борясь с беспощадными лучами, задумчиво наблюдаю за тем, как резвящийся в воде мужчина, подобно маленькому беззаботному мальчику плавает и плескается, раскидывая по сторонам беспорядочные, искрящиеся брызги.

- Тебе бы не помешало слегка остудиться, солнышко, – он щурится и смеется, призывно маня меня рукой. Я отрицательно мотаю головой, даже не думая двигаться с места. Получив отказ и не желая с ним мириться, Хеймитч выходит из воды и неторопливо подходит ко мне. Он нагибается надо мной и, подобно огромной туче заслонив солнце своей грудью, ненадолго дарит мне благотворную и столь желанную тень. С мокрых, светлых волос стекают кристальные струйки, а великое множество капель, окутавших его, поблескивая на солнечном свету, кажутся маленькими, инкрустированными бриллиантами. Эти холодные бусинки, ловко скользящие по его загорелой коже, срываясь, одна за другой падают на мою разгоряченную кожу. Я невольно вздрагиваю.

- Что с тобой? – он присаживается на покрывало рядом со мной.

- Ты о чем? Все здорово, – непринужденно отвечаю я, натягивая на лицо наимилейшую улыбку.

- Звучит неубедительно, – он выдерживает паузу в ожидании объяснений, но так и не получив их, придвигается почти вплотную и, глядя мне в глаза говорит: - Ты ведь знаешь, что можешь мне все рассказать? Я все пойму.

- Конечно, знаю, – я касаюсь его плеча и, погладив по щеке, продолжаю как можно бодрее. – Со мной все в порядке. Все замечательно. Правда. Тебе не о чем беспокоиться, – но все тщетно, актриса из меня паршивая, и как бы хорошо я ни сыграла, Хеймитч чувствует фальшь в моих словах, жестах и даже в выражении моего лица.

- Китнисс, – поджав губы, он отворачивается от меня, устремляя свой взгляд куда-то вдаль, будто собираясь с мыслями. Эбернети вздыхает и, пригладив волосы рукой, смотрит мне прямо в глаза, – тебе не нужно играть, и притворяться. Со мной ты всегда можешь быть честной, – он видит меня насквозь, и это служит последней каплей.

- Знаешь, – тяжело вздохнув, я прикрываю лицо руками, – все настолько хорошо, что мне все чаще начинает казаться, будто это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

- Когда что-то слишком хорошо, это уже неправда? – Хеймитч смеется. Мягко хватая за запястья и отводя мои руки в сторону, он заставляет меня посмотреть ему в глаза. Его лицо так близко от меня, что он обжигает меня своим дыханием, и я непроизвольно начинаю дрожать и заикаться.

- Я даже не знаю, как это объяснить. То есть, я хочу сказать..., – все мысли путаются. Я просто замолкаю, закрываю глаза, и пытаюсь навести порядок в своей голове, расставить все по полочкам. – Знаешь, мне очень нравится все то, что происходит между нами, но… у меня такое чувство, что кто-то придет и разрушит все это, что все закончится. Как будто я не имею права на счастье, – я перевожу дыхание и открываю глаза. Хеймитч пристально смотрит на меня. Будто изучая. – Ты, наверное, считаешь меня психопаткой, да?

- Нет, солнышко. Я так не считаю, – его мягкий голос вкупе с играющей на лице улыбкой и пониманием действует на меня как сильнодействующее успокоительное. Я расслабляюсь, а Хеймитч между тем продолжает: – Просто долгое время все было очень плохо: нищета, голод, невинные смерти и война. Мы многое потеряли. А сейчас, когда все хорошо и жизнь налаживается, ты не можешь привыкнуть к этой новизне, и это нормально. Пройдет еще немало времени, прежде чем ты научишься воспринимать такую жизнь как должное, но ты с этим справишься.

- Спасибо, Хеймитч, – я тянусь к нему и, обвив руками его шею, крепко обнимаю. Он хватает меня под ягодицы и, разведя мои ноги по обе стороны, сажает к себе на колени – более чем интимная и двусмысленная поза.

- Да не за что, детка. Хотя, поцелуй в знак твоей благодарности, мне, пожалуй, не помешал бы, – его руки ложатся на мою талию, а мягкие пальцы, поглаживая кожу, вызывают привычную волну мурашек.

Оставив сладкий поцелую на его шее и получив в ответ удовлетворенный вздох, продолжаю награждать его, ведя мокрую дорожку из чувственных поцелуев. Но, едва дойдя до губ, останавливаюсь и отстраняюсь.

- Этого хватит? – спрашиваю я, все так же обнимая ментора.

- А если я скажу – нет? – приблизив ко мне лицо, он хитро улыбается, а в его глазах загораются хорошо знакомые дьявольские огоньки. Я наклоняюсь и, запечатлев на его губах легкий, почти невесомый поцелуй, хочу снова отстраниться, но на этот раз Хеймитч не позволяет мне этого сделать. Его рука ложится мне на затылок и мягко, но при этом настойчиво притягивает к себе. Его изящные пальцы поглаживают мою шею, медленно спускаясь вниз. Сначала он целует совсем неглубоко, просто легонько потеревшись губами о мои губы. Потом целует настойчиво и страстно, словно вовлекая меня в своеобразную игру. Пылко отвечая ему, я чувствую, как во мне загорается первобытный огонь, а его, упирающееся в мою промежность, достоинство, мгновенно отзывающееся на наши действия, лишь подливает масло в этот самый огонь. С каждой новой секундой мне становится все труднее сдерживать себя и противостоять его напору.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ну, а теперь достаточно? – выдыхаю между поцелуями, с трудом оторвавшись от его сладких губ.

- Думаю, мне никогда не будет достаточно…, – серьезно говорит Хеймитч, тщетно пытаясь совладать с участившимся дыханием. Его голос дрожит от возбуждения. – Мне тебя всегда будет мало, – после таких откровений меня одолевает буря противоречивых эмоций. Я одновременно ощущаю радость и горечь, счастье и печаль, трепет и страх, и весь этот караван чувств галопирует во мне под аккомпанемент бурного, яростного желания. Тянусь к застежке бюстгальтера но, Эбернети перехватив мои руки, заводит их мне за спину. – Не торопись, малышка. Я сам, – его хриплый, пропитанный похотью смех, заставляет меня вспыхнуть с новой силой, подобно факелу, и задрожать еще сильнее. Приникаю к нему и, уткнувшись лицом в его шею, рвано вдыхаю горячий летний воздух с примесью мускусного аромата. Его аромата.

На этот раз Хеймитч не мучает меня. С легкостью справившись с замысловатой застежкой и подцепив пальцами мой бюстгальтер, он срывает его с меня, чем вызывает лишь вздох облегчения. С глухим стоном откидываю голову назад, когда его губы касаются моих грудей. Зарываюсь пальцами в его волосы и, отделяя каждую прядь, поглаживаю по голове. Мужчина довольно урчит и слабо улыбается. Я будто кожей ощущаю эту самую улыбку, он покрывает ею всю меня.

Лаская плечи и грудь, он несколько раз касается сосков, а потом, сильно сжав их, один зубами, другой пальцами, вырывает из моей грудной клетки тихий, возмущенный вскрик. Усмехнувшись, он возвращается к моим губам, охотно раскрывающимся ему навстречу. Углубляя поцелуй, ментор медленно проводит ладонью вниз по моему животу и, просунув руку под шорты, останавливается, прижав прохладные пальцы к самому низу живота. Он с готовностью ловит мои тихие стоны, приглушая их своими поцелуями, окунает меня в этот бурный водоворот чувств и эмоций, и я тону в нем, добровольно, самоотверженно.

Хеймитч ловко срывает с себя плавки, а вот с моими шортами ему приходится изрядно потрудиться. Металлическая змейка просто не желает поддаваться его усилиям.

- Чертова застежка, – шипит он, бесполезно дергая. Пытаясь ему помочь, я ложусь на покрывало, ловко орудуя пальчиками. Когда же все мои усилия не увенчиваются успехом, а внутренности просто сгорают от неудовлетворенной жажды, я хватаю Хеймитча за плечи и настойчиво притягиваю к себе, в который раз припадая к его устам.

- Рви…, – выдыхаю я.

- Уверена? – хрипло смеется ментор, сдерживаясь из последних сил.

- Рви ее к чертям собачьим! – рычу я, цепляясь за его руки. – Иначе я сейчас взорвусь, и виной этому будешь только ты, Эбернети.

Он не заставляет меня долго ждать, моментально выполняя мою просьбу. Жалостный металлический скрип вкупе со звуком рвущейся ткани сейчас словно самая дивная музыка для моих ушей.

Хеймитч торопливо освобождает меня от остатков одежды. Больше не желая ждать, еще ближе приникаю к нему. Он нависает надо мной, и я почти в полной мере ощущаю на себе тяжесть его массивного тела, его напряженный, твердый член упирается в мое бедро.

Даже находясь на краю пропасти, ментор не торопится нырять в нее вниз головой. Он неторопливо проводит руками вдоль моего тела, оглаживая живот и длинные ноги, заставляя меня изгибаться и стонать под его ласками. Обхватив его бедра ногами, впиваюсь ногтями в его ягодицы, как бы давая понять, что больше нет сил терпеть эту сладкую муку. Проходит, казалось бы, целая вечность, прежде чем Эбернети неторопливо входит. Он яростно пульсирует внутри меня, старательно и, безусловно, намеренно удерживая себя неподвижным. Мое тело трясется в исступлении, когда он опускает голову, проводя языком по моей челюсти, вдоль щеки, вниз по шее. Я безудержно прижимаюсь бедрами к нему и, сжимая руки вокруг его шеи, плотнее обхватываю его ногами. Мучительное удовольствие проносится во мне, когда он начинает двигаться. Я закатываю глаза.

Долго я не продержусь. Он слишком большой, ощущения слишком хороши, я слишком сильно в нем нуждаюсь.

Медленно продвигаясь все глубже, Хеймитч одной рукой удерживает мои бедра. Он не препятствует моим попыткам задать свой темп, и когда я невербально прошу его двигаться быстрее, он подчиняется страстному ритму моего тела. Время течет сладкими мгновениями. Я, кажется, совсем теряю над собой контроль. Мои ногти впиваются в его плечи и спину, оставляя красные, кровавые полосы на его коже. Стоны превращаются в крики. Его бедра двигаются все быстрее, и он жадно наблюдает за тем, как я, выгибаясь под ним резкой дугой, бьюсь в мучительном оргазме, сотрясающем каждую клеточку моего тела и, выкрикнув его имя, обмякаю.

Он не прекращает движение бедрами, роняет голову, прижимаясь ко мне лбом, а потом начинает целовать меня так, будто от этого зависит вся его жизнь.

- Китнисс, – хрипит он мне в рот. Его руки сжимаются на моих бедрах, пока он выходит и входит обратно, достаточно глубоко, чтобы погрузить в меня каждый сантиметр. Он кончает. Тепло его невероятно бурных конвульсий и мощные рывки его члена внутри охватывают и меня. Дрожь проносится по моему телу. Весь мой организм останавливается, замирает и перезагружается, пока перед глазами кружатся разноцветные звезды и взрываются многочисленные, красочные фейерверки.

Я обнимаю его, пока он сжимает и обхватывает меня, облизываю его шею, пока его тело распрямляется и наконец-то расслабляется. Он тихонько вздыхает от удовлетворения.

- Хеймитч, я тебя…, – шепчу на грани слышимости, спотыкаясь о последнее, несказанное слово. Оно застревает в моем рту, цепляется за язык, будто не желая быть произнесенным. Я не могу этого сказать, пока не могу. И он понимает. Я вижу это в глубине его глаз, – мне хорошо с тобой…

- Я знаю, малыш, – он вымученно улыбается, поглаживая меня по щеке, – мне тоже с тобой хорошо.

Мы продолжаем лежать в тишине, обнимаясь и обгорая под яркими лучами палящего солнца. Проходит целая вечность, прежде чем сбитое дыхание выравнивается, а слабость в теле отступает.

***

- Ты порвал мои шорты, – изрекаю я, критически рассматривая очередную безнадежно испорченную вещь.

- Ты была не против, – смеется Хеймитч, подкрадываясь и обнимая меня со спины. – Более того, это ты была инициатором, – он упирается лицом мне в спину и, коснувшись носом позвоночника, оставляет на правой лопатке невесомый поцелуй.

- В чем я пойду домой, умник? – недовольно встрепенувшись, оборачиваюсь, отталкиваю его от себя, попутно ударяя ладонью в грудь. – В одном купальнике?

- Мы можем дождаться, пока стемнеет, – увидев, как я злюсь, он начинает смеяться еще громче и заразительнее.

- Не разделяю твоего энтузиазма, Эбернети! – снова вскипаю подобно чайнику. Потом молчу. Думаю.

«А идея, в общем, то не плохая. Во всяком случае, это намного лучше, чем возвращаться в Дистрикт среди белого дня, в одних трусах и майке!»

– И что же нам делать здесь до ночи? Что ты предлагаешь? – скрещиваю руки на груди.

- Ну, есть у меня одна идея, – он берет меня за руку и, притянув к себе, обнимает и нежно целует за ухом.

- Что опять? – недоуменно смотрю на него. Он хитро улыбается, приближая ко мне свое лицо.

- Я ведь уже говорил, что мне всегда будет мало, – его хриплый смех, ласкает слух, а теплое дыхание щекочет нежную кожу губ. Откинув в сторону разорванные шорты и, обняв Хеймитча за шею, целиком и полностью отдаю себя в его власть, старательно отгоняя от себя все дурные мысли.

«Я нужна ему, а он нужен мне. Я счастлива, и этого никто у меня не отнимет, потому что никто об этом не знает…»

Глава 19. Оправданные опасения.

POV Китнисс

«Я счастлива, и этого никто у меня не отнимет, потому что никто об этом не знает…»

- эти слова, отпечатываются в моем мозгу подобно заученной наизусть мантре. С каждым днем я все усерднее и старательнее убеждаю себя в их правдивости.

В последний понедельник месяца Хеймитч, как обычно, идет на вокзал за посылкой. Капитолий усердно снабжает нас всем необходимым: провизией, одеждой, финансами и маленькой белой коробочкой с особыми лекарствами, предписанными мне доктором Аврелием. С помощью этих волшебных таблеток, меня все реже посещают тревожные мысли, а Хеймитч следит за тем, чтобы я исправно пила свое успокоительное.

Ментор уходит, и я на время остаюсь одна. Он оставляет меня всего лишь на час, на жалкие шестьдесят минут, которых, как оказывается, вполне достаточно, чтобы вся моя реабилитационная программа провалилась в тартарары.

Спустя каких-то пять минут после ухода Эбернети, я слышу тихий, неуверенный стук в дверь. Решив, что это Хеймитч что-то забыл и вернулся, без задней мысли открываю входную дверь, не придав значения тому факту, что Эбернети никогда не стучит в нее, по крайней мере, с тех пор как мы вместе. Признаться, я несказанно удивляюсь, обнаружив на своем крыльце парня, своего ровесника, и судя по аккуратно сшитой, новой темно-серой форме, почтальона. Молодой человек здоровается и, мило улыбаясь, протягивает мне белый конверт.

- Пожалуйста, распишитесь вот здесь, – вежливо говорит он, ткнув пальцем в какой-то бланк. Взяв ручку и нарисовав кривую закорючку в указанном месте, забираю свое письмо, – Хорошего дня, мисс Эвердин!

- Спасибо, – задумчиво говорю я и, закрыв дверь, не спеша прохожу в гостиную. Интересно, от кого оно может быть? Опустившись в кресло, переворачиваю конверт и, едва не роняю его из рук, когда мои глаза натыкаются на капитолийский герб. Дрожащими руками небрежно разрываю белую бумагу и, нетерпеливо достав письмо, смотрю на короткий, но неприятного содержания текст:

«Дорогая, Китнисс Эвердин!

Спешу сообщить Вам, что согласно отчетам доктора Аврелия, Вы стремительно идете на поправку!

Для проведения необходимого обследования, настоятельно прошу Вас, явиться в Капитолий не позднее 15-го августа этого года,

С уважением Сальма Пэйлор!»

Стремясь успокоить поглощающий меня водоворот эмоций, встаю с кресла и, опершись руками о стол, пытаюсь навести порядок в сумбурно прыгающих мыслях в голове. Ничего не получается и меня одолевает неконтролируемое чувство паники, ведь сегодня 13-ое число, а значит уже завтра я должна сесть в чертов поезд и отправиться в ненавистный мне Капитолий!

По сути, мне нечего бояться, ведь это всего лишь обычное медицинское обследование. Они должны убедиться в том, что я здорова и потом, возможно, снова отпустят меня домой.

Досадная мысль о том, что они снова залезут мне в голову, снова будут рыться в моем сознании и мучить меня, неприятно пульсирует в мозгу. Они ведь никогда не оставят меня в покое? И может быть дело далеко не в исследованиях доктора Аврелия?

Невольно вспоминаю слова Хеймитча, после инцидента в Одиннадцатом дистрикте во время Тура победителей:

«Каждый год, они будут вытаскивать вас на свет божий и напоминать всем подробности вашего романа… на протяжении всей вашей жизни…»

- и чувствую, что медленно, но верно начинаю снова сходить с ума. Неужели этому никогда не будет конца? Неужели все начнется заново?

На окаменевших ногах выхожу из дома и иду, куда глаза глядят. Мне непреодолимо хочется бежать прочь, бежать сломя голову. Спрятаться там, где меня никогда не найдут, отыскать надежное место, чтоб они не могли до меня добраться. И я нахожу искомое укрытие в каком-то сером, грязном и холодном подвале, в котором к тому же ужасно воняет. В воздухе витает тяжелый затхлый запах. Запах сырости и плесени.

Здесь же я нахожу закупоренную бутылку элитного бурбона. Видимо, это подвал моего ментора, только у него в каждом углу припрятана бутылка. Рано или поздно он найдет меня здесь, и когда это произойдет, мне несдобровать, ведь я обещала ему, что больше никогда не притронусь к спиртному.

POV Хеймитч

Спустя примерно полтора часа я возвращаюсь в Деревню Победителей. Меня встречает открытая настежь входная дверь и абсолютно пустой дом.

- Китнисс? – зову Эвердин, но в ответ слышу лишь глухую тишину. Ее нет нигде: ни в спальне, ни на кухни, ни в гостиной – нигде.

Оставив посылку в прихожей, внимательно осматриваю дом в поисках чего-то, что могло бы напугать девушку, если это вообще возможно. Но, не обнаружив ничего подозрительного, возвращаюсь в гостиную, и сев в кресло у камина, совершенно неожиданно замечаю на журнальном столике белый разодранный конверт, на котором одиноко чернеет ненавистный капитолийский герб. Переполняемый недобрыми предчувствиями я заглядываю внутрь, но там пусто. Предположив, что наверняка причина ее побега скрывается в содержимом этого послания, решаю, во что бы то ни стало найти его. На поиски таинственной эпистолы уходит от силы секунд десять, она обнаруживается на полу, у задней ножки кресла. Бегло пробегаюсь по короткому тексту и кажется, начинаю понимать, что именно произошло.

Вероятнее всего, получив письмо, Китнисс прочла его и, придя в ужас от того, что ей снова придется вернуться в столицу, сбежала. Но куда? В лес, едва ли, лук и стрелы на месте, а без них она туда ни ногой. В город? Вряд ли она, испытывая глубокое чувство отчаяния, решит прогуляться по кишащим людьми улочкам Дистрикта. Обойдя дом в последний раз, я прихожу к выводу, что есть лишь одно единственное место, куда она решилась бы пойти, и это место мой собственный дом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Обнаружив в своем почтовом ящике письмо со схожим содержанием, толкаю дверь и вхожу внутрь. Тщательно осматриваю весь первый этаж и, не найдя Китнисс, поднимаюсь наверх. Комнаты второго встречают меня такой же пустотой.

Когда Сойке плохо, она любит прятаться, я хорошо уяснил это в Тринадцатом, поэтому в поисках девчонки, скрупулезно осматриваю каждый уголок, каждый шкаф, я забираюсь даже на покрытый сантиметровым слоем пыли чердак, но и там ее не оказывается.

Спускаясь по лестнице, иду в прихожую, уже собираясь уходить, как вдруг, у самого выхода, слышу слабый шум, доносящийся откуда-то снизу. Не теряя ни минуты, иду на звук, который приводит меня в подвал. Там я ее и нахожу: грязную, заплаканную и абсолютно пьяную. Эвердин лежит на полу, под столом, в обнимку с полупустой бутылкой моего бурбона и, судя по ровному, спокойному дыханию, спит. У ее ног валяется перевернутый стул, возможный источник шума. Подхожу и, присев на корточки рядом с ней, аккуратно касаюсь ее плеча. Девчонка вздрагивает и, резко открыв глаза, смотрит на меня хмельным взглядом.

- Хеймитч, прости меня, – бормочет она себе под нос, безуспешно пытаясь подняться на ноги. – Прости, кажется, я выпила весь твой бурбон, – пьяно улыбаясь, Китнисс поднимает початую бутылку над головой, словно демонстрируя ее мне.

- Все хорошо, солнышко, – забираю у нее остатки выпивки.

- Ты злишься, да? – она виновато смотрит на меня, с трудом ворочая языком.

- Нет, я не злюсь, – пригладив взъерошенные волосы, ласково поглаживаю ее по горячей щечке. У нее жар и это неудивительно, несмотря на знойный август, здесь чертовски холодно. Неизвестно, сколько она пролежала на этом полу. – Иди ко мне, – нагибаюсь и, подхватив ее под спину и коленки, аккуратно поднимаю на руки.

- Отнесешь меня домой? – она тянет ко мне ручки и, положив голову на мое плечо, обнимает за шею.

- Конечно, малышка, – нежно касаюсь губами ее виска.

- Они снова вызывают меня в Капитолий, но ты ведь не бросишь меня, правда? – ее голос дрожит, как и все ее тело. Она приникает ко мне точно маленькая, невинная и нуждающаяся в защите девочка. Моя девочка.

- Никогда, – я говорю ей чистую правду. – Никто в этом мире не заставит меня отказаться от тебя, детка.

***

Спустя еще час, вымыв и переодев девчонку в чистое, укладываю ее в постель. Она не сопротивляется и не капризничает, лишь послушно выполняет мои указания. Потягивая горячий ромашковый чай из кружки, Эвердин смотрит на меня как провинившийся котенок.

- Ты злишься на меня из-за той бутылки, – она не спрашивает, а констатирует.

- Я ведь уже сказал, что нет, – спокойно изрекаю я. – Я не твой отец Китнисс, и не собираюсь ругать тебя за то, что ты напилась. Ты сама должна понимать, что хорошо, а что плохо, – поворачиваясь к ней спиной, я будто кожей ощущаю на себе ее пристальный взгляд. Молча подхожу к гардеробу и, достав пижаму, начинаю раздеваться. Услыхав ее тихий, срывающийся голос, оборачиваюсь.

- Я прочитала то письмо, и просто потеряла голову, – поджав губы и шмыгнув носом, заявляет она. – Это больше не повторится.

- Хорошо, – я коротко киваю. Переодевшись, подхожу к кровати и ложусь на свою половину.

Поставив пустую кружку на прикроватную тумбочку, девушка тянется ко мне, обнимает и целует в губы. Ответив на поцелуй, беру Китнисс за плечи и мягко отстраняю ее от себя. С секунду Сойка смотрит на меня с непониманием.

- Тебе нужно поспать, малышка, – объясняю я. Она согласно кивает и, отвернувшись, ложится на бок, спиной ко мне. Обиделась, решив, что я не хочу ее. Маленькая глупышка. Беру ее за руку и, притянув к себе, крепко обнимаю и целую в висок. – Китнисс, я очень сильно тебя хочу, но завтра тяжелый день, и будет намного лучше, если ты хорошенько выспишься. Понимаешь? – она снова кивает и, положив голову на мою грудь, обнимает за талию.

- Ты ведь будешь рядом, да? – ее горячее дыхание беспощадно обжигает кожу, в то время как хрупкое тельце сотрясает мелкая, лихорадочная дрожь.

- Всегда, солнышко, – выдыхаю я, плавно поглаживая ее по спине. – Я всегда буду рядом.

Глава 20. Капитолий.

POV Китнисс

День не задается с самого утра. Впопыхах собирая вещи, я страшно нервничаю из-за того, что попросту не знаю, сколько времени мне предстоит провести в Капитолии. Не имея понятия, какие именно вещи мне могут там пригодиться, я мечусь по комнате словно фурия, недовольно бурча и без конца причитая. Хеймитч, вальяжно растянувшись на кровати, наблюдает за каждым моим шагом и, явно позабавленный моим состоянием, не упускает шанса лишний раз подшутить надо мной.

- Ты не видел мои бежевые штаны? – я в сотый раз кидаюсь к шкафу. – И куда же подевалась, эта чертова блузка? Где все мои вещи?

- Если дело касается твоих вещей, детка, то я предпочитаю снимать их с тебя, а не собирать и разлаживать по полочкам, – закинув руку за голову, он мечтательно улыбается, будто представив себе сцену моего раздевания.

- Это не смешно, Хеймитч. Я понятия не имею что брать с собой.

- Меня. Ты берешь меня. Или этого мало? – мужчина в очередной раз разражается звонким смехом.

- Перестань! – меня так сильно злит то, что он так задорно ржет, беззаботно развалившись на кровати, что я хватаю свою пустую походную сумку и швыряю ее в него.

- Ух, как завелась то, – хищно улыбаясь, мужчина встает и медленно подходит ко мне. – Ты такая забавная, когда злишься, такая сексуальная. Мне нравится.

- Ты невыносим! – сажусь на край постели, обиженно скрестив руки на груди. – Я не могу одеть тебя вместо платья, Хеймитч!

- Китнисс, уймись, – встав передо мной, он садится на корточки, примирительно поглаживая мои коленки. – Ты ведь знаешь, что в Капитолии найдется целая куча стилистов желающих

«украсить»

тебя как новогоднюю елку.

- Так было раньше. Когда Цинна был жив, – грустно улыбаюсь. – Я только его творение. Все говорили, что я была его музой…

- Так будет всегда, солнышко, – ментор берет мои руки в свои, подносит правую к губам, нежно целуя кончики пяльцев. Его горячее дыхание вызывает волну мурашек, и я на пару секунд прикрываю глаза от удовольствия. – Пусть Цинны больше нет, но ты по-прежнему муза. Ты моя муза. – Хеймитч прикладывает мою руку в своей щеке, будто поглаживая, накрывает свои губы и целует в ладошку, вызывая у меня улыбку. – Ну ладно, давай посмотрим, что у тебя тут есть? – он встает и, потянув меня за собой, ведет к открытому шкафу. – Во что же мне тебя одеть? – он задумчиво потирает подбородок, с серьезнейшим видом осматривая огромное количество вешалок и полок, переполненных моими вещами.

- Ты серьезно собрался выбирать для меня вещи? – я начинаю смеяться, в то время как Хеймитч театрально надув губы, обижено смотрит на меня.

- Что за неуважение, малыш? Ты бы постаралась хотя бы вид сделать, что тебя интересует мое мнение, – с напускным укором говорит он. – Я тут, между прочим, помочь тебе пытаюсь, чтоб ты не истерила без конца. И потом чем я хуже этих капитолийских болванов? – Он кривит губы и отворачивается, оскорблено фыркнув. Я слишком хорошо знаю Эбернети. Он как всегда играет, и я принимаю правила этой игры.

- Ничем, – я подхожу сбоку и, обнимая, кладу свой подбородок на его плечо. Я вполне могла бы поверить в то, что Хеймитч на самом деле обиделся, если бы не его глаза. В них горят озорные огоньки, и я спешу поделиться с ним своими наблюдениями. – Ты ведь не обиделся на меня, правда? – он молчит. Я обнимаю его еще крепче. Тянусь к его шее и оставляю на ней с десяток поцелуев. – Брось Эбернети, тебя глаза выдают, – уголки его губ поднимаются в слабой улыбке. Мои же губы касаются его уха, и он едва заметно вздрагивает. – Ты должен одеть меня, – шепчу я, проводя кончиком языка по мягкой мочке. – Правда сначала, чтоб не нарушать логическую очередность действий, тебе придется меня раздеть.

- Китнисс, осталось всего пару часов.

- И что? – став перед ним обнимаю его за бедра.

- А то, что мы непременно опоздаем на поезд, – говорит он, в то время как его руки сами тянутся к моей майке, цепляют за краешек и тянут ее вверх.

- Ну и черт с ним, – хитро улыбаясь, веду его в сторону кровати.

- Мы не собрали вещи, – на лице ментора не остается и капли обиды.

- В Капитолии найдется куча стилистов желающих одеть победителей, ты ведь сам говорил, – шепчу я, неторопливо расстегивая пуговицы на его рубашке.

***

Поезд мчится на всех парах, словно штормовой ветер, все дальше и дальше унося нас от родного дистрикта. Зеленые леса редеют. Высокие, густые деревья Двенадцатого постепенно сменяются такими же зелеными полями Одиннадцатого.

Чем ближе я к Капитолию, тем острее становится чувство тревоги. Меня одолевает сильное беспокойство. Рой мыслей и вопросов, бушующих в моей голове, кажется, вот-вот разорвет мне мозг. Они не дают мне покоя с той самой минуты, когда я получила президентское письмо. Два дня и две ночи я гадаю, удастся ли мне повидаться с Питом? Если да, тогда как себя с ним вести? О чем говорить? Что будет, если всем станет известно о моих с Хеймитчем отношениях? И как именно это известие воспримет Пит? Почему он не приехал? Почему не звонил все это время? И наконец, что за обследование меня ожидает в Капитолии и как не пустить доктора Аврелия в свою голову?

У меня значительно портится настроение. Заметив это, Хеймитч всячески пытается развеселить меня, но все его попытки терпят неудачу. Почти всю дорогу мы проезжаем молча. Хеймитч становится угрюмым и мрачным как дождливое ранее утро.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От повисшей между нами тишины меня словно начинает сжимать невидимыми стальными обручами. Некоторое время спустя я не выдерживаю напряжения и задаю Эбернети ненужный и, скорее всего, неприятный для него, но сильно мучавший меня вопрос.

- Как мне говорить с ним? – я не уточняю с кем именно, но по поведению Хеймитча понимаю, что это и не требуется. Сразу поняв о ком речь, он заметно напрягается, хмурит брови и, устало потерев переносицу кидает:

«Как прежде»

. И хотя мужчина пытается не подать вида, что ему неприятен вопрос, недовольство и легкое раздражение сквозят в каждом его жесте. Его задевает то, что я думаю о Пите. Он встает с кресла и выходит из моего купе.

- Как прежде уже не получится, – говорю я, оставшись в одиночестве.

Хеймитча нет очень долго, и я решаю отправиться на его поиски. Пропажа обнаруживается в собственном купе. Растянувшись на кровати, с закрытыми глазами, ментор размеренно дышит. Очевидно, спит. Тихонько прохожу вглубь комнаты. На цыпочках, чтоб не разбудить, подкрадываюсь к его кровати и, аккуратно забравшись на нее, ложусь рядом. Обнимаю. Прижимаюсь к сильному, теплому телу. Слушаю, как бьется сердце в его груди. Прислушиваюсь к его мерному, спокойному дыханию и задаюсь еще одним вопросом:

«Смогу ли я спать одна?»

Почувствовав мое присутствие, Эбернети просыпается, потягивается и сонно зевнув, заключает меня в свои медвежьи объятия.

- Что случилось? – хрипло спрашивает он.

- Тебя долго не было, – я отвечаю так тихо, будто боюсь разрушить некую идиллию. Однако следующая сказанная мной фраза расстраивает безупречность момента. – Хеймитч, нам нужно во всем разобраться. Я хочу все тебе объяснить.

- Это лишнее, – он собирается встать с кровати, но я его останавливаю, практически навалившись на него всем телом.

- Я так не считаю, – я смотрю ему прямо в глаза, намеренно сохраняя зрительный контакт. Он тоже не отводит взгляд. Смотрит внимательно, словно изучает. – Хеймитч, я не хочу, чтоб о нас узнали. Особенно Пит, – он поджимает губы и коротко кивает. – Но это вовсе не означает, что я хочу что-то менять. Меня все устраивает, правда. Просто наши отношения касаются только нас двоих, и я не хочу выставлять все напоказ.

Эбернети молчит целую вечность, потом приподнимается на локте и тихо говорит:

- Китнисс, я все понимаю, – он проводит рукой по моим волосам, оглаживает плечи, касается щеки. – Не волнуйся, никто не увидит нас вместе.

Я крайне рада тому, что Хеймитч спокойно воспринял мою просьбу. Но, сама мысль о том, что все это время его не будет рядом, наводит на меня смертную тоску. Боюсь, мне больше никогда не удастся заснуть без него.

***

Капитолий встречает нас привычной роскошью и богатством. И хоть война оставила свой след и на столице, все же она сохранила за собой статус жемчужины Панема. В нем огромное количество разнообразной инфраструктуры: библиотеки, театры, кинотеатры, музеи и парки. Наимоднейшие клубы, бары и рестораны. Различные магазины, бутики модной одежды и салоны красоты. Лучшая больница в стране.

Здесь многое изменилось, но город остался таким же прекрасным как прежде. Несмотря на то, что город сохранил бесчисленное количество всевозможных мест для забав и развлечения, он утратил свою вульгарную помпезность. По улицам вместо разодетых в наряды различных форм и цветов, в клоунских париках и с безумным, пестрым макияжем капитолийцев, ходят хоть и хорошо и дорого одетые, но все же обычные люди.

На вокзале нас ожидает машина и отвозит прямиком в президентский Дворец. Мы с Хеймитчем молчим всю дорогу, лишь изредка обмениваясь короткими фразами и сухими комментариями. Он держится холодно и отстраненно и от этого мне становится не по себе. Я словно снова попала на игры, где нужно исполнять различные роли и без конца обманывать.

Стоит нам оказаться во дворце как все разговоры и вовсе сходят на нет, а расстояние между нами увеличивается в разы. Одна лишь мысль о том, что так будет до тех пор пока мы не вернемся в Двенадцатый, сводит меня с ума, особенно если учесть тот факт, что я понятия не имею когда это случится.

Глава 21. Хеймитч.

POV Китнисс

На протяжении целой недели меня обследуют лучшие врачи столицы. Доктор Аврелий проводит огромное количество психологических тестов, анализируя мое поведение. Он задает уйму, на первый взгляд, кажущихся глупыми вопросов, без конца записывая что-то в своем бирюзовом блокноте.

Анализируя результаты очередного исследования, врач то удовлетворенно машет головой, то недовольно хмурит брови. Правда хмурится намного реже. Он роется в моей голове, без конца интересуется моим самочувствием, раз за разом заставляя меня вспоминать и рассказывать в мельчайших подробностях определенные моменты и ситуации из прошлого. Спрашивая, что я при этом чувствовала, доктор Аврелий внимательно следит за моей реакцией, мимикой и жестами. Мне не остается ничего иного, кроме как сидя на мягком диванчике в его огромном светлом кабинете, под его пристальным, изучающим взглядом, отвечать на многочисленные вопросы. Все это приводит к тому, что мне становится крайне неуютно, я начинаю ощущать себя белой подопытной мышью, находящейся в стеклянной клетке под круглосуточным наблюдением.

Дни проходят медленно и безлико и, несмотря на хорошую летнюю погоду, у меня на душе как никогда пасмурно. Бесконечные врачебные обследования и проверки ужасно изводят и давят на меня. Я будто тону, захлебываясь в ежедневном медицинско-исследовательском коктейле, отвлекает меня лишь редкое присутствие третьих лиц.

Практически с первых дней моего пребывания в столице меня навещает Эффи. Она рассказывает мне все последние новости Капитолия, интересуется моим здоровьем. Изрядно соскучившись по ней, я с удовольствием слушаю ее радостный щебет о

«важных-преважных»

реформах и об предстоящих мероприятиях, к которым она с огромной радостью меня подготовит. Позитивность и жизнерадостность Эффи здорово отвлекают меня от пасмурных мыслей, и я очень благодарна и признательна ей за это.

Пару раз ко мне заходит Джоанна, но обычно не задерживается надолго. Мейсон – не самый подходящий кандидат на роль радужного собеседника и в отличие от Эффи, с Джоанной мы большую часть времени проводим в тишине, лишь изредка перекидываясь короткими, дежурными фразами, впрочем, не забывая обмениваться издевками и едкими колкостями. Правда, не со зла. Просто Мейсон такая, я такая. Да и, наверное, все победители Игр такие: дерзкие, грубые и обиженные на жизнь калеки со сломанными крыльями за спиной. Но, несмотря на все это, мне с ней спокойно и даже удобно. С ней, как с Хеймитчем, не нужно притворяться и невозможно что-то скрыть.

- А ты стала другой, – как-то раз сказала мне Джоанна после очередной, брошенной в мой адрес шпильки.

- Мы все стали другими, – пожала я плечами.

- Нет, пташка, ты иначе, – не унималась Мейсон, тыкая в меня пальцем. – Ты стала такой умиротворенной, словно нашла свой покой, – сказала она, специально делая акцент на последнем слове. – Спокойная, даже тихая… и нет былого огня. – Я не нашлась с ответом, а Мейсон наклонив голову в бок, хмыкнула. – Неужели Эбернети так постарался? – неожиданно спросила она, буравя меня своим колючим взглядом. У меня перехватило дыхание от одной лишь мысли, что Мейсон может догадываться о наших с ментором отношениях. Хотя, после той злосчастной газетенки, было бы наивной глупостью надеяться на всеобщее неведение.

- Глупости! Это все таблетки доктора Аврелия и Хеймитч здесь совершенно ни при чем, – стремясь скрыть незваное волнение, я нарочито-небрежно отмахнулась, старательно изображая невозмутимое спокойствие. Слишком старательно.

- Ага, как же, птичка, – словно получив желаемый ответ, победительница довольно оскалилась.

- А вот ты ничуть не изменилась, Джоанна, – под стать ей сказала я, намеренно концентрируя внимание на ее персоне.

- Неужели? – она скорчила невинную мордочку и добавила сахарным голосочком: – Думаешь, я все такая же лапочка?

- Нет. Думаю, ты все такая же стерва, – караван эмоций, промелькнувший в одно мгновенье на ее лице, славно повеселил меня.

- Хм, кто бы говорил! – недовольно фыркнув и для виду стрельнув в меня уничтожающим взглядом, Мейсон начала нарочито громко смеяться, и я засмеялась в ответ.

Воспоминание об этом недавнем и, казалось бы, неприметном разговоре заставило меня улыбнуться. Джоанне изредка, причем с огромным трудом удается выигрывать наши словесные баталии. События, произошедшие с нами за последние пару лет, как и все то время, проведенное с Хеймитчем, научили меня стойко держать удар и спокойно отбивать подачи различной сложности и силы. Я научилась практически в любой ситуации сохранять непринужденное выражение лица и размеренный тон. К слову сказать, мне удавалось обдурить кого угодно: капитолийскую публику, жителей дистриктов, трибутов на арене, любимых Пита и Гейла, двух президентов и даже славного психиатра – единственный, на кого моя ложь не действовала, и кто мог раскусить обман в зародыше – это Хеймитч.

Кстати, на счет Эбернети. Я целую неделю не вижусь с ним. Он не приходит ко мне ни разу. А когда на пятый день моего пребывания в Капитолии я случайно встречаю его в одном из многочисленных коридорах президентского дворца в компании двух солдат, он практически игнорирует меня. Вернее со стороны все выглядит так, как было раньше, до того как мы стали близки. Ментор ведет себя совершенно безупречно, аккуратно подбирая слова, он ни взглядом, ни жестом не выдает нашей близости. Его кроткие и скупые фразы, сдержанные взгляды и привычно колкие шутки настолько убедительны, что я сама начинаю верить, будто между нами ничего нет. Его поведение четко проводит между нами черту

дозволенного

. Черту, которую мне с каждой новой секундой все больше и больше хочется переступить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Для окружающих все выглядит как прежде: Эвердин – победительница из Двенадцатого дистрикта, Эбернети – ее ментор. Все роли давно распределены и всех все устраивает. Всех, кроме меня.

Хеймитч избегает меня по моей же просьбе. Этот факт мучает и не дает мне покоя потому, что мне ужасно не хватает его уверенных прикосновений, чутких поцелуев, низкого с хрипотцой голоса и уютных и таких родных объятий. Мне не хватает его присутствия, не хватает его тепла, не хватает его самого. Я ощущаю себя одинокой и опустошенной. Маленькой девочкой, которую, наказав за проступок, поставили в угол на неопределенный срок и оставили без сладкого. По вечерам мне особенно гадко, а ночью это чувство обостряется в сотни раз.

В очередной кошмарный вечер, проведенный в уже привычном, но все еще нежеланном одиночестве, я не выдерживаю и, убедившись, что в коридоре пусто, пробираюсь в комнату ментора. К моему удивлению, его там не оказывается. Пользуясь случаем, я начинаю визуально обследовать его покои. Легкий беспорядок, царящий в комнате, напоминает мне о его вредной, но настолько недостающей мне, привычке всюду разбрасывать свои вещи, а разобранная, напоминающая поле битвы, кровать, о бессонных ночах, проведенных вместе.

Поддавшись какому-то непонятному, дикому порыву, я подхожу к его постели и, забравшись на нее, опускаю голову на измятую подушку. Уткнувшись в нее лицом, жадно вдыхаю воздух носом. Постель хранит его запах; лежа на ней, я словно ощущаю себя в его объятиях, и это так приятно расслабляет меня, что я незаметно для себя самой проваливаюсь в короткий, беспокойный сон.

Видение, в котором, переплетения рук и ног превращают нас в любовный кокон, а чувственные поцелуи и прикосновения подобно слабым электрическим разрядам посылают по телу приятные вибрации и импульсы. Тепло от его близости, будто мед, растекается по мне, обволакивая и пропитывая собой каждую клеточку. Его гипнотизирующий, будоражащий сознание шепот словно мантра, а его близость вечный смысл моего бытия и без него, без этого смысла, я будто задыхаюсь.

Упустив момент его возвращения, я просыпаюсь от звука открывающейся двери. Узнаю его по осторожным, бесшумным шагам, и даже понимая, что только что меня поймали с поличным, я продолжаю неподвижно лежать, притворяясь спящей. У меня нет абсолютно никакого желания покидать эту теплую и удобную постель.

- Вот те раз. А ты не прекращаешь меня удивлять, детка. Сама хотела, чтоб нас не видели вместе и что же я вижу сейчас? – его тихий, насмешливый голос раздается над самым ухом. В нос ударяет слабый запах спиртного.

- Ты пьян, – недовольно бурчу я.

- Вживаюсь в роль, милая. Все должны видеть меня именно таким, иначе никто не поверит в этот спектакль и придуманная тобой постановка не возымеет успеха. Ты ведь этого хотела, да, дорогуша? – он хрипло смеется.

- Нет нужды ерничать, Хеймитч. Здесь нет публики, и никто не оценит твой сарказм. Как видишь, мы совершенно одни, – так же тихо отвечаю я и, поднявшись с постели, встречаюсь с ним взглядом. Он спокоен и уверен, в то время как меня всю трясет и колотит изнутри, а сердце готово взорваться от перенапряжения.

- А как же ты? – его штилевой, хрипучий смех, приятно щекочет барабанные перепонки, а в глубине глаз скачут черти.

- Уже оценила, – заправив постель, непривычно непослушными руками, выпрямляюсь. Ментор с открытым интересом продолжает наблюдать за моими действиями.

- И как он тебе? – Хеймитч подходит к бару и, налив себе полстакана виски, залпом выпивает его содержимое. Ставит пустой стакан на место. Оборачивается и, облокотившись на барную стойку, вцепляется в меня внимательным, изучающим взглядом, будто ожидая каких-либо действий с моей стороны. И я не выдерживаю, ломаюсь, пропадаю.

- Это именно то, что волнует тебя больше всего? – я подхожу к нему неторопливо, крадучись, словно кошка, мягко ступая и намеренно виляя бедрами. Оказавшись рядом, я опускаю руки на его грудь и медленными поглаживающими движениями поднимаю их вверх, к плечам. – Я так соскучилась, – обнимая его за шею, я почти ложусь на него и, потянувшись к нему за поцелуем, осторожно соединяю наши губы.

- Не играй со мной, Китнисс, – недовольно шипит он, но на поцелуй все же отвечает мягко и ласково.

- А я и не играю, – прерывисто выдыхаю я, смотря ему прямо в глаза и поглаживая по голове. Я погружаю пальцы в мягкие волосы ментора и, зная, как именно ему нравится, перебираю их, отделяя каждую прядь. Он начинает довольно посапывать, когда я прохожу пальчиками от затылка к макушке и обратно.

- Не надо. Я не смогу сдержаться, – он колеблется, словно не может выбрать между тем, что хочется, и тем, что правильно.

- И не нужно сдерживаться, – я еще крепче приникаю к нему. Провожу руками по его ногам, намеренно задерживаясь на бедрах, и он почти сдается. Притягивает меня к себе и вовлекает в новый голодный поцелуй, при этом по-собственнически сжимая мои ягодицы. Шарит руками по моему телу, оглаживая и лаская. Мне так не хватало всего этого, что я готова, забыв обо всем на свете, раствориться в его объятиях, и по интенсивно реагирующему на меня и мои ласки органу, я понимаю, что это взаимно. Ментор явно рад мне. Он активно втягивается в начатую мной игру. Его руки, щекоча, забираются под тонкую материю блузки, но какой-то неожиданно гулкий шум за дверью отвлекает его, и начатое им действие останавливается, даже не успев толком развиться.

- Сейчас тебе лучше уйти, – Хеймитч хватает меня за плечи и решительно отстраняет от себя, чем вызывает у меня стон разочарования.

- Что? Ты выгоняешь меня? – я с неверием смотрю на него.

- Нет, но ко мне должны зайти. Согласись, будет не очень хорошо, если тебя здесь увидят, – пытаясь успокоиться, он, глубоко вдохнув и шумно выдохнув, проводит рукой по своим волосам.

- Кто? – недоуменно спрашиваю я, недовольно сложив руки на груди. – Уже вечер! Кто это должен к тебе зайти на ночь глядя, Эбернети?

- Ишь, какая любопытная, все ей расскажи, – с его губ срывается тихий, дразнящий смешок. – Иди, не то застукают, и весь твой план о конфиденциальности полетит к чертям собачьим, – поворачивая спиной к себе, он мягко подталкивает меня к выходу. – И нам лучше пока не видеться.

- Вот значит как? – резко развернувшись, я пытаюсь заглянуть в его глаза, желая понять, не шутит ли он, но, увидев серьезное выражение лица и хмурый взгляд, словно получаю удар под дых. – Все ясно. Понятно! – ментор дергается, хочет что-то сказать, но в последний момент передумывает и, поджав губы, поворачивается ко мне спиной.

- Тебе на самом деле лучше уйти сейчас, Китнисс, – его голос звучит спокойно и так… холодно, что это оказывается последней каплей моего самообладания. Я покидаю его комнату, громко хлопнув дверью.

«Чертов Хеймитч! Ему плевать на то, что я сейчас чувствую!»

- от этих мыслей хочется выть волком.

Стараясь не попасться кому-либо на глаза, я стремительно преодолеваю расстояние между нашими комнатами, размышляя об очередной предстоящей мне одинокой ночи. Но в эту ночь я не одна. Жатва, огненная арена, яростные профи, смерть Руты, злобные переродки, убитые мной трибуты, вторая арена, миротворцы, уволакивающие тело Цинны, бомбежки, разрушенный Двенадцатый, море из тел и белых роз, безумный Пит, развороченное тело Боггса и раздираемый переродками Финник, пылающие дети, пылающая Прим, одиночество, сумасшествие, лесной монстр, полумертвый Хеймитч, страх потери и кровавый лес. Мои кошмары снова со мной. Я больше не одна.

Глава 22. Пит.

POV Китнисс

На второй неделе моего пребывания в Капитолии мне сообщают, что я вместе с остальными победителями приглашена на благотворительный прием, посвященный помощи пострадавшим в ходе войны.

Эффи, как и обещала, наряду с моим новым молодым стилистом, помогает мне подготовиться к этому важному, по ее словам, мероприятию. Из-за мучившей меня последние пару ночей бессонницы, я чувствую себя уставшей, вымотанной и даже больной. Тринкет не упускает возможности заметить, как ужасно я выгляжу с этими

«жуткими темными кругами вокруг глаз»,

которые особенно

«выгодно»

выделяются на моей бледной коже.

- Дорогая, ты опять плохо спишь, да? Опять кошмары? – цокает она языком, порхая вокруг меня и поправляя невидимые складки на моем платье.

Стилист, призванный приодеть меня к предстоящему торжеству, осыпал меня множеством одежды, туфель и аксессуаров. Поначалу мне даже показалось, что он попросту решил утопить меня в этом море тряпья, но, присмотревшись к моим новым нарядам, я была приятно удивлена: вещи были безупречные. Конечно же, до великолепных творений Цинны им далеко, но все же парень явно является поклонником моего предыдущего стилиста, поскольку каждая подаренная мне тряпочка исполнена в его неповторимом стиле.

- Опять, – задумчиво отвечаю я, рассматривая свое отражение в огромном зеркале даже не обращая внимания, почему собственно говоря, она сказала

«опять»

? Откуда ей известно, прекращались ли мои кошмары или нет? Но эта мысль не успевает как следует закрепиться и развиться в моем мозгу, так как Эффи принимается активно поглаживать меня по плечу, сочувственно качая головой.

- Бедная моя девочка, – выдыхает она. – Может, доктор Аврелий выпишет тебе каких-нибудь таблеток для хорошего сна?

- Все в порядке, Эффи, не волнуйся, я уже привыкла, – небрежно отмахиваюсь я.

- Привыкла? К кошмарам? Боже мой, какой ужас, Китнисс! К такому нельзя привыкать! Привыкать нужно к платьям, туфлям, прическам, но не к кошмарам, – она так искренне возмещается, что мне невольно становится стыдно за себя. – Обратись к врачу или я сделаю это за тебя. В конце концов, твой нынешний внешний вид – это форменное безобразие! Ты только посмотри, во что превратилось это ангельское личико! Да тобой можно пугать непослушных детей, дорогая! – она складывает руки на груди и требовательно смотрит на меня. Не желая расстраивать ее, я решаю сказать то, что ей давно хочется услышать.

- Хорошо-хорошо, Эффи, я обязательно схожу к доктору Аврелию, – лгу я, заранее зная, что не сделаю этого, ведь единственное лекарство, обладающее способностью излечить меня от бессонницы и прогнать моих ночных монстров, само, несколькими днями ранее, выставило меня за дверь своих покоев, а аналог этому самому лекарству ученым еще не удалось изобрести.

- Вот и славно, – Эффи, довольная своей маленькой победой, улыбается. – А теперь за дело! Нужно привести тебя в человеческий вид. Это очень важный прием, Китнисс. – она, возбужденно запрыгав по комнате, принимается рассматривать очередную кучу, принесенных моим стилистом, нарядов.

- Важный преважный, – передразнив Тринкет, я начинаю смеяться.

- Смейся сколько угодно, но это действительно важное событие! Для всех нас, и для тебя в частности! – с легким недовольством и упреком в голосе говорит Эффи, откладывая брючный кремовый костюм в сторону. – Там соберутся главы всех Дистриктов, победители и все, кто в большей мере повлиял на ход войны! Это своего рода дань погибшим! Дань малышке Руте, Цинне, Финнику, погибшим жителям Двенадцатого и других дистриктов, Китнисс, дань Прим в конце концов! – услышав имя сестры, я резко меняюсь в лице и становлюсь как никогда серьезной. Улыбку и веселье как ветром сдувает, а в горле словно застревает липкий, мерзкий комок горечи. Тринкет замечает это и, потупившись, сдавленно охает, поняв, что своими бесконечными нравоучениями явно перегнула палку и сболтнула лишнего.

- Извини. Мне не стоило этого говорить, Китнисс, – Эффи принимается оправдываться и извиняться за сказанное. В этот момент у нее такой виноватый вид, что мне становится жаль ее.

- Все в порядке, – я грустно улыбаюсь, поглаживая ее по плечу. – Нам действительно нужно готовиться.

- Да, – поджав губы, Эффи обнимает меня всего лишь на миг. – А теперь за работу! – бодро вскочив, капитолийка бросается к моим нарядам. – Ты только посмотри, как много прекрасных платьев и костюмов тебе нужно успеть перемерить.

Я перевожу взгляд на гору дизайнерских обновок, и не могу с ней не согласится: они действительно прекрасны.

***

Назвать предстоящее мероприятие праздничным торжеством можно лишь с огромной натяжкой. Довольно скромный, по меркам Капитолия, прием со спокойной музыкой и незамысловатыми закусками. Скорее деловая, нежели праздничная обстановка. Элегантные платья и классические костюмы не похожие на те, что раньше носили капитолийцы. Это, пожалуй, первый прием за всю историю Панема, на котором нет ни причудливых париков, ни пестро раскрашенных лиц с неестественным цветом кожи и накладными ресницами. Мероприятие, на котором люди похожи на людей, а не на пришельцев. Без излишнего шика и помпезности, а самое главное, без

«лекарства от сытости».

После короткого открытия, которое я, к слову сказать, намеренно пропускаю, начинается основная «благотворительная» часть. Со слов Эффи, помимо победителей, здесь собрались глава государства со своими помощниками, советниками и секретарями, главы тринадцати Дистриктов, все главнокомандующие, предприниматели, инвесторы и вкладчики, важные лица, приближенные и почетные граждане Панема.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я пробегаюсь беглым, сканирующим взглядом по залу. Здесь много неизвестных мне, красиво одетых людей, разделившихся на маленькие группки и обсуждающих различные темы. Из всей массы я выделяю лишь некоторых: Джоанну, в одиночку распивающую шампанское, порхающую возле столов с закусками Эффи в компании какого-то брюнета и Плутарха Хэвенсби в противоположном углу зала воодушевленно обсуждающего с Бити, возможно, очередную хитроумную задумку.

Среди танцующих замечаю яркую, облаченную в темно-зеленое длинное платье радостно-улыбающуюся Энни, кружащуюся в бурном вальсе со светловолосым, бережно обнимающим ее, молодым человеком. Она выглядит такой счастливой и безмятежной, что глаз не отвести. Мне становится любопытно, кто он, тот, кто заставляет ее улыбаться и когда мужчина в очередной раз кружит ее в танце, я узнаю его светлое лицо, голубые глаза и такие же улыбающиеся губы. Я узнаю в нем Пита.

Острая шпилька больно колет в самое сердце. Мне так и не удалось поговорить с ним. Бурлящее чувство обиды бьет через край. Я нахожусь здесь вторую неделю, и за все это время он ни разу не навестил меня. Я и сама не искала с ним встреч, но лишь от того, что до сих пор ощущаю себя виноватой и понятия не имею, как с ним теперь говорить. Мне не остается ничего иного, кроме как отвернуться и уйти в другую сторону. Обида плавно сменяется облегчением.

- И снова в гордом одиночестве? – Я неторопливо подхожу к все также стоящей у барной стойки Джоанне.

- Тебя ждала, – отвечает она слегка захмелевшим беззлобным голосом. По едва стертой красной помаде и слегка перекошенному на бок вечернему черному платью понимаю, что Мейсон уже давно находится в компании горячительных напитков.

- Не помешаю? – критически осматриваю приятельницу. Заметив мой пристальный взгляд, Джоанна ухмыляется.

- Нисколько, – залпом допив содержимое своего бокала, она тянется за новыми двумя и, обернувшись, протягивает мне один. – Шампанского?

- Не откажусь, – беру предложенную мне выпивку, – а вот тебе уже, наверное, достаточно, не считаешь?

- Нет, – скривившись, отвечает она. Я, молча, отпиваю спиртное. – Вот только не надо этого, ладно?! – Джоанна недовольно бурчит, запоздало вспыхнув, я же вопросительно смотрю на нее. – Не надо поучать меня, Эвердин! Ты мне не мамочка.

- Как скажешь, – сделав полуоборот, принимаюсь снова рассматривать присутствующих. В дальнем углу зала я вижу Хеймитча.

Одетый в модный черный смокинг мужчина стоит в компании какой-то блондинки в темно-синем костюме. С самого начала мне даже кажется, что это Эффи, и я направляюсь в их сторону, но присмотревшись и поняв, что это не Тринкет, я резко останавливаюсь на полпути.

Стою посреди зала среди танцующих и наблюдаю за ними. В это время ко мне подходит представительный, со вкусом одетый молодой мужчина и, протянув мне руку, приглашает на танец. Буркнув что-то невнятное, я соглашаюсь, лишь для того, чтобы он поскорее отцепился от меня. Я настолько заинтересована происходящим на другой стороне зала, что даже не сразу узнаю в нем своего нового дизайнера. Кружась в танце, я неизменно наблюдаю за Эбернети, невпопад отвечая на задаваемые моим партнером вопросы и запоздало реагируя на льющиеся градом слова восхищения и комплименты. Сейчас меня больше всего волнует парочка, стоящая всего в десятке метров от нас. Они так мило беседуют, при этом Хеймитч, так аккуратно поддерживает женщину под локоток, что от этого вида злость волнами накатывает, накапливаясь и постепенно накрывая меня с головой. Когда же я замечаю, что Эбернети слегка поклонившись, протягивает ей руку, приглашая на танец, а блондинка, хихикая, цепляется за эту самую руку как за спасательный круг во время потопа, меня начинает просто трясти от злости. Я старательно сдерживаю себя, но, в конце концов, мое терпение окончательно лопается, когда она начинает нахально вешаться на Хеймитча, а его руки при этом опускаются чуть ниже ее талии. Или мне кажется? В любом случае извинившись перед своим

«кавалером»

, я направляюсь в их сторону, по пути схватив с подноса бармена, проходящего мимо, бокал с красным вином. Разом опустошив его содержимое, приближаюсь к танцующей парочке. Про себя замечаю, что дама Хеймитча довольно привлекательна и стройна, немного младше ментора, но из-за толстого слоя косметики выглядит неестественно, словно кукла.

- Извини, милочка, – схватив блондинку за локоть, без особых церемоний отстраняю ее от Эбернети и сую ей в руки пустой бокал. – Не унесешь это?

- Что Вы себе позволяете? – начинает возмущаться женщина. Усмирив ее холодным взглядом, обращаюсь к ментору:

- Нам нужно поговорить, – нарочито слащаво говорю я.

- Какая наглость! – фыркает блондинка напоследок и удаляется, но я уже не обращаю на нее никакого внимания.

- Это было очень грубо с твоей стороны, – спокойно говорит Эбернети, оглядываясь по сторонам.

- Может, пригласите меня на танец, мистер Эбернети? Или вам только блондинки по вкусу? – я опускаю руку на его грудь и, схватившись за ворот пиджака, легко и незаметно для окружающих притягиваю к себе. Хеймитч темнее тучи. Протянув мне руку, он все же приглашает меня на танец, и больно сжав мою, как бы демонстрирует мне свое недовольство. – Обними, – требую я, и ментор сжимает меня слишком сильно, словно тиски, намеренно причиняя неудобство, но я не подаю виду.

- Ты хоть знаешь, кто она? – шипит он мне на ухо.

- Понятия не имею, – безучастно отвечаю я.

- Она была твоим главным спонсором на Играх, Китнисс. Это на ее деньги тебе покупали еду и лекарства.

- Ты ее трахал? Тогда, когда выставил меня? – достаточно громко спрашиваю я. Некоторые танцующие оборачиваются и с интересом глядят на нас. Хеймитч пытается игнорировать сказанное мной, но я не унимаюсь. – Ответь мне! – больно схватив за локоть, он ведет меня в направлении выхода. Не заботясь о том, что мы привлекаем слишком много внимания, я вырываю свою руку из его цепких пальцев и, ускорив шаг, буквально вылетаю из зала.

- Что это только что было? – нагнав меня и выбрав момент, когда я отхожу подальше от любопытных глаз и ушей, Хеймитч подходит ко мне с лучезарной, натянутой до самых ушей улыбкой. Со стороны все выглядит вполне безобидно, и лишь находясь в непосредственной близости от него, можно разглядеть фальшивость и дьявольские огоньки, играющие в глубине его глаз. Я словно всем своим существом ощущаю исходящую от него опасность, хоть и уверена, что мне он ничего не сделает.

- Что именно? – рьяно скрывая свою собственную злость и через силу улыбаясь, оборачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом.

- Мне вот интересно, у тебя это в крови? Эта идиотская привычка вечно все понимать на свой лад? – мельком оглядываясь по сторонам, он больно сжимает мое плечо и притягивает меня ближе. – Так о чем ты там хотела со мной поговорить?

- Ни о чем, пусти, – я пытаюсь высвободиться из его цепкой хватки, но он лишь сильнее сжимает плечо, не обращая внимания на мои болезненные вскрики. – Мне больно, кретин!

- Ты совсем ум потеряла? Ведешь себя как дикарка, – раздраженно бросает он мне, ослабляя хватку и отпуская меня.

- Ох, извини, вы так мило проводили время, – с ехидством отвечаю я, недовольно потирая плечо.

- Что за бред ты несешь? – он искренне удивляется.

- Ради нее ты выпроводил меня из своей комнаты? – толкаю его в грудь и, не видя никакой реакции, начинаю бить. – Отвечай, немедленно, чертов ублюдок, – тихо и яростно требую я. Мне стоит титанических усилий сдерживаться и не кричать.

- Бог ты мой, да ты ревнуешь! – он озарено улыбается и, перехватив мои руки в запястьях, насильно притягивает к себе.

- Размечтался! Не трогай меня! – я, в очередной раз пытаясь вырваться из его железных объятий, начинаю толкаться и брыкаться, но это лишь сильнее забавляет его.

- Какая ты непостоянная, солнышко. Пару минут назад хотела, чтоб я тебя обнял, а сейчас говоришь мне не трогать тебя. Ты уж определись, чего тебе хочется на самом деле, – его гнев вмиг сменяется милостью. Он издевается надо мной!

- Да пошел ты, Эбернети! – поняв, что не смогу вырваться, я стараюсь максимально отодвинуться и отвернуться от него. Меня переполняет обида.

- Ведешь себя как маленькая, избалованная и очень глупая девочка. И знаешь что? Это именно ты не хотела привлекать лишнего внимания, меня-то все устраивало. Так в чем же дело? Неужели передумала? – шепчет он, стараясь заглянуть в мои глаза при этом, продолжая усмехаться.

- Ни в чем! Иди, развлекайся дальше! Уж я-то точно намерена этим заняться! – в сердцах выкрикиваю я. Слова, вырываясь на волю, словно потоки лавы жгут горло изнутри. Пристально глядя в глаза, будто желая считать меня, Хеймитч все же разжимает объятия, отпуская меня на свободу. Воспользовавшись моментом, я ухожу прочь, ни разу не обернувшись.

После этой стычки Эбернети наблюдает за каждым моим шагом, действием и жестом. Я кожей ощущаю его цепкий, прикованный ко мне взгляд. Он подобен хищнику, выслеживающему свою жертву. Вот только мне надоело быть этой самой жертвой. Желая позлить его, я принимаю все, без исключения, приглашения на танец. Активно общаясь и выслушивая порой не самые смешные и даже глупые шутки, я старательно изображаю веселье и звонко смеюсь. Развлекаюсь, при этом, не забывая запивать это самое

«веселье»

вином и шампанским.

Постепенно, по мере выпитого мной спиртного, шутки становятся все смешнее, собеседники интереснее, а рассказы увлекательнее, музыка бодрее и мелодичнее, а ноги все непослушнее. Я по-прежнему чувствую присутствие Хеймитча, и вот когда я хватаюсь за очередной бокал, его огромная фигура снова возникает передо мной.

- Ты что творишь, солнышко? – спрашивает он с укором, дождавшись, когда мы останемся наедине.

- Не видишь, что ли? Развлекаюсь, – хохотнув, я подношу бокал к губам, но Эбернети выхватывает его из моих рук и возвращает на стол. Мужчина явно не разделяет моего настроения.

- Думаю, с тебя хватит! – он берет меня за руку, к удивлению аккуратно и безболезненно и пытается вывести из зала.

- Это не тебе решать, – говорю я заплетающимся языком и пытаюсь оказать ему сопротивление.

- Детка, пожалуйста, не упрямься. Я в любом случае уведу тебя отсюда, – он умоляюще смотрит на меня и ему словно удается на время загипнотизировать меня. Но стоит нам выйти за пределы празднества, как во мне пробуждается бунтарский дух. Дернувшись, я хочу воспротивиться ментору, но у меня вдруг начинает кружиться голова.

- Хеймитч, – зову я его. Он замедляет шаг и, посмотрев на меня, меняется в лице.

- Что с тобой, дорогая? – с неподдельным волнением спрашивает он.

- Что-то мне нехорошо, – шепчу я, намертво вцепившись в его руку. Мне резко становится дурно, земля стремительно уходит из-под ног, а перед глазами темнеет. Последнее, что я помню, до того как с головой погрузиться в пустоту, это сильные руки, крепко держащие меня. И его запах, теплый и родной.

***

На следующий день, проснувшись далеко за полдень, в полном одиночестве я в очередной раз даю себе слово больше никогда так не напиваться. Кажется, еще никогда мне не было так плохо как сейчас: желудок готов вывернуться наизнанку, а в голове туман. Мне с огромным трудом удается вспомнить все события прошлого вечера. Но, вспомнив, не становится легче, напротив, помимо тошноты и сильной головной боли, мне становится как никогда стыдно и обидно. Мне стоит громадных усилий подняться с постели и привести себя в порядок. В комнате царит полнейший кавардак: перевернутый стул, всюду разбросаны вещи, развороченная кровать и скинутые на пол подушки, картину завершает мокрый кафель и оторванная шторка в ванной. Мне удается кое-как прибраться.

Ближе к вечеру, приняв душ и окончательно придя в себя, я решаю прогуляться и подышать свежим воздухом. Покинув стены президентского дворца, я решаю отправиться в Розовый сад, туда, где я в последний раз разговаривала со Сноу.

Любимое место старика, сохранилось в таком же виде, каким я его запомнила в тот день. Здесь все основательно пропиталось его духом: скульптуры, диковинные кусты и розы. Море роз. Изменилось лишь одно: среди шипастых цветов больше нет его любимых, белых. Лишь алые.

Размышляя о минувших днях, я не спеша прохожу по рядам, как вдруг недалеко от себя, слышу голоса. Не ожидая здесь кого-то встретить, более того, надеясь побыть в одиночестве, решаю обойти незваных гостей и пройти другим путем. Я уже сворачиваю на другую дорожку, как вдруг, совсем рядом, слева от меня, раздается громкий мужской, до боли знакомый смех. Одолеваемая любопытством и будучи не в силах уйти сейчас, я иду на звуки, доносящиеся из-за высоких сиреневых кустов.

Не помня себя от волнения, я останавливаюсь, всего в десятке метров от присутствующих и, стараясь остаться незамеченной, заглядываю за зеленую изгородь.

То, что я вижу, на мгновенье лишает меня дара речи и намертво приковывает ноги к земле. Первое, что приходит на ум – убежать прочь, но я не могу сдвинуться с места. Сцена того, как мой милый мальчик обнимает Энни и мягко целует ее в щеку, как они вместе над чем-то смеются, пробуждает во мне смешанные, противоречивые чувства, которые вскипают вмиг. Жуткая обида, приятное облегчение и жгучая ревность. Этот адский коктейль кипит, бурлит и, кажется, вот-вот разорвет меня изнутри.

Не хочу выглядеть эгоисткой, но в этот самый момент мне жутко обидно за себя. Обидно, что не я стою сейчас рядом с Питом, обидно, что не я причина его смеха, и что мы так сильно отдалились друг от друга. При этом я испытываю огромное облегчение от того, что ему кажется намного лучше, пусть даже без меня. Но, последняя капля – это уколы жгучей ревности. Как бы банально это ни прозвучало, приступ ревности вызывает не тот факт, что Пит поцеловал другую, а сам поцелуй, вернее его отсутствие. Отсутствие, подпитываемое неумолимой жаждой поцелуев… Хеймитча. А от мысли, что в ту ночь, он мог целовать другую, я просто теряю голову.

- Тяжело видеть подобное, правда? – голос, тихо раздавшийся за спиной, заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Джоанна умеет появиться эффектно. Оборачиваюсь. – Мне тоже было больно наблюдать за тем, как Финник целует ее, вместо меня, – между тем продолжает Мейсон с грустной улыбкой. – Но Финика больше нет, ее целует Пит и теперь больно тебе. Только не вини его…

- Я его и не виню! – перебиваю я ее.

- Ага, как же, – она с неверием смотрит на меня, потом переводит взгляд на смеющуюся парочку. – Он звонил тебе каждый день. Поначалу ты не брала трубку, а когда все-таки ответила, он растерялся. Я пару раз видела, как он молчит в трубку – жалкое зрелище, – она фыркнула и закусила губу. – Помню, как-то раз Пит попросил меня позвонить тебе, я решила, что он спятил, но ведь мы все тут чокнутые, и я подумала, а почему бы и нет? – она посмотрела на меня и тихо засмеялась. – Он весь день бегал за мной и не давал покоя. Я раз сто подробно пересказывала ему наш разговор, но он продолжал донимать меня. Знаешь, он был таким несчастным. А потом появилась Энни, и ему стало легче. Ему было очень тяжело Китнисс…

- А мне? Каково было мне, Джоанна? Я была одна! Никому не нужная, в пустом доме, наедине со своими кошмарами! Не было никого, кто подал бы мне руку помощи, – я с трудом контролирую себя, и чтоб не обнаружить себя, разворачиваюсь и ухожу прочь. Подальше от Пита, подальше от Энни.

- Разве Эбернети не в счет? – она ехидно улыбается, следуя за мной. – Я-то думала, что вы неплохо проводили время вместе…

- Перестань, Джо! – закипаю я, едва не срываясь на крик. – Он был там не по своей воле. Наверняка его насильно туда отправили…

- Насильно? – Мейсон изумленно смотрит на меня, как на идиотку. – Ты всерьез так думаешь? Ах да, прости, ты ведь не знаешь. Когда решалось, кто вернется с тобой в Двенадцатый, он сам предложил Пэйлор свою кандидатуру, Китнисс. Он мог остаться здесь, но нет… он пожелал взять на себя роль твоего сопровождающего, – Джоанна хитро улыбнулась. – Я еще тогда заметила, какими глазами он смотрит на тебя. Спонсоры, подарки, еда, лекарства, новые спонсоры! Да он из кожи вон лез, чтоб угодить тебе и вытащить с Арены.

- Чушь, – устало отвечаю я. – Хеймитча ничего не держало в Двенадцатом! – упрямо заявляю я, в душе надеясь, что не права.

- Ага, как же, – Джоанна опять скалится, разворачиваюсь к ней спиной, собираясь уйти, как вдруг следующий заданный вопрос, заставляет меня резко остановиться. – Кстати, как он в постели? – медленно обернувшись, кидаю на Джоанну вопросительный взгляд. – Я об Эбернети, – поясняет она. – Как он, хорош?

- Не понимаю, о чем ты, – мило улыбнувшись и невозмутимо пожав плечами, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и ухожу прочь.

- Неужели? – мне вслед доносится ее ехидный смех. Без сомнений, Джоанна все знает, но, несмотря на это, она меня уже совсем не волнует. Единственная мысль, которая крепко засев в моей голове, сейчас не дает мне покоя, это:

«Немедленно найти Эбернети!»

Глава 23. Гейл.

POV Хеймитч

- Хеймитч, есть минутка? – Эвердин влетает в зал совещаний как сверхзвуковая ракета, сметающая все на своем пути.

- Конечно, – я оглядываюсь по сторонам, желая удостовериться в том, что мы одни в комнате, и убедившись в этом, немного расслабляюсь. – Тебе чего?

- Мне – тебя, – девчонка налетает на меня и крепко обнимает, практически повиснув на моей шее. Обрушивая на меня море чувственных поцелуев, она начинает скидывать с себя одежду. – Только тебя…

- Эй-эй-эй, малыш, сбавь обороты. Ты что творишь? Там за дверью три посторонних человек, – я хватаю ее за плечики, пытаясь высвободиться из ее объятий. «Ведь нам нельзя этого делать. Не здесь. Не сейчас!»

- Плевать. Я хочу тебя прямо сейчас, – она делает ударение на последнем слове, будто бы прочитав мои мысли, и снова тянется ко мне.

- Китнисс…, – выдыхаю я, все же отстраняя Эвердин от себя, – не нужно.

- Что? – спрашивает она, отходя на шаг. Ее ручки ложатся на аккуратные, стройные бедра и медленным, поглаживающим движением скрываются под короткой юбочкой. Не успеваю я задаться вопросом, что же она задумала на этот раз, как ее ручки снова оказываются в поле зрения и то, что я вижу, заставляет мое сердце пропустить пару ударов. Девчонка снимает трусики. – Не хочешь? – красное кружево падает на пол к ее ногам, и она тут же отшвыривает его в мою сторону.

- Сумасшедшая, – пытаюсь вразумить Сойку, в то время как ее изящные пальчики торопливо расправляются с мелкими пуговицами на блузке. У меня же перехватывает дыхание, когда она касается последней. – Нас могут услышать, – я привожу ей последний и, по-моему, самый веский аргумент, в то время как руки сами, наперекор словам, тянутся к пряжке ремня. Это не ускользает от ее зорких глаз, и она довольно улыбается.

- Только если постараешься и заставишь меня сильно кричать, – блузка спадает с ее плеч, оголяя оливковую кожу, идеальную грудь, узкую талию и слегка округлившийся животик. Про себя отмечаю, что девчонка немного прибавила в весе, но эта радостная мысль не успевает осесть в моем мозгу, она вылетает из головы стоит моему взгляду вернуться к ее вздымающейся груди.

- Ты без нижнего белья? – недоуменно смотрю на нее. Живущие своей жизнью руки сами тянутся к желанному телу. Сопротивляться ее чарам глупо и бессмысленно. Это выше моих сил.

- Думала, ты сразу заметишь, даже надеялась на это, – она хитро улыбается. – Но, ты меня разочаровал, и сейчас самое время это исправить.

- Как скажешь, милая, – беру ее за руку и притягиваю к себе, целую мягкую ладошку, запястье. Пробегая пальцами по ее нежной коже, ощущаю исходящий от нее жар. Вспыхиваю, загораюсь, и мне плевать, что кто-то может зайти и увидеть нас, ведь это мой сон и здесь возможно все, а наяву такого просто не могло бы случиться.

- Хеймитч, – шепчет моя девочка, снова обнимая меня. – Хеймитч, – каждый ее новый поцелуй все горячее, ощутимее и… реальнее.

Я просыпаюсь. Это был очередной сон. Один из тех снов, где она рядом. Один из тех снов, которые преследуют меня вот уже вторую неделю. Быть вдалеке от нее невыносимо, а находиться рядом и сдерживаться в сто раз сложнее.

Открываю глаза и первое, что я вижу – это ее лицо. Я лежу на развороченных, влажных простынях, в холодном поту, а Эвердин стоит рядом у моей постели.

- Что ты здесь делаешь? – охрипшим ото сна голосом спрашиваю я. Мне стоило огромных усилий выпроводить ее в тот вечер, хотя в мозгу всплывали моменты из моих мучительно-сладких снов, и единственное, чего мне на самом деле хотелось на тот момент – это наброситься на нее, разорвать ее модные, дизайнерские шмотки и трахать всю ночь. Но вместо этого мне пришлось солгать ей, а она решила, что у меня кто-то есть. Глупышка.

- Я к тебе пришла, – Китнисс смотрит на меня с мольбой, а мне снова придется выгнать ее и это сводит с ума. Больше всего на свете мне хочется, чтобы она осталась сейчас и всегда была рядом.

- Мне кажется, мы договорились, что ты пока не должна приходить, – я почти ненавижу себя за то, что должен сделать.

- Знаю, но я больше так не могу, – девчонка забирается на мою кровать и, сев ко мне на колени, крепко обнимает за шею. – Слышишь? Не могу больше так, – она начинает торопливо целовать мое лицо. – Пожалуйста, Хеймитч, не прогоняй меня. Не в этот раз. Я больше не хочу прятаться.

- Неужели? – Я еще крепче прижимаю ее к себе.

- Да, – она смотрит на меня немигающим взглядом, будто желает загипнотизировать. – Не хочу.

- А чего же ты тогда хочешь, родная? – я едва касаюсь ее мягкой, пахнущей свежестью и весенними цветами, кожи. Поглаживаю нежную щечку и провожу кончиками пальцев по ее губам. Пригладив ее длинные, распущенные волосы и зарывшись в них пальцами, я беру Китнисс за затылок и аккуратно притягиваю ее лицо к своему. Как только наши губы встречаются, я понимаю, что окончательно пропал и что не смогу ее выгнать.

«Не в этот раз»,

– проносятся в моей голове сказанные ею слова.

- Тебя, – выдыхает она с каким-то трогательным трепетом. Ее губы слегка приоткрываются.

- Мм, какая сладкая, – я целую податливые губы. Вкладываю в свой поцелуй все то желание, которое успело накопиться во мне за последние пару недель. Про себя отмечаю, что он получается удивительно медленным и ласковым. Я не могу воздержаться от комментариев, а девушка от улыбки. Не отводя взгляда, Эвердин начинает стягивать с меня пижаму, а я, последовав ее примеру, освобождаю ее от милого летнего сарафанчика и кружевного бежевого белья. Мы так изголодались друг по другу, что на это уходит минимальное количество времени.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Говоришь, что хочешь меня? – я начинаю ласкать и гладить ее спинку.

- Да, – Эвердин пробивает мелкая дрожь, и я надеюсь, что это от переизбытка эмоций, а не от отсутствия одежды.

- Так получай, вот он я, – я возобновляю поцелуи и, приподняв ее под ягодицы, аккуратно насаживаю на себя. – Весь твой, – от неожиданности она приглушенно охает и больно вонзает свои ноготки в мои плечи. Мною движет невероятная, сумасшедшая жажда обладать этой женщиной, ее телом и душой. Кровь пульсирует внизу живота. Китнисс двигается мне навстречу, выгибается сильнее и хватает ртом воздух, отчего ее губы пересыхают, и она раз за разом облизывает их.

- Мой, – огненная закидывает голову и непрерывно и так блаженно стонет, что я не выдерживаю и, впившись пальцами в ее попку, заставляю двигаться еще быстрее. Целую ее упругую грудь, ловлю губами горошинки сосков и слабо покусываю их. Мы теряем счет времени. Мне не верится, что все это происходит наяву, потому что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Напряжение достигает пика. Она оглушительно вскрикивает, и ее тело начинает биться в оргазменных судорогах. Она так сильно сдавливает меня внутри, что сделав еще пару глубоких толчков, я едва не кончаю. Мне с огромным трудом удается сдержаться. Я терпеливо жду, пока бушующий в ней ураган стихнет. Когда ее мышцы расслабляются, я обнимаю за талию и, придерживая ее за попку, опрокидываю на шелковые простыни, подмяв под себя и возобновляя движения внутри нее.

После испытанного оргазма, ее тело, словно превращается в один большой, оголенный нерв. Ей становится неприятно, и она упирается ладошкой в мой торс, в слабой попытке оттолкнуть меня от себя.

- Нет, солнышко, я еще не закончил, – одной рукой перехватив ручки девчонки, я моментально поднимаю их над ее головой. Китнисс пытается брыкаться. Я подхватываю ее правую ножку под колено, увожу в бок, максимально раскрывая ее, и наваливаюсь на нее всем телом, входя еще глубже.

- Не могу больше, – обездвиженная и беспомощная, она начинает скулить и жалостливо хныкать. – Я сейчас взорвусь, Хеймитч, – огненная закусывает свои губы до крови.

- А я сгорю заживо, если остановлюсь, малышка, – я нагибаюсь и ласково целую ее в висок, меняю угол и частоту проникновения, и она снова начинает охать и сладко постанывать мне в ухо. – Еще немного, еще чуть-чуть, – рвусь в нее как сумасшедший, словно желая утонуть в ее мягком тепле, войти в каждую клеточку. Эвердин закидывает свои ножки мне на спину и, скрестив голени на моей пояснице, принимается активно двигаться мне навстречу.

- Еще. Давай. Не останавливайся, – лихорадочно шепчет она, и я ускоряюсь. – Да! – выкрикивает моя победительница и выгибается резкой дугой, почти приподнимая меня на себе. Я финиширую секундой позже. – О, да! – она закатывает глаза и очередная, более мощная волна удовольствия накрывает нас с головой.

***

Шторы задернуты, в комнате царит полумрак, но все же яркое утреннее солнце, пробивающееся сквозь плотную, тяжелую материю, позволяет достаточно отчетливо разглядеть обстановку моей спальни, представшую чужому взору.

На полу беспорядочно разбросана одежда, а на кровати, по пояс прикрытая тонкой шелковой простыней, спит совершенно нагая Китнисс в обнимку со мной. Я лежу на спине, закинув одну руку за голову, в то время как другая находится на обнаженной девичьей спине. Огненная девушка практически спит на мне. Ее голова покоится на моем плече, нежная, мягкая ладошка на груди, а наши ноги переплетаются подобно запутавшимся шнуркам на детском ботинке.

Эвердин, точно почувствовав постороннее присутствие, начинает беспокойно ворочаться в постели и я, притянув поближе к себе, обнимаю ее еще крепче. Успокоившись, Китнисс ложится на мою грудь, а ее рука перемещается на низ моего живота. Это приятное поглаживание заставляет меня улыбнуться сквозь сон.

Вероятно находясь в шоковом состоянии от увиденного, незваный гость хватается за дверь, отчего та пронзительно скрипнув, пробуждает охотничьи инстинкты Сойки. Ее превосходный слух незамедлительно дает о себе знать: девушка просыпается и, увидев застывшего в дверном проеме Хоторна, вскакивает, как ошпаренная.

- Гейл, – на грани слышимости выдыхает она. В этот миг парень скрывается за дверью. Спрыгнув с постели и подобрав с пола первую попавшуюся ей вещь, Китнисс начинает поспешно одеваться. В попытке застегнуть дрожащими пальчиками мелкие, непослушные пуговицы на принадлежащей мне рубашке, она замечает мой внимательный, нацеленный на себя взгляд и замирает на мгновение. – Прости. Я должна с ним объясниться, – оправдывается она, и ее голос звучит так виновато, что я не могу и даже не хочу возражать ей.

- Все в порядке, малышка, – киваю я. – Беги, – и она в буквальном смысле слова вылетает из моей спальни, закрыв за собой дверь.

Не услышав последующего звука захлопнувшейся входной двери, я предполагаю, что они все еще находятся в пределах моих покоев. Неторопливо поднявшись с постели и подойдя к двери, из которой минутой ранее выпорхнула моя птичка, я действительно слышу доносящиеся оттуда голоса. Надев штаны, сброшенной на пол накануне вечером пижамы, вслушиваюсь в их разговор.

- Гейл! Что ты здесь делаешь? – с ноткой волнения спрашивает Китнисс.

- Я пришел к Хеймитчу. Хотел поговорить с ним кое о чем, – запинаясь и словно оправдываясь, все еще немного рассеянно отвечает Хоторн. Видимо, еще не успел переварить увиденное.

В соседней комнате слышны легкие шаги и шорох.

«Китнисс подошла к своему охотнику»,

– подсказывает мне мое богатое воображение.

- Ты не должен был это видеть. Мне жаль, – с крупицей вины говорит Эвердин.

- Тебе жаль? Не должен был видеть? – недоуменно спрашивает парень. Его голос становится громче и в нем чувствуется металл. Тишина. – Мне тоже жаль, – добавляет он уже мягче и с явным разочарованием.

- Ты, наверное, считаешь меня шлюхой, да? Пит, ты, теперь он, – с иронией говорит Китнисс. Она ждет ответа, но теперь молчит Хоторн. Тяжелый вдох и долгий выдох. – Пожалуйста, пойми меня. Вы все мне по-своему дороги и я не могу выбрать одного, а от остальных отказаться, – тихо говорит Эвердин.

- Тем не менее, лишь одному из нас ты позволила так близко к себе подобраться, – с упреком отзывается Гейл. – Ты подпустила к себе только его, и он не упустил шанса! – со злостью добавляет парень.

- Что ты хочешь этим сказать? – непонимающе спрашивает Сойка.

- Он соблазнил тебя. Совратил. Старый мерзавец! – шипит он.

- Прекрати! Это не так! – выкрикивает девушка.

- А как? – Китнисс молчит. – Ну же, ответь мне! – требует Хоторн. – Пожалуйста, Кискисс, скажи, что это все он. Скажи, что это его вина, – уже с мольбой и надеждой шепчет парень.

- Нет, Гейл! Я сама легла в его постель! Хеймитч здесь совершенно ни при чем. Я сама так захотела! – безжалостно и безапелляционно, четко отделяя слова друг от друга, чеканит Эвердин.

- Ты врешь, – безжизненно выдыхает охотник. – Я тебе не верю, – Китнисс снова молчит, и Хоторн предпринимает попытку вразумить ее. – Кискисс, ты бредишь. Он же старый, богом забытый алкаш! Кому он нужен?

- Он нужен мне, Гейл, – с уверенной жесткостью отвечает девушка.

- Но почему он? – в голосе Хоторна столько горечи и боли, что с лихвой хватило бы на среднестатистическую драму.

- Потому что он всегда был рядом. Потому что не бросил! Потому что не лишил сестры! Потому что… я люблю его, Гейл, – спокойно отвечает Эвердин и эти слова словно гром среди ясного неба пронзают мой разум насквозь.

«Она? Любит? Меня?»

, – из раздумий меня вырывает звук захлопнувшейся входной двери. Хоторн ушел. Едва я успеваю отойти на пару шагов вглубь комнаты, как секунду спустя в дверном проеме застывает Китнисс. Она потерянно смотрит на меня.

- Ты ведь все слышал, да? – ее голос звучит едва слышно.

- Большую часть, – искренне отвечаю я. Нет никакого смысла лгать ей.

- Ясно, – она опускает голову и смотрит в пол. В этот самый миг она кажется мне такой маленькой и беззащитной.

- Хочешь уйти? Побыть одной? – странно, но я не знаю, как себя вести с ней сейчас. Боюсь сказать что-то не то и оттолкнуть ее.

- Нет. – Китнисс резко вскидывает голову и отрицательно машет ею. – Я хочу остаться. Можно? – с уверенностью, но отчего-то тихо спрашивает она.

- Иди ко мне, – я делаю шаг ей навстречу, и она кидается мне на шею. – Моя любимая малышка, – глажу ее волосы и чувствую, как она еще сильнее жмется ко мне.

- Это того стоит, – на грани слышимости шепчет она.

«Да, это того стоит»

, – отвечаю я про себя.

Глава 24. Эмоциональный резонанс.

POV Китнисс

После того как Гейл стал случайным свидетелем моих отношений с ментором, мне становится как никогда легко и спокойно. Легко от того, что больше нет нужды скрывать эту необычную связь, а спокойно от того, что мой неизменный друг, хоть и без особой охоты, но все-таки принял мой выбор. Не знаю, как именно эту новость воспримет Пит, ведь мне так и не хватило смелости поговорить с ним, но я надеюсь, что он не скоро об этом узнает. Хотя когда-то этот момент все же настанет и мне остается уповать на то, что я буду к нему готова. Снова терять Пита в мои планы не входит.

Вслед за тем как я успешно прохожу все психологические тесты и обследования доктора Аврелия, меня признают вменяемой. Получив от президента Панема помилование за «прошлые прегрешения», я, к своему откровенному облегчению, благополучно возвращаюсь домой, в Двенадцатый. С меня так же снимаются все прежние запреты, в том числе запрет свободного междугороднего передвижения. Теперь нет необходимости в постоянном надзоре и сопровождении Хеймитча, и это даже удручает меня – настолько я привыкла к его круглосуточному и ежеминутному присутствию. Более того, если он вмиг исчезнет из моей жизни, я потеряю последнюю опору, поддерживающую меня на ногах, последнюю соломинку, удерживающую меня на плаву и не позволяющую мне уйти на дно и захлебнуться в своих собственных мыслях.

Я больше не пленница, срок моего заточения истек. Хотя я вовсе не ощущаю себя свободной. Душевные оковы навсегда останутся со мной. Они будут душить меня, впиваться в кожу, и тот единственный человек, который хоть немного ослабляет их натиск, тем самым не позволяя забрать последний глоток воздуха из моих легких и вконец разодрать мою плоть – это мой ментор. Эбернети словно последняя нить, связывающая меня с реальностью, и я даже не знаю, что со мной станется, если эта нить вдруг оборвется.

С самого первого дня дома я много думаю о том, что между нами происходит. Хеймитч так много значит для меня, что потерять его равносильно окончательной потери рассудка.

Я привыкла к тому, что он всегда рядом. И мне хочется верить в то, что, чтобы ни случилось, он не уйдет, не бросит меня, потому что без него все станет тусклым и безжизненным, а сама жизнь лишится всякого смысла.

Мне с ним спокойно и комфортно. Я люблю сидеть рядом с ним на диване и смотреть новости, при этом, новости – это последнее, что меня интересует. Мне просто нравится следить за его действиями, когда он смеется над глупой капитолийкой, говорящей о новом тренде этой осени, или как возмущается новому закону, как он хмурится и морщит лоб, когда размышляет о чем-то своем, как комментирует что-то или просто отрешенно смотрит в одну точку.

Мне нравится абсолютно все: нравится слушать его байки, нравится, когда он говорит мне, что все будет хорошо, когда называет меня солнышком и целует в висок. Я люблю наблюдать за ним, когда он, попивая приготовленный мной кофе, читает утреннюю газету. Я люблю забираться к нему на колени, когда он сидит в кресле у камина, и смотреть на языки пламени, отражающиеся в его глазах.

Я хочу засыпать и просыпаться в его удобных медвежьих объятиях, потому, что с ним мне тепло и как-то по-особенному уютно, потому, что он один знает, как правильно растопить пожирающий меня ледяной холод, как не позволить мне окоченеть и как согревать меня по ночам…

- Конечно, знаю, малышка, – Хеймитч, будто бы появившись из ниоткуда, подходит ко мне и целует в висок.

- Что? – вынырнув из водоворота своих мыслей, я непонимающе смотрю на него. – Ты о чем?

- О том, что знаю, как согреть тебя ночью, – Эбернети самодовольно улыбается и тут до меня доходит, в чем дело. Я так глубоко окунулась в свои мысли, что последнюю из них произнесла вслух. Сгорая от стыда, в полной растерянности думаю, что сказать, но не успеваю и рта открыть. – Ты опять где-то далеко? – мягко спрашивает ментор, проводя кончиками пальцев по моей пылающей щеке.

- Прости, – я начинаю бессвязно лепетать. – Я задумалась, и даже не заметила, как ты зашел.

- Все в порядке, солнышко, тебе не за что извиняться, – тихо говорит он, приблизив ко мне свое лицо. – Мне приятно, – его горячее дыхание обжигает мне кожу, а от ощущения его губ, мягко касающихся моих, я невольно закрываю глаза. И хоть этот поцелуй длится всего секунду, но он навеки отпечатается в моей памяти.

- Где ты был? Я проснулась, а тебя не было рядом, – Хеймитч отпускается на диван и усаживает меня к себе на колени.

- Я выходил в город, прошелся по магазинам и заглянул в продуктовый. У нас в холодильнике мышь повесилась, – его руки замыкаются на моей талии, и он прижимается лицом к моей шее. – Как спалось моей малышке? – приглушенно спрашивает Эбернети, медленно оттягивая в сторону ворот моей блузки.

- Хорошо, но под утро я замерзла, – от ощущения его дыхания по коже пробегаются мурашки. – Кое-кто бросил меня одну, – я смотрю на него немигающим взглядом, глаза в глаза.

- Как такое возможно? – Хеймитч улыбается в ответ и, поцеловав меня в обнаженное плечо, выпускает из рук тонкую материю, обратно прикрывая оголенный участок кожи. – Я проголодался. Что ты будешь на обед? Есть какие-то особые пожелания?

- Съем все, что ты приготовишь, – высвободившись из его объятий, я буквально выдавливаю из себя улыбку, и, к моему счастью, Хеймитч не замечает этого.

- Кто бы сомневался, – ничего не заподозрив, он просто выходит из гостиной и идет готовить нам еду, а я с ужасом представляю себе предстоящий прием пищи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Странное недомогание, тошнота и легкое головокружение изводят меня изо дня в день. Самое необычное – это то, что у меня полностью отсутствует аппетит, а при первом же упоминание о еде мне становится дурно. Это продолжается уже несколько недель. Изначально я списываю все на обычное отравление, но когда спустя пару дней мое ужасное самочувствие не меняется к лучшему, я начинаю волноваться.

Я помню, как в то время, когда мы еще жили в Шлаке, о нечто подобном маме рассказывали приходящие к ней за советом женщины. Из-за крохотных размеров нашего старого дома, у которого к тому же были очень тонкие стены, нас с Прим часто непроизвольно посвящали во многие тайны. И сейчас, анализируя информацию, полученную когда-то из подслушанных женских секретов, в своем недомогании я узнаю те же симптомы. Меня начинают терзать смутные сомнения о природе своего недуга, но обратиться к врачу я так и не решаюсь.

У меня происходит задержка менструации, и поначалу я успокаиваю себя тем, что, скорее всего, это сбой цикла из-за какой-то травмы, заработанной на Арене, но когда спустя неделю ничего не меняется, я начинаю серьезно волноваться. Воспользовавшись утренним отсутствием Хеймитча, я бегу в аптеку и покупаю целую пачку тестов на беременность, не то чтобы я всерьез думала, будто бы это могло быть возможной причиной моего дурного самочувствия, а лишь для того, чтобы наверняка исключить этот вариант.

Вернувшись домой задолго до возвращения Эбернети, я решаю воспользоваться гостевой ванной комнатой, расположенной на первом этаже, чтобы ментор ненароком не обнаружил «что-то не то» в нашей.

Результат первого теста озадачивает меня, второго – тревожит, а третий и вовсе повергает в панику. Я могу ожидать чего угодно, но никак не того что вижу. Ведь это невозможно, этого не может быть! Что за бред?

Когда я первый раз вижу на тесте две полоски – меня словно обухом ударяет, но когда результат в очередной раз подтверждается – меня охватывает животный страх. Я отказываюсь в это верить, упрямо вскрывая один тест за другим, но с каждым положительным результатом, я все больше и больше теряюсь. Факт остается фактом. Я без всяких сомнений беременна. Глупо отрицать это и надеяться на обратное.

У меня возникает куча вопросов, ответа на которые я не знаю. Как это могло случиться? И самое главное, что же мне теперь делать? Я изо всех сил стараюсь не терять самообладание и, если честно, у меня это скверно получается.

Я решаю пустить все на самотек, пока не пойму, как мне быть. Разумеется, я не жду, что эта неприятность разрешится сама собой, ведь это невозможно, но я надеюсь найти хоть какой-то выход из сложившейся ситуации.

Я абсолютно уверена лишь в двух вещах: первое – это ребенок Хеймитча и второе – Эбернети ни за что в жизни не поверит в то, что это его ребенок. Он не поймет, не после того, что с ним сделал Сноу.

Боже, он наверняка вспомнит сцену с полуголым Гейлом, приехавшим на мой день рождения в его отсутствие, ту задушевную беседу в Капитолии, когда Хоторн застал нас, его ревность и разочарование, и надумает себе лишнего. Он поймет все по-своему, решит, что я изменила ему и попросту уйдет. Он бросит меня и я этого не выдержу.

Сейчас, сидя в кресле у камина и ожидая, пока Хеймитч сотворит свой очередной кулинарный изыск, я вспоминаю каждую секунду, проведенную с ним. Я чувствую каждую эмоцию, когда-то испытанную по отношению к нему. Каждое его прикосновение, слово, объятие, каждый поцелуй и каждая близость выжжены в моей памяти вечным клеймом. Я никогда в жизни не смогу этого забыть, не смогу и не захочу заменить его кем-либо другим.

Я готова сделать все, что угодно, лишь бы не потерять его. И если нужно выбирать между ним и ребенком, я выберу его. И я выбрала его, нужно всего лишь придумать правдоподобный предлог для моего отсутствия на время посещения клиники.

- Китнисс? – Хеймитч тихо окликает меня и я, вынырнув из глубоких раздумий, ничего не подозревая, оборачиваюсь и встречаюсь с его озадаченным взглядом. Мужчина стоит в дверном проеме и в упор смотрит на меня. – Детка, что это? – сделав ударения на последнем слове, он поднимает правую руку, на ладони которой лежит использованный тест. Я словно ошпаренная вскакиваю с места собираясь подскочить к ментору, но тут же застываю на месте, видя как любимое лицо сначала хмурится, а потом, словно осмыслив что-то крайне неприятное, приобретает печальное выражение человека, познавшего боль от предательства. Вот кто я теперь для него – подлая предательница. – Китнисс? – уже с нажимом спрашивает Эбернети.

У меня начинают трястись колени. Мое сердце замирает и, пропустив пару ударов, стремительно ухает в пол. Эбернети ошарашено смотрит на меня, а я стою перед ним в полной растерянности, не в силах произнести хоть слово. Бог мой, ведь все должно было случиться иначе, совершенно по иному сценарию. Я должна была просто жить и радоваться оказанному шансу на спокойное и мирное будущее, а вместо этого беспомощно наблюдаю за тем, как рушится весь мой мир, унося землю из-под ног.

- Я беременна, – произношу я на грани слышимости.

- Что? – он с неверием смотрит на меня. – А ну повтори, что ты только что сказала? – его глаза темнеют, а в голосе слышится металл, и я с болью и страхом осознаю, что это начало конца. Он все еще спокоен и сдержан, но это спокойствие подобно затишью перед самой бурей, кратковременно и нестабильно.

- Я сказала, что беременна, – отвечаю я чуть громче. Эбернети напрягается, а мои нервы натягиваются, как струна. Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю. Он терпеливо ждет, но видно, что его терпение быстро заканчивается. – У нас будет ребенок, Хеймитч! – и это последняя капля. Эбернети взрывается.

- У нас? Прости, ты сказала у нас, или мне все же послышалось? – он медленно, как в замедленной съемке, приближается и мне становится страшно, что он толкнет или даже ударит. Но он останавливается в шаге от меня. – Ты рехнулась? Какой еще ребенок, идиотка? О чем ты говоришь? – я дергаюсь, словно от пощечины. Хотя глубоко сомневаюсь, что она причинила бы мне столько же боли, сколько его слова. Обидные слова, на которые ментор не скупится. – Ты ведь знала, ты знала, что я не могу иметь детей! Я ведь говорил тебе! Зачем ты так со мной? – он с обвинением смотрит на меня. Ему больно, и он делает больно мне.

Возможно, у меня был бы шанс исправить сложившуюся ситуацию. Если бы все на этом закончилось, Хеймитч мог успокоиться, остыть, а у меня было бы время подобрать правильные слова, чтобы объяснить ему то, чего я сама никак не пойму. Я бы сделала все, что угодно. Я попыталась бы все наладить. Но, как говорится: «Беда никогда не приходит одна!»

От возрастающей ссоры нас прерывает телефонный звонок. Эбернети нехотя отходит и снимает трубку. Я пытаюсь перевести дыхание и взять себя в руки, но по каравану чувств в один миг промелькнувших на его лице, я понимаю, что никакой надежды нет.

Хеймитч так яростно сжимает трубку, что костяшки на его руках белеют.

- Милая, тут спрашивают из клиники, когда тебе удобнее посетить врача, в эту пятницу или в следующий вторник? – Эбернети ядовито скалится. Его лицо становится темнее тучи, а взгляд полон ненависти. Он сжигает меня заживо, дотла. Я начинаю дрожать всем телом. Меня душат слезы. – Извините, она не придет. Передумала, – отвечает он звонившему и, не сводя с меня пристального убийственного взгляда, вешает трубку.

- Прости меня, – от волнения я начинаю заикаться.

- За что? – шипит он. – За то, что пыталась избавиться от якобы моего ребенка? За то, что залетела от кого-то и пыталась повесить это на меня? Или может быть за то, что пыталась все это от меня скрыть?

- Это все неправда. Все не так, как ты думаешь. Я все объясню! – я протягиваю к нему руку в попытке коснуться плеча, но ментор брезгливо отшатывается от меня, словно от чумной.

- Объяснить что? Почему ты такая лживая дрянь?! – он срывается на крик.

- Это не так, это не правда, – я начинаю задыхаться. – Ты ведь так не считаешь. Ты просто зол.

- Именно так я и считаю. Ты маленькая лживая потаскушка! – он злобно тычет в меня пальцем. – Ты знала, что я не могу иметь детей. Я бесплоден! Но ты решила поиздеваться надо мной. Ну что, смешно тебе? Тебе весело? – больно стиснув мои плечи, он начинает трясти меня. – Ну же, отвечай!

- Уходи, – выдыхаю я. Все кончено. – Не говори того, за что тебе потом придется жалеть. Просто уходи.

- Что? – явно не ожидая такого поворота, Хеймитч отпускает меня.

- Я никогда тебе не прощу всего этого. Слышишь? Никогда! – Я чувствую, как во мне начинает бурлить целый коктейль злобы и ненависти к этому человеку. Я поддаюсь эмоциональному резонансу, мне словно передается вся его ярость. – Да, я хотела избавиться от этого ребенка, но не потому, что он не твой, а потому, что ты в жизни не поверил бы в то, что я не изменяла тебе! Я знала, что все будет именно так. А ведь это ты виноват! – я начинаю толкать и бить его кулаками в грудь. Горячая обида градом слез обжигает мое лицо. – Я говорила, что нужно предохраняться! Я говорила тебе, что будут последствия! Это все ты, это ты убедил меня в том, что все безопасно! Это ты раз за разом трахал меня! А теперь винишь во всем этом?! Убирайся из моего дома! Видеть тебя больше не хочу! Никогда!

С минуту Эбернети стоит и, молча, смотрит на меня. Он наблюдает за стремительным развитием моей истерики, но никак не реагирует на нее. Он не пытается успокоить или как-то помешать мне. Ему словно непонятна моя реакция. Он хмурится. Я начинаю выталкивать его из своего дома. Хеймитч разворачивается и, недовольно поджав губы, уходит прочь, при этом громко хлопнув дверью.

Я остаюсь здесь, на развалинах своих несбывшихся фантазий и желаний. Совсем одна, наедине со своей обидой и безграничной жалостью к себе. Хотя, на что я надеялась? В конце концов, рано или поздно так все и должно было случиться. Я не стала бы счастливой. Я не смогла бы жить спокойной жизнью. Я не смогла бы начать все заново потому, что даже после этой войны удача никогда не будет на моей стороне! Жизнь будет без конца подбрасывать мне очередные неприятности, с которыми у меня больше нет сил и желания бороться.

Глава 25. Душевные скитания.

POV Хеймитч

Первое желание возникшее, едва за мной захлопнулась дверь ее дома – напиться. Но оглушительная тишина собственного жилища значительно охлаждает мой пыл. Мне совсем не хочется забываться в пьяном угаре, как когда-то. Более того, выпивка просто не лезет мне в горло. Хотя в трезвом уме оставаться невыносимо, так как одна лишь мысль о том, что чужие руки касались ее тела, гладили и обнимали, что кто-то другой целовал ее, сводит меня с ума, я все же трезв.

В полном одиночестве проходит день, другой, третий. Первоначальные чувства негодования и ярости сменяются спокойным равнодушием. Я словно отгородившийся от всего мира затворник. И хоть мне неприятна мысль о том, что возможно это конец, все же, на данный момент, у меня нет ни малейшего желания возвращаться к ней и выяснять отношения. Я стараюсь убедить себя в том, что так будет лучше для всех, что она жалкая лгунья, предавшая меня. Но каждый раз ловлю себя на том, что, стоя у окна в своей гостиной, я, не мигая, смотрю в окна ее дома, в попытке уловить в них хоть малейшее движение.

Не проходит и минуты, чтобы я не вспоминал ее лицо в тот день, то, как она смотрела на меня. Сколько боли и в то же время, сколько ненависти было в ее глазах. Она молчала, когда я уходил, но ее печальный, полный слез взгляд безмолвно кричал о том, как сильно я ее разочаровал. И, черт побери, это единственный момент, который, не желая стираться из моей памяти, лишает меня покоя! Ведь это она меня разочаровала, это я должен чувствовать себя преданным, а не она!

На пятый день я не могу найти себе места. Каждую божью секунду я думаю о ней и просто не могу выкинуть из головы! Спустя неделю, потеряв всякий покой, я и вовсе готов лезть на стены. Я почти ненавижу себя за то, что ушел, так и не выслушав ее, ведь знаю же, что лгать она так и не научилась. Даже если ей все же не составило труда, играя на чувствах Пита, обдурить полстраны, то обвести меня вокруг пальца ей по-прежнему не по зубам.

Я больше не могу спать, ведь если днем ее облик яро штурмует мои мысли, то ночью он настойчиво преследует меня во снах. Из-за постоянного недосыпания я выгляжу и соответственно чувствую себя усталым и измотанным, но это мало меня беспокоит. По ночам я лежу на кровати и отсутствующе смотрю в потолок. Днем же я мечусь по дому, как пробужденный посреди зимы гризли и, перебирая в памяти события прошедшего времени, начинаю все больше и больше сомневаться в неоспоримости своей правоты.

Воспоминания о той нелепой сцене ревности на благотворительном вечере, о проведенной в Капитолии ночи, разочарование Гейла и «признание» Эвердин роятся в моей голове с тройным усилием. А их подслушанный разговор с Хоторном, как и его сказанные с упреком слова о том, что она подпустила к себе лишь одного из нас и вовсе перевешивают чашу весов в пользу Китнисс. У меня возникает неприятное чувство, что я упускаю из виду какую-то деталь. Чувство, что что-то очень важное ускользает от меня, и последняя ниточка, все еще связывающая нас, грозится быть оборванной моей нынешней неспособностью сосредоточиться. Теперь, тот факт, что она могла быть с кем-то другим, вызывает смутные сомнения.

Решив как можно скорее во всем разобраться и, наступив на горло своему самолюбию, я иду к девчонке. Но, как говорится, сказать легче, чем сделать. Я стою перед ее домом и не могу заставить себя войти внутрь. У меня уходит минут десять на то, чтобы собраться с силами, и когда я уже готов нажать на дверную ручку, меня ожидает неприятный сюрприз. Она заперта.

- Ну, надо же, как вовремя! Научилась-таки запирать эту чертову дверь! – комичность самой ситуации быстро приводит меня в чувство. Я снова напираю на деревянную преграду, дергаю за ручку, но она не желает поддаваться. Уловив легкий шорох за дверью, я решительно стучу в нее. – Китнисс, я знаю, что ты здесь, – в ответ тишина. Прислушиваюсь. Мне даже начинает казаться, что я чувствую ее дыхание, и хотя это наверняка всего лишь плод моего воображения, я на сто процентов уверен, что она стоит также как и я, но по ту сторону двери. – Пожалуйста, открой, – я ощущаю ее присутствие и оказываюсь прав. Услышав слабый скрип половицы, я снова стучусь в дверь. – Китнисс?

- Уходи, – она отвечает совсем тихо, но категорично. Спустя секунду я слышу ее удаляющиеся шаги на лестнице.

Я не собираюсь отступать и в последующие дни предпринимаю еще пару тройку попыток поговорить с девчонкой, но каждая из них оборачивается очередным провалом. Она снова гонит меня.

В один из таких «походов» я с некоторым превосходством говорю ей, что при желании могу сам войти, ведь она дала мне ключи от своего дома, на что Китнисс спокойно и почти хладнокровно заявляет, что сменила замки. Убедившись в правоте ее слов, я снова начинаю колотить в двери, но безрезультатно – она не пускает меня.

Я возвращаюсь к себе. Очередная неудача окончательно доводит меня и как бы сильно я не старался держать себя в руках, но желание крушить берет надо мной вверх, и я срываюсь. Я начинаю громить все, что попадается мне на глаза и вскоре моя гостиная становится похожа на поле боя, а руки разбиты в кровь.

- Дьявол! – выругавшись, я устало опускаюсь в кресло. Упрямство Китнисс и ее нежелание идти на контакт, убивают во мне всякую надежду. Неужели я больше не смогу обнимать ее? Не смогу чувствовать, как она, прижимаясь ко мне, целует перед сном? Я совершенно опустошен. Я всем своим существом ощущаю свою абсолютную бессмысленность. Ведь если я не смогу видеть ее, видеть, как ее мало-помалу крадет сон и как мирно она спит под боком, как сладко посапывает временами и как недовольно бурчит, когда я, просыпаясь порядком раньше, оставляю ее одну в постели, то нет никакого резона просыпаться по утрам. За все время, проведенное вместе, она стала всем моим смыслом, моей личной мотивацией и моим железным аргументом. И у меня нет ни малейшего желания менять что-либо. Я твердо решаю идти до конца и вернуть ее любой ценой, даже если для этого придется брать ее штурмом. Я готов на поступок любой степени дикости и безумства. – Черта с два я оставлю тебя в покое, Эвердин!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

***

- Ну, что же мистер Эбернети, могу вас обрадовать! Ваши результаты впечатляют, – положив на стол худую стопку бумаг, доктор Томпсон опускается в свое кресло.

После того как меня одолели сомнения по поводу своей правоты, я, желая во всем разобраться, решил обследоваться. Сдав все необходимые анализы, я с трудом дождался результатов.

- Что вы имеете в виду? – я сто раз успел пожалеть о том, что принял это решение. Ведь можно же было просто пойти к девчонке и извиниться, признать, что я идиот и каким-то образом все же вымолить у нее прощение. Но нет. Вот я сижу в кабинете, под пристальным взором врача, который только что подтвердил мои догадки. И я даже не знаю, что хуже – потерять Китнисс из-за своей правоты или из-за своей глупости.

- Только то, что вы может иметь полноценное и здоровое потомство, – врач внимательно следит за моей реакцией.

- Но этого просто не может быть. То есть, как такое вообще возможно? Мои прежние результаты были неутешительны. Я ведь бесплоден.

- Ну, насколько я могу судить из ваших нынешних результатов – больше нет, – видя мое замешательство, доктор Томпсон принимается снисходительно разъяснять мне ситуацию. – Понимаете, Хеймитч, в последние годы мы совершили огромный скачок в медицине. Нашими лучшими учеными были разработаны совершенно новые и крайне эффективные препараты, которые позволяют в максимально короткие сроки излечить болезнь и заживить раны разной степени тяжести. Самое главное наше достижение – это, безусловно, абсолютная регенерация тканей и определенных функций организма.

- Но я не проходил никакого курса лечения, – хватаюсь за этот факт, как утопающий за последнюю, тонкую и гнилую соломинку. Но врач и на это находит ответ.

- Насколько мне известно из вашей медицинской карты, вы несколькими месяцами ранее проходили интенсивный курс регенерации из-за серьезных внутренних повреждений. Смею предположить, что именно это и повлияло на ваше последующее исцеление, – он доброжелательно улыбается мне.

- Я даже не знаю, что сказать, – я полностью сбит с толку.

- Ничего и не нужно говорить, мистер Эбернети. Как бы там ни было, ваша травма сыграла вам на руку. Я искренне рад за вас, ведь на свете нет ничего дороже детей.

- М-да, пожалуй, вы правы. Благодарю вас.

- Ну что вы. Не стоит, это вовсе не моя заслуга.

Находясь в глубочайшем смятении и с трудом передвигаясь, я покидаю клинику. Последние слова доктора Томпсона, о величайшей ценности детей, убойным молотком чеканят мой мозг. Осознание того, что я собственными руками разрушил свое счастье, выдворив из своей жизни единственного дорогого мне человека, заставляют мою кровь вскипать в жилах, и лишь холодные крупные капли осеннего дождя, хлещущего мне в лицо, приводят меня в чувства.

Осматриваюсь по сторонам и обнаруживаю себя стоящим посреди небольшого парка, примыкающего к клинике. Оборачиваюсь и смотрю на высокое стеклянное здание, над входной дверью которого красуется небольшая, но вполне приметная синяя вывеска, на которой крупными белыми буквами написано «Центр планирования семьи и репродукции».

Я уже хочу уйти, как вдруг эта самая дверь открывается и из-за нее показывается высокая и стройная фигура. Легкий порыв холодного ветра резко сдувает назад черные распущенные локоны, и открывает моему взору ее красивое, но печальное лицо.

Девушка останавливается в дверях, устремляя свой взгляд в небо. После чего плотнее укутавшись в свое пальто, уходит прочь. Не отдавая отчет своим действиям, я совершенно машинально следую за ней и, стараясь не упустить ее из виду, живо пересекаю улицу. Словно почувствовав слежку, она останавливается, оборачивается, но, не заметив меня, продолжает свой путь, при этом значительно ускорив шаг. Поворот, другой. Она резво двигается, без конца меняя направление и легко лавируя между лужами. Мне даже начинает казаться, что она, догадываясь о том, что я преследую ее, пытается скрыться. И, к моему огромному сожалению, вскоре ей это удается. Столкнувшись со случайным прохожим, я на долю секунды теряю ее из виду, и этого оказывается вполне достаточно для того, чтобы она смогла затеряться на многолюдной улице. Я пытаюсь отыскать ее взглядом. Тщетно. Девчонка исчезла.

В полном разочаровании я брожу по маленьким улочкам, бульварам и переулкам, не разбирая дороги. Мне совершенно плевать, куда идти. Я скитаюсь по городу, пока его не окутывают первые сумерки.

Глубокой и безлунной ночью я возвращаюсь в Деревню победителей. Она встречает меня совершенно безукоризненной тишиной. Узкая дорожка освещается лишь парой окон, одиноко светящихся в густой темноте. Это окна Сойкиного дома.

Бесшумно подобравшись к ее обители, я заглядываю внутрь. Она в гостиной. Сидит, поджав под себя ноги, в кресле у камина и завороженно глядит на пылающие в нем языки пламени. Больше всего на свете, я хотел бы оказаться сейчас рядом с ней. Рядом с такой безмятежной и вдумчивой, такой родной и при этом такой недоступной, молодой женщиной. Но она недосягаема.

Ее влажные волосы и махровая пижама говорят о том, что она давно прибыла домой и вероятнее всего готовится ко сну. Неужели она действительно бежала от меня?

Желая поговорить с ней, я тихонечко стучу в окно. Девушка вздрагивает и оборачивается. Увидев меня, она вскакивает с кресла, подлетает к окну и плотно задергивает шторы. Я подхожу ко второму окну, но она проделывает с ним, то же самое, что и с первым. Я направляюсь к входной двери, но прежде чем успеваю схватиться за ручку, слышу щелчок закрывающегося замка.

- Китнисс, впусти меня. Пожалуйста, – я вплотную подхожу к ненавистной преграде, разделяющей нас.

- Уходи, – в ночной тишине ее голос звучит совсем тихо.

- Солнышко, прошу тебя, открой дверь. Нам нужно поговорить, – я пытаюсь говорить спокойно и убедительно, хотя заранее знаю ее последующий ответ.

- Нам больше не о чем разговаривать, – ее непреклонность действует на меня подобно искре среди горы динамита. Я снова взрываюсь.

- Черт! Да открой же ты эту проклятую дверь или Богом клянусь, я вышибу ее! – мои слова сопровождаются тяжелым ударом о деревянную поверхность.

- Прошу, уходи. Оставь меня в покое, – я чувствую легкую дрожь в ее голосе, но она колеблется всего лишь миг. – Все кончено!

- Малышка, я все исправлю, слышишь? Давай поговорим, дай мне всего пару минут.

- Тебе больше не о чем беспокоится, Эбернети, – раздается совсем близко, словно она шепчет мне в самое ухо. Я слышу ее сбивчивое дыхание. – Я сделала все сама.

- Что? – я напрягаюсь, замираю. – Что ты сделала?

- Тебе он был не нужен, значит и мне тоже, – ее шепот оглушает меня. Ее слова ржавым клинком впиваются в мою плоть, поражают сердце и, подобно злачной инфекции, изливаются ядом в самые дальние уголки моего сознания.

- Нет, – я с трудом выдыхаю. Так вот зачем она ходила сегодня в клинику. Мои легкие сковывает невидимыми тисками. – Этого не может быть. Ты не смогла бы. Я не верю, – кровь начинает пульсировать в висках, грозя взорвать мне голову, и я начинаю яростно бить в дверь. – Ты бы не посмела! Я не верю тебе, слышишь?! – выкрикиваю я, совершенно не беспокоясь о том, что на дворе ночь и не боясь быть услышанным. Мне просто плевать, плевать на все.

Я напираю на дверь и слышу жалобный скрип дерева. Повторяю попытку и чувствую, как оно поддается. Это заставляет меня действовать еще проворнее и неистовее. Последнее усилие и препятствие, разделяющее нас, рушится. Я вхожу внутрь. Первое, что попадается мне на глаза, это растерянное лицо Эвердин. Такого поворота она никак не ожидала. Увидев меня, девчонка пускается наутек. Она быстро взбирается по лестнице, но я быстрее. Я нагоняю ее в спальне и успеваю схватить за запястье, прежде чем ей удастся захлопнуть перед моим носом вторую дверь за ночь.

Я дергаю ее за руку, резко разворачивая к себе лицом. Девчонка, видя мое состояние, инстинктивно прикрывается свободной рукой. Она, как пойманная в ловушку волчица, напугана и свирепа. Ее пробивает мелкая дрожь. В попытке высвободиться, Китнисс дергает стиснутую мной руку, а я не могу оторвать взгляд от ее второй, дрожащей, но продолжающей прикрывать едва заметный живот, руки. Этот жест выдает ее с потрохами.

- Пусти, – шипит Эвердин. Я ослабляю хватку, но не отпускаю ее. Она начинает всхлипывать. – Ну, отпусти меня!

- Зачем ты солгала? – спрашиваю я совсем тихо, и девчонка, вздернув подбородок, смотрит на меня с отчаянным вызовом.

- Хотела, чтоб тебе было так же паршиво, как было мне тогда! – выговаривает она с тихой злостью в голосе.

- У тебя получилось. Так больно мне не было уже давно, – я с сожалением смотрю на нее, силой привлекая к себе. Она вздрагивает.

- Ты мерзкий и подлый предатель! – она снова начинает вырываться и брыкаться. Я еще крепче обнимаю ее. Еще сильнее. – Ненавижу тебя!

- Я знаю. Знаю. Это пройдет, – хриплю я, продолжая сжимать ее в своих цепких объятиях.

- Никогда не прощу тебя, – она яростно дергается из стороны в сторону.

- Простишь, малышка. Я все для этого сделаю.

- Все? – она на мгновение замирает. Я киваю головой. – Тогда убирайся вон из моей жизни! – зло кидает она.

- Я бы ушел, если бы ты действительно этого хотела. Но это не так, – видя свое бессилие, она немного успокаивается. – Я был идиотом. Я должен был выслушать тебя, но испугался и свалял дурака.

- Ты оставил меня одну! – она обвиняюще смотрит на меня, ее глаза искрят обидой. – Думаешь, мне не было страшно?!

- Этого больше не повторится, слышишь? Я больше никогда не уйду и не брошу тебя одну.

- И что с того? – она ухмыляется и отворачивает от меня свое лицо. – Я больше тебе не верю.

- Я знаю, – конечно же, я это знаю. Я потерял ее доверие. Надолго, но не навсегда.

Глава 26. Эквивалент чувствительности.

POV Хеймитч

Китнисс не покидает своего убежища. Дни напролет она, подобно затворнице, проводит в своей комнате, и хотя та не заперта, все же я не осмеливаюсь войти без ее согласия. Все мои попытки поговорить, все слова и вопросы остаются без ответа. Девушка попросту игнорирует меня.

Она не проронила ни единого слова с того самого дня, как я вломился в ее дом. Естественно я не виню ее в этом. Она имеет полное право сердиться на меня, хоть это и досадно. Стоило мне один раз дать маху, и вот, расстояние, разделяющее нас, в считанные секунды, приумножаясь, превратилось в огромную, бездонную пропасть, размером с Гранд-Каньон. Хотя, даже у него есть дно. Измеряется это самое расстояние не в физическом, а в эмоциональном эквиваленте, который стремительно растет день ото дня.

Девчонка все больше отдаляется от меня, окружая себя огромными ледяными глыбами. Желая, во что бы то ни стало, остановить этот процесс окоченения, я мечусь меж двух огней, не зная как лучше поступить в данной ситуации. Нужно ли оставить Китнисс в покое и дав ей время, терпеливо ждать пока лед начнет таять, или же наоборот, обложить эти глыбы динамитом и поднять на воздух, насильно содрав с нее эту ледяную кожуру?

Эвердин упряма и решительна. Она старательно выстраивает между нами все новые и новые стены. Стоит мне лишь начать откалывать лед, и она тут же станет строить выше, крепче и неприступней. Но, если оставить ее, то она обрастет коркой такой невероятной толщины, что никакой огонь ее в жизнь не растопит.

Легкий, едва уловимый шорох за дверью, вырывает меня из раздумий. Прислушиваюсь, в попытке уловить этот звук, понять природу его происхождения, но все тщетно. По ту сторону деревянной изгороди, снова тишина. Безмолвный, глухой, бездушный вакуум. И она. Где-то посреди него. Наедине лишь со своими мыслями и обидой. Одна.

- Солнышко, пожалуйста, спускайся. Я не потревожу тебя. Обещаю. Я буду у себя, – тихонечко барабаню в дверь. – Китнисс? – Эвердин молчит, а я продолжаю сверлить древесину взглядом.

Я вынужден покинуть свой пост. В который раз мне приходится, признав партию неудачной и приняв свое очередное поражение, уйти ни с чем. Счет снова проигрышный и я не знаю, как обернуть его в свою пользу.

Китнисс больше не пытается выгнать меня. Она не кричит и не запирает дверей. В этом нет нужды. Ее безразличие хуже всякого, даже самого огромного и замысловатого замка.

Она перестала петь и говорить.

Стены, мебель, да и сам дом, утопли в оглушительной, проклятой тишине. Воздух кажется настолько тяжелым, что застревает в горле, давит на барабанные перепонки. Если бы не эти редкие, кратковременные звуки и мимолетные шорохи, которые возникают лишь для того, чтобы потом снова раствориться в пустоте, я бы решил, что кроме меня в доме нет ни души.

Я вхожу в соседнюю комнату. Мне остается одно – ждать. И я жду. Сидя в кресле у окна, и наблюдая однообразный пейзаж за окном, терпеливо жду, когда на землю крадучись опустятся сумерки.

Лишь с приходом ночи, настанет момент, когда с легким скрипом, выпуская Сойку на свободу, отворятся створки ее клетки. И этот момент наступает. Я слышу шум половицы и ее аккуратные, почти невесомые шаги на лестнице.

Китнисс выходит только по вечерам. Она спускается лишь для того, чтобы поесть, после чего снова возвращается в свою спальню. Каждый раз я стараюсь не попадаться ей на глаза, чтобы случайно не спугнуть. Но сегодня любопытство берет надо мной вверх, и я выхожу из своего укрытия. Мне просто необходимо увидеть ее.

Я двигаюсь с максимальной осторожностью. Мне удается бесшумно преодолеть все ступени и холл. После каждой пары-тройки шагов останавливаюсь, но кроме легкого шороха, доносящегося из столовой, мне не удается уловить ни единого постороннего звука.

Медленно, не торопясь, укорачиваю расстояние между нами. И, чем ближе она, тем сильнее гул в ушах. Последний шаг и наконец, Китнисс в поле моего зрения.

Она, сидя спиной ко мне, шустро орудует вилкой. Но, словно почувствовав мое присутствие, замирает. Столовый прибор падает, а ее рука с шумом опускается на стол.

- Я надеялась, что буду здесь одна, – недовольно заявляет девчонка.

- Знаю, – я делаю еще один шаг. Она оборачивается. Боже, как же она прекрасна. Ее не портят ни лихорадочный румянец, ни свирепый, способный испепелить заживо, огонь, пылающий в глазах. – Прости. Не смог удержаться.

- Ты обещал! – Ее голос звучит жестко. В нем нет ни тени волнения, ни следа былой дрожи. Лишь злость и разочарование. – Все твои слова и обещания по-прежнему пустое! – Ее укоризненный взор безжалостно впивается в меня, словно соколиные когти в несчастную, обреченную на погибель, добычу.

- Слушай, остынь, ладно? Я просто волновался и хотел узнать как ты. Хотел убедиться, что ты в норме, – примирительном подняв руки, делаю еще пару шагов. Чтоб быть ближе. Хотя бы физически.

- У меня все замечательно, – сухо отвечает девчонка, продолжая сверлить меня ледяным взглядом.

- Хорошо, – коротко киваю. – Если тебе чего-то захочется, что угодно – только скажи.

- Бог мой, какая забота, – выговаривает она с явной иронией. Ее видимо веселят мои слова.

- Зачем ты так? Я пытаюсь наладить отношения, – отчаяние напополам с негодованием переполняют меня, но девчонку это вовсе не волнует. Она смотрит на меня безо всякого интереса, будто бы ей на самом деле плевать на все. И самое страшное заключается в том, что я почти начинаю в это верить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Мне это больше не нужно, – бесцветно говорит Эвердин. – Почему бы тебе просто не оставить меня в покое? – она отворачивается от меня, словно давая понять, что разговор окончен. Но, я не намерен отступать без боя.

- Перестань, Китнисс. Дай мне один единственный шанс. Позволь мне все исправить. Пожалуйста, не отворачивайся от меня. Зачем рубить с плеча? Тебе ведь самой плохо сейчас, – девчонка резко оборачивается, точно фурия.

- О, так значит это моя вина? – Эвердин начинает смеяться в голос, но этот смех резко сменяется злым шепотом. Она с немым упреком и вызовом указывает на меня пальцем. – Это ты ушел. Разве нет? Это ты бросил меня. Одну. Помнишь, как именно это было? – она говорит с нажимом, четко разделяя каждое слово.

Да, конечно же, я помню. Помню, и вряд ли смогу забыть, как девчонка пыталась оправдаться, а я не дал ей этого сделать. Вместо этого, я повел себя как полный дурак. Сколько изощренных оскорблений и сколько грязи я вылил на нее, даже не потрудившись разобраться в ситуации. Я помню все, помню каждое сказанное слово, и я бы с радостью впихнул себе в глотку и проглотил каждое из них, но, увы, это не в моих силах.

- Прости, я не…

- Пожалуйста, прекрати, – Китнисс не дает мне объясниться, обрывая на полуслове. – Не надо. Прибереги свои объяснения для кого-то другого. Мне они не нужны, Эбернети.

- Ладно, – запас моих аргументов подходит к концу, и она, поняв это, встает из-за стола, направляясь к выходу. Когда девушка проходит мимо, я, невольно потянувшись к ней, мягко касаюсь ее холодной ладони. Она едва заметно вздрагивает. Она не смотрит в мою сторону, но слышит меня, и этого пока достаточно. – Я тебе не враг. Никогда им не был, и не хочу им стать, солнышко. Просто дай нам время.

POV Китнисс

За окном ночь. Кромешная тьма устрашающими когтистыми лапами впивается в мерзлую землю. Небо затянуто густыми черными тучами, а пронзительный ветер пробирает до костей, стоит лишь слегка приоткрыть окно. Осень подходит к концу.

Все очень плохо.

Мысли, свирепствуя в моей голове, подобно густому рою ядовитых ос, не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Хеймитч сказал, что все это рано или поздно пройдет, и я непременно прощу его, но, я в этом не уверена.

Холод обволакивает меня с ног до головы, подобно второй коже. Жгучая обида бурлит во мне. Горячая экспансивная смесь из злости и обреченности медленно течет по венам, а страх и неведение сковывают легкие. Тишина душит. Я хочу чтобы он убрался из моего дома, но в то же время, его отсутствие жутко раздражает. Меня переполняют самые губительные эмоции, и я не знаю, что со всем этим делать. Я надеюсь, что Эбернети прав, иначе я сойду с ума.

Слабый скрип двери вытягивает меня из беспокойной дремоты. Ступая аккуратными, почти невесомыми шагами он приближается ко мне. Эбернети пришел впервые за все это время.

Я кожей ощущаю его. Он будто комок тепла в обледенелой комнате. Совсем близко. Стоит у самой постели и молча, смотрит на меня

спящую

, а я изо всех сил пытаюсь не выдать себя.

Я больше не знаю, что испытываю по отношению к Хеймитчу. Мне одновременно хочется обнять и ударить его. Я не хочу его видеть, но каждый раз с нетерпением жду, когда он в очередной раз, стоя под дверью, будет пытаться поговорить со мной.

В какой-то момент мне становится невыносимо его присутствие. И, когда мне начинает казаться, что я вот-вот не выдержу этого тяжелого взгляда и прогоню его прочь, я чувствую бережное, едва ощутимое прикосновение его теплой руки. Он бережно касается моих волос.

- Ты лучшее, что со мной было, – тихий шепот, звонко раздавшийся в ночной тиши, оглушает меня, едва не взорвав мою голову. Я замираю не в состоянии дышать. Он уверен, что я сплю, а я с трудом сдерживаю слезы. – Я знаю, ты простишь меня.

Глава 27. Шрамы.

POV Хеймитч

День ото дня все холоднее и дождливее. Тусклое серое полотно, основательно затягивает хмурое небо. Все вокруг заволакивает туманной дымкой, а по утрам земля все чаще покрывается белоснежным инеем. Обнаженные деревья, полностью освободившись от сухой листвы и напоминая костлявые руки дряхлой старухи, торчащие из земной коры, тягостно болтаются из стороны в сторону, жалобно поскрипывая на ветру.

Солнце на небосводе появляется все реже и реже, и уже почти не греет. В колючем стылом воздухе ощущается грядущая зима. Тепла совсем не осталось, мороз ревностно въедается во все живое. Медленно, но неумолимо наступает декабрь.

Спасаясь от непогоды, жители Двенадцатого прячутся в своих новых теплых домах, а на лицах тех, кто из смелости или необходимости все же вынужден покинуть свое пристанище, читается грустное, даже трогательное смирение. Темные фигуры этих редких прохожих, уныло блуждают по пустынным улицам. Подобно измученным собакам, бродящим в поисках укромного уголка, они спешат скорее убраться с мерзлой дороги: одни заходят в торговые центры, другие, как я, в прокуренные забегаловки.

- Эй, Фрэнки, – окликнув хозяина паба, я протягиваю ему правую руку.

- Ну, надо же! Вы только посмотрите, кого к нам занесло! Хэймитч Эбернети! Давненько тебя здесь не было, старина! – ответив на приветствие дружеским рукопожатием и похлопав меня по плечу, высокий смуглый мужчина беззлобно усмехается. – Тебе как обычно? – коротко кивнув, я неторопливо располагаюсь на высоком стуле прямо у барной стойки.

- Да вот, решил выбраться ненадолго из своей конуры. – усмехаюсь.

- А мы уж было подумали что, ты забыл к нам дорогу! – Браун живо наливает приличную порцию янтарной жидкости в широкий добротный стакан. – Двойной виски для моего друга! – Я задумчиво смотрю на его содержимое и пытаюсь вспомнить, когда именно пил в последний раз? Кажись, это было в Капитолии. Вроде совсем недавно, но на деле так давно.

Сегодня я решил, что мне просто необходимо развеяться и привести свои мысли в порядок. А вымыть из моей головы тревожные и пустые переживания, измучившие меня последние пару месяцев и избавить от вязкого привкуса горечи, превалирующего во рту, как не странно, под силу лишь хорошей порции горячительного.

- Тут такое дело: обычно я напиваюсь в одиночку, но сегодня пятница, приятель, – отсалютовав бокалом, я разом опрокидываю в себя огненный напиток.

- Верно, пятница. И что с того? – хозяин трактира недоуменно смотрит на меня.

- А то, что именно по пятницам мне нужна компания! – осмотревшись по сторонам, я слегка подаюсь вперед и, прищурившись, добавляю немного тише: – С этим в последнее время беда!

- Тебе ли жаловаться на одиночество? – хмыкнув, Браун заново наполняет мой стакан. – Я слышал, компания у тебя что надо! – ничего на это не ответив, делаю пару глотков. Фрэнк, приняв мое молчание, как побуждение к дальнейшему разговору, продолжает: – Келли Спаркс – кузен моей покойной жены; как-то обмолвился, после двух-трех бутылок пива, будто бы видел тебя в начале лета на берегу лесного озера, – он хитро и выразительно улыбается, – со старшей дочкой Нейла Эвердина.

- Спаркс тот еще трепач, дружище! Вот уж не думал, что ты способен купиться на подобный бред! – покривив душой, делаю еще пару глотков жгучей дряни.

- Так значит, это вранье? – разочарованно спрашивает хозяин заведения.

- Вот что я скажу тебе, приятель: Китнисс с трудом отходит от всех тех ужасов, что случились с ней, да и со всеми нами, за последние пару лет, а ты не смог придумать ничего интересней, кроме как сплетни собирать? – я недовольно мотаю головой. – Она же еще девчонка!

- И что с того? Разве я тебя осуждаю?! – пристыженный Фрэнк пытается оправдаться. – После смерти Майи, я думал, что никогда больше не женюсь, но потом, во время войны, после бомбежки, встретил свою милую Лору в Тринадцатом Дистрикте. Она была так добра ко мне, что после долгого одиночества, я почти сразу же в нее влюбился. Думал, что у меня нет шансов, ведь я на много старше, между нами пропасть, да и что я вообще могу ей предложить? Но как оказалось, жизнь не всегда так паршива, как мы привыкли думать, и порой в самые жуткие времена, дает нам шанс быть счастливыми! Я хочу сказать, что если тебе был дан такой шанс, не будь кретином и воспользуйся им, потому, что второго такого шанса тебе не видать! – Браун резко замолкает, переводит дыхание.

- Ну, ты друг, даешь, – почесав подбородок и похлопав его по плечу, я начинаю смеяться. - Я и не знал, что у тебя такой талант речи толкать!

- А то! – выдыхает Фрэнк с явным облегчением.

- Твое здоровье! – поглотив очередную дозу спиртного, я со стуком опускаю пустую посуду на стойку. Кинув рядом пару хрустящих купюр и поднявшись со своего стула, я, все еще твердой походкой, направляюсь к выходу. – Спасибо за компанию!

- Заходи, – Фрэнк дружелюбно улыбается. Я киваю и выхожу на улицу.

***

В это хмурое время года Деревня Победителей выглядит еще более мрачно и пасмурно. Серые дома, угрюмо смотрят на каждого кто осмелится явиться сюда. Ту часть домов, что были безнадежно разрушены и превратились в полноценные развалины, завалили еще в начале осени, а те несколько домов, что каким-то чудом уцелели, реставрировали и к концу осени отдали под заселение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

У нас появились соседи. Всего пару семей поселились в самые дальние дома Деревни Победителей: молодая семейная пара с двумя детьми и бездетная пара средних лет. Мы еще не знакомы, но пару-тройку раз пересекались взглядами и кивали друг другу в знак приветствия. Соседские же детишки, много раз пробегая мимо – весело пищали:

«Здравствуйте, мистер Эбинэти!»

Дети. До войны я и думать об этом не думал. Завести когда либо своих – мне было не суждено. Но я мог быть ментором для чужих, брошенных в угоду Игр, обреченных на погибель детей. Я мог помочь им выжить или хотя бы продержаться как можно дольше. Но, я был не самым лучшим наставником. Дети погибали под моим менторством. Первой кому удалось выжить была Китнисс Эвердин. Она сразу меня покорила, своим упрямством и дерзостью. Она резко контрастировала со всеми, кого я встречал до нее. Она перевернула все вверх тормашками, развернула на триста шестьдесят градусов, вывернула наизнанку, перемешала все карты и поменяла правила игры. Она изменила всю мою жизнь. И не только мою. Сейчас, благодаря ей, дети играют в совершенно иные игры, у них есть будущее. Спокойное. Мирное.

***

По возвращению домой, я застаю девчонку на кухне, гремящей посудой и громко ругающейся. Маленькая кастрюлька и ее содержимое валяются на полу, а Эвердин, махая туда-сюда правой рукой, скулит и плачет.

- Ты что творишь? – я торопливо подбегаю к Китнисс и аккуратно беру ее руку в свою. Ее кожа приобрела алый оттенок. Вероятнее всего ее ошпарило горячей водой. – Что ты наделала? Как это случилось?

- Ты думаешь, я это специально сделала?! – проигнорировав мой последний вопрос, девчонка кривится от боли и злится одновременно. – Боже! – она начинает лихорадочно трястись.

- Дай-ка сюда, у меня это лучше получится. – Эвердин пытается вырвать свою руку и в ту же секунду вскрикивает от боли. – Перестань, Китнисс! Позволь мне помочь тебе. – Снова беру ее за руку и подойдя к крану, начинаю промывать место ожога под холодной проточной водой.

- Мне не нужна твоя помощь! – зло кидает Китнисс, но в противоречие своим словам облегченно выдыхает.

- Я вижу, – все так же бережно придерживаю ее руку под слабым напором воды и довольно отмечаю про себя, что кожа уже не такая красная.

- Оставь меня! Прошу. – Эвердин еще пытается сопротивляться моей помощь, но уже не предпринимает попыток вырвать руку.

- Ага, как же! – не желая с ней церемониться, я отбираю у нее бинты и положив их на стол, принимаюсь крайне осторожно смазывать рану противоожоговым восстанавливающим средством. Тщательно обрабатываю мазью каждый пальчик. – Потерпи, родная, – девчонка послушно терпит мои манипуляции.

- Больно, – сдавленно выдыхает она.

- Я знаю, – аккуратно перебинтовав ее руку, поворачиваю ее ладонью вверх и бережно целую. – Боль скоро пройдет, – и это не только про руку.

***

Она опять в своей комнате. Одна. По ту сторону этой деревянной ненавистной преграды. Разделяющая нас дверь не заперта, но я не осмеливаюсь войти. Я больше не хочу заставлять её терпеть моё присутствие. Но и уйти я не могу. Да и не хочу. Моё место здесь, рядом с ней. Мне хочется зайти внутрь комнаты, но я знаю, что смогу это сделать лишь тогда, когда Китнисс сама мне это позволит. Добровольно.

- Китнисс, – я снова зову её, зная, что она мне не ответит. – Я не уйду. Никогда. Слышишь? – в ответ тишина. Оглушительная тишина. – Тебе меня не прогнать. Здесь, – я кладу руку на дверь, слегка постукивая по ней ладонью. – Здесь, то единственное, что мне дорого. То единственное, что мне нужно. Ты и наш малыш. – Она по прежнему молчит.

Я знаю, что мой последний шанс оправдаться в её глазах – это быть предельно честным и открытым, даже если это переворошит прошлое и расковыряет все мои раны.

- Единственное о чем я раньше мечтал, это Кларисса, семья и дети. Сноу лишил меня всего! – я не знаю слушает ли она меня, но я должен рассказать ей всё. Сейчас или никогда. – Током. Так же как и Пита. Они истязали меня током. Они резали меня, пичкали различными препаратами. Потом снова били током. Я каждую секунду молил о пощаде, но они лишь смеялись и продолжали свои пытки. Потом я начал молить их о смерти, но и это не заставило их сжалиться надо мной, – я делаю паузу, сглатываю. – Как-то раз, после очередной порции пыток, старый мерзавец сказал мне:

“Ну что ж, мистер Эбернети, результат превзошел все мои ожидания. В вашем жалком племени больше никогда не прибудет!”

– Я никогда не забуду его отвратный смех. Мне никогда не было суждено получить то, о чем я мечтал. Он убил всю мою семью. Убил мою любимую. И вконец убил меня. Я был обречен прожить жизнь и умереть в одиночестве. Вот такое мерзкое чувство юмора было у Сноу.

- Мне очень жаль, – шепчет она из-за двери. Это первый раз когда она мне отвечает. Ее ответ побуждает меня продолжать. Я снова чувствую горечь, но теперь вперемешку с сожалением и... надеждой.

- Да, мне тоже, – горько усмехаюсь. – После всего того дерьма, мне было сложно поверить в нас, Китнисс. И ещё сложнее было поверить в то, что ты носишь моего ребенка, ведь на протяжении всей своей никчемной жизни, я был уверен, что

“моё племя, обреченно закончиться на мне”

. И я научился с этим жить, я смирился и принял этот факт. А потом появилась ты и изменила всю мою чертову жизнь. Хах, – я снова усмехаюсь. – Я не знаю, чем я это заслужил, но в этом пропащем мире, ты сделала меня по настоящему счастливым… и живым. А я все испортил, – из моей груди вырывается тяжелый стон. – Боже, Китнисс, я так тебя люблю. Прошу, малыш, прости меня. Я не знаю, что мне еще для этого сделать? Я сделаю все, что скажешь, только умоляю, не гони меня. Если ты дашь мне один последний шанс, клянусь, я больше никогда не заставлю тебя страдать.

Китнисс молчит. Там за дверью. Я ощущаю ее присутствие. Она так близко и одновременно так далеко от меня.

- Мы продолжаем добровольно добавлять себе новые увечья, ты продолжаешь покрываешь свою душу ожогами, а я примеряю и коллекционирую новые шрамы. Мы оба сумасшедшие, детка: ты от Игр и потерь, а я от тебя.

Я не знаю что мне ей еще сказать. Я открыл перед ней всю свою душу. Вывернул все наизнанку. Больше нет никаких секретов. Я просто замолкаю и жду ее ответа. Или реакции. Хоть чего-нибудь. Время замедляет ход. Оно будто останавливается. А я продолжаю терпеливо ждать. Я знаю что она все еще здесь. Она принимает решение.

Последнее препятствие стоявшее между нами рушится.

Дверь с легким скрипом открывается.

Я с облегчением выдыхаю.

Глава 28. Искупление.

POV Китнисс

Я медленно открываю дверь своей спальни, и первое что я вижу – это Хеймитч. Он сидит прямо на полу, слегка подавшись вперёд, плечи расправлены, ноги поджаты к груди. Его руки мирно покоятся на коленях, а голова упирается о стену.

- Ты сделал мне очень больно, – я говорю очень тихо. В голосе неприкрытая обида.

- Я знаю, малышка, – его взгляд устремляется на меня. Он поджимает губы и хмурится, встаёт с пола, оставаясь при этом на коленях. Совсем близко. На расстоянии вытянутой руки. – И я сделаю всё, что ты захочешь, Китнисс, – он протягивает ко мне руки и крепко обнимает, уткнувшись лицом мне в живот, – только не проси меня уйти потому, что этого я сделать не смогу.

- А говоришь, что сделаешь всё, – с укоризной отвечаю я.

- Всё. Кроме этого, – его губ касается едва заметная улыбка.

- А если я хочу только этого? – я упрямо стою на своем. – Если я хочу, чтобы ты ушел?

- Не хочешь, – он отрицательно машет головой и поднявшись на ноги добавляет: – Китнисс, прошу, просто дай мне один единственный шанс быть рядом с тобой, – в его глазах печальная мольба.

- Ты отказался от меня! – зло выкрикиваю я, тыкая пальцем ему в грудь. Он снова хмурится. – Ты отказался от ребенка! – а я не хочу так просто сдаваться. – Ты не просто сделал мне больно, ты предал меня, Эбернети! – глаза начинает щипать. Моргаю.

- Я свалял дурака, детка! Я был не прав! – он говорит с нажимом, разделяя каждое слово. Я отвожу взгляд, но он аккуратно хватает меня за подбородок и заставляет посмотреть ему прямо в глаза. – Я больше никогда так не поступлю с тобой! Этого больше никогда не повториться, слышишь?! – он слегка встряхивает меня. – Единственное что мне нужно это ты, Китнисс, – он аккуратно кладёт руку мне на живот, и смотрит мне в глаза, – только ты и наш ребенок. – Хеймитч крепко обнимает и утыкается лицом в мою шею. Я обнимаю его в ответ.

Первый раз за долгое время, я чувствую что-то кроме обиды и ненависти. Я чувствую надежду. Я надеюсь, что когда-то смогу простить Эбернети. В моей голове проносится целый караван пестрых, разноцветных воспоминаний всего того, что между нами было. Это наше прошлое и я не могу стереть его из своей памяти, не могу забыть, да и не хочу.

Я знала, что узнав о ребенке, Хеймитч не поверит ни единому слову, что ему будет тяжело и больно, но я надеялась что он выслушает меня, что хотя бы попытается понять. А он просто взял и ушел. Громко и жестоко. Я ненавижу его за это и всё ещё люблю.

- Хорошо, – я согласно киваю, – но, как прежде уже не будет. Я не смогу делать вид что ничего не было.

- Как прежде и не надо. Мы начнём с чистого листа, солнышко. – Эбернети берет мое лицо в свои руки, нежно гладит по щеке большим пальцем, медленно наклоняясь ко мне. – Только позволь мне быть рядом, позволь всё исправить, – мы смотрим глаза в глаза, его губы все ближе, – не отталкивай меня, прошу, – и с этими словами, сказанными совсем тихо, его губы легко касаются моих. Я вздрагиваю, по телу пробегают мурашки, а губы сами отвечают на поцелуй.

***

- Ну что же, мисс Эвердин, могу вас обрадовать, – доктор Дэвис, развернувшись в своем кресле, мягко улыбается, – ваш малыш в полном порядке. Нет причин для беспокойства.

- Вы сказали это он? – я лежу в кабинете ультразвуковой диагностики, на плановом обследовании и улыбаюсь в ответ, – Это мальчик?

- Да, Китнисс, – доктор утвердительно машет головой, – у вас будет мальчик. – Вот, поглядите, – он указывает пальцем на экран в определенную точку, – здесь все очень четко видно. Ошибки быть не может.

- Что там еще видно? – киваю в сторону экрана.

- Давайте посмотрим, – доктор Дэвис снова разворачивается к монитору. – Крупный, хорошо развивающийся, соответственно сроку, мальчик. Ручки-ножки на месте. Головка плода по размеру соответствует корпусу. Все органы также развиваются соответственно сроку. Сердечко крепкое. В общем, повторюсь, причин для беспокойства не вижу. Все отлично. Срок двадцать четыре недели и три дня. Роды ожидаются весной, – говорит доктор Дэвис, – предположительно в конце апреля, либо в первых числах мая.

- А почему он такой активный? – мой голос почему-то срывается и дрожит. Мне крайне неловко. – Я бы даже сказала – буйный. Особенно по ночам.

- Обычно такое бывает из-за стресса. Возможно, вы слишком переживаете, а малыш все чувствует. Постарайтесь максимально расслабиться и выкинуть все лишнее из головы. Также можно попробовать медитацию, – доктор Дэвис делает паузу, чешет висок, после чего многозначительно добавляет. – Но для начала пусть мистер Эбернети попробует погладить живот и поговорить с ребенком. Возможно, малышу не хватает общения с папой. Это должно помочь, в противном случае, вы знаете, где меня найти, – доктор Дэвис хитро щуриться.

- Хорошо, – я чувствую, как мои щеки наливаются краской, а тело начинает пылать безумным жаром. – До свидания.

- До встречи, мисс Эвердин, – доктор кивает и улыбается.

Я выхожу из кабинета пунцовая. Не знаю почему, но едва мой взгляд встречается со взглядом Хеймитча, и меня снова обдает жаром. Я начинаю сгорать со стыда.

- Ну что там, солнышко? – ожидающий меня в коридоре Эбернети торопливо поднимается со стула и подходит ко мне. – Что сказал врач? Все хорошо? – он с интересом смотрит на меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Да, конечно, – я киваю и спешно отвожу взгляд, – все замечательно. Идем домой? Я устала.

- Хорошо, родная, – Хеймитч берет меня за руку, я не сопротивляюсь. Я хочу поскорее убраться отсюда. – Едем домой. Я уже вызвал машину.

***

За окном ночь. Белый пушистый снег лениво опускаясь на землю, бережно укрывает крыши домов, дорогу, деревья. Вокруг царит чистота и свежесть. Городской шум стихает и кругом начинает царствовать воздух тишины и покоя.

Я сижу в кресле у камина, уставшая, под ногами мягкая медвежья шкура приятно щекочет и греет стопы. В доме тепло и уютно.

Хеймитч медленно подходит ко мне, опускается на пол, к моим ногам, берет мою ногу в свои руки, начинает массировать стопы и щиколотки. Потом упирает мою стопу в свою грудь и начинает оглаживать икры, медленно передвигая свою горячую ладонь всё выше, но останавливается. Повторяет то же действие со второй ногой. Целует. Все это Эбернети делает, глядя мне прямо в глаза. Из моей груди вырывается судорожный вздох. Хеймитч нежен и не напорист. Я расслабляюсь и прикрываю глаза. Его руки неспешно поднимаются выше, к моим бедрам. Достигают талии. Оглаживают живот. Он приближается ко мне и снова обнимает за талию. Его лицо приближается к моему, а горячее дыхание обжигает мне шею. Он медленно вдыхает, потом резко выдыхает.

- Тебе пора отдыхать, малышка, – Хеймитч поднимается с пола. – Я отнесу тебя на верх, – не дожидаясь моего ответа, он нагибается и бережно обнимая, берет меня на руки.

- Я и сама могу, – оказавшись в его медвежьих объятиях, я пытаюсь возразить.

- Знаю. Но всё же, я настаиваю, – Эбернети смотрит прямо перед собой. – Не беспокойся, я не буду к тебе приставать. Пока ты сама этого не захочешь.

- Хорошо, – я коротко киваю и расслабившись, позволяю ему отнести меня в спальню.

POV Хеймитч

Я бережно укрываю Китнисс одеялом и намереваясь уйти в гостевую комнату, в которой спал все это время, аккуратно поднимаюсь с постели.

- Останься, – в ночной тиши, сонный едва слышный голос девушки, звучит как гром среди ясного неба. Она резко садиться на кровати и, совершенно неожиданно, берет меня за руку и мягко тянет к себе. – Пожалуйста, – я вглядываюсь в ее лицо, такое родное, полные тепла глаза, манящие губы, и не могу уйти.

Я послушно ложусь рядом, за её спиной. Обнимаю и наклонившись ближе, целую девушку за ухом. Утомленная, Китнисс почти сразу проваливается в сон. Ее дыхание выравнивается. Тело расслабляется. Совсем ненадолго.

Когда я сам едва не засыпаю, Эвердин начинает беспокойно метаться по кровати. Ее сон поверхностный и тревожный. Она просыпается, потом снова проваливается в объятия Морфея. Она не может спать. Ей снова снятся кошмары. Яркие. Живые. Ее голова крутится из стороны с сторону. Она словно в бреду. Сильнее обнимаю ее, прижимаю к себе. Китнисс всхлипывает и просыпается. Ее плечи едва ощутимо содрогаются. Она начинает плакать. Так тихо. Почти беззвучно.

- В чем дело, солнышко? – снова целую ее в шею, оглаживаю плечи.

- Ты сказал, что не будешь приставать ко мне, – Эвердин шмыгает носом.

- Разве я пристаю? – я отвожу свои руки от ее тела и слегка отстраняюсь.

- А если я хочу? – девчонка кидает на меня колючий взгляд.

- Чего? – я растеряно замираю. Она молча отводит взгляд. Мне начинает казаться что я ослышался. – Чего ты хочешь? – повторяю свой вопрос и аккуратно взяв ее за подбородок, поворачиваю к себе лицом.

- Тебя, – она отвечает тихо, на выдохе. – Как раньше.

Будучи не в силах что либо ответить, я просто молчу. Смотрю на нее и молчу. Китнисс не выдерживает и резко дернувшись в сторону, хочет встать с кровати, но я, перехватив ее руку в запястье, мягко тяну ее обратно.

- Ты сказал, что будешь делать то, что я хочу, – она с укором смотрит на меня.

- Да, любимая, – я притягиваю ее обратно и мягко, но настойчиво, целую в губы. – Я сделаю все, что ты пожелаешь.

Переворачиваю девчонку на спину. Приподнявшись на локте, я нависаю над ней и начинаю осыпать ее тело поцелуями, параллельно оглаживая ее груди, округлый живот, бедра. Она такая податливая и манящая. Обнимает меня в ответ и прерывисто дышит.

Близость с Китнисс столь долгожданная, что стоит мне войти в ее желанное тело и почувствовать насколько она горячая и упругая внутри, как я понимаю, что надолго меня не хватит. Я двигаюсь медленно, стараясь максимально растянуть удовольствие, параллельно лаская Китнисс. С ее губ срываются тихие стоны, она не выдерживает и сильно сжав внутри мой член, начинает ярко кончать. Сделав еще пару глубоких сильных движений и все еще ощущая как сокращается ее горячее лоно, я кончаю следом за ней. Ее тело резко выгибается дугой и она обессилено падает на постель.

Когда нам удается восстановить дыхание, Эвердин обнимает меня и кладет свою голову мне на грудь, когда я обнимаю ее в ответ, она еле слышно выдыхает:

- Мальчик. У нас будет мальчик.

- Что ты сказала? – я не могу поверить своим ушам. Я привлекаю ее к себе для поцелуя и обняв еще крепче, кладу руку на округлый живот. Малыш реагирует на мое прикосновение и плавно пинает ножкой. – У нас будет сын. – моей радости нет предела. Я невероятно счастлив.

Глава 29. Пламя.

POV Хеймитч

Наступает весна. С каждым новым днем солнце поднимается все выше и светит все ярче. Дни становятся длиннее. Всё вокруг просыпается ото сна, оживает. Люди оживляются, снуют туда-сюда, каждый озабочен чем-то своим и мы в том числе.

Бесконечные походы по магазинам, которые Китнисс раньше просто ненавидела, сейчас, кажется, забавляют ее. Эвердин проводит часы на пролет в детском мире: пеленки, распашонки, бутылочки, пустышки, подгузники – у нас есть буквально все, но она говорит, что этого мало. Я молчу про детскую комнату – кроватка в которой, собрана мною еще пару месяцев назад. Я считаю, что еще рано, но все же спорить с Эвердин не намерен, иначе эта женщина сгрызет меня заживо.

После детского мира мы задерживаемся в женском отделе, потому что практически каждый день в нашем доме начинается со слов:

«Мне совершенно нечего надеть!»

– сказанных с недовольством и со слезливых

«Хеймитч, посмотри какая я толстая!».

Эмоции у Китнисс то бьют через край, то сменяют друг друга со скоростью света. Видимо это гормоны. К слову, вещей у нее три вагона и тележка и естественно она не толстая, но если эта женщина хочет обновок, то она их всенепременно получит.

После женского следует отдел домашнего уюта, потому, что:

«Нам нужно сменить постельное белье!»

и

«Как ты не понимаешь, Эбернети, когда малыш появится на свет, мы должны окружить его теплом и уютом!».

Конечно же я все понимаю. Понимаю что эта пташка как ненормальная вьет семейное гнездышко. Но, я согласен на все. Да и кто я, черт подери, такой, чтобы отказывать ей в этих мелких женских радостях?

Все идет своим чередом, мы то мчимся куда-то сломя голову, то замедляемся и движемся тихо и спокойно. Этот бешенный ритм становится привычным, повседневным, нашим. Все идет так, как должно, пока одним ранним утром в Двенадцатый не возвращается Пит. Мы встречаем его по возвращении домой.

Я сразу замечаю как меняется Китнисс. Она напрягается, на мгновение задерживает дыхание, ее взгляд устремлен на Мелларка. Он что-то сажает на нашей клумбе. Цветы. Примулы.

Эвердин смотрит на него не мигая, будто если моргнет или закроет глаза – он исчезнет. Мы подходим ближе.

- Пит, – выдыхает девчонка. Парень оборачивается и встав на ноги, спешно вытирает руки о свои штаны. – Ты вернулся, – она делает шаг и крепко обнимает его. Он обнимает ее в ответ.

- Лишь на пару дней, – с грустью отзывается Мелларк.

- Я ждала. Потом, когда поняла, что ты не вернешься, ненавидела тебя. А потом простила, – лепечет Эвердин.

- А я запутался в своих воспоминаниях. Но, стоило мне во всем разобраться, как появилась Энни. И я запутался уже в себе. Я ненавидел и чувствовал себя предателем. А потом я узнал о тебе и Эбернети – из газет. Случайно, – парень смотрит на меня через плечо девчонки. В его взгляде читается все, от ненависти и грусти, до безысходности и принятия. – Я снова ненавидел тебя. – Мелларк разрывает объятия и кивает в мою сторону. – И его. Усмехаюсь, и со словами

«Я буду дома, солнышко.»

– я прохожу мимо Китнисс, давая им возможность поговорить наедине. Она благодарно кивает и кидает короткое:

«Я скоро».

- А сейчас? – с вызовом спрашивает Эвердин, отступая на шаг и снова переключая свое внимание на Пита. – Сейчас тоже ненавидишь?

- А сейчас я рад, что у тебя все хорошо, – он снова смотрит на нее, внимательно осматривает с ног до головы. Его взгляд задерживается на животе Эвердин. – Ведь у тебя все хорошо, Китнисс? – девушка утвердительно машет головой. Они остаются за моей спиной.

- Ты приехал один. Ты не останешься, верно? – голос девчонки звучит тихо, но твердо.

- Да, – а голос Мелларка звучит виновато, – Энни ждет меня в Капитолии. Я приехал попрощаться.

- Ясно. Не стоило беспокоится, – Китнисс не успевает договорить. Она сдавленно охает. Я же, находясь у самой двери, останавливаюсь и обернувшись, обращаюсь к Питу:

- Может хотя бы поужинаешь …, – но то, что я вижу повергает меня в шок, дыхание перехватывает, – …поужинаешь с нами? – заканчиваю предложение на автомате, одними губами, чувствуя, как мой язык деревенеет и не желает меня слушаться. Словно в тумане я вижу как Мелларк берет Китнисс за руку, притягивает к себе и обняв ее лицо руками, целует. Это длится всего лишь миг. Китнисс быстро прерывает этот поцелуй, отдергивая парня. Но, я вижу достаточно. Резко отворачиваюсь.

- Прощай, Пит, – доносится до моих ушей голос девчонки.

- Прощай, Китнисс, – я захожу в дом и закрываю за собой дверь.

POV Китнисс

Хеймитч все видит. Но, ничего не делает, ничего не говорит, не отдергивает меня, не разбивает физиономию Мелларка. Ничего. Он просто разворачивается и идет в дом, при этом спокойно закрывая за собой дверь. Слишком спокойно.

Пит тоже все видит. Меня. Эбернети в моем доме. Отсутствие у меня какого-либо сожаления. Мое умиротворение и спокойствие. Он грустно улыбается мне.

Я поворачиваюсь к Питу спиной и медленно ухожу. Домой. К Эбернети.

- Прощай, Пит, – я говорю не оборачиваясь.

- Прощай, Китнисс, – глухо отзывается парень. – Прости, – добавляет он на грани слышимости. Но я слышу. Правда не отвечаю. Мне не за что его прощать. Во мне нет ни боли, ни раскаяния, лишь тихое принятие и … облегчение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дом встречает меня оглушительной звенящей тишиной. Эбернети в гостиной. Он сидит в кресле у камина и молчит. Его голова откинута вбок на спинку кресла, а взгляд устремлен куда-то в потолок. Руки покоятся на подлокотнике. На первый взгляд мужчина кажется абсолютно расслабленным, но это ложь. Он лишь делает вид что все нормально, что это не его дело. Эдакая маска спокойствия и непоколебимости. Но, это всего лишь ширма, это только снаружи. Внутри него бушует адское, всепоглощающее пламя, готовое в любую секунду вырваться наружу и спалить все на своем пути. И меня в том числе.

Едва услышав мои приближающиеся шаги, Хеймитч опускает голову и резко раскрыв глаза, впивается в меня внимательным, смиренным взглядом.

- Итак, Пит Мелларк приехал, – и хотя это не вопрос, а констатация факта, я утвердительно киваю. Пару секунд мы молча смотрим друг на друга. Лицо Эбернети не выражает никаких эмоций. Кажется, он готов принять любые, даже самые неблагоприятные для себя обстоятельства, без возмущения или протеста. – И что теперь?

- Ничего, – я пожимаю плечами, делаю еще пару шагов к мужчине, сводя к минимуму расстояние разделяющее нас. – То, что ты видел – это не то, о чем ты думаешь. Это ничего не значит.

- Неужели? – сначала Хеймитч хмурится, потом усмехается наклоняя голову вбок. – А было похоже на то, – он намеренно выделяет последнее слово.

- Нет, – я отрицательно машу головой. Эбернети поджимает губы, его глаза сужаются.

- А на что же это было похоже, Китнисс? – он не отводит от меня свой пытливый взгляд. Буравит меня им, будто желая пробить насквозь.

- На прощание, – я подхожу вплотную, мои колени касаются его. Протягиваю руку к Хеймитчу и касаюсь его лица, оглаживаю заросшую щеку, – Прощание. И ничего больше, – перехватив мою руку в запястье, Эбернети мягко тянет меня к себе. Я падаю в его объятия и в следующее мгновение ощущаю как руки мужчины крепко сжимаются на моей талии. Обнимаю Эбернети за шею. – Я устала. Пожалуйста, отнеси меня наверх, – он выполняет мою просьбу.

Наша одежда беспорядочно валяется на полу, а тишину дома нарушают лишь томные вздохи и протяжные стоны удовольствия. Губы Хеймитча везде. Сначала они обжигают мою кожу покрывая все мое тело сотней чувственных поцелуев, потом терзают мои губы – страстно, очень настойчиво и даже жестко, будто наказывая, за тот, другой поцелуй, свидетелем которого он стал часом ранее. Его руки по-собственнически шарят по всему моему телу: поглаживают, ласкают, сжимают.

Хеймитч слегка отстраняется, отходит к краю кровати и схватив меня за ногу, мягко подтягивает к себе. Он смотрит на меня сверху вниз.

- Развернись, – он не просит, а приказывает. Я словно завороженная выполняю. Встаю. Разворачиваюсь к нему спиной. Эбернети берет меня за бедра и приподнимает, тем самым заставляя встать на колени. – Выгни спину, – мягко но настойчиво надавив на спину, он заставляет меня прогнуться. Прогибаюсь. – Хорошая девочка, – его голос звучит глухо, он будто вибрирует. Хеймитч возбужден. Сильно. Его руки оглаживают мои ягодицы, разводят их в сторону открывая своему взору всё мое естество. Я начинаю неконтролируемо дрожать всем телом, когда его пальцы, сначала два, потом три оказываются внутри меня. Меня пронзает током когда его большой палец начинает массировать мой клитор.

- Хеймитч, я больше не могу, – с моих губ срывается жалкий всхлип. – Прошу тебя. – Эбернети не заставляет меня просить дважды. Он входит стремительно, сразу на всю длину, заполняя собой всю меня. Я задыхаюсь, мне не хватает воздуха, но я не хочу чтобы он останавливался и сама двигаюсь ему на встречу. С моих губ срывается один стон за другим. Закусываю нижнюю губу до крови, но боли не чувствую. Единственное, что я сейчас чувствую, это размашистые, жесткие толчки Эбернети внутри меня. Он с остервенением вколачивается в мое тело, будто желая вытрясти из меня всю душу.

- Ты только моя, – хрипит он мне в ухо. – Поняла?

- Да, – отвечаю я на выдохе, а в следующее мгновение пламя сжигающее Эбернети, охватывает и меня, оно накрывает меня с головой, поглощая целиком. Из моего рта вырывается крик, тело бьется в оргазменных конвульсиях. Моё сердце пульсирует где-то между ног. В голове пусто и только последние слова Хеймитча эхом отдаются в моем сознании:

«Ты только моя!»

Эбернети делает ещё несколько особенно сильных и глубоких толчков и, вцепившись в мои бедра своими руками, бурно кончает. Чувство его горячего семени внутри заставляет меня снова застонать от удовольствия.

Проходит ещё немало времени прежде чем нас покидают последние силы и нам удается оторваться друг от друга. Мы лежим на кровати обнявшись. Хеймитч лениво наматывает прядь моих волос на свой указательный палец, моя голова покоится на его груди.

- Солнышко, я хочу тебя о чем-то спросить, – Эбернети оглаживает мое бедро, талию, переключается на руку, лежащую на его животе. Он подносит ее к своим губам.

- О чем? – я медленно поднимаю голову и смотрю ему в глаза. На моем лице блаженная улыбка и немой вопрос.

- Ты выйдешь за меня замуж? – мужчина нежно целует мою ладонь.

В моей голове сумбур, мысли путаются, в них царит полнейший беспорядок. Я хочу сказать ему о том, что никогда не планировала заводить семью, и тем более детей, но ведь в моей жизни никогда и ничего не шло по плану. Пока я судорожно размышляю о его вопросе, мои губы сами произносят короткое:

«Да».

Глава 30. Из пепла.

POV Китнисс

- Я, Хеймитч Эбернети, принимаю тебя, Китнисс Эвердин, в жены. Обещаю любить и уважать, заботиться о тебе, быть верным и преданным мужем, быть с тобой в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии. Обещаю хранить нашу любовь до конца своих дней и быть для тебя другом, семьей, опорой и крепким плечом, пока смерть не разлучит нас. – Эбернети с особым удовольствием надевает на мой безымянный палец красивое обручальное золотое кольцо, после чего подносит мою руку к своим губам и нежно целует. Улыбка ни на секунду не сходит с его лица. Он очень счастлив.

- Я, Китнисс Эвердин, принимаю тебя, Хеймитч Эбернети, в мужья. Обещаю быть тебе верной и любящей женой, всегда заботиться о тебе и наших будущих детях, и хранить нашу любовь до конца своих дней. Обещаю делить с тобой все радости и печали, поддерживать тебя в твоих начинаниях и всегда быть рядом, – я смотрю в эти бездонные, родные глаза и не могу отвести от них свой взгляд. Я нашла в них то, что никогда не смогу забыть – заботу, безоговорочное доверие и поддержку, доброту, нежность, желание, любовь. Я вижу в них себя, вижу в них своё отражение. Мы с Эбернети и правда очень похожи и я ни на секунду не сомневаюсь в правильности своего решения навеки связать себя с ним.

Когда я сгорала заживо от кошмаров и воспоминаний, а ужасы арены преследовали меня во сне и наяву и сжигали дотла в адском огне, оставляя от меня один лишь пепел, единственный кто всегда был рядом, держал за руку и вырывал меня из лап ночных чудовищ был Эбернети. Этот матерый, упрямый, саркастичный, а порой даже грубый мужчина, оказался самым верным и преданным. Он собрал пепел, что от меня остался, все кусочки и осколки, склеил, перемешал, соединил в единую массу и помог мне вырваться из пучины нескончаемого кошмара, возродиться из пепла. Он помог мне не сдохнуть тогда, на арене. Дважды. И он остался со мной после, помог выжить, спас и не дал мне свихнуться.

«Ты лучшее во мне, Китнисс, и ты побуждаешь меня становиться еще лучше изо дня в день. Ты заставила меня снова почувствовать себя живым и нужным»

– как-то сказал мне Эбернети, и эти слова тронули меня до глубины души и навсегда впечатались в мою память.

Обменявшись кольцами, мы берем друг друга за руки.

- В таком случае, властью данной мне, объявляю вас мужем и женой, – мэр Андерси мягко улыбается. Он всегда ко мне хорошо относился, не знаю, была ли тому причиной моя дружба с его дочерью Мадж или, быть может, гибель моего отца в угольных шахтах Двенадцатого, но факт остается фактом.

В попытке избежать шумихи и лишнего внимания касательно наших отношений, мы с Хеймитчем, решаем заключить свой брак просто, тихо, без особых заморочек и торжеств по данному поводу. Мистер Андерси относится к нашей просьбе с пониманием. Он сам проводит обряд бракосочетания.

- А теперь, дабы подтвердить любовь и искренность ваших намерений, прошу, скрепите ваш союз поцелуем, – мэр Андерси разводит и сводит руки. Наши тела, копируя этот жест, сближаются. Эбернети привлекает меня к себе и обнимает крепко, но в то же время очень бережно.

- Я люблю тебя, миссис Эбернети, – глаза в глаза, душа в душу.

- А я люблю тебя, мистер Эбернети, – наши губы соединяются в долгом, сладостном поцелуе.

***

Боль настигает меня неожиданно и беспощадно – сначала тупая и тянущая, потом острая и нарастающая. Я чувствую как земля стремительно уходит из под моих ног. Хеймитч реагирует молниеносно, вовремя подскакивает ко мне и, обняв за талию, не позволяет мне упасть.

- Китнисс, родная, что с тобой? – в его голосе тревога.

- Что-то не так, – я сдавленно выдыхаю, – мне очень больно. Ребенок, он…, – слова застревают в горле, и прежде чем я успеваю договорить, мои легкие раздирают от надрывистого крика, – …он хочет родиться. – Меня начинает трусить, жуткая боль пронзает меня где-то в области живота грозя разорвать тело на части. Чувствую как по ноге стекает что-то горячее. Полагая, что у меня отходят воды, наклоняюсь чтобы проверить свое предположение. Задираю подол платья, и судорожно сглатываю когда вижу, как по моей ноге ручьями струится кровь. – Что-то не так. Хеймитч, что-то не так с ребенком, – судорожно сглатываю и чувствую как сдавленные рыдания начинают душить меня. – Сделай что-нибудь… умоляю, спаси его.

- Все будет хорошо, солнышко. С тобой все будет хорошо, обещаю! – Эбернети нагибается и бережно поднимает меня на руки.

Хеймитч спешно отвозит меня в больницу. Всю дорогу до больницы, он говорит мне какая я сильная, как он меня любит и что со мной обязательно будет все в порядке. Он рядом, целует в висок, гладит по голове как маленькую, успокаивает и уговаривает меня потерпеть. Мужчина ни на секунду не отпускает и не отходит от меня, а я прижавшись к его груди, тихо плачу, а иногда, когда боль снова настигает меня, истошно кричу изо всех сил сжимая его руку.

Я не знаю наверняка сколько времени проходит но, на протяжении следующих нескольких часов, я испытываю столько боли, сколько не испытала на арене. Игры ничто, по сравнению с этим.

Роды проходят тяжело. Адская тянущая и распирающая боль вперемешку с неведением, тревогой и сильными переживаниями за жизнь нашего ребенка, мешают мне сосредоточиться на словах врача. О том, что со мной и ребенком что-то не так, я узнаю из обрывков фраз сказанных по неосторожности медсестрой. Я не слышу всего, но мне удается уловить смысл: ребенок слишком большой и не может пройти через родовой канал и что-то о сильном кровотечении.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ребенок… что с ним? – кажется, будто эти слова произношу не я, а кто-то другой. Я словно в бреду. Боль накатывает волнами. Я делаю над собой последнее, нечеловеческое усилие и, собрав остатки сил, которые стремительно меня покидают, тужусь, стараясь выдавить из себя это драгоценное, долгожданное бремя, но у меня ничего не выходит.

- Китнисс, все хорошо, – врач успокаивающе сжимает мое плече. – Слушай только меня. Поняла? – я киваю, доктор Дэвис улыбается. – Сейчас я сосчитаю до десяти и ты, на время, уснешь. Хорошо? – я снова киваю. Я хочу находиться в сознании, но у меня больше нет сил терпеть эти адские муки. Ассистентка вводит мне иглу с препаратом и я ощущаю неведомое тепло растекающееся по венам. Доктор Дэвис начинает отсчет: – Раз, два, три, – Яркие лампы над моей головой ослепляют меня, – … четыре, пять, шесть, – лица окружающих меня людей расплываются. Пытаюсь сфокусироваться, но у меня ничего не выходит, – … семь, восемь, – мысли начинают хаотично кружиться в моей голове, – девять, десять …спи.

Из-за Игр, я никогда не хотела заводить детей, но Игр больше нет и сейчас, как никогда прежде, я хочу этого ребенка. И мне очень страшно от того, что с ним может что-то случиться. Эта тревожная мысль последней проносится в моей голове прежде чем свет меркнет перед моими глазами. Я падаю в бездну. Темнота поглощает меня. Целиком.

***

Отчуждение. Такое странное чувство. Я все еще в этой комнате, но в то же время меня здесь больше нет. Я парю где-то в воздухе, смотрю со стороны на себя, на безмятежно лежащее на операционном столе тело, на алую лужу крови под ним и на врачей фиксирующих время моей смерти.

В тот самый миг когда в этой комнате раздался первый настойчивый крик моего сына, я испытала легкость и то самое чувство отчуждения. Будто нить связывающая меня с этим грешным миром, разорвалась, отпустив меня раз и навсегда. Я больше ничего не чувствую. Нет ни боли, ни сожаления. Я где-то далеко.

Сквозь время и пространство я все еще слышу крик своего ребенка, переплетающийся с другим гортанным, преисполненным болью и ненавистью криком мужчины. Хеймитч вопит словно буйное, раненное животное, находящееся на пороге неминуемой гибели. Он крушит все вокруг: больничную мебель, стеклянные двери и перегородки, разбивает руки в кровь, но никто даже не пытается помешать ему, остановить его или вразумить. Доктор Дэвис стоит рядом и молча наблюдает за Эбернети.

- Почему она?! – орет мужчина. – Она ведь так молода! – его голос срывается, уступая место глухим надрывистым рыданиям. В нем совсем не остается сил.

Врач в попытке успокоить его, начинает что-то говорить, но до меня доносятся лишь обрывки фраз: «Мы сделали все, что могли… ребенок в порядке, но она потеряла много крови… ее сердце не справилось… мои соболезнования». Эбернети не желает слушать никого. Он отказывается верить в то, что меня больше нет.

Проходит еще некоторое время, прежде чем его пускают ко мне. Попрощаться.

Он стоит рядом. Молча смотрит. Долго. Казалось бы проходит целая вечность и он превращается в бездыханное бетонное изваяние, но маленький сверток лежащий у него на руках, начинает ворочаться и недовольно кряхтеть. Это приводит мужчину в чувства.

- Маленький, – Хеймитч наклоняется к свертку и целует его с такой нежностью, на какую он только способен. – Попрощайся с мамочкой, сынок, – и с этими словами, Эбернети аккуратно кладет ребенка на мое пустое тело.

Мой малыш – крупный, красивый мальчуган с темными волосами и синими бездонными глазами. Он смотрит на меня не мигая. На меня парящую где-то далеко. Видимо он чувствует отсутствие теплых материнских рук, которые должны обнимать его, губ, призванных целовать его и голоса что должен петь колыбельные, потому, что в следующую секунду, комната наполняется тоскливым, душераздирающим детским плачем. Этот звук, такой пронзительный и настойчивый, что я начинаю ощущать вполне плотский дискомфорт: уши режет, глаза начинает щипать, а тело сжимает неведомой силой, будто многотонная каменная глыба вдавливает меня в недра земли. Мне становится больно физически – грудная клетка готова взорваться. Стук. Другой. Горячая, подобно вулканической лаве слеза, скатывается по моей щеке. Стук. Еще один. Меня распирает изнутри. Датчики, молчавшие целую вечность, улавливая мое внутреннее колебание, начинают слабо пищать. На мониторе появляются какие-то цифры, а ровная полоса сердечного ритма ломается, напоминая горный хребет. Стук. Стук. Стук. Этот пронизывающий до глубины души детский крик, вырывает меня из лап тьмы, обратно к свету. К жизни. На поверхность. Из бездны.

Вдох. Выдох.

***

Я открываю глаза. Яркий солнечный свет неприятно светит в лицо, ослепляя меня. Щурюсь. Осматриваюсь. Это маленькое, но чистое и вполне уютное, светлое помещение. Я в больничной палате.

Рядом с моей кроватью, в кресле спит мой муж. И хотя мужчина выглядит вполне безмятежно и расслабленно, но на его лице отпечаталась вселенская усталость. Он хмурится во сне. На его груди лежит все тот же крошечный белый сверток. Хеймитч бережно обнимает его.

Пытаюсь сесть на кровати. Волна боли накатывает на меня, накрывая с головой. С моих пересохших, потрескавшихся губ, срывается слабый стон.

- Китнисс, – Эбернети просыпается и с минуту с неверием смотрит на меня будто перед ним видение которое он боится спугнуть, будто он еще не отошел ото сна. Потом, придя в себя, поднимается с кресла и подходит ко мне. – Малышка, ты вернулась ко мне, – его лицо приближается к моему, и я ощущаю нежный поцелуй на своих губах. Я снова чувствую себя живой. – Я думал, что потерял тебя.

- Так просто ты бы от меня не отделался, мистер Эбернети, – мне даже говорить сейчас больно, но я делаю над собой усилие. – Мы только поженились. Как на счет

«долго и счастливо»

? – хриплый смешок срывается с моих губ.

- Солнышко, я так люблю тебя, – мужчина улыбается и снова целует меня. – Я сделаю все, что ты только пожелаешь. Только будь рядом.

- Всегда.

Эпилог

Жизнь тихо идет своим чередом. Дни сменяются днями, недели – неделями. Проходят годы, а я все так же счастлива с Хеймитчем, как в самом начале нашей семейной жизни. Казалось бы, что это было только вчера, когда мы обменялись кольцами и клятвами, а на деле прошло так много времени. Наша жизнь наполнилась таким невероятным количеством разных событий, будто мы прожили вместе по меньшей мере пару-тройку жизней.

Года проведенные вместе сделали нас счастливее и спокойнее. Больше нет неуверенности в завтрашнем дне, нет того затравленного взгляда и страха плескающегося где-то в глубине глаз. И кошмаров больше нет. Хеймитч и наши с ним дети давно стали моим личным спасением. В плохие дни, он крепко обнимает меня, и говорит, что пока у нас есть наша любовь и семья, всё у нас будет хорошо. Я ему верю.

И хотя воспоминания о том, как мы впервые стали родителями нашего сынишку Джареда слегка обрамлены печальным событием и кардинально отличаются от тех, которые подарили нам нашу крошку Примроуз, всё же, они стали источником вдохновения, веры и радости на долгие годы. Девочку я носила тяжелее чем мальчика, но в отличии от первых, вторые роды прошли достаточно легко.

Я узнала о том, что снова беременна, когда Джареду едва исполнилось три года. Я была абсолютно не готова к этому и, поначалу, пребывала в полной растерянности, но спустя несколько дней мысль о втором ребенке показалось мне настолько правильной и уместной, что я ощутила вдохновенное умиротворение. Я была счастлива. Хеймитч был в ужасе. Я никогда не забуду того, как сильно он воспротивился этому ребенку и как рьяно пытался отговорить меня от этого.

Стоял чудесный солнечный весенний денек. По небу плыла безоблачная синева. Яркие солнечные лучи наполняли теплым мягким светом весь наш дом. Джаред сладко спал в детской, а мы с Хеймитчем сидели на кухне. Мы спорили на протяжении нескольких дней и никак не могли прийти не то что к согласию, а даже к хлипкому и шаткому компромиссу.

- Китнисс, нет! Я не хочу снова проходить через все это! – хотя Эбернети был категоричен, но его голос звучал мучительно грустно.

- Все будет по другому, милый. Не так, как в прошлый раз, – я протянула к нему руку, в попытке дотронуться до него, успокоить, но Хеймитч резко дернулся в сторону.

- Ты не можешь этого знать, черт подери! – Эбернети сорвался на крик, а я продолжала стоять на своем. Он вцепился в меня своим мучительно-затравленным взором. Он понимал, что своего решения я не изменю, но все же пытался достучаться до меня. – Я не хочу потерять тебя! Не сейчас! Не после всего что было!

- Тебе и не придется, родной, – я подошла ближе и протянув к нему руку, огладила слегка заросшую щеку. Перехватив мою руку, муж притянул меня к себе и крепко обнял.

- Китнисс, солнышко, прошу тебя, не надо, – он уткнулся лицом мне в шею. Его горячее дыхание опаляло мою кожу. – Умоляю тебя, давай сходим к врачу и…

- И что? – на этот раз не выдержала я. Одна лишь мысль о том, чего именно он хочет, заставила меня разорвать объятия и отскочить от него. – Сходим к врачу и что, Эбернети?! Ответь! – зашипела я. – Что я, по твоему, должна сделать? Избавиться от этого ребенка? – негодование росло во мне со скоростью снежного кома, скатывающегося с горной вершины и стремительно увеличивающегося в размерах.

- Да! – он тоже повысил голос. Его безумно злило мое упрямство, а меня - его грубый цинизм.

- Нет! – отрезала я. Я не была намерена отступать.

- Малыш, послушай меня… , – Эбернети решил сменить тактику. Его голос стал мягче, он взял меня за руку и попытался снова привлечь к себе, но я отдернула руку.

- Нет! Этого не будет! Этот ребенок увидит белый свет любой ценой, и если ты хочешь быть рядом со мной – отлично, если нет – что же, тогда можешь проваливать! Я справлюсь и сама! – я чувствовала как гнев переполняет меня, бушует во мне подобно осеннему шторму. Эбернети беспомощно молчал. Он исчерпал все доводы и аргументы. Тишина повисшая между нами стала такой невыносимо мучительной, что начала давить на меня, а ком подступивший к горлу душил. Глаза защипало.

- Ты же знаешь, что я не уйду…, – он устало опустился на стул, голова поникла. Я прекрасно знала почему Хеймитч не хотел этого ребенка, он боялся что история повторится. Он боялся потерять меня.

- Знаю, – я кивнула и снова приблизилась к нему, – но, разве не ты обещал мне, что сделаешь все, что я захочу?

- А ты обещала, что всегда будешь рядом…, – из его груди вырвался тяжелый вздох. Он даже не взглянул на меня.

- Так и будет. – Я взяла его лицо в свои руки и заглянула в его глаза. В них было смирение и печальная безысходность. – Я всегда буду рядом, любовь моя, – приблизившись к его лицу, я поцеловала его так мягко и чувственно, как могла. Этот поцелуй был моим обещанием.

- Ты так сильно хочешь этого ребенка? – он звучал так тихо, будто силы покинули его, а слабая надежда, все еще теплившаяся во взгляде, таяла на глазах. Он знал наперед, каким будет мой ответ и это доставляло ему боль.

- Да, – коротко ответила я.

- Хорошо.

Я не виню его за тот момент мимолетной слабости. Просто не имею на это права. Но я благодарна ему за его терпение, вовремя проявленную мудрость, за его неизменную верность и любовь ко мне. Сейчас он не смыслит своей жизни без своей маленькой принцессы, без сына, и меня. Мы подарили друг другу то, что отняли у нас Игры: мне удалось снова наполнить его жизнь смыслом, а ему удалось подарить мне долгожданный покой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сейчас сидя на Луговине, в спасительной тени векового дуба, столь щедро раскинувшим по сторонам свои ветви, я с удовольствием наблюдаю за беззаботно играющими детьми и своим мужем. Наблюдаю за тем, как этот любимый упрямый ворчун играет с нашей дочерью: кружит ее, подбрасывает в воздухе, как он улыбаются и как искрятся счастьем его глаза, когда Прим скачет вокруг него и кричит:

«Папочка, лови меня!».

Малышка заливается озорным, задорным смехом, когда отец, якобы изо всех сил старается догнать ее и не может.

Смотреть на то, как наша дочь ловит бабочек сачком, радостно танцует, кружится вокруг брата и отца, которые запускают воздушного змея, доставляет мне истинное удовольствие. Сейчас я счастлива как никогда, я чувствую это счастье каждой клеточкой, каждым атомом своего тела, оно распустилось внутри меня подобно цветку весенней примулы там, где когда-то Голодные Игры выжгли все дотла.

Конец