Огни академии страсти. Серия: Рабыня страсти фильм

Охота на живой артефакт

Добро пожаловать в сборник эротических историй 18+ в жанре фэнтези. Между любовным и темным, потому что герои испытывают порой самые темные, запретные желания. И воплощают.

Мжм, откровенные эротические сцены, принуждение и стыд, трансформирующийся во что-то иное в процессе. У каждой героини своя история и свой путь. Давайте окунемся в мир эротики и страстей.

Не забудьте поощрить мою музу лайками, добавляйте книгу в библиотеку, чтобы не потерять. Подписывайтесь на автора, чтобы узнавать о выходе новых историй.

Первая история в этом сборнике - "Охота на живой артефакт".

В мире, где магия определяется кровью и клятвами, обычная ученица Велира становится ключом к древней силе, способной перевернуть миропорядок. Обнаружив, что в её жилах расцветает Лунная Лилия — артефакт, за который веками сражаются кланы, — она оказывается в центре смертельного противостояния. Наследники враждующих династий, Кайан и Люциен, видят в ней то оружие, то добычу. Но Велира не намерена быть разменной монетой в их войне.

Огонь и лёд, страсть и предательство, запретные ритуалы и тайны, которые лучше остаться погребёнными, — всё это ждёт её на пути. Когда древнее пророчество начинает сбываться, Велире предстоит сделать выбор: стать жертвой клановых амбиций или переписать правила, сплести собственную судьбу из лепестков и шипов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1 Пробуждение цветка

Академия Вечного Цветения возвышалась над ледяными пиками гор Иммариона, словно гигантский кристалл, выращенный из самого сердца магии. Её стены, сплетённые из древнего мрамора и эфирного стекла, мерцали на рассвете, как застывшие волны океана. Внутри царил вечный полумрак, нарушаемый лишь светом плавучих фонарей — капсул с магическими светлячками, чьи крылья отбрасывали на пол узоры, похожие на звёздные карты.

Здесь учились те, чьи жилы наполняла не кровь, а стихии: огонь, лёд, тень и свет. Но главной драгоценностью академии был Сад Векассов — живой архив растений, чьи корни уходили в иные миры.

Велира бродила по Саду в предрассветный час, когда даже магические существа затихали. Её пальцы скользили по листьям Мглистого Папоротника, оставляя на них росу от дрожи.

Она ненавидела экзамены. Ненавидела, как её руки предательски дрожали перед каждым ритуалом, как голос срывался на высоких нотах заклинаний. В провинции Велтаре, где она выросла, магия была простой: исцелить урожай, успокоить бурю, отогреть замерзшего ягнёнка. Но здесь… Здесь требовалось нечто большее.

— Велира из Велтара, — насмешливо цокал языком декан Галран на первой лекции, — ты думаешь, что магия — это благотворительность? Здесь она — оружие. Или украшение для сильных. Выбери, кем хочешь быть.

Она выбрала ботанику. Растения не смеялись над её акцентом.

Сегодня ей предстояло оживить Семя Хранителя — древний артефакт, похожий на чёрный жемчуг. Согласно учебнику, оно должно было прорасти в цветок, соответствующий душе мага.

Велира сжала его в ладони, повторяя мантру. Вокруг уже кипела работа: однокурсники высекали огненные орхидеи, заставляли лианы петь.

На соседнем постаменте Вирен из клана Кровавых Ветвей, потомок эльфийских некромантов, выращивал Розу Безмолвия — цветок, чьи шипы высасывали голос из жертвы. Его пальцы, усыпанные кольцами с рубинами, скользили по стеблям с неестественной грацией.

— Велтарианка, — бросил он, заметив её взгляд, — твоё семя даже не шевелится. Может, оно чувствует, что ты здесь случайная гостья?

Она промолчала, сжимая жемчужину так, что ногти впились в ладонь. Капля крови упала на артефакт.

Сначала ничего. Потом — холод. Ледяные щупальца поползли по венам, вырываясь из ладони в виде стебля.

Велира вскрикнула, но не отпустила семя. Из её руки вырос цветок, лепестки которого переливались, как лунная дорожка на воде. Он парил в воздухе, не касаясь земли, а его тычинки мерцали серебряной пыльцой.

Тишина.

— Лунная Лилия… — прошептал Галран, появившись за её спиной. Его голос дрожал. — Последний Хранитель этого цветка умер три века назад.

Сад взорвался шепотом. «Ловец Лунных Лепестков», «Проклятие Вечного Цветения», «Она связана с кланами…»

Велира не понимала. Она лишь чувствовала, как цветок пульсирует в такт её сердцу. Его корни впивались в запястье, но боли не было — только странная истома, будто кто-то провёл пером по обнажённой спине.

— С сегодняшнего дня, — объявил декан, — Велира из Велтара становится Хранителем Вечного Цветения. И да помогут вам боги, дитя, если Драконья Чешуя и Серебряные Когти узнают, что их война теперь вращается вокруг тебя.

Велира порылась в памяти. Она была не особым знатоком кланов, но два самых сильных клана знали все.

Драконья Чешуя

: потомки драконов, принявших человеческий облик. Их магия — огонь и разрушение. Говорят, их наследник, Кайан, может расплавить меч взглядом, но предпочитает завоевывать постели, а не земли. Студенты шепчутся, что его прикосновение оставляет ожоги в форме драконьих чешуек.

Серебряные Когти

: полуэльфийский род, заключивший договор с лунарными духами. Их сила — иллюзии и холод. Люциен, младший принц, якобы провёл ритуал, заморозивший его сердце в обмен на бессмертие. Говорят, его поцелуй превращает кровь в ледяное вино.

Когда Велира вышла из Сада, за ней уже следили. В тени арки стоял юноша с пламенными волосами, обвитыми золотой проволокой. Его рука сжимала клинок, на котором танцевали отражения пожаров.

— Кайан Драконий Сын, — прошипела девушка из его свиты. — Ты действительно думаешь, что провинциальная мышка стоит твоего внимания?

Он усмехнулся, проводя пальцем по лезвию. Капли крови превратились в крошечных саламандр.

— Она пахнет… — он втянул воздух, — грозой над пеплом. Интересно, закричит ли она так же громко, когда я сорву её цветок?

На другом конце галереи, в нише со статуей Лунной Богини, Люциен Серебряный Коготь скрестил руки на груди. Его бледные пальцы теребили медальон с замёрзшей каплей крови — фамильной реликвией.

— Следи за ней, — приказал он тени за спиной. — Драконы любят портить прекрасное.

Тень кивнула и растаяла.

А Велира, ничего не подозревая, бежала в свою келью, прижимая к груди руку, где пульсировал цветок. Ей хотелось плакать, но Лилия впитывала слёзы, распускаясь чуть шире.

«Хранитель», — повторила она про себя. Слово обжигало, как чужая ладонь на бёдрах в темноте.

Где-то вдалеке запел колокол, призывая на вечернюю молитву стихиям. Но Велира уже знала — её молитвы теперь будут обращены к чему-то гораздо более древнему. И опасному.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2 Огненный вихрь

Мастерская ботанической магии пахла пылью столетий и свежим соком ночных цветов.

Велира сидела за столом, уставленным склянками с эссенциями, её пальцы перебирали листья «Стражника Пустоты» — растения, чьи шипы могли пронзить даже камень. Она пыталась сосредоточиться на рецепте антидота, но Лунная Лилия на запястье пульсировала, будто подшучивая над её попытками забыть о пророчестве.

— Ты слышала? — голос подруги, Лориэль, прозвучал из-за стеллажа с грибами-биолюминесцентами. — Говорят, Кайан Драконий Сын сжёг дотла тренировочную арену вчера. Просто потому что ему «было скучно».

Велира фыркнула, выдавливая из корня молочая каплю яда.

— И что? Гордиться тем, что он умеет жечь? Даже споровые грибы умнее.

Лориэль засмеялась, но смех оборвался, когда в мастерскую ворвался ветер, пахнущий гарью и амбре дорогих духов.

— О, споровые грибы, говорите? — прозвучал низкий голос, от которого по спине Велиры пробежали мурашки. — Надеюсь, они научат тебя лучше скрывать страх.

Она обернулась.

Он стоял в разбитом оконном проёме, залитый алым светом заката. Плащ из драконьей шкуры, небрежно наброшенный на одно плечо, обнажал торс, покрытый татуировками в виде чешуи.

Его волосы, цвета расплавленного золота, были собраны в беспорядочный пучок, откуда выбивались пряди, словно языки пламени.

Даже воздух вокруг него дрожал от жара, исходящего из пор.

— Кайан, — прошептала Лориэль, отступая к выходу. — Я… проверю всходы в оранжерее.

Велира хотела удержать её, но дверь захлопнулась.

— Неужели я так страшен? — он шагнул вперёд, и пол под его сапогами задымился. — Хотя, судя по твоему сердцебиению, тебе нравится играть с огнём.

Она вжалась в стул. Лунная Лилия сжалась, как испуганное животное.

— Уходи. Я не интересуюсь клановыми интригами.

— Интригами? — он наклонился, упёршись руками в стол по обе стороны от неё. Его дыхание пахло дымом и гранатом. — Я пришёл за тобой, Хранительница. Не за артефактами.

Велира вскочила, схватив горшок со споровой розой — растением, чья пыльца вызывала галлюцинации.

— Последнее предупреждение.

Кайан рассмеялся. Звук был густым, как мёд, и опасным, как лезвие.

— Ты даже не представляешь, как прекрасна, когда злишься.

Он щёлкнул пальцами. Пламя взметнулось вдоль стеллажей, не касаясь книг, но опаляя воздух. Велира почувствовала, как жар ласкает её кожу сквозь ткань рубахи.

— Прекрати! — она швырнула горшок.

Кайан поймал его одной рукой. Земля рассыпалась, но роза завизжала, выпустив облако ядовитой пыльцы. Он вдохнул, и дымка исчезла, поглощённая пламенем в его ладони.

— Мило. Но если хочешь меня отравить, — он прижал руку к её животу, и сквозь тонкую ткань просочилось тепло, — попробуй что-то… острее.

Велира дёрнулась, но его пальцы впились в её талию. Лилия на запястье взорвалась сиянием, и Кайан ахнул, отпрыгнув. На его ладони остался ожог в форме цветка.

— Боги, — он рассмотрел рану, а потом медленно облизал её, не сводя с неё глаз. — Ты жжёшься.

Она дрожала. Не от страха — от гнева. И от чего-то ещё, что пульсировало внизу живота, смутное и стыдное.

— У тебя три секунды, чтобы исчезнуть, — её голос звучал хрипло.

— Или что? — он приблизился снова, но теперь между ними висела дрожащая завеса магии Лилии. — Ты убьёшь меня? Похоронишь в саду под розами?

— Нет, — она подняла подбородок. — Я выращу из тебя удобрение.

Его глаза вспыхнули. Настоящим огнём, как у хищника, увидевшего добычу.

— Попробуй.

Он рванулся вперёд, разбив защиту Лилии ударом плеча. Его руки схватили её запястья, прижав к стене. Жар его тела обжигал даже сквозь одежду.

— Ты пахнешь… — он втянул воздух, касаясь губами её шеи, — дождём перед грозой. И чем-то ещё — сладким, как спелый плод.

Велира зажмурилась. Лилия болела, её корни сжимали вены, но вместе с болью пришло странное опьянение. Его губы скользнули к ключице, и она подавила стон.

— Я не… твоя добыча…

— Нет? — он прижался бёдрами к ней, и она почувствовала его возбуждение через слои ткани. — Тогда почему твоё сердце бьётся как у загнанного зверя?

Она собрала волю. Лунная Лилия взорвалась светом, и Кайан отлетел к противоположной стене. Его смех эхом отозвался в мастерской.

— Прекрасно! — он поднялся, смахивая пепел с плаща. — Я дам тебе время. Но знай, — он подмигнул, исчезая в клубах дыма, — драконы любят играть с огнём до тех пор, пока всё не обратится в пепел.

Когда дым рассеялся, Велира опустилась на пол, дрожащими руками прикрывая лицо. Его запах — дым, металл, мужская горьковатая страсть — всё ещё витал в воздухе. Лунная Лилия медленно успокаивалась, но в груди оставалось жжение, как после глотка крепкого вина.

«Гордые драконы, — вспомнила она слова матери. — Они не любят, когда добыча убегает. Но если устоять — могут стать вернее стали».

Она встала, поправляя разорванный рукав. В разбитом окне уже мерцали звёзды, и где-то среди них, она знала, за ней наблюдал другой — тот, чьё дыхание было холоднее зимнего ветра.

Но сегодня её мысли занимал только один вопрос: почему, проклиная Кайана, она всё ещё чувствовала на шее жар его губ?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3 Холодное искушение

Лекции по лунной астрологии проводились в Ротонде Молчания — зале с куполом из чёрного стекла, сквозь которое ночное небо казалось ближе, чем земля. Звёзды здесь были учителями, а тени студентов сливались с мраком, будто сама тьма впитывала их страх перед бездной космоса.

Велира сидела на последнем ряду, стараясь не привлекать внимания. После встречи с Кайаном её тело всё ещё помнило жар его рук, а ум отказывался признать, что это воспоминание щекотало нервы.

Лектор, древняя жрица с лицом, покрытым голубыми татуировками в виде созвездий, говорила о «Лунных Узах» — связи, которая тянется между душами, отмеченными одним циклом ночного светила.

— Луна не светит, — голос жрицы звучал как шелест пергамента, — она отражает. Так и вы должны стать зеркалами, чтобы поймать её истинную силу…

Велира записывала автоматически, но её мысли витали в мастерской, где пахло гарью и мужской дерзостью.

— Вы пропустили ключевой тезис, — раздалось негромкое за её спиной.

Она обернулась.

Он стоял рядом, залитый лунным светом, словно материализовавшийся из самого эфира. Люциен Серебряный Коготь.

Его серебристые волосы, заплетённые в сложную косу с ледяными бусинами, мерцали холодным сиянием. Лицо — слишком совершенное, чтобы быть человеческим, с высокими скулами и губами, будто высеченными из мрамора.

Даже его одежда была броней из элегантности: мантия из лунного шёлка, подпоясанная цепью с кристаллами инея, перчатки, сотканные из паутины зимних духов.

— «Лунные Узы не выбирают, — процитировал он, скользя в кресло рядом, — они обнажают». Вы слишком погружены в свои мысли, чтобы видеть истину.

Велира сглотнула. Воздух вокруг него был холоднее, чем в склепах под академией.

— Я не просила ваших пояснений, принц.

— Но вам они нужны, — он положил на стол изящную руку. Перчатки не скрывали длинных пальцев, кончики которых слегка синели, будто от мороза. — Вы даже не заметили, что ваша Лилия впитывает лунный свет.

Она посмотрела на запястье. Цветок действительно светился, его лепестки тянулись к куполу, словно к родной стихии.

— Что вы хотите? — она прикрыла Лилию рукавом.

— Предложить альтернативу.

Он достал из складок мантии предмет, завернутый в ткань цвета полярной ночи. Развернув, он положил перед ней перчатку. Не просто перчатку — шедевр магии. Материал переливался, как крылья снежной бабочки, а на тыльной стороне сиял лунный камень, обрамленный серебряными рунами.

— «Длань Селены», — сказал он. — Усиливает лунную магию. И… защищает от назойливого внимания огненных глупцов.

Велира протянула руку, но остановилась в сантиметре от ткани. Её пальцы онемели, будто коснулись льда.

— И оно будет следить за мной, — прошептала она.

Лилия дрогнула, и в воздухе запахло мятой — признак обмана.

Люциен наклонился ближе. Его дыхание было ароматом замерзшего вина.

— Всё в этом мире следит за тобой, Велира из Велтара. Вопрос — кому ты позволишь это делать.

Она отодвинулась. Лектор продолжала говорить, но студенты вокруг уже перешёптывались, бросая взгляды на них.

— Ваш дар пахнет страхом, — сказала Велира, глядя ему прямо в глаза. — Вы замораживаете всё, чего касаетесь, чтобы не чувствовать, как трещит ваше собственное сердце.

Люциен замер. На долю секунды в его взгляде мелькнуло что-то живое — ярость, боль, а может, восхищение.

— Осторожнее, — он провёл пальцем по краю стола, оставляя след из инея. — Ледяные сердца тоже умеют жечь.

Она встала, собрав свитки.

— Моя сила не нуждается в поводьях. Даже из серебра.

Перчатка исчезла в его мантии.

— Как жаль. — Он поднялся, и холодный ветерок обвил её лодыжки. — Но знай: драконы разрушают, а когти… — он коснулся её локтя, и мурашки побежали по спине, — цепляются. Навсегда.

После лекции Велира шла по Галерее Шёпота, где стены, пропитанные магией, повторяли каждое слово, сказанное здесь за последние века. Её шаги эхом отдавались в такт мыслям:

«Почему он? Почему сейчас?»

— Слышала? — голоса из ниши. Две студентки из клана Серебряных Когтей, их платья расшиты лунными серпами. — Люциен даже принцу Эльфийских Туманов отказал в аудиенции. А этой… подарил Длань Селены.

— Может, она его фаза? — захихикала вторая. — Говорят, он раз в сто лет выбирает кого-то, чтобы… согреться.

— Согреться? — фыркнула первая. — Его последняя «фаза» превратилась в ледяную статую. Нашли в саду с улыбкой на лице…

Велира ускорила шаг. Лилия на запястье тревожно пульсировала.

Она забрела в Забытый Атриум — место, где мхи поглотили статуи древних магов. И нашла его там.

Люциен стоял у фонтана, вода в котором замерзла в причудливых спиралях. Его пальцы водили по льду, и узоры оживали, превращаясь в миниатюрные созвездия.

— Вы следите за мной, — сказала Велира, останавливаясь в трёх шагах.

— Наблюдаю, — он не обернулся. — Как за редким цветком, который решил расцвести посреди бурь.

— Я не ваша коллекция.

— Нет? — он повернулся. В его руке был цветок льда — точная копия Лунной Лилии. — Но вы уже часть игры. Кайан не остановится, пока не сломает вас. А я… — он разжал пальцы, и ледяной цветок рассыпался в пыль, — предпочитаю сохранять красоту.

— Сохранять? Или контролировать?

Он шагнул вперёд. Холод от его тела заставил её задрожать.

— Что страшнее, Велира: огонь, который съедает всё на пути, или лёд, который знает, как ждать?

Она не отступила. Лилия светилась, отражаясь в его глазах — бездонных, как ночное небо.

— Я не боюсь ни того, ни другого.

Люциен протянул руку, и снежинка упала ей на губы, растаяв от тепла дыхания.

— И напрасно.

Велира вернулась в келью, сжимая в руках свиток с лекцией. На пергаменте, сама того не заметив, она нарисовала два символа: дракона, обвитого пламенем, и волка с ледяными клыками.

Лунная Лилия дрожала, как струна под пальцами музыканта. Где-то за окном, в ночи, завыл ветер — то ли предвестник бури, то ли смех Кайана. А может, зов Люциена.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она погасила свечу. Но даже в темноте её кожа помнила прикосновение снежинки… и ждала следующего.

Глава 4 Танец огня и льда

Академия Вечного Цветения преображалась раз в год, когда осеннее равноденствие стирало грань между миром живых и танцующими тенями предков. В этот вечер мраморные коридоры утопали в огнях: тысячи хрустальных сфер, подвешенных к потолку, мерцали как пойманные звёзды, а полы залов покрывали ковры из лепестков кровавой орхидеи, источающих дурманящий аромат.

Бал Осеннего Равноденствия был не просто праздником — это была битва амбиций, красоты и магии, где каждый жест становился заклинанием, а каждое платье — доспехами.

Велира стояла перед зеркалом в своей келье, сжимая в руках шелковую ткань цвета лунного затмения — подарок неизвестного поклонника.

Платье, присланное анонимно, облегало её тело, как вторая кожа, переливаясь от глубокого черного к серебристому при каждом движении. Вырез на спине опускался до поясницы, обнажая татуировки-руны, которые она сама нанесла для защиты.

Лунная Лилия на запястье была прикрыта браслетом из живых шипов, но её пульсация отдавалась в висках, будто предупреждая:

«Они придут»

.

— Ты похожа на богиню расплаты, — прошептала Лориэль, поправляя ей волосы. Девушка сама сияла в платье из изумрудных паутинок, но её восхищение было искренним. — Держись подальше от Люциена. Говорят, на балу прошлого года он заморозил сердце девушки за то, что та посмела прикоснуться к его медальону.

— А Кайан? — Велира застегнула перчатку, скрывающую шрам от ожога.

— Сжёг ползала своего соперника. Но тот выжил… в виде пепла.

Велира усмехнулась. Её отражение в зеркале казалось чужим — опасным, готовым к охоте.

Зал Тысячи Свечей встретил её гулким гулом голосов, смолкшим на мгновение, когда она переступила порог. Шёпот пополз по залу, как огонь по сухой траве:

«Это та самая… Хранительница»

,

«Смотри, Лилия на её руке…»

,

«Думаю, она не переживёт ночь»

.

Но Велира не опустила взгляд. Пусть видят. Пусть боятся.

Музыка началась с глубокого удара барабана, за которым последовал вой виолы — инструмента, чьи струны были сплетены из жил магических существ. Пары вышли на паркет, их движения напоминали ритуальный бой.

Кайан уже кружил в центре зала с девушкой из клана Огненных Лисиц. Его сброшенный плащ обнажил одежду, украшенную золотыми цепями, а каждый шаг оставлял дымящиеся следы. Люциен стоял у колонны, беседуя с группой аристократов, но его ледяной взгляд скользнул по Велире, словно касаясь обнажённой спины.

Она взяла бокал вина, когда к ней подошёл первый поклонник. Потом второй. Третий. Всех она отвергала лёгким кивком, пока не услышала за спиной голос, от которого по коже пробежали искры:

— Танцуешь со всеми, кроме тех, кого действительно хочешь видеть в роли тех, кто будет тебя вести.

Кайан стоял так близко, что тепло его груди жгло её спину.

— Я веду сама, — она обернулась, и его взгляд упал на вырез платья, где мерцала Лунная Лилия.

— Тогда поведу я, — он схватил её руку, но в тот же миг с другой стороны раздался голос, холодный и чёткий:

— Этикет требует, чтобы дама сама выбирала партнёра.

Люциен склонился в изысканном поклоне, его мантия, расшитая кристаллами инея, звенела, как колокольчики смерти.

Кайан оскалился, пламя заиграло в его ладонях:

— Ледяной принц забыл, что огонь растапливает даже самые изысканные манеры?

Музыка сменилась на вальс лунных фей — танец, где партнёры менялись, подчиняясь ритму. Велира посмотрела на обоих, чувствуя, как Лилия на запястье наполняется силой равноденствия.

— Почему бы не обоим? — она улыбнулась, впервые за вечер.

Шёпот пронёсся по залу, когда она подняла руку. Лунная Лилия вспыхнула, и магические лучи опутали запястья Кайана и Люциена, заставив их взяться за её талию одновременно.

— Ты играешь с хаосом, — прошипел Люциен, но его пальцы сжали её сильнее.

— Хаос — это единственный способ усмирить эго двух богов, — она шагнула вперёд, и они закружились.

Кайан вёл яростно, его руки скользили по её спине, оставляя невидимые ожоги. Каждый поворот заставлял её платье вздыматься, обнажая ногу до бедра.

— Ты дрожишь, — он прижал её к себе так, что их бёдра соприкоснулись. — Боишься или хочешь меня?

— Боюсь, что твой запах палёной гордости испортит мне платье, — она оттолкнула его, переходя в объятия Люциена.

Его хватка была железной, но холодной. Они двигались как единое целое, её спина прижата к его груди, а его губы почти касались уха:

— Ты используешь нас, чтобы усилить Лилию. Умно… но опасно.

— Вам стоит бояться не меня, — она резко повернулась, заставляя его отступить, — а того, что будет, когда я перестану играть.

Музыка ускорялась. Велира переходила от одного к другому, её магия связывала их в безумном трио. Кайан, разгорячённый, пытался притянуть её в последнем прыжке вальса, но Люциен «случайно» выставил ногу. Драконий наследник пошатнулся, и бокал ледяного вина в руке Люциена выплеснулся на грудь Кайана.

Шипение. Пар поднялся к потолку, а Кайан зарычал, хватая Люциена за воротник:

— Ты мёртв, ледяной червь!

Велира отступила, её смех прозвучал звонко, как разбитый хрусталь:

— Кажется, у вас есть дела поважнее танцев.

Она скользнула в толпу, оставив их лицом к лицу — огонь и лёд, готовые взорвать зал.

На террасе, окутанной запахом ночных фиалок, Велира сбросила туфли, чувствуя, как трава холодит разгорячённые ступни. Её грудь вздымалась, а Лунная Лилия светилась, насытившись эмоциями.

— Импровизация была дерзкой, — раздался голос из тени. Люциен вышел, его мантия была порвана, а на щеке краснел ожог. — Но Кайан теперь будет жаждать не только вас, но и моей крови.

— Вы справитесь, — она не обернулась. — Холоднокровные принцы умеют прятаться.

Он схватил её за плечо, развернул к себе. Его глаза горели синим пламенем:

— Ты не понимаешь, с чем играешь.

— Понимаю, — она приподняла подбородок.

Его пальцы впились в её кожу, но это уже не был холод — это был жар, пробивающий лёд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он наклонился, их губы почти соприкоснулись…

— Велира! — крик Лориэль заставил их отпрянуть. — Декан ищет тебя! Срочно!

Люциен исчез, как мираж. Велира, дрожа, провела пальцем по губам.

«Почти»

— подумала она.

«Но почти — ещё не поражение»

.

Вернувшись в зал, Велира увидела последствия: пол под Кайаном и Люциеном был покрыт узорами из пламени и инея. Студенты перешёптывались, бросая на неё взгляды смеси страха и восхищения.

«Хранительница, Ловец, Игрушка кланов»

— шептали стены.

Но она улыбнулась. Теперь они знали — игрушка умеет кусаться.

Глава 5 Ловушка в библиотеке

Велира сидела в оранжерее, перебирая лепестки Лунной Мелиссы — растения, способного успокоить даже самый буйный разум. Но сегодня даже его аромат не помогал. После бала её тело помнило каждое прикосновение: жар Кайана, холод Люциена, их руки, спорящие за её талию…

— Для тебя, — над её плечом упала тень, а на стол перед ней легла ветка Пламенеющего Папоротника.

Его листья тлели, испуская дым, который складывался в буквы:

«Запретный архив. Полуночный час. Приди — узнаешь, почему Лилия выбрала тебя.

— К.Д.С»

Велира сжала ветку, и она рассыпалась в пепел.

«Драконы любят жечь даже послания»

, — подумала она, стирая сажу с пальцев.

Лориэль, сидевшая рядом за сбором мандрагор, подняла бровь:

— Опять он? Может, попросишь Люциена стать твоим щитом?

— Щиты нужны тем, кто отступает, — Велира встала, сбрасывая с колен пепел. — А я собираюсь атаковать.

Велира шла по спящим коридорам, её шаги заглушались коврами из шёлка глухарей. Лунная Лилия на запястье светилась тревожным пульсом, но это не было страхом. Нет, это было… предвкушение.

Она остановилась у двери в подземелья. На замке, вместо привычного механизма, висел раскалённый медальон в форме драконьей чешуи.

— Поздно для прогулок, — раздался голос сверху.

Кайан сидел на балке под потолком, свесив ноги. В руках он вертел кинжал, плавящий камень под лезвием.

— Ты сам назначил время, — она скрестила руки. — Где информация о Лилии?

Он спрыгнул, приземлившись бесшумно, как кошка.

— Прямо там, — он кивнул на дверь. — Но сначала… признай, что тебе любопытно. Не только из-за Лилии.

Она фыркнула, проходя мимо. Его пальцы скользнули по её талии, оставляя полосу жара на ткани.

— Думаешь, я позволю тебе сжечь моё любопытство, как эту дверь?

Он щёлкнул пальцами, и медальон расплавился, открывая путь.

— О, Велира… — он прошептал ей в волосы, пока она спускалась по лестнице, — я надеюсь сжечь куда больше.

Запретный архив Академии Вечного Цветения находился глубоко под землёй, куда даже свет магических фонарей боялся проникать. Стены здесь были сложены из чёрного базальта, поглощающего звуки, а воздух пахнул пылью столетий и тайнами, которые лучше бы остались похороненными.

Велира шла по узкому коридору, её шаги эхом отражались от свитков, запертых в железные клетки. Кайан стоял у массивной двери с символом пылающего дракона, его силуэт подсвечен дрожащим пламенем факела.

— Ты уверена, что хочешь это увидеть? — его голос скользнул по её спине, как угольный ветер. — Некоторые истины сжигают.

Она сжала руку, где под браслетом пульсировала Лилия.

— Показывай.

Кайан усмехнулся, толкнув дверь. Внутри, среди стеллажей с книгами, закованных в цепи, витал запах пергамента и… жасмина. Странно. Велира нахмурилась, но шагнула внутрь.

— Здесь. — Он указал на манускрипт, лежащий на пьедестале из кости. — «Лунная Лилия: символ единства крови и желания».

Она протянула руку, но страницы были пусты.

— Это шутка? — обернулась она, но дверь захлопнулась, а факел в руке Кайана вспыхнул ярче, отбрасывая танцующие тени на стены.

— Шутка? Нет. — Он бросил факел в угол, где тот замер, словно прикованный. — Просто… удобный момент.

Велира попятилась, натыкаясь на стол. Её бёдра упёрлись в холодный камень, а Кайан приблизился, расставив руки, блокируя путь.

— Признай, что я тебе нравлюсь, — его голос стал низким, как рёв далёкого пожара. — И я сделаю так, что эта Лилия будет цвести только для меня.

Она ударила его в грудь, но он поймал её запястье, прижав к полке. Древние фолианты рухнули на пол, поднимая облако пыли.

— Твоя магия… — он прижал губы к её ладони, где сквозь браслет светилась Лилия, — пахнет дикостью. Как лесной пожар, который никто не может контролировать.

Велира дёрнулась, но его свободная рука обвила её талию, притягивая так близко, что она почувствовала его возбуждение через тонкую ткань платья. Жар его тела проникал под кожу, смешиваясь с холодом страха.

— Отпусти, — её голос дрогнул. Лилия начала пульсировать в такт его сердцу.

— Или что? — он провёл языком по её шее, оставляя влажный след, который мгновенно испарился от жара его кожи. — Ты снова обожжёшь меня? Попробуй. Мне нравится, как это… щекочет.

Она вдохнула, собирая магию. Но вместо защиты Лилия отозвалась на его прикосновения, её лепестки раскрылись, выпуская серебряную пыльцу. Кайан застонал, прижимаясь лбом к её плечу:

— Чёрт… Ты…

Его рука скользнула под разрез платья, пальцы обожгли внутреннюю поверхность бедра. Велира вскрикнула, но звук превратился в стон, когда его губы захватили её рот в поцелуе, грубом и властном. Огонь пробежал по венам, заставляя её спину выгнуться.

— Ненавижу тебя, — прошептала она, впиваясь ногтями в его плечи.

— Лжёшь, — он приподнял её, усадив на край стола. Его пальцы впились в её бёдра, оставляя красные отметины. — Ты горишь. И я знаю, как это потушить.

Его зубы сжали её нижнюю губу, а рука рванула ткань корсета. Холодный воздух коснулся обнажённой груди, но тут же был вытеснен жаром его ладони. Велира задрожала, её магия взметнулась в отчаянии.

— Нет… — она ухватилась за последнюю нить контроля.

Над ними был витраж с изображением древнего шторма. Собрав силу Лилии, она ударила по нему магическим импульсом. Стекло разлетелось, и хлынувший ливень затопил комнату.

Кайан отпрянул, шипя от боли, как раскалённый металл в воде. Его волосы дымились, а на коже выступили парящие ожоги.

— Ты… ведьма, — он выругался, но в его глазах светилось не ярость, а восхищение.

Велира спрыгнула со стола, прикрывая разорванное платье. Дождь стекал по её коже, смывая следы его пальцев.

— Приходи ещё — устрою баню, — бросила она, выбегая в коридор.

Она бежала по подземелью, пока сердце не начало колотиться так, что казалось, вырвется из груди. Остановившись у колодца с лунной водой, Велира взглянула на своё отражение. Губы были распухшими, шея — в красных пятнах, а глаза… Боги, в них горел тот самый огонь, который она пыталась отрицать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лилия на запястье пульсировала сладостной истомой, будто смеялась над её попытками сопротивляться.

«Он прав»,

— прошептала тень в её сознании.

«Ты хочешь этого. Хочешь, чтобы он сжёг все твои границы»

.

Велира окунула лицо в воду, пытаясь заглушить жар. Но даже холод не мог стереть память о его руках, которые чувствовали её тело лучше, чем она сама.

Вернувшись в келью, Велира нашла у двери свёрток. Внутри было новое платье — алого шёлка, с вышитыми золотыми драконами. Записка гласила:

«Для следующего танца. — К.Д.С»

.

Она швырнула его в огонь, но наблюдала, как ткань обугливается, издавая запах дыма и… его духов.

Той ночью ей снились руки, которые обжигали даже во сне.

Глава 6 Зеркало истины

Люциен появился в её жизни, как первый морозец на осеннем окне — тихо, неотвратимо, оставляя узоры из недосказанных слов. Его приглашение пришло не через дымящиеся растения или кричащие послания, а через тонкий лист льда, подсунутый меж страниц её учебника по лунной ботанике. На нём кристаллизовались слова:

«

Зеркальная Галерея. Полночь. Узнай, чего ты боишься. — Л.С.К».

Велира сжала льдинку в ладони, пока она не растаяла, оставив влажный след. Страх? Нет. Но любопытство…

Зеркальной Галереи не было на картах академии. Она открывала двери только тем, чьи желания считались… достойными. Арка, ведущая в галерею, была высечена из чёрного обсидиана, а вместо двери висела завеса из жидкого серебра.

Велира шагнула сквозь неё, и металл обнял её, как тысячи холодных пальцев, прежде чем отпустить в зал, где бесконечность отражалась в тысячах зеркал.

Люциен стоял в центре, его силуэт множился, создавая армию ледяных принцев. Он был без мантии, в простой рубашке из лунного шёлка, облегающей торс так, что даже тени замерли, любуясь линиями его тела.

— Зеркала здесь не врут, — сказал он, не оборачиваясь. — Они показывают то, что ты прячешь даже от себя.

— И ты привёл меня сюда, чтобы подглядеть? — Велира коснулась ближайшего зеркала.

Её отражение дрогнуло, превратившись в версию её самой, но с распущенными волосами и глазами, полными звёзд.

— Чтобы

ты

подглядела. — Он щёлкнул пальцами, и зеркала ожили.

В первом зеркале она увидела себя в объятиях Кайана. Его руки скользили по её обнажённой спине, оставляя золотые узоры, а её голова была запрокинута в экстазе.

Во втором — Люциен прижимал её к ледяной стене, его губы шептали что-то на языке древних клятв, а её ногти впивались в его плечи, словно боясь, что он растает.

— Иллюзии, — прошептала Велира, но её голос дрогнул.

— Иллюзии — это то, что мы называем правдой, когда она слишком обжигает. — Люциен подошёл, его шаги оставляли на полу иней. — Посмотри дальше.

Третье зеркало показало их троих. Кайан и Люциен стояли по разные стороны, а между ними — она, обнажённая, с Лилией, оплетающей тело, как живой татуировкой.

Их руки касались её одновременно: жар и холод, пламя и лёд, и она… извивалась, как зверь, попавший в капкан наслаждения.

— Нет! — Велира ударила по зеркалу, но оно не разбилось. Вместо этого её руку схватил Люциен.

— Ты боишься не их. Ты боишься себя.

Он притянул её к другому зеркалу. Здесь она была одна, стоящая на краю пропасти. Лилия прорастала из её груди, а корни уходили в бездну, опутывая скелеты тех, кто пытался её контролировать.

— Это твой выбор, — прошептал Люциен, его губы коснулись её уха. — Власть… или растворение в чьих-то амбициях.

Велира закрыла глаза, но зеркала продолжали шептать. Его руки обвили её талию, а холод дыхания смешался с жаром её кожи.

— Почему ты это делаешь? — она попыталась вырваться, но он прижал её к зеркалу.

— Потому что ты единственная, кто сможет увидеть в нас не дракона или принца… а то, что скрыто от других глаз. Ты уже нашла трещины в нашей броне, не останавливайся.

Его пальцы скользнули под рубашку, касаясь рёбер. Холод проник в тело, но вместо боли пришло странное блаженство.

— Твоя Лилия… реагирует на меня, — он провёл языком по её шее, и там, где остался влажный след, выступили ледяные узоры. — Она хочет баланса. Жара и холода.

Велира подавила стон. Её спина выгнулась, прижимаясь к зеркалу, которое начало показывать их отражение — Люциен, кусающий её плечо, его рука, медленно опускающаяся к её бедру…

— Остановись, — прошептала она, но её руки вцепились в его волосы, сплетённые ледяными бусинами.

— Лжешь самой себе, — он приподнял её, поставив на край зеркального пьедестала. Мрамор холодил босые ноги, но его тело, прижатое к ней, было парадоксально горячим. — Ты не хочешь, чтобы я останавливался.

Его губы нашли её шею, а пальцы впились в бёдра, оставляя синяки, которые позже расцветут фиолетовыми тенями. Лилия на запястье пульсировала, и Велира почувствовала, как её магия сливается с его чарами — лёд проникал в вены, заставляя её чувствовать каждую клетку.

— Я… ненавижу тебя, — выдохнула она, но зеркала показали обратное: её руки, срывающие с него рубашку, её зубы, впивающиеся в его нижнюю губу…

Люциен отстранился, его глаза сияли, как северное сияние.

— Разбей зеркало, если хочешь убежать от правды.

Она схватила подсвечник и ударила по отражению, где их тела сплетались в танце желания. Стекло рассыпалось, а вместе с ним исчезли видения.

— Мои желания не ваша добыча, — прошептала она, держа осколок у его горла.

Он улыбнулся, и капля крови выступила на его коже, превратившись в рубиновую льдинку.

— Но ты уже моя охота, Велира. И я терпеливый охотник.

Она бежала через галерею, где зеркала шептали ей вслед:

«Лжешь… лжешь… лжешь…»

В своей келье Велира нашла на шее следы — ледяные узоры, которые не таяли. Она провела пальцем по ним, и они засветились, как карта запретных желаний.

«Трещины в броне»,

— вспомнила она его слова.

Где-то вдали пробил колокол, но ей снились зеркала… и два силуэта, ждущие, чтобы она собрала их воедино.

На следующее утро Велира надела высокий воротник, скрывающий следы. Но когда их взгляды встретились на лекции, Люциен приложил палец к губам, словно храня секрет её дрожи под льняной тканью…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7 Бунт крови

Слухи в Академии Вечного Цветения расползались быстрее ядовитого плюща. Велира услышала их в самом неожиданном месте — среди стеллажей с сушёными мандрагорами в аптекарском подвале. Две служанки из клана Серебряных Когтей, думая, что они одни, обсуждали планы на предстоящее полнолуние:

— Говорят, старейшины хотят заполучить её до ритуала Слияния Теней, — шептала одна, перебирая корни белладонны. — Если Драконья Чешуя доберутся первыми…

— Они свяжут её с Огненным Алтарём, — вторая содрогнулась. — Сожгут плоть, чтобы вытащить Лилию…

Горшок с сушёными скорпионами выпал из рук Велиры, разбившись о каменный пол. Служанки вскрикнули и бросились вон, но их слова уже впились в сознание, как шипы.

«Они хотят меня мёртвой. Или того хуже»

.

В своей келье Велира разорвала рукав, обнажив Лунную Лилию. Цветок пульсировал тревожно, будто чувствуя её ярость. Она достала нож из ритуального набора — лезвие из закалённого серебра, способное резать плоть и магию.

— Если я стану оружием, — прошептала она, проводя лезвием по ладони, — то оно будет направлено мной.

Кровь, смешанная с серебряной пыльцой Лилии, закипела на полу, образуя круг из рун. Велира начала читать заклинание, слова которого жгли губы, как крепкий алкоголь.

—

Видере сангуис, флагеллум верум…

Воздух сгустился, и каждый вдох резал лёгкие. Лилии на запястье выпустила шипы, впиваясь в её кожу, но Велира не остановилась.

—

Фьят протекцио экзордиум!

Круг вспыхнул алым светом. Шипы выросли из её крови, оплетая тело, как живая броня. Каждый был длиной с палец, чёрным у основания и алым на кончике.

— Пусть те, кто прикоснётся с ненавистью, узнают мою боль, — прошептала она, падая на колени.

Кайан пришёл с наступлением сумерек, когда тени становились длиннее страхов. Он ворвался без стука, его плащ пахнул дымом и железом.

— Ты слышала, теперь мы оба в списках на ужин к старейшинам? — он бросил на стол свёрток с обугленным краем — видимо, украденные документы.

Велира стояла у окна, обняв себя. Шипы под одеждой шевелились, как раздражённые змеи.

— Подойди, и я покажу тебе новый способ стать пеплом.

Кайан рассмеялся, но смех стих, когда он заметил, как её рукав шевелится.

— О, что это? — он шагнул ближе. — Новая мода у Хранителей?

— Защита от грязных рук. — Она повернулась, и лунный свет выхватил из полумрака шипы на её шее. — Проверь, если осмелишься.

Он осмотрел её с ног до головы, потом медленно протянул руку к её щеке.

— Ты думаешь, я хочу тебе зла?

— Я думаю, ты выбираешь себя.

Его пальцы коснулись кожи.

Шипы взорвались движением, впиваясь в его ладонь. Кайан застонал, но не отдернул руку. Кровь — его алая и её серебристая — смешались, закипая на полу.

— Видишь? — он прижал окровавленную ладонь к её груди, оставляя отпечаток. — Ни капли лжи.

Велира попыталась оттолкнуть его, но шипы ослабли. Его кровь текла по её руке, и вдруг…

Она почувствовала его.

Жар внизу живота. Гнев на старейшин. Вожделение, которое он подавлял, когда смотрел на её губы…

— Что ты наделал? — она попятилась, но он схватил её за запястье.

— Мы теперь связаны, милая Хранительница. — Его глаза горели, отражая бьющееся в ней пламя. — Ты чувствуешь это, да?

Он притянул её, и их лбы соприкоснулись. Волна его эмоций накрыла: ярость, восхищение, голод… и что-то ещё, глубокое и колючее, как шипы дикой розы.

— Прекрати… — её голос звучал слабее, чем хотелось.

— Не могу. — Его рука скользнула под шипы на её талии, и они рассыпались в пыль. — Ты сама связала нас.

Его губы захватили её ропот протеста, превратив его в глухой стон, застрявший где-то между яростью и капитуляцией. Кровь Кайана, алая и обжигающая, как расплавленный металл, стекала по её шее, а Лилия на запястье расцвела, впитывая смесь их сущностей. Каждая капля, коснувшись кожи, вспыхивала крошечными искрами, словно их плоть была кремнием, а желание — огнивом.

Велира вцепилась в его волосы, спутанные и пахнущие дымом, пытаясь оттянуть его голову, но он лишь глубже вжал её в холодный каменный пол.

Они рухнули на пол, сплетаясь в поединке, где укусы становились ласками, а удары — объятиями. Шипы, вырвавшиеся из Лилии, впивались в его спину, рвали кожу, но Кайан только смеялся — низко, хрипло, будто рычал раненый зверь, нашедший добычу.

— Чувствуешь, как бьётся моё сердце? — он прижал её ладонь к своей груди, где сердце билось в бешеном ритме, угрожая сломать рёбра. — Оно теперь твоё.

Велира впилась ногтями в рану на его плече, и его стон, густой и прерывистый, отозвался эхом в её собственной груди. Боль пронзила их обоих, сплетаясь в токсичный коктейль из ярости и наслаждения. Губы Кайана нашли её шею, язык обжег влажный след, а зубы сомкнулись на тонкой коже так, будто хотели перекусить жилу.

— Перестань… — её голос звучал как скрип заржавевших ворот, когда её ноги сами собой обвили его бёдра, притягивая ближе.

— Лжёшь, — он провёл коленом по внутренней стороне её бедра, и ткань платья рассыпалась в пепел. — Твоё тело поёт со мной в унисон.

Воздух вокруг них дрожал, насыщенный запахом гари, железа и чего-то дикого — как будто сама комната превратилась в зверя, следящего за схваткой. Кайан сорвал с неё пояс, металлическая пряжка оставила царапину на животе, но Элира даже не вздрогнула — Лилия уже тянулась к повреждению, затягивая рану перламутровой паутиной.

— Ты горишь изнутри, — прошептал он, касаясь языком свежего шрама. — Я чувствую.

Его пальцы впились в её бёдра, оставляя синяки, которые тут же светились золотыми прожилками. Элира выгнулась, пытаясь вырваться, но её руки сами обвили его шею, вцепившись в влажные от пота волосы.

— Убирайся, — прошептала она, но её ноги обвились вокруг его бёдер.

Кайан оторвался, его дыхание неровное, а в глазах — обещание продолжения.

— Ты хочешь этого. Даже Лилия хочет. — Он провёл языком по окровавленному отпечатку на её груди. — Но я дам тебе время… чтобы признать это.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Велира лежала на полу, слушая, как его шаги затихают в коридоре. Шипы вернулись, но теперь они были теплее, а её кожа всё ещё горела от его крови.

Она подняла дрожащую руку. Капли их смешанной крови на полу пульсировали, образуя узор из сплетённых дракона и лилии.

«Что я наделала?»

Где-то вдали завыл ветер, предвещая бурю. Но самая опасная буря уже бушевала в её груди.

На следующее утро Велира обнаружила, что шипы приобрели золотой оттенок. А когда Люциен встретил её взгляд в столовой, его глаза сузились — будто он почувствовал перемену.

Но самое страшное было в другом — где-то в глубине души она жаждала, чтобы Кайан вернулся… и закончил то, что начал.

Глава 8 Ледяные сны

Сны Велиры всегда пахли дождём — тем самым, что шёл в день её посвящения в Хранительницы. Но в эту ночь запах сменился ароматом сосновой хвои и инея. Она открыла глаза в мире, сотканном из лунного света и теней. Заснеженный лес простирался до горизонта, каждое дерево покрыто хрустальными узорами, словно сам мороз выдохнул их в существование.

— Ты долго шла сюда, — раздался голос позади.

Люциен стоял под аркой из ледяных ветвей, его серебряные волосы сливались с падающим снегом. На нём не было мантии — только чёрная рубашка с закатанными рукавами, обнажавшая бледную кожу с голубыми прожилками, словно реки подо льдом.

— Это сон, — сказала Велира, но её голос прозвучал слишком реально.

— Сны — единственное место, где можно быть честными, — он протянул руку, и снежинки завихрились вокруг его пальцев. — Иди со мной.

Она не двинулась, но лес вокруг них сместился, подчиняясь его воле. Тропа сама подвела её к Люциену.

— Ты вторгаешься туда, куда не звали.

— Ты позвала сама, — он провёл ладонью по воздуху, и в нём возникло зеркало изо льда. В нём отражалась она — спящая в своей келье, с разметавшимися волосами и Лилией, светящейся на запястье. — Лилия… тянется к лунной магии. Разве не чувствуешь?

Он коснулся её руки, и холод пронзил тело, как игла. Но вместо боли пришло странное блаженство.

Они шли через лес, и с каждым шагом Велира ощущала, как реальность сна становится плотнее. Снег хрустел под босыми ногами, но не холодил. Воздух звенел от магии, а Люциен… пах не ледяной пустотой, а чем-то острым, как можжевельник, и сладким, как замерзший мёд.

— Зачем ты здесь? — спросила она, останавливаясь у озера, где лёд переливался радужными бликами.

— Чтобы показать тебе, что ты отрицаешь, — он повернулся, и его глаза были как два осколка полярной ночи. — Ты боишься не кланов. Ты боишься, что твоё желание ко мне — слабость.

Велира засмеялась, но звук получился нервным.

— Твоё эго достойно клана Драконьей Чешуи.

— О, нет, — он приблизился, и снег под его ногами превращался в стекло. — Я не Кайан, чтобы жечь просто ради пламени. Я вижу тебя. Даже то, что ты прячешь.

Его пальцы скользнули по её шее, оставляя за собой ледяные узоры. Велира вздрогнула — наяву это обожгло бы, но здесь холод проникал глубже, пробуждая что-то спящее.

— Перестань, — её голос дрогнул.

— Лжёшь, — он прижал её к ледяному дереву. Его тело, вопреки ожиданиям, было тёплым — обманчивым теплом зимнего солнца. — Ты не боишься.

Его губы коснулись её виска, затем сползли к уху. Каждое прикосновение оставляло на коже морозный след, который таял, превращаясь в жар.

— Твоя Лилия… реагирует на меня, — он провёл языком по её нижней губе, и она вскрикнула от шока.

Холод и жар, боль и наслаждение — всё смешалось.

— Нет… — она попыталась оттолкнуть его, но её руки вцепились в его рубашку, разрывая ткань. Под ней оказалась кожа, покрытая рунами, светящимися голубым светом.

— Да, — он захватил её губы в поцелуе, и мир взорвался.

Его поцелуй был как падение в прорубь — шок, нехватка воздуха, а потом… освобождение. Велира почувствовала, как магия Люциена течёт в неё, сплетаясь с силой Лилии. Лёд и лунный свет, боль и восторг.

Он приподнял её, посадив на выступ ледяной скалы. Его руки скользнули под тонкую ткань ночной рубашки, касаясь рёбер, талии, бёдер. Каждое прикосновение рисовало на коже узоры, которые светились, как созвездия.

— Ты видишь? — он оторвался, чтобы показать ей отражение в ледяном зеркале. Их тела сплетались, её ноги обвивали его талию, а его пальцы впивались в её бёдра, оставляя синяки-звёзды. — Это не слабость. Это сила.

Велира хотела возразить, но он снова поцеловал её, и слова потерялись. Она чувствовала всё: его зубы на своей шее, холодный воздух на обнажённой груди, его руку, опускающуюся ниже…

И тогда она

отпустила

.

Велира проснулась с криком, её тело дрожало, а простыни были влажными от пота и… чего-то ещё. Лунная Лилия пульсировала, как сердце после бега.

— Нет… — она вскочила, хватая нож со стола. — Нет, нет, НЕТ!

Слёзы гнева жгли глаза. Он посмел. Посмел войти в её святилище, использовать её же желание против неё.

Она разорвала рукав, обнажив Лилию.

— Ты хочешь игр, принц? — прошипела она, чертя на полу кровавые руны. — Получи.

Люциен спал в своей башне, когда кошмар настиг его.

Он стоял в том же лесу, но теперь лёд плавился, обнажая трупы под ним — лица тех, кого он когда-либо любил. Его мать с замёрзшими глазами. Брата, превращённого в статую. И Велиру… Велиру с лезвием льда в груди.

— Ты думал, я стану одной из них? — её голос эхом разнёсся по рушащемуся миру. — Я — не твоя жертва.

Лезвие вонзилось в его сердце, и он проснулся с криком, впервые за столетия ощутив настоящий холод.

Велира сидела в Саду Веркассов, наблюдая, как солнечные лучи играют на ледяных цветах. Её пальцы непроизвольно касались губ — они всё ещё помнили его холодный поцелуй.

— Красиво, не правда ли? — Люциен появился как призрак, его лицо было бледнее обычного. — Лёд, переживший рассвет… редкое явление.

Она не повернулась.

— Пришёл за вторым раундом?

— Пришёл предупредить, — он бросил к её ногам мёртвую розу, покрытую инеем. — Ты разбудила то, с чем не справишься.

— Угроза? — она наконец посмотрела на него.

— Предсказание, — он коснулся своей груди, где под рубашкой скрывался шрам. — Мы больше не враги, Велира. Мы… зеркала.

Когда он ушёл, она подняла розу. Лёд растаял, оставив капли, похожие на слёзы.

В ту ночь Велира снова не спала. Но когда её веки смыкались, она видела не снег… а отражение их сплетённых тел в ледяном зеркале, которое теперь треснуло навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9 Дуэль наследников

Чёрный Круг — арена под куполом из звёздной стали — дрожал от рёва пламени и лязга льда. Кайан и Люциен кружили друг вокруг друга, как два хищника, забывших, за что начали бой. Воздух трещал от их магии: огненные когти дракона сталкивались с ледяными клинками, испаряясь в облака пара, которые оседали на стенах инеем и копотью.

Велира стояла на верхней галерее, вцепившись в перила. Лунная Лилия на её запястье металась, как пойманная птица, реагируя на каждую вспышку их ярости.

— Прекратите! — её крик потерялся в грохоте.

Но наследники не слышали. Они были глухи ко всему, кроме зова крови.

Их дуэль походила на танец огня и льда.

Кайан ринулся вперёд, его тело превратилось в живой факел. Пламя вырвалось из его рук спиралью, сжигая даже воздух. Люциен отступил, взмахнув рукой. Лёд взметнулся стеной, но огненный вихрь прожег в ней дыру, опалив край его мантии.

— Беги обратно в свои ледяные склепы! — Кайан прыгнул, обрушив на противника град раскалённых камней. — Она никогда не будет твоей!

Люциен щёлкнул пальцами, и каменная плита под ногами Кайана превратилась в воду, которая тут же замёрзла.

Драконий наследник поскользнулся, но успел выстрелить пламенной стрелой. Она пробила плечо Люциена, и тот впервые застонал — звук, похожий на треск ломающегося льда.

— Она не вещь, чтобы её

брали

, — прошипел Люциен, сжимая рану. Кровь, синеватая и густая, замерзала на лету, превращаясь в кинжалы. — Но если ты хочешь войны…

Он швырнул ледяные клинки. Кайан отбил их, но один осколок впился ему в бедро.

Велира чувствовала боль обоих. Лилия дёрнулась, как раненый зверь.

Она ворвалась на арену, раскинув руки. Лунная Лилия взорвалась светом, и лозы вырвались из её запястья, оплетая наследников.

— Довольно!

Кайан выругался, пытаясь сжечь лозы, но они лишь сильнее сжали его. Люциен молчал, но его глаза метали ледяные иглы.

— Ты связала нас, — прошипел Кайан, заметив, что лозы соединяют их в треугольник.

— Не нас. Вашу боль, — Велира сжала кулак.

Люциен вдруг ахнул, схватившись за грудь — там, где у Кайана был ожог. Сам драконий наследник застонал, почувствовав холод клинка в своей плоти.

— Что ты наделала?! — Кайан попытался шагнуть, но рухнул на колено.

— Теперь вы — одно целое, — голос Велиры дрожал от напряжения. — Каждая ваша рана станет раной другого. Хотите убить себя — продолжайте.

Люциен засмеялся. Звук был хриплым, как скрип саней по снегу.

— Блестяще… — он поднял голову, и Велира увидела в его взгляде не ярость, а… восхищение. — Ты связала нас больнее, чем любое заклятие.

Кайан выругался, но уже не пытался атаковать.

Они сидели на пустой арене, связанные лозами Лилии. Кайан прислонился к стене, растянув раненую ногу. Люциен, бледнее обычного, перевязывал окровавленное плечо обрывком мантии. Велира стояла в метре от них, дрожа от истощения.

— Идиотский план, — проворчал Кайан, но без злости. — Теперь я чувствую, как этот ледяной ублюдок щиплет мне печень.

— Представь моё отвращение, ощущая твои варварские эмоции, — Люциен скривился, поправляя повязку.

Велира опустилась на колени между ними. Лозы ослабли, но не исчезли.

— Говорите, — она провела рукой по лучам Лилии, — или я сделаю эту связь постоянной.

Кайан первым не выдержал.

— Он проникал в твои сны! Манипулировал тобой!

— А ты пытался сжечь её душу, чтобы вытащить Лилию, — Люциен холодно посмотрел на него. — Не притворяйся рыцарем.

Велира вздохнула. Их гнев, проходящий через лозы, смешивался с чем-то другим.

Влечением.

К ней. К власти. Друг к другу.

Она дотронулась до лозы, связывающей их запястья.

Волна эмоций захлестнула:

Ярость Кайана. Холод Люциена. И… желание. Переплетённое, как их кровь в ритуале.

Велира отдёрнула руку, но было поздно. Лилии вибрировала, передавая их чувства:

Кайан видел её в своих фантазиях — прикованную к его ложу, с золотыми цепями на запястьях.

Люциен представлял её на троне изо льда, его королевой, с Лилией, вплетённой в её корону.

И оба… оба видели друг друга. Соперников. Врагов. Соучастников

.

— Демоны, — Кайан застонал, закрыв глаза. — Убери это.

Люциен молчал, но его пальцы впились в камень пола.

Велира попыталась разорвать связь, но Лилии сопротивлялась. Вместо этого лозы потянули их ближе.

Кайан оказался ближе. Его рука, всё ещё оплетенная лозой, коснулась её колена. Люциен, словно в противовес, провёл пальцем по её запястью.

— Прекратите, — она попыталась встать, но лозы удержали.

— Не мы начали, — Кайан придвинулся, его дыхание обожгло её шею. — Твоя Лилия… она хочет этого.

Люциен взял её руку, переплетя пальцы. Его холод смягчился, стал почти нежным.

— Ты связала нас. Теперь доведи до конца.

Велира задрожала. Их противоположные энергии — жар и холод — текли через неё, заставляя Лилию цвести. Лепестки касались кожи наследников, оставляя следы: золотые на Люциене, серебряные на Кайане.

— Я… ненавижу вас обоих, — прошептала она, но её тело выгнулось навстречу.

Кайан притянул её за талию, а Люциен захватил её губы в поцелуе. Мир сузился до противоречивых ощущений: пламя на спине, лёд на губах, лозы, оплетающие их всех воедино.

Они рухнули на пол, сплетаясь в клубке конечностей, ран и подавленных желаний. Велира теряла контроль, её магия сливалась с их стихиями, создавая вихрь света.

И тогда Лилия взорвалась.

Их отбросило в разные стороны. Связь порвалась, оставив на коже следы в виде сплетённых узоров.

Велира поднялась, поправляя разорванное платье. Кайан лежал на спине, закрыв лицо рукой. Люциен сидел, прислонившись к стене, его грудь вздымалась чаще обычного.

— Если вы снова начнёте, — голос Велиры звучал хрипло, — я свяжу вас навсегда.

Она ушла, оставив их в тишине, нарушаемой только тяжёлым дыханием.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кайан первым заговорил:

— Если ты расскажешь кому-то о том, что было…

— Убью, — Люциен встал, поправляя мантию. — Но сначала уничтожу твоё жалкое эго.

Они обменялись взглядом, в котором не было ненависти. Только понимание: что бы ни было дальше — Велира переплела их судьбы больнее, чем они могли представить.

Велира вернулась в келью, где её ждало зеркало с трещиной — наследие недавнего сна. Она коснулась отражения, и трещина засияла, соединяя три силуэта: огненный, ледяной и лунный.

Где-то в ночи завыл ветер, но это уже не имело значения. Самые опасные бури теперь бушевали внутри неё.

Глава 10 Тайна жрицы

Свитки в Зале Молчания шелестели, словно перешёптывались о секретах, слишком опасных для дневного света.

Велира пробиралась между стеллажами, её пальцы скользили по корешкам книг, покрытым вековой пылью. Здесь, в самом сердце Забытой Библиотеки, время застыло, как смола. Воздух пах пергаментом и горечью полыни — запахом знаний, которые предпочли бы остаться погребёнными.

Лилия на её запястье светилась тревожным пульсом, направляя к дальнему углу, где на полке лежал футляр из чёрного дерева, перетянутый цепями. Сердце Велиры забилось чаще, когда она коснулась замка. Цепи рассыпались в прах от прикосновения Лилии, словно ждали именно её.

Внутри лежал дневник. Не книга — реликвия. Его страницы были из тончайшей кожи, испещрённой письменами, которые переливались, как ртуть.

—

«Ты нашла меня, сестра»

, — прошептал ветер, и Велира вздрогнула, поняв, что слова возникли у неё в голове.

Первая запись начиналась с признания, вырезанного в самой плоти пергамента:

«Лунная Лилия выбрала меня, как выбрала тебя. Она — не дар, но испытание. Ибо сила требует баланса, а баланс — жертвы. Три стихии: Огонь, Лёд и сама Луна. Три сердца. Три искушения...»

Велира перевернула страницу, и чернила ожили, сплетаясь в образ женщины в плаще из звёздной пыли. Жрица. Её лицо было скрыто вуалью, но глаза… глаза были точь-в-точь как у Велиры.

«Они придут к тебе — носители Огня и Льда. Их души будут жаждать твоей, их магия — твоей крови. Не беги. Ибо только в единстве трёх ты обретёшь силу спасти или уничтожить...»

Велира ощутила жар за спиной. Обернулась — никого. Но страницы дневника зашелестели, показывая новый рисунок: жрица, стоящая между двумя мужчинами. Один — с пламенем в ладонях, другой — с ледяным мечом. Их руки касались её талии, а Лилия на её запястье цвела, соединяя их энергии в вихре света.

— Нет, — Велира захлопнула дневник, но образы преследовали её.

Она видела, как жрица целует сначала одного, потом другого. Видела, как их тела сплетаются в ритуале под луной, а Лилия пьёт их страсть, смешанную с болью.

Велира вышла из библиотеки, когда солнце уже касалось вершин. В кармане её платья ждал дневник, обёрнутый в ткань, пропитанную травами забвения — хоть как-то заглушить его зов. Но едва она ступила во двор, как столкнулась с Люциеном.

Он стоял, прислонившись к статуе Лунной Богини, в руках — ветка заснеженного можжевельника. Его глаза сузились, заметив свёрток.

— Ты нашла что-то… интересное, — это не был вопрос.

— То, что тебя не касается, — она попыталась пройти мимо, но он перегородил путь.

— Всё, что касается тебя, касается и меня, — он протянул руку, и ветка в его пальцах расцвела ледяными ягодами. — Дай мне дневник.

— Или что? — Велира прижала свёрток к груди.

Лилия засветилась, и Люциен отшатнулся, как от удара.

— Он говорит с тобой, да? — его голос звучал резко, почти ревниво. — Предупреждает о пророчестве? О

нас

?

Велира замерла.

Он знает.

— Уходи, Люциен.

— Велира, ты не понимаешь, — он впервые назвал её по имени без издёвки. — То, что ты читаешь — не история. Это инструкция. И она потребует твоей жизни.

Он повернулся, и его последние слова повисли в воздухе:

— Спроси себя, Хранительница: готово ли твоё сердце стать мостом между нашими мирами?

Ночью дневник сам открылся на странице, залитой лунным светом. Велира проснулась от шёпота:

«Они придут в твои сны. Один — с жаром, что растопит лёд страха. Другой — с холодом, что усмирит пламя гордыни. Прими их...»

И она приняла.

Сначала явился Кайан. Его руки, обжигающие даже во сне, скользили по её спине, растопляя лёд, который Люциен оставил в её сердце.

— Ты видела, как мы связаны, — он прижал её к дереву, чья кора превратилась в золото под его пальцами. — Ты чувствовала, как моя кровь зовёт твою.

Затем пришёл Люциен. Его поцелуй был как падение в ледяную бездну, где боль превращалась в наслаждение.

— Мы — части тебя, — прошептал он, вплетая ей в волосы снежинки. — Без нас ты лишь тень силы.

Велира проснулась в холодном поту, её тело дрожало между жаром и дрожью. Лилия пульсировала, а на столе дневник лежал открытым на иллюстрации: жрица, стоящая над поверженными врагами, её руки держали два клинка — огненный и ледяной.

На полях дневника она нашла схему: три переплетённых кольца — золотое, серебряное и лунное. Внизу подпись:

«Единство стихий рождает новую эру»

.

Велира прикоснулась к рисунку, и кольца ожили, сплетаясь в браслет вокруг её запястья. Лилия зацвела ярче, и в тот же миг где-то вдали прогремел гром.

— Ты начинаешь понимать, — голос жрицы эхом прозвучал в комнате. — Мы не выбираем судьбу. Мы танцуем под её музыку, даже когда мелодия режет слух.

Велира закрыла глаза, чувствуя, как энергия колец проникает в неё. Где-то в академии Кайан выронил кубок, обжигая руку вином. Где-то Люциен уронил ледяной кристалл, который разбился, повторив форму Лилии.

Они все теперь были связаны — не просто болью, а чем-то глубже. И дневник, лежащий перед ней, был лишь первым актом древней пьесы, где ей предстояло сыграть главную роль.

Когда утром Лориэль спросила о синяках под её глазами, Велира лишь натянуто улыбнулась. Но в кармане её платья дневник ждал своего часа, шепча обещания и угрозы. А на запястье, под широким браслетом, три кольца светились в такт сердцу — золотое, серебряное и лунное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11 Ритуал отречения

Дневник жрицы лежал раскрытым на столе, его страницы переливались призрачным светом. Велира сидела, вцепившись в виски, пытаясь заглушить голос, звучавший у неё в голове с момента прочтения последней записи:

«Седьмая луна восходит — время выбора. Отрекись от дара или прими участь. Но помни: первое убьёт тебя. Второе… убьёт ту, кем ты была»

.

Она перевела взгляд на иллюстрацию: предыдущая Хранительница, превращённая в дерево с цветами вместо глаз. Корни её прорастали сквозь тела двух мужчин — одного в доспехах дракона, другого в мантии изо льда.

— Отречение, — прошептала Велира, проводя пальцем по схеме ритуала на соседней странице.

Чернила шевелились, как живые, складываясь в новые слова:

«Смерть через возрождение. Разрушение через единство»

.

Лориэль, заставшая её за чтением, осторожно тронула плечо:

— Ты уверена, что это единственный путь? В дневнике говорится, что ни одна жрица не пережила этот ритуал…

— Не пережила, потому что пыталась бежать в одиночку, — Велира захлопнула фолиант, поднимаясь. Её тень на стене изгибалась, словно оплетённая невидимыми корнями. — Но я не она. Я вырву Лилию с корнем, даже если он вросли в душу.

— А они? — Лориэль кивнула в сторону окна, за которым на площади Кайан и Люциен снова мерялись магией, разрушая фонтан. — Пророчество говорит, что вы связаны…

— Пророчество говорит, что я стану мостом или могилой! — Велира швырнула кубок с вином в стену. Напиток зашипел, прожёг камень: Лилия реагировала даже на её гнев. — Я не позволю им решать мою судьбу.

Той ночью, пока академия спала, она прокралась в Запретный Архив. Каменные стражи с глазами из тлеющих углей пропустили её без слов — Лилия на запястье светилась, как пропуск в преисподнюю. Среди свитков о забытых культах она нашла то, что искала:

«Ритуал Отречения

Требуется: кровь Хранителя, пепел преданной клятвы, слёзы лунарного камня.

Предупреждение: цветок умрёт лишь с хозяйкой. Или станет ею»

.

Велира сорвала с шеи медальон — подарок матери, растопила его в пламени свечи. Капля расплавленного серебра упала на страницу, и текст изменился, открыв истину:

«Ложное отречение — путь к преображению. Ты станешь сосудом, если выдержишь боль расцвета»

.

— Сосуд

…

— она сжала пергамент, оставляя отпечаток кровавой Лилии. — Или хозяйка.

Перед рассветом Велира стояла на краю обрыва, где ветер рвал её плащ как назойливый советчик. Внизу бушевало Море Теней — место, где даже магия боялась шептать.

— Последний шанс передумать, — она повернула кинжал, наблюдая, как свет Лилии преломляется в лезвии.

Но в памяти всплыли слова Кайана:

«Ты горишь, и я сожгу всё, чтобы сохранить этот огонь»

. И холодный взгляд Люциена:

«Ты будешь королевой, даже если тебе придётся править над нашими трупами»

.

Они хотели её — не как человека, а как ключ, артефакт, трофей.

— Нет, — она спрятала кинжал в складках платья. — Лучше я стану бурей, которую нельзя поймать.

Пещера Молчаливых Слёз находилась за пределами академии, где даже звёзды боялись светить слишком ярко. Стены здесь были покрыты иероглифами тех, кто пытался сбежать от своей судьбы — одни выцарапаны ногтями, другие выжжены магией.

Велира стояла в центре круга, нарисованного смесью своей крови и толчёного обсидиана. Перед ней лежали инструменты отречения: серебряный серп лунарных жриц, фиал с водой из Источника Забвения и её собственное сердце, готовое разорваться от страха.

— Освободи меня, — прошептала она, вонзая серп в землю.

Лезвие завыло, как раненый зверь, а Лилия на запястье сжалась в предчувствии боли.

Велира начала с древнего заклинания, слова которого жгли язык кислотной горечью:

—

«Соль и железо, плоть и прах. Возьми обратно дар, что стал клеймом...»

Воздух сгустился, наполнив пещеру запахом горелых лепестков. Лилия затрепетала, и Велира вскрикнула, когда первый корень вырвался из её запястья, впиваясь в камень. Кровь — серебристая и густая — текла по предплечью, но она продолжала:

—

«Разорви узы, сними венец. Я не сосуд, я — клинок!»

Пещера взорвалась светом. Лилия разрасталась, пронзая тело шипами, которые выходили через плечи, рёбра, бёдра. Велира рухнула на колени, её крик смешался с рёвом пробуждающейся магии.

—

Нет!

— она схватила серп, чтобы отсечь цветок, но лезвие прошло сквозь него, как сквозь дым.

«Ты часть меня теперь»,

— прозвучал в голове женский голос, знакомый по дневнику жрицы.

«Отречение — это принятие»

.

Кайан почувствовал это первым. Пламя в камине его покоев взметнулось к потолку, выжигая на камне контур Лилии. Он бросился к двери, но пол под ним прогнулся, и он провалился в тоннель из корней, ведущий к пещере.

Люциен в тот же миг разжал пальцы, роняя ледяной кристалл. Вода в кубке закипела, показывая образ Велиры, опутанной цветочными щупальцами. Не думая, он растворился в вихре снега.

Они прибыли одновременно.

— Что, демоны возьми, ты делаешь?! — Кайан бросился к Велире, но шип Лилии отшвырнул его к стене.

Люциен уже чертил в воздухе руны, его голос звучал режуще-чётко:

— Она пытается совершить ритуал Отречения. Это пробуждает её истинную природу.

— Помоги… — Велира протянула к ним руку, теперь больше похожую на ветвь, покрытую цветущими бутонами.

Наследники переглянулись. Ненависть, соперничество, страх — всё утонуло в её глазах, ставших полностью чёрными, с сияющими зрачками-лилиями.

Кайан шагнул вперёд первым. Его руки вспыхнули пламенем, но не разрушающим — золотистым, тёплым, как солнечный свет.

— Я не позволю тебе уйти, — он прижал ладони к проросшим в грудь Велиры корням.

Люциен встал с другой стороны. Его пальцы, покрытые инеем, легли на её спину, где шипы прорывали кожу.

— Доверься нам, — его голос впервые звучал мягко.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Велира закричала, когда их энергии ворвались в неё. Огонь Кайана лился по венам, растопляя чужеродную магию. Холод Люциена сковывал разрастающиеся корни, превращая их в хрупкий хрусталь.

— Больше… — она схватила их за запястья, впиваясь ногтями в кожу.

Кайан застонал, чувствуя, как её магия высасывает его силу. Люциен склонился над ней, его дыхание стало прерывистым.

— Ты… ненасытна, — он прижал лоб к её плечу, и в этот момент их энергии слились.

Взрыв.

Огонь и лёд, сплетаясь, создали вихрь, где боль превратилась в экстаз. Велира выгнулась, её крик стал стоном. Лилия расцвела по всему телу, но теперь это было прекрасно — сияющий панцирь из лепестков, короны из шипов.

Наследники не отпускали, даже когда их собственная магия начала иссякать. Кайан притянул её лицо к своему, целуя с голодом, который опалил губы. Люциен впился зубами в её шею, оставляя метки, которые светились лунным светом.

Они пали на пол пещеры, сплетённые втроём, как корни древнего дерева. Лилия поглощала их страсть, их борьбу, их страх — и расцветала.

Когда свет погас, Велира лежала меж ними, голая и преображённая. Её кожа мерцала перламутром, волосы стали белыми как снег, а на лбу красовалась маленькая Лилия из чистого света.

Кайан первый нарушил тишину:

— Ты… богиня проклятий?

— Богиня баланса, — поправил Люциен.

Его рука, всё ещё лежавшая на её талии, дрожала.

Велира поднялась, чувствуя, как магия пульсирует в каждой клетке. Она щёлкнула пальцами, и шипы Лилии превратились в лепестки, укутавшие её тело в платье из живых цветов.

— Вы… спасли меня, — она посмотрела на них, и в её глазах танцевали искры двух стихий.

— Мы чуть не умерли, — Кайан попытался усмехнуться, но закашлялся.

Люциен поднялся, поправляя разорванную рубашку. Его взгляд скользнул по её новому облику с голодом, который он больше не скрывал:

— Ты разрушила ритуал. Но что теперь?

Велира протянула руки, и в каждой ладони вспыхнул символ: слева — дракон из пламени, справа — волк изо льда.

— Теперь я вижу путь.

Когда они вышли из пещеры, рассвет окрасил небо в цвета Лилии — фиолетовый, золотой и серебряный. Кайан шёл слева, его тень пожирала свет. Люциен — справа, его шаги оставляли иней даже на тёплой земле.

А между ними Велира, полубогиня с сердцем из лепестков и шипов, знала: это был не конец, но начало танца, где вести придётся ей.

Глава 12 Перемирие

Идея перемирия родилась в самый неожиданный момент — во время собрания кланов, где старейшины решали судьбу Велиры. Кайан, стоя у горящего камина, слушал, как его отец, вождь Драконьей Чешуи, требовал «вырвать Лилию с корнем, пока она не уничтожила академию». Люциен, сидевший в тени с чашей ледяного вина, ловил взгляды своих сородичей — старейшин Серебряных Когтей, шептавшихся о «заморозке угрозы».

Велира не присутствовала. Её имя звучало как приговор.

— Если вы тронете её, — Кайан раздавил в руке раскалённый уголёк, не моргнув от боли, — я спалю ваши проклятые троны.

— Драконы всегда мыслили примитивно, — Люциен поставил кубок, и вино внутри застыло колонной. — Убить её — значит потерять ключ к Вечному Цветению. Но и оставлять бесконтрольной… — он посмотрел на Кайана, — опасно.

Тишина повисла, как лезвие над шеей. Потом Кайан хрипло рассмеялся:

— Предлагаешь стать её няньками, ледяной червь?

— Предлагаю перемирие, — Люциен провёл рукой по столу, оставляя узор из инея. — Мы учим её контролировать силу. Выигрываем время. А потом…

— Потом решим, кому она достанется? — Кайан оскалился.

— Потом

она

решит, — Люциен встал, его тень на стене вытянулась, как коготь. — Или ты боишься, что выберет не тебя?

Они вышли вместе, оставив старейшин в гробовой тишине. У дверей Кайан схватил Люциена за воротник:

— Если это ловушка…

— Тогда ты успеешь сжечь меня первым, — Люциен высвободился, поправив складки мантии. — Но сегодня мы играем в союзников. Ради неё.

Велира ждала их в Ротонде Молчания, где эхо искажало слова, превращая их в шёпот звёзд. Она стояла под куполом, усеянным светящимися кристаллами, её силуэт казался больше, опаснее — Лилия на руке пульсировала в такт шагам наследников.

— Я не ваша игрушка, — она начала, не дав им заговорить. — И не приз в вашей дурацкой войне.

Люциен склонил голову, как учтивый придворный:

— Мы предлагаем перемирие. Ты учишься контролировать силу, мы… — он бросил взгляд на Кайана, — учимся не рвать друг другу глотки.

Кайан швырнул на пол обгоревший свиток — договор, написанный пламенем на драконьей шкуре:

— Три правила. Первое: никаких попыток убить друг друга.

— Второе: — Люциен поднял ладонь, и текст продолжил писать себя ледяными буквами в воздухе, — совместные тренировки. Ты принимаешь помощь от нас обоих.

— Третье: — Велира перебила, и оба мужчины вздрогнули, когда шипы Лилии обвили их запястья, — я не принадлежу никому. Нарушите это — узнаете, что такое настоящая боль.

Кайан усмехнулся, сжимая свиток в кулаке, чтобы скрыть дрожь от прикосновения шипов:

— Договорились, принцесса.

Люциен лишь кивнул, но его глаза светились холодным любопытством — как у учёного, готового препарировать новую загадку.

Перемирие было заключено в библиотеке, среди пепла сожжённых свитков и разбитых чернильниц. Кайан, облокотившись на стол с рассечённой столешницей, скрежетал зубами, пока Люциен выводил ледяным перстом условия на заиндевевшем окне:

Никаких атак друг на друга.

Совместные тренировки Велиры.

Ни слова о пророчестве.

— И если ты, ледяной червь, хоть раз коснёшься её без спроса... — Кайан замер, заметив, как Люциен поднимает бровь.

— Обещаю, буду предельно… вежлив, — Люциен провёл пальцем по горлышку кубка, превращая вино в ледяную крошку. — В отличие от тебя.

Велира разорвала воздух ударом ладони, и оба наследника вздрогнули, почувствовав, как Лилии шипы сжали их сердца.

— Начнём.

Люциен выбрал для медитации Ледяной грот — место, где время застывало в тысячелетних сосульках. Велира сидела на плитах чёрного льда, её тело обволакивал туман, рождённый дыханием принца.

— Магия — это не сила, а течение, — его пальцы скользнули вдоль её позвоночника, останавливаясь на каждом энергетическом узле. — Ты пытаешься оседлать волну, вместо того чтобы стать ею.

Она вздрогнула, когда его холодные подушечки пальцев коснулись основания шеи.

— Здесь… — он надавил, и её дыхание превратилось в облачко инея, — ты сдерживаешь Лилию страхом.

— Я не… — она оборвала себя, почувствовав, как его руки опустились к рёбрам.

— Лжёшь, — его губы почти коснулись уха. — Каждый твой спазм, когда Кайан смотрит на тебя… Каждая дрожь, когда ты видишь мой медальон…

Велира резко обернулась, но Люциен поймал её запястье. Лёд под ними затрещал, расцветая узорами.

— Ты учишь меня или пытаешься соблазнить? — она вырвалась, чувствуя, как корни Лилии сжимают рёбра.

— Разве это не одно и то же? — он отступил, оставив на её руке след в виде ледяного цветка.

Кайан тренировал её в Руинах Феникса, где обугленные колонны хранили память о древних битвах.

— Не думай, чувствуй! — он парировал её удар, пламя на клинке оставило подпалины на её доспехах. — Лилия — это ты. Не пытайся контролировать —

отпусти

!

Велира прыгнула, используя корни Лилии как пружину, но Кайан поймал её в полёте. Их тела столкнулись, упав на груду пепла, взметнув тучи искр.

— Видишь? — он прижал её запястья к раскалённому камню, но боль не приходила, Лилия поглощала жар. — Ты сильнее, когда перестаёшь бояться себя.

Его губы оказались в сантиметре от её. В глазах плясали отсветы пламени.

— А ты боишься? — она выгнулась, обвивая его талию ногами.

Кайан зарычал, перекатившись, чтобы оказаться сверху. Его клинок воткнулся в землю у её головы.

— Боюсь только одного — что сожгу тебя раньше, чем ты загоришься сама.

Она выбила его из равновесия, оказавшись верхом. Шипы лилии пронзили его плащ, пригвоздив к земле.

— Попробуй.

Велира вернулась в свою келью на рассвете, сжимая в одной руке ледяной цветок Люциена, в другой — опалённый клинок Кайана. В зеркале её отражение улыбалось тройной улыбкой: её собственной, огненной и ледяной.

На столе лежал новый лист из дневника жрицы, возникший из ниоткуда:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Три сердца бьются в такт — бегство станет падением. Прими их, чтобы не стать ими»

.

Она зажгла свечу. Пламя приняло форму дракона, обившегося вокруг ледяного волка.

— Глупости, — Велира задула огонь, но тень на стене ещё долго шевелилась, сплетая три силуэта в один.

В ту ночь Велире снились спирали: огненные и ледяные, сплетавшиеся вокруг её тела. А когда она проснулась, на подушке лежали два лепестка — один обгоревший, другой покрытый инеем.

Глава 13 Падение стены

Экспедиция в Сердце Разрушения

Руины древнего города Аэндор возвышались над пустошью, как скелет гигантского зверя. Студенты академии называли это место «Кладбищем Богов» — здесь тысячелетия назад стихии сошлись в битве, оставив после себя лишь обломки, пропитанные дикой магией. Велира шла впереди, её Лилии свет пробивался сквозь туман, окутавший руины. Кайан и Люциен следовали за ней, как тени, их молчание громче любых слов говорило о взаимной неприязни.

— Декан говорил, что здесь можно найти осколок Небесного Кристалла, — Велира перешагнула через трещину в земле, из которой сочился фиолетовый дым. — Но я не чувствую ничего, кроме… боли.

— Это не дым, — Люциен провёл рукой, и поток воздуха принёс к её ногам кость с выгравированными рунами. — Души павших. Они не нашли покоя.

Кайан пнул череп, и тот рассыпался в прах:

— Отлично. Прогулка по адскому саду с ледяным философом.

Они нашли кристалл в центре разрушенного храма — кусок сияющего минерала, пульсирующего как сердце. Но когда Велира протянула руку, пол под ними вздрогнул. Стены ожили, сложившись в гигантскую пасть, а из теней поднялась фигура в плаще из звёздной пыли — древний дух Стража.

—

«Только кровь утолит голод веков»

, — заговорили камни на языке, от которого застыла кровь.

Кайан толкнул Велиру в сторону, приняв удар чёрного клинка на свой меч. Лезвие треснуло, и осколок вонзился ему в плечо.

— Беги! — он зарычал, но тьма уже расползалась по венам, как жидкая смола.

Люциен схватил Велиру за руку, таща к выходу, но стены сомкнулись, отрезав путь. Дух засмеялся, его форма распадалась на тысячи чёрных жуков, заполняющих пространство.

— Вместе! — Велира вцепилась в обоих мужчин, и Лилии свет вспыхнул, сжигая насекомых. Но тень духа была неистребима.

В подземном склепе, куда они свалились через ловушку в полу, Кайан лежал, сжимая рану. Чёрные прожилки ползли к сердцу.

— Яд Теневой Бездны, — Люциен срывал с него доспехи, его пальцы дрожали. — Он умрёт через час.

— Нет! — Велира прижала ладони к ране, но Лилии свет гас под натиском тьмы. — Сделай что-нибудь!

Люциен замолчал, затем резко сорвал с себя медальон — фамильную реликвию с замёрзшей каплей крови.

— Есть ритуал. Слияние трёх стихий. Но это… интимно.

— Что значит «интимно»? — Кайан хрипло засмеялся, выплевывая кровь. — Надо раздеться, принц?

— Глубже, — Люциен взглянул на Велиру. — Магия должна течь свободно. Без барьеров.

Она поняла. Стыд, страх, гордость — всё это станет топливом для тьмы.

— Делай.

Люциен начал с рисования круга их кровью — серебряной Велиры, алой Кайана и своей, синеватой. Потом соединил их руки, создав цепь.

— Твоя Лилия — проводник. Ты должна пропустить нас через себя.

Велира кивнула, закрыв глаза. Первым пришёл жар Кайана — грубый, необузданный, напоминающий лесной пожар. Затем холод Люциена — пронизывающий до костей, как зимний ветер.

— Отпусти контроль, — голос Люциена звучал в её разуме.

Она дрогнула, и их энергии ворвались в неё, смешиваясь в вихре. Кайан застонал, а Люциен прислонился к стене, его обычно безупречные волосы растрепались.

Велира открыла глаза. Они светились.

— Теперь… соедини нас, — прошептал Люциен.

Она коснулась сначала его губ — поцелуй был как глоток ледяного вина, отрезвляющий и опьяняющий. Потом повернулась к Кайану, чьи губы обожгли, как самогон.

Магия взорвалась.

Велира не помнила, чьи пальцы первыми впились в ткань её платья — её собственные, дрожащие от адреналина, или Люциена, чьи холодные руки уже скользили под поясом, разрывая швы с неестественной точностью.

Воздух гудел, как раскалённый улей, наполненный запахом крови, пота и чего-то электрического — словно сама магия превратилась в осязаемый наркотик.

Люциен прижал её спину к своей груди, его дыхание, обычно ровное, теперь срывалось на вдохах, а губы обжигали шею, оставляя иней, который тут же таял под жаром её кожи.

— Ты… безумная

…

— прошептал Кайан, его голос хрипел, будто сквозь пепел, но руки уже ползли вверх по её бёдрам, срывая остатки ткани.

Его пальцы, грубые от ожогов и битв, контрастировали с нежностью, с которой он целовал её живот, продвигаясь к Лилии, пульсирующей между грудями. Каждый поцелуй оставлял золотой след, как будто он метил её своей стихией.

Люциен откинул её голову назад, впиваясь зубами в место, где шея переходит в плечо. Боль пронзила Велиру волной, но вместо крика из её губ вырвался стон, смешанный со смехом. Холод его магии вполз в вены, сплетаясь с огнём Кайана, и Лилия ответила буйством света — лепестки прорастали сквозь их одежду, обвивая запястья, бёдра, шеи, как живые кандалы.

— Больше

…

— Велира вцепилась в серебряные волосы Люциена, притягивая его губы к своим.

Поцелуй был как падение в прорубь — шок, нехватка воздуха, потом вспышка ясности. Его язык, холодный и влажный, переплелся с её горячим, а пальцы сжали её грудь, выжимая из Лилии капли нектара, которые падали на рану Кайана с шипением раскалённого металла.

Кайан зарычал, впиваясь зубами в её бедро. Его руки, всё ещё дрожащие от яда, рвали пояс её платья, обнажая кожу, покрытую рунами, которые возникали и таяли под их прикосновениями.

— Свяжи нас, цветочек… — он приподнялся, его глаза горели алым, как угли в пепле. — Или я сам стану твоими оковами.

Люциен вырвал из её волос заколку, и тёмные пряди рассыпались, как прорвавшаяся плотина. Его губы нашли рану на её запястье, и Элира вскрикнула, когда лёд его магии смешался с её кровью.

— Ты пьёшь меня

…

— она задыхалась, чувствуя, как энергия вытекает из неё, чтобы вернуться ураганом.

— Нет. — Он прижал её ладонь к груди Кайана, где чёрные прожилки отступали под натиском триединого потока. — Мы соединяемся.

Они рухнули на пол, сплетённые в клубок тел, где невозможно было понять, где заканчивается один и начинается другой. Лепестки Лилии обвили Кайана, впиваясь в его раны, а корни пронзили Люциена, вытягивая из него кристально-чистый холод.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Велира металась между ними, её пальцы впивались в мышцы, волосы, кожу — каждое прикосновение оставляло светящиеся следы, как будто она рисовала карту их соединённых душ.

Кайан, подавив слабость, перевернул её, прижав к полу. Его зубы сомкнулись на её губе, а рука прошла между их тел, найдя скрытый ритм, от которого Велира выгнулась, впиваясь ногтями в его спину. Люциен, не теряя контроля, приподнял её голову, заставляя смотреть в свои глаза — теперь полностью белые, как снежная буря.

— Смотри, как мы тебя наполняем

…

— его голос звучал в её сознании, пока пальцы другой руки скользили вниз, синхронизируясь с движениями Кайана.

Магия взорвалась. Лепестки Лилии превратились в сияющие нити, прошивающие их тела насквозь. Кайан крикнул, его спина выгнулась, а из раны на плече хлынул поток чёрного дыма, растворившийся в свете. Люциен застыл, его тело стало прозрачным, как стекло, сквозь которое билось сердце — странно человечное, неидеальное.

Когда свет погас, они лежали в разрушенном склепе, теперь покрытом цветущими лианами. Кайан, обнимающий Велиру за талию, прижал лоб к её ключице, его дыхание обжигало кожу. Люциен сидел, прислонившись к стене с обрушенными фресками, его рубашка висела клочьями, обнажая грудь, где сиял новый шрам — отпечаток Лилии.

— Это

…

— Кайан попытался подняться, но Велира нее дала ему продолжить.

— Не говори, — Велира прикрыла его губы пальцами. — Ни слова.

Её кожа светилась, как внутренность раковины, а Лилия теперь покрывала всё тело — от лодыжек до шеи, будто доспехи богини.

Люциен рассмеялся — коротко, сухо, но его глаза не отрывались от узоров на её спине, где ледяные и огненные руны сплелись в единый кодекс. Он поднял руку, и снежинка, родившаяся в его ладони, закружилась в ритме её дыхания.

Возвращаясь в академию, они молчали. Велира несла осколок кристалла, но настоящий груз был тяжелее. Кайан хромал, опираясь на меч, но каждый его взгляд на неё горел новым огнём. Люциен шёл последним, его глаза неотрывно следили за её спиной, где под одеждой светился след от его губ.

Ветер принёс обрывок пергамента — страницу из дневника жрицы:

«Три стали одним. Теперь они увидят. И испугаются»

.

Велира сжала записку, превратив в пепел. Но слова уже горели в её памяти, как клеймо.

Ночью Велира проснулась от жара. На её теле светились руны — золотые там, где касался Кайан, и серебряные от Люциена. Она провела пальцем по узору, и они слились в символ триединства.

Глава 14 Суд Трёх

Велира проснулась от того, что Лилия на запястье впилась в кожу шипами. Комната была заполнена дымом — не огненным, а чёрным, вязким, как смола. Она метнулась к двери, но пол под ногами прогнулся, превратившись в зыбучий песок. Из тени вышли фигуры в масках с символами кланов — охотники за головами, нанятые старейшинами.

— Не сопротивляйся, полукровка, — прошипел один, бросая сеть из сплетённых драконьих жил. Лилия взметнулась, сжигая нити, но в тот же миг в шею Велиры вонзился шип с усыпляющим ядом.

Последнее, что она увидела перед тем, как сознание поплыло — Кайан, врывающийся в комнату с окровавленным мечом, и Люциена, чьи ледяные клинки скрестились с магией нападавших.

— Не смей… трогать её… — рык Кайана смешался со звоном льда.

Но яд уже делал своё дело.

Очнулась она в камере под Спиральным Собором. Руки сковывали браслеты из «молчаливой стали» — металла, гасящего магию. На стене алебастровыми буквами горело:

«Развратница. Еретичка. Убийца душ»

.

— Проснулась, куколка? — через решётку в двери заговорила тюремщица с лицом, покрытым шрамами от ожогов. — Скоро твои принцы увидят, как ты горишь. Если, конечно, их самих не сожгут за измену.

Велира дёрнула цепи, но боль от браслетов пронзила тело. Лилия на запястье была пригвождена шипом из кости древнего дракона — артефактом, запрещённым даже в клановых войнах.

— Где они? — её голос звучал хрипло.

— Дракончик бьётся в яме с голодными тене-псами, — тюремщица усмехнулась, показывая отсутствующие зубы. — А ледяной красавчик… Ммм, его старейшины допрашивают

особо тщательно

.

Велира закрыла глаза, чувствуя, как ярость пульсирует в такт Лилии. Она

чувствовала

их —гнев Кайана где-то глубоко под землёй, холод Люциена высоко в башне. Их боль стала её болью.

Перед судом к ней пришёл верховный инквизитор Драконьей Чешуи. Его плащ пах кровью и ладаном.

— Подпиши признание, — он бросил на пол свиток, где её обвиняли во всём — от совращения наследников до попытки воскрешения Тёмного Бога. — И мы убьём тебя быстро.

Велира плюнула на пергамент. Слюна, смешанная с пыльцой Лилии, прожгла дыру в полу.

— Приходите сами, — она оскалилась, — когда решитесь забрать мою жизнь. Посмотрим, чья кровь зальёт эти стены.

Инквизитор удалился, бормоча заклинания защиты. Но Велира уже знала план — Лилия, даже пригвождённая, шептала ей через боль.

Пророчество. Суд Трёх. Разорвать оковы их страхом.

Когда стражи повели её в зал, она прошла мимо Люциена. Его вели следом, руки были скованы за спиной, на лице — синяк, но взгляд всё ещё ледяной.

— Не дай им увидеть страх, — прошептал он, проходя.

Кайана тащили в цепях, с кляпом во рту. Его глаза встретились с её — пламя в них обещало ад тем, кто посмел её тронуть.

Суд проходил в Спиральном Соборе — месте, где каменные стены были вырезаны в виде сплетённых тел грешников и святых. Воздух пропитали запахи ладана и горелой плоти: здесь столетия назад сжигали тех, кто посмел бросить вызов воле кланов.

Велира стояла в центре, её руки были скованы цепями из чёрного железа, поглощающего магию. Но Лилия на запястье пульсировала, как второе сердце, напоминая, что истинные оковы — лишь страх в глазах старейшин.

Кайан и Люциен сидели на каменных скамьях по разные стороны зала, разделённые морем ненависти своих кланов. Их взгляды, полные огня и льда, встречались на её фигуре, будто споря, кому она принадлежит.

— Велира из Велтара, — голос верховного жреца Драконьей Чешуи прогремел под сводами. — Ты обвиняешься в развращении наследников, колдовстве против устоев и… — он смолк, читая свиток, — осквернении крови священных кланов. Что скажешь в оправдание?

Она подняла голову, и цепи разорвались, превратившись в пыль.

— Я вызываю Суд Трёх, — её голос заставил задрожать витражи с изображениями древних казней. — Пусть предки решат, кто здесь предатель.

Старейшины зашептались. Суд Трёх — ритуал, где обвиняемый обращается к духам основателей кланов. Никто не решался на это со времён Великого Раскола.

— Ты не смеешь! — жрица Серебряных Когтей вскинула руки, и лёд пополз по полу к Велире.

Но Лилия уже цвела. Корни проросли сквозь камень, достигнув алтаря в центре зала. Велира прикоснулась к нему, и пламя вспыхнуло — не обычное, а цвета лунного затмения.

— Смотрите, — она шагнула в огонь, и её тело стало прозрачным, как стекло. — Смотрите и трепещите.

В пламени ожили тени. Предок Драконьей Чешуи — воин с кожей, покрытой чешуйками, и предок Серебряных Когтей — женщина с глазами как зимние озёра, склонились над третьей фигурой.

Хранительницей

. Её грудь пронзала Лилия, а руки держали сферу из сплетённых стихий.

—

Три станут одним, когда звёзды прольют слёзы,

— голоса предков слились в единый хор.

— И новый век родится из пепла вашей гордыни

.

Старейшины в ужасе отшатнулись. Кайан вскочил, пламя вырвалось из его кулаков непроизвольно. Люциен замер, его пальцы впились в подлокотники трона, превратив их в лёд.

Велира вышла из огня, её кожа дымилась, но раны затягивались лепестками.

— Вы боитесь не моего «разврата», — она прошла вдоль рядов, и старейшины пятились, как от чумы. — Вы боитесь, что я сильнее ваших догм. Что я покажу этим мальчишкам, — она кивнула на Кайана и Люциена, — что их сила — не в подчинении, а в свободе.

Люциен впервые за всё время улыбнулся — едва уловимо, как вспышка северного сияния. Кайан засмеялся громко, дерзко, поджигая факелы у стен:

— Она права. Вы десятилетиями прятали нас за стенами правил. А она… — его взгляд скользнул по фигуре Велиры, — научила гореть.

— Молчи! — старейшина Серебряных Когтей ударил посохом, но Люциен поднял руку, и лёд сковал старика.

— Вы забыли, — голос принца резал тишину, — что истинная власть рождается не из страха, а из желания.

Велира подошла к нему, её пальцы коснулись его ладони. Холод встретился с жаром Лилии, и между ними вспыхнула радуга пара.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Довольно, — она повернулась к собранию. — Я ухожу. А вы… — её смех звенел, как разбитый хрусталь, — решайте, готовы ли умереть за свои предрассудки.

В подземельях, куда Велира спустилась за древними свитками, её настигли оба наследника.

— Ты рисковала, — Люциен прижал её к стене, его дыхание пахло мятой и гневом. — Духи могли разорвать тебя.

— Но не разорвали, — она провела пальцем по его щеке, оставляя след из золотой пыльцы.

Кайан стоял в дверях, его факел бросал танцующие тени на их фигуры:

— И что теперь, пророчица? Бежим спасать мир?

Велира высвободилась из объятий Люциена, подойдя к Кайану. Её губы коснулись его обожжённого судом плеча:

— Теперь, — она откусила завязку его плаща, и ткань упала, обнажая шрам от яда Теней, — вы учитесь прислушиваться ко мне.

Они последовали за ней вглубь катакомб, где воздух дрожал от древней магии. Люциен шёл следом, его пальцы сжимали медальон — треснувший после ритуала. Кайан нёс факел, но пламя мерцало в такт его сердцу — быстрому, как после боя.

Глава 15 Вечное цветение

Тайный Сад Запретных Истин, спрятанный за витражами лжи и заклятиями забвения, расцвёл в ночь полнолуния. Древние деревья, чьи корни уходили в самое сердце магии, тянулись к небу, усыпанному трепещущими лилиями — отражениями той, что пульсировала на запястье Велиры. Она стояла в центре поляны, где когда-то короновали первых Хранителей, и ждала.

Кайан пришёл первым. Его шаги опаляли траву, оставляя за собой дорожки из пепла. Он был без доспехов — только кожаные штаны и шрамы, сияющие как золотые прожилки.

— Ты уверена, что это сработает? — он остановился в двух шагах, его глаза горели отражением её Лилии.

— Уверен ли ты, что выдержишь? — ответила она вопросом, проводя пальцем по его груди, где чёрный след от яда всё ещё пульсировал.

Люциен появился беззвучно, как всегда. Его серебряные волосы сливались с лунным светом, а на шее красовался новый шрам — ровный порез от клинка старейшины.

— Они идут, — предупредил он, кивнув в сторону академии, где факелы уже ползли к саду, как огненные змеи.

Велира протянула руки.

— Тогда начинаем Ритуал Трёх Сердец.

Они образовали треугольник. Кайан — огонь. Люциен — лёд. Велира — мост между ними.

— Кровью, дыханием, желанием, — начала она, разрезая ладонь серпом из лунного камня. Капля упала на землю, и сад замер, затаив дыхание.

Кайан надрезал грудь над сердцем, его кровь вспыхнула, как жидкое солнце. Люциен провёл лезвием по запястью, и синеватая жидкость застыла в воздухе алмазными кристаллами.

Три крови смешались в чаше из корней. Велира подняла её к луне:

— Мы не господа и не рабы. Мы — равные. Прими нас!

Небо раскололось.

Вихрь подхватил их. Огонь Кайана обвил Велиру, сжигая одежду, оставляя лишь узоры из пепла на коже. Лёд Люциена скользил по её спине, кристаллизуя пот в бриллиантовую пыль. Она закинула голову, и её крик смешался с рёвом урагана.

Кайан притянул её к себе, его губы опалили сосок, выжигая на груди руну дракона. Люциен целовал её в бедро, и ледяной символ расцвёл на коже.

— Ты… наша… — прошипел Кайан, впиваясь зубами в её шею.

— Нет, — Велира схватила их за волосы, сталкивая лбами. — Вы — МОИ.

Энергия взорвалась. Лилии на её теле распустились, пронзая мужчин шипами, которые стали проводниками магии. Кайан застонал, его спина выгнулась, а изо рта повалил дым. Люциен скрипнул зубами, иней пополз по его жилам, но он не отстранился.

Они рухнули на землю, сплетённые в клубок тел, стонов и вспышек силы. Лилия Велиры соединяла их в единый организм.

Когда вихрь стих, они лежали под небом, усыпанным новыми звёздами — лепестками Лилии, сияющими в стратосфере. Кайан обнимал Велиру сзади, его ладонь лежала на символе дракона у неё на груди. Люциен прижимался к её спине, его пальцы переплетались с её в ледяном узоре.

— Что теперь? — спросил Люциен, его голос впервые звучал неуверенно.

Велира подняла руку, и лепесток упал ей на ладонь, превратившись в карту с мерцающими континентами.

— Теперь, — она раздавила лепесток, и золотая пыль обволокла их тела, — всё изменится

.

Мы изменим.

Вдалеке, за стенами академии, завыли колокола. Но это уже не был звон подавления — это был бой нового века.

Велира встала, оставив мужчин лежать среди цветов. Её тело светилось, как миниатюрная луна, а Лилия на запястье теперь была не частью её — она

была

ею.

Где-то вдали, на краю сада, тень жрицы из дневника наблюдала за ними. Её лицо, наконец, было видно — оно повторяло черты Велиры.

«Начало положено»,

— прошептала тень, растворяясь в лепестках.

Эпилог

Академия Вечного Цветения больше не была крепостью из мрамора и запретов. Её стены, некогда подавляющие магию, теперь покрывали живые фрески: корни Лилии, сплетённые с драконьими чешуйками и ледяными узорами, росли сквозь камень, наполняя коридоры ароматом свободы.

Студенты, прежде шептавшиеся в страхе, теперь спорили на площадях, их жесты рождали искры новых заклинаний. Даже воздух звенел иначе — как струна, натянутая между прошлым и будущим.

Велира стояла на вершине Башни Рассвета, её белые волосы развевались на ветру, словно знамя. Лилия на запястье пульсировала в такт двум сердцам, бьющимся где-то в глубине академии. Она улыбнулась, ловя в ладони лепесток, упавший с небес. Он обжёг кожу, оставив след в виде крошечного дракончика, обвившегося вокруг ледяного цветка.

— Ты снова убежала, — раздался голос за спиной.

Кайан поднялся на площадку, его шаги оставляли дымящиеся отпечатки. Он был без рубашки — новые татуировки в виде лунных фаз сияли вдоль рёбер.

— А ты снова нашёл, — Велира обернулась, позволяя ветру сорвать с неё лёгкий шарф.

Он притянул её к себе, и шрамы на его груди засветились, чувствуя близость Лилии.

— Люциен говорит, ты должна посетить Совет Новых Лун, — Кайан провёл губами по её шее, где всё ещё виднелся след его укуса. — Но я сказал ему… что ты занята.

Велира рассмеялась, отстраняясь.

— Совет может подождать, — она щёлкнула пальцами, и лепесток превратился в карту с мерцающими точками — местами, где магия вырывалась из старых оков. — А это — нет.

Люциен нашёл их в библиотеке, которую Велира превратила в свой штаб. Столы здесь были завалены древними свитками и… чёрными розами, которые Кайан сорвал в Саду Теней.

— Старейшины Огненных Пустынь прислали послание, — Люциен бросил на стол обгоревший свиток. Печать с изображением дракона, разорванного цепями, уже расползалась от его прикосновения. — Они называют тебя узурпаторшей. Требуют вернуть «украденную силу».

Кайан засмеялся, развалившись в кресле с кубком вина:

— Пусть придут и попробуют отнять.

Велира взяла свиток, и он рассыпался в пыль.

— Они не враги, — она провела рукой по воздуху, и пыль собралась в образ карты с горящими точками. — Они — испуганные дети, потерявшие игрушки. Мы дадим им новые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Щедро, — Люциен поднял бровь, но в его глазах мелькнула усмешка. — И опасно.

— Всё опасное — прекрасно, — Велира подошла к нему, снимая с его плеча невидимую пылинку. — Не так ли, принц?

Он не ответил, но его пальцы сомкнулись на её талии, холод встретился с теплом Лилии. Кайан наблюдал, его глаза сузились, но ревность давно превратилась в игру.

— Может, перед советом… освежимся? — он встал, и пламя обвило его ноги, как ручные змеи.

Они спустились в Подземелье Эха — место, где магия звука оживала, превращая мысли в мелодии. Велира провела рукой по стене, и каменные плиты запели хором её имени.

— Скучаешь по битвам? — Люциен высвободил клинок изо льда, его лезвие звенело, как колокол.

— Скучаю по

этому

, — Кайан ринулся в атаку, его кулаки вспыхнули алым.

Велира встала между ними. Лилия расцвела, и волна энергии отбросила мужчин в разные стороны. Они поднялись, смеясь, и началось — танец клинков и пламени, льда и смеха. Велира парила в центре, её тело становилось мостом, через который их силы сливались в ослепительные узоры.

Когда они упали на пол, заплетённые в клубок из усталых тел и переплетённых конечностей, даже стены дрожали от эха их энергии.

— Мы… должны чаще… так… — Кайан выдохнул, сжимая руку Велиры, чьи пальцы были переплетены с пальцами Люциена.

— Согласен, — Люциен повернулся к ней, его дыхание смешалось с её. — Но в следующий раз я веду.

Ночью Велира бродила по Саду Векассов, теперь расширенному до границ академии. Здесь росли цветы, рождённые её магией: бутоны с лепестками из пламени, стебли, обвитые льдом, и листья, звонкие как колокольчики.

— Они красивы, — Люциен появился из тени, держа в руках цветок, который менял цвет в зависимости от угла зрения. — Как и их создательница.

— Не начинай, — она улыбнулась, принимая цветок. — Или Кайан сожжёт твой новый плащ.

— Пусть попробует, — Люциен притянул её к себе, и цветок рассыпался ледяным дождём. — У меня есть… стимул быть быстрее.

Их поцелуй был прерван грохотом. Кайан, рухнувший с дерева, посреди которого он строил «гнездо для будущих подвигов», зарычал:

— Проклятый ледяной червь! Ты специально?

Велира рассмеялась, звук её смеха заставил распуститься новый цветок — алый, с сердцевиной из сияющего инея.

Академия жила, как сердце нового мира. В её стенах рождались заклинания, которые не снились старейшинам, а в садах цвели цветы, сплетающие судьбы.

Велира правила не через страх, а через желание — жажду знаний, власти, страсти. Кайан и Люциен, словно две стороны одной монеты, стали её мечом и щитом. Но даже в тишине библиотек, среди шепота свитков, она слышала зов — отголоски будущих битв, шёпот имён, которых ещё не знала.

Однажды ночью, когда двойная луна — белая и алая — освещала её башню, Велира вырезала на стекле слова, ставшие девизом новой эры:

«Мы не рабы. Мы не боги. Мы — те, кто смеет любить и цвести».

Где-то вдали, за горами, чёрный лепесток упал на снег, дав ростки новой угрозы. Но сейчас, в этот миг между войной и миром, три сердца бились в унисон, а Лилия в небе сияла ярче всех звёзд.

КОНЕЦ

Закончилась одна история, но мы переходим к следующей. Не забудьте поставить лайк на странице книги и подписаться на автора.

Её маленькая тайна

Встречаем! "Её маленькая тайна". Проверьте, поставили ли вы лайк и подписались ли на автора?

Нарина, скромная изгнанница, скрывающая пламенное сердце и кровь королей. Два соперника, чья вражда воспламеняет Академию: Торин – ярость, воплощенная в стали и мышцах, и Квин – гений с двойственным взглядом, жгучим и ледяным. Их борьба за сердце Нарины оборачивается неожиданным поворотом: она отказывается выбирать. Под маской бедной студентки бушует дерзкая львица, готовая принять Огонь и Лед одновременно.

Нарине предстоит не только отстоять свое право на любовь вопреки условностям, но и укротить двух властных мужчин, чье соперничество грозит разрушить все. Сможет ли она найти хрупкое равновесие в этом безумном треугольнике, где власть и подчинение – лишь грани бесконечного эксперимента в любви?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1 Горячее дыхание соблазна

Дымка вечернего тумана цеплялась за шпили Академии Звездного Пламени, превращая величественные башни в призрачные обелиски, упирающиеся в багровеющее небо. Здесь, в сердце Империи, ковали не просто магов – ковали судьбы, амбиции и тайные желания, часто переплетенные так же тесно, как узоры на древних артефактах.

Воздух трещал от невидимой энергии, смешиваясь с запахом старых книг, озоном после тренировочных заклинаний и… едва уловимым ароматом юной страсти, витавшим повсюду, как запретный нектар.

Нарина шла по узкому коридору общежития «Серый Клюв», стараясь ступать бесшумно, словно тень.

Ее платье из грубого льна было чисто выстирано, но безнадежно поношено, туфли стоптаны. «Дочь пахаря из дальних деревень», – так презрительно шептались за ее спиной, особенно когда она проходила мимо кружка деди Элис де Монфор. Сегодня не было исключением.

– Смотрите, наша землячка пожаловала! – прозвенел фальшиво-сладкий голос Элис. – Уже подготовилась к экзамену по древним рунам? Или будешь, как всегда, рыться в пыльных фолиантах до рассвета, пытаясь понять то, что нам дано от рождения?

Нарина прижала книги к груди, чувствуя, как жар стыда поднимается к щекам. Она не ответила. Ее гордость была острее любого кинжала, но раскрывать тайну – что она леди Нарина де Люмир, дочь Герцога Каэлана, брата самого короля – означало конец ее свободе.

Здесь, в этой скромной роли, она была

настоящей

, ее успехи были ее собственными. Даже если цена – вечные насмешки и одиночество.

«Терпи, – шептала она себе. – Твоя цель выше их глупости».

Экзаменационный зал «Зал Истины» встретил ее гулкой тишиной, нарушаемой лишь шелестом пергаментов и нервным покашливанием. Сотни свечей в канделябрах отбрасывали пляшущие тени на лица сокурсников. Нарина заняла место в конце, стараясь стать невидимкой. Ее взгляд скользнул по рядам и… замер.

Он сидел у окна, уже сдавший пергамент.

Квин.

Гений курса. Легенда.

Его профиль был резок и прекрасен, как у высеченной из мрамора статуи. Но не это приковало Нарину.

Он повернул голову, и свет упал на его лицо. Левый глаз – янтарный, теплый, глубокий, как расплавленное золото на закате. Правый – ледяной, пронзительно-синий, как сердце самого древнего ледника.

Этот контраст был одновременно шокирующим и невероятно притягательным.

Их взгляды встретились. Нарина почувствовала это физически. От его янтарного глаза по ее коже пробежала волна жгучего тепла, словно ее коснулось пламя. Одновременно, ледяной глаз окутал ее пронизывающим холодом, от которого перехватило дыхание, и мурашки побежали по спине.

Горячо и холодно. Опасно и маняще.

Она едва не вскрикнула от неожиданности, чувствуя, как сердце колотится как бешеное.

Квин не отвел взгляда. В его глазах – обычно таких спокойных, отрешенных – мелькнуло нечто… заинтересованное. Удивление? Внимание?

Он видел ее ответы на экзамене? Нарина опустила глаза, чувствуя, как щеки пылают под двойным воздействием его взора.

Эта встреча взглядов длилась мгновение, но оставила внутри нее странный след – смесь тревоги и щемящего возбуждения. «

Ум и загадка»,

– подумала она смущенно.

Он будоражит… все.

Сдав свою работу (ее ответы были точны и нестандартны, она знала), Нарина почти выбежала из «Зала Истины». Ей нужно было воздуха, нужно было стряхнуть с себя это странное оцепенение, наведенное разноцветными глазами Квина.

Она направилась к тренировочным аренам – туда, где кипела жизнь, где энергия выплескивалась наружу, а не сковывалась тишиной библиотек.

Арена «Гремящий Кулак» гудела как растревоженный улей. Маги-бойцы в легких доспехах мерились силой, вспышки энергии озаряли пространство, воздух звенел от ударов магических клинков и сдавленных криков усилия. И в центре этого вихря был

он

.

Торин. Чемпион. Сила, воплощенная в человеческом облике.

Его мускулистое тело, обтянутое потом и пылью арены, двигалось с мощью и грацией разъяренного льва. Каждый удар его тренировочного меча, усиленный магией земли, сотрясал щит противника. Каждое движение излучало неукротимую энергию, дикую и притягательную.

Он победил – легко, сокрушительно, подняв руки вверх под рев толпы. Его смех громыхал, как гром.

Нарина замерла у края арены, завороженная этой демонстрацией первобытной силы. Она не заметила, как он, спрыгнув с помоста, направился прямо к ней, отряхиваясь и обмениваясь шутливыми ударами плечом с товарищами.

Он был слишком разгорячен, слишком полон победной ярости, слишком…

огромен

вблизи.

Он не увидел ее вовремя. Сильное, как дубовый сук, тело Торина с размаху налетело на Нарину. Книги полетели в пыль.

Она вскрикнула, потеряв равновесие, и рухнула бы, если бы не его молниеносная реакция. Его могучие руки обхватили ее, прижали к своей груди, крепко, почти больно, не давая упасть.

Она оказалась зажата между его каменными мускулами, лицом к его вспотевшей, дышащей жаром шее.

– Демоны! Прости, крошка, не заметил! – его голос был низким, хрипловатым от недавнего боя, дыхание горячим на ее ухе.

Нарина попыталась вырваться, возмущенная, смущенная до предела.

– Пусти! Я не…

Но он не пустил. Вместо этого его руки скользнули ниже, обхватив ее талию, прижимая еще плотнее к своему телу.

Она чувствовала каждую выпуклость его мышц сквозь тонкую ткань его рубахи, чувствовала бешеный ритм его сердца, бьющегося где-то у нее в виске.

Пахло потом, пылью, сталью и чем-то дико

мужским

, первобытным. Этот запах ударил в голову, как крепкое вино.

И прежде чем она успела что-либо понять или сказать, он наклонился.

Его губы – твердые, наглые, пахнущие солью и победой – грубо прижались к ее губам. Это был не поцелуй – это был захват. Демонстрация силы. Отметина победителя. Горячий, влажный, стремительный.

Его язык на мгновение коснулся ее сомкнутых губ, требуя, но не получая доступа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нарина остолбенела. Шок. Возмущение. Гнев.

Но сквозь эту бурю негатива прорвалось иное – сладкая, жгучая волна, разлившаяся от губ по всему телу.

Тепло его мощного тела, обнимавшего ее, его грубая мужская сила – все это пробудило в ней что-то глубокое, животное. Низ живота сжало горячей судорогой желания, стыдного и непреодолимого.

Торин оторвался так же резко, как и начал. Он посмотрел на нее сверху вниз, его глаза – темные, как смоль, – сверкнули смесью вызова и откровенного интереса. Уголок его губ дрогнул в едва уловимой усмешке.

– Впечатлил, да? – бросил он на прощание, его голос звучал самоуверенно и дерзко.

Он шлепнул ее по бедру – не больно, но властно – и, громко рассмеявшись, повернулся и зашагал прочь, растворяясь в толпе зевак, которые смотрели на Нарину со смесью зависти и насмешки.

Нарина стояла как вкопанная, прижав пальцы к все еще пылающим губам.

Книги валялись у ног. Тело дрожало – от гнева? От унижения? Нет. От адреналина и пробужденного влечения.

Внутри все сладко ныло, низ живота пульсировал теплом, оставленным его грубым прикосновением и поцелуем. Запах его – пота, стали, мужской силы – все еще витал вокруг, сводя с ума.

Она смотрела ему вслед, а перед мысленным взором снова всплыли разные глаза Квина – жгучий янтарь и пронзительный лед. Ум и загадка. Грубая сила и властный захват. Два полюса. Две искры, упавшие в пороховую бочку ее сдержанности.

Возмущение боролось со сладкой дрожью, стыд – с непристойным желанием повторить натиск Торина или раствориться в аналитическом, но таком опасном взгляде Квина.

Она медленно подняла книги, пальцы все еще дрожали. Академия Звездного Пламени только что показала ей свое истинное лицо: не только храм знаний, но и арена страсти, где ставки были выше, чем она могла себе представить.

Игра только начиналась. И она, Нарина из «дальних деревень», уже чувствовала себя пойманной в водоворот желания двумя самыми неотразимыми и опасными магом и воином Академии.

Тело помнило жар Торина. Ум и плоть тосковали по загадке Квина

.

И где-то глубоко внутри, под слоями скромности и тайны, пробудилась настоящая львица, которой предстояло сделать выбор… или же вовсе отказаться от него.

Глава 2 Искры подо льдом и сталью

Тень от высоких витражей библиотеки «Своды Знания» падала длинными полосами на пыльные фолианты. Воздух был густ от запаха старой бумаги, магических трав и… невысказанного напряжения.

Нарина пыталась сосредоточиться на трактате по стабилизации летучих элементов в алхимии, но мысли упрямо возвращались к двум образам: к пронзительному взгляду разноцветных глаз Квина и к обжигающему воспоминанию о грубых губах и стальных мышцах Торина.

Губы все еще иногда пульсировали призрачным теплом, а между ног стоял тот самый сладкий, ноющий комок, который не желал рассасываться.

– Вы смотрите на страницу, но видите что-то иное, Нарина из дальних деревень?

Голос был тихим, спокойным, но прозвучал как удар гонга в тишине. Нарина вздрогнула, чуть не опрокинув чернильницу.

Перед ней стоял Квин. Его фигура в темном, безупречно сидевшем мантии казалась еще выше в сумраке между стеллажами.

И снова – эти глаза. Янтарный и ледяной. Сейчас они смотрели на нее с непроницаемым, почти хищным вниманием.

– Квин… я… – она запнулась, чувствуя, как жар заливает лицо.

Он видел, как она витает в облаках!

– Трудности с «Динамикой Полярных Эссенций»? – он кивнул на раскрытый перед ней трактат.

Его тон был ровным, но в нем не было привычной для других снисходительности. Было… любопытство.

– Ваши ответы на экзамене по Рунам были… неординарны. Особенно трактовка символа «Огненного Сердца» через призму ледяной стабилизации.

Нарина почувствовала странный прилив гордости.

Он заметил. Он запомнил.

– Я… пытаюсь понять, как применить эту концепцию здесь, – она робко ткнула пальцем в сложную диаграмму. – Но стабилизация льдом кажется слишком… хрупкой для такой энергии.

Взгляд Квина зажегся искрой подлинного интереса. Янтарный глаз вспыхнул ярче, словно в нем разгорелось крошечное солнце.

Нарина ощутила волну жгучего тепла, которая прошла от макушки до самых пяток, заставив ее кожу покрыться легким румянцем и затаить дыхание. Это было не воображение – это было

физическое ощущение

, словно невидимый луч тепла коснулся ее.

– Хрупкость – это иллюзия, порожденная непониманием глубины холода, – проговорил он, его голос стал глубже, гипнотизирующим.

Он сделал шаг ближе, и расстояние между ними сократилось до опасно малого. Теперь она отчетливо видела золотые искры в янтарной глубине и ледяную, кристальную чистоту синего глаза.

– Истинный лед не ломается. Он сжимает, концентрирует, доводит до совершенства форму через абсолютный контроль.

Когда он произнес слово «лед», его ледяной глаз будто сверкнул внутренним светом. Нарина почувствовала резкий холодок, пробежавший по позвоночнику, словно капля ледяной воды скатилась под одежду.

Мурашки побежали по ее спине, а соски налились и затвердели под грубой тканью платья, отозвавшись на холодный вызов его взгляда.

Контраст был невыносим и восхитителен. Жар от янтарного глаза плавил ее изнутри, а холод от ледяного – заставлял кожу трепетать, обостряя каждое ощущение.

– Позвольте показать, – Квин протянул руку над страницей. Его пальцы были длинными, изящными, но Нарина заметила тонкие шрамы от алхимических ожогов.

Он начал чертить в воздухе сложный символ, объясняя взаимодействие тепла и холода в стабилизации. Его янтарный глаз горел, когда речь шла о выделении энергии, и Нарина чувствовала, как тепло разливается внизу живота, влажно и настойчиво.

Когда он перешел к стадии кристаллизации льдом, его ледяной глаз замерцал, и холодная волна сжала ее грудь, заставив резко вдохнуть, одновременно сжимая и обостряя то самое тепло внизу.

Он наклонился, чтобы лучше видеть диаграмму, его плечо почти коснулось ее. Запах – чистый, холодный, как снег на соснах, смешанный с чем-то острым, интеллектуальным – ударил ей в ноздри.

Его рука двигалась, и вдруг его мизинец скользнул по тыльной стороне ее ладони, лежавшей на столе. Прикосновение было мимолетным, случайным. Но оно обожгло, как раскаленный уголь, и в то же время вызвало ледяной озноб.

Нарина дернулась, как от удара током, но не отдернула руку. Она замерла, чувствуя, как ее сердце колотится где-то в горле.

Случайно?

– пронеслось в голове.

Но почему тогда его янтарный глаз сверкнул чуть ярче, а уголок губ дрогнул в едва заметном намеке на улыбку?

Мысль о том, что это было

не

случайно, заставила живот сжаться сладкой судорогой, а между ног пробежала новая, влажная волна тепла.

– Понимаете? – его голос вернул ее к реальности. Он выпрямился, взгляд снова стал аналитическим, но Нарина уловила в нем тень удовлетворения. – Контроль – ключ. Без него энергия разрушает. Как в алхимии… так и в других сферах.

Его слова повисли в воздухе, наполненные двусмысленностью, от которой у Нарины перехватило дыхание.

Он ушел так же тихо, как и появился, оставив ее одну в тишине библиотеки с дрожащими руками, пылающими щеками и телом, которое отчаянно ныло от пробужденного им желания.

Ум Квина был неотразим. Его двойственная магия, его взгляд, его

случайные

прикосновения…

Он зажег в ней огонь, который было сложнее контролировать, чем любую алхимическую реакцию.

Обеденный зал «Щедрый Котел» гудел от голосов и звенел посудой. Нарина сидела в углу, ковыряя ложкой в скромной похлебке, пытаясь заглушить внутренний шторм мыслями о предстоящем заклинании. Но покоя не было.

Даже здесь, среди запахов еды, она все еще чуяла холодную чистоту Квина и ощущала призрачное тепло его янтарного взгляда.

– Ну что, деревенщина, нашла себе нового покровителя? – ядовитый голос Леди Элис прозвучал прямо над ухом. – Увидела, как Квин снизошел до тебя в библиотеке, и уже возомнила себя особой? Не обольщайся. Гениям иногда нравится копаться в мусоре, изучать уродливые диковинки. Но играть он будет с равными.

Нарина сжала ложку до побеления костяшек. Гнев закипел в груди, горячий и яростный. Она открыла рот, чтобы парировать, но прежде чем она успела что-то сказать, над ней нависла огромная тень.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Элис, – голос был низким, как рычание, и наполненным неподдельной угрозой. – Твой рот опять оторвался от зада. Закрой его, пока я не помог тебе.

Торин. Он стоял так близко, что Нарина чувствовала жар, исходящий от его тела, как от раскаленной печи.

Его мощная рука легла на спинку скамьи рядом с ней, не касаясь, но создавая непреодолимый барьер между ней и Элис. Его темные глаза, полные презрительной ярости, были прикованы к бледнеющей девушке.

– Торин! Это не твое… – начала Элис, но он перебил ее.

– Все, что мешает моему аппетиту – мое дело, – он бросил на стол рядом с тарелкой Элис свой тренировочный нож с глухим стуком. Девушка взвизгнула. – И твое блеяние мне надоело. Исчезни. Сейчас.

Элис, побледнев как мел, схватила свою тарелку и, шмыгнув носом, поспешно ретировалась, бросив Нарине взгляд, полный чистой ненависти.

Торин развернулся к Нарине. Его гнев моментально сменился на вызывающую самоуверенность, смешанную с откровенным интересом. Он не сел, а скорее

разместился

на скамье напротив, заполнив собой все пространство.

Его взгляд скользнул по ее лицу, остановившись на губах. Нарина почувствовала, как горят те места, куда падал его взгляд.

– Ну что, крошка, – его губы растянулись в дерзкой ухмылке. – Снова подобрал тебя, как котенка из лужи. Только на этот раз – от ядовитой змеи.

Он наклонился через стол, сокращая расстояние. Его запах – горячий, соленый, дико мужской – снова окутал ее, вызывая знакомое сладостное головокружение.

– Благодарить будешь? Или… – он медленно провел кончиком пальца по краю ее миски, его взгляд был тяжелым, обещающим. – …хочешь повторить то, что было на арене? Только без зрителей. И… может, с меньшей одеждой?

Его слова, такие грубые, такие прямые, ударили по ней, как физический толчок. Влага хлынула между ее ног, сжимая низ живота тугим узлом желания.

Она вспомнила силу его объятий, власть его поцелуя.

Низшие инстинкты

, – попыталась упрекнуть себя мыслью.

Но тело кричало «Да!». Оно жаждало этой первобытной силы, этого грубого захвата, который обещал не только безопасность, но и полное подчинение страсти.

Она встретила его взгляд, пытаясь скрыть дрожь в руках.

– Ты… наглец, Торин, – выдохнула она, но в ее голосе не было прежней силы возмущения. Была хрипотца, вызов и… признание его власти над ее чувствами. – Твои «спасательные» операции слишком… интенсивны.

Он рассмеялся – громко, вызывающе, заставляя оглянуться соседей.

– Интенсивность – это жизнь, крошка.

Он протянул руку и, прежде чем она успела отпрянуть, провел большим пальцем по ее нижней губе, точно так же, как он сделал это после своего поцелуя. Прикосновение было шокирующе интимным, обжигающим.

Нарина замерла, не в силах пошевелиться, вся кровь прилила к лицу и ниже.

– А ты… ты создана для интенсивности. Чувствуется.

Он отдернул палец, медленно облизав его кончик, не сводя с нее темного, голодного взгляда.

– Завтра показательные бои. Приходи. Посмотри, на что способен настоящий воин. Может… вдохновишься.

Он встал, его взгляд скользнул вниз по ее телу, задерживаясь на груди и бедрах, словно видя ее сквозь одежду.

– И одень что-нибудь… менее мешающее воображению.

Он ушел, оставив ее дрожащей, возбужденной до дрожи в коленях и насквозь мокрой.

Его прикосновение к губе горело, как клеймо. Его слова висели в воздухе – откровенный вызов, откровенное предложение.

Физическое влечение к нему было животным, непреодолимым. Он не будоражил ум, как Квин. Он захватывал тело, напрямую обращаясь к самым темным, самым чувственным ее уголкам.

Нарина сидела, глядя в пустую миску, но видела не ее. Она видела горящий янтарь и ледяную синеву глаз Квина, чувствовала призрачное прикосновение его пальца. И она видела темную мощь Торина, ощущала жар его пальца на губе и слышала его хриплый шепот:

«хочешь повторить?»

Два полюса. Два огня. Один – сложный, двойственный, манящий опасностью и интеллектом. Другой – простой, яростный, обещающий грубую силу и неистовое наслаждение.

Ее тело ныло по обоим. Ум метался. Но где-то в глубине, под грузом условностей и страха, росло дерзкое понимание: она не хотела выбирать. Она хотела

ощутить

обоих. До конца.

Пусть даже это сожжет ее дотла. Академия Звездного Пламени требовала жертв.

Она была готова принести себя на алтарь этой новой, восхитительной, порочной страсти. Завтра будут бои. И она придет. А после… после посмотрит, куда заведет ее игра с огнем и льдом. И со сталью.

Глава 3 Танцующие огни

Арена «Гремящий Кулак» ревела. Воздух дрожал от криков восторга, звенел от ударов магически усиленного оружия и шипел, когда потные тела с грохотом падали на песок. Но для Нарины весь мир сузился до одного человека в центре этого безумия.

Торин.

Он двигался не как человек – как стихия. Его тело, облаченное лишь в легкие кожаные поножи и наручи, сверкало потом и напряженными мускулами под светом заклинательных шаров. Каждый удар его тяжелого меча, усиленный магией земли и чистой яростью, казался способным расколоть гору.

Противник – рослый варвар с севера – был силен, но против Торина он выглядел неуклюжим медведем. Торин парировал, уворачивался, контратаковал с грацией и жестокостью ягуара.

Его магия не просто сопровождала движения – она

была

ими. Коричневые всполохи энергии окутывали его кулаки и клинок, делая каждый удар сокрушительным, а каждый блок – непробиваемой скалой.

Это был танец. Танец мощи, уверенности и необузданной мужской силы.

Нарина сидела на самом краю трибуны, забыв дышать.

Каждый взмах его меча отзывался вибрацией глубоко внутри нее. Каждый рык, каждый бросок, каждый демонстративный удар в грудь поверженного врага заставлял пульсировать низ ее живота.

Она ловила себя на том, что прикусывает нижнюю губу, а пальцы судорожно впиваются в холодный камень сиденья. Жар растекался по ее телу, сосало под ложечкой, а между ног нарастало знакомое, влажное напряжение.

Он был воплощением всего первобытного, животного, что в ней откликалось. И это пугало и возбуждало одновременно.

Последний удар. Мощный, точный. Противник рухнул. Арена взорвалась громом аплодисментов.

Торин поднял руки вверх, его грудь вздымалась, лицо сияло триумфом. Он обвел взглядом толпу, и… его темные, как смоль, глаза нашли ее. Не просто заметили. Приковались.

В этом взгляде не было вопроса. Была уверенность победителя, требующего свою законную награду.

Он не стал ждать, пока сойдут с трибун. Широкими шагами, игнорируя протянутые руки поклонниц, он направился прямо к ней. Толпа расступилась перед ним, как море перед кораблем.

Нарина попыталась встать, отступить, спрятаться, но ноги не слушались. Она замерла, как кролик перед удавом, чувствуя, как сердце колотится в горле, а влага проступает на бедрах сквозь тонкую ткань платья.

Он подошел вплотную. Его запах – горячий, соленый, смешанный с пылью арены и медью крови (не его, к счастью) – ударил ей в лицо. Он был огромен, раскален, излучал невероятную энергию.

– Награда, крошка, – его голос был хриплым, низким, пропитанным адреналином и победой. В нем не просилось – требовалось. – За зрелище.

Он не стал ждать ответа или разрешения. Его могучая рука обвила ее талию, притягивая с такой силой, что она вскрикнула, вжавшись всем телом в его потную, горячую грудь. Вторая рука вцепилась в ее затылок. И его губы – твердые, требовательные, пахнущие железом и победой – накрыли ее рот.

Нарина попыталась оттолкнуться, возмутиться, но волна чистого, животного желания смыла все протесты. Его сила была непреодолима. Его поцелуй – захват, пометка, заявка на владение.

Его язык грубо вторгся в ее рот, исследуя, завоевывая. И… она ответила.

Сначала неуверенно, потом – страстно, отчаянно. Ее руки сами поднялись, вцепившись в его мощные плечи, ощущая бугры напряженных мышц под горячей кожей.

Она втянула его запах, сладкий и порочный, почувствовала, как огромная твердость его возбуждения упирается ей в низ живота. Стоны вырывались из ее горла, смешиваясь с его хриплым дыханием. Тело плавилось, ум отключался. Остался только жар, вкус его, и всепоглощающая потребность.

Когда он наконец отпустил ее губы, она шаталась, опираясь на него, чтобы не упасть. Губы горели, распухли от поцелуя. В глазах стоял туман.

Толпа вокруг замерла в шоке, потом взорвалась смешками, свистом, возмущенными возгласами Элис. Нарине было все равно.

– Вот так лучше, – прохрипел Торин, его темные глаза горели триумфом и неутоленной похотью.

Он притянул ее еще ближе, так что его губы коснулись ее пылающего уха. Его горячее дыхание обожгло кожу.

– Видишь? Ты создана для этого. Для меня.

Его рука скользнула вниз по ее спине, грубо прижимая ее таз к своей твердой, недвусмысленной выпуклости. Нарина взвыла внутри от этого прикосновения, от этого ощущения. Влага хлынула ручьем, пропитывая белье.

– Я приду к тебе. Ночью, – его шепот был обжигающе-влажным, прямой угрозой и обещанием невероятного наслаждения. – В твою каморку в «Сером Клюве».

Ужас пронзил Нарину, как ледяной кинжал.

Ночь? В ее комнату?

Она не была готова к этому! Не к такому! Она попыталась вырваться, паника застучала в висках.

– Нет! Торин, я…

Он засмеялся – коротко, грубо, сжимая ее еще крепче.

– Боишься? Хорошо. Страх – это пряность, – он снова коснулся губами ее уха, и она вздрогнула всем телом. – Я дам тебе немного времени… привыкнуть к этой мысли. Но ты все равно станешь моей. Ты не будешь отрицать, что мы созданы друг для друга. Что этот поцелуй… – он провел большим пальцем по ее распухшей нижней губе, – …был слаще меда. А ночью… – его голос стал низким, вкрадчивым, полным невыразимых обещаний, – …будет еще слаще. Я обещаю. Ты будешь упрашивать меня повторить. Снова и снова. Пока не забудешь свое имя.

Он резко отпустил ее. Нарина едва удержалась на ногах, чувствуя, как подкашиваются колени.

Он окинул ее долгим, оценивающим, голодным взглядом, от пылающих щек до дрожащих бедер, словно мысленно раздевая, а затем повернулся и зашагал прочь, растворяясь в толпе, оставив после себя вихрь эмоций и физическую пустоту там, где только что было его раскаленное тело.

Нарина стояла, опираясь о холодный камень трибуны. Все тело горело и дрожало. Губы пульсировали.

Между ног было мокро и пусто, ноющее сладкой, неутоленной болью. Угроза его прихода ночью висела дамокловым мечом. Она боялась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Боялась его силы, его наглости, его необузданности. Но сквозь страх пробивалось другое, темное, стыдное чувство – предвкушение.

Воспоминание о его поцелуе, о его прикосновении, о его обещании «слаще» заставляло живот сжиматься в тугой, горячий узел.

«Ты будешь упрашивать…»

Эхо его слов звенело в ушах, смешиваясь с гулом толпы. Она была вся – сплошное смятение и мокрая, трепещущая плоть.

Глава 4 Пульс крови

Тишина в Западной Башне была почти звенящей после грохота арены. Высокие окна пропускали последние лучи заходящего солнца, окрашивая пыльные фолианты в багрянец.

Нарина пыталась привести в порядок мысли, но образ Торина, его угроза, его поцелуй – все это лежало тяжелым, возбуждающим камнем на душе. Ее пальцы все еще дрожали, когда она перебирала страницы алхимического справочника.

Квин стоял у широкого дубового стола, заваленного хрустальными сосудами и странными приборами. Он был спокоен, как всегда, но в его разноцветных глазах сегодня горел какой-то особенный, сфокусированный огонь.

– Вы рассеяны сегодня, Нарина, – произнес он, его голос, тихий и ровный, все же заставил ее вздрогнуть. – Пыль арены все еще кружится в голове? Или… впечатления от зрелища слишком сильны?

В его вопросе не было осуждения, но была хитрая проницательность, от которой у Нарины снова вспыхнули щеки.

Он знал? Как он мог знать?

– Я… пытаюсь сосредоточиться, – пробормотала она, избегая его взгляда.

– Сосредоточение – ключ ко всему, – Квин поднял руки.

Над его левой ладонью вспыхнуло пламя. Не просто огонек – живой, пульсирующий шар янтарного огня, излучающий ощутимый жар, который тут же донесся до Нарины, заставив ее кожу покрыться испариной.

Над правой ладонью завился вихрь искрящегося инея, и в воздухе резко запахло морозом, а температура в комнате ощутимо упала. Его янтарный глаз горел в унисон с пламенем, а ледяной светился холодным, пронизывающим синим светом.

– Двойной поток, – пояснил он, но его взгляд был прикован к ней, а не к магии. – Баланс противоположностей. Основа высшей алхимии… и не только. Протяните руки. Почувствуйте границу.

Он не просил – предлагал испытать. Нарина, завороженная зрелищем и все еще под впечатлением от Торина, шагнула вперед. Она медленно протянула руки, левую – к пламени, правую – к вихрю инея. Еще на расстоянии ладони она ощутила мощь.

От левой руки Квина, от шара пламени, хлынула волна жара. Но это был не просто теплый воздух. Это было глубокое, проникающее тепло, которое обожгло кожу ее левой руки, пробежало вверх по руке к груди, заставив сосок напрячься и затвердеть под тканью, и ударило вниз живота, усиливая и без того тлеющий там от Торина огонь. Она вздохнула, чувствуя, как влага снова пробивается между ног.

Одновременно, от его правой руки, от вихря инея, повеяло пронизывающим холодом. Он обжег кожу на ее правой руке ледяным пламенем, пробежал мурашками по спине, заставил второй сосок остро, болезненно затвердеть от контраста, и схватил холодными клещами ее лоно, сжимая и обостряя жгучую пульсацию, оставленную теплом.

Контраст был невыносим, безумен, восхитителен. Горячо и холодно одновременно. Тело Нарины выгнулось в немом стоне, разрываемое между двумя полюсами ощущений.

– Ближе, – прошептал Квин. Его голос звучал необычно хрипло, напряженно

.

– Почувствуйте энергию. Ее пульс.

Нарина, почти в трансе, подчинилась. Она приблизила ладони. Теперь ее пальцы были в сантиметрах от его магических сфер.

Жар слева стал пылающим, почти болезненным, но сладостным. Холод справа – режущим, проникающим до костей, но вызывающим странное, ледяное возбуждение.

Потоки энергии вибрировали в воздухе, их вибрации отдавались эхом в ее нервных окончаниях, в самой глубине ее существа.

Это было чистое, нефильтрованное ощущение, физическое и магическое одновременно, невероятно эротичное в своей интенсивности.

Их взгляды встретились. Нарина увидела в его разноцветных глазах не холодный расчет, а голод. Такой же первобытный, как у Торина, но более сфокусированный, более опасный. Янтарный зрачок горел темным пламенем желания, ледяной – светился острым, хищным любопытством. Он смотрел на нее, как на сложнейший, невероятно привлекательный артефакт, который он жаждал… разобрать.

Она почувствовала этот голод. Он исходил от него волнами, смешиваясь с жаром и холодом его магии, усиливая ее собственное возбуждение до нестерпимых пределов. Ее дыхание стало частым, поверхностным. Грудь высоко вздымалась под тонкой тканью. Она видела, как его взгляд скользнул вниз, отметив это движение, и горячее удовлетворение мелькнуло в его глазах.

Их пальцы почти соприкоснулись в потоках энергии. Она почувствовала бы его кожу, если бы не тончайшая прослойка магии. Этот миг недосягаемого прикосновения был мучителен и сладок. Ее тело кричало о контакте, о завершении этого невыносимого напряжения.

Она хотела взорваться, раствориться в этом контрасте, отдаться и огню, и льду его рук, его взгляда, его… всего.

– Баланс… – прошептала она, но это было не о магии. Это было о ней самой, разрываемой между двумя мужчинами, двумя видами желания.

Квин медленно опустил руки. Пламя и иней погасли, оставив после себя лишь легкий запах озона и холодка в воздухе. Но ощущения на ее коже остались – жгучие и ледяные пятна, пульсирующие в такт ее бешеному сердцу.

– Да, – сказал он тихо, его разноцветные глаза все еще пылали голодом, изучая ее дрожащие руки, ее пылающее лицо, ее вздымающуюся грудь. – Баланс. Или… его отсутствие. Иногда контроль… – он сделал шаг ближе, его запах – холодный снег и горячий интеллект – снова окутал ее, – …теряет смысл. Перед некоторыми… силами.

Он не стал продолжать. Не стал касаться ее. Но его взгляд, его слова, сама атмосфера после магического действа говорили громче любого прикосновения. Он видел ее возбуждение. Чувствовал его. И ответил своим. Он видел смятение от Торина. И… бросал ей вызов. Вызов более изощренный, но не менее опасный.

Нарина стояла, как парализованная. Тело ее было полем битвы.

С одной стороны – грубая, яростная сила Торина, его угроза прийти ночью, его обещание «слаще», от которого ныл низ живота и текло между ног. С другой – холодный, расчетливый, магический голод Квина, его двойственная энергия, обжигающая и леденящая одновременно, его невысказанное, но ощутимое желание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Два огня. Два магнита. Два вида нестерпимого влечения. И она, Нарина, стояла посередине, вся – сплошная дрожь, влага и неутоленная потребность.

Выбор? Сейчас ее тело не хотело выбирать. Оно хотело обоих. И это осознание было самым шокирующим, самым порочным… и самым сладким из всех, что посещали ее в стенах Академии Звездного Пламени.

Ночь приближалась. И с ней – обещание Торина. А в тишине башни все еще витал невысказанный вызов Квина. Игра в огонь и лед только начиналась по-настоящему. И ставки стали смертельно высокими.

Глава 5 Ловушка для львицы

Тень от Западной Башни, где витал холодный интеллект Квина, и гул Арены «Гремящий Кулак», пропитанный яростью Торина, казались Нарине разными мирами. Мирами, в которых она одновременно и сгорала, и замерзала.

Но сегодня под утро реальность свелась к тесной, пропахшей плесенью каморке в «Сером Клюве» и гнетущему ожиданию. Ожиданию

его

– Торина.

Его обещание прийти ночью висело в воздухе плотнее магического барьера. Она не спала, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре, тело напряженное, как тетива лука, и влажное от смеси страха и запретного предвкушения.

Каждый скрип двери заставлял сердце колотиться бешено, а между ног сжиматься сладкой судорогой.

Придет ли он? И что она сделает, если он придет? Откроет? Или запрется, дрожа, но все равно слушая его тяжелые шаги за дверью, представляя его силу, его запах, его обещание «слаще»?

Но утро принесло не Торина. Оно принесло Леди Элис де Монфор и ее ядовитую улыбку.

Нарина только вышла из своей клетушки, пытаясь стряхнуть ночное напряжение, как Элис буквально налетела на нее в узком коридоре.

– Осторожнее, грязь! – фальшиво вскрикнула Элис, отпрыгивая, как от гадюки. – Ты не только воруешь внимание тех, кто тебе не по статусу, но и пространство?

Ее голос был громким, рассчитанным на публику. Сокурсницы, выходившие из соседних комнат, замерли, любопытствуя.

– Я ничего не воровала, Элис, – сквозь зубы процедила Нарина, чувствуя, как гнев закипает в груди, горячей волной поднимаясь к лицу. – Просто иди своей дорогой.

– Моей дорогой? – Элис засмеялась, звонко и неприятно. – Но ведь это

ты

стоишь на пути у приличных людей! И не только здесь. Где мой кристалл, воровка? Знаменитый «Огненный Опал» моей матери? Ты думала, я не замечу, как ты пялилась на него вчера в библиотеке?

Нарина остолбенела.

– Какой кристалл? Я ничего не брала!

– Не ври! – Элис сделала шаг вперед, ее глаза сверкали злобным торжеством. – Его видели у тебя! Ищите!

Она махнула рукой, и две ее приспешницы, рослые девушки с тупыми лицами, буквально ворвались в комнату Нарины.

Возмущенные крики Нарины никто не слушал. Через мгновение одна из них выскочила, держа в руке сверкающий огненно-красный кристалл размером с куриное яйцо. Он пульсировал мягким светом, излучая ощутимое тепло.

– Вот он! – воскликнула Элис, хватая кристалл. – Спрятала под жалкой соломенной подстилкой! Какой позор! Воровка! Нищенка, которая лезет в чужие сундуки!

Нарина смотрела на кристалл, как загипнотизированная. Холодный ужас сменил гнев.

Это была ловушка. Грубая, но эффективная.

И кто поверит «дочери пахаря» против слова знатной Леди де Монфор? Мысль о раскрытии тайны пронзила ее, как кинжал.

Нет. Ни за что.

Но исключение… позор…

– Вызывайте ректора! – визгливо заявила Элис, наслаждаясь моментом. – Пусть разбирается с этим отребьем!

Кабинет Ректора Аластера Блэка был огромен, мрачен и подавлял. Стены, уставленные магическими артефактами и древними фолиантами, казалось, осуждающе смотрели на Нарину. Сам ректор, высокий, сухопарый мужчина с лицом, высеченным из гранита, сидел за массивным дубовым столом.

Элис, сияя праведным гневом, излагала свою версию. Кристалл лежал на столе, как неопровержимая улика.

– …и мы нашли его именно там, господин ректор! – закончила Элис. – Спрятанным под ее жалкой постелью. Очевидное преступление отчаяния и зависти.

Ректор Блэк повернул свой тяжелый взгляд на Нарину.

– Что вы скажете в свое оправдание, девушка?

Его голос был холоден, как гробница.

Нарина стояла, выпрямившись, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Унижение жгло ее изнутри, смешиваясь с яростью. Она видела торжество в глазах Элис.

– Я не брала этот кристалл, господин ректор. Его подбросили. Это… ловушка.

– Ловушка? – Ректор поднял седую бровь. – И кто же, по-вашему, столь изощренно стремится очернить… вас?

В его паузе перед «вас» звучала непередаваемая презрительность.

– У вас есть свидетели? Доказательства вашей невиновности? Кроме голословных отрицаний?

Нарина молчала. Горло сжалось. Что она могла сказать? Раскрыть себя? Предать свою мечту о нормальной учебе?

Слезы жжения встали на глаза, но она не позволила им упасть. Она чувствовала себя загнанным зверем, беспомощным и яростным одновременно.

Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что тяжелое дубовое полотно ударилось о стену. На пороге стоял Торин. Его мощная грудь вздымалась, лицо было искажено необузданной яростью.

Темные глаза горели, как угли, мгновенно найдя Нарину, а затем перейдя на Элис с таким ненавистным презрением, что та невольно отпрянула.

– Это что за цирк?! – прогремел его голос, сотрясая хрустальные подвески люстры. – Обвинять

ее

в воровстве? Да она честнее всей вашей гнилой «знати» вместе взятой!

Прежде чем ректор или кто-либо еще успел что-то сказать, в дверном проеме возникла вторая фигура. Квин.

Он вошел бесшумно, как тень, но его присутствие ощущалось не менее сильно. Его лицо было ледяной маской, но в его разноцветных глазах бушевала буря.

Янтарный зрачок пылал темным, опасным огнем, ледяной – светился абсолютным, убийственным холодом. Он не смотрел на Элис. Его взгляд был прикован к кристаллу на столе ректора.

– Господин ректор, – голос Квина был тише голоса Торина, но каждое слово падало, как отточенная сталь, прорезая воздух. – Прежде чем выносить приговор, позвольте… уточнить детали. Этот кристалл. «Огненный Опал» дома де Монфор?

Он не ждал ответа, подойдя к столу. Его длинные пальцы с тонкими шрамами повисли над камнем, не касаясь. От его левой руки повеяло сосредоточенным теплом, от правой – волной пронизывающего холода.

– Что ты делаешь, выскочка?! – взвизгнула Элис, но Квин проигнорировал ее.

Ректор Блэк, ошеломленный вторжением, кивнул.

– Леди Элис утверждает…

– Он поддельный, – отрезал Квин. Его янтарный глаз сверкнул, и Нарина почувствовала краткий прилив жара в груди. Его ледяной глаз сфокусировался, и по ее спине пробежали мурашки. – Настоящий «Огненный Опал» де Монфор обладает уникальной сигнатурой пламени – следствием заточения в нем элементаля Ифритской Пустоши в эпоху Второго Рассвета. Этот…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он едва заметно двинул пальцем, и над кристаллом вспыхнули сложные магические схемы – руны анализа, видимые только посвященным.

– …имеет ауру дешевой пиротехнической иллюзии. Создан не ранее, чем неделю назад. Вероятно, в мастерских Нижнего Города. Его стоимость – гроши.

Тишина в кабинете стала гробовой. Элис побледнела как смерть.

– Ты… ты лжешь! Как ты смеешь…

– А кто смеет лгать?! – рыкнул Торин, делая шаг к Элис.

Он не тронул ее, но его физическое присутствие, его ярость, его мощь обрушились на нее, как лавина. Она отшатнулась, вжавшись в стену.

– Ты, змея! Сама подбросила эту стекляшку, чтобы подставить невиновную! Кто твои свидетели? Твои куклы?

Он повернулся к двум приспешницам Элис, которые стояли, переминаясь с ноги на ногу. Его темный, обещающий боль взгляд остановился на них.

– Говорите. Правду. Или… – он сжал кулак, и костяшки пальцев хрустнули с угрожающей громкостью, – …мы разберемся с вами на арене. Без правил.

Девушки затряслись.

– Она… она велела нам сказать, что видели! – выпалила одна. – Дал нам по золотому! Кристалл… она сама подбросила, когда мы отвлекли Нарину утром!

– Молчать, дуры! – закричала Элис, но было поздно.

Ректор Блэк встал. Его лицо было багровым от гнева, но теперь гнев был направлен на Элис.

– Леди де Монфор… Это тяжкое обвинение. Ложь, клевета, подлог… Вы…

Но Нарина уже не слушала. Она смотрела на них. На Торина, который стоял, как разъяренный тигр, защищающий свою добычу, его грудь все еще вздымалась от гнева, мускулы играли под кожей, и в его глазах горела не только ярость, но и… дикая, первобытная гордость за то, что он ее защитил. Она чувствовала исходящий от него жар, его силу, и это заставляло сладко ныть низ живота.

И на Квина. Он стоял чуть поодаль, его магические схемы погасли. Его лицо снова было непроницаемым, но в его разноцветных глазах еще тлели угли только что бушевавшего огня. Янтарный – все еще горел остатками ярости, ледяной – смотрел на Элис с беспощадным презрением ученого к глупости.

Он поймал взгляд Нарины. И в этом взгляде не было прежней отстраненности. Было что-то новое… что-то глубокое, темное, обладающее. Он не просто разоблачил ложь. Он

сокрушил

врага. Ради нее.

И Нарина почувствовала ответный холодок восхищения и… возбуждения пробежать по коже. Его взгляд будто физически коснулся ее, обжигая и леденя одновременно.

Они действовали не сговариваясь. Торин – своей грубой силой, угрозами, подавляющим присутствием, заставив замолчать ложь. Квин – своим непревзойденным умом, магией, холодной логикой, разбив ложь в прах. Они были разными – лед и пламя, интеллект и ярость. Но в этот момент они были едины. Едины в защите

ее

.

Сила их союза обрушилась на Нарину с новой, неожиданной волной. Это была не просто благодарность. Это было глубокое, животное потрясение. Видеть этих двух могущественных, невероятно привлекательных мужчин, яростных, опасных, объединившихся ради нее…

Это зажгло в ней новый огонь. Огонь не просто влечения, а принадлежности. Принадлежности им

обоим

.

Влажная теплота хлынула между ее ног, сжимаясь в тугой, пульсирующий узел желания. Она хотела… она

должна

была почувствовать эту силу ближе. Осязать ее. Отдаться ей.

– …будет созван дисциплинарный совет! – гремел голос ректора, обращенный к дрожащей Элис. – А вы… мисс Нарина… можете идти. Приношу извинения за… недоразумение.

«Недоразумение», – мысленно повторила Нарина, выходя из кабинета.

За ее спиной оставались два ее защитника. Она чувствовала их взгляды на своей спине – тяжелый, властный взгляд Торина и пронизывающий, аналитический, но теперь невероятно личный взгляд Квина.

Она не обернулась. Она шла, высоко подняв голову, но внутри все дрожало от пережитого унижения, ярости и… нового, всепоглощающего чувства. Чувства, что эти двое мужчин – ее. Ее защита. Ее сила. Ее огонь и ее лед.

И она больше не боялась. Не боялась Элис. Не боялась угрозы Торина. Не боялась голода Квина.

Она чувствовала их ярость за нее. И это было… самым сильным афродизиаком из всех, что она когда-либо знала.

Ловушка захлопнулась, но поймала она не львицу. Она выпустила на волю ее истинную суть. Игрушка в руках судьбы? Нет. Отныне она сама была игроком. И ставки были выше, чем когда-либо.

Глава 6 Пламя ночи

Тень от кабинета ректора и громовая ярость ее защитников остались позади, но внутри Нарины бушевал шторм куда более мощный.

Унижение от ловушки Элис сменилось лихорадочным возбуждением, подпитанным яростной силой Торина и ледяной мощью Квина. Видеть их, объединившихся ради нее, видеть голод в разноцветных глазах Квина и первобытное обладание во взгляде Торина… Это зажгло в ее лоне тлеющий уголек в настоящий пожар.

Она шла по коридорам Академии, чувствуя на себе тяжелый, не отпускающий взгляд Торина и пронизывающий, аналитический, но теперь пылающий личным интересом взгляд Квина. Каждый шаг отдавался пульсацией между ног.

Она едва успела запереть дверь своей каморки в «Сером Клюве», как в нее грубо, властно постучали. Не просили входа. Требовали.

Сердце Нарины замерло, а затем забилось с бешеной силой. Она знала, кто это. Знакомый ритм стука – как удар кулака по щиту на арене.

Угроза, висевшая над ней всю ночь, стала реальностью. Она прижалась спиной к двери, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу – не только от страха, но и от сладкого, запретного предвкушения.

– Открывай, крошка, – его голос прозвучал за дверью, низкий, хриплый, полный непоколебимой уверенности. – Я знаю, ты там. И знаю, что ждешь.

Она

ждала

. Тело ее кричало «да», даже когда ум цеплялся за остатки осторожности.

Воспоминание о его поцелуях, о его силе, о его обещании «слаще» залило ее внутренности горячим медом.

Она медленно, будто в трансе, отодвинула засов.

Дверь распахнулась, и он вошел, заполнив собой все крошечное пространство. Торин. Он пах ночной прохладой, дымом и чистой, неистовой мужской силой. Его темные глаза сразу нашли ее в полумраке, загоревшись триумфальным, хищным огнем.

Он захлопнул дверь за спиной, щелкнул засовом. Звук прозвучал как приговор и обещание одновременно.

– Моя, – заявил он просто, без предисловий. Это было не слово. Это был акт обладания.

Он шагнул к ней, и Нарина отступила, пока не почувствовала за спиной холодную стену. Его руки уперлись в стену по обе стороны от ее головы, запирая ее в клетке из его мускулов и желания. Его тело распространяло нестерпимый жар.

– Торин… – попыталась она протестовать, но голос сорвался на хриплый шепот. – Мы не можем…

– Можем, – перебил он. Его голос был грубым шелком, скользящим по коже. – И будем. Ты моя с той минуты, как я впервые увидел, как ты кусаешь губу, глядя на меня на арене. С той минуты, как почувствовал, как ты отвечаешь на мой поцелуй.

Он наклонился, его губы коснулись ее шеи, чуть ниже уха – горячие, влажные, требовательные.

Нарина вздрогнула, застонала, чувствуя, как волна огня растекается от точки касания по всему телу, сжимая грудь и пульсируя внизу живота.

– Ты не хочешь убегать, – прошептал он против ее кожи, его зубы слегка задели чувствительное место, заставив ее выгнуться. – Ты хочешь этого. Хочешь меня. Признайся.

Она не могла отрицать. Тело ее предательски кричало правду.

Его руки соскользнули со стены, огромные, сильные ладони обхватили ее талию, приподняли и прижали к себе так плотно, что она почувствовала всю его огромную, недвусмысленную твердость сквозь тонкие слои одежды.

Стон вырвался из ее горла – долгий, предательски сладострастный.

– Вот так, – зарычал он с торжествующей похотью. – Вот моя девчонка.

Он не стал медлить. Его губы захватили ее рот в жадном, властном поцелуе. Его язык ворвался внутрь, исследуя, завоевывая, требуя ответа. И она ответила. Страстно, отчаянно, забыв все.

Ее руки впились в его широкие плечи, цепляясь за напряженные мускулы. Он рвал с нее одежду – грубо, нетерпеливо, с хрустом рвущейся ткани. Его пальцы сжимали ее грудь, больно и сладко, большие пальцы терли затвердевшие соски через тонкую ткань сорочки, заставляя ее кричать в его рот.

Он поднял ее, швырнул на узкую койку. Его тело накрыло ее, тяжелое, раскаленное, неотвратимое. Его руки раздвинули ее бедра с властной силой.

Нарина зажмурилась, ожидая боли, вторжения… Но вместо этого почувствовала горячее, шершавое прикосновение его пальца там, где она была насквозь мокра и пульсировала от желания.

– Видишь? – его хриплое дыхание обжигало ее ухо. – Готова для меня. Вся мокрая. Вся дрожишь. Моя.

Его палец вошел в нее – один, потом два – с властной уверенностью, растягивая, наполняя, находя ту самую точку, от которой мир взорвался белым светом.

Нарина взвыла, выгнулась дугой, вцепившись в простыни. Это было невыносимо, это было божественно. Он работал пальцами с яростной точностью воина, знающего слабое место врага, доводя ее до грани безумия.

– Торин! Пожалуйста! – взмолилась она, не зная, чего просит – остановки или продолжения.

– Пожалуйста, что, крошка? – он приподнялся, его темные глаза пылали над ней, как угли. – Скажи. Скажи, чего ты хочешь.

– Тебя! – выдохнула она, теряя контроль. – Хочу тебя! Сейчас!

Его ухмылка была торжеством победителя.

– Как я и обещал… слаще.

Он освободил себя. Огромный, твердый, пульсирующий. И вошел.

Медленно, неумолимо, заполняя ее до предела, растягивая, сжигая изнутри.

Было больно – остро, ярко. Нарина вскрикнула, впиваясь ногтями в его спину. Но боль мгновенно растворилась в море невероятного, всепоглощающего ощущения полноты, власти, принадлежности.

Он начал двигаться. Грубо, глубоко, с первобытной силой.

Каждый толчок вбивал ее в койку, заставлял кричать, вырывал из нее стоны, о которых она и не подозревала.

Он захватывал ее губы, ее шею, ее грудь – кусая, сжимая, помечая. Его дыхание было горячим и хриплым в ее ухе, его слова – грязными, сладострастными обещаниями. Она цеплялась за него, как за якорь в бушующем море наслаждения, теряя себя в его ритме, в его силе, в его огне.

Оргазм накатил на нее как цунами – сокрушительный, оглушающий, выжигающий все мысли. Она кричала, сжимаясь вокруг него внутренними мышцами, чувствуя, как его тело напряглось в последнем, мощном толчке, как он рычал ее имя, заполняя ее горячим потоком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он рухнул на нее, тяжелый, потный, дышащий как загнанный зверь. Нарина лежала под ним, вся – сплошная дрожь, разбитость и невероятная, сладкая опустошенность.

Запах их смеси, пота, страсти витал в воздухе. Тело ее ныло, губы горели, между ног пульсировало приятной болью. Он был везде – в ней, на ней, вокруг. Он заявил свои права. И она… сдалась. Сладостно, полностью.

Глава 7 Рассветные признания

Утро пришло с тупой болью в мышцах и сладкой памятью на коже. Нарина двигалась осторожно, каждое движение напоминая о ночи, о его силе, о его владении.

Она пыталась собрать мысли, но они разбегались, как ртуть.

Стыд? Был. Страх? Был. Но сильнее всего было глубокое, животное удовлетворение и… странная пустота.

Торин ушел на рассвете, оставив на ее шее синяк-метку и на полу порванное платье. Он заявил: «Ты моя». Но была ли она только его?

Библиотека «Своды Знания» казалась единственным убежищем. Здесь властвовал холодный разум Квина. Она нашла его в их обычном уголке у высокого окна.

Он стоял, глядя в сад, его профиль был резок и прекрасен в утреннем свете. Он не повернулся, когда она подошла, но она сразу почувствовала его внимание – тяжелое, аналитическое.

– Ты хромаешь, – произнес он тихо, все еще глядя в окно. Его голос был ровным, но в нем не было обычной отстраненности. Было… знание. – И на шее… новый аксессуар.

Нарина вспыхнула, почувствовав, как горят щеки и синяк на шее. Она попыталась что-то сказать, оправдаться, но слова застряли в горле.

Наконец он повернулся. Его разноцветные глаза встретились с ее взглядом. И в них не было осуждения. Было что-то иное… темное, глубокое, пылающее. Янтарный зрачок горел, как тлеющий уголь, ледяной – сверкал остротой алмаза.

– Торин заявил свои права грубой силой, – сказал Квин, делая шаг ближе. Его запах – свежий снег и древние фолианты – ударил ей в ноздри. – Как дикий зверь, помечающий территорию. Примитивно. Эффективно.

Он поднял руку, его длинные пальцы повисли в воздухе в сантиметре от синяка на ее шее. Нарина вздрогнула, чувствуя призрачное тепло от его янтарного глаза, направленное на это место, и резкий холодок от ледяного. Контраст заставил ее кожу покрыться мурашками.

– Но он не видит тебя, Нарина, – продолжил он, его голос стал ниже, интимнее. – Он видит добычу. Красивую, желанную, но… объект. Он не видит огня в твоих глазах, когда ты решаешь сложную руну. Не видит твоей гордости, скрытой под маской скромности. Не видит… твоей истинной силы.

Он сделал еще шаг. Теперь они стояли почти вплотную. Она чувствовала исходящее от него напряжение, как от заряженного магией артефакта. Его взгляд скользнул по ее лицу, как физическое прикосновение.

– Я вижу, – прошептал он.

Янтарный глаз вспыхнул ярче. Нарина почувствовала, как ее губы буквально загораются, становятся чувствительными до боли.

Ледяной глаз сузился, и холодный трепет пробежал по ее позвоночнику, сжав лоно ледяными пальцами и тут же обострив тлеющий там после Торина жар.

– Вижу львицу, притворяющуюся мышью. Вижу герцогиню, играющую в нищенку. Вижу ум, способный постичь двойственность мира… и двойственность мужчины.

Его слова ударили, как обухом. Он

знал

? Или… догадывался? Страх смешался с невероятным облегчением и новым витком возбуждения. Он видел

ее

. Настоящую.

– Квин, я… – начала она.

Он не дал ей договорить. Его рука наконец коснулась ее лица. Не как Торин – грубо, властно. Медленно, исследующе.

Большой палец провел по ее нижней губе, все еще распухшей и чувствительной после поцелуев Торина.

От прикосновения жар от его янтарного глаза усилился, обжигая губы, а холод от ледяного – сжал грудь, заставив ее задыхаться. Контраст был невыносим и восхитителен.

– Ты не его, – прошептал он, наклоняясь.

Его губы коснулись ее лба – легкое, холодное прикосновение, от которого по коже побежали мурашки. Затем спустились к веку – теплое, как солнечный луч.

– Ты… загадка. Как и я. Наши души… – его губы скользнули к ее губам, не касаясь, но чувствуется его дыхание – горячее и холодное одновременно, – …отражаются друг в друге. Два излома. Два полюса в одном мире бесцветных теней.

Их взгляды встретились в дюйме друг от друга. В его разноцветных глазах она увидела не обладание. Увидела признание. Голод иного рода – не к плоти, а к самой сути. Но и к плоти тоже. Огромный, сдерживаемый железной волей, но от этого не менее опасный.

– Моя двойственность… – его губы наконец коснулись ее губ.

Поцелуй был медленным, исследующим, невероятно чутким. Когда он смотрел на нее янтарным глазом, ее губы горели, плавились, отзываясь на прикосновение страстным ответом.

Когда его ледяной глаз фокусировался, холодный трепет пронизывал ее до костей, заставляя внутренне сжиматься от предчувствия неведомого наслаждения и страха.

– …находит отклик только в тебе. Ты единственная… кто не боится и огня, и льда.

Он углубил поцелуй. Его язык коснулся ее губ – горячий кончик, словно пламя. Она открылась ему со стоном, и он вошел – не как захватчик, а как исследователь, знающий цену своей находке.

Его руки обвили ее талию, притягивая ближе, но не сжимая, как Торин. Он исследовал ее рот с методичной страстью алхимика, смешивая жар и холод своего дыхания, своего прикосновения.

Нарина таяла, теряла опору, растворялась в этом двойственном потоке ощущений. Тело ее, еще помнившее грубую силу Торина, откликалось на утонченную магию Квина с новой, извращенной силой. Жар разгорался внизу живота, влага пробивалась сквозь тонкую ткань юбки.

Он оторвался так же внезапно, как и начал. Его дыхание было слегка учащенным, а в разноцветных глазах бушевала буря – пламя желания и ледяные осколки контроля.

– Торин взял твое тело этой ночью, – сказал он тихо, его палец снова коснулся ее распухшей губы, вызывая мурашки от контраста жара и холода. – И ты ответила ему. Я понимаю это. Плоть слаба. Но душа… – его ледяной глаз сверкнул, – …душа ищет родственную. И я буду ждать, пока ты не поймешь, кому она принадлежит по праву.

Он отпустил ее. Нарина стояла, шатаясь, вся в огне и во льду одновременно. Губы пылали от его поцелуя, тело ноющей пустотой звало назад и Торина, и его. Она чувствовала его взгляд на спине – горячий и холодный, обладающий и отпускающий – пока он уходил вглубь библиотеки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нарина прижала ладони к пылающим щекам.

Тело ее было полем боя, где еще не остыли следы грубого натиска Торина, а уже легли новые, магические метки Квина.

Она принадлежала Торину? Он так считал. Квин претендовал на ее душу? Он был в этом уверен. А она… она была потеряна.

Потеряна между грубой силой, покорившей ее плоть, и холодным пламенем интеллекта и магии, задевшим самые глубины. Влечение к обоим пылало в ней с новой, пугающей силой.

Какой выбор могла сделать львица, если оба охотника были достойны? Или… выбор был лишь иллюзией?

Туманные тени сгущались не только за окном, но и в ее душе. Игра в огонь, лед и сталь вступала в новую, смертельно опасную фазу.

Глава 8 Игры страсти

Тишина личных покоев Нарины (теперь уже не каморка в «Сером Клюве», а скромная, но отдельная комната, выхлопотанная Квином после истории с кристаллом) была обманчива.

Внутри нее бушевал ураган. Тело, еще помнящее грубые объятия Торина и ледяно-горячий поцелуй Квина, отказывалось успокаиваться. Низ живота ныл сладкой, неутоленной пустотой, напоминая о ночи силы с воином. Губы пульсировали призрачным холодом-жаром от прикосновения мага.

Она стояла перед зеркалом, глядя на свое отражение – на синяк-метку Торина, уже побледневший, но все еще видимый на шее, и на необычный блеск в собственных глазах.

Страх и смятение уступили место новому, дерзкому чувству. Она не хотела выбирать. Хотела обоих. Огня и Льда. Силы и Интеллекта. Грубого обладания и Магического исследования. И она была готова играть в эту опасную, порочную игру.

Ее стратегия была проста и сложна одновременно: принимать ухаживания каждого, но постоянно намекать на присутствие другого, разжигая и ревность, и желание. Эротическое напряжение в Академии вокруг этой троицы стало осязаемым, как грозовой воздух перед бурей.

Торин находил ее после занятий по магическому фехтованию. Он прижимал ее к прохладной стене в безлюдном коридоре, его тело раскаленное, пахнущее потом и сталью, прижималось к ней, напоминая о ночи. Его руки сжимали ее бедра, приподнимая, чтобы она почувствовала его готовность сквозь одежду.

– Моя комната. Сегодня. – Его губы обжигали шею, чуть ниже синяка, оставляя новые, менее заметные следы. – На этот раз я не дам тебе заснуть до рассвета.

Нарина выгибалась, отвечая на его прикосновения стоном, но ее глаза оставались полуприкрытыми, а на губах играла легкая, загадочная улыбка.

– А если Квин ждет меня в библиотеке? У нас… незаконченный эксперимент с полярными эссенциями.

Она чувствовала, как его тело вздрагивает от гнева и возбуждения, как пальцы впиваются в ее плоть сильнее.

– Плевать мне на его эксперименты! – прошипел он ей в ухо, кусая мочку, заставляя ее взвизгнуть от боли-наслаждения. – Ты моя. Запомни это. Я не делюсь.

Она рассмеялась тихо, похотливо, проводя ногтем по его напряженной шее.

– Но разве ты не хочешь… доказать, что ты сильнее? Что твой огонь жарче его льда?

Ее слова были искрой, брошенной в порох. Он зарычал, прижав ее к стене так, что дыхание перехватило, и захватил ее губы в яростном, властном поцелуе, полном обещания наказания и невероятного наслаждения.

Но когда он отпустил ее, в его глазах горел не только триумф, но и тень сомнения, разожженного ее намеком. Он ушел, оставив ее дрожащей, возбужденной и с чувством опасной победы.

С Квином игра была иной.

Он подходил в библиотеке, его разноцветные глаза скользили по ее лицу, отмечая новый, едва заметный след от Торина. Его губы слегка поджимались, но в янтарном зрачке вспыхивал опасный огонь, а ледяной становился еще холоднее.

– Торин оставляет следы, как невоспитанный щенок, – замечал он, его голос был ровным, но в нем вибрировала сталь. – Грубо. Неэффективно. Настоящая метка…

Он поднимал руку, и над его указательным пальцем закручивался крошечный вихрь инея. Он едва касался ее запястья. Ледяной холод впивался в кожу, оставляя не синяк, а сложный, мерцающий хрустальный узор, похожий на морозный цветок.

Боль была острой, пронзительной, но тут же сменялась странным, ледяным блаженством.

– …должна быть уникальной. Как и сам объект обладания.

Его взгляд говорил:

Ты не его. Ты моя загадка.

Нарина вздрагивала, чувствуя, как жар разгорается внизу живота от этого холодного прикосновения и его слов.

– Уникальность… требует терпения, Квин, – отвечала она, глядя ему прямо в разные глаза. – А Торин… он не любит ждать. Его огонь… не терпит отсрочек.

Она видела, как сжимаются его челюсти, как ледяной глаз вспыхивает голубым пламенем. Он наклонялся, его губы почти касались ее уха, дыхание – горячее и холодное одновременно.

– Огонь можно контролировать, – шептал он, и его слова были остры, как льдинки, и обжигающи, как пламя. – Заморозить до нужного момента. А потом… дать вспыхнуть с такой силой, что он испепелит все на своем пути. Даже наглого щенка.

Его палец с морозным узором скользил вверх по ее руке к плечу, вызывая мурашки и внутреннюю дрожь. Он уходил, оставляя ее с ледяным цветком на коже и с пожаром внутри.

Эротическое напряжение зашкаливало. Каждая встреча, каждый намек, каждая «метка» от обоих доводили Нарину до грани. Она жила в состоянии перманентного возбуждения, ее тело было гиперчувствительным, реагируя на каждый взгляд, каждый случайный жест.

И она знала – играть с таким огнем и льдом смертельно опасно. Но сладость этой игры затягивала, как наркотик.

Свидание с Торином было назначено не в комнате, а в Кузнечных Мастерских Академии. Место выбрал он – символ его силы, его стихии.

Воздух здесь был густым, раскаленным, пропитанным запахом горячего металла, угля и пота. Гигантские горны пылали адским пламенем, отбрасывая танцующие тени на стены, уставленные наковальнями и тяжелыми молотами. Шум был оглушительным – стук молотов, шипение металла в воде, рев пламени.

Торин ждал ее у огромной наковальни, стоящей в полумраке чуть в стороне от основных работ.

Он был без рубахи, его торс, покрытый блестящим потом и пылью угля, сверкал в отсветах пламени, как полированная бронза. Мускулы играли под кожей при каждом движении.

В его руке был не молот, а тяжелый брус раскаленного докрасна металла. Он швырнул его в бочку с водой рядом. Шипение было оглушительным, облако пара окутало их на мгновение.

– Пришла, – его голос звучал хрипло, как скрип несмазанных шестерен. Глаза пылали в полумраке, как глаза хищника. – Боишься жара?

Нарина шагнула к нему, ее собственное тело уже покрылось испариной от духоты.

– Я не боюсь огня, Торин, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Я

любуюсь

им.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его ухмылка была торжествующей и голодной. Он в два шага преодолел расстояние, схватил ее за талию и прижал спиной к наковальне. Металл, хоть и не раскаленный, был очень теплым, почти горячим сквозь тонкую ткань ее платья.

Его тело прижалось к ней спереди, раскаленное, влажное, невероятно твердое. Запах пота, металла, угля и чистой мужской силы ударил в голову, сводя с ума.

– Любуйся этим, – прошипел он, его рука грубо рванула подол ее платья вверх, обнажая бедра.

Другая рука разорвала тонкие преграды ее нижнего белья.

Его пальцы впились в ее плоть, растопыривая бедра, прижимая ее лоно к своей огромной, пульсирующей твердости сквозь ткань штанов.

Нарина застонала, чувствуя, как влага мгновенно заливает ее, готовя к вторжению. Его магия земли и огня витала вокруг него, усиливая ощущение его мощи, делая его прикосновения еще жарче, еще требовательнее.

Он не стал медлить. Рывком освободил себя. И вошел. Глубоко, резко, заполняя до предела, заставляя ее вскрикнуть от внезапности и интенсивности ощущения.

Наковальня глухо зазвенела под их весом. Он начал двигаться. Грубо, мощно, как его удары молотом. Каждый толчок вбивал ее в твердый металл, заставлял тело вздрагивать, вырывал из груди стон или крик.

Его руки сжимали ее грудь, большие пальцы терли соски сквозь ткань, больно и сладко. Его губы кусали ее плечи, шею, губы. Он говорил – грязно, похотливо, описывая, что чувствует, как она сжимается вокруг него, как она вся его.

Его магия жаром растекалась по ее коже, усиливала каждое ощущение, делая боль – острее, а наслаждение – невыносимее.

Нарина цеплялась за его мощные плечи, ноги обвились вокруг его бедер. Она отвечала на каждый толчок, двигалась с ним в диком, первобытном ритме.

Жар мастерской, жар его тела, жар внутри нее сливались в один всепоглощающий костер. Оргазм накатил на нее, как взрыв – сокрушительный, оглушающий, выжигающий все мысли.

Она кричала, сжимая его внутренними мышцами, чувствуя, как его тело напрягается в последнем, мощном рывке, как он ревет ее имя, заполняя ее потоком огня. Он рухнул на нее, прижимая к горячей наковальне, его тяжелое дыхание обжигало ее шею.

Они лежали, слипшиеся от пота, дрожащие, на фоне шипящего металла и рева горнов. Это был акт обладания, грубый, яростный, незабываемый. Тело Нарины ныло от удовольствия и напряжения, лоно пульсировало, но в глазах горел триумф. Она приняла его огонь. И выдержала.

Глава 9 Свидание в Ледяном саду

Свидание с Квином было назначено в Ледяном Саду.

Магическое место, созданное древними магами в глубоких подвалах Академии. Здесь царила вечная зима.

Воздух был кристально чистым, морозным, пахнущим снегом и звездной пылью. Стены и потолок были покрыты искрящимся инеем и причудливыми ледяными сталактитами и сталагмитами, переливающимися в свете холодных, голубоватых магических шаров, похожих на замерзшие звезды. Под ногами хрустел мелкий снег. Тишина была абсолютной, звенящей.

Квин ждал ее у замерзшего озера, поверхность которого была гладкой, как черное стекло, отражая мерцающие «звезды». Он был в своем обычном темном одеянии, но казался частью этого ледяного пейзажа – прекрасным, отстраненным, опасным. Его разноцветные глаза светились в полумраке.

– Ты пришла, – его голос звучал тихо, но четко в звенящей тишине, как удар хрустального колокольчика. – Не замерзла?

Нарина шла к нему, ее дыхание выходило белыми облачками. Она нарочно надела легкое платье – шелковое, полупрозрачное.

Холод щипал кожу, но внутри горел огонь после Торина и предвкушение нового, иного наслаждения.

– Холод… это просто другая форма энергии, верно? – ответила она, останавливаясь перед ним. – Как и жар. Я научилась… ценить контраст.

В его глазах мелькнуло что-то – одобрение? Вызов?

Янтарный зрачок вспыхнул чуть ярче, и Нарина почувствовала волну тепла, разливающуюся по ее коже, согревающую ее вопреки морозу. Ледяной глаз сверкнул, и резкий холодок пробежал по позвоночнику, обостряя ощущение тепла и вызывая мурашки.

– Тогда почувствуй его, – прошептал он.

Он не двинулся с места, но поднял руку. Над его ладонью закрутился вихрь искрящегося инея. Он провел пальцем по воздуху перед ней. И на ее обнаженном плече, там, где начинался рукав платья, проявился сложный узор из инея.

Это было не больно. Это было… невероятно.

Ледяные щупальца впивались в кожу, холодные, острые, вызывающие резкий вдох и стон, но тут же ощущение сменялось пронизывающим, чистым блаженством, как от глотка ледяной воды в зной. Узор пульсировал, рос, сползал вниз по руке.

– Квин! – вырвалось у нее, половина протеста, половина стона наслаждения.

– Тише, – его голос был шепотом, острым, как льдинка, и обжигающим, как пламя. – Здесь все звуки священны.

Его палец продолжал водить по воздуху. Новые узоры проявлялись на ее коже: на втором плече, на ключице, на груди сквозь тонкий шелк платья. Каждое прикосновение холодной магии заставляло ее вздрагивать, стонать, выгибаться.

Контраст между морозным воздухом сада, ледяными узорами на коже и внутренним жаром, разгоравшимся все сильнее, был невыносим и восхитителен.

Соски затвердели до каменной твердости, больно упираясь в ткань. Между ног пульсировало влажное тепло.

Он шагнул ближе. Его разноцветные глаза неотрывно следили за каждой ее реакцией, за каждым вздрагиванием, за каждым стоном.

Янтарный взгляд усиливал жар внутри нее, ледяной – обострял ощущение холода на коже, заставляя ее чувствовать каждую линию инея с невероятной четкостью.

Он наклонился, его губы коснулись узора на ее ключице. Губы были теплыми, почти горячими на ледяной коже. Нарина взвыла от контраста.

– Чувствуешь? – его горячее дыхание обжигало ледяные узоры. – Баланс. Гармония противоположностей. В этом… истинная сила. И истинное наслаждение.

Его рука наконец коснулась ее не через воздух, а кожей. Его пальцы – длинные, изящные, прохладные – скользнули под шелк платья, нашли ее горячую, твердую грудь.

Большой палец провел по соску сквозь ткань. Янтарный глаз вспыхнул, и волна жара обрушилась на грудь, заставив сосок гореть. Ледяной глаз сфокусировался, и холодная волна сжала низ живота, обостряя пульсацию в лоне до боли.

Нарина закричала, вцепившись в его одежду, теряя опору.

Он поймал ее, медленно опуская на мягкий слой снега у черного зеркала озера.

Его движения были медленными, точными, исследующими. Он снимал с нее платье, обнажая кожу, украшенную сияющими ледяными узорами. Его взгляд скользил по ней, как прикосновение, жгучее и леденящее одновременно. Его пальцы следовали за узорами, то согревая их своим прикосновением, то создавая новые ледяные завитки рядом, на теплой коже живота, бедер.

Каждое прикосновение, каждое новое пятно холода вызывало у нее конвульсивные вздрагивания, прерывистые стоны, дикие выгибания. Она была гиперчувствительной, как натянутая струна, и он играл на ней виртуозно, смешивая жар и холод, боль и наслаждение.

Когда он вошел в нее, это было не вторжение, а завершение ритуала. Он был прохладным, твердым, невероятно наполняющим. Он двигался медленно, глубоко, с невероятной чуткостью, следя за ее реакцией, подстраиваясь под каждый ее стон, каждый вздох.

Его разноцветные глаза неотрывно смотрели ей в лицо, читая каждую эмоцию. Иногда его янтарный взгляд усиливал волну наслаждения, заставляя ее кричать. Иногда ледяной создавал холодный контраст, обостряя ощущение до нестерпимости.

Он шептал ей на ухо – слова о магии, о двойственности, о ее уникальности, о том, как ее тело откликается на его прикосновения. Слова были остры и обжигающи, как его магия.

Оргазм пришел не взрывом, а долгой, нарастающей волной, захлестнувшей ее с головой, заставившая выть от чистого, ледяно-горячего блаженства.

Она чувствовала, как он сдерживается, контролирует свой финал, продлевая ее наслаждение, и только когда ее тело начало спадать с пика, он отпустил себя с тихим стоном, заполняя ее прохладной влагой.

Они лежали на снегу, его тело частично прикрывало ее от холода, но ледяные узоры на ее коже все еще сияли.

Нарина дрожала – от холода, от пережитого, от невероятной, изощренной чувственности этого акта. Это было не обладание. Это было исследование. Покорение души и тела через невероятное мастерство. И она отдалась этому полностью.

Тело Нарины стало полем битвы, где властвовали два владыки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На нем остались следы грубой силы Торина у наковальни и искусные ледяные узоры Квина в саду.

Внутри нее еще пульсировало эхо двух разных наслаждений – яростного и изощренного. Она не выбирала. Она

приняла

обоих. И игра только начиналась. Огонь и лед познали ее плоть.

Теперь им предстояло узнать цену обладания. А она будет играть, балансируя на лезвии, пока страсть не сожжет их всех дотла.

Глава 10 Ревность и сталь

Напряжение в Академии Звездного Пламени висело тяжелее свинцовых туч перед грозой. Слухи о «скромнице Нарине» и двух ее невероятных поклонниках – гении Квине и чемпионе Торине – ползли по коридорам, обрастая самыми пикантными подробностями.

Одни шептались о ее магическом искусстве соблазна, другие – о невероятной удаче «деревенщины». Но никто не знал главного: Нарина больше не была пассивной игрушкой в их руках. Она была игроком, балансирующим на лезвии страсти, и наслаждавшимся каждой опасной секундой.

Тело ее все еще помнило грубую мощь Торина в кузне и ледяную страсть Квина в саду, и эта память сводила с ума, заставляя кожу пылать, а между ног пульсировать влажным теплом в самый неподходящий момент.

Взрыв произошел в самый разгар дня, на главной площади Академии – «Круге Единства», куда стекались студенты между лекциями. Солнце било в глаза, но холодок от недавнего словесного поединка Нарины с Квином в библиотеке (где она намекнула на «незабываемую мощь кузнечных молотов») все еще витал в воздухе.

Торин, только что вышедший с тренировки, раскаленный, с перебинтованной рукой и яростью в темных глазах, увидел Квина, спокойно беседующего с профессором алхимии у фонтана. Этого было достаточно.

– Эй, двуликий! – голос Торина прокатился по площади, заставив смолкнуть разговоры. Он шел напролом, оттесняя студентов, как бульдозер. – Нашел время оторваться от своих склянок? Или опять подкарауливаешь

мою

девчонку, чтобы рисовать на ней свои ледяные каракули?

Квин медленно повернулся. Его лицо было непроницаемой маской, но разноцветные глаза вспыхнули. Янтарный зрачок загорелся темным, опасным огнем, ледяной – стал таким же холодным и острым, как алмазная пыль.

Воздух вокруг него завибрировал – ощутимо похолодало с одной стороны и потеплело с другой.

– Твоя девчонка, Торин? – его голос был тихим, ровным, но каждое слово резало, как отточенный скальпель. – Интересное заявление, учитывая, что вчера вечером она была занята… изучением полярных эссенций. До глубокой ночи.

Он сделал едва заметную паузу, его взгляд скользнул по перебинтованной руке Торина с презрительной оценкой.

– Кажется, твои единственные эссенции – это пот и агрессия. Грубо. Примитивно.

Торин взревел. Он рванулся вперед, схватив Квина за воротник мантии. Силач против мага. Огонь против Льда. Горячее дыхание Торина обжигало лицо Квина, его ярость была физической, как удар кулаком.

– Не смей говорить о ней! – проревел Торин, тряся Квина, но тот стоял непоколебимо, как гора, лишь глаза пылали двойным пламенем. – Ты думаешь, твои заморозки и книжная премудрость дают тебе право? Она

моя

! Чувствует мою силу, отвечает на нее, как должна отвечать настоящая женщина! А твои штучки… – он презрительно фыркнул, – …для нервных девственниц!

Квин не отстранился. Он поднял руку, и пространство между ними сжалось – Торин почувствовал, как его хватка буквально

леденеет

, а с другой стороны на него подул волной нестерпимого жара. Контраст был шокирующим, болезненным.

– Сила? – Квин произнес слово с убийственной насмешкой. – Ты называешь силой тупое вбивание клина в то, что и так открыто? Она не твоя собственность, болван. Она – сложнейший артефакт, требующий понимания, а не топорного обращения. И она отвечает на

мой

холод и

мой

жар так, как никогда не ответит на твою примитивную возню.

Его ледяной глаз сверкнул прямо в лицо Торину.

– Она смеется над тобой, когда рассказывает мне, как ты молил ее о пощаде у наковальни.

Это было ниже пояса. Торин взвыл от ярости, подняв кулак. Квин приготовился к щелчку пальцев, который мог выпустить настоящую стихию. Толпа замерла в ужасно-восхищенном ожидании крови. Воздух трещал от магии и ненависти.

– Довольно!

Голос Нарины прозвучал не громко, но с такой холодной, неоспоримой властью, что оба мужчины вздрогнули и невольно ослабили хватку. Она вышла из толпы, не скромная мышка, а львица с горящими глазами. Ее платье было простым, но осанка – королевской. Она подошла к ним, останавливаясь ровно посередине, бросая вызов обоим своим видом.

– Вы закончили меряться… чем там вы меряетесь? – ее голос был гладким, как сталь, и острым, как бритва. – Мышцами? Объемом магических знаний? Глупостью?

Она окинула их взглядом, полным гнева и… разочарования.

– Вы оба ведете себя как дети, у которых отобрали игрушку! Но я – не игрушка!

Тишина на площади стала абсолютной. Даже Элис, злорадно наблюдавшая из толпы, замерла с открытым ртом.

– Вы кричите о своих правах на меня, – продолжала Нарина, ее слова падали, как камни. – Торин – о силе и обладании. Квин – о понимании и уникальности. А задумывались ли вы хоть на миг о

моих

чувствах? О том, чего хочу

я

? – Она сделала шаг вперед, ее глаза пылали. – Я люблю вас обоих!

Взрыв шепота прокатился по толпе. «Люблю! Обоих!» – эхом разносилось по площади.

– Да! – Нарина повысила голос, перекрывая шепот. – Люблю яростную, неистовую силу Торина, которая заставляет меня чувствовать себя

живой

! Люблю холодный, проникающий в самую душу ум Квина, который видит меня

настоящую

!

Она оглядела их лица – искаженное яростью и непониманием лицо Торина, застывшее в ледяном, но потрясенном внимании лицо Квина.

– И я не собираюсь отказывать ни одному из вас! Ни в чувствах, ни в близости!

Она бросила им вызов, прямой и дерзкий.

– Если вас это не устраивает… – ее голос стал тише, но опаснее. – Если ваши собственнические замашки для вас дороже моих чувств… то отступите. Уйдите. Сейчас.

Она расправила плечи, глядя каждому в глаза.

– Но если вы хотите быть рядом со мной… учитесь делить. Или… – в ее глазах мелькнула искра безумной, порочной дерзости, – …учитесь делиться

мной

. Но решайте. Сейчас.

Тишина звенела. Торин и Квин смотрели сначала на нее, потом друг на друга. Ненависть бурлила между ними, смешанная с шоком и… непониманием. Отступить? Уйти? Ни один даже не пошевелился. Мысль о том, чтобы оставить поле боя, оставить

ее

другому, была невыносима.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Торин первым сломал молчание. Грубый смешок, лишенный веселья.

– Ты хочешь быть с нами

двоими

? – Он покачал головой, его темные глаза сверлили Нарину, оценивая, испытывая. – Дерзко, крошка. Очень дерзко. А выдержать нас

вместе

?

Его губы растянулись в ухмылке, полной вызова и похотливого любопытства.

– Это тебе не с одним возиться. Это… настоящая битва.

Он бросил тяжелый, значимый взгляд на Квина.

– Что скажешь, двуликий? Готов помериться силами не на словах, а… в деле? На одной арене? С одной… целью?

Предложение повисло в воздухе, шокирующее, невероятное, невыносимо эротичное. Нарина почувствовала, как кровь приливает к лицу и ниже, влага пробивается сквозь белье.

Квин не ответил сразу. Его разноцветные глаза были прикованы к Нарине. Янтарный – пылал темным, незнакомым огнем, ледяной – сверкал расчетливым холодом.

В его обычно бесстрастном лице читалось напряженное размышление, борьба между ревностью, интеллектом и… пробудившимся диким интересом.

– Одна арена… одна цель… – он произнес слова медленно, взвешивая каждое. Его взгляд скользнул по фигуре Нарины, будто оценивая ее способность вынести такой эксперимент. – Это… экстремальная алхимия чувств. Высокий риск. Непредсказуемый результат.

Он сделал паузу, и в этой паузе было больше согласия, чем в любых словах.

– Но если предмет эксперимента… добровольно согласен на условия… – он не сводил глаз с Нарины, и в них читался вызов, не меньший, чем у Торина.

Нарина стояла меж них, как на раскаленной сковороде. Страх? Был. Но сильнее был захлестывающий прилив возбуждения, темный, порочный, невероятно сладкий. Они оба приняли вызов. Оба согласились на ее условия. Игра вступила в совершенно новую, немыслимую фазу.

– Значит… – ее голос дрожал, но она заставила его звучать твердо, – …решили? Без отступлений?

Оба мужчины кивнули, не глядя друг на друга, их взгляды были прикованы к ней – голодные, опасные, готовые.

В этот момент из толпы прозвучал сладко-ядовитый голос Леди Элис:

– Ох, какие страсти! Просто дух захватывает! – Она вышла вперед, ее глаза сияли злобным торжеством. – Но скажите, друзья… Разве не странно? Эта… Нарина. Скромница из глуши. А очаровала двух лучших мужчин Академии! Как ей это удается? Может… она не та, за кого себя выдает?

Она сделала театральную паузу, наслаждаясь вниманием.

– Может, она не простая деревенщина? Может, у нее есть… секреты? Силы, о которых мы не знаем? Или… задачи?

Она бросила значительный взгляд на ректора, который тоже наблюдал за сценой с каменным лицом.

– Уж не шпионка ли она, засланная, чтобы совратить и сбить с пути наших лучших умов и бойцов? Ведь как еще объяснить такую… неестественную власть над ними?

Слова Элис упали, как камень в воду, порождая круги шепота и подозрительных взглядов.

Нарина ощутила ледяной укол страха в сердце.

Шпионка?

Это было опасно. Опаснее ревности Торина и Квина вместе взятых. Ее тайна – ее истинное происхождение – могла раскрыться самым ужасным образом.

Торин фыркнул с презрением:

– Чушь собачья!

Квин лишь сузил разноцветные глаза, его взгляд стал еще более аналитическим, изучающим – но теперь он изучал не только ее, но и реакцию толпы, ректора.

Нарина выпрямилась, собирая всю свою волю. Страх перед разоблачением смешался с яростью на Элис и новым приливом дерзости. Они – Торин и Квин – только что согласились на ее безумную игру. Они были ее щитом, ее силой. Пора действовать.

– Страх и зависть – плохие советчики, Леди Элис, – ее голос звучал громко и четко, с неожиданной для «деревенщины» властностью. – Вместо того чтобы плести грязные инсинуации, лучше бы подумала, как вернуть себе украденный кристалл… или то, что от него осталось после разоблачения.

Она видела, как побелело лицо Элис, как вздрогнул ректор. Она повернулась к Торину и Квину, игнорируя толпу, шепоты, обвинения.

– Ночь, – сказала она тихо, но так, что оба услышали. Ее взгляд метнулся от горящих глаз Торина к ледяному взору Квина. – Моя комната. После полуночи. Приходите… готовыми.

Она подчеркнула последнее слово, вкладывая в него весь смысл предстоящего испытания.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла прочь, оставляя за собой взрыв шепота, ярость Элис, тяжелый взгляд ректора и двух самых опасных мужчин Академии, которых она только что бросила вызов, поставив на кон все – свою репутацию, свою тайну и свою ненасытную, порочную страсть. Игра в огонь, лед и сталь достигла точки невозврата. Следующая остановка – ночь, где сойдутся не два, а три полюса желания. И цена проигрыша могла быть смертельной.

Глава 11 Ночь испытания

Полночь. Тишина в коридорах общежития старших студентов была звенящей, напряженной, как тетива лука перед выстрелом.

В комнате Нарины царил полумрак, нарушаемый лишь мерцанием единственной магической лампы, отбрасывающей танцующие тени на стены.

Воздух был густым от предвкушения, пахнущим ее собственным возбуждением и дорогими маслами, которые она нанесла на пульсирующие точки тела.

Она стояла посреди комнаты, облаченная лишь в легчайший шелковый халат, под которым не было ничего. Сердце колотилось как бешеное, а между ног стоял знакомый, влажный, сладкий комок ожидания. Страх перемешивался с лихорадочным возбуждением. Она бросила вызов двум стихиям. Теперь они шли к ней.

Стук в дверь. Не один. Два. Разные. Твердый, властный, как удар кулаком по щиту – Торин. И тихий, точный, словно отмеренный циркулем – Квин.

Нарина вздрогнула, почувствовав, как влага проступает сильнее. Она глубоко вдохнула, собирая всю свою дерзость, и открыла.

Они стояли на пороге, заполнив собой весь дверной проем. Торин – огромный, как гора, в простой темной рубахе, расстегнутой на груди, обнажающей мощные мускулы. Его темные глаза пылали голодом и вызовом, скользнули по ее халату с таким обладающим желанием, что по коже побежали мурашки. От него веяло жаром и энергией бойца, готового к схватке.

Квин – в своем безупречном темном одеянии, но без мантии. Его лицо было маской ледяного спокойствия, но разноцветные глаза! Янтарный зрачок горел темным, незнакомым пламенем, ледяной – сверкал острой, хищной оценкой.

Воздух вокруг него искрился контрастом – теплая волна с одной стороны, холодок с другой. Он молча смотрел на Нарину, его взгляд был физическим прикосновением, жгучим и леденящим одновременно.

Тишина. Гулкая, напряженная. Ревность и вражда витали между ними, как электрический разряд. Они не смотрели друг на друга. Только на

нее

.

Нарина почувствовала себя центром бури, точкой, где сходятся две неукротимые силы. Она сделала шаг назад, приглашая войти.

– Закройте дверь, – сказала она, ее голос звучал ниже, хриплее обычного

.

– И заприте ее. Наглухо.

Торин громко щелкнул засовом. Звук прозвучал как выстрел стартового пистолета.

Квин едва заметно кивнул, его пальцы сложились в сложный, мгновенный жест – по стенам комнаты пробежали синеватые блики магического барьера, заглушающего звуки.

Теперь они были совершенно одни. Отрезаны от мира. В ловушке собственной страсти.

Нарина распахнула халат. Шелк соскользнул с плеч, упал к ногам беззвучным облаком.

Она стояла перед ними обнаженная, в свете лампы, ее кожа сияла, грудь высоко вздымалась от дыхания, а между ног уже блестела влага вожделения. Это был не вызов. Это было предложение. Жертва на алтарь их общего желания.

Торин зарычал. Глубокий, животный звук, исходящий из самой груди. Он шагнул первым, его движение было порывистым, как атака. Но прежде чем он успел схватить ее, Квин начал действовать.

Не резко. Изящно. Он поднял руку. От его пальцев к телу Нарины потянулись тонкие, искрящиеся струйки инея. Они коснулись ее сосков – ледяные щупальца, обвивающие налитые, темно-розовые бутоны.

Нарина вскрикнула от шока и невероятного ощущения – острого холода, мгновенно сменяющегося жгучим приливом крови. Соски затвердели до каменной твердости, болезненно чувствительные.

– Не спеши, громовержец, – голос Квина был тихим, но режущим, как лед. – Наслаждение требует… подготовки. Температура… должна быть идеальной.

Торин замер, его темные глаза метались от сияющих инеем сосков Нарины к ледяному лицу Квина. Ярость бурлила в нем, но в ней появилась тень… любопытства? Он видел, как Нарина выгибается, стонет, ее глаза закатываются от смеси боли и наслаждения. Он хотел этого. Хотел

ее

наслаждения.

Квин провел пальцем по воздуху. Струйки инея сползли вниз, к ее животу, оставляя замысловатые, мерцающие холодом узоры. Нарина взвизгнула, когда ледяные щупальца коснулись чувствительной кожи ниже пупка, чуть не дойдя до лобка.

– Квин!.. – ее стон был половинкой мольбы, половинкой восторга.

Торин не выдержал. Он шагнул к Нарине, но не оттолкнув Квина. Его огромные, шершавые ладони схватили ее за талию, притянули к своей раскаленной груди. Его губы грубо накрыли ее рот, язык вторгся внутрь – властный, требовательный, знакомый.

Он целовал ее так, словно хотел поглотить, заявить права заново. Нарина ответила страстно, вцепившись пальцами в его волосы, чувствуя, как его твердость упирается в ее живот.

И в этот момент Квин опустился на колени перед ней. Его разноцветные глаза были прикованы к месту соединения ее бедер, к блестящей влаге, к трепещущим складкам.

Его дыхание, горячее и холодное одновременно, коснулось ее кожи там. Нарина вздрогнула всем телом, прервав поцелуй с Торином на полуслове, издав высокий,

переливчатый стон.

– Контраст, – прошептал Квин, его голос звучал гипнотически. – Основа гармонии.

Он поднял руку. Над его указательным пальцем завился крошечный шар янтарного пламени, горячий, но не обжигающий. Одновременно, мизинец другой руки покрылся инеем.

Он медленно, с хирургической точностью поднес их к ее лобку. Пламя коснулось одной складки – волна жгучего, сладкого тепла влилась в нее. Лед коснулся другой – пронзительный холодок заставил ее взвыть и дернуться в руках Торина.

Контраст ощущений был умопомрачительным, невыносимым, божественным. Нарина забилась, чувствуя, как внутри все сжимается и плавится одновременно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12 Симфония плоти

Торин, ошеломленный, завороженный зрелищем, почувствовал, как ее тело судорожно сжимается в его руках. Его собственная ярость и ревность начали трансформироваться во что-то иное – в азарт, в темное любопытство, в желание быть

частью

этого.

Его рука соскользнула с ее талии, грубо сжала ее грудь, большой палец принялся тереть и без того гиперчувствительный сосок, покрытый остатками инея. Боль и наслаждение заставили Нарину кричать в его рот.

Квин не останавливался. Его язык – удивительно горячий – лизнул ее вдоль влажной щели, избегая клитора, где жар и холод его магии создавали невыносимое напряжение. Потом он коснулся клитора кончиком языка, обжигающе горячим, и одновременно подул на него струйкой ледяного воздуха.

Нарина взвыла, ее тело выгнулось дугой, ноги подкосились. Только мощные руки Торина удержали ее от падения. Она висела на них, вся – сплошная дрожь и воплощенное наслаждение.

– Довольно… подготовок, – прохрипел Торин, его голос был хриплым от собственного возбуждения. Он смотрел, как Квин ласкает Нарину языком и магией, как ее тело бьется в экстазе, и его собственная потребность стала нестерпимой. – Пора к делу.

Квин отстранился на мгновение, его губы блестели ее соком. В его разноцветных глазах не было протеста. Был расчет. Согласие.

– Согласен. Но по правилам. Ты… берешь то, что ближе к земле. Я… исследую высоты.

Прежде чем Нарина успела что-либо понять, Торин подхватил ее на руки, как перышко, и швырнул на широкую кровать. Он сорвал с себя рубаху, обнажив могучее тело.

Его руки раздвинули ее бедра с властной силой. Его взгляд утонул в ее влажном, трепещущем лоне.

– Моя, – проревел он, и вонзился в нее одним мощным толчком.

Нарина вскрикнула от внезапной полноты, от знакомой, грубой силы, заполняющей ее до предела. Он начал двигаться – глубоко, мощно, как в кузне, но теперь с новой яростью, подогретой зрелищем ее наслаждения от рук Квина.

И тут же Квин очутился рядом с ее головой. Его пальцы вплелись в ее волосы, отклонив голову назад. Его разные глаза утонули в ее глазах.

– Смотри на меня, – приказал он, и его голос не допускал возражений.

Его губы нашли ее губы в медленном, глубоком, исследующем поцелуе, контрастирующем с яростными толчками Торина снизу. Когда он смотрел на нее янтарным глазом, ее губы горели, отвечая страстью. Когда ледяным – холодный трепет пробегал по всему телу, обостряя каждое ощущение от движений Торина внутри нее.

Его рука скользнула вниз, нашла ее грудь, сжатую в кулаке Торина. Пальцы Квина легко отодвинули руку силача (Торин лишь хрипло зарычал, но не остановился) и принялись ласкать гиперчувствительный сосок – то теплыми подушечками, то холодными кончиками ногтей, то создавая крошечные вихри инея прямо на ареоле.

Нарина кричала в рот Квину, ее тело разрывалось между двумя полюсами наслаждения: мощной, грубой стимуляцией снизу и изощренной, магической игрой сверху.

Торин чувствовал каждое ее сжатие, каждый вопль, каждую дрожь. Видеть, как она отвечает на поцелуи и ласки Квина, как ее глаза закатываются под его взглядом, зажигало в нем новую, дикую ярость, но и новое, извращенное возбуждение.

Он усилил темп, вгоняя в нее с такой силой, что кровать скрипела в такт. Его руки впились в ее бедра, прижимая ее к себе, заставляя принимать его еще глубже.

– Моя! – рычал он с каждым толчком, но теперь это было не только утверждение, но и вызов Квину.

Квин принял вызов. Он оторвался от ее губ, его поцелуи и язык поползли вниз по шее, к груди. Он захватил тот сосок, который не был занят его пальцами, в рот. Его язык работал с невероятной точностью – то горячий и влажный, то внезапно охлаждаемый крошечной струйкой магического льда.

Одновременно его рука скользнула между их тел, туда, где Торин входил в Нарину. Его пальцы нашли ее клитор, натертый до невероятной чувствительности. И он прикоснулся. Не просто коснулся. Он применил свою двойственную магию в полную силу.

Кончик одного пальца пылал янтарным жаром, другой был обжигающе ледяным. Он начал водить ими по клитору попеременно и вместе, создавая безумный калейдоскоп ощущений – жгучий жар, пронизывающий холод, невыносимый контраст.

Нарина взорвалась. Оргазм накатил на нее не как волна, а как цунами, сокрушая все барьеры. Она закричала так, что даже магический барьер дрогнул, ее тело выгнулось, затряслось в конвульсиях экстаза, внутренние мышцы судорожно сжали Торина.

Волны наслаждения били с невероятной силой, смешивая жар его тела внутри нее, холод и жар рук Квина на клиторе, его горяче-ледяной рот на соске.

Торин не удержался. Ее безумное сжатие, ее дикий крик, вид ее лица, искаженного наслаждением от рук

другого

мужчины, – все это сорвало последние преграды. Он вопил ее имя, вгоняя в нее в последних, яростных толчках, чувствуя, как его собственное наслаждение вырывается потоком раскаленной лавы, смешиваясь с ее соком.

Квин наблюдал. Его разноцветные глаза неотрывно следили за ее лицом, за каждой гримасой экстаза, за каждым подрагиванием ее тела. Он видел, как Торин изливается в нее, и в его ледяном глазу мелькнуло что-то темное – ревность? Обладание?

Но он не отстранился. Его пальцы продолжали свою изощренную игру на ее клиторе, продлевая ее оргазм, заставляя ее биться в новых конвульсиях, стонать, плакать от переизбытка ощущений. Только когда ее тело начало успокаиваться, дрожь сменилась мелкой рябью, он медленно убрал руку.

Тишина. Нарушаемая только тяжелым дыханием троих. Воздух был густым от смеси запахов: секса, пота, магического озона, дорогих масел.

Нарина лежала распластанная, разбитая, невероятно опустошенная и невероятно наполненная. Ее тело ныло в сотне мест – от синяков, оставленных Торином, от ледяных узоров Квина, от невероятного растяжения и напряжения. Между ног пульсировало приятной болью и теплом от двух разных семян.

Торин рухнул рядом с ней, его могучее тело было покрыто потом, грудь вздымалась. Он смотрел в потолок, его темные глаза были полны какого-то непонимающего изумления.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Квин медленно поднялся с кровати. Он подошел к умывальнику, намочил ткань. Вода в тазу мгновенно покрылась легким инеем под его прикосновением. Он вернулся и стал осторожно, с неожиданной нежностью, протирать тело Нарины.

Холодная ткань успокаивала жаркие синяки, смывала следы их страсти. Его разноцветные глаза смотрели на нее – уже без голода, но с глубокой, непроницаемой задумчивостью. Он коснулся прохладной тканью ее лба.

– Испытание… – прошептала Нарина, ее голос был хриплым от криков. – Выдержала?

Торин хрипло рассмеялся, поворачиваясь к ней. Его рука грубо сжала ее бедро.

– Еще как, львица. Но это был только первый раунд.

Квин не ответил. Он продолжал вытирать ее, его взгляд скользнул на Торина, потом на следы их соития на ее теле, на ее измученное, но сияющее удовлетворением лицо. В его янтарном глазу все еще тлели угли, а ледяной был глубок, как океан. Он наклонился и очень тихо, только для нее, прошептал:

– Экстремальная алхимия… дала неожиданный результат. Пока… удовлетворительный. Но эксперимент требует повторения. Для… подтверждения данных.

Нарина закрыла глаза. Она была разбита, опустошена, но счастлива так, как никогда. Они были здесь. Оба. И не убили друг друга. Они подарили ей нечто запредельное.

И они говорили о продолжении.

Страх уступил место глубокой, животной усталости и предвкушению. Ночь испытания была пройдена. Но игра… игра только начиналась по-настоящему. И теперь в ней было трое игроков. Огонь. Лед. И Львица, которая научилась принимать и то, и другое. Одновременно.

Глава 13 Падение маски

Утро после Ночи Испытания застало Нарину в состоянии глубокой, животной усталости и странного, ликующего покоя.

Тело ныло в сотне мест – синяки Торина смешивались с призрачным холодом магических меток Квина, а между ног стояла сладкая, влажная боль-напоминание о мощи, которой она подверглась.

Но в душе бушевал шторм иного рода – ликование. Она выдержала. Они выдержали. Огонь и лед не уничтожили друг друга в ярости обладания, а… дополнили. И это открывало путь в безумное, порочное, невероятно желанное будущее.

Однако судьба, казалось, решила испытать ее на прочность вновь. Едва она ступила во внутренний двор Академии – «Круг Единства», где кипела утренняя жизнь студентов, – как почувствовала тяжелый, осуждающий гул толпы. Все взгляды были прикованы к ней.

В центре круга стоял Ректор Блэк, его лицо – высеченное из гранита неодобрение. Рядом с ним – сияющая злобным торжеством Элис, а чуть поодаль – Квин и Торин, подошедшие с разных сторон двора. Их лица были суровы, напряжены. Квин – ледяная маска с пылающими разноцветными глазами. Торин – сжатый кулак ярости, темный взгляд метал молнии в Элис и ректора.

– Нарина, именующая себя Локк, – голос ректора громыхал, заглушая шепот. – Подойди.

Она подошла, выпрямив спину, несмотря на усталость в ногах и дрожь внутри. Предчувствие ледяной змеей скользнуло по позвоночнику.

– Леди Элис де Монфор предоставила нам… тревожные сведения, – продолжил ректор, его взгляд буравил Нарину. – Проверка, предпринятая по моему приказу, не оставляет сомнений.

Он сделал паузу, давая словам нависнуть дамокловым мечом.

– Деревни Уколки не существует. Никто в окрестных землях не знает пахаря Локка с дочерью Нариной. Ты – призрак. Ложь. Кто ты? – Его голос стал ниже, опаснее. – Шпионка, засланная врагами Империи? Колдунья, плетущая темные сети в стенах нашей святыни? Объяснись. Или…

Он не договорил, но угроза исключения и блокировки магии висела в воздухе, холодная и окончательная.

Элис едва сдерживала смех торжества, ее глаза сверкали ядом. Толпа замерла в шоке. Квин сжал кулаки, по его разноцветным глазам пробежали молнии анализа и ярости. Торин сделал шаг вперед, его тело напряглось как перед прыжком, низкий рык вырвался из его груди.

Нарина почувствовала их ярость за нее, их готовность снова ринуться в бой. Но на этот раз… на этот раз защита требовала не хитрости или силы, а правды. Горькой, опасной, освобождающей.

Унижение жгло ее изнутри. Унижение от лжи Элис, от подозрений, от необходимости скрываться. Гнев – чистый, яростный, львиный – вскипел в крови. Чаша терпения переполнилась. Хватит прятаться.

Она закрыла глаза на мгновение, собирая всю свою волю, всю гордость крови, текущей в ее жилах. Когда она открыла их, что-то изменилось. Осанка стала прямой, как клинок. Плечи расправились. Взгляд, обычно скромный или пылающий страстью, теперь стал холодным, властным, неоспоримым. Она была больше не Нариной из дальних деревень. Она была леди Нарина де Люмир.

Медленным, полным достоинства жестом она засунула руну под скромный воротник платья. Когда рука вынырнула, в ее пальцах сверкал перстень. Не простое украшение. Массивный золотой перстень с огромным рубином огненного цвета, внутри которого был выгравирован свирепый лев, вставший на дыбы – фамильный герб дома Люмир.

Символ, известный каждому ребенку Империи. Символ герцогской власти, крови, стоящей в шаге от трона.

Она подняла руку, и солнце ударило в рубин, залив двор кроваво-золотым светом. Голос, который зазвучал, был не ее прежним голосом. Он был низким, звучным, полным неоспоримой власти, эхом разнесшимся по замолкшему двору:

– Вы обвиняете

леди Нарину де Люмир

, дочь Его Светлости Герцога Каэлана, брата Его Величества Короля,

Кровь Королевскую

, в шпионаже и обмане?!

Шок. Абсолютный, оглушающий. Воздух вымер. Даже Ректор Блэк остолбенел, его каменное лицо поползло трещинами неверия. Элис побледнела как полотно, ее злобная улыбка замерзла, затем обрушилась, и она зашаталась, едва не упав. Глаза студентов вылезали из орбит. Рты открылись в немом крике.

Затем – волна. Как один, студенты, профессора, даже стражники – склонились в низких, почтительных поклонах. Шепот пронесся, как ветер: «Де Люмир… Кровь Королевская… Герцогиня…»

Ректор Блэк сделал шаг назад, его рука непроизвольно поднялась к сердцу.

– Ваша Светлость… я… мы… не ведали… – он задыхался, его голос потерял всю властность.

Нарина (теперь –

леди

Нарина) не удостоила его взглядом. Ее властные, холодные глаза остановились на побелевшей, дрожащей Элис.

– Леди де Монфор, – голос резал, как лед. – Ваше рвение… замечено. Будьте уверены, мой отец

оценит

ваши старания по достоинству.

Слова звучали как приговор. Элис вскрикнула и, прикрыв лицо руками, бросилась бежать, расталкивая толпу.

– Разойдись! – прогремел голос ректора, пытаясь вернуть контроль. Толпа зашевелилась, расходясь шокированными группами, бросая испуганные, преклоненные взгляды на Нарину.

Квин и Торин стояли как вкопанные, не кланяясь, но их лица выражали абсолютный, потрясенный шок. Разноцветные глаза Квина были широко раскрыты, аналитический ум явно перемалывал новую реальность. Темные глаза Торина сверлили ее с немым вопросом и… незнакомой тенью почтительного страха.

Ректор подошел, согнувшись в почтительном поклоне.

– Ваша Светлость… покои… мы немедленно подготовим достойные Вашего статуса…

– Позже, – отрезала Нарина, ее властный тон не допускал возражений.

Она повернулась и пошла прочь от центра двора, не к общежитию, а к тихой аркаде, где ее ждали… они. Она чувствовала их тяжелые шаги за спиной, их шок, их непонимание.

Под сенью аркады, в относительной уединенности, она остановилась и обернулась. Их лица были искажены бурей эмоций.

– Герцогиня? – выдохнул Торин, его голос звучал хрипло, чужим. Он смотрел на нее, как на призрак. – Ты… Кровь Королевская? И ты… скрывалась? Жила в этой конуре? Позволяла Элис… нам…– Он не мог найти слов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Квин молчал. Но его разноцветные глаза пылали. Янтарный – яростью от осознания ее унижения, ледяной – острейшим анализом последствий.

– Репутация, Нарина… Леди Нарина, – поправился он. – Твой статус… твой отец… Ты понимаешь, что наделала? Объявив себя так… публично?

В его голосе была не критика, а глубокая озабоченность, почти… страх за нее.

Нарина смотрела на них, и вдруг рассмеялась. Звонкий, свободный смех, полный облегчения и дерзости, который заставил их вздрогнуть.

– Репутация? Статус? – она покачала головой, глаза ее сияли ликующим безумием. – Вы знаете историю Гвендолин?

Они переглянулись. Гвендолин. Имя легендарное. Дочь Короля Третьей эпохи, умная, смелая, дерзкая, наследница престола.

– Которая… отреклась? – осторожно произнес Квин, его аналитический ум уже видел параллели.

– Да! – воскликнула Нарина, ее глаза горели. – Которая влюбилась. Не в одного. В

двух

мужчин. И не пожелала отказываться от своего счастья в угоду короне и репутации. Отреклась от престола в пользу младшего брата. И уехала в свое имение. Где жила долго и… – она сделала значительную паузу, – …

очень

счастливо. Со

своими

возлюбленными. О которых до сих пор слагают баллады.

Она улыбнулась им, улыбкой своей дерзкой прабабки.

– Гвендолин де Люмир. Моя прабабка по отцу. Видимо, я пошла в нее. И я… – она расправила плечи, глядя каждому в глаза с вызовом и обещанием, – …также собираюсь прожить свою жизнь. Счастливо. С

моими

возлюбленными. Пусть слагают легенды. Пусть шепчутся. Я –

свободна

!

Ее слова повисли в воздухе. Шок сменился непониманием, затем ослепительным прозрением, а потом – волной неукротимой страсти.

Торин первым сорвался с места. Он шагнул к ней, забыв о титулах, о статусе, видя перед собой только ту самую львицу, которую поклялся иметь. Его руки схватили ее за талию, притянули к своей раскаленной груди.

– Герцогиня, демоны меня возьми! – прохрипел он, и его губы грубо, властно захватили ее рот, поцелуй был полон ярости, восхищения и неукротимого желания.

Нарина ответила страстно, впиваясь пальцами в его волосы, чувствуя, как знакомый жар разливается по всему телу.

Квин не остался в стороне. Его разноцветные глаза пылали новым огнем – огнем обладания не просто женщиной, а

герцогиней

, женщиной, чья дерзость превзошла все его ожидания.

Он подошел сзади, его длинные, магические пальцы впились в ее плечи. Его губы коснулись ее шеи, чуть ниже уха – горячие и холодные одновременно.

– Моя мятежная герцогиня… – прошептал он, и его язык обжег кожу, а зубы слегка сжали чувствительное место.

Нарина взвыла в поцелуй Торина, выгибаясь между их телами, чувствуя, как возбуждение нарастает лавинообразно.

– Ваша Светлость… – робкий голос заставил их резко отстраниться. У входа в аркаду стоял перепуганный паж ректора. – Покои… готовы. Согласно Вашему… статусу.

Нарина с пылающими глазами посмотрела на пажа, дыхание ее было прерывистое, губы распухшими от поцелуев, потом бросила дерзкий, вызывающий взгляд своим возлюбленным.

– Согласно статусу? – она улыбнулась, улыбкой Гвендолин. – Отлично. Пора проверить… насколько прочна герцогская кровать. На предмет… устойчивости к нагрузкам.

Ее слова не требовали перевода. Торин хрипло рассмеялся, его рука грубо обвила ее талию. Квин лишь приподнял бровь, но в его разноцветных глазах зажегся знакомый, опасный, голодный огонь.

Они пошли за пажом – не герцогиня со свитой, а три соратника по безумной страсти, направляющиеся к новому полю битвы.

Глава 14 Пламя свободы

Герцогские покои в Академии были роскошны. Высокие потолки с лепниной, огромные окна с видами на горы, огромная кровать с балдахином из тяжелого плюмажа, ковры, глушащие шаги, камин, в котором уже плясали огни. Воздух пахнул дорогим деревом, воском и свежестью.

Как только дверь захлопнулась за пажом, Нарина сорвала с себя скромное платье, стоя перед ними обнаженная, как в ту ночь, но теперь – в сиянии герцогского величия.

– Ну, мои верные подданные? – бросила она вызов, ее глаза сияли. – Готовы служить своей герцогине?

Они не заставили себя ждать. Торин набросился как разъяренный лев. Его руки схватили ее, швырнули на мягкие шелка покрывала. Его губы и зубы захватили грудь, сжимая сосок больно и сладко.

Он раздвинул ее бедра, его пальцы грубо нащупали влажную готовность.

– Служить? О, да, Ваша Светлость, – прохрипел он, и вонзился в нее одним мощным толчком, заполняя до предела.

Нарина вскрикнула от привычной, желанной полноты.

Квин действовал тоньше, но не менее властно. Он опустился рядом с ее головой. Его разноцветные глаза неотрывно следили за ее лицом. Его пальцы вплелись в ее волосы.

– Смотри на меня, Нарина, – приказал он, его голос был гипнотическим.

Когда она послушно повернула к нему лицо, его губы захватили ее рот в глубоком, исследующем поцелуе. Когда он смотрел янтарным глазом, ее губы горели. Когда ледяным – холодный трепет пробегал по коже.

Его свободная рука скользнула вниз, нашла ее клитор. И он применил свою двойственную магию в полную силу. Кончик одного пальца пылал жаром, другой был обжигающе ледяным. Он водил ими, создавая безумный калейдоскоп ощущений, совершенно синхронно с яростными толчками Торина.

Нарина теряла рассудок. Она была разорвана между двумя полюсами наслаждения. Мощная, глубокая стимуляция Торина внутри нее, заполняющая, властная. И изощренная, магическая игра Квина на ее клиторе и губах, обостряющая каждое движение, каждое ощущение до невыносимости.

– Да! Да! Больше! – она кричала в поцелуй Квина, вцепляясь ногтями в спину Торина, чувствуя, как ее тело взлетает к пику.

Торин, видя ее экстаз, подогретый тем, что он обладал

герцогиней

, чувствуя ее безумное сжатие вокруг себя, потерял контроль. Он зарычал, его толчки стали еще глубже, еще яростнее.

– Моя! Моя герцогиня! – он ревел, и излился в нее потоком раскаленной лавы, заставляя ее взвыть от нового витка наслаждения.

Но Квин не отпускал. Его пальцы продолжали свою виртуозную игру на ее клиторе, продлевая оргазм, заставляя ее биться в конвульсиях на шелках.

Его поцелуй стал глубже, требовательнее. Только когда ее тело начало успокаиваться, он медленно убрал руку. Он смотрел на нее – разбитую, сияющую, их герцогиню – с глубоким, темным удовлетворением обладания.

Потом они поменялись. Квин занял место Торина, его вхождение было медленным, глубоким, исследующим, наполняя ее прохладной твердостью.

Торин, не уступая, занял место у ее головы, его поцелуи были грубее, требовательнее Квиновых, его руки сжимали ее грудь, бедра.

Он шептал ей грязные, похотливые слова на ухо, пока Квин двигался в своем размеренном, магическом ритме, а его разноцветные глаза гипнотизировали ее, усиливая каждое ощущение жаром и холодом взгляда.

Они исследовали ее вдоль и поперек. На широкой герцогской кровати она познала все возможные комбинации их двоих.

То Торин брал ее сзади, мощно и глубоко, а Квин сидел перед ней, заставляя ее принимать его в рот, его пальцы заплетались в ее волосах, направляя ритм. То Квин укладывал ее на спину, его холодно-горячие ласки доводили до исступления, а Торин стоял на коленях у изголовья, и она, запрокинув голову, брала его огромную твердость в рот, дразня языком, заставляя его стонать и клясться.

То они оба ласкали ее одновременно – Квин языком и магией

там

, Торин руками и губами

здесь

, доводя до невероятных, множественных оргазмов, которые сливались в один бесконечный водоворот наслаждения.

Кровать выдержала. Шелки помялись. Воздух насытился запахами секса, пота, дорогих масел и магического озона.

Нарина лежала посреди покрывал, разбитая, опустошенная, сияющая. Ее тело было картой их страсти – с синяками, следами зубов, призрачными узорами холода.

Торин лежал рядом, огромный, потный, довольный как слон. Квин сидел у изголовья, поправляя одежду, его разноцветные глаза были прикованы к ней с выражением глубокого, аналитического удовлетворения.

– Устойчивость к нагрузкам… удовлетворительная, Ваша Светлость, – произнес Квин, его губы дрогнули в едва заметной улыбке.

Торин хрипло засмеялся, протягивая руку, чтобы грубо сжать ее бедро.

– Герцогская кровь… крепкая штука. Выдержала.

Нарина закрыла глаза, улыбаясь. Маска упала. Тайна раскрыта. Она была свободна. Она была их. И ее герцогство начиналось не с трона, а с этой широкой кровати, где огонь и лед научились служить своей Львице. И это было только начало. Начало легенды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15 Утро герцогини

Первые лучи рассвета, пробиваясь сквозь щели тяжелых герцогских портьер, золотили пылинки, танцующие в воздухе.

Нарина проснулась не от света, а от ощущения. Она лежала посреди огромной кровати, ее тело было теплым, расслабленным, приятно ноющим после ночи безумной страсти. Но что было новым – это тяжесть и тепло, окружавшие ее с двух сторон.

Слева, огромный, как скала, Торин. Его мощная рука лежала на ее животе, властно прижимая ее к себе, даже во сне.

Его лицо, обычно напряженное или яростное, сейчас было удивительно спокойным, дыхание – ровным и глубоким. От него веяло жаром, как от печи, и знакомым, грубо-сладким запахом мужчины и секса.

Справа, стройный и изящный даже во сне, Квин. Его спина была к ней, дыхание было тихим, почти бесшумным. От него пахло снегом, древними фолиантами и чем-то острым, интеллектуальным. Воздух вокруг него все еще легко вибрировал контрастом – тепло от его спины и легкий холодок от ног.

Нарина замерла, наслаждаясь этим новым, невероятным чувством. Она была центром их вселенной. Их щит, их якорь, их объект обладания и поклонения. Герцогиня меж двух своих владык – огня и льда.

Усталость уступила место глубокому, животному удовлетворению и тихой радости. Она осторожно повернула голову, поцеловав шершавое плечо Торина. Потом прижалась губами к прохладной коже между лопатками Квина. Оба вздрогнули во сне, но не проснулись.

Она решила разбудить их по-своему.

Ее рука скользнула под простыню, нашла мощное бедро Торина. Пальцы начали медленно, нежно скользить вверх, к паху. Одновременно, другая рука проследовала вдоль позвоночника Квина, вниз, к пояснице, а затем обвила его бедро, подтягивая его плотнее к себе. Ее губы снова коснулись плеча Торина, но теперь язык обрисовал контур ключицы, а зубы слегка прикусили чувствительное место у шеи.

Торин застонал во сне, глубоко, животно. Его бедра инстинктивно двинулись навстречу ее руке. Его мощное возбуждение уже пульсировало под ее пальцами, горячее и твердое.

Квин вздрогнул сильнее. Его дыхание сбилось. Он повернулся к ней, его разноцветные глаза открылись не сразу, были мутными от сна, но янтарный зрачок тут же вспыхнул, а ледяной сузился в осознании.

Ее рука сжимала его бедро, а ее тело прижималось к его спине. Он почувствовал ее твердые соски сквозь тонкую ткань ночной рубашки (которую кто-то, вероятно Квин, натянул на нее ночью).

– Утро, Ваша Светлость? – его голос был хриплым от сна, но уже обретал привычную четкость.

– Утро, мой ледяной гений, – прошептала Нарина.

Ее губы нашли его шею, а рука соскользнула с бедра на его уже пробуждающуюся твердость сквозь тонкие штаны. Она сжала его, почувствовав, как он вздрагивает и наливается силой.

– И мой огненный воин, – она повернула голову к Торину, чьи темные глаза тоже открылись, полные сонного желания и обладания.

Ее рука усилила хватку на его огромном возбуждении.

– Демоны… герцогиня… – прохрипел Торин, его бедра двинулись вперед, вжимая ее руку в себя.

Он наклонился, его губы грубо захватили ее сосок сквозь шелк рубашки, заставляя ее вскрикнуть от острого наслаждения.

Квин не остался в стороне. Его рука накрыла ее руку на своем возбуждении, сжав сильнее. Его губы нашли ее ухо.

– Пробуждение… требует определенного ритуала, – прошептал он, и его язык обжег мочку уха, а зубы слегка сжали.

Одновременно, его свободная рука скользнула под рубашку, нашла ее другой сосок. Большой палец начал водить по нему кругами – сначала медленно, потом быстрее, с легким нажимом.

Нарина застонала, выгибаясь между ними, чувствуя, как волна возбуждения накрывает ее с головой. Она двигала руками, дразня их твердость, чувствуя, как они отвечают – Торин грубыми толчками бедер, Квин – точными, требовательными движениями пальцев на ее груди и в такт ее хватке.

Это было не безумие ночи, а сладкая, нежная пытка пробуждения. Контраст ощущений: грубая сила Торина, его жаркий рот на груди, и изощренные, магически-точные прикосновения Квина, его холодно-горячий шепот в ухо.

Нарина таяла, стон становился непрерывным, тело готовилось к новому витку наслаждения даже без проникновения.

– Завтрак… – выдохнула она наконец, прерывая стон. – Я… голодна.

Голодна ли она? Да. Но голод требовал не только еды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16 Вкус власти

Завтрак в герцогских покоях был подан на широком балконе с видом на залитые утренним солнцем горы.

Стол ломился от изысков: свежие булочки с хрустящей корочкой, янтарный мед в сотах, дымящаяся овсянка с ягодами, нарезанные тропические фрукты, ароматный кофе и холодное молоко. Но главным блюдом была сама Нарина.

Она сияла в легком утреннем пеньюаре, полупрозрачном на солнце, под которым не было ничего.

Торин и Квин, одетые в простые штаны и рубашки (их гардероб тут еще не пополнился одеждами), смотрели на нее, завтрак почти забыт. Их взгляды были голодными, но теперь приправленными тенью нового уважения и… любопытства.

Нарина взяла ложку густого, золотистого меда. Она медленно поднесла ее к губам, ее глаза играли с ними обоими.

– Открывайте, – приказала она мягко, но властно.

Они повинуясь, открыли рты, как птенцы. Но она не стала кормить их сразу. Она медленно облизала ложку, ее язык тщательно собрал сладкую тягучую массу, ее губы блестели.

Она видела, как сжались челюсти Торина, как сверкнули глаза Квина. Только тогда она поднесла ложку ко рту Торина, позволив нескольким каплям меда упасть ему на язык. Он застонал, его взгляд потемнел. Затем – ко рту Квина. Он принял мед, его язык ловко слизнул сладость с ложки, его разноцветные глаза неотрывно следили за ней.

Она повторила ритуал с сочной долькой манго. Сначала сама откусила кусочек, сок брызнул на ее подбородок. Она не вытерла его. Затем – Торину.

Он взял дольку губами, его язык провел по ее пальцам, слизывая сок. Потом – Квину. Он аккуратно взял фрукт, но его палец скользнул по ее подбородку, собрал каплю сока и поднес ко рту, медленно облизав.

– Вкусно? – спросила она, ее голос звучал хрипло от возбуждения.

– Недостаточно, – прохрипел Торин, его рука легла на ее колено под столом, пальцы начали двигаться вверх по внутренней стороне бедра.

Квин поднял бокал с молоком.

– Температура… не идеальна, – заметил он.

Он коснулся бокала пальцем. Стенки покрылись мгновенно тонким инеем. Он поднес его к ее губам.

– Попробуй.

Нарина сделала глоток. Молоко было ледяным, обжигающе свежим. Она вздрогнула, а он быстро поднес бокал к ее груди, выплеснув несколько капель на шелк пеньюара прямо над соском.

Холодная влага проступила сквозь ткань, обрисовывая твердый бугорок.

– Лучше? – спросил он, его ледяной глаз сверкнул.

– Гораздо, – выдохнула Нарина.

Она взяла спелую клубнику, обмакнула ее в мед и медленно провела по своим губам, оставляя липкую, блестящую дорожку. Затем поднесла к губам Торина.

– Очисти.

Он схватил ее руку, его горячий, грубый язык вылизывал мед с ее пальцев и клубнику с животной страстью, его зубы слегка прикусывали подушечки. Она застонала, чувствуя его пальцы, уже достигшие самого края ее лобка под пеньюаром.

Затем она развернулась к Квину. У нее осталась половина клубники. Она сжала ее между губами, предлагая ему. Квин наклонился. Но вместо того чтобы взять ягоду, он охватил ее губы своими, его язык ловко вытащил клубнику, а затем погрузился в ее рот, исследуя, делясь вкусом меда и фрукта.

Его рука накрыла руку Торина на ее колене, направляя его пальцы выше, к влажным складкам. Нарина взвыла в поцелуй, чувствуя, как палец Торина грубо втирается в ее чувствительную плоть, а пальцы Квина контролируют его движение.

Завтрак превратился в изощренную эротическую пытку. Она кормила их, они кормили ее, их руки исследовали ее тело под столом, их взгляды пылали обладанием.

Сладкий вкус смешивался с острыми ощущениями от их прикосновений, доводя ее до грани безумия. Она чувствовала себя божеством, которому поклоняются двумя разными, но одинаково страстными культами.

Когда последняя крошка была убрана, Нарина, вся пылающая, с трясущимися руками, откинулась на спинку стула.

– Будущее, – произнесла она, ловя дыхание. – Вы сомневаетесь? Что я не смогу держать себя уверенно? Что сгорю от стыда или страха?

Торин хмыкнул, вытирая мед с подбородка.

– Держать себя – одно дело, львица. Держать

нас

– другое. – Его взгляд скользнул на Квина, в нем читался вызов. – Академия – не твои покои. Люди… шепчутся.

Квин согласился кивком, его разноцветные глаза изучали ее.

– Статус обязывает, Нарина. И… привлекает внимание. Не всегда доброжелательное. Ты готова к этому? К тому, что каждый твой шаг, каждое слово будут под микроскопом? И каждый… наш шаг рядом с тобой?

Нарина встала. Ее осанка была идеально прямой, взгляд – холодным и властным. Она подошла к Торину, села ему на колени, обвив руками шею. Ее губы коснулись его уха.

– Шепчутся? Пусть. – Затем она повернулась к Квину, ее рука протянулась, коснулась его щеки. – Под микроскопом? Пусть видят.

Она встала, ее улыбка была дерзкой, вызовом всему миру.

– Вы хотите доказательств, мои любимые? Вы сегодня их получите.

Академия ахала. Шепот бежал впереди нее, как цунами. Герцогиня де Люмир! Кровь Королевская! Но Нарина шла по коридорам не как затравленный зверь, а как хозяйка.

Ее платье было скромным по крою, но сшитым из дорогого темно-синего бархата, подчеркивающего ее статус и пылающие глаза. По бокам – ее стража, ее владыки, ее любовники. Торин – темный, мощный, излучающий угрозу. Квин – спокойный, отстраненный, но его разноцветные глаза сканировали все вокруг с ледяной бдительностью.

На первой же перемене после лекции по древним рунам Нарина осуществила свою угрозу. В оживленном коридоре, прямо у огромного окна, она повернулась к Квину.

Его разноцветные глаза встретили ее взгляд с вопрошающим интересом.

Она поднялась на цыпочки, ее рука легла ему на грудь. И поцеловала. Не нежно. Страстно, глубоко, ее язык коснулся его губ, требуя входа. Квин ответил, его руки обвили ее талию, притягивая ближе. Его янтарный глаз вспыхнул, когда она прижалась к нему грудью.

Шепот вокруг превратился в гул. Кто-то аплодировал. Кто-то ахал. Элис, бледная как смерть, отвернулась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нарина оторвалась, ее губы блестели. Она увидела темную тень Торина, его напряженную фигуру, его глаза, пылающие ревностью и желанием.

Она подошла к нему.

– Завидуешь? спросила она тихо, с вызовом.

Не дав ответить, она схватила его за ворот рубашки, притянула к себе и впилась губами в его шею, чуть ниже уха, оставляя яркий, заметный след.

Ее рука скользнула вниз, грубо сжала его возбуждение сквозь ткань штанов. Торин взвыл, его руки впились в ее бедра, прижимая ее к себе так, что дыхание перехватило.

Толпа замерла в шоке. Этот был не поцелуй – это была метка, демонстрация власти.

– Доказательств достаточно, Ваша Светлость? – спросил Квин, подойдя. Его голос был ровным, но в ледяном глазу читалось удовлетворение.

Нарина оторвалась от шеи Торина, ее глаза пылали победой. Она посмотрела на шокированные лица студентов, на зависть, на страх, на восхищение. Затем – на своих мужчин.

– Для начала, да, – сказала она, и ее голос звучал так, что слышали все. – Но их будет больше. Гораздо больше. До конца учебы. И после.

Она развернулась и пошла дальше, оставляя за собой море пересудов, потрясенного Торина, задумчивого Квина и абсолютную уверенность в том, что ее путь – путь свободной герцогини и ее двух владык – только начался. И Академии Звездного Пламени предстояло к этому привыкнуть.

Глава 17 Подчинение – игры власти

Уверенность Нарины, ее дерзкие выходки на глазах у Академии, ее статус герцогини – все это витало в роскошных покоях, как дорогие духи.

Она привыкла командовать, привыкла быть центром их вселенной, привыкла к их поклонению и готовности служить.

Но семена, посеянные ее признанием в подчинении их голоду, начали прорастать. Огонь и лед были прирожденными лидерами, первыми в своих сферах. Им

нужно

было доминировать.

И статус Нарины лишь подлил масла в огонь их амбиций – обладать не просто женщиной, а

герцогиней

.

Неделю спустя после скандального «доказательства» в коридорах, Нарина вернулась в свои покои после Совета Старших Магов (куда ее теперь приглашали как почетного гостя).

Она была в пышном платье темно-винного цвета, с корсетом, подчеркивающим талию и грудь, и фамильным львом на броши.

Воздух пахло дорогим воском и… чем-то непривычным – напряженным, предгрозовым.

Она ожидала найти их – Торина, возможно, разминающегося у камина, Квина – погруженного в книгу. Вместо этого глубокая, зловещая тишина.

Шторы были задернуты, лишь несколько свечей в высоких канделябрах отбрасывали пляшущие, длинные тени. Ощущение было не комфортным, а… ловушки.

– Торин? Квин? – ее голос прозвучал громче, чем хотелось, выдав нервозность.

Из тени у камина вышел Квин. Он был одет во все черное – облегающие штаны, рубашка с высоким воротником.

Его разноцветные глаза в полумраке светились странным, нечеловеческим светом: янтарный – как тлеющий уголек, ледяной – как отражение луны на лезвии.

На лице – не привычная маска, а холодная, расчетливая решимость.

– Ваша Светлость, – его голос был тихим, ровным, но резал, как шелк по коже. – Мы решили, что игра требует… разнообразия.

Прежде чем она успела ответить, огромная тень отделилась от стены за ее спиной. Торин.

Он тоже был в черном, его рубаха расстегнута, обнажая напряженные мускулы. В руках он держал длинный, мягкий, бархатный шнур темно-красного цвета.

Его темные глаза не пылали яростью, а светились хищным, терпеливым удовлетворением.

– Крошка… Герцогиня, – он произнес ее титул с нарочитой медлительностью, подчеркивая контраст. – Ты говорила, что тебе нравится наша сила? Наше лидерство?

Он сделал шаг ближе.

– Сегодня мы покажем его… в полной мере.

Нарина почувствовала прилив адреналина – смесь страха, возмущения и… запретного возбуждения. Она попыталась отступить, но Квин был уже рядом.

Его рука схватила ее запястье с силой, о которой она не подозревала. Прикосновение было не грубым, а железным, неоспоримым. От его пальцев повеяло ледяным холодом, сковавшим сустав.

– Неподвижность – первое правило, – прошептал он, его дыхание холодное на ее щеке.

– Что вы задумали? – попыталась она звучать властно, но в голосе прорвалась дрожь.

Идея подчинения, которую она когда-то признала, вдруг стала осязаемой и пугающе реальной.

– Игру, – просто сказал Торин.

Он провел бархатным шнуром по ее щеке. Материал был неожиданно мягким, но ощущение – угрожающим.

– Игру, где ты не хозяйка, а приз. Где мы устанавливаем правила.

Квин поднял другую руку. Над его пальцами завился сложный магический символ из инея и огненных искр.

– Ты доверяла нашему голоду, Нарина, – его голос звучал гипнотически. – Доверься и нашей воле. Сегодня.

Символ коснулся ее лба. Нарина вздрогнула, ожидая боли или холода. Вместо этого по телу разлилась волна странного, тяжелого тепла и… абсолютного расслабления. Сопротивляться стало не просто трудно – немыслимо.

Ее мышцы обмякли, воля растворилась в этом магическом облаке. Это был не контроль разума, а подавление воли тела, оставляющее сознание кристально ясным и гиперчувствительным.

– Хорошая девочка, – прохрипел Торин, видя, как напряжение покидает ее тело.

Он легко подхватил ее на руки (она была невесомой, податливой) и отнес к массивному дубовому столу, очищенному от бумаг и приборов. Поверхность была гладкой, прохладной.

– Руки за спину, – приказал Квин, его пальцы уже освобождали запястье от ледяных оков.

Нарина послушалась, ее тело двигалось само, подчиняясь магическому импульсу и его голосу.

Бархатный шнур Торина обвил ее запястья, затягиваясь с такой точностью, что не причинял боли, но полностью лишал подвижности. Узел был сложным, красивым, невыполнимым.

Затем шнур протянули между ее лодыжками, фиксируя ноги на ширине плеч.

Она лежала на столе, раскинутая, беззащитная, связанная бархатными путами, ее пышное платье вздымалось вокруг бедер, обнажая ноги и нижнее белье из тончайшего черного шелка.

Стыд? Был. Унижение? Острое.

Но сильнее всего было возбуждение, пульсирующее внизу живота, заставляющее влагу проступать сквозь шелк трусиков.

Видеть их над собой – Торина с его хищной ухмылкой, Квина с его ледяной концентрацией – осознавать свою абсолютную уязвимость перед ними… Это зажигало в ней адский огонь.

Она всегда подсознательно жаждала этого – отдаться их неконтролируемой силе, их первобытному и интеллектуальному превосходству.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18 Подчинение – игры желания

– Прекрасна, – констатировал Квин, его разноцветные глаза скользили по ее связанному телу, как по драгоценному артефакту, готовому к исследованию. – Объект совершенный.

Торин не стал ждать. Его огромная, шершавая ладонь легла ей на живот, чуть ниже корсета. Жар от его прикосновения прожег ткань.

Он провел рукой вниз, грубо сжал ее лобок через тонкий шелк белья. Нарина вскрикнула, выгнулась, но связанные конечности не позволили ей двинуться.

– Чувствительная, наша герцогиня, – усмехнулся он, его палец начал водить по шелку, создавая нестерпимое трение о клитор.

Квин подошел к ее голове. Он взял ножницы (откуда? Нарина не видела) – холодные, блестящие.

– Преграды, – произнес он, и лезвия скользнули под корсет.

Шелк и тесьма рассекались с тихим шипением. Он освобождал ее грудь дюйм за дюймом, обнажая напряженную кожу, темные соски, уже затвердевшие от возбуждения и страха. Холод металла скользил по коже, вызывая мурашки.

Когда корсет распался, он аккуратно стянул его, обнажая грудь полностью. Воздух коснулся сосков, заставив их еще сильнее напрячься.

– Не трогай! – попыталась приказать Нарина, но голос сорвался на стон, когда Торин рванул вниз ее трусики.

Шелк порвался с глухим звуком. Она была полностью обнажена перед ними на столе, связанная, беззащитная.

– Теперь трогаем, – заявил Торин.

Его голова опустилась, горячий, грубый язык лизнул ее внутреннюю поверхность бедра, двигаясь к самому центру. Нарина забилась, застонала.

Одновременно Квин наклонился к ее груди. Он не взял сосок в рот. Он коснулся его кончиком языка, обжигающе горячим, а затем подул струйкой ледяного воздуха.

Контраст был шокирующим, невыносимым. Она вскрикнула, тело выгнулось дугой.

– Реагирует идеально, – заметил Квин, его пальцы сжали второй сосок, повторяя процедуру: жар языка – ледяное дуновение.

Торин не отрывался от ее лона. Его язык работал с яростной, первобытной силой – широкие, влажные движения, сменяющиеся точными, быстрыми касаниями клитора.

Он не ласкал – он завоевывал. Его пальцы раздвинули ее складки, втирались в чувствительную плоть, два толстых пальца грубо вошли в нее, растягивая, наполняя.

– Вся мокрая для нас, герцогиня? – его голос был приглушенным, хриплым от ее вкуса. – Хорошо.

Нарина теряла связь с реальностью. Ее мир сузился до ощущений: грубый язык и пальцы Торина там, внизу, доводящие до исступления; обжигающе-ледяные атаки Квина на груди, заставляющие кричать; бархатные путы, впивающиеся в кожу при каждом судорожном движении.

– Пожалуйста! – вырвалось у нее, она не знала, чего просит – остановки или продолжения.

– Пожалуйста, что? – Квин оторвался от ее груди, его разноцветные глаза утонули в ее мокрых от слез глазах. – Проси. Проси нас.

Его рука опустилась вниз, большой палец нашел ее клитор, уже гиперчувствительный от ласк Торина. И он применил свою двойственность: кончик пальца пылал жаром, основание было обжигающе холодным. Он начал водить им, создавая безумную смесь ощущений.

– Проси! – рыкнул Торин, углубляя проникновение пальцев, его язык сосредоточился на клиторе.

– Пожалуйста! Да! Не останавливайтесь! – закричала Нарина, сдаваясь полностью.

Ее тело затряслось в преддверии оргазма.

– Ваша! Я ваша! Делайте со мной что хотите!

Ее слова стали спусковым крючком. Торин вынул пальцы, его руки грубо раздвинули ее бедра шире.

Он встал между ними, его огромная, пульсирующая твердость уперлась в ее вход.

– Наша, – проревел он, и вонзился в нее одним мощным, сокрушающим толчком, заполняя до предела, забирая все пространство.

Нарина взвыла от боли-наслаждения, от чувства полного подчинения, от грубой силы обладания.

Квин не стал ждать. Он взял ее руку, прижал ее ладонь к своей огромной твердости сквозь черную ткань штанов.

– И это тоже твое… для служения, – прошептал он, его голос был хриплым от сдерживаемого желания.

Его рука продолжала свою изощренную игру на ее клиторе, синхронизируясь с яростными толчками Торина.

Нарина висела на грани. Каждый толчок Торина вбивал ее в стол, каждый жарко-ледяной круг Квина на клиторе подбрасывал выше.

Она видела лицо Торина над собой – искаженное наслаждением и властью; видела холодную концентрацию Квина, его разноцветные глаза, пылающие обладанием.

Она была их трофеем, их полем для экспериментов, их герцогиней на поводке.

– Кончай! – приказал Квин, его палец на клиторе прижал сильнее, жар сменился пронизывающим холодом. – Кончай для нас! Сейчас!

Приказ, подкрепленный магией воли и невыносимыми ощущениями, сорвал последние преграды. Оргазм накрыл ее как цунами – сокрушительный, всепоглощающий, выжигающий.

Она закричала так, что перехватило дыхание, тело забилось в конвульсиях, внутренние мышцы судорожно сжали Торина.

Он взревел, его толчки стали еще глубже, хаотичнее, и он излился в нее потоком огня, его рык сотряс воздух.

Квин, видя ее последние подрагивания, резко убрал руку с клитора, но его пальцы вцепились в ее ладонь на своем возбуждении, направляя ее движение в последних, мощных толчках, пока он не кончил сам, с тихим, сдавленным стоном, его семя пропитало черную ткань под ее ладонью.

Тишина. Нарушаемая только тяжелым дыханием троих.

Нарина лежала разрушенная, опустошенная, покрытая потом, слезами и их метками. Бархатные путы впивались в кожу.

Она чувствовала пульсацию Торина внутри себя, влажную теплоту его семени; чувствовала липкость на своей ладони от Квина.

Стыд и унижение смешивались с глубочайшим, животным удовлетворением и осознанием своей истинной природы – ей нравилось это подчинение. Нравилась их грубая сила и холодная власть.

Торин медленно вышел из нее, его дыхание было хриплым. Он посмотрел на Квина, в его глазах было не соперничество, а темное братство по оружию.

Квин кивнул, его разноцветные глаза скользнули по связанной Нарине. Он поднял руку, сложил пальцы в жест. Бархатные путы развязались сами собой, упали на стол бессильными змеями. Магическое облако, подавлявшее волю, растворилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нарина не двинулась. Ее тело ныло, душа была оголена. Она смотрела на них – на Торина, вытирающего пот со лба, на Квина, поправляющего безупречные манжеты, на которых осталось пятно ее слюны от его пальцев.

– «Довольна разнообразием, герцогиня? – спросил Квин, его голос снова был ровным, аналитическим, но в глубине янтарного глаза тлел уголек удовлетворения.

Торин хрипло рассмеялся, провел ладонью по ее бедру, оставляя полосу тепла.

– Выдержала. Как и герцогский стол.

Нарина медленно села, ее тело протестовало. Она посмотрела на свои запястья, где остались нежные красные полосы от бархата. Потом – на них. Не было ни злобы, ни обиды. Было глубокое понимание и… благодарность.

– Вы… всегда были первыми, – прошептала она, ее голос был сиплым. – Торин – в силе. Квин – в разуме. Мне… нравится быть вашей первой… во всем.

Она встала, игнорируя боль, гордая в своем обнаженном унижении.

– Но помните… – она бросила им вызов взглядом, в котором снова вспыхнула искра львицы. – Игра имеет два направления. Завтра… правила могу устанавливать и я.

Торин засмеялся громче, его взгляд загорелся азартом.

– Ждем-не дождемся, крошка-герцогиня!

Квин лишь приподнял бровь, но в уголке его губ дрогнула тень улыбки.

– Равновесие… требует перемен. Примем вызов.

Они помогли ей одеться (вернее, завернули в шелковый халат), их прикосновения были уже не властными, а почти… нежными. Но Нарина знала – границ в их тройке не было. Сегодня – они доминировали. Завтра – она. Послезавтра – кто знает?

Огонь, лед и львица нашли новый уровень игры, где власть и подчинение были лишь разными гранями одной бесконечной, порочной страсти. И следующий эксперимент не заставит себя ждать.

Глава 19 Свобода выбора

Величественные шпили Академии Звездного Пламени купались в багрянце заката. В воздухе витало ожидание выпускных испытаний, прощальных балов, и… неопределенности.

Но в роскошных герцогских покоях Нарины царила иная атмосфера – глубокая, обжигающая тишина доверия и насыщенной плоти.

Прошло несколько месяцев с той ночи подчинения. Месяцы, когда границы в их тройке не стерлись, а стали гибкими, как бархатные шнуры, что когда-то сковывали Нарину.

Игра во власть и подчинение продолжалась, но теперь это был танец, где ведущие менялись по настроению, по шепоту желания, по мановению руки. Сегодня они были равны в своем неравенстве.

Нарина сидела на широком подоконнике, облаченная лишь в тончайший слой туманно-серого шелка, накинутый на плечи.

Она смотрела на закат, но видела не его. Она чувствовала. Слева от нее, прислонившись к каменному откосу, стоял Квин. Его пальцы не перебирали страницы фолианта, а медленно, с хирургической точностью выводили светящиеся руны прямо на ее обнаженном плече.

Янтарные линии источали мягкое тепло, ледяные – вызывали мурашки. Это была не магия контроля, а магия наслаждения, игра ощущений, на которую ее тело откликалось легкой дрожью и влажным теплом между ног.

Справа, на ковре у ее ног, сидел Торин. Его мощная спина была обнажена, голова лежала у нее на колене.

Ее пальцы медленно водили по его коротко остриженным волосам, по шраму на виске, по напряженным мышцам шеи. Он урчал, как огромный кот, его глаза были закрыты, но каждое ее прикосновение заставляло его огромную ладонь сжимать ее лодыжку чуть сильнее – не больно, а властно, напоминая о своей силе, которой он сейчас добровольно подчинялся.

Он целовал внутреннюю сторону ее колена, его губы жгли кожу медленными, влажными поцелуями.

Контраст был гармонией. Холодно-горячие прикосновения Квина на коже. Грубая нежность Торина у ног. Тишина, наполненная их дыханием, шелестом шелка и тихим гулом магии Квина.

Никаких слов не было нужно. Они нашли точку равновесия в вечном движении, в постоянном эксперименте над границами тела и души.

На следующий день Торин шел по оживленному коридору к Арене «Гремящий Кулак», его мысли были далеко – о вчерашнем закате, о прикосновениях Нарины, о магических узорах Квина.

Он был спокоен, уверен в своем месте в этом безумном треугольнике. И тут его путь преградила Лира Вейл. Старшекурсница, дочь барона, давно и явно питавшая к нему слабость.

Ее глаза сияли решимостью, а губы сложились в сладкую, но натянутую улыбку.

– Торин! Как раз искала тебя, – ее голос звучал искусственно бодро. – Можно поговорить? Наедине?

Она кивнула на укромную нишу за статуей основателя Академии.

Торин вздохнул внутренне, но кивнул из вежливости. Они скрылись в тени холодного мрамора.

– Торин, я… я вижу, как ты с ней. С

ними

, – Лира понизила голос, в нем звучали и ревность, и жалость. – Это же… ненормально. Ты – сильнейший воин Академии! Чемпион! Тебе не пристало быть… одним из двух. Запасным вариантом.

Она сделала шаг ближе, ее запах – тяжелые, сладкие духи – ударил в нос.

– Я предлагаю тебе нормальные отношения. Настоящие. Где ты будешь… единственным. – Ее рука коснулась его предплечья, пальцы слегка сжали мускул. – Я буду только твоей. И ты… ты будешь только моим. Никакого деления, никакой этой… извращенной троицы.

Она заглянула ему в глаза, ее взгляд был полон обещания исключительности и упрека.

– Зачем тебе отношения, где ты всегда на втором месте? Разве ты не заслуживаешь большего?

Торин слушал. Слова падали, как камни, но не находили отклика.

Вместо гнева или сомнений в нем вспыхнуло отчетливое, ясное понимание. Он вспомнил не вчерашний закат.

Он вспомнил ярость Нарины при разоблачении Элис, ее властный голос, объявивший миру, кто она. Вспомнил ее смех в лицо опасности, ее дерзкие выходки. Вспомнил ее тело, отданное им обоим то с властной требовательностью, то с трепетной нежностью, то в полном, сладком подчинении.

Вспомнил ледяную ясность Квина в бою магий, его невероятный ум, его двойственную магию, которой он доводил Нарину до безумия, и… странное уважение, даже дружбу, что зародилась между ними, воином и магом, в этой безумной связке.

Он посмотрел на Лиру. Милая девушка. Красивая. Но… пустая. Обещающая простоту и исключительность, которые теперь казались ему удушающе скучными.

– Второе место?

Торин хрипло рассмеялся, но в смехе не было злобы. Была глубочайшая уверенность.

– Ты ничего не понимаешь, Лира. В

наших

отношениях нет первого и второго. Есть Нарина. И есть мы. Огонь и лед. И мы… – Он сделал шаг назад, его темные глаза встретили ее взгляд без тени сомнения. – …выбрали быть вместе. С ней. И друг с другом. Потому что такой, как она… – он махнул рукой, словно охватывая всю необъятность Нарины, ее безумия, ее силы, ее страсти, – …нет. И не будет. А твоя «нормальность…

Он пожал плечами, улыбка стала откровенно снисходительной

– …для меня теперь звучит как смертный приговор. Извини.

Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь, чувствуя, как последние призраки сомнений растворяются в лучах заходящего солнца.

Он был свободен. Свободен в своем выборе. Свободен в этой безумной, порочной, совершенной любви.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20 Будущее – бесконечный эксперимент

Вечером они собрались не в покоях, а в запретном отделе библиотеки «Своды Знания» – в крипте древних текстов. Воздух здесь был насыщен пылью веков, запахом пергамента и озоном магических защит.

Высокие стеллажи, уходящие в темноту, создавали лабиринт из знания и тайн. Квин получил особый доступ. Для «исследований».

На этот раз инициатива была за Нариной. Она стояла перед ними, одетая в стилизованный под древние манускрипты наряд из темной кожи и пергаментного шелка, облегающий, как вторая кожа, с хитроумными застежками.

Ее глаза горели тем же огнем, что и у ее прабабки Гвендолин.

– Сегодня, мои владыки, – ее голос звучал низко, властно, но с игривой ноткой, – мы исследуем… знание через плоть. И плоть – через знание.

Она указала на массивный дубовый пюпитр, очищенный от хрупких фолиантов.

– Квин. Твоя магия. Освети нам путь.

Квин слегка склонил голову, его разноцветные глаза вспыхнули интересом.

Он поднял руки. От его пальцев потянулись тонкие, пульсирующие лучи – янтарный и ледяной. Они не касались пюпитра, а создали над ним сложную, мерцающую световую решетку, отбрасывающую движущиеся узоры тепла и холода на темное дерево.

– Идеально, – прошептала Нарина. Она подошла к Торину. – Сними с меня это.

Она повернулась к нему спиной, указывая на хитроумные застежки на спине своего костюма.

Торин, его темные глаза пылали предвкушением, принял вызов. Его большие, сильные пальцы, обычно ломавшие доспехи, с удивительной нежностью и концентрацией принялись распутывать кожаные шнурки и отстегивать сложные пряжки.

Каждое его движение обнажало дюйм за дюймом ее спину – гладкую, сияющую в призрачном свете магии Квина. Воздух холодно касался кожи, заставляя ее вздрагивать.

Торин целовал каждый освобожденный участок кожи – от шеи до копчика, его губы были горячими, влажными, оставляющими следы обладания.

Нарина стонала, выгибая спину, чувствуя, как возбуждение нарастает с каждой расстегнутой застежкой.

Когда костюм упал к ее ногам, она стояла обнаженная перед ними в мерцающем свете решетки. Она повернулась, ее взгляд упал на Квина.

– Твой ход, гений. Покажи мне… карту наслаждения.

Квин подошел. Его пальцы не коснулись ее сразу. Он водил ими в сантиметре от ее кожи, а там, где он водил, проступали светящиеся линии – янтарные и синие, сложные, как магические схемы.

Они огибали ее грудь, спускались по животу, окружали лоно.

– Точки максимальной чувствительности… – прошептал он, его палец коснулся места над сердцем, и янтарная линия вспыхнула ярче, посылая волну тепла вниз по ее телу.

– Зоны отдачи энергии… – ледяной палец коснулся низа живота, и холодная волна сжала ее лоно, обостряя пульсацию.

– Пути распространения импульса… – его руки описали дугу от сосков к промежности, и Нарина вскрикнула, чувствуя, как вся ее нервная система отозвалась на этот невидимый рисунок.

– А теперь… примени теорию, – выдохнула Нарина, ее тело дрожало от предвкушения.

Торин не заставил себя ждать. Он подхватил ее на руки (она была легкой, как перышко в его мощных руках) и уложил спиной на освещенную магическим светом поверхность пюпитра.

Дерево было прохладным, твердым. Световая решетка Квина проецировалась прямо на ее кожу, теплые и холодные пятна двигались по ней, создавая непрерывный калейдоскоп ощущений.

– Моя карта, – прошептала она.

Квин встал у ее головы. Он наклонился, его губы коснулись точки над ее сердцем, которую он обозначил как «максимальную чувствительность». Его язык обвел ее, а затем он слегка укусил.

Янтарный свет в этом месте вспыхнул ослепительно. Нарина взвыла. Одновременно Торин опустился между ее ног.

Его руки раздвинули ее бедра, его взгляд утонул в сияющем узоре на ее лобке. Он не стал сразу брать ее языком.

Он начал следовать по светящимся линиям Квина: его горячий язык скользил по янтарным траекториям, обжигая кожу внутренней поверхности бедер, его пальцы следовали по ледяным синим линиям, касаясь складок с пронизывающей холодной точностью.

Контраст и подчинение схеме были невыносимо эротичны.

– Здесь… – прошептал Квин, его палец коснулся точки чуть ниже пупка, обозначенной синим.

Торин мгновенно отреагировал: его язык лизнул это место, а затем он опустился ниже, к самому центру сияющего узора. Его рот накрыл ее клитор, но не стал работать сразу. Он ждал команды.

Квин переместился к ее груди. Его пальцы нашли светящиеся янтарные зоны вокруг сосков.

Он начал ласкать их – то кончиками, излучающими тепло, то подушечками, несущими холод, то создавая крошечные вихри инея прямо на ареолах.

Нарина билась в экстазе, ее тело аркообразно выгибалось на твердой поверхности пюпитра, подчиняясь двойной атаке ощущений и магической карте удовольствия.

– Сейчас, – скомандовал Квин, его голос звучал хрипло от возбуждения.

Его пальцы сжали ее соски одновременно, посылая электрический разряд боли-наслаждения.

Торин начал работать языком с яростной точностью, его губы и язык сосредоточились на клиторе и входе, следуя световым подсказкам схемы.

Квин опустил одну руку вниз, его пальцы присоединились к языку Торина, нашли ее влажный вход и вошли – два длинных, прохладных пальца, движущихся с методичной точностью, растягивая, находя точки, обозначенные на его карте. Другая его рука продолжала игру с грудью.

Нарина потеряла берега. Она кричала, но звук глушили древние стены и магия Квина.

Ее тело взлетело на гребень невероятного оргазма, спровоцированного не просто прикосновениями, а подчинением магической схеме ее же собственного наслаждения.

Волны били с невероятной силой, ее внутренние мышцы сжали пальцы Квина, ее лоно пульсировало под языком Торина.

Она чувствовала, как Торин кончает сам, его рык глухо отдавался в каменном полу, его семя горячей волной оросило ее бедро.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Квин, видя ее последние конвульсии, углубил проникновение пальцев и силу ласк на груди, пока сам не достиг тихого, сдавленного пика, его тело напряглось, его разноцветные глаза зажмурились в немом стоне.

Тишина крипты стала абсолютной, нарушаемая только тяжелым дыханием троих и тихим гулом световой решетки, постепенно гаснущей.

Нарина лежала на пюпитре, как древняя жрица на алтаре, ее тело покрыто смесью их семени, пота и мерцающими остатками магических линий. Стыда не было. Было глубокое, животное удовлетворение и понимание.

Торин первым поднялся. Он посмотрел на Нарину, потом на Квина. В его глазах не было ревности. Было уважение и… благодарность. Он наклонился, его губы грубо, но с неожиданной нежностью коснулись губ Нарины, потом – резко, почти по-братски, хлопнул Квина по плечу.

– Карта… ничего так.

Квин вытер руки о темную ткань своих штанов, его разноцветные глаза сияли удовлетворением ученого, поставившего успешный эксперимент.

– Данные… чрезвычайно ценные. Требуют дальнейшего изучения. В различных… локациях.

Нарина медленно соскользнула с пюпитра. Ее ноги подкосились, но Торин поддержал ее, а Квин набросил на ее плечи его сброшенную ранее рубаху, пахнущую потом и им самим.

Она посмотрела на них – на своего огненного воина и ледяного гения. Их лица были разными, но выражение идентичным – обладание, преданность, жажда новых открытий.

– Равновесие… – прошептала Нарина, ее голос звучал сильно, несмотря на усталость. – …это не статичная точка. Это… танец. И наш танец только начался. К будущему?

Она взяла Торина за руку, другую руку положила на грудь Квина, чувствуя бешеный стук его сердца.

– К будущему, – глухо прорычал Торин, его рука сжала ее талию.

– К новым экспериментам, – подтвердил Квин, его разноцветные глаза сверкнули знакомым, ненасытным огнем.

Они вышли из крипты, оставляя в темноте пустой пюпитр и эхо их страсти.

Впереди был выпуск, новые горизонты, имение Нарины, где можно будет писать свои правила. Но что бы ни случилось, они знали – их троица, сплав огня, льда и неукротимой воли, выдержит все.

Потому что их связывало нечто большее, чем страсть или разум – бесконечный эксперимент любви, где границ не существовало, а будущее сияло, как магическая решетка на теле Герцогини, обещая лишь новые, невероятные открытия.

КОНЕЦ

Закончилась одна история, но мы переходим к следующей. Не забудьте поставить лайк на странице книги и подписаться на автора.

Вызов принят

Встречаем! "Вызов принят". Проверьте, поставили ли вы лайк и подписались ли на автора?

В Имперской Академии Магии "Астралиум" Ловена д’Аркенталь — воплощение аристократической добродетели, презирающая развратных близнецов Кольта и Винса Старквудов.

Когда братья-соблазнители избирают ее новой мишенью своей жестокой игры с подменой, ледяная герцогиня неожиданно падает. Страсть к "доброму" Винсу сменяется сокрушительным предательством: она была игрушкой для них обоих.

Униженная до глубины души, Ловена выстраивает план мести. И когда измученные страстью и поражением Старквуды падают к ее ногам в полной капитуляции, Королева Мести диктует правила. И ее сладкая месть только начинается.

Эротическое фэнтези, где лед тает в пламени страсти, а жертва становится безжалостным кукловодом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1 Слухи академии

Имперская Академия Магии "Астралиум" вздымалась к небу каменным исполином, воплощением вековой мощи и дисциплины. Ее шпили пронзали свинцовые тучи, витражи в стрельчатых окнах мерцали даже в сером свете, как застывшие каскады драгоценных камней.

По мраморным галереям, где эхо шелеста мантий смешивалось с тихим гудением магических фокусов, ступала Ловена, дочь герцога д'Аркенталь.

Каждый ее шаг был отмерен, каждый жест – выверен. Серебристо-белые волосы, уложенные в безупречный узел на затылке, открывали высокий, холодный лоб и шею лебединой линии.

Глаза цвета зимнего моря – ясные, пронзительные – смотрели на мир с непоколебимой уверенностью в собственном превосходстве и незыблемости правил.

Ее платье из плотного темно-синего бархата, с высоким воротником и узкими рукавами, не оставляло сомнений: перед вами – аристократка крови и духа, для которой понятия чести, достоинства и приличия были не просто словами, а доспехами, сковавшими тело и душу.

Именно этот ледяной доспех Ловена ощутила, как всегда, когда ее путь пролегал мимо группы студенток, сбившихся в кучку у массивной колонны в Западном Крыле. Шепоток был громче обычного, насыщенный каким-то лихорадочным возбуждением. До Ловены долетели обрывки: "...а на третий раз...", "...Кольт просто...", "...Винс вошел, а она думала...", "...оба сразу... невероятно...".

Ловена замерла. Морозная волна прокатилась по ее спине, но не от холода камней. От мерзости. Она повернулась к девушкам, и ее взгляд, острый как лезвие, заставил их моментально замолкнуть, покраснев и потупившись.

– Мадемуазель Лебран, мадемуазель Вейл, – голос Ловены был тих, но резал воздух, как кристалл льда. – Осмелюсь спросить, что за недостойные леди разговоры вы ведете в стенах святилища знаний? Или правила приличия перестали действовать за пределами бальных залов?

Девушки переглянулись, смущение сменилось легким вызовом у одной из них, Элизы Лебран, известной своей ветреностью.

– Мы просто... обсуждали Кольта и Винса, Ловена, – пробормотала она, пряча улыбку за веером. – Весь Астралиум только о них и говорит. Вчера снова... история.

– История? – Ловена изогнула бровь с таким презрением, что Элиза съежилась. – Вы называете грязными сплетнями о их... похождениях

историей

? Это позор. Позор для них, и позор для тех, кто распространяет и слушает эту мерзость.

– Но они же такие... – вступила вторая девушка, робкая Амели Вейл. – Такие одинаковые. Как две капли воды. И сильные... и такие... – она запнулась, губы ее дрогнули, и на щеках вспыхнул румянец ярче алых роз в академической оранжерее.

Этот румянец, смесь стыда и нездорового любопытства, говорил больше любых слов.

Они желанны

, читала Ловена в этом румянце.

Они пугают и манят. И путаница в их лицах – лишь предлог, оправдание для темных фантазий.

Весь Астралиум действительно только о них и говорил. Кольт и Винс Старквуды. Близнецы. Буря, заключенная в человеческие формы.

Они появлялись в аудиториях и залах, как ураган, врываясь в размеренную жизнь академии вихрем смеха, дерзких шуток и необузданной магической силы, которая вибрировала вокруг них почти осязаемо.

Их репутация предшествовала им, обрастая все более пикантными, откровенными, а подчас и шокирующими подробностями.

Говорили, что они не просто меняют девушек как перчатки. Говорили об их особой...

методике

.

Как один из них начинал ухаживать – страстно, неотразимо, заставляя сердце биться в бешеном ритме. Как девушка, одурманенная вниманием и чарами (магическими ли? природными ли?), теряла голову.

И как потом, в минуту близости, когда страсть достигала пика, оказывалось, что в ее покоях... не один.

Что они подменяли друг друга. Что она, в пылу страсти, не замечала подмены.

"Раз уж ты приняла нас по отдельности, почему бы не попробовать сразу обоих?" – этот вопрос, звучавший то с наглой усмешкой Кольта, то с опасной, бархатистой убедительностью Винса, ломал последние барьеры.

Иногда – лестью и обещаниями. Чаще – тонким, неумолимым шантажом, игрой на страхе огласки, на стыде, на самой этой путанице, которая лишала жертву уверенности: а с кем же она

на самом деле

была?

Говорили, что сопротивляющихся не было. Что их двоих невозможно было отвергнуть, когда они действовали сообща, дополняя друг друга, как два полюса одного магнита – грубая сила Кольта и гипнотическая убедительность Винса.

Их энергия, их абсолютное бесстыдство и умение играть на самых потаенных струнах подавляли волю, превращая сопротивление в тлеющий уголь стыда и... неистребимого возбуждения.

И вот теперь эти сплетни, эти подробности, от которых Ловене хотелось омыть руки и уши священной водой, звучали здесь, под сводами Астралиума, из уст ее же соучениц!

– Одинаковые? – Ловена выпрямилась во весь свой невысокий, но исполненный достоинства рост. Ее голос зазвенел ледяной чистотой. – Полно вам. Они – как ночь и день, как огонь и пепел. Кольт – это грубая сила, его улыбка – оскал хищника. Винс... – она чуть запнулась, вспомнив холодные, оценивающие глаза младшего (или старшего? кто их разберет!) Старквуда, – Винс несет в себе тишину перед бурей. Он опаснее, потому что скрытнее. Но перепутать их? Никогда. Я бы

никогда

не спутала одного с другим. Внешнее сходство – жалкая маска для их внутреннего разложения. И я не желаю больше слышать подобных разговоров в своем присутствии. Это унижает не только вас, но и честь Астралиума.

Она резко кивнула, повернулась и пошла прочь, ее каблуки отстукивали четкий марш по мрамору. Спина была прямая как струна, плечи отведены назад.

Но глубоко внутри, под слоями бархата, шелка и непоколебимой уверенности, что-то едва заметно дрогнуло. Не страх. Не интерес. Отвращение.

Яростное, всепоглощающее отвращение к той грязи, что липла к именам Старквудов, и к слабости тех, кто позволял себя в эту грязь втянуть. И к тому, как ее собственное тело, вопреки воле, уловило тот скрытый ток вожделения, что витал в воздухе вокруг шепота подруг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как будто сама академия, древние камни, пропитанные магией поколений, дышали этим – страстью, запретом, опасностью, исходящей от двух неукротимых близнецов.

Она прошла мимо высокого витража, изображающего Создателя Магии, благословляющего первых арканов. Луч тусклого солнца, пробившись сквозь цветное стекло, упал на ее щеку, но не согрел.

Ловена ускорила шаг. Ей нужно было в Библиотечный Шпиль, к тишине фолиантов и сухому запаху пергамента. Туда, где царил разум. Туда, где не было места ни шёпотам о Старквудах, ни тому темному, пульсирующему магнетизму, что, казалось, исходил от самих стен Астралиума, напоминая, что магия – дитя не только разума, но и первобытной, необузданной силы. Силы, которую так ярко, так вызывающе воплощали в себе Кольт и Винс. И Ловена поклялась себе, что ее лед никогда не растает перед этим пламенем. Никогда.

Глава 2 Вызов принят

Дым от ароматических трубок вился причудливыми кольцами в низком своде курильни Старших Курсов.

Здесь, в полумраке, подальше от бдительных очей профессоров, собирались те, кто считал правила Астралиума слишком тесными для своей натуры.

В центре внимания, развалясь на кожаном диване, сидели Кольт и Винс Старквуды.

Кольт, с хищной небрежностью раскинувшийся, одной рукой поправлял расстегнутый ворот рубашки, обнажая сильную шею и ключицу, другой – держал бокал с темным вином. Винс сидел чуть прямее, его поза была кажущейся расслабленной, но в глазах, скользивших по присутствующим, читалась постоянная оценка.

Энергия, исходившая от них, была почти осязаема – густая, сексуальная, как запах дорогого табака, смешанный с легкой озоновой свежестью недавно использованной магии.

Девушки, сидевшие рядом, пытались ловить их взгляды, перешептывались, заливаясь румянцем при любом обращенном к ним слове.

К ним подошел Ренард, студент с лицом вечного сплетника и острым нюхом на скандал, с ехидной ухмылкой.

– Слышали новость, господа Старквуды? Ваш авторитет пошатнулся. Ледяная Герцогиня сама себя назначила хранительницей нравов Астралиума. – Он нарочито громко откашлялся, привлекая внимание окружающих. – Сегодня в Западном Крыле она публично отчитывала бедняжек Элизу и Амели за то, что те осмелились… обсуждать ваши подвиги. Ее точные слова, кажется: «Это позор. Позор для них, и позор для тех, кто распространяет и слушает эту мерзость».

В курильне воцарилась тишина. Все взгляды устремились на близнецов. Кольт медленно поставил бокал, его пальцы сжались вокруг ножки так, что костяшки побелели. Губа задрожала в начале усмешки, но в глазах вспыхнул опасный огонек оскорбленного тщеславия.

– Мерзость? – его голос, обычно громкий и насмешливый, стал низким, вибрирующим от ярости. – Она осмелилась назвать

нас

мерзостью? Эта замороженная кукла в бархате?

Винс не шевельнулся. Только его глаза, темные и нечитаемые, как глубокие озера, сузились. Он отхлебнул вина, его движения оставались плавными, но напряжение в его плечах выдавало интерес, острый, как бритва.

– Она также заявила, – продолжал Ренард, наслаждаясь эффектом, – что вы, господа, совершенно не похожи. Что она бы

никогда

не перепутала «грубую силу» Кольта с «тишиной перед бурей» Винса. Ее слова, не мои. – Он поклонился с преувеличенной почтительностью.

Кольт резко встал. Его магия, обычно сдерживаемая игривым настроением, рванула волной жара. Воздух вокруг него заколебался, как над раскаленными углями. Несколько девушек ахнули, отпрянув.

– Никогда не перепутает? – зарычал он. – Я заставлю эту ледышку не только перепутать, но и выть от страсти подо мной! Она будет умолять забыть свои высокомерные слова!

Он сделал шаг к выходу, но сильная рука Винса легла ему на предплечье. Прикосновение было твердым, обездвиживающим. Кольт взглянул на брата, готовый взорваться.

– Куда ты собрался, брат? – голос Винса был тише обычного, но в нем звучала сталь. – Чтобы наорать на нее в коридоре? Или попытаться прижать к стене? Это только укрепит ее в праведности. Ты играешь на ее поле. – Его пальцы сжали руку Кольта чуть сильнее, передавая скрытое послание.

Стоп. Думай.

Кольт выдернул руку, но не пошел дальше. Он тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. Ярость в его глазах медленно сменялась азартом, тем самым опасным блеском, который зажигал в девушках и страх, и желание.

– И что предлагаешь? – прошипел он.

Винс медленно поднялся. Его взгляд скользнул по замершей аудитории, по лицам, жаждущим зрелища.

– Она бросила вызов не только нам, Кольт. Она бросила вызов самой природе. Ее холод – это вызов огню. Ее неприступность – вызов мастерству. – Уголки его губ дрогнули в намеке на улыбку, лишенной всякой теплоты. – «Соблазнить Ледяную Герцогиню»… Разве это не самая сладкая игра, которую можно себе представить?

В курильне пронесся вздох – смесь восхищения и ужаса. Винс поднял бокал.

– За новую игру, брат. И за то, чтобы лед растаял в наших руках.

Кольт хмыкнул, подхватив свой бокал. Ярость окончательно сменилась хищным ожиданием.

– За игру, – глухо сказал он, и их бокалы звонко встретились над головами завороженных зрителей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3 Выработка стратегии

Первым в бой ринулся Кольт.

На следующий день, в переполненной переходной галерее между Залом Заклинаний и Башней Астрологии, он буквально материализовался перед Ловеной, преграждая ей путь.

Он стоял слишком близко, нарушая все мыслимые границы приличия. Его тело излучало тепло и тот самый магнетизм дикой, необузданной силы, который так раздражал и… притягивал подсознательно.

– Герцогиня, – его голос был нарочито громким, призванным привлечь внимание окружающих.

Глаза, цвета темного янтаря, медленно, с наглой оценкой скользнули по ее фигуре, от высокого воротника платья до туфель и обратно, задерживаясь на груди и бедрах.

– Какой честный, пронизывающий холодок вы приносите с собой. Прямо освежает после пыльной магии. – Он ухмыльнулся, обнажив белые зубы. – Хотя, знаете, под этим бархатом, я уверен, скрывается что-то… гораздо более пылающее. Надо лишь найти правильный ключик.

Ловена ощутила, как жар возмущения поднимается от шеи к лицу. Но она не отступила ни на шаг. Ее взгляд, холодный и острый, как шип, встретился с его.

– Господин Старквуд, – ее голос был гладким, как лед на озере. – Ваши пошлые домыслы столь же неуместны, сколь и неоригинальны. Отойдите. Вы загораживаете проход и воздух.

Вокруг захихикали. Кольт наклонился еще ближе. Его дыхание, пахнущее вином и чем-то диким, опалило ее щеку.

– Воздух? – он прошептал так, чтобы слышала только она, но с такой интимной наглостью, что мурашки побежали по ее спине вопреки воле. – Я могу дать вам гораздо больше, чем просто воздух, Ловена. Я могу научить вас дышать по-настоящему. Глубоко… прерывисто… пока вы не забудете все эти ваши глупые правила.

Он протянул руку, будто собираясь поправить несуществующую прядь у ее виска. Ловена отпрянула, как от прикосновения раскаленного железа.

Гнев вспыхнул в ней ярким пламенем, окрашивая щеки в алый цвет, так контрастирующий с ее ледяным взглядом.

– Не смейте прикасаться ко мне! – ее голос дрогнул от ярости, но не сорвался. – Ваше поведение отвратительно и недостойно джентльмена! Еще один шаг, и я обращусь к Магистру Дисциплины!

Кольт засмеялся, громко и вызывающе. Но в его глазах мелькнуло раздражение. Ее отпор был тверже, чем он ожидал. Он сделал преувеличенно галантный жест, уступая дорогу.

– Как прикажете, ваша ледяная светлость. Но помните… – он понизил голос до опасного шепота, полного обещания, – даже самые толстые льды тают под упорным солнцем. Или… под жарким огнем.

Он отошел, оставив ее стоять посреди галереи, сжавшую книги так, что пальцы побелели. Сердце бешено колотилось в груди, не от страха, а от чистейшего гнева и… чего-то еще. Какого-то щемящего, стыдного сжатия внизу живота, вызванного его наглым шепотом и слишком близким теплом.

Она глубоко вдохнула, выпрямив спину, и пошла прочь, чувствуя на себе десятки любопытных взглядов. Позор. Он опозорил ее публично. Но хуже позора было это предательское дрожание внутри.

Атаки Кольта продолжились. Он «случайно» задевал ее плечо, проходя мимо в узком коридоре библиотечного шпиля, его пальцы намеренно скользили по ее рукаву, оставляя ощущение жгучего следа.

Его двусмысленные комплименты звучали на лекциях по трансмутации, когда профессор отворачивался: «Ваш ум так же холоден и точен, как кристалл, герцогиня. Интересно, так же ли он сверкает в страсти?».

Он ловил ее взгляд через зал и медленно проводил языком по губе, удерживая контакт, пока она, сжимая зубы, не отворачивалась, чувствуя, как предательская краска заливает ее шею.

Каждое его появление было вторжением, нарушением ее священных границ.

И каждое нарушение оставляло после себя не только гнев, но и крошечную трещину в ее ледяной броне – тревожное, неконтролируемое возбуждение, которое она яростно отрицала.

Винс наблюдал. Всегда с разумной дистанции, часто из тени колонны, с балкона или из глубины аудитории.

Он видел, как Кольт бьет в лоб, вызывая открытый гнев и отторжение. Но он видел и больше.

Он видел, как зрачки Ловены расширялись на долю секунды, когда Кольт нависал над ней, нарушая ее пространство. Как учащалось ее дыхание не только от гнева. Как мускул на ее безупречной шее напрягался, когда шепот брата достигал ее уха.

Он видел тот самый предательский румянец, пробивающийся сквозь маску презрения.

Он анализировал ее, как сложный магический текст. Ее гордость была неприступной крепостью. Прямая атака Кольта лишь укрепляла стены.

Но Винс уловил слабое место. Ее чувство справедливости. Ее вера в порядок. И ее… скрытое, глубоко запрятанное любопытство к тому, что она так яростно осуждала. К тому хаосу, который они с Кольтом воплощали.

Однажды, после особенно грубой выходки Кольта в столовой (он «случайно» пролил на ее книгу густой фруктовый сироп, вульгарно извиняясь и предлагая «вылизать» пятно), Винс видел, как Ловена вышла в сад, дыша прерывисто, сжав кулаки. Она остановилась у фонтана, глядя на воду, и на мгновение ее плечи дрогнули. Не от слез. От подавленной ярости и беспомощности.

Именно тогда план кристаллизовался в голове Винса. Четкий, холодный, как ее собственный взгляд. План «злого и доброго стража».

Если Кольт был молотом, разбивающим ее защиту в щепки и вызывающим ответный огонь, то он, Винс, станет… щитом. Галантным защитником. Тем, кто осудит грубость брата, извинится за него, проявит уважение и… ненавязчивое, контролируемое внимание.

Он даст ей то, чего ей так не хватало в этом хаосе – иллюзию порядка, безопасности и понимания. Он станет исключением из правила «Старквуд = опасность». А потом… Потом он покажет ей, что исключений не бывает.

Уголки его губ приподнялись в беззвучной улыбке, лишенной всякой теплоты. Игра начиналась по-настоящему. И ставка была бесконечно высока – душа и тело Ледяной Герцогини.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4 Добрый страж

Аудитория Элементальной Магии пахла озоном и жареным воздухом.

Огромный кристаллический фокус в центре зала все еще слабо светился багровым отблеском после демонстрации профессором Ренардом контролируемого плазменного разряда.

Ловена, сидевшая в первом ряду, с холодным вниманием впитывала каждое слово, каждую магическую формулу, записывая их безупречным почерком в темно-синюю тетрадь с серебряным тиснением.

Магия огня и молнии была хаотичной, опасной, но подчиненная строгой логике арканов и железной воле, она становилась инструментом невероятной мощи. Порядок, побеждающий хаос. Это было близко ее душе.

Она почувствовала его приближение раньше, чем увидела. Как волну жара от раскрытой печи. Как вибрацию земли перед извержением.

Кольт Старквуд, проигнорировав свободные места сзади, бесцеремонно опустился на скамью прямо позади нее. Его колено почти коснулось ее спины. Дыхание – горячее, с запахом чего-то пряного и запретного – обожгло ее обнаженную шею выше воротника платья.

– Интересно, Герцогиня, – его шепот был громким, нарочито рассчитанным на то, чтобы услышали соседи, – а ваше внутреннее пламя… Оно такое же холодное и контролируемое, как эти формулы?

Он наклонился еще ближе. Его губы почти касались ее мочки уха. Ловена замерла, перо в ее руке дрогнуло, оставив кляксу на безупречной странице.

– Или оно больше похоже на вот это?

Он едва заметно, но с разрушительной точностью провел кончиком пальца по шву ее платья на спине, от талии вверх, к застежкам корсета. Прикосновение было мимолетным, но обжигающе наглым, проникающим сквозь бархат прямо к коже.

– Дикое, неуправляемое… жаждущее вырваться наружу и сжечь все эти дурацкие правила дотла?

Ярость вспыхнула в Ловене белым, ослепляющим пламенем. Не мысль, не чувство – чистая, первобытная реакция на осквернение ее границ, ее тела, ее святилища знаний.

Она вскочила, опрокинув скамью с грохотом, который оглушительно прокатился по затихшей аудитории. Все взгляды устремились на нее. Профессор Ренард осекся на полуслове, удивленно подняв брови.

– Как вы смеете?! – Голос Ловены звенел, как разбитое стекло.

Ее рука взметнулась вверх, не думая, повинуясь инстинкту и накопленной за недели издевательств ярости.

Вокруг пальцев сжались искры чистого, белого холода, вымораживающие воздух. Ледяные кристаллы начали нарастать на ее кончиках, готовые выстрелить кинжальным осколком в наглую усмешку Кольта.

В ее глазах горел не просто гнев – горела потребность уничтожить, стереть с лица земли источник этого невыносимого оскорбления.

Кольт встал, его ухмылка стала шире, опаснее. Он не отпрянул, а, казалось, подставился под удар, его собственная магия загудела в ответ, тепловые волны исказили воздух между ними. Азарт бил в нем ключом. Он

хотел

этого взрыва.

– Ловена! Не надо! – Голос прозвучал резко, властно, но без агрессии Кольта.

Винс. Он возник словно из тени, буквально втиснувшись в узкое пространство между Ловеной и его братом. Его рука легла поверх ее занесенной, излучающей ледяную угрозу руки.

Прикосновение было твердым, обездвиживающим, но… не грубым. Не оскверняющим. Теплым сквозь тонкую ткань ее перчатки.

– Убери руку! – выдохнула Ловена, пытаясь вырваться, но его хватка была как стальной обруч.

Она встретилась с его глазами – темными, глубокими, не отражающими насмешки брата, а полными… чего? Укора? Тревоги?

– Он… он оск…

– Я знаю, что он сделал, – перебил ее Винс, его голос звучал тихо, но настолько весомо, что заглушил гул в аудитории. Его взгляд не отрывался от ее лица, игнорируя брата. – Я видел. И это… это недопустимо. – Он повернул голову к Кольту, и его выражение резко изменилось. Ледяной гнев, настоящий или мастерски сыгранный, застыл на его чертах. – Кольт! Хватит! Ты перешел все мыслимые границы! Ты опозорил не только себя, но и имя Старквудов! Извинись перед леди Ловеной немедленно!

Наступила гробовая тишина. Даже профессор Ренард не решался вмешаться, завороженный драмой. Кольт замер. Его ухмылка сползла, сменившись на мгновение искренним удивлением, а затем – театрально-преувеличенной обидой. Он развел руками.

– Ох, братец, ну что ты так распалился? Я же просто пошутил… – Он поклонился Ловене, слишком низко, слишком насмешливо. – Прошу прощения, ваша ледяная светлость, если моя… шутка… вас задела. Не хотел тревожить ваше царственное спокойствие.

Он выпрямился, его глаза, полные мокрой, обещающей месть усмешки, скользнули по Ловене, потом по Винсу.

– Ладно, ладно, ухожу. Не мешайте вам… разряжать атмосферу. – Он громко рассмеялся своему пошлому каламбуру и, развернувшись, вышел из аудитории, оставив за собой шлейф напряжения и возмущенных шепотков.

Ловена все еще дрожала. Ледяные кристаллы на ее пальцах растаяли, оставив лишь влагу на перчатках. Рука, которую держал Винс, горела в месте его касания. Она резко выдернула ее.

– Не прикасайтесь ко мне! – вырвалось у нее, но уже без прежней силы. Шок от вмешательства Винса смешивался с остатками ярости и каким-то новым, смутным чувством.

Винс отступил на шаг, подняв руки в жесте мира. Его лицо снова было спокойным, почти скорбным.

– Простите, – сказал он искренне, его голос обрел прежнюю бархатистую глубину, лишенную теперь и намека на угрозу. – Я не хотел… нарушать ваше пространство. Но я не мог допустить, чтобы вы… чтобы вы совершили ошибку из-за его идиотизма. – Он посмотрел на дверь, куда ушел Кольт, и в его взгляде промелькнуло что-то усталое, почти отчаянное. – Он… он не всегда был таким. Вернее, он всегда был импульсивен, но раньше… были границы. Сейчас он словно нарочно пытается сжечь все вокруг, включая себя. И меня затягивает в этот огонь.

Ловена молчала. Ее разум лихорадочно работал. Театр? Хитрость? Но его рука на ее руке… Она не была грубой. Она остановила ее от рокового шага. И этот взгляд… В нем не было лживого блеска Кольта. Была усталость. Боль. Искренность?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Я… – она с трудом заставила себя говорить. – Я благодарна за вмешательство. Но не нуждаюсь в ваших извинениях за него. Он взрослый человек и отвечает за себя сам.

– Согласен, – Винс кивнул, его губы тронула тень горькой улыбки. – Но он мой брат. И иногда… чувство долга сильнее разума. – Он вздохнул. – Позвольте хотя бы проводить вас отсюда? Чтобы он… не вздумал вернуться. Для вашего спокойствия.

Ловена колебалось. Каждая клеточка ее тела кричала об опасности.

Старквуд. Он Старквуд. Не доверяй.

Но перед ней стоял не Кольт. Перед ней стоял тот, кто только что защитил ее от худшего. Кто выглядел… пострадавшим. И его предложение звучало разумно. Кольт мог затаиться за углом.

– Хорошо, – сказала она резко, собрав свои книги и тетрадь с кляксой, которая теперь казалась символом всего этого хаоса. – Но только до дверей Северного Крыла.

Он кивнул и жестом пропустил ее вперед. Они вышли из аудитории, оставив за спиной гул оживших голосов и любопытные взгляды.

Молчание между ними поначалу было напряженным. Ловена шла быстро, держа дистанцию, ее спина была прямая как шпага. Винс следовал чуть сзади и сбоку, не пытаясь сократить расстояние.

– Он завидует вам, знаете ли, – неожиданно проговорил Винс, глядя прямо перед собой. Его голос был ровным, задумчивым.

Ловена чуть не споткнулась.

– Завидует?

Мне

? – Она не смогла сдержать изумления, смешанного с презрением.

– Да, – Винс повернул к ней лицо. В его глазах не было лести, только констатация факта. – Вашей силе. Вашей… цельности. Тому, что вы не позволяете никому и ничему сбить вас с пути. Он… он пытается разрушить это. Потому что сам не имеет ничего подобного. Только огонь, который сжигает все вокруг, включая его самого. – Он замолчал, словно подбирая слова. – Иногда мне кажется, я единственный, кто еще пытается его сдерживать. Но это… как пытаться руками остановить лавину.

Ловена слушала. Слова Винса падали на благодатную почву ее собственного анализа ситуации. Они подтверждали то, что она сама интуитивно чувствовала.

Грубая сила Кольта против ее несгибаемой воли. Его зависть к ее порядку. И Винс… Винс был заложником. Не союзником Кольта в его грязных играх, а… жертвой братских уз. Эта мысль была новой и тревожно-соблазнительной.

– Вы не обязаны быть его смотрителем, – сказала она, и ее голос прозвучал чуть мягче, чем она планировала.

– Обязан? Нет, – он покачал головой. – Но он мой брат. Кровь. Это… сложно объяснить тому, кто не знает близнецовой связи. Мы как две половинки одного целого, даже когда ненавидим друг друга. – Он снова горько улыбнулся. – Извините, я, кажется, увлекся. Не хотел обременять вас нашими проблемами.

Они подошли к массивным дубовым дверям Северного Крыла, где располагались ее покои. Ловена остановилась.

– Мы на месте, – произнесла она формально.

Винс остановился рядом. Он не пытался приблизиться. Его взгляд был серьезным, лишенным прежней оценивающей дерзости Кольта.

– Еще раз простите за сегодняшнее… представление, – сказал он. – И за брата. Постараюсь, чтобы его выходки больше не омрачали ваше пребывание в Астралиуме. Насколько это в моих силах. – Он сделал безупречный, галантный полупоклон, достойный самого изысканного придворного. – Спокойной ночи, леди Ловена.

– Спокойной ночи, господин Старквуд, – ответила она, и ее голос звучал почти естественно.

Он развернулся и ушел тем же коридором, его темная мантия растворилась в сумеречной тени арки.

Ловена стояла у дверей, держа книги. Остатки гнева все еще тлели в ней, но их уже теснило странное, незнакомое чувство. Смущение? Сожаление? Усталость? Или… проблеск симпатии?

Она вошла в Северное Крыло, ощущая, как холодный камень стен и знакомый запах воска и старых книг обволакивают ее, возвращая ощущение контроля.

Но в памяти упорно стоял образ Винса. Его твердая рука, остановившая ее магию. Его усталые глаза. Его слова о брате, о долге, о зависти. И этот галантный поклон.

Он не такой

, – подумала она, отпирая дверь в свои покои.

Он другой. Его портит брат.

Она поставила книги на стол и подошла к окну, глядя в темнеющий сад академии. Где-то там бродил Кольт, неся свой хаос. Где-то там шел Винс… с его тяжестью.

И впервые за долгое время Ловена почувствовала не только презрение, но и… щемящее любопытство. К той темной связи, что держала таких разных братьев вместе. К боли в глазах Винса. К тому, что скрывалось за его бархатным голосом и галантными манерами.

Она сжала кулаки, чувствуя, как под кожей снова пробежали мурашки. Но на этот раз не только от гнева. От чего-то другого. От тревожного, опасного тепла, которое начало растапливать самый нижний слой ее ледяной крепости. И имя этому теплу было не Кольт. Это было имя Винс.

Глава 5 Зерно доверия

Узоры инея, нарисованные ночным холодом на стеклах окна Ловены, таяли под утренним солнцем. Но внутри нее что-то замерзшее тоже начало подтаивать, капля за каплей, с тревожной неумолимостью.

Мысль о Винсе Старквуде теперь преследовала ее не только как тень его брата, но как самостоятельный, сложный образ. Образ человека, несущего тяжесть, борющегося с хаосом, связанного кровью с тем, кого он, казалось, презирал.

"Он не такой", – это убеждение, посеянное в саду ее сомнений, пустило корни.

Игра, задуманная близнецами, вступила в новую фазу.

Кольт, как предсказуемый элемент хаоса, продолжал свои провокации, но теперь они служили фоном, на котором Винс выписывал свои тонкие узоры притворной галантности.

На практическом занятии по Стабилизации Магических Потоков Ловена сосредоточенно работала с хрустальным фокусом, пытаясь удержать внутри него бурлящую силовую сферу. Концентрация была предельной.

Рядом, за соседним столом, Кольт, якобы экспериментируя с резонансом, неловко (или слишком умело?) стукнул своим магическим жезлом по краю стола.

Ударная волна, крошечная, но коварная, рванула по аудитории. Фокус Ловены дрогнул, силовая сфера взорвалась у нее прямо перед лицом с оглушительным хлопком и вспышкой ослепительного света.

Ее отбросило назад, она едва удержалась на ногах. Платье было в мелких ожогах от магических искр, волосы выбились из безупречной прически, лицо покрыла сажа. В глазах стояли слезы от резкой боли и унижения.

– Ой-ой! – раздался притворно-сочувствующий голос Кольта. Он уже стоял рядом, его лицо изображало удивление, но в глазах плясали чертики. – Простите, Герцогиня, чистая случайность! Неловкое движение. Вы не ушиблись?

Он протянул руку, якобы чтобы помочь, но его пальцы нацелились не на поддержку, а на то, чтобы стряхнуть невидимую пылинку с ее обожженного плеча.

Ловена отпрянула, готовая изрыгнуть пламя гнева и магии. Но прежде чем она успела открыть рот, между ней и Кольтом снова возник Винс.

– Случайность? – его голос звучал холодно и резко. Он отстранил руку брата от Ловены своим предплечьем, жестко и безапелляционно. – Твои «случайности» становятся слишком частыми и слишком разрушительными, Кольт. Убери руки.

Он повернулся к Ловене, и его выражение мгновенно смягчилось, наполнилось искренним (или мастерски поддельным) беспокойством.

– Леди Ловена, вы ранены? Позвольте…

Он не стал ждать разрешения, его пальцы, легкие и уверенные, коснулись края ее обожженного платья. Теплая, успокаивающая волна магии – чистой, целительной энергии воды – потекла от его прикосновения. Ожоги на ткани затянулись, сажа исчезла, будто ее и не было. Его магия коснулась и ее кожи, сняв жгучую боль, оставив лишь прохладное, приятное покалывание.

– Здесь? – он мягко коснулся ее виска, где оставалось легкое покраснение.

Его взгляд был сосредоточен только на ней, полный заботы, игнорируя брата и любопытные взгляды сокурсников. Его пальцы на ее коже были… удивительно нежными. Совсем не такими, как у Кольта.

– Я… я в порядке, – прошептала Ловена, внезапно осознав, как близко его лицо.

Как пахнет его кожа – не вином и дерзостью, а свежестью леса после дождя и чем-то еще, неуловимо мужским. Она отстранилась, чувствуя предательский румянец.

– Спасибо. За помощь.

Винс отступил, убрав руку. Его прикосновение исчезло, но ощущение его прохладной магии и нежных пальцев осталось, как эхо на коже.

– Не стоит благодарности, – он сказал тихо. – Это была его вина. И я приношу извинения от имени… нашей семьи. – Он бросил убийственный взгляд на Кольта, который стоял в стороне, скрестив руки, с явным недовольством, сбитым с толку серьезностью брата. – Уберись отсюда, Кольт. Ты сделал достаточно.

Кольт что-то буркнул себе под нос, но ушел, оставив аудиторию в напряженном молчании. Профессор только покачал головой.

Винс еще раз кивнул Ловене и вернулся к своему столу. Ловена же до конца занятия чувствовала на себе его взгляд – не наглый, а внимательный, полный тихого участия.

Ситуации повторялись.

Когда в столовой вдруг поползли особенно грязные сплетни о Ловене, якобы "специально" спровоцировавшей взрыв на практикуме, чтобы привлечь внимание Винса, именно он встал и холодно, но твердо потребовал прекратить "недостойные разговоры", напомнив всем о чести академии.

Когда Кольт "случайно" создал порыв ветра на лестнице, едва не сдув Ловену и задравший ей юбки, Винс был рядом, магически погасив ветер и галантно прикрыв ее своей мантией, пока она приходила в себя, его рука на ее спине была лишь легкой опорой, не более.

Он извинялся. Всегда. Вежливо, искренне, с оттенком усталой скорби о брате.

Но он не ограничивался лишь защитой. Он начал ненавязчиво искать точки соприкосновения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6 Росток доверия

"Случайно" пересекаясь с Ловеной в Библиотечном Шпиле, Винс мог остановиться у ее стола и мягко прокомментировать сложный трактат по древней рунической магии, который она изучала.

Его замечания были точны, умны, лишены пошлости. Он говорил о магии с уважением и глубиной, которая удивляла Ловену, ожидавшую от Старквудов лишь грубой силы.

– Вы изучаете "Симфонию Стихий" Аркадиуса? – его голос, тихий в библиотечной тишине, заставил ее вздрогнуть. Он стоял рядом, указывая на раскрытый перед ней тяжелый фолиант. – Потрясающий труд. Хотя его теория о гармонизации хаоса через принудительный резонанс… спорна. Часто приводит к обратному эффекту – к взрыву. – Он улыбнулся, и в его улыбке была легкая ирония, но не насмешка. – Как мы недавно убедились.

Ловена невольно ответила улыбкой – крошечной, почти неуловимой.

– Я как раз анализировала этот аспект, – призналась она, удивляясь собственной откровенности. – Аркадиус, возможно, переоценил способность разума контролировать изначальную дикость стихий. Порядок должен быть гибким, а не жестким.

– Мудрое замечание, – кивнул Винс, его темные глаза загорелись искренним интересом. – Как и в жизни, да? Слишком жесткие правила… ломаются под напором реальности.

Разговор затянулся. Они говорили о магии, об истории Астралиума, о сложностях управления силой.

Винс был удивительно эрудирован, его суждения – взвешенны и лишены бравады. Он слушал ее внимательно, не перебивая, уважая ее мнение.

Ловена ловила себя на том, что говорит свободнее, чем с кем-либо еще в академии. Он задавал вопросы, которые заставляли ее мыслить глубже, и… он был красив. Опасной, сдержанной красотой, которая проявлялась в резкой линии скулы, когда он задумывался, в игре света в его темных глазах, в спокойной уверенности его позы.

Она заметила, как его пальцы перелистывают страницы – длинные, сильные, с аккуратными ногтями. Те самые пальцы, что исцеляли ее ожог, что легонько касались ее спины…

Она прервала себя мысленно.

Он Старквуд. Не забывай.

Но зерно доверия, посеянное им, уже проросло сквозь лед.

Она начинала видеть в нем исключение. Жертву обстоятельств, запутавшегося человека с благородной душой, испорченной дурным влиянием брата.

"Он не такой, как Кольт", – эта мысль стала ее щитом против остатков подозрений.

Ловена все еще была настороже. Она тщательно контролировала каждое слово, каждый жест в его присутствии. Но ее лед начал таять.

Она ловила себя на том, что в конце дня, возвращаясь в Северное Крыло, ее взгляд невольно ищет в толпе его темную голову, его спокойную фигуру. Она начала замечать, в каких аудиториях он занимается, в какое время посещает библиотеку.

Однажды, когда он не появился на лекции по Истории Древних Арканов, которую они оба посещали, она почувствовала странное беспокойство.

Где он? Неужели Кольт втянул его в какую-то очередную грязную историю?

Она отгоняла эти мысли как недостойные, но они возвращались. На следующий день, увидев его в Зале Заклинаний, целого и невредимого, просто пропустившего лекцию, она ощутила глупое, необъяснимое облегчение.

Они стали чаще "случайно" встречаться в саду, где Ловена любила читать в уединенной беседке, заросшей плетистыми розами.

Винс, проходя мимо, мог остановиться, чтобы прокомментировать редкий сорт цветка или погоду. Иногда он просто молча кланялся и шел дальше, уважая ее уединение.

Но в эти мгновения тишины, когда его взгляд мягко скользил по ней, Ловена чувствовала не тревогу, а… тепло. Опасное, трепещущее тепло где-то глубоко внутри, под слоями бархата и правил.

Однажды, когда мелкий дождь застал ее врасплох в саду, Винс, словно появившись из ниоткуда, накинул на ее плечи свою темную, сухую мантию. Капли дождя забарабанили по ткани.

– Не стоит простужаться, леди Ловена, – сказал он просто. – Магия – плохая защита от сырости, если не подготовиться.

Она хотела отказаться, вернуть мантию, но его пальцы на секунду задержались на ее плечах, мягко прижимая ткань. Это было не прикосновение Кольта, не осквернение. Это было… заботой. Щит от непогоды. И щит от чего-то еще.

– Спасибо, – прошептала она, укутываясь в ткань, еще хранившую тепло его тела и запах – дождя, кожи и чего-то неуловимо мужского,

его

. – Я верну ее позже.

– Не торопитесь, – он улыбнулся, и в его улыбке не было скрытого умысла, лишь легкая искорка тепла. – Дождь, кажется, усиливается. Бегите.

Она побежала по мокрым дорожкам, чувствуя, как тяжелая мантия согревает ее, а его запах обволакивает, как невидимые руки.

В ее покоях, сняв мантию, она не повесила ее сразу. Она стояла, держа ее в руках, вдыхая этот аромат, и осознала страшную, неоспоримую правду: она

ждет

их встреч.

Ждет звука его шагов в коридоре, его бархатного голоса, его спокойного, умного взгляда. Ждет того странного спокойствия, которое он приносил в ее упорядоченный мир, и той опасной теплоты, что начинала разливаться по ее жилам при мысли о нем.

Она бросила мантию на кресло, как обжигающую вещь.

Он Винс Старквуд! Брат Кольта! Ты сходишь с ума!

– кричал внутри голос разума. Но другой голос, тихий, настойчивый, шептал:

Но он не такой. Он страдает. Он защищает. Он понимает тебя…

Ловена подошла к зеркалу.

Ее лицо было бледным, но глаза горели незнакомым огнем. Ледяная крепость ее души все еще стояла, но ее стены были пронизаны тончайшими трещинами, сквозь которые пробивалось упрямое, живительное тепло. И имя этому теплу было Винс.

Она касалась своих губ, вспоминая его улыбку в саду, и с ужасом осознавала: ее собственные губы ответно дрогнули в подобии улыбки.

Впервые, когда она думала о Старквуде, это не было отвращением или гневом. Это было предвкушение. Опасное, сладкое, неумолимое предвкушение следующей встречи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7 Нападение

Обеденный зал Астралиума гудел, как гигантский улей. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие стрельчатые окна, играли на серебряных кубках и белоснежных скатертях.

Ловена сидела за своим обычным столом в компании подруг, стараясь сохранять ледяное спокойствие, но внутри нее бушевал шторм.

После утренней «случайной» встречи с Винсом у оранжереи, где он помог ей поднять рассыпавшиеся свитки, а его пальцы ненадолго коснулись ее руки, передав искру тепла, она чувствовала себя раздраженной и смущенной.

Его присутствие, его тихий голос, его запах – все это проникало под кожу, нарушая ее безупречный внутренний порядок.

Она ловила себя на том, что ищет его взгляд через зал. И когда она его нашла – он сидел за столом братьев, спокойно беседуя с кем-то – ее сердце сделало глупый скачок.

Он не смотрит на меня

, – подумала она с неожиданной горечью.

Он…

Мысль оборвалась, сметенная ураганом. Кольт встал. Не просто встал – он вскочил, опрокинув стул с грохотом, который мгновенно приглушил гул зала.

Все взгляды устремились на него. Он был пьян – это было очевидно по его шатающейся походке, по блеску в глазах, по развязанному воротнику рубахи, обнажавшему сильную шею.

Но пьянство лишь сняло последние барьеры сдерживания, высвободив первобытную, агрессивную энергию. Он направился прямо к столу Ловены.

– Герцогиня! – его голос прокатился по залу, громкий, хриплый, откровенно вульгарный. – Ледяная, недоступная, чистейшая Ловена д'Аркенталь! – Он остановился в метре от нее, упирая кулаки в стол. Его дыхание, пропитанное перегаром и чем-то острым, опалило ее лицо. – Надоело мне смотреть, как ты корчишь из себя святую! Надоели твои взгляды свысока!

Он наклонился, его лицо оказалось в сантиметрах от ее. В глазах бушевала смесь ненависти, похоти и безумия.

– Ты думаешь, я не вижу, как ты на моего брата смотришь? Как твоя ледяная корка тает, когда он рядом? Ты ему что, уже раздвинула ноги в благодарность за его "рыцарство"? Или только собираешься? Может, поделишься? Винс умеет делиться! Особенно девками!

Смертельная тишина воцарилась в зале.

Ловена онемела.

Кровь отхлынула от лица, оставив его мертвенно-белым, затем хлынула обратно, заливая щеки и шею жгучим стыдом. Унижение было таким острым, таким публичным, таким грязным, что она физически ощутила, как рвется что-то внутри.

Ее пальцы вцепились в скатерть, готовая сорвать ее, опрокинуть стол, броситься на него с ногтями. Магия вскипела в ней, холодная и разрушительная, готовая вырваться и превратить его в ледяную статую.

Но прежде чем она успела что-либо сделать, тень упала на Кольта.

Винс. Он подошел сзади, его лицо было маской холодной ярости, какой Ловена никогда не видела. Но в глубине его темных глаз, мелькнувших в ее сторону, она уловила что-то иное – сигнал? Предупреждение? Нет, это был гнев. Настоящий гнев.

– КОЛЬТ! – рев Винса потряс воздух сильнее, чем крик брата. Он схватил Кольта за плечо и грубо отшвырнул от стола Ловены. – Заткнись! Ты совсем с ума сошел?! Ты опозорил себя, меня, всю нашу семью! Извинись перед леди Ловеной немедленно!

Кольт, потеряв равновесие, едва устоял. Его пьяное безумие сменилось яростным вызовом.

Он выпрямился, сжимая кулаки, магическая аура вокруг него загудела, как разъяренный шершень, наполняя воздух запахом озона и горячего металла.

– Извиниться?! – захохотал он истерично. – Перед ней?! Эта ледяная сука считает нас грязью под ногами, а ты пресмыкаешься перед ней, как щенок! Ты влюбился в свою игрушку, братец? Хочешь ее для себя одного?! НЕ БУДЕТ ТЕБЕ ЕЕ!

Кольт взмахнул рукой. Не жезл, не сложный жест – грубый, яростный выброс чистой силы Огня. Сгусток малинового пламени, раскаленный добела, рванул не на Ловену, а прямо на Винса. Это была атака на убийство, безудержная и яростная.

Ловена вскрикнула, инстинктивно пригнувшись. Зал ахнул.

Винс не отпрянул. Он встретил атаку.

Его руки взметнулись в сложном, стремительном пассе – защитный барьер Воды и Воздуха. Полупрозрачная, переливающаяся сфера вспыхнула перед ним как мыльный пузырь, но пронизанная стальными нитями магии.

Пламя Кольта ударило в барьер с оглушительным ревом и ослепительной вспышкой. Энергия взорвалась, разбрызгивая искры и клубы пара. Столы вокруг содрогнулись, посуда зазвенела.

– Прекрати, безумец! – крикнул Винс, его голос напряжен от усилия.

Но Кольт уже рвался в новую атаку. Он не строил барьеров, он был стихией разрушения. Молнии чистой силы, не оформленные в заклинания, били из его рук, ломая каменную плитку пола, выбивая стекла в дальних окнах.

Винс парировал, уворачивался, его защита была элегантной, экономичной, но под натиском бешеной ярости Кольта он отступал.

Ловена стояла, прижавшись к стене, не в силах оторвать взгляда от этого танца смерти. Страх за Винса сдавил горло ледяным кольцом.

Он защищал ее честь, и теперь его жизнь была под угрозой из-за ее… из-за ее чего? Из-за того внимания, которое она ему позволила? Вина смешалась с ужасом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8 Шрам

Винс создал ледяной шип и метнул его в ногу Кольту. Тот с ревом отбил его взрывной волной, но потерял равновесие. Винс использовал момент. Он сжал кулак – и воздух вокруг Кольта сгустился, пытаясь сдавить его в невидимые тиски. Кольт взревел, его тело вспыхнуло алым светом, ломая сжатие.

– Ты слаб, братец! – прохрипел Кольт, вырываясь. – Слаб и жалок! Как и твоя ледяная королевна! Я покажу вам обоим!

Он сделал рывок вперед, не к Винсу, а

мимо

него – прямо к Ловене! Его рука, сжимающая сгусток грубой силы Земли, занеслась, чтобы ударить, раздавить, уничтожить источник его ярости и зависти.

– НЕТ! – Винс бросился наперерез.

Не строя барьера, не атакуя – он просто встал между Ловеной и ударом. Его руки взметнулись в последнем, отчаянном жесте парирования – не против силы Земли, а против импульса, против траектории. Он не пытался остановить удар полностью – он попытался его

перенаправить

.

И в этот миг что-то пошло не так. Либо Кольт вложил слишком много силы, либо Винс просчитался в доли секунды.

Сгусток магии Земли, отклоненный руками Винса, не ушел в сторону или вверх. Он рикошетом, с жутким шипящим звуком, ударил по

его собственной

, все еще вытянутой для парирования, левой руке. Точнее, по мизинцу и ребру ладони.

Раздался глухой хруст и шипение обжигаемой плоти.

Винс вскрикнул – коротко, сдавленно, от неожиданной боли. Он отпрянул, схватившись за левую руку. Кровь, алая и горячая, хлестнула сквозь пальцы, каплями упав на каменный пол и на его темную мантию.

Кольт замер, ошеломленный собственным действием. Его пьяная ярость мгновенно испарилась, сменившись шоком и… страхом? Он смотрел на кровь на руке брата, на его побелевшее от боли лицо.

– Винс… я… – он пробормотал.

– УБИРАЙСЯ! – прошипел Винс сквозь стиснутые зубы. Боль исказила его черты, но в глазах горела не только боль, а настоящая, леденящая ненависть. – Сейчас же! Пока я не прикончил тебя САМ!

Кольт отступил на шаг, его наглость и сила испарились, оставив лишь жалкое подобие прежнего буяна. Он бросил последний взгляд на Ловену – взгляд, полный немой ярости и обещания мести, – развернулся и, спотыкаясь, пошел к выходу, расталкивая оцепеневших студентов.

За ним воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Винса и тихим всхлипом какой-то девушки.

Ловена не помнила, как оказалась рядом с Винсом. Она видела только кровь, сочившуюся сквозь его пальцы, и страдание на его лице.

Ее собственный стыд, гнев, унижение – все растворилось в одном всепоглощающем чувстве: он пострадал за нее. Он подставился под удар, предназначенный ей. И получил его.

– Винс… – ее голос дрожал. Она протянула руку, не смея коснуться. – Ваша рука…

Он медленно, с усилием разжал окровавленные пальцы. На мизинце левой руки, от второго сустава до края ладони, зиял ужасный ожог.

Кожа была обуглена, разорвана, обнажая местами розоватую плоть. Кровь текла по ладони. Но хуже всего была глубина раны на самом мизинце – она была серьезной. И она останется. Навсегда. Шрам. Знак.

– Пустяки, – прошептал он, но голос его срывался от боли.

Он попытался сжать кулак и застонал, свежая волна крови выступила на ране. Его лицо стало пепельно-серым. Он выглядел не героем, а глубоко потрясенным, почти сломленным человеком.

Его глаза, полные боли и какого-то невыразимого разочарования, встретились с ее взглядом.

– Простите… что вы… видели это. Что он… – Он не договорил, словно сил не хватило.

– Не говорите! – вырвалось у Ловены. Ее сердце бешено колотилось, но теперь не от страха, а от чего-то другого. От сострадания? От вины? От… нежности? – Вам нужен целитель. Немедленно!

Она оглянулась, ища помощи. Студенты и слуги уже бросились к ним.

Профессор Ренард, бледный как полотно, приказывал кому-то бежать за главным лекарем. Но Ловена не видела их. Она видела только Винса, держащего свою искалеченную руку, кровь, капающую на камень, и тот шрам, который уже начал формироваться – уродливый, жуткий знак преданности и жертвы, принесенной ради нее.

Знак, который навсегда разделит его и Кольта. Физически. Наглядно.

Она сняла свой тонкий шелковый шарф – безупречно белый, символ ее чистоты и статуса – и, не думая, не колеблясь, нажала его на страшную рану, пытаясь остановить кровь. Ткань мгновенно пропиталась алым.

– Держите, – прошептала она, ее пальцы дрожали, касаясь его руки поверх шарфа. Его кожа была обжигающе горячей. – Держите крепче.

Винс кивнул, его взгляд был прикован не к ране, а к ее лицу. К ее глазам, полным слез, которых она даже не заметила. В его взгляде не было триумфа, не было расчета. Была боль, усталость и… что-то невыразимо хрупкое, что тронуло ее глубже любого слова.

В этот момент, стоя на коленях перед ним на окровавленном полу, прижимая его раненую руку своими дрожащими руками, Ловена поняла, что ее лед растаял. Полностью. Безвозвратно.

Винс принес себя в жертву. Ради нее.

И этот шрам, этот ужасный, обезображивающий шрам на его прекрасной руке, навсегда привяжет ее к нему цепями вины, восхищения и чего-то гораздо более страшного и необратимого. Любви.

Идея различить братьев теперь казалась не просто возможной – она была единственно важной. Потому что один был чудовищем. А другой… другой был ее героем. Ее Винсом. И этот шрам был его знаком. Навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9 Сближение

Тишина в лазарете Астралиума была гнетущей, пропитанной запахом целебных трав, антисептических зелий и тихой боли. За высоким окном лил осенний дождь, струи которого, словно слезы небес, стекали по стеклу.

Ловена стояла у двери палаты, сжимая в руках изящную корзинку с пузырьками самоцветных зелий – обезболивающего, регенеративного, успокаивающего. Ее сердце бешено колотилось, как пойманная птица.

Вид Винса, держащего свою искалеченную руку, кровь на ее белом шарфе, его побелевшие от боли губы – все это стояло перед глазами, жгло изнутри виной и чем-то еще, огромным и невыразимым.

Это из-за меня.

Она сделала глубокий вдох, выпрямила спину (старая привычка искать опору в осанке) и вошла.

Винс лежал на узкой койке, прислонившись к груде подушек. Его левая рука, от кисти до локтя, была забинтована плотными белыми полосами, пропитанными лечебными составами, издававшими слабый травяной аромат.

Лицо его было бледным, тени под глазами казались глубже обычного. Он смотрел в окно на дождь, и выражение его было отрешенным, почти пустым.

Но когда дверь открылась, и он увидел ее, что-то дрогнуло в его глазах. Усталость? Удивление? Надежда?

– Леди Ловена, – его голос был тише обычного, слегка хрипловатым. – Вы… зачем беспокоитесь?

Ловена подошла к койке, поставив корзинку на прикроватный столик. Ее пальцы невольно коснулись края бинтов, но она быстро одернула руку.

– Я принесла зелий, – сказала она, избегая его взгляда, глядя на повязку. Где-то под ней был тот ужасный шрам. Знак.

Ее

знак. – Самые лучшие, из личных запасов нашего дома. Мастер Альтус варил их лично. Они помогут с болью и… заживлением.

– Благодарю, – он кивнул, его взгляд скользнул по корзинке, потом вернулся к ее лицу. – Это очень любезно. Но не обязательно. Лекари академии… справятся.

– Нет! – вырвалось у нее резче, чем она хотела. Она встретилась с его глазами, и в ее голубых, обычно таких холодных, глубинах бушевало море эмоций. – Это не… не любезность. Это… долг. Вы пострадали из-за меня. Из-за моего… – она запнулась, не в силах произнести "из-за моего присутствия, из-за того, что Кольт ненавидит меня".

– Из-за безумия моего брата, – мягко поправил он. – Не ваша вина, Ловена. Ни капли. – Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, болезненной. – Я просто оказался на пути.

Ради меня. Он встал на пути ради меня.

Мысль ударила с новой силой. Она видела, как он бросился между ней и ударом. Без колебаний.

– Как… как боль? – спросила она тихо, опускаясь на стул у койки.

– Терпимо, – он пожал плечом здоровой рукой. – Зелья помогают. Но… – он посмотрел на забинтованную руку, и в его глазах мелькнула тень настоящего страдания, не физического. – Это навсегда. Лекарь сказал… шрам останется уродливым. И мизинец… он больше не будет прежним. Движения ограничены.

Ловена сглотнула комок в горле. Она представила эту прекрасную, сильную руку – руку, что так умело управляла магией, что так нежно касалась ее плеча в саду – изуродованной. Из-за нее.

– Винс… – имя сорвалось с ее губ впервые, естественно, без титула. – Я… я не знаю, что сказать. Как благодарить. Как… искупить.

Он повернул к ней голову, его темные глаза стали глубже, мягче.

– Не надо искупать, Ловена. Ваше присутствие… оно лучшая награда. И лучший бальзам. – Его пальцы здоровой руки слегка пошевелились, как будто он хотел коснуться ее, но сдержался. – Вы… единственный свет в этом мраке.

Она почувствовала, как жар поднимается к ее щекам. Его слова, его взгляд… они растапливали последние льдинки сомнения. Он был здесь, искалеченный, страдающий, и думал не о себе, а о ней. О ее комфорте.

Дни, последовавшие за дракой, превратили Астралиум в поле битвы сплетен, но для Ловены существовал только Винс и его боль.

Она навещала его каждый день в лазарете, принося книги, свежие цветы из оранжереи, тихие разговоры. Они говорили обо всем – о магии, о звездах, о скучных академических делах, – избегая лишь одной темы: Кольта.

Но Кольт не исчез. Он сгинул в эпическом загуле, легенды о котором ползли по академии, обрастая пикантными и шокирующими подробностями.

Говорили, что он сжег полтаверны в Нижнем Городе в пьяной драке. Что он провел неделю в борделе "Алый Сатир", оставив там состояние и нескольких девиц с подорванным здоровьем. Что его видели пьяным в стельку, вызывающим на дуэль первых встречных за "косой взгляд".

Он стал ходячим катаклизмом, живым воплощением разрушения, которое он нес в себе. И все шептались: "Из-за брата. Из-за Ловены. Из-за той драки".

Винс, выписавшись из лазарета с еще незажившей, но уже не такой страшной раной (повязку сменили на более тонкую, скрывающую, но не скрывавшую факт увечья), стал тенью прежнего себя.

Он ходил по академии с поникшей головой, его обычная спокойная уверенность сменилась глубокой меланхолией. Он избегал общих залов, столовой, предпочитая одиночество библиотеки или дальних уголков сада.

Его темные глаза были полны немой боли и утраты. Он выглядел не просто раненым – он выглядел

убитым горем

. Потерявшим не только часть руки, но и брата.

Ловена видела это. И ее сердце сжималось все сильнее. Она видела в нем жертву. Жертву кровавых уз, жертву безумия Кольта, жертву ее собственной… привлекательности для него? Мысль была новой и тревожной, но она крепла. Он страдал. И он страдал один.

Она стала его тенью. Не навязчивой, но постоянной. Она искала его в библиотеке, подсаживалась за его стол с предлогом обсудить сложный фолиант.

Она "случайно" находила его в саду, на его любимой скамейке у зарослей лунных лилий, и садилась рядом, молча предлагая свое присутствие как утешение.

Сначала он лишь кивал, погруженный в свои мысли. Потом начал говорить. Сначала о пустяках. Потом – о боли. О предательстве. О том, как тяжело быть связанным кровью с тем, кто тебя ненавидит и разрушает.

– Он всегда был огнем, – говорил Винс однажды вечером в саду, глядя на свою забинтованную руку. Сумерки окутывали их сиреневой дымкой, запах влажной земли и цветов был густым и дурманящим. – Но раньше этот огонь согревал. Теперь он только жжет. Жжет все вокруг, включая себя. И меня… он сжег часть меня. Не только руку. Часть души.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ловена слушала, ее собственное сердце сжималось от сострадания.

Она положила свою руку поверх его здоровой – легкое, робкое прикосновение. Он вздрогнул, но не отстранился. Его пальцы медленно развернулись и сомкнулись вокруг ее ладони. Его кожа была теплой, шероховатой от магических практик, а ее – холодной и гладкой. Контраст был электризующим.

– Вы не одиноки, Винс, – прошептала она. – Я здесь.

Он посмотрел на нее, и в его глазах, полных боли, вспыхнул первый за долгое время искренний огонек – нежность, благодарность, что-то еще, более глубокое и опасное.

– Ловена… – его голос сорвался. Он поднес ее руку к своим губам. Его поцелуй на ее костяшках был легким, как прикосновение лепестка, но он обжег ее до глубины души. – Вы… вы не представляете, как ваше присутствие… спасает меня.

Глава 10 Падение льда

Их уединенные встречи стали кислородом для обоих. Для него – спасением от отчаяния. Для нее – возможностью быть рядом, утешать, чувствовать свою нужность. И чувствовать… другое.

То, что начиналось как сострадание и вина, трансформировалось. Каждое его прикосновение – случайное к плечу, поддержка за локоть на лестнице, его рука, не отпускающая ее в саду, – зажигало в ней крошечные искры.

Они складывались в тлеющий костер желания, который она уже не могла игнорировать. Его близость, его запах (теперь смешанный с ароматом лечебных мазей), его темный, бархатный голос, говорящий ей слова благодарности и восхищения – все это разъедало ее ледяную броню, обнажая живую, трепещущую плоть и кровь женщины.

Перелом случился в оранжерее.

Поздний вечер. Дождь стучал по стеклянному куполу, создавая уютный, изолирующий от мира шум. Воздух был теплым, влажным, тяжелым от ароматов экзотических цветов, чьи огромные лепестки сияли в свете магических фонарей.

Ловена пришла сюда за редким компонентом для зелья, но встретила Винса.

Он сидел на каменной скамье у пруда с кувшинками, его профиль, освещенный мягким светом, казался высеченным из мрамора – прекрасным и печальным. Он смотрел на воду, его забинтованная рука лежала на коленях.

Она подошла, и он поднял на нее глаза. И в этот миг она увидела не только боль. Она увидела одиночество. Глубокое, всепоглощающее одиночество человека, потерявшего половину себя. И сердце ее разорвалось.

– Винс… – она опустилась рядом с ним, не думая о приличиях, о дистанции. – Не оставайтесь здесь одни. Пойдемте… куда-нибудь. В библиотеку. К огню.

Он покачал головой, его взгляд вернулся к воде.

– Огонь… – он произнес тихо. – Огонь только жжет, Ловена. Как и воспоминания.

Ее рука сама потянулась к нему. Она коснулась его щеки, повернула его лицо к себе. Его кожа была горячей под ее пальцами.

В его темных глазах, таких близких, отражались блики фонарей и ее собственное лицо – бледное, с горящими глазами.

– Не надо так, – прошептала она. – Пожалуйста. Я не могу видеть, как вы страдаете.

Он замер. Его дыхание участилось. Он поднял здоровую руку, накрыл ее ладонь, прижатую к его щеке. Его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья, сильнее, чем когда-либо.

– А как

я

могу страдать, когда вы… когда вы так близко? – его голос был низким, хриплым, полным невысказанного. – Когда вы смотрите на меня так… как будто я… как будто я что-то значу?

Его взгляд упал на ее губы. И в этот миг все барьеры, все правила, все страхи рухнули. Ловена не думала. Она чувствовала.

Чувствовала его боль, его одиночество, его желание. Чувствовала свое собственное – яростное, долго сдерживаемое, прорвавшее плотину.

Она наклонилась.

Их губы встретились.

Первый поцелуй был нежным, робким, исследовательским. Прикосновение тепла к теплу, дрожь к дрожи.

Потом что-то щелкнуло. Винс издал глухой стон, его рука сжала ее запястье почти болезненно, другая рука (раненая, в повязке!) обвила ее талию, прижала к себе.

Его губы стали требовательнее, горячее. Он открыл ее рот своим, и вкус его – теплый, пряный, с горьковатым оттенком зелий – захлестнул ее сознание.

Ловена ответила с неожиданной для себя самой страстью. Ее руки вцепились в его плечи, ее тело прижалось к его мускулистой груди, забыв о бархате и корсете, чувствуя только его жар, его силу, его отчаяние и желание.

Они целовались под шепот дождя на стекле и аромат тропических цветов, в теплом влажном воздухе оранжереи, ставшей вдруг убежищем для их бури.

Его пальцы запутались в ее серебристых волосах, сорвав шпильки, выпустив пряди, которые рассыпались по его рукам. Ее ладони скользили по его спине, ощущая под тонкой рубашкой жесткие мышцы, истоптанные магией и болью.

Он откинул голову, давая ей доступ к его шее, и она покрывала поцелуями его горло, его ключицу, слыша его прерывистые стоны, его шепот ее имени.

– Ловена… Боги… Ловена…

Он оторвался, его глаза пылали темным огнем, дыхание сбилось.

Он смотрел на нее, на ее растрепанные волосы, на запекшиеся от поцелуев губы, на платье, съехавшее с плеча, обнажившее хрупкую ключицу.

В его взгляде была жажда, почти животная, но и вопрос. Последняя черта.

Ловена не колебалась. Лед растаял. Осталась только огненная река желания, вины, благодарности и невероятной, всепоглощающей нежности к этому израненному, сильному, потерянному человеку. Она взяла его за руку – здоровую – и поднялась.

– Не здесь, – прошептала она, ее голос звучал чужим, низким и страстным. – Веди меня. К тебе.

Его глаза расширились. Он встал, не отпуская ее руки.

Они шли по пустынным вечерним коридорам Астралиума, как призраки, не видя ничего вокруг, чувствуя только жгучую связь между ними.

Его комната в Башне Старших Курсов была аскетичной – кровать, стол, книжные полки, магические диаграммы на стенах. Но для них она стала всем миром.

Он запер дверь. И в следующее мгновение она была в его объятиях.

Поцелуи стали глубже, отчаяннее. Его руки скользили по ее спине, расстегивая бесчисленные крючки и пуговицы бархатного платья с ловкостью, которая говорила о знании женских нарядов, но Ловену это не задевало.

Она помогала ему, сбрасывая ткань с плеч, освобождаясь от корсета, стягивавшего ее дыхание. Его губы следовали за его руками, оставляя горячие следы на ее обнажающейся коже – на плечах, на спине, на изгибе шеи. Она стонала, запрокинув голову, ее пальцы впивались в его волосы.

Он сбросил свою рубаху, и она увидела его тело – сильное, рельефное, с бледной кожей, отмеченной парой старых шрамов. И повязку на левой руке.

Этот шрам, символ его жертвы, вызвал в ней новый прилив нежности и страсти. Она прижалась губами к краю повязки, целуя его, чувствуя под тканью неровность раны.

Он застонал, его руки опустились ниже, к ее бедрам, стаскивая последние преграды – нижние юбки, тонкое белье.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они оказались на кровати. Его тело покрыло ее, тяжелое, желанное, реальное. Его кожа обжигала ее кожу.

Его руки исследовали ее с благоговением и жадностью – плавные изгибы талии, упругость груди, которую он освободил от последней ткани, целуя каждую новооткрытую вершину, заставляя ее выгибаться под ним с криком.

Его пальцы скользили ниже, по животу, к самому сокровенному, нащупывая влажный жар, скрытый под шелком.

Он вошел в нее пальцем – осторожно, но уверенно. Она вскрикнула, ее тело вздрогнуло, охваченное непривычным, ослепительным ощущением.

– Винс… – она прошептала, глядя в его темные глаза, полные огня и обещания. – Пожалуйста…

Он понял. Он занял позицию между ее ног. Его взгляд скользнул по ее лицу, по ее обнаженному телу, дрожащему в ожидании, вниз – к тому месту, где они должны были соединиться. И потом он вошел в нее.

Медленно, давая ей привыкнуть, преодолевая сопротивление, но не останавливаясь. Боль была острой, но быстротечной, растворившейся в нарастающей волне наполнения, единения, невероятной

правильности

происходящего.

Он заполнил ее, физически и духовно. Он был здесь. Ее Винс.

Он начал двигаться. Сначала медленно, осторожно, прислушиваясь к ее дыханию, к ее стонам. Потом быстрее, глубже, сильнее.

Его бедра бились о ее бедра, его руки держали ее за талию, приподнимая, меняя угол, находя точку, которая заставила мир взорваться белым светом.

Ловена кричала, ее ноги обвились вокруг его поясницы, ее ногти впились в его мускулистую спину. Она была потеряна, найдена, сожжена и возрождена в этом огне.

Он шептал ее имя, хрипло, страстно, теряя ритм, теряя контроль. Его движения стали резкими, отчаянными. Он вскрикнул, глубоко и сдавленно, и она почувствовала горячий всплеск внутри себя, который подхватил ее собственную волну и унес еще выше, в неистовый вихрь блаженства.

Они лежали, сплетенные, дыша в унисон, покрытые потом, их сердца колотились как бешеные. Дождь все стучал по стеклу. Аромат цветов смешивался с их запахами – пота, секса, кожи.

Винс прижимал ее к себе, его губы терялись в ее волосах. Его забинтованная рука лежала на ее бедре, легкое, но постоянное напоминание.

Ловена закрыла глаза. Вина, правила, лед – все это казалось далеким, нереальным сном. Реальностью было его тело, его тепло, его дыхание на ее коже. И чувство, огромное, всепоглощающее, затопившее ее душу.

Любовь. Она была влюблена. Без памяти. Без оглядки. Без сомнений. В Винса Старквуда. Ее героя. Ее спасителя. Ее любовника.

Падение было полным. И она не хотела подниматься. Никогда.

Глава 11 Страсть и тень

Астралиум замер в предвкушении Зимнего Бала, но для Ловены зима растаяла. В ее мире царило вечное, пылающее лето. Лето Винса Старквуда.

Они были парой. Официально, открыто, к изумлению, зависти и нескончаемому потоку сплетен всей академии.

Ледяная Герцогиня пала. Но падение обернулось восхождением на невиданные высоты блаженства.

Ловена, раскрепощенная любовью, расцвела с невероятной силой.

Ее красота, всегда холодная и отточенная, теперь излучала внутренний жар. Глаза, цвета зимнего моря, горели теплым, глубоким сиянием. Уголки губ то и дело взлетали в счастливой, непринужденной улыбке, которая сводила с ума не только Винса, но и половину мужской части академии.

Она ходила легче, говорила мягче, а ее магия… ее магия обрела новую, плавную силу, как будто строгий контроль сменился гармонией с потоком жизни.

И все это – из-за него. Из-за Винса.

Они были неразлучны. Их видели вместе на лекциях – она внимательная и сосредоточенная, он часто смотрел не на профессора, а на ее профиль, его взгляд полный нежности и скрытого огня.

В библиотеке они сидели плечом к плечу, его здоровая рука покоилась на ее бедре под столом, его пальцы чертили невидимые узоры на бархате, заставляя ее сердце бешено колотиться и сбиваться с мысли.

В столовой он подавал ей блюда, наполнял кубок, его нога под столом нежно касалась ее ноги, передавая тайные послания тепла.

Но истинное царство их любви наступало с закатом. Их ночи были вулканическими. Неистовыми. Откровенными до предела.

Страсть, долго сдерживаемая Ловеной, вырвалась наружу с разрушительной силой, и Винс не просто принимал ее – он разжигал, направлял, погружался с ней в самые глубины чувственности.

Его комната в Башне Старших Курсов стала их храмом. Она знала здесь каждый камень, каждый луч лунного света, падающий на пол. Знаком был и запах – смесь его кожи, дорогого мыла, пергамента и той особой, возбуждающей мужской ноты, которая была чисто

Винс

.

Как только дверь запиралась за ними, мир сжимался до размеров кровати, ковра перед камином, стола, покрытого свитками, которые смахивались на пол в порыве страсти.

Винс был… невероятен. Нежным и требовательным. Терпеливым и неистовым. Он знал ее тело, как виртуоз знает свой инструмент, находя каждую потаенную струну, каждый чувствительный аккорд.

Его губы исследовали каждую клеточку ее кожи – от изгиба уха, заставляя ее вздрагивать, до внутренней стороны бедер, где пульс бился прямо под поверхностью. Его язык был оружием блаженства, доводившим ее до крика, когда он погружался в ее влажную, трепещущую плоть, лаская, всасывая, покоряя.

Его руки, сильные и ловкие – одна все еще в тонкой повязке, скрывавшей шрам-напоминание о его жертве, – сковывали ее запястья над головой, щипали соски до боли, которая тут же перетекала в наслаждение, шлепали по ягодицам, заставляя ее выгибаться навстречу ему с воплем.

А когда он входил в нее… Это было все. Падение и полет. Наполнение и освобождение.

Он был глубоким, медленным, заставляя ее чувствовать каждый сантиметр, каждую пульсацию. Он был быстрым, яростным, как шторм, сметающий все на своем пути. Он менял позы с грацией хищника и знанием опытного любовника, открывая новые грани наслаждения.

Он заставлял ее стоять на коленях перед кроватью, в то время как он входил сзади, его рука в ее волосах, его шепот похабных слов на ухо, которые, вместо того чтобы оскорбить, лишь распаляли ее сильнее. Он укладывал ее на спину, закидывал ее ноги себе на плечи и входил так глубоко, что она видела звезды, его взгляд, темный и влажный, прикованный к ее лицу, ловя каждую гримасу экстаза.

– Кто ты, Ловена? – шептал он, двигаясь внутри нее, его бедра бились о ее ягодицы. – Моя ледяная королева? Или моя пылающая шлюха? Говори!

– Твоя! – выкрикивала она, теряя стыд и контроль, захлебываясь от волн наслаждения. – Всегда твоя! Винс!

И она верила. Безоговорочно. Он был ее судьбой. Ее спасением. Ее любовью.

Тот Винс, о котором шептались – развратник, совратитель, участник грязных игр с братом – казался чужим, нереальным. Мифом.

Как мог этот нежный, страстный, преданный человек, чьи глаза светились такой любовью, когда он смотрел на нее, быть

тем

? Его рассказы о прошлом, о "заблуждениях", о "темном влиянии Кольта" звучали правдиво.

Он был другим. Он

ее

. И шрам на его руке был железным доказательством его разрыва с прошлым, его преданности ей.

Тень Кольта отступила далеко. Он стал призраком Астралиума – его имя упоминали в связке с очередным скандалом в Нижнем Городе, с новой разрушенной таверной, с очередной исчезнувшей на несколько дней девушкой, возвращавшейся с пустым взглядом и синяками.

Но для Ловены он перестал существовать. Мир сузился до Винса. До его прикосновений. До его поцелуев. До его тела, сливающегося с ее телом в темноте.

Однажды ночью, после особенно долгого, изматывающего соития, оставившего их мокрыми, запыхавшимися и ослепленными блаженством, они лежали вперемешку с простынями.

Ловена прижалась щекой к его груди, слушая бешеный ритм его сердца, постепенно замедляющийся. Его рука – здоровая – нежно гладила ее спину, спускаясь к изгибу поясницы, к округлости ягодицы.

– Ты невероятна, – прошептал он, его губы коснулись ее лба. – С каждым днем… все горячее. Все безудержнее. Как будто я разбил скорлупу, а внутри… бушует вулкан.

Она приподнялась, опершись на локоть, смотря ему в глаза. Лунный свет серебрил его черты, делая его похожим на темного ангела.

– Ты освободил меня, Винс, – сказала она искренне. – Ото льда. От страха. От одиночества. Ты показал мне… кто я на самом деле. – Она наклонилась, поцеловав его в губы, долгим, нежным поцелуем. – Я твоя. Вся. Навсегда.

Он ответил на поцелуй, его рука легла ей на затылок, притягивая ближе. Но в его объятиях, в его ответном поцелуе, вдруг мелькнула тень… чего-то. Интенсивности, граничащей с жадностью? Мимолетного сомнения, быстро подавленного? Или ей показалось?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Навсегда, – прошептал он ей в губы, его пальцы впились в ее волосы чуть сильнее, чем обычно. – Ничто не разлучит нас, Ловена. Ничто.

Она утонула в его объятиях, в его словах, в его страсти. Она верила. Она была счастлива. Абсолютно, беззаветно счастлива. Тень Кольта, тень прошлого, тень сомнений – все это было за стенами их любовного гнезда. За толстыми стенами ее доверия.

Но тени имеют привычку просачиваться сквозь самые маленькие щели.

Иногда они принимают форму пьяного рева под окном ночью, который Винс списывал на гуляк из города. Иногда – это слишком пристальный взгляд какого-нибудь студента, быстро отведенный, когда она замечала.

Иногда – это легкий, едва уловимый холодок, пробегавший по ее коже, когда Винс рассказывал какую-нибудь историю из детства, связанную с братом, и его голос становился чуть более плоским, а глаза теряли на мгновение теплоту.

Но Ловена отмахивалась. Она приписывала холодок сквозняку, взгляды – зависти, а истории – боли от предательства. Она была ослеплена светом своей любви и его кажущейся искренностью. Она нашла свою судьбу в Винсе Старквуде. В

своем

Винсе. Нежном, страстном, преданном.

Идея, что за маской ее идеального любовника может скрываться мастер иллюзии, что шрам на его руке – часть грандиозного, жестокого обмана, что нежный Винс и развратный Кольт – это две стороны одной монеты, играющей в адскую игру… Эта мысль была невозможна. Немыслима. Как невозможна была сама зима в ее вечно пылающем лете.

Глава 12 Неожиданный гость

Покой Винса в Башне Старших Курсов был окутан теплой, интимной дымкой.

Огонь в камине догорал, отбрасывая танцующие тени на стены. Воздух был густым, насыщенным знакомыми ароматами – их пота, секса, кожи и дорогого вина, которое они разделили после страстного соития.

Ловена лежала на боку, обнаженная, ее спина прижата к груди Винса. Его сильная рука – та самая, со шрамом, легким, но видимым на мизинце и ребре ладони – обнимала ее за талию. Его губы ласкали ее плечо, шею, оставляя влажные, горячие следы.

Она чувствовала его тепло, его дыхание, его медленно возвращающееся возбуждение, прижимающееся к ее ягодицам. Мир был совершенен. Безопасен. Ее мир.

– Ты сегодня… неистова, – прошептал он ей в ухо, его голос был низким, хрипловатым от недавнего наслаждения. Его пальцы скользнули вниз по ее животу, к еще влажной, чувствительной плоти между ее ног. – Как будто хотела доказать что-то.

Ловена застонала, выгибаясь навстречу его прикосновению. Ее тело, разбуженное им, откликалось мгновенно, как натянутая струна.

– Доказать, что я твоя, – прошептала она в ответ, поворачивая голову, чтобы поймать его губы в поцелуе. – Только твоя. Всегда.

Поцелуй был долгим, глубоким, полным обещаний новой близости. Его пальцы играли с ней, зажигая знакомый огонь, заставляя ее стонать в его рот. Она уже терялась в этом чувстве, в его запахе, в его теле, когда…

Громкий, наглый стук в дверь разорвал интимную тишину. Не просьба, а требование.

Ловена вздрогнула, оторвавшись от его губ. Винс замер, его пальцы внутри нее остановились. В его глазах мелькнуло что-то – раздражение? Предвидение? – но было слишком темно, чтобы разобрать.

– Не открывай, – прошептала Ловена, охваченная внезапным, иррациональным страхом.

Но Винс уже аккуратно высвобождался из их объятий.

– Надо, – сказал он тихо, его лицо стало непроницаемым.

Он накинул шелковый халат, скрывающий его наготу и шрам, и направился к двери.

Ловена прикрылась простыней, чувствуя себя внезапно уязвимой, обнаженной не только телом. Дверь открылась.

В проеме стоял Кольт.

Он выглядел не так, как в ее воспоминаниях о пьяном буяне. Он был трезв. Опасно трезв.

Его темные глаза, цвета старого янтаря, горели холодным, хищным огнем. Он был одет в темные, дорогие одежды, подчеркивающие его атлетическое телосложение.

И его взгляд… его взгляд скользнул мимо Винса прямо на нее, лежащую в постели. В этом взгляде не было ненависти. Было всепоглощающее, неприкрытое вожделение. То самое, что она видела в глазах Винса минуту назад. Только жестче. Грубее. Но… по сути, то же самое.

– Брат, – голос Винса был ледяным, предостерегающим. – Не сейчас. Уходи.

Кольт усмехнулся. Зловещая, знакомая усмешка, которая раньше вызывала у Ловены только отвращение. Но сейчас… что-то в ней заставило ее сердце сжаться ледяным предчувствием.

– "Не сейчас"? – Кольт шагнул вперед, заставляя Винса отступить. Он вошел в комнату, его взгляд не отрывался от Ловены. – А когда тогда? Когда ты снова закончишь трахать мою девчонку? Или во время?

Ловена вскочила, обернув простыню вокруг себя, как доспех.

– Твою?! – ее голос дрожал от ярости и страха. – Сойди с ума! Винс, прогони его! Немедленно!

Винс сделал шаг к брату, его кулаки сжались.

– Кольт, ты перешел черту! Уйди, пока я не…

– Пока ты не что? – Кольт рассмеялся, коротко и резко. Он небрежно отстранил Винса, как назойливую муху, и сделал шаг к кровати. К Ловене. – Не пугай меня, "братец". Особенно когда ты уже весь такой… возбужденный. – Его взгляд скользнул вниз, на выпирающий силуэт под халатом Винса, а потом вернулся к Ловене. – И она тоже. Вижу. Готова к продолжению.

Ловена отступила, натыкаясь на изголовье кровати. Ее мир трещал по швам.

– Винс! – крикнула она, и в ее голосе была чистая паника.

– Я предупреждал, – сказал Винс, но его голос… его голос звучал странно.

Не хватало настоящей ярости. Была какая-то… театральность.

Кольт ухмыльнулся. И в следующее мгновение он был на кровати. Быстро, как змея. Его сильные руки схватили Ловену за плечи, прижали к матрасу. Простыня сползла, обнажая ее грудь.

Он навис над ней, его тело было горячим и твердым, его вожделение давило на нее, как физическая сила. Его губы прижались к ее шее – не нежно, как у Винса, а жадно, кусающе.

– Нет! – закричала Ловена, отчаянно вырываясь. – Винс! Помоги! Останови его!

Она увидела, как Винс делает шаг вперед, его лицо искажено гримасой… чего? Гнева? Или… усилия? Он протянул руку, как бы чтобы оттащить брата.

– Кольт, оставь ее! – его голос прозвучал громко, но… как по сценарию.

Кольт поднял голову от ее шеи. Он не выглядел испуганным. Напротив. На его лице была та же дикая, хищная усмешка. Он посмотрел на Винса, потом на Ловену.

– Оставь? – он рассмеялся. – Но она же так хочет. Посмотри на нее. Вся дрожит. От страха? Или от предвкушения? – Его рука скользнула вниз, грубо сжав ее грудь. – Она ведь уже знает, как это бывает с нами вдвоем. Правда, Ледышка?

Ловена замерла. Ледяная волна ужаса прокатилась по ее позвоночнику.

– Что… что ты говоришь? – прошептала она.

Кольт наклонился, его губы почти коснулись ее уха.

– Я говорю, что тебе не надо выбирать. Ты уже принимала нас обоих. И тебе чертовски нравилось. Каждый раз.

– Ложь! – выдохнула она, отчаянно пытаясь вырваться. – Винс! Он сумасшедший! Он…

– Винс? – Кольт перебил ее, его голос стал ледяным и насмешливым. Он откинулся, сидя на корточках над ней, и указал пальцем на того, кого она считала своим любовником. – Кого именно, Ловена? Меня? Или…

его

? – Он сделал ударение на последнем слове.

Ловена посмотрела на Винса. Он стоял неподвижно, его лицо было странно пустым. Но его глаза… в его глазах не было прежней любви, заботы, боли. Было… ожидание. И знакомый, опасный блеск. Как у Кольта.

– Не ври! – крикнула она, обращаясь к Винсу. – Скажи ему! Скажи, что это ложь! Это же ты… ты всегда был со мной! Винс!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13 Маски сорваны

И тогда тот, кого Ловена звала Винсом, улыбнулся. Но это была не его улыбка – не та, нежная, с легкой грустью в уголках губ. Это была широкая, наглая, откровенно развратная улыбка. Улыбка Кольта.

Его глаза сузились, в них заиграли чертики насмешки и торжества.

– "Винс"? – он произнес, и его голос… его голос изменился. Стал ниже, грубее, с привычной дерзкой интонацией Кольта.

Он провел рукой по лицу, как будто снимая невидимую пленку. Ничего не изменилось в его чертах, но выражение… маска доброго, страдающего парня сползла, обнажив истинное лицо – лицо хищника, игрока, достигшего цели.

– Ох, Ловена, милая. Ты так уверена?

Ловена почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ее разум отказывался верить.

– Нет… – прошептала она. – Нет, это невозможно… Я бы узнала… Шрам! – Она вдруг вспомнила. Ее якорь. Ее доказательство. Она указала дрожащим пальцем на его левую руку, на видимый шрам на мизинце. – Шрам! Это ты! Ты защитил меня! Ты…

"Винс" – нет, Кольт, ибо это был он – медленно поднял руку. Он смотрел на шрам с откровенной насмешкой.

– Шрам? Ах да… наш маленький спектакль в столовой. Очень драматично получилось, да, брат? – Он кивнул настоящему Винсу, который стоял у двери, его лицо наконец-то потеряло маску озабоченности. На нем была та же ухмылка, что и у брата.

Настоящий Винс шагнул вперед, в свет камина. Он поднял свою левую руку. И Ловена увидела. Увидела то, что перевернуло ее мир окончательно.

На его мизинце и ребре ладони был шрам. Совершенно идентичный. Тот же размер, та же форма, те же неровности. Свежий, как будто только заживший.

– Я Винс, Ловена, – сказал он, его бархатный голос звучал холодно и отстраненно. – Всегда был. Ну, почти всегда.

Ловена перевела взгляд обратно на Кольта – на того, кто только что целовал ее, ласкал, был внутри нее под именем Винса.

Он смотрел на нее, его глаза сияли злорадством. Он провел большим пальцем по своему шраму. И под его пальцем… шрам начал меняться. Края расплылись, цвет кожи выровнялся. Через мгновение на месте уродливого ожога была лишь гладкая, неповрежденная кожа. Магический грим. Иллюзия. Обман.

– Не может быть… – Ловена задыхалась. Ее сердце бешено колотилось, глотая воздух. – Вы… вы подменяли друг друга… Все это время…

– О да, – Кольт (тот, что был в халате) наклонился к ней, его губы почти касались ее губ. Она чувствовала его дыхание – то же, что и у "Винса". – Помнишь нашу первую ночь в оранжерее? Как ты дрожала под дождем, а я снял с тебя платье? Это был я. А когда ты плакалась в мою грудь после кошмара и я целовал твои слезы? Тоже я. – Его голос был ядовито нежным, пародируя Винса. – А вот эти долгие разговоры о поэзии Зордумана в библиотеке, где ты так умильно краснела? – Он кивнул на настоящего Винса. – Это он. Скучный зануда. А закат с башни Пылающих Снов, где я прижимал тебя к парапету, а ты млела? Снова я.

Настоящий Винс подошел ближе к кровати, его глаза скользили по ее обнаженному телу с тем же вожделением, что и у брата.

– А обсуждение циклов Вирсана после лекции? – продолжил он, его бархатный голос теперь звучал как шипение змеи. – Это я. Я тогда еле сдерживался, чтобы не снять тебя прямо на столе. А вот когда я зажимал тебя у Фонтана Грез в саду, и моя рука залезла под юбку… – Он усмехнулся. – Это был Кольт. Он мастерски изображал мою "осторожность".

Каждое слово било по Ловене, как нож. Воспоминания, которые были для нее священными, окрашивались грязью, ложью, кощунством.

Она вспомнила нюансы, которые казались странными – внезапную грубость "Винса", неожиданную нежность "Кольта". Она думала, что это колебания настроения, влияние прошлого… А это были РАЗНЫЕ ЛЮДИ. Они играли ею. Как куклой.

– Вы… монстры… – выдохнула она, слезы жгли глаза. – Как вы могли…?

Кольт (тот, что был в халате) поймал ее слезу большим пальцем.

– Как? Очень просто, Ледышка, – прошептал он. – Ты хотела верить. Ты так жаждала своего "нежного Винса", что готова была не замечать подмен. А в темноте… в страсти… – Его рука скользнула под простыню, грубо сжав ее между ног. Она вскрикнула, но не от боли, а от предательского возбуждения, которое вспыхнуло вопреки воле. – В темноте, когда ты кричишь и извиваешься, разве есть разница, чья это рука? Чей это член? – Он наклонился, его губы коснулись ее уха. – Тебе хорошо было с нами обоими, Ловена. Ты кончала и от меня, и от него. Ты шептала "люблю" каждому из нас. Так почему бы не принять нас обоих? Официально? Двойное удовольствие. Двойная страсть. Двойное… все.

Его рука двигалась под простыней, вызывая стыдные, предательские волны удовольствия.

Ловена взвыла. Не от физического ощущения, а от ужаса, стыда, унижения, которые смешивались с этим проклятым возбуждением. Ее мир, ее любовь, ее вера – все рухнуло в одно мгновение. Предательство было абсолютным.

– НЕТ! – Она собрала все силы, оттолкнула Кольта с неожиданной яростью.

Она сорвалась с кровати, простыня волочилась за ней, как саван. Она не смотрела на них – на двух одинаковых лицемеров, стоящих рядом, с одинаковыми ухмылками торжества. Она видела только дверь.

– Ловена! – крикнул настоящий Винс, но в его голосе не было тревоги. Было раздражение игрока, у которого сбежала игрушка.

Она не оглядывалась. Она рванула дверь и выбежала в холодный, темный коридор. Бежала, спотыкаясь о простыню, слезы заливали лицо, а в ушах звенел их смех – смех Кольта и Винса, сливающийся в один чудовищный хор.

Бежала от кошмара. От себя самой. От воспоминаний о прикосновениях, поцелуях, словах любви, которые были ложью. От осознания, что ее тело… ее тело откликалось на обоих. И она не увидела разницы.

Ее крик – протяжный, полный отчаяния и сокрушительной боли – разорвал ночную тишину Астралиума, но не мог разорвать тьму, затопившую ее душу. Мир рухнул. И единственное, что осталось – это бежать. Бежать без оглядки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14 Пепел сердца

Тишина в покоях Ловены была гнетущей, звенящей после того ночного кошмара.

Она заперлась. Окна занавешены плотными бархатными шторами, не впуская ни луча дневного света. Воздух стоял спертый, пропитанный слезами, потом отчаяния и едким запахом сожженных вещей.

На полу перед холодным камином лежала груда пепла – пепел шелкового шарфа, которым она перевязывала

его

рану. Пепел цветка, подаренного

им

в саду. Пепел страницы из дневника, где она описывала их первую ночь пламенными, трепетными словами.

Она пыталась сжечь память, но пепел лишь оседал на коже, въедался в легкие, напоминая о горечи предательства.

Ловена не плакала больше. Слезы высохли, оставив глаза красными, горящими сухим, нездоровым блеском.

Она сидела на полу, прислонившись к кровати, обхватив колени. Простыня, в которую она куталась, была той самой, что принесла из его комнаты – она все еще пахла им.

Ими

. Этим дьявольским смешением лесной свежести, дорогого табака и мужской кожи, что было и у Кольта, и у Винса.

Запах, который раньше сводил ее с ума от желания, теперь вызывал рвотные спазмы. Но она не могла заставить себя снять ее. Это была последняя, мучительная связь с иллюзией, которую она так яростно любила.

Агония была цикличной, как прилив.

Волна стыда:

Она чувствовала себя оскверненной. Глубоко, до мозга костей.

Их руки, их губы, их тела… Они касались ее повсюду. И она отвечала. Страстно, безудержно. Она открывалась, доверяла, отдавалась. А они… они делились ею. Как вещью. Играли в подмены.

Она вспоминала моменты – внезапную грубость «Винса», неожиданную нежность «Кольта». Как она списывала это на его боль, на прошлое! Как слепо верила!

Каждое воспоминание о прикосновении, о шепоте слов любви, о совместном оргазме – теперь обжигало, как раскаленное железо.

Она сжималась в комок, впиваясь ногтями в кожу рук, пытаясь стереть ощущение их пальцев.

Она была посмешищем. Вся академия, наверное, знала или догадывалась. Подруги… Элиза, Амели… они пытались прийти, стучались в дверь с тревожными голосами. Ловена не открывала. Она не могла вынести их жалости или, что хуже, скрытого злорадства. «Мы же предупреждали, Ловена…» – казалось, шептали стены.

Волна ярости:

Потом приходила ярость. Белая, ослепляющая, разрушительная.

Ловена вскакивала, срывала с себя простыню, бросала ее в угол. Магия бушевала в ней, неконтролируемая, как пламя в сухом лесу. Предметы в комнате начинали вибрировать. Стакан на столе лопнул с тонким звоном. Зеркало в резной раме покрылось паутиной трещин.

Она видела их лица – эти два одинаковых, прекрасных, дьявольских лица. Улыбающихся. Торжествующих.

«

Почему бы не принять нас обоих?

» Эхо его слов, Кольта… или Винса? Неважно.

Она сжимала кулаки, представляя, как ее магия – та самая, что он (они?) так восхищенно называли «ледяной точностью» – обрушивается на них. Как она вгоняет в их сердца кристаллы вечного льда. Как разрывает их плоть ледяными шипами. Как замораживает их насмешливые улыбки навеки.

Жажда мести была физической, сладкой и удушающей. Она рвалась наружу, требуя крови, требуя их уничтожения.

Волна бегства:

А потом накатывала волна абсолютного отчаяния и желания бежать. Сгореть. Испариться. Исчезнуть навсегда из этого места, из этой жизни, где каждый камень, каждый запах напоминал о предательстве.

Она металась по комнате, как зверь в клетке, ища выход, которого не было. Мысли о доме, об отце-герцоге… они вызывали новый приступ стыда. Как она посмотрит ему в глаза? Как объяснит свое падение, свое ослепление?

«

Я отдалась двум развратным близнецам, отец, и даже не заметила разницы…

»

Нет. Бежать. Куда угодно. В дикие земли, за пределы Империи. Стереть себя. Начать все заново.

Но даже эта мысль была тщетной. Как стереть память тела? Как забыть каждое прикосновение, каждый стон, каждую волну наслаждения, которые теперь казались частью грандиозного, унизительного спектакля?

Она не ела. Не спала. Существовала в каком-то лихорадочном полусне наяву, где прошлое, настоящее и жгучие фантазии о мести сплетались в невыносимый клубок.

Ее магия, обычно такая послушная и сконцентрированная, гуляла по жилам диким, неуправляемым потоком. Она чувствовала ее как натянутую струну, готовую лопнуть. Как бурлящий котел под тонкой крышкой ее сознания.

Прийти на занятие по Ритуальной Магии было безумием. Но и оставаться в своей клетке-комнате было невыносимо. Может быть, строгий порядок ритуала, концентрация на сложных символах и потоках силы даст ей точку опоры? Хрупкую надежду на контроль? Хотя бы на час.

Аудитория Ритуалов была просторной и мрачной. Пол из темного камня был выложен вложенными концентрическими кругами, испещренными серебряными рунами.

В центре каждого круга стоял магический фокус – кристаллическая сфера на пьедестале из черного дерева.

Профессор Торвиус, древний маг с лицом, как высохшая глина, и пронзительными голубыми глазами, бубнил о синхронизации личных энергетических потоков с геомантическими узлами места. Его голос казался доносящимся из-под воды.

Ловена стояла у своего фокуса, пальцы едва касались холодной поверхности кристалла. Ее задача была сложной: стабилизировать и перенаправить поток эфирной энергии, имитирующий подземный толчок, через последовательность из семи рунических ворот, не нарушив целостность основного круга. Требовалась абсолютная концентрация, ледяное спокойствие и точность.

Но внутри нее бушевал ад. Обрывки их голосов смешивались с наставлениями профессора. «

Ты не видела разницы…

» «

Синхронизируй внутренний резонанс с частотой кристалла…

» «

Тебе было чертовски хорошо…

» «

Стабилизируй поток перед третьими вратами…

»

Воспоминания о его (их?) руках на ее теле вспыхивали, как молнии, смешиваясь с визуализацией энергетических потоков. Стыд сжимал горло. Ярость пылала в груди. Желание бежать заставляло ноги подкашиваться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она попыталась начать. Собрала магию, направила тонкий луч силы к первому руническому вратам. Кристалл под пальцами вспыхнул тревожным багровым светом вместо предписанного голубого. Ее энергия была не чистой и упорядоченной, а колючей, хаотичной, пропитанной болью и гневом.

– Контроль, д’Аркенталь! – прозвучал резкий голос Торвиуса где-то издалека. – Ты выводишь хаос, а не порядок!

Ее пальцы дрогнули. Багровый луч рванул к вратам, сжег первую руну с шипением и треском. Осколки камня отлетели в стороны. В аудитории кто-то вскрикнул.

– Остановись! – загремел Торвиус. – Прерви поток!

Но Ловена уже не контролировала. Хаос внутри нашел выход.

Глава 15 Магия забвения

Багровый свет из кристалла побагровел, стал почти черным, вязким, как кровь. Он не просто бил в следующую цель – он извивался, как раненый зверь, срывая вторые, потом третьи врата, оставляя за собой дымящиеся шрамы на камне.

Ее собственная магия, искаженная невыносимыми эмоциями, превратилась в разрушительную силу, пожирающую саму себя и все вокруг.

– Обратный удар! Готовьте щиты! – закричал Торвиус, и в воздухе засверкали защитные барьеры.

Но было поздно. Черный поток, вырвавшийся из-под контроля Ловены, достиг центрального узла ее ритуального круга. Вместо того чтобы стабилизироваться, он сжался в раскаленную до бела точку нестабильности.

Воздух завибрировал, затрещал. Пространство над ее фокусом искривилось, как раскаленное стекло.

– Портал! Нестабильный портал! – завопил кто-то из студентов.

Это была не плановая магия. Это был взрыв. Слепой, яростный выброс неконтролируемой силы, искаженной горем, стыдом и яростью, помноженный на сложность ритуала.

Раздался оглушительный хлопок, не звук, а скорее удар по самой реальности. Ослепительная вспышка бело-багрового света заполнила ее круг, сметая магические барьеры как паутину.

Ловену отшвырнуло, как тряпичную куклу. Она увидела мелькающие обломки камня, искаженные лица студентов, широко открытые в ужасе глаза профессора Торвиуса. Услышала нечеловеческий рев рвущейся ткани пространства и… их смех. Смех Кольта и Винса, слившийся воедино в ее разрывающемся сознании.

Потом – темнота. Бездонная, безмолвная, холодная. Как лед. Как смерть. Как забвение.

Она очнулась в лазарете. Белые стены. Резкий запах антисептика и лечебных зелий. Голова гудела, как улей. Тело болело, будто ее переехал каретный ряд.

– Ловена? Ты слышишь меня? – Голос целительницы, мягкий, но настойчивый.

Ловена медленно открыла глаза. Свет резанул. Она поморгала. Перед ней было озабоченное лицо женщины в серых одеждах.

– Где… что… – голос ее был хриплым, чужим.

– Ты в лазарете Астралиума, – сказала целительница. – С тобой случился… несчастный случай на занятии по Ритуальной Магии. Очень сильный обратный удар, смешанный с нестабильным выбросом силы. Ты была без сознания почти сутки.

Ловена попыталась сесть. Голова закружилась. Она снова откинулась на подушки. Память была мутной, как вода в застоявшемся пруду. Она помнила аудиторию. Кристаллы. Руны. Профессора Торвиуса… Но детали ритуала расплывались. А что было ДО? До занятия…

– Что… что случилось на занятии? – спросила она, и в голосе не было ни стыда, ни ярости, только растерянность и слабость. – Почему я ничего не помню… последние месяцы?

Целительница обменялась взглядом с коллегой, стоявшим у изголовья. Старший лекарь, маг с печатью Имперского Госпиталя на мантии, наклонился.

– Ретроградная амнезия, леди д’Аркенталь, – сказал он спокойно. – Частичная, но глубокая. Результат мощного магического коллапса, затронувшего центры памяти. Сильный эмоциональный стресс, смешанный с неконтролируемым выбросом силы, стал спусковым крючком. Ты забыла события последних примерно трех месяцев. Травма… своеобразная защита психики. Телу и духу нужно время, чтобы восстановиться.

Три месяца. Ловена закрыла глаза.

Она вздохнула. Глубже. Воздух впервые за долгие дни не обжигал легкие. Не было ни гнева, ни стыда. Была только усталость. Глубокая, всепоглощающая усталость и… странное, зыбкое ощущение чистого листа. Как будто тяжелый, грязный пласт глины смыло внезапным потопом, обнажив девственную почву.

– Я… я понимаю, – тихо сказала она. – Спасибо.

Она отвернулась к стене. Целители пошептались и отошли, дав ей пространство.

За дверью лазарета, в тени колонны, стояли двое. Кольт и Винс. Их лица были необычно серьезны, без привычной усмешки или наглости. Они видели, как ее вносили – бледную, безжизненную, с опаленными волосами и следами магического ожога на руке. Слышали шепот лекарей о «ретроградной амнезии», о «трех месяцах».

– Зашли слишком далеко, – глухо проговорил Винс, глядя на закрытую дверь.

В его глазах не было торжества. Было что-то похожее на… потрясение? Угрызение?

Кольт молчал. Его кулаки были сжаты. Он вспомнил ее крик в ночи, полный такой сокрушительной боли, что даже его циничное сердце дрогнуло.

А теперь… она не помнила. Ни их игры. Ни их близости. Ни их предательства. Она стерла их. Выжгла дотла.

– Она просто… сломалась, – пробормотал Кольт, и в его голосе впервые зазвучала не злорадная усмешка, а нечто неуверенное. Почти виноватое.

Они обменялись долгим взглядом. Идея «соблазнить Ледяную Герцогиню» казалась теперь не триумфом, а чем-то… грязным. Опасным. И они, впервые, почувствовали не азарт, а холодок страха. Страха перед тем, что они натворили. И… странную, незнакомую жалость.

– Что теперь? – спросил Винс, его бархатный голос потерял уверенность.

Кольт взглянул на дверь лазарета, за которой лежала девушка, которая любила его брата (его?), а теперь не помнила ни его, ни брата.

– Теперь… – он выдохнул. – Теперь начинаем заново. Без… без игры. По-честному?

В его вопросе звучала надежда. Или самообман. Винс молча кивнул. Они оба смотрели на дверь, как на порог в неизвестность. Порог, за которым Ловена д’Аркенталь, освобожденная от кошмара их обмана, спала безмятежным, пустым сном. А в этой пустоте таилась новая буря. Но они этого еще не знали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16 Чистый лист?

Снег за окном лазарета падал густыми, неторопливыми хлопьями, укутывая Астралиум в мертвую, безмолвную чистоту. Ловена сидела на кровати, глядя на эту белизну. Она чувствовала себя похожей на этот пейзаж – выбеленной, очищенной от шума и грязи.

Целительница с мягкой настойчивостью объясняла ей диагноз: ретроградная амнезия, вызванная мощным магическим коллапсом. Эмоциональный стресс. Защитная реакция психики. Ловена кивала, ее лицо было спокойным, почти бесстрастным маской. Внутри же царила прохладная, облегченная тишина.

Пустота в памяти – это хороший дар. Три месяца тьмы, боли и… чего-то еще, чего она и не хотела вспоминать, просто исчезли. Словно их и не было.

Нет больше той сокрушительной тяжести, того жгучего стыда, что заставил ее сжигать вещи и метаться по комнате. Нет той ярости, требовавшей крови. Эти три месяца... их словно не существовало.

– Братья Старквуды… – осторожно начала целительница, наблюдая за ее реакцией. – Они были здесь. Очень беспокоились.

Ловена медленно повернула к ней голову. Ее голубые глаза, вновь ставшие ясными и холодными, как горные озера, встретились с взглядом женщины.

– Беспокоились? – ее голос был ровным, без интонаций. – О чем? Об источнике неприятных сплетен? Или о возможном ущербе для репутации академии из-за моего… инцидента?

Целительница слегка смутилась.

– Они… они искренне выглядели потрясенными случившимся, леди д’Аркенталь.

– Как мило, – Ловена отвела взгляд обратно к снегу.

Внутри, под спокойной гладью, та самая игла кольнула острее.

Потрясенными?

Их?

Лжецы. Змеи.

Мысли пришли неожиданно. Она их отогнала. Амнезия. Защита. Она не должна копаться в этом. Она должна быть собой. Ловеной д’Аркенталь. Ледяной Герцогиней. Безупречной. Контролируемой.

– Спасибо за информацию. Я готова вернуться в свои покои.

Возвращение было обставлено с привычной для нее безупречностью. Ее серебристо-белые волосы были уложены в строгий, но изысканный узел. Платье – глубокого синего бархата с высоким воротником – сидело как влитое, подчеркивая ее хрупкую, но гордую стать.

Она шла по коридорам Астралиума с прямой спиной, ее взгляд скользил по стенам, студентам, профессорам – ясный, оценивающий, немного отстраненный. Она была воплощением аристократической сдержанности.

Но что-то изменилось. Что-то неуловимое, но мощное.

Раньше ее холод был щитом, отталкивающим и защищающим. Теперь… теперь он стал

лезвием

. Острым, отполированным, смертельно притягательным.

Ее красота, всегда очевидная, теперь излучала опасный магнетизм. Как будто подо льдом бушевало скрытое пламя, и его жар пробивался наружу в каждом жесте, в каждом взгляде.

Она не пыталась быть соблазнительной. Она просто

была

. И это сводило с ума.

Первыми это почувствовали не братья.

Профессор Элрик, молодой и амбициозный преподаватель Теории Эфирных Токов, всегда относившийся к Ловене с академическим уважением, замер, когда она прошла мимо него в библиотеке.

Она повернула голову, их взгляды встретились. Она не улыбнулась. Просто чуть приподняла бровь, в ее глазах мелькнул мимолетный, оценивающий блеск – не поощрение, не интерес, а…

знание

. Знание его тайных мыслей о ней. И этого было достаточно. Он покраснел, как юнец, и уронил папку со свитками.

Молодой барон Эдвард Лейтон, всегда старавшийся привлечь ее внимание своими подвигами на турнирах, осмелился подойти, когда она пила чай в зимнем саду.

Он заговорил о последнем поединке, о своей победе. Ловена слушала, глядя на него поверх края фарфоровой чашки. Ее взгляд был холоден, но… заинтересован? Он не мог понять.

Потом она поставила чашку, ее пальцы, длинные и изящные, на мгновение коснулись его руки, когда она поправляла салфетку. Мимолетное, случайное прикосновение.

Лейтон замолчал на полуслове, ощутив, как по его спине пробежал электрический разряд. Он пробормотал извинения и отступил, чувствуя себя одновременно униженным и возбужденным до дрожи.

Она не давала поощрений. Не бросала открытых вызовов. Она была недоступна, как и прежде. Но в ее холодной недоступности появилась трещинка, сквозь которую пробивался обжигающий свет. И мужчины, как мотыльки, летели на этот свет, обжигались, но не могли удержаться.

Кольт и Винс наблюдали за этим новым феноменом издалека, с растущим смятением и… тревогой. Их план "начать заново" трещал по швам с самого начала.

Они попытались подойти первыми. Винс, с самым искренним (насколько это было для него возможно) выражением лица, встретил ее у дверей Северного Крыла на следующий день после выписки.

– Леди Ловена, – он начал, делая безупречный полупоклон. Его бархатный голос звучал мягко, заботливо. – Мы… я… рад видеть вас на ногах. Как вы себя чувствуете?

Ловена остановилась. Ее взгляд скользнул по нему – с головы до ног – холодный, аналитический, как будто рассматривала незнакомый экспонат. Ни тени узнавания. Ни тени тепла. Только… легкое презрение?

– Господин Старквуд, – ее голос был гладким, как лед. – Я в полном порядке, благодарю за беспокойство. – Она сделала шаг, чтобы обойти его.

– Ловена, подожди, – не удержался Кольт, выступив вперед. Он пытался смягчить свою обычную наглость, но в его глазах читалась искренняя (и для него самого неожиданная) тревога. – Мы… мы хотели поговорить. О… о том, что было.

Она повернулась к нему. Ее глаза сузились. Та самая игла ненависти кольнула снова, глубже.

Лжец. Змей.

Но на лице ее появилась лишь тонкая, ледяная улыбка.

– О том, что было? – она повторила. – О ваших бесчисленных подвигах, разлагающих репутацию Астралиума? Или о ваших попытках нарушить личное пространство студентов? – Ее взгляд скользнул с Кольта на Винса и обратно. – Поверьте, господа, моя амнезия не распространяется на общеизвестные факты о вашем… образе жизни. И мне не о чем с вами говорить. Прошу извинить.

Она развернулась и ушла, оставив их стоять на холоде, словно двух провинившихся пажей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Винс сжал кулаки, на его обычно спокойном лице мелькнула боль и растерянность. Кольт выругался сквозь зубы, его ярость была направлена не на нее, а на себя и на всю эту ситуацию.

– "Начать заново", – прошипел он. – Блестящая идея. Она нас ненавидит. Даже не помня

почему

.

– Она не ненавидит, – возразил Винс, но без уверенности. – Она… другая. Холоднее. Острее. Как будто ее лед превратился в клинок.

Глава 17 Новая Ловена

Братья Старквуд не оставили попыток.

Винс приносил редкие свитки по ее любимой теме – древней рунической магии – и оставлял их у ее двери с лаконичной запиской: "Возможно, заинтересует. В.С."

Свитки исчезали. Благодарности не было. Кольт, скрипя зубами, пытался быть галантным – уступал дорогу, открывал двери. Она проходила мимо, не глядя, как будто его не существовало. Ее игнор был хуже любой насмешки.

А потом они стали свидетелями ее "нового" поведения. В столовой.

Ловена сидела с подругами. Профессор Элрик, проходя мимо, что-то неуклюже уронил. Ловена повернула голову. Не улыбнулась. Но ее взгляд… ее взгляд задержался на нем на долю секунды дольше, чем требовала вежливость.

В ее глазах мелькнул тот самый оценивающий, проницательный блеск. Профессор замер, покраснел до корней волос и поспешил прочь. Ловена вернулась к разговору, ее лицо снова стало бесстрастным.

– Что это было? – пробормотал Кольт, сидя за своим столом и наблюдая за ней, как за хищником. – Она что, флиртовала с Элриком?

– Нет, – Винс следил за ней с тем же напряженным вниманием. – Это было… что-то другое. Как будто она его

раскусила

. И ему это… понравилось.

Потом был эпизод с бароном Лейтоном в зимнем саду. Они видели, как он к ней подошел, раздуваясь от важности. Видели, как она слушала его с холодным видом.

А потом – это мимолетное прикосновение ее пальцев к его руке. Лейтон отпрянул, как от ожога, его лицо выражало смесь восторга и паники. Ловена даже не смотрела на него, уже занятая своей чашкой чая.

Кольт почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Не от ревности. От предчувствия. От понимания, что они разбудили что-то. Что-то опасное.

– Она играет, – тихо сказал Винс. Его пальцы сжали край стола. – Но не с ними. С нами. Она даже не смотрит в нашу сторону, но… она играет

для

нас.

Они видели, как она улыбалась стареющему архивариусу, помогая поднять рассыпанные карты. Улыбка была вежливой, холодной, но архивариус замер, пораженный, словно получил благословение богини.

Видели, как она обменивалась парой слов с капитаном академической стражи – высоким, суровым мужчиной. Ее голос был тихим, ее взгляд прямым, бесстрастным. Но капитан стоял по стойке "смирно", его щеки были неестественно румяны, когда она ушла.

Она не делала ничего предосудительного. Ничего, что нарушало бы правила приличия. Но каждое ее движение, каждый взгляд, каждая случайная улыбка или мимолетное прикосновение были заряжены невероятной, разрушительной силой.

Она стала Искушением, обернутым в лед. Магнитом, притягивающим мужские взгляды и желания, и оставляющим их в смятении и тоске.

А Кольт и Винс горели.

Горели от ревности, которую не могли выразить. От желания, которое не могли удовлетворить. От осознания, что они потеряли то, что имели (пусть и через обман), и теперь даже приблизиться к ней не могли.

Она парила над академией, как недостижимая холодная звезда, а они были прикованы к земле, наблюдая, как другие мотыльки летят на ее новый, опасный свет.

Однажды вечером, застав ее в библиотеке одной, Винс не выдержал. Он подошел, его сердце бешено колотилось.

– Ловена, – его голос прозвучал хрипло. – Пожалуйста. Дай нам шанс. Хотя бы поговорить. Я знаю, ты не помнишь, но… между нами было что-то важное. Что-то настоящее.

Она подняла глаза от фолианта. Ее взгляд был ясен и безжалостен, как зимнее небо.

– "Настоящее", господин Старквуд? – она произнесла мягко, но каждое слово било, как хлыст. – Как любовь? Или как ваши грязные игры с доверчивыми девушками? О чем именно вы хотите поговорить? О методике соблазнения? Или о том, как вы меняетесь местами, чтобы удвоить удовольствие?

Винс побледнел, как полотно. Как она…? Амнезия! Она не должна помнить!

– Я… я не понимаю, о чем ты, – пробормотал он, чувствуя, как предательский пот выступает на спине.

Ловена медленно встала. Она была ниже его, но казалась невероятно высокой, непреступной. Она подошла так близко, что он почувствовал холодок, исходящий от нее, и едва уловимый аромат морозного утра и чего-то опасного.

– Не понимаете? – она прошептала, ее губы искривились в подобие ледяной улыбки.

Ее взгляд скользнул по его лицу, потом вниз, к его дрожащим рукам, с такой уничтожающей оценкой, что он почувствовал себя голым и жалким.

– Как жаль. А я думала, вы мастера объяснений. – Она сделала шаг назад. – Не тратьте мое время, господин Старквуд. И свое – тоже. Играйте друг с другом. Или с теми, кто еще не знает правил

вашей

игры.

Она взяла книгу и ушла, оставив его стоять посреди библиотеки, раздавленным, униженным и охваченным жгучей, бессильной яростью. И еще более жгучим, неутолимым желанием.

Она не помнила их обмана, но каким-то образом знала его суть. И использовала это знание как оружие.

Кольт, наблюдавший издалека, подошел, лицо его было темным.

– Что она сказала?

Винс с трудом выговорил:

– Она… она знает. Не помнит, но… знает. Играет с нами, Кольт. Играет в какую-то свою игру. И мы… мы даже не понимаем правил.

Они смотрели, как ее стройная фигура в синем бархате скрывается в дверном проеме.

Ледяная Герцогиня вернулась. Но это была не прежняя Ловена. Это было что-то новое. Опасное. Очаровательное.

И их сердца, полные запоздалого раскаяния и неугасимой страсти, сжимались от страха и предвкушения. Игра началась. Но на этот раз дирижировала она. А они были всего лишь пешками на ее доске. Пешками, которые горели желанием быть разбитыми.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18 Игра в огонь

Зима в Астралиуме достигла апогея. Шпили академии сверкали под ледяной коркой, как гигантские кристаллы. Внутри же кипели страсти, разогретые не морозом, а холодной игрой Ледяной Герцогини.

Ловена д’Аркенталь стала центром притяжения, но не тепла, а опасной, магнетической бури. Она не просто вернула свой титул – она переосмыслила его. Ее холод больше не был щитом. Он стал оружием тончайшей закалки, а ее красота – приманкой в смертельной ловушке.

Она играла. Виртуозно. Безжалостно. И главными игрушками в этой игре стали Кольт и Винс Старквуды.

Акт первый: Винс и поэзия магии.

Она нашла его в Зале Древних Фолиантов, где он, погруженный в изучение пыльного тома по Теургии, пытался заглушить грызущую тревогу. Ловена подошла бесшумно, как тень. Ее платье – сегодня глубокого изумрудного бархата – шуршало по каменному полу.

– «Симфония Стихий» Аркадиуса, – ее голос, чистый и звонкий, заставил его вздрогнуть. Она указала на книгу в его руках. – Вы разделяете его спорный тезис о принудительном резонансе как источнике гармонии? Или считаете, как я, что это путь к неизбежному взрыву?

Винс поднял на нее глаза. Его сердце бешено заколотилось. Это был первый раз за недели, когда она сама заговорила с ним, и не с презрением, а… с академическим интересом?

В ее глазах не было прежнего ледяного скальпеля. Была лишь ясная, сосредоточенная глубина. Как в начале их… их

иллюзии

.

– Я… – он сглотнул, пытаясь собрать мысли. – Я считаю, Аркадиус недооценивал хаос как творческую силу. Принуждение рождает лишь временный порядок, за которым следует коллапс. Как и в жизни.

Она чуть склонила голову, серебристая прядь выскользнула из безупречной прически и упала на щеку. Он почувствовал дикое желание убрать ее.

– Интересно, – сказала она мягко. – А вы верите, что хаосом можно

управлять

? Не подавлять, а направлять? Как дикую реку в нужное русло?

Они говорили. О магии. О теории. О тонкостях управления силами, которые могли разрушить мир.

Ее замечания были остры, умны, лишены прежней отстраненности. Она слушала его, ее губы иногда трогал намек на улыбку – не теплую, но заинтересованную.

Винс забыл обо всем. О боли. О стыде. Об игре. Он видел перед собой ту Ловену, в которую влюбился (или влюбился ли он в иллюзию? Неважно сейчас). Умную, страстную к знанию, недоступную, но… открывшую ему дверцу.

Он говорил, увлеченный, его бархатный голос звучал убедительно, его жесты стали плавными, уверенными. Он ловил ее взгляд, и в нем, казалось, мелькало что-то… признательное? Он позволил себе надеяться. Может, зерно доверия можно взрастить заново? Без обмана.

Она позволила ему проводить ее до дверей Северного Крыла. Шли молча, но напряжение между ними было иным – интеллектуальным, почти интимным в своей сосредоточенности на общем интересе. У дверей она остановилась, повернулась к нему.

– Ваши идеи… не лишены дерзости, господин Старквуд, – сказала она. И вдруг ее рука легким, мимолетным движением коснулась его предплечья. Через ткань рубашки жар прикосновения обжег его кожу. – Спасибо за беседу. Было… стимулирующе.

Она исчезла за дверью, оставив его стоять на морозе с бешено стучащим сердцем и пылающим от прикосновения предплечьем.

Стимулирующе. Боги. Она коснулась его. Добровольно. И назвала его идеи дерзкими. В его душе зажглась крошечная, опасная искра надежды.

Акт второй: Кольт и гроза в саду.

На следующий день она позволила Кольту настигнуть себя в Заснеженном Саду. Он шел за ней, как тень, сжимая кулаки от бессилия и желания. Она знала, что он там, но не оборачивалась, пока он не загородил ей путь у замерзшего фонтана Грез.

– Довольно игр, Ловена, – его голос был хриплым, лишенным обычной наглости. В нем звучала усталость и что-то похожее на мольбу. – Что ты хочешь? Чего добиваешься? Мщения? Смотри, ты его получила! Мы здесь, мы сломлены, мы… – он запнулся, не решаясь сказать «любим тебя» или «жаждем тебя». – Мы готовы на все.

Она смотрела на него, ее лицо было спокойным, но в глазах бушевала буря. Не гнева. Не презрения. Холодного, расчетливого любопытства. Как будто он был редким, опасным экземпляром.

– На все, господин Старквуд? – она повторила, ее губы изогнулись в легкую, ледяную усмешку. – Интересное заявление. Но довольно расплывчатое. Что именно вы готовы предложить? Еще одну лекцию о хаосе? Или что-то более… осязаемое?

Ее взгляд скользнул вниз по его телу, задерживаясь ниже пояса, с такой откровенной, холодной оценкой, что у него перехватило дыхание. В этом не было пошлости. Была власть. Власть смотреть и судить.

Кольт почувствовал, как кровь приливает к лицу и… к другому месту. Его ярость смешалась с невероятным возбуждением.

– Осязаемое? – он шагнул ближе, нарушая дистанцию, его тело излучало жар. – Да, Ледышка. Все, что угодно. Скажи слово. Я сломаю горы. Сожгу города. Уничтожу любого, кто посмотрит на тебя косо. Я…

– Слишком громко, – она перебила его, ее рука легла ему на грудь, останавливая его порыв. Ее пальцы были холодными даже через ткань. – И слишком драматично. Мне не нужны горы и города. Мне не нужно уничтожение. – Она наклонилась чуть ближе, ее дыхание коснулось его губ – холодное, с ароматом ментола и чего-то неуловимого, пьянящего. – Мне нужно… чтобы ты замолчал. И слушал.

Он замер. Ее близость, ее холод, ее властный тон сводили его с ума. Он жаждал схватить ее, прижать к замерзшему камню фонтана, заставить кричать. Но ее взгляд удерживал, как невидимые путы. Он слушал. Дышал. Ждал.

– Ты сильный, Кольт, – прошептала она, ее пальцы слегка сжали ткань его рубашки над сердцем. – Сильный и… опасный. Как неконтролируемая стихия. Это… привлекательно. В своей дикости. – Ее взгляд упал на его губы, потом снова встретился с его глазами. – Но дикость должна знать свое место. И своего хозяина.

Она отступила, ее рука упала. Улыбка исчезла.

– Подумай об этом, – бросила она через плечо, уходя по заснеженной дорожке, оставляя его стоять с бешено колотящимся сердцем, сожженным ее прикосновением и уничтоженным ее словами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он был для нее диким зверем. Привлекательным, но нуждающимся в хозяине. И эта мысль, вместо того чтобы оскорбить, лишь разожгла в нем адское пламя желания подчиниться. Подчиниться

ей

.

Глава 19 Опасный флирт

Акт третий: Игнор и флирт с третьим.

А на следующий день она не заметила их вовсе.

В столовой она сидела рядом с молодым, талантливым, но застенчивым иллюзионистом Тео Ренаром.

Она слушала его тихий рассказ о сложностях создания устойчивых миражей, кивала, задавала точные вопросы. И улыбалась. Не холодной усмешкой, а настоящей, теплой, заинтересованной улыбкой.

Она касалась его руки, когда хотела подчеркнуть мысль. Смеялась его неуклюжим шуткам. Ее глаза сияли для него одного.

Кольт и Винс, сидящие за своим столом, могли только наблюдать. Их еда стояла комом в горле.

Ревность, зеленая и удушающая, сжимала их сердца клещами. Каждое ее прикосновение к Рену было ножом. Каждый ее смех – пыткой.

Они видели, как застенчивый иллюзионист расцветал под ее вниманием, как его щеки горели румянцем. И ненавидели его. Ненавидели ее. Ненавидели себя за эту невыносимую боль.

– Она издевается, – прошипел Кольт, сжимая кулак так, что костяшки побелели. – Над нами обоими.

– Она испытывает, – поправил Винс, его голос был глухим. Он не отрывал взгляда от ее улыбки, адски прекрасной и предназначенной не ему. – Испытывает нашу прочность. Наши границы. Наше… безумие.

Близость как оружие:

Она позволила Винсу войти в ее покои той же ночью. Он пришел после их беседы в библиотеке, опьяненный надеждой и ее мимолетным прикосновением. Она открыла дверь в тонком шелковом пеньюаре цвета лунного света. Не пригласила. Просто отступила, давая ему войти.

Он пытался говорить. О магии. О чувствах. О том, что хочет быть другим. Для нее.

Она слушала молча, ее глаза были темными безднами в полумраке комнаты. Потом она подошла к нему и поцеловала. Не нежно. Страстно. Жестоко.

Ее руки сорвали с него одежду с пугающей ловкостью. Она вела его к постели, ее прикосновения были властными, исследующими, лишенными прежней трепетной нежности.

Она знала его тело. Каждую реакцию. Каждую чувствительную точку. Она доводила его до безумия, до крика, до потери контроля.

И когда он входил в нее, глубоко и отчаянно, она смотрела ему в глаза. Ее глаза были ясными. Холодными. Как будто она наблюдала за экспериментом.

– Ты… ты помнишь? – выдохнул он в пик страсти, надеясь увидеть в ее глазах проблеск прошлого чувства.

– Помню только это, – прошептала она в ответ, двигаясь под ним с точностью хорошо отлаженного механизма. – Силу. Жар. Удовольствие. – Она закинула ноги ему на плечи, принимая его глубже, заставляя его стонать. – Этого… достаточно.

Он кончил с рычанием животного, ослепленный блаженством и сокрушенный ее холодом. Она не прижималась к нему после. Не шептала нежностей. Она просто лежала, дыша ровно, ее рука лежала на его вспотевшей груди – не лаская, а констатируя факт.

Он был инструментом. Источником физического удовольствия. Не более. Когда он уходил на рассвете, ее последние слова были: «Это было… удовлетворительно, Винс».

С Кольтом было иначе. Он ворвался к ней через два дня, после сцены с Реном, не в силах терпеть. Он был пьян от ярости и желания. Он не просил. Он требовал.

Прижал ее к стене в прихожей, его губы были грубы, зубы кусали ее шею. Она не сопротивлялась. Не отвечала на поцелуи. Но и не отталкивала. Она позволила ему сорвать с нее одежду, позволила поднять и бросить на кровать.

Он вошел в нее с яростным рыком, без прелюдий, движимый животной потребностью доказать свое право, свою власть. Она принимала его, ее тело отзывалось на грубые толчки, ее стоны были настоящими, но ее глаза… ее глаза смотрели в потолок. Ясные. Пустые. Как будто ее разум был далеко.

– Смотри на меня! – рычал он, хватая ее за подбородок, заставляя повернуть голову. – Я здесь! Я! Кольт!

Она посмотрела. В ее глазах не было страха. Не было любви. Было лишь холодное любопытство и… вызов.

– Я знаю, – прошептала она, ее ноги сомкнулись на его пояснице, заставляя его войти глубже, выбивая стон. – Ты сильный. Грубый. Предсказуемый. – Она приподняла бедра, встречая его яростные толчки. – Доводи до конца, зверь. Дай мне то, зачем ты пришел.

Он взвыл от ярости и наслаждения, теряя контроль, кончая глубоко внутри нее с ощущением не победы, а сокрушительного поражения.

Она использовала его. Использовала его ярость, его силу, его неконтролируемую страсть. Для своего удовольствия. И только.

Он рухнул рядом с ней, тяжело дыша, чувствуя себя опустошенным и использованным. Она встала, накинула пеньюар.

– Ты можешь идти, – сказала она просто, глядя на него сверху вниз. – Зверь сыт.

Адское пламя:

Близость не погасила огонь. Она разожгла его до небес.

Для Винса – потому что он получил ее тело, но потерял надежду на ее душу, и ее холод в постели стал самой изощренной пыткой.

Для Кольта – потому что его попытка взять силой обернулась его собственным унижением, его превращением в инструмент для ее наслаждения.

Они горели. Горели ревностью, когда она улыбалась другому. Горели стыдом после ночей с ней. Горели неутолимым желанием, которое лишь усиливалось от осознания, что для нее они были лишь источником «удовлетворительного» или «предсказуемого» удовольствия.

Они были в ловушке. В ловушке собственного обмана, в ловушке ее холодной мести, в ловушке безумной страсти, которая пожирала их изнутри.

Игра Ловены в огонь достигла точки кипения. И они, как мотыльки, уже не могли удержаться от того, чтобы броситься в самое пекло. Даже зная, что оно их уничтожит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12 Королева и пленники

Зима сдавала позиции. Снег на крышах Астралиума потемнел, оседая, с карнизов капала звонкая капель, предвещая скорую весну. Но в сердцах Кольта и Винса Старквудов царил лютый, безысходный февраль.

Они были призраками собственной былой славы. Тени, бродящие по коридорам академии, с впалыми щеками и глазами, в которых горел неукротимый огонь лишь одного желания –

ее

. Желания, превратившегося в манию, в болезнь, в единственный смысл существования.

Ревность пожирала их изнутри. Каждая ее улыбка, брошенная в сторону другого мужчины – будь то застенчивый иллюзионист Рен, стареющий профессор Элрик или даже суровый капитан стражи – была каплей раскаленного свинца в их души.

Они видели, как она позволяет им прикасаться к ее руке, наклоняется, чтобы шепнуть что-то на ухо, заставляя адреналин бить в висках и кулаки сжиматься до боли. Но подойти? Возразить? У них не было прав.

Только унизительные воспоминания о ночах, когда она использовала их тела с холодной расчетливостью хирурга, а наутро отпускала с ледяным «удовлетворительно» или «предсказуемо».

Их попытки «начать заново», «быть честными» разбивались о ее непроницаемую стену. Их страсть, вместо того чтобы угаснуть от близости, разгоралась с новой, адской силой, потому что они знали – для нее это было ничем. Они были инструментами. Игрушками в ее руках. И эта мысль сводила с ума, унижала и… пленяла сильнее любых цепей.

Точкой кипения стала сцена в Зимнем Саду. Ловена стояла у оттаявшего фонтана Грез, беседуя с молодым, но уже известным своим талантом геомантом, Лоренсом Брайтом.

Она улыбалась ему своей новой, опасной улыбкой – не теплой, но заинтригованной. Ее пальчики игриво теребили ветку раннецветущего морозника. Брайт пылал, расписывая свойства камней, его рука то и дело касалась ее локтя.

Кольт и Винс наблюдали из-за колоннады. Ярость Кольта была слепой, звериной. Винс, обычно сдержанный, чувствовал, как по его жилам разливается яд. Они переглянулись. Без слов. Без плана. Только с одним невыносимым импульсом – хватит.

Они вышли из тени вместе. Их шаги были синхронны, как в лучшие (или худшие?) времена их братского единства. Энергия, исходящая от них, была не хаотичной, а сфокусированной, опасной, как натянутый лук.

Брайт осекся на полуслове, увидев их лица. Даже Ловена слегка приподняла бровь, но не испугалась. В ее глазах мелькнуло лишь… ожидание.

– Извините, Брайт, – голос Винса был низким, бархатным, но в нем звенела сталь. – У нас есть срочное дело к леди д’Аркенталь. Личное.

– Очень личное, – добавил Кольт, его янтарные глаза сверлили геоманта.

Он не угрожал словами. Он угрожал всей своей подавленной яростью, исходящей от него волнами.

Брайт побледнел. Он кивнул, пробормотал что-то невнятное и поспешно ретировался, бросив на Ловену последний испуганно-восхищенный взгляд. Они остались одни. Трое. У фонтана, чьи воды только что освободились ото льда и тихо журчали, отражая хмурое небо.

Ловена смотрела на них, ее лицо было бесстрастной маской. Но в глубине ледяных глаз что-то шевельнулось. Удовлетворение? Презрение?

– Какое "личное дело" может быть у вас ко мне, господа? – спросила она, ее голос звучал как звон хрустального колокольчика в напряженной тишине. – Очередная лекция о хаосе? Или демонстрация грубой силы? – Ее взгляд скользнул по Кольту с уничтожающей насмешкой.

Кольт вздрогнул, как от удара. Он сделал шаг вперед, но не к ней, а… опустился на одно колено. Камень сада был холодным и мокрым.

Он не смотрел на нее. Его взгляд был прикован к земле у ее ног. Его могучие плечи сгорбились. В этом жесте не было театральности. Было сокрушительное, абсолютное поражение.

– Хватит, Ловена, – его голос был хриплым, лишенным привычной дерзости. – Пожалуйста. Хватит игр.

Винс не опустился на колено. Он стоял рядом с братом, но его поза была такой же сломленной. Его гордая голова была склонена. Его руки висели плетьми.

– Мы признаем поражение, – сказал Винс тихо, но так, чтобы каждое слово прозвучало четко. Он поднял на нее глаза. В них не было надежды. Была лишь горечь капитуляции и… обреченная преданность. – Твою власть. Твою силу. Твою… игру. Мы проиграли. Блестяще.

Ловена не шелохнулась. Она смотрела на них – на могучего Кольта, согнувшего колено на мокром камне, на гордого Винса, склонившего голову. Картина была сюрреалистичной. Невероятной. Пик их унижения. Пик ее триумфа.

– Мы не просим милости, – продолжил Винс, его бархатный голос дрогнул. – Мы просим… места. Рядом. На твоих условиях. Каких угодно. Мы отгоним всех. Мы будем твоим щитом. Твоей тенью. Твоими… чем угодно. Только… – он сглотнул, – только позволь быть рядом. Не гони.

Кольт кивнул, не поднимая глаз. Его сжатые кулаки на колене дрожали. Это была их «глухая оборона». Полная и безоговорочная капитуляция. Отказ от всего – от гордости, от амбиций, от права на ревность (хотя они знали, что это невозможно).

Они отдавали ей себя. Добровольно. Отчаянно. Становясь ее пленниками по собственному желанию.

Молчание повисло тяжелым, влажным покрывалом. Журчание фонтана казалось оглушительным.

Ловена медленно обвела взглядом их согбенные фигуры. Ее грудь плавно вздымалась под бархатом. И вдруг… лед в ее глазах растаял. Не для того, чтобы открыть теплоту. Чтобы открыть бездну. Бездну торжествующей жестокости и абсолютной, леденящей памяти.

Холодная, властная улыбка тронула ее губы. Не та, что она дарила другим. Истинная. Победная. Беспощадная.

– Признаете поражение, господа? – ее голос был тихим, но он резал воздух, как отточенный кинжал.

Звук ее голоса – не холодно-отстраненный, а знакомый им до боли тембр истинной Ловены, той, что они предали, – заставил обоих братьев вздрогнуть и поднять головы.

– Как трогательно. Искренне. – Она сделала шаг вперед, к коленопреклоненному Кольту. Ее туфля с острым носком почти касалась его колена. – Вы пали ниц. Принесли себя в жертву. Признали мою власть. – Еще шаг. Теперь она стояла между ними, царица над униженными королями. Ее взгляд скользнул с побелевшего лица Винса на искаженное смесью шока и надежды лицо Кольта. – Но вы забыли одну маленькую деталь, мои милые, коварные змейки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она наклонилась к Кольту, так близко, что ее дыхание коснулось его щеки. Он замер, завороженный и ужаснувшийся глубиной знания в ее глазах.

– Я никогда не проигрываю, – прошептала она, и каждое слово было ударом молота. – И я все помню. Каждую ложь. Каждую подмену. Каждое ваше грязное прикосновение под маской другого. Каждую ночь обмана. Я помню ВСЕ.

Шок, промелькнувший на их лицах, был совершенным. Абсолютным. Как будто их ударили обухом по голове.

Глаза Винса расширились до предела, в них читался немой вопрос «Как?!». Кольт ахнул, его тело напряглось, готовое вскочить, но прикованное ее взглядом и ее словами.

– Амнезия… – прохрипел Винс, его бархатный голос превратился в скрип ржавой двери.

– …была удобной ширмой, – закончила за него Ловена, выпрямляясь.

Она парила над ними, ее фигура в темно-синем бархате казалась вдруг гигантской, окутанной аурой непобедимой власти.

– Шансом перегруппироваться. Оружием. Как и ваша «честная игра» была оружием в начале. Я научилась у лучших. У вас. – Ее улыбка стала шире, опаснее, откровеннее. В ней не было безумия. Был холодный, расчетливый, абсолютный триумф. – Вы хотели игры, Кольт? Винс? Вы жаждали соблазнить Ледяную Герцогиню? Что ж… поздравляю. Вы добились своего.

Она протянула руки, легким движением коснувшись кончиками пальцев их плеч – Кольта, все еще стоящего на колене, и Винса, замершего в покорности. Прикосновение было не нежным. Оно было меткой хозяина.

– Игра только начинается. И на этот раз правила диктую я.

Она отступила на шаг, окидывая их взглядом, полным властного обладания.

– И помните, – ее голос упал до опасного шепота, полного сладкой, неумолимой угрозы, – мщение будет долгим… и

очень

сладким.

Последние слова повисли в воздухе, как обещание и приговор одновременно. Сладкое мщение. Игра, где она – королева, а они – пленники. Тела и души.

Шок на их лицах начал сменяться другими эмоциями. Яростью. Огромной, всепоглощающей яростью от осознания масштабов обмана, от глубины их поражения.

Но сквозь ярость пробивалось нечто иное. Восхищение. Дикое, неконтролируемое восхищение ее хладнокровием, ее мастерством, ее абсолютной, безжалостной победой.

Она не просто переиграла их. Она уничтожила. И возродила из пепла как свою собственность. Их Ледышка. Их Ледяная Королева. Теперь – их Абсолютная Владычица.

Их взгляды встретились с ее – Винса, полный яростного восхищения и признания поражения; Кольта – пылающий дикой страстью и готовностью к новой, смертельной игре, где ставкой были они сами. Вызов был принят. Неявно. Молчаливо. Но абсолютно.

Ловена д’Аркенталь повернулась и пошла прочь по садовой дорожке, не оглядываясь. Ее походка была плавной, царственной. Она знала – они последуют. Как тени. Как псы на поводке. Как пленники, добровольно отдавшие свои цепи в руки палача, который пообещал им не смерть, а бесконечно сладкую пытку.

Угроза всей женской части Астралиума, два неукротимых соблазнителя, были приручены. Посажены на цепь.

Их дикая сила теперь принадлежала ей. Их страсть – ее оружие. Их души – ее игровая доска.

И игра под названием «Мщение» только началась. С ее правилами. Ее темпами. Ее неумолимой, сладкой жестокостью.

А капель с карнизов звенела все громче, словно отсчитывая такты новой, опасной симфонии, где дирижировала одна-единственная женщина с глазами цвета зимнего моря и сердцем из вечного льда, растопившего их мир дотла.

КОНЕЦ

***

Друзья, что-то как-то грустно. Эта книга закончилась, у меня еще много историй, но я не вижу отклика. Ни лайков, ни комментариев. Кто-нибудь тут есть?)) Ау! Выкладывать в пустоту не хочется. Пока повременю с выкладкой новой книги. Если будет какая-то ответная реакция, продолжим. Подписывайтесь на автора, чтобы узнать о выходе новых книг.

Конец