Горячие игры холодных сердец. Глава 39. Глава Ролевые игры рассказы

Глава тридцать девятая

К вечеру, в связи с обильным снегопадом в городе было объявлено чрезвычайное положение. Брошенной на борьбу со снегом техники – не хватало, а заказать дополнительно – на это мэр Прозерленда г-н Вороватый – напрочь отказался. Он заявил, что «снег скоро, и так растает, и вернёт людям возможность передвигаться, а кто вернёт в казну «растаявшие» для приобретения новой техники деньги…» К тому же, они уже были вложены «в другие дела» – о чём предусмотрительный Антон Иванович – умолчал. Так, город в буквальном смысле утонул в снегу. Если ещё вчера застрявшие машины можно было «выкопать», то спустя сутки – делать это было уже бессмысленно. Но тем не менее, снегоуборочная техника продолжала борьбу – расчищая главную магистраль, площадь и участки, ведущие к магазинам и «важным» учреждениям, таким как: поликлиника, больница, банк, и т. д. Школа, детсады, кафе, рестораны – куда невозможно было попасть из-за невероятно возросших сугробов – были закрыты. Так же пришлось отказаться от запланированных новогодних и рождественских мероприятий. А вот расчищать тропинки возле подъездов – это было возложено на жильцов. «Не хотите тонуть в снегу – избавляйтесь от него самостоятельно» – резонно отметил г-н мэр и закрылся на своей даче. Так же, не обошлось и без жертв. Одной из них был дворник местного ЖЭКа – Митрофан Михеев, который, прежде чем приступить к работе – принял «маленькую», – для «сугреву», а после, – так заработался, что в итоге упал в сугроб и уснул. Теперь, его вероятней всего найдут в марте, как некогда Веру Ивлеву. Только, в отличие от актрисы, с дворником  э т о  произошло по его собственной вине. Вот так, или, примерно так, обстояли дела в городе. А теперь, самое время вернуться в отель и посмотреть чем занимается наш герой.

Три дня – оставшиеся до Рождества, – Данилов был вынужден провести в отеле, – в буквальном смысле, – потонувшем в снегу. Брошенная на уборку снега техника едва управлялась в городе, а потому, – вовремя не расчищенные сугробы близ отеля, – теперь расчищать уже не было смысла. Так, Данилов и находившиеся в это время в отеле постояльцы, как заложники – были заперты изнутри. Но запасы продовольствия, и всё, что необходимо человеку для жизни – всем этим отель располагал в полной мере, – и постояльцы не особо волновались в связи с тем положением, в котором оказались. Сам Данилов был даже рад этому вынужденному уединению. Закрывшись в номере, он почти весь день проводил за сочинением очередной новеллы, время от времени заглядывая на страницу Веры, которая по-прежнему была закрыта – вот уже второй день. Она, то ли проводила праздники в кругу семьи, то ли обижалась на Данилова, оттого и прервала связь с ним – телефонных звонков, как и сообщений в «ящик» – так же не поступало. Как всегда – это страшно бесило Данилова, и он снова готов был сорваться – напиться и устроить «бедлам», но пока старался сдерживать себя, да и излишняя «клоунада» не принесла бы ничего хорошего, кроме как, очередные пересуды со стороны горожан (некоторые и так были не очень лестного о нём мнения), да не нужной нервозности, которую было тяжело подавить не прибегая к медикаментам, кои он и без того глотал чуть ли не пачками. Вот так обстояли дела у нашего героя в отеле. Кстати, за эти три дня, он познакомился кое с кем из постояльцев, проживавших на его этаже, когда спускался в находившуюся при отеле «столовую», где обедал и ужинал. Порядком оклемавшись, он не стыдился теперь своего внешнего вида, и смело «выходил к людям». Когда он в  первый раз спустился вниз, уже находившиеся там гости встретили его так, словно он был знаменитым киноактёром. Со всех сторон на него посыпались восторженные возгласы чередовавшиеся вопросами типа: «какие меры уже приняты им в целях переустройства города; разоблачении преступной деятельности мэра и его заместителя; и как скоро он намерен освободить город от уплаты налогов…» и т. д., и т. п. На это Данилов, со свойственной ему простотой отвечал так: «Господа, всё, что я нёс тогда – всё это было сказано мной спьяну – уверяю вас! А если вы читали ту газету, – продолжал он. – Так знайте: это ложь, от начала и до конца! » Вот так, он и развенчал свой навязанный ему жителями города культ.

Он познакомился с недавно поселившимся в отеле пятидесятилетним мужчиной, назвавшимся Григорием, который рассказал ему, что собирается развестись с женой (она узнала о его связи с другой женщиной), и пока длится процесс (раздел имущества и прочее) он и вынужден теперь обретаться здесь. Крупный, с тёмными вьющимися волосами и выразительными чертами на смуглом лице – он казалось, пользовался не меньшим успехом у женщин, чем Данилов – много моложе его, но, увы, не такой состоятельный, как его новый сосед. Григорий рассказал так же, что работает он в какой-то (не станем говорить в какой) крупной фирме и имеет колоссальный по нынешним меркам доход. «Вот, например, этим летом, – говорил он, – я отдыхал в Ницце. Вы были в Ницце? » – спрашивал он у Андрея. «Ага, почти не вылезаю оттуда», – шутил Данилов, и оба заливались оглушительным смехом, уже порядком набравшись.

Помимо Григория, чей номер находился напротив даниловского (это он в тот день, когда они пили с Кулешовым пришёл в свой номер с женщиной), здесь ещё проживала одна семья: генерал в отставке с женой и двумя детьми (младшему было 6 лет, старшему – 8). Генерала звали Алексей Сергеевич (фамилию он не назвал, а Данилов не стал спрашивать), жену Виктория, она была младше мужа почти на тридцать лет. Невысокого роста, симпатичная, не в меру скромная, она, казалось, хранила в себе какую-то тайну, которую ему ещё предстояло раскрыть. С генералом, он так же перекидывался мало-мальски несколькими фразами за столом, а после за чашечкой кофе, который пили в холле, наблюдая за валившим за окном снегом; он достиг таких небывалых размеров, что ещё немного, и накроет окна второго этажа. Первый уже был поглощён этой нескончаемой снежной лавой. «Как в Шамони, – говорил генерал, сосредоточенно глядя на снежные завалы близ отеля, а после добавлял: – Вы были в горах Шамони, молодой человек? – «Недавно оттуда! » – вставлял Данилов, одаряя собеседника хмельной улыбкой.

А выйдя однажды перед обедом из номера, он столкнулся в коридоре с молодой симпатичной брюнеткой, возвращавшейся к себе в номер. Её звали Магда Йорих. Она жила в Швеции, и приехала в Прозерленд на зимние каникулы; здесь жила её мать – она была русская, а отец – швед. Стройная, с приятными чертами лица, пышными волосами и улыбкой как у младшей сестрёнки Эрика Робертса (когда та была молоденькой кошечкой), в узких голубых джинсах и белом свитере, она, блеснув улыбкой, открывшей два ряда ровных белоснежных зубов, обращаясь к Данилову, бросила на ходу: «Какой интересный мужчина живёт в нашем отеле! » – «Ты тоже – ничего! » – отозвался он, уже с утра принявший изрядную порцию, и, чтобы «закрепить» знакомство – шлёпнул девушку по её ласковой кругленькой попке. Этот, пронёсшийся по коридору хлопок, заставил его существу подняться, и замереть. Девушка же – отвесив ему звонкую оплеуху, – скрылась в номере, хлопнув дверью прямо у него перед носом, – на этом их знакомство и закончилось. Потирая щёку, продолжая чувствовать тяжесть в паху, он спустился в холл, где уже собрались постояльцы в ожидании обеда.

Потом наступило Рождество. Накануне, как всегда воздержавшись от выпивки и балагурства – Данилов проснулся бодрым и полным сил – что последнее время случалось с ним довольно редко. Видимо недавнее нападение на него неизвестного – прибавило ему немного мозгов, а внезапное исчезновение Веры – вернуло спокойствие и воздержание от приёма «горячих» напитков, которыми он увлекался, когда в очередной раз «горел от любви». Глянув на часы – было без четверти одиннадцать, он прошёл в ванну – принял душ, побрился и, свежий и хорошо отдохнувший с повязанным на голое тело махровым полотенцем, прошёл к столу и опустился в кресло. Под полотенцем зловещей дугой вырисовывался его «грозный молодец», готовый вот-вот разрядиться от вереницы грязных мыслей, что владели им в отношении молоденькой шведки по имени Магда Йорих. Данилов представлял, как её маленькая попка, оседлав его «мерзкое чудовище» – готовится к неминуемой расправе; или «оно» барахтается в её нежном ротике, заполняя его белым ядом, отчего бедняжка испытывает рвотные позывы и пытается выплюнуть мерзкого червя, но его руки держат её затылок – не давая, ни малейших шансов на «спасение». Да простит читатель эти нахлынувшие и на автора мысли, что так часто по утрам мучили нашего героя, ибо и он (автор), наблюдая за ним, можно сказать – сам оказался в плену его диких фантазий.

Итак, перед тем как спуститься к завтраку, он решил сначала «проведать» Веру; включив ноутбук, он сразу же вышел на её страницу, на портале. Страница по-прежнему была закрыта. «Сука», – пронеслось у него в голове, и он вернулся на свою. Сообщений в личку – так же не было, зато были две рецензии: одна от «русалки» Салбиной – она поздравляла его с Рождеством, а вторая на его недавний стих от Эммы Лисовской. «Любовь в каждой строчке! Превосходно! Восхищаюсь Вами, Карлос…» – писала эта строившая из себя недотрогу, женщина, на что Данилов ответил просто: «Спасибо, Эмма, рад, что Вам понравились мои стихи», – чтобы не терять времени на сочинение «развёрнутого ответа» – какими дразнила своих читателей Вера Саврасава. После, он вышел на страницу Лисовской с «ответным визитом» – отметился на одном из стихотворений. Читать, правда, не стал – не хотел портить настроение (тем более – с утра) её попахивавшими мертвечиной фантазиями. И чтобы сделать женщине приятное, он отметился сразу на трёх её «поэтических виршах» – лицемерно «зафиксировав» время – чтобы между каждым визитом «прошло» не меньше трёх минут. Впрочем, многие здесь поступали подобным образом, что его нисколько не задевало; для него было важно, что его читает Вера – и далеко не ради её рецензий, которые она своей щедрой рукой и богатой эрудицией – отсылала своим верным почитателям. Нет. В его случае, было иначе. Он любил её. За эти полтора месяца она так прочно укрепилась в его сознании, что «вырвать» её было уже невозможно. И судя по её сообщениям, что она ежедневно отправляла ему в личку и «телефонным признаниям» – она испытывала то же самое, или, – умело притворялась, – во что он не мог, не хотел верить. И вот теперь – не общаясь с ней уже пятый день, – он испытывал страшную тоску, и… гнев. Гнев от того, что она оставила его, предпочтя семье, и сейчас – пьёт, танцует, играет на рояле, – о чём не раз делилась с ним в сообщениях. Но не с ним… С другим… С мужем… Он не знал – кто он, – она не рассказывала, а он тактично молчал, но в городе ходили слухи, что он «хорошо обеспеченный чувак, и работает где-то за границей». Правда, пока он не мог сказать себе с уверенностью – что действительно любит её – так, как это принято понимать, – но тем не менее, он испытывал точившую его изнутри ревность, когда видел её «рейки» написанные другим… Когда представлял её с мужем… А когда она без видимых на то оснований ревновала его, в нём горячей волной поднималось до сих пор дремавшее в нём бешенство, и тогда он не отдавал отчёта своим поступкам, совсем не контролировал себя. Вот и сейчас её молчание будило в нём зверя. Потому он и «отметился» у Эммы Лисовской, чтобы побесить её, и чтобы она испытала то же, что сейчас испытывал он. Это было похоже на состязание, борьбу – где главным призом была бы победившая всё – любовь.

Занесённые снежной лавой, постояльцы были вынуждены отмечать Рождество в стенах отеля. Вечером к ним присоединился и Данилов. Было решено расположиться в большом зале, который Данилов, несмотря на то, что прожил здесь полтора месяца – увидел впервые. Войдя в просторное, тонувшее в ярком свету помещение, и первое, на что он обратил внимание – был накрытый стол, заставленный донельзя всевозможными блюдами и бутылками – соблазнявшими дорогими этикетками. Особо выделялись выставленные посредине на серебряных блюдах два поросёнка, румяные и поджаристые. В зубах у них были ломтики лимона, на спинах маленькие зажжённые ёлочки. Они уже ничему не удивлялись. Среди гостей, он приметил уже знакомых ему соседей по этажу: Григория – дразнившего своим синим дорогого покроя костюмом. С бокалом в руках, он чинной походкой прохаживался перед стоявшей посреди зала напротив стола огромной ёлкой увешанной игрушками и сверкавшей разноцветными огнями, перебрасываясь короткими фразами с другими гостями. Генерал с женой уже расположились за столом в трепетном ожидании предстоящего пиршества. На нём был военный мундир, на ней – вечернее платье. Их дети бегали вокруг ёлки. Одеты они были в белые куртки, шорты и гольфы до колен, что делало их похожими на ангелочков, а их весёлые, смеющиеся голоса перекликались с лившейся из музыкального автомата новогодней музыкой, перебиваемой разговорами взрослых. Особое внимание Данилов уделил Магде Йорих. Девушка сидела за столом с краю и беседовала с каким-то мужчиной. Сквозь белое, казавшееся прозрачным платье, проглядывала грудь с острыми сосками, словно она была чем-то, или кем-то возбуждена. Возможно, так действовал на неё её спутник. Данилов испытал лёгкую ревность – ведь в его планах было, во что бы то ни стало заняться красоткой, если Вера так и не выйдет на связь. Гостей было человек пятнадцать – включая Данилова и дежурного-администратора, который подошёл последним. Оказывается, все ждали его, и когда он, наконец, появился в своём традиционном костюме стюарда, – гости вальяжно подошли к столу (те, кто ещё не сидел) и заняли свои места. Перед тем как приступить к трапезе, все подняли наполненные шампанским бокалы и, после того, как дежурный (он был здесь как капитан корабля) произнёс тост, заключавший в себе поздравление с Рождеством, пожелания всего-всего и прочее, всё, как по команде поднялись со своих мест, и так же дружно – осушили бокалы. Данилов, чтобы «не подводить людей» последовал их примеру. А после гости принялись за еду, которая дружно кочевала по тарелкам. Порции росли и высились по мере аппетита трапезничавших. Данилов не отставал и здесь – без стеснения, как у себя дома – наполнял тарелку всевозможными яствами, коих до сей поры в рот не брал, и так же – не тушуясь – заливал бокал, чередуя напитки, которых здесь было как в приличном баре городского типа. Оглядывая всё это изобилие, Данилов представил себе ужин у римского императора Гелиогабала, который слыл мастером разного рода шуток и розыгрышей. Так, по его специальным заказам изготавливались муляжи пищевых продуктов и готовых блюд. Слуги выкладывали фальшивую снедь на пиршественный стол и подавали вперемешку с настоящей. Наблюдая за гостями, решившими отведать… деревяшку, незаметно начинённую живыми насекомыми и лягушками, император хохотал до колик в животе. Среди его «угощений» так же были кушанья со спрятанными в них скорпионами и ядовитыми змеями. Предсмертные конвульсии укушенных, неимоверно веселили Гелиогабала. И уже за гранью розыгрыша – знаменитая легенда о бесчисленных розах, которые рассыпались в пиршественных залах по приказу садиста-выдумщика и умерщвляли нестерпимым запахом. Всё это, и многое другое ему рассказывала Вера, во время их телефонных разговоров или в личке, где они делились друг с другом всем, чем только возможно поделиться двоим, чья фантазия не знала границ. Она много знала и интересно рассказывала, подкрепляя лично пережившее, или прочитанное тем, что чувствовала сама. Слушая её, или читая, он ловил себя на мысли: какой он всё-таки «тёмный», мало ещё повидавший в жизни, в сравнение с ней – вкусившей не только радость, но и горе. Какое – он пока не знал.

А пиршество между тем продолжалось. Насытившиеся и порядком захмелевшие гости (а вместе с ними и наш герой) от ничего не значивших разговоров о музыке, политике, искусстве и литературе, перешли к более серьёзным. За столом, как из рога изобилия со всех сторон понеслись рассказы о них самих: кто где работает, у кого какие жена, муж, где учатся или работают их дети, у кого какой доход, и где они предпочитают проводить отпуск. До слуха Данилова стали долетать названия городов: Париж, Турция, Испания, Ливерпуль, даже Арабские Эмираты пронеслись мимо его уже порядком оглохшего слуха и исчезли в снежной дымке надвигающейся на город ночи, где за окном всё ещё валил снег, который глушили взрывавшиеся время от времени петарды. А здесь, среди этих незнакомых Данилову людей текли милые, ни к чему не обязывавшие разговоры. Текли, как текло шампанское в хрустальные бокалы, закусываемое тем, чего Данилов ел в первый и, может в последний раз, ибо хоть он и скопил кое-какое состояние, но транжирить деньги на икру и заливных фазанов, томившихся в собственном соку и подогреваемым аппетит лососем «в чистом виде» – всё же не мог. Зато с нескрываемым удовольствием наблюдал за сидевшей напротив него красавицей Магдой, пуская в её сторону откровенные взгляды и время от времени подмигивая, на что та, отвечала смущённо-холодным взглядом ещё помня его выходку в коридоре, как до сих пор «помнила» его ладонь контуры её упругой попки. Прислушиваясь к разговорам, он улавливал так же и обсуждения касаемо их вынужденного заточения в стенах отеля в связи с обрушившимся на город снегопадом. Гости с замиранием сердца говорили о том, что возможно не скоро окажутся дома. Более просвещённые уверяли, что произойдёт это не раньше марта, другие – надеялись, что ещё пара дней и снег прекратиться. «Это нам кара за наши грехи! » – вставил кто-то, и это предупреждение тонуло в общем гаме. Потом, некоторые из гостей – утомлённые разговорами, едой и выпивкой –  переключились на свои телефоны. Их пальцы дружно забегали по экранам в поисках чего-то, что знали только они. Данилов же, – чувствуя себя не совсем уверенно в кругу незнакомых, более того – людей намного его старше, – только наблюдал за ними, изредка вставляя вскользь брошенные фразы или отвечал на вопросы, поражаясь, как мило течёт беседа за столом, и никто тебя не перебивает, не спорит, не пытается навязать что-то своё, или, наоборот – отчего-то отговорить. Как то было «принято» в его семье. А после – застолье всегда кончалось пьяной дракой. Наверное, потому что эти люди были чужие друг другу и им нечего друг другу навязать. Потом он вспомнил свои посиделки с друзьями, в компании расфуфыренных молоденьких кралей и полным столом бутылок. А минимум – через час – крали уже стояли раком или с открытыми ротиками – получая, каждая, свою порцию «сардельки с молочным коктейлем» А здесь – всё было спокойно и интеллигентно. Надо бы, почаще делать вылазки в такие компании – подумал Данилов и вспомнил, что свой телефон недавно разбил.

– А не пойти ли нам танцевать? – предложил Григорий, и в тот же миг по залу пронеслись одобряющие возгласы. Пары повыскакивали из-за стола, разминая свои уставшие от сидения тела. Загремела музыка, и начались танцы.

Но это уже прошло без Данилова. Извинившись перед гостями (какая-то бабуля уже тащила его составить ей пару), сказав что завтра ему надо встать пораньше, чтобы поработать над новеллой (я писатель господа – провозгласил он тоном не терпящим возражений), и, бросив  прощальный взгляд на прозрачное платье Магды Йорих (теперь танцевавшей с соседом по столу), заметив под ним всё, что не следовало бы замечать, он поднялся в свой номер.

Не зажигая свет, Данилов разделся, зашёл в ванную, «спустил» – представляя малышку Магду голенькой у себя в кроватке, а после – забрался под одеяло. С теми же мыслями.

Спустя полчаса зазвонил телефон.