Исповедь подчинённой. Серия: Порно исповедь

Глава 1: Ошибка, изменившая всё

Я сидела за своим столом, уткнувшись в экран ноутбука, где таблица с отчётом по последней рекламной кампании мигала незавершёнными ячейками. Офис гудел привычным фоном: стук клавиш, приглушённые разговоры, шипение кофе-машины в углу. Сквозь стеклянные стены переговорных я видела коллег, склонившихся над презентациями, их лица освещал холодный свет мониторов. Часы на стене показывали без четверти шесть, и я уже мечтала о том, как скину туфли и завалюсь на диван с бокалом вина.

— Арина, опять витаешь? — Лера, моя коллега, появилась у моего стола, скрестив руки на груди. Её облегающее платье бордового цвета подчёркивало каждый изгиб, а губы, накрашенные яркой помадой, кривились в насмешке. — Отчёт для Максима Сергеевича готов? Или ты всё ещё мечтаешь о повышении, ничего не делая?

Я почувствовала, как щёки наливаются жаром. Лера всегда знала, куда ткнуть, чтобы задеть.

— Почти готов, — пробормотала я, отводя взгляд. Мои пальцы нервно теребили локон, выбившийся из пучка.

— Почти? — Она приподняла бровь. — Он ждёт его к утру. Не подведи, Волкова. Хотя, кто знает, может, твоя милая мордашка спасёт тебя от выговора.

Она ушла, цокая каблуками, а я уткнулась в экран, стараясь игнорировать её яд. Лера была старшим специалистом, и её амбиции пропитывали воздух, как дорогой, но удушливый парфюм. Я знала, что она метит на место руководителя отдела, и любая моя ошибка для неё — повод выставить меня некомпетентной.

— Не бери в голову, — раздался голос Кати, моей подруги из PR-отдела. Она плюхнулась на стул рядом, её короткие каштановые волосы подпрыгнули, а в глазах плясали искорки. — Лера просто злится, что Максим Сергеевич не смотрит на неё так, как она хочет.

Я фыркнула, но сердце ёкнуло при упоминании его имени. Максим Ковалёв, наш генеральный директор, был воплощением власти и харизмы. Я вспомнила, как утром он прошёл мимо моего стола, его тёмный костюм облегал широкие плечи, а взгляд тёмно-карих глаз скользнул по мне, задержавшись на долю секунды дольше, чем нужно. Или мне показалось? От этой мысли внизу живота разлилось тепло, и я быстро отогнала её, сосредоточившись на таблице.

— Он вообще ни на кого не смотрит, — пробормотала я, чувствуя, как щёки снова горят. — Ему плевать на нас всех.

— Ой, да ладно, — Катя закатила глаза. — Ты видела, как он вчера на совещании тебя похвалил? «Хорошая работа, Волкова», — передразнила она его низкий голос, и я невольно улыбнулась. — Арина, ты хоть иногда замечай, что ты не просто серая мышка. У тебя глаза, как у лани, и фигура, за которую пол-офиса убить готово.

— Перестань, — я толкнула её в плечо, но её слова задели что-то внутри. Я знала, что не уродина, но в офисе старалась быть незаметной. Моя белая блузка и юбка-карандаш были аккуратными, но не кричащими, а волосы всегда убраны в пучок. Я не хотела внимания. Особенно его внимания.

Но, чёрт возьми, я лгала самой себе. Каждый раз, когда Максим говорил на совещаниях, его голос — глубокий, с лёгкой хрипотцой — обволакивал меня, как тёплый виски. Я представляла, как он произносит моё имя не в зале совещаний, а в своём кабинете, наклоняясь ближе, его пальцы касаются моей шеи… Я зажмурилась, отгоняя образ. Эти фантазии были моим секретом, спрятанным глубоко внутри, как запретный плод, который я не смела сорвать.

— Ладно, я побежала, — Катя встала, поправляя яркую жёлтую блузку. — А ты заканчивай, пока Лера не нажаловалась. И не сиди до полуночи, как вчера!

Я кивнула Кате, заставляя себя вернуться к отчёту. Экран ноутбука слепил глаза, но мысли всё равно кружились вокруг Максима — его голоса, взгляда, от которого кожа горела. Я стиснула ручку, пытаясь прогнать образ его рук, касающихся меня. Через час офис затих, остались только я и пара коллег, чьи силуэты маячили за стеклянными стенами. Свет ламп отражался в них, будто я была на сцене, где каждый вздох на виду. Закончив отчёт, я отправила его Лере, выключила ноутбук и выдохнула. Туфли жали, тело ныло от усталости, но внутри всё ещё тлел тот самый жар.

Дома я сбросила туфли у порога, ощущая прохладу пола под босыми ногами. Тишина квартиры обняла меня, нарушаемая только тиканьем часов на кухне. Я распустила волосы, чувствуя, как они мягкими волнами скользят по плечам, и переоделась в тонкую майку, облегающую грудь. Зажгла лампу, налила бокал красного вина и устроилась на диване, закутавшись в плед. Его мягкость ласкала кожу, но не могла заглушить пульсацию в груди. Максим всё ещё был в моей голове — его тёмные глаза, властная поступь. Я сжала телефон, открывая чат с Димой, старым другом, с которым мы перебрасывались лёгким флиртом без обязательств. После дня, пропитанного запретными мыслями, мне нужно было сбросить это напряжение, утонуть в чём-то безопасном.

Пальцы замерли над экраном. Вино кружило голову, и я чувствовала, как напряжение рабочего дня растворяется, уступая место чему-то тёплому, запретному. Я открыла чат с Димой, нашим лёгким флиртом, который никогда не переходил границ. Сегодня мне нужно было отвлечься. Мысли о Максиме, его низком голосе, его взгляде, скользнувшем по мне утром, жгли изнутри. Я не могла позволить себе тонуть в этих фантазиях. Он — мой босс, недосягаемый, как стеклянная стена его кабинета. Дима был безопаснее. Реальнее.

Я начала печатать, слова лились легко, пропитанные желанием вытеснить Максима из головы.

«Дим, ты не представляешь, как мне сегодня тяжело. Весь день думаю о чём-то… неправильном. Хочу забыть это. Хочу тебя. Помнишь, как мы шутили про ночь без правил? Я серьёзно. Представляю, как ты приходишь ко мне, срываешь этот дурацкий плед…»

Я остановилась, чувствуя, как щёки пылают. Сердце колотилось, а внизу живота пульсировало тепло. Я пыталась думать о Диме — его лёгкой улыбке, небрежной манере говорить, — но образ Максима всё равно всплывал: его руки, сжимающие моё запястье, его дыхание у моей шеи. Я тряхнула головой, отпивая вина. Нет, хватит. Это для Димы. Я должна отвлечься.

Я продолжила, позволяя словам стать откровеннее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«…и целуешь меня, пока я не задыхаюсь. Хочу твои руки на мне, Дим, хочу чувствовать тебя везде. Представляю, как ты смотришь на меня, пока я…»

Я прикусила губу, пальцы дрожали. Это было слишком смело, но вино и усталость развязали мне язык. Я хотела, чтобы Дима ответил, чтобы его флирт вернул меня в реальность. Чтобы он заглушил этот пожар, который разжёг Максим, даже не подозревая. Я взглянула на себя — волосы распущены, тонкая майка облегает грудь, плед сполз, обнажив бёдра. Импульсивно я подняла телефон, сделала фото: лёгкий наклон головы, полуулыбка, намёк на декольте. Не слишком откровенно, но достаточно, чтобы зажечь искру. Я прикрепила снимок к сообщению и добавила:

«Вот, смотри, что ты со мной делаешь. Жду твоего ответа…»

Я отпила вина, чувствуя, как жар разливается по телу. Мои пальцы дрожали, но я не могла остановиться. Это было как исповедь, как освобождение. Я добавила ещё пару строк, описывая, как его руки скользят ниже, как я отдаюсь ему, теряя контроль. Закончив, я перечитала сообщение, и стыд смешался с возбуждением. Это было слишком. Слишком откровенно. Но Дима поймёт, он всегда смеялся над моими «фантазиями».

Я нажала «Отправить» и откинулась на подушки, улыбаясь. Вино кружило голову, а тело всё ещё дрожало от воображаемых прикосновений Максима. Я закрыла глаза, представляя его лицо, его запах — смесь дорогого одеколона и чего-то мужского, тёплого. Мои пальцы скользнули по шее, повторяя путь, который я вообразила для его губ…

И тут телефон завибрировал. Я лениво потянулась к нему, ожидая увидеть шутку от Димы. Но экран заставил моё сердце остановиться.

Сообщение было отправлено не в личный чат. Оно ушло в рабочий чат отдела, где были все коллеги. И Максим. Я замерла, кровь отхлынула от лица. Время в углу экрана показывало 22:47. Может, никто не видел? Может, он уже спит?

Но уведомление вспыхнуло снова. «Максим Ковалёв прочитал ваше сообщение».

Мир рухнул. Я бросила телефон, как будто он обжёг меня. Мои руки тряслись, а в горле застрял ком. Это конец. Увольнение. Позор. Лера будет торжествовать, Катя… о, Боже, Катя узнает. И он. Он прочёл каждое слово. Каждую грязную, постыдную деталь. Я представила его в своём кабинете, его лицо, обычно холодное, теперь… что? Разгневанное? Презрительное? Или… заинтригованное?

Я вскочила, разливая вино на плед. Пульс стучал в висках. Я схватила телефон, пытаясь удалить сообщение, но оно уже было там, как приговор. Я написала: «Простите, это ошибка, не туда!» — но это выглядело жалко. Мои пальцы замерли, я не знала, что делать. Стыд сжигал меня, но где-то в глубине, в тёмном уголке души, шевельнулась другая мысль. Он знает. Он видел мою фантазию. И эта мысль, как искра, пробежала по телу, оставляя за собой жар.

Я упала на диван, закрыв лицо руками. Завтра мне придётся встретиться с ним. Смотреть в его глаза, зная, что он прочёл, как я представляла его руки на своём теле. Я была в ужасе. Но, чёрт возьми, где-то глубоко внутри я чувствовала… возбуждение.

Глава 2: Взгляд босса (POV Максима)

Я сидел в своём кабинете, глядя на экран телефона, где сообщение Арины Волковой горело, как запрещённый сигнал. Лампа на столе отбрасывала тёплый свет, контрастируя с холодным сиянием города за панорамным окном. Тишина офиса, опустевшего после рабочего дня, усиливала каждое слово, которое я перечитывал, не в силах остановиться.

«Дим, ты не представляешь, как мне сегодня тяжело. Весь день думаю о чём-то… неправильном. Хочу забыть это. Хочу тебя. Помнишь, как мы шутили про ночь без правил? Я серьёзно. Представляю, как ты приходишь ко мне, срываешь этот дурацкий плед… и целуешь меня, пока я не задыхаюсь. Хочу твои руки на мне, Дим, хочу чувствовать тебя везде. Представляю, как ты смотришь на меня, пока я… Вот, смотри, что ты со мной делаешь. Жду твоего ответа…»

И фотография. Я увеличил её, чувствуя, как пульс бьётся в горле, тяжёлый и быстрый. Арина, полулежа на диване, казалась почти осязаемой — её распущенные волосы, мягкими волнами струящиеся по плечам, отливали тёплым светом лампы. Тонкая майка обтягивала её грудь, подчёркивая каждый изгиб, а намёк на декольте, едва заметный, манил, как запретный плод. Её губы, чуть приоткрытые, словно хранили невысказанный стон, а серо-зелёные глаза, затуманенные тёмным, жаждущим огнём, смотрели куда-то мимо. Не в меня. В какого-то Диму. Эта мысль кольнула, но лишь разожгла пожар сильнее. Кровь зашумела в висках, тело напряглось, а в паху разлилась горячая тяжесть, от которой я стиснул телефон. Она была там — живая, уязвимая, пылающая страстью, которую я никогда не замечал, но теперь не мог игнорировать. Я представил, как мои пальцы скользят по её шее, срывают эту майку, обнажая кожу, которая, я знал, будет горячей и шелковистой. Мой выдох стал резче, и я выключил экран, но её образ впечатался в сознание, как клеймо.

Арина Волкова. До вчерашнего дня она была просто именем в списке сотрудников, чьи отчёты я просматривал с холодной отстранённостью. Но теперь я видел её иначе, складывая в уме детали, которые раньше ускользали. Её презентация на прошлой неделе — чёткая, выверенная, с идеей, которая переломила ход переговоров и принесла нам контракт. Она стояла у экрана, её голос был тихим, но твёрдым, а серо-зелёные глаза горели, когда она отстаивала свою концепцию. Я тогда отметил её профессионализм, но было что-то ещё — лёгкий румянец, вспыхнувший на её щеках, когда я сказал: «Хорошая работа, Волкова». Её губы дрогнули в сдержанной улыбке, а взгляд, мимолётно встретивший мой, был полон чего-то необъяснимого — неуверенности, смешанной с искрой дерзости. Я не придал этому значения, но теперь понял: она волновала меня даже тогда.

Или тот вечер месяц назад, когда я задержался в офисе и увидел её в open-space, склонившуюся над ноутбуком. Она помогала Лере с проектом, хотя могла уйти домой. Её волосы выбились из пучка, обрамляя лицо, а усталый взгляд, поймавший мой, был таким… обнажённо настоящим. Она быстро опустила глаза, но в тот момент я увидел не сотрудницу, а женщину — хрупкую, но с внутренней силой, которую она прятала за скромной блузкой и сдержанными манерами. Эта Арина — не та, что растворялась в офисной рутине, а та, что горела в своём сообщении, в своём фото — была для меня загадкой. Почему она скрывала этот огонь? Почему я не замечал его раньше? И почему, чёрт возьми, я не мог перестать думать о ней?

Она не была похожа на женщин, с которыми я проводил время после развода — уверенных, знающих себе цену, но предсказуемых. Арина была другой. Её уязвимость, её сдержанность, её внезапная смелость в тех строках, которые она не должна была отправлять, будили во мне что-то первобытное. Я хотел разгадать её, узнать, как она звучит, когда теряет контроль, как её тело отзывается на прикосновение. Моя кожа горела от этой мысли, и я сжал кулаки, пытаясь унять желание, которое грозило выйти из-под контроля. Она была не просто тихоней. Она была искрой, способной поджечь мой мир, и я, вопреки здравому смыслу, хотел этого огня.

Я постучал пальцами по столу, пытаясь вернуть контроль. Это была ошибка. Она отправила сообщение не туда, и я должен был удалить его, как будто ничего не видел. Я — Максим Ковалёв, генеральный директор, человек, который держит всё под контролем. Репутация, компания, дисциплина — это мой мир. Но её слова — «хочу твои руки на мне, хочу чувствовать тебя везде» — звучали в голове, как мантра. Я представил её в моём кабинете, её тело прижато к этому столу, мои пальцы расстёгивают её блузку, а она шепчет моё имя, а не этого Диму. Моя кожа натянулась, в паху потяжелело, и я сжал кулак, чтобы заглушить это чувство. Оно было слишком сильным, слишком опасным.

Я встал, прошёлся к окну, глядя на город. Пять лет назад, после развода, я поклялся, что не позволю эмоциям управлять мной. Женщины приходили и уходили, но никто не цеплял меня так, как эта скромная сотрудница, чья страсть вырвалась наружу в одном сообщении. Почему она? Её талант? Её уязвимость? Или то, как она смотрела на меня, думая, что я не замечаю? Я не знал. Но я хотел узнать.

Я вернулся к столу, открыл её профиль в системе компании. Арина Волкова, 27 лет, младший специалист. Формальное фото: волосы в пучке, улыбка сдержанная, глаза опущены. Но теперь я видел за этим фасадом огонь, который она скрывала. Я закрыл вкладку, чувствуя, как в груди растёт решимость. Завтра я увижу её. И я не собираюсь притворяться, что ничего не было.

Ночь тянулась медленно, её образ преследовал меня даже во сне — её губы, её взгляд, её слова, выжженные в памяти. Когда я вошёл в офис утром, привычный гул голосов, стук клавиш и аромат кофе окутали меня, но всё это отступило на второй план. Я прошёл к своему кабинету, остановился у панорамного окна и взглянул на open-space. Мой взгляд нашёл её сразу. Арина сидела за своим столом, склонившись над ноутбуком. Её волосы были собраны в низкий пучок, белая блузка обрисовывала тонкую шею, а пальцы нервно теребили ручку. Она выглядела напряжённой, как будто ждала приговора. И я знал, почему. Её сообщение, её фото — они были моим оружием, и я собирался им воспользоваться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вызвал её через секретаря. «Волкову ко мне, срочно.» Сел за стол, поправил галстук, чувствуя, как адреналин разгоняет кровь. Это был риск, но он будил во мне что-то живое, чего я не ощущал годами. Я хотел увидеть её глаза, её реакцию, когда она поймёт, что я знаю её секрет.

Дверь открылась, и она вошла, держа папку, как щит.

— Максим Сергеевич, вы вызывали? — Её голос был тихим, но дрожь в нём была явной. Она не смотрела мне в глаза, щёки уже покрылись румянцем, который я помнил с её фото.

— Да, Арина. Присядь. — Я указал на стул, намеренно растягивая слова. Она села, сжимая папку так, что костяшки побелели. Я откинулся в кресле, изучая её. Её губы, которые на фото были приоткрыты, теперь были плотно сжаты. Глаза, серо-зелёные, метались по столу, избегая моего взгляда. Она была напугана, и это делало её невыносимо притягательной.

Я наклонился чуть ближе, опираясь локтями на стол.

— У нас проблема с последним отчётом, — начал я, хотя отчёт был безупречен — я видел её работу, её внимание к деталям. Но я хотел проверить её, увидеть, как она справится с давлением. — Ты уверена, что всё проверила?

Она подняла взгляд, и я поймал его, удерживая. Её зрачки расширились, румянец стал ярче, как будто она вспомнила каждое слово своего сообщения.

— Я… да, всё проверила, — пробормотала она, но голос дрогнул. Она знала, о чём я думаю. Не об отчёте. О её теле, о её желаниях.

Я улыбнулся, позволяя себе лёгкую насмешку.

— Ошибки бывают, Арина. Но иногда они… открывают нам глаза. — Я сделал паузу, наблюдая, как она замирает. Её грудь вздымалась чаще, ткань блузки натянулась, обрисовывая её формы, и я почувствовал, как в горле пересыхает. Я представил, как расстёгиваю эти пуговицы, как её кожа горяча под моими пальцами, как она стонет, отдаваясь мне. Мои бёдра напряглись, и я сжал ручку, чтобы вернуть контроль.

— Я исправлю, если что-то не так, — выдохнула она, её голос был почти шёпотом. Она наконец посмотрела на меня, и в её глазах мелькнуло что-то — не только страх, но и искра. Та самая, что была на фото, в её словах.

— Исправишь, — сказал я, выделяя каждое слово. — Но мне нужно, чтобы ты осталась сегодня после работы. Есть… конфиденциальное задание. — Я вложил в последнее слово двусмысленность, наблюдая, как её губы приоткрываются от удивления. Она кивнула, не в силах ответить, и я почувствовал, как внутри меня растёт хищное удовлетворение. Она была в моей игре.

— Можешь идти, — добавил я, но, когда она встала, я «случайно» коснулся её руки, задержав пальцы на её запястье. Её кожа была тёплой, шелковистой, и я ощутил, как её пульс бьётся под моими пальцами, быстрый, как пойманная птица. Она вздрогнула, но не отстранилась. Наши взгляды встретились, и я увидел в её глазах не только смущение, но и желание — то самое, которое она пыталась спрятать. Моя кровь закипела, и я почувствовал, как член напрягся, отзываясь на её тепло, на её близость, на этот мимолётный момент, когда она была так пугающе доступна. Я с трудом отпустил её, сжимая кулак, чтобы заглушить жар, который грозил выйти из-под контроля, требуя большего.

Она выскользнула из кабинета, а я откинулся в кресле, пытаясь унять пожар, растекающийся по венам. Но мой разум, предавший всякий контроль, утянул меня в запретную фантазию. Я видел её здесь, в этом кабинете: Арина, прижатая к моему столу, её белая блузка наполовину расстёгнута, открывая мягкие изгибы груди, вздымающейся от учащённого дыхания. Её волосы, освободившиеся из пучка, рассыпались по плечам, цепляясь за мои пальцы, пока я сжимаю её бёдра, вдавливая её в тёмное дерево стола. Её губы, чуть припухшие, шепчут моё имя, а стоны, едва сдерживаемые, сливаются с её жарким дыханием. За стеклянной стеной — гул open-space, голоса подчинённых, стук клавиш: Олег что-то обсуждает, Лера перебирает бумаги, не подозревая, что в метрах от них я беру Арину, жёстко, безудержно, её тело отзывается на каждый мой толчок, а её ногти впиваются в мои плечи. Эта мысль — дерзкая, опасная, пропитанная риском разоблачения — подливала масла в огонь, и мой член напрягся сильнее, требуя реальности вместо фантазии. Я сжал подлокотники кресла до боли в пальцах, чтобы вернуться в здесь и сейчас. Это была ошибка. Но я уже не хотел её исправлять.

Я смотрел на неё через стеклянную стену, пока она возвращалась к своему столу. Коллеги переглядывались, и я заметил, как Олег наклонился к Лере, что-то шепнув.

— Кто-то попал под раздачу, — бросил он с ухмылкой, достаточно громко, чтобы я услышал. Лера фыркнула, её взгляд метнулся к Арине, но я не обратил на них внимания. Мой мир сузился до неё — до её нервных движений, до того, как она теребила локон, выбившийся из пучка.

Я знал, что иду по краю. Но её сообщение, её фото, её дрожь под моими пальцами — всё это было вызовом. И я собирался ответить.

Глава 3: Первая искра (POV Арины)

Офис был пуст, как заброшенный корабль. Только гул кондиционера нарушал тишину, а свет ламп отражался в стеклянных стенах, превращая переговорную в зеркальный лабиринт. Я сидела за длинным столом, уставившись в экран ноутбука, где слайды презентации для завтрашнего совещания всё ещё казались мне сырыми. Часы на стене показывали начало десятого, и я проклинала себя за то, что осталась. Но Максим Сергеевич просил подготовить «конфиденциальное задание», и его голос, низкий, с лёгкой хрипотцой, до сих пор звучал в моей голове, заставляя сердце биться чаще.

Я потёрла виски, пытаясь сосредоточиться. После того, как он вызвал меня в свой кабинет утром, я не могла думать ни о чём, кроме его взгляда — тёмного, пронизывающего, будто он видел меня насквозь. Его пальцы, коснувшиеся моего запястья, оставили ожог, который я всё ещё чувствовала. Я знала, что он прочёл моё сообщение, видел моё фото. И вместо того, чтобы уволить, он… играл. Или мне это казалось? Я сжала ручку, отгоняя мысль, что хочу, чтобы это было правдой. Хочу, чтобы он смотрел на меня не как на сотрудницу, а как на женщину, которую он желает.

Это было неправильно. Он мой босс. У меня есть карьера, репутация, которой и так угрожают шепотки Леры за моей спиной. Но каждый раз, закрывая глаза, я видела его — его широкие плечи в тёмном костюме, жёсткую линию челюсти, руки, которые могли бы… Я тряхнула головой, чувствуя, как щёки пылают. Хватит. Это фантазии, которые я должна похоронить. Но они возвращались, как прилив, и я тонула в них, представляя, как он наклоняется ко мне, его дыхание касается моей шеи, а голос шепчет моё имя…

Дверь переговорной скрипнула, и я вздрогнула, чуть не уронив ноутбук. Максим стоял в проёме, его силуэт подсвечивался светом из коридора. Он был без пиджака, рукава рубашки закатаны до локтей, открывая сильные предплечья. Галстук ослаблен, и эта небрежность делала его ещё опаснее. Мои лёгкие сжались, я не могла вдохнуть.

— Арина, — произнёс он, и моё имя в его устах звучало как приглашение. — Ты всё ещё здесь.

— Я… заканчиваю презентацию, — пробормотала я, чувствуя, как голос дрожит. — Вы просили…

Он кивнул, закрывая дверь за собой. Щелчок замка прозвучал как выстрел, и моё сердце заколотилось. Он подошёл к столу, его шаги были медленными, уверенными, как у хищника, знающего, что добыча никуда не денется. Я вжалась в кресло, сжимая края ноутбука, но мои глаза невольно скользнули по его груди, где рубашка натянулась, обрисовывая мышцы. Я прикусила губу, отводя взгляд, но было поздно — он заметил.

— Покажи, что у тебя готово, — сказал он, обходя стол и останавливаясь рядом. Слишком близко. Его запах — смесь одеколона, древесного и тёплого, — окутал меня, и я почувствовала, как внизу живота разливается жар. Я хотела отодвинуться, но тело предало, замерев под его взглядом.

Я открыла слайд, пытаясь объяснить, но слова путались. Он наклонился, опираясь одной рукой на стол, другой — на спинку моего кресла. Его лицо было так близко, что я чувствовала тепло его дыхания на своей щеке. Мои пальцы дрожали на клавиатуре, и я молилась, чтобы он не заметил, как моё дыхание сбивается.

— Здесь ошибка, — произнёс он, указывая на экран, но его голос был ниже, чем нужно, почти шёпот. Его палец скользнул по слайду, но я видела только его руку — сильную, с длинными пальцами, которые могли бы… Я сглотнула, чувствуя, как кожа горит. — Ты должна исправиться, Арина.

Я повернула голову, и это было ошибкой. Наши лица оказались в считанных сантиметрах. Его тёмно-карие глаза смотрели прямо в мои, и в них было что-то тёмное, голодное. Я хотела отвести взгляд, сказать, что исправлю, что уйду, но не могла. Его дыхание коснулось моей шеи, и я задрожала, чувствуя, как соски напрягаются под тонкой тканью блузки. Это было неправильно, так неправильно, но я хотела этого больше, чем воздуха.

— Я… исправлю, — выдохнула я, но мой голос был хриплым, выдавая всё, что я пыталась скрыть. Его губы изогнулись в лёгкой улыбке, почти насмешливой, но глаза говорили другое. Он знал. Знал, что я думаю о нём, о его руках, о том, как они могли бы сжать мои бёдра, прижать меня к этому столу…

— Ты уверена? — спросил он, и его голос был как бархат, обволакивающий, тянущий меня в пропасть. Он наклонился ещё ближе, и теперь его губы были так близко, что я чувствовала их тепло. Моя грудь вздымалась, я задыхалась, но не от страха. От желания. Я хотела поддаться, броситься в этот огонь, даже если он сожжёт меня. Но голос в голове кричал: остановись, это разрушит всё — карьеру, репутацию, тебя саму.

Я сжала кулаки, пытаясь вернуть контроль, но моё тело предало меня, дрожа под его взглядом. Сердце колотилось так громко, что, казалось, он мог его услышать. Максим протянул руку, и его пальцы, тёплые и уверенные, коснулись моего подбородка, мягко, но властно заставляя поднять лицо. Это прикосновение было как разряд тока, пронзивший меня от макушки до пят, и я задохнулась, чувствуя, как кожа горит там, где он касался меня. Мои мысли путались, стыд за вчерашнее сообщение боролся с жаром, который разливался в груди, внизу живота, везде. Я хотела отвести взгляд, спрятаться, но его тёмные глаза держали меня, как магнит, и я тонула в них, не в силах сопротивляться.

— Арина, — прошептал он, и моё имя в его устах прозвучало как заклинание, низкое, с той хрипотцой, которую я слышала в своих фантазиях. Его голос проникал под кожу, заставляя пульс биться ещё быстрее. — Ты дрожишь.

Я хотела возразить, сказать что-то, чтобы вернуть себе хоть каплю контроля, но слова застряли в горле. Его большой палец медленно, почти мучительно, скользнул по моей нижней губе, и я невольно приоткрыла рот, ощущая, как его прикосновение посылает волны жара по всему телу. Это было слишком — слишком интимно, слишком опасно. Моя кожа пылала, а между бёдер нарастало томительное, почти болезненное тепло, которое я не могла игнорировать. Я знала, что должна оттолкнуть его, вырваться, выбежать из этого кабинета, где стеклянные стены могли выдать нас каждому, кто посмотрит. Но вместо этого я наклонилась ближе, будто невидимая нить, сотканная из моего стыда и желания, тянула меня к нему.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его взгляд потемнел, зрачки расширились, и я уловила в нём что-то новое — голод, едва сдерживаемый, смешанный с чем-то, что я не могла разгадать. Его другая рука легла на мою талию, пальцы уверенно обхватили меня, и я почувствовала, как его тепло проникает сквозь тонкую ткань блузки. Он притянул меня к себе, медленно, но с такой силой, что я не могла сопротивляться, даже если бы хотела. Мои ладони инстинктивно упёрлись в его грудь, и я ощутила твёрдость его мышц под рубашкой, тепло его тела, ритм его дыхания — чуть учащённый, выдающий, что он не так спокоен, как хочет казаться. Это открытие — что я, обычная Арина Волкова, могу нарушить его контроль — подлило масла в огонь, и моё сердце сжалось от смеси страха и восторга.

— Максим Сергеевич… — выдохнула я, но мой голос был слабым, почти умоляющим, и я тут же пожалела, что заговорила. Его губы дрогнули в лёгкой, почти хищной улыбке, и он прижал меня к краю стола. Холод стеклянной поверхности обжёг бёдра сквозь юбку, контрастируя с жаром его тела, которое было так близко, что я чувствовала его запах — смесь дорогого одеколона и чего-то мужского, тёплого, одуряющего. Его пальцы на моей талии сжались сильнее, почти до боли, и я ахнула, когда он наклонился ближе, его дыхание коснулось моей шеи. Мои колени подогнулись, и я вцепилась в его рубашку, чтобы не упасть, чувствуя, как моё тело предаёт меня, отдаваясь этому безумию. Я знала, что за стеклянной стеной — офис, полный коллег, Лера, Олег, их взгляды, которые могут заметить нас в любой момент, но эта мысль только усиливала моё возбуждение, делая его острым, как лезвие.

Его взгляд скользнул по моим губам, и на секунду мне показалось, что он сейчас поцелует меня. Я замерла, сердце застыло в ожидании, но в его глазах мелькнула тень сомнения — или, может, это была его собственная борьба? Он сжал челюсть, и я почувствовала, как его пальцы на моей талии дрогнули, словно он тоже балансировал на грани. Этот момент — его уязвимость, его желание, которое он не мог полностью скрыть, — сделал его реальнее, ближе, и я вдруг поняла, что хочу не просто его прикосновений. Я хотела знать, что он чувствует, что заставляет его, Максима Ковалёва, смотреть на меня так, будто я — единственная в этом мире.

— Мы не должны… — прошептала я, но мой голос был слабым, как будто я уговаривала саму себя. Его глаза потемнели, и я увидела в них ту же борьбу — он знал, что это неправильно, но хотел меня так же, как я его.

— Тогда останови меня, — сказал он, его губы были так близко, что я чувствовала их движение. Но я не остановила. Я не могла. Я хотела этого, хотела его, даже если это было падением.

Его губы накрыли мои, и мир вокруг растворился, оставив только его тепло, его вкус, его власть надо мной. Поцелуй был жадным, почти яростным, как будто он годами сдерживал этот голод, и теперь плотина рухнула. Его язык скользнул в мой рот, уверенный, требовательный, и я застонала, невольно цепляясь за его плечи, мои пальцы впились в ткань его рубашки, ощущая твёрдость мышц под ней. Мой разум кричал, что это безумие, что стеклянные стены кабинета — тонкая грань между нами и офисом, полным коллег, но тело не слушалось, отдаваясь каждому его движению. Его руки скользнули по моим бёдрам, медленно, но властно поднимая юбку, и я задрожала, чувствуя, как его пальцы впиваются в мою кожу, оставляя горячие следы. Я прижалась к нему ближе, ощущая его возбуждение — твёрдое, горячее, неоспоримое, — и это подлило масла в огонь, разжигая во мне желание, которое я так долго прятала. Мои ноги раздвинулись, словно сами по себе, позволяя ему встать ещё ближе, и я потеряла себя в этом вихре — в его вкусе, чуть солоноватом, с привкусом кофе, в его запахе, где дорогой одеколон смешивался с чем-то тёплым, мужским, одуряющим. Моя кожа пылала, сердце колотилось так, будто хотело вырваться, и я чувствовала, как внизу живота нарастает томительная, почти болезненная потребность.

Он отстранился на мгновение, его дыхание было тяжёлым, рваным, выдавая, что он на грани, как и я. Его тёмные глаза горели, зрачки расширены, в них смешались желание и что-то ещё — тень сомнения, словно он сам не до конца верил, что мы зашли так далеко. Его лоб блестел от тонкой испарины, и я вдруг поняла, что он не так спокоен, как хочет казаться. Эта уязвимость — Максим Ковалёв, мой босс, человек, чья харизма держала в страхе весь офис, борется с собой из-за меня — сделала его реальнее, ближе, и от этого моё сердце сжалось.

— Ты хочешь этого, — прошептал он, и это не было вопросом, а утверждением, пропитанным той же хрипотцой, что сводила меня с ума на совещаниях. Его голос был как прикосновение, низкий, обволакивающий, и я почувствовала, как мои колени слабеют. Его рука скользнула под мою блузку, пальцы нашли обнажённую кожу на моей спине, и их тепло, их лёгкая грубость заставили меня выгнуться навстречу ему, как будто моё тело знало, чего хочет, раньше, чем разум. Я хотела крикнуть «да», хотела отдаться ему прямо здесь, на этом холодном стеклянном столе, не думая о том, что за стеной — Лера, Олег, их взгляды, их сплетни. Но где-то в глубине души страх всё ещё шептал: что, если нас поймают? Что, если этот момент уничтожит мою карьеру, мою репутацию, всё, ради чего я работала? И всё же этот страх, острый и холодный, только усиливал жар, делая его невыносимым. Я хотела его — не просто его тела, но и его контроля, его власти, его уязвимости, которую он так тщательно скрывал.

Я посмотрела в его глаза, и в них мелькнула искра — смесь триумфа и чего-то, что я не могла разобрать, может, его собственный страх? Его пальцы на моей спине замерли, словно он тоже почувствовал этот момент хрупкости. Он наклонился ближе, его губы почти коснулись моего уха, и я ощутила его горячее дыхание, от которого по коже побежали мурашки. «Скажи мне, Арина, — прошептал он, и его голос дрогнул, выдавая, как сильно он хочет услышать мой ответ. — Скажи, что ты хочешь этого так же, как я». Его слова были вызовом, но в них было и что-то ещё — почти мольба, как будто он, как и я, боялся переступить эту черту, но не мог остановиться. Моя грудь вздымалась, блузка натянулась, и я знала, что он видит это, чувствует, как моё тело отвечает ему. Я открыла рот, чтобы ответить, но голос предал меня, и вместо слов вырвался лишь тихий, дрожащий выдох, полный желания и страха.

И тут раздались шаги. Тяжёлые, размеренные, как поступь охранника, делающего ночной обход. Мы замерли, его рука всё ещё лежала на моей талии, пальцы впивались в кожу, словно он не хотел отпускать меня даже под угрозой разоблачения. Моё дыхание было рваным, грудь вздымалась, и я чувствовала, как его тепло смешивается с холодным ужасом, охватившим меня. Свет фонарика мелькнул за стеклянной стеной переговорной, скользнул по полу, и я вцепилась в его рубашку, мои ногти впились в ткань, будто это могло удержать нас в этом пузыре, где существовали только мы двое. Адреналин хлынул в кровь, смешиваясь с желанием, и, чёрт возьми, это делало всё ещё острее, ещё невыносимее. Моя кожа горела, между бёдер пульсировало, и я знала, что должна отстраниться, но моё тело отказывалось подчиняться, прижимаясь к нему, как к единственной реальности.

— Чёрт, — выдохнул он, его голос был низким, сдавленным, пропитанным той же смесью вожделения и тревоги, что бурлила во мне. Он отстранился, но так медленно, словно разрывался между желанием продолжить и необходимостью остановиться. Его глаза, тёмные, почти чёрные в полумраке, не отпускали мои, и в них я видела отражение моего собственного хаоса — голод, страх, борьбу. Его грудь вздымалась, рубашка слегка смялась там, где я сжимала её, и я заметила, как его челюсть напряглась, будто он пытался удержать себя в узде. Этот момент — его уязвимость, его борьба — сделал его пугающе реальным, не боссом, а мужчиной, который так же, как я, балансировал на краю пропасти.

Я сползла со стола, мои ноги дрожали, едва удерживая меня, пока я судорожно поправляла юбку, чувствуя, как ткань липнет к влажной от пота коже. Мои пальцы тряслись, и я едва не уронила ноутбук, который схватила, как спасательный круг. Шаги охранника удалялись, свет фонарика исчез, но моё сердце всё ещё колотилось, как после марафона, каждый удар отдавал в висках. Я украдкой взглянула на Максима — его волосы были слегка растрепаны, дыхание всё ещё неровное, а взгляд… он смотрел на меня так, будто хотел запомнить каждую деталь этого момента: мои припухшие губы, сбившуюся блузку, моё смятение. Этот взгляд был одновременно притягательным и пугающим, потому что в нём я видела не только желание, но и обещание — что это не конец.

— Мне… мне нужно идти, — пробормотала я, мой голос дрожал, выдавая всё, что я пыталась скрыть. Я не могла смотреть на него дольше, боясь, что увижу в его глазах тот же огонь, который всё ещё сжигал меня изнутри, или, хуже, холодное равнодушие, которое разрушило бы меня. Я выскочила из переговорной, чувствуя его взгляд, тяжёлый и горячий, на своей спине, словно он физически удерживал меня. В коридоре я едва не столкнулась с Лерой, которая уходила последней, её сумка висела на плече, а глаза сузились в подозрительном прищуре. Её взгляд резанул меня, как нож, и я почувствовала, как щёки вспыхнули — она не могла знать, но её интуиция, её вечная настороженность, казалось, улавливали мой стыд, мою вину. Я пробормотала что-то невнятное и ускорила шаг, почти бегом направляясь к лифту.

В лифте я прижалась к холодной металлической стене, закрыв глаза, чтобы заглушить хаос в голове. Мои губы всё ещё горели от его поцелуя, вкус его всё ещё ощущался — кофе, лёгкая горечь, его тепло. Тело дрожало от неудовлетворённого желания, от этого мучительного, почти физического голода, который он разжёг. Я хотела вернуться, броситься к нему, прижаться к его груди, почувствовать его руки, которые срывают с меня одежду, закончить то, что мы начали. Но страх — ледяной, цепкий, как тень за спиной — держал меня на месте. Что, если охранник заметил? Что, если Лера что-то заподозрила? Что, если этот момент — этот безумный, головокружительный момент — уничтожит всё: мою карьеру, репутацию, моё место в этом офисе? Я сжала ноутбук так сильно, что костяшки побелели, пытаясь унять дрожь. Я знала, что это неправильно, что это опасно, что я играю с огнём. Но, Боже, как я хотела поддаться — поддаться ему, его голосу, его рукам, его взгляду, который обещал мне всё и ничего одновременно.

Глава 4: Игра начинается (POV Максима)

Два дня прошло с того вечера в переговорной, но её вкус всё ещё горел на моих губах, как отпечаток, который я не мог стереть. Я сидел в своём кабинете, глядя на город за панорамным окном, где огни небоскрёбов мерцали, словно отражая хаос в моей голове. Арина Волкова. Она была ошибкой, которую я не должен был совершать. Но её дрожь под моими пальцами, её стоны, её взгляд, полный смеси страха и желания, — всё это подорвало мои стены, как динамит. Я знал, что перешёл черту. И, чёрт возьми, я не хотел останавливаться.

Я откинулся в кресле, постукивая ручкой по столу. Эти два дня я держал дистанцию, избегая её в open-space, не вызывая к себе, не позволяя нашим взглядам пересекаться. Но это было не бегство — это была стратегия. Я хотел, чтобы она почувствовала моё отсутствие, чтобы её мысли кружились вокруг меня так же, как мои — вокруг неё. Я видел, как она напрягается на совещаниях, как её пальцы нервно теребят ручку, как она украдкой бросает взгляды в мою сторону, думая, что я не замечаю. Она была в моей игре, и я собирался диктовать правила.

Утро началось с привычного офисного гула: стук клавиш, приглушённые голоса, аромат кофе, пропитавший воздух. Я созвал совещание по новой рекламной кампании, чтобы обсудить прогресс. Арина сидела в дальнем конце стола, её белая блузка, как всегда, была застёгнута до верхней пуговицы, волосы собраны в аккуратный пучок. Она выглядела собранной, но я знал, что под этой маской — тот же огонь, который я видел в её сообщении, в её глазах два дня назад. Она представила свой отчёт — чёткий, продуманный, с идеями, которые заставили клиента задуматься. Я слушал, скрестив руки, намеренно держа лицо холодным, но мой взгляд скользил по ней, подмечая детали: лёгкий румянец на щеках, когда она говорила, то, как её голос дрожал, когда она отвечала на мой вопрос.

— Хорошая работа, Волкова, — сказал я, выделяя её имя, позволяя ему повиснуть в воздухе чуть дольше, чем нужно. — Твоя концепция может стать ключевой для клиента. Но я хочу, чтобы ты доработала цифры. Принесёшь отчёт ко мне в кабинет. Сегодня. После шести.

Её глаза расширились, и я уловил, как она сглотнула, пытаясь скрыть волнение. Коллеги переглядывались, их взгляды скользили по Арине, но моё внимание приковала Лера, сидевшая напротив. Её ярко накрашенные губы, пухлые, явно подкачанные, сжались в тонкую линию, а глаза, подведённые чёрной стрелкой, сузились в остром прищуре. Лера была воплощением броской, почти вызывающей красоты — типичной для вебкам-модели, которую она, вероятно, и подрабатывала в свободное время. Её круглая силиконовая грудь, всегда заметная под облегающими платьями, сегодня натягивала тонкую шёлковую блузку, и я знал, что она снова пришла без лифчика — её соски проступали сквозь ткань, как дерзкий вызов. Она часто использовала это как оружие, особенно когда мы оставались наедине. Помню, как пару раз, задерживаясь в офисе, она подходила слишком близко, наклоняясь над моим столом, чтобы «уточнить детали проекта», её блузка расстёгивалась чуть ниже, чем нужно, а голос становился томным, почти интимным. Я пресекал это холодным взглядом, но она не сдавалась, её амбиции были такими же острыми, как её интуиция. И сейчас она что-то заподозрила — её взгляд, как лезвие, резал Арину, и я знал, что она будет следить за ней, как ястреб, готовая вцепиться в любую слабость.

Олег, наш аналитик, фыркнул, бросив: «Ну, звезда отдела, держись». Его тон был шутливым, но в нём сквозила зависть, и я заметил, как он бросил быстрый взгляд на Леру, словно ища её одобрения. Коллеги переглядывались, их шепотки наполняли воздух, но я проигнорировал их, мой взгляд вернулся к Арине. Она опустила глаза, её пальцы сжали ручку так сильно, что костяшки побелели, и я почувствовал, как во мне шевельнулось хищное удовлетворение. Она была моей — не в буквальном смысле, пока, но я держал её в напряжении, в своей игре, и это будило во мне что-то первобытное. Я знал, что Лера заметила мой взгляд, знала, что её собственные попытки соблазнить меня провалились, и это только подливало масла в её ядовитую настороженность. Но мне было плевать. Арина, со своей сдержанной уязвимостью, с её скрытым огнём, была той, кто занимал мои мысли, а не Лера с её откровенной, почти навязчивой сексуальностью.

После совещания я вернулся в кабинет, но её образ цепко держал меня, как тень, которую невозможно стряхнуть. Я опустился в кресло, глядя на тёмный экран ноутбука, но видел только её: Арину, прижатую к стеклянной стене моего кабинета, её тело, податливое и горячее, изгибающееся под моими руками. Её дыхание, рваное и быстрое, эхом отдавалось в моих ушах, а её глаза — серо-зелёные, полные смеси страха и желания — смотрели на меня так, будто я был единственным, кто мог её спасти или уничтожить. Эти мысли были опасны, как тонкий лёд под ногами, но они подпитывали меня, как адреналин, разгоняя кровь по венам. Я знал, что играю с огнём — я, Максим Ковалёв, человек, чья жизнь построена на контроле, репутации, непревзойдённой дисциплине. Но Арина пробудила во мне что-то первобытное, что-то, что я подавлял годами после развода, и я не мог — не хотел — это остановить.

Чтобы держать её в напряжении, я вызвал её через секретаря дважды за день, давая мелкие, почти незначительные задания: проверить данные по последнему отчёту, подготовить слайд для презентации, уточнить график встречи с клиентом. Ничего сложного, ничего, что требовало бы моего личного вмешательства, но каждый её приход в кабинет был частью моей игры. Когда она входила, я замечал, как её щёки вспыхивают лёгким румянцем, как её пальцы нервно теребят край папки, как она избегает моего взгляда, опуская глаза к полу, но её тело выдаёт её. Лёгкая дрожь в плечах, учащённое дыхание, едва заметное движение груди под блузкой — всё это было как сигнал, как доказательство, что она чувствует меня так же остро, как я её. Я не касался её, не говорил ничего лишнего, но мои взгляды были тяжёлыми, нарочито медленными, пропитанными властью, которой я наслаждался. Я смотрел, как она отвечает на мои вопросы, её голос чуть дрожал, и я знал, что она вспоминает тот вечер в переговорной — её стоны, мои губы на её шее, наше почти-падение в пропасть. Я хотел, чтобы она ощущала меня в каждом своём шаге, в каждом ударе сердца, даже без моих прикосновений. Это была моя власть — держать её на грани, заставлять её гадать, что будет дальше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я представлял её за моим столом, её тело, прижатое к холодному стеклу, её юбку, задранную моими руками, её дыхание, срывающееся в ритме моих движений. Я видел, как она сдаётся, как её сдержанность рушится под моим напором, и эта картина — её подчинение, её желание, смешанное со стыдом, — была как наркотик. Но я также знал, что это не просто похоть. Арина была не просто женщиной, которую я хотел. Её уязвимость, её скрытый огонь, её способность балансировать между скромностью и дерзостью, которую она показала в том сообщении, делали её загадкой. Я хотел разгадать её, узнать, что прячется за её опущенными глазами, за её нервными жестами. И я хотел, чтобы она отдалась мне — не только телом, но и мыслями, страхами, всем, что она так тщательно скрывала.

К вечеру офис опустел, и тишина окутала пространство, нарушаемая лишь далёким гулом города за окном. Свет за панорамным стеклом сменился холодным сиянием небоскрёбов, отражая моё собственное напряжение. Я ждал её, сидя за столом, постукивая пальцами по гладкой поверхности, чувствуя, как внутри меня нарастает предвкушение. Ровно в шесть раздался осторожный стук в дверь, и она вошла, держа в руках папку с отчётом. Её белая блузка, как всегда, была аккуратной, но верхняя пуговица, кажется, расстегнулась — случайно или намеренно? — открывая тонкую линию шеи, где я помнил биение её пульса. Её волосы, собранные в низкий пучок, слегка растрепались, и один локон упал на плечо, подчёркивая её уязвимость. Она остановилась у двери, её взгляд метнулся ко мне, затем к полу, и я увидел, как её пальцы сжали папку, выдавая её нервозность. Я встал, обошёл стол, намеренно медленно, каждый шаг отдавался эхом в тишине кабинета. Воздух между нами сгустился, пропитанный напряжением, которое я сознательно разжигал весь день. Я чувствовал, как моё тело реагирует на её близость — кровь зашумела в висках, в паху потяжелело, и я знал, что она тоже это чувствует, даже если не признаётся себе.

— Закрой дверь, — сказал я, мой голос был низким, с лёгкой хрипотцой, которую я не пытался скрыть. Она замерла, её пальцы дрогнули, но она подчинилась, и звук защёлки эхом отозвался в тишине кабинета. Я шагнул ближе, забрав у неё папку и бросив её на стол, не глядя. — Я нашёл ошибку в твоём отчёте, Арина. Мелкую, но недопустимую.

Её глаза расширились, в них мелькнул страх, смешанный с чем-то ещё — ожиданием? — и я почувствовал, как моя кровь закипает. Я шагнул ещё ближе, заставляя её отступить к стеклянной стене, за которой простирался тёмный офис, пустой, но всё ещё хранящий эхо дневной суеты.

— Ты должна быть внимательнее, — продолжил я, мой голос стал тише, но тяжелее, как будто каждое слово было приказом. — Такие ошибки требуют… наказания.

Она сглотнула, её грудь вздымалась чаще, и я видел, как её губы приоткрылись, выдавая её смятение. Я поднял руку, медленно, давая ей время осознать, что происходит, и начал расстёгивать её блузку, пуговицу за пуговицей. Мои пальцы едва касались ткани, но я чувствовал тепло её кожи, её дрожь, и это подливало масла в огонь, который горел во мне с того вечера. Её дыхание сбилось, она не отстранилась, и это было её согласием, её подчинением. Я наклонился, мои губы нашли её шею, и я поцеловал её, сначала медленно, чувствуя, как её пульс бьётся под моими губами, а затем жёстче, впиваясь в её кожу, оставляя лёгкий след. Она ахнула, её руки вцепились в мои плечи, и я почувствовал, как её тело выгибается ко мне, отдаваясь моему контролю.

Я прижал её к стеклянной стене, холодной и гладкой, её спина прильнула к поверхности, а мои руки скользнули к её бёдрам, сжимая их через тонкую ткань юбки. Её запах — лёгкий, цветочный, с тёплой ноткой её кожи — окутывал меня, как дым, и я прижался к ней ближе, чувствуя, как моё возбуждение становится почти болезненным, натягивая ткань брюк. Я хотел её, прямо здесь, на этом стекле, где любой случайный взгляд мог бы нас выдать, если бы офис не был пуст. Эта мысль — о риске, о моей власти над ней, о том, что она отдаётся мне, позволяя мне вести — была как наркотик, разгоняющий кровь по венам. Мои губы скользнули ниже, к её ключице, лаская нежную кожу, и я услышал её тихий стон, который она пыталась сдержать, но он вырвался, дрожащий и искренний. Её пальцы впились в мои волосы, слегка потянув, и я почувствовал, как она сдаётся, растворяясь в моём желании, в моей власти, которая, кажется, захватывала нас обоих.

— Ты знаешь, что делаешь со мной, — прошептал я, мой голос был хриплым, почти рычащим, пропитанным напряжением, которое я больше не мог скрывать. Я прикусил её шею, чуть сильнее, чем нужно, чувствуя, как она вздрагивает, её тело выгибается ко мне, как будто умоляя о большем. — Ты знаешь, как сильно я хочу тебя.

Её глаза, серо-зелёные, затуманились, в них смешались стыд, страх и желание — это сочетание было для меня как красная тряпка, подстёгивающее каждую клетку моего тела. Я хотел сломать её сдержанность, увидеть, как она теряет контроль, как отдаётся мне полностью, без оглядки на последствия. Моя рука скользнула под её юбку, медленно, но уверенно, пальцы прошлись по её бедру, чувствуя, как её кожа напрягается, горячая и шелковистая под моим прикосновением. Она ахнула, её голова откинулась назад, ударившись о стекло с тихим, но резким звуком, который эхом отозвался в тишине кабинета. Этот звук, её уязвимость, её подчинение только подстегнули меня, и я прижался к ней ещё ближе, чувствуя, как мой член, твёрдый и болезненно напряжённый, упирается в её бедро.

И вдруг она сделала то, чего я не ожидал. Её рука, до того сжимавшая мои плечи, скользнула вниз, медленно, но с неожиданной решимостью. Я замер, когда её пальцы нашли меня через ткань брюк, обхватив твёрдую выпуклость, и начали двигаться — сначала осторожно, почти неуверенно, а затем смелее, сжимая и поглаживая. Мой выдох застрял в горле, кровь зашумела в висках, и я посмотрел в её глаза, пытаясь понять, что творится в её голове. Её щёки пылали, губы были приоткрыты, но в её взгляде, несмотря на стыд, мелькнула искра дерзости, как будто она, устав бояться, решила взять часть контроля в свои руки. Эта Арина — не та скромная сотрудница, что пряталась за папками, а женщина, которая осмелилась ответить на мой вызов. Её пальцы сжали меня сильнее, и я невольно выдохнул, почти рыча, чувствуя, как моё тело отзывается на её прикосновения, как желание становится почти невыносимым.

— Арина, — выдавил я, мой голос был хриплым, на грани, и я сжал её бедро, пытаясь вернуть себе власть. Но её рука продолжала двигаться, медленно, но настойчиво, и я почувствовал, как моя выдержка трещит по швам. Она смотрела на меня, её зрачки расширились, и в них было что-то новое — не только подчинение, но и вызов, как будто она проверяла, как далеко я позволю ей зайти. Это было безумие, но её смелость, её внезапная дерзость только подливали масла в огонь. Я хотел её ещё сильнее, хотел сорвать с неё эту блузку, прижать её к стеклу и взять прямо здесь, под этим холодным сиянием города, где каждый звук мог выдать нас.

Моя рука под её юбкой поднялась выше, пальцы скользнули по внутренней стороне бедра, и она задрожала, её дыхание стало рваным, но её рука не остановилась, продолжая мять меня через брюки, каждый её жест был как искра, разжигающая пожар. Её стон, тихий, но полный желания, смешался с моим тяжёлым дыханием, и я прикусил её шею, чувствуя, как её пульс бьётся под моими губами. Я знал, что она хочет того же — её тело, её смелость, её прикосновения кричали об этом. Но в глубине её глаз всё ещё дрожал страх — страх быть пойманной, страх того, что этот момент разрушит всё, что она построила. И этот страх, эта уязвимость делали её ещё желаннее, потому что она, несмотря на него, осмелилась пойти дальше.

Но тут зазвонил телефон на моём столе — резкий, пронзительный звук, разорвавший тишину. Я замер, мои губы всё ещё были у её шеи, её дыхание — горячим и рваным. Она напряглась, её руки сжали мои плечи, как будто она боялась, что я отпущу её. Я отстранился, с трудом заставляя себя разжать пальцы, и посмотрел на неё. Её блузка была расстёгнута, волосы выбились из пучка, губы припухли, а глаза — полные смятения и желания — умоляли меня не останавливаться. Но телефон звонил, настойчиво, как напоминание о реальности, которую я пытался игнорировать.

— Чёрт, — пробормотал я, отступая на шаг, но мой взгляд не отпускал её. Я видел, как она пытается собраться, поправляя блузку дрожащими руками, её щёки пылали, а дыхание всё ещё было неровным. — Это не конец, Арина, — сказал я, мой голос был твёрдым, но в нём сквозила обещание. — Мы ещё не закончили.

Она кивнула, едва заметно, её глаза метнулись к телефону, затем обратно ко мне. Она схватила папку со стола, прижимая её к груди, как щит, и выскользнула из кабинета, оставив за собой шлейф своего запаха и моё бешено бьющееся сердце. Я ответил на звонок — какой-то клиент, чьи слова я едва слышал, — но мой разум был с ней, с её дрожью, с её подчинением, с её огнём, который я хотел разжечь до пожара.

Я вернулся к столу, чувствуя, как во мне растёт решимость. Она была моей — не просто сотрудницей, не просто женщиной, а чем-то большим, чем-то, что я хотел подчинить, но в то же время узнать. Я хотел её тело, её стоны, её сдачу, но я также хотел её мысли, её страхи, её желания. Эта игра — игра власти и подчинения — только начиналась, и я не собирался проигрывать.

Глава 5: На грани (POV Арины)

Прошло три дня с того вечера в его кабинете, но я всё ещё чувствовала его губы на своей шее, его пальцы, сжимающие мои бёдра, его взгляд, который прожигал меня насквозь. Каждый раз, закрывая глаза, я видела его — Максима Ковалёва, моего босса, человека, которого я должна была бояться, уважать, но не желать так отчаянно, так неправильно. Мои щёки пылали от стыда, когда я вспоминала, как мои пальцы скользнули по его брюкам, как я осмелилась ответить на его власть своей дерзостью. Что со мной творилось? Я, Арина Волкова, всегда осторожная, всегда незаметная, превратилась в кого-то другого — в женщину, которая рискует всем ради запретного огня, который он разжёг во мне. Я сидела за своим столом, глядя на экран ноутбука, но цифры в отчёте расплывались, потому что всё, о чём я могла думать, — это он. Его голос, его запах, его руки. И страх — холодный, липкий, как тень, — что кто-то узнает, что Лера, Олег или, хуже, Катя догадаются о моём позоре.

Офис гудел привычным ритмом: стук клавиш, приглушённые разговоры, аромат кофе, который, казалось, пропитал стены. Но сегодня я чувствовала себя под прицелом. Лера, сидевшая в трёх столах от меня, бросала взгляды, острые, как её ярко накрашенные губы. Её шёлковая блузка, как всегда, обтягивала силиконовую грудь, и я знала, что она снова без лифчика — её соски проступали сквозь ткань, как вызов, который она бросала всем, особенно Максиму. Я вспомнила, как она наклонялась над его столом в прошлом месяце, когда я задержалась в офисе, её голос был томным, а блузка расстёгнута чуть ниже, чем нужно. Тогда я подумала, что она просто играет, но теперь её взгляды на меня были полны яда. Она что-то подозревала, и это делало каждый мой шаг по минному полю.

— Волкова, опять витаешь? — Лера появилась у моего стола, скрестив руки так, что её грудь стала ещё заметнее. Её губы кривились в насмешке, но глаза были холодными, изучающими. — Почему ты вечно у босса в кабинете? Он что, теперь твой личный куратор?

Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а затем прилила обратно, обжигая щёки. Мои пальцы сжали ручку, и я заставила себя улыбнуться, хотя внутри всё сжалось от паники.

— Просто работа, Лера, — пробормотала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Отчёты, проекты…

— Ага, проекты, — фыркнула она, её тон был пропитан сарказмом. — Странно, что он только тебя так часто вызывает. Не замечала? — Она наклонилась ближе, её духи — тяжёлые, с ноткой пачули — ударили в нос. — Будь осторожнее, Арина. Максим Сергеевич не из тех, кто играет по-честному.

Она ушла, цокая каблуками, а я осталась сидеть, чувствуя, как моё сердце колотится, как будто я только что пробежала марафон. Лера знала. Может, не всё, но достаточно, чтобы её слова звучали как угроза. Я бросила взгляд на Катю, которая сидела за соседним столом, уткнувшись в телефон. Она подняла голову, поймав мой взгляд, и её брови взлетели вверх.

— Что это было? — спросила она, её голос был лёгким, но в нём сквозило любопытство. — Лера тебя уже на вилы поднимает. Ты что, теперь звезда отдела? — Она ухмыльнулась, но её глаза были серьёзными. — Серьёзно, Арин, что у тебя с Ковалёвым? Ты вся на нервах, и он… он смотрит на тебя, как будто ты его личный проект.

Я покачала головой, пытаясь отмахнуться от её слов, но внутри всё дрожало. Катя была моей подругой, но даже с ней я не могла быть честной. Как объяснить, что каждый раз, когда я вижу его, моё тело предаёт меня? Что его голос, низкий и хриплый, заставляет меня забыть о здравом смысле? Что я боюсь его, боюсь себя, но не могу остановиться?

— Просто работа, — солгала я, чувствуя, как ложь горчит на языке. — Он строгий, ты же знаешь.

Катя закатила глаза, но её улыбка была мягкой.

— Ну, смотри, подруга. Просто будь осторожнее. Лера уже точит когти, а Ковалёв… он не из тех, кто просто так выделяет кого-то. — Она ткнула меня локтем, пытаясь разрядить атмосферу, но её слова только усилили мой страх. Я знала, что иду по краю, но каждый раз, когда я думала о нём, о его руках, о его взгляде, я хотела шагнуть в пропасть.

В обед Максим созвал ещё одно совещание, и я почувствовала, как мой желудок сжался, когда он объявил, что я буду работать над крупным проектом для ключевого клиента. Его голос был ровным, профессиональным, но когда он посмотрел на меня, его тёмные глаза задержались на долю секунды дольше, чем нужно, и я почувствовала, как жар разливается по телу. Коллеги зашептались, Олег бросил что-то вроде: «Волкова, ты теперь его правая рука?» — и Лера фыркнула, её взгляд был таким острым, что я почти физически ощутила его. Я опустила глаза, сжимая папку, пытаясь скрыть дрожь в руках. Этот проект был шансом, о котором я мечтала, но я знала, что он также свяжет меня с Максимом ещё сильнее, и это пугало меня так же сильно, как возбуждало.

К вечеру офис опустел, и я осталась, чтобы закончить черновик презентации для проекта. Максим попросил меня задержаться, чтобы обсудить детали, и я знала, что это не просто работа. Я сидела в open-space, свет монитора слепил глаза, но мои мысли были не о цифрах, а о нём. Я вспоминала, как три дня назад я осмелилась прикоснуться к нему, как мои пальцы сжали его через брюки, как его дыхание стало рваным от моего поступка. Эта смелость, этот момент, когда я взяла часть контроля, пугала меня, но и наполняла странной гордостью. Я не была той Ариной, которая пряталась за столом, но кто я теперь? Женщина, которая рискует всем ради запретного? Или просто глупая девочка, попавшая в ловушку собственной слабости?

Дверь его кабинета открылась, и я вздрогнула, когда он вышел, его силуэт чётко вырисовывался на фоне тусклого света. Он был без пиджака, рукава рубашки закатаны, открывая сильные предплечья, и я почувствовала, как моё горло пересохло.

— Арина, — позвал он, его голос был низким, с той хрипотцой, которая заставляла моё сердце биться быстрее. — Пойдём, обсудим проект.

Я кивнула, схватив ноутбук, и последовала за ним. Он повёл меня не в кабинет, а в угол open-space, где, как я знала, не было камер наблюдения — тёмный закуток у стены, скрытый от света ламп. Мой пульс ускорился, и я почувствовала, как страх и предвкушение сплетаются в тугой узел в груди. Он остановился, повернувшись ко мне, и я увидела в его глазах тот же голод, который видела три дня назад.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты хорошо справляешься, — сказал он, но его тон был не просто профессиональным, а тяжёлым, пропитанным чем-то, что заставило меня сглотнуть. — Но я хочу, чтобы ты была… ближе.

Он шагнул ко мне, и я почувствовала, как воздух между нами сгущается, становясь почти осязаемым. Его руки нашли мои плечи, медленно стягивая пиджак, и ткань соскользнула на пол с тихим шорохом. Я задрожала, но не от холода — его близость, его запах, смесь одеколона и чего-то мужского, обволакивали меня, как дым. Его пальцы скользнули к моей блузке, расстёгивая верхнюю пуговицу, затем вторую, открывая кожу над грудью. Я ахнула, мои руки инстинктивно вцепились в его рубашку, и я почувствовала твёрдость его груди под тканью. Его губы нашли мою грудь, целуя её через тонкую ткань бюстгальтера, и я застонала, мои колени подогнулись от этого ощущения — горячего, влажного, запретного.

— Ты думаешь о том же, о чём написала в том сообщении, — прошептал он, его дыхание обожгло мою кожу, и я почувствовала, как его руки сжимают мои бёдра, притягивая меня ближе. — Скажи мне, Арина. Ты представляешь меня так же?

Я хотела ответить, но слова застряли в горле. Мой разум кричал, что это безумие, что мы в офисе, что Лера, Катя, кто угодно может узнать, но моё тело не слушалось. Я прижалась к нему, чувствуя его возбуждение, твёрдое и горячее, и моя рука, как три дня назад, скользнула вниз, сжимая его через брюки. Он выдохнул, почти рыча, и его пальцы впились в мои бёдра сильнее, почти до боли. Я двигала рукой, медленно, но настойчиво, чувствуя, как он напрягается под моими пальцами, и эта смелость, этот момент, когда я снова взяла контроль, наполнил меня странной, почти пугающей эйфорией. Я хотела его, хотела чувствовать его, хотела, чтобы он потерял контроль так же, как я.

Его губы вернулись к моей шее, жёсткие, требовательные, и я выгнулась, отдаваясь этому безумию. Мои пальцы продолжали мять его через ткань, и я слышала, как его дыхание становится рваным, как он шепчет моё имя, пропитанное хриплой мольбой. Я была потрясена своей смелостью, но не могла остановиться — это было как падение, как прыжок в пропасть, где страх и желание слились воедино. Я знала, что рискую всем — работой, репутацией, собой, — но его руки, его губы, его голос делали этот риск невыносимо сладким.

И вдруг свет вспыхнул, резкий и слепящий, как удар. Я замерла, моё сердце остановилось, и я почувствовала, как Максим напрягся, его руки всё ещё держали меня. Дверь в дальнем конце open-space скрипнула, и я услышала шаги уборщицы, её тележка гремела, нарушая тишину. Я отшатнулась, судорожно застёгивая блузку, мои пальцы дрожали так, что я едва справлялась с пуговицами. Максим отступил, его дыхание было тяжёлым, глаза всё ещё горели, но он быстро поправил рубашку, возвращая себе вид босса.

— Завтра продолжим, — сказал он, его голос был низким, но твёрдым, как будто ничего не произошло. Но его взгляд, тяжёлый и обещающий, говорил обратное.

Я схватила пиджак и ноутбук, мои ноги едва держали меня, и бросилась к выходу, чувствуя, как моё тело всё ещё дрожит от неудовлетворённого желания. В лифте я прижалась к стене, закрыв глаза, пытаясь унять хаос в голове. Мои губы горели, кожа на груди всё ещё ощущала его поцелуи, а мои пальцы помнили его тепло, его твёрдость. Я была в ужасе от своей смелости, от того, как далеко я зашла, но в глубине души я знала, что хочу этого снова. Я хотела его, хотела его власти, его контроля, но также хотела, чтобы он видел во мне не только подчинённую, но женщину, которая может ответить ему. Страх разоблачения, Лерины взгляды, Катины предупреждения — всё это было реальным, но оно бледнело перед тем, что я чувствовала рядом с ним. Я знала, что это неправильно. Но я уже не могла остановиться.

Глава 6: Сплетни и страсть (POV Максима)

Прошло четыре дня с того вечера в open-space, когда её пальцы, смелые и дрожащие, скользили по мне, разжигая пожар, который я не мог потушить. Её уязвимость, её скрытый огонь, её дерзость, которая вспыхивала в самые неожиданные моменты, — всё это тянуло меня к ней, как магнит. Я поймал себя на том, что думаю о ней не только в постели, не только в фантазиях, где я срываю с неё одежду, но и в тихие моменты, представляя, как её улыбка смягчает мой день, как её голос звучит, когда она смеётся. Чёрт, я влюбился. Влюбился в девушку, которая должна быть просто тенью в моём офисе, и это чувство — новое, пугающее, но невыносимо сладкое — заставляло моё сердце биться быстрее.

Офис гудел, как улей, пропитанный привычным ритмом: стук клавиш, приглушённые разговоры, аромат кофе, въевшийся в стены. Но под этой рутиной я чувствовал, как воздух дрожит от шепотков, от взглядов, которые скользили по мне и Арине, словно пытаясь сложить пазл. Слухи, которые я сам невольно подогревал, выделяя её на совещаниях, давая ей задания, которые держали её рядом, начали распространяться, как искры по сухой траве. Я знал, что это опасно — моя репутация, мой контроль, всё, что я строил годами, могло рухнуть из-за одной ошибки. Но Арина… Она была не ошибкой. Она была загадкой, которая перевернула мой мир. Её серо-зелёные глаза, её сдержанная улыбка, её дерзость, вспыхнувшая в тот момент, когда её пальцы сжали меня через брюки, — всё это будило во мне чувства, которые я давно похоронил. Я, Максим Ковалёв, человек, чья жизнь — это власть и дисциплина, влюбился в обычную сотрудницу, и это чувство — пугающее, почти болезненное, но такое живое — заставляло моё сердце биться чаще, чем я готов был признать.

На утреннем брифинге я заметил, как напряжение в комнате сгустилось, когда я упомянул работу Арины. Олег, наш аналитик, откинулся на стуле, его губы растянулись в ленивой ухмылке.

— Ну что, босс, фаворитки теперь в моде? — бросил он, его тон был шутливым, но глаза выдавали зависть, острую, как лезвие. Он скользнул взглядом по Арине, сидевшей в дальнем конце стола, и я почувствовал, как во мне шевельнулось раздражение. Олег всегда был слишком языкатым, но сегодня его слова задели меня сильнее, чем обычно, потому что они касались её. Я подавил желание ответить резко, сохраняя холодную маску, но мой взгляд невольно метнулся к Арине. Она опустила глаза, её пальцы сжали ручку, и я заметил, как её щёки слегка порозовели. Эта её уязвимость, эта смесь скромности и скрытого огня, делала её невыносимо притягательной. Я хотел защитить её от этих шепотков, от Олега, от всего мира, но в то же время хотел, чтобы она чувствовала мою власть, моё внимание, мою… любовь.

Лера, сидевшая рядом с Олегом, фыркнула, её пухлые, накачанные губы скривились в презрительной улыбке. И вдруг, словно решив перехватить инициативу, Лера встала, её движения были нарочито плавными, как у кошки, готовой к прыжку. Все взгляды в комнате повернулись к ней, и я напрягся, предчувствуя, что она задумала.

— Максим Сергеевич, — начала она, её голос был низким, с наигранной сладостью, которая резала слух. Она шагнула ближе к моему месту во главе стола, наклоняясь чуть больше, чем нужно, чтобы положить передо мной папку с отчётом. Её блузка натянулась, открывая глубокий вырез, и я заметил, как Олег и ещё пара коллег переглянулись, их глаза заблестели. — Я доработала анализ, как вы просили. Может, обсудим… лично? — Она выпрямилась, но её рука задержалась на столе, пальцы с длинными алыми ногтями слегка коснулись моего запястья, как бы случайно. Её глаза, подведённые чёрной стрелкой, смотрели на меня с откровенным вызовом, и я почувствовал, как воздух в комнате стал тяжёлым от любопытства коллег.

Я откинулся на стуле, мой взгляд был холодным, почти ледяным, но внутри меня кипело раздражение. Лера перешла черту, и она знала это. Её попытка соблазнить меня — прямо здесь, при всех, в присутствии Арины — была не просто дерзостью, а расчётом. Она хотела поставить меня в неловкое положение, хотела показать Арине, что она всё ещё в игре. Но она ошиблась. Её откровенность, её предсказуемая сексуальность были пустыми, как дешёвый парфюм, который она носила. Арина была другой — её уязвимость, её скрытый огонь, её смелость, которая вспыхивала в самые неожиданные моменты, — всё это было настоящим, живым, и я хотел её, хотел ласкать её, защищать её, даже если это означало рисковать всем.

— Спасибо, Лера, — сказал я, мой голос был ровным, но твёрдым, как сталь. Я убрал руку из-под её пальцев, отодвигая папку в сторону, не глядя на неё. — Оставь отчёт, я посмотрю позже. Сядь.

Её улыбка дрогнула, но она быстро оправилась, бросив взгляд на Арину, словно проверяя, видела ли та её поражение. Арина сидела неподвижно, её глаза были опущены, но я заметил, как её пальцы сжали ручку ещё сильнее, и моё сердце сжалось от странной смеси вины и желания. Я знал, что Лерина выходка задела её, и это только усилило моё стремление быть ближе к ней, показать ей, что она — не просто сотрудница, а женщина, которая заняла моё сердце. Лера вернулась на своё место, её каблуки цокнули по полу, и я почувствовал, как её взгляд буравит меня, но мне было плевать. Мои мысли были с Ариной — с её нервными жестами, с её румянцем, с её глазами, которые я хотел видеть, когда она смотрит только на меня.

Коллеги зашептались, их взгляды метались между мной, Лерой и Ариной, и я знал, что этот момент только подольёт масла в огонь слухов. Но я не мог остановиться. Арина была моей — не в буквальном смысле, пока, но я держал её в своей орбите, и это чувство власти, смешанное с влюблённостью, было как адреналин, текущий по венам. Я хотел, чтобы она чувствовала моё внимание, мою страсть, мою любовь, даже если я пока не мог сказать это вслух. Я хотел разгадать её, ласкать её, видеть, как она раскрывается под моими руками, как её страх сменяется доверием. И я знал, что она чувствует то же самое — её напряжение, её румянец, её смелость в тот вечер в open-space говорили громче любых слов. Она была загадкой, которую я хотел разгадать, женщиной, которую я хотел защищать, даже если это означало рисковать всем — моей репутацией, моим положением, моим миром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вызвал Арину на «деловую» встречу в переговорную после работы, зная, что это не только о проекте. Я хотел её видеть, слышать, чувствовать её близость. Днём я наблюдал за ней издалека: она сидела за своим столом, её волосы выбились из пучка, а пальцы нервно теребили ручку. Она выглядела напряжённой, как будто чувствовала взгляды коллег, особенно Лерины, которые резали её, как лезвия. Я знал, что Лера следит за ней, и это только усиливало моё желание защитить Арину, но в то же время разжигало во мне что-то хищное — я хотел, чтобы она была моей, несмотря на все риски.

К восьми вечера офис опустел, и я ждал её в переговорной, где свет был мягким, а стеклянные стены отражали тёмный город. Она вошла, держа ноутбук, её шаги были неуверенными, но в её глазах мелькнула та самая искра дерзости, которая сводила меня с ума. Её блузка, белая и строгая, обрисовывала тонкую талию, а юбка подчёркивала изгиб бёдер. Я почувствовал, как моё горло пересохло, и жестом указал ей сесть рядом.

— Расскажи о прогрессе по проекту, — сказал я, мой голос был ровным, но внутри я боролся с желанием коснуться её. Мы начали обсуждать детали, но мои мысли были далеко от цифр и графиков. Я смотрел на её губы, которые она прикусывала, когда волновалась, на её шею, где я помнил биение её пульса, и моё сердце сжималось от странной, почти болезненной нежности. Я хотел не просто обладать ею — я хотел ласкать её, узнавать её, видеть, как она раскрывается под моими руками, как её страх сменяется доверием.

Я придвинулся ближе, моя рука скользнула под стол, найдя её бедро. Она вздрогнула, но не отстранилась, её дыхание стало глубже, и я почувствовал, как её кожа нагревается под моей ладонью.

— Ты знаешь, почему я вызвал тебя, — прошептал я, мой голос был низким, почти интимным. — Это не только о работе, Арина.

Её глаза расширились, серо-зелёные, как лесное озеро в сумерках, и в них мелькнули страх и желание — два огня, борющихся за власть. Я увидел, как она сглотнула, её горло дрогнуло, и это движение, такое простое, но такое интимное, заставило моё сердце стучать быстрее. Она пыталась сохранить контроль, но её тело предало её: лёгкая дрожь пробежала по её плечам, грудь вздымалась чаще, натягивая ткань блузки, и я знал, что она хочет этого так же сильно, как я. Моя влюблённость, это глупое, неподконтрольное чувство, захлёстывала меня, как волна, и я не мог — не хотел — сопротивляться. Арина была не просто женщиной, которую я желал; она была той, чей взгляд, чья уязвимость, чья скрытая дерзость заставляли меня чувствовать себя живым, как будто я впервые за годы вдохнул полной грудью.

Я встал, обошёл её стул, мои шаги были медленными, почти хищными, чтобы дать ей время осознать, что происходит. Не говоря ни слова, я взял её за талию, мои пальцы ощутили тепло её тела сквозь ткань, и поднял её на стол. Её ноутбук соскользнул в сторону, чуть звякнув, и она ахнула, её руки инстинктивно вцепились в мои плечи, пальцы впились в ткань рубашки. Я почувствовал, как моё сердце бьётся, как будто я подросток, влюблённый впервые в жизни, чья мечта вот-вот станет реальностью. Её близость, её запах — лёгкий, цветочный, с тёплой ноткой её кожи — окутывал меня, и я утопал в нём, теряя контроль. Мой член напрягся, твёрдый и болезненный, давя на ткань брюк, и это ощущение, острое и настойчивое, только усилило мой голод. Я хотел её — не просто её тело, а её доверие, её стоны, её всё. Я хотел, чтобы она чувствовала мою любовь, мою страсть, которую я не мог выразить словами, только прикосновениями.

Мои губы нашли её шею, мягкую, шелковистую кожу, где пульс бился так быстро, как будто умоляя меня. Я поцеловал её, сначала медленно, смакуя её тепло, затем жёстче, впиваясь в её кожу, оставляя лёгкий след, который я знал, что она будет прятать завтра. Она выдохнула, её дрожащий стон был тихим, но таким искренним, что он проникал под мою кожу, разжигая пожар. Мои пальцы скользнули к её блузке, дрожа от нетерпения, и я расстегнул верхние пуговицы, открывая кружево её бюстгальтера — белое, с тонким узором, которое подчёркивало её нежность. Мои губы прижались к её груди, лаская её через ткань, чувствуя, как её соски твердеют под моим языком. Она застонала, её пальцы впились в мои волосы, потянув, и этот звук — тихий, но полный желания, почти умоляющий — был для меня как музыка, как признание того, что она отдаётся мне. Я почувствовал, как его член напрягся ещё сильнее, давление в брюках стало почти невыносимым, и я сжал её талию, чтобы удержать себя, чтобы не сорваться, не взять её прямо здесь и сейчас.

Я опустился ниже, мои руки задрали её юбку, обнажая её бёдра — гладкие, тёплые, дрожащие под моими пальцами. Я поцеловал внутреннюю сторону, медленно, смакуя каждый дюйм её кожи, чувствуя, как она напрягается, как её дыхание становится рваным. Её запах, более интимный, более настоящий, сводил меня с ума, и моя влюблённость, это глупое, неподконтрольное чувство, толкало меня дальше. Я хотел доставить ей удовольствие, увидеть, как она теряет контроль, как отдаётся мне полностью, без оглядки на страх или стыд. Я опустился на колени, мои губы скользнули ещё ниже, к краю её трусиков — чёрных, с тонким кружевом, которые только подчёркивали её уязвимость. Я оттянул ткань в сторону и начал ласкать её языком, медленно, но настойчиво, чувствуя её вкус — сладкий, тёплый, одуряющий. Она ахнула, её бёдра напряглись, но я сжал их, удерживая её на месте, упиваясь её теплом, её сдачей. Её стоны, которые она пыталась сдержать, вырывались всё громче, дрожащие и хриплые, и я знал, что она на грани, так же, как я. Мой член пульсировал, давление в брюках было почти болезненным, и я чувствовал, как моё тело требует большего, но я хотел, чтобы этот момент был для неё — для её удовольствия, для её доверия, для её любви, которую я так отчаянно хотел заслужить.

Её пальцы тянули мои волосы, то сильнее, то слабее, как будто она боролась с собой, и я чувствовал, как её тело отзывается на каждое моё движение. Её дыхание было рваным, почти всхлипывающим, и я знал, что она близко, что её сдержанность рушится под моими ласками. Я хотел, чтобы она чувствовала мою страсть, мою любовь, даже если я не мог сказать это вслух. Я прижался ближе, мой язык двигался быстрее, и её стон, громкий и неконтролируемый, эхом отозвался в тишине переговорной. Моя влюблённость, моя одержимость ею, была как пожар, который я не мог потушить, и я хотел, чтобы она горела вместе со мной.

Но тут я услышал шаги — лёгкие, но быстрые, с резким цоканьем каблуков, которые я узнал бы из тысячи. Лера. Я замер, мои губы всё ещё были у её бёдер, её влага всё ещё была на моём языке, а её руки сжали мои плечи, как будто боясь, что я исчезну. Свет за стеклянной стеной мигнул, и я понял, что она подслушивает, её тень мелькнула у двери, как призрак, готовый разрушить всё. Арина напряглась, её глаза расширились, в них вспыхнул ужас, но в них всё ещё горело желание, и это сочетание — её страх и её страсть — только подстегнуло меня. Мой член всё ещё давил в брюках, и я чувствовал, как адреналин смешивается с возбуждением, делая момент ещё острее. Я медленно поднялся, прижимая палец к её припухшим губам, призывая к тишине, и начал поправлять её юбку, мои пальцы дрожали от сдерживаемого желания. Её кожа всё ещё горела под моими руками, её дыхание было рваным, и я видел, как она борется с собой, как её глаза умоляют меня не останавливаться, несмотря на страх. Я хотел её защитить, спрятать от Леры, от мира, но в то же время хотел продолжить, взять её прямо здесь, под этим риском, который делал всё невыносимо сладким.

— Мы не закончили, — прошептал я, мой голос был хриплым, полным обещания. Она кивнула, её щёки пылали, волосы растрепались, и я знал, что Лера, если увидит её сейчас, всё поймёт. Я помог ей слезть со стола, поправляя её блузку, но мои пальцы задержались на её коже, не желая отпускать.

Она вышла из переговорной, её шаги были неуверенными, а я остался, пытаясь унять пожар в груди. Я знал, что Лера видела её — растрёпанную, с пылающими щеками, — и это означало, что слухи станут громче. Но мне было плевать. Я влюбился в Арину, и это чувство — пугающее, но живое — было сильнее, чем страх перед последствиями. Я хотел её, хотел ласкать её, защищать её, и я знал, что не остановлюсь, даже если весь офис будет шептаться за моей спиной.

Глава 7. Подозрения (POV Арины)

Цифры на экране размывались, будто я смотрела не на графики, а на водную гладь, в которую бросили камень. Работа не держала меня. В голове крутилась только одна сцена — его руки на моих бёдрах, его губы, оставлявшие мокрые следы, его язык, который доводил меня до грани сумасшествия. Это было всего четыре дня назад, но ощущение, будто я до сих пор горю изнутри.

Максим Ковалёв — мой босс, мой запретный плод. Его власть, его холодная харизма, его взгляд, прожигающий меня насквозь. Я дрожу каждый раз, когда он проходит мимо, потому что только я знаю, как его дыхание обжигает кожу, как его пальцы держат так, будто я — его собственность.

И это сводит меня с ума.

Страх и желание переплетаются во мне, как ядовитые змеи. Стоит лишь вспомнить, как он опустился передо мной на колени, и кровь бросается к щекам, а ниже живота вспыхивает огонь. Я боюсь не его — себя. Боюсь того, насколько сильно хочу его.

Но в офисе нет тишины. Всё слишком живое: клавиши щёлкают, коллеги переговариваются, пахнет кофе. И всё же я чувствую себя под микроскопом. Кажется, каждый замечает, что я теряю контроль. Особенно Лера.

Она всегда сияет в центре внимания: обтягивающая блузка, груди без лифчика, губы, раздутые филлерами, и улыбка, полная яда. Сегодня её глаза скользили по мне слишком внимательно. Я почувствовала себя добычей.

— Арина, ты прямо вся в делах, — прошипела она вчера, остановив меня в коридоре. Её парфюм бил в нос, густой, приторный, с пачулями. — Всё у босса, у босса… Может, расскажешь, что за секретики?

Я пробормотала что-то глупое, но видела, как уголки её губ поднялись выше. Она подозревает. Она

видела

. Может, слышала мои стоны за дверью. И от одной этой мысли у меня перехватило дыхание.

Катя, моя подруга, заметила моё состояние.

— Арин, ты вся на нервах, — прошептала она, наклоняясь. — Лера достала опять?

Я отрицательно качнула головой, но мои руки дрожали. Даже Кате я не могла признаться. Как объяснить, что я хочу мужчину, который разрушит мою карьеру и, возможно, мою жизнь? Что я жажду его так, что готова рискнуть всем?

— Просто устала, — выдавила я.

Катя сжала губы.

— Будь осторожнее с Ковалёвым. Он не так смотрит на тебя. И все это видят.

Её слова пронзили меня. Всё стало очевидным.

И в этот же день, будто назло, его голос прозвучал в трубке:

— Арина, зайди ко мне после шести. Обсудим проект.

Но я знала — речь не о работе.

К шести офис опустел. Я стояла у его двери, сердце колотилось так сильно, что вибрировала папка в руках. Постучала.

Он открыл. Чёрная рубашка, расстёгнутые пуговицы, закатанные рукава, сильные предплечья. Волосы чуть растрёпаны. Он был воплощением искушения.

— Входи, — низко сказал он.

Я вошла, прижимая папку к груди, как щит. Пыталась говорить о цифрах, но его взгляд делал мои слова пустыми.

— Арина, — перебил он. Его голос был низким, опасным. Он поднялся, подошёл. Его тёплые пальцы легли на мои плечи. — Я не могу больше.

Мир рухнул. Я захлебнулась в его близости, в запахе его кожи, в магнетизме его тела.

— Максим… я боюсь, — выдохнула я. — Лера уже подозревает. Если узнают…

— Пусть. Мне плевать. Я хочу тебя, Арина. Всю.

Его губы нашли мои. Сначала мягко, почти трепетно. А потом жадно, с такой жгучей жаждой, что мои колени подломились. Я вцепилась в его шею, а он прижал меня к себе так, будто хотел растворить.

Его руки медленно скользнули к пуговицам моей блузки. Щёлк. Щёлк. Каждое движение отзывалось дрожью внизу живота. Когда его пальцы коснулись моей кожи, я тихо застонала. Он впился губами в мою шею, оставляя горячие следы.

— Ты сводишь меня с ума, — прошептал он в моё ухо.

Я уже не могла сопротивляться. Я позволяла ему снимать с меня одежду, пока сама горела от предвкушения. Его губы прошлись по ключицам, по груди, пока я выгибалась навстречу. Я ощущала твёрдую линию его возбуждения через ткань брюк, и это окончательно сломало мои сомнения.

Он поднял меня, усадил на стол. Его пальцы скользнули по моим бёдрам, разведя их. Я ахнула, когда он прижался ближе, когда ткань наконец перестала разделять нас.

— Я хочу, чтобы ты помнила каждое моё касание, — выдохнул он.

Я уже не слышала слов. Я тонула. В его движениях, в его жаре, в собственных стонах. Всё смешалось — страх, удовольствие, любовь.

Мы двигались вместе, сливаясь в одном ритме, в одном дыхании. Его губы, его руки, его голос, шептавший моё имя, были для меня всем. Мир исчез, остались только мы двое. И когда волна оргазма накрыла меня, я вцепилась в него, теряя голову и ощущая, что хочу принадлежать ему полностью.

Он держал меня, его сердце билось так же бешено, как моё. Я чувствовала, что это не просто страсть, а что-то глубже, опаснее. То, что способно изменить меня навсегда.

Когда всё закончилось, он помог мне одеться, его пальцы задерживались на каждой пуговице, словно он не хотел отпускать. Я вышла из кабинета, всё ещё чувствуя его тепло на коже. Коридор был пуст, и я выдохнула с облегчением.

Но стоило мне сделать пару шагов — вспышка.

Щелчок камеры.

Я вздрогнула и резко обернулась.

В нескольких метрах от меня стояла Лера. Телефон в её руке был направлен прямо на меня. На её губах играла довольная, торжествующая улыбка.

— Ну надо же, Арина… — протянула она с ядовитой сладостью. — Теперь всё встало на свои места.

Холод прокатился по спине. Я поняла: всё, что мы скрывали с Максимом, больше не принадлежит только нам.

Я ощутила, как земля уходит из-под ног.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8: Трещина (POV Максима)

Я стоял у панорамного окна своего кабинета, глядя на город, который раскинулся внизу, как сверкающий ковёр огней. Но сегодня эти огни казались мне холодными, далекими, как звёзды, до которых не дотянуться. Прошла неделя с той ночи в переговорной, когда мои губы ласкали её бёдра, когда её стоны эхом отдавались в моей душе, и я понял, что влюблён в неё по-настоящему. Арина Волкова — моя слабость, моя загадка, моя любовь. Её серо-зелёные глаза, её дрожь под моими пальцами, её смелость, которая вспыхивала в моменты страсти, — всё это стало частью меня. Но теперь это чувство, такое чистое и сильное, угрожало разрушить всё, что я строил годами. Слухи в офисе, которые я сам подогрел, выделяя её, распространялись, как вирус, и я чувствовал, как они подтачивают мою репутацию, мою компанию, мою жизнь. Я, Максим Ковалёв, человек, чья власть была абсолютной, теперь стоял на краю трещины, и эта трещина грозила поглотить нас обоих.

Утро началось с привычного гула: стук клавиш, приглушённые разговоры, аромат кофе, который, казалось, впитался в стены и теперь висел в воздухе, густой и горьковатый, как напоминание о бессонных ночах, проведённых в мыслях об Арине. Но под этой нормальностью скрывалась напряжённость, как натянутая струна, готовая лопнуть в любой момент. Я сидел в своём кабинете, пытаясь сосредоточиться на отчётах, но мои мысли упорно возвращались к ней — к её коже, к её стонам, к тому, как она выгибалась под моими руками. Я почувствовал, как возбуждение накатывает волной, неожиданной и острой: кровь прилила к паху, член напрягся, давя на ткань брюк, и я сжал кулак, чтобы подавить это ощущение. Это было неуместно, здесь, в офисе, но её образ — её серо-зелёные глаза, полные смеси страха и желания, её губы, приоткрытые в стоне, — был слишком живым, слишком реальным. Я представил, как касаюсь её снова, как мои пальцы скользят по её бедру, и жар разлился по телу, заставляя дыхание участиться. Нет, хватит, одёрнул я себя, тряхнув головой и заставив взгляд вернуться к экрану. Я не могу позволить этому контролировать меня, не здесь, не сейчас. Но вины и нежности, которые я чувствовал к ней, только усилили этот порыв — я хотел защитить её, обнять, но в то же время обладать ею, сделать своей полностью.На совещании в конференц-зале я заметил, как коллеги перешептывались, их взгляды скользили по Арине, сидевшей в дальнем конце стола. Она выглядела собранной — волосы в аккуратном пучке, белая блузка застёгнута до верхней пуговицы, подчёркивая тонкую шею, где я помнил биение её пульса под моими губами, — но я видел её нервозность: пальцы теребили ручку, щёки слегка порозовели, как будто она чувствовала мой взгляд на себе. Мои глаза задержались на ней дольше, чем следовало, скользнув по изгибу её шеи, по тому, как ткань блузки облегает её грудь, поднимающуюся в учащённом дыхании, и я почувствовал, как возбуждение возвращается, жаркий прилив внизу живота, член снова напрягся, напоминая о той ночи, когда она отдавалась мне без остатка. Чёрт, не сейчас, одёрнул я себя резко, отводя взгляд и сжимая подлокотник кресла, чтобы вернуть контроль. Я не могу позволить этому проявиться здесь, перед всеми, но моя любовь к ней, моя страсть, была как маяк, который привлекал всех, освещая нашу связь и делая её уязвимой. Я хотел защитить её от этого, спрятать от шепотков и взглядов, взять её за руку и увести отсюда, где мы могли бы быть просто собой — без масок, без вины. Но реальность била в лицо: моя одержимость ею, это влечение, которое я едва сдерживал, было причиной всего — и моей вины, и этого напряжения, которое висело в воздухе, как грозовая туча.

Лера, как всегда, была в центре внимания. Её облегающее платье подчёркивало силиконовую грудь, а пухлые губы кривились в улыбке, полной яда. Она сидела напротив меня, её глаза, подведённые чёрной стрелкой, горели триумфом. Когда я закончил говорить о квартальном отчёте, она подняла руку, её голос был сладким, но острым, как нож.

— Максим Сергеевич, — начала она, наклоняясь вперёд, чтобы её блузка натянулась, открывая вырез. — Я думаю, что в компании есть проблемы, которые мы игнорируем. Например, фаворитизм. Некоторые сотрудницы получают слишком много внимания, и это демотивирует остальных. — Её взгляд метнулся к Арине, и комната замерла. Олег фыркнул, а Катя, сидевшая рядом с Ариной, бросила на Леру гневный взгляд.

Я почувствовал, как кровь закипает в венах. Лера хвасталась, что «раскроет правду», и её слова были не просто намёком — они были атакой. Я знал, что она подслушивала нас в переговорной, возможно, даже видела больше, чем следовало. Её амбиции, её зависть к Арине, которую она видела как конкурентку, толкали её на крайности. Я помнил, как она пыталась соблазнить меня — её томный голос, её касания, — но теперь её обида превратилась в оружие.

— Лера, — сказал я, мой голос был холодным, как сталь, но внутри всё кипело от ярости. — Если у тебя есть конкретные факты, говори. Иначе это пустые слова.

Она улыбнулась, её губы растянулись в победной ухмылке.

— О, факты у меня есть. Скоро все увидят. — Она достала телефон, её пальцы с алыми ногтями пробежали по экрану, и я понял: она нашла доказательства. Может, скрин того злополучного сообщения Арины, которое она отправила в групповой чат, или видео с камеры наблюдения, где мы были слишком близко. Моё сердце сжалось от страха — не за себя, а за неё. Арина была уязвима, она только начинала карьеру, и это могло сломать её.

После совещания я вызвал её к себе, но не сразу — я дал ей время, чтобы успокоиться. Катя, её подруга, наверняка предупредила её: я видел, как она наклонилась к Арине, её голос был тихим, но настойчивым. «Арин, Лера не шутит. Она что-то знает. Будь осторожна». Арина кивнула, её лицо было бледным, и я почувствовал укол вины. Я сам ввязал её в это, моя любовь к ней была эгоистичной, но я не мог отступить. Я хотел защитить её, спрятать от Леры, от всего мира, но также хотел её — её тело, её душу, её любовь.

Когда она вошла в мой кабинет после шести, офис уже опустел, и тишина была почти оглушительной. Её глаза были полны тревоги, её пальцы сжимали край блузки, и я почувствовал, как моё сердце разрывается. Я встал, обошёл стол и обнял её, прижимая к себе, чувствуя, как её тело дрожит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Арина, — прошептал я, мой голос был хриплым от эмоций. — Лера… она знает. У неё доказательства.

Она отстранилась, её глаза расширились от ужаса.

— Что? Как? — Её голос дрогнул, и я увидел слёзы в её глазах. — Максим, это конец. Если она расскажет… моя карьера, твоя компания…

Я сжал её руки, мои пальцы переплелись с её, и я почувствовал, как её пульс бьётся, как пойманная птица.

— Я не позволю ей навредить тебе. Я поговорю с ней, найду способ. Но… Арина, я люблю тебя. Это не просто страсть. Я не могу потерять тебя.

Её глаза наполнились слезами, но в них мелькнула теплота, и она прижалась ко мне, её губы нашли мои в поцелуе, полном отчаяния. Мы знали, что это может быть последний раз, и эта мысль добавляла страсти, как соль ране. Я прижал её к окну, холодное стекло контрастировало с жаром её тела, и мои руки скользнули по её спине, сжимая её ближе. Её блузка расстегнулась под моими пальцами, открывая нежную кожу, и я поцеловал её шею, её ключицу, смакуя каждый дюйм. Она застонала, её пальцы впились в мои волосы, и я почувствовал, как моё возбуждение нарастает, твёрдое и горячее.

— Максим, — шептала она, её голос был полон слёз и желания. — Я боюсь… но я хочу тебя.

Я поднял её, усадив на подоконник, её ноги обвили мою талию, и я вошёл в неё медленно, чувствуя её тепло, её сдачу. Наши движения были жадными, отчаянными, как будто мы пытались запомнить каждый миг. Её стоны смешивались с моими вздохами , её ногти царапали мою спину, и я целовал её с жадностью, шепча её имя, как молитву. За окном город мерцал, но мы были в своём мире, игнорируя риск, Леру, слухи. Это была любовь — страстная, глубокая, полная страха потери.

Когда мы достигли пика, она прижалась ко мне, её слёзы смешались с потом, и я держал её, чувствуя, как моя привязанность к ней становится сильнее. Я не мог потерять её. Но трещина уже пошла, и я знал, что нам нужно бороться — вместе.

Я выпустил её из кабинета, но мой взгляд следил за ней, полный любви и страха. Завтра я поговорю с Лерой. Но сегодня я знал: Арина — моя, и я сделаю всё, чтобы защитить нас.

Глава 9. Скандал (POV Арины)

Утро началось с тишины, которая казалась подозрительной. Не той, что бывает в девять ноль-пять, когда люди ещё доливают кофе и лениво разогреваются, а вязкой, как густой сироп, — сдержанной, настороженной. Я вошла в open-space и почти физически почувствовала, как лица опускаются к экранам, как взгляды, ещё секунду назад приклеенные к моим плечам, поспешно бегут по строкам таблиц.

Кофемашина сопела, слева кто-то шептал «в рассылке было…», справа — тихий смешок, мгновенно подавленный. На стеклянной стене переговорной отражалась я: аккуратный пучок, белая блузка, юбка-карандаш, улыбка, напоминание самой себе — «дыши».

Катя появилась как всегда неожиданно — из ниоткуда, с двумя бумажными стаканами.

— Я взяла тебе без сахара, как ты любишь, — шепнула она и почти незаметно кивнула на мой стол. — Давай присядем.

Мы сели. Кофе обжёг язык, и это было единственное, что казалось реальным.

— Что происходит? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Катя сжала мои пальцы под столом.

— Лера сегодня созывает общее. Якобы «инициатива по корпоративной этике». — Она передразнила торжественный тон. — В девять сорок пять, в большой конференц-зал.

У меня в животе что-то сжалось. Картинка вспыхнула слишком ярко — вспышка телефона в пустом коридоре, довольная дуга на Лериных губах.

— У неё фото, — сказала я, проглотив воздух, который вдруг стал липким. — В тот вечер… когда я выходила из кабинета Максима.

Катя выругалась тихо, но сочувственно.

— Слушай. Что бы ни случилось, я рядом. И ещё: если будет совсем жарко — молчи до конца, ладно? Подумай. Или… скажи так, чтобы никто не смог использовать это против тебя.

Я кивнула, но знала — молчать уже невозможно. Всё слишком далеко зашло.

Большая переговорная всегда казалась мне театром: полукруг стульев, экран, на который проецируются победы и поражения, свет холодных софитов. Сегодня в первом ряду сидел Олег, сложив руки на животе и лениво покачивая ногой. Его ухмылка была вязкой, будто вода, которая затягивает под лёд. Рядом — HR-директорша в очках без оправы, с блокнотом. Справа от экрана, с идеально выверенным разворотом плеч и улыбкой, в которой звенело что-то металлическое, стояла Лера.

Максима не было. Я не знала — радует меня это или пугает сильнее. Его отсутствие делало меня открытой мишенью, но его присутствие превратило бы всё в дуэль на глазах у отдела.

Люди заходили, хлопали спинками стульев, кто-то шептал: «Это правда?» — «Я видела рассылку» — «Да ну, бред…» — «А я всегда говорил…». И каждый шёпот был стрелой, которая цепляла за кожу и оставляла маленькую красную точку.

— Коллеги, — звякнула Лера, слегка погромыхав украшением на запястье. — Прошу внимания.

На экране появилась титульная картинка: «Кодекс этики. Корпоративные ценности — наша ответственность». Слишком идеально, чтобы быть правдой.

— Я подготовила короткую презентацию, — продолжила она. — Последние события показали: нам нужна честная дискуссия. Потому что фаворитизм, нарушения субординации и… — пауза, улыбка, взгляд — прямо на меня, — личные отношения между руководителем и подчинённой подрывают доверие к компании.

Зал зашевелился. Я почувствовала, как сердце стучит где-то в горле — так, что болят уши. Катя накрыла мою ладонь своей, и этот маленький вес спас меня от того, чтобы не взлететь от собственного пульса.

Первый слайд — безобидный текст из регламента. Второй — сухая статистика. Третий — скрин из общего чата: моё сообщение, отправленное ночью в ту самую пятницу. Оно было обрезано, но достаточно, чтобы смысл не оставлял шанса на «ошибку автозамены». Красный прямоугольник вокруг моей аватарки. Крупный заголовок: «Коллеги, так быть не должно».

Из зала вырвалось вздох-перешёптывание. У меня мгновенно похолодели руки. Я помнила ту ночь в деталях: бокал вина, маленькая смелость, которая разрастается в дерзость, пальцы, скользящие по экрану. «Отправить» — и исчезновение воздуха. В коридоре — звонкий смех соседей, в сердце — пустота, в голове — одно слово: «всё».

— Это старая история, — ровно сказала HR-директор. — Мы тогда ограничились предупреждением.

— Конечно, — согласилась Лера, — но это лишь верхушка айсберга.

Щёлк — следующий слайд. Фото коридора. Я — выходящая из кабинета Максима, поздний вечер, свет из приоткрытой двери, расстёгнутые верхние пуговицы блузки. Слишком много для невинного «обсудить дедлайны». Угол съёмки выдавал — фотограф стоял у поворота, ждал.

— Это вчера, — сказала Лера, и хоть она не произнесла моё имя, каждый в зале посмотрел на меня. — Понимаете теперь, почему отдел шепчется? Почему у людей ощущение, что карьеру здесь делают не трудом?

Олег хмыкнул:

— Ну, извините… факты — вещь упрямая.

Катя резко повернулась к нему:

— Факт в том, что ты любишь подглядывать за чужими бедами, Олег.

Кто-то нервно хохотнул. HR сделала пометку. Лера расправила плечи, её блеск на губах сиял победно.

— Я не против любви, — сказала она, певуче. — Но всё должно быть честно. Нас же учат: равные возможности, прозрачные назначения… Как объяснить сотрудникам, что один человек получает проекты, похвалу и премии, пока…

Она не договорила, но я услышала в тишине окончание фразы, как слышат дальний поезд ночью: «…пока спит с директором».

Меня обдало жаром и холодом одновременно. В висках защёлкало. Я ощутила яркую, почти неприличную ясность: или я промолчу — и меня съедят, или скажу — и буду жить с последствиями. Страх был, как в первый раз у воды, когда кто-то толкает в спину, а ты ещё не готов. Но меня держала Катина ладонь. И память — не о запретности, а о том, как он гладил меня по волосам, когда я дрожала. О его голосе в полумраке кабины лифта: «Я здесь». Я вспомнила не кожу — тепло. Не поцелуи — то, как он слушал моё дыхание. И поняла: вот мой ответ.

Я встала. Сначала просто выпрямилась — и стулья вокруг скрипнули. Потом поднялась. Катя сжала пальцы сильнее — «ты уверена?» — и отпустила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можно я скажу? — спросила я.

Лера подняла бровь.

— Конечно, Арина. Мы же за честный разговор.

Я услышала, как кто-то выключил кондиционер — и шум воздуха исчез. Оказалось, без него в зале слишком тихо.

— Да, на фото я, — сказала я. Голос был ниже, чем обычно. — И да, в тот вечер я была в кабинете у Максима.

Зал втянул воздух. Кто-то уронил ручку.

— Можно рассказывать истории так, чтобы это было похоже на расследование, — продолжила я. — Можно — так, чтобы ты сама в них выглядела героем. Но есть другой способ — говорить правду без украшений.

Я перевела дыхание. Выстрелы пульса стали тише.

— Я отправила то сообщение. Я думала о мужчине, который мне нравится. Мне было стыдно. И я боялась. Не увольнения — осуждения. Потому что в нашей культуре женщине всегда стыдно: если она слишком холодна — «фригидная», если слишком живёт — «легкомысленная». Я попала в ловушку.

Кто-то еле слышно сказал «гм». Олег перестал качать ногой.

— Максим — мой руководитель, — продолжила я. — Я уважаю его как профессионала. Да, он выделял мою работу. Да, у нас были вместе проекты. И да, — я позволила себе улыбнуться, — я люблю его.

Эти слова так легко слетели с губ, будто они всю жизнь сидели у меня под языком. В зале было так тихо, что я слышала, как у HR шуршит бумага, когда она переворачивает страницу. И вдруг я больше не чувствовала стыда. Только ровное тепло, как у батареи зимой — не обжигающее, а обволакивающее.

— Что до «фаворитизма», — я повернулась к экрану, на котором застыли мои полураскрытые губы и прямоугольник света из двери, — я готова пройти любой аудит. Пересмотреть задачи, сроки, показатели. Я работаю не меньше других. Возможно, иногда — больше. Понимаете, когда тебя обсуждают за спиной, ты учишься работать так, чтобы результат говорил сам за тебя.

Лера улыбнулась, но улыбка дрогнула.

— Красиво сказано. Но ты уходишь от сути. Субординация нарушена.

— Согласна, — ответила я. — Субординация — ломкая штука. Именно поэтому сегодня я написать заявление о переводе на другой проект и отстранении от прямого подчинения. Чтобы вы, Лера, и все здесь понимали: мои чувства к человеку — это не инструмент карьерного роста. Это, внезапно, чувства.

По залу пробежал шорох. Кто-то — я уверена, что это была Катя — негромко выдохнул «да!». Олег присвистнул, но тут же кашлянул, делая вид, что это «что-то в горле». HR подняла глаза — первый раз за встречу — и кивнула мне, как хирург, который увидел, что пациент дышит сам.

— Впрочем, — я почувствовала, как во мне поднимается то самое лёгкое, почти дерзкое чувство, — если мы уже говорим о «фактах», давайте говорить честно. Фото, где я выхожу из кабинета, сделано из коридора. Кто его делал? И почему человек с телефоном караулил меня в пустом офисе? Это забота о ценностях или вторжение в личное пространство коллег?

Лера подалась вперёд:

— Не переводи стрелки.

— Я не перевожу, — сказала я спокойно. — Я просто напоминаю: любые доказательства имеют автора. И мотивацию. У каждого в этом зале есть работа. Я хочу выполнять свою. А вот ты сегодня занималась шпионажем, монтажом слайдов и театром. Твоя цель — не защитить компанию. Твоя цель — унизить меня.

Слова прозвучали просто, без украшений. И от этого — сильно.

— Если кому-то важны мои показатели, я готова отчитываться хоть каждый день. — Я кивнула HR. — Если кому-то важны мои чувства — они принадлежат мне. И ещё одному человеку.

В дверях щёлкнула ручка. Я обернулась — и увидела Максима. Он стоял прямо, слишком спокойно, как шторм, который принял решение. В этот момент я почувствовала странную лёгкость: будто всю тяжесть, что я тащила на себе, кто-то снял и подержал несколько секунд, чтобы я могла расправить плечи.

— Продолжайте, — сказал он тихо. Тишина отозвалась.

Я кивнула, хотя сердце снова ускорилось.

— Я знала, что, возможно, потеряю здесь всё. Но я не хочу терять себя. Я люблю этого человека. И если из-за этого меня назовут карьеристкой — пусть. Я буду карьеристкой, которая приходит в офис в девять, уходит в десять и делает свою работу. А дома — любит.

Катя засмеялась — тихо, облегчённо, как после долгой задержки дыхания. Олег отодвинулся на стуле. Лера прикусила губу.

HR отложила ручку:

— Спасибо, Арина. Это смелое заявление. С точки зрения процедур — мы инициируем проверку в целях исключения конфликта интересов, предложим временную смену руководителя и… — она повернулась к Максиму, — вероятно, временное отстранение от принятия решений по проектам, где задействована Арина.

— Разумеется, — сказал Максим. Его голос был низким и ровным. — Я поддерживаю. И добавлю: если кто-то считает, что Арина получила что-то незаслуженно — давайте пересмотрим распределение бонусов за квартал, включая мой.

В зале что-то тихо хрустнуло — возможно, чьи-то ожидания. Лера открыла рот, но закрыла, потому что момент вдруг перестал принадлежать ей.

— А слайды, Лера, — вмешался Олег, неожиданно сослуживший услугу, — я бы в следующий раз проверял на предмет разрешения на съёмку. У нас же корпоративная этика, ты сама говорила.

Кто-то прыснул. Ещё кто-то кашлянул, пряча улыбку. Лера сверкнула глазами:

— Вы все…

— Я всё сказала, — перебила я мягко. — И это всё.

Я села. Колени дрожали, но это была уже другая дрожь — не от стыда, а от того, что мы прошли по лезвию и не сорвались. Катя под столом постучала по моему колену: «Браво». На экране застыл слайд с регламентом — холодные буквы на белом поле. Я вдруг подумала, как странно: иногда, чтобы вернуть смысл словам «честь», «уважение» и «этика», нужно сделать шаг, от которого тебя отговаривают.

Встреча завершилась быстро. HR озвучила формальности, предложила в течение дня прийти к ней «по одному» за уточнениями. Люди начали вставать, шуршать бумагами, отодвигать стулья. Шёпот сместился — теперь он был другим: «она реально сказала», «а он — ничего, не оправдывался», «ну, в принципе, уважуха».

Лера собрала ноутбук резкими движениями. Наши взгляды встретились ненадолго. В её глазах было много вещей — обида, злость, неверие. Но торжества уже не было. Она вышла, резко, громко стуча каблуками, будто отбивая марш.

Олег поравнялся со мной, притушив ухмылку.

— Ну что, — пробормотал он, — шоу удалось. — И, секунду поколебавшись, добавил: — Ты держалась молодцом.

— Запомни это, — сказала Катя, появившись у меня за спиной. — И, пожалуйста, перестань быть зрителем, когда рядом топят.

Олег криво усмехнулся и ушёл. Мы с Катей остались у пустого экрана. Я сделала глоток остывшего кофе — он был горьким и правильным.

— Ты молодец, — сказала Катя. — Очень.

— Я просто устала бояться, — ответила я и услышала, как в дверях снова щёлкнула ручка.

Максим стоял в проёме, не подходя ближе, — как будто в этом пространстве нам было позволено только то, что не разрушает хрупкий баланс. Его взгляд встретился с моим — открытый, без защит. Всё, что хотелось — подойти и дотронуться до него, хотя бы пальцами. Но сегодня мы выбрали другие прикосновения — к собственному голосу, к честности, к ответственности за последствия.

— Мы поговорим, — сказал он тихо. — Но позже. Сначала — процедуры.

— Я знаю, — ответила я. И вдруг улыбнулась — по-настоящему, впервые за утро. — Я тоже поговорила.

Он кивнул, и в этом кивке было всё: «слышал», «горжусь», «рядом».

Когда он ушёл, Катя ткнула меня в плечо:

— Пошли. Я знаю место, где готовят булочки, обещающие утешение и честно его выполняющие.

— Булочки, обещающие… — я хмыкнула. — Вот бы все обещания так держали.

— У нас сегодня уже одно исполнилось, — серьёзно сказала Катя и подтолкнула меня к выходу. — Ты перестала быть тенью.

Мы шли по коридору, где на стенах отражались наши силуэты — одинаково чёткие, одинаково реальные. Где-то в глубине офиса снова зашумел кондиционер, возвращая привычные звуки рабочего дня. А я подумала: иногда скандал — это не про разрушение. Иногда это про распахнутое окно, через которое наконец-то проветривается воздух.

И да, впереди будет проверка, шёпот, чьи-то холодные взгляды. Но где-то под всем этим уже теплилось другое — ровное, тёплое, упрямое: моё «люблю», сказанное вслух.

Глава 10. На распутье (POV Максима)

С утра город был сух и прозрачен, как лист стекла. Я поднялся в лифте на двадцать пятый этаж — туда, где знала каждый изгиб стен, каждая панель и каждая тень. Когда двери разошлись, меня обдала знакомая прохлада коридора, и впервые за долгое время я не почувствовал привычного прилива силы. Лишь ясность. Та самая, которая приходит после бури.

На столе в кабинете лежало короткое письмо: «Прошу считать это уведомлением о сложении полномочий генерального директора по собственному желанию…» Я написал его ночью, дома, когда откинулся на спинку кресла и просто слушал тишину. В тишине был её голос: спокойный, твёрдый, прозвучавший вчера в большом зале. «Я люблю его». Не оправдание. Не защита. Признание — простое и точное, как выдох. После этих слов все остальные вопросы вдруг стали неважными.

Я позвонил HR и юристу. Мы встретились в девять, быстро, без прелюдий.

— Максим, — начала HR, — процедуры понятны. Конфликт интересов, пересмотр проектов…

— Не тратьте слова, — сказал я. — Я ухожу. Временный управляющий есть?

Она моргнула:

— Совет директоров назначит исполняющего. Но, Максим, компания…

— Компании будет лучше, если я сниму с неё лишний шум. И ещё, — я положил рядом с заявлением лист с фамилиями, — прошу оформить Арине перевод на нейтральный проект, без штрафов, без намёков в личном деле. Она не нарушала ничего, кроме вашего спокойствия. Этого достаточно, чтобы на неё не давили.

Юрист поджал губы, но кивнул. HR записала: «без санкций». Я видел, как она краем глаза поглядывает на меня — словно пытается отыскать в моём лице тот самый огонь, за который меня боялись и уважали. А я сидел совершенно ровно. Страх ушёл вместе с властью. Остался выбор.

К десяти в офисе уже гудело. Гул шёл, как от улья: «слышал?», «говорят, уходит», «ну конечно», «достойно», «сам виноват», «а она?» — «говорят, перевод», «а Лера?» — «на ковёр попадёт, думаешь?»

Олег заглянул в кабинет без стука, как всегда.

— Так, — сказал он, прищурившись, — значит, слухи — это не только кофе в нашей компании, да?

— Присаживайся, — я указал на кресло.

Он сел, положил ногу на ногу, разглядел письмо.

— Не геройствуй, — буркнул Олег. — Ты не первый начальник, у которого жизнь случилась. И не последний.

— Я не геройствую, — ответил я. — Я убираю из уравнения человека, на которого сейчас проще всего повесить всё.

Он помолчал, поцарапал подлокотник ногтем.

— Она вчера держалась. Я думал, сломается, а она… — он качнул головой. — Красиво сказала.

— Я знаю, — тихо сказал я. В груди что-то сжалось — от гордости и нежности одновременно.

— И ещё, — Олег криво улыбнулся, — девчонки в отделе уже спорят, кто теперь будет «фавориткой». Люди быстро переключаются. Но ты давай… не исчезай. Просто уйди красиво.

— Красиво — это когда по совести, — ответил я.

Он поднялся, коротко пожал мне руку — без фокусов, без советов, как равный равному, — и ушёл. Дверь закрылась. На секунду стало так тихо, что я услышал собственный пульс — ровный, уверенный.

Лера появилась позже. Она постучала, но не дожидаясь ответа, вошла, как хозяйка. На лице — тщательно собранная маска: ни злости, ни радости. Только настороженная победа, которая уже знает, что ей недолго жить.

— Я слышала, — произнесла она, ныряя взглядом к бумаге, — вы уходите.

— Да, — сказал я. — Для компании это правильно.

— А для вас? — она улыбнулась тонко. — Восстановиться после такого…

— Для меня — честно, — перебил я. — И ещё, Лера: фото в коридоре — нарушение. HR знает. Я не поднимал это вчера, чтобы не превращать всё в свару. Но ты больше не определяешь тут повестку.

Она сжала губы. Маска дала трещину.

— Я хотела справедливости, — сказала она.

— Ты хотела зрителей, — ответил я спокойно. — И устроила спектакль. За спектаклем всегда остаётся мусор. С уборкой тебе предстоит знакомство.

Она развернулась и ушла. Каблуки застучали быстро, как барабанный бой. И стихли.

Я нашёл Арину возле окна в конце коридора — там, где город кажется ближе. Она стояла, прижав ладони к холодной раме, и смотрела вниз, как будто пыталась угадать по мерцанию машин траекторию собственной жизни.

— Привет, — сказал я.

Она обернулась. В её глазах — та же ясность, что и во мне утром.

— Привет.

— Я подписал, — я показал на конверт. — Для них, для всех — так будет лучше. И для тебя.

Она долго смотрела на меня.

— Максим, — произнесла она тихо, — если ты делаешь это «для меня», не делай. Я не жертва и не повод. Я взрослый человек. Я приняла решение говорить вслух вчера — и не хочу, чтобы сегодня кто-то молчал из-за меня.

— Я делаю это для себя, — ответил я. — Потому что дальше не смогу быть «директором», когда хочу быть тобой. Твоим мужчиной. И партнёром.

Она вздохнула, едва заметно улыбнулась.

— Партнёром?

— Да, — я качнул головой в сторону города. — Я хочу открыть свою историю. Небольшую студию — стратегию, креатив, внятные сроки без показных совещаний. Без стеклянных стен, где производят впечатления вместо смыслов. И хочу, чтобы ты была рядом — не «подчинённой», не «любовницей», а человеком, который принимает решения и которому я доверяю. Хочу делить с тобой не только ночь, но и утро: бюджеты, дедлайны, нервные брейнштормы и кофе в четыре утра, когда кампания горит. Хочу, чтобы мы оба ставили подписи там, где будет написано «совладельцы».

В её глазах заплясал свет — тот, который не подделывают. Она шагнула ко мне и коснулась конверта с заявлением.

— Справедливо. — Она подняла взгляд. — Тогда мой конверт будет рядом. Я ухожу тоже. Не потому, что мне страшно. А потому, что я хочу идти туда, где нас не делят на «выше/ниже», «можно/нельзя». Я хочу быть там, где ты — и где я сама.

Я взял её ладонь.

— Спасибо.

— Это не «спасибо», — сказала она. — Это «давайте жить».

Днём офис жил нашей тенью. Коллеги сторонились, шептались, делали вид, что не замечают, хотя глаз блестел любопытством. HR вежливо кивала, выстраивая календарь передач дел. Олег исправно раздавал сухие указания, удерживая всё на рельсах. Катя влетела в мой кабинет как солнечный зайчик:

— Подписываем, да? Ура, наконец-то хоть одна история в этой конторе заканчивается правильно! — Она подхватила Арину под руку, повернулась ко мне: — Смотрите мне, Максим Сергеевич, не растеряйте девчонку в своих новых проектах. Её надо кормить усиленно: булочки и признания. Булочки — два раза в день, признания — три.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Учту регламент, — улыбнулся я.

— А Лера… — Катя пожала плечами. — Её на комитет по этике позвали объясняться. Похоже, её эпоха быстро сменилась эпохой ай-ай-ай.

— Мир любит баланс, — сказал я.

Катя кивнула.

— Я за вас рада. Честно. — И шепнула Арине: — Напиши мне адрес нового офиса. Я уже купила кружку «Главная по счастью».

Вечером коридоры опустели. Охранник зевал у турникета, уборщица напевала себе под нос в соседнем крыле. Мы остались вдвоём в моём кабинете — в том самом, где всегда пахло кожей, бумагой, чуть-чуть — моим одеколоном и всегда — ответственностью. Сегодня запах был мягче. Ответственность сменилась свободой.

На столе лежали последние вещи: ручка, которую подарили на первую должность; блокнот с заметками от руки; старый чехол для визиток. Я провёл ладонью по столешнице, как по коже старого друга.

— Кажется, этот стол видел слишком много, — сказал я.

— Ему будет о чём молчать, — ответила она. Глаза её блестели. — Давай попрощаемся. По-настоящему.

Я подошёл и обнял её. Сначала — просто, как обнимают перед долгой дорогой. Потом — медленнее, ближе. Я запомнил изгиб её ключицы, тёплый ритм под пальцами на спине, то, как она расправляет плечи, когда моя ладонь оказывается у неё на затылке. Я целовал её неторопливо: уголок губ, линию челюсти, мягкий изгиб уха, впадинку у шеи. Каждый поцелуй — как штрих в альбоме, который забираешь с собой.

— Не спеши, — прошептала она. — Хочу успеть всё прожить.

Мы не спешили. Пуговицы отзывались тихими щелчками. Ткань шуршала. Вечер за окном стекал янтарём. Я чувствовал, как её дыхание становится глубже, как она движется навстречу — уверенно, без тени вчерашнего стыда. Я снимал с неё офис, слой за слоем — холодные правила, оценки чужих глаз, необходимость держать подбородок. Оставлял только её — живую, тёплую, мою.

Она провела ладонью по моему вороту, скользнула к сердцу, как будто сверяла пульс с собственным.

— Слышишь? — прошептала. — Это мы.

Я усадил её на край стола. Дерево тихо скрипнуло, будто признало: да, это — последняя глава здесь. Я встал ближе, прижал к себе, и мы какое-то время просто стояли так, сведённые в один ритм. Она закрыла глаза, доверившись мне без остатка, и я поцеловал её ещё раз — так, как целуют, когда не прощаются, а обещают.

Когда мы любили друг друга, не было поспешности. Не было спектакля. Было движение навстречу — мягкое, глубокое, запоминающее каждое касание. Я учил наизусть её вдохи, её тихие звуки, её пальцы, что находят мою ладонь, — и складывал всё это в память, где хранились не триумфы и не сделки, а то, что делает человека человеком. Мы будто заново обжили этот кабинет — не ради власти, а ради прощания. И когда тёплая волна накрыла нас обоих, я услышал, как она назвала меня по имени — неофициально, без дистанции, как зовут того, кто стал домом.

Мы долго сидели, обнявшись, в полутьме. За стеклом город светился, как развёрнутый атлас огней. Она положила голову мне на плечо.

— Кажется, я впервые за много месяцев дышу полной грудью, — сказала она.

— Потому что теперь мы дышим не в унисон с офисным кондиционером, — усмехнулся я. — А сами.

Она улыбнулась, лениво потянулась, подобрала расстёгнутую блузку. Я помог ей застегнуть последнюю пуговицу — медленно, будто запечатывал письмо, которое понесёт только один адресат — я. Она поправила мой воротник.

— Ты готов? — спросила.

— Да, — ответил я. И понял, что это «да» — не про увольнение. Про нас.

Мы сложили пропуска на стол. Идти было легко. В коридоре горела дежурная лампа, оставляя на полу длинные золотые дорожки.

— Знаешь, — сказала она, когда двери лифта сомкнулись, — мне как будто вернули имя. Не должность, не статус. Имя. Арина, которая любит Максима и умеет работать.

— А мне — сердце, — сказал я. — И очень конкретный план.

— План?

— Завтра в одиннадцать — переговорная в коворкинге на Красносельской. Я уже забронировал. Название обсудим. Я за «Студию», ты — за «Лабораторию». Спорить будем честно.

— С признаниями и булочками, — добавила она, смеясь.

— Это у нас по регламенту.

Лифт опустился на первый этаж. Мы вышли на улицу. Воздух был прохладным, чистым — в нём пахло асфальтом и началом. Где-то вдалеке загудел трамвай, и мне вдруг показалось, что весь город тихо поддакнул нашему решению: «да, пора».

Мы пошли по ночному бульвару, чуть касаясь плечами. Я не держал её за руку — и всё равно чувствовал, как она есть рядом, не подчинённая, не секрет — моя женщина и мой будущий партнёр. Мы говорили о мелочах: о кофемашине, которую придётся купить первее стола, о том, как лучше строить брифы, и как назвать первый пилотный проект, чтобы он был о смыслах, а не о шуме.

— А если не получится? — спросила она вдруг. Не со страхом — с интересом, как человек, который любит честно смотреть вперёд.

— Тогда у нас всё равно получится, — сказал я. — Потому что главное уже случилось. Мы выбрали себя.

Она кивнула, и в этом кивке были любовь, надежда и то самое освобождение, которое не выпросишь ни у одной должности. Оно приходит только тогда, когда сам себе говоришь «да» и не оглядываешься.

Над нами теплились окна. В одном из них, далеко наверху, всё ещё горел свет моего бывшего кабинета. Он казался маленькой звёздой, отставшей от созвездия. И я вдруг понял: там осталась только мебель. Всё важное — шло рядом со мной, в такт моим шагам.

Глава 11. Новый старт POV Арина

Я открываю дверь ключом и первым делом снимаю туфли так, чтобы каблуки не стукнули о порог. В новой квартире звук легко разлетается по комнатам — стены белые, свет ложится широко, а воздух пахнет лавандой из маленького саше в шкафу. Я люблю этот запах: он как новая страница, которую не страшно испортить.

Сегодня я выиграла тендер. Наши концепции разложились перед заказчиком в аккуратные ряды, как карты на зеленом сукне, и я впервые почувствовала себя не «младшим специалистом», а кем-то, кто умеет ставить фигуры так, чтобы партию завершить красиво. Команда поздравляла меня искренне, начальница крепко обняла и сказала: «Ты это сделала сама». Я ловила фразы, как солнечные зайчики на стекле, и думала, как расскажу об этом Максиму.

Он обещал вернуться к восьми — был в коворкинге, где оживает его новый проект. Мы договорились, что дома — не переговорная, но он всё равно иногда приносит ноутбук на кухонный стол и делает пометки на салфетке. Я научилась улыбаться и забирать у него ручку, сжимая его пальцы: «Потом». И он сдаётся, будто рад, что кто-то бережно нажимает на тормоз вместо него.

Сбрасываю пиджак на спинку стула, наливаю в высокий бокал воды и прислоняюсь к подоконнику. Телефон вибрирует — Катя.

Катя:

«Ты звезда. Лера завалила отчёт, прикинь? Клиент ушёл. Не злорадствую… ну, чуть-чуть. Ты — умница. Пей за себя».

Я какое-то время смотрю на сообщение, и комок в груди рассасывается окончательно. Ни злости, ни желания «доказывать». Просто тихое облегчение, как будто кто-то аккуратно снял с плеч тонкую, но тягучую сеть чужих ожиданий.

— Пей за себя, — тихо повторяю я и ставлю в холодильник бутылку шампанского, купленную «на всякий случай».

Пока жду Максима, перебираю папку с распечатками — здесь мои черновики, наброски слоганов, глупые каракули на полях. В новой компании никто не знает моих прошлых ошибок, моих случайных сообщений неслучайным людям и не слышит шёпот стеклянных стен. Здесь у меня собственный голос. Я улыбаюсь этому голосу.

Дверь открывается ровно в восемь ноль семь. Секундой позже в коридоре появляется Максим: взъерошенные волосы, расстёгнутый верхний пуговичный, в руках бумажный пакет с горячими коробками.

— Суши победительницы, — объявляет он и поднимает пакет повыше. — И один преступно большой чизкейк.

— Идеальная диета, — смеюсь. — Победительница готова.

Он ставит пакет на стол и обнимает меня, не дожидаясь ответа. Его ладони ложатся на мою талию уверенно и в то же время осторожно, будто он проверяет, не исчезну ли я, если прижмёт сильнее. Я утыкаюсь носом в его шею — он пахнет чем-то свежим, дождём и чуть-чуть кофе.

— Рассказывай, — просит он, касаясь губами виска.

— Выиграли. Мой слоган зашёл. И презентация. Я… — я неожиданно сглатываю, и голос выходит тише. — Я ни разу не запиналась.

Он отстраняется ровно на то расстояние, чтобы увидеть мои глаза.

— Гордость — плохое слово для того, что я чувствую, — говорит он. — Оно слишком сухое. Я… радуюсь тобой.

Я смеюсь, потому что он иногда бывает таким странно правильным. И тем дороже его редкие неприкрытые признания.

На кухне быстро становится тесно от горячих коробочек, палочек и двух бокалов шампанского. Мы чокаемся — «за тебя», «за нас», «за то, что дальше будет ещё интереснее». Максим вытаскивает маленькую свечу-таблетку, зажигает и ставит на край стола. Пламя отражается в стекле окна, в его зрачках — и я ловлю себя на мысли, что хочу праздновать не только словами.

— У тебя соевый соус на губе, — говорит он и тянется салфеткой, но в последнюю секунду меняет траекторию и касается этой точки губами.

Кожа подаётся жару как тонкий лёд под лучом. Я улыбаюсь, и он улыбается тоже — эта улыбка на пару градусов темнее, чем его обычная рабочая.

— Ты дразнишь, — говорю я.

— И буду, — отвечает он тихо. — Сегодня ты задаёшь правила, помнишь?

Мы действительно договорились: сегодня — мой вечер. Я киваю и чувствую, как по спине проходит тонкая волна власти — мягкой, ласковой. Не «подчинённой», а женщины, которая выбирает и которой отвечают.

Я отодвигаю стул и встаю. Медленно прохожу вдоль стола, будто на подиуме, хотя на мне всего лишь простое чёрное платье. Его взгляд скользит вслед — я чувствую его почти физически, как шёлковую ленту, которая тянется от его глаз к моей коже. На секунду задерживаю пальцы на ремешке платья и… оставляю его нетронутым. Пусть ждёт.

— Закрой ноутбук, — прошу я, взглядом кивнув на его сумку, которую он машинально поставил рядом. — И телефон тоже. Сегодня у нас свой бриф.

Он послушно закрывает сумку и отодвигает её ногой подальше.

— Готов к твоему ТЗ, — усмехается.

— Первое: — я дотрагиваюсь до его плеча. — Никаких сложных слов. Только те, что можно шептать.

— Принято, — его ладонь скользит по моему запястью, и я чувствую, как внутри что-то отзывается трепетом.

— Второе: — я делаю шаг ближе. — Не спешить.

Он кивает и притягивает меня к себе. Поцелуй сначала мягкий, как прикосновение губ к краю бокала, потом глубже — но всё равно осторожный. Его пальцы находят линию шеи и опускаются ниже, туда, где биение сердца чуть заметно толкает кожу изнутри. Я отвечаю, не пряча ни жадности, ни радости. И да, ни капли страха.

Я касаюсь его рубашки и медленно веду пальцами по пуговицам, чувствуя под тканью знакомое тепло. Когда ткань раскрывается, я раздвигаю полы и кладу ладонь ему на грудь. Он дышит глубоко, ровно, и это дыхание, кажется, выравнивает моё собственное.

Мы смеёмся, когда коробочка с роллами предательски скользит к краю стола. Максим ловит её одним точным движением, и я шепчу: «Спаситель». Он отвечает: «Твой», — и в этом коротком слове больше честности, чем в любых клятвах.

Я отступаю, тяну его за руку к спальне. Мы идём медленно — я специально, он из уважения к правилу. Возле двери я оборачиваюсь, упираюсь спиной в стену. Его ладони ложатся по бокам, образуя вокруг меня теплую раму. Он касается лбом моего лба — этот жест я люблю сильнее всех, потому что он всегда чуть останавливает мир.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Позволь сказать одно «сложное» слово, — просит он, улыбаясь виновато. — Спасибо.

— За что?

— За тебя сегодня, за нас вообще, — он едва слышно касается губами моего носа. — И за то, что ты всегда находишь для меня правильные границы.

Я киваю — и это «да» на всё: на ночь, на утро, на то, что мы строим не быстро, но верно.

В спальне полутемно. Я не включаю верхний свет, только бра. Он срывает с меня смех, когда подхватывает за талию и кружит; я делаю вид, что протестую, — «медленно!», — и мы вместе падаем на край кровати. Одежда оказывается на полу не сразу: мы расстаёмся с ней постепенно, будто учимся новой медленной речи, где каждый выдох — пауза, а каждый вдох — слово.

Его поцелуи становятся глубже; он знает мои привычные тропинки — линию ключицы, тонкую кожу на внутренней стороне запястья, изгиб спины — и идёт по ним безошибочно. Я отвечаю смело: пальцы скользят по его плечам, задерживаются на затылке, запутываются в коротких волосах. Он тихо выдыхает моё имя — «Арина» — так, будто произносит пароль.

Мы смеёмся снова, когда простыня упрямо сбивается в комок, и я скидываю её ногой, а он делает вид, что это стратегический манёвр. В этой лёгкости есть что-то освобождающее: мы наконец позволяем себе не быть идеальными. Не быть «боссом и сотрудницей», «правильными» и «сильными». Быть живыми.

Когда мы, наконец, сходимся ближе, чем слова, я слышу только его дыхание и собственный пульс. Движения находят свой ритм будто сами: то медленнее, когда хочется растянуть удовольствие, то глубже, когда больше не выдерживается тишина между вдохом и выдохом. Я цепляюсь за его плечи; он отвечает, сжимая мою ладонь — как обещание: я здесь. Я — с тобой.

И где-то на этой волне, уже почти на гребне, я смеюсь — не могу остановиться, потому что это счастье выходит из меня всеми возможными способами. Он улыбается тоже, — и это наша лучшая синхронизация за весь вечер.

Мы долго лежим молча. У меня влажные виски, и я слышу, как капля пота скатывается по его шее — я ловлю её кончиком пальца. Максим говорит первым:

— Знаешь, что самое хорошее в новом начале?

— Что?

— Оно наше.

— Наше, — повторяю, прижимаясь к нему сильнее.

Он укрывает меня одеялом, и в этой простой заботе столько тепла, что я почти снова смеюсь. Пламя бра тихо покачивается, отражаясь в стекле шкафа; за окном редкие машины режут ночь на ровные полосы.

Телефон вибрирует, словно вспоминая о мире. Я дотягиваюсь: от Кати — ещё одно сообщение.

Катя:

«Горжусь тобой. И да, Лера — это вчерашний день. Живи сегодняшним».

— Катя передаёт привет, — говорю я. — И философию.

— Она умная, — кивает Максим. — Но я всё равно за то, чтобы жить сегодняшней ночью.

— Поддерживаю, — шепчу я.

Максим прижимает меня к стене так, что я чувствую её холод и его горячее тело одновременно. Его ладони уверенно обхватывают мои бёдра, поднимая меня выше, и в этот момент я цепляюсь за его плечи, вдыхая запах его кожи и кофе.

Его губы жадно ищут мои — сначала настойчиво, потом медленнее, будто смакуя каждый мой вдох. Я отвечаю без страха, почти дерзко, позволяя себе больше, чем когда-либо раньше.

— Ты дразнила весь вечер, — его голос хриплый, низкий. — Теперь я не собираюсь останавливаться.

Его руки скользят по моим бёдрам, выше, к талии, и я сама подаюсь навстречу, помогая снять с себя платье. Оно падает на пол шелестом, и я остаюсь в белье под его тёмным взглядом. В этот миг я чувствую себя желанной женщиной, а не подчинённой или случайной сотрудницей.

Он касается губами моей шеи, медленно спускаясь ниже, и каждая точка его поцелуев будто разгорается огнём под кожей. Я выгибаюсь навстречу, пальцы сами находят путь к его рубашке, срывая пуговицы быстрее, чем я успеваю подумать.

— Арина… — он выдыхает моё имя, и в этом больше страсти, чем в любом признании.

Мы перемещаемся к кровати — шаг за шагом, вцепившись друг в друга так, будто боимся потерять хотя бы секунду. Его тело накрывает моё, движения становятся всё смелее, всё ближе к той грани, за которой уже нет возврата.

Я слышу только наше дыхание и собственные стоны, которые срываются с губ, когда он входит во мне — глубоко, уверенно, словно весь этот вечер был репетицией к этому мгновению.

Мы двигаемся вместе — сначала медленно, будто проверяя, сколько удовольствия способны выдержать, потом быстрее, теряя счёт времени. Его поцелуи впиваются в мои губы, мои ногти оставляют следы на его спине, и каждый новый толчок сливается с моим громким шёпотом его имени.

Кульминация накрывает нас обоих, как взрыв света: я теряю контроль, кричу, не заботясь о том, кто услышит, — и в этот момент понимаю, что больше не боюсь ни людей, ни осуждения, ни прошлого.

Максим держит меня крепко, прижимает к себе, пока наши сердца бьются в унисон. Он целует меня в висок и шепчет:

— Теперь ты — моя. Всегда.

А я улыбаюсь сквозь дрожь и отвечаю:

— И ты мой.

И впервые в жизни это звучит не как игра, а как истина.

Мы засыпаем поздно. Перед тем как окончательно провалиться, я ловлю разбросанные по комнате детали: платье на спинке стула, брошенный на пол ремешок, перевёрнутый бокал с каплей золота на донышке — и осознаю, что впервые за долгое время в этой картине нет ни одной тени. Только свет.

Утро пахнет кофе. Максим двигается по кухне легко и почти бесшумно — я слышу только мягкий скрип половиц и осторожный звон ложки о стенки чашки. Он приносит мне кофе в постель и садится на край, проводит пальцами по моим волосам.

— Сегодня встреча с инвесторами, — говорит он, — а у тебя — созвон с новым клиентом?

— Да. И презентация через неделю. Хочу добавить в неё блок про инсайты из аналитики — те, о которых ты говорил. Помнишь?

— Помню, — его глаза смеются. — Я говорил это на салфетке.

— Вот именно, — улыбаюсь.

Мы завтракаем вдвоём у окна. Город просыпается медленно, и я ловлю себя на мысли, что не жду заката — я жду дня. Работы. Разговоров. Никаких стеклянных стен, никаких чужих шёпотов — только наши голоса, когда мы спорим, смеёмся и договариваемся.

Перед выходом я достаю из сумки блокнот и записываю коротко: «Я — достаточно». Дрожи в руке нет. Максим, заглядывая мне через плечо, ничего не комментирует — просто целует в висок.

— Вечером отметим вторую серию побед? — спрашивает он.

— Если будем соблюдать правила, — отвечаю я с притворной строгостью.

— Значит, медленно, — подыгрывает он.

Я закрываю дверь и улыбаюсь. Лифт едет мягко, как будто тоже знает: я спускаюсь не вниз, а вверх. В руках у меня портфель, на губах — вкус кофе и его «спасибо», которое я буду носить с собой как самый тихий, но самый верный талисман.

Сегодня — мой день. Наш день. И я иду ему навстречу уверенно, любимая и любящая, без оглядки на прошлое. Мы действительно начали заново — и в этот раз всё происходит на наших условиях.

Глава 12. Вместе POV Максима

Иногда я думаю, что вселенная шутит: можно годами выстраивать идеальную конструкцию из правил, регламентов и стеклянных стен, а потом одно случайное сообщение, сорвавшееся у кого-то с пальцев поздним вечером, переворачивает всё.

Если бы мне тогда показали сегодняшнюю картину — нашу квартиру, Арину на диване с подогнутыми ногами, наш разговор о совместных планах, — я бы не поверил. Или, может быть, поверил бы, но испугался. Теперь — нет. Я смотрю на неё и понимаю: это не случайность, это логика сердца, которую я столько лет игнорировал.

Арина чертит что-то в журнале: стрелки, пометки, маленькие квадраты — так она думает. На кофейном столике остыл чай, рядом — телефон, мигнувший уведомлением. Я ловлю себя на том, что слушаю не слова, а силу её голоса: уверенную, спокойную, без привычной оглядки на чужие шёпоты.

— Если интегрировать твой продукт в наш аналитический модуль, — говорит она, — мы уйдём от гипотез к измеримому эффекту. Смотри: бета-версия — внутри трёх месяцев, пилот — через шесть.

Она поднимает глаза на меня, и в их зелени лёгкий вызов.

— Осилим?

— Осилим, — отвечаю я без тени сомнения. — Но с одним условием.

— Какое?

— Мы не превращаем дом в офис. Здесь — только поцелуи и смех. В крайнем случае — флипчарт, — усмехаюсь я.

Она тоже улыбается, закусывает губу. В этой улыбке — женщина, которая знает себе цену, и та самая девчонка, что случайно отправила мне признание в общий чат. От этого смешения у меня по-прежнему перехватывает дыхание.

Телефон вибрирует на тумбочке. Сообщение от Кати. Открываю — фотография с корпоратива: знакомые лица на фоне дешёвых гирлянд, пластиковые бокалы, и Лера, стоящая чуть в стороне с недовольным взглядом, будто ей мешает воздух. Подпись: «Скучаете по офисным войнам?»

Я развернул экран к Арине. Она глянула и тихо рассмеялась, почти беззлобно:

— Нет. Не скучаю.

И добавляет, глядя на меня серьёзно:

— И не хочу, чтобы ты скучал.

— Не скучаю, — отвечаю честно. В груди — тишина и ясность. Двери позади закрылись, и оборачиваться не страшно.

Мы молчим какое-то время, слушая город за стеклом: редкие машины разрезают вечер на полосы; небо, как чёрный бархат, усыпано теплыми окнами. Я беру её ладонь — тёплую, живую — и прижимаю к губам. Эти простые жесты со временем становятся важнее любых клятв: тишина, которая не давит; касание, от которого успокаиваешься.

— Полетим? — спрашиваю вдруг. — Куда угодно. На неделю тишины. Я украду тебя у всех.

— Украдёшь? — она вскидывает брови. — Только если потом вернёшь на презентацию.

Пауза.

— Давай не «или», а «и». Поедем — и запустим общее. У меня готов план по бете, у тебя — по команде. Вместе — быстрее.

Слово «вместе» отзывается в теле ощутимым теплом. Я протягиваю руку, и она легко перекатывается ко мне ближе, как будто всё это — продолжение одной долгой фразы, начатой месяцами раньше.

— Пойдём на балкон, — шепчу. — Хочу украсть тебя хотя бы у комнаты.

Вечер пахнет влажным воздухом и далёкими пекарнями внизу — тёплый хлеб, немного ванили. Балкон маленький, но наш: два стула, плед, пара растений, которые Арина заботливо поливает по утрам. Я встаю у неё за спиной, обнимаю, накрывая ладонями её талию. Она прижимается к мне, как к теплу, и я чувствую, как замедляется наш общий пульс — один на двоих.

— Никогда бы не подумал, — говорю тихо, — что благодарность может быть такой тихой.

Я касаюсь губами её виска.

— Спасибо за то, что не отпустила меня тогда, когда у меня самого не хватало смелости не отпустить.

— Максим, — она поворачивает голову, и наш взгляд встречается. — Мы оба держались. Просто в разные моменты сильнее держал кто-то один.

Я улыбаюсь. В этой фразе — суть. Мы и правда учились попеременно быть опорой. И это, наверное, единственная «арифметика», которой я горжусь.

Я спускаю поцелуи к линии её шеи. Тёплая кожа подаётся, дразнит, обещает. Она слегка закидывает голову мне на плечо, открываясь — доверчиво, свободно. Я вдыхаю её запах — что-то медовое и чистое — и чувствую, как напряжение дня растворяется. Мои ладони медленно скользят от талии выше — к рёбрам — и ниже — по изгибам бёдер. Я делаю всё медленно, как мы и обещали себе: никуда не спешить, не мериться скоростью, а слушать.

— Пойдём внутрь, — говорит она одними губами, и я кивком отвечаю «да».

Мы возвращаемся в гостиную, свет приглушённый. Я накрываю её ладонь своей, переплетаю пальцы — и веду в спальню так, будто в первый раз. Смешно, но каждый раз и есть «в первый». Мы меняемся, но в этом изменении — постоянство.

Дверь закрывается за спиной мягко. Я останавливаюсь, не приближаясь сразу; просто смотрю. Она — в тени, только свет из коридора вырывает контуры: плечи, горло, ключицы. Я делаю шаг, ещё шаг, и, когда оказываюсь рядом, лбом касаюсь её лба. Этот короткий «стук» — наш пароль.

— Скажи, — прошу тихо. — Чего ты хочешь. Сегодня — ты.

Улыбка в темноте — как вспышка.

— Хочу, чтобы ты никуда не торопился. Чтобы всё было… слышно.

Она кладёт мою ладонь себе на сердце.

— Вот так.

Я киваю. Пальцами нащупываю молнию на её платье и так же медленно, как тянут узор на песке, провожу вниз. Ткань сползает по её плечам, раскрывая светлую кожу — тёплую на вид, ещё теплее на ощупь. Она вздрагивает едва заметно, и это вздрагивание проходит по мне ответной волной. Я целую её в ключицу, в углубление между косточками — там всегда бьётся её «да».

Её пальцы находят верхнюю пуговицу моей рубашки: щелчок, пауза; ещё щелчок — и её ладони ложатся мне на грудь. Я задерживаю её руку, прижимаю — мне нравится это простое совпадение: её маленькая ладонь на моём ритме. Мы смеёмся одновременно и оба почти шёпотом: «Слышно».

Мы раздеваемся неторопливо. Вещи оказываются на стуле, на полу, на краю кровати — оставляют следы, как бы фиксируя движение вечера. Я придвигаюсь, и наши тела встречаются — тепло к теплу, дыхание к дыханию. Поцелуй сначала такой лёгкий, что напоминает касание крылом; потом глубже, настойчивее. Я чувствую, как её руки скользят мне на шею, как она приподнимается навстречу, как поддаётся бедром, едва заметно, но это «едва» у меня внутри звучит, как громкая музыка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не спешить, — напоминает она, и я улыбаюсь губами.

Я дразню её — поцелуем под ухом, задерживаясь там, где кожа тоньше; движением ладони по линии спины — ниже и ещё ниже; лёгким прикусыванием, от которого у неё всегда перехватывает воздух. Она отвечает не меньше — кончиками пальцев, которые знают мои слабые места не хуже меня самого: едва ощутимая дорожка от ключицы к груди, круги на моих рёбрах, острый нагретый рисунок ногтей на плечах, от которого я закрываю глаза и дышу глубже.

Время складывается гармошкой — то тянется, то сжимается. Когда я ложу её на простыню, она смеётся — тихо, счастливым смехом, который я узнаю из тысячи. Я накрываю её, и наша тишина становится густой, как тёплый мёд: в ней больше смысла, чем в любой речи.

Я двигаюсь медленно, слушая, как меняется её дыхание, как в нём появляется неровность, как вцепляются в меня её пальцы. Она шепчет моё имя — не зовёт, а будто утверждает меня в этом мгновении. Я отвечаю — её именем, её «да», которое ощущаю кожей. Мы подстраиваемся, ищем один ритм, и когда он случается — тот самый, наш — всё остальное исчезает: стены, город, прошлое.

В какие-то секунды я почти замираю, чтобы услышать, как между нами стучит время; в другие — ускоряюсь, ловя её отклик, её короткие вздохи, её «пожалуйста» без слов. Я держу её за ладонь — крепко, чтобы ни секунды не было сомнений: я здесь.

Её улыбка раскалывается на свет, когда волна накрывает её — так отчётливо, что я вижу, как меняется её взгляд: распахивается, смелеет, становится почти детским — удивлённым и счастливым. Я следую за ней — и мир на мгновение выключается, как если бы кто-то погасил и тут же зажёг свет. Мы падаем в одну тишину — и там дышим, медленно, в унисон.

Я остаюсь внутри, пока не стихнет эхо её пульса. Сдвигаю прядь волос с её щеки, целую в висок. Она тянется ко мне, укрывает нас одеялом. Мы молчим — тот редкий вид молчания, который можно слушать.

— Знаешь, что я понял? — произношу спустя вечность.

— Что? — её голос ленивый, довольный.

— Что «вместе» — это не когда двое держатся за руки и смотрят в одну сторону. Это когда двое смотрят в разные порой стороны, спорят, спорят до хрипоты… а потом всё равно идут плечом к плечу, — я улыбаюсь. — И ещё: вместе — это когда можно молчать и быть понятым.

— Согласна, — её пальцы рисуют круги у меня на груди. — Добавлю пункт: вместе — это когда хочется планировать.

— Планировать и нарушать план, — усмехаюсь. — Завтра: ты — пункты по бете, я — пул кандидатов в команду. Послезавтра — билеты в Рим.

— Ты хотел украсть меня у всех, — поддразнивает она.

— Украду законно, — отвечаю. — С багажом и страховкой.

Она смеётся и прижимается ещё ближе. Я чувствую, как её дыхание выравнивается — становится ровным и тёплым. На прикроватном столике телефон мигает — наверное, Катя прислала ещё один смайлик-пожар. Я не беру. В эту ночь у нас нет зрителей, кроме луны за окном.

Когда она почти засыпает, я осторожно выбираюсь из одеяла, беру плед с кресла и набрасываю поверх — так, чтобы не потревожить. Долго смотрю: у неё привычка прикусывать губу даже во сне — смешная, нежная деталь, которая почему-то каждый раз стреляет мне в сердце. Прячу прядь за её ухо, касаюсь губами века — лёгкий поцелуй-обещание.

Возвращаюсь на балкон на минуту. Город дышит ровно. Я облокачиваюсь на перила и впервые за долгое время не считаю «что будет, если». У меня есть ответ: будет она. Будем мы. Будут планы — управляемые нами, а не страхами. Будет работа — нужная не для статуса, а для смысла. И будут вечера, похожие на этот.

Я возвращаюсь в спальню. Она, не просыпаясь, тянется ко мне, находит вслепую и улыбается во сне — так, что у меня внутри становится светло, как от первого глотка утреннего кофе. Я обнимаю её и погружаюсь следом.

Перед тем как провалиться, думаю, что важные итоги всегда оказываются простыми: мы остались вместе. И это единственный результат, который имеет значение.

Утро приходит без будильника. Мы просыпаемся почти одновременно — редкая роскошь. Я варю кофе, она режет фрукты. На холодильнике — листок с кривым маркерным «Бета — 3 мес. Рим — 6 дней. Целоваться — ежедневно», которое она написала вчера, смеясь. Я добавляю ниже: «Спорить безопасно. Любить — обязательно».

Перед тем как разойтись по задачам, мы задерживаемся у двери на секунду дольше. Я целую её — коротко, но с тем запасом тепла, которого хватит до вечера, а потом ещё на пару жизней.

— Вечером продолжим, — обещаю.

— Медленно, — напоминает она, щуря глаза.

— Медленно, — подтверждаю и отпускаю. Но только руку. Не из сердца.

Мы выходим в день, где нас ждут новые люди, новые цифры, новые проекты. И ни одной стеклянной стены, за которой нужно прятаться. Только прозрачный воздух, в котором хорошо дышится вдвоём.

Конец — который на самом деле начало. И да, хэппи-энд — потому что мы его каждый день дописываем сами.

Конец