1843-й. Часть 11

Посреди ночи, я просыпаюсь от раскатов грома. Дождь стучит в окна спальни, барабанит по крыше. Гроза… Раскаты грома грохочут над домом графа Вронского, падающие с неба молнии подсвечивают окна, а Алексея в постели нет. Мне становится страшно, сидеть в постели во время грозы и ждать неизвестно чего. Так что я спрыгиваю на пол, бегу в двери, потом бегу по коридору, в надежде найти Алексея, в надежде снова с ним поговорить… Хотя я и понимаю, что разговоры с Вронским бесполезны, что он никогда не отступится от своей кузины… Но, несмотря на все на это, я все равно ищу его.

Его нигде нет, и коридор дома Вронского пуст и мрачен, а за окнами по-прежнему бушует непогода. И тут, совершенно внезапно, я слышу голоса. Они доносятся до меня из-за неприкрытой двери, из той спальни, что в самом конце коридора. Я подхожу к торцевой спальне, и стою на пороге, но не решаюсь зайти. Нет, не решаюсь. Из-за двойных дверей до меня доносятся голоса. Я слышу басовитый, приглушенный голос графа Алексея, потом безмятежный и лукавый голосок Тамары, который говорит:

-Ну и чудненько все устроилось… так, что лучше и нельзя… Ты женишься на Машке, а я выйду замуж за князя Дроздовского, и, вуаля! Он покупает Сосновку у Пустовойтова, и мы с тобою, милый, живем бок о бок, и никто никогда ничего не поймет!

-Тут две беды, дорогая моя… - грустно отвечает Вронский, - Первая - это то, что Сосновку и Белые Колодези у Пустовойтова перехватил Левин, и второе - то, что Мари не оказалась такой дурой, как я думал, и уже обо всем догадалась… Ну, зачем ты вчера пришла в мою спальню, когда я был там с Мари?

-Сама не знаю… мне вдруг так захотелось посмотреть, как ты с ней… совсем даже не понимаю, зачем это мне было нужно… ну, не удержалась я, просто не удержалась…

-Не делай этого больше, дорогуша, или я буду запирать дверь моей спальни на замок…

-Тогда мне придется подглядывать в замочную скважину! - с легким смешком говорит кузина Алексея.

-Ты моя озорница… - тоже смеется Вронский, потом все затихает, и я вдруг понимаю, что там, в полутьме спальни, под белеющим в сумраке покрывалом, Вронский целует свою кузину. И как раз поэтому и Вронский, и Тамара сейчас молчат. Тут я слышу такой раскат грома, что я приседаю от страха, молния совсем близко, за полукруглым коридорным оконцем. Мне кажется, протяни руку сейчас, и схватишь эту молнию, совсем как Громодержец Зевс из «Сказок о Древней Греции», что я прочитала недавно…

И тут случается страшное. С потолка коридора, как раз там, где я стою, раздается страшный хруст, и потом глухой, но очень мощный удар, и весь дом ходит ходуном, и мне даже кажется, что потолок, аккурат над тем местом, где я стою, слегка прогибается. От ужаса, я пускаюсь наутек, на звук голосов Вронского и Тамары, и с размаху прыгаю на их постель, внезапно оказываясь между ними…

Тамара с Алексеем смотрят на меня, ошарашенно, а я сижу между ними, хлопаю ресницами и говорю:

-Алексей, там что-то так ударило! Ты слышишь?? Я боюсь…

Алексей тоже слышал этот страшный грохот с потолка, он вскакивает с постели, надевает сапоги и убегает, говоря нам с Тамарой:

-Вы, обе! Сидите здесь, и чтобы никуда…

И мы с Тамарой сидим теперь на кровати, и боимся опустить ноги на пол. Так мы сидим довольно долго, ничего не говоря, прислушиваясь к грохоту удаляющейся грозы… В отсветах молний, я вижу лицо Тамары, и понимаю, что она смотрит на меня неотрывно, с любопытством повторяя:

-И что он в тебе только нашел…

-Приблизительно то же, что и в тебе… - отвечаю я ей, страшным шепотом, потом, помолчав, интересуюсь:

-И давно это у вас…?

-Ой, давно… - со вздохом, говорит она, - еще помнится, Анна была жива, и ей очень не нравилось, что Вронский меня… того…

-Какая еще Анна? - удивляюсь я.

-Да, любовница Вронского… бывшая… - безучастно говорит мне Тамара.

-Бывшая? Они что, расстались? И давно? Из-за тебя? - догадываюсь я.

-Нет, не из-за меня… из-за скорого поезда Москва - Санкт-Петербург…

-Она что, уехала от Вронского? Из-за тебя? - опять догадываюсь я.

-Я надеялась, что она просто от него уедет, но вышло хуже: она поскользнулась, и упала под поезд!

Я тут же вспоминаю слухи, которые ходят вокруг Вронского: о нем и какой-то даме, что кинулась под поезд из-за него…

-А, она узнала, что ты с ним, и сразу - под поезд? - легко догадалась я.

-Ну и вовсе не сразу… - отозвалась Тамара, - сначала она безумно ревновала, потом скандалила, кричала на нас с Алексеем почем зря… А у самой-то какие права? Кто она была Алексею, чтобы кричать на меня? Если уж на то пошло, у меня на Алексея было больше прав, чем у нее: он меня первую… того… полюбил… - путанно, объяснила Тамара, - а я тогда молодая еще была, типа тебя… к тому же, сирота… жила на обеспечении у матери Алексея, с двенадцати лет. Родители мои погибли, мать моя была сестрой матушки Алексея…

Услышав этот печальный рассказ, я обняла Тамару, прижала ее к себе. Мне вдруг стало стыдно, что я сама выросла в большой семье, с отцом и матерью, братьями и сестрами, в то время как у самой Тамары, ближе Вронского никого и не было на свете.

Пока мы сидели так, в обнимку, на мой нос вдруг упала большая капля воды. Потом другая. Третья. Четвертая. Пятая.