Горячие игры холодных сердец. Глава 27. Серия: Лесби ролевые игры

Глава двадцать седьмая

Выдув две бутылки вина, а третью оставив Данилову – Кулешов, наконец, покинул номер.          

Оставшись один, Данилов бросился к ноутбуку, вышел на страницу прозерлендовского портала, и набрал в поисковике имя: Вера Саврасава. Когда искомая страница открылась, его взору предстало фото миленькой девушки с теми же чертами лица, грустным взглядом и, ничуть её не портившей застенчивой полуулыбкой – служившей «фирменным знаком» её очарования. На ней было красное платье с восточным рисунком, подчёркивавшее высокую грудь, и белизну хрупких плеч. Шею, как всегда обрамляло жемчужное ожерелье – что так же являлось её эталоном. Первое, что пришло ему в голову – когда он вновь обрёл возможность соображать (так подействовало на него фото прелестной незнакомки) – это сравнить снимки; тот, который красовался на аватарке, с тем, что находился в рамке на камине. Он долго всматривался в эти слепящие чистотой черты, эти, словно сошедшие с небесных высот мироздания хрупкие контуры божественного тела, величие и обаяние которого сродни Афродите, какой она и представала в его воображении.

Нет, автор, не решается описать  э т у  красоту, ибо нет слов, которыми можно было бы  е ё  наделить… О, Афродита, брось немного пены на моё застывшее в нерешительности перо, одари даром красноречия (пусть даже если оно будет с горькой примесью лжи), чтобы я мог излить на этот белоснежный лист все до единой черты (включая родинки на интимных местах), этого божественного создания! и тогда в твою честь, я последую примеру греков – изжарю зайца и сожгу все яблоки и розы…

Когда Данилов, наконец, пришёл в себя, он пробежал глазами список произведений выставленных под фотографией, автором которых была его Богиня. Так, нажимая на названия, он бессмысленным взором пробегал текст, как гонимый волчьей стаей заяц в чаще леса. В основном это были восточные сказки и легенды, наполненные чудесами, волшебством, чуть приправленные любовной лирикой. Главные героини её историй были в основном женщины – богатые, наделённые сильным, властным характером, незаурядные, немного наивные, стремящиеся к свободе и независимости. Прочитав один из рассказов, он почувствовал непревзойдённый талант этой женщины – умевшей с таким неповторимым азартом «тасовать» слова, предложения, источать целые тексты, не гнушаясь никакими канонами; обходя стороной назойливую, навязанную снобами мораль, принципы, стиль. Хватая главу за главой, он был просто зачарован – так могла писать только женщина знавшая материал не понаслышке – много читавшая, проносившая всё прочитанное через себя – своё чувствительное сердце, отдавая себя на растерзание грызущих червём сознания, мыслей – почему-то так ему всё это представилось. И он уже не верил словам Кулешова, будто она опасна и коварна. Он увидел её чуткой, нежной, доброй, всегда стремящейся помочь, поддержать и вознести до Небес. Того, кто рядом. Кто не уйдёт. Не предаст. Не изменит.

Автор так же не станет упоминать названия произведений и их содержание, ибо описываемая героиня (впрочем, как и герой) реально существующие люди, а потому, пусть и это остаётся для читателя тайной.

Проторчав на странице Веры Саврасавай весь вечер, Данилов всё же решился и написал рецензию на одно из произведений, сравнив её стиль с Франсуазой Саган и Хемингуэем. Это те произведения, которые не имели «сказочный жанр», ибо писала она о разном: здесь были и зарубежные, и из старинной жизни и много чего разного. Ответила она почти сразу же, словно ждала его отклик. Её рецензия просто убила его –  красотой слога, стиля, и чего-то ещё, чего он пока не мог объяснить себе. Читая её рецензии, он вспомнил те сложенные вдвое листы, что находил в карманах три недели назад, когда попал сюда. Стиль был тот же. Это означало, что она уже тогда читала его произведения, которые он называл просто – новеллы.

Так, на протяжении последующих двух недель, они только и делали, что читали друг друга и обменивались рецензиями. Она, уделив ему несколько минут, прерывала общение, и «бежала на рецензии», которых за день получала неимоверное количество. Он с завистью отметил, что у неё здесь был «свой читатель», свой круг, словно она сама создала его. Впрочем, так оно и было: её рецензии говорили сами за себя; любой мечтал бы о  т а к о й,   какие она посылала с царской щедростью, но, требовала и ответных. Свои «визиты» они подкрепляли и признаниями в любви. Сначала – это делалось с его стороны, потом и она «заразилась» его «любовными рейками», и отвечала ему взаимностью. Так в один из дней, когда она снова позвонила ему (помимо лички, они периодически перезванивались), она призналась, что тоже любит его. Возможно ли себе вообразить такое – думал он – что ни к чему не обязывающие отношения, в итоге перерастут в нечто большее…

А именно… в любовь! Страстную. Горячую! Бешеную! И спустя ещё одну неделю, не в силах больше сдерживать себя, он писал ей ещё откровеннее, наплевав на все установленные лицемерами от морали условности. Она, перешагнув через гордость – делала то же самое. «Карлос, Карлос, – писала Вера, – прочла твой Шедевр, и задаюсь вопросом: почему талантливых обходят стороной, а у бездарей кишмя кишат. Несправедливо. Ошибка природы в умах тех, кто проходит мимо. Зато ты мой, неделимый ни с кем. Ты такой неповторимый, и как Автор и как человек, наделённый чувством благодарности. Не каждому это дано. Принимать – лестно для многих, но, дарить радость другому – не каждый на это способен. Радуй меня своими Творениями, они экстравагантны, непохожие на пресность; свежие как мята, спелые как вишня, глубокие как Космос. Ярчайший. Чувственный. Бог любви – Эрос. А я – твоя жрица. Ты великолепен во всём. Сиятельный дож, венецианец, Мастер интриг, хитросплетений, утончённый эстет, Дон Жуан. Мой мятежный Ангел… Знал бы ты под каким впечатлением я пребываю от твоих рассказов. У тебя великолепный словарный запас, просто душа радуется, читая тебя. Это роскошно для меня… Мне показалось, что ты про себя написал в этой истории. Прожила её своим сердцем, утопая в слезах. Какой ты талантливый, Карлос. Восхищена тобою… Не оставляй меня, без тебя будет не по себе – как без воздуха и воды! Впереди новогодние каникулы – ты будешь мой…»

Спустя три недели после их «знакомства на портале – это уже был конец декабря, гуляя по городу, он не без гордости стал замечать выражения зависти на лицах прохожих; кто постоянно «тёрся» рядом с Верой Саврасавай – были в курсе того, что этот молодой повеса состоит в её свите, причём – на роли главного фаворита. Это не осталось без внимания и Макара Витальевича Жгунтина, который продолжал следить за Даниловым, пытаясь напасть на след Архитектора, о существовании которого, как предполагал Жгунтин, Андрей должен был знать, если он сам не являлся им. В то время, как заместитель мэра, скрываясь под тулупом и бородой а-ля Иван Сусанин – следовал за Даниловым –  мэр города Антон Иванович Вороватый, затаившись на своей загородной вилле, готовился к встрече с Лектором, ожидая его со дня на день.

Периодически его «рецензировала» и Наташа Салбина – страницу которой он открыл в тот же день, что и Верину. Она писала стихи, несколько посвятила Вере. В основном её «поэтические труды» были зациклены на русалках. И, он вспомнил, что знает эту женщину, вернее – видел её – в гостиной, переполненной странными людьми, когда она сидела на диване в образе этой самой русалки, и даже перекинулась с ним несколькими фразами – какими, он уже не помнил, ибо было это больше месяца назад, когда он впервые попал сюда… Ну, да ладно, вернёмся к Вере и Андрею (пока, она знала его под этим именем). Итак, прошло три недели их литературного союза в котором уже начиналось теплится то чувство, что мы называем любовью. Развивалось оно медленно, постепенно прорастая как брошенное в землю семечко. За день до их первой ссоры, Вера написала, что недавно познакомилась с Вероникой Кисмановой, которая, кстати, тоже писала – в эротическом жанре, но из-за мужского сексизма была вынуждена удалить свои произведения. Данилов, не стал писать, что знает её, и кое-что читал. Сейчас, он не видел – не хотел видеть других женщин – кроме неё – Веры Саврасавай: она была для него той, о которой он всегда мечтал. Он был страшно зол на Кулешова, что тот, не зная её, посмел так несправедливо оклеветать, и, появись он у него на потолке, Андрей, не посмотрел бы на его могучий стан – так саданул промеж глаз, что мало не показалось бы. Он готов был драться за неё, и даже трезвым – так она очаровала его сентиментальную, отравленную алкоголем романтичную натуру.

На следующий день, его номер вновь оглушил телефонный звонок.

– Привет, Вера! Я так ждал тебя! – схватив трубку, признался Данилов; вкладывая в эти слова всю свою до сих пор нерастраченную нежность.

– Привет, Андрей!!!??? – сказала Вера, с нотками удивления и, как ему показалось – с разочарованием в голосе.

«Она узнала моё имя, – пронеслось у него в голове. – Но как? Откуда? » И в тот же миг, он почувствовал, как волна раздражения и унижения обожгла его, заставив возненавидеть её.

– Читаешь мои рецензии? – бросил он со злобой в голосе, вспомнив, что недавно переписывался с одним пожилым автором, которому назвал своё имя.

– А хотя бы и читаю, – усмехнулась Вера – Меня тоже всю мусолят. Я везде и всюду, знаю о всех и вся. Работа такая – бдить. Вот так вот, Андрюша! Милый Андрюшечка. Здесь это имя очень популярно. Обнимаю! – последние слова она сказала с волнующей слух нежностью, что при других обстоятельствах понравилось бы ему.

– Не называй меня так. И не смейся надо мной, – стоял он на своём, чувствуя гнев, нарастающий с каждой секундой.

– Разве я смеюсь? – произнесла она с тёплом. – С чего ты взял? Красивое имя. Русское, причём. Даже не вижу в этом повода для смеха.

Её спокойный тон ещё больше распалил его; он бы понял – говори она с издёвкой в голосе, но она была спокойна как никогда – и это выводило его из себя. А может, он хотел поиздеваться над ней – выливая на неё свои давние, засевшие внутри обиды.

– Издеваться над собой я тебе не позволю! – буянил Данилов, не отдавая отчёта своим словам. – Я закрою страницу. А для начала выброшу тебя в чёрный список. Я никому не позволяю играть с собой. Всё что я писал тебе – это была такая же игра. Ты так же играла со мной. Блин, не хотел этого, но я не дам тебе издеваться надо мной. Не дам – слышишь! Не доставлю тебе такого удовольствия

– Ну, что, ж, закрывай, – теперь уже с раздражением выпалила Вера, – шли меня в чёрный список. Но запомни, дружок: такого я никому не прощаю. Я не кукла в твоих руках. И уйми свои эмоции. Оправдываться не моё ремесло. Обратись сначала к психологу. Я не сделала тебе ничего плохого. И не дала тебе для этого никакого повода. Истерики тебя не красят. Давай, делай, что задумал. Проверю, отвечаешь ли ты за свои слова.

– Отвечаю! – прокричал Данилов, сбив стоявшую на столе бутылку. – Можешь всем рассказать, как меня зовут. Даже так – Андрюшечка. Я тебе не Андрюшечка! Сука. Я уйду. Завтра.

– Почему не сегодня? Уходи сейчас. Сию минуту. Ты неисправим. Тебе не нравится, как я тебя называю. Ни, Карлос, ни, Андрей. Ничего неугодно тебе. Ты сплошное непостоянство. Не стали океанами с тобой... В этом нет моей вины. Это твой выбор, не мой.

На минуту он задумался: дикие мысли с новой силой пронеслись у него в голове; боль, обида, разочарование, унижение – продолжали владеть им. Диким взглядом животного, он рыскал по предметам в поисках – чего бы ещё разбить, чтобы таким образом охладить свой пыл, что она, не сознавая того – растопила в нём.

– Да нет, я изменю правила твоей игры, – наконец, сказал он. – Уйти, значит показать тебе, что я испугался. Нет, я останусь! Назло тебе. Но без твоего «избранного имени». Нет, я не уйду. Не уйду – тебе назло!

– Не пойму, почему такая агрессия ко мне? Что я тебе сделала? У меня нет игры по отношению к тебе. Ты как капризный ребёнок, ничего тебя не устраивает. Подумай, может быть, дело в тебе, а не во мне? Я прежняя, не меняюсь. Коварство не для меня, но вить из меня верёвки – я не позволю. Прощай, господин без имени. Жду последнего твоего слова. Оно решит всё. Подумай сначала, не руби по живому. Только без аффектов, пожалуйста, и без достоевщины. Да? Нет? Иного нам теперь не дано.

Он молчал, держа в себе затаённое на неё зло.

– Молчишь? Значит, я принимаю своё решение. Прощай! Прощай! Прощай! – пропела Вера и положила трубку.