Длинный день в Оцилани X

Со старшей сестрой все прошло по тому же сценарию. К этому моменту я уже очень сильно нуждаюсь в женщине, но прерываться нельзя. Сестры развязаны и направлены на отдых под наблюдением сотрудниц. Осталась мать.

Мать ввозят ко мне на каталке. Снимаю с нее одеяло, рассматриваю. Она в сознании, поводит плечами, пытается двигать ногами – путы их натерли, кожа рядом с ними покраснела и подпухла. Груди подрагивают. Я беру сосок и начинаю прокатывать его между пальцами. И он твердеет! Вот это женщина! Я нагибаюсь, беру сосок в рот, играю с ним языком, прикусываю. Сосок туго натянут, женщина стонет. Сейчас-сейчас.

Со всеми сопутствующими действиями вынимаю кляп, даю женщине палец выпачканный в желе. Она всасывает желе, но палец не отпускает, продолжает сосать. Вынимая его, мне приходится проявить настойчивость. То же самое второй раз, затем третий. Двигаю пальцем вперед-назад. Женщина громко стонет, содрогается. Она уже кончила.

Два стакана сока, и я начинаю снимать повязку с ее глаз.

Она смотрит мне в глаза и я знаю, что она меня уже любит. Она – моя вещь, раба, домашнее животное. И я этим счастлив.

Быстро перерезаю стяжку между ее руками и ногами, затем путы на кистях и лодыжках. Массирую их с минуту, потом помогаю встать с каталки. Оне не держит равновесия, падает на меня. Поддерживаю, теплую и ароматную.

Стаскиваю с нее смешной памперс, веду к кровати, кладу на спину. Становлюсь напротив на колени, поднимаю и развожу ей ноги, вижу ее место, поднимаю взгляд и, глядя в ее полубезумные ждущие глаза, вхожу. Это... Это что-то. Она как будто уменьшается в размерах, с ногами на моих плечах становится компактной. Я всю ее держу в моих объятиях. Я люблю эту женщину.

****

- В том, что ты говоришь, нет ничего нового. Ты, конечно, читал Степанюка, если нет, дам ссылку. Уже он писал о резком различии размеров популяции, необходимых для культурного и физического выживания рода. Грубо говоря, пятьдесят случайных человек, оказавшихся на необитаемом острове, наделают детей, и те выживут, родят своих и так далее, во веки веков. Пройдут бутылочное горлышко и все устаканится. А чтобы сохранить уникальную культуру среди других культур понадобятся уже пять тысяч адептов.

- Эрих, Степанюка я читал. Но нас же много больше, чем пять тысяч.

-  А что, у нас есть своя культура? Кто был Оци? То, что он был, среди прочего, насильником и ****филом, нечего не значит. Многие исторические фигуры были. Святые, в том числе. Тот же Ганди. Но он не создал новой религии. Не создал новой культуры. Ублюдочный язык не считается.

- Эрих, здесь я не вполне согласен. Лингвисты говорят...

- Фак лингвистов. Хорошо, допускаю, Оцитан лучше Эсперанто. Но ты же сам говоришь, что на улицах чаще говорят на английском. Мы сейчас на каком говорим?

- Потому, что носителей мало. Нет критической массы. Когда мы признаем тоци…

- Тоци, моци, шмоци... Лого, ты мне брат. Мне здесь каждый брат или сестра. У нас у всех обший отцемать – нравится слово? Каждый из нас – половина Оци. Это наше все. Только это нас объединяет и дает выжить как общности. Как только мы признаем четвертинок, осьмушек и прочих бастардов – общности больше не будет. Мы станем друг-другу чужими. Маленьким племенем без будущего.

- Я имел в виду чилийские земли. Что если тоци поедут туда?

- Ты с ума сошел. Нет, действительно. Здесь, на райских островах, будут жить чистокровные доци. А в гребаных пампасах – унтерменши. Всякие четвертинки и хрен знает кто. Чтобы в мире образовался еще один вечный конфликт; доци-тоци. Не хватает арабо-еврейского и тутси-хуту.

- Ну, я не это имел в виду. Не совсем. Доци, хотя бы часть, тоже должны переехать.

- Ты случайно в Демлани не вступил? Они там все романтики. - Эрих помолчал. - Ладно, извини. Совет через полчаса; мне нужно еще кое-какие материалы посмотреть. Увидимся.

- Да, пока. Рад был пообщаться. - Лого искренне улыбнулся. Он действительно был рад.

- Взаимно.