Магия изящных узоров. Серия: Порно магия

Глава 1.

Глава 1.

Запах сандала и московская лужа

Москва встретила утро серым небом, тягучей капелью с крыш и запахом асфальта, впитавшего всю сырость осени. В переходе гудело от гортанных голосов уличных музыкантов, и только редкие прохожие, сутулясь от ветра, пробирались сквозь шум и гул к метро. В чашке Анастасии Коваленко плескался уже третий за утро кофе — горький, как её отношения с научным руководителем, и горячий, как её внутренний протест против бессмысленных корректур и «вот здесь бы раскрыть тему шире».

Её пальцы были в чернильных потёках и блестели следами от ювелирного клея — рабочее утро началось в шесть, когда она, наспех заплетя волосы и сунув на себя первый попавшийся свитер, села допаять заказанную серёжку. Из проволоки и лунного камня она пыталась вылепить что-то напоминающее полумесяц, но вдохновение наутро изменило — всё пошло в «стихию воды»: плавные линии, синий бисер, капельки агата. Потом — бегом в универ, под мышкой — тетради, в голове — фраза: «А теперь мы будем с вами обсуждать символику омамори периода Эдо».

— У вас опять конспект на коленке, — строго произнёс доцент Сафаров, усаживаясь за кафедру.

— А я по памяти, — легко парировала Настя, подавая презентацию с флешки. — У меня она, как у духа Фудзиямы — тысяча лет и ни одной ошибки.

— А дерзость у вас, как у хищного ёкая.

— Учёный не должен быть покорным. Он должен быть голодным.

— Желательно — не до скандалов с кафедрой.

Класс засмеялся. Анастасия села на край стола, уверенно щёлкнула кликером. На экране появился кадр из гравюры: красный шёлковый шнур, амулет с резьбой по нефриту, тонкая серебряная подвеска в форме журавля. Она знала эту тему наизусть. Её диссертация была не просто научной — она была личной. Магические украшения Японии и Китая. Талисманы, омамори, нефритовые резьбы, узоры, обереги. Камни, впитывающие молитвы. Металлы, носящие память. Она собирала это по капле, по символу, по намёку.

Вечерами Настя сидела у себя в общежитии и плела. Медная проволока, бусины, шёлковые нити, полудрагоценные камни — лунный, авантюрин, оникс, бирюза. Не для продажи. Просто для себя. Просто потому что, по её словам, «руки требуют смысла». Её украшения лежали в коробочках, пронумерованных по стихиям. Иногда она дарила серьги одногруппницам — те говорили, что потом им везёт на экзаменах. Настя смеялась, но каждый раз тщательно подбирала узор.

В один из таких вечеров она задержалась в архиве института. Молчаливый хранитель выкатил на тележке старые ящики из кедра, в которых лежали неучтённые артефакты, поступившие из частной коллекции японского эмигранта. Дата на коробке — «1854». Эпоха Бакумацу. Уже магия времени витала в пыли.

Настя аккуратно открыла крышку. Внутри — тонкий деревянный ларец с вырезанным символом журавля. Под крышкой — нефритовая вставка, затёртая временем, но с явным намёком на печать. Ни одного упоминания в базе. Ни одного. Как будто ларец попал сюда из другого мира.

— Какая красота, — выдохнула она, тронув пальцами крышку.

Никаких спецэффектов. Только… запах. Сладковато-терпкий, как благовония. И шелест — будто кто-то прошёл рядом. Настя обернулась — пусто.

Через пару часов она уже лихорадочно пила чай в столовой и ругалась на головную боль. Вечером её трясло. К утру — температура под сорок, бред, сны о журавлях, красных нитях, звоне серебра, гудении голосов, похожих на шелест шелка.

---

— Госпожа, она опять зовёт кого-то… «Сафарова»… «методичку»… — чей-то голос был приглушённый, будто сквозь толщу воды.

— Это жар. Храмовая вода поможет. Мы сожгли благовония, Камицуки умиротворены.

— Не думаете ли вы, что с ней вселён дух?

— Нет. Скорее… забытая душа.

---

Настя открыла глаза. Воздух пах не лекарствами, а дымом трав, сандалом, влажной глиной. Мягкие матовые стены, резные решётки, тени от бумажных фонарей. Кто-то шептал за перегородкой. Её собственное тело казалось ей чужим — лёгким, странно послушным. Простыни — шёлк. Одежда — тонкая, плотная, с застёжками под горло.

«Больничная палата для самураев?» — мелькнула мысль, и она тихо хрипнула:

— Где я?

Дверь распахнулась, и в комнату вошла женщина в монашеском облачении — серо-синее кимоно, волосы в тугой пучок, на поясе — связка амулетов.

— Госпожа Акико, вы пришли в себя. Благодарим духа воды.

— Простите… кто я?

Монашка склонилась в поклоне:

— Вы — мастер украшений из рода Кавамото. Вас нашли в лесу, без памяти, в одежде, не подобающей даже крестьянке. Мы отвезли вас в храм Семи Фонарей. Здесь вы обрели покой.

— Анастасия Коваленко… — прошептала она, и сама удивилась, как чуждо звучит это имя. — Или… Акико?

В голове вспыхнули обрывки: лекция, архив, нефрит, температура. И книги. Сколько она читала о попаданцах! Неужели?..

— Что за год сейчас?

— Шестнадцатый год Звезды Канаэ. — Женщина удивлённо прищурилась. — Вы и правда не помните?

Настя моргнула. Так. Это не сон. Боль была настоящей. Ощущения — слишком плотными. И раз уж никто не называет её самозванкой… Значит, она здесь Акико. Мастер украшений. А амнезия — самый удобный способ всё объяснить.

— Я… почти ничего не помню. Простите. У меня в голове — туман.

— Тогда пусть духи очистят вас, Акико-сан. Завтра вы выйдете в сад. Храм Семи Фонарей примет вас, пока вы не вспомните свою судьбу.

Настя прикрыла глаза, и по вискам скатилась капля пота. Она не знала, что случилось. Не знала, как это работает. Но знала одно: если в этом мире украшения значат больше, чем просто красота — она выживет. И, возможно, откроет тайну, которую в своём мире так и не успела понять.

---

Храм теней и благовоний

Сознание возвращалось с той же осторожной неспешностью, с какой весенний туман развеивается над чашей горного озера. Где-то вдали капала вода. Плавно, размеренно. Каждый кап — как призыв вернуться в тело, в ощущения, в реальность… но какую?

Я сначала почувствовала запах. Не стерильный спиртовой, как в клинике, и не пыльный запах старого архива. Этот был… живой. Пряный. Смесь сандала, рисовой бумаги, камфары и чего-то чуть-чуть сладкого, тянущегося, как нота на шёлковой струне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глаза открылись сами. Надо мной нависал резной потолок из чёрного дерева, инкрустированный узорами из перламутра и тонких золотых жилок. Мотивы — знакомые, до мурашек. Цветущая слива, феникс, пики гор. В точности, как в храме Цин-сяо из династии Мин, который я изучала по миниатюрам и обрывочным описаниям.

«Капец», — первая мысль пришла без прикрас. — «Я… умерла? Или меня похитили реконструкторы с очень большим бюджетом?»

Я медленно приподнялась. Тело отзывалось ломотой, как после трёх ночей без сна и кофе. Но всё — на месте. Только… моё тело выглядело немного не так. Руки — тоньше, кожа гладкая, без следов химии, перчаток, колющих микропорезов от проволоки. Пальцы — длинные, как у старинных гравюрных изображений дам. И ногти, вы не поверите, с идеальным лунным рисунком. Без лака, естественно. Но красиво, до пугающей нереальности.

Повернула голову. Комната была просторной, с высокими ширмами из рисовой бумаги, подсвеченной мягким янтарным светом ламп из рыбьего пузыря. На полу — татами, по углам — фарфоровые сосуды с благовониями. Всё настолько стилизовано и аутентично, что мне захотелось проверить, не снимает ли кто-то сериал. Или мою нервную систему.

— Вы пришли в себя, юная госпожа? — Голос раздался слева, тихий, с ласковым оттенком заботы.

Повернувшись, я увидела женщину — миниатюрную, как фарфоровая статуэтка, в одежде цвета зелёного чая с тонким орнаментом журавлей. Её лицо было почти без возраста, волосы собраны в сложный пучок с заколками, на шее — простая нитка нефрита. Я бы дала ей около сорока. Или сто сорок — если учитывать дух времени и место.

— Где… я? — голос вылетел прежде, чем я успела его осознать. Причём, вылетел — на абсолютно чётком, звенящем языке у, в классической форме, которую я только-только начинала изучать в аспирантуре. Но без единой ошибки. Без акцента.

У меня внутри всё оборвалось.

«Так. Или это сон. Или я в кому. Или…»

— Вы в храме Тихих Облаков, — мягко улыбнулась женщина. — Вас нашли у ворот два дня назад. Без сознания, с жаром. Вы говорили странно, но теперь... Вы говорите как дитя столицы. Благословение духов, должно быть.

«Не благословение. Кошмар. Или, наоборот, исполнение мечты, но с таким сюжетом, что сама я бы не решилась его писать».

Я покосилась вниз. Меня облачили в халат из тонкого шёлка. Светлый, почти белый, с вышивкой голубыми лотосами. Края подбиты серебристой нитью. Рукава длинные, изящно струятся, как вода.

«Эх. Выгляжу как героиня исторической дорамы. Осталось узнать, кто режиссёр».

Села осторожно. В голове ещё пульсировало, но ясность приходила с каждым вдохом.

— Простите, как вас зовут? — спросила я, всё ещё не веря, что говорю на языке эпохи Мин. Точнее… каком веке я вообще? Пожалуйста, не окажитесь в династии Тан, я там не ориентируюсь.

— Я Чжао Линь, старшая служительница храма.

Она склонилась в лёгком поклоне, и я машинально ответила тем же, как учили меня на курсе по этикету Востока. Реагирую, как автомат. Хорошо или плохо?

— А я… — я замялась. Анастасия Коваленко. Сая. — …Сая. Просто Сая.

Мелькнула мысль: если уж и скрывать что-то, то лучше начать сразу. Амнезия — беспроигрышный вариант.

— Я… не помню, как попала сюда.

Чжао Линь кивнула без удивления.

— Духи иногда приносят тех, кому суждено быть здесь. Не всегда память возвращается сразу. Бывает, что и не возвращается вовсе. Но храм — место исцеления. Здесь у каждого своя нить.

Она говорила, как поёт. И я почти поверила.

---

После настоя из цветков сливы и корня женьшеня меня повели в сад — «чтобы тело вспомнило землю». По дороге я изучала храм. Он оказался гораздо больше, чем думала.

Территория представляла собой ансамбль из павильонов, соединённых крытыми переходами, возвышающихся на террасах среди кипарисов и сосен. В центре — главный зал, украшенный нефритовыми колоннами. Орнаменты на фризах — мифические птицы, плывущие по волнам облаков, символы Долголетия и Света.

Монахини носили платья-кимоны из плотного шёлка цвета земли, волосы убраны в простые причёски, пояски украшены деревянными бусинами. Они скользили по дорожкам, словно призраки. Некоторые пели. Высокие, многоголосые напевы эхом расходились между кронами деревьев. Я уловила слова: восхваление Дракона и Великой Матери. Мотивы — древние, на них ссылается летопись времён династии Ся.

«Ну, если бы это был сон, я бы уже проснулась. Или хотя бы не вспомнила, что такое династия Ся».

В саду меня оставили под камфорным деревом. Рядом стояла каменная чаша с водой. На дне — лепестки хризантем.

Села. Глубоко вдохнула. Ощутила под пальцами резьбу на краю чаши. Символ долголетия, вписанный в восьмиугольник.

— Так… — пробормотала я. — Если допустить невозможное и представить, что я действительно не дома… Где я? Когда я? Кто сейчас император?

Вечером я задала этот вопрос Чжао Линь, стараясь быть максимально естественной.

— Сейчас правит император Тянь-Цзинь, четвёртый из дома Сунь. Его шестнадцатый год на троне.

Я замерла.

«Сунь? Не Мин. Не Цин. Не Тан. Это альтернативная ветка. Параллельная история. Фантазия, основанная на реальности. Я действительно в другом мире».

Ирония была в том, что я — специалист по истории Восточной Азии — оказалась в мире, созданном по образу тех эпох, но не совпадающем ни с одной. Ирония? Да это уже фарс.

— У вас в храме есть мастерская? — спросила я вскользь.

— Да. Некоторые сестры плетут молитвенные узлы, делают амулеты, бусины, кольца с защитной резьбой. Хотите присоединиться?

— Очень.

Потому что если я уж застряла здесь, то выживу так, как умею. С проволокой, камнями и упрямством.

И потому что, может быть, в этой мастерской я и начну плести своё возвращение домой.

Или — свою новую жизнь.

Ветер нефритового утра

Звук воды, льющейся по каменным желобам, будто бы проникал прямо в кости. Он был живым, словно дышал. Пахло влажным мхом, горячими травами и благовониями, отчего в голове плыли ощущения, как в полудрёме после болезни. Свет, мягкий, золотисто-зелёный, просачивался сквозь резные ставни, падая на пол из отполированного лакированного дерева, в котором отражалась часть её лица.

Анастасия не сразу поняла, где она. Было ощущение не сна — невыносимо явственное, плотное, с запахами, теплом, шелестом ткани и тонкой, пронзительной песней, доносящейся откуда-то снаружи. Она лежала на циновке, а над ней был потолок, расписанный иероглифами и золотыми журавлями, парящими среди облаков.

«Так, если я в раю, то почему у меня затёкла спина?» — мрачно подумала она и приподнялась.

Тело откликнулось легко. Подозрительно легко. Она посмотрела на руки — изящные, тонкие, но без привычных родинок. Ногти — чистые, ухоженные, ни следа от привычного обкусывания при напряжённой работе. Кожа гладкая. Молодая.

— Чудненько, — пробормотала она. — Только не говорите мне, что я теперь лет на десять моложе. Нет, конечно, спасибо, Вселенная, но, может, сперва договор подпишем?

Она поднялась. Белое одеяние, тонкое, чуть шероховатое, с широкими рукавами и запахом, держалось на поясе из шнура с кистями. На ткани — тонкая вышивка — ветви сливы, а по краям рукавов — узор из облаков и журавлей.

Обуви не было. Пол под ногами был тёплый. В комнате — идеально чисто, но без холода стерильности. Вместо мебели — простые резные ширмы, низкий столик, две фарфоровые чашки и глиняный сосуд с водяной лилией.

За ширмой — выход на открытое крыльцо. Анастасия прошла туда, стараясь не споткнуться о подол, и замерла.

Перед ней раскинулся храм. Настоящий, древний, восточный, как на миниатюрах, которые она годами разглядывала в архивах. Крыши, изогнутые к небу, как крылья феникса. Лакированные колонны цвета старого вина. Сад с каменными фонарями и дорожками из плоских плит. Тонкий туман над водой, где плавали карпы, словно всплывшие с шелковых свитков.

Анастасия сглотнула. Внутри что-то обрушилось, скользнуло — в груди возникла пустота и тревога. «Это не реконструкция. Это не сон. Это не фильм. Это не…»

— Пробудившаяся, вы пришли в себя, — раздался голос, и она вздрогнула.

Девушка, в одежде схожей с её, но с узорами лотоса на рукавах, склонилась в глубоком поклоне. Волосы убраны в сложный пучок, лицо — нежное, с мягкой улыбкой.

— Да… да, вроде того, — пробормотала Анастасия. — Простите, а… где я?

— Вы в храме Чистых Вод, на склоне Горы Драконьего Облака. Вас нашли без сознания в устье реки. Настоятельница велела ухаживать за вами, пока духи не укажут ваш путь.

Анастасия слушала и чувствовала, как у неё слегка дрожат колени. Девушка говорила на… нет, не на японском. И не на китайском. Это… было что-то древнее, архаичное, но… она понимала. Без труда. Более того, сама, кажется, могла бы так же ответить.

Она открыла рот, медленно, будто боясь услышать собственный голос:

— Я благодарна за заботу… — начала она, и слова вылились, как ручей, легко, мелодично. — Сколько я спала?

Собеседница не удивилась. Улыбнулась.

— Семь дней и семь ночей. Вас называли Пришедшей во Сне. Возможно, духи позволили вам переродиться.

Анастасия промолчала. В голове всё ещё крутились мысли о диссертации, о старом заведующем кафедрой, о недописанной главе о культуре Танг. И вот она — внутри.

«Профессор Мезенцев бы поперхнулся чаем», — подумала она и хмыкнула.

— А… кто сейчас правит? — осторожно спросила она.

— Великая Императрица Яо-Хуань из династии Чжэн. Второй год Вечной Росы.

Анастасия чуть не присвистнула. Она писала об этом. Дословно. Это… около восьмого века по нашей хронологии. До реформ. До войн. Время утончённой жестокости и удивительной утончённой красоты. А она — тут.

— Всё. Я или в коме, или Вселенная решила, что я слишком увлекалась попаданцами, — пробормотала она. — Только б ещё драконов не хватало…

— Драконы уже на юге, пробудившаяся, — мягко сказала девушка. — Но не волнуйтесь. Они служат лишь избранным.

И как после этого не поверить, что ты попала в книгу? Внутренний голос тихо иронизировал: «Вот мечтала ты попасть в это время — на, получи. Только не забудь: здесь не „косплей“ и не лекция. Тут всё — настоящее».

Анастасия вдруг ощутила, что ей хочется… делать что-то руками. Браслет. Украшение. Хоть что-то, что придаст опору, смысл.

— Можно ли мне попросить инструмент для плетения? И… может, кусочки проволоки или тонкий камень? — спросила она.

— Конечно, — ответили ей. — Всё, что нужно для укрепления духа, храм предоставит. Хотите сделать подношение духам в виде украшения?

Она кивнула. И добавила почти шёпотом:

— А можно… лунный камень?

— У нас есть нефрит и опал. Лунный — редкость. Но… быть может, духи принесут его вам.

Анастасия смотрела, как девушка уходит, и впервые за эти странные, плотные, наполненные ароматами дни, почувствовала себя на границе между страхом и вдохновением. Вся жизнь — вся её учёба, статьи, лекции, бессонные ночи — всё это было… не напрасно.

Она не просто попала в сказку. Она попала туда, где нужна.

Где её знания значат больше, чем где-либо. И где её узоры, наконец, могут обрести магию.

Глава 2.

Глава 2.

Лунный шёлк памяти

Солнечный луч пробился сквозь щель между ставнями, разбившись на золотую пыль, и упал точно на край грубо вытканного циновочного коврика. Свет мягко скользил по плетёному бамбуку, вспыхивая на влажных от утреннего пара лепестках магнолий, которые кто-то заботливо положил у подушки. Анастасия медленно открыла глаза, не сразу вспомнив, где она, кто она — и почему от каждого движения разливается вязкая, сонная тяжесть.

Циновка. Пахнет мёдом и рисовой кашей. Сквозь полускрытые ставни — гомон птиц и тонкие ударчики колокольчиков на ветру. Потолок — деревянный, в росписях: танцующие фигуры на фоне лотосов. И всё это в обрамлении — красно-золотом, с затейливыми завитками, в которых угадывались драконы, журавли и плывущие облака.

«Всё-таки это не реальность… Это музей… Нет, не музей. Это… храм. Я в храме. И он древний, по-настоящему восточный, — до рёбер, до слёз, до мурашек. Господи… Я жива? Или ещё снится?..»

Она села, ощущая, как прохладный воздух струится по плечам. Халат был слишком лёгким — ткань цвета серой яшмы, перевязанный мягким поясом, с узором, вытканным серебряной нитью. Ни швов, ни застёжек, будто на ней парило облако.

«Я что, в драмах Циньской эпохи снимаюсь? Или в собственной диссертации застряла?» — подумала Анастасия, криво улыбнувшись, но даже в мыслях её голос был дрожащим.

Одежда на ней была не театральной. Нет. Это было настоящее: тончайший шёлк, в котором угадывалось мастерство рук, скользящие по нитям сотни часов работы. Рукава длинные, почти до пола, подол украшен ручной вышивкой: лотосы, луны, чёрный нефрит в волнах — всё как на имперских изображениях, что она видела на древних свитках.

«Так, спокойно. Ты — Анастасия Юрьевна Шевелева. Почти профессор. Докторская почти написана. Ты изучала эту эпоху, ты знаешь язык, ты знаешь всё о стилистике храмов Восточной Империи времён Поздней Династии. И да — это абсолютно тот период. Господи…»

Она поднялась и прошла к двери. За ставнями раскинулся внутренний двор храма — идеальный, как на гравюрах: мостики через пруд, карпы, рябь от ветерка, каменные фонари с прорезями, и в центре — цветущий лотос. По мостикам неспешно шли монахини в белых и лавандовых одеждах, с гладко уложенными волосами. Одна из них остановилась, заметив Анастасию, и с уважительным поклоном направилась к ней.

— Госпожа уже пробудилась, — произнесла девушка на идеально понятном, древнем имперском языке.

И Анастасия… поняла. Без запинки. Без внутреннего перевода. Она… знала этот язык. Говорила бы так, будто с ним родилась. И это испугало больше, чем всё остальное.

«Так не бывает. Я только начала изучать этот диалект. Это ранний имперский. Я ещё путала окончания и тональные связки. Но я понимаю. Я думаю на нём. Боже, неужели я действительно… там?»

Монахиня пригласила её пройти за ширму. Там был накрыт столик для умывания: фарфоровые кувшины, ароматная вода с лепестками хризантем, деревянный гребень и зеркало в бронзовой оправе.

Под подушкой же Анастасия обнаружила свою… сумку. Старинная, кожаная, как из антикварной лавки — но знакомая, до боли. Внутри — дневник с иероглифами, написанными её рукой. И…

Шкатулка. Тёмное дерево, с инкрустацией в виде лунного зайца и облаков, отполированная до блеска. Она с благоговением открыла крышку.

Внутри — десятки мелких бусин, выточенных вручную из лунного камня. Бледно-голубые, с серыми отливами, матовые и сияющие одновременно. Они будто дышали, словно впитывали утренний свет и возвращали его обратно, живыми бликами. Анастасия провела пальцами по ним — и мир, в котором она находилась, отозвался.

«Это… это наш семейный камень. Это то, с чем я выросла. Бабушка учила — лунный камень сохраняет тепло рук и память рода. А фигурки, которые мы вырезали с отцом — это же было волшебство… Это и было магией. Только я не знала, что магия настоящая».

Она вытащила тонкую нить и начала нанизывать бисер. Руки двигались почти машинально, по памяти. Пальцы запоминали рисунок, глаз подбирал цветовую гамму. Бусины ложились в узор, формируя круг — лунный символ защиты и пути.

— Ты можешь, — прошептала она себе. — Ты уже делала это. Ты знаешь, как говорить. Как чувствовать. Как работать руками. Этот мир дал тебе не просто новое тело — он вернул тебе родовую магию.

Шепот. Песня.

Издалека, из глубин храма, раздалось тихое женское пение. Монотонное, обволакивающее, с переливами, как журчание ручья. Это не была молитва. Это было… пробуждение. Как дыхание земли.

— Это утреннее приветствие богине Хранительнице Ветра, — объяснила монахиня, появившаяся у ширмы. — Госпожа желает отнести подношение в главный зал?

Анастасия кивнула. Встала. Взяла кулон, готовый — круг с вложенной каплей лунного камня, обвитый серебряной нитью. Он лёг ей на ладонь, как живая защита.

«Прощальный дар. Настоятельнице. За заботу. За то, что спасли меня в этом мире. Я выжила благодаря им. Это… правильно».

Внутри зала Хранительницы — полумрак, аромат ладана, высокие своды, украшенные драконьими узорами. Статуя — женщина с длинными распущенными волосами, в одеждах, словно сотканных из шёлка и света. Её глаза — закрыты. Но Анастасия чувствовала, как они смотрят сквозь века.

Она опустилась на колени, вытянув перед собой кулон.

— Прими мою благодарность, Великая, — произнесла она, не думая. Слова текли сами. — Я пришла издалека. Я гостья в теле, но сердце моё здесь.

Порыв ветра скользнул по храму, затрепетав занавески. А бусины в шкатулке за её спиной зазвенели сами, будто отозвались.

Она уже знала: её путь начался.

Тень клена скользила по тёплому камню, раскидываясь резными листьями, как изящное кимоно, расправленное на утреннем ветру. Настя сидела на деревянной веранде, босыми ногами упираясь в гладкий, как зеркало, пол, и смотрела, как солнце ползёт по дорожке из светло-серых плит, выложенной от главного корпуса храма до чайного павильона. Небо над горами было бирюзовым, как крыло редкой птицы, и даже воздух здесь имел привкус благоговения. Каждое утро начиналось с тихой медитации, чаши парящего чая и — нового вспоминания. Или обрыва мысли, как рваная лента, от которой остался только шелест.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она уже не пугалась тому, что говорит на древнеазиатском языке без акцента. Сначала это её ошарашило: она точно помнила, как корпела над сложными структурами предложений, мучаясь с разными формами обращения, правилами вежливости, сдвигами тонов. Профессор Корё с философского всегда говорил: «Ты читаешь, как туристка в сувенирной лавке». А теперь — ни запинки, ни паузы. Даже песнопения монахинь, спетые утром, отдавались в её голове смыслами, не нуждаясь в переводе. И от этого у неё холодели пальцы.

Настя провела ладонью по подолу своего нового кимоно. Оно было цвета сливы в закатной дымке, сшитое из шелка, который струился, будто пролитая вода. Вышивка вдоль рукавов — волны и журавли — была выполнена нитями, переливающимися в лучах солнца, как лунный свет. Эту одежду ей оставила настоятельница храма перед уходом в дальнее паломничество. «Ты — дитя Луны», — сказала она тогда, и в её голосе была не загадка, а уверенность.

У ног лежала небольшая коробка — лаковая, с инкрустацией в виде цветущей сливы и змейки, что свивалась в знак бесконечности. Она сама нашла её в дорожной сумке, сшитой из плотного полотна, затканного символами защиты. Внутри — бусы из лунного камня. Бусинки размером с рисовое зерно, переливались то голубизной, то розоватым светом. Настя провела пальцами по ним, и что-то в груди отозвалось. Как будто издалека всплыл знакомый голос: «Из них делают обереги. У каждой женщины в нашем роду был такой». Она не знала, откуда эти слова, но тело вспомнило раньше, чем разум.

На дне шкатулки — тонкий дневник. Переплет из мягкой кожи, страницы исписаны быстрым, летящим почерком. На первой странице: «Дочь нефритовой долины. 4-й год правления Императора Сянь Цзи». Настя вздохнула. Имя ей знакомо. Она сама писала о нём в диссертации. Это был период расцвета ремёсел, дипломатии и магических реформ. Императрица при дворе тогда контролировала Арсенал чар, а его младший брат — Академию Чистых Искусств. Вся их эпоха — её профессиональная любовь, выстраданная через тысячи часов исследований. Она склонилась над дневником, и в голове всплыла мысль:

— Ну вот, Настя, мечтала попасть в эпоху великих реформ — и попала. Без Wi-Fi, без аспирантской стипендии, зато с магическим бисером и храмовой дисциплиной. Что ж, спасибо, судьба.

За спиной тихо скрипнула дверь.

— Наставница Шу просит вас в сад магнолий, — произнесла монахиня с мягкой улыбкой. — Сегодня ваш последний день у нас.

Настя кивнула. Сердце в груди сжалось. Она не знала, почему уходить стало так трудно. Возможно, потому что именно здесь она впервые за много лет почувствовала покой. Или потому что стены храма будто знали её имя ещё до того, как она его произнесла. Или потому что всё ещё было непонятно, но при этом странно правильно.

Сад магнолий был утопающим в бело-розовых лепестках. Наставница Шу сидела на плетёном коврике, перед ней — курильница, в которой клубился дым с ароматом персика и шалфея. Настя села напротив. Она осторожно вытянула из рукава кимоно тонкий мешочек и протянула женщине.

— Подарок. Оберег из лунного бисера. Он… — она замялась. — Мне кажется, он будет держать ваш сон в покое.

Наставница взяла его с благодарностью, не говоря ни слова. И только потом, не поднимая глаз:

— Твоя душа несёт память рода. Но не вся память — твоя. Ты должна отделить шелк от кокона. В пути — узнаешь. Иди.

Она не спросила, куда идти. Она уже знала. В дневнике, на последних страницах, было нарисовано что-то похожее на герб — три луны, вписанные в круг, и надпись: «Дом у устья, где река встречает море». Там и ждал её путь. Или память. Или брат, имя которого она пока ещё не могла вспомнить, но знала, что его глаза — как у неё.

Солнце поднялось выше, и лепестки начали сыпаться, как снег. Настя поднялась, взяла шкатулку, дневник, и — вышла за ворота храма.

Глава семьи. Наследница ремесла. Девушка, говорящая на языке древности так, будто родилась в нём.

Она ушла, оставив за собой тень от сливы и аромат персикового дыма.

Стояла тишина, звенящая, как тонкая серебряная нить, натянутая между мирами. Воздух над храмом был прозрачным, словно полированное стекло, и в нём отражались лёгкие тени еловых игл и резные края крыши. Солнечный луч, пробившись сквозь резную решётку, упал на колени Анастасии — и заплясал, заиграв в складках её светлого одеяния.

На ней всё ещё было простое, но изящное облачение ученицы храма — тонкий серовато-голубой халат с вышитыми на рукавах журавлями и бледными цветами сливы. Подол едва касался деревянного пола, а пояс из грубой, но мягкой ткани был затянут непривычно туго. На ногах — соломенные сандалии, местами потертые, но добротно сплетённые.

Сумка из плотной ткани покоилась рядом, и, когда она бережно открыла её, пальцы нащупали гладкую поверхность знакомого дневника и небольшую, обтянутую тканью шкатулку с тонкой росписью по крышке. Анастасия достала её — шкатулка казалась почти невесомой. На крышке — цветущий лотос и танцующий дракон, вырезанные в стилизованной манере школы Таншуй. Она сразу вспомнила, что похожие мотивы встречала в миниатюрах династии Тань, которые она анализировала в своей работе.

— Вот уж не думала, что стану археологом вживую, — пробормотала она себе под нос и усмехнулась.

Внутри шкатулки лежали мелкие бусины — настоящие крупицы лунного камня, мутноватые в тени, но стоило солнцу коснуться их — и они заиграли перламутровым светом, словно хранили в себе отблеск луны. Бусины были не одинаковыми — кое-где с вкраплениями, где-то с тонкими прожилками, но общее свечение делало их волшебными. Сердце Анастасии дрогнуло: она вспомнила, как в прошлом мире из похожих камней пыталась выточить миниатюрного феникса, и как огорчалась, если лазер срывался с траектории.

"Теперь никакого лазера. Только руки и, возможно, магия?"

Мысль была обескураживающей, но и... заманчивой. Её семья занималась такими фигурками. Это было больше, чем ремесло. Это была память, связь поколений. Она осторожно перебирала бусины, и в голове всплывали образы: мастерская при доме, голос бабушки, запах горячего нефрита и миндального масла.

Дневник был исписан аккуратным почерком — не её, но в нём было что-то странно знакомое. Листая страницы, она начала понимать, что эти записи — не её собственные, но при этом многое отзывалось знакомо. Предшественница? Или тень памяти, которую тело всё ещё хранило?

«...если мне удастся добыть ещё немного лунного камня, я завершу оберег для матушки...»

Анастасия приподняла брови. Этот стиль речи был старомоден, а фраза — нежна, трепетна. Здесь жили чувства. Настоящие.

Она поднялась, решив прогуляться в сад храма. Ветер шевелил бумажные фонари, отбрасывая на стены тени лотосов и журавлей. Монахини пели утренние молитвы, и мелодия текла, как вода — мягко, чисто. Слова были на древнем диалекте, но она вдруг осознала, что всё понимает. Без усилий. Без внутреннего перевода. И её голос, если бы она запела, не имел бы и следа акцента. Язык, который она только начинала изучать, стал ей родным.

— Вот это поворот, — прошептала она. — Не хватало только, чтобы диссертацию на эту тему пересдать, уже вживую.

В саду её окликнула старшая монахиня, госпожа Су. Та, что с первого дня с материнской строгостью и деликатной заботой наблюдала за ней.

— Анастасия, ты выглядишь глубоко в мыслях. — Пытаюсь разложить всё по полочкам. Это... как будто я погружаюсь в воды озера, а вместо дна — память, что не моя, но до боли близка.

Су одобрительно кивнула. — Память земли говорит с теми, кто готов слушать.

Они прошли по дорожке, усыпанной лепестками сливы. Под деревом стояла скамья — тонкая резьба, покрытая лаком, в виде крыльев феникса.

— Хочешь послать подарок настоятельнице перед отъездом?

Анастасия кивнула. В её голове уже складывался образ кулона — круглый, с вкраплением лунного камня, и вырезанной спиралью, символом пути. Это будет оберег, но также и мост.

Пока они сидели на скамье, монахиня тихо поведала историю храма. Основан в эпоху Цветущей Весны, переживший войну Вишнёвого Рождества, спасённый императрицей Хань Линь. Последняя вложила сюда средства после великого наводнения. Анастасия слушала, затаив дыхание.

— Императрица Хань Линь, — прошептала она. — Я писала о ней. Она спасла страну, восстановила порты, привлекла женщин к учёбе... — Ты много знаешь для чужестранки, — с интересом сказала Су.

Анастасия тихо рассмеялась: — Да, только вот теперь я и не знаю — кто тут чужестранка.

Над храмом пели журавли. А в её руках переливался лунный бисер. И будущее, как и древняя память, было готово ожить.

...

Глава 3.

Глава 3.

ДОРОГА ДОМОЙ

Прощание с монастырём выдалось не горьким, но удивительно светлым. Как будто сама природа, благословлённая весенними ветрами и сдержанным солнцем, понимала, что Анастасия покидает временное прибежище, чтобы вступить в жизнь, о которой ей только начали шептать камни.

На рассвете, когда в воздухе ещё сохранялась прохлада ночных часов, она вышла за пределы обители, ведя за собой навьюченного мула. Он кротко брёл рядом, будто чувствовал, что груз — не просто сумки, а память. В одной из них лежала шкатулка, переливающаяся тонкими узорами, словно вырезанными из инея. Внутри — бисер из лунного камня, остатки прежней работы. Некоторые бусины неравномерны, другие — почти идеальны, но каждая — хранила частицу тепла и странного, неуловимого света.

Настоятельнице остался кулон, вплетённый в тонкую нить серебра, украшенный крошечным силуэтом цветка — символа храма. Остальным — простые бусины-обереги, вложенные с теплом и уважением. Она не помнила, как именно это делала прежняя Анастасия, но руки двигались почти наощупь, и в каждый узел входило не только мастерство, но и нежность.

Дорога вилась между полями, где рис уже тянул зелёные ростки, между холмами, поросшими соснами и старыми вишнями, чьи лепестки медленно опадали в утренний туман. Анастасия шла, иногда ехала верхом — когда попадалась старая телега или селение, где за плату можно было добраться быстрее.

И всё было бы просто… если бы не камни.

Именно они начали странно реагировать на её присутствие. В сумке, подложенные тканью, бусины из лунного камня начали едва ощутимо звенеть, словно подрагивали от ветра, хотя воздух был неподвижен. Один раз она даже услышала тонкий голос — не на слух, но где-то внутри.

— Ты идёшь правильной тропой, хозяйка...

Анастасия вздрогнула и остановилась. Голос был молодым, нежным, почти певучим, и почему-то — женским. Она огляделась: никого. Мул только встряхнул ушами.

— Кто ты? — спросила она вслух, чувствуя себя немного безумной.

— Я часть дара, — ответил голос уже внутри. — Ты касалась меня в прошлом, вплетала в фигурки и ожерелья. Я ждала, когда ты снова откроешь шкатулку.

Она присела прямо на краю пыльной дороги, отворила сумку, достала шкатулку. Под пальцами — тонкая, восточная резьба, деревянная, но с вкраплением бирюзы и перламутра. Солнце скользнуло по лунным бусинам, и на мгновение в воздухе мелькнула фигура. Девушка. С тонкими чертами, высокими скулами, в длинном старинном одеянии, с заколотыми волосами и глазами цвета облачного золота.

— Ты дух камня? — прошептала Анастасия.

— Я связана с твоим родом. Нас создавали не только руками, но и душой. Меня звали Юэй — в том времени, что давно ушло. Но я помню. Я могу советовать. Если позволишь.

Анастасия кивнула. Всё это было абсурдно. И в то же время — казалось правильным, словно так и должно было быть.

— Мне предстоит возвращение… домой. Хотя я не помню этот дом.

— Я помогу вспомнить. Путь ещё длинен.

Пока они двигались дальше, Юэй появлялась иногда — как лёгкий образ на краю зрения, как шёпот в моменты сомнений. Благодаря ей, Анастасия избежала ливня, свернув к старой чайной станции, где приютилась под навесом и впервые попробовала рис с сушёным лотосом.

Там же, в закутке чайной лавки, был антиквар. Старик с морщинами, как трещины на старом фарфоре. Продавал камни. Но среди всего прочего у него был один — тяжёлый, чёрный обсидиан с вкраплением светлого голубого огня внутри.

— Он поёт, — сказал старик. — Но только тем, кто знает боль. Возьмёшь?

Анастасия купила. Юэй промолчала. Но позже, когда они шли по тропе между холмами, она сказала:

— Этот камень может стать якорем. Или ключом. Всё зависит от того, куда ты направишь свою магию.

Так шёл путь домой. Не по прямой, но по судьбе. За спиной остался храм, впереди маячила неизвестность, но в шкатулке звенели камни, а рядом — пусть незримо — шла Юэй, дух камня и, возможно, первый союзник в мире, полном тайн.

Солнце лениво покатилось к горизонту, забрызгивая небо медовым светом. Колёсный повоз медленно ковылял по каменистой дороге, качая Анастасию из стороны в сторону, как ребёнка в зыбке. Телега была простая, на деревянных, немного скрипучих колёсах, с плетёными бортами, в ней пахло сухим рисом и пылью, а возница был молчалив, с лицом, скрытым под шляпой широкими полями. Старик сказал всего пару слов при посадке, кивнул, взял оплату — медяки с небольшой примесью серебра — и тронулся с места, будто знал, куда ехать, без всяких указаний.

Анастасия сидела на тонком покрывале, сжимаемом на поворотах, и с интересом рассматривала мир вокруг.

Пейзаж менялся, как узоры на свитке каллиграфа. Рисовые террасы уступали место бамбуковым рощам, рощи — степным холмам с одинокими деревьями, искривлёнными временем и ветрами. Где-то вдалеке виднелись силуэты пагод, как застывшие сказки, а на горизонте темнели зубчатые горы, покрытые лёгкой дымкой, будто нарисованные тушью.

В груди будто потеплело. Этот мир, чужой и всё же родной, принимал её в свои объятия, нежно, с уважением — как старший родственник, которого давно не видела.

Сумка, лежавшая рядом, оказалась неожиданно тяжёлой, будто вобрала в себя не только вещички девушки, но и её судьбу. Анастасия открыла её, и на коленях легла узорчатая шкатулка. Лаковая поверхность, покрытая резьбой в виде облаков и стилизованных драконов, отражала солнечные блики. Лунный камень, мелкими бусинами в ячейках, казался ожившим — он сверкал, будто впитывал в себя свет и хранил его для ночи.

Анастасия провела пальцами по бисеру. Холодный, гладкий, волнующе шелковистый. Внутри дрогнула память — не чужая, а её собственная. Девочка, сидящая на коленях у матери, нанизывает крошечные бусинки на тонкую золотую нить, слушает голос:

— Видишь, Настенька? Лунный камень всегда смотрит в душу. Он помнит, с кем он был, и знает, кому предназначен.

Миг — и всё исчезло. Словно капля дождя, впитавшаяся в горячий песок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Анастасия выдохнула и закрыла шкатулку. Рядом в сумке лежал дневник в кожаном переплёте. Переплёт был стар, но ухожен, застёжка — латунная, в форме цветка с семью лепестками. Открыла. Почерк — строгий, каллиграфический, местами дополненный маленькими зарисовками: амулеты, формы подвесок, даже схемы узоров.

> «В храме восточной звезды сказали, что резьба по лунному камню требует особой тишины — не внешней, а внутренней. Настраиваться на него нужно, словно на дыхание родной души. Без этого — трещина. С камнем нельзя быть в спешке.»

— Ну, отлично. Значит, мне придётся медитировать, — пробормотала Анастасия. — Что ж, попробуем… если не засну посередине.

Она захлопнула дневник, но шкатулка словно откликнулась, отозвавшись лёгким звоном. Повозка остановилась.

— Здесь будет ночлег, — голос возницы, хрипловатый и будто донёсшийся не через уши, а напрямую в разум.

— Здесь? — она приподнялась. Вокруг — ничего. Только старая чайня на обочине, заколоченные окна, пыльная вывеска, потрёпанная временем и ветром. Однако дымок из трубы говорил — место не пустое.

— Здешний хозяин знает вещи, — коротко ответил старик. — Может, найдёшь кое-что по сердцу.

Анастасия вышла из повозки и сразу почувствовала, как воздух поменялся. Здесь пахло древесиной, чем-то сладковатым — может, сухофруктами, а может, ладаном. Дверь чайни открылась без скрипа, и на пороге возникла фигура… неясная.

Женщина. Или дух. Или оба сразу.

Одежда — как струящаяся вода, волосы — серебряные, глаза — без зрачков, но не слепые. Голос — молодой, чистый, звенящий, будто колокольчик на ветру.

— Добро пожаловать, Анастасия. Мы ждали тебя.

— Мы? — девушка почти отшатнулась.

— Те, кто следит за нитями. Ты ещё не вспоминаешь. Но скоро начнёшь. Лунный камень — не просто украшение. Он ключ. Ты — потомок мастериц Семи Печатей. А мы — лишь эхом в твоём пути.

— Очень… обнадёживает, — Анастасия нахмурилась, но не ушла. Внутри было тепло. И почему-то совсем не страшно.

Она прошла внутрь. Комната была заставлена полками, на которых стояли сотни маленьких коробочек. Некоторые шевелились. Некоторые светились. Некоторые звенели, будто в них прятались колокольчики.

На низком столике уже стоял чайник. Пара поднималась над чашками. Дух указала на подушку.

— Выпей. Это чай памяти.

— Я снова усну и окажусь в прошлом?

— Возможно. А может, наоборот — проснёшься.

Анастасия взяла чашку. Тонкий фарфор, резной. На дне — крошечный дракончик из нефрита. Сделано мастерски. Почти как…

— Моя бабушка делала такие.

— Конечно. Ты — из рода Хэй. Те, кто слышит камень.

С каждым словом — мороз по коже. Но не от страха. От узнавания. От того, как глубоко где-то внутри отзывались эти фразы, эти запахи, этот узор пара.

— Подарки монахиням... — вдруг вспомнила Анастасия, выдохнув. — Я же должна была…

— Ты подарила. И не только им. Ты дала им защиту. Артефакт, сплетённый из камня и желания. Но дорога продолжается. А теперь — выбери.

На столе — два предмета.

Первый — маленький амулет в форме лисы с девятью хвостами, вырезанный из дымчатого кварца. Второй — кусочек грубого необработанного лунного камня, внутри которого будто двигалась вода.

— Один из них поможет тебе. Другой — просто будет рядом.

— А что если я возьму оба?

— Ты не готова. Только один. Сердцем.

Анастасия долго смотрела. Потом протянула руку. И выбрала…

Дорога пошла под уклон. Колёса экипажа загудели по каменной брусчатке, и старинный ритуальный мост, перекинутый через узкую горную реку, медленно приблизился, будто вынырнул из утреннего тумана. Слева из мрамора возвышались два фигурных столба с изображениями драконов, змей и лисьих морд — в древнем стиле, с изогнутыми плавными линиями, словно всё это было вырезано не резцом, а запечатано дыханием предков.

Антонина поправила на плече сумку, перебрала пальцами длинную кисточку на застёжке. За спиной в шкатулке тихо позвякивал лунный бисер — камушки сталкивались друг с другом, как жемчуг в чаше, и от этого звука внутри у неё отозвалось тёплым, как будто где-то глубоко в памяти кто-то давно ей пел такую же хрустальную колыбельную.

Храм остался за поворотом, в бело-золотом облаке палого цвета. Монахини стояли у ворот, благословляя путь, и Антонина, не оборачиваясь, чувствовала их молчаливое тепло и запах ладана, с которым они мазали её лоб при прощании.

— Пускай духи дороги будут к тебе мягки, — тихо произнесла настоятельница, протягивая ей маленький мешочек с ароматным саше.

Теперь этот запах — сушёных трав, капли аниса и лёгкого серебристого ладана — пропитал воздух в экипаже. Он успокаивал.

Лошади шли ровно. Экипаж везла упряжка из пятнистых, крепких, явно магически усиленных животных. Копыта отбивали ритм, как в сказке: не торопясь, но не сбиваясь. И всё бы было просто, если бы не странное ощущение — будто кто-то идёт рядом. Неслышно. Но чётко.

Антонина впервые открыто взглянула в окно — и ахнула.

На подножке экипажа, ловко устроившись, сидела девушка. Лет шестнадцати на вид, с косами до пояса, в светлой, словно сотканной из росы одежде. Стёганое кимоно цвета запекшегося янтаря, перевязанное алой тесьмой, узор — облака и лисы. Её кожа была матовая, безупречная, глаза — золотистые, как у хищника, и даже в зрачках плясали солнечные отблески.

— Ты кто? — выдохнула Антонина, не веря, что это не сон.

Девушка повернула голову. Улыбнулась. Не по-детски, не по-наивному — спокойно, почти устало.

— Киса, если хочешь, — сказала она и моргнула. В этом движении промелькнуло нечто лисье: лёгкое, обманчивое, двуликое. — Кисуне, если быть совсем точной. Но ты можешь звать меня просто Аю.

Антонина на мгновение стиснула пальцами амулет на запястье. Тот самый, с лунным камнем. Он тихо дрогнул, словно приветствуя появление кого-то знакомого.

— Я не призывала духов.

— Но ты — дорога, — ответила та. — А дорога, если по ней идёт человек с открытым сердцем, сама призывает нужных. Ты ведь уже чувствуешь. Помнишь?

Антонина молчала. Где-то под кожей — да, действительно — что-то медленно всплывало. Старое. Тёплое. Родное. Как запах маминого сундука или шорох бумаги, на которой она училась писать магические формулы, ещё когда была совсем маленькой…

"Помнишь, как ты вырезала первую фигурку? — словно шепнуло в ней. — Это был не просто камень. Он дышал…"

И тут в мыслях раздался голос. Не её. Протяжный, с чуть слышной улыбкой:

— У лунного камня память длиннее человеческой жизни. Он не забывает, чьи руки вырезали из него молитву.

Антонина вздрогнула. Девушка на подножке исчезла. Но не ушла — она чувствовалась, как ветер, как предвестие ливня.

Экипаж проехал под аркой, выехал на ровную часть дороги, и вдруг откуда-то сбоку показалась площадка: лавка, выстроенная из светлого дерева, почти теряющаяся среди листвы.

— Останови, — сказала Антонина кучеру, и голос её звучал твёрдо. — Здесь.

Кучер удивлённо взглянул на неё, но повиновался.

---

На полке лавки лежали камни.

Не просто камни — а словно живые сущности. Один светился зелёным огнём, другой переливался, как рыбья чешуя. Были и такие, что просто лежали — серые, как пепел, но от них шло странное, глубокое тепло.

Старик-торговец был слеп, но глаза его сияли молочно-белым светом, когда он коснулся Антонины.

— Лунный, — сказал он сразу, ощупав её руку. — У тебя пальцы, как у матери. Ты из их рода?

Антонина не знала, что сказать, но Аю — невидимая — прошептала в ушко:

— Скажи: «Я из рода мастеров сумрачного лунного света». Он поймёт.

Она повторила — и старик поклонился.

— Есть для тебя кое-что. Он давно тебя ждёт.

Он вынул из ящика небольшой камень — овальный, почти прозрачный, с тенью внутри, будто внутри него заперт полумесяц. Камень был холоден, но дрожал в её ладони, словно хотел говорить.

— Что это?

— Память. Одна из твоих. Ты просто её ещё не вспомнила.

---

Когда Антонина вернулась в экипаж, сердце её стучало быстрее.

— Ты ведь понимаешь, что это — только начало? — голос Аю звучал теперь не снаружи, а внутри.

Антонина кивнула.

Она чувствовала это. Словно дорога действительно шла не только вперёд, но и внутрь неё самой. Каждая миля везла не просто тело домой — она приближала к истине.

Своей.

Родовой.

Магической.

Судьбоносной.

Глава 4.

Глава 4.

Воздух в маленькой чайной комнате был пропитан тонким ароматом жасмина и свежесваренного зелёного чая. Легкое журчание воды из керамического сосуда с тонкими резными узорами на стене создавалось на удивление умиротворяющую атмосферу, несмотря на то, что сама Анастасия — теперь уже Акико — чувствовала лёгкое волнение внутри.

Она сидела на низкой подушке, застланной плотной тканью цвета морской волны, и с любопытством рассматривала свой собственный отражённый в лаковой поверхности чайного столика лик: нежная кожа с лёгким румянцем, чёрные блестящие волосы, аккуратно убранные в строгую прическу, подчеркивающую тонкие черты лица и мягкие зелёные глаза, которые, как казалось самой Акико, скрывали целый мир мыслей и воспоминаний.

— Твой чай готов, Акико-сама, — тихо произнесла монахиня в простом льняном кимоно, склонив голову и улыбнувшись сдержанной теплотой. Её лицо было нежно-белым, глаза тёмные и выразительные, а волосы собраны в аккуратный пучок. В ней чувствовалась мягкая, но непоколебимая внутренняя сила — словно дух гор и лесов, которые всегда охраняли это место.

Взяв чашку в руки, Акико вдохнула аромат, закрыла глаза и позволила себе на мгновение отрешиться. В голове вновь всплывали обрывки воспоминаний: дневник с тонкой кожаной обложкой, шкатулка из красного дерева с затейливой инкрустацией, наполненная мелкими бусинами из лунного камня, сверкающими словно утренние капли росы.

«Какой загадочный камень... в моём мире он всегда казался просто красивым, но здесь — это живое сокровище, наполненное тайнами и магией», — подумала она, перебирая бусинки пальцами, словно пытаясь поймать и удержать где-то между ними шепот духов.

Её внутренний голос, привычный к сарказму и тихой иронии, мысленно добавил: «Ну что ж, Акико, мечты сбываются — ты в самом сердце эпохи, о которой писала, и теперь главное не заблудиться в собственных воспоминаниях».

— Твоя медитация принесла плоды, — мягко произнесла настоятельница храма, входя в комнату и присаживаясь рядом. Её глаза искрились жизненной мудростью и добротой, а на шее висел кулон в виде небольшой фигурки журавля — символа долгой жизни и счастья.

— Ты чувствуешь связь с духом камня? — спросила она, слегка наклонив голову.

Акико кивнула, улыбаясь в ответ: — Я не просто чувствую — я понимаю. Этот лунный камень словно вплетён в мою душу. И эти бусины… каждая как маленький мир, наполненный светом и тенями.

Настоятельница ласково взглянула на девушку: — Твои руки не только творят красоту, но и защищают. Мой совет — сохрани эту связь. Она поможет тебе в дальнейшем пути.

Раздался стук в дверь, и в комнату вошёл молодой мужчина — высокий, стройный, с глубокими карими глазами и спокойной уверенностью в походке. Его традиционный наряд — чёрное хаори с тонкой вышивкой в виде феникса — свидетельствовал о знатном происхождении и военной службе.

— Это брат моей хозяйки, — тихо представила его одна из монахинь. — Такэяма Хиро.

Акико чуть напряжённо взглянула на него, а затем в её голове мелькнуло: «Вот он, этот мир, где в каждом взгляде кроется история, а судьба сплетена узорами… Интересно, сможет ли он понять, что я не просто ювелир, а кто-то, кто пришёл из другого времени?»

Хиро улыбнулся, слегка наклонив голову в знак приветствия: — Акико-сама, я слышал о твоём таланте. Надеюсь, ты позволишь мне сопровождать тебя в дальнейших делах.

Настоятельница подарила Акико тонкий браслет из плетёных серебряных нитей с вставками лунного камня — амулет защиты для пути.

— Пусть духи хранят тебя, — сказала она.

Акико нежно прикоснулась к браслету, ощущая в нём нечто большее, чем просто украшение. «Моя связь с этим миром крепнет, и впереди — путь, который я выберу сама», — подумала она, предвкушая встречи, испытания и магию, которые уже не за горами.

Солнечные лучи едва пробивались сквозь плотный занавес рисовой бумаги, когда Акико медленно расправляла свой скромный походный коврик в углу комнаты, обитой кленовой древесиной с тёплым янтарным оттенком. Влажный, пропитанный ароматами сосны и кипариса воздух проникал в каждую щель, напоминая о тихом величии монастыря, скрытого в глубине гор.

Она села, слегка опустив голову, и мягкий шелест колокольчиков снаружи, словно ритмичный голос древних духов, наполнял пространство. Взгляд зелёных глаз невольно устремился к маленькой шкатулке, аккуратно украшенной узорами с изображением журавлей и ветвей сакуры. Сердце ёкнуло — в ней хранились бусины из лунного камня, искусно обработанные и затейливо нанизанные на тонкие серебряные нити, каждая сияющая как маленькое луноцветное солнце.

«Как много в них света и тайны…» — подумала Акико. В её мыслях одновременно всплывали обрывки из дневника прежней хозяйки этого тела, описания древних ритуалов, что требовали не только мастерства рук, но и чистоты души. Её собственные пальцы легко перебирали бисер, чувствуя тонкую вибрацию, словно маленькие духи шептали секреты.

— Эти камни — больше, чем просто украшения, — прошептала она вслух, почти к себе. — Они связаны с самой сутью мира, с энергиями, что пронизывают небо и землю. Наверное, в этом и есть моя истинная сила.

Внезапно дверь скрипнула, и в комнату вошёл мужчина с уверенной осанкой — тот самый Такэяма Хиро. Его густые чёрные волосы были аккуратно собраны в военный узел, а строгий взгляд обжигал своими тёмными янтарными глазами. Несмотря на его серьёзность, в улыбке просматривалась едва заметная теплота.

— Я слышал, что ты начала работу над новым амулетом для настоятельницы, — сказал он, опускаясь рядом на подушку. — Это действительно непростое дело. Каждое украшение здесь — не просто украшение, а защита, судьба, сила.

Акико кивнула, чувствуя, как изнутри пробуждается особенное уважение к этому человеку — строгому, но справедливому, способному видеть скрытые потоки энергии.

— А ты? — спросила она тихо, глядя в его глаза. — Ты тоже связан с духами?

Он улыбнулся, задумчиво склонив голову.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я унаследовал дар от матери — жрицы, которая научила меня слышать голос ветра и различать ложь. Мои обязанности — защищать императора и хранить мир в нашем мире. Иногда я чувствую, как магия пытается сломать баланс, и моя задача — предотвратить это.

— Значит, мы с тобой похожи, — тихо улыбнулась Акико. — Я тоже учусь слушать не только камни, но и их истории, прошлое и будущее, что в них скрыто.

Между ними повисла лёгкая пауза, наполненная пониманием и взаимным уважением. В этот момент в комнату вошла настоятельница, неся чай в тонких фарфоровых чашках, украшенных изображениями цветущей сакуры.

— Чайная церемония — это не только про вкус, — мягко произнесла она. — Это медитация, возможность настроиться на гармонию мира, ощутить дыхание природы. Позвольте мне показать.

Акико наблюдала, как тонкие руки женщины плавно и размеренно переливали воду, передавали чашу с глубоким почтением, и ощущала, как каждое движение наполняется смыслом.

— В этом ритуале — вся философия жизни, — шептала она себе, вбирая в себя каждое мгновение. — Терпение, внимание к деталям, уважение к мелочам… Вот что делает нас настоящими мастерами, не только рук, но и души.

После церемонии Хиро протянул Акико небольшой браслет, плетёный из серебряных нитей с бусиной лунного камня.

— Это для тебя, — сказал он, — защита на пути, пусть духи всегда будут с тобой.

Она взяла браслет, чувствуя легкое тепло, исходящее от камня, и в душе промелькнула тихая благодарность.

— Спасибо, — прошептала Акико, глядя на него с новой глубиной понимания. — Ты — настоящий друг и защитник.

В этот момент вдалеке раздался звон колесниц, и на пороге появилась фигура — брат Хиро, молодой и строгий, с добрыми, но серьёзными глазами. Его прибытие ознаменовало новую страницу в судьбе Акико — встречи, испытания и, возможно, зарождение чего-то большего.

Акико внутренне вздохнула, чувствуя, как ниточки её судьбы переплетаются с судьбами этих людей. В этом мире, полном загадок и духов, она уже не просто исследователь из далёкого будущего — она часть великой истории, сотканной из узоров магии и человеческих судеб.

Вечер сгущался над монастырём, опуская багрово-фиолетовые тени на резные деревянные балки и крыши, покрытые черепицей с изгибами, словно волны тихого моря. Тёплый ветер, пронёсшийся через сосновый бор, приносил с собой запах кедрового угля и мягкий шёпот листьев — словно сама природа готовилась к ночному ритуалу.

Акико стояла у окна своей комнаты, наблюдая за редкими прохожими, что быстро исчезали за изгородью каменных стен. На запястье мерцал серебряный браслет с лунным камнем — подарок Хиро, наполненный защитой и надеждой. Её мысли метались между прошлыми днями, напоминая о дневниках, с которыми она познакомилась, и о тайнах, что скрывались в узорах и символах.

В комнату тихо вошёл Хиро — воина в простом, но изысканном кимоно цвета глубокого индиго, подчёркивающем его стройную фигуру. Его серьёзный взгляд обрамляли густые брови, а лёгкая тень на лице придавала ему ещё больше таинственности.

— Ты долго смотришь в пустоту, — мягко заметил он, подходя ближе. — Что держит тебя в плену мыслей?

Акико улыбнулась с лёгкой иронией, чувствуя, как подступает знакомое тепло.

— Кажется, я впервые за долгое время ощущаю себя живой в этом мире. Но вместе с этим приходит груз ответственности — столько всего нужно понять, научиться, принять.

— Ты сильнее, чем думаешь, — ответил он, садясь рядом. — Ты вплетаешь не только узоры в украшения, но и судьбы тех, кто окружает тебя.

В этот момент в комнату вошёл брат Хиро — Ренджи, высокий и статный молодой человек с глазами цвета тёмного янтаря, напоминающими огонь закатного солнца. Его лицо было серьёзным, но в улыбке просматривалась тёплая доброта.

— Рад видеть тебя снова, Акико, — сказал он, держа в руках небольшую шкатулку из красного дерева с изящной инкрустацией. — Принёс немного редких камней для твоей мастерской. Пусть они вдохновят тебя на новые творения.

Акико поблагодарила его, рассматривая камни: сапфиры, изумруды и необычные полосчатые агаты, каждый из которых словно хранил в себе частицу древней магии.

Вскоре все трое собрались в уютном зале монастыря, где настоятельница проводила чайную церемонию. Аромат свежезаваренного зелёного чая смешивался с лёгкими нотками жасмина и сосновой хвои. Медленные, размеренные движения хозяйки ритуала создавали атмосферу гармонии и умиротворения.

— Чай — это мост между душами, — сказала настоятельница, передавая чашку Акико. — Он учит нас терпению, смирению и уважению.

Акико чувствовала, как спокойствие наполняет её сердце, словно тихая река, несущая воды к новым берегам.

— Хиро, — обратилась она к генералу, — хочу подарить тебе этот кулон с лунным камнем. Он не просто украшение, а амулет, что защищает и даёт силу.

Хиро принял кулон с благодарностью, внимательно разглядывая изящную работу Акико.

— Спасибо, — тихо сказал он. — Я чувствую в нём твою силу и заботу.

В ответ Акико лишь улыбнулась, понимая, что между ними устанавливается нечто большее, чем просто взаимное уважение.

Ночь сгущалась за окнами, а в монастыре продолжал тихо петь ветер — древние легенды и сказания о духах и героях, что жили в этих землях задолго до их времён. И пока мир менялся, Акико с каждым днём всё глубже понимала: её путь только начинается.

Ночь постепенно опускалась на монастырь, одевая древние стены в глубокие тени, которые словно оживали в свете горящих фонарей с резными крышами. Акико сидела у деревянного окна, ощупывая на запястье браслет с лунным камнем — мерцание его переливалось, словно лунный свет проскальзывал сквозь призму, разбивая ночную тьму на тысячи искр. Она задумчиво вздохнула, вспоминая всё, что было в эти дни: молитвы, беседы с монахинями, дарения амулетов и встречи с Хиро и Ренджи.

В комнату тихо вошла одна из монахинь — изящная женщина средних лет в мягком шелковом хаори бледно-зеленого цвета, с прядью седых волос, убранных в аккуратный узел. Она улыбнулась, склонив голову:

— Мастер Акико, ты уже стала частью нашего мира и наших сердец. Завтра твой путь приведет тебя дальше — к новым испытаниям и открытиям.

Акико кивнула, стараясь уловить тон глубокой мудрости в словах. Её внутренний голос тихо шутил:

Ну что, моя маленькая историчка, пришло время перестать быть простым наблюдателем и стать творцом своей судьбы. Хотя и попаданцем тоже. Кто бы мог подумать, что профессия, где ты только собирала пыль в архивах, окажется подготовкой к такому перевороту.

Её взгляд упал на лежащий на столе дневник — потрёпанный, с облупившейся кожаной обложкой и аккуратно вписанными страницами, где аккуратным почерком было описано искусство создания амулетов и их магическое значение. Открывая его, она вновь погрузилась в таинственные узоры и символы, каждая строчка которых звучала как древняя мантра.

Внезапно комнату наполнил мягкий свет — будто само пространство вдохнуло магию. Перед Акико появилась лёгкая, почти прозрачная фигура молодой девушки в традиционном кимоно цвета утренней зари. Её глаза светились нежным бирюзовым сиянием, а на волосах играл ветер, невидимый для остальных.

— Я — Косуне, дух воды и памяти, — произнесла гостья голосом, словно журчание ручья. — Ты зовёшь меня неосознанно, ибо наши судьбы переплетены. Я помогу тебе сохранить то, что дорого твоему сердцу, и открыть тайны прошлого.

Акико слегка вздрогнула, но внутренняя часть её рассудка осталась спокойной — она чувствовала не страх, а удивление и любопытство.

— Это невероятно… Я всегда мечтала встретить духа, — пробормотала она, — но даже не представляла, что это может быть так… реально.

Дух улыбнулась, лёгкость её движений напоминала игру солнечных бликов на воде.

— Магия в этом мире живёт в каждой капле и каждом камне. Твой лунный камень — не просто украшение, это сосуд памяти и защиты.

Акико посмотрела на браслет, свет которого теперь казался живым, дышащим. Внутренний монолог всплыл в сознании:

Моя диссертация, мои исследования — всё это было подготовкой, я лишь не знала, как глубоко войду в этот мир. Теперь каждый шаг — часть великого узора, который я должна соткать сама.

В этот момент за окном раздался звук копыт — кто-то приближался к монастырю. На пороге появился Ренджи вместе с Хиро, усталые после долгого пути, но с огнём в глазах, который говорил о решимости и готовности к переменам.

Акико улыбнулась, поднимаясь навстречу.

— Кажется, мой новый путь только начинается.

Ночь окутала монастырь, но в её сердце горел свет — свет надежды, силы и магии, которые она уже начала плести из изящных узоров своей судьбы.

Глава 5.

Глава 5.

Дорога сквозь туман. Первая часть

Время неумолимо скользило, как вода меж пальцев. Сестринский двор, столь привычный, стал казаться Аннастасии далёкой страницей, уже затертой в дневнике воспоминаний. Монахини прощались с ней молча — одни с лёгкой тревогой во взгляде, другие с мягкой благословляющей улыбкой. Настоятельница поцеловала её в лоб и сказала только:

— Иди в мир. Он примет тебя, как свою.

Аннастасия стояла у калитки, удерживая от соскальзывания дорожный мешок с плеча. Сумка, сплетённая вручную ещё до её болезни, теперь казалась вдруг особенно тёплой, словно впитала всю заботу тех, кто провожал. В ней был дневник, пара травяных снадобий, платок матери, вложенный в потайной карман, и браслет — такой же, как она подарила брату. Из плетёного шёлка и резных бусин, в которые монахини вплели защитные руны.

На дороге её уже ждали.

В тени кипарисов стоял высокий мужчина в свободных одеждах песочного цвета. Его волосы были длинными, цвета ночного янтаря, собраны в петлю и перевязаны шёлковым шнуром. Он держался прямо, уверенно, но не властно — словно родился в седле и с благословением на лбу. У пояса — резной посох, похожий на ветвь сакуры, только каменная.

— Проводник? — спросила она, подходя ближе.

Мужчина повернулся. Его глаза были странного цвета — серо-зелёные, с вертикальным зрачком, как у кошки или хищной птицы. Но взгляд не ранил — наоборот, успокаивал.

— Имя моё не столь важно, — ответил он мягким, чуть гортанным голосом. — Для дороги достаточно звать меня Лэй.

Аннастасия кивнула. Имя, даже если вымышленное, всё равно звучало, как отзвук чего-то древнего, как шелест страниц в забытом храме.

— А вы... — начала она, потом смутилась. — Простите. Я просто... благодарна. Что не одна.

Он наклонил голову, принимая слова без тени эмоций. Но потом — неожиданно — усмехнулся:

— Ты всё ещё борешься с тем, что уже внутри. Вопрос не в том, где ты — а в том, когда ты примешь себя в этом мире.

Она вздрогнула. Лёгкий ветер, принёсший запах цветов с горных склонов, будто прошёл сквозь грудную клетку. Он говорит как... как будто знает. Слишком много.

Но вместо ответа она подняла голову:

— Значит, вперёд?

Лэй указал на тропу, скрытую между зарослями голубого бамбука. Дорога уходила в густой утренний туман, и казалось — ступишь туда, и исчезнешь.

---

Первый день пути был полон звуков — щебет невидимых птиц, шелест листвы, отдалённый звон речных камней. Лэй не торопил шаг. Они шли медленно, словно путь сам тянулся навстречу. Иногда он что-то рассказывал — почти шёпотом, словно не ей, а воздуху:

— Здесь, между этими скалами, раньше проходила Тропа Призрачных Трав. Её закрыли, когда дух воды влюбился в смертную и начал затапливать деревни, чтобы она не ушла. Её душа до сих пор витает в этих местах. Иногда на закате можно услышать, как она поёт...

Аннастасия шла молча, ловя каждое слово. Это был не просто путь — это был мир, открывавшийся в деталях, в дыхании леса. Как будто камни под ногами помнили больше, чем люди.

На второй привале, когда они остановились у старого придорожного алтаря, покрытого мхом, она достала дневник. Страницы, исписанные её рукой, вызывали дрожь.

«Я не знаю, почему всё это так знакомо. Словно я уже жила здесь. Или должна была жить. Каждый шорох, каждый изгиб дороги, каждый цветок — будто часть меня самой. Это пугает. Но и утешает».

Лэй тем временем, сидя рядом, разжёг крошечный очаг из гладких белых камней. Огонь был неярким, синеватым, и пах цветущим ирисом.

— Ты слышишь голос камня? — вдруг спросил он.

— Камня?

— У каждого места есть голос. Надо только затихнуть, чтобы услышать.

Она замолчала. Закрыла глаза.

И правда — в глубине сознания что-то звенело. Как старинный колокольчик, оставшийся в тумане веков. Как будто кто-то... говорил ей: «Ты идёшь правильно. Не бойся».

---

Ночью они остановились в пустом храме, давно заброшенном, но почему-то всегда чистом. Ни пылинки, ни паутины. Словно кто-то невидимый ежедневно подметал пол и зажигал лампады.

Аннастасия устроилась у колонны и закуталась в плед. Её охватило странное чувство: будто кто-то следит. Не враждебно. Не тревожно. Скорее... заботливо.

И когда она, уже полусонная, услышала женский шёпот: «Береги себя, дитя леса», — даже не вздрогнула.

Может, это была богиня?

Может, просто сон.

Но она уснула с улыбкой.

Дом, где возвращается дыхание

Вечер подкрался к дому незаметно, разложив на подоконниках золотую пыль заката. Витражи отбрасывали на пол огненные лепестки, и в этом тепле Аннастасии впервые за день стало по-настоящему спокойно. В их доме пахло жасмином, рисом на пару, и теплом, которым не делятся — которым обнимают.

Генерал сидел на циновке напротив, отставив чашу с чаем, и внимал словам её брата с вежливым участием. Мужчины были похожи и одновременно противоположны: и по внешности, и по складке улыбки.

Брат — высокий, стройный, с вечно растрёпанными тёмными волосами, чёрными, как уголь, глазами, от которых щемило в груди. В глазах было столько живости, как будто он знал тысячи историй и ещё больше тайн. Он рассыпался в обнимках, говорил громко и щедро, приносил в дом смех.

Генерал — как вырезанный из дерева: высокий, широкоплечий, кожа чуть темнее, словно обветрена ветром далёких земель, волосы — гладко зачёсаны в косу, тяжёлую, как клинок. Глаза зелёные, спокойные, и в них — такая невозмутимость, что рядом с ним хотелось говорить тише и стоять ровнее. Он был немногословен, но каждое его слово звучало как набат.

Аннастасия смотрела на них — и чувствовала, как под кожей оттаивает страх. Два мужчины из её прошлого, теперь в этом доме, в этом мире. Настоящие. Настолько, что захотелось заплакать — но не от боли, а от благодарности.

— Мама говорила, ты сильно простудилась, — брат наливал ей чаю, как в детстве. — Не похоже на тебя, чтобы валяться больше дня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Новый климат, новая работа, новая жизнь... — Анна усмехнулась. — Я вообще не думала, что смогу заснуть в этом доме. А теперь... как будто он ждал меня.

Генерал поднял взгляд на неё.

— Дом откликается только на тех, кто вписывается в его дыхание.

Она чуть склонила голову, будто соглашаясь — но взгляд задержался на нём. Почему именно его слова вызвали у неё странную дрожь в солнечном сплетении? Не страх, не желание — уважение, смешанное с... чем-то древним. Как если бы кто-то назвал твоё имя — настоящее, забытое, — и ты не сразу понял, откуда он его знает.

---

Позже, когда за окнами уже трепетали светлячки, она вынесла из своей комнаты два свёртка.

— Это… глупости. Но, — она смущённо улыбнулась. — Я сплела браслет для тебя, брат. Из трав и серебряной нити. Он защищает в дороге. Если положишь его под язык в случае ранения — затормозит потерю крови.

Брат нежно взял подарок, словно не плетёный браслет, а сердце сестры.

— Ты всё ещё плетёшь. Как в детстве. Тогда ты говорила, что косички на обереге должны быть ровными, иначе желания не сбудутся.

— А теперь желания стали взрослее, — она пожала плечами. — Сбиваться не хочется.

Затем она протянула второй свёрток — небольшой, с кулоном на тонкой чёрной нити. Камень в центре был переливчатым — переливался так, словно внутри него застряло северное сияние.

— Это... тебе, — сказала она, обращаясь к генералу. — Камень — авантюрин. Его носят те, кто ведёт за собой. Он усиливает внимание к деталям и даёт защиту от недобрых глаз. Не магический, — поспешила добавить, — но... с молитвой.

Генерал взял подвеску — и на миг замер. Его пальцы осторожно скользнули по поверхности камня, словно он чувствовал что-то под кожей мира.

— Он... поёт, — тихо сказал он. — И молитва твоя сработала сильнее, чем ты думаешь. Не каждый может запечатлеть энергию так, чтобы она осталась в предмете. Это дар.

Анна не знала, что сказать. Лицо её вспыхнуло, и она спрятала улыбку в чашке с чаем.

— Спасибо, — выдохнул он. — Я с честью его надену.

---

Ночь опустилась, будто шёлковое покрывало, и в тишине остались только стрекозы за окном. Брат поднялся первым.

— Нам завтра в путь. Пойдём заночуем в трактире, — он повернулся к Анне. — Но утром я забегу ещё раз. И — не упрямься. Если тебе что-то нужно, пиши матери. А лучше мне. Я знаю, что ты сильная, но... ты моя сестра.

Генерал, поклонившись, задержал взгляд дольше обычного.

— Пусть дом хранит тебя, хозяйка. И пусть твоя молитва когда-нибудь вернётся к тебе... в десятикратной силе.

Анна провожала их до ворот, и уже потом, заперев дверь, опустилась на колени перед алтарём в прихожей — и впервые по-настоящему молилась. Не о защите, не о прощении, не о пути. А — о себе. Чтобы принять место, имя, тело и дом. Чтобы перестать быть бегущей. И стать стоящей.

---

Утром, когда солнце только начинало подглядывать в окна, в доме снова зазвучали шаги. Но это были не шаги брата. Это был гость из иного плана — тот, кто пришёл снаружи, но как будто знал каждый уголок её души.

Сквозь легкую дымку восходящего солнца нежные лучи проникали сквозь резные деревянные ставни, бросая причудливые узоры на пол из тёмного камня. Анастасия, уже полностью проснувшаяся, сидела на низкой циновке у окна и смотрела на утренний двор своего нового дома. Внутри всё ещё кипели мысли — перемешивались воспоминания о прошлом и ощущение, что здесь, в этом месте, начинается совсем другая глава её жизни.

Её руки невольно провели по старинной сумке, лежавшей рядом. Она знала, что в ней — дневник прежней хозяйки, аккуратно переплетённый шелковой нитью, и маленькая шкатулка с бусинами из лунного камня, которые нежно мерцали, будто впитывая свет зари. Камни напоминали ей о Москве, о часах, когда она плела украшения из бисера и полудрагоценных камней, стараясь вложить в каждое изделие частицу своей души. Но теперь эти бусины обретали совсем иной смысл — тайный, волшебный, вплетённый в ткань местной магии.

«Лунный камень...», — прошептала она сама себе, отрываясь от окна. Лучи солнца преломлялись в каждом бусинке, словно в хрустальном зеркале, играя всеми оттенками перламутра и льда. Анастасия осторожно открыла шкатулку и принялась разбирать маленькие жемчужины — как будто оживляя память своего рода, утерянную, но не забытую. В голове всплывали обрывки знания — о редкости этого минерала, о его связи с лунной энергией и способностью усилить защиту от дурного глаза. В прошлом мире это была красивая легенда, теперь — часть реальности, в которой она должна была выживать и творить.

Вдруг дверь мягко приоткрылась, и в комнату вошла монахиня в простом, но изящном халате цвета спелой сливы. Её лицо было спокойно, а глаза — глубоки и светлы, словно отражали небо после дождя. «Доброе утро, госпожа Ли Сао», — тихо сказала она, поклоняясь чуть наклонившись. — «Я пришла напомнить вам о чаепитии с братом и его другом. Они прибыли несколько часов назад. Вам стоит быть готовой».

Анастасия кивнула, стараясь скрыть внутреннее волнение. В душе она снова и снова повторяла: «Ли Сао — это я теперь. Но сколько ещё тайн хранит этот мир?»

— «Спасибо, я скоро спущусь», — ответила она, поправляя лёгкий халат, который хоть и был прост, но подчеркивал грациозность её молодого тела. Ткань слегка шелестела при движении, на запястьях переливались тонкие браслеты из серебра, украшенные резьбой в виде ветвей сакуры.

Пока монахиня выходила, Анастасия вернулась к дневнику. Листая пожелтевшие страницы, она снова окунулась в мысли. В этих записях — история женщины, чьё имя она теперь носила, история семьи, переплетённая с судьбой империи Иньсянь. Здесь говорилось о тайных ритуалах, о сакральных узорах на украшениях, которые защищали от злых духов и приносили удачу в битвах.

«Так вот для чего этот лунный камень...», — пробормотала Анастасия, её голос эхом отдавался в тишине комнаты. В каждом слове сквозила смесь научного интереса и личной надежды.

Воспоминания смягчались в тихом потоке, и вдруг в голове возникла мягкая, почти невесомая мысль — словно шёпот ветра, что за пределами окна стережёт дух, посланный ей судьбой. «Не бойся, — будто сказала эта невидимая сила, — твой путь только начинается. Ты здесь не случайно».

Пауза в мыслях позволила Анастасии взглянуть на себя со стороны. «Ну, надо признать, — усмехнулась она про себя, — не самый плохой старт для профессионального историка, правда? Не всякий день просыпаешься в чужом теле и с сумкой, полной магических бусин. Кто бы мог подумать, что мои бесконечные исследования и бессонные ночи за книгами выльются в реальное приключение».

Она прищурилась, глядя на оживлённый двор — туда, где уже слышался тихий шум приближающейся колесницы. Сердце ёкнуло, и Анастасия почувствовала — настало время встретиться с братом и его загадочным другом.

Собравшись, она мягко поправила причёску и, едва слышно пройдя мимо алтаря духов, вышла навстречу новому дню, зная: каждая мелочь здесь, каждое движение и узор — часть сложной мозаики судьбы, в которой она играла роль не просто наблюдателя, а творца.

Глава 6.

Глава 6.

«Шелк, пепел и золото»

Они называли это вкусом бессмертия — тонкий, вкрадчивый запах древесной смолы, смешанный с порошком из высушенных лепестков ночного лотоса и крупинками золы с пепельников храмов. Легенда утверждала, что именно так пахла кожа великой предки Аой Киё, первой женщины, которая смогла прошить небо золотой нитью и подарить людям благословение мастерства. Этот аромат витал в воздухе, пока Анастасия сидела на циновке в своей новой комнате — больше похожей на небольшую мастерскую при храме, чем на келью.

Сквозь ставни просачивался бледный утренний свет. Он обволакивал её, касался её ресниц, скользил по коже и замирал на кончиках пальцев — те чуть дрожали. От напряжения или предвкушения — она ещё не знала. Перед ней лежал узкий ящик с инструментами: тончайшие иглы, пинцеты, резцы с выгнутыми лезвиями, стеклянные пузырьки с травяной пылью и золотыми хлопьями. Всё это было её первым настоящим инструментом мастера. Пока ещё — ученика. Но уже не ученика жизни.

Она прошептала про себя, чтобы почувствовать вкус имени:

— Анастасия Коваленко.

И тут же:

— Цзи Лин.

Два мира, две грани, два имени. Словно отражения одной души в двух зеркалах. Одно имя тянуло за собой прошлое — с больничными дежурствами, с уставшими глазами в зеркале, с автобусами в девять утра. Второе — будто бы принадлежало женщине из шелковой легенды, живущей среди цветущих слив, знающей, как прочертить защитный узор от бед и зависти.

---

Настоятельница, по имени Дао Му, оставила ей сегодня свободный день — первый с тех пор, как Анастасия прошла обряд «посвящения в землю». Это был простой, почти бытовой ритуал: босыми ногами по утренней росе, в молчании, под звон бамбуковых колокольчиков. Земля должна почувствовать тебя. И ты — её.

Теперь она имела право на собственную мастерскую. Пусть пока ещё при храме, пусть в скромных стенах — но это была её территория. Маленькое, но крепкое «я здесь».

На полу у циновки лежал раскрытый дневник. Старый, в кожаной обложке, с выцветшими страницами. Она нашла его в своей сумке среди привезённых вещей, аккуратно обмотанным платком из домашнего сундучка. Записи начинались с кривых строк, как будто написанных дрожащей рукой:

> «Я не знаю, где я. Но здесь все зовут меня иначе. Удивительно, но имя звучит тепло: Цзи Лин…»

Это был её почерк. Её… но другой. Страницы покрывали строки, где описывались воспоминания, которых она не помнила. Даты были странными: Лето Пятого Луня. Весна После Воды. В одном из записей она писала:

> «Сегодня я увидела, как мастер Сё инкрустировал защитный символ в кулон из нефрита. Он сказал, что узор следует "зазывать", как духа. Не вырезать, не чертить, а именно уговаривать. Как будто просишь — разреши проявиться…»

Анастасия долго смотрела на эти строчки. Потом провела пальцем по краю. Почувствовала будто лёгкое покалывание — или память.

---

До обеда она успела:

— Смешать травяную пасту для чистки минералов,

— Обработать первый кусочек аметиста — присланный с южной границы,

— Прочитать ещё три страницы из дневника и составить список минералов для талисманов,

— Опробовать узор защиты на кусочке бумаги с рисовой пропиткой.

Когда в дверь постучали, она как раз пыталась приручить нить из серебряного волокна, чтобы прошить ею контур узора. Это оказалось сложнее, чем вышивка: волокно будто отказывалось подчиняться, скручивалось, хлестало по пальцам.

На пороге стояла служанка храма с низким поклоном. Она была молчалива и одета в серое, но от неё пахло жасмином.

— Почтенная гостья, для вас доставлено письмо.

Конверт был из тонкой бумаги, шёлковый на ощупь, печать — личная. Цветок с семью лепестками и тенью луны. Анастасия сразу поняла, от кого. Фаворитка императора, которую она спасла на том злополучном обряде, где всё пошло не по плану. Леди Линь. Или — Цин Линь, как называли её здесь.

Письмо было лаконичным и полным междустрочных приглашений:

> «Моя дорогая госпожа Цзи Лин,

Позвольте мне отблагодарить вас за благословение, которое вы вложили в узор моего кулона. Его ношение принесло мне мир в сердце и благосклонность небес. Я буду счастлива, если вы посетите мои покои в Доме Западного Цветка. Моё сердце ждёт встречи.

Цин Линь.»

Сложно было не заметить: приглашение не подлежало отклонению.

---

Анастасия смотрела на письмо, потом — на свои руки, пахнущие серебром и травами. Ей хотелось… нет, не сбежать. Не сейчас. Хотелось понять: когда же она успела стать частью этого мира настолько, чтобы к ней обращались с подобным уважением?

— Значит, «Цзи Лин» теперь не просто звучит, — тихо сказала она сама себе. — А живёт.

Ветер ворвался в окно, всколыхнув занавесь и зашептав в травяных мешочках. На миг ей показалось, что этот шорох — чей-то голос. Голос, которого она ждала.

Может, её наставника? Или… мифического покровителя, что так и не назвался?

Она поднесла письмо к губам и прошептала:

— Пора выйти за порог.

---

Чай, как он есть

Ветер стих, и тишина в чайном павильоне стала почти осязаемой. Лишь шелест листьев за ширмами и редкое капание воды в бамбуковую чашу рядом с каменной дорожкой напоминали, что время продолжает идти. Анастасия сидела, подогнув ноги под себя, на циновке из тростника, лицом к небольшому возвышению, покрытому белоснежной тканью — алтарю вкуса и терпения.

Перед ней — женщина в накидке цвета зелёного нефрита с рукавами, ниспадающими волнами, как вода с горного утёса. Волосы убраны в строгий пучок, украшенный простой серебряной шпилькой. Её движения были столь медленными и точными, что казались отточенными веками практики, как если бы само время склоняло голову перед ритуалом.

— Перед тем, как закипит вода, закипает сердце, — прошептала она, почти не открывая губ.

Анастасия не ответила, боясь нарушить музыку молчания.

Женщина взяла чугунный чайник с выгравированной змейкой на боку и аккуратно перелила горячую воду в небольшой кувшин — просто для прогрева. Затем она осторожно окатила водой пиалы, будто очищая их не только от пыли, но и от остаточных эмоций. Пар поднимался легкими вуалями, словно духи горного леса пришли взглянуть, кто осмелился нарушить покой их храма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На бамбуковом подносе лежал зелёный чай — не в пакетиках, конечно, а в виде тщательно скрученных листьев, свернувшихся, как сон дракона в утреннем свете. Женщина взяла щепотку чайных листьев длинными деревянными щипцами, вдохнула аромат — и передала чашечку с сухими листьями Анастасии.

— Запомни запах. Он будет другим, когда вода раскроет его сердце.

Аромат был едва уловим: тёплый, с оттенком скошенной травы, пепла, и чем-то, что можно было бы назвать тоской по вечному. Анастасия вдруг поняла, как сильно скучает по дому — не по дому на Земле, нет, а по тому, которого у неё никогда не было.

Вода в чайнике зашевелилась, как зеркало, потревоженное ветром. Не кипение, а «пение крадущегося тигра», как это называли монахи. Именно в этот момент чай заваривают.

Женщина перелила воду в миниатюрную гайвань — чашу с крышечкой и блюдцем. Листья сразу же начали танец — закрутились, вывернулись, развернулись, как вуаль, сброшенная с танцовщицы. Она подождала ровно столько, сколько требует древняя традиция, а затем через ситечко из тончайшего серебра разлила настой в крошечные пиалы.

— Первую пиалу — земле. Вторую — небу. Третью — тебе, — прошептала она и склонила голову.

Настой был бледно-зелёным, прозрачным, почти как росинка. Аромат теперь напоминал свежее утро в горах, где ещё никто не ступал. Анастасия поднесла чашечку к губам, вдохнула — и медленно сделала глоток.

И мир замер.

Никаких фейерверков вкуса, никаких резких нот. Только тонкая, почти грустная нота горечи и мягкое послевкусие, похожее на утреннее молчание до того, как птицы начнут петь.

Сердце стукнуло раз, и почему-то Анастасия поняла: она на своём месте. Здесь. Сейчас. С этим чаем, этой женщиной, этим воздухом, наполненным дождём, ещё не упавшим с неба.

Женщина, не глядя на неё, произнесла:

— Чай говорит с теми, кто умеет слушать. Ты слушаешь.

И в тот момент Анастасия почувствовала — кто-то ещё смотрит на неё из-за вуали мира. Не угрожающе. Не с интересом. А просто — как присутствие. Как тень божества, что прячется в чаше.

---

Истина на кончике языка

Воздух в павильоне был плотным от аромата чая, древесного дыма и чего-то неуловимо древнего, как если бы стены этой крохотной беседки хранили память о столетиях ритуалов. Анастасия сидела всё так же, с прямой спиной и лёгким наклоном головы, но теперь её внимание было не снаружи — а внутри. Тишина чайной церемонии затянулась, как перезревшая струна, и именно в этой тишине начала звучать Истина.

Вторая пиала была крепче первой. Горечь заострилась, но не стала резкой — наоборот, напоминала упрямство горной скалы, которую ни ветер, ни вода не могут сломить, но могут превратить в храм. Женщина, заварившая чай, больше не говорила. Она лишь добавляла воду, переливала настой, меняя ритмы, как дирижёр, ведущий оркестр пустоты.

Где-то в отдалении — в глубине сада — раздался звон колокольчиков. Не музыкальный, не людской — скорее, предвестие. Анастасия подняла взгляд — и вдруг ощутила, что за стенами павильона изменилось нечто важное. Воздух стал плотнее, как бывает перед грозой, но тучи были не на небе, а в другом слое реальности.

Она обернулась.

— Вы чувствуете? — спросила, не уточняя, что именно.

Женщина кивнула.

— Ты распахнула врата. Тебе и отвечать.

Анастасия не успела спросить, какие врата. Тень проскользнула между ширмами — не страшная, не злая, но и не человеческая. Что-то, что когда-то было частью мира, а потом ушло за грань, и вот теперь — вернулось посмотреть, кто осмелился вспомнить его имя.

На циновке, напротив, возник силуэт. Он не входил — он был уже здесь. Мужчина? Женщина? Тело было завёрнуто в покрывало из темнеющего шелка, лицо — смазанная тень. Только глаза сверкнули в просвете — янтарные, с вертикальным зрачком.

Анастасия не закричала. Она просто посмотрела. Внимательно. Глубоко. И узнала аромат.

Смесь ладана, мокрых камней и... чайного настоя, перетертого с молочными листьями. Это был запах её первого сна в этом мире. Того, где она стояла под вишней, окружённая лунным светом и песней без слов.

Существо склонило голову:

— Ты — Память. Ты — Забытая. Ты — Связь. Готова ли ты вспомнить?

Она не знала, что именно должна помнить. Но сердце отозвалось странной тяжестью — как будто её душа уже давала клятву, которую разум не запомнил.

— Готова, — сказала она. — Но только на своих условиях.

Существо кивнуло — и растворилось, как пар над горячей чашей. Вслед за ним исчез и густой аромат. Воздух очистился, будто ничего не было, а рядом снова сидела та же женщина — или, быть может, уже не совсем та же.

Третья пиала чая была прозрачной, как стекло. Вкус — будто первый вдох после долгого молчания.

— Что это было? — прошептала Анастасия.

Женщина ответила не сразу. Она поставила чашу, вытерла край рукавом и тихо сказала:

— Легенды приходят только тем, кто сам становится легендой.

Анастасия почувствовала, как дрогнула почва под её ногами — не буквально, нет. Просто внутри неё будто что-то сдвинулось. Как дверь, приоткрытая в комнату, где давно никто не был.

Она не знала, как зовут существо. Не знала, зачем оно пришло. Но знала точно: это был только первый шаг. Что-то в мире проснулось — и теперь ждёт ответа.

А чай снова наливался в пиалу — прозрачный, светлый, почти сияющий. Она сделала глоток.

И впервые за всё время — улыбнулась.

О чаях, тенях и воспоминаниях

Дом наполнялся запахом жасмина.

Не настоя, не благовоний — воздуха. Он сам источал эту мягкую, тонкую сладость, точно дышал ею. Асами шла по коридору, босиком, с подолом лёгкого халата в пальцах, и слушала, как скрипят лакированные доски под ногами. Скрип был не старый, а уверенный — как дыхание дерева, привыкшего к жизни в доме.

За окнами стелился рассвет, и на бумажных ширмах проступали силуэты ветвей. Розовый свет переливался через фильтры бумаги и дерева, окрашивая всё внутри в цвет молодого персика. Воздух был влажным, свежим, как бывает только в утренние часы, когда ещё не заговорили амулеты и не зажглись лампы.

Асами задержала шаг у ниши, где стояла фигурка лисьего духа — тонкая, вытянутая, с переливчатым камнем в глазах. Это был дар. Один из первых.

Пальцы сами собой коснулись шеи — там, под тканью, на шнурке лежал её амулет, тот самый, что она сделала для настоятельницы. И с этой мыслью в сердце, будто ниточка зазвенела в груди, к ней вернулось воспоминание.

…Она не спала тогда полночи. За окном стучал дождь, в чайной тишине слышно было, как старое дерево вздыхает в углу, и Анастасия — ещё Анастасия, не Асами — в который раз переделывала оправу для камня. Это должен был быть подарок. Благодарность. Заклинание в форме украшения — лёгкого, как дыхание, и надёжного, как защита храма.

Настоятельница зашла, как всегда — без звука.

— Ты снова забываешь дышать, — сказала она и села рядом, сложив руки на коленях. — Разве золото уйдёт из-под пальцев, если позволишь себе вдох?

Анастасия только кивнула и отложила инструмент. Настоятельница пододвинула чашку. Жаркая, крепкая. Запах чая был терпкий, с горчинкой коры и чем-то цветочным, неуловимым.

— Есть три вида забвения, — сказала тогда наставница. — Первое — когда забываешь, кем была. Второе — когда отказываешься быть, кем становишься. И третье… — Она посмотрела в окно, где под проливным ливнем танцевали тени. — Третье — когда забываешь, что не всё в этом мире должно быть понято. Некоторые вещи надо просто принять. Как горечь в чае.

Анастасия ничего не ответила. Она пила чай, и вкус его раскрывался, как будто в каждой капле было по лепестку памяти.

…Асами моргнула. Воздух комнаты опять стал реальностью, с запахом жасмина и скрипом пола. Она стояла перед чайным столиком, где её ждали две пиалы и пузатый глиняный чайник с тонким резным узором.

Чай был уже заварен. Гун тин пуэр, ароматный и терпкий, как сентябрьский воздух в саду.

— Ты сегодня особенно задумчива, — произнес мягкий голос.

Асами обернулась. В дверях стоял тот самый дух — страж её дома, её невидимый спутник, зовущий себя именем, которого никто не знал. Он выглядел, как человек, если не считать расплывающихся теней за спиной, чуть дымящихся у края кимоно. Волосы цвета чёрного жемчуга и глаза, как туман над рекой.

— Я вспоминала чай, — сказала она. — Настоящий. И слова. Иногда воспоминание весит больше амулета.

— Чай — это тоже амулет. Только внутренний. Он связывает душу с моментом. Хочешь, я принесу листьев с севера? Там сейчас собирают лунный улун. Его вкус — как дым от кедрового костра в ночи.

Асами улыбнулась.

— Хочу. Но позже. Сейчас... мне надо сделать ещё один амулет. Не для настоятельницы. Для себя.

Он кивнул. А тени за его спиной дрогнули, будто лисий хвост коснулся пола.

— Тогда я охраняю тишину, — сказал он. — И жар для сплава сделаю таким, как ты любишь — чуть серебристый, с дыханием льда.

Асами села за рабочий стол. Чай остался нетронут, но его пар касался щёк. В комнате стало тихо. Только тени по углам шептались между собой, как в сказаниях: там, где имя забыто, рождается новое. Там, где сердце оголено, куётся броня.

---

Где куётся новое имя

Ковка началась с тишины.

Асами сидела на корточках у очага, пока пламя разгоралось. Дух — тот самый, с чьим именем она давно не спорила — стоял в тени, опершись на резной косяк. Он ничего не говорил, только изредка шевелил пальцами, и от его движений колыхались огоньки в жаровне. Пламя было особенное: не красное, не золотое — белёсое, как иней на стекле, и дышало медленно, как спящий зверь.

Асами держала в ладонях узкий брусок — заготовку. Сплав севера. В нём было серебро, что добывают только при свете двух лун, и чешуйчатый порошок из панциря ледяного виверна. Металл казался лёгким, но хранил в себе стылую упругость. Он не звенел, а шептал, когда она касалась его напильником.

— Это не будет просто украшением, — проговорила она.

— Это будет символ, — отозвался дух.

Он подошёл ближе, сел напротив. Тени за его спиной, словно крылья, сложились и растворились в воздухе.

— Я хочу, чтобы он знал, — произнесла Асами, не поднимая глаз. — Чтобы понял, что я не только ученица, не только гостья. Что я сама могу вложить в металл то, что никто не подделает.

— Ты хочешь, чтобы Каэр увидел твою силу? — спокойно спросил дух.

Она не ответила сразу. Губы чуть дрогнули.

— Я хочу, чтобы он увидел… человека. Не образ. Не маску. Не хозяйку дома, не монашку. А того, кто умеет делать выбор.

Пальцы сжались на металле. Пламя вспыхнуло чуть выше, будто соглашаясь.

---

Когда работа началась, всё остальное перестало существовать. Не было прошлого. Не было будущего. Была она, металл и дыхание.

Амулет рождался, как рождаются молнии — в напряжении и искре.

Он был прост по форме — круг, изогнутый, как тонкая луна, с линией, разделяющей его на две части. На одной — резьба: символ дерева жизни, на другой — отпечаток пальца. Настоящий. Её. Вдавленный в ещё тёплый металл.

Всё это держалось на тончайшем шнуре из волос ледяной кошки, оплетённом серебряной нитью.

Когда она закончила, над домом уже висела ночь. Лампы горели мягко, будто не освещали, а охраняли.

Асами вышла на веранду с амулетом в ладони. Дух уже ждал.

— Покажешь ему? — спросил он, не глядя на неё.

— Нет. Пока нет. Сначала — себе.

Она надела амулет. Он лёг на грудь — не как груз, как ответ.

— Имя?

— Пока без имени. Но он будет звать только меня. Потому что этот металл слушает только того, кто знает цену молчанию.

---

На следующее утро она проснулась от звона колокольчиков.

У ворот стояла посыльная. Юная, с запылёнными ногами и носом, покрасневшим от ветра. В руках — лаковая коробка, а сверху на ней — письмо. С гербом. Восковая печать в форме распустившегося ириса.

Асами знала этот знак.

— Леди Саяко прислала заказ, — произнёс дух, появившись рядом, как всегда — без шагов. — Она хочет амулет. Особый. Из нового металла. И только от мастера, чьё имя теперь пишется как Асами.

Асами взяла письмо. Разломала печать. Прочла.

Губы её тронула улыбка. Потом взгляд стал серьёзным. И в эту секунду внутри неё возникло ощущение — будто кликнули невидимые весы. Что-то встало на место.

— Значит, начинается, — сказала она тихо.

— Ты готова?

Асами не ответила. Просто шагнула назад, в мастерскую, где уже разгорелся жар.

Там, где рождаются амулеты. И судьбы.

Дом, в котором просыпается имя

Они вернулись в дом почти без слов. Поздний свет плыл над водами пруда, растворяясь в зеркале воды, и казалось, что сама природа вдыхает с ней в унисон. Тень пагоды на закате удлинялась, словно хрупкая стрелка на циферблате незримых часов.

Имя.

Слово, которое держалось на кончике её языка с тех пор, как старая настоятельница склонилась к ней, обняв обеими руками, и назвала её по-другому — не Анастасия, а Хуа Линь. Цветущая яшма. Имя, которое несущественно звучало в ушах чужих, но отзывалось в груди, как будто возвращалось издалека, оттуда, где она когда-то была кем-то ещё.

И всё же — Анастасия. Та, что сидела на крыльце, вдыхала аромат свежего зелёного чая, заваренного слугой в тонком фарфоре, — была именно ею. Странное раздвоение, не мешающее, а, наоборот, придающее целостность. Здесь, в этом доме, Хуа Линь — Анастасия могла быть обеими.

Во дворе, под сенью сакуры, раскинул скатерть голем-слуга — Чэнь, и, опустившись в тень, безмолвно раскладывал лаковые коробочки с ритуальной точностью. Сегодня она хотела провести чайную церемонию сама, и Чэнь с почтением удалился, оставив её наедине с предметами.

Перед ней лежал чайник из исинской глины, тёмно-сливового цвета, грубоватый с виду, но идеально гладкий на ощупь. Рядом — пиалы, миниатюрные и прозрачные, как капли ртутного света. В керамическом сосуде — скрученные листья лунцзин — «Драконовый колодец».

Сначала — дыхание.

Три вдоха.

Три выдоха.

Потом — очищение посуды горячей водой.

Неторопливо, как будто она умывала не чаши, а свою душу.

Тонкая струя — и пар поднялся, обвив пальцы.

Тень прошлого ускользнула, оставив лёгкую влажную дорожку по запястью.

Она клала чай, осторожно, как сыпят пепел в огонь.

Заливала первый настой, не для питья — для пробуждения.

Второй — для понимания.

Третий — для истины.

Вкус был мягким, свежим, как первый весенний лист.

Он не раскрывался сразу, требовал терпения, как и всё, что происходило с ней в этом мире.

— Хуа Линь... — прошептала она, глядя в поверхность чайной чаши, будто в зеркало. — Привыкай.

Словно в ответ, воздух перед ней чуть дрогнул. На мгновение — тень, фигура, подобная женщине, облачённой в тонкий серебристый шёлк, промелькнула в тумане пара, склоняясь над чашей. Её глаза были туманными, как лунное озеро, а губы шевельнулись, едва касаясь смысла:

— Имя — это путь. Не бойся идти.

И исчезла.

Анастасия не вздрогнула. Лишь поставила чашу обратно и опустила веки.

"Я не боюсь."

---

Вечером она разобрала новые ящички, доставленные из монастыря. Среди них был тот самый — с камнями и заготовками. Настоятельница настояла, чтобы он попал к ней лично.

Тонкие вставки бирюзы, грубые самоцветы, странные переливчатые бусины с неровным светом внутри. Она не знала ещё, что из этого выйдет, но руки уже тянулись к работе.

Каждое украшение рождалось как дыхание — неповторимое.

И теперь она знала: её украшения будут звенеть легендами.

---

Поздно ночью, сидя на тёплой дощатой веранде, где луна висела точно над крышами пагоды, она раскрыла письмо. Оно пришло раньше, но только сейчас её руки потянулись к шёлковому конверту.

Печать была узнаваемой: три лепестка лотоса и тонкая лиса в танце — знак одной из фавориток Императора.

> _«Хуа Линь из дома под Трёхлистным клёном,

я слышала от настоятельницы твою историю.

И увидела защитный кулон, который она носит теперь у сердца.

Моё сердце тоже ищет защиты.

Я хочу видеть тебя, мастера тишины и яшмы.

Прибудешь ли ты в Дом Лунного Зеркала в полнолуние?

Приди — и расскажи, как твои руки творят свет.»_

Она закрыла письмо, чувствуя, как внутри что-то отозвалось, раскрылось, будто новая дорога.

В эту ночь Хуа Линь — Анастасия уснула с ощущением, что первый круг замкнулся, и теперь путь действительно начнётся.

Глава 7.

Глава 7.

Дом Лунного Зеркала

Лунный свет касался окон с таким изяществом, будто сам Небесный Император благословлял её шаги. Анастасия, что здесь звалась именем Сяо Инь — Малое Отражение — остановилась перед резными вратами дома, словно сама земля затаила дыхание. Тонкий звон колокольчиков у входа отозвался где-то в глубине груди, как отголосок сна, в котором она уже была здесь.

Дом, подаренный ей по велению владычицы, носил имя Дом Лунного Зеркала. Он находился у подножия горы Байшань, окружённый вековыми деревьями, будто спрятан от времени. Его крыши взмывали вверх, как крылья журавля, застигнутого в полёте. Стены из полупрозрачного нефрита едва уловимо светились, отражая отблески луны и тая в себе древние узоры, словно сама история мира хранилась в этих линиях.

Первым делом Анастасия прошла по узкому каменному мосту через пруд, где плавали золотые карпы. На поверхности воды, как на шёлке, лежали лепестки лотоса. Они не вяли даже к утру, будто оберегаемые каким-то магическим дыханием.

У дверей её встретила женщина с лицом фарфоровой куклы и глазами, в которых отражались звёзды. Она поклонилась с грацией водной струи:

— Почтенный дом принимает свою новую хозяйку. Да будет её путь ясен, как осенняя луна.

— Ты... дух дома? — осторожно спросила Сяо Инь.

— Меня зовут Бай Цзин. Я хранительница зеркал. Здесь каждое отражение помнит шаги времени. Вы — первая, кому дом открылся с тех пор, как ушла прежняя госпожа.

Слова её были мягкими, но в голосе звучал отголосок шторма.

Анастасия прошла вглубь, чувствуя, как под ногами перекатываются полы, выложенные из дымчатого стекла. Каждый её шаг отзывался лёгкой музыкой, как будто дом подыгрывал настроению.

Комнаты тянулись одна за другой, каждая — как картина из старинной легенды. В одной — стены из рисовой бумаги, украшенной отпечатками осенних кленовых листьев, в другой — потолок был выложен бирюзовой чешуёй, отражающей небо. В третьей — стояло зеркало во весь рост, оплетённое ветвями, на которых цвели нефритовые цветы. Зеркало дышало.

— Оно покажет тебе не только твой лик, но и суть, — прошептала Бай Цзин. — И, быть может, в нём заговорит тот, кто с тобой связан.

Сяо Инь не стала смотреть в него сразу. Интуиция подсказывала — всему своё время.

Во внутреннем саду расстилалась чайная терраса, украшенная мозаикой из лунного камня. Там всё было готово к церемонии — кувшин с водой, фарфоровый чайник, чаши в виде раскрытых лотосов, а над всем — дымка благоуханий: цветы османтуса, сандал и лёгкий привкус персика.

Чайная церемония началась. Бай Цзин двигалась почти невесомо, словно не касалась земли. Каждый жест был выверен и спокоен, как дыхание гор.

Сначала — омовение чаш.

— Очистим прошлое. Ведь только с пустыми руками можно принять подарок настоящего, — прошептала она.

Затем — заваривание. Вода касалась листьев чая, и те раскрывались, как будто просыпались после векового сна. Бай Цзин не использовала огня — только лунный свет и дыхание ветра, собранное в стеклянную колбу. Это был особый способ заварки, доступный лишь посвящённым. Магия в чае оживала, окрашивая жидкость мягким золотом.

— Этот сорт называется "Слезы Феникса". Его собирают лишь раз в сто лет, на рассвете, когда тень дракона касается земли. Он пробуждает память.

Сяо Инь пригубила, и её тронуло до дрожи — будто кто-то, очень близкий, коснулся её ладони. Образы замелькали перед глазами: монастырь, алтарь, беседа с настоятельницей, взгляд фаворитки, от которой пришло первое приглашение. Линия времени, плетущаяся невидимой нитью, оживала в глотке чая.

— Теперь ты — часть истории, — сказала Бай Цзин. — И дом, и я, и зеркала — все подчинены твоей воле. Но помни, у каждого отражения есть обратная сторона.

Позднее в ту же ночь Сяо Инь прошлась по дому с зажжённой лампой из яшмы. Её шаги сопровождали еле слышные шорохи, как будто стены переговаривались. В одном из залов она обнаружила старинный шкаф, в котором лежали драгоценные ткани, инструменты ювелира и незавершённые украшения. Всё покрывала тонкая пыль, но каждый предмет был пропитан вниманием, словно ждал мастера.

— Это мастерская твоей предшественницы, — отозвалась Бай Цзин. — Она ушла неожиданно, оставив дела незаконченными. Сила в этом доме — в создании, в руках, что могут придать форму дыханию мира.

Сяо Инь коснулась тончайшего инструмента — иглы из обсидиана с крошечным глазком. Казалось, в нём отражалось небо. Внутри что-то щёлкнуло: желание не просто быть, а творить. Создавать. Вплетать магию в металл, в камень, в свет.

На следующее утро, ещё до рассвета, она нашла зеркало, стоявшее в зарослях бамбука. Оно было покрыто инеем — летом. Стерев поверхность, Сяо Инь увидела там не себя, а девочку в монашеской одежде, читающую древнюю рукопись. Сердце кольнуло. Память начала говорить с ней.

И когда в дом ворвался ветер с предгорий и принес письмо, запечатанное знаком императорской фаворитки, Сяо Инь уже знала — её история только начинается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8.

Глава 8.

Вечер окутал город мягким шёлковым покрывалом, словно благословение древних духов Иньсяня. Анастасия, или Ли Сао, как её теперь называли здесь, стояла у окна своей мастерской — храма ремёсел и магии — и смотрела, как последние лучи солнца играют на тонких узорах нефритовых колонн.

Внутренний покой ещё не пришёл. В голове роились мысли — воспоминания о дневниках предшественницы, о духах, что словно шепчут из глубин камня, о тех легендах, что теперь оживают вокруг неё. Она ощутила тяжесть ответственности, и вместе с тем — тихую радость. Сколько бы ни прошло времён, ремесло оставалось живым, как дыхание предков.

— Ли Сао, — тихо позвала молодая ученица Цуюко, появившись в дверях. — Ты ждёшь гостя.

Анастасия обернулась. За её плечом мерцал лёгкий свет — один из духов-мастеровых, живущих в лампах, словно искры жизни. Она улыбнулась.

— Я готова, — ответила она, поправляя на себе традиционное кимоно цвета утренней сакуры, тонкое и лёгкое, будто сотканное из воздуха. Ткань переливалась нежными оттенками розового и персикового, а узоры ветвей с цветущей сливой плавно текли вниз.

В дверь постучали. Вошёл мужчина — стройный, с благородной осанкой и острым взглядом, словно выточенный из камня, но с теплом в глазах. Это был Генерал Такэяма Кэй — человек, чей образ врезался в память Анастасии с первых дней её пребывания здесь.

— Ли Сао, — его голос был глубок и ровен. — Благодарю за приглашение. Твой браслет — не просто украшение. Он словно дышит силой и защитой.

Она покраснела, но быстро взяла себя в руки:

— Это не только украшение, генерал. Это часть души, вплетённая в каждую нить проволоки, в каждый камень. Магия ремесла — это магия жизни.

Взгляд мужчины смягчился. Он сел за низкий стол, украшенный расписной эмалью, а на нём стоял чайный набор из тончайшего фарфора — подарок фаворитки Лянь Иньхуа, которая знала толк в искусстве и символах.

— Позволь научить тебя чайной церемонии, — предложил он.

Анастасия кивнула, и началась таинство. Каждый шаг — от вымывания чашек до заливания ароматного настоя — был пропитан ритуалом, уважением и гармонией. Пахло жасмином и сандалом, в воздухе витали мягкие нотки зелёного чая, а время словно замедлялось.

В этот момент она почувствовала присутствие духа — тонкое и нежное, как шелест листьев сакуры на ветру. Этот невидимый спутник сопровождал её, помогал понять смысл каждого действия, каждой мысли.

В сердце Анастасии родилась новая уверенность. Здесь, в этом древнем мире, среди духов и людей, она могла создавать нечто большее, чем просто украшения. Она могла ткать судьбы.

Генерал посмотрел на неё и улыбнулся:

— Ты — мастер не только камня, но и души.

И в этом признании она услышала начало новой главы своей жизни

Вскоре после чайной церемонии, когда свет ламп стал мягче, а тени на стенах танцевали в ритме вечернего ветра, Анастасия вышла на маленький балкон своей мастерской. Небо было усыпано звёздами, похожими на мерцающие бусинки на нитке судьбы, которую ей предстояло распутывать.

Ветер нежно касался лица, и казалось, что сам Иньсянь шепчет ей на ухо древние легенды. В эти мгновения она чувствовала связь с предками и с теми духами, что всегда были рядом — будь то Камицуки, охраняющие мастерскую, или Хосигами, звёздные духи вдохновения.

— Помни, — голос её мысленного наставника, божества в облике молодой девушки с огненно-рыжими волосами и глазами цвета нефрита, — что истинная магия — это не просто сила, а понимание мира вокруг. Ты — мост между эпохами, между реальностью и мифом.

Анастасия закрыла глаза, впитывая каждое слово. Вспомнились строки из древнего свитка, который она читала ещё в Москве:

«Камень — это не просто минерал, а хранилище души природы. Его свет — отражение звёзд, его тепло — дыхание земли».

Открыв глаза, она достала из сумки шкатулку с бусинами из лунного камня. Свет луны преломлялся в каждом маленьком шарике, создавая таинственную игру бликов и теней.

— Эти бусины — наследие моей семьи, — прошептала она сама себе. — Из них я сотку браслет, что защитит и наставит.

В этот момент в мастерскую постучали. Вошёл брат — молодой, крепкий, с ясными тёмными глазами, в которых пряталась забота и твёрдость. За ним шел Генерал Такэяма Кэй, тихо и уважительно.

— Анастасия, — брат сказал, его голос был одновременно тёплым и строгим, — мать просила передать тебе эту весть. Мы рады, что ты восстанавливаешься.

Генерал, в свойственной ему сдержанности, добавил:

— И я благодарен за браслет. Он — не просто амулет. Чувствуется сильная защита, которую ты вложила в него.

Анастасия улыбнулась, чувствуя, как сердце наполняется теплом. Эти моменты — простые, но важные — были для неё якорем в новом мире.

Позже, когда разговор перешёл на темы древних империй и политических игр, Анастасия смогла блеснуть знаниями из своей диссертации, ведь время и правители этого мира были теми, о ком она так много читала.

— Ты — удивительный сплав прошлого и настоящего, — сказал генерал с лёгкой улыбкой.

Она почувствовала, что её путь только начинается. Между магией, ремеслом и судьбой — и где-то там, впереди — таилась ещё одна тайна, которую ей предстояло разгадать

Утро в императорском квартале начиналось с нежных лучей восходящего солнца, которые скользили по резным крышам пагод и играли на позолоченных лепестках сакуры. Анастасия стояла у окна своей комнаты, погружённая в размышления. Мягкий шелест ветра доносил звуки далёких колокольчиков и пение птиц, словно сама природа напоминала о вечности и переменах.

Её взгляд задержался на браслете из лунного камня, аккуратно лежавшем на тёмном бархатном платке. Свет камней переливался, отражая внутренний свет — словно в них жила сама душа предков. В этот миг в памяти всплыли слова божества — молодая девушка с огненно-рыжими волосами и глазами цвета нефрита, наставница, что ходила с ней в тени и открывала секреты мира.

— Камни — не просто украшения, — повторяла она про себя, — это шёпот стихий, судьбы и памяти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В дверях появилась Цуюко — тихая ученица, словно сама воплощение спокойствия и преданности. Её глаза, темные и глубокие, словно хранили тайны древних свитков.

— Госпожа, — сказала она, — сегодня в мастерскую придут гости из дворца. Фаворитка императора просила осмотреть новые талисманы и обереги. Её заинтересовала ваша работа.

Анастасия вздохнула, чувствуя лёгкую нервозность и одновременно возбуждение.

— Значит, пора вплетать в узоры не только красоту, но и судьбы великих.

В этот момент мягкий свет комнаты осветил свиток, лежавший на столе — дневник, который Анастасия бережно вела с первых дней в этом мире. Страницы хранили не только записи и рисунки, но и её мысли, сомнения и открытия.

Пока Цуюко готовила чай, Анастасия, словно погружаясь в глубокую медитацию, услышала знакомый, но ещё неясный голос. Он звучал как ветер среди сосен, как шелест листьев — это был дух камня, мягкий и мудрый, что сопровождал её путь.

— Следуй сердцу, — прошептал он. — Пусть древние легенды станут твоими проводниками.

Проходя по мастерской, Анастасия не могла не заметить, как магия невидимо струится в каждом предмете — от серебряных игл до нефритовых бусин. Каждое движение, каждый узор были живыми нитями в ткань истории.

Готовясь встретить гостей, она надела простое, но изящное платье из тончайшего шёлка, украшенное вышивкой в виде журавлей и цветущей сливы — символов долголетия и чистоты.

С лёгкой улыбкой и внутренним спокойствием Анастасия ждала тех, кто придёт открыть ей новые страницы судьбы и помочь вплести их в её магический узор.

Появление гостей в мастерской «Хрустальный Цветок» всегда было событием особенным. Дворцовые посланники шли неспешно, в их походке ощущалась уверенность и важность. Среди них выделялась высокая, статная женщина — фаворитка императора Лянь Иньхуа, одетая в воздушное платье цвета нежного лотоса, расшитое золотыми нитями, которые, казалось, переливались даже при малейшем движении.

Анастасия встретила Лянь Иньхуа с глубоким поклоном, чувствуя одновременно уважение и лёгкое волнение. Внутренний монолог не отпускал мысли о том, как тесно переплетаются судьбы этих двух женщин — одна владеет властью и влиянием, другая — магией и тайнами древних ремёсел.

— Ваши украшения необыкновенны, — мягко сказала Лянь Иньхуа, внимательно рассматривая кольца с выгравированными узорами. — В них слышится музыка ветра и шёпот духов. Уверена, что они принесут удачу императору и защиту от невидимых бед.

Анастасия улыбнулась, иронично подумав про себя: «Если бы я могла подарить им ещё и рецепт хорошего чая и пару шуток — вот это был бы по-настоящему мощный амулет».

Цуюко, как всегда молчаливая и внимательная, подала изящные чашки с жасминовым чаем. Анастасия взяла чашку, почувствовав тепло и аромат, который будто обнимал сердце.

В беседе между ними Лянь Иньхуа спросила о происхождении некоторых камней, в частности о лунном камне — любимце Анастасии. Рассказывая о его мистических свойствах, Анастасия невольно вспомнила рассказы матери, о том, как в их роду лунный камень всегда считался символом женской силы и защиты.

— Ваша магия — это не просто ремесло, — тихо сказала фаворитка, — это живое дыхание истории и традиций. Я надеюсь, что ваши творения помогут сохранить равновесие в этом неспокойном мире.

Эти слова глубоко тронули Анастасию. Внутри она чувствовала не просто ответственность, а призвание — быть связующим звеном между прошлым и настоящим, между людьми и духами.

После ухода гостей в мастерскую вошёл Сэйран — дух-наставник, принявший образ старца с проницательными глазами, наполненными тихой мудростью.

— Ты растёшь, Анастасия, — его голос был как шелест ветра. — Вплетай в узоры не только красоту, но и силу. Помни, что магия — это язык сердца.

Анастасия кивнула, ощущая в груди уверенность и готовность принять новые вызовы.

Когда вечер опустился на город, мастерская наполнилась мягким светом ламп, а за окном тихо зазвучали ночные мелодии, словно сама земля шептала о том, что впереди — новые тайны и приключения.

Танец теней и света

Ветер с океана напоминал прикосновение тончайшего шелка — он обвивал запястья, проникал под рукава, касался щёк с лаской, в которой скрывалось что-то древнее, почти забытое. Анастасия стояла на высокой террасе, обрамлённой каменными лотосами, глядя, как солнце погружается в изумрудные волны. Отражение неба переливалось в воде, как чай в нефритовой пиале — и внезапно всё вокруг стало напоминать тот вечер, когда её впервые назвали иначе. Не Настей, не чужестранкой, а именем, звучавшим как раскат молнии среди летнего дождя: Асахина.

Вечер был густ, как тягучий мёд. Служанка — тихая, с глазами цвета лугового чая, подала ей лёгкий плащ из ткани, сотканной с серебром. Анастасия едва кивнула. Ей хотелось тишины. Хотелось ещё мгновение постоять здесь, на границе мира, где заканчивались привычные смыслы и начиналась иная — невидимая, но столь же реальная, как её дыхание — дорога.

Позади звенела арфа. Не кто-то играл — сам воздух вибрировал струнным напевом. И в этом звучании Анастасия вдруг ощутила: кто-то её зовёт.

Не голосом. Не мыслью. Словно бы сама ткань пространства подрагивала от желания встречи.

— Это горы, — произнёс сзади голос Кайто. Он появился бесшумно, как всегда. — Они поют, когда в человеке рождается нечто новое.

Анастасия не обернулась. Только улыбнулась чуть заметно.

— Или когда старое просыпается? — спокойно уточнила она.

Кайто кивнул, подходя ближе. В его руке была чаша с настоем из чёрного лотоса и сушёного инжира — редкий состав, подаваемый только в дни, когда в доме ощущали присутствие духов предков.

— Ты видишь сны, Асахина? — негромко спросил он.

Она взяла чашу, поднеся к губам. Напиток был терпким, как вечер перед грозой. И в нём — привкус воспоминаний, не её, но таких родных.

— Да. Но я просыпаюсь с ощущением, будто это не сон. Будто я там бывала. Или была.

Кайто молчал. Его взгляд был направлен в темнеющий горизонт.

— Иногда предки приходят через сны. Иногда — через музыку, воду, дым. Но есть души, которые не приходят — они остаются. В теле. В имени. В поступках.

Анастасия ощутила, как сердце сжалось, будто скованное струной. Ей не нужно было пояснений. В этом мире она не просто гостья. Её присутствие — это возвращение.

---

Позже вечером, когда дом уснул, она стояла в чайной комнате. Свет ламп на бумажных экранах плавал, словно духи света. В керамическом сосуде томился белый жасмин, смешанный с лепестками хризантем.

Она заваривала чай сама.

Всё делалось медленно. Осознанно. Смысл скрывался в каждом движении — как держать крышку, как поворачивать пиалу, как дышать. Это было не просто приготовление — это было постижение. И с каждым вдохом, с каждым прикосновением к фарфору Анастасия чувствовала: она возвращает себе части чего-то утраченного.

Мир, в котором чайная церемония была мостом между мирами. Где духи приходили на пар аромата. Где через вкус — приходило знание.

Когда последняя капля упала в чашу, воздух задрожал. В тени за дверью мелькнул силуэт. На миг — только на миг — перед ней возник образ женщины в небесно-синем кимоно с узором павлинов. Лицо скрыто вуалью.

Гостья из сна. Или из прошлого.

Анастасия не испугалась. Только склонила голову.

— Ты не забыла. — Голос прозвучал в её уме, как шелест веера. — Значит, мы встретимся снова. У истока.

И видение исчезло.

---

Ночь принесла покой. Но это был покой перед бурей. В предрассветной тишине скрипнуло дерево. Где-то за окнами хлопнула штора. Вдалеке, в монастыре, ударил гонг. Один раз. Второй. И третий.

Анастасия открыла глаза и поняла — начинается путь.

И всё, что было прежде — лишь дыхание дракона перед пробуждением.

Глава 9.

Глава 9.

Там, где ветер поёт на языке драконов

Утро в восточной части столицы пахло рисовой кашей, жареными кунжутными лепёшками и свежесобранным чаем. Солнечный свет, мягко размытый в тумане, пробивался сквозь резные деревянные ставни, окрашивая пол в комнате Анастасии в оттенки старого золота.

Я проснулась не от стука в дверь и не от назойливого колокольчика — а от странного ощущения, будто кто-то тихо звал меня по имени. Не вслух. Где-то внутри.

— Анастасия… — шёпот был похож на шелест шёлка. — Пора.

Я открыла глаза и увидела, что на подоконнике, прямо на стопке книг, сидит кицунэ. Он был в своей «малой» форме — пушистый лис с серебристо-рыжим мехом и хвостом, в котором играли отблески утреннего света. Его глаза горели янтарём.

— Что пора? — прошептала я, стараясь не спугнуть странную магическую тишину.

— Учиться, — он медленно смежил веки, — пока ветер ещё благоволит.

Понять, что кицунэ шутит или говорит серьёзно, было невозможно. Впрочем, в последнее время это стало нормой.

Я натянула лёгкий дорожный хаори, собрала волосы в высокий пучок, прихватила поясную сумку с амулетами и спустилась вниз, где уже ждала Лилль — в этот раз в человеческом облике. Её чёрные волосы были уложены в причудливый узел, а глаза напоминали лаковые бусины.

— Генерал согласился принять вас сегодня, — сказала она, наливая чай в маленькие фарфоровые чашечки. — Но… — она сделала паузу, — предупреждаю: он не любит опозданий.

Я усмехнулась.

— Судя по вашим интонациям, он не любит и многого другого.

— Именно, — сухо ответила Лилль, подавая мне чашку с зелёным чаем, который пах горьковатой свежестью.

Мы вышли на улицу. Узкие переулки квартала ещё дремали, но уже слышались звуки жизни: глухие удары пестов по каменным ступам, мягкий звон колокольчиков у дверей лавок, крики торговцев рыбой на соседней улице.

Генерал ждал в саду, и я увидела его ещё издалека: высокий, в простом тёмном камзоле, с распущенной каштановой косой, перекинутой через плечо. Он стоял, скрестив руки, и смотрел на что-то в воде пруда, словно пытался прочитать тайну в круги от карпов кои.

— Анастасия, — произнёс он ровно, — садитесь.

Я села на низкую деревянную скамью.

— Сегодня мы начнём с простого. Ментальная защита. Вы ведь понимаете, что слухи о вашем… редком даре уже расползлись?

Я кивнула, стараясь скрыть, что от этих слов у меня внутри стало холодно.

— Значит, начнём с того, чтобы их не превратили в оружие против вас.

Он говорил мало, но каждое слово было как выверенный удар в нужное место.

— У нас будет три задачи: удержать вашу магию внутри, научиться фильтровать то, что до вас доходит, и — главное — не позволить врагам коснуться ядра вашей силы.

— И как это делается? — спросила я, немного иронично.

— Сначала — молчанием, — он чуть прищурился. — А потом — дыханием.

И тут в мою голову словно кто-то осторожно опустил струну. Её колебания были тихими, но отчётливыми. Генерал даже не дотронулся до меня — но я чувствовала, как его магия, сдержанная и холодная, начинает окутывать пространство.

— Закройте глаза, — его голос стал ниже. — Представьте, что ваш разум — сад. Кто-то может войти в него, только если вы распахнёте ворота.

Я сделала, как он сказал. В голове вспыхнул образ: сад в стиле восточных императорских парков — дорожки из серого камня, фонари из белого нефрита, озеро с лотосами… и ворота, за которыми шумел чужой мир.

— Теперь закройте ворота.

Я попыталась, и ворота скрипнули… но не закрылись до конца.

— У вас слишком много доверия к миру, — тихо сказал он. — Это хорошо для сердца. Но плохо для выживания.

Я открыла глаза.

— А вы… всегда говорите так, чтобы человек не знал — это комплимент или угроза?

— Всегда, — он кивнул, и на миг в уголке его рта мелькнула тень улыбки.

Именно в этот момент налетел ветер, принося запахи горных трав и едва слышный, но чёткий звук — будто вдалеке кто-то ударил в огромный бронзовый колокол.

Кицунэ вздрогнул и поднял голову.

— Ветер поёт на языке драконов… — прошептал он. — Это знак.

Тени прошлого под шелковыми фонарями

Вечером того же дня столица будто сменила кожу. Днём шумная и пахнущая приправами, она к ночи превращалась в полупрозрачный мираж, освещённый тысячами фонарей. Красные, золотые, нефритовые огни качались на ветру, отражаясь в каналах, и каждый шаг казался частью старинного ритуала.

Лилль шла впереди, её чёрный шёлковый плащ почти сливался с ночной улицей. Я же ощущала на себе любопытные взгляды — всё-таки чужачка, да ещё в ярком хаори с вышитыми драконами.

— Куда мы идём? — спросила я, лавируя между столиками уличных чайных.

— В Дом Цветущей Луны, — коротко ответила Лилль. — Там собираются те, кто… знает больше, чем положено.

Я поняла, что разговор будет не для чужих ушей, и промолчала.

Дом оказался старым особняком в восточном стиле — с крышей, загнутой кверху, с резными деревянными драконами на карнизах. У ворот нас встретил седой мужчина в длинном лазурном камзоле. Он поклонился, как положено в этом квартале, и провёл внутрь.

Внутри пахло жасмином, сандалом и… чем-то ещё, более резким, почти металлическим. Стены были обвешаны свитками с каллиграфией, а в центре зала стоял низкий стол, вокруг которого уже сидели несколько человек.

Среди них — генерал Каэр. Он сидел прямо, но взгляд у него был отстранённый, словно он считывал не слова, а тени мыслей.

— Вы вовремя, — произнёс он. — Садитесь.

Я опустилась на подушку, пытаясь не задеть край стола.

— Сегодня, — продолжил Каэр, — вы узнаете кое-что о том, почему ваш дядя держал связь с Восточными провинциями.

Он кивнул седому мужчине, и тот развернул свиток. На нём была карта — не та, что я видела раньше, а гораздо более древняя. На ней магические линии тянулись через горы и реки, а в одном месте — на границе двух провинций — был отмечен символ драконьего глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Здесь, — указал генерал, — находится древнее хранилище. Когда-то оно принадлежало Дому Лунных Фамильяров.

Я всмотрелась в карту. Символ казался живым — золотая краска блестела, как свежая.

— И что там? — спросила я.

— То, что вы могли бы назвать… началом вашей силы, — тихо ответил Каэр. — Но чтобы войти туда, нужен ключ. И у вашего дядюшки он, возможно, был.

Слова легли на меня холодным грузом.

— Если «был»… значит, он мог его потерять?

— Или спрятать, — заметила Лилль. — Вопрос в том — от кого.

В этот момент за окнами послышался странный звук — будто ветер ударил в десятки колокольчиков сразу, но ноты были слишком чёткими, чтобы быть случайными.

Кицунэ, сидевший у дверей, поднял голову.

— Это зов, — сказал он. — Кто-то открыл один из Ветровых проходов.

Генерал встал.

— Значит, у нас меньше времени, чем я рассчитывал.

Внутри меня всё смешалось — страх, любопытство, и чувство, что я снова стою на пороге чего-то слишком большого, чтобы просто отвернуться.

— И что мы делаем? — спросила я, глядя на него.

Каэр посмотрел прямо в глаза.

— Готовимся к дороге. Восток ждёт, Анастасия. Но он редко ждёт долго.

Утро в Восточном квартале начиналось с барабанов. Не громких — скорее ритмичных, похожих на сердцебиение города. С первыми ударами открывались лавки, распахивались ставни чайных, и улицы заполнял запах свежесваренного риса, кунжута и обжаренного имбиря.

Я стояла у окна гостиничного номера, глядя на это движение, и думала, что оно похоже на хорошо слаженную магию — каждый человек знал своё место в заклинании.

Кицунэ сидел на подоконнике в облике белого лиса, хвосты лежали пушистыми волнами.

— Думаешь о дороге? — спросил он, не поворачивая головы.

— Думаю о том, как много всего мы не знаем, — ответила я. — И как легко оказаться пешкой в чужой игре.

Он лениво махнул хвостом.

— Пешка может дойти до конца и стать кем угодно. Главное — дойти.

Дверь тихо скрипнула, и в комнату вошла Лилль с ворохом свёртков.

— Время выбирать одежду для поездки, — объявила она. — Восток уважает тех, кто уважает его традиции.

Я не возражала. Через полчаса на столе лежали несколько вариантов: тёмно-синий дорожный хакама, длинный плащ цвета зелёного нефрита и короткое боевое кимоно с вышивкой журавлей.

— Это для церемоний, — сказала Лилль, касаясь ткани. — А это, — она указала на хакама, — для тех мест, где придётся быстро двигаться.

В дверь постучали. На пороге стоял генерал Каэр — без парадного мундира, но с мечом за спиной. Его волосы были заплетены в косу, на поясе висел короткий клинок.

— Мы выходим через два часа, — сказал он, оценивая меня быстрым взглядом. — Но перед этим вам нужно кое-чему научиться.

Мы спустились во внутренний двор, где утренний свет золотил песок арены. Генерал бросил мне деревянный меч.

— Покажите, как держите оружие.

Я взяла, как учили в детстве, но он сразу качнул головой.

— Нет. Здесь вы в другой школе. Здесь клинок — продолжение дыхания.

Он встал за моей спиной, взял мои руки в свои, и медленно провёл ими движение. Шаг, поворот, удар — и всё это так плавно, будто мы танцевали.

— Вы не воин, — сказал он, когда мы закончили, — но вы должны уметь защитить то, что несёте. Особенно если на вас охотятся.

Эти слова кольнули сильнее, чем я ожидала.

— Охотятся… с самого начала? — тихо спросила я.

— С того момента, как вы приняли наследство, — ответил он. — Но теперь вы идёте туда, где история вашего рода начиналась. И там враги могут быть ближе, чем друзья.

Кицунэ тихо фыркнул, но не возразил.

Я вдруг поняла, что предстоящая дорога — это не просто поездка. Это проверка. И, возможно, ответ на вопрос, кем я стану в этой игре — пешкой или кем-то большим.

Дорога, что пахнет лотосами и порохом

Поездка началась ещё до рассвета. Воздух был густой, с привкусом речного тумана и запахом чайных плантаций. Караван состоял из трёх повозок и дюжины всадников — половина в форме, половина в одежде, что позволяла раствориться в толпе.

Каэр ехал впереди, словно часть ландшафта: неподвижный, но опасный, как застывшая волна. Кицунэ, как ни в чём не бывало, устроился в одной из повозок, прикрыв глаза. Лилль сидела рядом со мной, её взгляд всё время скользил по окрестностям, проверяя каждую тень.

Дорога вела мимо рисовых полей, где женщины в широкополых шляпах медленно работали, погружая руки в воду. На дальних холмах уже распускались деревья сакуры, и ветер сносил лепестки прямо на дорогу, смешивая их с пылью.

— Красиво, — вырвалось у меня.

— Красота Востока часто обманчива, — отозвалась Лилль. — Под лепестками можно спрятать сталь.

Мы сделали остановку у чайного дома, утопающего в красных фонарях. Хозяйка подала нам пиалу с густым зелёным чаем и пару блюд с паровыми пирожками. Но стоило мне поднять пиалу к губам, как Каэр молча положил руку на мою.

— Не пейте, — тихо сказал он. — Листья слишком свежие. Яд дают именно так — в только что сорванных листьях.

Взгляд его был серьёзен. Я опустила пиалу. Хозяйка уже улыбалась, но улыбка не доходила до глаз. Каэр коротко кивнул одному из своих людей, и тот незаметно убрал напиток.

Мы продолжили путь. Вечером караван вошёл в горный перевал. Скалы теснились так близко, что казалось — вот-вот сомкнутся. В этот момент я почувствовала странное дрожание в воздухе.

Кицунэ мгновенно открыл глаза.

— Засада.

В следующее мгновение с обрыва посыпались камни, и дорогу перекрыло полтора десятка людей в масках. У некоторых в руках были арбалеты, у других — изогнутые клинки.

— Ваша магия нужна не вам, а тем, кто умеет ею пользоваться, — раздался голос из тени.

Каэр медленно выехал вперёд, опустил руку на рукоять меча.

— Ошибаетесь. Она нужна только ей.

Я поняла, что это первый открытый удар по нам с тех пор, как мы выехали. И что, возможно, дальше будет только опаснее.

---

Я шла следом за старшим учеником монастыря, и каждый шаг отдавался в висках лёгким звоном — то ли из-за тонкого колокольного перезвона с башни, то ли от того, что воздух здесь был слишком чистым, почти звенящим. Влажный аромат чая, смешанный с терпким запахом благовоний, тянулся из распахнутых дверей чайного павильона, мимо которого мы проходили.

— Наставник ждёт вас в Зале Драконьих Сутр, — тихо сказал провожатый, склонив голову так, будто боялся потревожить тишину места. — Но прежде… вам нужно пройти очистительный обряд.

Я приподняла бровь. Очистительный? В голове сразу возникла картинка с холодной водой и ведром.

— Это не больно? — уточнила я, на всякий случай.

— Для тела — нет, — ответил он так серьёзно, что я почувствовала, как где-то в глубине души начинает шевелиться любопытство, смешанное с лёгкой тревогой.

Внутри меня тут же отозвался голос кицунэ:

— Настоящая магия Востока всегда начинается с того, что смывает с тебя пыль прошлого… и иногда — пару лишних иллюзий.

Я невольно усмехнулась, но шагнула за провожатым, понимая, что обратной дороги нет.

Обряд проходил в небольшом внутреннем дворике, окружённом бамбуковыми перегородками. Сквозь узкие щели пробивался солнечный свет, и тонкие лучи ложились на влажные камни, под которыми бежал тихий ручей. На краю стояла каменная чаша, полная прозрачной, чуть дымящейся воды.

— Пожалуйста, встаньте сюда, — старший ученик указал на круглую плиту с выгравированным драконом. — С этого момента вы не должны говорить, пока не выйдете из двора.

Я послушно заняла место, ощущая под босыми ступнями холодную гладь камня. Тишина вокруг была настолько плотной, что слышалось, как капли с бамбука падают в чашу, разбивая отражение неба.

Он зачерпнул деревянным ковшом воду и вылил её на мои ладони. Вода оказалась тёплой, но в тот же момент по коже пробежал холодок, словно нечто невидимое смыло с меня не только дорожную пыль, но и кусочек внутреннего напряжения. Вслед за этим он коснулся моей лба пальцами, обмакнутыми в ту же воду, и начертал на коже символ.

В этот миг мне показалось, что я вижу — нет, не глазами, а чем-то глубже — огромную белую лису, которая стояла на мосту из облаков и смотрела прямо на меня. Её глаза горели янтарём, и голос прозвучал чётко:

— Не всё, что учит наставник, можно повторить. Но всё, что он скажет, тебе понадобится.

Сердце ухнуло вниз. Я хотела ответить, но вспомнила запрет. Лиса кивнула и растворилась в тумане.

— Обряд окончен, — раздался тихий голос ученика. — Наставник ждёт.

Я вышла из дворика и увидела впереди высокие двери, украшенные резьбой: дракон обвивал ствол цветущей сливы. За дверями тянулся полутёмный зал, откуда пахло старой бумагой, ладаном и… чем-то металлическим, как у оружейников.

Я поняла — сейчас начнётся не просто урок. Это будет первая проверка.

В полутёмном зале было прохладно, словно стены впитывали летний зной и удерживали только утреннюю свежесть. Сквозь узкие окна, затянутые тонкой рисовой бумагой, пробивался мягкий золотистый свет. Он ложился на длинные ряды низких столов, на которых аккуратно стояли чернильницы, кисти и стопки тонких свитков.

В центре зала, спиной ко мне, сидел мужчина в длинном тёмно-синем хаори. Волосы — густые, каштановые — были собраны в высокий узел, но длинная коса всё же спадала на плечо. Он медленно, почти лениво, чертил что-то на свитке.

— Подойди, — его голос был низким и ровным, но в нём проскальзывала едва уловимая сталь.

Я приблизилась, стараясь идти так, чтобы не зацепить полы своего лёгкого одеяния. Он не обернулся, лишь положил кисть на подставку и медленно перевёл взгляд на меня.

Зелёные глаза, холодные и внимательные, будто одним взглядом разложили меня на части. В них не было ни вежливого интереса, ни показного тепла — только оценка, как у мастера, впервые рассматривающего новый клинок.

— Я наставник Кайто. С этого дня ты под моей опекой, но не под защитой, — произнёс он. — Если оступишься, упадёшь сама. Если победишь — тоже сама. Понимаешь?

— Да, — ответила я, ощущая, как каждая буква отзывается внутри тяжёлым эхом.

— Хорошо. У тебя две силы — человеческая и… — он чуть прищурился, словно пытаясь разглядеть за моей спиной невидимую фигуру. — …иная. Мы начнём с того, что укрепим ум.

Он жестом пригласил меня сесть напротив, а затем достал из-под стола маленький, потемневший от времени, деревянный ящик. Когда он открыл его, в воздухе разлился запах сухих трав и чего-то, напоминающего палёную медь. Внутри лежали гладкие камешки с выгравированными символами.

— Это древние камни сосредоточения. Ты выберешь три и будешь держать их в ладонях, пока я говорю. Если отвлечёшься хоть на миг — узнаешь цену.

— Какую? — не удержалась я.

Он едва заметно улыбнулся краем губ, но в этой улыбке было что-то хищное.

— Поверь, ты не захочешь её платить.

Я протянула руки к камням… и почувствовала лёгкий холодок в затылке — тот самый, что предшествует опасности. Где-то глубоко внутри шевельнулась белая лиса.

— Не все камни — камни. Будь осторожна.

Руки слегка дрожали, когда я выбрала три камня: один — тёмно-зелёный с переливами, словно лес в полнолуние; второй — прозрачный, как капля росы на утренней траве; третий — с едва заметными золотыми прожилками, напоминающими солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака.

Я сжала их в ладонях, чувствуя холод и одновременно лёгкое покалывание. Вокруг стало словно гуще, воздух звенел тихими нотами — как если бы невидимая музыка начинала играть для тех, кто умеет слушать.

— Закрой глаза, — мягко, но настойчиво сказал Кайто. — Почувствуй их голос.

Я послушалась, и в тишине перед внутренним взором всплыли образы: древний храм, покрытый мхом и обвивающийся лианами, где старцы плели узоры света и тени; хрупкие фигуры женщин в лёгких одеждах, переплетающих нити судьбы с помощью магии камней; шёпот ветра, переносящий слова предков, забытые временем.

— Каждый камень — не просто камень, — продолжал он, — это фрагмент души прошлого. Они несут мудрость и боль, любовь и предательство. Ты должна понять это, прежде чем научишься ими владеть.

Внутри меня словно что-то дернулось, и я ощутила, как белая кицунэ прячется в тенях сознания, настороженно наблюдая за каждым моим движением.

— Ты чувствуешь их связь? — спросил Кайто. — Не просто материал, а живое зеркало мира.

— Да, — едва слышно ответила я. — Как будто слышу голоса, хотя вокруг тишина.

Он кивнул, и в его глазах мелькнула искра уважения.

— Это только начало. Магия — это не только сила, но и ответственность. Береги её, как самого себя.

В этот момент я поняла, что путь будет сложнее, чем казалось. И всё же — впервые за долгое время — во мне вспыхнуло желание идти вперёд, несмотря ни на что.

---

Собравшись в путь, я ощутила лёгкую тревогу, словно древние ветра шептали предупреждения, спрятанные между строк судьбы. Перед нами раскинулась дорога, усыпанная золотыми листьями, и каждый шаг казался вплетённым в ткань времени.

Кайто шел рядом, его фигура в тёмном плаще казалась одновременно надёжной и загадочной, словно он был одновременно другом и хранителем тайн.

— Ты чувствуешь, как земля дышит? — спросил он, обращая взгляд на меня. — Здесь магия не просто в камнях — она в каждом вздохе, в каждом шорохе листьев.

Я кивнула, ощущая на губах лёгкую улыбку. Всё, что раньше казалось мне лишь теориями и легендами, теперь было вокруг — живое, дышащее, мощное.

Наш путь лежал через маленькие деревни, где встречались уставшие путники и торговцы, раскрывая на мгновение свои истории и секреты. В одном из таких мест мы наткнулись на лавку, спрятанную между изогнутыми ветвями старого дерева.

— Хочешь взглянуть? — тихо спросил Кайто, заметив моё заинтересованное лицо.

Лавка была наполнена мерцающими амулетами, древними свитками и странными предметами, что казалось, обладали собственной волей. Хозяин — высокий мужчина с глазами цвета грозового неба — улыбнулся нам, словно узнавая искателей истины.

Мы обменялись взглядами, и я поняла — это место станет важной остановкой на моём пути.

---

Мужчина представился как Сэнрю, хранитель древних знаний и проводник в мир теней и света. Его голос звучал словно эхо горных рек — глубокий и одновременно успокаивающий.

— Магия здесь не просто сила, — говорил он, — это дыхание мира, ткань, что связывает всё живое. И каждый камень, каждый узор несёт в себе историю, которую стоит услышать.

Я достала из сумки шкатулку с бусами из лунного камня и протянула ему. Его глаза засветились пониманием и уважением.

— Эти камни — редкость и великая сила, — сказал он. — С их помощью можно сплести защиту, что отразит даже самый тёмный заговор.

Сэнрю предложил нам взглянуть на несколько редких камней, которые, по его словам, могли усилить мою магию и помочь освоить ремесло создания амулетов. Каждый из них хранил в себе древнюю легенду и тайну, которую я с жадностью впитывала.

Пока я выбирала, духи лавки словно играли вокруг нас — лёгкие огоньки, что то взлетали, то плавно исчезали, напоминая, что мир полон невидимых нитей и связей.

Закат медленно опускался за горные вершины, окрашивая небо в нежные оттенки багрового и золота. Анастасия стояла на пороге своего дома, чувствуя, как прохладный вечерний ветер треплет тонкие складки её одежды из лёгкого шёлка с узорами из ветвящихся цветочных веток — символа процветания и обновления. Внутренний покой, который она обрела за эти недели, был словно тихая река, текущая подо льдом — глубоко, но в то же время скрывающе мощь.

В руках она держала дневник — тонкую книгу в переплёте из красного лака, украшенную филигранью и узорами из нефрита, подаренную ей когда-то наставницей в монастыре. Каждая страница здесь хранила воспоминания и тайны, отражая и переплетая судьбы прошлого и настоящего. Её пальцы мягко проводили по страницам, словно бы чувствуя, как энергия лунного камня, вплетённого в обложку, наполняет её силу и решимость.

«Я всё ещё между двумя мирами», — подумала Анастасия, и на её лице мелькнула лёгкая улыбка — ирония собственной судьбы. Она была одновременно и учёной, и магом, и путешественницей во времени, и женщиной, обретшей новый дом среди древних легенд и таинств. Её мысли словно переплетались с шелестом ветра, с призывом духов, что скрывались в каждом камне, каждом узоре.

Неспешно в тишине вечера к ней подошёл тонкий силуэт — мягкий свет отражался от его волос цвета белого серебра, а глаза напоминали тихое озеро, в котором отражается лунный свет. Это был её таинственный спутник — дух, чей облик менялся, но всегда оставался рядом, как невидимый покровитель. Он говорил мало, но каждое его слово звучало как древняя мудрость, пробуждая в Анастасии глубокое понимание своих сил и предназначения.

— Ты готова, — прозвучал его голос, спокойный и уверенный. — Дорога, что открыта перед тобой, полна испытаний, но и великих даров. Магия, которую ты несёшь, — не просто ремесло. Это связь между мирами, ниточка, что связывает прошлое, настоящее и будущее.

Анастасия взглянула на звёзды, которые уже начали зажигаться на ночном небе, и почувствовала прилив энергии, который словно подтверждал слова её невидимого наставника.

— Я готова, — тихо ответила она. — Пусть даже неизвестность манит меня, я не боюсь идти вперёд. Пусть мои узоры станут светом для тех, кто ищет защиту и надежду.

В этот момент в дверь постучали — это пришли брат и генерал, которые привезли вести из внешнего мира и открывали новую главу в её жизни. Их лица были полны уважения и теплоты, как будто они тоже чувствовали всю важность момента.

Так завершался один этап, и начинался другой — путь, полный открытий, тайн и испытаний, где древние легенды Востока переплетались с силой нового мира и магии.

Звёзды тихо сияли над головой, обещая свет даже в самых тёмных ночах.

Глава 10.

Глава 10.

Туман медленно стелился по долине, скрывая тропы и древние деревья в мягкой пелене, словно весь мир затаил дыхание в ожидании нового рассвета. Анастасия стояла у окна своего дома, глядя на зыбкие силуэты гор вдалеке. В комнате играли последние солнечные лучи, отражаясь от лакированных панелей и мягко подсвечивая резные детали мебели — шкатулки, расписные вазочки и амулеты из лунного камня, аккуратно разложенные на столе.

Сердце её наполнялось смешанными чувствами — ностальгия по прошлому и осторожная надежда на будущее. Каждый день здесь — словно новый урок, возможность стать сильнее и глубже понять магию узоров, которые она вплетала в украшения. Мастерство, казавшееся когда-то далёким искусством прошлого, теперь оживало в её руках, связывая нити судьбы людей и духов.

За дверью раздался тихий стук — это пришла Цуюко, юная ученица, которой Анастасия постепенно передавала секреты работы и мудрость древних традиций.

— Настоятельница просит тебя прийти в чайный зал, — сказала она робко, опуская глаза. — Сегодня будет особая церемония. Фаворитка императора лично приглашала.

Анастасия улыбнулась — приглашение от Лянь Иньхуа означало многое, но и накладывало ответственность. В этот момент в дверь вошёл её брат, несущий свежие вести из столицы и тихо говоряший о грядущих переменах. Вместе с ним был генерал Такэяма Кэй — строгий, но сдержанно внимательный, взгляд которого словно пытался прочесть мысли хозяйки дома.

Взяв в руки небольшой свёрток с амулетом — тонко сплетённым из серебра и украшенным редким лунным камнем, Анастасия почувствовала, как магия пробуждается внутри, готовая защищать и вести.

Впереди её ждала дорога, где старые арки судьбы должны были замкнуться, а новые — обретать форму. Магия, дружба и испытания сплетались в один узор, который ещё только предстояло вышивать.

---

Чайный зал, где Анастасия оказалась спустя несколько часов, был словно отдельный мир — тихий, наполненный ароматом свежесваренного зелёного чая и сладковатой ноткой жасмина. Узкие окна были украшены резьбой по дереву, через которую мягко проникал свет, отбрасывая узоры теней на пол из тёмного камня.

В центре зала стоял невысокий стол, украшенный фарфоровыми чашками с тонкими золотыми ободками и чайником с расписным изображением журавля — символа долголетия и счастья. Настоятельница храма, женщина в изысканном одежде из тончайшего шелка цвета пшеничных колосьев, сидела на низком диване и внимательно наблюдала за Анастасией. Её лицо было спокойно и в то же время таило глубокую мудрость, будто она видела гораздо больше, чем говорили слова.

— Твой браслет — истинное произведение искусства, — произнесла она тихо, но уверенно. — В нём заключена сила камня и нежность рук творца. Ты вплела в него защиту и благословение.

Анастасия слегка поклонилась, в душе боролись гордость и смирение.

— Спасибо, — ответила она. — Ваше одобрение — для меня честь.

В этот момент её внимание привлёк тихий шёпот у окна. Там стоял незнакомец — высокий молодой человек с необычными глазами цвета морской волны, в лёгком кимоно с изображением дракона. Его присутствие казалось одновременно и обыденным, и загадочным, словно он не просто гость, а дух, пересекающий границы миров.

Он подошёл ближе и, не нарушая спокойствия зала, обратился к Анастасии:

— Путь, что ты выбрала, непрост. Но в каждом узоре — ключ к тайнам прошлого и будущего. Помни, что магия — не только сила, но и ответственность.

Её сердце сжалось от волнения. Этот странный наставник словно видел её изнутри и знал больше, чем ей хотелось признавать. В душе пробудилась надежда и тревога одновременно.

— Кто вы? — спросила она, стараясь сохранить спокойствие.

— Меня зовут Сэйран, — прозвучал мягкий голос. — Я — тот, кто хранит древние знания. И я буду сопровождать тебя в этом путешествии, чтобы помочь понять, что действительно важно.

Чайная церемония продолжалась, но в воздухе повисла новая нить судьбы — та, что связывала прошлое и будущее, реальность и миф.

---

Анастасия открыла глаза, когда первые лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь рисовые шторы, окрасили комнату в тёплые оттенки янтаря и золота. Её тело было лёгким и гибким, словно только что вынырнула из глубокой реки, а мысли — ещё слегка мутные, как утренняя дымка над древними горами.

В комнате, где она просыпалась, пахло свежестью жасмина и тонким ароматом сандалового дерева, смешанным с лёгкой горечью зелёного чая, оставленного на низком столике. Мебель была из тёмного красного дерева, с тончайшей резьбой в виде волнистых облаков и танцующих журавлей — символов долголетия и счастья. На стенах висели свитки с каллиграфией и чернильные картины, изображающие горы Фудзи и сакуры в цвету.

Она надела на себя простую, но элегантную одежду: рубашку из лёгкого льна цвета рисовой бумаги с вышивкой в виде лотосов, а поверх — свободный жакет с узором в виде волн, переходящих в узоры ветра. Волосы были собраны в низкий пучок, закреплённый изящной шпилькой с нефритовым камушком — семейной реликвией.

Анастасия глубоко вдохнула и вновь ощутила удивительное спокойствие, но внутренний голос не унимался:

«Вот я и здесь, в этом мире, где время течёт иначе... Никто не знает меня под моим настоящим именем. Кто я — Анастасия или… как меня теперь зовут? Никто не скажет, но голос внутри напоминает — ты та же. Только теперь у тебя есть шанс всё изменить».

С этими мыслями она встала и направилась в сад за домом — её личное маленькое царство, где каждый камень, каждый цветок был наделён особым значением.

Там под тенью пирамидальных сосен и клёнов ждали монахини — её спутницы по недавним испытаниям, уже с готовыми чашками чая и мятными лепестками. Настоятельница, в просторном кимоно с вышивкой золотых драконов, пригласила Анастасию на чайную церемонию.

Чайная церемония была не просто ритуалом — это был особый момент, когда каждое движение, звук и запах создавали пространство для медитации и глубочайшего общения с собой и духами. Лёгкие, почти незаметные взмахи кистью руки, тишина, нарушаемая лишь шёпотом листьев и тихим звоном фарфоровых чашек.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Анастасия, погружаясь в это, вновь ощущала связь с миром, который уже стал её домом. В её руках зазвенел нежный браслет из лунного камня, который она с любовью сплела для брата — символ защиты и поддержки.

В этот момент в сад вошёл брат — высокий, статный молодой человек с глубокими глазами, полными решимости. За ним — генерал Такэяма Кэй, строгий, но с уважением и теплотой смотрящий на Анастасию. Они обменялись приветствиями, и атмосфера наполнилась невыраженным теплом — знакомством, обещанием новых путей.

Вечером, после церемонии, когда последние отблески солнца скользнули по поверхности маленького пруда, Анастасия открыла свой дневник — старую кожаную тетрадь, которую она всегда носила с собой. Пальцы скользнули по страницам, наполненным заметками, чертежами украшений и тайнами семейных реликвий. Каждая строка напоминала о связи прошлого и настоящего, об ответственности и преданности, что ждут её впереди.

---

Наступило утро, и мягкий свет солнца осторожно просачивался сквозь бумажные оконные рамы, заливая комнату теплом и нежностью. Анастасия медленно открыла глаза, чувствуя на губах вкус свежего жасминового чая, оставшегося со вчерашнего вечера. В ее руке лежала изящная шкатулка из тёмного лака с тонкой росписью ветвей сакуры — подарок от монахинь, бережно хранящая маленькие бусинки из лунного камня.

Взгляд плавно скользнул по комнате: низкие деревянные столы с резьбой, в углу — развешанные свитки с каллиграфией, аромат горящих благовоний и едва слышимый шелест шелковых занавесей. Одежда, которую она носила — лёгкое кимоно из нежного шёлка цвета утренней росы, с узором тончайших ветвей и бутонов, идеально облегающее её хрупкую фигуру, словно созданное из воздуха и света.

Внутренний голос шептал, заставляя улыбнуться: "Вот она, судьба... Никогда не думала, что окажусь в этом мире, в теле столь юном, словно время решило дать мне второй шанс."

Голос настоятельницы монастыря, как тёплый ветер, напомнил о ритуале — чайная церемония. В мыслях уже звенели слова древних текстов, и она понимала, что этот день принесёт новые откровения.

Звуки шагов принесли Ли Хуэй — молодую монахиню, чей облик был словно создан самой природой: волосы чёрные, словно крылья ворона, собраны в аккуратный узел, глаза глубоки и спокойны, а лёгкая улыбка излучала мудрость, что казалась недоступной для её возраста.

— Доброе утро, госпожа Айко, — произнесла она, используя имя, данное Анастасии в этом мире. — Сегодня мы продолжим путь изучения древних традиций. Но перед этим, — она вынула из складок кимоно фарфоровую чашу, украшенную изображением лотоса, — позвольте провести чайную церемонию.

В помещении повисла тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды и мягким звуком, когда Ли Хуэй аккуратно наливала горячую воду на чайные листья. Каждое движение было исполнено грации и уважения — словно сама природа танцевала вместе с монахиней.

Анастасия ощущала, как вдыхает не просто аромат, а всю историю, традиции и магию, которые веками вплетались в этот обряд. Её мысли уносились в далёкие эпохи, когда императоры и мудрецы слагали стихи, пьёшь чай и медитировали, находя гармонию между собой и вселенной.

Внутренний монолог прервался, когда Ли Хуэй поднесла чашу к губам Анастасии:

— Пейте с уважением. Пусть каждый глоток очистит вашу душу и наполнит знаниями.

Анастасия смутилась, улыбнулась, и тихо произнесла:

— Спасибо, Ли Хуэй. В этом мире, кажется, всё говорит с тобой — даже чай.

Внезапно в угол комнаты скользнула тень — тонкая, почти невесомая. Казалось, воздух слегка заискрился, и перед ней предстала девушка с ярко-зелёными глазами и серебристыми волосами, словно лунный свет. Её образ был эфемерным, а улыбка — одновременно загадочной и дружелюбной.

— Я — Кикуми, дух этого места, — мягко произнесла она. — Ты многое пройдёшь на своём пути, Анастасия, и я буду твоим советчиком в мгновениях сомнения.

Анастасия взглянула на неё с изумлением и лёгкой иронией в душе:

"Ну, вот теперь и духов хватает... Может, это всё из-за того дневника с бусинами из лунного камня?"

Кикуми улыбнулась, словно читая её мысли.

— Твои украшения — не просто красивые вещицы. Они несут в себе силу, которая пробуждает древние энергии.

В этот момент дверь тихо приоткрылась, и в комнату вошёл человек — высокий, с серьёзным взглядом, но с искренним теплом в глазах. Это был брат Анастасии — молодой воин, облачённый в традиционные доспехи, украшенные символами их рода.

— Сестра, мать передала мне вести о твоём здоровье, — произнёс он мягко, подходя ближе. — И друг мой, генерал Такэяма, тоже желает передать тебе привет.

За его спиной появился генерал — спокойный и собранный, с глазами цвета смолы и длинной косой, аккуратно заплетённой за спиной.

— Рад наконец увидеть тебя, — сказал генерал с лёгкой улыбкой. — Твой браслет — мощная защита, достойная истинного воина.

Анастасия, чувствуя тепло и силу родственных уз, задумалась о пути, который ей предстоит пройти. И этот путь был не только магическим и опасным, но и наполненным нежностью, дружбой и новым смыслом.

---

После визита брата и генерала в доме Анастасии воцарилась тихая, почти святая атмосфера. На деревянных полах, отполированных до зеркального блеска, отражались солнечные лучи, проходившие через резные оконные ставни, словно приглашая к новому началу.

Анастасия, всё ещё в тонком кимоно цвета утреннего тумана, сидела у низкого стола, на котором аккуратно располагались её любимые инструменты — тонкие металлические проволоки, кусочки лунного камня, яшмы и нефрита, а также маленькие пинцеты и иглы для бисероплетения. Перед ней лежала изящная шкатулка, открытая, и сияние полудрагоценных камней играло в её руках, переливаясь всеми оттенками голубого и серебристого.

— Сегодня мы продолжим работу над амулетом для генерала, — тихо сказала она сама себе, — надо сделать что-то, что будет не только красивым, но и по-настоящему сильным… Мистика и мастерство — вот что поможет.

Внутренний голос мягко шутил: «Ну, если ещё и генерал согласится, то можно и замуж идти… но не спеши, Аня, это ведь не история про принцессу».

В этот момент комната наполнилась легким ароматом жасмина и зелёного чая, а в углу появился знакомый силуэт — Кикуми, дух с серебристыми волосами и глазами цвета лунного света.

— Ты слишком много думаешь о людях, — улыбнулась она. — Магия — это поток, не останавливайся на одном. Позволь камням говорить сами за себя.

Анастасия кивнула и взяла в руки бусину лунного камня. Её прозрачная поверхность мерцала, как если бы внутри жил маленький космос.

— Ты действительно веришь, что эти камни могут говорить? — тихо спросила она, словно опасаясь услышать ответ.

— Не словами, — ответила Кикуми, — но энергией, вибрациями, которые влияют на души и судьбы.

В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату вошёл брат с генералом, оба в лёгких халатах, сняв доспехи и строгие одежды.

— Анастасия, — обратился брат, — мать передала новую весть. Тебе пришло приглашение от фаворитки императрицы. Она услышала о твоих талантах и хочет познакомиться лично.

Генерал добавил, слегка улыбаясь:

— Это может стать важным шагом для тебя — и для всех нас.

Анастасия ощутила, как сердце забилось чаще. Мир, в который она попала, всё больше раскрывался перед ней, словно загадочная мозаика.

— Тогда время собираться, — сказала она, уже с уверенностью, — пора двигаться дальше.

Вместе они вышли из дома, и первые шаги в новую главу её жизни оказались наполнены ожиданием, тайнами и древними легендами, переплетёнными с её собственной судьбой.

---

Улицы города постепенно оживали под тёплым светом заходящего солнца, окрашивая красные крыши домов и узкие улочки в золотисто-оранжевые оттенки. Анастасия шла вместе с братом и генералом, чувствуя, как в груди крепнет решимость и лёгкая тревога.

В руках у неё была плетёная сумка с дневником, шкатулкой и начатым амулетом — украшением, которое должно было стать талисманом на удачу. Каждый шаг отдавался в сердце, словно зов предков, напоминая о том, что она — не просто гость в этом мире, а часть великой истории, вплетённой в древние легенды.

— Ты чувствуешь это? — спросил генерал, голос которого был тихим, но твёрдым. — Этот город полон духов и тайн. Они следят за каждым нашим шагом.

Анастасия кивнула, осознавая, что легенды о духах лесов, гор и рек — не просто сказки, а живые сущности, которые взаимодействуют с миром людей.

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты была осторожна, — продолжил он. — И чтобы этот амулет был не просто украшением, а настоящей защитой.

Внезапно из тени узкой улочки вышла молодая женщина в лёгком шелковом платье, её глаза сверкали мистическим светом, словно отражая лунные лучи. Она улыбнулась Анастасии:

— Ты искала путь, и он привёл тебя сюда. Позволь мне помочь тебе в этом путешествии.

Анастасия ощутила, как воздух вокруг наполнился мягкой энергией, и поняла — это дух-хранитель, принявший облик молодой девушки, пришёл провести её сквозь испытания и раскрыть тайны мира.

---

Свет закатного солнца мягко ложился на каменные плиты узкой улочки, когда дух в облике молодой женщины слегка поклонился, приглашая Анастасию следовать за собой. Вокруг витали тонкие ароматы жасмина и сандалового дерева, словно сама природа приветствовала прибывшую гостью.

— Меня зовут Цуне — сказала она голосом, что звучал одновременно и нежно, и уверенно. — Я дух, связанный с древним родом хранителей лунного камня. Ты носишь в себе наследие, которое давно забылось.

Анастасия остановилась, ее сердце билось быстрее. Она знала, что её мастерская, бусы из лунного камня, даже медитации и изучение древних текстов — всё это было лишь началом пути.

— Почему я? — спросила тихо она, наблюдая, как свет играется на прозрачных бусинах, отражая голубой оттенок лунного света.

— Потому что твоя душа чиста и сильна. И потому, что ты умеешь видеть энергию там, где другие лишь замечают камни. Это дар и бремя одновременно.

Цуне подняла руку, и воздух наполнился искрящимися огоньками — маленькими духами-хранителями, что кружились вокруг, как живые звёзды.

— Мы будем рядом, когда ты будешь создавать свои узоры, плести магию в металл и камень. Но знай — опасности тоже идут следом.

Анастасия почувствовала, как внутри просыпается нечто новое — сила, которую она ещё не до конца понимала. Её путешествие только начиналось, и впереди были испытания, великие открытия и тайны, которые ей предстоит разгадать.

---

Вечернее небо всё ещё играло багрянцем, когда Анастасия и Цуне подошли к тихой чайной лавке, утопающей в тени густых вишнёвых деревьев. Звук воды, журчащей из небольшого каменного фонтана, сливался с лёгким шелестом листьев, создавая почти мистическую атмосферу.

— Здесь ты сможешь отдохнуть и научиться слышать голос камня, — мягко произнесла Цуне, открывая резные двери. Внутри воздух был пропитан ароматом жасмина, свежесваренного чая и тёплого дерева.

Анастасия устроилась на циновке, чувствуя, как мягкий плед обволакивает плечи. Перед ней аккуратно поставили фарфоровый чайник с расписанным узорами драконов и маленькую чашечку.

— Чайная церемония — это не просто питьё чая, — объяснила Цуне, медленно наливая тёмно-золотистый настой. — Это путь к сосредоточению и гармонии. Настройся на дыхание, почувствуй тепло и вкус. Каждый глоток — это маленькое посвящение.

Анастасия вдыхала тонкий аромат, чувствуя, как каждое движение в этом ритуале — от поднесения чашки к губам до тихого поклонения — наполняло её ум спокойствием и ясностью.

— Ты — мост между мирами, — продолжала Цуне, — и именно в моменты покоя рождается истинное понимание. Твоя магия — тонкая нить, которая свяжет людей с их судьбой.

Анастасия мысленно улыбнулась себе: “Вот тебе и ‘профессор восточной истории’, который думал, что магия — это лишь легенды для туристов.” Но сейчас, ощутив энергию пространства, она понимала — легенды живут, если уметь их слушать.

Под светом фонарей за окном мелькали тени, и в этот момент Анастасия почувствовала, как история и мифы сливаются в единое целое — зовущую мелодию древних духов, которые ведут её вперёд.

---

Наступило глубокое вечернее спокойствие. Анастасия всё ещё сидела в чайной лавке, опустив взгляд на чашку с остатками тёмного янтарного настоя. Внутри неё разгоралась тихая уверенность, будто сама ткань реальности стала тоньше, и в неё проникали отголоски древних сил.

— Твой путь не прост, — тихо произнёс голос рядом. Она обернулась и увидела юношу с проницательными тёмными глазами, чьё лицо казалось знакомым, но незнакомым одновременно. Его одежда была простой, но аккуратной — словно он принадлежал к тем, кто хранит знания и тайны.

— Кто вы? — спросила Анастасия, стараясь скрыть лёгкое волнение.

— Я — Хосигами, звёздный дух, — ответил он с мягкой улыбкой. — Я наблюдаю за теми, кто стремится понять истоки силы и судьбы. Твои амулеты и браслеты не просто украшения — они ключи к древней энергии.

Анастасия прислушалась к каждому слову, чувствуя, как в груди пробуждается забытое знание.

— Мой путь только начинается, — сказала она. — Но иногда я сомневаюсь в своих силах. Как понять, что правильно? Как научиться читать эти невидимые нити судьбы?

Хосигами посмотрел на неё с нежностью:

— Магия — это не только умения, но и сердце. Ты должна слушать и доверять себе. Легенды рассказывают, что истинный мастер умеет создавать не только силу, но и надежду. Ты носишь в себе наследие древних и должна его сохранить.

Пальцы юноши мелькнули в воздухе, и вокруг них засияли крохотные звёздные искры. Анастасия ощутила, как эти светлячки мягко касаются её кожи, словно невидимая благодать.

— Помни, что ты не одна. Кицунэ и я будем рядом, чтобы направлять тебя, — тихо добавил Хосигами, превращаясь в серебристый свет и растворяясь в воздухе.

Сердце Анастасии наполнилось теплом и решимостью. В этой глубокой тишине чайной лавки она поняла: волшебство — это не просто ремесло, это призвание, которое раскрывается через доверие к миру и к себе.

---

Прошло несколько часов, и тёплый свет ламп заливал комнату, в которой Анастасия вновь погрузилась в изучение своего дневника. Листая страницы, она находила не только записи и наброски узоров, но и тонко написанные заметки о магии, вплетённой в украшения, об их силе и предназначении. Магия, казалось, жила в каждой строчке, в каждом штрихе, и, читая, она словно слышала шёпот древних мастеров.

Её мысли то и дело возвращались к словам Хосигами — загадочного духа, что посетил её сегодня вечером в лавке. Образ юноши с тёмными глазами и светящимися звёздами за спиной, словно парящий между мирами, не покидал её. Он говорил о призвании, о том, что её ремесло — не просто искусство, а глубокое служение миру, связующее нити прошлого и будущего.

Внутри неё разгоралась тихая буря сомнений и надежды. «А что если я не справлюсь? Что если моё мастерство недостаточно?» — мысленно вздыхала она. Но тут же вспоминала слова, что магия начинается с доверия к себе, и сердце подсказывало: путь открыт, и каждый шаг — возможность научиться.

Настроение у Анастасии постепенно менялось. Вместо тревоги в душе росло понимание, что её настоящее и будущее — это тонкий танец между реальностями, где искусство украшений — ключ к тайнам древних.

Звуки улицы проникали сквозь тонкие стены, и она вдруг заметила, как ночь наполнилась звуками ветра, шелестом листьев и отдалённым голосом — пением, напоминающим древние легенды, что она читала в диссертации.

В этом пении было что-то таинственное и успокаивающее, словно сама природа подсказывала ей правильный путь.

Вдруг дверь лёгко приоткрылась, и в комнату вошла девушка — молодая монахиня с тихой улыбкой и глазами, полными света.

— Я слышала, вы сегодня встретились с духом, — сказала она. — Это большой знак. Духи выбирают не каждого, и ваше сердце открылось им.

Анастасия кивнула, её взгляд стал мягче:

— Да, я чувствую, что это начало чего-то важного. Но мне нужна помощь. Я хочу понять, как использовать магию украшений не только для защиты, но и для исцеления, для соединения судеб.

Монахиня подошла ближе, аккуратно положив ладонь на дневник.

— Тогда мы начнём путь вместе. Ты не одна. Твоя сила — в искренности и уважении к традициям. Пусть духи и божества Востока ведут тебя.

Анастасия улыбнулась, и в этот момент почувствовала, что её путешествие только начинается.

С рассветом воздух наполнился лёгкой прохладой и ароматом цветущей сливы, что манил в дальний сад у дома Анастасии. Она осторожно открыла дверь, держа при себе дневник и маленькую шкатулку с бусинами из лунного камня — именно те, что она сплела для своих новых друзей в монастыре. С каждым шагом воспоминания о недавних событиях переплетались с ощущением предстоящих испытаний.

— Сегодня мы отправимся в путь, — мягко сказала монахиня, которая стала для неё проводником и советчицей в магическом мире. — Ты готова?

Анастасия глубоко вдохнула, поднимая взгляд на ясное небо, и в душе ощутила уверенность, которой прежде не знала.

В этот момент к дому подъехали два всадника — её брат и его друг, генерал, который служил в охране императора. Их лошади тихо цокали, а одежда говорила о высоком положении и боевом опыте.

Брат, высокий и стройный, с тёмными глазами, что казались глубже ночного неба, улыбнулся сестре, а генерал — мужчина с суровыми чертами и ясным взглядом — поклонился с уважением.

— Мы получили известие от матери, — тихо сказал брат. — Решили наведаться, прежде чем отправишься дальше.

Анастасия, закрыв за собой дверь, пригласила их в дом. Внутри уют царил благодаря деревянным резным панелям и расставленным по углам фарфоровым чашкам, напоминавшим о чайной церемонии, которую они недавно провели.

— Познакомься, — представил брат друга. — Это генерал Линь. Он не только воин, но и знает многое о древних магиях.

Генерал кивнул, не спуская с Анастасии внимательного взгляда.

— Я слышал о твоих талантах, — сказал он. — Твой браслет — не просто украшение. В нём сила, которая может защитить и спасти.

Внутри Анастасии разгорелся огонь — не только от признания, но и от ответственности, которую она ощущала на своих плечах.

В последующие часы они вместе обсуждали планы, слушали рассказы генерала о политических интригах империи и советах монахини, готовившей Анастасию к следующему этапу её пути.

Путь, который вёл к раскрытию секретов древних артефактов и пониманию истинной силы, скрытой в лунном камне.

Глава 11.

Глава 11.

Путь новых уз

Утро в доме Анастасии началось с легкого золотистого света, который просачивался сквозь бумажные ширмы и отражался на лаковой мебели, наполняя комнаты теплым, живым сиянием. Внутри всё дышало спокойствием и традицией — деревянные панели, расписанные нежными цветами сакуры, запах свежезаваренного зеленого чая и легкое шуршание шелка, когда Анастасия осторожно шагала по татами в своем новом кимоно цвета бледного лотоса.

Она села на колени у низкого столика, положив перед собой тщательно свернутый свиток — дневник, который сопровождал ее с момента пробуждения в этом мире. Рядом — изящная шкатулка, покрытая золотыми узорами и инкрустированная лунным камнем, в которой покоились бусины того самого мерцающего камня, что она с такой любовью изучала еще в Москве.

В этот момент дверь тихо приоткрылась, и в комнату вошел её брат — высокий, статный мужчина с глубоко проницательными темными глазами, чьи черты напоминали об их матери. За ним шел генерал Такэяма Кэй, которого Анастасия знала лишь по рассказам и теперь видела воочию — его строгая осанка и уверенный взгляд выказывали бесспорное военное мастерство, а в глубине глаз таилась редкая теплота.

Анастасия поднялась, чувствуя одновременно волну волнения и странное спокойствие. "Так это он," — промелькнуло в голове, — "тот, с кем судьба, похоже, связала меня крепко и навсегда."

Генерал поклонился чуть ниже, чем того требовал этикет, но с явным уважением:

— Госпожа, рад видеть вас в здравии. Мой друг, ваш брат, настоял на том, чтобы лично проверить, как вы себя чувствуете.

Брат улыбнулся, ободряюще положив руку ей на плечо:

— Домой всегда приятно возвращаться.

Анастасия ответила мягкой улыбкой, внутренне отмечая, как эти простые слова наполняют сердце светом — словно магия, которую она так долго искала, наконец, стала близка.

Взгляд ее упал на шкатулку с бусинами. Она осторожно достала один из лунных камней, позволив свету игры лучей затрепетать в её руках. Камень был холоден и в то же время источал удивительное тепло — как будто в нем скрывалась сама энергия ночного неба, легкая и загадочная.

— Это подарок для вас, — сказала она брату, протягивая украшение. — Для защиты в пути.

Он принял подарок с уважением, а генерал с любопытством разглядывал ее творение, тихо отмечая в себе нечто большее, чем просто военное почтение. Их взгляды встретились, и на мгновение возникла невысказанная договоренность — защита, взаимопомощь и нечто большее, чем просто долг.

В этот момент в комнате запахло свежестью — кто-то зашел с плетеным подносом, наполненным чашами с тонким зеленым чаем, и тишина наполнилась звуками начавшейся чайной церемонии. Каждое движение было размеренным, каждое действие — наполнено смыслом и уважением к традициям.

Анастасия закрыла глаза на мгновение, вбирая в себя эту атмосферу — ее мысли уносились далеко, к легендам древних духов и сил, которые, как ей казалось, тихо наблюдали за каждым ее шагом. Её спутник — таинственная кицунэ — где-то рядом, незримо направляя и оберегая, а судьба продолжала тихо плести свои узоры.

И пока чайная церемония шла своим чередом, Анастасия понимала: путь только начинается, и впереди ее ждет множество открытий, испытаний и, возможно, ответы на вопросы, которые она еще не осмеливалась задать.

---

После завершения чайной церемонии тихий звон колокольчиков за окном сливался с едва слышным шелестом ветра, играющего с лепестками цветущей сливы. Анастасия снова уселась у низкого стола, открывая свой дневник — подарок матери, его страницы пропитаны тонкой пахучей бумагой и украшены изящным каллиграфическим почерком.

Она листала записи, прикасаясь пальцами к каждой букве, словно оживляя память. В её сознании всплывали давно забытые фрагменты — рассказы матери о древних ритуалах, легендах и магических сущностях, которые веками охраняли их род. Каждое слово звучало как эхо из далекого прошлого, приглашая к глубокому пониманию мира, в который она попала.

Вдруг дверь открылась, и в комнату вошла монахиня, облачённая в скромные одежды цвета охры и темного индиго, с мягкой улыбкой на лице. Она несла маленькую деревянную коробочку, покрытую узорами в виде облаков и драконов — подарок от настоятельницы монастыря.

— Госпожа, настоятельница передала это вам, — тихо произнесла женщина, — в знак уважения и благодарности за защитный браслет. Она просила сказать, что эти бусины — не просто украшения, а символы древней силы и покровительства духов гор и рек.

Анастасия осторожно открыла коробочку, внутри лежали маленькие бисеринки из лунного камня, сверкающие при дневном свете мягким голубоватым свечением. Внезапно она ощутила, как будто эти камни наполнялись живой энергией, готовой стать частью ее будущих творений — браслетов, кулонов, амулетов, способных защитить и исцелять.

Внутренний голос напомнил ей о семье, о брате и матери, о том, что их судьбы тесно переплетены с её собственным путешествием.

— Нужно не забывать, — подумала Анастасия с лёгкой иронией, — что даже в мире магии и духов бюрократия и семейные дела не исчезают.

Её брат и генерал тем временем обсуждали планы на ближайшие дни. Брат, с серьезным взглядом, говорил о предстоящей защите границ, о тех вызовах, что нависли над страной, а генерал делился тактическими соображениями, одновременно проявляя уважение и теплое внимание к сестре своего друга.

Анастасия слушала их разговор, ощущая растущий прилив решимости и внутренней силы.

— Путь сложен, — шептала она себе, — но я уже не та, кто была прежде. Здесь, среди этих камней, духов и древних знаний, я могу найти свое место.

И пока вечерние тени сгущались за окнами, она готовилась к новому дню, полному открытий, загадок и магии, которая уже начинала течь в её венах. Вскоре их ждал долгий путь домой — путь, который откроет новые тайны и, возможно, приведёт к неожиданным встречам.

Дом встретил Анастасию прохладой и знакомым запахом ладана и сандала, смешанных с тонким ароматом свежего дерева и влажной земли после недавнего дождя. Тяжёлые деревянные двери за её спиной мягко закрылись, словно охраняя её личное пространство от мира, полного суеты и неизведанных опасностей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она огляделась: комната была наполнена простотой и изяществом, отражая сдержанную эстетику восточного стиля — бамбуковые ширмы, тонкие шелковые занавески с вышитыми пейзажами гор и рек, а на низком столике — чашки для чая и аккуратно разложенные инструменты для ювелирного мастерства.

Взяв сумку с дневником и шкатулку с бусинами лунного камня, Анастасия устроилась на мягких подушках, позволив мыслям унести её в воспоминания о последних днях в монастыре — светлые залы, тихие молитвы и теплая забота монахинь, чьи голоса, как утренний ветерок, доносились до неё в снах.

Она открыла дневник, и страница перелистнулась сама, словно зная, чего она сейчас ищет. Каллиграфические строки рассказывали о древних традициях, семейных секретах и силе, скрытой в камнях и узорах. В её руках оживали не просто слова, а история, которая связывала поколения, укрепляла их духовные и магические связи.

Вдруг мягкий свет рассеялся по комнате, и перед ней словно появилась фигура — тонкая, изящная, с глазами цвета янтаря и волосами, струящимися, как шелк. Это была кицунэ — дух-лиса, древний покровитель семьи, чья магия всегда сопровождала её по пути.

— Ты многое узнала, — прошептал голос кицунэ, тихий и теплый, словно шелест листьев. — Но дорога только начинается. Твои руки — инструмент силы, а сердце — ключ к древним тайнам.

Анастасия почувствовала, как внутри неё разгорается огонь вдохновения и решимости.

— Я готова, — ответила она, — готова плести узоры судьбы и создавать магию, которая изменит не только меня, но и этот мир.

Кицунэ улыбнулась, и её образ растаял в полумраке, оставив за собой едва уловимый аромат жасмина и свежей травы.

Сердце Анастасии наполнилось тихой уверенностью, а мысли устремились к будущему — к новым испытаниям, открытиям и неожиданным встречам. Впереди ждала дорога, полная загадок и чудес, и она была готова шагнуть навстречу судьбе.

---

Вечер опустился на тихую деревушку, где Анастасия уже несколько дней обживалась в доме матери. Легкий ветерок прохлаждал обветренные стены, играя с запахом свежесваренного жасминового чая, что наполнял комнату тонкой сладостью. Листья, собранные с окрестных холмов, хранили в себе запах древних преданий и легенд, словно приглашая вновь прикоснуться к тому миру, где магия и реальность сплетались в единое целое.

Анастасия, уставшая после дневной работы над дневником и ювелирными набросками, стояла у окна, задумчиво глядя на неяркий огонь, мерцающий в камине. В этом мире, где её имя было не Анастасия, а Тао-Линь, всё казалось одновременно и знакомым, и чужим. Она ощущала странное единство с этими землями — как будто сама ткань реальности проникала в каждую клеточку её тела, пробуждая то, что в Москве оставалось лишь далёкой мечтой и теорией.

В руках у неё была маленькая шкатулка, украшенная резьбой в виде цветущих лотосов и древних символов. Внутри — бусины из лунного камня, сверкающие в тусклом свете лампы, как крошечные капли луны, застигнутые в вечности. Она взяла одну бусину и медленно прокручивала её пальцами, ощущая холод и в то же время живую энергию, что заключена в этом камне — их семейной реликвии, источнике силы и вдохновения.

«Всегда думала, что эти камни — просто красивые украшения, — подумала она, — а они хранят в себе что-то куда большее... Как послание от предков, как путеводная нить в лабиринте нового мира.»

Настроение Анастасии было странным — то лёгкой грусти, то тихой надежды. Она вспомнила, как в монастыре старшая монахиня рассказывала о духах, охраняющих этот край, и как сама почувствовала присутствие чего-то невидимого, но доброжелательного. А теперь, когда мать и брат уже жили вдалеке, а она — в доме, который в какой-то мере стал её новым пристанищем, Анастасия осознавала, что впереди ждёт гораздо больше испытаний и открытий.

В дверь постучали — вошёл брат, его фигура была твёрдой и уверенной. Каштановые волосы, собранные в низкий хвост, и строгий взгляд казались одновременно знакомыми и отстранёнными. Он нёс с собой тяжёлый мешок с подарками и свитками.

— Ты уже видела генерала? — спросил он, сдерживая улыбку.

Анастасия кивнула:

— Только вчера. Он невероятно серьёзен, но, кажется, уважает тебя... И твои подарки.

Брат уселся напротив и достал из мешка сложенный защитный браслет из бисера и полудрагоценных камней.

— Это для тебя, — сказал он, — мать настаивала. Сказала, что ты должна быть защищена, куда бы ни пошла.

Анастасия взяла браслет, чувствуя легкий холод металла и тепло рук брата. Она задумалась о том, как судьба переплелась с нитями древних легенд, о которых она читала в диссертации. Этот браслет — не просто украшение, а символ связи между прошлым и настоящим.

Позже к ним присоединился генерал, его взгляд проникал глубоко в душу. Он был высоким, с чёткими чертами лица, в одежде строгого фасона, украшенной символами власти и чести. Его тёмные глаза выражали одновременно усталость и решимость.

— Анастасия, — начал он, — твои усилия и твои дары не остались незамеченными. Твоя магия сильна, и это дорого стоит в нашем мире.

В разговоре всплывали старинные легенды и мифы, о духах гор и рек, о том, как предки заключали договоры с невидимыми силами для защиты своих земель. Генерал рассказал ей одну из таких историй — о девушке-воине, что однажды спасла деревню, призвав на помощь духа лунного камня. Эта история нашла отклик в сердце Анастасии, усиливая её веру в собственную силу.

Диалог сопровождался тихим шёпотом ветра, доносившимся из-за окна, и приглушённым светом лампы, отбрасывающим тени на стены. Между разговорами Анастасия ловила себя на том, что в душе зреет тихая уверенность — здесь, в этом мире, она сможет не только выжить, но и стать кем-то большим.

Наступило утро. Анастасия стояла на пороге дома, держа в руках свой дневник и шкатулку с лунным камнем. Перед ней лежала дорога, полная неизвестности и загадок, но с поддержкой семьи и новых союзников путь казался уже не таким одиноким.

Она знала — впереди её ждут встречи с мифическими существами, изучение древних магических техник и, возможно, раскрытие самой тайны своей судьбы. С тонкой улыбкой, проникнутой иронией, она произнесла про себя:

— Вот так вот, Тао-Линь. Преподавательница восточной культуры и мастерица ювелирного дела. Кто бы мог подумать, что твоя диссертация выведет тебя сюда, в самое сердце мифов и легенд.

С этими мыслями она шагнула в утренний свет, готовая принять всё, что приготовила для неё судьба.

Сквозь лёгкий туман рассвета медленно пробивались первые солнечные лучи, окрашивая в нежно-розовый свет крыши домов и древние каменные ступени, ведущие к величественному дому Анастасии. Ветер нежно колыхал лёгкие шёлковые занавеси в окнах, и в воздухе пахло прохладой утра, смешанной с ароматами жасмина и свежезаваренного зелёного чая. Дом, окружённый пышным садом с цветущими сливами и гранатами, словно дышал спокойствием и гармонией — контрастом к внутренним бурям хозяйки.

Анастасия, облачённая в изящное платье из тончайшего льна цвета морской волны, стояла у окна, прикасаясь пальцами к прозрачному стеклу, словно пытаясь ухватить и удержать тёплые отблески уходящего сна. Взгляд её — глубокий, полон скрытых волнений, — бродил по саду, где монахини, в своих простых одеяниях из ткани цвета травы, готовили утренний чай. Память всё ещё играла с ней в прятки, а голос матери и спокойный совет брата звучали словно издалека, пересекались с шёпотом древних легенд, что вплетались в её мысли и сны.

«Кайру — моё имя здесь… Но разве можно забыть себя, если сердце бьётся в такт прошлому и будущему?» — шептала она про себя, улыбаясь иронично, вспоминая, как дома в Москве она изучала именно эту эпоху, эти тайны, этот мир. «Профессор восточной истории? Ха, в мире, где магия плотно сплетается с реальностью, кажется, знания — это лишь начало…»

В сумке, покоившейся рядом, скрывался её дневник — тетрадь, в которой она писала не только заметки, но и шептала свои страхи и мечты. Рядом стояла аккуратная шкатулка, вырезанная из тёмного дерева и украшенная резьбой в виде лунных камней, мерцающих в утреннем свете. Её пальцы нежно касались бус из лунного камня — бисера, сверкающего внутренним светом, словно маленькие звёздочки, заключённые в камень. Эти бусины были не просто украшением — они хранили магию её рода, её силы и тайны, которые ещё предстояло раскрыть.

В дверях появилась молодая монахиня с нежным и одновременно серьёзным взглядом. «Кайру, настоятельница просит вас на чайную церемонию. Сегодня особенный день — время почтить духи предков и получить благословение на предстоящий путь.»

Анастасия кивнула, чувствуя, как внутри неё пробуждается что-то древнее и тёплое, словно сама земля под её ногами говорила ей, что она на правильном пути.

Чайная церемония началась в тихой, наполненной ароматом сандалового дерева комнате. На низком столике, выстланном циновкой из бамбука, стояли фарфоровые чаши с прозрачным зелёным чаем, медленно испаряющимся и окутывающим пространство нежным туманом. Монахини в традиционных одеждах с изящными узорами аккуратно подавали чай, произнося благословения на древнем языке, который для Анастасии звучал сейчас как родной, хотя ещё недавно был лишь предметом изучения.

В каждом движении, в каждом взгляде таилась история — история империи, величественной и загадочной, истории династий, которые плели магию и судьбы в одну тонкую нить. Анастасия слушала и наблюдала, ощущая, как её сердце наполняется силой и решимостью.

После церемонии настала тишина, прерываемая только шорохом ветра и далёкими песнопениями. Тогда к ней подошла настоятельница — женщина с морщинками мудрости на лице, глазами, в которых отражалась вся глубина веков, и тихой, но уверенной улыбкой. «Кайру, твой путь сложен, но благословлён. Твоя сила не только в магии, но и в сердце. Ты готова к следующему шагу, к встрече с теми, кто ждёт тебя за пределами этих стен.»

Анастасия вздохнула глубоко, вспомнив брата и его друга — генерала, которые вскоре должны были прибыть. Её мысли вновь заполнились вопросами и надеждами.

«Как же это — жить одновременно в двух мирах? Как объединить знания прошлого и силу настоящего?»

Внезапно в комнате появился тонкий свет — едва заметное мерцание, словно бы сама богиня из древних легенд пришла, чтобы поддержать её. Этот свет обвил её словно невидимая нить, и голос, звучавший в её разуме, говорил не напрямую, а словно из глубины времён, обещая помощь и силу, если она будет слушать сердце и помнить корни.

Настала пора идти вперёд — туда, где её ждут новые испытания, открытия и, возможно, любовь.

---

Путь к завершению

Анастасия медленно ступала по древней мраморной мостовой, чувствуя под ногами прохладу и лёгкое дрожание, словно сама земля пела древнюю песню своего времени. Ветер играл с её одеждой — тонкой, воздушной, с изящной вышивкой в виде драконов и цветков лотоса, которую сама она сплела в прошлом мире, вплетая туда лунный камень и нитки серебра. Этот наряд — не просто одежда, а символ новой жизни и нового пути, который ей предстояло пройти.

В голове крутились воспоминания — и о доме, и о монастыре, и о браке, и о тех, кого она оставила позади, и о тех, кто теперь стал частью её нового мира. Она всё ещё была Анастасией для себя, но теперь её знали под иным именем — Айлин, что в местном диалекте означало «Лунный свет». Это имя было дано ей в храме, когда она впервые открыла глаза на новый мир — символ новой надежды и света в её душе.

— Айлин, — раздался нежный голос за её спиной, и Анастасия обернулась. Перед ней стоял генерал Ли Вэнь, с его глубоко зелёными глазами, отражающими мудрость и силу, и благородной осанкой, которая всегда заставляла сердце девушки биться быстрее. Он был в темно-синей мундире с серебряной вышивкой, а за плечами — меч с рукоятью из нефрита, словно символом древней защиты.

— Я пришёл, как и обещал, — сказал он тихо, — чтобы помочь тебе в этом нелёгком пути. Ты не одна.

В её душе вспыхнуло тепло, смешанное с осторожностью. Встреча с Ли Вэном была для неё и опорой, и вызовом одновременно. Он видел в ней не только избранную, но и человека, который борется с собой и своим прошлым.

— Спасибо, — ответила она, улыбаясь лёгкой иронией, — хотя я всё ещё больше привыкла быть профессоршей и ремесленницей, чем героиней эпических саг.

Ли Вэнь улыбнулся в ответ, и в этот момент они оба почувствовали невидимую нить, которая связывала их судьбы.

Дальше последовали минуты, наполненные тихими разговорами, где каждый раскрывал свою душу — и Анастасия рассказывала о своих сомнениях, и мечтах, и страхах, а генерал — о долге и чести.

Вскоре к ним присоединилась мать Анастасии — строгая, но любящая женщина, чей взгляд был полон тревоги и одновременно гордости. Она принесла с собой небольшой свёрток — дневник, в котором были записаны древние рецепты и техники обработки лунного камня, передававшиеся в их семье из поколения в поколение.

— Это твоя сила и твоё наследие, — сказала мать, передавая дневник дочери.

Анастасия открыла дневник и внимательно изучала страницы, где между строк читалась мудрость предков, легенды о драконах, духах гор и рек, о защитниках древних земель.

В этот момент в воздухе запахло жасмином и сандаловым деревом — духи предков словно благословляли её путь. Ли Вэнь предложил устроить церемонию в честь её нового этапа жизни — чайную церемонию, наполненную символизмом и магией.

Они устроились в саду под цветущими деревьями, где тонкие струи воды журчали в искусственном пруду. Анастасия аккуратно налила чай в фарфоровые чашки — аромат нежных цветов и трав наполнял воздух, пробуждая чувства и мысли.

В момент, когда она поднесла чашку к губам, перед глазами всплыли образы древних храмов, волшебных зверей и сказаний, которые она так любила читать и изучать. Чай был не просто напитком — это было соединение миров, прошлого и настоящего, земли и неба.

— Пусть этот чай будет началом новой жизни, — произнёс Ли Вэнь, и его слова отозвались в сердце Анастасии.

Вечер медленно опускался на землю, окрашивая небо в пурпурные и золотистые оттенки. Они сидели вместе, плетя планы и мечты, зная, что впереди их ждут испытания и открытия.

Но теперь, когда все важные арки начали закрываться — монастырская, семейная, учебная — Анастасия чувствовала, что готова принять свою судьбу, принять себя во всей полноте, с её светом и тенями.

Дорога продолжалась, и с каждым шагом она становилась всё сильнее.

Глава 12.

Глава 12.

Тени над мастерской

Ночь в чайном квартале была особенной — шумная и тихая одновременно. Где-то за соседними стенами глухо перекликались барабаны уличных музыкантов, вдалеке звенели колокольчики храмов, а внизу, под окнами мастерской, шелестели шаги прохожих, спешивших к уличным чайным лавкам.

Айлин сидела за рабочим столом, освещённым масляной лампой, и осторожно вела резец по поверхности бусины из лунного камня. Каждый штрих отзывался в ладони тонкой вибрацией, и ей казалось, что камень отвечает — чуть мягче в одном месте, чуть плотнее в другом, как будто сам подсказывает, куда двигаться.

«Слушай дыхание камня…» — снова донёсся тихий шёпот в глубине сознания.

Она вздохнула. Иногда ей хотелось спросить своего божественного наставника напрямик: кто он? почему помогает ей? и чего ожидает взамен? Но она знала — ответ придёт только тогда, когда она будет готова.

— Ты работаешь слишком поздно, — раздался мужской голос от двери.

Айлин подняла взгляд — в проёме стоял Ли Вэнь. Сегодня он был без парадного мундира, в простой тёмной одежде, но даже так в его облике было что-то, что невозможно было спутать с кем-то другим. В руках он держал свёрток, перевязанный шёлковой лентой.

— Принёс тебе кое-что, — сказал он, подойдя ближе.

Она отложила резец, вытерла руки и осторожно развернула свёрток. Внутри оказалась тонкая пара перчаток из кожи белого оленя, мягкая, почти невесомая на ощупь. На тыльной стороне каждой перчатки был вшит крошечный овал лунного камня.

— Для работы, — пояснил генерал. — Камень будет лучше слушаться тебя, если между вами не будет лишнего холода.

— Спасибо, — тихо произнесла она, примеряя перчатки. Они сидели идеально, и от камня вшитого в ткань шло лёгкое, почти незаметное тепло.

— Мне кажется… — Ли Вэнь на мгновение замолчал, — за тобой наблюдают.

Айлин резко подняла голову.

— Что ты имеешь в виду?

— В последние дни я замечал в квартале людей, которые не из здешних. Они держатся тенью, но слишком часто оказываются рядом с твоей мастерской. — Он сел напротив, глядя прямо в её глаза. — Ты понимаешь, что твой талант и камень, с которым ты работаешь, — это не только красота. Это сила. И сила всегда привлекает тех, кто хочет её забрать.

Она сжала пальцы, ощущая в перчатках мягкий пульс камня.

— Думаешь, это связано с теми, кто охотится за моим даром?

— Я уверен. И потому… — он чуть улыбнулся, но в глазах оставалась настороженность, — я останусь в городе на несколько дней. Формально — по делам стражи. А неформально — буду неподалёку.

Айлин хотела возразить, но слова застряли в горле. Вместо этого она тихо кивнула.

В этот момент масляная лампа слегка дрогнула, пламя качнулось. И в колеблющейся тени на стене ей на миг показалось, что она видит силуэт высокого мужчины с волосами цвета ночи. Он стоял за плечом Ли Вэня, словно охраняя его… или их обоих.

"Путь становится опаснее," — тихо донёсся знакомый голос в её сознании. "Но в опасности ты познаешь истинную цену света."

Она сжала шкатулку с бусинами. Где-то в глубине души она уже понимала — впереди будет момент, когда придётся решать, кому можно доверить этот свет, а кому — нет.

И, возможно, именно Ли Вэнь станет тем, кто поможет ей сделать этот выбор.

Шёпот под лунным светом

Луна в ту ночь взошла особенно яркая, словно сама решила заглянуть в окна мастерской Айлин. Серебряный свет ложился на её рабочий стол, задевая бусины и камни, заставляя их оживать — внутри крошечных лунных камней вспыхивали и гасли едва заметные искры.

Айлин сидела, обхватив ладонями чашку с горячим жасминовым чаем, и пыталась уловить в этих отблесках что-то большее, чем просто игру света.

— Ты всё ещё не спишь, — тихо раздалось прямо за её спиной.

Она обернулась и увидела не Ли Вэня, а фигуру, сотканную из полупрозрачного сияния. Молодая женщина в длинном одеянии цвета утреннего тумана стояла, не касаясь пола, её длинные волосы свободно стекали по плечам. Глаза — глубокие, как озеро в предрассветный час, и в них было отражено ночное небо.

— Ты… — Айлин прижала руку к груди, — ты и есть тот, кто говорил со мной?

— Одно из моих имён потеряно во времени, — ответила незнакомка с мягкой улыбкой. — Но в твоём мире меня назвали бы Хранительницей Камня.

В комнате стало теплее, хотя ни лампа, ни чай не менялись.

— Ты помогаешь мне? Почему?

— Потому что твой путь близок к завершению, — голос Хранительницы был как шелест листвы, — и потому что сила, что спит в тебе, может либо исцелить, либо разрушить. Всё зависит от того, сможешь ли ты сохранить чистоту сердца, когда придёт выбор.

Айлин опустила взгляд.

— Они уже близко, да? Те, кто хочет забрать мой дар…

Хранительница кивнула.

— Очень близко. Но у тебя есть то, чего нет у них, — и это не камень. Это люди, которые рядом.

Слова отозвались в её сердце. Ли Вэнь, мать, брат… Даже ученики и мастера, с которыми она обменивалась знаниями, — все они теперь были частью её жизни.

— Что мне делать? — тихо спросила она.

— Завершай то, что начато, — ответила Хранительница. — И помни: иногда, чтобы защитить свет, нужно уметь скрыть его.

Сияние фигуры стало тускнеть, но прежде чем исчезнуть, Хранительница протянула руку к одной из бусин на столе. Камень вспыхнул мягким голубым светом, и в её сознании прозвучал последний шёпот:

«Этот камень откроет путь домой… если ты сама захочешь его найти».

Айлин осталась сидеть в тишине, с пульсирующей бусиной в ладони. За дверью тихо шелестнуло — Ли Вэнь, вероятно, проверял пост.

Она понимала: следующая встреча с теми, кто охотится за её силой, уже не за горами. И от того, как она встретит этот момент, будет зависеть не только её судьба, но и судьба тех, кого она успела полюбить в этом мире.

---Вечернее солнце медленно клонилось к горизонту, окрашивая небосвод в переливы шафрана и рубина. Лёгкий ветер приносил с собой аромат ночных цветов — белых орхидей и лунных лилий, растущих в дальнем углу сада. Анастасия — для всех здесь Айлин — стояла на террасе, глядя, как длинные тени ложатся на каменные дорожки, и невольно сжимала в руках небольшой свёрток. Внутри — амулет из лунного камня, тонко огранённый, с древними символами защиты, вырезанными её собственными руками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Он готов, — тихо произнесла она, словно сама себе, и положила амулет в шкатулку из тёмного сандала.

Сегодня к вечеру ожидалось прибытие посыльного с известием: та самая группа, охотящаяся за её даром, наконец раскрыта. Ли Вэнь лично поручил своим людям довести расследование до конца. Арка опасности, тянувшаяся тенью ещё с тех пор, как она оказалась в этом мире, подходила к своему финалу.

Шаги за спиной были мягкими, но узнаваемыми. Ли Вэнь подошёл, не спеша, его зелёные глаза отражали отблески заката.

— Мы нашли их, — произнёс он негромко. — Двое уже задержаны. Остальные… больше не вернутся.

Айлин почувствовала, как внутреннее напряжение, копившееся неделями, медленно отпускает. Но вместе с облегчением пришла и странная пустота — как после долгой болезни, когда силы ещё не вернулись, но опасность уже миновала.

— Значит, теперь я могу жить спокойно? — спросила она с лёгкой иронией, но в глубине голоса звучала усталость.

— Спокойно… относительно, — Ли Вэнь позволил себе лёгкую улыбку. — Мир редко даёт передышку тем, кто слишком заметен.

Они прошли в зал, где на низком столике уже был приготовлен чай. Настоятельно настояв на том, чтобы заварить его сама, Айлин выбрала редкий сорт — «Слёзы луны», собранный только в полнолуние в горах на севере. Говорили, что он укрепляет дух и очищает мысли, а ещё — что он был любимым напитком императрицы, о которой она когда-то писала диссертацию в прошлой жизни.

Пар от чашек поднимался тонкими спиралями, похожими на древние узоры, и в них, казалось, проступали лица тех, кто когда-то шептал ей предостережения: божественная сущность, кицунэ, даже образы из её снов. Все они, словно подтверждая, что путь был выбран верно, теперь отступали вглубь её памяти.

— Ты свободна от этой угрозы, — сказал Ли Вэнь, когда они молча сделали несколько глотков. — Теперь мы можем подумать о будущем.

Айлин кивнула, и внутри у неё родилось тихое, но твёрдое решение: будущее — это не только обучение и долг, но и то, что она выберет сама. И, возможно, этот выбор будет связан с человеком, сидящим напротив.

Сад за окнами уже укрывала вечерняя дымка. Мир вокруг затихал, и казалось, что даже древние стены дома вздохнули с облегчением, отпуская тень опасности, которая так долго здесь жила.

Арка охоты за даром была закрыта. Но впереди ещё оставались другие пути — и их предстояло пройти до конца.

Глава 13.

Глава 13.

Нить дыхания и рука на клинке

С утра город был похож на чашу нефритового чая: тёплый пар тумана висел над крышами, зелёные склоны холмов расплывались мягкими мазками, а свет вставшего солнца ложился на каменные мостовые, как золотая пыль. В мастерской пахло рисовой бумагой, полированным деревом и нагретым металлом. На низком столе, где Айлин — так звали Анастасию для всех в этом мире — раскладывала инструменты, мерцали бледные глазки лунного камня; между ними — тонкие ножовки, бруски яшмовой пасты, крошечные пилочки, мягкая оленья кожа, которой полировали грань до глухого молочного сияния.

Она сидела на коленях, выровняв спину, и считала вдохи. Десять — чтобы замолчали навязчивые мысли. Ещё десять — чтобы отступил страх. Ещё десять — чтобы слышать не только шум крови в висках, но и то, как «дышит» камень на коже ладони. Внутри — тишина с тонким звоном, точно в глубине души натянута серебряная струна.

— Хорошо, — отозвался шёпот, не из воздуха — из самой ткани её внимания. — Ты перестала хватать силу как воду при пожаре. Теперь ты её наливаешь.

Айлин улыбнулась одними глазами. Этот голос — мягкий, древний — приходил, когда она удерживала нужный ритм, и никогда не называл себя по имени. В зеркале воды в садовом пруду он иногда был женщиной в одеждах цвета утреннего тумана, иногда — тенью журавля, но суть оставалась неизменной: не давал ответов, пока она не задавала правильные вопросы.

— Тогда вопрос, — шепнула Айлин, не открывая глаз. — Как вложить в узор не только защиту, но и память? Он должен помнить того, кому я его отдам.

— Память — это путь руки, — ответ прозвучал как удар кистью по бумаге. — Сделай так, чтобы металл «вспомнил» этот путь.

Она открыла глаза, взяла серебряную проволоку и стала вести её поверх тонко выгравированного зерцала камня — не в рисунок сразу, а в «черновую тропу»: раз, другой, третий — одна и та же петля, изгиб, пауза и снова петля. Рука повторяла, как каллиграф пишет один иероглиф до тех пор, пока он перестаёт быть набором черт и становится дыханием. На шестой раз она почти не думала — линия «встала». На седьмой — почувствовала, как остыло ребро проволоки: серебро приняло ритм. На восьмой — лунный камень поддался, будто пропустил внутрь нитку света, и на дне молочного овала вспыхнула слабая, но живая искра.

— Вот, — сказала она уже вслух и откинула с шеи прядь волос, — теперь он помнит.

— Теперь он знает, — поправил шёпот. — Помнить и знать — разное.

Айлин хотела ответить чем-нибудь в духе «профессорская вредность», но снаружи негромко щёлкнула калитка. Лёгкие шаги на каменных плитах сада — не спешащие, но уверенныe — и тень пересекла бумажную ширму.

— Войдите, — сказала она, не поднимаясь.

Ли Вэнь снял меч и поставил в стойку у двери. Всегда одинаково: приветствие, взгляд по комнате — по углам, где может сидеть чужая тень, — и только потом к ней. Сегодня его волосы были перевязаны простой шнуровой лентой, на плечах — дорожное тёплое хаори без знаков должности. Глаза — спокойные, но внимательные; в этих глазах она туда-сюда уже не раз видела вещь, одинаково опасную и надёжную: самоконтроль, доведённый до искусства.

— Айлин, — он склонил голову. — Я пришёл рано.

— Рано — это когда чай ещё не успел настояться, — ответила она в своей привычной иронии. — А у меня уже второй пролив.

Он улыбнулся едва заметно: в уголках губ — как вспышка стального света на ребре клинка. Сел напротив, не касаясь локтем стола; он всегда оставлял себе возможность резко встать, и это почему-то успокаивало. Когда у тебя рядом человек, который умеет вставать быстро, можно не оборачиваться на каждый шорох.

— Ты просил показать то, что мы назвали «молчаливым узором», — сказала Айлин и подала ему камень на тонком шёлковом ложе. — Он не громкий. Он держит границу между «войти» и «не войти». Маги любят ломиться в двери. Этот узор заставляет забыть, что дверь вообще есть.

Ли Вэнь взял овал двумя пальцами так бережно, как берут чашу на церемонии: большим — за ребро, указательным — за «небо» камня, чтобы не запачкать «землю». Смотрел не на узор, а «вглубь», как он обычно всматривался в людей; привычка, которой она поначалу раздражалась, а потом стала ей доверять. Он молчал. Секунда — две — три.

— Он тихий, — сказал наконец. — Как дыхание спящего. Но если прислушаться — слышно, что дыхание ровное. Значит, сон глубокий. Значит, свой. — Он поднял глаза. — Это ты вложила. Ты «свой» для него.

— Я — для него, а он — для того, кому его отдам, — ответила Айлин. — В узоре есть моя тропа, но он должен запомнить тропу носителя. Иначе любая защита превращается в клетку.

— Ты не любишь клетки, — сказал он без улыбки, почти мягко.

— Я люблю открытые окна, — парировала она. — И чай на рассвете.

Он поставил камень и, как всегда, прежде чем сменить тему, проверил тишину. За ширмой прошелестел бамбук. В пруду хлюпнула рыба. Где-то вдалеке ударил храмовый бронзовый язык — раз, два, три — и стих, как будто кто-то сказал: «время».

— Посольство фаворитки подтвердило приём, — произнёс Ли Вэнь. — Сегодня вечером. Она получила твою подвеску. Сказала, что «в ней не камень, а ночь с живыми звёздами». Метафора сомнительная, но в её устах — похвала.

— Значит, мы закрываем долг перед домом, — кивнула Айлин. Внутри — лёгкий толчок адреналина: тот самый, который всегда приходит перед выступлением. — Ты пойдёшь со мной?

— По протоколу — да. По личному желанию — тоже, — ответил он просто.

Это «тоже» странно отозвалось в груди. В этом мире многое называли другими словами, но смыслы, как оказалось, ходили в тех же сапогах. Она неожиданно для себя улыбнулась — не ученически, не вежливо, а как улыбаются, когда узнают в другом человека, с которым можно молчать и будет не странно.

— Тогда успеем до вечера одно упражнение, — сказала она, откидывая на стол пару тонких кожаных браслетов с застёжками. — Ментальный щит. Без иллюзий, простая «крышка» над чашей сознания. Ты — вмешиваешься, я — держу. На третьей попытке — наоборот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он кивнул: — Начинай.

Они сели лицом друг к другу, как на партии в «вэйци», но между ними не было доски. Айлин положила ладони на колени, выровняла дыхание и «накрыла» голову тонкой мыслью, как крышкой чайник, чтобы не улетучился пар. Когда «крышка» стала устойчивой, ощутила: кто-то согнул воздух перед её лбом — едва-едва, будто провели кистью по поверхности воды. Это был первый «стук». Второй — чуть сильнее. Третий — с нажимом.

— Держишь, — голос Ли Вэня прозвучал не ушами, «из-за стекла». — Но края дрожат. Краям нужна опора.

— Где взять опору, если она в голове? — спросила Айлин, не открывая глаз.

— В теле, — сказал он. — Подбери мышцы внизу живота. Представь, что там узел. Не тугой. Живой.

Она подчинилась: «подобрала», как учила инструктор по айки — странное земное слово всплыло и исчезло, — и вдруг «крышка» перестала дрожать. Словно чайник поставили не на край, а на середину столика.

— Теперь — я, — сказал он.

Они поменялись ролями. Айлин «взяла» воздух, как он делал минуту назад, и осторожно коснулась мысли Ли Вэня. «Стекло» оказалась толще. Первый «стук» — мягкий. Второй — сталь под шёлком. Третий — она даже не успела провести нажим, как «крышка» как бы повернулась, и лёгкий отбой шёл по её же пальцам — не больно, но доходчиво.

Она выдохнула и открыла глаза. Он смотрел спокойно, но в глубине зелёных радужек стоял огонь — не боевой, человеческий. От этого огня, почему-то, было не страшно.

— Ещё, — сказала Айлин.

— Ещё, — согласился он.

Они повторили и повторили, пока в плечах не появилась приятная усталость, а мысли не стали прозрачными, как стекло в мороз. В какой-то момент упражнение перестало быть просто техникой: дыхание выровнялось у обоих, раздельные «крышки» будто сложились в общий купол, и под ним стало тихо. Нормально тихо — без настороженной пустоты охотника, без лихорадочного шёпота ученической тревоги. Тихо как в чайной комнате на последнем проливе.

— Довольно, — сказал Ли Вэнь и поправил рукав. — Ты быстро учишься, Айлин.

— У меня хороший учитель, — ответила она прежде, чем успела спрятаться за иронию.

Он склонил голову. Пауза, в которой можно было бы сказать любую глупость — и она не сказала. Просто встала, прошла к полке, где на руках фарфоровых стоек лежали украшения, и сняла один тонкий браслет, обвитый серебряной лозой. Лоза замыкалась на капле лунного камня.

— Возьми, — она подала. — Не как генерал. Как Ли Вэнь.

Он не сразу протянул руку: — Это… уместно?

— Это правильно, — сказала Айлин. — Вещи помнят руки. Пусть этот браслет привыкнет к тебе до вечера. Он не про щит. Он про «свой». Рукавой не прикрывай.

Он кивнул и надел, будто проверяя вес новой клятвы. Когда камень коснулся кожи, Айлин ощутила короткий «отклик» — тихий, как сдержанный вздох. Камень принял. Хорошо.

---

Приём у Лянь Иньхуа был камерным и блестящим сразу. Не парад — салон. В зале с высокими окнами, откуда было видно щетинистые шапки криптомерий и сизый шёлк реки, горели десятки свечей в латунных подсвечниках, и пламя отражалось в лакированных ширмах, где журавли вели хоровод над соснами. Музицировал «цинь» — не громко, будто кто-то в соседней комнате переворачивал страницы невидимой книги.

Фаворитка встретила их в платье цвета чайной розы с длинными рукавами, схожими с крыльями. Её волосы, перевитые нитями жемчуга, были подняты высоко, но без тяжести, и взгляд — живой, внимательно-игривый. Рядом стояли две фрейлины, в руках — лакированные шкатулки; на одной — журавль, на другой — лунный заяц. Символы не требовали комментариев.

— Айлин, — сказала Лянь Иньхуа, как будто имя для неё было давно знакомым и приятным на вкус, — это подвеска не подвеска, а мороз на воде. Хочется смотреть и не трогать, чтобы лёд не треснул. Но я трону, — она улыбнулась, — и носить буду. Вы — смелая.

Айлин сделала вежливый поклон: низко — но не «в пыль», как у просителя, а как у мастера, который знает себе цену, но помнит, кому отвечает.

— Благодарю, госпожа.

— Я просила вас прийти не только за этим, — фаворитка повела их в малую чайную. — Времена… вы сами видите, какие. Иногда тебе дарят не камни — люди. И их надо удержать. Я слышала, вы делаете узоры, которые… — она поискала слово, — не кричат, а заставляют забыть о дверях. У нас много дверей.

Айлин обменялась взглядом с Ли Вэнем. Он остался ровен, но взглядом сказал: «Говори ты». Она и сказала:

— Я делаю вещи, которые «помнят» своих. Они не скрывают истину, они вычищают шум. Если человек чужой — шум возвращается. Если свой — дорога становится тише.

— Тихая дорога — лучший подарок в наши дни, — фаворитка отхлебнула чай. — Сделаете для меня ещё одну вещь… — она улыбнулась уже почти девчоночье, — для человека, которого я ценю. Не для императора. Для того, кто ценит его так же, как и я.

Смысл лежал на поверхности, как рисунок на чашке. «Ценит императора» здесь значило «охраняет». Охранять и ценить — два разных глагола, но в устах Лянь Иньхуа они звучали одинаково. Айлин отвела взгляд на пар — так удобно думать, когда в чайной всё делает вид, что это разговор о сортах листа.

— Сделаю, — сказала она. — Но одна просьба.

— Люблю мастеров с просьбами, — фаворитка улыбнулась шире. — Говорите.

— Пусть вещь выберет руку. Я принесу две, — Айлин подняла глаза. — Вы сами увидите, на какой она «сядет».

— Договорились, — Иньхуа кивнула — почти профессионально. — И ещё, — она перевела взгляд на Ли Вэня, на его открытый рукав. — Браслет вам к лицу, генерал. Он напоминает, что железо не единственная прочная вещь в этом мире.

Ли Вэнь не смутился: — Железо ржавеет. Привычки — позже. — Он склонил голову. — Благодарю.

Они сидели недолго — в салонах долгие разговоры опасны тем, что начинают слушать стены. Но из короткого Айлин вынесла важное: этот дом привык к тонкой магии, не требующей громких имен. Этот дом — не охотник. Этот дом — те, кто умеет заворачивать острие опасности в шёлк и называть его лентой.

Когда они вышли, на дворе было уже синевато. Фонари качались, и на воде в канале их отражения тянулись, как каллиграфические росчерки. Воздух пах холодком, и в этот запах примешались пепельно-сладкие нотки ночного дымка от благовоний.

— Ты устала, — сказал Ли Вэнь, не спрашивая.

— Я живая, — ответила Айлин. — А это всегда похоже на усталость.

Они шли рядом. Ни он, ни она не спешили говорить то, что ещё слишком громко прозвучало бы на пустой улице. Но тишина между ними уже была другой — не напряжённой, а наполненной, как чаc между вторым и третьим проливом, когда вкус раскрывается, но ещё не уходит.

— Завтра я уеду на два дня, — сказал он после паузы. — Вернусь к твоей новой работе. Хочу видеть, как камень «садится» на руку.

— Я не буду ждать у окна, — сказала она ровно. — У меня много работы.

— Хорошо, — согласился он так, словно это и был лучший ответ, который он мог получить. — Работу видно издалека. Окна — тоже.

Она усмехнулась — уже в открытую.

---

Ночь в саду пахла влажной корой и сливовой веткой. Айлин села на ступень, спустив босые ноги на каменную плиту, и, обхватив ладонями горячую пиалу, смотрела, как в пруду горят маленькие луны — отражения фонарей. Кицунэ — не мужчина, не женщина, а тонкий изгиб хвоста, сияние глаза — обозначился в тени бамбука, сел рядом, положив морду на лапы.

— Ты всё равно волнуешься, — сказал он, не поворачивая головы.

— Я человек, — ответила она. — Это часть конструкции.

— Волнение — как колебание огранки, — философски заметил лис. — Чуть больше — и грань ловит свет. Чуть меньше — и свет течёт мимо.

— Скажи, — она повернула голову, — это нормально — хотеть, чтобы рядом был тот, кто умеет держать клинок, и при этом не потерять собственный узор?

— Это единственно нормально, — кицунэ зевнул, обнажая острые как рисовые иглы зубы. — Ты — мастер узора. Он — мастер шага. Пока вы не пытаетесь друг друга поправлять, есть шанс, что получится танец.

— Я не танцую, — пробормотала она.

— Ты уже танцуешь, — возразил лис. — Просто пока под музыку, которую слышат только камни.

Она молчала. Где-то в саду треснула сухая ветка —, вероятно, от прохлады; вода в пруду колыхнулась — вероятно, карп, которому приснился водяной журавль. В этом мире всегда можно было объяснить чудо так, чтобы оно перестало быть чудом. Но иногда она позволяла себе не объяснять.

— Завтра начну работу для Лянь Иньхуа, — сказала Айлин, ставя пиалу. — Две вещи. Одна — «стойкость», другая — «доверие». Пусть выбирают.

— Сделай третью, — неожиданно сказал кицунэ, приподняв ухо.

— Мы не открываем новых задач, — отозвалась она автоматически, вспомнив свои же жёсткие правила последних недель.

— Третья не новая, — лис повёл хвостом. — «Дом». Ты думала об этом весь день, но боялась назвать. Камень понимает, когда его не называют. Сделай узор, который не прячет дверь и не закрывает её, а — возвращает. Чтобы, когда человек теряется, — он вспоминает дорогу. Ты сама этого хочешь, ты просто занята тем, чтобы «не хотеть» слишком явно.

Она хотела возразить, но остановилась. «Дом» — слово, которое жгло.

— Подумаю, — сказала Айлин честно. — Если рука сама пойдёт — не остановлю.

Кицунэ кивнул и растворился — не как дым, а как запах дыма: ещё есть, но уже не поймать.

Айлин осталась на ступенях одна — но уже без того старого одиночества, в котором слышишь только собственное сердце. Теперь, когда она закрыла опасную арку охоты, тишина в ней была другой: как комната после большого разговора — всё разложено по местам, окна распахнуты, и можно наконец вдохнуть глубже, чем прежде.

Она поднялась, пошла в мастерскую и снова зажгла лампу. На столе её ждали три камня. Два — для салона. Один — без имени. Айлин провела пальцем по его молочному лбу и вдруг увидела — не глазами, внутренним зрением — короткий ряд штрихов: изгиб, задержка дыхания, маленький поворот, — как танец, который тело вспоминает, прежде чем ум даёт команду.

— «Дом», — сказала она тихо.

И серебряная проволока легла на камень так, словно знала тропу задолго до того, как её провели.

---

Поздним-поздним вечером, когда последняя свеча догорела и в саду остался только глухой шёпот воды, Айлин закрыла шкатулку. Три вещи лежали внутри, как три ответа на один вопрос. «Стойкость» — узор сжатого кольца, где на каждом изгибе стояла «грань», не режущая, а отбивающая. «Доверие» — узор открытой спирали, уходящей вглубь камня; если на него смотреть, казалось, что молочное нутро дышит. «Дом» — самая простая из троих: две линии, пара точек, пауза между ними, — но пауза была такой точной, что глаз «проваливался» в неё и вспоминал запах тёплого дерева, шум ветра на пороге и голос, который говорит твоё имя так, как его не сказал бы никто.

Айлин провела пальцами по крышке шкатулки и — не как молитву, не как заклинание, — как обещание произнесла:

— Я доведу это до конца.

Она знала: завтра будет ещё один урок дыхания, ещё одна партия в «вэйци» без доски, ещё одна чашка чая со светом, похожим на первый мороз. И — взгляд, в котором уже нет одного лишь долга.

Это и был её внутренний рост: не чудесный скачок, не громкое «озарение», а точность руки, которая перестала путать силу и страх, умеет сказать «да» там, где прежде говорила «посмотрим», и «нет» там, где лучше помолчать. А вместе с этим — рост другого: рука на клинке, что остаётся клинком, и всё же позволяет камню лечь к коже — без напоминаний «так не по уставу».

Нить дыхания и рука на клинке — две линии, что идут рядом и не сталкиваются. Дальше они будут только ближе.

Три узора и одно слово «дом»

Утро развернулось, как свиток, разлинованный тонкими золотыми нитями света. Туман, зацепившись за верхушки бамбука, ещё держался, но сад уже дышал свежестью, и в этом дыхании было что-то от первой страницы новой книги. Айлин — так звали Анастасию для всех в этом мире — раздвинула рисовые створки и внесла в мастерскую шкатулку. Внутри, на подушечках из мягкой ткани, лежали три вещи: «Стойкость», «Доверие» и третий узор, которому имя пришло само — «Дом».

Она не торопилась. Поставила чайник на угли, присела на колени, выровняла спину, как её учили монахини, и вынула «Стойкость». Серебряная лоза, туго сведённая у края, держала молочную каплю лунного камня: грани почти не читались, но если провести ногтем — отзовётся хрупкий «дзин», тонкий, будто удар по ободу чаши. Это «дзин» и был границей, где чужое отскакивает, не находя зацепа.

«Доверие» дышало иначе: спираль, как дракон, ушедший в глубину воды, и мягкая пустота между витками — именно там взгляд «проваливался», а рука вдруг расслаблялась, словно вспомнив забытое слово. «Дом» оставался простым, почти детским по рисунку: две линии, пара точек, пауза, где молочный свет становился теплее. Чем дольше Айлин смотрела, тем отчётливее слышала под кожей ровный ритм — не её собственный пульс, а ту мерность, которую слышат только те, кто когда-то возвращался очень издалека.

Щёлкнула калитка. Лёгкие шаги — не теневая плавность шпиона, не тяжесть солдата, а упругая, тренировочная походка человека, привыкшего к утренним маршам. Ли Вэнь вошёл, как вода входит в каменный сад: спокойно, занимая именно столько пространства, сколько нужно. На руке — тот самый браслет, что «помнил своих»; на поясе — меч в простой лакированной ножне. Он снял оружие и поставил у входа, как всегда, — словно по негласному обету не пересекать с порогом лишнюю остроту.

— Как спалось? — спросил он просто.

— Как лунному камню, — улыбнулась Айлин. — Вроде твёрдо, а внутри — море.

— Хорошее море, — в его голосе шевельнулась короткая усмешка. — Без штормов.

Он сел напротив и, не прикасаясь, глянул на вещи в шкатулке. Взглядом он работал так же, как мечом: не суетясь.

— Сегодня решающий день, — сказал он. — Ты принесёшь две вещи для Лянь Иньхуа. И одну — не для неё.

— «Дом», — кивнула Айлин. — Не для неё. Для… кого-то, кто забудет дорогу.

— Для кого-то, кого ты не назовёшь, — тихо подтвердил он. — Пока.

Она не уточняла. Между строк было и так достаточно сказано.

---

До дворца они добрались в час, когда утренний шум ещё не стал днём: кареты не грохотали, гонцы не сыпались как воробьи, во дворах не спорили над списками поставок. Сад фаворитки будто был выращен для голоса «циня»: струны и ветви были одного цвета и тени.

Лянь Иньхуа встретила их в «малой комнате слушаний» — так называлось место, где разговоры не становились приказами. На ней было платье цвета светлого чая, тонкие рукава тянулись, как полоска облака, а волосы, убранные высоким гребнем, держали пару жемчужин — не для блеска, для ритма.

— Мастер Айлин, — она улыбнулась не слишком широко, но тепло. — Ваши вещи похожи на стихи: если читать вслух, всё просто, если молчать — лучше слышно.

Айлин сделала поклон мастера и бесшумно поставила на стол шкатулку. Лак крышки поймал прямую полоску света, и на миг казалось, что шкатулка открывается сама.

— Я просила одну, — напомнила фаворитка. — Вы принесли две.

— Точнее — три, — поправила Айлин и поняла, что говорит уже почти по-дворцовому: аккуратно, не оставляя опасных хвостов. — Но «третья» — не в счёт. Она не подносится, она возвращается.

Лянь Иньхуа чуть наклонила голову, принимая загадку в подарок, как конфету в рисовой бумаге. Она первой взяла «Доверие». Держала правильно — на «небе», как Ли Вэнь; кажется, у этой женщины всё получилось бы правильно, даже если бы ей дали в руки крыло журавля.

— Тепло, — сказала она. — Удивительное тепло. Как в чайной комнате на третьем проливе — когда тёплое уже не обжигает, но и не остывает.

Она вернула «Доверие» на ткань и взяла «Стойкость». Пальцы у фаворитки были тонкие, но не слабые; тонкость и сила сошлись на камне, и в молочной глубине что-то едва слышно щёлкнуло — как нитка моста, на которую встала лишняя птичья лапка.

— Тихо, — улыбнулась она, — но слышно. Мне это нравится. Чужие мысли в последнее время слишком громкие.

— «Доверие» хорошо ложится на тех, кто помнит, как давать и брать, — мягко сказала Айлин. — «Стойкость» — на тех, кто не имеет права упасть.

Слова прозвучали просто, без намёков, но Лянь Иньхуа всё равно отложила обе вещи и попросила фрейлину подойти. Девушка — в лососёвом шелке, с гладким пробором — выставила ладонь. Фаворитка надела на неё «Доверие». Камень дышал ровно. Поменяла: надела «Стойкость». Камень… отстранился. Фрейлина почти незаметно повела плечом, как это делает человек, когда на него положили чужой плащ.

— Не её, — сказала фаворитка. — Хорошо.

Она повернулась к Ли Вэню:

— Генерал, вы стоите слишком прямо для этой комнаты. Сядьте.

Он сел. И тогда она, будто просто продолжая укладывать чайную церемонию, протянула «Стойкость» — ему.

— Не по уставу, — заметил он чуть в сторону.

— Вы сами сказали мне вчера, что железо ржавеет, — легко ответила Иньхуа. — А привычки — позже.

Он вытянул руку — ладонь вверх. Айлин надела «Стойкость» на запястье поверх «помнящего своих» браслета. На миг ей показалось, что два узора узнают друг друга — не спорят, не накрывают, а «договариваются», как два голоса в дуэте, у которых общий воздух. Камень «сел».

— Этот останется у вас, генерал, — подвела черту фаворитка. — «Доверие» — мне. Третья вещь… — она перевела взгляд на шкатулку, — останется у мастера. Если я когда-нибудь забуду дорогу, я буду не я.

Фраза прозвучала легко. Но Айлин почувствовала, как в этих лёгких словах звякнула тонкая пружинка, спрятанная в лакированной шкатулке дворцовых игр. Лёгкость здесь была способом держать меч за обух.

— Благодарю, госпожа, — сказала она.

— И я благодарю, — тихо отозвалась Иньхуа. — Вы сделали ровно то, что нужно было сделать: не больше и не меньше. Это редкий дар.

Чай в малой комнате был крепким и не сладким. Расставались коротко; в таких местах правильные люди никогда не повторяют «спасибо» — достаточно одного раза, но сказанного в нужной точке ритма.

---

Обратная дорога была легка и странно длинна: в тех кварталах города, где пахнет сушёной кожурой мандаринов и тёплым кунжутом, шаги всегда тянутся чуть медленнее, как будто сами улочки просят: «не торопись, у нас свои часы». По пути они не говорили о дворце; говорили о чайных кувшинах, в которые нельзя лить кипяток, и о том, почему у одних мастеров серебро «звенит», а у других — «шепчет». Эта беседа, в которой, казалось, не было ничего важного, оказалась важнее «смыслов»: она обтачивала между ними тишину, чтобы у тишины был правильный голос.

У калитки Ли Вэнь остановился. Дальше — сад, ступени, лампа в мастерской — было её пространство. Он не стал перешагивать.

— Сегодня ты держалась как человек, которому верят, — сказал он. — Не как мастер, которому аплодируют. Это… лучше.

— Я не для аплодисментов, — усмехнулась Айлин. — У меня руки заняты.

Он кивнул — и не добавил «я тоже». Просто коснулся запястья, где сидела «Стойкость», и чуть повернул кисть. Как будто проверил ещё раз: камень «сидит».

— Я уеду до рассвета, — сказал он, — вернусь к закату третьего дня.

— Я сделаю к твоему возвращению ещё одну вещь, — ответила она прежде, чем осознала, что уже решила. — Не для князя, не для гостей. Для дороги.

— Для дороги, — повторил он, как соглашаются на обмен, где обе стороны понимают цену. — Пусть она будет тихой.

Он ушёл. В сад село сиреневое сумеречье, бамбук перестал цокать листьями, и вода в пруду стала гладкой, как нефритовая пластина.

---

Она зажгла лампу и вынула из шкатулки «Дом». Положила на ладонь. Холод молочного овала был не «из окна» — издалека. Тот самый холод, от которого перестаёт дрожать рука.

— Кому ты достанешься? — спросила она полушутя. — Не тороплю, просто учусь задавать правильные вопросы.

Ответ пришёл не голосом и не видением. Дверь из сада приоткрылась тихо, как делает человек, которому кажется, что его не услышат — или которому хочется, чтобы сначала услышали шаг, а не слова. На пороге стояла её мать — не в парадном, в домашнем кимоно, волосы перехвачены простой лентой. В глазах — та особая усталость, где нет слабости, только длинный день.

— Дочка, — сказала она и сразу улыбнулась: — Айлин.

— Мама, — Айлин поднялась. — Ты редко приходишь вечером.

— Я хотела… — Мать вошла, опустилась на циновку, погладила рукав, — просто быть рядом, пока в доме тихо. И… — она коснулась виска двумя пальцами, — мне сегодня снился странный сон. Будто я иду по нашему старому берегу, а берег — не наш. И я знаю, что дом рядом, а не могу вспомнить — куда свернуть. Проснулась — как будто не здесь.

Айлин не стала говорить: «бывает». Она положила «Дом» на ладонь матери.

— Держи просто так. Не думай.

Мать послушалась — и сразу стала другой: расслабились плечи, улыбка сменила усталую прямую линию на «живую» дугу, взгляд перестал цепляться за углы, словно проверяя, не исчезнет ли комната, если моргнуть.

— Забавно, — сказала она. — Вкус молока. И дерева. И… — подумала, — голос. Маленький.

— Мой? — спросила Айлин и сама удивилась собственному голосу: он стал мягче, чем она ожидала.

— Нет, — улыбнулась мать. — Твой — уже взрослый. Это голос, который зовёт меня ужинать, — и я знаю, что сейчас войду в кухню, а там… — она закрыла глаза, — шум ложек, пар, твой брат ругается на котелок, ты смеёшься. Я ведь помню, — она открыла глаза, — просто иногда забываю. Спасибо.

Айлин кивнула. Не потому, что «вышло» — потому, что это «вышло» ровно так, как должно: без фанфар, без света по стенам. Узоры — это не фейерверки. Узоры — это воздух, который внезапно дышится ровнее.

— Возьми, — сказала она просто. — Если когда-нибудь дорога станет слишком длинной.

— А если не станет? — улыбнулась мать.

— Тогда пусть лежит, — Айлин погладила по руке. — И греет ящик.

Они пили чай — не метафорический, настоящий: крепкий, с рисовыми шариками в меду. Мать рассказывала мелочи — кто зашёл, кто поссорился с тёткой на рынке, чей кот опять унёс сушёную рыбину, — и в этих мелочах было то, ради чего выстраивают любые дворцы с любыми ширмами: обычная жизнь, которая держит стены лучше, чем камень.

Когда мать ушла, Айлин осталась у стола с пустой шкатулкой и горячей пиалой. Она думала не о дворце и не о заказах. Она думала о том, что сказанное кицунэ ночью оказывается простой арифметикой: «Стойкость» — Ли Вэню, «Доверие» — женщине, у которой на плечах слишком много голосов, «Дом» — тем, кто для неё дом. Всё встало на места.

---

Поздней ночью, когда лампа догорела до тонкого огненного ногтя, в мастерской вдруг стало темнее не на полтона — на дыхание. Не страшно. Как бывает, когда облако плывёт по луне. В этой тени проступил силуэт — тот самый, без чётких черт, но с узнаваемой манерой стоять: будто опирается на свет.

— Ты сделала то, что хотела, — сказал шёпот. — Не то, что просили.

— Часто это совпадает, — ответила она. — Если правильно слушать.

— Ты научилась слушать, — голос улыбнулся, хотя улыбки не бывает у голоса. — Теперь — учись молчать вовремя.

— Это сложнее, — хмыкнула она. — У меня профессия разговорная.

— У тебя профессия — руки, — поправил шёпот. — Слова — только чтобы не обидеть тишину.

Он уходил уже, но задержался ещё на один удар сердца:

— Он — возвращается через два дня. Ты — сделай дорожный узор. Для двоих.

— Для двоих? — спросила она, хотя знала ответ.

— Для двоих, — повторил голос. — Две тропы — один ритм.

Тень растворилась. А в груди поднялось то самое чувство, от которого хочется одновременно смеяться и ругаться: радость, которая боится собственного имени.

Айлин развернула чистую полоску серебра. Положила рядом два молочных овала — близнецы без грани. Прислонила к губам пиалу — тёплый глоток, вдох, выдох. Рука сама нашла путь. Линия за линией, пауза за паузой — и в молочной глубине проступило нечто, чего никогда не увидит тот, кто не держал этих вещей в ладонях: два закольцованных движения, одинаковых по форме, разных по дыханию, и тонкая, почти неуловимая пауза между ними — место для шага.

— Для дороги, — сказала она тихо. — И для того, кто идёт рядом.

Снаружи легонько коснулась окна ветка сливы. И по всему дому, как иногда бывает накануне больших перемен, прокатился самый мягкий на свете звук: будто вдалеке повели кистью по струне «циня» — раз, и всё.

Айлин улыбнулась в темноту. Она знала: завтра начнётся следующий узор — не каменный. Жизненный. И в нём уже всё придумано: вдох, выдох, шаг, пауза. Осталось только идти.

Глава 14.

Глава 14.

Сумерки опустились на город, и в воздухе витала напряжённая, почти осязаемая тишина. Анастасия — для себя всё ещё Анастасия, для окружающих Айлин — стояла у открытого окна своего дома, чувствуя, как магический фон вокруг медленно сгущается. Лёгкая дрожь пробежала по коже, когда она уловила знакомый холодок — тот самый, что уже не раз предвещал появление тех, кто охотился за её даром.

Она провела пальцами по амулету с лунным камнем, сплетённому ею же — символу защиты и напоминанию о пути, который она прошла. Лунный камень сиял в полумраке мягким серебристым светом, будто сам понимал, что над хозяйкой нависла угроза.

— Айлин, — тихо произнёс за её спиной Ли Вэнь. Он вошёл в комнату без стука — но так мягко, что она не испугалась. Его зелёные глаза в этот вечер были особенно серьёзны. — Они здесь.

Слова не требовали уточнений. Анастасия знала, о ком он говорит.

С тех пор как она вошла в этот мир, слухи о «чужой женщине с силой, что может пробудить камни и заставить их петь» разлетелись быстрее, чем весенние грозы. Охотники за магией — и люди, и не совсем люди — видели в ней источник могущества, способный изменить баланс сил в империи.

— Как близко? — она сжала амулет в ладони.

— Настолько, что их тени уже скользят по улицам, — ответил генерал. — Но сегодня мы их встретим.

Её сердце заколотилось, но в глубине души не было паники — только чёткое понимание: пора. Пора закрыть эту арку.

Они вышли во двор, где уже стояли несколько стражников и… фигура в длинных одеждах цвета индиго. Лёгкий запах цветущей алычи и что-то неуловимое магическое исходило от него. Это был тот самый мифический покровитель, что не раз являлся Айлин в снах и намёках, — теперь он пришёл в полный рост, не скрываясь.

— Я говорил тебе, что твой путь приведёт к ночи, полной решений, — сказал он, глядя прямо в глаза. — Сегодня твоё имя перестанет быть целью охоты. Но тебе придётся отдать что-то взамен.

Анастасия чувствовала, что понимает, о чём он. Дар — это не только сила, но и якорь, за который можно тянуть. Чтобы охота прекратилась, надо изменить саму природу её магии, сделать её невидимой для тех, кто её ищет.

— Что я должна отдать? — тихо спросила она.

— Часть своей силы, ту, что досталась тебе при переходе, — ответил он. — Но взамен ты получишь нечто большее: возможность расти, не будучи мишенью.

Ли Вэнь сделал шаг вперёд.

— Если это опасно, я буду рядом, — сказал он твёрдо, и впервые в его голосе прозвучала не только воинская клятва, но и что-то личное.

Обряд начался прямо под луной. Лунный свет падал на лунный камень в её руках, наполняя его мягким сиянием. С каждой мантрой покровителя, с каждым вздохом, её магия словно меняла форму, становилась глубже, но скрытой, как река подо льдом.

Вдалеке раздался нечеловеческий вой, затем — тишина. Те, кто охотился за её силой, потеряли след.

Когда обряд закончился, Анастасия почувствовала лёгкость, словно сбросила тяжёлый плащ. Ли Вэнь подошёл ближе, его взгляд стал мягче.

— Теперь ты свободна, — сказал он. — Но и я теперь не смогу держаться в стороне.

В его словах она услышала то, что меняло не только её безопасность, но и их отношения.

— Тогда, может быть, генерал, нам пора перестать прятаться за формальностями? — с иронией ответила она.

Он улыбнулся, и эта улыбка была редкой, тёплой, такой, что запомнится надолго.

В этот вечер охота за даром была окончательно закрыта. Но впереди — новая развязка, в которой любовь и долг сплетутся так же прочно, как серебряная нить с лунным камнем в её амулете.

---

Тени над лунным камнем

Айлин сидела за низким столиком в своей мастерской, где запах сандалового дерева смешивался с прохладой ночного ветра, проникавшего сквозь приоткрытые ставни. Лунный свет падал на разбросанные по столу бусины из лунного камня — каждая, как крошечная замершая капля зимнего рассвета. Она аккуратно перебирала их, словно перебирала мысли, вплетая каждую в тонкую нить серебряного шёлка.

В комнате было тихо, лишь редкие потрескивания фитиля в масляной лампе напоминали о том, что ночь ещё жива. Но её сердце стучало сильнее, чем обычно. Слишком много намёков и шёпотов за последние дни говорили о том, что охота за её даром — не легенда, а реальность, и что тени, тянущиеся к её силе, уже близко.

— Ты работаешь так, будто собираешь оберег на всю жизнь, — негромко прозвучал знакомый голос.

Она подняла глаза. В дверях стоял Ли Вэнь. Он был без парадной формы, в простой тёмной рубахе, но даже так от него веяло силой и сосредоточенностью. В руках он держал чайник с дымящимся жасминовым чаем.

— Может, это и будет оберег на всю жизнь, — ответила она, продолжая работу. — Не только для меня.

Он подошёл ближе, поставил чайник и сел напротив, внимательно наблюдая за её движениями.

— Айлин, — сказал он, чуть понизив голос, — мы с братом обсуждали последние вести. Есть основания полагать, что люди, которых ты боишься, уже в городе. Они будут действовать быстро.

Она не вздрогнула, но нитка серебра в руках чуть натянулась сильнее.

— Значит, пора закрывать этот круг. И не только в магии.

— Ты готова? — в его взгляде не было сомнения, но было уважение к её выбору.

— Я была готова с того момента, как перестала мечтать о возвращении домой, — тихо сказала она, — и начала строить дом здесь.

Он не сводил с неё глаз, и в их молчании было больше, чем в любых признаниях.

Айлин протянула ему готовый браслет. Камни в нём светились мягким внутренним светом, будто в них был заключён кусочек ночного неба.

— Это для тебя. Он защитит не хуже меча.

Ли Вэнь принял подарок, но вместо благодарности просто надел его на запястье, как будто это был древний обряд, связывающий их судьбы.

— Значит, завтра, — сказал он. — Завтра мы закроем охоту.

И в этот момент Айлин поняла: завтра станет их точкой невозврата — не только для охоты за её даром, но и для того, что связывало их всё это время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Последний круг

Ночь окутала город плотным бархатом, лишь лунный диск завис над крышами, отбрасывая серебряные тени. Айлин стояла на внутреннем дворе дома, чувствуя, как воздух дрожит от предчувствия. Ли Вэнь был рядом — его присутствие ощущалось как надёжный щит. Её брат, Синь Лан, тихо переговаривался с двумя стражниками, проверяя периметр.

Скрытые в темноте угрозы были реальны — не слухи, не домыслы. Охотники за её даром пришли за ней этой ночью.

Айлин шагнула вперёд, держа в руках амулет, сплетённый из лунного камня и нитей, пропитанных настойкой редких трав. Он был её оружием — не для нападения, а для защиты, для запечатывания чужой воли.

Ветер принёс запах палёной смолы. Она знала этот аромат: в её мире так пахли магические ловушки, готовые к активации.

— Справа, — тихо сказал Ли Вэнь, едва заметно поворачивая голову.

Тени у стены двинулись. Взгляд Айлин встретился с глазами незваного гостя — глубокими, как омут. Чужак вытянул руки, и в их ладонях вспыхнул тусклый свет.

— Лунный свет, отдай то, что тебе не принадлежит, — голос был низким, почти змеиным.

— Это мой дар, — ответила она, и в её голосе не дрогнуло ни одной ноты. — И он останется со мной.

Она вложила амулет в руки Ли Вэня. Он мгновенно активировал его, и серебристый свет вспыхнул над двором, превращая тьму в расплавленное сияние. Фигуры охотников зашипели и закрыли лица, но поздно — их собственные тени скрутились и втянулись в землю, оставив после себя лишь запах озона.

В тишине, что последовала, было слышно только, как Синь Лан отпускает задержанный вздох.

— Всё? — спросила она.

Ли Вэнь медленно кивнул.

— Всё. Но ты должна понимать… такие, как они, могут вернуться.

— Я знаю, — сказала Айлин, и её взгляд стал твёрдым. — Но теперь я не буду ждать удара. Теперь я готова.

Он смотрел на неё чуть дольше, чем было нужно, и в его глазах было больше, чем просто удовлетворение от победы.

Эта ночь закрыла круг. Охота окончена. Но что-то новое, гораздо более опасное и сильное, уже зрело — между ними.

Продолжение следует.

Конец