Ночь, навсегда сорвавшая рясу. Глава Первый брачный ночь секс

Далёким осенним вечером, когда серые рваные тучи гнал по небу порывистый ветер, а вдали стоящий жёлтый лес растворился в дымке от мелкой, почти незаметной мороси, на хозяйственном дворе забытого женского монастыря с наступающими сумерками угомонились на насестах куры, издавая последние перед наступлением ночи звуки на понятном только им языке. В ворота гулко постучали.

«Кто бы это? — подумала молодая девушка. — Ведь в их стоящий на отшибе, вдали от просёлочных дорог, в густом, окружённом еловым лесом монастыре и в ясные тёплые дни редко кто заглядывал. А тут, пойди ты…»

С опаской оглянувшись вокруг, она, неслышно ступая, подошла к воротам и на вопрос «Кто? » услышала молодой мужской голос с бархатным оттенком. Это был гусар, отставший от компании друзей-охотников и заблудившийся в лесу.

Монашка, её звали Агата, зная устав и правила монастыря, не могла удержаться от желания взглянуть, как выглядит мужчина, обладающий таким волнующим голосом, и слегка приоткрыла калитку, находящуюся сбоку от основных ворот. Открывая калитку, она почувствовала лёгкое приятное покалывание в спине, спускающееся по задней поверхности ног и доходящее до пальцев. Она знала, что нарушает, что «нельзя». Но убеждала себя, что только слегка приоткроет калитку, взглянет на него и сразу же закроет обратно.

Приоткрыв калитку, она увидела лицо молодого, около тридцати лет, мужчины с озорными карими глазами. Широкая улыбка демонстрировала крупные белые зубы, а приятный изгиб верхней губы был прикрыт пшеничного цвета усами, на кончиках которых частицы тумана или осенней мороси скопились в кристально прозрачные капельки, как росинки летним утром на цветах. И первый порыв — прильнуть к ним губами и собрать эти росинки с усов, как в детстве она собирала ртом росу с цветов и пробовала её на вкус.

Испугавшись и тряхнув головой, чтобы прогнать эту мысль, она стояла, не слыша его и не понимая причину своего оцепенения. Когда он повторил свою просьбу, она ответила, что это невозможно — впустить мужчину на ночь на территорию женского монастыря. Но её направляло какое-то неведомое чувство. У неё было ощущение, что сегодня должно произойти что-то важное и связанное с этим мужчиной в сером промокшем плаще, во взгляде которого читалось что-то необъяснимое: смутно тревожащее и приятно волнующее.

Решительно оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не видит, она скомандовала:

— Вот в ту, дальнюю дверь, быстро!

Мужчина повиновался. Агата в изнеможении, с закрытыми глазами, откинулась спиной в калитку. Она себя боялась — боялась, что нарушит запрет, и в то же время только представление о его нарушении волновало и влекло её.

Дождавшись, чтобы на дворе полностью стемнело, молодая женщина с внутренним трепетом и волнением отнесла в сарай, где укрыла мужчину, тёплой воды, чтобы умыться с дороги, ломоть белого свежего хлеба и крынку молока.

В сарае было тепло и сухо, пахло соломой и коровьим навозом; было слышно, как коровы жуют сено и мягко дышат. Молодой человек, сняв сапоги, сидел в дальнем углу, где было навалено много свежего сена, широко раскинув ноги, уперевшись спиной в стенку, и с весёлым интересом в глазах (как будто предвидел назревающую здесь сцену) наблюдал за порывистыми движениями женщины, своим видом пытавшейся убедить обоих, что здесь она только для того, чтобы накормить путника.

Он взял протянутую ему крынку с молоком, не сводя пристального взгляда с неё, сделал несколько беззвучных глотков и, отставив крынку, тем же бархатистым, немного охрипшим от волнения голосом произнёс:

— Иди ко мне.

Она стояла, не двигаясь. Он тихо, но настойчиво повторил:

— Иди ко мне.

Она робко спросила:

— Зачем?

Он с ещё большим волнением ответил:

— Ты знаешь.

Она стояла, желая чего-то необъяснимого, от этого ещё больше волнующего, и была парализована запретом своего обета монашества.

— Я боюсь, — тихо прошептала она.

— Ты боишься своего желания?

— Да.

— Так иди же ко мне — навстречу своему страху и желанию одновременно.

Он чуть приподнялся, чтобы дотянуться до её руки, и медленно, чтобы не спугнуть, притянул к себе. Она опустилась на колени, безмолвная, подрагивающая. Он погладил её щёку тылом кисти, и она мягко, как кошка, отреагировала на этот жест.

Пристально глядя ей в глаза, он провёл пальцем по влажным полураскрытым губам. Она молниеносно отреагировала на это прикосновение, схватив его кисть и ещё раз проведя его пальцами по своим губам, щекам, глазам. Потом закрыла глаза, подставляя лицо его рукам и губам.

Она шумно дышала от своего желания и, нетерпеливо сорвав с себя одежды, встала во весь рост, с наслаждением позволяя рассмотреть себя, понимая, насколько соблазнительно, красиво и сексуально её тело.

Так она молча стояла, позволяя ему ласкать её глазами — начиная с бровей, глаз, губ, длинной красивой шеи, медленно вздымающейся от возбуждения красивой упругой груди. Глазами он обласкал её живот, лобок, покрытый густыми чёрными кудряшками, скользнул по длинным стройным ногам.

— Какая ты красивая! Я хочу тебя, — сказал он и сделал движение навстречу.

— Нет. Оставайся на месте.

Она медленно двинулась к нему, плавно покачивая бёдрами. Подойдя, широко расставила ноги так, что он оказался, как маленький ребёнок, лицом на уровне её ног, а она возвышалась над ним. Широко расставленные ноги позволяли ему видеть её розовое, блестящее от нектара желания лоно.

— Подойди ещё ближе. Я хочу не только видеть, но и почувствовать запах и вкус твоего прекрасного тела.

Она с уверенностью приблизилась к нему вплотную, и недавние страх, робость, стыд куда-то исчезли. Над ним возвышалась уверенная, наслаждающаяся красотой, женской силой, властью и влиянием своего тела женщина.

Она чуть согнула ноги в коленях, и он, как обезумевший от жажды, припал к её лону. Она издала звук наслаждения и неги. Когда её ноги устали, она мягко опустилась промежностью ему на лицо, не думая о тяжести своего тела.

Она оседлала его, как истосковавшаяся по своему любимому жеребцу умелая наездница. Её тело двигалось, извивалось в божественном танце наслаждения, не видя, не слыша — только чувствуя.

Насладившись собой и своими чувствами неги, полёта и растворения в себе, она откинулась на солому рядом с ним и, с широко раскинутыми ногами, уснула, не считаясь с тем, насколько он удовлетворён. Он бережно и уважительно отнёсся к её отдыху. Засыпая, она прошептала:

— Уходя, меня не буди.

С той ночи она сняла с себя обет запретов, аскезы, монашества и безбрачия. Ей снился вкус прекрасного, сладкого, зрелого тела.