Ты даже не человек Том 1

"Ты даже не человек"Он любил начинать утро с кофе, тишины… и крика. Сегодня было особенно спокойно в его доме на окраине Питера. Ни машин под окнами, ни надоедливых звонков. Только скрип ступенек вниз, в подвал — туда, где его собственность спала, свернувшись в плед на бетонном полу. Она не имела права спать на кровати. Даже на матрасе. Только плед и цепь, прикреплённая к ошейнику, не позволяющая далеко отползти. Она проснулась от звука его сапог.— Подъём, тварь, — сухо бросил он, смачивая её лицо холодной водой из ведра. Она дернулась, заморгала. Глаза воспалены, губы потрескались. За ночь она дважды писала в металлическую миску — разрешения спросить не могла: говорить запрещено. Рядом стоял второй таз, в котором она должна была мыться. Ни разу не пользовалась. Он смотрел на неё сверху вниз, как на бесполезный, но живой инвентарь.— Посмотри на себя. Даже крыса выглядит опрятнее. — Он брезгливо вытер руку о её волосы. — Как мне не стыдно держать такую тварь у себя в доме? Она не отвечала. Молчала. Только язык вывалился изо рта — привычка, выдрессированная за несколько недель.— Ползи. Уборка. Я хочу, чтобы ты лизала пол. Каждый сантиметр. И если я найду хоть одну пылинку, ты оближешь мои сапоги после уличной прогулки. Я вчера специально не вытирал их. Она закивала. Медленно, неуверенно подползла к углу комнаты и начала слизывать пыль с бетонного пола. Язык царапался, ощущение песка на нёбе вызывало тошноту, но она знала: сопротивление — хуже. Он молча наблюдал за ней минут двадцать, потом сел на табурет и расстегнул ширинку.— Стой. — Она замерла, с приоткрытым ртом, дыхание сбилось. — Подойди. Она подползла. Он взял её за волосы и прижал лицом к паху.— Рот открыт? Молодец. Сосать нельзя. Только держи. Как подставка. Как мебель. — Он вытянулся и закрыл глаза, а её лицо осталось зафиксировано на его паху. Тепло, влажность, запах кожи, пота, мочи. Он специально не мылся с вечера.— Стой так 30 минут. Если челюсть заболит — радуйся. Значит, ты хотя бы не бесполезна. Она сдерживала слёзы. Затаив дыхание, она просто стояла на коленях, служа подставкой. Он встал. Засекал время на часах. Через 10 минут она зашаталась. Он ударил её по щеке.— Прямая спина. Или я вставлю тебе анальный затычку с надписью "мусор", и поведу гулять по двору. На поводке. Пусть соседи посмотрят, кем ты стала. Через час она мыла свой рот из старой чашки. Он снова наполнил миску кормом для собак и поставил перед ней.— Будешь есть с пола. Миску вылижи после. Ни крошки не оставишь — иначе уберёшь всё языком с бетона. До последней капли. Она ела. Внутри уже не было ни достоинства, ни вопросов. Только голод. И страх. И желание угодить. Он снял ремень и встал сзади.— Я не хочу слышать звуков. Ни стона, ни вздоха. Я — твой хозяин. Ты — дырка. И ты даже не заслужила боли. Сегодня — ты просто сосуд. Он вошел резко. Она чуть не захлебнулась в корме, но успела проглотить, чтобы не испачкать пол. Он использовал её так, как будто это не человек. Как будто это просто объект, разрез в теле, где можно выплеснуть раздражение. Она чувствовала каждую грубость. Каждый удар ремня по спине. Каждое унижение словами, плевки в рот, в глаза. Он называл её "мусором", "тряпкой", "псиной". И она соглашалась. Каждой клеткой. После всего он поставил её на колени перед зеркалом.— Смотри.

В отражении — девушка с всклоченными волосами, с красными от слёз глазами, с побитыми губами и разметанным телом. Он взял маркер и написал ей на лбу: "НИКТО".

— Запомни. Ты не женщина. Ты не человек. Ты — моя собственность.

Ты — ноль.

И она улыбнулась. Потому что в её мире — это значило, что она принадлежит. Что она нашла своё место.

Он не сказал ей, куда они едут. Просто бросил мешок на голову, холодно скомандовал:

— На колени. Одевай намордник. И не смей издавать ни звука.

Голос его был таким же спокойным, как всегда, и от этого — ещё страшнее.

Она выползла к двери, где он уже держал поводок.

— Сегодня я покажу тебе, кто ты. Тебя увидят. Не как женщину. Не как человека. А как вещь. Как рабыню. Без имени. Без голоса. Без стыда.

Он провёл её через тёмный коридор, вниз — снова в подвал, но уже в другую его часть. Раньше сюда не пускали.

Голый бетон, лампа под потолком. А вдоль стены — двое. Мужчины. В масках. Они не говорили ни слова, только смотрели.

— Вот, — сказал Дом. — Она утверждала, что готова на всё. Что ей не нужно достоинство. Что она хочет принадлежать.

Сегодня она докажет это. Перед вами.

Он снял с неё мешок. Она зажмурилась — от света, от страха, от стыда.

— На четвереньки. Зад вверх. Расставь колени шире.

Покажи им, чем ты заслуживаешь принадлежать.

Она сделала, как велено. Глубоко дыша, пряча лицо в бетон.

— Хорошо, — сказал Дом, — но этого мало.

Он встал за спиной и начал медленно вводить затычку в анус. Холодную, массивную, с хвостом. Она вздрогнула, но не осмелилась пошевелиться.

— Это будет твой хвост. Ты — не женщина. Ты — сучка. Если хоть один раз закроешь ноги — я выгоню тебя на улицу в таком виде.

Мужчины подошли ближе. Она чувствовала их взгляды. Их дыхание. Кто-то хмыкнул. Кто-то шепнул:

— Жалкое существо.

И ей стало... тепло. От того, что её видят. Что её унижают. Что больше нет нужды притворяться кем-то. Только кожа. Только грязь. Только принадлежность.

— Можете трогать. Но не говорите с ней. Она не заслуживает слов. Только касаний. Только команды.

Они начали с прикосновений. Резких, холодных. Один поднял её за подбородок, плюнул ей в лицо и сказал:

— Даже жалости нет. Только отвращение.

Второй встал за спиной и начал медленно поглаживать ремень по спине, потом ударил. Один раз. Второй. Она не стонала. Только дышала.

— Хорошо дрессирована, — сказал один. — Можно я её использую?

Дом кивнул.

— Только не кончай в неё. Это — моя собственность.

---

Они брали её по очереди. В рот, между ног, в зад. Руки держали её за волосы, за шею, за бедра. Никто не называл её по имени. Только "эта". "Мразь". "Тряпка". "Животное".

Каждое слово — как плеть. Каждое движение — как отметка на теле.

А потом они ушли. Оставили её на полу. Вся в сперме, слюне и пыли. Она не могла встать. Не хотела.

Дом подошёл, встал рядом, смотрел сверху.

— Ты поняла, кто ты?

Она не говорила. Только кивнула.

— Скажи. Громко.

— Я... никто. Я... твоя. Вещь. Мусор.

Он улыбнулся. Первый раз за день. И ласково, почти нежно, провёл пальцами по её щеке.

— Умница. Сегодня ты действительно стала моей.